СТЫДЛИВОЕ ПРИЗНАНИЕ
СТЫДЛИВОЕ ПРИЗНАНИЕ
(Фельетон)
1918 г.
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Стыдливое признание, Куприн Александр Иванович, Год: 1918
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Куприн А. И. Пёстрая книга. Несобранное и забытое.
Пенза, 2015.
Один семнадцатилетний мальчик заявил с детской прямотой о том, что он не признает власти советов. Петроградский суд приговорил его, по числу лет, к 17-ти годам каторжной работы. Это соломоново решение невольно наводит на здравую и опасную мысль: не лучше ли таить подобные мнения про себя, не делясь ими с толпою?
Мальчику еще хорошо: выйдя из рудника по окончании своего стажа, он снова вступит в жизнь цветущим мужчиною, полным сил. Одиночество, труд и тюремная дисциплина углубят и расширят его миропонимание, острожный режим воспитает его волю и убеждение. Перед ним останется еще много плодотворных лет, в которые он успеет загладить легкомысленную ошибку юности. Я завидую судьбе мальчика.
Дело другое — мы, уже прошедшие <,нрзб>,. Приговоренные за такую же тяжкую вину к нескольким десяткам лет принудительных работ, мы очень малое время проскрипели бы прикованные к тачке. Когда, через три-четыре года, мы погибнем внезапной ночной смертью, без напутствия и христианского погребения, а главное — без раскаяния и духовного исправления, которые, несомненно, пришли бы к нам, несмотря на нашу закоренелость, к концу каторжного срока, лет так сорок, пятьдесят. И не только дети наши, но и внуки, в эпоху торжества всемирного социализма, будут стыдиться своего невольного родства с нами, заматерелыми преступниками, погибшими гнусно, безраскаянно и бесславно в пучине грязного беззакония.
Поэтому я мудро не суюсь с конями на торг и не вывешиваю своего мнения на публичном назойливом плакате аршинными буквами. Но если меня притиснут в угол (все может случиться в наше лихорадочное время) и настойчиво спросят: ‘Гражданин, признаешь ли ты власть советов?’, — я отвечу без запинки, но и без торопливости: ‘Да. Признаю’.
И в этом ответе не будет ни тени лжи, криводушия или лицемерия. Признаю ли я град, дождь, извержение сопки, нашествие саранчи или гусеницы? Да, признаю. Признаю ли я, что лопнул городской коллектор и улицы были затоплены нечистотами? Признаю. Признаю ли я, что во двор ко мне забежал бешеный бык и сокрушал рогами деревья, стены, хозяйственную утварь, цветочные грядки, а я в то время, безоружный, сидел, поджавши ноги на заборе?! Признаю. И так же не мог бы я не признать всей наличности, очевидности и неотвратимости фактов, если бы в доме у меня случился пожар, во время которого все мое маленькое достояние было бы разбито, сожжено, залито водой и разворовано… Страшно, противно, досадно, жалко, позорно, — но что поделаешь? Божье попущение. Против рожна не попрешь.
Однако я знаю и такой случай. При всеобщей демобилизации готовился разойтись по домам один молодой сформированный во время войны полк. На общем собрании возник вопрос, что делать с полковыми суммами, которых оказалось около 40 000 рублей. Кто-то подал совет: поступить, как везде, раздуванить поровну, и делу крышка. Но полки, как и семьи, не все похожи друг на друга. Этот полк был дружный, не расхлябанный, с доброй закваской. Арестантский совет не прошел, а, наоборот, солдаты без особых споров и в очень короткое время пришли к единогласному заключению: полковые суммы целиком передать в учреждение, ведающее интересами солдат-инвалидов, их семейств, их сирот и вдов.
Но в этот трогательный момент к полку подлетает шикарный беззвучный ‘Пежо’, и из него выскакивает член ближайшего совдепа. ‘Не хотите деньги делить, давайте их в распоряжение совета’. ‘Не отдадим’. ‘Вы должны подчиниться решению совета’. ‘Совет нам не указ, у нас свое решение’. ‘Вы саботируете власть’. ‘Ничего с властью не сделается, не облиняет, а от своего постановления не попятимся ни на один вершок’. ‘Вы идете на помощь бывшим защитникам международной буржуазии, контрреволюции, империализма…’ ‘Нет, мы помогаем кровным братьям’. ‘Совет заставит вас отдать эти деньги’. Тут по солдатскому собранию пробежала точно волна, не то густого ядовитого смеха, не то гневного ропота: ‘Не заставит!’ ‘Немедленно сдайте оружие и патроны’. ‘Попробуй. Возьми’.
Член совдепа осекся и, захлопав глазами, на секунду примолк. Но малый он был все-таки находчивый, за что, собственно, и занимал свой высокий пост. Он вдруг закричал устрашающе: ‘По крайности, буржуи, признаете ли вы власть советов?’ Тут уж солдаты рассмеялись совсем искренно. Туча миновала. Грозовая атмосфера разрядилась. ‘Власть-то! Да, признаем, милый, признаем. Чего ее не признавать? Отвяжись только, сделай милость’. ‘Ну, то-то же, смотрите!’ — потрясло пальцем начальство и, впорхнув в автомобиль, быстро скрылось, оставив после себя облако пыли и вонь отработанного бензина.
Да. Я признаю советскую власть, и — признаю не только за страх, но и за совесть… Нужна ли мне хлебная карточка, билет на собаку, пропуск на Васильевский остров, — я иду в Совдепию (оно же и претория) как раз к назначенным 11 часам утра и жду до трех появления моего владыки, а до пяти — своей очереди. Туда же — я несу деньги в уплату странных, недоступных моему пониманию и карману налогов. Вооруженному человеку я показываю по первому его требованию мой проездной билет, паспорт, фотографию, метрику и содержимое бумажника. Подымаю, по его приказанию, руки вверх и опускаю их вниз. Беспрекословно иду за десять верст рыть окопы, презирая свой атеросклероз и порок сердца, а через неделю так же послушно иду окопы закапывать. В годовщину Брестского мира и в день равноапостольного князя Владимира я вывешиваю красные флаги, или, при нежелании или бедности, плачу 500 руб. штрафа, причем, однако, мне предоставляется утлое право именоваться контрреволюционером. Если даже мне прикажут очень убедительно, то я, безоружный, пожалуй, пойду нога в ногу с вооруженными товарищами и буду громко выговаривать слова, нет новую, похабную, походную, победную песню:
Шаг вперед, шаг назад,
Полоборот направо,
Кто буржуя догрызет,
Тому — честь и слава.
Но если меня дружелюбно и пытливо спросят, уважаю ли я эту власть, я окажусь в положении воспитанной девицы, от которой впервые домогаются признания. С потупленным взором, с яркой краской на ланитах, я пролепечу дрожащим шепотом: ‘Ах, зачем вы домогаетесь ответа? К чему слова? Разве горячие чувства нуждаются в доказательствах или клятвах? Разве выраженные словами они не простывают, подобно раскаленному углю, брошенному в снег?’ И в глазах моих никто не прочитает стыдливого признания.
Фельетон. Напечатан в газете ‘Эхо’, Петроград. — 1918. — No 9, в газете ‘Свободные мысли’. — 1918. — 25 ноября, журнале ‘Радуга’, Киев. — 2000. — No 2 (публ. М. Рыбакова).
— раздуванитъ — (жарг.) разделить награбленное.
— Совдепия — пренебрежительное наименование Советской республики, название происходит от слов: советы рабочих, солдатских, крестьянских депутатов.
— претория — (греч.) резиденция наместника, административный и политический центр страны.
Печатается по первой публикации.