Н. А. Тэффи
Страшная сказка
Страшная сказка, Тэффи, Год: 1912
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Тэффи Н. А. Собрание сочинений. Том 1: ‘И стало так…’
М., ‘Лаком’, 1997.
Когда я пришла к Сундуковым, они торопились на вокзал провожать кого-то, но меня отпустить ни за что не согласились.
— Ровно через час, а то и того меньше, мы будем дома. Посидите пока с детками, — вы такая редкая гостья, что потом опять три года не дозовешься. Посидите с детками! Кокося! Тотося! Тюля! Идите сюда! Займите тетю.
Пришли Кокося, Тотося и Тюля.
Кокося — чистенький мальчик с проборчиком на голове, в крахмальном воротничке.
Тотося — чистенькая девочка с косичкой в передничке.
Тюля — толстый пузырь, соединивший крахмальный воротничок и передничек.
Поздоровались чинно, усадили меня в гостиной на диван и стали занимать.
— У нас папа фрейлейн прогнал, — сказал Кокося.
— Прогнал фрейлейн, — сказала Тотося.
Толстый Тюля вздохнул и прошептал:
— Плогнал!
— Она была ужасная дурища! — любезно пояснил Кокося.
— Дурища была! — поддержала Тотося.
— Дулища! — вздохнул толстый.
А папа купил лианозовские акции! — продолжал занимать Кокося. — Как вы полагаете, они не упадут?
— А я почем знаю!
— Ну, да, у вас, верно, нет лианозовских акций, так вам все равно. А я ужасно боюсь.
— Боюсь! — вздохнул Тюля и поежился.
— Чего же вы так боитесь?
— Ну, как же вы не понимаете? Ведь мы прямые наследники. Умри папа сегодня, — все будет наше, а как лианозовские упадут, — тогда будет пожалуй не густо!
— Тогда не густо! — повторила Тотося.
— Да уж не густо! — прошептал Тюля.
— Милые детки, бросьте печальные мысли, — сказала я. Папа ваш молод и здоров, и ничего с ним не случится. Давайте веселиться. Теперь святки. Любите вы страшные сказки?
— Да мы не знаем, — какие такие страшные?
— Не знаете, ну, так я вам расскажу. Хотите?
— Хочу!
— Хочу!
— Хацу!
— Ну-с, так вот слушайте: в некотором царстве, да не в нашем государстве, жила-была царевна, красавица-раскрасавица. Ручки у нее были сахарные, глазки васильковые, а волоски медовые.
— Француженка? — деловито осведомился Кокося.
— Гм… пожалуй, что не без того. Ну-с, жила царевна, жила, вдруг смотрит: волк идет…
Тут я остановилась, потому что сама немножко испугалась.
— Ну-с, идет этот волк и говорит ей человеческим голосом: ‘Царевна, а царевна, я тебя съем!’
Испугалась царевна, упала волку в ноги, лежит, землю грызет.
— Отпусти ты меня, волк, на волю.
— Нет, — говорит, — не пущу!
Тут я снова остановилась, вспомнила про толстого Тюлю, — еще перепугается, захворает.
— Тюля! Тебе не очень страшно?
— Мне-то? А ни капельки.
Кокося и Тотося усмехнулись презрительно.
— Мы, знаете ли, волков не боимся. Я сконфузилась.
— Ну, хорошо, так я вам другую расскажу. Только, чур, потом по ночам не пугаться. Ну, слушайте! Жила-была на свете старая царица, и пошла эта царица в лес погулять. Идет-идет, идет-идет, идет-идет, вдруг, откуда ни возьмись, выходит горбатая старушонка. Подходит старушонка к царице и говорит ей человечьим голосом:
— Здравствуй, матушка!
Отдала царица старушонке поклон.
— Кто же ты, — говорит, бабушка, что по лесу ходишь да человечьим голосом разговариваешь?
А старушонка вдруг как засмеется, зубы у нее так и скрипнули.
— А я, — говорит, — матушка, та самая, которую никто не знает, а всякий встречает. — Я, — говорит, — матушка, твоя Смерть!
Я перевела дух, потому что горло у меня от страха стянуло.
Взглянула на детей. Сидят, не шевелятся. Только Тотося вдруг придвинулась ко мне поближе (ara, y девочки-то, небось, нервы потоньше, чем у этих идиотских парней) и спросила что-то.
— Что ты говоришь?
— Я спрашиваю, сколько ваша муфта стоит?
— А? Что? Не знаю… не помню… Вам, верно, эта сказка не нравится? Тюля, ты, может быть, очень испугался? Отчего ты молчишь?
— Чего испугался? Я старухов не боюсь.
Я приуныла. Что бы такое выдумать, чтобы их немножко проняло?
— Да вы, может быть, не хотите сказки слушать?
— Нет, очень хотим, пожалуйста, расскажите, только что-нибудь страшное!
— Ну, хорошо, уж так и быть. Только, может быть, нехорошо Тюлю пугать, он еще совсем маленький.
— Нет, ничего, пожалуйста, расскажите.
— Ну-с, так вот! Жил-был на свете старый граф. И такой этот граф был злой, что к старости у него даже выросли рога.
Тотося подтолкнула Кокосю, и оба, закрыв рот ладонью, хихикнули.
— Чего это вы? Ну-с, так вот выросли у него рога, а когда вывалились от старости зубы, то на место них прорезались кабаньи клыки. Ну, вот жил он, жил, рогами мотал, клыками щелкал, и пришло ему, наконец, время помирать. Вырыл он себе сам большую могилу, да не простую, а с подземным ходом, и вел этот подземный ход из могилы прямо в главную залу, под графский трон. А детям своим сказал, чтоб не смели без него никаких дел решать, и чтоб после его похорон три дня ждали. А потом — говорит, — увидите, что будет.
А как стал граф помирать, позвал к себе двух своих сыновей и велел старшему у меньшого через три дня сердце вырезать, и положить это сердце в стеклянный кувщин. А потом, — говорит, — увидите, что будет.
Тут я до того сама перепугалась, что мне даже холодно стало. Глупо! Насочиняла тут всякие страхи, а потом через темную комнату пройти не решусь.
— Дети, вы что? Может быть… не надо больше?
— Это у вас настоящая цепочка? — спросил Кокося.
— А где же проба? — спросила Тотося.
Но что это с Тюлей? Он глаза закрыл! Ему положительно дурно от страха!
— Дети! Смотрите! Тюля! Тюля!
— Да это он заснул. Открой же глаза, так невежливо.
— Знаете, милые детки, мне, очевидно, не дождаться вашей мамы. Уже поздно, темнеет, а впотьмах мне, пожалуй, будет страшновато идти после… после всего. Но на прощанье я вам расскажу еще одну сказочку, коротенькую, но очень страшную.
Вот слушайте:
— Жили-были на свете лианозовские акции. Жили, жили, жили, жили, жили, жили, да вдруг… и упали!
Ай! Что с вами? Господи! Что же это с ними!
Кокося дрожит, как осиновый лист. Рот перекосило… Паралич, что ли?
Тотося вся белая, глаза широко открыла, хочет что-то сказать и не может, только в ужасе отталкивает руками какой-то страшный призрак.
И вдруг отчаянный вопль Тюли:
— Ай! Боюсь! Боюсь! Ай, довольно! Страшно! Боюсь! Боюсь!
Что-то стукнуло. Это Тотося упала без чувств на ковер.