Стрекулист
Стрекулист
* * *
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Стрекулист, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1938
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939), Шаляпин: Встречи и совместная жизнь, Неопубликованное, Письма
М.: Русский путь, 2010.
Помню я, давно, еще в ранней молодости, когда мы были учениками, гимназистами, то часто слышали от старших, от родственников, знакомых страшное слово ‘нигилист’. И удивлялись. Нигилисты были особые люди — с длинными волосами, нечесаной бородой, на плечах пледы, широкополая шляпа, суковатая палка, карманы набиты книжками, прокламациями…
Вскоре появилось новое слово: ‘социалист’, а затем еще страшнее — ‘анархист’. Этих людей, мы слышали, ловили жандармы. Поймают и везут в Сибирь на поселение. Их доводилось изредка встречать, и они внушали нам страх.
Но было еще прозвище человека, очень странного и неуловимого, которого называли ‘стрекулист’. Те все занимались политикой, у них были партии, они уходили глубоко в подполье, а стрекулист держался на поверхности.
Впрочем, опознать его сразу было трудно. Так, бывало, про молодого человека, как будто серьезного, озабоченного делами, ищущего место службы, вдруг скажут:
— Ну что!.. это стрекулист…
Стрекулисты есть и сейчас. Чаще всего — он худ, моложав, брит, одет чисто, ласков, услужлив, знает в городе всех, все дела, всю подноготную каждого. Он — инициатор дел, у него всегда идеи, которыми он поражает. Он может быть всем — адвокатом, врачом, режиссером, антрепренером. Стрекулист всегда обещает и никогда не выполняет данного обещания. Быстр, находчив, нахален, важен и горд. Новатор, всегда в делах. Живет неплохо.
Однажды летом в деревню ко мне композитор Юрий Сергеевич привез стройного, высокого, средних лет человека, одетого элегантно, с зачесанными назад волосами. И сразу мне почему-то показалось, что этот человек никогда не был в деревне. Войдя ко мне в мастерскую, он все глядел по сторонам бегающими глазами.
— А вы мало бывали в деревне?— спросил я.
— Никогда,— ответил он.
— Он, брат, городской, европеец,— сказал Юрий. — Ему деревня не нужна. Он, брат, создает новый театр. Артистов собирает. Я помогаю. Покуда еще ничего нет. Покуда еще пьем, разговариваем. Собрали труппу. Заехали вот к тебе, он тебе расскажет. У него в голове столько сюжетов, что на всех композиторов хватит.
— Простите,— сказал новый знакомый,— я удивляюсь: здесь леса, глушь, безлюдье, как вы можете здесь жить? Ваше место в Европе. Вам нужны дворцы, шум, лавры, крик, пресса, поклонники, цветы. А здесь?.. Колодезь какой-то, старый сарай, лесная даль, крапива…
Я не знаю даже, что сказать… Тут я почему-то подумал: ‘А не стрекулист ли он?..’
— Конечно,— продолжал он,— я бывал на дачах в Парголове, Сестрорецке. Там дорожки посыпаны желтым песком, куртины, курзал, музыка… Там не чувствуешь, что живешь в глуши. Потом женщины! Много женщин. Чарующих женщин! В театры я ввожу подбор красавиц, праздник тела. У меня артист один потрясающий, сила: он на одной руке вот так держит женщину.
Он встал и протянул перед собой ладонь, на которой, мне казалось, он видит женщину.
Толстый Юрий, сидя за столом и попивая наливку, умилялся, ловя каждый звук новатора-антрепренера.
Новатор встал из-за стола и вышел на середину комнаты.
— Вот представьте, там вдали,— показал он на окно,— горы Кавказа. Дарьяльское ущелье. Лежат туманы и облака. И в них носится Демон. А здесь,— показал он на пол,— Арагва. Здесь она — Тамара. Увидав ее, Демон несется оттуда, с гор и ущелий. Влетает в это окно и становится здесь как вкопанный: ‘Я тот, которому внимала…’ Я все по-другому ставлю. Не по Рубинштейну. У меня — свой ‘Демон’. Музыка новая — он пишет,— показал он на Сахновского,— а вы будете делать декорации.
— Послушайте,— спросил я,— как же это оттуда, из облаков Дарьяльского ущелья, прямо в окно сюда — на Арагву? Как это сделать технически? По сцене трудно пролететь…
— Пустое!.. Как-нибудь сделаем…
— Ну, тогда другое дело,— сказал я, посмотрев ему в глаза. И заметил, что он отводит глаза в сторону, когда на него смотришь.
— Дело-то ведь в деньгах все,— лениво сказал Юрий.
— Вздор! Вздор!— загорячился новатор. — У Бахрушина возьму сто тысяч, у Морозова — сто, у Вострякова — триста.
— Черт его знает,— засмеялся Юрий,— может быть, и возьмет.
— А Балбошин не даст?— еще более воодушевился новатор. — Он с кем живет? С Зойкой живет!.. А Курдюмов не даст? У него Рая — красавица. Она будет Тамарой, Курдюмов — Демон, Балбошин — Гудал, Зойка…
— Постой, постой,— сказал Юрий. — Это что ж такое? Какие ж это артисты! Я в таком деле не участвую.
— Не надо,— сказал новатор. — Пожалеешь. Я их в одну неделю обучу. Сам ими займусь! А дело у меня будет, и мировое.
— Но петь-то они ведь не могут — Курдюмов, Балбошин?..
— Это детали. Надо взять деньги. Без меценатов нельзя. А меценат славы хочет. Пускай поют, черт с ними! Платишь — пой.
Поздней осенью приехал ко мне Юрий. Расстроенный.
— Помнишь,— говорит,— антрепренера, приезжал со мной? Театр в Каретном Ряду открыл было. Репетиции шли. Деньги были. И вдруг все треснуло… Вот он тебе расскажет.
Он показал на приятеля Колю Курина.
— Ну что же, все очень просто,— сказал Коля. — Сделали буфет, репетиции. Сами репетируют, сами пьют, меценаты между собой. Сами и смотрят. Ужины, шампанское, кутежи. Что ставят — понять нельзя. И пьесы сами сочиняют. А режиссер этот, новатор, и буфет держит. Не знаю, что там между ними произошло, только в один прекрасный день новатор у господ меценатов всех артисток сманил да в Нижний — на пароход. По Волге катает, поют, играют в городах. А меценаты за ним на пароходе гоняют, назад артисток отбить хотят… Догонят пароход, а артистки веселые, в легких платьях, с парохода им носы показывают, меценатам-то! Меценаты — прямо глядеть на них жалко: пьют с горя. ‘Как я ее люблю!— кричат. — Вернись!’ А те хохочут.
— Так и гоняют по Волге. А нам — шиш.
Юрий виновато взглянул мне в глаза и грустно вздохнул.
Стрекулист — Впервые: Возрождение. 1938. 14 января. Печатается по газетному тексту.
‘Я тот, которому внимала..,’ — ария Демона из оперы А.Г. Рубинштейна ‘Демон’ (1871).