[С. Н.] Б[УЛГАКОВ?]. СВОБОДА И ЦЕРКОВЬ*
[С. Н.] Б[УЛГАКОВ?]. СВОБОДА И ЦЕРКОВЬ*
Свобода и церковь, Булгаков Сергей Николаевич, Год: 1918
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Серия ‘Русский Путь’
С. Н. Булгаков: Pro et contra. Личность и творчество Булгакова в оценке русских мыслителей и исследователей. Антология. Том 1
Издательство Русского Христианского гуманитарного института, Санкт-Петербург. 2003
* Воспроизводится по газетной публикации: Слово (Киев). No 9. 10 октября 1918 (Научная библиотека Государственного архива Российской Федерации).
Пока не было ‘свободы’, всем казалось, что это понятие совершенно ясное. Все жаждали свободы и даже не интересовались выяснить, что же такое желанная свобода. Но вот совершилась революция, народ получил свободу, целую коллекцию ‘свобод’. И к немалому удивлению многих, тут-то оказалось, что свобода вещь не такая уж простая. Свобода ‘желаемая’ представлялась безграничной. Свобода достигнутая прежде всего потребовала определения ее границ. В безграничности свободы неуловимо вдруг стала теряться самая свобода. Стоило, однако, только заговорить о ‘границах’ свободы, как и поднялся невыразимый шум о пресловутой ‘контрреволюции’. Этот шум оглушил несчастную Россию и отнял у народных масс способность разумно разбираться в окружающих явлениях. Сбитый с толку этим шумом народ и бросился по тому пути, который привел к неслыханной катастрофе.
Нечто очень похожее произошло и с церковно-освободительным движением. Добивались свободы Церкви. Но когда добились, то сразу же обнаружилось расхождение в ее понимании. Резко обозначились два церковных течения. Одни заявили: свобода Церкви должна быть безграничной. Свобода — так свобода. Пусть государственная власть, связывающая ранее церковную свободу, перестанет совершенно вмешиваться в церковные дела. Пусть она предоставит Церковь всецело самой себе, лишь снабжая ее ‘насущным пропитанием’, т. е. оплачивая из государственной казны церковный бюджет. Обер-прокуратура давила на церковную власть — долой же немедленно обер-прокуратуру! Не нужно никого, ни обер-прокурора, ни другого посредника между Церковью и государством. Церковь сама созовет Собор, сама устроится, а государство пусть только подпишется под церковными решениями, дабы предать им силу государственную.
В таком духе заговорили представители старой Церкви и старого церковного режима тотчас после революции.
Такое понимание ‘свободы Церкви’ просто было в интересах господствовавших до революции церковных кругов, позволяя им безболезненно примениться к новым условиям жизни. Полная свобода Церкви, с устранением всякого участия государственной власти в церковном устроении, чрезвычайно выгодно разрешала затруднения, в которые попали церковные деятели старого режима. Раз Церкви будет тотчас же предоставлено право устраиваться самой, то, конечно, ‘устраивать’ ее будет старая же господствующая церковная среда, в руках которой весь аппарат церковной власти. Она созовет и ‘свой’ Собор, который проведет ‘необходимые’ реформы, не затронув интересы правящих церковных элементов. Такая ‘свобода’, естественно, сильно улыбалась консервативному церковному течению.
Другое течение в Церкви, напротив, говорило, что свобода не может быть без границ. Свобода Церкви, чтобы быть истинной свободой, неизбежно должна быть условной, и в первые моменты церковного переустройства — особенно. Переход к ‘свободе’ прежде всего требует уже присутствия известной силы, способной обеспечить действительное церковное самоопределение, а такой силой может быть лишь власть государственная. Революция освободила Церковь ведь не для того, чтобы укрепить существовавший в ней доселе режим классового господства, а такое укрепление получилось бы с предоставлением дела церковного устройства старой церковной власти. На обязанности государства, освобождающего Церковь, лежит обеспечение внутренней свободы церковного самоопределения, т. е. раскрепощение церковной общественности, доселе несправедливо подавляемой. Государственная власть не имеет даже нравственного права устраниться от участия в деле церковного реформирования, пока не будет организована настоящая, народно-общественная соборность, ибо она в переходный момент и является представительницей доселе обездоленного церковного народа.
Когда Церковь получит соборное переустройство, тогда роль государственной власти естественно сократится. Ее задача регулирования внутренних церковных отношений отпадет. Но всегда останется другая задача государственного аппарата, связанная с церковно-государственными отношениями. Пока государство дает Церкви средства материальные, и пока оно усваивает государственную обязанность и государственные права церковным учреждениям и известным церковным актам, до тех пор о полном устранении государственной власти от церковных дел не может быть речи. Государству по праву будет принадлежать известный контроль как над расходованием отпускаемых им средств, так и над использованием предоставленных Церкви государственных прав и преимуществ, и контроль не только формальный, а и по существу. В противном случае получилось бы государство в государстве и создалось бы положение, которого не может допустить никакая организованная государственность. От этого неизбежного контроля Церковь могла бы освободиться только одним путем: отделения от государства и перехода на положение частного религиозного общества. Однако и в таком положении все же не может быть свободы абсолютной, потому что и всякое частное общество находится под некоторым контролем самой свободной государственности.
Нетрудно, конечно, видеть, что здравая логика всецело на стороне второго понимания свободы Церкви. Оспаривать его доводы — значит ехать против рожна и упражняться в софизмах. Свободы без границ нигде быть не может, — ни индивидуальной, ни общественной, ни народной, ни церковной. Безграничная свобода только в полетах мысли, переживаниях духа, но не в действиях рук человеческих.
К сожалению, с этим положением трудно мирятся те церковные круги, которые требуют, во имя якобы свободы, полного устранения государства от сферы церковных дел и протестуют против всяких ‘посредников’ в церковно-государственных отношениях, как будто посредничество не есть неумолимая необходимость, вытекающая из вышеизложенного положения вещей. Эти недовольные круги яро нападали на обер-прокуратуру, будировали против В. Н. Львова, не удовлетворились они в свое время и учреждением Министерства исповеданий. Российское министерство исповеданий только не успело вызвать против себя такой же агитации, какую вызвал революционный ‘обер-прокурор’, но просуществуй оно дальше, агитация поднялась бы несомненно. Проблема для сторонников неограниченной свободы разрешается исключительно отделением, и если Церковь к государству станет предъявлять невыполнимые требования, то государство легко придет к выводу, что для него удобнее, отказываясь от прав, отказаться и от обязанностей по отношению к Церкви. И если русский большевизм прямо не руководился таким соображением, то последнее все равно бы рано или поздно выдвинулось ходом церковной политики, пошедшей в ‘непримиримом’ направлении.
Надо сознаться, в украинской церковной жизни есть тенденция повторить российские ошибки. Непримиримые церковники и здесь говорят: пусть государственная власть даст нам полную свободу, пусть государство отойдет от Церкви, не вмешиваясь в церковные дела, а лишь отпуская ей кредиты, охраняя ее права и привилегии. Но неужели же эти церковники хотят, чтобы логика вещей толкала Украину так или иначе к российским заключениям?