Судьба женщины на мусульманскомъ Восток.
Судьба женщины на мусульманскомъ Восток.
С. И. ЧЕРНЯЕВЪ.
‘Отечественныя Записки’, No 7, 1855
Судьба женщины на мусульманском Востоке, Черняев Сергей Иванович, Год: 1855
Время на прочтение: 60 минут(ы)
Страны и мстности земнаго шара въ пріобртеніи дурной или хорошей репутаціи подвергаются иногда такой же участи, какъ и индивидуумы человческаго рода. Какъ въ частномъ быту человкъ, однажды угодившій общественному мннію, пользуется потомъ неизмннымъ его расположеніемъ, какъ бы ни велъ себя, а однажды вооружившій его противъ себя, не можетъ уже примириться съ нимъ, такъ точно лестныя или нелестныя понятія о извстной стран, установившіяся вслдствіе какихъ-нибудь обстоятельствъ, переживаютъ годы и вка, противостоятъ разнымъ противорчивымъ свдніямъ и превращаются наконецъ въ упрямыя предубжденія. Примръ тому видимъ въ предубжденіяхъ, существующихъ между европейцами о Восток, или, сказать опредлительне, о мусульманскомъ Восток, потому-что, произнося этотъ географическій терминъ, каждый европеецъ иметъ преимущественно въ виду ту систему азіатскихъ государствъ, которая основана во имя пресловутаго ислама и о которой больше всего судятъ и рядятъ на Запад.
Существенный недостатокъ этихъ понятій заключается въ томъ, что они еще слишкомъ-лестны для мусульманскаго Востока. Чтеніе нкоторыхъ, довольно-дльныхъ путешествій, отчасти подорвало уже знаменитость этого міра, но несовсмъ еще и неповсемстно, потому, главнымъ образомъ, что такія путешествія мало читаются. Оно оказалось особенно-безсильнымъ предъ привычкою поэтизировать Востокъ, представлять его себ въ какомъ-то фантастическомъ свт, какъ отечество роскоши, пышности, утонченной нги, какъ страну, въ которой все живетъ и дышетъ наслажденіемъ. Въ тхъ случаяхъ, гд Западъ сравнивается съ Востокомъ, не отстали еще отъ привычки видть въ Запад прозу, а въ Восток поэзію, это досадное упрямство, поддерживающее между европейцами устарлый взглядъ на мусульманскій Востокъ, ни для кого не бываетъ такъ замтно и такъ досадно, какъ для прибывающихъ оттуда путешественниковъ, которымъ предстоитъ непріятная участь подвергнуться долгимъ и безпрестаннымъ разспросамъ о поэтическомъ Восток. Смло можемъ уврить и читателей и читательницъ, что, когда имъ случается мучить своими разспросами пріхавшаго оттуда человка, хорошо-изучившаго виднныя имъ страны, то въ душ его непремнно кипитъ скрытая досада противъ тона и смысла вопросовъ, ему предлагаемыхъ.
Въ оправданіе этихъ предубжденій можно сказать только то, что они имютъ свое начало въ исторической судьб отношеній Европы къ мусульманскому Востоку.
Идеи эти сохранились отъ тхъ временъ, когда Востокъ находился въ цвтущемъ состояніи и потому дйствительно могъ поражать своимъ блескомъ бдныхъ жителей Южной Европы, наглядвшихся у себя дома на неразлучныя съ недостаткомъ образованія скудность и неудобства жизни. Въ какомъ же бдственномъ вид должна была находиться тогда Европа, если удивленіе къ жизни Востока, родившееся изъ сравненія тогдашняго европейскаго быта съ бытомъ мусульманскимъ, могло такъ укорениться, что сохранилось донын!
Люди, прізжавшіе тогда изъ странъ мусульманскихъ, разсказывали про нихъ чудеса, которыя дйствительно должны были въ свое время поражать бдныхъ и полудикихъ европейцевъ, но движеніе Европы впередъ на поприщ всего хорошаго и полезнаго, и коснніе мусульманскаго міра во всемъ старомъ, каково бы оно ни было, перемнило роли: и пора бы уже было истребить до корня восторженныя понятія о томъ, чему въ свое время Европа, положимъ, удивлялась и справедливо.
Изо всхъ ложныхъ понятій о Восток особенно-непростительны т, которыми поэтизируется положеніе женщины въ мусульманскомъ мір. Непростительны они потому, что Европа, и во времена дикости все-таки имла въ этомъ отношеніи важное преимущество предъ міромъ, которому удивлялась, преимущество, заключавшееся въ моральности семейнаго быта, проникнутаго идеею одноженства, между-тмъ, какъ уродливость семейныхъ мусульманскихъ учрежденій могла принимать въ глазахъ тогдашнихъ наблюдателей сколько-нибудь поэтическій видъ, только потому, что окружена была богатствомъ и блескомъ.
А между-тмъ ни къ одному изъ предубжденій о Восток нтъ такого пристрастія, какъ къ предубжденію о поэтической обстановк тамошней судьбы женщины. Европейцы питаютъ какую-то особенную привязанность къ этимъ предубжденіямъ. На ложный блескъ обстановки гаремной жизни, созданный досужею фантазіей, продолжаютъ еще любоваться издали, несмотря на то, что основная идея мусульманскаго семейства признана уже всми нелпою.
Смло можно предположить, что большая часть читателей, которые, увлекшись названіемъ, дадутъ себ трудъ прочесть эту статью, будутъ искать въ ней описанія тхъ роскошныхъ, дышащихъ утонченною нгою гаремовъ, мысль о которыхъ невольнымъ образомъ соединяется у всякаго съ мыслью о женщин на Восток и о семейномъ быт поклонниковъ Мухаммеда. Несмотря на все отвращеніе свое къ безнравственности и уродливости брачной -жизни, допускающей многоженство, котораго смшныя и печальныя стороны могутъ быть постигнуты малйшимъ напряженіемъ разсудка, Западъ невполн еще понимаетъ высокое превосходство своихъ семейственныхъ учрежденій предъ домашнею жизнью мусульманскаго Востока и недовольно-ясно представляетъ себ положеніе, которое женщина должна занимать въ домашнемъ быту мусульманина. Еслибъ Западъ вполн понималъ свое превосходство въ этомъ отношеніи, то значительно охладлъ бы восторгъ стихотворцевъ, которые, говоря о такъ- называемомъ поэтическомъ Восток, еще чаще, чмъ во всхъ другихъ случаяхъ, становятся въ самыя непріязненныя отношенія съ истиною. Не стсняясь литературнымъ вкусомъ вка, въ которомъ такъ много положительности, что благозвучная напыщенность фразъ и блескъ созданныхъ вымысломъ, но далекихъ отъ истины образовъ, совершенно почти безсильны предъ его холодностью, они упрямо остаются при своей привычк говорить объ этомъ мір не иначе, какъ съ удивительною восторженностью, между-тмъ, какъ вещи, которымъ придаютъ они блестящій, изящный обликъ, вовсе его не заслуживаютъ. Въ гаремной жизни нтъ поэзіи, да и никогда ея не было. Съ этимъ согласится всякій, кто наблюдалъ эту жизнь безъ мечтательнаго увлеченія.
Все, досел сказанное, служитъ приступомъ къ сужденію о судьб женщины на мусульманскомъ Восток. Читатель предупрежденъ уже, что онъ не долженъ надяться найдти здсь пышное, восторженное описаніе гаремовъ. Если онъ чувствуетъ желаніе прочесть что-нибудь въ этомъ род и потшить свое соображеніе роскошными, привлекательными вымыслами, то пусть ищетъ этой забавы гд-нибудь въ другомъ мст, статья паша наполнена совсмъ не тмъ, что ему нужно. Въ плнительныхъ разсказахъ о тхъ мстахъ,
Гд, въ гаремахъ наслаждаясь,
Дни проводитъ мусульманъ,
нтъ, кажется, недостатка, были бъ поэты, а на вымыслы всегда будетъ урожай. Нтъ надобности увеличивать число росказней, заключающихъ въ себ т плнительныя картины, которыя такъ разгорячаютъ воображеніе молодаго человка и такъ ласкаютъ охладвшую чувственность отцвтшаго старика.
Многогршный виновникъ появленія въ свтъ этихъ строкъ самъ отчасти увлекался въ старое время тми идеями о гаремной жизни, противъ которыхъ возстаетъ теперь. Онъ перемнилъ свои идеи только тогда, когда судьба дала ему возможность познакомиться съ Востокомъ поближе. Разочаровавшись же самъ, онъ хотлъ подлиться своими свдніями съ европейскими собратіями, и такимъ образомъ уничтожить въ нихъ желаніе искать на Восток того, что существуетъ единственно въ воображеніи поэтовъ.
Но спросятъ многіе: откуда же взялъ авторъ предлагаемыя имъ свднія?
Само-собою-разумется, что онъ не могъ, какъ очевидецъ, изучать мусульманъ въ кругу семейства. Онъ даже не совтуетъ никому изъ европейцевъ позволять себ на мусульманскомъ Восток подобныя выходки нескромнаго любопытства. Узнать такимъ образомъ европеецъ ничего не можетъ, а только окомпрометируетъ себя и даже навлечетъ на себя опасности.
Да едва-ли и существуетъ какая-нибудь возможность для европейскаго любопытства проникнуть въ это убжище мусульманскаго быта такъ, чтобъ можно было изучить его. Смло можно назвать это дломъ положительно-невозможнымъ, съ чмъ согласится и всякій серьзный путешественникъ, видвшій мусульманскій міръ.
Скажемъ боле: всякаго, кто станетъ хвастать тмъ, что онъ проникалъ во внутренность гаремовъ и хорошо ознакомился съ этимъ бытомъ, наблюдая его какъ очевидецъ, слдуетъ счесть хвастуномъ, приписывающимъ себ небывалыя удачи.
Конечно, допускаются исключенія изъ общаго правила въ пользу европейскихъ докторовъ, но и это длается не иначе, какъ съ большими предосторожностями. Докторъ допускается къ больной не наедин, а въ присутствіи евнуховъ и при большомъ стеченіи другихъ женщинъ, а посл консультаціи его тотчасъ же просятъ удалиться изъ внутреннихъ покоевъ дома.
Свднія свои авторъ собиралъ изъ разспросовъ знающихъ людей, изъ сравненія и поврки слуховъ, которые доходили до него черезъ нкоторыхъ словоохотливыхъ мусульманъ и старыхъ мусульманокъ, и только этими средствами могъ онъ составить себ новыя понятія о томъ, что прежде понималъ превратно.
Первый источникъ свдній объ этомъ предмет — разговоры со старухами мусульманскими, которыя дотого состарлись и подурнли, что, считая себя свободными отъ обязанности закрывать лицо и прятаться отъ постороннихъ мужчинъ, ходятъ но чужимъ домамъ, промышляя стиркою блья, шитьемъ и другими услугами. Он заходятъ иногда и въ домы европейцевъ, вмшиваются въ ихъ прислугу и бываютъ очень-рады, когда ихъ начинаютъ о чемъ-нибудь разспрашивать. Болтливость длаетъ этихъ старухъ истиннымъ сокровищемъ для человка, желающаго поразвдать о домашнемъ, закулисномъ быт мусульманъ. Большая часть изъ нихъ могутъ поразсказать только то, что длается въ домахъ людей незажиточныхъ, средняго сословія, но есть между ними и такія разскащицы, которыя могутъ сообщить подробности о всевозможныхъ слояхъ общества. Если разскащица была въ свое время хороша собою и переходила изъ дома въ домъ въ качеств сига (наложницы, см. ниже), то она иметъ обыкновенно въ своей голов богатый запасъ свдній о всякаго рода семействахъ, отъ самыхъ бдныхъ до самыхъ богатыхъ, и отъ самыхъ простонародныхъ до самыхъ знатныхъ, массу разныхъ анекдотовъ, комическихъ и трагическихъ, однимъ словомъ: въ ея разсказахъ наблюдатель можетъ видть подробную картину семейнаго мусульманскаго быта.
Второй источникъ свдній о домашней жизни мусульманъ — разговоры съ самими мусульманами, но источникъ этотъ доступенъ только для того, кто съумегъ имъ воспользоваться съ должною осторожностью. Заставить мусульманъ поразговориться объ этомъ предмет — нелегко. Они избгаютъ разговоровъ о своемъ семейномъ быт съ кмъ бы то ни было, а особенно съ иноврцами, потому-что разговоры о такихъ вещахъ считаются въ высочайшей степени неприличными. Человкъ, неумющій обращаться съ поклонниками пророка, не долженъ и браться за подобные разговоры съ ними: онъ ничего не узнаетъ и только оскорбитъ своихъ собесдниковъ неумстнымъ и неделикатнымъ любопытствомъ. Позволить себ это можетъ только человкъ, свыкшійся съ ними и пріобртшій уже между ними друзей, которымъ внушилъ неограниченную къ себ довренность. Но и онъ, несмотря на всю свою тсную дружбу съ собесдниками, все-таки не можетъ въ этомъ случа дйствовать иначе, какъ посредствомъ извстныхъ уловокъ, которыя могли бы довести мусульманскихъ друзей его до задушевныхъ признаній о томъ, какъ живутъ они съ своими женами и дтьми. Самая лучшая для достиженія этой цли уловка — споръ съ ними о превосходств одноженства надъ многоженствомъ. Мусульмане такъ любуются своими семейными учрежденіями, такъ любятъ свободу брать женъ сколько имъ вздумается, и ограниченіе числа женъ до одной считаютъ такимъ притснительнымъ уставомъ, что никакъ не могутъ говорить объ этомъ хладнокровно. Стоитъ только навести ихъ на такой разговоръ, и они тотчасъ измнятъ своей обыкновенной скромности и осторожности. Они непремнно выскажутъ тогда свой взглядъ на вс частности семейной жизни, на воспитаніе женщины, ея назначеніе, на теорію супружескаго счастія и даже, пожалуй, заговорятъ о характер собственныхъ женъ своихъ. Задирая ихъ боле-и-боле разными придирчивыми возраженіями, можно дойдти до того, что они наконецъ выболтають вс подробности своего житья-бытья. Иногда путемъ такихъ разговоровъ можно узнать гораздо-боле, чмъ изъ бесды съ мусульманскими старухами. Отъ старыхъ разскащицъ узнаются обыкновенно одни голые и сухіе факты, но значеніе этихъ фактовъ, идеи, которыя въ нихъ выражаются, лучше всего можно вывести изъ словъ разгоряченнаго возраженіями мусульманина.
Есть много и другихъ источниковъ, изъ которыхъ можно получать свднія, относящіяся къ предмету этой статьи, но это все источники случайные, и пересчитать ихъ невозможно. Мало ли что можетъ случиться съ человкомъ, живущимъ на Восток, и мало ли какія случайности могутъ расширять и обогащать взглядъ его на наблюдаемые предметы! Главные же источники для свднія о судьб женщины на мусульманскомъ Восток все-таки т два, о которыхъ говорено выше.
Я долженъ признаться, что хотя заглавіе этой статьи и общаетъ описаніе быта женщины на мусульманскомъ Восток вообще, но большая часть замчаній, включенныхъ въ нее, основаны на фактахъ, собранныхъ собственно въ Персіи. Впрочемъ, не считайте картинъ, здсь представленныхъ, отрывками изъ этого интереснаго и малоизвстнаго быта: нравственное положеніе Персіи относительно къ мусульманскому Востоку даетъ всмъ фактамъ жизни персіянъ значеніе типическое, длаетъ ихъ какъ-бы образчиками, но которымъ можно судить о прочихъ однородныхъ проявленіяхъ жизни въ этой части свта. Описаніе каждой черты жизни персидской — до извстной степени нравственная характеристика какой-либо части обычаевъ или нравовъ большинства мусульманскихъ націй. Такимъ значеніемъ своимъ Персія обязана давнишнему, искони принадлежавшему ей нравственному перевсу надъ прочими азіатскими народами, да и ныньче Персія продолжаетъ еще оставаться представительницею древне-азіатскаго образованія. Современное превосходство турокъ-Османлу надъ персіянами по разнымъ отраслямъ просвщенія ничего въ этомъ отношеніи не значитъ. Это образованіе, привитое черезъ частыя сношенія съ Европою, но не сроднившееся еще съ началами, къ которымъ оно привито, остается покуда поверхностнымъ. Самымъ образованнымъ въ Азіи народомъ, въ мусульманскомъ смысл, все-таки остаются еще персіяне: все-таки они должны считаться главными представителями древне-азіатскаго образованія.
Къ этому надо еще присоединить, что религіозные уставы, относительно семейства, почти одинаковы какъ и у шіитовъ-персіянъ такъ и у другихъ мусульманскихъ народовъ, исповдующихъ суннитскій толкъ, за исключеніемъ нкоторыхъ частностей. Участь женщины почти одинакова везд, гд господствуетъ многоженство, сверхъ-того, изъ-за этихъ различій въ частностяхъ, главнйшее не упущено здсь изъ виду. Автору этой статьи случалось также наводить справки о томъ, какія именно характеристическія черты гаремной жизни принадлежатъ исключительно персіянамъ и какія имъ общи съ прочими мусульманами.
Такимъ-образомъ впродолженіе этой статьи, длая замчанія, относящіяся ко всему мусульманскому міру, а не къ одной только Персіи, вмсто того, чтобъ говорить о персіянахъ, я буду говорить о мусульманахъ, показывая этимъ терминомъ, что разсказываемое обще всмъ мусульманскимъ семействамъ, когда же разсказъ коснется особенностей персидскаго семейства, тогда слово мусульмане я буду замнять словомъ персіяне или буду длать еще, сверхъ-того, приличную оговорку.
Начнемъ ab ovo, то-есть съ самыхъ первыхъ годовъ жизни восточной женщины, ея младенчества, и потомъ, слдя за разными эпохами ея постепеннаго развитія, покажемъ разныя перемны въ судьб ея отъ дтской колыбели до перехода въ дряхлую старость.
Кто не согласится съ тмъ, что самый многозначительный для женщины періодъ — пора ея цвтущей молодости, пора любви и вліянія на мужчинъ, пора той нжной дятельности, для которой она предназначена отъ самаго рожденія, и что бытъ ея въ эту нору жизни заключаетъ въ себ самое характеристическое выраженіе всей судьбы женщины, такъ-что представить яркую картину этого періода ея земнаго странствованія, значитъ дать понятіе обо всей ея жизни? Нетрудно представить подобную картину, миновавъ дтство и старость женщины. Изъ дтства она выноситъ почти весь запасъ чувствъ, которыми будетъ жить впослдствіи, а старость представляетъ для нея будущность, къ которой она должна готовиться цлую жизнь. Воспоминанія о жить-быть въ дтств и думы о томъ, что будетъ съ ней въ преклонныхъ лтахъ, имютъ такое вліяніе на внутренній міръ и вншніе поступки женщины, что безъ описанія этихъ двухъ періодовъ жизни неполно будетъ изображеніе и эпохи цвтущей ея молодости — апогея ея земнаго бытія. Итакъ не пренебрегая никакими мн извстными подробностями, я разскажу, какъ проводитъ мусульманская двочка годы своего младенчества, что ожидаетъ ее по достиженіи возраста мусульманскаго совершеннолтія, какая судьба готовится ей въ брачномъ состояніи и чмъ наполнены дни ея, когда неумолимое время лишитъ ее красоты и свжести.
Первыя минуты жизни мусульманской двочки бываютъ уже окружены такими предзнаменованіями, которыя не предвщаютъ ей блистательной будущности и тутъ же какъ-бы указываютъ на невысокое и нелестное мсто, назначенное ей мусульманскими поврьями въ ряду живыхъ существъ.
Младенцемъ женскаго пола дорожатъ на мусульманскомъ Восток гораздо-мене, чмъ дитятею пола мужескаго, рожденіе котораго считается даже особеннымъ благословеніемъ небесъ и ставится въ большую заслугу виновникамъ его дней, между-тмъ, какъ рожденіе двочки родители встрчаютъ до нкоторой степени съ горестью обманутой надежды. Кром существующихъ у всхъ народовъ и даже, пожалуй, очень-понятныхъ чувствъ особеннаго предпочтенія къ младенцамъ мужескаго пола, мусульманинъ, сверхъ-того, находится въ этомъ случа и подъ вліяніемъ своихъ религіозныхъ врованій. Въ младенц-сын онъ видитъ будущаго защитника ислама, и, вспоминая т слова религіи, которыми восхваляется человкъ, дающій жизнь мусульманину и общаются богатыя награды счастливому отцу каждаго новаго поклонника пророка, ободряется духомъ по случаю этого новаго приращенія семейства, какъ-то возвеличивается передъ религіею и заране пускается въ мечтанія о привлекательной наград, ожидающей его въ будущей жизни. Въ этой семейной радости заключается для него пріятное окончаніе тхъ тревожныхъ ожиданій, которыя мучили его въ продолженіи беременности его жены. Въ-теченіе цлыхъ девяти мсяцевъ мусульманинъ и мусульманка только и мечтаютъ о томъ, что небо пошлетъ имъ сына. Но совершенно въ такой же степени, какъ ни велика ихъ радость при оправданіи сладкихъ надеждъ, горько бываетъ и разочарованіе ихъ. Случается иногда что мать и отецъ впадаютъ въ какое-то дикое отчаяніе, когда увидятъ, что, вмсто ожидаемаго сына, имъ суждено имть дочь, которой они не желали. Конечно, отчаяніе это мало-по-малу умряется, врожденное чувство родительской привязанности къ дтямъ, какого бы они пола ни были, беретъ верхъ, и ревностные мусульмане свыкаются съ той мыслью, что и на двочку можно также возлагать своего рода надежды. Они начинаютъ раздумывать, что и она современемъ, когда выйдетъ замужъ, также можетъ принести своего рода пользу, давъ жизнь нсколькимъ мусульманамъ. Мать начинаетъ мечтать, что если дочь ея будетъ хороша собой — а какая мать не уврена въ этомъ?— то ее можно будетъ выдать за богатаго человка и получить отъ будущаго зятя хорошіе подарки. Отецъ утшаетъ себя тою мыслью, что будущій зять, наслаждаясь прелестями его дочери, непремнно будетъ осыпать благословеніями виновника дней ея, и во время супруніескихъ восторговъ неоднократно повторитъ эту фразу: худо педеретро бсіомурзедъ ки гемчинъ духтери хубъ дурустъ керде есть (Богъ да благословитъ твоего отца за то, что онъ далъ жизнь такой прекрасной дочери). Но вс эти мечты, вс эти искусственно-придуманныя утшенія только умряютъ, но не вырываютъ съ корнемъ горя, западающаго въ душу мусульманскихъ родителей, когда сладкія надежды ихъ имть сына разлетятся, какъ дымъ. Все это не что иное, какъ уловка безвыходнаго горя, которую веселые французы обозначаютъ забавною поговоркою: faire bonne mine au mauvais feu. Первыя чувства, съ которыми мусульманскіе родители встртили появленіе на свтъ дочери никогда не изглаживаются въ сердцахъ ихъ и, продолжая оставаться подъ вліяніемъ мусульманскихъ поврій, родители рдко, очень-рдко удостаиваютъ ее той же нжности, какой удостоили бы тщетно-ожиданнаго сына.
Вотъ почему присмотръ за мусульманской двочкой, когда она еще въ пеленкахъ, бываетъ уже гораздо-небрежне, чмъ присмотръ за мальчикомъ.
Назначеніе имени двочки относится у мусульманъ, какъ и повсюду, къ первымъ днямъ ея младенчества. Выборъ имени для женщины заключаетъ въ себ многозначительныя указанія на понятія, существующія между мусульманскими народами о прекрасномъ пол и о единственномъ назначеніи, которое приписываютъ ему азіатцы.
Для мужчинъ существуетъ у мусульманъ богатый запасъ именъ, заимствованныхъ или изъ древней ихъ исторіи, какъ, напримръ, имена героевъ, законодателей, царей, ознаменовавшихъ себя какими-либо достославными дяніями, или изъ первыхъ временъ ислама, въ память спутниковъ и сподвижниковъ пророка. Въ воспоминаніе непосредственнаго посл Мухаммеда, по понятіямъ шіитовъ, наслдника духовной власти, Алія и родственниковъ его, персіяне очень любятъ давать имена ихъ своимъ дтямъ. Сунниты особенно привязаны къ именамъ первыхъ трехъ халифовъ: Абу-бекра, Омара и Османа. Для мусульманскихъ женщинъ почетъ такого рода почти не существуетъ, для нихъ имена, ознаменованныя какими-нибудь священными воспоминаніями, весьма-немногочисленны, потому-что въ исторія ислама жепщнны оченьрдко появлялись на сцену, я недостатокъ этотъ восполняется произвольно-выдуманными именами, въ которыхъ, правда, иногда бываетъ очень-много игры воображенія, одушевленной умилительными чувствами привязанности, но которыя все-таки чрезвычайно-непочетны уже и потому, что въ ихъ изобртеніи существуетъ у мусульманъ такая же неограниченная свобода, какъ у насъ въ пріискиваніи кличекъ для лошадей или собачекъ, носящихъ, если хотите, и у насъ очень-трогательныя прозванія.
Хотя имя двочк дается обыкновенно въ такое время, когда нельзя еще вовсе предвидть, чмъ она будетъ по достиженіи полнаго развитія, несмотря на то, оно всегда заключаетъ въ себ какой-нибудь лестный отзывъ о красот лица, глазъ, стана или пріятныхъ качествахъ обращенія. Вотъ, для примра, небольшой каталогъ женскихъ именъ, особенно-часто встрчающихся въ Персіи и другихъ мусульманскихъ странахъ.
Гульчегре — розолицая, Наргис-ханумъ {Слово ‘ханумъ’, которое значатъ тоже самое, что у насъ ‘барыня’, можетъ быть присоединяемо ко всмъ прочимъ женскимъ именамъ.} — нарцисъ-барыня, Пери-пейкеръ — одаренная видомъ Пери, Гуль-ендамъ — имющая тлосложеніе розы, Джейран-ханумъ — серна-барыня, Бенефше-ханумъ — фіялка — барыня, Тути-ханумъ — попугаи-барыня, Пушаферинъ — сладотворная, Гаугер-ханумъ — драгоцнный камень-барыня, Магтабъ — сіянье мсяца, Нариндж-ханумъ — апельсинъ-барыня, Шахпесендъ — такая, что и шахъ похвалитъ, Назенинъ — нжненькая, Неилуферъ — лилія, Пур-джанъ — блескъ-душенька, Таус-ханумъ — павлинъ-барыня, Нист-ендер-джегои-ханумъ — такая барыня, что нтъ ей подобной въ цломъ свт, и проч. Всхъ именъ мусульманокъ не пересчитать, потому-что нтъ предла для фантазіи, когда она коснется этого нжнаго, интереснаго предмета.
Просимъ вникнуть въ приведенный выше переводъ женскихъ именъ и сдлать общій выводъ изъ значенія ихъ. Какъ много эти созданныя мусульманскою фантазіею имена разоблачаютъ взглядъ мусульманъ на женщину! Не правда ли, что называть такими именами женщинъ можетъ только народъ, смотрящій на нихъ совершенно какъ на игрушку, какъ на предметъ забавы для мужчинъ, какъ на существа, стоящія гораздо-ниже мужскаго пола? Жители Востока, какъ-будто отвергаютъ въ женщинахъ существованіе нравственной природы, изъ наименованіи, которыя они даютъ двочкамъ, очень-ясно, что восхищаться они могутъ только одними прекрасными глазами, красивымъ, возбуждающимъ чувственность тлосложеніемъ, пустою болтовнею, а о нравственныхъ достоинствахъ своихъ сожительницъ они и думать не хотятъ, имъ этого ненужно, да и правду сказать, они этого не стоятъ, потому-что оцнить подобныхъ достоинствъ были бы не въ состояніи, и даже еще, пожалуй, стали бы тяготиться ими. Чмъ ниже стоитъ женщина въ нравственномъ отношеніи, тмъ она и пріятне и какъ-то сподручне для азіатца.
А какъ смшны и жалки бываютъ эти затйливыя имена, когда двочка, достигнувъ своего нолнаго развитія, не оправдаетъ значенія даннаго ей отъ родителей имени, и когда въ предсказанныхъ имъ совершенствахъ лица, или тлосложенія, откажетъ ей злая судьба, которая часто подшучиваетъ надъ этими именами, давая носящимъ ихъ женщинамъ качества, совершенно-противоположныя ихъ значенію! Очень-часто случается, что какой-нибудь Гульчегре (розолицой) судьба даетъ наружность грубую и безобразную, далеко-ненапоминающую нжность я красоту розы, Дженран-ханумъ (серна) бываетъ неповоротливой, неуклюжей толстушкой, Тути-ханумъ (попугай) молчитъ, какъ нмая, изъ двушки, носящей лестное имя Шахпесендъ (такая, что и шахъ похвалитъ) выходитъ какое-нибудь уродливое существо, которое едва-едва найдетъ себ мужа въ бдномъ, грязномъ погонщик муловъ, а та, которую нжные родители одарили затйливымъ именемъ Нистендер-джеган-ханумъ (такая барыня, что нтъ ей подобной въ цломъ свт) дйствительно пріобртетъ громкую извстность въ цломъ околотк, да только не красотою, а самымъ безпримрнымъ безобразіемъ. Да и красивымъ женщинамъ недолго удается носить достойнымъ образомъ эти великолпныя имена. Старость не щадитъ ни розолицыхъ, ни нарцисовъ, ни сладотворныхъ, и наравн съ другими смертными превращаетъ ихъ въ безобразныхъ старухъ, для которыхъ имена, прежде до такой степени имъ приличныя, длаются подъ-конецъ злою насмшкою. Но послднее неудобство закрывается тмъ, что на мусульманскомъ Восток жизнь женщины ограничивается только временемъ ея молодости и красоты. Лишь только исполнила она свое грубое назначеніе — усладить нсколько лтъ жизни какого-нибудь правоврнаго, мусульманка, можно сказать, уже отжила свой вкъ: сама она и имя ея предаются забвенію.
Свойственная всему Востоку неопрятность встрчаетъ только-что родившуюся двочку еще въ пеленкахъ, которыя, но всесвтному обычаю, служатъ первымъ одяніемъ для человка, при появленіи его на свтъ.
Дти вообще воспитываются на Восток очень-грязно. Это происходитъ отчасти и не отъ того, чтобъ мать не была побуждаема къ заботливости чувствомъ родительской любви, или чтобъ это чувство вовсе не существовало въ сердц мусульманской матери относительно къ дочери, очень-много тому содйствуетъ проявляющійся во всхъ вообще случаяхъ восточной жизни недостатокъ чувства изящнаго, который мшаетъ мусульманамъ понять сущность и необходимость чистоплотности. Неопрятность, могущая породить въ европейц отвращеніе, кажется имъ еще довольно-сносною.
Различіе въ званіи и степень достаточности семейства, въ которомъ двочка воспитывается, нисколько не имютъ въ этомъ отношеніи вліянія на судьбу ея. Въ этомъ случа разница состоитъ только въ большей или меньшей дороговизн предметовъ, окружающихъ лта ея младенчества. Неопрятность, съ которой ее воспитываютъ, все одна и та же, принадлежитъ ли двочка къ знатному, богатому роду, или имла несчастіе родиться отъ людей недостаточныхъ. Въ дорогомъ убранств комнаты, гд воспитывается дочь богача, въ ея кашмировыхъ и бархатныхъ платьицахъ господствуетъ та же небрежность относительно чистоты, какъ и въ тсной конур, служащей убжищемъ для дочери бдняка, и въ грубыхъ, бумажныхъ тряпьяхъ, покрывающихъ тло бднаго дитяти. Частое употребленіе бань, гд вода бываетъ грязне тла моющагося въ ней человка, вовсе не помогаетъ этому неудобству. Впечатлнія, полученныя въ младенчеств, не остаются, разумется, безъ вліянія на образъ жизни и вкусъ женщины въ дальнйшихъ эпохахъ ея существованія. Отъ самыхъ раннихъ лтъ свыкнувшись съ видомъ неопрятности и не получивъ яснаго понятія о томъ, что такое опрятность, она, разумется, впродолженіе цлой жизни никогда и не вздумаетъ сдлать въ этомъ отношеніи какія-нибудь хорошія перемны въ своемъ домашнемъ обиход, а если она и затетъ какія-нибудь улучшенія въ своемъ быту съ претензіей жить почище другихъ, такъ эти улучшенія все-таки будутъ проникнуты нелпыми азіатскими понятіями о чистот. Положимъ, что она вздумаетъ мыться въ бан еще чаще, чмъ прочія мусульманки, но все-таки она будетъ полоскаться тамъ въ такой грязной и вонючей вод, что европейская женщина, хоть сколько-нибудь брюзгливая, не только не употребила бы ея для мытья, по даже не ршилась бы и подойдти къ ней поближе. Положимъ, что она станетъ еще больше, чмъ другія, хлопотать о содержаніи въ порядк головы и волосъ своихъ, но вдь къ этимъ хлопотамъ никогда не присоединится забота объ изгнаніи оттуда извстныхъ наскомыхъ, которыхъ европейцу и по имени назвать гадко. Она пріучена смотрть на нихъ довольно-хладнокровно, и все-таки будетъ чесать волосы не иначе, какъ очень-рдкимъ гребнемъ, который вовсе ихъ не безпокоитъ, а предназначается единственно для выпрямленія скручивающихся волосъ. Азіатцы и азіатки вообще не раздляютъ съ европейцами отвращенія къ этимъ животнымъ, не тревожатъ ихъ тщательнымъ преслдованіемъ и смотрятъ на нихъ, какъ на наскомыхъ, которыя очень могутъ быть терпимы въ такъ-называемыхъ пышныхъ гаремахъ Востока.
Ясно, что персидская двочка, сдлавшись, въ свою очередь, матерью, будетъ воспитывать дочерей своихъ совершенно такъ же, какъ была воспитана сама. Такимъ-образомъ этотъ грубый образъ воспитанія, столь вредный и въ гигіеническомъ отношеніи, передается на мусульманскомъ Восток изъ рода къ родъ, отъ матери къ дочери, какъ драгоцнное наслдство.
Что касается до дальнйшаго воспитанія двочки, то надо прежде всего замтить, что воспитанія дтей въ такомъ смысл, какъ его понимаютъ у насъ, между мусульманскими народами вовсе не существуетъ, особенно же для дтей женскаго пола. Они обыкновенно ростутъ, какъ дтеныши животныхъ, безъ всякой со стороны родителей заботливости о ихъ развитіи, которое предоставляется произволу судьбы.
Тотъ возрастъ, когда дитя думаетъ только объ игрушкахъ, весьма-непродолжителенъ для мусульманской двочки. Въ два или три года она только начинаетъ порядочно ходить и говорить, а въ девять лтъ, по мусульманскому обычаю, выходятъ уже замужъ. Едва только двочка начинаетъ понимать себя, едва только станетъ она осматриваться въ этомъ мір, какъ уже начинаютъ говорить и при ней и ей самой объ ожидающемъ ее замужств. Въ Персіи почти нтъ игрушекъ для маленькихъ двочекъ. Куколъ, составляющихъ отраду маленькихъ европеянокъ, почти не увидите тамъ. Да и на что он персіянкамъ? есть ли имъ время о нихъ подумать? Для нихъ почти нтъ того нжнаго, блаженнаго возраста, изъ котораго человкъ выноситъ самыя лучшія, самыя пріятныя воспоминанія.
Все обученье двочекъ состоитъ въ томъ, что, при первыхъ признакахъ развитія способности понимать что-нибудь, имъ излагаются относящіеся къ разнымъ случаямъ жизни религіозные обычаи, которыхъ исполненіе хотя и не вмняется женщинамъ въ такую строгую обязанность, какъ мужчинамъ, однакожь которыя, несмотря на то, каждая мать должна объяснить своей дочери. Они состоятъ въ обрядахъ ежедневной молитвы въ положеные часы дня, въ разныхъ пріемахъ омовенія посл извстныхъ случаевъ жизни, и въ другихъ тонкостяхъ, основанныхъ на мусульманскихъ предразсудкахъ. Даже въ-отношеніи и къ религіозному образованію двочка становится гораздо-ниже мальчика. Молодому мусульманину родители стараются дать сколько-возможно ясное и положительное понятіе о религіи, въ которой онъ воспитывается. Не то бываетъ съ двочкой. Мусульмане полагаютъ, что женщина не только неспособна къ постиженію великихъ истинъ религіи, но что она даже недостойна ихъ, что толковать ей о нихъ, значитъ унижать ихъ, ронять величіе ислама передъ существами второстепенными въ ряду существъ, одаренныхъ душою. Религіозное образованіе дается двочк самое поверхностное. Ее заставляютъ выучить наизустъ нсколько самыхъ главныхъ молитвъ, безъ всякаго толкованія ихъ смысла, скажутъ ей вскользь о важнйшихъ догматахъ ислама да пріучатъ ее къ исполненію нкоторыхъ вншнихъ обрядовъ, которыхъ смыслъ ей также не объясняется — вотъ и все. Научить всему этому двочку составляетъ обязанность матери, особыхъ учителей по этой части къ ней не приставляютъ, такого знака вниманія удостаиваются только мальчики. Да и трудно было бы дать полное религіозное образованіе мусульманской женщин, когда она обыкновенно осуждается на безграмотность.
Читать и писать мусульманскихъ двочекъ вовсе не учатъ, даже считаютъ знаніе этого искусства очень-предосудительнымъ и опаснымъ для нравственности женщины. Мусульмане боятся, чтобъ умнье читать и писать не облегчило впослдствіи для женщины возможность вступать въ связи съ любовниками и поддерживать сношенія съ ними посредствомъ тайной корреспонденціи. Предосторожность напрасная, потомучто для изобртательнаго женскаго ума ничего не значитъ придумывать множество другихъ мелкихъ средствъ, которыя замняютъ въ этихъ случаяхъ грамотность и помогаютъ устраивать тайныя длишки, ничего не ввряя коварной бумаг.
Впрочемъ, бываютъ примры, что мусульманки, пользуясь недосмотромъ родителей или пренебреженіемъ, которое сами родители ихъ иногда питаютъ къ разнымъ мусульманскимъ предразсудкамъ, научаются читать и писать, иныя изъ нихъ даже посвящаютъ много времени чтенію поэтовъ и прозаиковъ, пріобртаютъ довольно-порядочную литературную начитанность, даже позволяютъ себ писать стихи, иногда довольно-порядочные, въ которыхъ воспваютъ волненія нжной страсти, страданія безнадежной любви и тому подобное. Есть даже женщины-сатирики, которыя осмиваютъ слабости и пороки своихъ мужей и слагаютъ про нихъ довольно-смшныя псни. Трудно сказать, въ какомъ род поэзіи мусульманскія женщины упражняются съ наибольшимъ успхомъ, он одинаково продаются и эротическому и сатирическому вдохновенію. Но, сколько можно судить по нкоторымъ рдкимъ поэтическимъ произведеніямъ мусульманскихъ женщинъ, сатирическое вдохновеніе гораздо-доступне для души ихъ, чмъ вдохновеніе эротическое. Воспитаніе не развиваетъ въ нихъ того нжнаго, изящнаго настроенія души, которое необходимо для поэтическихъ восторговъ, воспвающихъ любовь и душевныя движенія, ею расшевеливаемыя, тогда-какъ въ эпиграмм он находятъ пріятное оружіе для мести за вс униженія и досады, наполняющія ихъ жизнь въ тсномъ и душномъ гарем, и которыя он сознаютъ въ душ своей, хотя неясно, неотчетливо, иногда просто инстинктивно, но глубоко. Неподдльность чувства озлобленія, вызывающаго ихъ на эпиграммы противъ виновниковъ своего униженія, то-есть мусульманскихъ мужей, отражается всегда въ персидской сатир женскаго издлія самою злою дкостью и придаетъ имъ ту естественность, которой никто не найдетъ въ эротическихъ произведеніяхъ персіянки.
Эпиграммы персидскихъ женщинъ невсегда бываютъ выходками безплоднаго озлобленія. Въ семейств одного знакомаго мн хана, между многочисленными его женами, наложницами и служанками, находилась, а, можетъ-быть, и теперь находится женщина съ поэтическимъ дарованіемъ, но имени Нуш-аферинъ (Сладотворная). Она любила своего хана, разумется, по-своему, повосточному, но, принадлежа ему какъ наложница, тяготилась этимъ званіемъ и оскорблялась тмъ явнымъ предпочтеніемъ, которое ханъ, забывшій прежнюю любовь къ ней, оказывалъ другимъ женамъ, имвшимъ передъ ней не столько преимущество красоты, сколько преимущество богатства и тсныхъ родственныхъ связей съ людьми, страшными для ихъ мужа. Истощивъ напрасно вс средства женскаго кокетства для привлеченія къ себ неврнаго хана, она принялась изливать свою желчь и досаду въ эпиграммахъ на жестокосердаго мужа. Злоба ея была неутомима. Каждый знакъ вниманія его къ другимъ женамъ, каждое почти событіе его семейнаго быта тотчасъ же было переиначиваемо его на самый смшной ладъ и подавало поводъ къ какой-нибудь сатирической псенк, для которой она сама придумывала голосъ и которая потомъ переходила изъ устъ въ уста, изъ одного семейства въ другое. Ея насмшки были такъ метни и ядовиты, что бдному мужу скоро пришлось сдлаться посмшищемъ цлаго города. Онъ былъ человкъ съ большимъ тактомъ и потому не ршился прибгнуть къ какимъ-нибудь сильнымъ мрамъ для обузданія ея сатирическаго вдохновенія, опасаясь сдлаться чрезъ то еще смшне, но, съ другой стороны, онъ видлъ необходимость оградить, наконецъ, себя отъ злыхъ насмшекъ, унижавшихъ его достоинство въ глазахъ общества. Долгое время ханъ находился въ этомъ затруднительномъ положеніи, теряя время въ безплодныхъ попыткахъ выйдти изъ него, и что жь? наконецъ изнемогъ въ борьб и долженъ былъ помириться съ домашнимъ врагомъ, неумолимо-преслдовавшимъ его репутацію. Онъ сталъ снова заискивать расположенія оскорбленной имъ наложницы, и хотя не оставилъ для нея другихъ женъ, которыхъ любилъ и боялся, но, по-крайней-мр, возвратилъ ей часть своей нжности, по-крайней-мр сталъ длить свою особу между ней и ея соперницами. Побдительница удовольствовалась этимъ успхомъ и оставила его въ поко. Она понимала, что возвратъ нжности ханской былъ полонъ притворства, но ей и этого было довольно, отчасти потому, что самолюбіе ея было вполн удовлетворено побдою, съ такимъ трудомъ одержанною, а, можетъ-быть, больше и потому, что женщина мусульманская и не пріучена къ претензіямъ обладать особою мужа вполн и нераздльно, если богатство или какія-нибудь политическія связи не длаютъ ея сильнйшею стороною въ семейномъ быту.
Примры грамотности и поэтическаго таланта очень-рдко встрчаются въ прекрасномъ нол Востока, но замчательно, что мусульманскія женщины-поэты нисколько не бываютъ безнравственне или легкомысленне безграмотныхъ своихъ соотечественницъ, и мужьямъ ихъ отнюдь не чаще, чмъ другимъ, случается играть смшную роль обманутыхъ мужей или быть несчастными въ домашнемъ быту своемъ. Поведеніе грамотныхъ мусульманокъ показываетъ, напротивъ, что гоненіе на грамотность женщинъ — самый пустой изъ многочисленныхъ пустыхъ предразсудковъ мусульманскихъ, онъ сильне другихъ предразсудковъ, потому-что ‘правоврнымъ’ нравится имть безграмотныхъ женъ и потому также, что чрезвычайно поддерживается муллами, которые, какъ сами они утверждаютъ, имютъ на то свои религіозныя основанія.
Кром безграмотности, воспитаніе, которое даютъ мусульманскимъ двочкамъ, заключаетъ въ себ еще одинъ важный недостатокъ, гибельный въ нравственномъ отношеніи. Мусульмане и мусульманки имютъ неосторожную слабость не скрывать отъ дочерей своихъ тхъ подробностей брачной жизни, которыя у всхъ образованныхъ народовъ составляютъ для дтей нжнаго возраста предметъ, недоступный ихъ юному любопытству.
Еще въ самомъ нжномъ возраст, когда у насъ дитя думаетъ только объ игрушкахъ и воображеніе его не выходитъ изъ предловъ дтскихъ забавъ, мусульманка начинаетъ уже не только догадываться, но даже разсуждать о предметахъ, остающихся у насъ неизвстными даже и для взрослыхъ двицъ. По достиженіи девятилтняго возраста, когда двочк пріискиваютъ жениха, она бываетъ уже до такой степени посвящена во вс тайны брачной жизни, что ея не удивитъ и не озадачитъ никакая новость, никакая перемна въ ея состояніи, неразлучная со вступленіемъ въ замужство, вс ожидающія ее обязанности супружества заране уже извстны ей.
Родители нисколько не пугаются этого слишкомъ-ранняго развитія дочерей. Они и не думаютъ ничего скрывать отъ нихъ, сами шутятъ съ ними надъ этими предметами, съ любовью и умиленіемъ слушаютъ разныя наивныя замчанія ихъ и выходки, вс ихъ дтскія шуточки на этотъ счетъ со смхомъ и удовольствіемъ разсказываются роднымъ и знакомымъ, какъ доказательства живости воображенія и остроумія ребенка, чмъ эти, такъ-называемые, признаки остроумія бываютъ грязне, тмъ считаются забавне и миле. Сидя въ кругу семейства, въ припадк умилительной нжности къ дочерямъ своимъ, персіянинъ очень-часто отпускаетъ самыя грязныя шутки насчетъ ихъ будущности, очень любитъ подшучивать надъ тмъ, что он, вроятно, будутъ самаго сквернаго поведенія, и при этомъ нисколько не стсняется называть вс вещи настоящими именами, а дочерямъ своимъ давать прозвица, принадлежащія тому роду женщинъ, о которыхъ въ печати упоминается только посредствомъ оговорокъ. Двочки, наслушавшіяся такихъ шуточекъ, переносятъ ихъ и въ свои дтскіе разговоры, въ ихъ ребяческомъ лепет отражаются, какъ и должно быть, бесды родителей. При прозд по улицамъ въ Персіи, европейцу случается слышать въ разговорахъ малолтнихъ двочекъ такія вещи, что если этотъ европеецъ скромный, благовоспитанный юноша, то онъ непремнно покраснетъ. Въ ссорахъ своихъ двочки награждаютъ другъ друга такими эпитетами, которые у насъ можно слышать только изъ устъ непрекраснаго пола, разгоряченнаго виномъ или озлобившагося до неистовства. Если двочка персидская назоветъ виновницу дней своихъ, даже въ лицо, какимъ-нибудь грязнымъ, постыднымъ для женщины именемъ, то это очень-рдко ставится ей въ вину, родители ея, побольшой-части любуются на эти признаки остроумія въ ихъ дочери.
Я думаю, что ненужно распространяться о вліяніи такого воспитанія на нравственность женщины, изъ всего сказаннаго легко можно сдлать самые поучительные выводы объ этомъ предмет. Но, не говоря уже о нравственности, можетъ ли хоть какое-нибудь чувство изящнаго сохраниться въ душ женщины, воспитанной такимъ образомъ? Вотъ какимъ воспитаніемъ приготовляются обитательницы тхъ гаремовъ, о которыхъ существуютъ еще въ Европ такія восторженныя понятія! Какихъ же удовольствій можно ожидать въ кругу женщинъ, которыя съ самой ранней молодости привыкли не стыдиться никакихъ словъ, которыхъ уши еще въ нжномъ возраст освоились съ самой незастнчивой терминологіей, въ кругу женщинъ, самымъ воспитаніемъ лишенныхъ своего лучшаго украшенія — стыдливости?
Когда двочка начинаетъ подростать и приближаться къ двичьему возрасту, то ея воспитаніе дополняется задушевными разговорами съ дражайшей родительницей, которая беретъ на себя какъ-можно-скоре и притомъ окончательно растолковать своей дочери назначеніе ея. Молодой мусульманк излагаются тутъ надежды, которыми родители утшали себя при самомъ рожденіи ея, надежды, состоящія въ томъ, что она современенъ выйдетъ замужъ, разумется, на выгодныхъ условіяхъ для себя и для нихъ, а затмъ родитъ нсколькихъ мусульманъ, что будетъ чрезвычайно-пріятно пророку и что поставится ей въ важную заслугу передъ религіей. Другаго назначенія для нея въ жизни не существуетъ, а потому ей ни о чемъ больше и не говорятъ, даже наставленія, получаемыя ею отъ матери, все вертятся около этихъ надеждъ насчетъ ея будущности.
Около этого же времени, то-есть когда двочка приближается уже къ девятилтнему возрасту, ей начинаютъ пріискивать жениха. Поспшность, которую въ этомъ случа обнаруживаютъ родители, извиняется существующими на мусульманскомъ Восток понятіями и обычаями. Выдать двочку замужъ тотчасъ посл достиженія ею девятилтняго возраста, ставится родителямъ въ большую заслугу и передъ религіей и передъ приличіями общества. Чмъ доле дочь ихъ сидитъ въ двицахъ посл этой эпохи въ ея жизни, тмъ боле ей безчестія, тмъ боле укора ея родителямъ въ небреженіи объ участи ихъ дтища, какъ-будто длятого только и рожденнаго, чтобъ, въ свою очередь, поскоре дать жизнь двумъ или тремъ мусульманамъ и тмъ увеличить число и силу поклонниковъ ислама. Если она не выйдетъ замужъ до двнадцати лтъ, то уже считается очень-засидвшеюся невстою и длается предметомъ насмшекъ и эпиграммъ. Кром религіозныхъ чувствъ и общественнаго мннія, заботливость родителей подстрекается еще и разсчетомъ: свадьба дочери не только имъ ничего не стоитъ, но даже, какъ будетъ объяснено ниже, приноситъ имъ небольшія выгоды. Иныя изъ нихъ, чтобъ предупредить стыдъ видть дочь свою хоть сколько-нибудь времени незамужнею посл девятилтняго возраста, простираютъ свою заботливость дотого, что объявляютъ ее невстою и даже соединяютъ ее съ кмъ-нибудь свадебнымъ контрактомъ прежде этого возраста. Хотя она остается еще, до достиженія положенныхъ лтъ, въ дом родительскомъ, подъ присмотромъ отца и матери, и жизнь ея продолжаетъ быть жизнью двицы, но тмъ пемене нареченный мужъ ея можетъ уже видать ее. Новобрачные на Восток не цалуютъ ручекъ у супругъ своихъ: это считается унизительнымъ для мужчины. Иногда лица, соединенныя свадебнымъ контрактомъ, оба бываютъ еще въ самомъ нжномъ дтскомъ возраст, въ такомъ случа имъ позволяется уже играть вмст.
Эти преждевременныя бракосочетанія, хотя очень-нердкія, по составляютъ еще постояннаго правила. Настоящая эпоха вступленія въ бракъ для мусульманки все-таки относится къ девятилтнему возрасту.
Первая перемна въ жизни мусульманской двочки, какъ только по возрасту своему длается она невстою, заключается въ обязанности закрывать лицо. Персіянки употребляютъ для этого чадру и рубендъ. Чадра {Покрывало это бываетъ или блое, или темносинее, въ провинціяхъ Персіи мусульманки одинаково носятъ какъ т, такъ и другія, но въ столицахъ и въ большихъ городахъ блыя чадры въ употребленіи только у армянокъ, или у женщинъ низкаго класса. Женщины хорошихъ семействъ являются на улицахъ не иначе, какъ въ темносинихъ покрывалахъ. Существуютъ еще чадры пестрыя и клтчатыя, но он составляютъ исключительную принадлежность старухъ, да и то только по деревнямъ.} — покрывало, которымъ женщина окутываетъ станъ, голову и часть лица, но къ нему присоединяется еще рубендъ, закрывающій глаза, носъ, рогъ и подбородокъ. Рубендъ — продолговатый кусокъ полотна, прикрпленный къ чадр около висковъ, нижній конецъ котораго персіянка держитъ въ рук подъ чадрою. Посреди его находится частая ршетка, состоящая изъ прорзей въ полотн, обрубленныхъ нитками. Сквозь эту ршетку женщина можетъ дышать и видть всхъ, но ея никто не видитъ, даже обликъ лица ея совершенно закрытъ отъ постороннихъ глазъ.
Персіянк, какъ и всмъ вообще мусульманкамъ, поставляется въ обязанность закрывать при выход изъ дома нетолько лицо и изгибы стана, по даже цвтъ обыкновенныхъ одеждъ своихъ, въ которыхъ она можетъ являться только передъ мужемъ, или передъ лицами, допускаемыми въ сокровенное мсто мусульманскаго дома безъ установленныхъ предосторожностей, но близкому родству, или по давнишнему знакомству ихъ съ семействомъ. Съ этою цлью, кром чадры, надваетъ она еще одноцвтные съ чадрою широкіе шальвары, поверхъ домашнихъ башмаковъ и многочисленныхъ разноцвтныхъ шальваровъ, надтыхъ одни на другіе. Но боле всего должна она скрывать лицо свое. Лицо женщины на Восток можно видть только, или въ деревняхъ, гд обычай этотъ соблюдается не такъ строго, какъ по городамъ, или когда сильный втеръ сорветъ чадру съ головы и выдернетъ рубендъ изъ рукъ ея. Разумется, такіе случаи бываютъ только съ хорошенькими женщинами, женщины безобразныя или старыя бываютъ гораздо-осторожне: он обыкновенно такъ крпко держатъ рубендъ, что никакой ураганъ не вырветъ его изъ рукъ ихъ. Степень осторожности женщинъ въ этомъ случа зависитъ также и отъ того, бываютъ ли он одн, или въ обществ подругъ. Когда женщина уврена, что некому подмтить ея продлки, она всегда почти найдетъ случай показать свое личико, если же при ней находятся подруги, могущія позавидовать ея удовольствію, въ которомъ он и себ рады были бы не отказать, то она заботливо старается соблюсти обычай восточной скромности, и такъ крпко держитъ рубендъ, какъ не удается и самой безобразной старух.
Двочка, надвшая чадру и рубендъ, считается уже вполн невстою, и свахи, ремесло которыхъ такъ развито у всхъ народовъ, начинаютъ бгать изъ дома въ домъ, пріискивая ей жениха. Въ стран, гд многоженство нетолько дозволено, но даже поощряется закономъ, въ женихахъ не можетъ быть недостатка.
Не всякій мусульманинъ въ-состояніи пріобрсти и содержать по нскольку женъ, но одну жену онъ долженъ имть непремнно, это поставляется ему въ обязанность передъ религіею. Мухаммедъ такъ заботился о распространеніи числа своихъ послдователей, что обязанность имть жену и дтей сдлалъ для нихъ первымъ долгомъ. У мусульманъ даже есть поврье, что если кто изъ нихъ ведетъ безбрачную жизнь, то земля, на которой онъ спитъ одинокій, каждую ночь приноситъ жалобу Богу. Для людей достаточнаго класса исполненіе этой обязанности весьма-легко, и они исполняютъ ее тотчасъ по достиженіи пятнадцатилтняго возраста: оно бываетъ нсколько-затруднительне для людей недостаточныхъ, по причин издержекъ, въ которыя вовлекаетъ свадьба, стоющая на Восток очень-дорого, какъ это будетъ объяснено ниже, но одушевляющее ихъ желаніе имть поскоре жену бываетъ такъ сильно, что они скоро преодолваютъ вс препятствія, употребляя первыя деньги, которыя имъ удастся заработать, на этотъ похвальный въ религіозномъ отношеніи и вмст съ тмъ очень-пріятный для нихъ предметъ. Они съ самаго малолтства только о томъ и думаютъ, какъ бы поскоре обзавестись женою. При первомъ вступленіи въ свтъ молодой мусульманинъ бываетъ чуждъ и видовъ честолюбія и заботъ объ устройств своей будущности, вся дятельность и вся заботливость его бываетъ направлена къ одной цли — женитьб. При такихъ условіяхъ неудивительно, что онъ скоро успваетъ припасти средства, необходимыя для перехода изъ жизни холостой въ жизнь семейную. Родители также стараются помочь ему въ этомъ дл, ихъ къ тому обязываетъ долгъ религіозный, покуда они не дали ему жены, до-тхъ-поръ воспитаніе его считается неконченнымъ, а родительскія обязанности ихъ невыполненными. Дальнйшій наборъ женъ, которыми дтищу ихъ вздумается населить свое жилище, до нихъ не касается, но въ пріобртеніи для него первой сожительницы они непремнно обязаны принять участіе но мр силъ и возможности.
Разумется, не одно только религіозное чувство влечетъ мусульманъ къ женитьб, если они женятся ране насъ и такъ хлопочутъ имть побольше хорошенькихъ женъ, то весьма-много дйствуетъ тутъ чувственность, а въ-особенности господствующій на мусульманскомъ Восток образъ жизни. Мусульманская религія такъ неумолимо, строга ко всякаго рода увеселеніямъ, и общественная жизнь такъ мало развита между ея послдователями, что дйствительно для правоврнаго не остается никакихъ другихъ наслажденій, какъ только удовольствіе имть около себя побольше красивыхъ женъ. Поневол приходится ему все почти состояніе свое тратить на украшеніе и содержаніе женъ, наложницъ и невольницъ да на увеличеніе числа ихъ, вотъ почему сколько бы на мусульманскомъ Восток ни уродилось женщинъ, всегда найдутся желающіе разобрать ихъ по своимъ гаремамъ. Свахамъ трудно сбывать только однхъ безобразныхъ, а сколько-нибудь смазливую двочку легко пристроить.
Кром обычая имть по нскольку женъ, сбыту невстъ на Восток способствуетъ и безконечная продолжительность того возраста, въ который мусульмане позволяютъ себ обзаводиться новыми сожительницами. Достаточный мусульманинъ почти до самой смерти продолжаетъ тшить себя этими перемнами въ домашнемъ быту. Престарлость лтъ нисколько не стсняетъ его въ этой прихоти. Очень-часто семидесяти и семидесяти-пяти-лтніе старики берутъ въ замужество десяти или одиннадцати-лтнихъ двочекъ, публично объявляя, что длаютъ это единственно длятого, чтобъ чрезъ сожительство съ молодою женою помолодть самому. Общество смотритъ на эту прихоть чувственнаго старика, какъ на дло самое обыкновенное, и дйствительно случается видть, что престарлый мусульманинъ, женившись на молоденькой, хорошенькой жен, становится гораздо-живе и бодре, чмъ былъ прежде, и живетъ гораздо-доле, чмъ можно было предполагать, судя по дряхлости его до женитьбы.
Когда заботливыя свахи пріискали двочк жениха, начинаются переговоры между родителями двухъ сторонъ. Сходство возрастовъ или взаимное расположеніе жениха и невсты нисколько не принимаются въ разсужденіе. Взаимнаго расположенія между ними почти и не можетъ быть. До вступленія въ бракъ они не видятся никогда. Если жениху и удается видть свою невсту, то разв только, когда сами родители, какъ-будто безъ всякаго намренія, даютъ ему возможность видть лицо ихъ дочери, придавая этому видъ совершенной случайности. Это бываетъ въ тхъ случаяхъ, когда родители хотятъ сдлать изъ красоты своей дочери приманку для богатаго жениха и поощрить его къ подаркамъ и другимъ выгоднымъ для нихъ издержкамъ но сватовству. Двица, конечно, можетъ видть лицо своего жениха, слышать его рчи и даже судить о его нравственныхъ достоинствахъ, но и съ ея стороны нельзя предполагать какого-нибудь предпочтенія въ пользу того или другаго изъ молодыхъ людей. Женщина получившая воспитаніе такого рода, какъ разсказано выше, неспособна къ нимъ, ей и въ голову не пріидетъ подумать, что она росла и хорошла не длятого, чтобъ отдать себя первому выгодному жениху, человку, вовсе для нея чуждому, неимющему на нее другихъ правъ, кром правъ его каприза, подкрпленнаго выгоднымъ для родителей договоромъ. Мысль, что право на жизнь и мсто въ ряду живыхъ существъ даны ей не безусловно, а съ обязательствомъ приготовить въ своей особ пріятную игрушку для правоврнаго, которому вздумается на ней жениться, проникаетъ весь взглядъ ея на свою судьбу и назначеніе, и руководитъ ея ршительностью. Сладкой мечт о томъ, что, составляя счастіе другаго, она и сама иметъ право на счастіе, неоткуда и закрасться въ ея молодую голову. Если же она не въ-состояніи сознать даже правъ своихъ, какъ живаго существа, одареннаго волею, то какъ должны быть далеки отъ ея воображенія разныя романическія грезы, часто-тревожащія душу всякой другой женщины, когда дло идетъ о соединеніи судьбы ея съ судьбой другаго!
Романовъ по случаю супружества на Восток не бываетъ, или покрайней-мр они составляютъ очень-рдкія исключенія, дло о вступленіи въ бракъ начинается съ самаго положительнаго вопроса — о деньгахъ.
У насъ большею-частью водится, что двушка, выходя замужъ, должна принести съ собою хоть что-нибудь въ приданое, если не деньгами, то по-крайней-мр вещами. На Восток длается наоборотъ, хотя жен не запрещается имть разнаго рода собственность, но женихъ не получаетъ отъ невсты средствъ къ улучшенію своего быта, а, напротивъ, онъ долженъ, по-мр-возможности, обезпечить будущность своей жены, предоставивъ въ ея пользу извстную сумму, которую она получаетъ или по смерти его, или въ случа развода. Онъ какъ-будто покупаетъ жену. Нтъ сомннія, что обычай этотъ основывается на первоначально-существовавшемъ обыча пріобртать жену за деньги какъ товаръ, за который платилось тмъ дороже, чмъ онъ былъ привлекательне по своимъ вншнимъ достоинствамъ. Впослдствіи времени, вроятно, съ смягченіемъ нравовъ, этому торгу данъ видъ контракта. Въ этомъ вид существуетъ брачный союзъ между мусульманами и въ настоящее время. Но, несмотря на то, что первоначальная грубость торга красотою скрыта теперь для женщинъ въ боле-приличныхъ формахъ свадебнаго контракта, существующее и понын на мусульманскомъ Восток общественное мнніе объ этомъ предмет продолжаетъ поставлять невстамъ въ непремнную обязанность выходить замужъ неиначе, какъ для денегъ. Люди, исповдующіе это мнніе, никакъ не могутъ представить себ, чтобъ женщин позволялось имть сердечную привязанность къ мужчин, чтобъ она могла, при выбор жениха, оказать нжное предпочтенье тому или другому молодому человку, единственно по влеченію сердца. Если она позволитъ себ такое увлеченіе, если она отдастъ себя любимому человку, не выговоривъ себ суммы, соотвтствующей ея положенію въ обществ, или ея личнымъ прелестямъ, красивому лицу, прекрасному стану, округлости и дородности формъ, которыя такъ дорого цнятся восточными женихами, то она покроетъ себя на вкъ безчестіемъ и никогда общественное мнніе не забудетъ, что, вступая въ бракъ, она отдала себя даромъ. Подобныя замужства преслдуются на Восток еще большимъ презрніемъ, чмъ у насъ на Запад торговля своими прелестями. Мусульмане мало горюютъ, если узнаютъ, что дочь ихъ, вышедшая замужъ за богатаго человка, несчастна, но они никогда не простятъ ей, если она, обманувъ ихъ бдительность, выйдетъ замужъ за человка бднаго, который не въ-состояніи купить ея прелестей за дорогую цну. Самолюбіе ихъ, оскорбленное этимъ поступкомъ дочери, и безпрестанно раздражаемое насмшками родственниковъ и знакомыхъ, не оставляетъ ихъ въ поко до самой смерти. Знатность и богатство родителей нисколько не устраняютъ этого торга, напротивъ, только увеличиваютъ претензіи: чмъ богаче невста и чмъ она знатне по происхожденію своему, или по политическому всу родителей, тмъ дороже обойдется жениху счастье обладать ея прелестями. Даже при женитьб на дочери или сестр шаха, счастливецъ, получающій ея руку, долженъ выразить свое удовольствіе пожертвованіемъ въ ея пользу значительной суммы, кром-того, онъ долженъ еще осыпать подарками всю родню ея и преподнести драгоцнные пишкеши {Пишкешами называются въ Персіи подарки, подносимые шаху или знатнымъ вельможамъ отъ подданныхъ или подчиненныхъ, но случаю празднествъ, торжествъ, или просто съ цлью выманить себ какую-нибудь милость, или назначеніе на доходное мсто.} самому шаху.
Когда согласіе на бракъ получено свахами отъ обихъ сторонъ, он обыкновенно тотчасъ же сводятъ будущихъ родственниковъ для переговоровъ объ условіяхъ брака. Тутъ начинается въ полной форм торгъ, со всми замашками и хитростями обыкновенныхъ торговъ. Родители и даже сама невста обыкновенно стараются запрашивать подороже, нарочно назначаютъ такія суммы, которыхъ женихъ не въ-состояніи внести въ свадебный контрактъ, а женихъ, или представляющіе его при переговорахъ родственники, упрашиваютъ о пониженіи требуемой суммы и длаютъ, разумется, для начала самыя умренныя предложенія, предоставляя себ повышать ихъ мало-по-малу впродолженіе торга. Они представляютъ, что женихъ, наслышавшись о красот невсты отъ видвшихъ ее родственницъ, влюбленъ въ нее по-уши, что онъ чрезвычайно дорожитъ честью породниться съ такимъ знатнымъ домомъ, но что положеніе его финансовъ не позволяетъ ему внести въ свадебный контрактъ назначенной родителями невсты суммы, хотя, для достиженія страстно-желаемой имъ цли, онъ готовъ былъ бы пожертвовать всмъ своимъ состояніемъ, готовъ, просто, идти въ огонь и въ воду. Эти переговоры иногда тянутся впродолженіе нсколькихъ засданіи, родители вступающихъ въ бракъ, или ихъ повренные, по нскольку разъ расходятся, объявляя переговоры прерванными, и потомъ опять собираются, подъ какимъ-нибудь благовиднымъ предлогомъ, или вслдствіе чьего-нибудь посредничества — и торгъ возобновляется. Мало-по-малу, торгующіеся съ обихъ сторонъ длаются мягче-и-мягче, одна сторона начинаетъ понижать свои претензіи, а другая становится щедре, итакъ, сближая постепенно цифры своихъ требованій, они сходятся на какой-нибудь сумм и, выпивъ шербету (то-есть воды съ сахаромъ, которая на Восток въ торжественныхъ случаяхъ замняетъ шампанское) посылаютъ за муллой для составленія свадебнаго контракта.
Контрактъ этотъ заключаетъ обыкновенно только хвалу Аллаху, покровительствующему бракамъ правоврныхъ, имена вступающихъ въ бракъ да сумму, которую должна получить жена отъ мужа или изъ имнія его, въ случа развода съ нимъ, или смерти его. Актъ отдаютъ въ руки самой жен и она хранитъ его, какъ драгоцнный вексель. Обычай этотъ, какъ и всякій согласится, иметъ своего рода хорошую сторону, потому-что въ немъ заключается обезпеченіе для будущности беззащитной женщины, но хорошая сторона его значительно помрачается тмъ, что не всегда актъ, полученный женою отъ мужа, приноситъ ей ту выгоду, для которой она ршилась выйдти замужъ. Рдки случаи, чтобъ жены дарили эти документы мужьямъ своимъ въ припадк нжности, но весьма-нердки бываютъ такого рода продлки, что мужъ тотчасъ посл брака, отложа въ сторону вс нжности, начинаетъ поступать съ женою такъ, что бдненькая сама отдаетъ ему въ руки свадебный контрактъ и черезъ то отказывается отъ всякихъ претензій на мужа, чтобъ только избавиться отъ корыстолюбивыхъ его преслдованій.
Издержки по женитьб не ограничиваются однимъ внесеніемъ выговоренной суммы въ свадебный контрактъ: тотчасъ посл контракта женихъ долженъ зарекомендовать себя новой родн богатыми подарками, смотря по состоянію своихъ финансовыхъ средствъ.
Первый подарокъ длается матери невсты. Онъ называется шир-бега (цна молока) и считается какъ-бы выраженіемъ благодарности жениха за материнскую заботливость о воспитаніи и сохраненіи невсты. Но эта благодарность не оставляется на произволъ жениха, напротивъ, право матери на полученіе шир-бега при выход дочери замужъ, считается священнымъ и никакой женихъ не можетъ уклониться отъ этого знака вниманія къ ней. Очень-часто случается, что мать, еще прежде заключенія свадебнаго контракта, впередъ выговариваетъ себ въ вид шир-бега извстную сумму.
За подарками родственникамъ идутъ подарки самой невст. Какъ бы ни былъ бденъ женихъ, онъ долженъ подарить ей нсколько паръ платьевъ, чтобъ она пришла къ нему въ домъ не въ одежд, полученной отъ родителей, а въ плать, подаренномъ отъ жениха. Богатые люди всегда дарятъ своимъ невстамъ, кром драгоцнныхъ камней и кашмирскихъ шалей, безмрное количество разной одежды, такъ-что однихъ шальваръ {Въ Персіи женщины юбокъ не носятъ, ихъ замняютъ широкіе шальвары, юбки же носятъ только танцорки.}, которыхъ мусульманки надваютъ заразъ по нскольку, бываетъ иногда боле ста.
Но такъ-такъ вс эти обряды вынужденной щедрости, которые долженъ выполнить женихъ, прежде вступленія въ полное обладаніе купленною имъ красотою, относятся собственно къ церемоніалу женитьбы {Церемоніалъ этотъ чрезвычайно-длиненъ и затйливъ, въ немъ столько разныхъ правилъ и обычаевъ, что онъ можетъ составить предметъ особенной статьи, но о положеніи женщины на Восток изъ него такъ мало можно сдлать выводовъ, что здсь его описаніе было бы совершенно-лишнимъ.} и слишкомъ-далеко отвлекли бы насъ отъ главнаго предмета статьи, то я не стану входить въ подробности церемоніала и обращусь къ изложенію судьбы мусульманки въ разныхъ эпохахъ ея жизни.
Между временемъ заключенія свадебнаго контракта и такъ-называемымъ аруси, то-есть вступленіемъ новобрачной въ домъ мужа, или настоящею свадьбою въ собственномъ смысл, проходитъ иногда нсколько мсяцевъ, по-крайней-мр эти два событія никогда не слдуютъ одно за другимъ непосредственно. Все это время новобрачные видаются, какъ это упомянуто выше, хотя неявно, по каждый день, или, лучше сказать, каждую ночь, потому-что видаться имъ днемъ считается дломъ неприличнымъ. Персіяне избгаютъ этого, опасаясь навлечь на себя насмшки.
За невстою строго наблюдаетъ мать, или, лучше сказать, она такъ хорошо приготовляетъ свою дочь наставленіями, что всякое наблюденіе за нею бываетъ почти излишне. Хитрая персіянка, какъ бы ни была она молода, при выход замужъ, глубоко проникается совтами виновницы своихъ дней, и ни на секунду не забываетъ, что изъ этой непродолжительной эпохи можно ей извлечь важную пользу для своей будущности. Важничая надъ своимъ женихомъ, она находитъ средства пріучить его къ дорогой оцнк счастія обладать ею, она узнаетъ его характеръ и заране обдумываетъ вс т хитрости, въ которыхъ будетъ имть большую нужду въ семейномъ быту. Эти хитрости для мусульманки необходиме, чмъ для всякой другой женщины: мусульманскіе мужья нелегко поддаются вліянію жены, потому-что имютъ своего рода понятія о семейномъ быт, пріобртая жену за деньги, они требуютъ отъ нея всякой нжной уступки съ такою же настойчивостью, какъ и всякій другой покупщикъ требуетъ вещи, за которую заплатилъ извстную сумму денегъ.
Отношенія между женихомъ и невстою оканчиваются, когда женихъ сдлаетъ такъ-называемое аруси, то-есть, когда, посл длиннаго ряда пиршествъ и церемоній, новобрачную съ торжествомъ и всевозможнымъ почетомъ приведутъ къ нему въ домъ. Послдній актъ ея независимости заключается въ томъ, что, при первомъ съ нимъ свиданіи въ брачной комнат, она не начинаетъ говорить съ нимъ и не принимаетъ отъ него никакой ласки, пока онъ не положитъ передъ ней подъ коверъ такъ-называемаго пули-зири-зебанъ (слово-въ-слово: подъязычныя деньги). Никакія ласки, никакія убжденія новобрачнаго не заставятъ се прервать непоколебимаго молчанія, эту уступку мужъ непремнно долженъ купить деньгами, но въ этомъ заключается послднее проявленіе ея свободы, дозволенное обычаемъ, посл свадебнаго контракта.
Затмъ мусульманка длается полною собственностью мужа и, какъ купленная за деньги, не иметъ передъ нимъ но закону никакихъ правъ, должна покоряться безпрекословно его вол, терпливо и безропотно переносить вс притсненія и ни въ какомъ случа, даже когда длается жертвою самой необузданной жестокости, не иметъ нрава никому жаловаться и ни отъ кого не можетъ просить защиты. Ни гражданскій, ни духовный судъ не могутъ принять ее подъ свое покровительство. Родственники теряютъ всякое право заботиться объ улучшеніи ея участи, какъ-бы ни была она тяжка.
Но такого рода зависимость жены отъ мужа простирается на вс семейства безъ исключенія только по теоріи, только но общему духу мусульманскихъ узаконеній, на практик существуетъ множество исключеній. Разумется, въ простонародья этихъ исключеній не бываетъ, тамъ жена находится не только въ зависимости, но даже просто въ рабств у мужа, и ея положеніе гораздо-боле похоже на положеніе кухарки и прачки, чмъ жены, по въ класс благородномъ, гд на семейный бытъ иметъ большое вліяніе положеніе семейства въ обществ, гд такъ высоко цнятся связи семействъ между собою, гд въ дла семейныя вмшиваются иногда и политическіе разсчеты, участь мусульманки совсмъ-другая. Тамъ вступленіе въ замужство не всегда бываетъ вступленіемъ въ рабство, напротивъ, эта перемна въ положеніи благородной мусульманки бываетъ иногда началомъ совсмъ-другаго рода жизни, чмъ тотъ, который вела она до выхода замужъ. Если она съуметъ съ самаго начала хорошо поставить себя въ-отношеніи къ мужу и другимъ членамъ семейства, въ которое вступила, и если она искусно воспользуется политическимъ всомъ своихъ родственниковъ, то длается барынею, хозяйкою, которой все покоряется.
Вообще можно сказать, что слдующая затмъ судьба мусульманки, зависитъ и отъ состава семейства, въ которое ее вводятъ, и отъ того титула, съ которымъ она вступаетъ въ семейство супруга, потомучто въ мусульманскомъ семейств существуютъ жены разнаго рода и каждому разряду ихъ присвоены особенныя права, установленныя отчасти закономъ, отчасти обычаемъ, отчасти благоприличіемъ, сверхъ-того, каждому разряду назначается особенное положеніе въ семейств, и бытъ одного непохожъ на бытъ другаго. Дальнйшее повствованіе о томъ, какъ живетъ мусульманка посл замужства, ршительно невозможно безъ предварительнаго описанія мусульманскаго семейства и тхъ разрядовъ, на которые раздляются гаремныя затворницы.
Попытаемся сдлать это, принявъ за образецъ семейства персіянина, или, что все-равно, шіита, котораго бытъ составителю статьи гораздо-знакоме, чмъ бытъ всякаго другаго мусульманина, притомъ персіянина зажиточнаго, потому-что въ его-то семейств, какъ наиболе-многочисленномъ, и сосредоточиваются преимущественно характеристическія черты гаремной жизни, вс прочіе мелкіе гаремы составляютъ только снимки съ его богатаго семейнаго быта, тмъ боле близкіе къ оригиналу, чмъ достаточне персіянинъ, подражающій богачу.
По составу семейства персидскаго можно получить понятіе обо всхъ мусульманскихъ семействахъ вообще, разница тутъ небольшая. Существенное отличіе семейства шіитскаго заключается только въ томъ, что въ немъ допускаются наложницы на срокъ (сиги), о которыхъ будетъ говорено ниже.
Сверхъ такъ-называемыхъ ханумъ, барынь, вступившихъ въ супружество по свадебному контракту и носящихъ названіе зени-акди (жена, пріобртенная торжественнымъ актомъ, имющимъ силу на всю жизнь), въ мусульманскомъ обществ существуютъ еще и другія сожительницы главы семейства, хотя также законныя, но занимающія гораздо-низшую степень, чмъ такъ-нтіваемыя зени-акди. Главное мсто все-таки занимаютъ хапумы, барыни.
По обычаю, существующему, какъ у шіитовъ, такъ и у суннитовъ, каждый можетъ имть только четыре жены, связанныя съ нимъ такъ-называемымъ акдъ, то-есть пожизненнымъ свадебнымъ договоромъ. Эти-то жены, взятыя преимущественно изъ богатыхъ и благородныхъ фамилій и окружаются особеннымъ почетомъ, имъ-то собственно и присвояется титулъ ханумы, барыни. Он пользуются тмъ преимуществомъ, что для каждой изъ нихъ отводятся особенные покои, къ отдльному помщенію прикомандировывается также и особенная прислуга, состоящая изъ служанокъ и наперсницъ, такъ-что каждая ханумъ иметъ около себя какъ-бы свой особенный дворъ. Хозяйство у нея также совершенно-отдльное. Если она иметъ свои особые доходы, то распоряжается ими совершенно-независимо, не давая никому отчета, если же своихъ доходовъ у нея нтъ, то мужъ назначаетъ ей особенную сумму, на которую она и содержитъ всю окружающую ея челядь.
Это ограниченіе, опредляющее число женъ не свыше четырехъ, относится только къ барынямъ (зени-акды), а до женъ другихъ разрядовъ оно не относится, ихъ каждый персіянинъ можетъ брать къ себ въ домъ сколько душ угодно.
Мусульманская религія, руководствуясь существующимъ на Восток поврьемъ, будто многочисленность женъ въ семейств можетъ содйствовать возростанію народонаселенія, постоянно иметъ въ виду предоставить мужчин какъ-можно боле свободы и возможности обзаводиться сожительницами. Шіиты, въ духовномъ закон своемъ о брак, сверхъ женъ на всю жизнь, допускаютъ еще временныхъ наложницъ, составляющихъ середину между барынями и невольницами. Съ этими женами конктрактъ заключается также черезъ посредство муллы, но всегда на извстный срокъ и за извстную плату, которая получается женщиной или по окончаніи условленнаго срока, или при расторженіи контракта мужчиною, прежде истеченія срока сожитія. Такого рода сожительница называется сига {Сига значитъ собственно договоръ, условіе, какого бы рода ни было, но также этимъ именемъ называютъ и наложницъ, о которыхъ теперь идетъ дло въ стать.}. Срокъ сожитія позволяется постановлять не дале девяносто-девяти лтъ и не короче нсколькихъ часовъ… Въ наложницы на срокъ поступаютъ большею-частью женщины, бывшія ужь замужемъ и овдоввшія или получившія разводъ отъ своихъ мужей. Незамужнія двушки длаются сигами только въ такомъ случа, когда он сами принадлежатъ къ низкому званію, а мужчина, съ которымъ вступаютъ въ сожитіе, какой-нибудь знатный вельможа. Такъ-какъ у знатныхъ людей положенное число женъ почти всегда существуетъ налицо, то имъ и нтъ возможности взять какую-нибудь новую сожительницу, иначе, какъ подъ именемъ сиги. Да если бы у вельможи и не доставало одной изъ четырехъ женъ, то взять на эту ваканцію двушку не одного съ нимъ званія запрещаетъ ему общественное мнніе, которое нашло бы такой поступокъ предосудительнымъ для его достоинства, какимъ-то смшнымъ братаньемъ съ простолюдинами. Въ утшеніе бдной двушк, принимающей на себя званіе сожительницы временной, контрактъ съ нею заключается на девяносто-девять лтъ. Такого рода наложницы берутся часто во время путешествія, когда, напримръ, персіянину случается оставить по какимъ-нибудь дламъ мсто своей осдлости и пробыть нсколько мсяцевъ въ отдаленномъ город, то, для утшенія себя въ одиночеств, онъ обыкновенно беретъ на все время своего тамъ пребыванія сигу, а иногда и нсколько такихъ наложницъ, съ разршенія своей главной жены, а иногда и безъ вдома ея, какъ случится. Если персіянинъ находится не въ поход противъ непріятеля, и проживаетъ хотя и вдалек отъ дома, но въ мст совершенно-безопасномъ, то ему вмняется даже въ обязанность взять сигу, чтобъ не терять понапрасну драгоцннаго времени. Тутъ принимается въ разсчетъ, что, находясь поневол вдалек отъ женъ своихъ, онъ на все время разлуки съ ними сдлается безполезнымъ для увеличенія числа поклонниковъ пророка, если не пріиметъ противъ того мръ своихъ, то-есть, не обзаведется женою или нсколькими женами временными, за отсутствіемъ женъ постоянныхъ. Какъ надежный ревнитель могущества ислама, онъ долженъ постоянно имть въ помышленіи, чтобъ во время, свободное отъ длъ, увлекшихъ его на чужбину, сдлаться отцомъ новаго мусульманина, или по-крайней-мр мусульманки, потому-что, за неимніемъ мусульманина, и мусульманка на что-нибудь да годится.
Сиги берутся часто съ цлью, еще боле-унизительною. Положимъ, напримръ, что какому-нибудь вельмож нужна хорошая кухарка, или прачка, или, даже для увеселенія его въ домашнемъ быту, танцовщица, пвица, или музыкантша. Онъ тотчасъ приказываетъ своимъ людямъ отъискать такого рода женщину, и когда она бываетъ найдена, то беретъ ее къ себ, но такъ-какъ никакая посторонняя женщина, несвязанная съ нимъ контрактомъ и несоставляющая до извстной степени его собственности, не можетъ проживать въ его семейств и являться къ нему съ открытымъ лицомъ, то онъ, принимая къ себ въ домъ новую кухарку, или новую прачку, непремнно долженъ сдлать ее своею сигою. Поступившая къ нему такимъ образомъ женщина, хотя и носитъ названіе законной наложницы, но живетъ очень-часто какъ обыкновенная служанка, имющая свою особую должность. Она только исполняетъ свою обязанность, для которой взята, и никакихъ другихъ отношеній между нею и главою семейства не существуетъ. Ея присутствіе служитъ только дополненіемъ того, чего не доставало для комфорта или причудливости главы семейства.
Такъ-какъ сига — учрежденіе чисто-шіитское, несуществующее у суннитовъ, то персіяне считаютъ очень-похвальнымъ въ религіозномъ отношеніи дломъ брать какъ-можно боле такихъ наложницъ, какъ бы на зло суннитамъ и ихъ первымъ тремъ халифамъ {Абубекръ, Омаръ и Османъ, которыхъ шіиты ненавидятъ, какъ похитителей халифскаго престола у уважаемаго ими Алія.}. Взять новую сигу къ себ въ домъ, въ глазахъ персіянина, великій мусульманскій подвигъ. Когда кто-нибудь совершаетъ этотъ великій подвигъ, то про него говорятъ, что онъ хулефои селосеро диль-кебобъ микунедъ, то-есть, сердце трехъ халифовъ обращаетъ въ жаркое. Хотя въ подобномъ случа персіянинъ преимущественно передъ всмъ иметъ въ виду потшить себя обладаніемъ хорошенькой женщины, но это обстоятельство нисколько не умаляетъ ни въ его собственныхъ, ни въ глазахъ другихъ достохвальности совершеннаго имъ дла. Онъ все-таки увренъ, что пріобртеніемъ новой сиги чрезвычайно раздражаетъ трехъ халифовъ, возвеселяетъ сердце имама своего Алія и тмъ облегчаетъ себ пріобртеніе права на вчное блаженство, уготованное для правоврныхъ мусульманъ.
Какъ ни высоко цнятъ персіяне религіозное значеніе сиги, но ея свтское значеніе, ея положеніе въ семейств, несмотря на то, очень-низко. Она стоитъ обыкновенно гораздо-ниже зени-акди (жены по вчному договору), и очень-часто, какъ это сказано и выше, занимаетъ мсто простой служанки. Даже ласки ей оказывать мужъ не можетъ явно, въ присутствіи прочихъ женъ, по-крайней-мр это считается неприличнымъ, предосудительнымъ. Особенно, если въ семейств его находится какая-нибудь знатная, по своему происхожденію или богатству, жена, которая успла внушить ему страхъ и уваженіе, то продлки его съ сигами скрываются всегда подъ покровомъ таинственности, какъ-будто бы онъ имлъ дло съ своими любовницами. Тогда покорный мужъ старается каждую сигу держать не иначе, какъ подъ какимъ-нибудь благовиднымъ предлогомъ: про иную онъ говоритъ, что держитъ ее потому только, что она хорошая прачка, про другую — что она уметъ готовить какое-нибудь любимое его кушанье, иной приписываетъ талантъ пнья, другой — талантъ стучать на тамбурин, и такъ дале. Само-собою разумется, что въ такомъ случа и подарки сигамъ своимъ онъ длаетъ не иначе, какъ украдкой, подъ большимъ секретомъ, какъ-будто онъ воровалъ что-нибудь у своей главной супруги.
Кром этихъ наложницъ, въ персидскомъ семейств также, какъ въ семействахъ суннитскихъ, существуютъ еще такъ-называемыя кенизы, то-есть, невольницы, купленныя за деньги, или плнницы. Это обыкновенно бываютъ или черныя негритянки, или плнницы, отнятыя у сосднихъ иноврныхъ народовъ, потому-что одноврныя съ персіянами женщины не могутъ быть продаваемы за деньги, какъ это, не знаю почему, думаютъ въ Европ, полагая, что въ Персіи всякій можетъ покупать женъ на рынк, въ вид невольницъ. Правда, что свадьба мусульманская очень похожа на покупку невольницы, но въ ней купля скрыта подъ видомъ свадебнаго контракта, заключеннаго съ самой женщиной, какъ съ лицомъ свободнымъ, правда также, что сама двушка, выходящая замужъ, мало иметъ вліянія на условія договора и все предоставляется родителямъ ея, но и родители въ этомъ случа пользуются только положеніемъ, въ которое они поставлены относительно къ дочери самою природою, а не какимъ-нибудь правомъ продажи. Вести же торгъ шіитскими двушками, то-есть, накупать ихъ, какъ стадо невольницъ, а потомъ продавать поодиночк или гуртомъ тому, кто дастъ подороже, не дозволяется, подобный торгъ возбудилъ бы даже негодованіе между шіитами. Слухи о продаж и купл персидскихъ женщинъ могли возродиться только изъ росказней тхъ путешественниковъ, которые не съумли вникнуть въ уставы и учрежденія, ими виднныя, и не поняли огромнаго различія, поставляемаго персіянами между женщиною мусульманскою и женщиною иноврною.
На невольницъ персіяне также, какъ и прочіе мусульмане, смотрятъ совершенно какъ на вещь и обходятся съ ними не лучше, какъ съ животными. Въ старыя времена очень-много привозили невольницъ изъ Грузіи, но участь грузинокъ была несравненно-лучше, чмъ другихъ невольницъ. Во уваженіе ихъ красоты, грузинокъ персіяне длали обыкновенно своими женами. Теперь, когда для нихъ закрыта возможность получать изъ Грузіи красавицъ, они сильно вздыхаютъ о тхъ блаженныхъ временахъ, когда такъ легко было имъ населять свои гаремы хорошенькими грузинками. Исключенія, которыя были длаемы въ пользу грузинокъ, персіяне не перенесли на невольницъ другихъ націй. Положеніе ихъ всегда бываетъ самое униженное, самое несчастное.
Между невольницами самое низкое мсто занимаютъ калмычки. Он такъ безобразны, что персіяне покупаютъ ихъ только, какъ служанокъ, и больше ничего. Он цнятся довольно-дорого только потому, что имютъ репутацію врной, надежной и очень-трудолюбивой прислуги. Не имй он этого неоцненнаго для гарема достоинства, персіяне вовсе не стали бы покупать ихъ. Чрезвычайно-рдки примры, чтобъ персіянинъ имлъ дтей отъ калмычки-невольницы.
Кром невольницъ, принадлежащихъ хозяину дома, въ эндерунахъ {Энднрунъ — женская половина персидскаго дома, гинекей.} персидскихъ бываютъ еще невольницы, составляющія собственность женъ его. Жены также имютъ право владть кенизами, пріобртенными за деньги, доставшимися имъ по наслдству, или полученными въ даръ отъ родителей. Невольница жены не считается невольницею мужа, онъ не можетъ имть на нее тхъ правъ, какія иметъ на собственныхъ невольницъ, замняющихъ иногда ему женъ: вступить въ полное обладаніе ею онъ можетъ не иначе, какъ съ позволенія ея госпожи, до полученія этого позволенія, ему даже запрещается видть лицо ея, какъ женщины совершенно для него чуждой.
Вотъ составъ персидскаго семейства, описаннаго нами, какъ образчикъ мусульманскихъ семействъ вообще. Возвратимся къ описанію судьбы мусульманской женщины, когда она, посл извстнаго торжества, называемаго аруси, вступаетъ въ домъ нареченнаго мужа.
Конечно, невсегда бываетъ, что женщина, вступая въ домъ мужа, находитъ этотъ домъ уже наполненнымъ другими женами и всми тми существами женскаго пола, о которыхъ теперь шла рчь. Когда мужчина женится въ первый разъ, тогда новобрачная находитъ въ дом однхъ служанокъ, да и то купленныхъ, изъ деликатности, на ея имя, такъ-что он собственно назначаются для прислуживанія ей, а мужъ, по смыслу духовнаго закона, не монетъ даже видть лица ихъ. Наложницъ, именуемыхъ сигами, онъ, также изъ учтивости къ первой жен, старается на первое время не имть у себя въ дом: Но подобное снисхожденіе длается только для первой жены да и то ненадолго. Страсть персіянина видть себя въ многочисленномъ кругу бабья разнаго сорта скоро беретъ въ его душ верхъ надъ всми соображеніями, и не успетъ молодая жена обжиться въ дом, какъ уже онъ наполнится, подъ разными благовидными и неблаговидными предлогами, женами, сигами и служанками, набранными и накупленными со всхъ сторонъ. Поэтому, разсматривая судьбу женщины, вступившей въ домъ мужа, надобно сейчасъ уже представить ее себ въ кругу соперницъ.
Воображая женщину, поставленную въ такія обстоятельства, всякій, разумется, задастъ себ вопросъ: можетъ ли она быть счастлива при этихъ условіяхъ, какія возможны для нея утшенія, и ожидаютъ ли ее хоть какія-нибудь радости? Если задавшій себ подобный вопросъ, будетъ имть съ виду такое счастье, которое можетъ существовать для женщины образованной, или хоть сколько-нибудь очеловченной воспитаніемъ, то онъ долженъ ршить этотъ вопросъ непремнно отрицательно. При подобной обстановк совершенно-невозможно то семейное счастье, основанное на взаимной любви, хотя не чуждое чувственности, но возвышенное, облагороженное перевсомъ нравственной природы, которое доступно только для семействъ, гд женщина занимаетъ мсто, указанное самими прекрасными качествами, отъ природы ей дарованными, гд ни воспитаніе, ни положеніе ей указанное не унижаетъ женщину до степени игрушки, до степени существа, которому позволяется имть только тло, въ которомъ души почти и не предполагается.
Да мусульманка и неспособна къ такого рода возвышенному, моральному счастью. Не слдуетъ упускать изъ виду ея неразвитости, которая доходитъ дотого, что, и при всякой другой обстановк, мусульманская женщина не въ-состояніи была бы ощутить семейное блаженство, доступное женщинамъ другихъ народовъ. Это достаточно объясняется и доказывается всмъ тмъ, что до-сихъ-поръ сказано о предшествующей замужству судьб мусульманки.
Рожденіе ея встрчено родителями съ горестью обманутой надежды и ей съ самаго начала отказываютъ даже въ тхъ, неочень-то, впрочемъ, нжныхъ попеченіяхъ, которыми окружаютъ дтей мужскаго пола, первые годы ея младенчества протекли въ неопрятности, въ небреженіи, какъ только начала развиваться въ ней способность пониманія, ее окружали уже такіе предметы, такія явленія, ей слышались такіе разговоры, которые должны были уничтожить въ душ ея до послднихъ зародышей чувство изящнаго, столь необходимое для женщины, что безъ него женщина — самое ничтожное и (простите выраженіе) самое презрнное въ ряду существъ, въ образованіи ей отказано, какъ въ ненужномъ и даже вредномъ для ея пола, даже религія ей не растолкована порядочно, цль въ жизни указана ей самая жалкая — жить для тла, украшать тло, мыть его разными мылами, холить его, мазать разными красками, замужъ она выдана за деньги, и даже мысль о томъ, что она можетъ выйдти замужъ по безкорыстному влеченію сердца, была ей запрещена, какъ мысль предосудительная, полюбить своего мужа ей позволено только посл свадьбы. Если же окажется, что она не можетъ полюбить его, такъ ей предоставлено замнить любовь притворствомъ, основаннымъ на безусловномъ повиновеніи его желаніямъ, притворствомъ, къ которому она пріучена самою виновницею дней своихъ, и которое въ глазахъ мусульманскихъ мужей нетолько замняетъ любовь, но даже иногда ставится выше всякой любви. Чего же можно и требовать отъ персіянки, воспитанной такимъ-образомъ? Ясно, какъ день, что семейное счастье, какъ его понимаютъ въ Европ, невозможно для нея, она не можетъ имть о немъ даже самаго темнаго понятія. Еслибъ, по какому-нибудь чуду, она его и встртила въ семейств, въ которое ввели ее обстоятельства, такъ, наврное, не съумла бы оцнить, какъ вещь, слишкомъ для нея отвлеченную, умозрительную, созданую не для нея, а для другихъ существъ.
Но можетъ ли мусульманка, по вступленіи въ описанный выше семейный обиходъ, быть счастливою хоть по-своему? Отчего же нтъ? По-своему, многія изъ нихъ бываютъ счастливы. Счастье такъ повсемстно разлито по міру, что есть счастье и для животныхъ. Многія мусульманки, когда он хорошо накормлены, тепло и красиво одты и не терпятъ притсненій отъ своего мужа и господина, бываютъ по-своему очень-довольны судьбою. Очень-часто он доходятъ до такого нравственнаго оцпеннія, что имъ ршительно нтъ никакого дла до любви или нелюбви къ нимъ мужа, и даже нисколько не тяготятся ршительною невозможностью питать какое-нибудь нжное чувство къ такому супругу, который, по своему безобразію, или другимъ качествамъ, способенъ только внушать отвращеніе. Получая отъ него все необходимое для жизни, он не отказываютъ ему ни въ чемъ, считаютъ себя въ долгу передъ нимъ за то платье и пищу, которыми онъ, по милости своей, снабжаетъ ихъ.
Самый завидный для мусульманки, какъ шіитки, такъ и суннитки, родъ семейнаго счастья есть тотъ, который возможенъ только для женщинъ, принадлежащихъ къ какому-нибудь знатному роду, преимущественно для принцессъ крови, или благородныхъ барынь, имющихъ на своей сторон важныя для мужа преимущества богатства и связей. Мусульманка, поставленная въ такое положеніе, наслаждается счастіемъ семейнаго владычества, властью надъ мужемъ и надъ всмъ окружающимъ его составомъ семейства. При такихъ обстоятельствахъ мусульманка нисколько не стсняется религіозными постановленіями, предписывающими жен роль, совершенно-страдательную, она и знать не хочетъ ни про какія постановленія, а пользуется выгодами своего положенія безъ всякаго зазрнія совсти. Въ лиц своего супруга она инстинктивно отомщаетъ всему мужскому полу за угнетенія, которыя терпятъ прочія женщины отъ мужей своихъ, и мщеніе это бываетъ тяжко для того, кому выпадетъ на долю быть жертвою его. Мужъ длается ея почтительнымъ слугою, она не только отравляетъ его семейный бытъ, но преслдуетъ его своимъ владычествомъ и въ длахъ, касающихся до его положенія въ обществ, мшается въ каждое его предпріятіе, компрометируетъ каждый его шагъ, и если впродолженіе дня онъ позволитъ себ хоть малйшее отступленіе отъ указанныхъ ему правилъ дйствованія и поведенія, то къ вечеру, когда онъ непремнно долженъ прійдти во внутренніе свои покои, ему всегда готовится такая встрча, передъ которой вс наши семейныя сцены между сварливыми женами и угнетенными мужьями, ничего не значатъ. Если онъ и иметъ другихъ женъ, наложницъ и служанокъ, такъ это ему позволяется только подъ условіемъ, чтобъ вс он были послушными прислужницами ихъ главной барыни, и нетолько не можетъ онъ имть съ ними никакихъ нжныхъ сношеній, но горе ему, если позволитъ себ подарить которую-нибудь изъ нихъ хоть ласковымъ взглядомъ. Европейскія дамы, также иногда налагающія на мужей своихъ довольно-нелегкое иго, воображаютъ, что он довели уже теорію семейнаго владычества до высшей степени развитія, но он ошибаются: каждая изъ нихъ могла бы еще многому, въ этомъ отношеніи, поучиться у той мусульманки, которой судьба доставила возможность взять въ руки бороду своего мужа. Несчастнымъ мужьямъ, поставленнымъ въ такое положеніе, приходится даже терпть побои отъ женъ своихъ, да еще какіе побои!
Авторъ этой статьи слыхалъ про забавныя похожденія одного хана, которому постоянно суждено было терпть несчастія отъ знатныхъ женъ. Спачала онъ имлъ несчастіе быть супругомъ очень-красивой, но чрезвычайно злой ханумы, дочери богатаго и сильнаго при двор вельможи, управлявшаго тою самого областью, въ которой происходило разсказываемое происшествіе. Сколько ни хлопоталъ ханъ, чтобъ укротить сварливость своей супруги и жить съ нею въ мір и согласіи — вс старанія его оказались тщетными. Провдавъ однажды, что мужъ ея не въ-точности исполняетъ получаемыя отъ нея повелнія, она ршилась пожаловаться отцу. Строгій тестюшка принялъ противъ зятя самыя ршительныя мры. Онъ веллъ отсчитать несчастному хану дв тысячи ударовъ палками по пятамъ. Фарраши, назначенные для исполненія этого приказанія, были подкуплены злою ханшею, и потому выполнили свою обязанность съ такимъ усердіемъ, что ханъ потомъ цлую жизнь носилъ знаки ранъ на подошвахъ и икрахъ и страдалъ нестерпимою болью въ ногахъ.
Съ нимъ же впослдствіи случилось еще одно происшествіе, въ которомъ онъ опять былъ жертвою знатной жены.
Когда сварливая супруга, которой онъ обязанъ былъ двумя тысячами ударовъ палками по пятамъ, оставила его наконецъ въ поко и обзавелась такимъ множествомъ любовниковъ, что ей некогда было и подумать о муж, ханъ ршился наградить себя за долгія страданія бракомъ съ покой, молодой и хорошенькой женой. На этотъ разъ ему опять сосватали дочь одного вельможи, который хотя и не управлялъ никакою областью, но пользовался извстнымъ авторитетомъ при двор. Новая ханша была нетолько молода и красива, но, сверхъ-того, владла значительными имніями, доходъ съ которыхъ былъ такъ великъ, что она могла жить совершенно на свой счетъ, не обременяя мужа никакими издержками. Однимъ словомъ, супружество это было для хана и пріятно и выгодно во всхъ отношеніяхъ. Но счастью его помшалъ одинъ недостатокъ, открывшійся въ ханум только посл свадьбы. Она была ревнива и притомъ не такъ, какъ большая часть мусульманскихъ барынь, которыхъ ревность есть не что иное, какъ зависть къ другимъ женамъ въ подаркахъ имъ достающимся, и въ большемъ или меньшемъ почет, имъ оказываемомъ, она ревновала мужа по-своему, то-есть, любила самую особу его и не хотла ни съ кмъ подлиться любовью его. Втреному хану очень-тяжело приходилось отъ этой ревности, весьма-пріятной для его самолюбія, но за-то связывавшей его по рукамъ и по ногамъ, мшавшей разнымъ любовнымъ продлкамъ его, до которыхъ онъ былъ большой охотникъ. Онъ любилъ свою молодую ханшу, очень-часто и съ большимъ удовольствіемъ проводилъ у нея вечера, но, продолжая любить разнообразіе въ своихъ наслажденіяхъ, никакъ не могъ разстаться съ несчастною страстишкою приволокнуться и за другими. Сначала вс припадки ревности ханши ограничивались мелкими домашними сценами, потому-что ханъ умлъ хорошо скрывать свои шалости, если кое-что и доходило иногда до свднія супруги, такъ, благодаря своему краснорчію и изворотливости ума, онъ всегда успвалъ усыплять ея ревнивыя подозрнія, и это было ему нетрудно, потому-что, подозрнія основывались покуда на однихъ слухахъ.
Скоро, однакожь, представлены были положительныя доказательства его неврности, тогда нжная супруга превратилась въ неистовую фурію и злобные крики ея, огласивъ вс концы эндеруна, въ которомъ она жила, взволновали всхъ обитательницъ этого досел мирнаго жилища, со всхъ концовъ сбжалась толпа служанокъ, невольницъ и тхъ мужниныхъ наложницъ, которыя, состоя подъ покровительствомъ ханши, составляли ея свиту и принадлежали ей душой и тломъ. По знаку ханши, вся эта толпа, вооруженная разными кухонными орудіями, принадлежностями женскаго шитья, однимъ словомъ всмъ, что попало, бросилась на провинившагося мужа, которому нельзя было даже спастись бгствомъ, потому-что садъ былъ тотчасъ же запертъ на запоръ. Ханъ дорого поплатился за свою неосторожность, побои были прекращены только тогда, когда вся эта толпа, желавшая угодить госпож и благодтельниц, до-сыта натшилась надъ его несчастною особою. Избитый до-нельзя, исцарапанный когтями, оставивъ половину бороды своей въ рукахъ неистовыхъ палачей, онъ едва-едва уплелся, пылая жаждою мести. Но все мщеніе его состояло бъ томъ, что онъ пересталъ посщать половину дома, занимаемую ханшей, которую больше и не видалъ посл того. Да и для этого-то мщенія много требовалось смлости съ его стороны. Родственники ханши, оскорбленные этимъ невниманіемъ къ ней и вовсе не поставляя ей въ вину побои, которыми она наградила своего мужа, сдлались его врагами на всю жизнь, старались ему вредить на каждомъ шагу и, вроятно, впослдствіи успли-таки отомстить ему наславу.
Въ недостаточномъ класс мусульманскія женщины имютъ преимущественно то утшеніе, что мужья ихъ, не будучи въ-состояніи окружить себя нсколькими сожительницами, принуждены довольствоваться одною женою. Мусульманка чрезвычайно-довольна, когда некому съ ней соперничествовать: она привязывается тогда къ мужу и душой и тломъ, но любовь ея бываетъ какою-то безотчетною, или, просто сказать, собачьей привязанностью, которая простирается дотого, что мусульманк нравятся даже обиды и притсненія, терпимыя отъ капризовъ или вспыльчиваго характера мужа. Недостаточная мусульманка, искренно-привязанная къ мужу, способна переносить терпливо и даже безъ внутренняго, молчаливаго ропота, какіе бы то ни было побои. Побои бываютъ даже для нея пріятны: она принимаетъ ихъ за знакъ любви, за особенный родъ горячаго выраженія супружеской нжности. Когда мужъ не бьетъ любящую его мусульманку, или начинаетъ ее бить рже, чмъ прежде, она теряетъ бодрость духа, впадаетъ въ задумчивость, въ меланхолію, отсутствіе побоевъ ей кажется знакомъ того, что мужъ охладваетъ къ ней. Но стоитъ только мужу задать ей, какъ говорится, хорошую потасовку — и она о?киваетъ духомъ. Чмъ больне было для ея тла это супружеское выраженіе любви, тмъ здорове и ясне становится душа ея: она оживаетъ для счастія.
Семейное счастіе, возможное для мусульманки, вступающей въ эндерунъ съ именемъ сиги, то-есть временной наложницы, состоитъ прежде всего въ томъ, чтобъ мужъ-господинъ не обдлилъ ее въ средствахъ къ жизни, которыя онъ обязанъ ей доставлять въ уплату за пріобртенныя надъ нею права. Затмъ она иметъ въ перспектив приглянуться какъ-нибудь своему господину, пользоваться тайкомъ его ласками и точно также тайкомъ получать отъ него подарки. Если это ей не удастся, такъ она можетъ подбиться въ милость къ одной изъ четырехъ ханумъ, и черезъ покровительство и щедрость ея устроить свою будущность и свое настоящее такъ, что вс будутъ ей завидовать.
Невольницы, прислуживающія въ гаремахъ, способны къ одному только чисто-животному довольству. Быть сытой, не зябнуть отъ холода, да подвергаться какъ-можно-рже побоямъ — вотъ все, чего он добиваются и могутъ добиться. Если господину ихъ, по какому-нибудь капризу, вздумается обратить вниманіе на одну изъ нихъ и удостоить ее своей господской ласки, то это нисколько не улучшитъ положенія осчастливленной его взоромъ служанки, житье-бытье ея все-таки пойдетъ попрежнему: она все остается такою же работницею для другихъ, какъ была и прежде, права ея не увеличиваются, образъ жизни не улучшается. Особенно-жалка участь тхъ невольницъ, которыя принадлежатъ не мужу, а жен. Мусульманскія барыни обходятся съ своими невольницами еще хуже, чмъ мужья ихъ, и очень-часто доходятъ до неслыханныхъ жестокостей въ наказаніи за самые ничтожные проступки.
Хотя он сами даютъ иногда мужьямъ своимъ позволеніе видть ихъ невольницъ съ открытыми лицами и даже доходить въ обращеніи съ ними до нкоторой вольности, но горе той невольниц, на которую мужъ ревнивой супруги станетъ заглядываться больше, чмъ она позволила, или которой онъ осмлится подарить что-нибудь. Разсказываютъ, что одинъ ханъ имлъ неосторожность показать знаки слишкомъ-нжнаго вниманія молоденькой и очень-миловидной невольниц своей ханши. Это такъ озлобило завистливую ханшу, что она на другой же день собственноручно обрзала носъ, уши и губы ея счастливой, но совершенно-невинной соперниц, исполосила ей ножомъ все лицо, и въ такомъ вид показала потомъ мужу съ тою цлью, чтобъ обезображеннымъ видомъ ея истребить въ сердц мужа даже слды того пріятнаго впечатлнія, которое производило на него прежде хорошенькое личико несчастной невольницы, пострадавшей за красоту свою.
Разбирая разнаго рода способы для мусульманки быть счастливою по-своему, сообразно ея воспитанію, взгляду на жизнь и привычкамъ, съ самыхъ раннихъ лтъ привитымъ къ ея нравственной природ, нельзя не упомянуть о томъ счастіи, которое иногда находятъ молоденькія мусульманки въ супружеств со стариками, вступившими въ бракъ, какъ и выше упомянуто, съ тою единственно цлью, чтобъ оживить и согрть свою дряхлую и охладвшую отъ старости природу молодостью новой жены. При всей нелпости подобныхъ браковъ, ихъ рзкомъ несогласіи съ законами человческой природы, мусульманка, пожертвовавшая своею молодостью для оживленія послднихъ дней отцвтшаго старика, находитъ средство и въ этомъ анти-нормальномъ положеніи быть довольною своей участью. Она не можетъ любить своего мужа, но за-то мужъ старый бываетъ всегда богатымъ мужемъ, потому-что бдные старики не въ-состояніи пріобрсти молодую жену, и значительные подарки, выманиваемые у старика, которому она продала себя, могутъ совершенно-удовлетворительно восполнить для нея недостатокъ другихъ радостей супружеской жизни. Достигнуть этой цли она можетъ только посредствомъ притворства, по такое притворство очень-легко для мусульманки. Оно нисколько не можетъ казаться ей унизительнымъ и постыднымъ посл того, какъ ее съ молоду пріучили къ той иде, что красота ея создана единственно для удовольствія самаго щедраго изъ покупщиковъ женскихъ прелестей, а совсмъ не длятого, чтобъ открыть ей самой путь къ счастью, основанному на взаимной любви. Оно также не можетъ быть очень-труднымъ для нея дломъ, потому-что успхъ его облегчается нетребовательностью самихъ мужей, имющихъ свой особенный взглядъ на семейное счастіе. Недолжно думать, чтобъ престарлые мусульманскіе мужья врили въ возможность внушить нжную страсть жен, которая нсколькими десятками лтъ моложе ихъ. Они и не думаютъ ласкать себя такой несбыточной надеждой, да притомъ нисколько и не заботятся о нжныхъ чувствахъ ихъ дражайшей половины: имъ нужно только одно вншнее, чисто-матеріальное угожденіе. Пускай молодая жена думаетъ про-себя что хочетъ, да умй она только быть предупредительною и ласковою въ ея вншнихъ отношеніяхъ съ супругомъ, не отказывай ему ни въ чемъ, не оскорбляй замтною суровостью — и старый мусульманинъ будетъ вполн-доволенъ. Если онъ осыпаетъ молодую жену подарками, такъ совсмъ не потому, чтобъ считалъ угожденія, которыя ему длаются, основанными на искренней любви, а потому, что угожденія эти хорошо придуманы, ловко разсчитаны и пріятно тшатъ его страсти. Семейное счастіе всхъ неравныхъ супружествъ между мусульманами устроено на одинъ ладъ: съ одной стороны мужъ, нисколько не сомнваясь въ отвращеніи, которое внушаетъ жен, щедро награждаетъ ее за притворство, а съ другой, жена, не тяготясь ролью невольной обманщицы, считаетъ себя очень-счастливою, потому-что, въ награду за искусный обманъ, ее окружаютъ роскошною жизнью, многочисленною прислугою, дарятъ богатыми платьями, шалями и драгоцнными каменьями.
Возможность для мусульманской женщины быть счастливою на свой ладъ, несмотря на униженное положеніе, въ которомъ прекрасный полъ находится на Восток, показываетъ, что она можетъ также быть и несчастлива совершенно по-своему. Опредлить разнаго рода несчастія, встрчающіяся въ судьб ея, нетрудно, опредленіе ихъ находится уже въ самыхъ понятіяхъ ея о семейномъ счастіи. Она считаетъ себя несчастною тогда, когда ей отказывается въ томъ, чего она добивается отъ мужа, руководясь своимъ особымъ взглядомъ на жизнь. Стоитъ только припомнить пересчитанныя выше требованія мусульманскихъ женъ, смотря но положенію ихъ въ обществ и семейств, и всякій тотчасъ пойметъ, какого рода неудачи въ семейной жизни могутъ составить несчастіе мусульманки. Дло теперь въ томъ, какъ переносятъ он семейныя несчастія, постигающія ихъ вслдствіе холодности, суровости или скупости мужа ихъ и господина.
Ханумы, благородныя барыни, которыя чрезъ родственныя связи и богатство пользуются правомъ на особенный почетъ со стороны мужа, и, что главное, на отдльное помщеніе, независимое хозяйство и свой особенный дворъ, не переносятъ своихъ семейныхъ несчастій терпливо, и съ покорностью беззащитной жертвы, но принимаютъ участь пренебреженной жены неиначе, какъ посл долгой борьбы съ соперницами. Для ихъ счастья нужно прежде всего первенство надъ другими, властительство надъ цлымъ эндеруномъ: искреннее вниманіе къ нимъ мужа стоитъ для нихъ боле, чмъ на второмъ или на третьемъ план, и прежде чмъ откажутся он отъ честолюбивыхъ притязаній своихъ, счастливымъ соперницамъ долго приходится бороться съ ними.
Домъ зажиточнаго мусульманина, который, раздляя, какъ особу свою, такъ и богатство по-ровну между женами, не съуметъ извернуться такъ, чтобъ он вс были довольны и не завидовали другъ другу, бываетъ обыкновенно театромъ нескончаемыхъ интригъ и ссоръ, миръ и спокойствіе положительно невозможны въ немъ. Все народонаселеніе его раздляется на нсколько партій, смотря по числу барынь соперницъ, партій враждующихъ другъ противъ друга съ такимъ остервенніемъ, которое трудно встртить даже и между политическими антагонистами. Иногда вражда эта порождаетъ даже драки. Главное оружіе мусульманскихъ барынь — сплетни другъ про друга, скандалзные анекдоты и всевозможная клевета, которою наполняютъ он городскіе слухи такъ, чтобъ она доходила и до ушей мужа. Вря въ разнаго рода колдовства, он не пренебрегаютъ и этимъ средствомъ, и потому при двор каждой изъ нихъ всегда состоитъ множество старухъзнахарокъ, подслуживающихся своимъ барынямъ тмъ, что умютъ придумывать разныя магическія ухищренія противъ здоровья и красоты соперницъ, пытаются приколдовывать мужа или по-крайней-мр уничтожить въ немъ, посредствомъ колдовства, страсть къ другой жен-временщиц, осмлившейся отнять первенство и власть у ихъ покровительницы. Эти старухи-колдуньи длаются всегда главными наперсницами и повренными богатыхъ мусульманокъ: для нихъ нтъ секретовъ и почти вс дла проходятъ чрезъ ихъ руки. Имъ же поручается противодйствовать колдовствамъ и заклинаніямъ враждебныхъ знахарокъ, дйствующихъ въ пользу непріязненной партіи. Каждая барыня очень-хорошо понимаетъ, что если она прибгаетъ къ колдовствомъ противъ соперницъ, такъ и т не теряютъ драгоцннаго времени: и у нихъ есть колдуньи, которыя не дремлютъ въ бездйствіи. Старухи-знахарки собираютъ со всхъ сторонъ, какъ-можно-боле амулетовъ, которыми обвшиваютъ свою благодтельницу, для огражденія ея отъ злаго колдовства враговъ, безпрестанно и для той же цли подвергаютъ ея особу разнымъ предохранительнымъ заклинаніямъ, окуриваньямъ и проч. и за все это, разумется, берутъ деньги.
Все это еще не бда, продлки мусульманскихъ знахарокъ довольно-невинная вещь, потому-что отъ колдовства ихъ, какъ и отъ всхъ вообще магическихъ заклинаній, никому не бываетъ ни вреда, ни пользы. Бда въ томъ, что вс эти колдуньи бываютъ вмст съ тмъ большими искусницами въ составленіи гибельныхъ отравъ, которыхъ секретъ передается у нихъ изъ рода въ родъ. Искусство отравлять вообще чрезвычайно-развито на Восток. Ошибаются т, которые думаютъ, что кинжалъ играетъ тамъ самую важную роль, это оружіе тамъ играетъ роль второстепенную, потому-что прибгающій къ нему подвергается неумолимому закону о кровавой мести и, стало-быть, окружаетъ свою особу безчисленными опасностями, погубить врага тайною отравою и легче и безопасне, а потому этотъ способъ мщенія особенно предпочитается восточными жителями. Для женщинъ, которыя и не умютъ владть кинжаломъ, отрава еще любезне, чмъ для мужчинъ, по он не всегда прибгаютъ къ ней длятого, чтобъ посягнуть на самую жизнь счастливой соперницы, он имютъ по-большейчасти въ виду или испортить ея здоровье, или погубить во цвт лтъ красоту ея. Хотя не вс интриги мусульманскихъ соперницъ имютъ такое трагическое окончаніе, но можно сказать, что отравы въ мусульманскихъ эндерунахъ очень-нердки. Даже и о такого рода отравахъ, которыя влекутъ за собою смертные случаи, очень-часто случается тамъ слыхать. Въ этомъ отношеніи старухи-знахарки представляютъ чрезвычайно-вредную часть эндеруннаго населенія.
Мусульманки, непользующіяся исключительнымъ положеніемъ знатныхъ барынь, то-есть, жены изъ бдныхъ, незначительныхъ фамилій, сиги и невольницы не позволяютъ себ вступать въ борьбу съ мужьями или соперницами, а покоряются судьб своей безъ сопротивленія, предоставляя, однакожь, себ искать средствъ къ отмщенію въ тхъ женскихъ продлкахъ, которыя въ то же время составляютъ и утшеніе для женщинъ, обманутыхъ въ своихъ надеждахъ на семейное счастье.
Не трудно догадаться, что, при жалкомъ положеніи своемъ на мусульманскомъ Восток, прекрасный полъ иногда принужденъ придумывать для себя утшенія вн строгихъ постановленіи мусульманской религіи и даже наперекоръ этой религіи, которая предоставила мужу все, а жен во всемъ отказала. Многія, очень-многія изъ нихъ стараются заглушить въ себ досаду удовольствіями нарушенія супружеской врности, не стсняясь ни страхомъ наказанія, ни уваженіемъ къ строгимъ правиламъ ислама. Любовныя похожденія случаются на Восток точно такъ же, какъ и везд, не чаще и не рже, по-крайней-мр ужь никакъ не рже.
Для ханумъ-барынь, какъ особъ, находящихся у всхъ на виду, он трудне, чмъ для другихъ женщинъ, но эти особы, утшаютъ себя борьбою съ соперницами, и даже съ самими мужьями, находя даже иногда средства открыто мстить за оказанное пренебреженіе.
Существующій для женщинъ обычай закрывать лицо отъ постороннихъ и выходить на улицу не иначе, какъ въ чадр и рубенд, нисколько не мшаетъ мусульманкамъ находить себ любовниковъ и дйствовать такъ скрытно, что почтенный поклонникъ пророка во все это время не иметъ ни малйшей тни подозрнія насчетъ жениныхъ продлокъ, украшающихъ благородное чело его убранствомъ, столь сходнымъ съ фигурою новонародишнагося мсяца, который такъ уважаютъ мусульмане. Показать свое лицо изъ-подъ рубенда мужчин, котораго она хочетъ завлечь въ свои сти, для мусульманки очень-легкое дло: она въ глазахъ другихъ всегда можетъ придать этому видъ случайности, а когда уже достигла своей цли и завела интригу, то чадра и рубендъ служатъ гораздо-боле покровомъ, чмъ помхою для ея любовныхъ продлокъ. Женщина европейская связана отчасти тмъ, что куда бы она ни отправилась, везд она рискуетъ быть встрчена и узнана мужемъ, это неудобство не существуетъ для мусульманки, какъ только она вышла изъ своего дома: она находится подъ защитою чадры и рубенда. Ей нечего опасаться встрчи съ мужемъ: онъ можетъ встртить ее нсколько разъ на день и нетолько не узнать, но даже и не возъимть подозрній, что встрченная имъ женщина была его дражайшая сожительница. Неприкосновенность чадры и рубенда до такой степени священна, что еслибъ мужъ, встртя женщину, и подозрвалъ, что это его жена, сига или невольница, такъ и тогда онъ не имлъ бы права требовать, чтобъ она открыла передъ нимъ лицо свое, онъ долженъ продолжать путь свой, какъ-будто бы ничего не подозрвалъ. Преслдовать подозрительную женщину — не принесетъ ему никакой пользы, е!і стоитъ только войдти во внутренность какого-нибудь дома, и ревнивый мужъ долженъ остановить свои преслдованія: идти за нею въ чужой домъ ему не позволяется.
Но любовныя свиданія для мусульманокъ все-таки окружены трудностями и опасностями. Обыкновенныхъ свиданій въ обществ мусульманка не можетъ имть съ мужчинами, переписки съ любовникомъ она не можетъ вести, по причин безграмотности, поэтому сношенія съ любовникомъ, переговоры съ нимъ, черезъ которые начинаются связи и условливаются свиданія, сопряжены съ многочисленными затрудненіями. Но у мусульманокъ для всего этого придуманы свои средства. Нмой языкъ, языкъ знаковъ доведенъ между ними до высшей степени совершенства. Всякое движеніе руки, игра пальцами, разныя наклоненія головы, даже разныя положенія тла имютъ у мусульманокъ свое значеніе. Изящная мусульманская молодежь знаетъ смыслъ всхъ этихъ пріемовъ едва-ли не тверже, чмъ молитвы, установленныя Кураномъ. Мусульманкаи встртившись на улиц съ предметомъ своей нжной страсти, или находясь съ нимъ гд-нибудь въ публичномъ мст, можетъ съ нимъ объясниться, даже на дальнемъ разстояніи, вести переговоры, получать отвты, и все это самымъ незамтнымъ образомъ. Подглядыванья подругъ она не боится, потому-что старается, въ подобныхъ случаяхъ, помститься между такими, у которыхъ есть свои длишки и которымъ, стало-быть, не до нея. Мужья на Восток, какъ и везд, уступаютъ въ догадливости любовникамъ. Языка знаковъ они не понимаютъ, а если кто изъ нихъ въ старое время и зналъ его, такъ забылъ, сдлавшись степеннымъ человкомъ. Впрочемъ, еслибъ онъ и подмтилъ переговоры, такъ это не повело бы его ни къ чему: благодаря чадр и рубенду, никто не можетъ отличить въ толп жену свою отъ прочихъ женщинъ, а если онъ подмтитъ что-нибудь за чужой женой, такъ ему какое дло?
Для корреспонденціи персіянки употребляютъ вмсто писемъ особеннаго рода мшечки, въ которые кладутъ разныя зерна и смена: каждое изъ этихъ зернышекъ иметъ свое условное значеніе. Такіе мшечки любовники передаютъ другъ другу черезъ посредницъ, роль которыхъ обыкновенно берутъ на себя старухи, въ свое время сами бывшія кокетками, а подъ-старость принявшіяся за утшительное для нихъ ремесло посредничества между молодыми любовниками. Если имъ не удалось пріискать себ такой услужливой старушки, любовники подкидываютъ другъ другу эти мшечки въ условленный мста.
Но ни языкъ знаковъ, ни мшечки съ зернышками не могутъ замнить вполн грамотности. Посредствомъ этихъ уловокъ мусульманка можетъ передать своему любовнику лишь нсколько короткихъ фразъ — вотъ и все: распространиться о нжности своихъ чувствъ не существуетъ возможности для нея. Настоящей любовной корреспонденціи, которая оживляетъ и поддерживаетъ нжные романы въ другихъ странахъ, мусульманка не можетъ вести.
Мусульманскіе мужья, кажется, не понимаютъ, что образованіе и обученіе женъ грамот могло бы иногда принести имъ извстную пользу. Какъ часто случается, что грамотная европейская мечтательница, истративъ весь запасъ своихъ нжныхъ чувствъ въ романической переписк, тмъ и оканчиваетъ свою Невинную интригу и едва-начатый романъ останавливается самъ-собою, безъ всякаго преступнаго окончанія, потому только, что вся мечтательность уже израсходовалась и ея не хватаетъ на продолженіе интриги. Не рже того случается также, что нжная переписка открываетъ глаза мечтательниц, разоблачаетъ предметъ ея страсти отъ всхъ воображаемыхъ достоинствъ, созданныхъ игрою ея собственной фантазіи, и, увидавъ самаго пустаго человка въ томъ, кого такъ опоэтизировало ея воображеніе, она возвращается къ холодной дйствительности и забываетъ свои грзы. Для романовъ мусульманскихъ женщинъ такихъ невинныхъ введеній нтъ, да и не можетъ быть. Посредствомъ условныхъ знаковъ нельзя еще вести переписки: ихъ интрига почти всегда начинается прямо свиданіемъ лицомъ къ лицу, и роковое паденіе, наступающее для образованной женщины не иначе, какъ посл долгой борьбы со страстью, бываетъ для униженной необразованностью мусульманки прямою цлью ея перваго свиданія съ предметомъ страсти.
Въ выбор предметовъ своей страсти мусульманка руководится не тми чувствами любви, которыя одушевляютъ женщинъ образованныхъ. Способности оцнивать нравственныя достоинства и ставить ихъ выше совершенствъ тлесныхъ нельзя въ ней и предполагать, а потому нельзя въ ней предполагать и любви въ такомъ смысл, какъ ее понимаютъ на Запад. Природа и воспитаніе сдлали мусульманку матеріалисткою, и это качество ея нигд такъ не проявляется, какъ въ выбор любовниковъ. Мусульманка влюбляется въ красивое лицо, прекрасный станъ, а иногда, что, впрочемъ, случается довольно-рдко, въ пріятный голосъ, въ звучное пнье. Особенно-опасны для мусульманокъ безбородые юноши. Такъ-какъ на мусульманскомъ Восток люди женатые и остепенившіеся носятъ бороды и стараются носить ихъ какъ-можнодлинне, то женщинамъ бородатыя физіономіи чрезвычайно наскучаютъ, и какъ бы ни былъ красивъ собою бородатый мужчина, онъ не можетъ уже одерживать побдъ надъ женскими сердцами, это счастіе принадлежитъ исключительно молодымъ людямъ, неуспвшимъ еще обрости бородою, или тмъ изъ нихъ, которые хотя и дожили до бороды, но брютъ ее изъ щегольства. Этимъ вкусомъ мусульманокъ можно объяснить то обстоятельство, что он чрезвычайно-падки до юныхъ европейцевъ, продолжающихъ брить бороду и на Восток, разумется, не изъ щегольства передъ женщинами, а изъ неніеланія отстать отъ пріобртенной въ отечеств привычки.
Упомянувъ о томъ, что мусульманскія женщины влюбляются иногда въ прекрасный голосъ, я разскажу анекдотъ, въ которомъ мусульманка является совсмъ не такъ матеріальною, какъ прочія ея соотечественницы, а мужъ, не въ примръ прочимъ мусульманскимъ мужьямъ, ведетъ себя въ деликатномъ дл супружества гораздо-разсудительне, чмъ это водится между ними. Надобно прежде всего знать, что анекдотъ этотъ разсказывается здсь не какъ характеристика восточныхъ нравовъ, а какъ случай, довольно-рдкій на Восток, доказывающій только то, что, несмотря на всю униженность мусульманской женщины, въ ней можетъ иногда, хоть изрдка, сохраниться чувство изящнаго, и что, несмотря на всю грубость восточныхъ мужей и нелпость восточныхъ учрежденій, врожденное благородство человческой природы можетъ иногда сдлать и ихъ способными къ оцнк этого чувства.
Персидскимъ свахамъ, устроивающимъ, по-большой-части, самые нелпые и противные человческой природ браки, удалось какъ-то, между рдкими счастливыми супружествами, сладить одно, такое счастливое, что въ немъ не оставалось ничего желать для блаженства обихъ сторонъ. Мужъ и жена были оба молоды, хороши собою, имли достаточное состояніе и, что главное, любили другъ друга самою нжною и искреннею любовью. Счастливые супруги прожили нсколько лтъ въ мир и согласіи, пока, наконецъ, семейное счастіе ихъ не было помрачено самымъ неожиданнымъ образомъ. Мужъ замтилъ, что жена его съ нкотораго времени стала задумываться, чахнуть и горевать о чемъ-то, упрямо скрывая настоящую причину своего горя. Ему и въ голову не приходило, чтобъ въ ея сердц, рядомъ съ неизмнною любовью къ нему, могла затаиться какая-нибудь другая любовь. Къ-несчастью, скоро пришлось ему разочароваться. Особенное удовольствіе, которое ощущала жена его всякій разъ, какъ ей, хотя издалека, случалось слышать голосъ одного знаменитаго пвца, находившагося въ томъ же город, гд жило счастливое семейство, безпрестанное желаніе ея отъискивать случаи насладиться его пньемъ, и многіе другіе признаки уврили мужа наконецъ, что счастье его разрушено и что жена, которую онъ любилъ больше всего на свт, предалась страсти къ бродячему пвцу, извстному за отчаяннаго негодяя.
Сначала жена скрывала отъ мужа несчастную любовь, ни за что не хотла признаться въ ней и, какъ казалось, питала еще надежду преодолть ее, но когда любовь ея дошла наконецъ до предловъ самой необузданной страсти, сама открыла ему состояніе своего сердца и просила о развод, объявляя, что не можетъ уже боле составлять его счастья, а что ея собственное счастье и даже жизнь зависятъ отъ соединенія съ человкомъ, котораго чудный голосъ взволновалъ все ея существованіе, овладлъ ея сердцемъ, и денно и нощно самымъ неотступнымъ образомъ сладко звучитъ въ ея ушахъ. Просьбы, мольбы и даже угрозы мужа не могли поколебать ея ршимости, она только и кричала, что о развод, утверждая, что, въ противномъ случа, непремнно сдлается жертвою безнадежной любви и умретъ отъ чахотки. Тогда мужъ, не оскорбляя ея страсти ни побоями, ни грубою бранью, подобно другимъ азіатскимъ мужьямъ, но сердечно сожаля ее, попытался излечить ее разными развлеченіями и притомъ перемною мста жительства. Но увеселенія еще боле раздражали ее, подарки принимала она съ отвращеніемъ, дорогія платья разрывала на куски, не надвая ихъ, а драгоцнные камни бросала, подругъ, которыя приходили поразвеселить ее своимъ обществомъ, выгоняла изъ дому съ бранью, а иногда и просто въ-толчки. Нравственныя лекарства отъ любви, придумываемыя супружескою нжностью, остались безъ всякаго дйствія на нее. Перемна мста жительства также не принесла никакой пользы. Куда ни перевозили ее, везд она оставалась врна своей страсти и упрямому желанію развода съ тмъ, кого прежде такъ любила. Мужу оставалось или исполнить ея желаніе, или быть свидтелемъ смерти своей жены, которая въ-самомъ-дл начала приходить въ такое болзненное положеніе, что надо было бояться за ея жизнь. Безвыходность горя, его постигшаго, потеря послдней надежды воротить прежнее счастіе, привели мужа въ ужаснйшее отчаяніе, и что жь? когда уже все, повидимому, погибло для него, когда уже ему приходилось хоть въ петлю лзть, совсмъ-неожиданное обстоятельство указало ему путь къ спасенію, открывъ, что онъ еще не такъ несчастливъ, какъ думалъ.
Посреди жаркаго объясненія съ мужемъ, посреди града упрековъ, которыми она его осыпала, несчастная жена высказала, что не только она не нарушила еще супружеской врности, хотя прежде и обвиняла себя въ томъ, но даже не видала еще и наружности чело вка, о которомъ мечтала день и ночь. Открылось, что она была влюблена исключительно въ голосъ, а что о красот его и другихъ достоинствахъ составила себ понятіе по соображенію плнительности его голоса и того дйствія, которое восхитительное пніе его производило на ея сердце. Мужъ увидлъ, что женина страсть, отравившая все его существованіе, имла своимъ единственнымъ источникомъ излишне-раздражительное музыкальное чувство, къ которому привилась игра воображенія, создавшая образъ, никогда-непредставлявшійся въ-дйствительности глазамъ несчастной жертвы. Радостная надежда оживила его существованіе и указала на средство выпутаться изъ горестнаго положенія. Поразмысливъ хорошенько да припомнивъ наружность и разныя качества пвца, который надлалъ ему столько горя и хлопотъ, онъ увидлъ, что еще не все потеряно и что рано еще предаваться безполезному отчаянію.
Онъ тотчасъ же пересталъ огорчать жену упрямыми отказами въ развод, а, напротивъ, объявилъ, что не будетъ боле препятствовать ея счастью и дастъ разводъ, какъ только они передутъ опять въ тотъ городъ, гд проживалъ предметъ ея пламенной страсти. Затмъ онъ поспшилъ собраться въ дорогу и отправился туда, гд должна была ршиться участь жены его. Обрадованная согласіемъ мужа, она ожила, поздоровла, повеселла и, въ ожиданіи новаго супруга, сдлалась опять ласкова съ прежнимъ. Пріхавъ въ городъ, куда рвалась душа ея, она послушалась мужниныхъ убжденій не разводиться-до-тхъ поръ, покуда не увидитъ своего будущаго супруга и не познакомится съ нимъ лично. Между-тмъ, онъ устроилъ во внутреннихъ покояхъ своего дома вечеринку, на которую пригласилъ и пвца съ тмъ, чтобъ тотъ пришелъ повеселить его семейство пснями, и, вопреки мусульманскому обычаю ввелъ его въ комнату жены своей. Какъ только безутшная страдалица отъ любви вошла въ комнату и увидла пвца, о которомъ такъ давно уже мечтала, повязка спала съ глазъ ея и очарованіе ея исчезло. Глазамъ ея представилась самая отвратительная личность, какую никогда не могло нарисовать пылкое воображеніе мечтательницы. Пвецъ такъ былъ безобразенъ, что никакая мечтательность не могла бы примириться съ его физіономіей, никакая игра фантазіи не могла бы прикрасить уродливости его лица, или придать ей поэтическое значеніе, уродливая голова его поддерживалась туловищемъ неуклюжимъ, нескладно-тучнымъ, съ формами до нелпости некрасивыми. Манеры его были грубы, неотесаны и отзывались разгульною жизнью пьяницы и негодяя, съ которой онъ свыкся въ своемъ бродяжническомъ быту. Мечтательность страдалицы не устояла противъ такого безобразія. Она тотчасъ почувствовала, что не въ силахъ будетъ полюбить такого урода, несмотря на прекрасный голосъ, составлявшій поразительно-рзкую противоположность съ его наружностью.
Она оставила свои грзы, перестала приставать къ мужу съ просьбами о развод и никогда слышать не хотла о брак съ пвцомъ. Но болзнь ея сердца еще тмъ не излечилась. Несчастная женщина перестала горевать о невозможности соединенія съ тмъ, чей голосъ ей такъ нравился, но ее грызло горе, что такой прекрасный голосъ, расшевелившій самыя нжныя фибры ея сердца, принадлежалъ такому отвратительному существу. Она была недолговчна, да и впродолженіе немногихъ лтъ ея жизни, протекшихъ посл этого происшествія, мужъ не видалъ уже того счастья, которымъ наслаждался въ прежнее время, до начала роковой страсти ея къ голосистому уроду.
Посл этого эпизода я ворочусь къ семейной жизни мусульманки, чтобъ сказать нсколько словъ о томъ, какъ смотритъ большая часть мусульманскихъ мужей на продлки женъ, когда въ душу ихъ западаетъ подозрніе о безпорядочной жизни супругъ. Не-уже-ли они не ревнуютъ тогда женъ своихъ? Нтъ, ревнуютъ — да еще какъ! Не вс они ведутъ себя такъ кротко и разсудительно, какъ герой только-что разсказаннаго анекдота. Вс разсказы о подозрительности восточныхъ мужей и ихъ бшенств, когда измна ясно доказана и дло доходитъ до наказанія измнницы и сообщника ея преступленія — ничуть не преувеличены. Если мужа не удерживаетъ страхъ, или какой-нибудь разсчетъ, пресловутый восточный кинжалъ является тутъ на сцену и сцена кончается не бранью, а кровью, убійствомъ. Въ противномъ случа, ревнивецъ ограничивается побоями, и онъ долженъ быть очень-запуганъ родней жены или ея сообщника длятого, чтобъ дло обошлось одними грубыми упреками.
Но ревность мусульманина постижима только для европейца, глубоко-изучившаго Востокъ — такъ не похожа она на ревность европейскую. Когда страсть эта обуреваетъ душу европейца, то она всегда соединяется съ чувствомъ любви къ женщин, составляющей предметъ ревности. Въ душ азіатца эта страсть подозрительна, жестока, бшено-мстительна, но бываетъ часто чужда всякой любви къ женщин, ее возбудившей. Мусульманинъ, ревнуя женщину, способенъ дать ей разводъ, когда вполн отомстилъ ей побоями, и какъ-только вышла она изъ дому, перестала быть его собственностью, онъ перестаетъ думать о ней, и ему все-равно, куда бы она потомъ un пошла, хотя бы въ домъ своего прежняго любовника. Какая же тутъ любовь? Первый двигатель мусульманской ревности — свойственная всмъ азіатцамъ завистливая страсть обладать каждымъ предметомъ не иначе, какъ съ эгоистическимъ устраненіемъ всякаго посторонняго участія. Ревнуя жену свою, какъ вещь, онъ точно такимъ же образомъ можетъ ревновать свой садъ, свою землю, свою лошадь. Второй двигатель мусульмано-азіатской ревности — самолюбивая гордость, страхъ навлечь на себя насмшки. Онъ боится, чтобъ измна жены не подала повода обвинить его въ ничтожеств характера, въ безсиліи, въ неумнь внушить другимъ такую боязнь къ себ, какая нужна, чтобъ отвадить ихъ отъ посяганій на его собственность. Любовникъ жены прежде всего ненавистенъ ему, какъ человкъ, который показываетъ ему, что не боится его, ставитъ его ни во что, не считаетъ его способнымъ отомстить за оскорбленіе.
Какъ ни сильны эти двигатели въ душахъ мусульманъ, но они, по всей вроятности, не могли бы еще порождать тхъ кровавыхъ выходокъ ревности, которыя такъ часто случаются на Восток, еслибъ самъ законъ и преимущественно-существующіе тамъ обычаи не покровительствовали оскорбленному мужу до такой степени, что съ измнившей женой и ея сообщникомъ ему позволяется сдлать все, что внушитъ бшеная мстительность. Его можетъ еще удерживать месть за кровь со стороны родственниковъ умерщвленнаго, если же и этого опасенія для него не существуетъ, тогда для бшенства его нтъ никакой узды. Не существуй увренности въ безнаказанности, мусульмане, по врожденной имъ осмотрительности, непокидающей ихъ ни при какихъ порывахъ, были бы воздержне и умренне при исполненіи своей мести.
Восточныя женщины скоро старятся. Климатъ ли, раннее ли замужство, употребленіе ли косметическихъ средствъ тому виною, но къ тридцати годамъ восточная женщина совершенно отцвтаетъ, а къ тридцати-пятилтнему роковому возрасту она уже ршительно поступаетъ въ разрядъ никуда-негодящихся старухъ. Такъ-какъ женщина на Восток живетъ довольно-долго и среднее число лтъ ея доходитъ до шестидесяти, а многія проживаютъ и до семидесяти, то рано-начавшаяся старость ея бываетъ чрезвычайно-продолжительна. Въ эти годы женщин можно бы утшаться своими дтьми, но и въ этомъ утшеніи ей по-большей-части отказывается. Дочерей она выдаетъ замужъ, какъ только он подростутъ, и потомъ совсмъ ихъ не видитъ. Въ бдномъ семейств сынъ у нея отнимается очень-рано, потому-что его сейчасъ отдаютъ въ какой-нибудь промыселъ, для снисканія насущнаго хлба, а потомъ когда подростетъ, то сейчасъ же женится и, составивъ отдльное смейство, почти не видается съ матерью. Въ богатомъ класс сынъ также не находится при матери, его отнимаютъ у нея по другимъ соображеніямъ. У зажиточнаго мусульманина, какъ мы уже объ этомъ и говорили, внутренніе покои всегда бываютъ населены женщинами самыхъ различныхъ возрастовъ, такъ-что, какъ бы ни былъ онъ старъ, но въ дому у него всегда есть нсколько смазливыхъ служанокъ, наложницъ или женъ. Изъ опасенія, чтобъ сынокъ не сталъ на нихъ заглядываться, отецъ какъ-можно-ране старается взять его изъ внутреннихъ покоевъ и помстить во вншнихъ, съ какимъ-нибудь дядькою. Посл этого сыну дозволяется ходить во внутренніе покои для свиданія съ матерью никакъ не чаще одного раза въ недлю, да и то подъ присмотромъ дядьки. Впрочемъ, еслибъ даже и не существовало этихъ обстоятельствъ, такъ и тогда сынъ мусульманки не можетъ питать большаго уваженія къ матери. Онъ съ-молоду видитъ такое презрительное съ ней обращеніе, ее такъ унижаютъ всегда въ глазахъ его, и такія низкія понятія отъ самыхъ раннихъ лтъ внушаютъ ему о женскомъ пол, что мусульманинъ никогда не можетъ питать къ матери тхъ чувствъ сыновней любви, которыя питаютъ дти, рожденныя между народами, отвергающими многоженство. Можно тутъ сдлать нкоторое исключеніе относительно тхъ дтей, которыя бываютъ рождены отъ матерей богатыхъ и знатныхъ. Ихъ не отталкиваетъ отъ матери презрительное обращеніе съ ней отца, потому-что мужъ богатой и знатной ханумы обходится съ ней всегда очень-почтительно, но низкія понятія о женщин, въ которыхъ он воспитаны, дйствуютъ и на нихъ, поэтому и они, хотя и воздаютъ должный почетъ богатымъ и знатнымъ матерямъ, но сердечнаго, искренняго, вполн-сыновняго уваженія къ нимъ не питаютъ.
Судьба мусульманской женщины съ той поры, какъ она потеряла свою красоту и когда у нея отняли дтей, становится такъ безотрадна, безрадостна, что въ старости она представляетъ какое-то полумертвое существо, кое-какъ доживающее до конца своего земнаго странствованія.
Даже богатыя и знатныя ханумы впадаютъ въ самую скучную, томительную апатію, отъ которой пробуждаются только тогда, когда имъ представится случай вмшаться въ дла мужа, относящіяся до его политическаго положенія въ обществ. Он вмшиваются въ эти дла не изъ чего другаго, какъ отъ-нечего длать, а возможность подобнаго развлеченія представляется имъ, и то отъ времени до времени, только въ такомъ случа, если они успли сохранить до старости свои богатства, а знатные родственники ихъ не утратили еще своего политическаго вса. Безъ этихъ условіи, даже богатымъ и знатнымъ мусульманкамъ нтъ въ старости никакого развлеченія.
Для женъ незнатныхъ и наложниц старость не представляетъ слишкомъ печальной участи только въ такомъ случа, если он, въ період молодости, красоты и, слдовательно, извстнаго вліянія на мужа, успли выманить у него побольше денегъ и драгоцнныхъ подарковъ, и потомъ приберечь все это, какъ говорится, на черный день: тогда он и въ преклонныхъ лтахъ могутъ наслаждаться извстнаго рода довольствомъ, даже еслибъ мужъ, что очень-часто случается на мусульманскомъ Восток, выгналъ ихъ подъ старость изъ дому, какъ существа, ни на что ужь боле ему ненужныя. Эта необходимость заботиться объ обеспеченіи своей будущности въ преклонныхъ лтахъ, значительно оправдываетъ мусульманокъ въ ихъ корыстолюбивомъ поведеніи относительно къ мужьямъ, которое почти на каждомъ шагу проглядывало впродолженіе всей ихъ жизни, изложенной въ этой стать. Не позволено ли мусульманской женщин больше всего, а иногда и исключительно думать только о нажив отъ обладателя ея прелестей, когда изъ прошедшаго своего она вынесла только привычку смотрть на себя, какъ на товаръ, когда въ будущности ее ждетъ необходимость самой заботиться о средствахъ къ жизни, то-есть, жить на счетъ утраченной красоты, а въ противномъ случа, или предаться какому-нибудь тяжелому ремеслу, на которое не всякая способна, или сдлаться нищею и жить подаяніемъ, или, наконецъ, что также нердко случается, умереть отъ голода и другихъ лишеніи?
Иныя мусульманки простираютъ эту заботливость о будущемъ слишкомъ-далеко и накапливаютъ такія суммы, что подъ старость длаются просто ростовщицами. Вотъ причина, почему въ Персіи такъ часто встрчаются старухи, промышлющія ростомъ денегъ.
Женщины, ничего ненакопившія потому, что имъ не было случая накопить, или потому, что он все, нажитое молодостью, въ молодости же и прожили, пристроиваются, если у нихъ нтъ мужей, въ какомъ-нибудь чужомъ дом, платя за хлбъ услугами, на какія чувствуютъ себя способными: стряпнею, стиркою блья, колдовствомъ, знахарствомъ, деченьемъ, а иногда и просто угодничествомъ молодымъ барынямъ. Такое положеніе чаще всего достается на долю сигамъ. Переходя изъ дома въ домъ, какъ временная наложница, и оставляя при временныхъ мужьяхъ своихъ даже дтей, отъ нихъ прижитыхъ, сига остается подъ старость боле одинока, чмъ всякая другая мусульманка и, не имя своего семейства, должна поневол искать пріюта въ семействахъ чужихъ.
Т изъ нихъ, которыя и на старости сохраняютъ еще бодрость и силы, устремляютъ всю свою дятельность на сватовство. Торговавъ большую часть жизни собственною молодостью, он находятъ потомъ очень-пріятнымъ для себя занятіемъ торговать молодостью чужою, да притомъ это занятіе бываетъ для нихъ и очень-выгодно: кто не иметъ надобности въ услугахъ свахи? Такихъ старухъ на мусульманскомъ Восток множество. Он смотрятъ на сватовство, какъ на средство къ пропитанію, бгаютъ изъ дома въ домъ, пріискиваютъ жениховъ для невстъ и невстъ для жениховъ, не пренебрегаютъ также и ролью посредницъ въ любовныхъ интригахъ. Иныя предпочитаютъ даже это посредничество честному сватовству, выгоды бываютъ тутъ такъ велики, что можно забыть и страхъ побоевъ.
Т женщины, которыхъ мужья оставляютъ у себя въ дом и на время старости, проводятъ послдніе дни свои въ сплетняхъ, перессоривая по нскольку разъ въ день весь домъ. Это имъ отчасти простительно: при такомъ воспитаніи, которое он получили, и посл жизни, которую вели въ молодости, имъ нечего другаго и длать въ старости. При прозд по мусульманскимъ улицамъ, изъ-за заборовъ домовъ только и слышатся, что брани да ссоры, и громче всхъ раздается всегда пискливый голосъ старухи, породившей ссору. Бездйствіе такъ мучитъ этихъ старухъ, что въ мусульманскомъ семейств, гд есть хоть одна изъ нихъ, миръ и спокойствіе невозможны. Чего же ждать хорошаго, когда ихъ въ дом заведется нсколько? Присутствіе ихъ въ семейств такъ нестерпимо, что нельзя иногда слишкомъ обвинятъ мужей, которые выгоняютъ ихъ изъ дому, часто это длается изъ желанія покоя.
Начавъ разсказъ о судьб женщины на мусульманскомъ Восток ab ovo, доведемъ его usque ad malum.
Мусульманка по-большей-части умираетъ никмъ-неоплаканная. Мужъ не прольетъ о ней ни слезинки, онъ радуется, что съ смертью ея уменьшается число безполезныхъ нахлбницъ, или богатыхъ, но злыхъ барынь, тоже порядочно ему надовшихъ, дти отняты у нея слишкомъ-рано и успли отъ нея отвыкнуть, домашніе, окружавшіе, радуются, что избавились отъ ворчливой старухи. Женщина, оставшаяся до смерти при муж, иметъ по-крайней-мр то утшеніе, что умираетъ подъ своимъ кровомъ. Но несчастная, которая, за старостью лтъ, получила разводъ, и въ тотъ возрастъ, когда человку всего нужне покой, сдлалась бездомовною скиталицей, умираетъ тамъ, гд застанетъ ее смерть, не видя кругомъ себя ни одного роднаго лица.