'Свисток', восхваляемый своими рыцарями, Добролюбов Николай Александрович, Год: 1859 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 29 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

&lt,Н. А. Добролюбов, Г. З. Елисеев, Н. Г. Чернышевский&gt,

‘Свисток’, восхваляемый своими рыцарями
(Подражание, как легко заметят читатели)

Свисток. Собрание литературных, журнальных и других заметок. Сатирическое приложение к журналу ‘Современник’. 1859—1863

Серия ‘Литературные памятники’

М., ‘Наука’, 1981

СВИСТОК,
ВОСХВАЛЯЕМЫЙ СВОИМИ РЫЦАРЯМИ
(Подражание, как легко заметят читатели)

‘Свисток’ теперь наверху своей славы, в апогее своего величия, положение, какое он завоевал себе в ряду великих журналов, можно сравнить только разве с положением, завоеванным Италиею в ряду великих держав. Правда, официально признан он до сих пор только ‘Русским словом’ и ‘Временем’¹, но ведь и Итальянское королевство было признано сначала только тунисским беем и португальским королем… а потом и пошло — до того, что сама Франция признала его, хотя и не может никак вывести полки свои из Рима. Так будет и со ‘Свистком’: пройдут тяжкие времена литературных смут, рассеются туманы недоумений и сам ‘Русский вестник’ признает ‘Свисток’, хотя уже и не в состоянии будет никакими кислотами вывести из своего ‘Литературного обозрения’ — ни статей г. Юркевича, ни рассуждений о том, что такое свистуны².

Но и непризнанный де jure {формально (лат.).— Ред.}, ‘Свисток’ уже признан своими собратьями de facto {на деле (лат.).— Ред.}: а это гораздо важнее. Нет теперь в необъятной России ни одного порядочного органа благородной мысли, ни одного проводника высоких убеждений, стремящегося к благотворным целям, ни одного глашатая правды и чести, который бы мысленно не обращался ежеминутно к ‘Свистку’, печатно не говорил ежемесячно о ‘Свистке’ и не старался походить на него, если не всецело, то хотя некоторыми частями своего существа. Нет ни одного сурового ученого, ни одного служителя чистой науки, у которого в ушах не раздавался бы беспрестанно ‘Свисток’ (особенно если он живет недалеко от вокзала железной дороги).

И как быстро приобретен его успех! Вы помните начали ‘Свистка’: он родился в счастливую минуту — в ту самую, когда подымалась война за независимость Италии. Но, можно сказать не хвалясь, что как ни изумительны прогрессы Италии в ее деле, а ‘Свисток’ превзошел ее. Вспомните, как он был встречен, какими препятствиями окружен, как был беспомощен в начале своей жизни! Он был, правда, принят под покровительство ‘Современника’, но общественное положение этого журнала, надо признаться, чрезвычайно шатко: он не имеет и даже не может приобрести ни малейшего авторитета. Он бы и рад, он и усиливается, да не выходит ничего… Как, например, он убивался, чтобы пойти ‘честным путем изучения и разработки материалов’³, чтобы попасть в ученую колею… Нет, что ни начнет, а под конец никак не может! Непременно скандал выйдет… И даже без всякого с его стороны желания — а так уж, судьба его такая… Начал он, напр., 1860-й год специальнейшею из специальностей, рассуждением о первых русских князьях, кажется, чего бы лучше? В ‘Отечественных записках’ это было бы капитальнейшее произведение русской литературы, а в ‘Современнике’ вышла свистопляска… Далее продолжал он свое поприще — напечатал статью о наследстве по закону — весьма ученое и титулованное сочинение, радовался было, что хоть тут солидность свою оградил,— в следующем году г. Лохвицкий внезапно доказал всем, что и тут была только свистопляска⁴. Пустил было ‘Современник’, собственно для придания себе более ученого вида, статьи ‘Об антропологическом принципе философии’⁵. Уж одно заглавие, кажется, чего стоит! В ‘Отечественных записках’, например, какая-нибудь статейка ‘Нечто об естественном сомнамбулизме и гипнотизме’⁶ — повергает читателей в прах пред ученостью редакции… В ‘Современнике’ даже искусно подобранное заглавие не помогает: не далее, как летом в следующем году оказалось, что и в этих статьях ‘Современник’ не только на путь науки не вступил, но еще невежество распространял в русской публике, что даже вовсе и несовременно, по мнению русских журналов… И ведь — что всего печальнее — истинные-то, так сказать, прирожденные свойства статей ‘Современника’ раскрываются обыкновенно по прошествии долгого времени, через год, через полтора, так что журнал этот решительно не знает, чего ему ожидать на следующий год. ‘Русский вестник’, например, поместив несколько статей о древневавилонской письменности и через два месяца не встретив на них возражений в журнале, издаваемом парижскою ‘академиею надписей’, успокоивается и может обратиться ну хоть к печатанию ‘Майора’ г. Кулиша⁷: и опять уверен, что уж разбора этой повести не появится через год. ‘Современник’ не в таком положении, он должен ежемесячно содрогаться не только за свое настоящее, но и за прошедшее… Года три тому назад, например, одна из книжек ‘Современника’ украшена была исследованием г. Пекарского о Кондратовиче⁸, по-видимому, исследование дельное, безупречное, за ним можно стоять, как за каменной горой… А кто знает — вдруг выходят новые книжки журналов, и в них восторженное известие, что в стерлитамакском уездном училище сделаны драгоценнейшие исследования, несомненно убеждающие, что в статье ‘Современника’ о Кондратовиче ничего нет, кроме невежества и свистунства. И затем ‘драгоценнейшие исследования’ будут перепечатаны во всех журналах, и автор их возведется в звание академика — все для вящшего посрамления ‘Современника’…

С таким-то журналом должен был связать судьбу свою ‘Свисток’ в начале своей земной жизни. Очевидно это было для него плохое прикрытие. Но вообразите, даже и ‘Современник’, при всем том, что был уж достаточно ославлен за свое легкомыслие,— и он подвергся на первое время жестоким упрекам за дружбу с ‘Свистком’: до того ‘Свисток’ казался презренным, неприличным, недостойным высокого призвания отечественной журналистики. До ‘Свистка’ ‘Современник’ еще кое-как терпели, при появлении ‘Свистка’ немедленно крикнули, сначала из Москвы:

Вы приличья презираете,

Вы родились с медным лбом:

В русской публике гуляете

Вы под ручку со ‘Свистком’,

В дни прогресса несказанного,

В дни возвышенных надежд,

Звуком свиста балаганного

Потешаете невежд!

Заблуждения прощаются,

Но из меры вышли вы:

Вас с презреньем отрицаются

Все ученые Москвы.

Петербург, конечно, не отстал от Москвы, только он выразил свое негодование в тонкой и изящной эпиграмме:

У Гоголя квартальный Свистунов⁹

Всем любит фонарей наставить под глазами,

А современная ватага свистунов

Мнит просвещения фонарь задуть свистками.

Может быть, мы и не совсем точно приводим эпиграмму, но что-то в таком роде несомненно существовало насчет ‘Свистка’.

Мы бы не кончили, если бы захотели перебирать все отчаянные возгласы журналистов относительно неприличия журналу иметь балаганный отдел. ‘Revue des deux Mondes’ не имеет балаганного отдела — справедливо утверждали просвещенные журналисты, ‘Westminster Review’ не имеет балаганного отдела, продолжали они, доказывая свое знание европейских литератур, что сказали бы в Германии, если бы ‘Virteljahrliche Schrift’ вздумало завести у себя балаганный отдел,— настаивали они еще, показывая, что и по-немецки знают, какое бы впечатление выразилось в Испании, если бы ‘La Ероса’ завела у себя балаганный отдел,— приставали они снова, давая заметить, что они — лингвисты, в какое бы состояние пришла возрождающаяся Италия, если бы ‘Rivista Contemporanea’ позволила себе завести балаганный отдел,— неутомимо выкрикивали они, утверждая читателя в мысли, что, кроме знания языков, им не чужды и политические соображения…¹⁰

‘Современник’, великодушный, многотерпеливый ‘Современник’! Сколько вынес он нареканий, какому подвергался позору из-за ‘Свистка’! Он усиливался попасть в круг людей порядочных, печатал дельные статьи¹¹гг. Безобразова, Пекарского, Пейзена, Пыпина, Кавелина, Костомарова, печатал отрывки из романа г. Гончарова, а его все-таки звали свистуном… Всеобщее презрение, возбужденное свистком, было так велико, что в обеих столицах нашлись Катоны, которые решились высказать свое негодование на него по всякому случаю — по поводу ли картины Иванова или обществ трезвости, смерти Маколея¹² или освобождения крестьян…

Так шло два года, ‘Свисток’ пришел в уныние и перестал являться, чтобы не компрометировать ‘Современника’, ‘Современник’ обратился к Китаю¹³и в каждой книжке уделял несколько десятков страниц на изображение китайской жизни, которая прежде являлась в нем только в литературных снах Нового поэта на Новый год… По-видимому, враги торжествовали, пользуясь чувствительностью ‘Свистка’, который решился на самопожертвование из жалости к страдавшему за него ‘Современнику’.

Но на деле готовилось ‘Свистку’ полное торжество и, главное, решительное оправдание пред великодушным покровителем. Теперь он смело может смотреть в глаза ‘Современнику’ и даже ожидать от него благодарности, а не укоров. Произошло вот что.

В 1861 году водворился новый ‘Век’ в русской литературе ¹⁴. О наступлении его возвещено было задолго до нового года, появление его было приветствовано громким рукоплесканиями. Все стремились к этому журналу, в котором обещалось верное и нелицеприятное служение науке и полное уважение к высоким принципам современной цивилизации. Все журналы почтительно обратили свои взоры на нового собрата, в редакции которого участвовали такие лица, как К. Д. Кавелин, А. В. Дружинин, В. П. Безобразов и П. И. Вейнберг. После выхода первого нумера написано было даже восторженное стихотворение, неизвестно почему не появлявшееся в печати:

НОВЫЙ ВЕК

Зреет все, что было зелено,

Правде зиждется престол:

‘Век’ Дружинина, Кавелина,

Безобразова пришел.

‘Век’ Пожарского и Минина,

Дружбу князя с мясником,

‘Век’ Кавелина, Дружинина

Возвратил нам целиком.

В ‘Веке’ Вейнберга, Кавелина

Будет всюду тишь да гладь,

Ибо в нем для счастья велено

Всем законы изучать.

‘Век’ счастливый Безобразова

Бедняка обогатит,

Зрячим сделает безглазого

И банкруту даст кредит…

Будет зрело все, что зелено,

И свершится человек…

‘Век’ Дружинина, Кавелина,

Чернокнижникова Век!..

Вот то-то и есть, что не мысль, а самого Чернокнижникова, так хорошо рассказывавшего о масляничных балаганах, допустил к себе ‘Век’. В первом нумере его напечатано было письмо Чернокнижникова, обещавшее ряд их,— и всей Европе, через посредство корреспондента ‘Nord’a’ возвещено: ‘le brillant feuilletoniste’ будет постоянно украшать ‘Век’ своим остроумием. Европа не выразила своего изумления, надо полагать, собственно, потому, что не знала, какого сорта блеском отличаются фельетоны Чернокнижникова. Но мы думали: зачем же так поруган ‘Современник’ за дружество со ‘Свистком?’ Отчего же ‘Веку’ позволяется заниматься чернокнижием, а ‘Современнику’ нет¹⁵.

Но вообразите себе наше удивление при получении первых нумеров всех этих журналов! В конце 1860 года ‘Современник’ не выдержал и опять-таки пустил к себе ‘Свисток’, в первой книжке следующего года тоже готов был ‘Свисток’. Это, конечно, при великодушии и гуманности ‘Современника’ относительно меньшей братии, и не было особенно удивительно. В других же журналах мы ожидали по-прежнему жесточайших укоров, высказанных с благородным негодованием и с указанием на ‘Revue des deux Mondes’. И вместе того — что же? — во всех, во всех журналах заведен свисток!.. Во всех журналах балаганный отдел! Смотрим, читаем, сомневаемся, так ли это?.. Да ни малейшего сомнения: все журналы, не исключая и тех, которые наиболее стараются походить на ‘Revue des deux Mondes’¹⁶, признали необходимым открыть балаганные отделы, отделы со свистом и пляскою!..

В ‘Отечественных записках’ сверх обычного отдела ‘Современной хроники’ оказались ‘Записки Праздношатающегося’¹⁷. ‘Отечественные записки’! Помните ли вы, что в ‘Revue des deux Mondes’ нет ‘Записок Праздношатающегося’ и что балаганные отделы в журналах недостойны литературы, сколько-нибудь уважающей себя?

В ‘Русском слове’, вместо солидной хроники общественной жизни, явились ‘Заметки темного человека’¹⁸. ‘Русское слово’! Что, если бы ‘Заметки темного человека’ явились в Геттингене? Какое впечатление произвели бы они на тамошнюю публику?

‘Библиотека для чтения’ пустилась печатать ‘Воззрения, чувства и наблюдения статского советника Салатушки’¹⁹, под видом постоянного фельетона. ‘Библиотека для чтения’! Можно ли унижать себя до смехотворных воззрений статского советника Салатушки, когда вокруг раздается столько симпатических голосов людей, честно служащих высокому делу гражданского преуспеяния, и когда в самом вертограде нашей словесности распускаются цветки, достойные заботливого и искусного ухода? Вспомни, ‘Библиотека’, что кто решается осмеивать, кто с балаганным индифферентизмом отзывается об искусстве, о Рашели и Ристори²⁰, тот не имеет сердца. Неужели ты не имеешь сердца?²¹

‘Время’, журнал новый, долженствовавший быть если не робким, то по крайней мере осмотрительным,— и ‘Время’ не побоялось дебютировать фельетоном: ‘Записками ненужного человека’.²² О Время! о нравы! воскликнули мы от глубины души… Но всего больше поразил нас ‘Русский вестник’: от него уж мы никак не ожидали, чтобы он завел у себя балаганный отдел, которого нет в ‘Revue des deux Mondes’ A завел! и еще как завел: предварительно возвестил об этом, а потом и открыл ‘Литературное обозрение и заметки’, в которых стал даже остроумные заглавия приискивать: ‘Старые боги и новые боги’, ‘Наш язык, и что такое свистуны’, ‘Одного поля ягоды’…²⁴А помните, как, бывало, даже самые ядовитые статьи свои, как, например, против князя Черкасского²⁵ и пр., он пускал под величаво-скромным заглавием: ‘Заметка’. Где те времена?.. О, ‘Русский вестник’, ‘Русский вестник’! Куда увлекло тебя подражание? И кому же? ‘Современнику’ — ‘Свистку’!.. Не было ли пред тобою образца в почтенных, истинно достойных подражания ‘Revue des deux Mondes’, ‘Westminster Review’ и т. п.? Имеют ли балаганные отделы эти почтенные журналы, некогда поставлявшиеся в пример ‘Современнику’? Занимаются ли они журнальными сплетнями, пишут ли ежемесячно длинные статьи о свисте? Нет, ‘Русский вестник’, если они и займутся свистом, то разве в ученой статье: ‘О свисте в техническо-музыкальном отношении’, то есть в такой статье, которая не уронит их ученого достоинства.

О ‘Атеней!’ Зачем ты рано умер? А то и ты мог бы теперь завести у себя балаганный отдел, который, может быть, спас бы тебя от смерти.

Всеобщее сознание, заявленное всеми журналами, в необходимости ‘Свистка’ ободрило нас и мы немедленно хотели выписать его из-за границы, обещая ему, что житье нашему брату в России теперь гораздо лучше заграничного: свищи, сколько душе угодно,— отголоски встретишь повсюду. Но ‘Свистком’ на тот раз овладело разочарование и он не поверил возможности превращения, о котором мы ему писали… Мы принуждены были остаться в наблюдательном положении и долго оставались в этом положении. Наклонность к свисту всех журналов, даже и солиднейших между ними, самая непритворная и искренняя, с каждым днем обнаруживалась все более и более. Балаганные отделы становились все обширнее и обширнее, свист с каждым днем делался все резче и пронзительнее. Наконец по поводу появления летом прошедшего года ‘Полемических красот’ в ‘Современнике» некоторые журналы, забыв и ученые цели, которым постоянно служат, и многолетние ученые привычки, обратили положительно все свои отделы в балаганные²⁶. Вообще же свист сделался столь пронзительным и резким, что стал похож на визжание, раздавался непрерывно, неумолчно во всех журналах, газетах, газетках, так что в нескончаемости его в отечественной литературе не могло оставаться более никакого сомнения. Тогда мы немедленно телеграфировали ‘Свистку’ за границу, чтобы он, не тревожась более никакими сомнениями, поспешил приездом в отечество. Осенью прошедшего года ‘Свисток’ прибыл в Россию²⁷, все еще полный недоверия в общее сочувствие к нему отечественной литературы. Но едва он успел пересмотреть несколько книжек летних журналов, как ясно понял не только неосновательность своих сомнений, но и то, как много потерял он во время долгого пребывания своего за границей… Оказалось, что вечно ясное небо Италии, благодатная южная природа, античные памятники классической древности подействовали самым вредным образом на способности к свисту… Свист потерял резкость, пронзительность, жесткость — обычные свойства свои на севере, сделался мягким, певучим, нежным… одним словом, совершенно негодным для действия в литературе отечественной. ‘Свисток’ сильно этим обеспокоился и употребил все силы, чтобы снова ожесточить свой свист, сделать его солидарным свистам российским. Отказавшись от всех удовольствий северной столицы, запершись в кабинете, ‘Свисток’ свистел себе уединенно, стараясь подражать лучшим образцам современного свиста. Статьи ‘Старые боги и новые боги’, ‘Наш язык и что такое свистуны’, ‘Одного поля ягоды’ не сходили у него со стола… Наконец после нескольких месяцев упорного труда свист начал видимо укрепляться. В нем наслышались родные звуки… Но от совершенства он все еще был далеко… А между тем приходило время, когда ‘Свисток’ волей-неволей должен был выступить на общественную арену… Наступало тысячелетие России… Времени оставалось немного… ‘Свисток’ снова заперся в своем кабинете и стал работать с утроенной силою… Наконец наступила и давно ожиданная всеми великая эпоха в жизни нашего отечества… А ‘Свисток’ все оставался еще не вполне доволен сделанными им успехами…

Долго думал ‘Свисток’, отозваться ли ему — т. е. свистнуть ли по поводу совершившегося тысячелетия России или благоразумно промолчать, точно так, как благоразумно промолчали в свое время и ‘Санктпетербургские ведомости’ и ‘Северная пчела’ о несостоятельности главного общества железных дорог ²⁸. Оказалось, однако ж, что ‘Свистку’ молчать было вовсе невозможно. Все газеты, журналы, ученые, даже Николай Иваныч Костомаров, даже календарь ²⁹ — заговорили о тысячелетии России. Мог ли ‘Свисток’ ничего не свистнуть о таком великом событии?— Но не одно самолюбие заставило ‘Свисток’ вновь выступить на общественную арену, а, можно сказать, сердечное сочувствие к великой эпохе… Празднуя тысячелетие России, ‘Свисток’ праздновал некоторым образом свое собственное тысячелетие. Нет ведь ни одной прочной славы, которая бы явилась и утвердилась в мире, не быв предварительно никем освистана. Не освищи славяне варягов, они никогда бы не поняли их достоинства и мудрости и никогда не призвали бы их ‘володети’ собою. ‘Свисток’ твердо убежден и не может не гордиться, что даже такое могущественное государство, как Русское, своим существованием обязано некоторым образом его несомненному содействию. Только нерасположением к ‘Свистку’ или недальновидностию наших ученых и журналистов может быть объяснено то обстоятельство, что никто из них не упомянул доселе о такой важной заслуге ‘Свистка’.

Скромное сознание этой заслуги было, между прочим, причиною, что ‘Свисток’ и после того, как решился выступить перед публикой, долго колебался: каким свистом выразить ему свои задушевные думы о тысячелетии России? Держаться ли ему стиля серьезно-возвышенного, каким пишет обыкновенно г. Громека и о полиции, и о неисполнении положений торопецким мировым съездом, и о шарамыжной какой-то воскресной школе, существовавшей в Иркутске назад тому полтора века,— или бурно-догматического, которым разят врагов своих ‘Литературные заметки’ и ‘Элегии’ ‘Русского вестника’,³⁰ или, наконец, нежно-исторического и обличительно-сочувственного, каким говорит обыкновенно публицист ‘Северной пчелы’ о явлениях жизни общественной, в особенности же государственной? ‘Свисток’ сам, по мягкой природе своей, был бы более склонен к свисту в последнем роде. Даже после поездки за границу, после основательного изучения античных памятников классической древности, после долгого наслаждения вечными красотами южной природы, после короткого знакомства с европейской цивилизацией он находил бы такой только свист и единственно приличным в нашем благоустроенном обществе. ‘Свисток’ не решался, однако ж, начать свиста первый, он боялся, чтобы нежным и мягким свистом не унизить важности события и торжества и тем не поставить себя в неприятное положение впоследствии отсвистываться от нападений патриотов, с другой стороны, и свистеть возвышенно было также не безопасно. Начни ‘Свисток’ свист в таком роде, недоброжелатели ‘Свистка’ сейчас бы заговорили, что он поднял свист возвышенный потому только, что сам участвовал в основании государства и хочет воспеть свои собственные заслуги. Такая точно история, как тоне безызвестно читателю, случилась назад тому несколько лет с г. Громекою. В бытность свою редактором ‘Листка’ Общества пароходства и торговли он на одном торжественном обеде стилем возвышенным описал многочисленные заслуги ‘Листка’, не имея при этом, само собою разумеется, вовсе мысли о себе и о своих подвигах, а его заподозрили в самовосхвалении… ‘Свисток’ выжидал, каким стилем заговорят о тысячелетии России авторитеты. Недавно после одного литературного вечера, на котором Н. И. Костомаров читал о тысячелетии Росии, стали носиться слухи, что Николай Иванович Костомаров написал свое тысячелетие в стиле яро-возвышенном, что он, можно сказать, гремел о прошедшей славе и подвигах нашего любезного отечества или, выражаясь малороссийски-поэтически,

Как Псіол стогнав и клекотав.

Хотя слава Николая Иваныча Костомарова покоится на незыблемых основаниях, а по норманскому вопросу, как помнят, конечно, читатели, отсвистана даже ‘Свистком’ против нападок недоброжелателей (что может быть прочнее такой славы?), хотя славы этой не могли пошатнуть даже новейшие многочисленные сочинения Н. И. Костомарова о ломке университетов³¹, как ни были они ерундовидны,— однако ж ‘Свисток’, всегда осторожный, не решался по одним слухам идти даже по стопам и такого авторитета, как Н. И. Костомаров. ‘Свисток’ неосновательно полагал, что если Н. И. Костомаров действительно говорил о тысячелетии России и говорил в стиле яростном, то явится тысяча статей о тысячелетии России, и каждая из них будет стараться превзойти своих соперниц яростию неукротимою. Таково было всегда влияние славы авторитета на возбуждение вдохновения, мысли, силы, деятельности в наших любезных соотечественниках. ‘Свисток’ действительно не ошибся. Взглянув недавно в один No ‘Санктпетербургских ведомостей’, он встретил статью под оригинальным заглавием: 862—1862 и прочел такое вступление:

‘Тысяча лет России, тысяча лет России! Ударил колокол. Это не погребальный звон умирающему государству, это набат возрождения славянских племен к новой жизни, канун которой отпразднован был 19 февраля!

Руки ваши, братья!’

По прочтении этих строк ‘Свисток’ вдруг почувствовал себя как-то особенно легко, приятно, с души свалилось точно бремя какое, все сомнения исчезли, явилась внутренняя, ничем не укротимая потребность свистнуть… и свистнулось само собою, невольно… сначала стихами, потом прозой, потом и пошло, и пошло, и пошло…

Характер свиста для тысячелетия России определился сам собою..

‘СВИСТОК’ AD SE IPSUM*

Свободный, как птица, несвязанный сроком

Журнальной подписки и выхода книжек,

Являюсь я редко, всегда ненароком,

Но яркими буквами след свой я выжег

В сердцах благородных российских сограждан.

Мой свист облегчал их сердечные раны,

Как влага в пустыне, я был ими жаждан,

Когда их томили сухие туманы,

Во мне лишь нашли они ключ разуменья,

Когда возникала российская гласность

И головы мудрых повергла в сомненье,—

И розгу, и взятку не ждет ли опасность.

Я был утешеньем, я был им опорой,

Когда населенье России смущенной

Пугал наш прогресс изумительно-скорый,

Внезапно открытый в Москве умиленной.

Вопрос о евреях, вопрос о норманнах,

Великий вопрос об экзамене строгом,

Шестнадцать гусей неповинно пожранных³³

И опыт пощенья по волжским дорогам,

Короче — на все, что родным публицистам

Тревожило сердце и ум волновало,—

На все отзывался я радостным свистом

И всех утешал я… Но этого мало:

В Европе свершалась великая драма,

И к ней обратил я родное вниманье,

Австрийской поэзией Якова Хама

Сограждан моих просветив пониманье.

Неаполю дал я благие уроки,

На все отозвался — ни слабо, ни резко —

И, всюду сбирая прекрасные соки,

Воспев Гарибальди, воспел и Франческо!..³⁴

И ныне явлюсь я к читателю снова,

Хочу наградить я его за терпенье,

Хочу я принесть ему свежее слово,

Насколько возможно в моем положеньи…

А впрочем, читатель ко мне благосклонен

И в сердце моем он прекрасно читает:

Он знает, к какому я роду наклонен

И лучше ученых мой свист понимает.

Он знает: плясать бы заставил я дубы,

Совсем изменил бы их нравы и доли,

Когда б на морозе не трескались губы

И свист мой порою не стоил мне боли…

* Заглавие заимствовано у Горация ³², означает: ‘Свисток’ к самому себе.

ПРИМЕЧАНИЯ

В полном виде ‘Свисток’ издается впервые. Некоторые произведения перепечатывались в собраниях сочинений Н. А. Добролюбова, Н. А. Некрасова, Н. Г. Чернышевского, M. E. Салтыкова-Щедрина, К. Пруткова. Однако подобные обращения к материалам ‘Свистка’, преследовавшие свои задачи, не могли дать исчерпывающего представления о сатирическом издании. В настоящей публикации предполагается достичь именно этой цели и познакомить современного читателя с замечательным литературным памятником писателей-шестидесятников.

Тексты всех девяти выпусков ‘Свистка’ (1859—1863) печатаются по журналу без изменений. Такая текстологическая установка обусловлена принципом издания памятника, воссоздаваемого в том виде, в каком произведения ‘Свистка’ реально становились достоянием читателей 60-х годов прошлого века. Несмотря на постоянное давление со стороны цензуры, наносившей ощутимый урон не только отдельным произведениям, но порою и составу срочно перестраивающихся выпусков (особенно No 6 и 7), ‘Свисток’ все же достигал своих целей и оказывал заметное влияние на общественно-литературное движение своей эпохи. Принцип публикации памятника диктует не реконструкцию первоначального замысла, подвергнувшегося цензурному вмешательству, а воспроизведение номеров ‘Свистка’ в их первопечатном виде.

В настоящем издании произведена сверка текстов с дошедшими до нашего времени рукописями и корректурами (остается неизвестной лишь корректура No 9 ‘Свистка’). Наиболее существенные разночтения включены в текстологический комментарий. Таким образом, до цензурная редакция произведений также представлена современному читателю.

Текстологический комментарий опирается в основном на результаты, достигнутые советскими текстологами при подготовке собраний сочинений главных участников ‘Свистка’ Н. А. Добролюбова, Н. А. Некрасова, К. Пруткова. Добролюбовские части ‘Свистка’ впервые были приведены в соответствие с первоначальными авторскими замыслами Чернышевским в посмертном издании сочинений писателя (т. IV. СПб., 1862), и это учтено в текстологических комментариях к произведениям Добролюбова. Новое обращение к корректурам позволило в то же время уточнить первоначальный состав номеров, подвергшихся перестройке вследствие цензурного вмешательства. Эти сведения содержатся в текстологических преамбулах. В ряде случаев удалось установить не изученные до сих пор варианты текстов Добролюбова, Некрасова, Пруткова.

Орфография и пунктуация в настоящем издании приближены к современным нормам. Цитаты заключены в кавычки, в названиях литературных произведений и периодических изданий второе слово печатается не с заглавной буквой, как нередко писалось прежде, а со строчной (‘Московские ведомости’, ‘Русский вестник’). Без изменений оставлены написания некоторых характерных для тогдашней’ эпохи слов (выростут, полнощный, со делал, сантиментальность, нумер и др.). Недостающие части публикуемых в примечаниях вариантов (Некоторые корректуры дошли до нашего времени в дефектном состоянии.} обозначены многоточием. Зачеркнутый в рукописи или корректуре текст воспроизводится в квадратных скобках. Все редакционные конъектуры вводятся в текст и в примечания в угловых скобках. Отсутствующие в ‘Свистке’ переводы иноязычных слов и фраз даются здесь же под строкой.

Раздел ‘Дополнения’ составился из написанных Добролюбовым первоначальных программ ‘Свистка’, проливающих свет на историю возникновения издания, а также произведений Добролюбова и К. Пруткова, предназначавшихся в ‘Свисток’, но по разным причинам туда не попавших. Прикосновенность их к ‘Свистку’ подтверждается текстуально или документально (корректурными листами, свидетельствами современников и т. д.). Состав раздела определяется принципом воспроизведения памятника. В него не вошли статья Добролюбов а ‘Стихотворения Млхаила Розенгейма’, напечатанная до возникновения ‘Свистка’ (‘Современник’, 1858, No 11), ‘Атенейные стихотворения’ и ‘Успехи гласности в наших газетах’, обнародованные Добролюбовым вне ‘Свистка’ (‘Искра’, 1859, No 6, 9), и долгое время остававшееся не опубликованным его же стихотворение ‘Средь акрополя разбитого’, связь которого со ‘Свистком’ не поддается документальному обоснованию. Исключение составило ‘искровское’ стихотворение Добролюбова ‘Чувство законности’, первоначально включенное автором, как это видно из корректуры, в первый выпуск ‘Свистка’ и перепечатанное позднее в составе этого номера Чернышевским.

Научный аппарат книги включает статью А. А. Жук и Е. И. Покусаева »Свисток’ и его место в русской сатирической журналистике 1860-х годов’, историко-литературный и текстологический комментарий, указатель имен.

Структура комментария вытекает из общего принципа издания: примечания к отдельным произведениям предварены текстологической преамбулой и вступительной заметкой, характеризующей каждый выпуск ‘Свистка’ в целом. Непосредственно за примечаниями к текстам всего выпуска следуют в единой нумерации примечания к вариантам, содержащимся в текстологических комментариях.

Вступительные заметки к каждому из номеров ‘Свистка’, историко-литературный комментарий составлены А. А. Жук (за исключением примечаний в No 9 к произведениям М. Е. Салтыкова-Щедрина, написанных В. В. Прозоровым). Подготовка текста, составление раздела ‘Дополнения’, текстологические преамбулы и комментарии выполнены А. А. Демченко. Общая редакция издания осуществлена Е. И. Покусаевым и И. Г. Ямпольским.

УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ

В — ‘Время’

ГБЛ — Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина

Гонорар, вед. — Гонорарные ведомости ‘Современника’. Вступит. статья и публикация С. А. Рейсера.— ‘Литературное наследство’, 1949, т. 53—54

ГПБ — Рукописный отдел Государственной публичной библиотеки им. M. E. Салтыкова-Щедрина

И — ‘Искра’

Изд. 1862 — ‘Сочинения Н. А. Добролюбова’, т. IV, СПб., 1862

К — ‘Колокол’

ЛН — ‘Литературное наследство’

МБ — ‘Московские ведомости’

HB — ‘Наше время’

ОЗ — ‘Отечественные записки’

ПД — Рукописный отдел Института русской литературы АН СССР (Пушкинский Дом)

ПССД (Аничков)— Н. А. Добролюбов. Полное собрание сочинений под ред. Е. Аничкова т. I—IX. СПб., 1911-1913

ПССД (Лемке) — Н. А. Добролюбов. Первое полное собрание сочинений под ред. М. Лемке, т. I—IV. СПб., 1912

ПССД (1939) — Н. А. Добролюбов. Полное собрание сочинений, т. VI. М., 1939

ПССН (1948) — Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем, т. I—XII. Мм 1948—1953

ПССН (1967) — Н. А. Некрасов. Полное собрание стихотворений в 3-х т. Общая ред. и вступит. статья К. И. Чуковского, т. 2. Л., 1967 (Большая серия ‘Библиотеки поэта’)

ПССП (1884) — К. Прутков. Полное собрание сочинений. СПб., 1884

ПССП (1885) — К. Прутков. Полное собрание сочинений. 2-е изд. СПб., 1885

ПССП (1965) — К. Прутков. Полное собрание сочинений. Вступит. статья и примеч. Б. Я. Бухштаба. М., Л., 1965 (Большая серия ‘Библиотеки поэта’)

ПССЧ — Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в 16-ти т. М., Гослитиздат, 1939—1953

PB — ‘Русский вестник’

С — ‘Современник’

СПб. ведомости — ‘Санктпетербургские ведомости’

Св. — ‘Свисток’

СН (1874) — ‘Стихотворения Н. Некрасова’, т. 3, ч. 6. СПб., 1874

СН (1879) — ‘Стихотворения Н. А. Некрасова’, т. I—IV. СПб., 1879

ССД — Н. А. Добролюбов. Собрание сочинений в 9-ти т. М., Л., 1961—1964

ССЩ — М. Е. Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в 20-ти т. М., 1965—1977

Указатель С — В. Боград. Журнал ‘Современник’, 1847—1866. Указатель содержания. М., Л., 1959

ЦГАЛИ — Центральный Государственный архив литературы и искусств СССР

ЦГАОР — Центральный Государственный архив Октябрьской революции

ЦГИА — Центральный Государственный исторический архив СССР

ценз. разр. — Дата цензурного разрешения к печати

СВИСТОК 8

Впервые — С, 1862, No 1, с. 1—61 (особой пагинации). Ценз. разр. 2 января и 2 февраля, вып. в свет 8 февраля 1862. Цензор — Ф. Еленев.

5 марта 1861 г. был объявлен Манифест 19 февраля об освобождении крестьян. Готовившаяся несколько лет реформа стала реальностью. Анализ событий первого в жизни страны пореформенного года дал материал ‘Свистку’ No 8.

В центре его оказались вопросы о политической роли ‘дворянского сословия’ после отмены крепостного права, о сближении, в ходе непосредственного осуществления реформы, позиций либерального дворянства с устремлениями консервативно-помещичьих сил. Другой стержень номера — защита демократии от травли, которой ее дружно подвергла в 1861 г. и реакционная, и либеральная печать.

Отделяются от общего проблемно-тематического русла только ‘Выдержки из путевых эскизов. Стихотворения К. Лилиеншвагера’ Добролюбова, образующие серию набросков к занимавшей его теме ‘русские за границей’.

Вступительная статья ‘Свисток, восхваляемый своими рыцарями’ (и связанное с ней стихотворение ‘Свисток ad se ipsum’) дают возможность уяснить отношения в прессе к ‘Современнику’ и его сатирическому ‘спутнику’: ‘Свисток’ являлся вновь после годичного перерыва, а именно 1861 г. оказался поворотным в судьбе многих органов русской печати.

На протяжении этого года совершился решительный переход M. H. Каткова и его изданий от недавнего умеренного либерализма к твердой и последовательной защите консервативных начал. С 1861 г. ‘свой новый критический отдел’ (после выделения ‘Современной летописи’ в самостоятельную газету.— А. Ж.) ‘Русский вестник’ ‘начал ненавистью к ‘Свистку’,— заметило ‘Время’.— Везде у него ‘Свисток’, в каждом факте нашей литературы он видит ‘Свисток’, в истории тоже, даже на будущность России имеет, по его мнению, ужасное влияние ‘Свисток» {Достоевский Ф. М. ‘Свисток’ и ‘Русский вестник’.— В, 1861, No 3, Полемическая смесь, с. 73.}. Нерасположение к ‘Современнику’ журнал Каткова выражал давно, но только с этого года включил в свой полемический арсенал постоянные политические инсинуации против ‘мальчишек-свистунов’ (см. подробнее в примечаниях).

Серьезно осложнились отношения ‘Современника’ и с журналом братьев Достоевских. В течение 1861 г. их противостояние еще не было последовательным: стремившийся к ‘решительному’ разрыву H. H. Страхов встречал ‘со стороны редакции &lt,…&gt, сначала маленькое сопротивление’, ‘похвала свисту’, появлявшаяся порою в журнале ‘Время’, ‘вообще &lt,…&gt, выражает вовсе не мои вкусы’,— вспоминал он позже,— а ‘принадлежит Федору Михайловичу, и я уступил его довольно горячему настоянию. Скоро, впрочем, всякие поправки такого рода вовсе прекратились’ {Страхов Н. Н. Воспоминания о Ф. М. Достоевском.— Полн. собр. соч. Ф. М. Достоевского, т. 1. Биография, письма и заметки из записной книжки Ф. М. Достоевского. СПб., 1883, с. 235.}.

К 1861 г. относится и отмеченный в добролюбовском вступлении любопытный опыт, борьбы со ‘Свистком’ его же оружием: учитывая огромный читательский успех демократической сатиры, ‘Библиотека для чтения’, ‘Отечественные записки’ пытались организовать у себя юмористические отделы для осмеяния идеалов ‘Современника’.

Вводная статья напоминала читателю-другу трудные обстоятельства существования ‘Свистка’ в атмосфере враждебности и глумления и ориентировала на внимательное чтение ‘между строк’: к эзоповскому иносказанию авторам здесь пришлось прибегать еще чаще, чем в предыдущих номерах.

В статье ‘862—1862, или Тысячелетие России’ {Ее заглавие повторяло заглавие напыщенной статьи ‘СПб. ведомостей’, на которую ‘Свисток’ делал ссылки.} дебютировавший в ‘Свистке’ Г. З. Елисеев оттолкнулся от факта предстоящего (в сентябре 1862 г.) празднования тысячелетия России, к которому деятельно готовились официальные круги. Охранительный характер торжества, призванного подогреть преданность ‘престолу и отечеству’, обусловил ироническое отношение к нему ‘Современника’, ‘Колокола’, ‘Искры’. Сочетая глубокую историческую ретроспективу (к ней обязывала тема) с возвращением к сюжетам первых номеров ‘Свистка’, вышедших три года назад (еще в дореформенную пору), поверяя вопросы, наставленные тогда, опытом прошедшего времени, Елисеев утверждал, что ‘из вопросов так называемых главных, коренных не решен еще положительно ни один’. Поскольку факт освобождения крестьян — главное событие минувшего года — вообще не упоминался автором среди признаков отечественного ‘прогресса’ за тысячу лет, читателю подсказывалось, что и этот великий вопрос не решен тоже.

Смысл современной борьбы идей вокруг него Елисеев очень удачно разъяснил с помощью понятия ‘моды’, доказывая, что новые — революционно-демократические — идеалы вызваны самой жизнью, их рост и распространение совершились по ее объективным запросам. Сравнив тернистый путь утверждения этих идеалов в современной действительности с историей зарождения христианства, он намекнул на судьбу революционных ‘мучеников’ шестидесятых годов: осенью 1861 г. русская демократия уже испытала на себе удары реакции (каторжная ссылка М. И. Михайлова, следствие над П. Г. Зайчневским и П. Э. Аргиропуло, арест В. А. Обручева, заключение в Кронштадт 200 участников студенческих волнений). И ‘Свисток’ сумел сказать читателю о том, что мартиролог шестидесятников открыт.

Два из шести опубликованных произведений: ‘Реквием. Рано погибшим надеждам’ Елисеева и ‘Былина’ М. А. Воронова посвящены Б. Н. Чичерину. Это делает Чичерина (в сочетании с многократными упоминаниями о нем в статье ‘862—1862’ и в ‘Опытах открытий и изобретений’ Чернышевского) главным героем номера. Ученик Т. Н. Грановского (памяти которого была посвящена магистерская диссертация Чичерина), самый молодой и, безусловно, яркий профессор Московского университета, своей позицией в ‘студенческой истории’ 1861 г., печально знаменитой ‘вступительной лекцией’, излагавшей, по словам Герцена, ‘философию рабства’ (см. подробно в примечаниях), он давал для сатирической критики много материала, которым и воспользовался Елисеев.

Но главное заключалось в том, что учено-журнальная деятельность и общественное поведение Чичерина концентрированно выразили стремление дворянско-монархических идеологов и после отмены крепостного права найти наивыгоднейшую ‘комбинацию &lt,…&gt, общественных и политических элементов’, ‘составляющих &lt,…&gt, силу’ дворянства {‘Современная летопись’, 1862, No 3, 17 января, с. 15—17.}, ‘когда одна поддержка здания исчезла &lt,…&gt, укрепить его на новых столбах’ {Чичерин Б. Русское дворянство.— НВ, 1862, 9 января, No 5.},— как выразился сам Чичерин. В заботах об этом издания Каткова и ‘Наше время’ Павлова, где выступал Чичерин, вели дискуссию между собой. Катков находил, что, ‘не дожидаясь роковых приговоров истории’, русское дворянство должно ‘сблизиться’ с другими сословиями, чтобы сохранить гегемонию над ними {‘Современная летопись’, 1862, No 1, 3 января, с. 21.}, Чичерин, напротив, с той же целью ‘составил целую теорию, как бы замкнуть дворянство покрепче от всех других сословий’ {Внутреннее обозрение.— С, 1862, No 2, с. 366.}. Этому спору (отраженному в ‘Былине’) ‘Современник’ уделял серьезное внимание, считая ‘самым важным вопросом’ развенчание политических претензий русского дворянства {Там же, с. 355.}.

С этой проблематикой непосредственно связано выступление Чернышевского: ‘Опыты открытий и изобретений. Г. магистр Н. де Безобразов — псевдоним!’ Каждая из двух частей его статьи опирается на разные факты злободневной современности.

В центре первой — студенческое движение, против которого единым фронтом выступили и ‘аттестованные’ реакционеры (вроде соредактора Каткова, ‘духовно слившегося &lt,…&gt, воедино’ с ним’ {Мещерский В. П. Мои воспоминания, н. 1. СПб., 1897, с. 263.} П. М. Леонтьева), и ‘молодая профессура’ Московского университета во главе с Чичериным, и недавний сотрудник ‘Современника’, бывший друг Чернышевского, профессор петербургского университета Н. И. Костомаров (которому в 1860 г. ‘Свисток’ помог выиграть в глазах общественности спор с Погодиным — см. No 4, No 5).

Конкретным поводом второй части статьи было появление в славянофильской газете ‘День’ (1861, No 7) статьи Д. Ф. Самарина ‘Уставная грамота’. Подписание уставных грамот — актов размежевания крестьянских и помещичьих земель — почти повсеместно проходило при серьезном сопротивлении крестьян, которое нередко подавлялось военной силой. Дворянские круги интерпретировали этот факт как проявление ‘мужицкой неблагодарности’: ‘Многие указывают на преувеличенность требований крестьян &lt,…&gt, рассказывая притом, что добровольных соглашений крестьян с помещиками ожидать нельзя, что недоверие между обеими сторонами достигло крайних пределов и крестьяне в самых заботливых облегчениях, в самых щедрых уступках, делаемых им помещиками, видят какую-то ловушку’ {НВ, 1862, 3 января, No 1.}. Реакционеры откровенно требовали принудить крестьян принять невыгодные для них условия. Но с таким же, в сущности, предложением выступил и Самарин, имевший давнюю славу либерала, поборника ‘освобождения крестьян с землею’, которого дворянские ретрограды ‘считали &lt,…&gt, утопистом’ {Мещерский В. П. Мои воспоминания, с. 101—102. Любопытно, что даже в этой статье Д. Самарин для крепостников оказался чересчур ‘передовым’ и против него решительно выступили с протестующими письмами в редакции поборники дворянских интересов. В. Замятин (Несколько мыслей по поводу статьи Д. Ф. Самарина ‘Уставная грамота’.— MB, 1861, 31 декабря, No 286), Н. Сушков (Крестьяно-помещичье дело.— НВ, 1862, 23 февраля, No 40).}.

Чернышевский справедливо увидел в этих разнородных фактах единый политический смысл: союз либерализма с реакцией, обе части статьи он объединил общим эпиграфом (заимствованным из фольклористического труда), который разъяснял читателю, что либеральные ‘упыри’, сохраняя ‘человеческий вид’, более опасны, чем крепостнические ‘оборотни’, ибо первых не ‘столь легко’ разглядеть.

Форму статьи и псевдоним, под которым она появилась (Эфиоп), Чернышевскому подсказало одно из выступлений ‘Нашего времени’: 9 января 1862 г. в газете (No 5) было помещено ‘Письмо к редактору’ некоего ‘Готтентота’, наполненное проклятиями ‘Современнику’, который, якобы, установил литературный террор: ‘Не смей вымолвить слова, не смей сказать ничего, что у тебя на душе’. Начало письма (‘Позвольте мне довести до сведения публики посредством вашей газеты две-три мысли, которые я считаю великими истинами’), по-видимому, и подало Чернышевскому идею статьи об ‘открытиях’.

‘Свисток’ No 8 вызвал крайне резкую критическую реакцию: в ‘Обозрении русских журналов за январь месяц’ (‘Северная почта’, 1862, 27 февраля) В. К. Ржевский дал такой отзыв о статье Чернышевского, который даже умеренный и мало расположенный к Чернышевскому Никитенко характеризовал как ‘ругательства и плоскости’, ‘шутки дубового свойства’ {Никитенко А. В. Дневник, т. 2, с. 260.}. ‘Отечественные записки’ возвращались к ‘Свистку’ в нескольких номерах. В ‘Письмах об изучении безобразия’ А. В. Эвальда утверждалось: ‘Путь безобразия открыт с обеих сторон: с одной стороны ‘Наше время’ и компания, с другой — новейший ‘Свисток’ и компания открыли уже поход: оно — против человеческих идей, он — против человеческих чувств’, господствующей в ‘новейшем ‘Свистке’ объявлялась ‘насмешка &lt,…&gt, тупая, грубая, циническая’ {ОЗ, 1862, No 2, с. 37, 43.}. Эти резкие оценки были повторены и умножены в двух последующих номерах журнала {Там же, No 3. Письма об изучении безобразия, с. 129, 136—137. Там же, No 4. Все и ничего, с. 226.}.

‘СВИСТОК’, ВОСХВАЛЯЕМЫЙ СВОИМИ РЫЦАРЯМИ

Св. 8, с. 1 — 12. Авторы — Н. А. Добролюбов, Г. З. Елисеев и Н. Г. Чернышевский. Автограф Добролюбова — в ПД (часть наборной рукописи от начала до слов ‘Наш язык, и что такое свистуны’ — стр. 228, строка 11 сн. и от слов ‘Самой модной стала улица’ стр. 520, строка 27 св. до конца). Рукописи Елисеева и Чернышевского неизвестны. Об их участии в составлении статьи свидетельствует Н. К. Михайловский: ‘Елисееву пришлось отчасти заменить Добролюбова в январском ‘Свистке’ за 1862 г. После смерти Добролюбова осталось вступление к этому нумеру ‘Свистка’. Продолжение к нему приделано главным образом Елисеевым и отчасти Чернышевским’ (Михайловский Н. К. Литературные воспоминания и современная смута. Т. I, СПб., 1890, с. 459—460). В изд. 1862, с. 572—582, Чернышевский, восстанавливая первоначальное расположение материала, поместил стихотворение ‘Свисток ad se ipsum’ на первом месте.

Стр. 225, строка 6 св. В изд. 1862 вместо ‘Как, например,’ — ‘В прошлом году, например, как’.

Стр. 227, строка 8 св. ‘В изд. 1862 вместо ‘В 1861-м году’ — ‘В прошлом году’.

Стр. 229, строки 1—2 св. В изд. 1862 вместо ‘не уронит их ученого достоинства’ — ‘не скомпрометировала бы даже покойного ‘Атенея».

Стр. 229, строка 11 св. В изд. 1862 после слов ‘в наблюдательном положении’ поставлена точка и далее следовало: ‘А наблюдения привели нас прямо к мысли, что не только вообще ‘Свисток’ понадобился, оказался необходимым в журналах, но что именно такой ‘Свисток’, какого рыцарями состояли мы. В балаганных отделах всех журналов мы заметили сильнейшее подражание или, лучше сказать, желание подражать нашему ‘Свистку’, потому что — мы не можем скрыть истины — подражание вообще не удавалось. Например, ‘Свисток’ состоял всегда из прозы и стихов: ‘Темный человек’, ‘Ненужный человек’ и ‘Праздношатающийся’ тоже усиливались кропать стишки в подражание ‘Свистку’. Что писали они свои стихи не по вдохновению, а единственно из подражания, это уже видно из того, что, например, ни ‘Темный человек’, ни ‘Праздношатающийся’ писать стихов решительно не умеют и, как видно, убиваются над ними страшно, ломаяи смысл, и ударение, и размер подчас. От прошлого месяца, например, осталось у нас в памяти два стиха:

Здесь мажет дом повешенный

На воздухе маляр.

Согласитесь, что надо уж очень хотеть, вопреки своей природе, вклеить в свою болтовню стихотвореньице, чтобы допустить столь двусмысленные стихи…

А вот сейчас принесли ‘Русское слово’. Что там? Опять над стихами мучится ‘Темный человек’! Этот имеет даже претензии на оригинальные рифмы, которые так удаются Конраду Лилиеншвагеру, и что же у него выходит:

Все пред оперой волнуется,

Тамберлик войдет лишь в дверь,

Рукоплещут все в поту лица.

Самой модной стала улица

Итальянская теперь.

Заметьте, что волнуется тоже рифмует с улица, как и в поту лица… А то еще мы встретили рифму: советница и заметятся… Видно, что у ‘Темного человека’ охота смертная, да участь горькая… И по всей вероятности, сочиняя свои стихи, он проклинает ‘Свисток’, который ввел в моду обычай вдохновляться иногда среди прозаической речи…

Но за ‘Свисток’ наш — поэт, творец в некотором смысле, а эти господа — несчастные Вагнеры свистопляски… Мы теперь не колеблемся назвать их Вагнерами, потому что ‘Свисток’ возвышен на степень самостоятельной науки и в то же время высокого искусства: ¹²³ толпы подражателей дали нам самим почувствовать, сколько было творческого в его гениальной простоте и непринужденности…

Вы уж одно то возьмите: он был свободен и не подчинен никаким человеческим расчетам: являлся он, когда хотел, пропадал, когда ему вздумается. Вы не знали, что его вызовет: когда ему не хотелось выходить, он оставлял без внимания и юбилей князя Вяземского, и безобразный поступок ‘Века’¹²⁴, и протест московских профессоров против г. Аскоченского¹²⁵, и даже такие вещи, которые прямо к нему были близки. А иной раз появлялся так себе, без всякого особенного повода. Вот и теперь: вы думаете, конечно, что его вызвала ревизия дел Главного общества железных дорог, открывшая столько забавного и диковинного? Или, еще скорее, полемика с ‘Отечественными записками’? Чего доброго, вы подумаете, что и выход книжки затем задержали, чтоб успеть тотчас же отвечать гг. Альбертини, Бестужеву-Рюмину, Громеке¹²⁶ и пр. и пр. на все их обвинения против ‘Современника’ и’Свистка’, поглотившие весь августовский номер ‘Отеч. записок’? Ошибаетесь, книжка запоздала совсем по другим причинам, и мы наверное знаем, что ни один из членов редакции ‘Современника’ не читал еще последнего нумера ‘Отеч. записок’ — трое потому, что их нет в Петербурге и до них августовские журналы еще не дошли, а четвертый потому, что он всю неделю, протекшую от выхода ‘Отеч. записок’ до выхода ‘Современника’, не имел минуты свободной, проводя все время в хлопотах, разъездах и справках, необходимых для выпуска книжки. А ‘Свисток’ явился так себе: умилился от созерцания собственного величия и захотел поведать о том любезной его публике. Вот и все.

Подражатели же его, как все подражатели, немедленно впали в рутину: сочли необходимым являться каждый месяц, непременно говорить о том, о чем все говорят, подбирать всякие новости, особенно скандальные… Рутина, и больше ничего… Статский советник Салатушка был самостоятельнее прочих, так зато он исчез давным — давно, может быть, тоже подражая ‘Свистку’, только на время ¹²⁶^а…

Но главное — никто из подражателей ‘Свистка’ не мог до сих пор отыскать себе нового содержания. Не только идеи все те же, какие он провозглашает столько времени тому назад, не только предметы насмешек и разговоров те же, но даже манера та же самая, выражения иные — и те заимствованы, а ежели какое и выдумано вновь, так это сейчас и видно. ‘Свисток’, например, начал свое скромное поприще похвальными замечаниями относительно некоторых ученых, поднявших гвалт из-за статейки ‘Иллюстрации’, и потом время от времени выказывал свое благоговение перед некоторыми почтенными именами. Оные его превратно поняли, возненавидели за это и даже обвинили в созидании каких-то новых кумиров (см. ‘Русский Вестник’). Но другим это понравилось, и ‘Свисток’ много раз получал самые лестные знаки одобрения от авторитетных лиц, которые в нем никогда не были упомянуты… Теперь подражатели его хотят отличиться в том же роде — почтительностью к ученым, но как у ‘Свистка’ уважение к почтенным людям было уж в характере, скромность и вежество — прирожденные, а у этих господ искусственные, выученные, то, разумеется, у них и выходит совсем не то. ‘Свисток’— видите ли — до того уважал ученых, что даже если сам пускался в ученость, то исполнялся глубокого уважения и к самому себе, он тогда разговаривал с учеными —

Как вольный с вольным, равный с равным.

Это-то и было прелестно — эта наивная удаль и самоуверенность, вместе с юношескою скромностью… Но этого-то и не поняли его подражатели: они просто подумали, что он говорит все насмех, от того до сих пор у них и находите только восхваления ученых, в которых заметна великая охота говорить иронически, а силы-то никакой нет, так что восхваление и остается восхвалением, а иначе прямо уж переходит в плоскую дерзость. ‘Свисток’ от иных научных занятий приходил в такое благоговение, что требовал даже, чтоб никто за подобные занятия не смел и браться, он хотел тут оправдания известных слов: ils sont sacres car personne n’y touche {О ни священны, ибо никто их не касается (франц.).— Ред.}… И тут его не поняли подражатели, и до сих пор некоторые накидывают на себя какую-то притворную наукобоязнь, что у них выходит даже не остроумно…

Одно время ‘Свисток’ допустил при себе другой элемент: он сам был кроток и доверчив, а возле него явился демон, воспетый г. Лилиеншвагером и не веривший ничему. Это раздвоение подхвачено и подражателями¹²⁷, и некоторые из них постоянно пишут в двух лицах: сам автор представляется простодушным, но у него есть приятель скептик и пессимист…’

На этом текст в изд. 1862 обрывается, и Чернышевский сделал сноску: ‘Статья осталась недоконченною (Прим. издат.)’. В ССД, т. 7, с. 582 после слов ‘скептик и пессимист’ следовало (по рукописи): ‘Иногда этого оказывалось недостаточным, приходилось прихватывать третьего приятеля, четвертого, наконец целую компанию, чтобы выразить разные оттенки мысли!— явная мелочность, свидетельствующая об отсутствии сильной творческой мысли. И самые предметы…’

Стр. 232, стих. 30. В изд. 1862: И жалких затворников высвиснул к воле.

¹ …официально признан он … только ‘Русским словом’ и ‘Временем’…— Имеются в виду выступления против ‘Свистка’ в ‘Дневнике Темного человека’ (Д. Д. Минаева) — PC, 1861, NoNo 8, 10 и углублявшееся расхождение между ‘Современником’ и ‘Временем’, которое выразилось в частых полемических упоминаниях последним ‘Свистка’ ((Достоевский Ф. M., ‘Свисток’ и ‘Русский вестник’.— В, 1861, No 3, Полемическая смесь, с. 73—84, Н. К. (Страхов H. H.) Нечто о петербургской литературе (письмо к редактору ‘Времени’).— Там же, No 4, с. 121, (Достоевский Ф. М. &lt,Ответ ‘Русскому вестнику’&gt,.— Там же, No 5. Смесь, с. 18—19, Н. К. (Страхов H. H.) Нечто о полемике.— Там же, No 8, с. 134—136.

² …вывести из своего ‘Литературного обозрения’ — ни статей г. Юркевича, ни рассуждений о том, что такое свистуны. — Юркевич П. Д. (1827—1874)— реакционный философ, профессор Киевской духовной академии, а с октября 1861 г.— Московского университета, PB популяризировал и изложил в обширных извлечениях его статью, напечатанную в ‘Трудах Киевской духовной академии’, ‘Из науки о человеческом духе’, где Юркевич пытался опровергнуть идеи философского материализма (Литературное обозрение и заметки.— PB, 1861, т. 32, апрель, с. 79—105, Литературное обозрение и заметки.— Там же, т. 33, май, с. 26—59). Кроме того, упомянута статья ‘Наш язык и что такое свистуны’ (PB, 1861, т. 32, март, с. 1—37), где путем туманных силлогизмов намекалось, что ‘свистуны’ — проводники враждебной ‘польской стихии’ и враги отечества.

³ …пойти ‘честным путем изучения и разработки материалов’ — Из объявления об издании ‘Отечественных записок’ (см. с. 503, прим. 15).

⁴ …напечатал статью о наследстве … Лохвицкий … доказал…— См.: Кавелин К. Д. Взгляд на историческое развитие русского порядка законного наследования. … Речь, произнесенная в торжественном собрании СПб. университета.— С, 1860, No 2, с. 455—540, Лохвицкий А. В. Сравнительный метод в праве и речь г. Кавелина.— ОЗ, 1861, No 1, с. 1—28, его же: Нечто о выписках и о способе доходить до высших результатов путем самостоятельного мышления (Ответ г. Кавелину).— Там же, 1861, No 1, с. 1—17.

⁵ …’Об антропологическом принципе философии’ — Статья Н. Г. Чернышевского ‘Антропологический принцип в философии’ опубликована: С, 1860, No 4, с. 329—366, No 5, с. 1—46.

⁶ …статейка ‘Нечто об естественном сомнамбулизме и гипнотизме — См.: Мори А. Об естественном сомнамбулизме и гипнотизме.— ОЗ, 1861, No 6, с. 363—384.

⁷ …’Майора’ г. Кулиша …— См.: Кулиш П. А. Майор. Малороссийская повесть.— PB, 1859, т. 19, январь, кн. 1, с. 146—180, кн. 2, с. 279—336, февраль, кн. 1, с. 453—500.

⁸ …исследованием г. Пекарского о Кондратовиче…— См.: Пекарский П. П. Кондратович, русский прозаик и стихотворец, филолог и беллетрист 18 столетия.— С, 1858, No 6, с. 452—484.

⁹ квартальный Свистунов — персонаж ‘Ревизора’ Гоголя (1836).

¹⁰ ‘Revue des deux Mondes’… ‘Rivista Contemporanea’.— Упомянуты европейские учено-литературные и политические издания (см. подробно: ССД, т. 7, с. 617).

¹¹ Он … печатав дельные статьи.’.— Выступления перечисляемых далее авторов см. по Указателю С.

¹² Маколей Т.-Б.— английский историк (1800—1859).

¹³ ‘Современник’ обратился к Китаю…— См.: Обручев В. А. Китай и Европа.— С, 1861, No 1, с. 319—366.

¹⁴ В 1861-м году водворился новый ‘Век’ в русской литературе,— Умеренно-либеральный еженедельник ‘Век’, выходивший в 1861 —1862 гг. под ред. П. И. Вейнберга (1831 —1908) при сотрудничестве А. В. Дружинина, возглавившего литературный отдел, К. Д. Кавелина (юридический), В. П. Безобразова (экономический), получил на первых порах поддержку Некрасова, написавшего о нем в С, 1860, No 12 (‘Новая газета ‘Век’ с 1861 г.’) и принявшего участие в первом номере. Затем выяснилось намерение нового издания противостоять ‘Современнику’, но по своей бесцветности оно не смогло этого сделать, Тургенев, вначале благожелательный к нему, вскоре признал: ‘А ‘Век’-то, ‘Век’! Хуже этого нашего журнала еще не бывало’ (Подн. собр. соч. и писем. Письма, т. IV, с. 278).

¹⁵ Отчего же ‘Веку’ позволяется заниматься чернокнижием…— См.. с. 508, прим. 22.

¹⁶ …журналы … которые наиболее стараются походить на ‘Revue des deux Mondes* … — Намек на ‘Русский вестник’, который выходил двумя выпусками ‘каждое первое и пятнадцатое число месяца (по образцу Revue des deux Mondes)’ — см. ‘M. E. Салтыков-Щедрин в воспоминаниях современников’, 1957, с. 52.

¹⁷ ‘Записки Праздношатающегося’ — ‘Заметки Праздношатающегося’, автором которых был в ОЗ М. П. Розенгейм.

¹⁸ ‘Заметки Темного человека’ — ‘Дневник Темного человека’ вел в ‘Русском слове’ Д. Д. Минаев.

¹⁹ ‘Воззрения, чувства и наблюдения статского советника Салатушки’ — фельетонный цикл А. Ф. Писемского ‘Мысли, чувства, воззрения, наружность и краткая биография статского советника Салатушки’-в ‘Библиотеке для чтения’ (1861, NoNo 1, 2, 3).

²⁰ …о Рашели и Ристори…— Споры о достоинствах французской трагической актрисы Э. Рашели (1821 — 1858) и итальянской — А. Ристори велись в связи с гастролями последней в Петербурге (см.: Боборыкин П. Д. Воспоминания: В 2-х т., т. 1. М., 1965, с. 300—301).

²¹ Неужели ты не имеешь сердца? — О том, что ‘у наших свистунов нет сердца’, писали ОЗ (Современная хроника России.— 1861, No 5, с. 21).

²² …’Записками Ненужного человека’ — Имеется в виду статья Ап. Григорьева ‘О постепенном, но быстром и повсеместном распространении невежества и безграмотности в российской словесности. (Из записок ненужного человека)’.— В, 1861, No 3, Полемическая смесь, с. 39—53.

²³ О время! о нравы! (о temporal о mores!— лат.)— цитата из ‘Первой речи против Катилины’ М.-Т. Цицерона (106—43 до н. э.).

²⁴ ‘Старые боги и новые боги’, ‘Наш язык и что такое свистуны’, ‘Одного поля ягоды’ — перечисленные анонимные редакционные статьи, полные грубейших выпадов против ‘Современника’, опубликованы: PB, 1861, т. 31, январь—февраль, с. 891—904, т. 32, март, с. 1—37, т. 33, май, с. 1 (все — в отделе ‘Литературное обозрение и заметки’, занявшем в 1861 г. в журнале место ‘Современной летописи’).

²⁵ …статьи … против князя Черкасского…— См.: Заметка.— PB, 1858, октябрь, кн. 1, Современная летопись.

²⁶ …по поводу … ‘Полемических красот’… некоторые журналы … обратили … все свои отделы в балаганные.— Публикация статьи Чернышевского ‘Полемические красоты’ (С, 1861, No 6, с. 447—478, No 7, с. 133—180) вызвала в августовском номере ОЗ (1861) во всех отделах: ‘Политическое обозрение’, ‘Критика’, ‘Русская литература’, ‘Современная хроника России’ сразу 6 статей, направленных против некрасовского журнала. Дважды выступил против Чернышевского PB (По поводу ‘полемических красот’ в ‘Современнике’.— 1861, т. 33, июнь, с. 138—158, Виды на entente cordiale с ‘Современником’. — 1861, т. 34, июль, с. 60—95).

²⁷ …’Свисток’ прибыл в Россию…— Добролюбов вернулся из-за границы в первой половине августа 1861 г.

²⁸ …о несостоятельности главного общества железных дорог.— 3 ноября 1861 г., ‘снисходя к просьбе Общества’, его освободили от обязательства строить железнодорожные линии из Москвы на Феодосию и на Либаву (сократив длину путей, которые числились за ним, с 4-х тысяч верст до 1600), кроме того оно получило ‘заимообразное пособие’ от правительства (см. MB, 1861, 16 ноября, No 252).

²⁹ …даже Николай Иваныч Костомаров, даже календарь — заговорили о тысячелетии России.— Имеются в виду: статья Н. И. Костомарова ‘Тысячелетие’ (‘СПб. ведомости’, 1862, No 5, отд. изд.— СПб., 1862), в ‘Месяцеслове на 1862 г.’ была опубликована статья П. В. Павлова ‘Тысячелетие России’ (с. 3—7).

³⁰ …’Элегии’ ‘Русского вестника’…— В ‘Элегической заметке’, опубликованной в PB, 1861, т. 34, август, было объявлено, что ‘свистуны’ — ‘наши прогрессисты, герои наших кружков, борзописцы наших журналов &lt,…&gt, все это одна гниль разложения’ (с. 165).

³¹ …новейшие … сочинения Н. И. Костомарова о ломке университетов…— в ‘СПб. ведомостях’ (1861, NoNo 237, 258, 261, 262, 275, 281) Костомаров опубликовал серию статей, развивавших мысль о том, что для предотвращения студенческих ‘беспорядков’ университеты следует сделать исключительно учеными заведениями, окончание которых не дает служебных прав и преимуществ.

¹²⁴ …безобразный поступок ‘Века’.— Речь идет о фельетоне П. И. Вейнберга (‘Век’, 1861, 22 февраля, No

по поводу публичного чтения дамой на провинциальном литературном вечере ‘Египетских ночей’ Пушкина (фельетонист счел это нескромным). Ему резко ответили многие публицисты — сторонники женской эмансипации — во главе с М. И. Михайловым. Подробное изложение этого эпизода: ‘Поэты ‘Искры», т. 1, Л., 1955, с. 738—739.

¹²⁵ …протест московских профессоров против г. Аскоченского — см. с. 524, прим. 40.

¹²⁶ Альбертини, Бестужев-Рюмин, Громека — сотрудники ‘Отечественных записок’, заведовавшие отделами журнала.

¹²^6а Статский советник. Салатутка.— см. стр. 522, прим. 19.

¹²⁷ …раздвоение подхвачено и подражателями… — Так, H. H, Страхов выступал в журнале ‘Время’ под собственной фамилией и под псевдонимом ‘Н. Косица’ — последний часто объявлялся ‘приятелем’ автора и участвовал в критическом диалоге.

¹²⁸ …в …руководстве к физике г. Ленца — Имеется в виду Ленц Э.-Х. (1804—1865), выдающийся физик, автор широко распространенного и много раз переиздававшегося руководства по физике для гимназий.

Читайте также: