По страницам периодических изданий России конца XIX — начала XX веков: Хрестоматия по курсу ‘История российской печати конца XIX — начала XX веков’ для студентов вузов, обучающихся по специальности и направлению ‘Журналистика’
‘Строгий ошейник’ — это технический термин, который принят в единственном, кажется, на Руси ‘институте’, отнюдь не подозреваемом в какой-либо крамоле: институте полицейских собак.
В этом институте царит гуманность: собак отнюдь не бьют. По свидетельству вечерней ‘Биржовки’, единственным средством наказания является так называемый строгий ошейник с острыми гвоздями, который одевается на непослушную собаку. Как только собака исправилась, ошейник переворачивают гладкой стороной.
Это большой прогресс в мире животных. Согласитесь, что всякому псу лестно, ежели его не бьют походя смертным боем. А насчет ошейника с острыми гвоздями пес, конечно разумный, так понимает: если, мол, буду я начальственно послушен, так его гладкой стороной повернут и скажут: ‘Носи на здоровье’. Так, мол, лучше же буду я начальственно послушен, и будет мне благо. Неповиновение начальству суть крамола, и как таковая, она неукоснительно доводит до ошейника с острыми гвоздями.
Но не напоминает ли эта ‘собачья конституция’ что-то такое весьма знакомое, что-то истинно русское? Не есть ли этот ‘строгий ошейник’ просто перевод с русского конституционного языка?
Если присмотреться, мы заметим полное тождество.
Как в собачьей ‘конституции’, так и в человечьей господствует один и тот же принцип: сперва успокоение, потом реформы. Реформы предполагаются в том, что ошейник перевернут гладкой стороной к шее. Вопрос же о необходимости существования самого ошейника даже не ставится.
‘Строгий ошейник’ исключительных положений с острыми зубьями простых, усиленных, чрезвычайных охран десятки лет терзает шею русского народа. Ежегодно объявляется, что одевается он на год в чаянии ‘исправления’. И каждый год чаяния не оправдываются, и ‘гладкую сторону’ обыватель видел только мельком в дни 1905 года, когда энергичным движением ‘ошейник’ был сброшен хоть ненадолго.
Такое человеческое упорство могло бы навести на размышления: правда ли, что нужен ошейник? Можно ли ‘выдрессировать’ целый народ в направлении начальственной послушности? Но так как Юпитер захотел наказать ‘дрессировщиков’, то отнял у них разум. Другое понимание, другая идеология жизни им не доступны. Они держатся за свой ошейник, они охраняют его всеми силами.
И когда в данный момент мы слышим рассуждения о грядущем ‘новом курсе’, то отнюдь не обманываемся относительно его направления. Трудно сомневаться, что ‘новый’ курс будет заключаться только в перевертывании ошейника. Конечно, таковое перевертывание воспоследует лишь в том случае, если, по мнению правящих, русский народ ‘исправится’ в смысле правительство послушности.
Есть ли надежда на ‘исправление’? Горбатого, говорят, могила исправит. И в данный момент, когда Россия уже подверглась всем ужасам голода, от неурожая и безработицы вплоть до голодной смерти, это звучит горьким сопоставлением.
Во всяком случае мы знаем, что выдрессировать народ невозможно. Мы уверены, что сама жизнь скоро покажет всю ошибочность ‘высших’ соображений и лозунг ‘Сперва успокоение, потом реформы’ перевернет наизнанку: ‘Сперва реформы, потом успокоение’.
Следует подчеркнуть, что когда в сферах мечтают об успокоении, то имеют в виду главным образом настроение рабочего класса. И ‘строгий ошейник’ всеми остриями своими вплотную впился в шею рабочего класса.
Однако об ‘исправлении’ рабочего класса охранителям мечтать не приходится. Его сознательность настолько уже велика, что даже самый строгий ошейник не сможет его запугать и заставить откинуть свои классовые задачи.
Еремеев К.С. Строгий ошейник. Где штаны? Свобода. Публикуется по: Возвращенная публицистика. М.: Высшая школа, 1991.