‘За два года’. Сборникъ статей изъ ‘Искры’. Часть первая.
‘Строгость необходима’…
‘Строгость необходима’…
(1 мая 1904 г., No 85).
Г. Плехановъ.
‘Строгость необходима’…, Плеханов Георгий Валентинович, Год: 1904
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Когда русская тихо-океанская эскадра терпла одно пораженіе за другимъ и когда русскіе моряки, несмотря на все свое несомннное мужество, оказывались не въ состояніи причинить сколько-нибудь значительный вредъ непріятелю, правительство и его рептиліи увряли Россію, что этимъ не нужно смущаться, такъ какъ дло приметъ другой оборотъ и военное счастье повернется въ нашу сторону, когда начнется сухопутная кампанія. Теперь эта кампанія началась, и, вопреки успокоительнымъ общаніямъ, телеграфъ снова и снова разноситъ по свту всти объ японскихъ побдахъ. Наши охранители длаютъ видъ, что ихъ нисколько не смущаютъ и эти печальныя для Россіи всти.
Газета г. Грингмута съ ученымъ видомъ знатока говоритъ, что ‘отходъ нашихъ войскъ отъ Ялу былъ предршенъ, повидимому, уже давно и составляетъ, слдовательно, одно изъ частныхъ явленій общаго плана дйствій, съ которымъ, быть можетъ, можно и не соглашаться, но который, несомннно, представляетъ собой нчто дльное и строго обдуманное’. Но этому врядъ-ли поврятъ даже самые простодушные читатели ‘Московскихъ Вдомостей’. Если отходъ нашихъ войскъ отъ Ялу былъ предршенъ уже давно, то зачмъ же было загораживать дорогу японцамъ, зачмъ было начинать то сраженіе, которое по всмъ обстоятельствамъ дла не могло не закончиться для русскихъ неудачей? Или, можетъ быть, это неудачное сраженіе, эти орудія, доставшіяся непріятелю, этотъ новый подъемъ духа въ японской арміи составляли необходимую часть плана, ‘строго обдуманнаго нашими’ мудрыми военачальниками? Если — да, то это, конечно, хорошо: но въ такомъ случа почему не пойти дальше и не сказать, что для выполненія этого оргинальнаго плана непремнно нужны были наши морскія неудачи до гибели адмирала Макарова включительно? Бумага все терпитъ. Правда, русскій читатель уже не настолько простодушенъ, чтобы могъ поврить такимъ нелпымъ росказнямъ. Но вдь онъ не повритъ и тому, что наше отступленіе отъ Ялу не было новой неудачей нашей арміи. Кто не видитъ теперь, что на самомъ дл у правительства вовсе нтъ никакого серьезнаго плана, что оно было совсмъ не готово къ той самой войн, которую длала неизбжной его же политика на Дальнемъ Восток, что оно не знало хорошенько размровъ ни своихъ собственныхъ военныхъ средствъ, ни средствъ непріятеля {Иностранныя газеты сообщаютъ, что генералъ Куропаткинъ въ длинной телеграмм, посланной имъ царю, протестуетъ противъ поведенія адмирала Алексева, который хочетъ навязать ему планъ военныхъ дйствій, прямо противоположный его собственному, г. Куропаткина, плану. Выходитъ что упасъ есть не одинъ, а цлыхъ два плана (а у генерала Засулича былъ, пожалуй, третій), и каждый изъ нихъ, вроятно, ‘строго обдуманъ’. Это полнйшая анархія, какъ дв капли воды похожая на ту, которая господствовала во французской арміи во время семилтней войны, т. есть въ эпоху глубочайшаго упадка неограниченной монархіи во Франціи.}? Это во всеуслышаніе признаютъ даже т наши публицисты, которые отнюдь не склонны критиковать дйствія предержащихъ властей и подрывать довріе къ нимъ въ народ и обществ. ‘Мы съ благородной славянской честностью не готовились къ войн, когда вели съ Японіей переговоры’, говоритъ г. Суворинъ въ No 10.106 ‘Новаго Времени’, забывая только прибавить, что подобную же ‘честность’ обнаружило правительство Наполеона III лтомъ 1870 года, ведя переговоры съ Пруссіей. ‘Теперь ясно для всхъ — продолжаетъ онъ,— что Японія гораздо лучше знаетъ Россію, чмъ Россія Японію.. Мы, простые смертные, вообще знаемъ мало. Но очевидно, что и въ высшихъ сферахъ знали Японію мало. Мы не знали о большомъ развитіи у нея техники, объ этой жажд хвататься за всякое изобртеніе въ Европ и тотчасъ же имъ пользоваться, не дожидаясь пока оно оправдаетъ себя. Трусость китайцевъ обманывала насъ и на счетъ храбрости японцевъ’. Словомъ, наши ‘высшія сферы’ совсмъ не знали, какого противника вызываютъ он на бой своей политикой захвата чужихъ земель, хотя он обязаны были знать, съ кмъ он имютъ дло, и хотя исполненіе этой обязанности очень облегчалось для нихъ недавнимъ опытомъ войны Японіи съ Китаемъ. Думаетъ ли нашъ публицистъ, что и этотъ непростительный промахъ объясняется ‘благородной славянской честностью’? Это, безспорно, очень лестное для насъ объясненіе. Жаль только, что свтлая картина ‘славянской честности’ омрачается той ‘алчностью наживы’, на которую указываетъ самъ г. Суворинъ и которая,— приводя въ безчисленнымъ ‘хищеніямъ’ на всхъ многочисленныхъ ступеняхъ и во всхъ возможныхъ ‘вдомствахъ’ нашей администраціи,— еще боле ослабляла и безъ того сравнительно слабыя силы Россіи. Трудно представить себ, чтобы ‘честность’ этого рода могла нравиться кому-нибудь, кром ‘правящихъ сферъ’. И самъ публицистъ ‘Новаго Времени’ заканчиваетъ свое ‘Маленькое письмо’ строками, дающими поводъ думать, что она начинаетъ находить себ у насъ надлежащую оцнку.
‘Судите нашу распущенность, халатность, пренебреженіе долгомъ, нашими обязанностями къ общественному порядку, къ пользамъ нашего отечества и Государя,— взываетъ онъ,— но судите не для праздныхъ проклятій, а для того, чтобы быть лучшими, благороднйшими, великими сынами Россіи’! Стало быть, проклятія раздаются? Противъ кого же они направляются? Не противъ той ли правительственной системы, которая господствуетъ въ нашей несчастной стран и которая какъ будто нарочно придумана для того, чтобы воспитать въ сбояхъ представителяхъ распущенность, халатность и пренебреженіе своими обязанностями по отношенію къ ‘общественному порядку’? Очень на то похоже. Въ своемъ предыдущемъ письм (No 10.105 ‘Н. В’.) г. Суворинъ уже сообщилъ намъ, что теперь русское общество начинаетъ скептически относиться не только къ общаніямъ будущихъ побдъ нашихъ надъ японцами, но и ко всей политик, приведшей насъ къ вооруженному столкновенію съ Японіей. Этотъ скептицизмъ уже самъ по себ долженъ предрасполагать наше общество къ сознанію той простой истины, что отвтственность за бдствія, переживаемыя Россіей, падаетъ не на отвлеченныя свойства человческой природы, а на существующій у насъ политическій порядокъ.
Весьма возможно, правда, что это сознаніе далеко не у всхъ еще достигло надлежащей ясности и что весьма многіе изъ людей, ‘проклинающихъ’ существующіе у насъ порядки, еще не успли возвыситься до отрицательнаго отношенія въ ихъ политической основ. Самъ г. Суворинъ въ своемъ разсужденіи смшиваетъ отечество съ правительствомъ и отождествляетъ интересы Россіи съ интересами этого послдняго.
Не желая пускаться по этому поводу въ полемику собственно съ г. Суворинымъ,— отъ котораго мы никогда не ожидали ни правильнаго сужденія, ни смлаго олова,— мы замтимъ, что логика жизни сильне самой застарлой нелогичности мысли. Если севастопольскій погромъ въ корень подорвалъ систему Николая Перваго, то Портъ-Артурскій крахъ общаетъ до основанія расшатать современный.
Г. Суворинъ приглашаетъ всхъ своихъ читателей быть строгими къ самимъ себ. ‘Строгость необходима,— хнычетъ онъ,— для нашего нравоученія, чтобы не повторить нашихъ ошибокъ, заблужденій, вольныхъ и невольныхъ, и пороковъ, чтобы не жить такъ, какъ мы жили’. Намъ,— т. е. Россія,— дйствительно нельзя жить такъ, какъ мы до сихъ поръ жили, потому что если мы будемъ продолжать жить такъ’, то мы по роковой необходимости будемъ повторять ошибки, за которыя намъ приходится платить теперь страшно дорогой цною. И намъ дйствительно ‘необходима строгость’ — необходима не для ‘праздныхъ’ нравоученій, которыя ровно никому и ровно ничему не помогали и не помогутъ, а для безпощадной борьбы съ отживающимъ режимомъ, который уже давно сталъ сильнйшимъ препятствіемъ для внутренняго развитія Россіи, а теперь завлекъ ее въ безсмысленную войну, грозящую ей цлымъ рядомъ непоправимыхъ бдствій. Въ этой борьб мы на самомъ дл должны быть ‘строги’ не только по отношенію въ прямымъ представителямъ господствующей у насъ позорной политической системы,— съ которыми у насъ не можетъ быть ни продолжительнаго мира, ни самаго короткаго перемирія, но также и по отношенію ко всмъ тмъ ‘загадочнымъ натурамъ’, которыя, не принадлежа къ числу обывателей, мало разбирающихся въ политическихъ вопросахъ, и не становясь прямо на сторону правительства, а порой нося даже либеральный плащъ, въ то же самое время усиливаютъ позиціи абсолютизма своимъ неразуміемъ, своей дряблостью, слабостью и непослдовательностью. Люди этого разряда,— люди — трава, люди — слизняки, какъ говаривалъ покойный А. И. Герценъ,— повидимому, еще долго у насъ не переведутся, и эти люди заслуживаютъ самаго строгаго осужденія, потому что длу свободы они иногда, хотя, можетъ быть, и невзначай, вредятъ больше, чмъ самые убжденные я упорные охранители.
Къ ихъ числу мы, къ искреннйшему нашему сожалнію, вынуждены отнести либеральнаго корреспондента либеральныхъ ‘Русскихъ Вдомостей’ г. Sh., который, подобно г. Суворину, не уметъ отличить отечество отъ начальства. Въ своемъ письм отъ перваго апрля (см. No 97 ‘Р. В.’) онъ, описывая впечатлніе, произведенное на англичанъ гибелью ‘Петропавловска’, приводитъ мннія тхъ ‘радикальныхъ’ англійскихъ изданій, которыя въ вопрос о войн ‘ршительно выступили сторонниками русскаго народа, сдлавъ соотвтственныя оговорки’. (Р. В. No 97). Какія же именно оговорки, г. корреспондентъ? Самой естественной и самой основательной изо всхъ оговорокъ, возможныхъ въ настоящемъ случа, является та, что войну съ Японіей ведетъ не русскій народъ, а его злйшій и опаснйшій врагъ — русское правительство, но съ точки зрнія этой оговорки вопросъ о томъ, на чью сторону должна стать англійская и всякая другая демократія представляется совсмъ не въ томъ свт, въ какомъ его видятъ ‘Московскія Вдомости’, г. Суворинъ, лондонскій корреспондентъ либеральной московской газеты и англійскіе ‘радикалы’. Г-нъ Sh. говоритъ, что, по мннію ‘Reynolds Newspapers’, всякій знакомый съ произведеніями нашихъ великихъ писателей,— Гоголя, Достоевскаго, Тургенева,— ‘не колеблясь станетъ на сторону русскихъ въ войн’. Цитируемой г. Sh. ‘радикальной’ газет, вроятно, неизвстно положеніе русской литературы, а образованнымъ русскимъ людямъ прекрасно извстно все, сдланное правительствомъ для того, чтобы помшать ея развитію и какъ можно больше отравить существованіе лучшихъ и талантливйшихъ ея представителей. Странно, поэтому, что г. либеральный корреспондентъ съ своей стороны не прибавилъ къ выписк, сдланной имъ изъ ‘Reynolds Newspapers’, ‘соотвтственной оговорки’, гласящей, что, кто любить русскую литературу, тотъ везд и всегда противъ русскаго правительства. Дале г. Sh. повторяетъ то несомннно очень радикальное’ и справедливое мнніе, что японскій имперіализмъ основанъ на страшной нищет массъ’. Но и оно вовсе не ршаетъ вопроса, такъ неумло затронутаго г. Sh.: вдь нашъ россійскій имперіализмъ зиждется тоже не на обогащеніи массъ, какъ это извстно всему міру, а лучше всего самимъ ‘массамъ’. Человкъ иметъ право быть смшнымъ, но не слдуетъ злоупотреблять этимъ правомъ, а г. либеральный корреспондентъ положительно злоупотребляетъ имъ, цитируя,— вслдъ за ‘однимъ англійскимъ изслдователемъ’,— слова ‘выдающагося и блестящаго японскаго соціолога’, который говоритъ: ‘Каждый броненосецъ поглощаетъ сотни и тысячи рисовыхъ полей. Вотъ почему наши крестьяне не могутъ сть риса’. ‘Соціологъ’, конечно, правъ, но г. корреспондентъ, какъ видно, позабылъ, что наши броненосцы,— т самые броненосцы, которые оказались до такой степени никуда негодными,— тоже очень не дешево обходятся русскому крестьянину, который еще рже, чмъ японскій, надается досыта. Но все это цвточки, а вотъ невроятно крупная, удивительно сочная ягодка. ‘Цитируемый изслдователь,— продолжаетъ г. Sh.,— обращаетъ вниманіе на то обстоятельство, что этотъ (т. е. японскій) пролетаріатъ отнюдь не настроенъ такъ враждебно къ Россіи, какъ самураи {Т. е. мелкое японское дворянство.}) или какъ консервативное деревенское населеніе. Наоборотъ, городской пролетаріатъ желаетъ жить въ мир съ нами, но съ его желаніями не справлялись’. Это звучитъ не только либерально, но даже очень ‘радикально’. Однако, и это цликомъ основано на выгодной лишь для самодержавнаго правительства путаниц понятій. Изо всхъ элементовъ японскаго населенія не желали войны только пролетаріи, усвоившіе себ соціалистическія понятія. Съ мнніями этихъ пролетаріевъ дйствительно никто не считался. Но вдь г. корреспонденту не безызвстно, что сознательные пролетаріи существуютъ и въ Россіи. Пусть же онъ окажетъ намъ, считалось ли съ ихъ желаніями самодержавное правительство, ведущее теперь войну съ Японіей: спросило ли оно ихъ, что они думаютъ о занятіи Портъ-Артура, о захват Манчжуріи? ‘Англійскій изслдователь’ могъ и не знать или позабыть, а г. Sh. нравственно обязанъ былъ гнать и помнить, что россійскій пролетаріатъ еще гораздо больше безправенъ, чмъ японскій, и что на вс его желанія правительство отвчаетъ только нагайками и прикладами, штыками и пулями. Г. корреспондентъ нравственно обязанъ былъ гнать, что въ борьб съ революціоннымъ пролетаріатомъ и съ голодающимъ крестьянствомъ ‘христолюбивое’ россійское воинство пожало очень много лавровъ. Какъ же могъ онъ хоть на мгновеніе вообразить, что демократы, достойные своего названія и искренно сочувствующіе трудящемуся населенію Россіи, могутъ желать свободы тому самому правительству, которое опирается на это войско и пользуется его силой для неслыханнаго угнетенія своего собственнаго народа? Нтъ, если бы г. Sh. дйствительно захотлъ узнать мнніе современной передовой демократіи, то онъ спросилъ бы себя, на чью сторону склоняется сочувствіе международныхъ соціалдемократовъ, и тогда ему легко было-бы,— ознакомившись съ ихъ литературой,— убдиться, что соціалдемократы всхъ странъ — не исключая и Англіи,— безъ всякихъ ‘оговорокъ’ желаютъ побды японскому оружію {Что касается Англіи, то мы рекомендуемъ г. Sh. хотя бы замтку: Crush the Muscowte Tyranny въ послднемъ, 1061, номер органа Англійской Соіалъ-Демократической Федераціи ‘sfice’.}. И это вполн понятно. Не японскій микадо, а русскій абсолютизмъ всегда служилъ надежнйшимъ оплотомъ европейской реакціи, не японскій микадо, а русское правительство давило Польшу, усмиряло Венгрію, травитъ ‘жидовъ’, нарушаетъ конституцію Финляндіи, не японскій микадо, а русскій абсолютизмъ до сихъ поръ является величайшей угрозой освободительному движенію въ Европ. Вотъ почему представители и друзья этого движенія не могутъ желать, чтобы побдило русское правительство. Международная соціалдемократія ни мало не склонна къ идеализаціи японскихъ порядковъ. Принципіальная противница милитаризма, она вообще не сочувствуетъ войн и знаетъ, во что обойдется японскому народу побда Японіи. Но знаетъ она также, что несравненно дороже обошлась бы Россіи, а съ нею и всей Европ, побда русскаго самодержавія надъ Японіей. Изъ двухъ 8одъ она выбираетъ меньшее. Это извстно всмъ тмъ, кого интересуетъ — великое революціонное и единственное истинно-демократическое движеніе нашего времени. И намъ совершенно непонятно, какимъ образомъ г. либеральный корреспондентъ московской газеты ршился умолчать объ этомъ, заговоривъ о сочувствіи къ Россіи ‘радикальныхъ’ элементовъ одной изъ европейскихъ странъ. Г. корреспондентъ не солгалъ, но онъ исказилъ истину, сообщивъ обоимъ читателямъ лишь ничтожную и наимене важную ея часть. А такое искаженіе хуже лжи.
Нечего и говорить! Мы сами какъ нельзя лучше понимаемъ, что въ данномъ случа истина не заключаетъ въ себ ничего лестнаго для русскаго національнаго чувства. Намъ очень больно за Россію. Но горю не поможешь искаженіемъ истины. Чтобы помочь ему, необходимы такія серьезныя ‘оговорки’, которыя, войдя въ нашу внутреннюю жизнь, радикально измнили бы роль вашей страны въ международной политик. Если намъ обидно, что наша страна представляется передовымъ партіямъ другихъ странъ чмъ-то въ род европейскаго жандарма, которому они не могутъ не желать неудачъ и пораженій, то у насъ есть лишь одинъ выходъ: мы должны какъ можно скоре покончить съ правительствомъ, позорящимъ насъ въ глазахъ всего цивилизованнаго міра. Нтъ и не можетъ быть такихъ исключительныхъ обстоятельствъ, которыя позволяли бы намъ,— и, говоря ‘намъ’, мы имемъ въ виду всхъ тхъ, кому въ самомъ дл дороги интересы и честь нашей страны,— хотя бы самое короткое время, хотя бы лишь нсколько шаговъ идти рядомъ съ правительствомъ. Даже и война ничего не измняетъ въ этомъ, потому что и во время войны интересы нашего народа ни на одно мгновеніе не перестаютъ самымъ кореннымъ образомъ расходиться съ интересами нашего правительства. Т огромныя бдствія, которыя война навлекаетъ на русскій народъ, являются лишь новымъ доказательствомъ того, что ему нужно какъ можно скоре освободиться. И чмъ больне отзываются въ нашемъ сердц эти огромныя бдствія войны, тмъ тверже должны мы помнить, что теперь боле, чмъ когда-нибудь, строгость необходима,— не та фразистая, не беззубая строгость, о которой болтаетъ г. Суворинъ, и не та строгость школьнаго ‘фискала’, о которой распространяется г. Меньшиковъ, а та строгость, которая называется революціонной непримиримостью, та спасительная строгость, которая разрушитъ безобразное зданіе абсолютизма, ‘грянетъ божьею грозой’ надъ ‘неправдою лукавой’, насажденною самовластіемъ въ нашей стран, и сдлаетъ насъ, наконецъ, свободнымъ народомъ. Справившись внутреннимъ врагомъ, мы, въ качеств такого народа, уже сравнительно легко уладимъ свои дла со всми ‘вншними врагами’.