Студент, Фет Афанасий Афанасьевич, Год: 1884

Афанасий Фет. Студент
 




 Поэма 

 ——————————————————————— 
 Источник: А. А. Фет. Сочинения в двух томах. М.: Худ. литература, 
 1982. Том 1. стр. 481-487. 
 Lib.ru/Классика, июль 2005 г. 
 ——————————————————————— 






  Посвящается С. П. Х-о  




 1 

 Гляжу на вас я, умница моя, 
 Как на своем болезненном вы ложе 
 Откинулись, раздумие тая, 
 А против вас, со сказочником схоже, 
 И бормочу и вспоминаю я 
 О временах, как был я молод тоже, 
 Когда не так казалась жизнь пуста,- 
 И просятся октавы на уста. 



 2 

 Я был студентом. Жили мы вдвоем 
 С товарищем московским в антресоле 
 Родителей его. Их старый дом 
 Стоял близ сада, на Девичьем поле. 
 Нас старики любили и во всём 
 Предоставляли жить по нашей воле — 
 Лишь наверху, когда ж сходили вниз, 
 Быть скромными — таков наш был девиз. 



 3 

 Нельзя сказать, чтоб тяжкие грехи 
 Нас удручали. Он долбил тетрадки 
 Да Гегеля читал, а я стихи 
 Кропал, стихи не выходили гладки. 
 Но, боже мой, как много чепухи 
 Болтали мы, как нам казались сладки 
 Поэты, нас затронувшие, все: 
 И Лермонтов, и Байрон, и Мюссе. 



 4 

 И был ли я рассеян от природы, 
 Или застенчив, не могу сказать, 
 Но к женщинам не льнул я в эти годы, 
 Его ж и Гегель сам не мог унять, 
 Чуть женщины лишь не совсем уроды,- 
 Глядишь, влюблен, уже влюблен опять. 
 На лекции идем — бранюсь я вволю, 
 А он вприпрыжку по пустому полю. 



 5 

 По праздникам езжали к старикам 
 Различные почтительные лица 
 Из сослуживцев старых и их дам, 
 Бывала также томная девица 
 Из институтских — по ее словам, 
 Был Ламартин всех ярче, как денница,- 
 Две девочки — и ту, что побледней, 
 Звала хозяйка крестницей своей. 



 6 

 Свершали годы свой обычный круг, 
 Гамлет-Мочалов сотрясал нас бурно, 
 На фортепьянах игрывал мой друг, 
 Певала Лиза — и подчас недурно — 
 И уходила под вечер.- Но вдруг 
 Судьбы встряхнулась роковая урна. 
 ‘Вы слышали? А я от них самих. 
 Ведь к Лизаньке присватался жених! 



 7 

 Не говорят худого про него. 
 С имением, хоть небольшого чину, 
 У генерала служит своего, 
 Ведет себя как должно дворянину: 
 Ни гадких карт, ни прочего чего. 
 Серебряную подарю корзину 
 Я ей свою большую.- Что ж мне дать? 
 Я крестная, а не родная мать’. 



 8 

 Жених! жених! Коляска под крыльцом. 
 Отец и дочка входят с офицером.- 
 Не вышел ростом, не красив лицом, 
 Но мог бы быть товарищам примером: 
 Весь раздушон, хохол торчит вихром, 
 Торчат усы изысканным манером, 
 И воротник как жар, и белый кант, 
 И сахара белее аксельбант. 



 9 

 ‘Вот, Лизанька, бог дал и женишка! 
 А вы ее, мой милый, берегите: 
 Ребенок ведь! Немножечко дика, 
 Неопытна,- на нас уж не взыщите’. 
 А мне ее отец:’Вы старика 
 Утешьте, вы и ей не откажите: 
 Мы с Лизою решились вас просить 
 С крестовым братом шаферами быть. 



 10 

 Ты, Лизанька, уж попроси сама, 
 Вы, кажется, друг другу не чужие, 
 Старинной дружбой связаны дома, 
 А с крестным братом даже и родные’. 
 -‘Я вас прошу’.-‘Ах, боже, дела тьма. 
 Пора и дальше, люди молодые, 
 И к тетушке мне нужно вас завесть.- 
 Так по рукам?’-‘Благодарю за честь’. 



 11 

 Горит огнями весь иконостас 
 Хрустальное блестит паникадило, 
 И дьякона за хором слышен бас… 
 Она стоит и веки опустила, 
 Но так бледна, что поражает глаз, 
 Испугана ль она, иль загрустила? 
 Мы стали цепью все, чтобы народ 
 На наших дам не налезал вперед. 



 12 

 ‘Где ж мой платок? — старик воскликнул наш.- 
 Дай мне хоть свой, отдам тебе на бале. 
 Что возишься! Да скоро ли подашь? 
 Ну, дайте вы, хоть вы бы отыскали’. 
 -‘Да не найду’.-‘Вот завели cache-cache!’ 
 -‘И у меня! И у меня украли!’ 
 -‘Обчистили? Народец-то каков!’ 
 Вся наша цепь без носовых платков. 



 13 

 Стою да мельком на нее взгляну. 
 Знать, от свечей ей томно — от угара. 
 И жалко-жалко мне ее одну, 
 Но жалко тож индейского фуляра.- 
 ‘А не такую бы ему жену,- 
 Пожалуй, что она ему не пара’. 
 Вот повели их кругом наконец, 
 И я топчусь, держа над ней венец. 



 14 

 Всё кончено. Пустеет божий храм.- 
 Подробностей уж не припомню дале, 
 Но помню, что с товарищем я там, 
 У них в дому, на свадебном их бале. 
 Стою в гостиной полусветлой сам, 
 А музыка гремит и танцы в зале. 
 Не знаю, что сказать, а предо мной 
 Давнишняя подруга молодой. 



 15 

 ‘Пойдемте вальс! Вы не хотите? Нет? 
 Но вы должны, — ведь я вознегодую… 
 Вы сердитесь за давешний ответ?’ 
 -‘Я не сержусь, я просто не танцую’. 
 -‘Ну, дайте ж руку! ссориться не след. 
 Та к сердцу ближе. Руку ту — другую’. 
 И без перчатки стала хлопотать, 
 Чтобы с моей руки перчатку снять. 



 16 

 Но тут товарищ мой влетает в дверь: 
 ‘Вот где они! Куда запропастились! 
 Вас кавалер, как разъяренный зверь, 
 Повсюду ищет. — Вы б поторопились. 
 Да ты-то что? Не кисни хоть теперь, 
 Ступай за мной, там словно взбеленились’. 
 -‘Нет, уж уволь. Тебе оно под стать, 
 Ты по полю давно привык плясать’. 



 17 

 Вот грянула мазурка.- Я гляжу, 
 Как королева средневековая, 
 Вся в бархате, туда, где я сижу, 
 Сама идет поспешно молодая 
 И говорит: ‘Пойдемте, я прошу 
 Вас на мазурку’. Голову склоняя, 
 Я подал руку. Входим, — стульев шум, 
 И музыка гремит свое рум-рум. 



 18 

 ‘Вы, кажется, не в духе?’ — ‘Я? Ничуть, 
 Напротив, я повеселиться рада 
 В последний раз. — И молодая грудь 
 Дохнула жарко. — Мне движенья надо: 
 Без устали помчимся! отдохнуть 
 Успею после, там, в гортани ада’. 
 -‘Да что вы говорите?’-‘Верьте мне, 
 Я не в бреду и я в своем уме. 



 19 

 А хоть в бреду, безгрешен этот бред! 
 Несчастию не я теперь виною, 
 И говорить о нем уже не след,- 
 Умру и тайны этой не открою. 
 Тут маменька виновница всех бед: 
 Распорядиться ей хотелось мною. 
 Я поддалась, всю жизнь свою сгубя.- 
 Я влюблена давно!’-‘В кого?’-‘В тебя!’ 



 20 

 И мы неслись под пламенные звуки, 
 И — боже мой — как дивно хороша 
 Она была! и крепко наши руки 
 Сжимались, — и навстречу к ней душа 
 Моя неслась в томленьи новой муки. 
 ‘И я тебя люблю! — едва дыша, 
 Я повторял.- Что нам людская злоба! 
 Взгляни в глаза мне, твой,- я твой до гроба!’ 



 21 

 Что было дальше, трудно говорить 
 И совестно. Пришлось нам поневоле 
 С товарищем усерднее ходить 
 В дом, где бывали редко мы дотоле. 
 Тот всё вином старался угостить, 
 Пьешь, и душа сжимается от боли, 
 Да к всенощной спешишь, чтоб как-нибудь 
 Хоть издали разок еще взглянуть. 



 22 

 О сладкий, нам знакомый шорох платья 
 Любимой женщины, о, как ты мил! 
 Где б мог ему подобие прибрать я 
 Из радостей земных? Весь сердца пыл 
 К нему летит, раскинувши объятья, 
 Я в нем расцвет какой-то находил. 
 Но в двадцать лет — как несказанно дорог 
 Красноречивый, легкий этот шорох! 



 23 

 Любить всегда отрадно, но писать — 
 Такая страсть у любящих к чему же? 
 Ведь это прямо дело выдавать, 
 И ничего не выдумаешь хуже. 
 Казалось бы, ну как не помышлять 
 О брате, об отце или о муже? 
 В затмении влюбленные умы — 
 И ревностно писали тоже мы. 



 24 

 Я помню живо: в самый Новый год 
 Она мне пишет:’Я одна скучаю. 
 Муж едет в клуб, я выйду у ворот, 
 Одетая крестьянкою, и к чаю 
 Приду к тебе. Коль спросит ваш народ, 
 Вели сказать, что из родного краю 
 Зашла к тебе кормилицына дочь. 
 Укутаюсь — и не заметят в ночь’. 



 25 

 С товарищем переглянулись мы. 
 Хотя не очень прытки были сами, 
 Но видим ясно: этой кутерьмы 
 И бабушка не разведет бобами. 
 Практические подлинно умы! 
 Нашли исход: рядиться мужиками! 
 Голубушка! Я звать ее не мог: 
 Я не себя — ее я поберег. 



 26 

 А время шло. Кто любит так, не знает, 
 Чего он ждет, чем мысль его кипит. 
 Спросите вы у дома, что пылает: 
 Чего он ждет? Не ждет он, а горит, 
 И темный дым весь искрами мелькает 
 Над ним, а он весь пышет и стоит. 
 Надолго ли огни и искры эти? 
 Надолго ли?- Надолго ль всё на свете? 



 27 

 Однажды мы сидели наверху 
 С товарищем, витая в думах нежных. 
 Вдруг горничная.- Весь платок в снегу, 
 Лицо у ней бледнее хлопьев снежных. 
 ‘Да что ты?’-‘Всё пропало! Быть греху, 
 Все письма отыскал он в нотах прежних, 
 Да как пошел, — в столах, в шкапах, в трюмо 
 И в туфлях даже, глядь, — сидит письмо. 



 28 

 Под крик его и гам тут горьких слез 
 Из девичьей я слышала немало. 
 Не треснул ли ее проклятый пес! 
 Он сам ушел. В испуге написала 
 Вам тут она.- Не помню, как донес 
 Меня господь. Ответ я обещала. 
 Прочтите же, а я пока пойду 
 И за калиткой стану — подожду’. 



 29 

 Читаю: ‘Всё проведал этот зверь. 
 С тобою он стреляться, верно, станет, 
 И если ты убьешь его теперь — 
 Тогда, тогда и счастие настанет. 
 Я верую, ты тоже сердцем верь, 
 Оно меня, я знаю, не обманет. 
 Я убегу в деревню за тобой, 
 И там твоею стану я женой. 



 30 

 А послезавтра в восемь приходи 
 На монастырь и стань там у забора 
 И на калитку с улицы гляди — 
 Хоть на часок уйду из-под надзора,- 
 Стой там в тени и терпеливо жди. 
 Как восемь станет бить, приду я скоро. 
 Недаром злые видела я сны! 
 Но верь ты мне, мы будем спасены’. 



 31 

 Без опыта, без денег и без сил, 
 У чьей груди я мог искать спасенья? 
 Серебряный я кубок свой схватил, 
 Что подарила мать мне в день рожденья, 
 И пенковую трубку, что хранил 
 В чехле, как редкость, полную значенья, 
 Был и бинокль туда же приобщен 
 И с репетиром золотой Нортон. 



 32 

 Тебе в могилу тихую привет, 
 Мой старый друг, я, старец, посылаю. 
 Ты был у нас деканом много лет, 
 К тебе, бывало, еду и читаю 
 Я грешные стихи, пускаясь в свет, 
 И за полночь мы за стаканом чаю 
 Сидим, вникаем в римского певца… 
 Тебя любил и чтил я как отца! 



 33 

 Зачем всю дрянь к наставнику я вез? 
 Но лишь вошел, он крикнул мне: ‘Что с вами?’ 
 Я объяснил как мог, повеся нос, 
 И вдруг, как мальчик, залился слезами. 
 Меня он обнял и почти донес 
 До кресла. Сам он с влажными глазами 
 И с кроткой речью, полною любви, 
 Стал унимать рыдания мои. 



 34 

 ‘Спасти ее!’ — я только мог твердить. 
 ‘Спасти-то нужно вас,- расстроить эту 
 Безумную попытку. Заложить 
 Немедленно я прикажу карету… 
 Инспектора вас в карцер посадить 
 Я попрошу на месяц по секрету. 
 Когда своей не жаль вам головы, 
 То хоть ее-то не губите вы’. 



 35 

 Давно стою, волнуясь, на часах, 
 И смотрит ярко месяц с тверди синей, 
 Спит монастырский двор в его лучах, 
 С церковных крыш блестит колючий иней. 
 Удастся ли ей вырваться-то? Ах! 
 И олуха такого быть рабыней! 
 На колокольне ровно восемь бьет, 
 Вот заскрипел слегка снежок… Идет! 



 36 

 Откинула покров она с чела, 
 И месяц светом лик ей обдал чистый. 
 Уже моих колен ее пола 
 Касается своей волной пушистой, 
 И на плечо ко мне она легла, 
 И разом круг объял меня душистый: 
 И молодость, и дрожь, и красота, 
 И в поцелуе замерли уста. 



 37 

 И я ворвался в этот мир цветов, 
 Волшебный мир живых благоуханий, 
 Горячих слез и уст, речей без слов, 
 Мир счастия и пылких упований, 
 Где как во сне таинственный покров 
 От нас скрывает всю юдоль терзаний. 
 Нельзя душой и блекнуть и цвести,- 
 Я в этот миг не мог сказать ‘прости’. 



 38 

 А вам не жаль? Чего? — спросить бы надо: 
 Что был я глуп, или что стал умней? 
 Какая же за это мне награда? 
 Бывало, точно, и не спишь ночей, 
 Но сладок был и самый кубок яда, 
 Зато теперь чем дальше, тем горчей: 
 Всё те же рельсы и машина та же, 
 И мчит тебя, как чемодан в багаже. 



 39 

 Дня через два хозяйка за столом 
 Вдруг говорит: ‘А наши молодые 
 Уехали — и старики вдвоем 
 Остались. Он сказал, что там большие 
 В деревне хлопоты у них. Кругом 
 Падеж скота, и есть дела другие. 
 А вы чем сыты, молодой народ, 
 Что капельки вы не берете в рот?’ 



 40 

 Затем,- затем настал конец. А вы 
 Простите, если сказка надоела. 
 Я скоро сам уехал из Москвы, 
 И мне писали: Лиза овдовела. 
 Поздней искал я милостей вдовы, 
 Но свидеться она не захотела. 
 Болтали — там… какой-то генерал… 
 А может быть, кто говорил — соврал. 

  1884  





 Первая публикация — ‘Нива’ 1884, No 17.