СВАДЬБА.
СВАДЬБА.
Разсказъ.
—-
——
——
——
Свадьба, П. Б., Год: 1847
Время на прочтение: 33 минут(ы)
‘… Высылаетъ дочку, высылаетъ… но вдь нельзя же ей, въ-самомъ-дл, вовсе запретить входъ къ намъ въ гостиную… нельзя же всегда высылать вонъ!.. а мшаетъ-таки моя будущая дочка! нечего сказать, благодарить не за что.— Но полно, будетъ ли она еще мн дочерью-то?.. а что, авось, можетъ-быть… времени впереди много… да и къ чему торопиться?.. еще не такъ давно мы познакомились — всего года полтора… не все же вдругъ!.. А видно, что я очень пришелся ей по нраву, хм! чмъ же я еще плохъ въ-самомъ-дл? Вдь не за мсто же мое и въ правду полюбила моя Катерина Васильевна!.. Оно, конечно, и положеніе мое въ обществ, и разныя другія преимущества… такъ-что партія со мной — я вамъ скажу, не послдняя!!!…’ Такъ разсуждалъ, стоя у зеркала, Алексй Ивановичъ Поживаевъ, только обрившій свою черную съ просдью бороду.
Алексй Ивановичъ былъ, а можетъ-быть, еще и есть, мужчина малаго роста, съ замчательно короткими ногами, небольшая лысина виднлась на лбу его, безъ особеннаго выраженія простое лицо Алекся Ивановича, при довольно правильномъ оклад, сохранило еще нсколько румянца, не смотря на то, что ему было за пятьдесятъ лтъ отъ роду. Аккуратная жизнь сначала, самодовольствіе въ-послдствіи, неизбалованная молодость — ибо онъ родился отъ бднаго священника — безстрастіе ко всему, счастливая карьера и обезпеченность состоянія, добытаго имъ и понемножку и помногу, не допустили сжаться въ большія морщины его гладкій съ закатомъ лобъ. Сколько позволяла отдаленность мста жительства Алекся Ивановича отъ столицы, онъ подражалъ мод, только чистые, густо накрахмаленные, стоячіе воротнички никогда не оставлялъ Алексй Ивановичъ. ‘Я такъ къ нимъ привыкъ’ говорилъ онъ всегда, поправляя жосткіе большіе воротнички: ‘что ныньче, поврите ли, ужь ни за что не могу быть безъ нихъ.’
Припомадя волосы, загладя сколько можно лысину и вглянувъ на часы, продолжалъ разсуждать онъ, а вмст съ тмъ тщательно одвался къ вызду.
‘Однако, пора къ ней’ говорилъ вполголоса Алексй Ивановичъ: ‘но опять будетъ надодатьтамъ ея дочка… а ныньче можно быть ршительне! пора бы’. Потомъ вдругъ онъ ударилъ себя по лбу и сказалъ довольно громко: ахъ я дуракъ, дуракъ, что я смотрю на едю! изъ ума вонъ! вотъ впрямь дуракъ-то!.. давно бы мн пустить его въ дло… онъ же только пріхалъ изъ полку на четырехъ-мсячный отпускъ, въ мундир, радъ радехонекъ будетъ повертться около дочери: Наташ 17 лтъ, двушка бой, да и неглупая, я скажу, займется молодежь, залепечутся и запоются, а мы въ это время кой-чмъ можемъ заняться попріятне… и потолкуемъ безпрепятственно… ‘Эй, пошлите едю!’ вскричалъ Алексй Ивановичъ, заключивъ этимъ свое размышленіе.
— Что вамъ угодно, батюшка? проговорилъ съ живостью вошедшій молодой кавалерійскій офицеръ, похожій наружностью на Алекся Ивановича, только съ большимъ оживленіемъ въ лиц.
— А вотъ что: я теб длаю, Федя, удовольствіе, беру съ собой къ Катерин Васильевн, сказалъ съ одолжающимъ видомъ отецъ.— Тамъ, я теб скажу… знаешь?… Ну, да что теб говорить, вдь не учить начать!.. врно пріятнйше проведешь время.
— Съ удовольствіемъ, батюшка! Наташа премиленькая! лавноль познакомился, а какъ он меня ласкаютъ, особенно Катерина Васильевна, ну, точно родная мать — Хм!.. Алексй Ивановичъ растянулъ довольную улыбку:— знаемъ, знаемъ, думалъ онъ про себя.
— Да, едя, Катерина Васильевна препочтеннйшая и преумная, я теб скажу, дама, ты, едя. почитай и уважай ее, проговорилъ нсколько спустя громко и важно Алексй Ивановичъ.
— Слушаю, батюшка.
— Ну — такъ сбирайся, братецъ, къ ней.
— Что мн сбираться, батюшка, я готовъ-съ.
— Ну, пойдемъ, пойдемъ.
И вотъ, Алексй Ивановичъ съ сыномъ своимъ въ фаэтон, запряженномъ парою лихихъ коней вороной шерсти.
— Ну, кто теб лучше всхъ здсь нравится, едя? началъ дорогою разговоръ Алексй Ивановичъ.
— Должно подумать, чтобъ отвчать вамъ, батюшка, справедливо… Вс меня любятъ здсь, очень обласкали и мужчины и женщины, не знаю, къ кому хорошенько пріютиться.
— А все, я теб скажу, кто-нибудь да приглянулся же боле прочихъдругцхъ? 4?
— Нтъ, батюшка, семейство прокурора кажется для меня получше во-ьхъ… Ну правду сказать, и дочь его Варенька покрасиве здсь прочихъ собою, да и выдержана лучше. Откуда, батюшка, здшній прокуроръ?
— Онъ московскій, московскій, братецъ: сюда прямо изъ столицы, я теб скажу, пріхалъ. Поживешь здсь,— потомъ, года черезъ два или черезъ три, мы тебя, пожалуй, женимъ на Вариньк… Пожалуй, я теб скажу, все можно сдлать, я сдлаю!..
— Что за женитьба! должно послужить прежде, батюшка, я еще такъ молодъ… проживу здсь отпускное время, повеселюсь, да и снова на службу царскую.
— Эй, братецъ, ступай по штатской! сказалъ Алексй Ивановичъ, грозя шутливо пальцемъ.
— Не привыкъ, батюшка.
— Привыкнешь, другъ мой, а мстото, мсто, я теб скажу, найдемъ,— ужь забота наша.
— Извольте, и если вамъ, батюшка, непремнно будетъ угодно перенесть меня сюда, я отдаюсь на вашу волю, только-бы все въ военной, по-моему, лучше, отвчалъ едоръ отцу.
Ловко откланялся молодой Поживаевъ Катерин Васильевн и ея дочери, сменя короткими ногами вошелъ нсколько молодящійся Алексй Ивановичъ.
— Здоровы ли вы, Катерина Васильевна? сказалъ онъ, кланяясь хозяйк и обратился нсколько къ зеркалу поправить воротничекъ: ‘кто къ кому, а мы скоре къ вамъ. Въ? здоровы ли?’ сказалъ онъ мелькомъ Наташ, но не ждалъ отъ нея отвта.
— Такъ и должно, Алексй Ивановичъ, я такъ всегда рада вамъ, и милому вашему сыну, вы не разсердитесь, едоръ Алексевичъ, что я, старуха, такъ называю васъ, сказала Катерина Васильевна, обратясь посл отца къ сыну.
Молодой человкъ отвчалъ, что, напротивъ, ему очень-пріятно, и что въ ихъ дом онъ всегда проводитъ время съ удовольствіемъ. Онъ не солгалъ: это можно было видть изъ его позы за стуломъ Наташи, когда та играла ему что-то на фортепьяно, а Алексй Ивановичъ въ другой комнат ближе подслъ къ Катерин Васильевн, отпуская ей нжные комплименты, попортившіеся нсколько отъ старости.— Пусть ихъ полюбезничаютъ.
Катерина Васильевна Черновская, миніатюрная дама, имла смолоду красивую наружность, которую въ это время возстановляла по возможности румянами и слегка блилами, по-видимому, ей казалось за 35 лтъ, она жила давно вдовою, посл мужа подполковника Черновскаго, отъ котораго наслдовала большія деньги. Наташа осталась единственнымъ залогомъ любви ея къ супругу. Какъ Катерина Васильевна, такъ и дочь ея не имли случая отъзжать дальше губернскаго города, он вели жизнь довольно тихую, очень правильную.
Множество жениховъ являлось съ самой смерти Черновскаго къ хорошенькой и богатой вдовушк, предлагая ей руку и сердце, тогда Наташа была еще очень молода. Но или эти руки и сердца лично не нравились Катерин Васильевн, или замчала она, что большая часть ихъ склонялась не столько передъ ней, сколько передъ ея богатствомъ, или не хотлось ей слишкомъ понизиться чиномъ, только опытная вдовушка крпилась при всемъ желаніи выйдти замужъ. Упорство ея продолжалось до времени нашего съ ней знакомства. На этотъ разъ, важный въ губерніи почитатель ея достоинствъ, Алексй Ивановичъ, одинъ согласовался съ идеаломъ втораго мужа для богатой вдовы: она находила, что съ нимъ она не только не теряетъ, но и выигрываетъ.
Наташа, очень миленькая собою, и, какъ говорится, очень не глупая двушка, недавно вышла изъ пансіона, такъ-что она еще не успла стереть въ губернскомъ свт сроднившейся съ нею нравственной печати и манеры пансіонерокъ, она еще радовалась своей вол. До Наташи не коснулось обдуманное кокетство и опытное искусство завлекать и водить за носъ обожателей, она держалась въ танцахъ какъ-будто на глазахъ бывшаго пансіоннаго учителя, не нуждалась прибгать ко лжи, когда ее спрашивали, кто ей больше нравится? имла доброе, воспріимчивое сердце, вообще же характеръ ея, при хорошихъ наклонностяхъ, завислъ отъ будущихъ формъ, которыя должны были изготовляться близкими ей людьми.— Вжливые женихи разныхъ чиновъ и достоинствъ встртили также только-что выпорхнувшую изъ пансіона Наташу. Разумется, желая врне успть, боле обращались съ предложеніями къ матери, но Катерина Васильевна, какъ намъ извстно, сама была не прочь отъ замужства, и потому она ршительно отпугивала вившихся около Наташи нжныхъ пчелокъ, такъ хорошо чуявшихъ въ этомъ предмет, сверхъ достоинства, сущность своихъ желаній — деньги, которыя надялись извлечь со временемъ изъ большаго приданаго невсты.
Катерина Васильевна, разрывая комерческіе замыслы страстныхъ къ золоту сердецъ, гордилась, однако, ихъ многочисленностію, и, довольная многолюдствомъ, разсказывала своимъ знакомымъ, что домъ ея очень счастливъ на жениховъ, которымъ, между-прочимъ, вела двойной реестръ, переводя временемъ нкоторыхъ обожателей дочери въ списокъ своихъ поклонниковъ.
— Помилуйте! Наташа слишкомъ еще молода, говорила всегда Катерина Васильевна, когда разсказывали ей о страстной, невыносимой, ужасной любви къ Наталь Дмитріевн, о вчной готовности быть покорнйшимъ сыномъ къ матери обожаемой двушки. Нкоторые угрожали, на случай отказа, собственной насильственной смертію, Катерина Васильевна пугалась, но была жестокосерда и непреклонна въ отказахъ къ женихамъ, изъ которыхъ, однако, умирающихъ отъ любви къ Наташ, какъ тогда, такъ и понын, не оказывалось.
Сверхъ-того, на бду обожателей дочери, занятая собою героиня наша, вдовушка, потеряла бы много изъ своихъ прелестей въ мнніи свта, еслибъ имла замужнюю дочь, и, чего Боже сохрани, попала тогда въ бабушки въ самое короткое время. Вотъ почему Катерина Васильевна хотла прежде пристроить себя.
Описывая Катерину Васильевну съ дочерью, мы надолго оставляли бесдующихъ съ ними гостей, послушаемъ, что толкуетъ Алексй Ивановичъ, что говоритъ его сынъ.
Театры, собранья, погода и книги, гулянья, катанья, и лесть и правда, будущее и прошедшее, все поднималось на ноги въ разговорахъ Наташи съ едоромъ, — разговоръ переходилъ съ удивительной живостью. Здсь не было глубокихъ цлей, и не смотря на такой перепутанный винегретъ, ни едоръ, ни Наташа не чувствовали скуки: они оставались очень довольны веселостью и занимательностью взаимныхъ сужденій.
Не то работалъ языкъ старика Поживаева. Подъ начальствомъ ума, привыкшаго терпливо добиваться до цли по должности, Алексй Ивановичъ велъ аттаку робко, дальними траншеями, но неизмнно, онъ покрывался на всякій случай пословицею: ‘тише дешь дальше будешь’, онъ боялся подвесть подъ обиду свою натянутую гордость, которая съ постепеннымъ повышеніемъ должностей росла въ десятеро боле противъ постепенности… И при всемъ этомъ, хоть и старался онъ иногда обманывать себя самонадянностью и удачами, какъ мы видли при первомъ одинокомъ его мечтаніи, однакожь все-таки не былъ ршителенъ, и уже около года грлся своею страстью, остановившеюся на градус парнаго молока-страстью только обманчиво-увеличенною деньгами покойнаго Ращетова. О! еслибъ ревность существовала въ могилахъ, кости Черновскаго, я думаю, сильно тревожились бы за сбереженныя, но оставленныя имъ въ здшнемъ мір денежки, изъ-за которыхъ сердечные глаза Катерины Васильевны разбгались по множеству жениховъ и разжигали чувство любви ея боле и боле.
Алексй Ивановичъ былъ боязливъ и очень остороженъ, чтобы совершенно открыться въ любви, но привычка къ женатой жизни еще страшно безпокоила недавно овдоввшаго Алекся Ивановича.
— Знаете ли, Катерина Васильевна, что я вамъ скажу, отъ-чего я еще боле радуюсь прізду моего еди? сказалъ улыбнувшись Алексй Ивановичъ.
— Отъ-чего, Алексй Ивановичъ? скажите?
— А вотъ отъ-чего, Катерина Васильевна, я думаю, что ныньче… я лучше всего проведу время у васъ, проговорилъ Поживаевъ, смотря на нее пристально.
— Ваше ожиданіе віеня очень радуетъ, Алексй Ивановичъ, но разв вы скучали у меня прежде?.. покорно благодарю васъ за комплиментъ! Съ молоденькими, я уврена, вы не соскучились бы…
Катерина Васильевна всегда бывала до-нельзя довольна, когда ее увряли въ молодости, и потому на словахъ любила пристарушиваться, чтобы возбудить подобныя увренія, за то и часто она, бдная, оставалась при присвоенномъ себ не любимомъ въ душ имени старухи, что происходило или по недогадливости кавалера, или потому-что, кавалеръ метилъ на Наташу. Но не таковъ былъ Алексй Ивановичъ, женатый въ приказномъ званіи на 18 году отъ роду по строгой вол его отца, сельскаго прихода священника — онъ, какъ врный часовой, никогда не пропускалъ подобныхъ выходокъ Катерины Васильевны безъ особеннаго вниманія.
— Ужь вы вчно, я вамъ скажу, Катерина Васильевна, при своей миловидности и красот, стараетесь назвать себя пожилою, да еще на меня навязываете свою шутку, будто и я въ ней участвую, отвчалъ Алексй Ивановичъ, длая нсколько обиженный видъ. Посл подобныхъ нжностей онъ обыкновенно нюхалъ табакъ и подчивалъ Катерину Васильевну.
— Какъ неправда! это правда, Алексй Ивановичъ.
— Полноте, Катерина Васильевна, вы сами знаете, я вамъ скажу, что лучше васъ для меня и въ свт нтъ: только эта ручка не хочетъ быть моею, а въ ней все мое благополучіе…
На этотъ разъ, Алексй Ивановичъ былъ смле, нежели при другихъ посщеніяхъ, и пошелъ бы, конечно, дале, еслибъ его не прервала необдуманно Катерина Васильевна.
— Ну, скажите же подробне, чмъ еще боле радуетъ васъ пріздъ едора Алексевича? спросила она.
— Отъ-чего, я вамъ скажу, я боле радъ? хм.— Будьте уврены, Катерина Васильевна, что я любилъ бы и хотя люблю вашу дочь какъ свою, но… но при ней все, знаете, какъ-то неловко говорить то, что я хотлъ бы сказать… то есть, то, что я чувствую…
Въ это время Алексй Ивановичъ подумалъ про себя: хороша! а будто ты не знаешь, будто ты не сама одинъ разъ дочку-то высылала. Презапутаннйшее дло эти женщины!!!
— Но разв вы хотите отъ меня чего-нибудь предосудительнаго? и какая же связь между едоромъ Алексевичемъ и вашими чувствами, Алексй Ивановичъ?
— , Боже меня избави, предосудительнаго, предосудительнаго! что вы это, я вамъ скажу, но вотъ видите ли, эта молодежь другъ друга занимаетъ и намъ не мшаетъ…
— Ужь вы, ахъ, Господи! не нарочно ли приказали едору Алексевичу отводить отсюда Наташу? ну, сохрани Богъ какія сплетни… онъ кому-нибудь по молодости скажетъ, что мы влюблены… и Богъ знаетъ что еще… Что насказали вы ему! зачмъ это? ахъ, Алексй Ивановичъ!
Такъ проговорилась испуганная Катерина Васильевна, которой вообразилось, что хотя между ими ничего не сдлано, однакожь про взаимную любовь ихъ уже знаетъ цлый городъ, этотъ городъ припишетъ ей по обыкновенію все, даже невозможное, тогда, какъ вс предположенія ея на замужство могутъ кончиться еще и пустяками.
Напротивъ того, не смотря на упрекъ, Алексй Ивановичъ этимъ обстоятельствомъ остался совершенно доволенъ.
Въ это время вошли едоръ и Наташа и завязался общій разговоръ.
Подробныя объясненія бывали и въ другія посщенія, успхи любви Катерины Васильевны и Алекся Ивановича походили на ровную, безконечную канитель.— Виновною причиною въ томъ оказывался Алексй Ивановичъ, онъ былъ неподвиженъ, вроятно по 40-лтней привычк къ медленностію особенно въ длахъ ваясныхъ, гд бывали въ дйствіи большіе капиталы.
Богъ его знаетъ, что за нершительный человкъ онъ, кажется, въ этомъ случа его же выгода! Но вотъ что я предугадываю: Алексй Ивановичъ, при всей простот своей, въ настоящемъ положеніи чрезвычайно любилъ и цнилъ себя. ‘Пропущенное выгодное дло замняется другимъ’, вроятно, думалъ онъ: ‘а промахнуи шись одинъ разъ — не воротишь’. Къ тому же, онъ предвидлъ, что значеніе его скоро должно еще боле возвыситься, что онъ сдлается еще ‘видне’ въ своемъ обществ: невольно, можетъ-быть, онъ, соображаясь съ этой видимой улыбкой Фортуны, искалъ и высматривалъ новую, лучшую невсту, ‘ужь какъ жениться’ думалъ онъ: ‘такъ ужь взять за женою побольше. Но что жь, впрочемъ, и тогда хороша Катерина Васильевна. Такъ росли и ея достоинства въ его глазахъ вмст съ тмъ, какъ росло его собственное величіе: такова любовь въ его лта…
Алексю Ивановичу очень понравилось брать съ собою сына къ Катерин Васильевн, потому боле, что онъ всегда отвлекалъ дочь въ другую, сосднюю комнату. Вскор и молодому едору открылись многія достоинства въ Наташ, прежде незамченныя: съ нею онъ уже съ большимъ удовольствіемъ противъ прежняго проводилъ время, такъ-что часто безъ отца сталъ ходить къ Черновскимъ. Алексй Ивановичъ поощрялъ сына въ почтительности къ Катерин Васильевн и поврялъ иногда его сердце, но едоръ стадъ уже обманывать понемножку отца, и отводилъ его вниманіе увреніями, что по-прежнему предпочитаетъ всмъ дочь прокурора. Между тмъ, онъ, только въ большіе праздники, и то для поддержанія зна комства, появлялся въ дом прокурора.
Бывая съ отцомъ часто у Ч.ерновскихъ, едоръ замчалъ особенную привязанность отца къ Катерин Васильевн и ея взаимность, но не могъ предполагать общаго ихъ желанія увнчать эту любовь бракомъ, и потому беззаботно продолжалъ ухаживать за Наташею, и вмст съ нею посмиваясь надъ любовью стариковъ, намекалъ на свою любовь, они начинали передавать другъ другу шутками то, что чувствовали нешутя.
— Скажите правду о чемъ я васъ спрошу, такъ отдамъ, говорилъ однажды едоръ Наташ, поднявъ кольцо ея, которое она уронила.
— Ну, скажу, отдайте! отвчала Наташа, желая вырвать у него кольцо силою.
— Не скажете! солжете.
— Право, скажу.
— Что, если я буду свататься за васъ, пойдете за меня?.. или приставите для дружбы носъ? говорилъ смясь едоръ, приложивъ къ своему носу руку съ растянутыми пальцами.
— Носъ, да еще не этакой. Отдайте же, говорятъ вамъ, отвчала смясь Наташа.
— Скажите правду?
— А вы думаете лгу!— носъ, носъ, перестаньте шалить, отдайте, говорю.
— Не врю, и не отдамъ кольца, покамстъ не доберусь до истины.
— Ну, какъ же уврять васъ безтолковаго?
— Побожитесь.
— Не хочу, грхъ божиться въ шуткахъ.
— Я ей-Богу не шучу, скажите? говорилъ серьёзне едоръ.
— Ну, полноте вы… отдайте! отвчала нсколько содрогнувшаяся въ душ Наташа, когда замтила перемну въ лиц едора и упрашивающій взоръ его.
— Я, клянусь вамъ, не щучу, да и могу ли я шутить любовью вашей, лучшимъ благомъ моей жизни и сердца, говорилъ едоръ, держа трепещущую руку Наташи — скажите?
— Ахъ, Боже мой! какіе вы настойчивые, ну, разв вы не знаете, что я не отъ себя завишу, у меня есть маменька.
— До вашей маменьки дойдетъ дло посл, скажите прежде ваши мысли, откройте прежде ваше сердце? говорилъ едоръ съ возрастающимъ чувствомъ и умоляющимъ видомъ.
— Ну, вотъ, вы стали говорить серьёзно, какъ я могу располагать своимъ замужствомъ безъ маменьки: да мн и въ голову не приходило никогда объ этомъ, какъ же я буду только говорить, отвчала почти сквозь слезы Наташа.
— О, извольте, оставимъ темное не думанное вами замужство въ сторон, извольте, покамстъ не въ немъ дло…
— Да въ чемъ же? подхватила Наташа, улыбнувшись, скрывая волненіе, она поняла уже, къ чему шелъ разговоръ.
— Любите ли вы меня? нравлюсь ли я вамъ хоть въ сотую долю противъ того, сколько нравитесь мн вы?
— За что васъ не любить? отвчала Наташа, стараясь слова свои обратить въ шутку, но на другой привязчивый вопросъ вашъ не могу отвчать, потому-что не знаю, какъ я вамъ нравлюсь.
— Вы не знаете? будто вы не видите! и за то, что я люблю васъ больше всего въ мір, больше самого себя, вы награждаете меня общимъ расположеніемъ, какимъ пользуются отъ васъ и едоръ, и Петровъ, и Скальдинъ, и прочіе ваши знакомые.
— Вы все лжете, безсовстный! вы тоже хорошо видите, что я не равняю васъ, что васъ люблю не меньше вашего, сказала съ чувствомъ Наташа.
едоръ съ жаромъ поцаловалъ ея руку, такъ-что почтенные родители, сидвшіе въ другой комнат, могли бы услышать звукъ поцалуя, если бы пламенная бесда ихъ не нарушалась иногда тоже проявлявшимися восторгами.
— Что вы, съ ума сошли! проговорила скоро, улыбнувшись сквозь слезы, Наташа, и показывая пальчикомъ на двери въ комнату, гд сидли Алексй Ивановичъ съ Катериною Васильевною.
— Какое мн дло до нихъ, когда вы меня любите, громко проговорилъ едоръ.
— Тише, ради Бога, тише, что вы со мной длаете, маменька на меня разсердится, если услышитъ нашъ разговоръ, и Богъ-знаетъ что мн за васъ будетъ.
— Повторите, что вы меня любите.
— Не скажу, отвчала смясь Наташа?
— А я буду во всеуслышаніе говорить, сказалъ громко едоръ.
— Да полноте!
— Скажите! произнесъ онъ еще громче.
— Ну, люблю, неотвязчивый! отвчала нжно Наташа.
— Очень? спросилъ едоръ.
— Отвяжитесь, я уйду.
— Вы очень меня любите? спросилъ снова громче обыкновеннаго едоръ.
— Очень? больше нежели вы любите меня, безсовстный.
Наташа чувствовала, что лицо ея горитъ, что глаза измнили обыкновенное спокойное положеніе свое, она пошла въ другія комнаты, указавъ едору рукою на гостиную.
Оставшись въ комнат одинъ, молодой счастливецъ исполнилъ бы тотчасъ повелніе своей милой, если бы на пути въ гостиную не удержало его зеркало, отразившее встревоженное лицо влюбленнаго, только-что кончившаго удачно объясненіе. едоръ принялъ охладительныя мры: немного походилъ, посидлъ, подумалъ въ-тихомолку о прелестяхъ и красот своей Наташи, помечталъ о будущемъ, и пустился къ отцу съ сдланною передъ зеркаломъ незамтною физіономіею. Онъ перервалъ, какъ должно думать, сладкій разговоръ Катерины Васильевны: ибо и ихъ лица тоже нсколько поразгорлись, такъ, что отъ лысины Алекся Ивановича исходилъ свтъ сильне обыкновеннаго. Сверхъ того, въ подтвержденіе нашихъ догадокъ, отецъ взглянулъ на сына съ какимъ-то презрительнымъ упрекомъ, казалось, выражавшимъ: ‘плохъ ты, братецъ, я теб скажу!’
Время шло. Какъ ни медленъ былъ Алексй Ивановичъ, однако и онъ подвелъ любовь свою къ самымъ воротамъ крпости, которыя были только для славы притворены, отраже нія не предвидлось, уже блые платки согласія къ добровольной сдач виднлись во многихъ мстахъ изъ ласковыхъ общаній, изъ мечтательныхъ плановъ будущности, выражаемыхъ словами Катерины Васильевны съ особенной пріятностью. Оставалось только сказать ршительно, и назначить день свадьбы, даже приданое было извстно старому, окончательно необъяснившемуся жениху.
Регулярно пять разъ въ подлю навщалъ Алексй Ивановичъ Катерину Васильевну, боле половины времени этихъ посщеній, говорилъ онъ съ нею о стороннихъ предметахъ, вроятно, наслаждаясь однимъ счастіемъ свиданія.
едоръ съ Наташею успли гораздо боле: они сдлали съ своей стороны все возможное въ платонической любви, говорили уже другъ другу ‘ты’, съ прибавленіемъ самыхъ нжныхъ прилагательныхъ, едоръ безпрепятственно и часто цаловалъ ручку Наташи, которая любовалась своимъ едоромъ, одна дверь раздляла дв пары счастливыхъ любовниковъ, дти были очень довольны безъотлучной бесдою родителей.
Катерина Васильевна и Алексй Ивановичъ радовались, что ихъ дти занимаются немшая имъ.
— Какъ они любятъ другъ друга, точно братъ съ сестрой, говорила однажды Катерина Васильевна о едор и Наташ.
— Такъ и должно имъ, я вамъ скажу, Богъ дастъ, и звать будутъ такъ другъ друга, отвчалъ сладостно Алексй Ивановичъ.
— А что, Алексй Ивановичъ, послушайте, о чемъ они говорятъ? сказала вдовушка, нсколько подозрвая и опасаясь.
— И въ-самомъ-дл, Катерина Васильевна, какой я думаю, они несутъ вздоръ.— Подслушаемте?
— Вчирась они что-то читали, когда я прошла возл нихъ.
едоръ почти всегда держалъ на подобные случаи книгу, и когда кто проходилъ тою комнатою, гд былъ онъ съ Наташею, онъ начиналъ читать, или разсуждать о читанномъ, и принималъ самый серьёзный видъ.
— А вы тихонько, Алексй Ивановичъ! говорила шопотомъ Катерина, Васильевна, когда онъ всталъ, чтобъ идти подслушивать..
— Пойдемъ-те вмст! отвчалъ тоже шопотомъ Алексй Ивановичъ и взялъ за руку Катерину Васильевну.
Пальцы стараго Поживаева дрожали, обнимая руку вдовушки и пожимая ее, на его долю въ первый разъ досталось это счастіе, и то по такому только непредвиднному случаю дозволилась ему эта блаженная нецеремонность.
И вотъ, влюбленная чета родителей на цыпочкахъ, вывертывая и выставляя тихо впередъ ноги, грозя другъ другу въ знакъ молчанія пальцами, и длая на этотъ же предметъ небольшія гримасы, чета отправилась подслушивать, что говорятъ ихъ дти… Вотъ Алексй Ивановичъ первый подвинулся къ двери… вотъ Катерина Васильевна выправила изъ-подъ чепчика уши, а изъ ушей вынула два большихъ клочка хлопчатой бумаги.— Она оперлась на руку Алекся Ивановича, ея дыханіе касалось лысины Поживаева и раздувало на ней рдкіе и вялые остатки волосъ, между-тмъ онъ, приклонясь къ замкову отверстію двери, старался тутъ подслушивать біеніе сердца Катерины Васильевны. Алексй Ивановичъ расположился такимъ-образомъ, что одно ухо его было крпко приложено къ концамъ маленькой косыночки, соединеннымъ на груди Катерины Васильевны, а другое чувствовало мдный замокъ двери.
— Что-то молчатъ, только въ книг шивыряются, едва проговорилъ шопотомъ Алексй Ивановичъ.
— Тс.. тише.. отвчала, грозя, Катерина Васильевна, положивъ вмст съ этимъ руку на голову Алекся Ивановича.
— По моему мннію, кто любитъ другъ друга, началъ говорить за дверью едоръ, машинально ворочая листки книги, тому бояться нечего!
— Они тоже говорятъ тамъ про любовь! прошепталъ улыбаясь Алексй Ивановичъ!
— Какъ! про любовь? спросила нсколько громче Катерина Васильевна.
— Тс. тс… про любовь, вдь про книжную, гд имъ, я вамъ скажу, дтямъ, говорить иначе, отвчалъ шопотомъ на ухо Алексй Ивановичъ и принялъ опять прежнее положеніе.
— Хорошо такъ судить мужчин, сказала за дверью посл молчанія Наташа.
Алексй Ивановичъ шопотомъ повторилъ слова Наташи на ухо Катерин Васильевн,ему очень понравилось шептать ей на ухо, ибо онъ при этомъ случа довольно крпко касался губами до вдовушки.
— Стало-быть, ты мало любишь меня, милая Наташа? произнесъ съ жаромъ и громко едоръ.
Въ эту миниту, Алексй Ивановичъ и Катерина Васильевна точно окаменли, они оба ясно слышали слова едора.
— И ты, едоръ, можешь такъ говорить про меня, и ты ршился еще повторить, что я не люблю тебя? отвчала съ упрекомъ такъ же громко Наташа.
Алексй Ивановичъ вспыхнулъ, онъ уже не пускался шопотомъ пересказывать на ухо Катерин Васильевн слова дтей, какъ было прежде, но въ первомъ порыв гнва, онъ хотлъ вцпиться въ волоса сына, и исполнилъ бы свое мудрое предпріятіе, если бы предупредительная Катерина Васильевна не утащила его на то мсто дивана, откуда такъ недавно съ удовольствіемъ крались они вмст подслушивать — Только многое множество самыхъ нжныхъ словъ Катерины Васильевны, неоднократное пожатіе руки Алекся Ивановича, умягчили сердце отцово и направили старика на путь возможнаго благоразумія.
— Ни одинъ приказный, я вамъ скажу, не сдлаетъ того, что сотворилъ мой сынокъ-единька. Ахъ я дуракъ, дуракъ! онъ ударилъ себя по лбу.— Мы свое возьмемъ!.. сказалъ онъ, стиснувъ зубы.
Но еслибъ вполн покориться мрамъ, взятымъ Катериною Васильевною, оставалось бы подавать новые случаи продолжать объясненія едору и Наташ, а это было выше всхъ силъ старика, онъ даже не могъ говорить съ Катериной Васильевною, досада его снова разгоралась, онъ не зналъ, что длать, ломалъ себ руки, ворочался на диван.
Едва-едва могла удерживать его Катерина Васильевна, едва изъ-за умноженныхъ ласкъ и будущихъ обольстительныхъ надеждъ ршился онъ дать ей слово не бранить сына и даже не подавать ему вида о слышанномъ, а дйствовать другимъ образомъ, чтобъ отвлечь срамъ и сплетни по городу отъ любимаго имъ дома, для избжанія которыхъ Катерина Васильевна готова была ршиться на многое.
— едоръ Алексевичъ! вскричалъ съ нкоторою строгостью Алексй Ивановичъ.
Катерина Васильевна покачала на него головой.
— Такъ-то вы исполняете мою просьбу на первый разъ, сказала она съ нжнымъ упрекомъ.
— О, будьте покойны-съ, отвчалъ онъ ей, откланиваясь.— Что ты никогда не посидишь, братецъ, съ Катериною Васильевною, пора, я теб скажу, и домой, подемъ, сказалъ онъ сухо едору.
— Что вы, батюшка, торопитесь?
— Пора, пора.
— Я одинъ къ вамъ пріду, прошепталъ Алексй Ивановичъ при прощань Катерин Васильевн.
— Какъ хорошо здить съ батюшкой, сказалъ тихо едоръ Наташ.
— Прізжай завтра, отвчала она ему также тихо.
едоръ сдлалъ головою знакъ согласія.— Лекажу все, прибавилъ онъ тутъ же, и показалъ незамтно пальцемъ на Алекся Ивановича.
Наташа покачала головою въ знакъ отрицанія.
— Весело ли ты проводишь здсь время, едоръ? спросилъ отецъ, садясь въ фаэтонъ, по обыкновенію, запряженный парою вороныхъ коней.
— Очень и очень-пріятно, я нашелъ, батюшка, въ этомъ дом то, что можно назвать боле, нежели весельемъ.
— Что это такое, я теб скажу, боле, нежели веселье?
— Мн очень нравится Наташа.Какъ мы сошлись съ ней характерами, батюшка.
— Да, я теб скажу, она двушка славная, немного уступитъ прокурорской Вар — такой крючекъ загнулъ на первый разъ Алексй Ивановичъ.
— О! какое, батюшка, сравненіе! я не зналъ прежде Наташи:она гораздолучше прокурорской Варвары Петровны! она здсь просто всхъ лучше.
— Ба, ба, ба! да у тебя, я теб скажу, на недли семь пятницъ, это, едоръ, не по-нащенски, этакъ ты, пожалуй, и меня введешь передъ добрыми людьми въ слово!
— Разв вамъ, батюшка, не нравится, что я люблю Наташу, моя любовь…
— Часъ-отъ-часу не легче! еще и любовь!
— Батюшка! взаимная.
— Еще и взаимная! что ты, едоръ! да я теб скажу, ты съ ума рехнулся.
— Нтъ, батюшка, я хочу просить вашего позволенія жениться на ней, Наташа согласна…
— И жениться! Ахъ, мой Боже! ужь и жениться! ужь и согласна!
Алексй Ивановичъ не на шутку испугался.
— Что жь, батюшка, тутъ, кажется, дурнаго нтъ, вы сами изволили всегда хвалить это семейство.
— Ну, да и хорошаго мало! очень-мало, я теб скажу, ты такъ молодъ, говорилъ Алексй Ивановичъ, вышедши изъ фаэтона и проходя въ свой кабинетъ:— ты еще такъ молодъ, я теб скажу — сядемъ-ка — что успешь жениться гораздо послуживъ, а то лишь удалось надть ватрушки на плечи, я теб скажу, ужь и жениться! Хе, хе, хе! ужь и жениться! ай, молодецъ!!
— Напрасно, батюшка, сметесь надо мной, я не бгу службы, — я буду служить, вы сами хотли для меня здсьсъискать мсто-чего же лучше? я соглашаюсь совершенно въ этомъ случа съ вашимъ же мнніемъ.
— Видишь ты какой, я теб скажу, ну, такъ, ныньче я хорошъ съ губернаторомъ, а завтра Богъ-всть! Вдь онъ у насъ дитятко! его не переупрямишь, а главное-то, я теб скажу, что ты вдь меня обманулъ, едя. Ну, статочное ли дло, сперва сказалъ, что нравится теб прокурорская, а теперь, гляди что! Ахъ, ты, Господи!
— Что жь такое, батюшка? я незналъ прежде Натальи Дмитріевны, но ныньче понравились мы другъ другу и пустите, батюшка, скоре насъ подъ внецъ, а Вар будетъ женихъ другой — я не одинъ въ город.
— Какъ, что, братецъ! подъ внецъ!! да я вдь за тебя хлопоталъ, другъ мой, и прокуроръ, я теб скажу, подалъ лестнйшія надежды, а тутъ ко всему этому, при разговор нашемъ было, я теб скажу, много свидтелей, людей высокопочтеннйшихъ, въ томъ числ и самъ губернаторъ, да и выпили вс’ шампанскаго за ваше счастіе — вс поздравляли насъ. А теперь, что ты, я теб скажу, словно блены обълся, какъ на-смхъ поднялъ: это было очень-недавно, не пройдетъ и мсяца, какъ вс узнаютъ, что ты влюбился въ другую, во что ты меня старика ставишь? А? Такъ, братецъ, я теб скажу, этого длать но годится.
— Чтобъ не остаться вамъ виновными, батюшка, чтобъ не сердилось на васъ все прокурорство, а, извольте, беру все на себя, я увезу Наташу и тайно обвнчаюсь…
— Что-о!.. тебя просто въ желтый домъ,едоръ!!! чего ты не вздумаешь, я теб скажу, увезти!!!! да тебя за это засудятъ! Ахъ, ты, Боже мой! да и сошлютъ къ чорту на кулички. У нея есть мать, я теб Скажу, — шутить не станетъ, вдь это, братецъ, не водевиль театральный, просто сошлютъ!
— Что мн за дло, батюшка, за вину сошлютъ, лишь бы вмст съ ней, а то куда угодно.
— Увезти!!! Что ты, едя, я теб скажу, откуда, братецъ, забрела такая кляузная мысль въ твою горячую голову? увезти!!!
— Ахъ, батюшка, да подобные примры случались: изъ родныхъ никому не скажутъ, чтобъ не вводить ихъ въ сомнніе и хлопоты-да и въ церковь.
— Нтъ, едоръ, ты этого, я теб скажу, не смй ни думать, ни пуще того длать, и сохрани тебя Богъ! говорилъ Алексй Ивановичъ, крупно мигая и потирая отъ лысины все лицо рукою.— Тебя пропустятъ, братецъ, черезъ огонь и воду! прибавилъ оцъ.
— Конечно лучше, если бы вы позволили, батюшка, пренебрегите, батюшка, для нашего счастія мнніемъ прокурора. Пригласите-ка лучше его дочку потанцовать къ намъ на свадьбу безъ всякихъ околичностей. Вдь не контрактомъ же въ самомъ-дл обязался я жениться на Вариньк, не велика бда, что похвалилъ, когда бранить было не зачто, а что вы кушали уже шампанское, то его можно выпить двадцать разъ еще за здоровье кого угодно
Алексй Ивановичъ молчалъ, онъ съ дурной стороны видлъ свои обстоятельства, долго и тщательно леленныя, онъ въ первый разъ бранилъ себя за медленность, въ первый разъ увидлъ теперь отъ нея явные убытки и для сердца, и для кармана, ему пришлось обдумывать, какъ исправить испорченное дло. Ненадежною мрой являлся всякій строгій запретъ едору, слова котораго: ‘ни кому не скажутъ изъ родныхъ, чтобы не вводить въ сомнніе и хлопоты, да и въ церковь’, мелькали въ памяти Алекся Ивановича, повертывали его сердце.
‘Вотъ теб ныншніе сынки’, думалъ онъ: ‘какъ бы прежде: привязалъ бы его къ стулу, да за власы, да за власы, да линейкой, да линейкой, смлъ бы онъ сказать увезти!— увезти! Ахъ, ты, Господи! проворчалъ онъ, а увезетъ — взятки гладки, вдь не повсишь же его, продолжалъ онъ еще едва бормоча и устремясь на какую-то бумагу, будто въ ней что-то читалъ, потомъ обратился къ едору.
— Ты въ-самомъ-дл, я теб скажу, не вздумай исполнить глупости эту, въ подражаніе твоимъ буянамъ-товарищамъ, я разсержусь на тебя, едя, не пущу никогда и на глаза къ себ, ну, такъ я теб скажу, что вкъ не забуду.— А? говорилъ Алексй Ивановичъ, желая попробовать намренія сына, ожидая отъ него въ отвтъ отговорку или раскаяніе.— Увезти!!! прибавилъ онъ.
едоръ молчалъ.
— Слышишь, что я теб говорю? спросилъ строго отецъ.
— Я не глухъ, батюшка, отвчалъ съ нкоторою грубостію едоръ.
‘Нтъ, съ этой стороны его неподднешь’ подумалъ Алексй Ивановичъ. ‘Каково! и не воображаетъ даже отнкиваться отъ продлки увозить невстъ, прощу покорно, толкуй съ нимъ, когда у нихъ это молодечество и похвала… Алексй Ивановичъ задумался еще боле, нсколько разъ нюхалъ онъ табакъ, захватывая его въ щецоть также боле обыкновеннаго, потомъ постепенно лицо его длалось веселымъ, ему, вроятно, пришла счастливая мысль, онъ едва внятно пробормоталъ опять надъ бумагаю: ‘хорошо, мы сами не будемъ промахи и…
— Ты смотри, едя, сказалъ онъ громко и ласкове:— не взбсись, я теб скажу, не осрами на старости меня, не сдлайся ослушникомъ. Чего добраго, и увезешь, на самовольство мудрости нтъ. Дай-ка ма время,— что съ тобой, шалуномъ, длать: дай хоть какъ-нибудь перевернуться, знаешь, справиться теб скажу, свдаться съ прокуроромъ, а то, братецъ, намъ ссориться съ нимъ не приходится, а чмъ жениться на взбалмошь, лучше съиграть свадебку на славу, какъ слдуетъ, въ-самомъ-дл хорошенькую, понимаешь? а?
— Чего бы лучше, добрый батюшка, покорно васъ благодарю, сказалъ едоръ, поцаловавъ руку отца, и довольный своей участью всталъ, чтобъ идти.
— Куда жь ты, едя?
— Пойду скоре подлиться радостью съ Наташей, батюшка, мы съ х ней будемъ вмст просить Катерину Васильевну о согласіи.
— Постой! постой, братецъ, то-то вотъ и есть, я теб скажу, нельзя для васъ ничего сдлать, дай, едя, я теб скажу, мн время переговорить прежде съ прокуроромъ, поуладить, да поумаслить твою-то неосторожность, хотя это для меня и себя сдлай, я теб скажу. Смотри же, ни гугу до-тхъ-поръ, пока я самъ тебя разршу, а то пройдетъ, я теб скажу, слухъ, и все-таки не миную ссоры и огорченія…
— Отъ кого-съ? Я возьму, батюшка, слово съ Наташи молчать, до назначеннаго вами времени, отвчалъ нетерпливый сынъ.
— Да сдлай милость, я теб скажу, хоть это исполни, уважь отца-то, Федя!
— Извольте, батюшка, только поскоре свидайтесь съ прокуроромъ.
— Ахъ вы, молодо-зелено! не такъ мы живали, я теб скажу, сейчасъ и бжитъ для пересказу? Сейчасъ увезти? Все вы торопитесь, а куда — и сами того не знаете, ну, да Богъ съ тобой! А признайся? Эхъ вы, военщина, я теб скажу, вдь не вытерплъ, увезъ бы Наталью-то Дмитріевну, еслибъ явилось препятствіе, а? признайся?.. ну!
— Признаюсь, батюшка, конечно, я надялся, что вы позволите и безъ этого, но если бы…
— Что если бы? ге?
— Увезъ бы, батюшка, виноватъ, отвчалъ шутливо едоръ: — но и вы простили бы меня, батюшка? Не правда ли? Не-уже ли на повинную голову поднялось бы ваше доброе сердце?
— Ты подожди, я теб скажу, завтра, смотри, не ходить къ нимъ!
— Отъ-чего же не ходить-то, батюшка? Поврьте, я не скажу про ваше согласіе, но, исполняя волю вашу, буду терпть…
— Нтъ, не ходи, никакъ не ходи, я теб скажу, я самъ тоже не поду, а завтра буду я у прокурора, и все обдлаю и отдлаюсь.
Время было не рано. Огни рдли по домамъ. Отецъ и сынъ разошлись по своимъ комнатамъ. Безпечно, предавшись сладкимъ мечтаніямъ о будущемъ, съ намреніемъ постить завтра свою Наташу, едоръ заснулъ, подумавъ, пороптавъ на судьбу и людей. не мене на свою медленность, заснулъ отецъ его.
На другой день, нарушивъ ежедневное, теченіе своихъ обязанностей, Алексй Ивановичъ пшкомъ пробрался къ Катерин Васильевн. Встртившіяся препятствія удесятерили любовь старика, ему также казалось теперь, что онъ не можетъ жить безъ возлюбленной Катерины Васильевны, и умъ ея и красота въ его глазахъ возросли до невроятности. Самая походка Алекся Ивановича въ этомъ случа выражала крпкую ршительность: идя противъ обыкновенія гораздо скоре, онъ что-то говорилъ и, разсуждая самъ съ собою, декламировалъ руками.
Удивилась хозяйка милому, неожиданному гостю, и съ особенной пріятностью его встртила.
— Вотъ ужь ныньче вы мн сдлали сюрпризъ, котораго я точно никогда не получала и не забуду, милости просимъ садиться, Алексй Ивановичъ.
— Здоровы ли вы? спросилъ онъ по обыкновенію:— веселы ли?
— Слава Богу. А если будете такъ посщать чаще, я буду еще веселе.
— Я къ вамъ, Катерина Васильевна, пришелъ съ важнымъ дломъ, сказалъ онъ озабоченно.
— Съ какимъ это, Алексй Ивановичъ.
— А гд Наталья Дмитріевка?
— Въ своей горниц, она, я думаю, еще не одта, а на что вамъ она?
— Дло секретное и сердечное, Катерина Васильевна, чтобъ она, я вамъ скажу, не услыхала.
— Нтъ, нтъ, не безпокойтесь, пойдемте въ залу, эту дверь затворите и никто ничего, поврьте, не услышитъ, говорите какъ угодно, только съ условіемъ, скажите что-нибудь пріятное?
— Намъ не по-ребячески объясняться съ вами, началъ серьёзно Алексй Ивановичъ:— тмъ боле, что мы знаемъ многое. Я люблю васъ, Катерина Васильевна, и объ этомъ вы извстны уже, въ расположеніи вашемъ я не сомнваюсь, оба вдовцы, вы полюбите моего сына, я уже люблю вашу Наталью Дмитріевну и, ей-Богу, я вамъ скажу, мы заживемъ счастливо и весело, припваючи, я васъ буду успокоивать и отгадывать ваши желанія.
— Не по моимъ лтамъ, Алексй Ивановичъ, мн бы пора дочь отдавать замужъ, заговорятъ вс…
— Что намъ до всхъ, Катерина Васильевна, лишь бы мы были счастливы, дайте-ка вашу ручку въ знакъ вашего согласія, а моего благополучія, а я поцалую…
— Только вы одни, дорогой Алексй Ивановичъ, заставляете забыть моего покойнаго мужа, говорила, подавая руку, Катерина Васильевна,— для однихъ васъ я измняю избранную мною дорогу и цль быть вчно вдовой, будьте же ко мн неизмнно хороши, какъ я буду жить отнын для васъ… у ней показались слезы. Катерина Васильевна отерла ихъ платкомъ, и продолжала:— не оставьте же мою Наташу… я согласна.
— Ахъ, Катерина Васильевна, какъ я не умру отъ такого счастія! Богъ мн, я вамъ скажу, посылаетъ васъ, и при послднихъ дняхъ умирать-то буду покойне…
— Что это вы, Алексй Ивановичъ, какія у васъ прореканія, вдь мы, дастъ Богъ, будемъ молодые, надо думать о жизни.
— Я съ радости мелю и самъ, я вамъ скажу, не знаю что, но когда же съиграть намъ свадьбу? Надо поскоре какъ можно.
— Что такъ вамъ хочется?
— Въ этомъ-то все дло, видите ли, я вамъ скажу, вы знаете моего сына?
— Ну, какъ же, АлексйИвановичь.
— То-то и есть, я вамъ скажу, вы его знаете, какъ поклонника и прислужника, но не знаете военную его удаль, вдь онъ влюбился въ вашу Наташу не путемъ,— вотъ каковъ, я вамъ скажу, молодецъ! Да что, вы думаете, загадываетъ? Ахъ, ты. Боже мой!
— Что такое, Алексй Ивановичъ?.
— Страшно выговориться вамъ скажу.
— Что жь такое? Ужь не застрлиться ли?
— Что это ужь вы какую страсть сказали, Катерина Васильевна! не объ немъ будь помянуто. Ахъ, Боже мой, увезти!!
Увезти? Да кто ему позволитъ? Да сметъ ли моя дочь!.. Что вы боитесь, Алексй Ивановичъ?
— Сдлайте милость, не спорьте и не говорите! онъ все сотворитъ, я вамъ скажу, только кой-какъ смогъ я отклонить сынка на нсколько дней…
Сохрани Господи! да какъ это возможно? спросила снова, нсколько Испугавшись, Катерина Васильевна.
— Можно, вотъ что мы съ нимъ говорили.— Алексй Ивановичъ до подробности разсказалъ вс слова и свои и едора. Вотъ каково! прибавилъ онъ.
— Ахъ, Алексй Ивановичъ! что жь намъ длать? И въ-самомъ-дл украдетъ! Знаете ли, вдь и меня, меня-то вдовой позывались увезти, каково это, Алексй Ивановичъ! что же длать?
— Тайно и скоре обвнчаться, отвчалъ Алексй Ивановичъ. На лиц его былъ замтенъ страхъ.
— Что вы? разв мы воры какіе?
— Воры не воры, а длать нечего, я вамъ скажу, какъ только что мы явно затемъ, онъ увезетъ!!.
— Ахъ, Господи! точно увезётъ!.. да, да, увезетъ!!
— Увезетъ, непремнно увезетъ!!!
— Какъ же быть, Алексй Ивановичъ?
— Такъ и быть, какъ гоборю я, на его голову не идутъ никакія слова мои, только больше будетъ сраму, я вамъ скажу.
— Что про насъ будутъ говорить въ город? сколько сплетенъ! Ахъ, Алексй Ивановичъ, это ужасно! и все только для васъ я это длаю, дорогой другъ мой.
— Ничего нтъ ужаснаго, я отговорюсь, я Скажу всмъ, что это сдлано мной, что скрытность моя примта для будущаго счастія, а тамъ зададимъ, я вамъ скажу, хорошій обдъ, да балъ, поврьте, все пройдетъ, мало ли что говорятъ, а сами посл кланяются.
— Когда же это сдлаемъ?
— Завтра вечеромъ ровно въ семь часовъ.
— Ужь вы и завтра, Алексй Ивановичъ! вы вс женихи такіе торопливые, я но успю ничего приготовить. Правда, хоть приданое у меня и готово, но надо же исполнить нкоторые обряды.
— Полноте, я вамъ скажу, Катерина Васильевна, все сдлаемъ посл, а теперь намъ отложить свадьбу нельзя, хуже тогда будетъ, если взбсится едоръ, и прійдется наше благополучіе отложить навсегда, да я, мн кажется, и не переживу…
— Будто и не переживете? О, охъ, вы мужчины мн!
— Ахъ, Катерина Васильевна, вдь это вы, я вамъ скажу, мало меня любите, а я и не знаю какъ.
— Нтъ, Алексй Ивановичъ, отъ того-то и сомнваюсь, что люблю васъ, какъ-то и попривыкла… Ну вотъ все бы васъ около себя видла.
— Такъ какъ же, Катерина Васильевна? соглашаетесь, Катерина Васильевна, когда любите, что-нибудь надо же длать.
— На все, на все для васъ согласна, милый другъ Алексй Ивановичъ, отвчала съ нжнымъ самоотверженіемъ Катерина Васильевна.
Съ особеннымъ чувствомъ поцаловалъ ея руку Алексй Ивановичъ во изъявленіе своей благодарности.
— И такъ, сказалъ онъ — въ семь часовъ завтра намъ должно съхаться въ магазин Норкова, чтобъ оттуда хать вмст въ приходъ священнику, я вамъ скажу, тамошнему, дамъ знать завтра же поутру подъ глубокимъ секретомъ. Фу! слава Богу, какъ гора съ плечь, теперь, кажется, все кончено въ-разсужденіи согласія, наше счастіе должно врно прійдти къ концу, и скоро. Увезти!! вотъ я его научу увозить, больно молодъ обманывать стариковъ. Позвольте поцаловать васъ, Катерина Васильевна, я думаю, теперь, я вамъ скажу, можно-съ, прибавилъ онъ, улыбаясь страстно.
— Ахъ, что это вы, Алексй Ивановичъ, еще будетъ вамъ время, отвчала она, поцаловавъ его въ губы.
Дверь скрипнула въ передней, скрипъ ея и звукъ поцалуя раздались въ одно время.
— Ахъ, кто-то идетъ, врно гости!. вскричала Катерина Васильевна: — будьте осторожны.
Растворилась дверь въ залу, и съ веселымъ видомъ влетлъ молодой Поживаевъ, но неожиданно увидавъ отца, нсколько смутился.
— А я узналъ, батюшка, что вы завернули сюда, сказалъ онъ отцу посл привтствія, сдланнаго имъ Катерин Васильевн: — зашелъ, чтобъ съ вами вмст идти домой. Здорова ли Наталья Дмитріевна? спросилъ онъ у хозяйки.