Д. Лондон
Д. Лондон
Страшные Соломоновы острова
Страшные Соломоновы острова
Из сборника ‘Рассказы южного моря’
The Terrible Solomons (1908)
Перевод Е. Уткиной
Страшные Соломоновы острова, Лондон Джек, Год: 1908
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Лондон Д. Собрание повестей и рассказов (1911—1916). М., ‘Престиж Бук’, 2011.
Несомненно, Соломоновы острова — обездоленная и неприветливая земля. На свете, конечно, существуют места и похуже. Но новичку, который не в состоянии понять жизнь и людей в их изначальной, неприглядной грубости, Соломоновы острова могут показаться поистине страшными.
Действительно, лихорадка и дизентерия неутомимо разгуливают там, больные отвратительными кожными болезнями встречаются на каждом шагу, а воздух насыщен ядом, который проникает в каждую пору, царапину или ссадину, порождая злокачественные язвы. Многие, избежавшие смерти на Соломоновых островах, возвращаются на родину жалкими развалинами. Также известно и то, что туземцы Соломоновых островов — народ дикий, пристрастный к человеческому мясу и склонный коллекционировать человеческие головы. Отважным поступком считается у них напасть на человека сзади и нанести ему меткий удар томагавком, рассекающим спинной хребет у основания головного мозга. Не менее справедливы и слухи о некоторых из этих островов, как, например, о Малаите, где общественное положение человека определяется количеством убийств, совершенных им. Головы являются там меновой ценностью, предпочтение всегда отдается голове белого человека. Очень часто несколько селений месяц за месяцем складывают свои припасы в общий котел, пока какой-нибудь отважный воин не преподнесет им свежую, окровавленную голову белого человека и не потребует в обмен весь котел.
Все вышесказанное — истинная правда, а между тем иные белые десятки лет живут на Соломоновых островах и, покидая их, испытывают тоску и желание вернуться. Человеку, имеющему намерение обосноваться там надолго, необходимо обладать известной осторожностью и своего рода счастьем. Помимо этого, он должен принадлежать к людям особой категории. Его душа должна быть отмечена клеймом непреклонности белого человека. Ему надлежит быть неумолимым. Он должен невозмутимо встречать всевозможные непредвиденные сюрпризы и отличаться безграничной самоуверенностью, а также расовым эгоизмом, убеждающим его, что в любой день недели белый человек стоит тысячи чернокожих, а в воскресный день ему позволительно уничтожать их в большем количестве. Все эти качества и делают белого человека непреклонным. Да, имеется еще одно обстоятельство: белый, желающий быть непреклонным, не только должен презирать другие расы и иметь высокое мнение о себе, но и обязан не давать воли воображению. Ему нет надобности вникать в нравы, обычаи и психологию черных, желтых и коричневых людей, ибо вовсе не этим способом белая раса проложила свой царственный путь по всему земному шару.
Берти Аркрайт не был непреклонным. Он был слишком чувствительным, утонченным и обладал избытком воображения. Слишком болезненно воспринимал он все впечатления, слишком остро реагировал на окружающее. Поэтому Соломоновы острова были для него самым неподходящим местом. Он не собирался обосноваться там надолго. Пятинедельного пребывания на Соломоновых островах до прибытия следующего парохода казалось ему вполне достаточным, чтобы удовлетворить ту тягу к примитивному, завладевшую всем его существом. По крайней мере, так он говорил, хотя и в иных выражениях, туристкам на ‘Макамбо’, они восхищались его героизмом: ведь это были дамы, обреченные пребывать на скучной и безопасной палубе парохода, пробирающегося между Соломоновыми островами.
На борту находился еще один мужчина, но дамы не обращали на него внимания. Это было маленькое, сгорбленное существо с морщинистой кожей цвета красного дерева. Его имя, занесенное в список пассажиров, не представляет интереса, но другое его имя — капитан Малу — было для туземцев заклятым, им пугали маленьких детей на всем пространстве от Нового Ганновера до Ново-Гебридских островов. Он эксплуатировал труд дикарей, страдал от лихорадок и всяческих лишений и с помощью винтовок и бичей надсмотрщиков сколотил себе пятимиллионное состояние, заключавшееся в морских улитках, сандаловом дереве, перламутре, черепаховой кости, слоновых орехах, копре, земельных участках, торговых факториях и плантациях. В сломанном мизинце капитана Малу было больше силы, чем во всей особе Берти Аркрайта. Но дамы-туристки привыкли судить лишь по внешнему виду, а Берти, несомненно, был красавцем.
Берти разговорился с капитаном Малу в курительной комнате и сообщил ему, что намерен познакомиться с ‘яркой, кровожадной жизнью Соломоновых островов’. Капитан Малу признал такое стремление честолюбивым и достойным похвалы. Но лишь спустя несколько дней он заинтересовался Берти, когда этот молодой искатель приключений пожелал показать ему свой автоматический пистолет калибра 44. Берти объяснил устройство механизма и продемонстрировал его, вынув обойму с патронами.
— Это совсем просто, — сказал он, вкладывая обойму и отводя ствол назад. — Таким образом оно заряжается и разряжается, видите? Затем мне остается лишь нажать собачку восемь раз подряд, возможно быстрее. Посмотрите на этот предохранитель. Потому-то он мне так нравится. Он вполне безопасен. Сомнений быть не может. — Он опять вынул обойму. — Сами посудите, насколько это безопасно.
Он держал дуло пистолета на уровне живота капитана Малу, и голубые глаза капитана пристально следили за ним.
— Не лучше ли повернуть его в другую сторону? — спросил капитан.
— Но он совершенно безопасен, — уверял его Берти. — Я вытащил обойму. Вы понимаете, он теперь не заряжен.
— Огнестрельное оружие всегда заряжено.
— Но уверяю же вас, он не заряжен!
— Все равно, отведите дуло в сторону.
Голос капитана Малу звучал тихо и невыразительно, но глаза, не отрываясь, смотрели на дуло револьвера, пока оно не отклонилось в сторону.
— Я готов держать пари на пять фунтов, что оно не заряжено, — с жаром предложил Берти.
Но тот покачал головой.
— Ну, так я вам докажу.
Берти поднял револьвер и приложил дуло к виску с явным намерением спустить курок.
— Одну секунду, — спокойно сказал капитан Малу, протягивая руку. — Дайте мне взглянуть.
Он направил револьвер в сторону моря и нажал собачку. Последовал оглушительный выстрел, и одновременно механизм выбросил горячий дымящийся патрон вбок, вдоль палубы.
У пораженного Берти отвисла челюсть.
— Значит, там оставался патрон, — попытался он объяснить. — Должен сознаться, что это было очень глупо.
Он смущенно захихикал и опустился в кресло. Кровь отлила от его лица, и под глазами появились темные круги. Руки его дрожали и никак не могли поднести ко рту папиросу. Он слишком любил жизнь, а сейчас видел себя с размозженной головой, распростертым на палубе.
— Но право же, — бормотал он, — право…
— Это прекрасное оружие, — сказал капитан Малу, возвращая ему автоматический пистолет.
На борту ‘Макамбо’ находился комиссар, возвращавшийся из Сиднея, и с его разрешения судно остановилось в Уджи, чтобы высадить на берег миссионера. В Уджи стоял кеч ‘Арла’ под командой капитана Ганзена. ‘Арла’ была одним из многих судов, принадлежавших капитану Малу, и он соблазнил Берти предложением пересесть на ‘Арлу’ и совершить четырехдневный рейс вдоль берегов Малаиты, где предполагалось вербовать рабочих. После этого ‘Арла’ должна была доставить его на плантации Реминдж, тоже принадлежавшие капитану Малу, там Берти остановится на неделю, а затем отправится в Тулаги, местопребывание правительства, где воспользуется гостеприимством комиссара. Капитан Малу, отдав еще два других распоряжения, в дальнейшем не оставшиеся без последствий, исчезает со страниц этого рассказа. Одно распоряжение получил капитан Ганзен, другое — мистер Гарривел, управляющий плантациями Реминдж. По характеру обе инструкции были сходны: предписывалось доставить мистеру Бертраму Аркрайту возможность познакомиться с ‘суровой и кровожадной жизнью Соломоновых островов’. И многие шептались, что капитан Малу пообещал ящик с шотландским виски тому, кто доставит мистеру Аркрайту возможность пережить наиболее яркие приключения.
— Да, Шварц всегда отличался упрямством. Видите ли, он повез четырех матросов из своего экипажа в Тулаги, где их должны были выпороть — официально, вы понимаете, а затем отправился с ними на вельботе обратно. Был ветер, и лодка перевернулась. Потонул только Шварц. Конечно, это несчастный случай.
— Несчастный случай? Действительно так? — спросил Берти, лишь слегка заинтересованный, он внимательно рассматривал чернокожего у руля.
Уджи исчез за кормой, и ‘Арла’ медленно скользила по залитому солнцем морю, направляясь к заросшим лесом берегам Малаиты. Рулевой, овладевший вниманием Берти, был украшен гвоздем, продетым сквозь носовой хрящ. Вокруг его шеи висело ожерелье из пуговиц от брюк. В отверстия, проделанные в ушах, были вставлены: ключ от коробки консервов, сломанная ручка зубной щетки, глиняная трубка, медное колесико от будильника и несколько ружейных патронов. На груди красовалась подвешенная к шее половина фарфоровой тарелки. Около сорока в таком же духе разукрашенных чернокожих бродило по палубе, пятнадцать из них составляли команду судна, остальные были недавно завербованными рабочими.
— Конечно, это был несчастный случай, — сказал помощник шкипера ‘Арлы’ Джекобс, стройный, с темными глазами, походивший скорее на профессора, чем на моряка. — Джонни Бедипп пережил приблизительно то же. Он возвращался с несколькими высеченными матросами, и они опрокинули лодку. Но он умел плавать не хуже их, и двое из них потонули. Он же пустил в дело подножку для гребцов и револьвер. Несомненно, это был несчастный случай.
— Обычное явление, — заметил шкипер. — Видите вон того человека у руля, мистер Аркрайт? Он — людоед. Шесть месяцев назад он вместе с остальной командой утопил капитана ‘Арлы’. Они напали на него на этой самой палубе, как раз на корме, возле бизань-мачты.
— Палуба была в ужасном виде, — прибавил помощник.
— Вы хотите сказать… — начал Берти.
— Да, да! — сказал капитан Ганзен. — Это несчастный случай, он утонул случайно.
— Но палуба?..
— Вот именно. По секрету я, так и быть, скажу вам: они пустили в дело топор.
— Вот эта самая ваша команда?
Капитан Ганзен утвердительно кивнул головой.
— Прежний шкипер был слишком уж беспечен, — объяснил помощник. — Он не успел обернуться, как они его прикончили.
— У нас нет никакой власти над ними, — пожаловался шкипер. — Правительство обычно на стороне негров и защищает их против белых. Вы не имеете права стрелять первым. Вы должны предоставить первый выстрел негру, иначе закон обвинит вас в убийстве и сошлет на Фиджи. Вот почему здесь так часты всякие несчастные случаи.
Позвали к обеду, и Берти со шкипером спустились вниз, оставив помощника на палубе.
— Следите внимательно за этим черным дьяволом Ауики, — предостерег, уходя, шкипер. — Мне он не внушает доверия. Я уже несколько дней к нему приглядываюсь.
— Ладно, — ответил помощник.
Обед уже кончился, а шкипер дошел лишь до середины своего повествования о резне на пароходе ‘Шотландские вожди’.
— Да, — продолжал он, — это было лучшее судно на всем побережье. И вот они не успели повернуть вовремя и напоролись на рифы, целая флотилия каноэ сразу же направилась к нему. На борту находилось пять белых и команда из двадцати чернокожих, уроженцев Санта-Крус и Самоа, а спасся один только судовой приказчик. Кроме того, там было шестьдесят завербованных рабочих. И они все были каи-каи…
— Каи-каи?
— О, прошу извинения, это значит — они были съедены. А еще одно судно, ‘Джемс Эдвард’, чудесно оснащенное…
В это время с палубы донесся резкий окрик помощника и дикие вопли. Раздались три выстрела, затем послышался отчетливый всплеск воды. Капитан Ганзен в один момент взбежал по трапу, и перед глазами Берти сверкнул блестящий револьвер, выхваченный на бегу капитаном. Берти поднялся значительно медленнее и нерешительно высунул голову в отверстие люка. Но, казалось, ничего не произошло. Помощник, дрожа от возбуждения, стоял с револьвером в руке. Вдруг он отскочил, полуобернувшись назад, словно опасность угрожала с тыла.
— Один из туземцев упал за борт, — сказал он неестественным, натянутым тоном. — Он не умел плавать.
— Кто? — спросил шкипер.
— Ауики, — последовал ответ.
— Но подождите, ведь я слышал выстрелы, говорю вам, выстрелы, — сказал Берти в страшном волнении, почуяв какое-то загадочное приключение, к счастью, уже миновавшее.
Помощник набросился на него, рыча:
— Это наглая ложь! Не было ни одного выстрела. Негр упал за борт.
Капитан Ганзен смотрел на Берти тусклыми, немигающими глазами.
— Но я… я ведь думал… — начал Берти.
— Выстрелы? — задумчиво произнес капитан Ганзен. — Выстрелы? Вы слышали хоть один выстрел, мистер Джекобс?
— Ни одного, — ответил мистер Джекобс.
Шкипер с торжеством посмотрел на своего гостя и сказал:
— Несомненно, несчастный случай. Идемте вниз, мистер Аркрайт, и закончим обед.
Эту ночь Берти спал в каюте капитана, крохотной комнатке, отделенной от большой кают-компании. Передняя переборка была украшена стойкой с ружьями. Над койкой висели еще три ружья. Под койкой стоял большой ящик, вытащив его, Берти нашел там запас боевых припасов, динамит и несколько коробок с детонаторами. Он предпочел занять койку у противоположной стены. На маленьком столе, совсем на виду, лежал бортовой журнал ‘Арлы’. Берти не подозревал, что капитан Малу распорядился его изготовить специально для него. Берти прочел в нем, что 20 сентября два матроса упали за борт и утонули. Берти читал между строк и понимал, в чем тут дело. Дальше он узнал, что одна китобойная лодка с ‘Арлы’ подверглась нападению лесных жителей у берегов Суу и потеряла трех матросов, что шкипер застал повара за варкой человеческого мяса в судовом котле, мясо было приобретено командой на берегу в Фуи, случайный взрыв динамита при сигнализации уничтожил матросов одной лодки. Там рассказывалось о ночных нападениях, о бегстве из портов и ожидании рассвета, о нападениях лесных жителей в мангровых зарослях и флотилий приморских жителей в больших проливах. С монотонной настойчивостью перечислялись там случаи смерти от дизентерии. Со страхом он отметил, что от дизентерии погибли двое белых, находившихся на борту ‘Арлы’ в качестве гостей.
— Должен сказать вам, — заявил Берти на следующий день капитану, — что я просмотрел ваш журнал.
Шкипер был недоволен и даже рассердился, что судовой журнал был оставлен в каюте.
— Все эти случаи смерти от дизентерии — вздор, все равно как и случайные прыжки за борт, — продолжал Берти. — Что, собственно, означает эта дизентерия?
Шкипер изумился проницательности гостя, сделал попытку все отрицать, а затем сознался:
— Видите ли, мистер Аркрайт, дело обстоит так: эти острова и без того пользуются дурной славой. С каждым днем все труднее становится заполучить на службу белого человека. Предположим, человек убит. Компания должна за большие деньги нанять другого. Но если человек умер просто от болезни, тогда все в порядке. Новички болезней не боятся, их страшит быть убитыми. Поступая на ‘Арлу’, я полагал, что ее шкипер умер от дизентерии. А потом уже было поздно. Контракт был заключен.
— И кроме того, — прибавил мистер Джекобе, — слишком уж часто бывают несчастные случаи. Это может вызвать подозрения. Во всем виновата политика правительства. Иным путем белый человек не имеет возможности защищаться от негров.
— Да, вспомните ‘Принцессу’ и ее помощника-янки, — подхватил шкипер. — На ней находились пять белых, не считая правительственного агента. Капитан, агент и приказчик причалили к берегу на двух лодках. Все они были убиты — все до единого. На борту остались помощник, боцман и около пятнадцати матросов из Самоа и Тонгана. Толпа негров бросилась к ним с берега. При первом же натиске была перебита вся команда и боцман. Помощник захватил три сумки с патронами и два винчестера и влез на мачту. Он был единственный оставшийся в живых, и нечего удивляться, что он совсем обезумел. Он стрелял из одного ружья, пока его уже нельзя было держать в руках, настолько оно накалилось, тогда он взял другое. Палуба была вся черная от негров. Он прогнал их. Он убивал их, когда они прыгали за борт, и продолжал стрелять, когда они схватились за весла. Тогда они бросились в воду и пустились вплавь, а он, обезумевший, уложил еще шестерых. А как, по-вашему, он поплатился за это?
— Семь лет каторги на Фиджи, — злобно фыркнул помощник.
— Правительство заявило, что он не имел права стрелять, когда они прыгнули за борт, — пояснил шкипер. — Вот почему они умирают теперь от дизентерии, — закончил помощник.
— Невероятно! — сказал Берти, испытывая сильное желание поскорее закончить свое путешествие.
Позднее он разговорился с чернокожим, на которого ему указали как на каннибала. Его звали Сумасои. Он провел три года на плантациях в Квинсленде, побывал и на Самоа, и на Фиджи, и в Сиднее, служа матросом на шхуне для вербовки рабочих, посетил Новую Британию, Новую Ирландию, Новую Гвинею и острова Адмиралтейства. Он был большой шутник и в разговоре с Берти следовал примеру шкипера. Да, он съел много людей. Сколько? Он не может всех припомнить. Да, и белых людей тоже, их мясо очень вкусное, если только они не больные. Однажды Сумасои съел больного.
— Плохое дело! — воскликнул он при этом воспоминании. — Мой совсем заболел после него. Живот много болел.
Берти содрогнулся и осведомился относительно голов. Да, на берегу Сумасои хранит несколько голов, хорошие головы — высушенные на солнце и прокопченные. Есть голова капитана шхуны. С длинными бакенбардами. Сумасои продал бы ее за два соверена. Есть у него и несколько детских голов, но плохо сохранившихся, он их уступит за десять шиллингов.
Спустя пять минут Берти очутился подле одного негра, пораженного страшной кожной болезнью, он сидел рядом с ним на верхней ступеньке трапа. Берти отодвинулся от него и после расспросов узнал, что у негра проказа. Он поспешил вниз и старательно вымылся антисептическим мылом.
Много раз в течение дня приходилось ему прибегать к антисептическим средствам, почти у каждого туземца на борту были злокачественные язвы.
У мангровых болот ‘Арла’ бросила якорь, вдоль борта протянули двойной ряд колючей проволоки. Видимо, дело было нешуточное, увидев вереницу каноэ с дикарями, вооруженными дротиками, луками, стрелами, а также винчестерами, Берти горячее, чем когда-либо, пожелал, чтобы его поездка скорее кончилась.
Весь вечер, после захода солнца, туземцы вертелись в своих каноэ у борта судна. И нагрубили помощнику, когда тот приказал им отправляться на берег.
— Будьте спокойны, я сейчас разделаюсь с ними, — сказал капитан Ганзен, спускаясь вниз.
Вернувшись, он показал Берти палочку динамита, прикрепленную к рыболовному крючку. Дело в том, что бутылочка из-под хлоридина с содранной этикеткой и кусок самого безобидного фитиля могут всех ввести в заблуждение. Эта бутылочка одурачила и Берти и туземцев. Капитан Ганзен поджег фитиль и зацепил рыболовным крючком набедренную повязку находящегося на борту туземца, туземец рванулся, охваченный страстным желанием удрать на берег и второпях не догадываясь сорвать с себя повязку. Он бросился бежать, а фитиль шипел и трещал за его спиной, туземцы перепрыгивали через проволочное заграждение, цепляясь за колючки. Ужас охватил Берти. И капитан Ганзен разделял его чувство: он забыл о двадцати пяти своих рабочих, оплаченных по тридцать шиллингов каждый. Все они бросились за борт вместе с прибрежными жителями, а за ними следовал чернокожий с шипящей бутылкой из-под хлоридина.
Берти не видел, взорвалась ли бутылка, но помощник кстати разрядил на корме палочку настоящего динамита, никому вреда не причинившего, Берти же готов был на суде поклясться, что один негр был разорван на куски.
Исчезновение двадцати пяти рабочих обошлось ‘Арле’ в сорок фунтов, никакой надежды не могло быть на их возвращение, раз они добрались до леса. Шкипер и помощник решили потопить свое горе в холодном чае. Холодный чай держали в бутылках из-под виски, и Берти не понимал, что, собственно, они поглощают. Он видел, что оба усиленно пьют и серьезно обсуждают, доносить ли правительству о случае со взорвавшимся негром как о случайном падении в воду или зафиксировать смерть от дизентерии. Вскоре они погрузились в сон, и Берти, единственному белому на борту, ничего иного не оставалось, как нести вахту. До самого рассвета находился он на опасном посту, со страхом ожидая нападения с берега или восстания экипажа.
Больше трех суток стояла ‘Арла’ у берега, и каждую ночь шкипер и помощник вдребезги напивались холодным чаем, предоставляя Берти нести вахту. Они знали, что ему можно довериться, а он был в равной мере убежден, что донесет об их поведении капитану Малу, если останется в живых. Наконец, ‘Арла’ бросила якорь у плантации Реминдж, на Гвадалканаре, и Берти, сойдя на берег, с облегчением вздохнул, обмениваясь рукопожатием с управляющим. Мистер Гарривел был подготовлен к приему гостя.
— Вы, пожалуйста, не беспокойтесь, если настроение наших негров-рабочих покажется вам несколько странным, — сказал мистер Гарривел, таинственно отводя его в сторону. — Поговаривают о восстании, и действительно, имеются кое-какие подозрительные признаки, но я лично убежден, что это пустая болтовня.
— А сколько… сколько негров у вас на плантации? — с замирающим сердцем спросил Берти.
— В настоящее время четыреста, — ободряюще ответил мистер Гарривел, — но нас трое — с вами, да еще шкипер и помощник с ‘Арлы’, мы прекрасно справимся с чернокожими.
Берти пошел навстречу Мак-Тавишу, заведующему складами, но тот почти не обратил внимания на вновь прибывшего и, волнуясь, заявил о своем намерении оставить службу.
— Я женатый человек, мистер Гарривел, я не могу дольше здесь оставаться. Бунт неизбежен, это ясно как день. Негры готовы к восстанию, и здесь повторятся ужасы Хохоно.
— Что это за ужасы Хохоно? — спросил Берти, после того как удалось убедить заведующего складами остаться до конца месяца.
— Он имел в виду плантации Хохоно на Изабелле, — пояснил управляющий. — Там негры убили пятерых белых, живших на берегу, захватили шхуну, убили капитана и помощника и все до одного бежали на Малаиту. Но я всегда говорил, что там, на плантациях Хохоно, белые были слишком беспечны. Нас не удастся застичь врасплох. Идемте, мистер Аркрайт, я вам покажу, какой вид открывается с нашей веранды.
Берти был занят размышлениями, каким бы образом ему поскорей убраться в Тулаги к комиссару, и ему было не до вида.
Он все еще придумывал способ, когда совсем близко, за его спиной, раздался выстрел из ружья. И в ту же секунду мистер Гарривел стремительно схватил его, почти вывихнув ему руку, и втолкнул в комнату.
— Ну, скажу я вам, дружище, вы были на волосок от смерти, — заявил управляющий, ощупывая его, чтобы узнать, не ранен ли он. — Я ужасно огорчен. Никогда не думал, чтобы среди бела дня…
Берти побледнел.
— Вот так же они напали на прежнего управляющего, — снисходительно заметил Мак-Тавиш. — А какой был славный парень! Они размозжили ему голову здесь, на веранде. Видите это темное пятно между лестницей и дверью?
Берти решил, что коктейль, приготовленный и поданный ему мистером Гарривелом, как раз кстати, когда вошел человек в костюме для верховой езды.
— Ну, в чем дело? — спросил управляющий, взглянув на вошедшего. — Опять река разлилась?
— К черту реку, речь идет о неграх. Они выскочили из тростника в двенадцати шагах от меня, и раздался выстрел. Это был винчестер, а стрелявший держал ружье у бедра. Хотел бы я знать, откуда он достал этот винчестер? О, прошу прощения! Рад познакомиться с вами, мистер Аркрайт.
— Мистер Браун, мой помощник, — представил его мистер Гарривел. — Ну, давайте-ка выпьем.
— Но где он достал винчестер? — настаивал мистер Браун. — Я всегда советовал не держать оружие в конторе.
— Оружие лежит на своем месте, — раздраженно ответил мистер Гарривел.
Мистер Браун недоверчиво усмехнулся.
— Идем посмотрим, — предложил управляющий.
Берти последовал за ними в контору, где мистер Гарривел с торжеством указал на большой ящик, стоявший в пыльном углу.
— Отлично, но откуда же этот негодяй достал винчестер? — упорствовал мистер Браун.
В это время Мак-Тавиш приподнял крышку. Управляющий вздрогнул. Ящик был пустой. Все переглянулись, онемев от ужаса. Гарривел, обессилев, упал на стул.
Мак-Тавиш злобно выругался.
— А что я твердил постоянно? Чернокожим слугам нельзя доверять.
— Дело становится серьезным, — согласился Гарривел, — но мы выкрутимся. Этим кровожадным неграм нужна хорошая встряска. Пожалуйста, господа, не выпускайте из рук ружей и во время обеда, а вы, мистер Браун, будьте добры приготовить сорок или пятьдесят палочек динамита, покороче обрежьте фитили. Мы их проучим. А теперь, господа, обед подан.
Берти ненавидел рис с пряностями по-индейски и принялся за яичницу. Он почти покончил со своей порцией, когда Гарривел положил себе на тарелку яичницы.
Он взял кусок в рот и тотчас же, ругаясь, выплюнул.
— Это уже вторично, — зловеще объявил Мак-Тавиш. Гарривел все еще откашливался и отплевывался.
— Что — вторично? — содрогнулся Берти.
— Яд, — последовал ответ. — Повар будет повешен.
— Таким вот образом и погиб бухгалтер на мысе Марш, — заявил Браун. — Ужасная смерть. На судне ‘Джесси’ рассказывали, что его нечеловеческие вопли были слышны на расстоянии больше трех миль.
— Я закую повара в кандалы, — пробормотал Гарривел. — К счастью, мы вовремя это обнаружили.
Берти сидел словно парализованный. На его лице не было ни кровинки. Он пытался говорить, но слышались лишь нечленораздельные звуки и хрип. Все с тревогой смотрели на него.
— Не говорите, не надо говорить! — воскликнул Мак-Тавиш напряженным голосом.
— Я съел ее, всю съел, целую тарелку! — вскричал Берти, словно человек, внезапно вынырнувший из-под воды и еле переводящий дух.
Страшное молчание длилось еще полминуты, и в их глазах он читал свой приговор.
— В конце концов, возможно, что это был не яд, — мрачно проговорил Гарривел.
— Позовите повара, — сказал Браун.
Вошел, скаля зубы, черный мальчишка-повар с проколотым носом и продырявленными ушами.
— Смотри сюда, Ви-Ви, что это значит? — заорал Гарривел, указывая на яичницу.
Вполне естественно, что Ви-Ви перепугался и смутился.
— Добрый господин каи-каи, — пробормотал он, оправдываясь.
— Пусть он съест ее, — посоветовал Мак-Тавиш. — Это будет лучшим испытанием.
Гарривел с яичницей бросился к повару, тот в ужасе обратился в бегство.
— Все ясно, — торжественно заявил Браун. — Он не хочет ее есть.
— Мистер Браун, не окажете ли вы любезность пойти и заковать его в кандалы? — Затем Гарривел беззаботно повернулся к Берти. — Все в порядке, дружище, комиссар разделается с ним, а если вы умрете, будьте покойны — его повесят.
— Я не думаю, что правительство пойдет на это, — возразил Мак-Тавиш.
— Но, господа, господа, — закричал Берти, — подумайте все же обо мне!
Гарривел соболезнующе пожал плечами:
— Грустно, дружище, но это туземный яд, и мы не знаем противоядий. Соберитесь с духом и успокойтесь, а если…
Два громких ружейных выстрела прервали его речь. Вошел Браун, зарядил винтовку и присел к столу.
— Повар скончался, — объявил он. — Лихорадка. Внезапный приступ.
— Я только что говорил мистеру Аркрайту, что с туземным ядом мы не умеем бороться, не знаем никаких противоядий…
— Кроме джина, — прибавил Браун.
Гарривел обозвал себя безмозглым идиотом и бросился за бутылкой джина.
— Сразу, друг мой, сразу, — наставлял он Берти, который отхлебнул две трети из большого стакана с чистым спиртом и, задыхаясь, кашлял, пока из глаз его не полились слезы.
Гарривел пощупал пульс, делая вид, что не может его прощупать, и усомнился в наличии яда в яичнице. Браун и Мак-Тавиш тоже стали сомневаться, но Берти уловил оттенок неискренности в их тоне. Он больше не мог ни есть, ни пить и украдкой стал щупать себе пульс под столом. Конечно, пульс все учащался, но Берти не догадался приписать это действию джина.
Мак-Тавиш, с винтовкой в руке, ушел на веранду, чтобы произвести рекогносцировку.
— Они толпятся возле кухни, — поступило его донесение. — И у них невероятное количество винчестеров. У меня есть план обойти их с другой стороны и напасть с фланга. Нанести первый удар, понимаете. Вы идете, Браун?
Гарривел, сидя за столом, продолжал есть, а Берти обнаружил ускорение пульса на пять ударов. Но все же при звуках начавшейся пальбы он вскочил с места. Среди треска винчестеров гулко выделялись выстрелы из ружей Брауна и Мак-Тавиша, пальба сопровождалась диким визгом и воплями.
— Наши ружья обратили их в бегство, — заметил Гарривел, когда голоса и выстрелы, удаляясь, стали замирать.
Едва только Браун и Мак-Тавиш вернулись к столу, последний снова отправился на рекогносцировку.
— Они достали динамит, — объявил он.
— Тогда и мы пустим в ход динамит, — предложил Гарривел.
Все трое положили по полдюжине палочек в свои карманы, зажгли сигары и направились к двери.
И вот тогда-то и произошел взрыв. Впоследствии обвиняли в этом Мак-Тавиша, и он согласился, что действительно употребил динамита больше, чем следовало. Как бы то ни было, а дом взорвался — он поднялся под углом, а затем снова осел на фундамент. Почти вся посуда, стоявшая на столе, разбилась вдребезги, а стенные часы с недельным заводом остановились. Вопя о мщении, все трое ринулись в беспросветную тьму ночи, и началась бомбардировка.
Вернувшись, они не нашли Берти. Он кое-как дотащился до конторы, забаррикадировался там и свалился на пол, его терзали пьяные кошмары, он умирал от тысячи всевозможных смертей, а вокруг него шел бой. Утром он проснулся совсем разбитый и с головной болью от джина. Он выбрался из конторы и увидел, что солнце стоит на своем месте, — вероятно, и Бог не покинул неба, ибо хозяева Берти были целы и невредимы.
Гарривел убеждал его погостить подольше, но Берти настоял на немедленном отплытии на ‘Арле’ в Тулаги, где он и засел безвыходно в доме агента вплоть до прибытия парохода. Пароход был тот же самый, и дамы-туристки были те же, и Берти снова превратился в героя, а на капитана Малу по-прежнему никто не обращал внимания. Из Сиднея капитан Малу отправил два ящика с лучшим шотландским виски. Он не мог решить, кому отдать предпочтение: капитану ли Ганзену или мистеру Гарривелу, — кто из двух во всем блеске показал Берти Аркрайту жизнь Соломоновых островов, ‘суровую и кровожадную’?