Странники, Харламов Иван Николаевич, Год: 1884 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 108 минут(ы)

СТРАННИКИ.

(Очеркъ изъ исторіи раскола).

Странничество сложилось въ отдльную секту не раньше второй половины XVIII в. {Чтобы не пестрить статью частымъ, повтореніемъ немногочисленныхъ указаній, приводимъ здсь перечень матеріаловъ, какими мы пользовались: Ркп. Сбор. Имп. Публ. Библіот., от. I, No 515 (Записки, отчеты, мннія по дламъ раскола. Есть записка о странникахъ и извлеченія изъ процессовъ). Прекрасное извлеченіе изъ длъ коммиссіи гр. Стенбока сдлано г. Трефолевымъ въ ‘Трудахъ Яросл. Статистич. Ком.’ 1866 г., вып. I. Щаповъ: Земство и расколъ, ‘Отеч. Зап.’ 1861 г., No 12. ‘Время’ 1862 г., NoNo 10—11. ‘Правосл. Обоз.’ 1864 г., ст. Вескинскаго, ‘Странникъ’ 1871 г. ст. Морошкина, ‘Душеп. Чт.’ 1863 г. No 12, 1864 г., No 1. (Оба сообщенія въ отдл ‘Извстій и Замтокъ’), ‘Встникъ Европы’ 1872 г., NoNo 11—12, 1873 г., No 1, ст. Розова, Максимовъ: ‘Бродячая Русь’ (гл. о ‘Скрытникахъ’), Сборникъ прав. свд. о раск. Кельсіева. Варадиновъ: Ист. министер. внутр. длъ, т. VIII. См. также ‘Рус. Архивъ’ 1864 г. и 1866 г. (ст. Трефолева и мнніе о странникахъ И. С. Аксакова). ‘Руководство для сельск. паст.’ (повр. изд.) 1874 г., NoNo 14—16. ‘Братское Слово’ 1875 г., No 4, 1876 г. No 2. Журналъ ‘Истина’ за разные годы. ‘Совр. Лт.’ (издававшаяся при ‘Рус. Вст.’)1868 г., No 16, ст. Субботина. ‘Заря’ 1871 г., No 9. Ливановъ: ‘Раскольники и Острож.’ См. также ‘Вят. Губ. Вд.’ 1859г.,No 34, ‘Пенз. Епарх. Вд.’ 1866 г.,No 20, ‘Яросл. Еп. Вд.’ 1864 г., No 24, 27, ‘Берегъ’ 1880 г., No130, ‘Духовн. Всти.’ 1866 г., No 4, ‘Моск. Епарх. Вд.’ 1869 г., No 9, ‘Донскія Епарх. Вд.’ 1871 г., No 22.}? но элементы его ‘догматики’ даны самымъ началомъ староврскаго движенія, а modus vivendi, признанный странниками спасительнымъ, былъ такъ же старъ, какъ русская исторія, съ которой вмст онъ появился въ качеств самаго первобытнаго, спасительнаго средства отъ соціальнаго зла. Такимъ образомъ, правильная оцнка психической ‘подкладки’ секты, ея цли и смысла можетъ быть произведена только, если мы примемъ во вниманіе, прежде всего, основную тенденцію нашей исторіи и выяснимъ, какъ воздйствовалъ соціально-политическій строй на народную психику, какое основное чувство формировалось и было преобладающимъ въ пору появленія и развитія староврскаго движенія. Поэтому, прежде всего, мы должны обозначить крупными, рзкими штрихами соціальное состояніе массы во второй половин XVII в. и въ XVIII в.

Колонизаціонная дятельность нашего крестьянства представляетъ основной, богатый важными послдствіями, фактъ нашей исторіи. Наша равнина такъ велика, что даже теперь, посл тысячелтней колонизаціонной работы, она заселена слабе, чмъ любая полоса остальной Европы. Понятно, что одна эта обширность равнины являлась не малымъ препятствіемъ правильнаго развитія соціально-политической жизни. Всюду, гд начиналась историческая жизнь, т.-е. гд возникалъ сознаваемый личностью антагонизмъ между нею и обществомъ, гд личности становилось душно и тсно въ стихійно-сложившихся формахъ быта,— она, эта личность, подъискавъ своихъ единомышленниковъ, уходила на просторъ, за предлы осдлости рода, общины,— порывала связи съ надодавшимъ прошлымъ, даже на минуту не задумываясь надъ мыслью доставить себ искомый просторъ, не уходя съ роднаго пепелища. Гд мало земли, доступной для заселенія, тамъ этотъ первобытный процессъ разршенія антагонизма между личностью и обществомъ скоро уступаетъ мсто другому. Какъ только территорія заселена, населеніе увеличилось, явились общественныя неравенства,— возникаетъ неизбжное недовольство классовъ и личностей, которымъ тяжело жить, сознаніе начинаетъ работать, является протестъ противъ сознанныхъ неудобствъ, исканіе новыхъ формъ жизни,— словомъ, прогрессъ вступаетъ въ свои права… Но когда, какъ у насъ, равнина обширна до отчаянія, когда, для исхода накопившагося недовольства, постоянно въ теченіе цлой тысячи лтъ открытъ клапанъ заимки пустопорожнихъ мстъ, тогда понятно, что процессъ наростанія, скученія населенія происходитъ чрезвычайно медленно, незамтно. Не возникаетъ въ сознаніи и мысли о возможности какой-нибудь другой борьбы съ соціальнымъ зломъ, кром колонизаціоннаго ухода. Да и самое зло, отъ котораго уходитъ человкъ, только чувствуется. Отъ тяготы человкъ уходитъ, знаетъ, что тамъ тяжело, а почему именно, отчего главнымъ образомъ происходятъ тягости и неудобства,— о томъ почти нтъ и мысли. А, между тмъ, бытовая форма, выгодная для общественной группы, остающейся на мстахъ, укрпляется и развивается въ направленіи, опредляемомъ, конечно, интересами господствующихъ группъ. Люди, въ положеніи протестантовъ уже ушедшихъ, или тоже уходятъ по слдамъ прежнихъ выходцевъ, или остаются на мстахъ, разршая антагонизмъ между жизненной тягой и собственнымъ желаніемъ освободиться отъ нея то жалобой на горькую долю, то фаталистической сентенціей, изъ которыхъ, по нашимъ, напр., пословицамъ, можно построить цлую систему фатализма. Примиряясь такимъ образомъ съ данной бытовой формой, благодаря неумнію, недостаточности силъ (такъ какъ лучшіе, наиболе сильные умомъ и волей люди уходятъ) выяснить опредленные пункты недовольства, люди эти съ теченіемъ времени даже вырабатываютъ и укрпляютъ традицію почтенія къ давящей ихъ общественной форм,— традицію, которая укореняется даже въ выходцахъ, въ ‘вольниц’, уходящей на новыя мста. Вольница, уходя на новыя мста, устраиваясь на нихъ, безсознательно воспроизводитъ ту бытовую форму, отъ которой въ сущности и бжала, а съ теченіемъ времени даже объединяется съ метрополіей, отдается подъ ея крпкую руку и за это получаетъ привилегіи, льготы, ‘царское жалованіе’. Само собою разумется, что метрополія ‘топора на ногу не роняетъ’ и за льготы, за приманку освобожденіемъ отъ податей на 10—20 лтъ да выборнымъ судомъ вознаграждаетъ себя посылкою воеводы и дьяковъ — всякой приказной твари и служилой челяди, которая, обсидвшись на мст, скоро опутываетъ новое мсто крпкой паутиной {Заблинъ: Ист. рус. Жизни, ч. I., стр. 566—574 и слд. Калачевъ: О волостныхъ и сельскихъ судахъ въ древней и ныншней Россіи. ‘Сбор. Госуд. Званій’, т. VIII.}. А, между тмъ, льготы откалываютъ старозаимщиковъ отъ новыхъ пришлецовъ въ колонію, или даже и на нихъ самихъ ложатся новой тягой, потому что оказывается, что льготы даны земл, и не людямъ… Земля заявляетъ претензію удержать при себ работника, даже если онъ не видитъ въ ней проку и снова хотлъ бы уйти. Важская уставная грамота, напр., предоставляетъ крестьянамъ право выводить изъ-за монастырей старыхъ своихъ тяглецовъ безданно и безпошлинно… Въ 1524 г. крестьянамъ дозволено звать къ себ для поселенія только нетяглыхъ и неписьменныхъ людей {В. И. Сергевичъ: Лекціи и изслдованія по ист. рус. права. Спб., 1883 г., стр. 636.}. Привилегію иметъ здсь ужь собственно земля, тягло. Тяглецъ посильне получаетъ уже право подъ маломочнымъ. Тяглецъ забитый и маломочный получаетъ право надъ неспокойной, непосдливой натурой. Къ XVII в. на голову разрозненнаго, непосдливаго крестьянства, все ищущаго воли и простора, сваливается новая бда — прикрпленіе къ земл не волостной только, но и помщичьей, къ земл служилыхъ людей. Много еще простора на окраинахъ нашей равнины, но государство все крпче держитъ на мстахъ рабочія руки. Оно помогаетъ съискивать ухожихъ людей и крестьянамъ, и служилымъ людямъ. Мужикъ, предъявлявшій до сихъ поръ къ божьей земл только право на полученіе плодовъ потраченнаго на нее труда, вдругъ видитъ, что земля, имъ вспаханная,— не Божья и государева, а господская, что онъ на ней наемникъ, что онъ не иметъ права на все то, что земля дала, а за податями долженъ еще отдать значительную часть какому-то новому человку.’ Онъ уходилъ, а за нимъ гнались по пятамъ то свои, то служилый человкъ, настигавшій его всюду, гд онъ поселялся, и снова, и снова садившійся ему на шею. Крпостное право сложилось незамтно для крестьянства изъ прецедентовъ рабства, кабалы и даже самой колонизаціи, поскольку она поощрялась ‘царскимъ жалованьемъ’, врод права заимщиковъ насильно сажать на тягло своихъ уходящихъ товарищей. Протестъ противъ ‘силы нездшней’, все сильне и гуще напиравшей на простоватаго Микулушку Селяниновича, въ той форм, въ какой онъ продолжалъ практиковаться Микулушкой, ни къ чему, конечно, привести не могъ, кром большаго закрпощенія. Въ то время какъ изъ села одного владльца въ Юрьевъ день уходило нсколько человкъ,— на ихъ мсто въ опуствшіе дворы являлись новые люди. Мужикъ чувствовалъ, что что-то не ладно, а никакъ не могъ указать, гд болитъ. Онъ ничего не имлъ противъ служилаго человка вообще. Онъ уходилъ отъ дурнаго владльца къ хорошему и дальше этого различенія не шелъ. Одинъ уходилъ, другой садился на его мсто. Не было даже частныхъ сговоровъ не ходить къ такому-то, если отъ него ушли тогда-то и тотъ-то, потому что сознанія солидарности между крестьянствомъ почти не существовало, не выработалось и, намъ кажется, въ этомъ нельзя не признать нкотораго вліянія той же равнины. Населеніе на ней такъ разбросано, иметъ такой разнообразный этнографическій составъ, а до конца XVII в. да,, и въ теченіе XVIII пользовалось еще такими разнообразными по мстностямъ и по государеву усмотрнію льготами и ‘царскимъ жалованьемъ’, что все это ршительно лишало неразвитый умъ человка изъ массы въ XVII в. возможности отвлечься отъ этихъ различій и оцнить сходства въ политическомъ положеніи различныхъ группъ крестьянства. Да, пожалуй, и этого сходства не было. Сынъ кабальнаго холопа самъ могъ, разжившись отъ какой-нибудь случайности, которыхъ было тогда такъ много, имть не одного холопа, а даже купить раба въ полное распоряженіе. Въ XVIII в. правительство должно было пропагандировать сознаніе сословной солидарности, запрещая покупку крестьянъ и населенныхъ имній недворянами вообще и, между прочимъ, крестьянствомъ {В. И. Семевскій: Крестьяне въ царств. Екатерины II, стр. 2—4, 9, 149—150.}. Въ XVII в. рабы и холопы у крестьянъ — дло обычное. Въ XVIII в. въ самый разгаръ крестьянскихъ общихъ бунтовъ и мстныхъ возмущеній крпостныхъ противъ помщиковъ мы замчаемъ тоже явленіе. Бунты нимало не ростятъ идею солидарности. Государственные крестьяне очень часто покупали крпостныхъ для поставки за себя въ рекруты. Въ 1768 г. это было запрещено сенатомъ, но, тмъ не мене, Радищевъ въ своей книг еще разсказываетъ, что случаи этой покупки бываютъ и объясняетъ, какъ обходится сенатское запрещеніе. Даже помщичьи крестьяне покупали себ холоповъ на имя помщика. Неудивительно, что, при такомъ отсутствіи сознанія солидарности интересовъ группы, воззванія Разиныхъ, Булавиныхъ, Пугачевыхъ, движенія, начинавшіяся на окраинахъ, у вольницы, гд чувство свободы было живе, куда собирался цвтъ протестантовъ изъ массы,— находили мало отголоска и сочувствія въ центрахъ, гд оставалось все наиболе угнетенное, задавленное, лишенное энергіи къ достиженію лучшаго будущаго, примирившееся съ невыносимо-тяжелымъ строемъ, какъ съ неизбжной судьбой. Вс силы этой освшей, не имвшей энергіи подняться, массы тратились на приспособленіе къ сред. Въ то время какъ окраины хотли свободы, вольной жизни, такъ или иначе ставили правительству требованія, боле или мене ясно формулированныя, массы осдлыхъ людей, напротивъ, старались примниться къ требованіямъ сверху, сжаться до нельзя, обрзать minimum своей жизни чуть что не до нуля. На воззванія съ окраинъ къ ‘воровскимъ’ шайкамъ приставали лишь т, кто испробовалъ вс способы примниться къ требованіямъ ‘командующихъ’ классовъ, крпостные, выведенные изъ терпнія возмутительными поборами и притсненіями помщика, грабили его и жгли, и убивали за одно съ ‘воровскими козаками’. А рядомъ съ возмутившейся деревней оставалась другая, гд владльцемъ былъ монастырь, а ‘посельскій’ монахъ, приказчикъ, не очень обижалъ обывателя, благодаря своей ‘простот’, или гд служилый владлецъ, все-таки, не очень ужь ‘лютовалъ’ надъ своими людьми,— и тогда эта деревня оставалась спокойною въ виду сосдняго бунта и заботилась лишь о томъ, какъ бы себя сберечь отъ ‘воровскихъ’ людей, которые грабили не стсняясь, кто попадалъ подъ руку, не щадя и крестьянъ {Бляевъ: Русское общ. отъ кончины Петра Великаго до Екатерины II, ‘Библіот. для Чт.’ 1865 г.,No 3, стр. 65—66, 70—71, 89. Ср. Аристовъ: Объ историческомъ значеніи русскихъ разбойничьихъ псенъ, стр. 8—10, 27, 34—35, 126.}. ‘Воровскихъ’ шаекъ этихъ было такъ много, разбой и грабежи были такъ часты и систематичны, что, наконецъ, даже и разобрать невозможно было сподвижниковъ Разина, Булавина и пр. отъ обыкновенныхъ, безразборчивыхъ воровъ и грабителей. Начальство, солдаты, попы {Есиповъ: Раскольничьи дла, т. II, стр. 141—143.}, монахи {Аристовъ, стр. 36—37.}, бглецы-крестьяне, даже крестьяне осдлые,— словомъ, вс грабили каждаго, кто былъ въ данную минуту слабе и беззащитне. Озлобленіе, неувренность въ завтрашнемъ дн, сознаніе полнйшей необезпеченности жизни, развивавшіяся, между прочимъ, и подъ вліяніемъ этого сплошнаго грабежа, конечно, опять таки, не могли ни выростить, ни укрпить сознанія солидарности крестьянскихъ интересовъ, да ихъ, какъ видно, и не было, до такой степени все было разрознено, разбито, обезсилено и обезсмыслено. Мы понимаемъ, конечно, что ‘воровскія’ шайки — явленіе той же колонизаціи въ начал исторіи, когда он, напр., назывались ушкуйниками и ходили добывать новыя колоніи, мы понимаемъ, что безразборчивыми, въ грабеж, въ объект своей дятельности вообще, шайки эти сдлались несомннно подъ вліяніемъ мръ: правительства усадить народъ на мст, подъ вліяніемъ препятствій мирной колонизаціонной работ и соціальныхъ неустройствъ, мы согласны, что въ послднемъ счет шайки эти представляютъ явленіе стихійнаго соціальнаго протеста, но думать, чтобы и сами воровскіе люди считали себя носителями такого протеста, чтобы они знали за кого они и противъ кого и практически разбирали это,— думать такъ нтъ никакихъ основаній. Это ходячее мнніе доказываетъ только, что намъ нравится такая исторія, но что съ настоящей исторіей мы справляемся не часто. Г. Успенскій совершенно правъ, когда протестуетъ противъ представленія ‘народа’ какъ какой-то коллективной однородности врод ‘овса’ или ‘икры’, которая вся живетъ одной идеей, однимъ чувствомъ, гд одна особь идетъ туда же, куда и вс другія. Изъ такого расплывчатаго представленія и выходитъ, что и въ современности, и въ исторіи мы все гонимъ ‘подъ одно’. Разбойникъ, коли онъ народъ, долженъ не трогать своихъ и высоко держать знамя протеста. Народъ долженъ ему сочувствовать, помогать, идти за нимъ въ протест. Раскольникъ, коли онъ народъ, долженъ ‘отъ писанія’ оправдывать разбойника, просвщать его насчетъ соціальнаго значенія разинскаго бунта и приставать вмст съ нимъ къ разинской вольниц. На дл же оно вовсе не такъ. Народъ въ конц XVII и въ XVIII в. разбивался на множество едва уловимыхъ группъ, объединенныхъ случайно случайными интересами и выгодами. Въ сущности, силою вещей, ‘каждый долженъ былъ стоять за себя’ и только врилось, что одинъ ‘Богъ за всхъ’.

И это понятно. Читатель знаетъ, конечно, какъ невыносимо плохо жилось крестьянству при крпостномъ режим. Для нашей цли достаточно будетъ напомнить это ‘житье’ лишь въ самыхъ общихъ чертахъ. Крестьянству, сидвшему на мст ‘за своими господами’, дйствительно было отъ чего въ отчаяніе придти. Не будемъ ужь считать невыносимыхъ повинностей, той массы времени и труда, которая шла въ пользу владльца. Но самые способы, какими ‘выбивались’ изъ крпостныхъ эти повинности, этотъ трудъ, самое отношеніе владльцевъ къ ‘рабамъ’, были въ состояніи заставить мужика даже забыть о томъ, что онъ не животина какая-нибудь, а ‘разумное Божье созданье’. Когда, по показанію одного современника, помщикъ повелваетъ крестьянами ‘боле ласкою, чмъ обыкновенною дворянскою властью’, то это уже считается исключеніемъ, чуть не проявленіемъ особенной святости {Соловьевъ: Ист. Россіи, т. XXI, стр. 226—227.}. Человческая жизнь не представляетъ никакой цны. Напр., крестьяне помщика Львова напали на крестьянъ помщика Сафонова (вроятно, подъ командою владльца) и 11 человкъ убили, а 45 смертельно ранили. Долго тянулось по этому поводу дло и кончилось мировою сдлкою владльцевъ {Ibid., т. XXIV, стр. 300.}. Убійства владльцами своихъ крпостныхъ бывали сплошь и рядомъ и рдко доходили до суда, а еще рже наказывались. Понятное дло, что здоровье крпостныхъ, ихъ нравственная личность стоили еще меньше, если можетъ быть что-нибудь меньше ничего. 17,000 розогъ и предписаніе не давать наказаннымъ лежать больше недли, наказанія по самымъ чувствительнымъ частямъ тла, истязанія, какія только могла изобрсти развращенная, бездльная, жестокая, сладострастная фантазія людей зврскаго вка,— истязанія, кончающіяся смертью И, разумется, безнаказанно сходящія съ рукъ, сдача непонравившихся рабовъ въ рекруты, ссылка въ каторжныя работы, продажи оптомъ и въ розницу дтей отъ отца съ матерью, мужа отъ жены, продажа иногда по цн въ 120 разъ меньшей, чмъ стоимость щенка-собаки съ какимъ-нибудь ‘сверхъестественнымъ’ чутьемъ,— все это представляло явленія обычныя {Семевскій: Указ. кн., стр. 152—153, 182—183, Сергевичъ: Лекціи и изслд., стр. 639.}. Натерпвшись вволю всего отъ своего господина, крпостной еще не оканчивалъ тмъ самымъ разсчетовъ съ жизнью,— недаромъ же онъ былъ воломъ, съ котораго драли по 7 шкуръ. Отдлавшись отъ своего барина, мужикъ попадалъ въ мучительскія руки чужаго: грабежи, нападенія помщиковъ на чужихъ крпостныхъ были далеко не рдкость {Соловьевъ, т. XXIV, стр. 244 и др.}, а, сверхъ того,— жди еще, что воровская шайка, бродящая въ окрестности, или какое-нибудь начальство нагрянетъ и ‘душу вымотаетъ’… Такая полная необезпеченность нравственной личности, имущества, жизни была общимъ явленіемъ, но масса и къ ней старалась какъ-нибудь приспособиться. Но даже тысячелтіемъ выработанное терпніе иногда обрывалось, ненависть вспыхивала и проявлялась въ зврской расправ съ ближайшимъ, непосредственнымъ притснителемъ и оканчивалась въ ужасныхъ конурахъ Преображенской розыскныхъ длъ канцеляріи, снова надолго отбивавшей охоту къ расправамъ. Тогда снова наставало состояніе тупаго, отчаяннаго, безсознательнаго самоотрицанія — терпнія. Зврство да ‘безсмысленный, вчный испугъ’,— это, конечно, единственные психическіе продукты, какіе могла произвести подобная ‘жизнь’… Мирный уходъ на новое мсто невозможенъ больше: всюду рыщутъ всякія сыскныя команды — казенныя и частныя. Одно спасеніе въ воровской шайк,— спасеніе, требующее, конечно, весьма большаго запаса зврства, пренебреженія къ чужой и собственной жизни… жизнь на свой пай, конечно, вырабатываетъ это зврство, какъ можетъ, но все же она дйствуетъ только на исключенія, все же остается масса, сидящая на мстахъ въ состояніи ‘безсмысленнаго, вчнаго испуга’, безъисходнаго отчаянія, этихъ преобладающихъ душевныхъ настроеній эпохи.

Свободной общин жилось такъ же плохо, какъ и крпостной. Вмсто барина-помщика, она лицомъ къ лицу стояла со всякимъ начальствомъ, а это начальство, даже если оно поступало строго по закону ничмъ не разнилось отъ Помщика, разв только еще большею жестокостью и притязательностью. Администрація, судъ, фискъ, законодательство развивали въ отношеніяхъ къ крестьянству тотъ же крпостной принципъ въ самыхъ гнусныхъ его проявленіяхъ насилія надъ человческой личностью, пренебрегая, однако, сплошь и рядомъ тою стороною принципа, которая обязываетъ беречь рабочую силу, употреблять ее цлесообразно и которая, все-таки, хотя спорадически, проявлялась на дл у помщиковъ, да изрдка въ качеств мертвой буквы проскальзывала въ закон. То же, напротивъ, что жило и дйствовало, сводилось къ полному отрицанію личности, на практик, опять таки, даже къ зврству. Человкъ для себя не существуетъ: его жизнь нужна и идетъ на счетъ только до тхъ поръ и въ той мр, пока и поскольку она нужна государству. Личная жизнь каждаго едва только терпится даже принциповъ, какъ необходимое зло, и на дл разсматривается, какъ роскошь, или даже какъ бунтъ противъ краеугольныхъ основъ. По возможности, каждый шагъ мужика долженъ быть оцненъ и приносить казн ‘интересъ’. А, между тмъ, у мужика отнимаютъ даже орудія труда, даже возможность добывать средства на удовлетвореніе требованій. Онъ долженъ, какъ щедринскій мужикъ, въ пригоршняхъ супъ варить. Петръ запретилъ крестьянамъ заниматься торговлей, брать на откупъ кабацкіе и таможенные сборы. Громадное количество промысловъ, которыми прежде занимались крестьяне, отнято у нихъ въ казну и отдавалось на откупъ другимъ сословіямъ. Были, напр., отобраны въ казну соляныя варницы, мстонахожденія руды, разрабатывавшейся крестьянами, и пр. А, между тмъ, каждый крестьянскій шагъ, всякое движеніе, всякое имущество были обложены. Вотъ, напр., перечисленіе повинностей при Петр, сдланное Посошконымъ: крестьяне должны были платить: поземельныя, подушныя, хомутейныя, прикольныя, мостовыя, пчелиныя, банныя, покосовшинныя и съ подводчиковъ десятыя. Кром того, на нихъ лежали разныя натуральныя повинности врод постойной, ямской, рекрутской и пр. {Посошковъ: О скудости и богатств, изд. Погодина, стр. 219—220.} Не будемъ ужь считать повинностей случайныхъ, врод работъ цлыми областями на какомъ-нибудь канал, на Азовской или Олонецкой верфи, на постройк Петербурга и пр. Недаромъ крестьяне говорили о времени Петра: ‘какъ Богъ его на царство послалъ, такъ и свтлыхъ дней не видали: тягота на міръ, рубли, да полтины, да подводы,— отдыху нашей брать, крестьянству, нтъ’ {Соловьевъ, т. XV, стр. 126.}. Само собою ясно, какая масса всевозможныхъ надсмотрщиковъ, сборщиковъ, контролеровъ, всякихъ ‘собакъ на сн’, облеченныхъ широкими полномочіями, нужна была только для того, чтобы услдить за исполненіемъ всхъ требованій. И вообще начальства стаю такъ много и оно было такъ хорошо, что посл смерти Петра даже правительство признало это въ указ 24 февр. 1727 г. по поводу сокращенія штатовъ центральнаго и мстнаго управленій. ‘Умноженіе правителей и канцелярій во всмъ государств не только служитъ къ великому отягощенію штата, но и къ великой тягости народной, понеже вмсто того, что прежде сего къ одному правителю адресоваться имли во всхъ длахъ, нын къ десяти, а можетъ и больше. А вс т разные правители имютъ свои канцеляріи и канцелярскихъ служителей и особливый судъ, и каждый по своимъ дламъ бдный народъ волочитъ, и вс т управители и канцелярскіе служители пропитанья своего хотятъ, умалчивая о другихъ непорядкахъ, которые отъ безсовстныхъ людей къ вящей народной тягости ежедневно происходятъ’.

Все это начальство, воинскія команды для взысканія податей, сыска раскольниковъ, бглыхъ и воровскихъ людей, для вербовки рекрутъ и рабочихъ и пр., назжало на беззащитныя деревни точно въ непріятельскую страну и наводило на народъ такой ужасъ, что деревня пустла при появленіи какой-нибудь ‘конной или пшей бды’ (какъ звали въ XVIII в. начальство),— вс разбгались и прятались, гд попало. Чтобы воспользоваться такимъ выгоднымъ эффектомъ, являлось, кром того, множество чиновниковъ самозванцевъ, грабившихъ т крохи, какія случайно уцлвали отъ ястребиныхъ взоровъ доподлинныхъ, ревностныхъ исполнителей закона. Къ концу царствованія Петра народъ, такимъ образомъ, былъ такъ разоренъ, что при Екатерин пришлось волей-неволей пріостановить сборъ денежныхъ и хлбныхъ податей, кром подушныхъ, и отсрочить до 1727 г. взысканіе недоимокъ за вс прошлые года. Но и посл Петра, несмотря на благія намренія, сказывающіяся иногда въ указахъ правительства, положеніе народа ни мало не измнилось, потому что крпостной принципъ отношеній власти къ подданнымъ не измнялся и производилъ т же зврскія послдствія. Постоянныя смны, перетасовки, упраздненія и возстановленія различныхъ мстныхъ и центральныхъ учрежденій мало что не облегчали, еще хуже тяготили и путали: не было ничего прочнаго, установившагося, кром страшнаго гнета и грабительства, находившихъ въ этихъ постоянныхъ поломкахъ и перестройкахъ новую и богатую пищу. Такимъ образомъ, неустановленность какихъ бы то ни было общественныхъ отношеній, кром отношеній крпостныхъ, не мене страшныхъ въ силу своей установленности, полнйшая необезпеченность жизни и имущества крестьянства, презрніе, отрицаніе человческой личности во всхъ, даже самыхъ скромныхъ и элементарныхъ ея проявленіяхъ,— вотъ общій колоритъ отношеній государства къ жизни народной въ XVII—XVIII в.

Въ сущности, какъ окинешь взглядомъ всю эту ‘бездонную прорву’ всевозможныхъ. грибительствъ, мучительствъ и надругательствъ, вс эти безобразныя проявленія крпостнаго, развращеннаго и разнузданнаго деспотизма, незнающаго никакихъ сдержекъ, недоумваешь, чмъ же, какими надеждами и упованіями жилъ народъ, чмъ онъ скрашивалъ свое невозможное существованіе? Вдь, отчаяніе, что тамъ ни говори, какъ хроническое душевное настроеніе, просто невозможность. Гд и въ чемъ существовали выходы и почему одни, а не другіе?

Прежде всего, отмтимъ выходъ, повидимому, невроятный, но весьма характерный въ сущности по своей психической подкладк. Мы говоримъ о военной служб. Читатель знаетъ, опять таки, что такое это было. Тягость военной службы признавалась въ XVIII в. даже правительствомъ, какъ оно ни мало склонно было сантиментальничать въ отношеніяхъ къ ‘подлому народу’. Что же касается самого народа, то онъ, конечно, еще лучше зналъ, своими боками, что такое была солдатская выправка въ старину. Недаромъ наборы производились такъ:

Вечоръ-то меня молодца поймали,

Рзвы ноженьки въ желзы заковали,

Блы рученьки назадъ завязали…

‘Приведчи въ городъ рекрутовъ,— говоритъ указъ 1719 г.,— держатъ въ великой тснот по тюрьмамъ и по острогамъ не по малу времени и такимъ образомъ еще на мст изнуривъ… отправляютъ, упустя удобное время, жестокою распутицею, отчего приключаются въ дорог многія болзни и помираютъ безвременно’. При такихъ условіяхъ, конечно, не преувеличеніе, что

Идучи они, солдаты, сами плачутъ,

Въ слезахъ они дороженьки не видать,

Въ возрыданьиц словечушка не молвятъ… ¹)

¹) Сборникъ Киревскаго, вып. IX.

Несмотря, однако, на то, что наборы безчеловчны, что служба безобразно тяжела, солдатъ скоро въ роли сыскной или экзекуціонной команды теряетъ нравственную связь съ народомъ, ежели, конечно, не убгаетъ изъ строя, привыкаетъ считать себя въ нкоторомъ род начальствомъ. Солдаты въ одномъ подметномъ письм петровскаго времени жалуются на Петра, что онъ сравнилъ ихъ съ посохою (крестьянствомъ), потому что даже въ мирное время они ни днемъ, ни ночью не знаютъ покоя на работ, часто вовсе и не солдатской. Недаромъ народъ относился съ такимъ ужасомъ къ солдатчин: въ каждомъ деревенскомъ парн, взятомъ въ строй, вырабатывался тамъ врагъ народный и народъ это не могъ не чувствовать. Военную службу народъ не отличаетъ отъ разбоя. Сыновья одной вдовы — по псн —

По возросли, да въ разбой пошли,

Въ разбой пошли, въ службу царскую,

Ко тому да Царю Блому,

Царю Блому, Петру Первому ¹).

¹) ‘Олонец. Губ. Вд.’ 1867 г., No 14.

И, несмотря на все это, военная служба представлялась иногда для крестьянства въ завлекательномъ свт. При Петр I для скорйшаго пополненія войска позволено было крпостнымъ записываться въ солдаты. Тотчасъ посл смерти Петра этотъ выходъ изъ огня да въ полымя былъ закрытъ. При вступленіи на престолъ Елизаветы пошли слухи, что снова будетъ дано крпостнымъ дозволеніе записываться въ полки, и охотники толпами пошли записываться ‘въ вольницу’ (такъ называли за одно съ разбойницкими шайками и солдатъ). Но въ врности слуха легковрныхъ разубдили кнутомъ и ссылкою въ Сибирь на казенныя работы вчно. Радищевъ въ своей книг даетъ объясненіе этого факта. Давая въ одной глав своей, книги картину рекрутскаго набора, онъ отличаетъ крпостнаго, поразившаго его своимъ веселымъ, оживленнымъ видомъ среди общаго плача. На вопросъ автора крпостной отвчаетъ, что, какъ ни плохо въ солдатахъ, но все же онъ становится вольнымъ, надъ нимъ не будетъ тяготть полная, безконтрольная власть барина, его не продалутъ, не проиграютъ, не будутъ на него смотрть какъ на животину. Мы точно, хотя и не въ тхъ же самыхъ выраженіяхъ, передаемъ смыслъ тирады крпостнаго. Конечно, у Радищева тирада эта выглядитъ дланной: едва, ли крпостной такъ точно и опредлительно могъ выяснить причину своей радости, но несомннно, что причину эту Радищевъ указываетъ отъ лица крпостнаго въ общемъ совершенно врно. Какъ ни пригнетала среда человка, какъ ни убивала въ немъ чувство личности, личнаго достоинства, правъ на личное счастье,— чувство это, тмъ не мене, а, можетъ быть, и именно по этому жило и развивалось и толкало даже на такія жертвы, какъ добровольное поступленіе въ тогдашнюю ‘вольницу’. Разбой, примыканіе къ воровскимъ шайкамъ, опредлялся тмъ же чувствомъ. Въ бга уходилъ тотъ, кто живе чувствовалъ, чья богатая натура сильне хотла воли, счастья жизни человческой, а не скотской. Что именно чувство личности развивалось въ солдат, даже если онъ взятъ былъ поневол, и что солдатъ дорожилъ этимъ чувствомъ, лелялъ его,— видно и изъ жалобы приведеннаго мною подметнаго письма. Это фактъ очень характерный, онъ показываетъ направленіе и цль протеста задавленныхъ массъ.

Тотъ же самый принципъ личности, ищущей освобожденія, реабилитаціи, требующей признанія своихъ человческихъ правъ, сказывается другой своей стороной въ бунтахъ. Что касается мстныхъ бунтовъ, то въ теченіе всего XVIII в., какъ и XIX, такія вспышки постоянны {Соловьевъ, т. XX, 227 и др., т. XXIV, 103, 174—175, 243—244, 300 и др. Семевскій, стр. 366—367 и др.} и многочисленны, но разрознены, прежде всего, въ силу своей, такъ сказать, непосредственности. Это взрывы чувства, конвульсіи отчаянія, относительно которыхъ никто изъ ‘зачинщиковъ’ и ‘пособниковъ’ даже за минуту не можетъ сказать, проявятся они или нтъ и въ какой форм. Тутъ неизвстно, какая именно капля переполнитъ ‘чашу терпнія’, сколько именно времени не лопнетъ дребезжащая струна. Но и въ бунтахъ общихъ, заране подготовленныхъ, боле или мене упорныхъ, мы видимъ одинъ общій колоритъ протеста эпохи,— протестъ личности противъ личности и полное пренебреженіе къ учрежденіямъ, къ соціальному строю. Человкъ XVII—XVIII в. за личностями не видитъ общества, общественныхъ требованій, общественныхъ идеаловъ у него нтъ, да на вольномъ простор нашей равнины такіе идеалы не могли и выроста, особенно при полной неопредленности организаціи государства. Опредленной организаціи труда, сознательной, формулированной, нтъ и въ помин, община и артель — формы стихійныя, слагающіяся естественнымъ путемъ, подъ полнымъ вліяніемъ велній и необходимостей, предъявляемыхъ природой. Отношенія труда и капитала строятся на основ рабской, и крпостнической. Протестъ труда противъ капитала сводится къ протесту противъ злыхъ, жестокихъ, несправедливыхъ представителей капитала, а не противъ самой формы коопераціи: отвлечь эту форму отъ личностей, ее опредляющихъ и употребляющихъ, никто не можетъ, умственное развитіе эпохи ниже этой задачи даже въ своихъ передовыхъ представителяхъ. И вотъ поэтому-то даже нельзя говорить объ общественно-политическихъ идеалахъ нашихъ народныхъ движеній въ XVII—XVIII в. Идеаловъ этихъ тмъ боле не было, не могло быть на окраинахъ, у вольницы, гд личность больше, чмъ всюду, ярче выходила и сознательне выпиралась на первый планъ. На окраины уходили наиболе воспріимчивые и энергическіе люди, тамъ они стояли почти вн всякой общественной организаціи, потому что козачій кругъ не представлялъ никакихъ сдержекъ личности, которая, наконецъ, вольна была ему не подчиниться и уйти на вс четыре стороны. Личная энергія здсь была все для человка: ею опредлялись его удача, его счастье. Почти не было правильно организованнаго труда: вольница жила больше грабежемъ кочевниковъ и своихъ соплеменниковъ по торговымъ путямъ. Конечно, съ теченіемъ времени и тутъ стала образовываться зажиточная, степенная, хозяйная часть населенія и голытьба, которую первая старалась эксплуатировать, антагонизмъ между этими экономическими группами былъ сознанъ. Зачинщики бунтовъ, каковы Разинъ, Булавинъ, Голый, Пугачевъ, къ голытьб, голи кабацкой обращались съ своими воззваніями, были атаманами этой голытьбы. Но въ этой голытьб и они, и сама голытьба въ себ не видали ничего, кром безхозяйныхъ личностей, они не протестовали противъ общественныхъ неравенствъ, — въ экономической ли, въ политической ли сфер,— все равно, они протестовали лишь противъ злоупотребленій этими неравенствами, противъ личностей, употребляющихъ неравенства во зло. Въ призывныхъ грамотахъ Булавина, напр., говорится: ‘худымъ людемъ, и княземъ, и боярамъ, и прибыльщикамъ, и нмцамъ за ихъ злое дло отнюдь бы не молчать и не спущать ради того, что они вводятъ всхъ въ еллинскую вру и отъ истинной Христовой вры отвратили своими знаменьми и чудесы прелестными, а между собою добрымъ, начальнымъ, посадскимъ, торговымъ и всякимъ чернымъ людямъ отнюдь бы вражды никакой не чинить, напрасно не бить, не грабить и не разорять,— и буде кто напрасно станетъ кого обижать или бить, и тому чинить смертную казнь’… ‘Намъ до черни дла нтъ,— пишетъ въ своемъ воззваніи атаманъ Голый, — намъ дло до бояръ и которые неправду длаютъ’... Въ этомъ различеніи добрыхъ отъ злыхъ людей все дло въ постановк сознательныхъ цлей бунтовъ, дальше этого различенія бунтари и не идутъ {См., напр., ‘разспросныя рчи’ Стенки Москвитянина, одного изъ зачинщиковъ и участниковъ астраханскаго бунта у Есипова, т. II, стр. 101 и слд. Бунтъ поднимается, по его словамъ, потому, что государь подмнный, перемнилъ вру, носитъ нмецкое платье, велитъ брить бороды. Бунтовщики хотятъ идти къ Москв, убить царя, ежели онъ не захочетъ отказаться отъ нмецкаго платья и новой вры. Характерная замтка разспроса: ‘а убивъ царя, что было чинить, о томъ разговоры (у участниковъ и зачинщиковъ) не было’. Думали еще только о томъ, чтобы уйти куда-нибудь за море въ крпкія мста на вчное житье (стр. 103—104).}. Въ челобитной къ царю Булавинъ заявляетъ, что казнилъ Долгорукаго и перебилъ его команду за то, что они поступили не по государеву указу, ‘а отъ тебя, великій государь, мы никуда не откладываемся’. Общественная идея, если иногда и сказывается въ общаніяхъ воли крпостному крестьянству, въ угрозахъ основать ‘козацкое государство’, то и эти общанія, и угрозы скоре представляютъ мимолетное и неопредленное вполн видніе. Средства для этого опредляются тмъ же принципомъ личности: вырзать всхъ помщиковъ сплошь, посадить на престолъ своего царя, убить всхъ бояръ, злоупотребляющихъ властью,— вотъ и все. Личность можетъ сдлать и добро, и зло, хорошъ человкъ — все хорошо, худъ человкъ — плохо, устрани, его, посади на его мсто хорошаго,— вотъ и опять уничтожено общественное зло. Общественно политической идеи, требованій реформы нтъ и въ помин даже въ зародышевомъ вид. Да это и понятно. Личность, прежде всего, только чувствуетъ, что она вступаетъ въ какое-то противорчіе съ обществомъ, что нчто извн, нчто въ окружающихъ людяхъ давитъ ее и стсняетъ, заставляетъ ограничивать свои интимные порывы и желанія. Она и возстаетъ, прежде всего, противъ личностей же, старается освободиться отъ гнета съ помощью того же орудія, какимъ ее саму пригнетаютъ, съ помощью гнета и самоуправства. Съ успхомъ этого освобожденія борьба также безсознательно изъ оборонительной переходитъ въ наступательную: личность не останавливается на своемъ освобожденіи, она хочетъ давить, угнетать, въ свою очередь, другихъ. Деспотизмъ главы патріархальной семьи, насилія и деспотизмъ завоевателей суть явленія этого порядка. Здсь же, намъ кажется, разгадка деспотизма удачниковъ изъ массы — врод Никона. Когда личность, какъ мотивъ, лежитъ въ основ народнаго движенія, она приводитъ къ тому же деспотизму въ вид насилія и самоуправства надъ представителями гнетущаго порядка жизни. Само собою разумется, что если смотрть на народное движеніе, какъ наши бунты XVII—XVIII в. со стороны, то въ основ этого движенія мы откроемъ соціальную причину, и цль движенія для насъ, когда мы смотримъ со стороны на дло, непремнно общественная,— это стремленіе найти такую форму общественной жизни, въ которой бы личность и общество не были въ антагонизм, или чтобы этотъ антагонизмъ, по крайности, былъ по возможности уменьшенъ,— но эта цль безсознательна: сами творцы и участники движенія не знаютъ, что они творятъ, на своихъ плечахъ они чувствуютъ, что въ общественной жизни что то неладно, могутъ указать лицъ, отъ которыхъ приходится туго, но и только. Опредливши по своему причину зла, они начинаютъ расправляться съ нимъ ‘своимъ средствіемъ’, и изъ этой расправы, понятно, ничего не выходитъ, кром большаго усиленія врага. И, наблюдая данное историческое явленіе, мы можемъ, конечно, говорить съ своей субъективной точки зрнія о безсознательномъ недовольств соціально-политическимъ строемъ, о стихійномъ протест противъ этого строя, но говорить о политическихъ воззрніяхъ и идеалахъ, говорить о козацкомъ государств (когда даже въ этомъ ‘государств’ шелъ разладъ между ‘голытьбой’ и ‘кармазинниками’), — это значитъ извращать весь смыслъ историческихъ фактовъ.

И такъ, вотъ выходы изъ невыносимо-тяжелаго положенія, въ какое поставлена была масса въ XVII—XVIII в.: уходъ въ бга и примыканье къ разбойничьимъ шайкамъ, уходъ въ военную службу, мстные и общіе бунты. Во всхъ этихъ явленіяхъ психическая подчладка одна — стремленіе личности къ освобожденію отъ матеріальнаго гнета, къ вольной жизни, которая практически складывается, осуществляясь на дл, въ безсознательную, стихійную бытовую форму — общины, артели, круга, міра. Сознательнаго отношенія къ этой форм нтъ, потому что личность видитъ вокругъ себя только личностей и не развилась до отвлеченія отъ личностей формы ихъ быта. А потому даже среди протестантовъ, на окраинахъ, эволюція стихійно-бытовой-формы естественно идетъ въ сторону крпостнаго режима, выражаясь сначала въ распаденіи однородной массы на ‘голытьбу’ и ‘кармазинниковъ’, на Козаковъ ‘войсковой руки’ и ‘старшининой руки’, а потомъ и въ полномъ, впослдствіи (и даже скоро) крпостномъ подчиненіи ‘голытьбы’ ‘кармазинникамъ’, т. е. повторяется уже отмченный нами выше процессъ, происходившій при первой, мирной колонизаціонной работ въ удльно-вчевую пору и въ начал московскаго періода.

Какъ ни много было, однако, въ XVII—XVIII вк. бродячей, бглой вольницы, все же она представляла меньшинство, все же за ней оставалась масса и среди этой массы выдвигались протестанты другаго рода. Чмъ жила эта масса, что давали ей эти другіе протестанты, куда вели ее и какъ она къ нимъ относилась? Въ бунтаряхъ протестъ безсознателенъ, цли элементарны до послдней степени, непосредственны сполна. Просторъ и воля, отсутствіе сдержки для всего, что бы человкъ ни длалъ,— вотъ что, прежде всего, нужно. Правда, протестъ освщается нкоторымъ нравственнымъ идеаломъ, — люди выступаютъ противъ поступающихъ несправедливо, противъ дурныхъ, злыхъ личностей, портящихъ общественную жизнь. Но понятія о добр и зл тутъ до крайности спутаны, неясны, представляются больше красными словцами, чмъ дйственнымъ началомъ жизни. Видно, что люди толкуютъ по наслышк и, притомъ, больше ‘для разговора’, чмъ въ серьезъ. Нравственная идея вырабатывается собственно среди массъ, спокойно сидящихъ на мстахъ. Тамъ, загнанная въ безъисходную пропасть, мысль работаетъ надъ созданіемъ, какъ говорятъ пессимисты, ‘иллюзій и фикцій’ въ области теоретической, въ области міровоззрнія, чтобы здсь найти устой, который далъ бы возможность если не выдраться изъ пропасти, то, по крайней мр, примниться къ ней? Въ виду общественнаго зла, сознаніе начинаетъ свою работу, прежде всего, въ области нравственныхъ истинъ. Изъ человка все — и добро, и зло всходитъ. Дурныхъ людей насиліемъ и самоуправствомъ не переведешь на свт,— этотъ выводъ скоро назрваетъ въ ум человка на основаніи ежедневнаго жизненнаго опыта. А отсюда прямо слдуетъ, что нужно убдить человка перемнить жизнь, исправиться, ‘сократиться’, длать добро, а не зло, нужна проповдь нравственныхъ истинъ. Только длинный историческій опытъ, только дальнйшая работа сознанія на почв науки, установляющая новые взгляды на человческую волю, на зависимость человческаго самоопредленія отъ среды, приводитъ къ сознанію важности общественныхъ формъ, ихъ вліянія на характеръ и нравственность человка, и къ мысли о реформ соціальныхъ учрежденій. Но пока сознаніе находится на антропоцентрической степени развитія, пока ученіе о свобод воли господствуетъ, пока люди думаютъ, что человкъ, личность все можетъ, что захочетъ, — до тхъ поръ овщественной форм, учрежденіямъ не даютъ никакого значенія, до тхъ поръ проповдь нравственныхъ истинъ считается единственнымъ средствомъ спасенія отъ соціальнаго зла, какъ прежде такимъ средствомъ признавался уходъ на новыя мста. Проповдь нравственныхъ истинъ,— сравнительно, значитъ,— представляетъ шагъ впередъ въ развитіи общества, это переходная ступень къ требованію общественной реформы, но, опять таки, и здсь еще нтъ мста общественной иде, она еще не появляется, или же появляется въ зародышевомъ вид,, столь неопредленная, что ршительно нельзя развить изъ нея даже сотой доли тхъ выводовъ, какіе будутъ сдланы поздне, ршительно нельзя изъ нея развить дятельности ‘съ преобладаніемъ соціальной стороны’.

Выработка нравственныхъ началъ и проповдь ихъ, работа пробуждающейся сознательной мысли съ половины XVII в. становится все сильне. Чмъ дальше идетъ дло, тмъ больше свжихъ силъ изъ массы отдается работ въ области религіозно-нравственной мысли, отыскивая тутъ исходъ изъ невыносимой жизненной муки, научаясь даже въ мук этой находить успокоеніе и освженіе личности, нравственное самоудовлетвореніе. Чмъ дальше идетъ работа въ этой области, тмъ больше гаснутъ, пропадаютъ, разбиваются и мельчаютъ другіе способы спасенія отъ соціальнаго зла. Концентрированные ‘земскіе’ бунты XVII в. съ развитіемъ крпостнаго права разбиваются на мстные, бунтовщиками остаются одни крестьяне, но и они все больше прислушиваются къ новой проповди и, входя во вкусъ ея, бросаютъ старую манеру раздлки со зломъ… Нравственная идея эпидемически охватываетъ массы, какъ будто въ нихъ было какое-то предрасположеніе къ ея воспріятію, къ ея усвоенію не только умомъ, но и сердцемъ и длами. Не всякая эпоха отзывчива на проповдь нравственныхъ истинъ. Церковь проповдывала нравственную идею и до XVII в. очень ревностно и очень давно. Но отчего же только теперь массы стали къ ней такъ воспріимчивы? Для этого посмотримъ еще на психическое настроеніе массъ въ теченіе XVII—XVIII в., на ту общественно-психологическую почву, на которой принялась нравственная идея. Это покажетъ намъ причины воспріимчивости къ нравственной проповди, опредлитъ и самую стоимость и направленіе этой проповди, широту идеи, подхватывавшейся массой.

Если мы обратимся къ состоянію умственнаго развитія массъ, то увидимъ, что народъ въ XVII—XVIII вк. находился сполна подъ властію воображенія, въ період безсознательнаго художественнаго творчества, художественнаго мышленія образами и картинами. Участіе разсудка крайне ничтожно. Отсюда легковріе, полная нетребовательность къ ‘достаточному основанію’, слпая вра въ чудесное. Страхъ и удивленіе преобладаютъ надъ всми другими ощущеніями и чувствами. Поражаетъ и останавливаетъ на себ вниманіе все необыкновенное, уродливое, странное, необъяснимое. При такомъ состояніи умственнаго развитія понятно, что соціальная жизнь, полная случайностей и неожиданностей, должна была держать массы то въ напряженномъ состояніи ужаса, то въ ожиданіяхъ чего-то еще боле страшнаго и неизвстнаго {Эти интеллектуальныя черты эпохи отлично отмчены А. Щаповымъ въ ст. ‘Міросозерцаніе, мысль, трудъ и женщина въ XVIII ст.’ — ‘Отеч. Зап.’ 1873—74 г.}. Неожиданный какой-нибудь ударъ судьбы, чума, появленіе зловщей кометы, вспышка противъ помщика и жестокая до зврства экзекуція посл этого, нападеніе ‘воровской шайки’ повергали населеніе въ такое отчаяніе, до такой степени поражали и парализовали дятельность всхъ душевныхъ способностей, что люди дйствительно ‘не помнили себя’. Горе безъисходное, страхъ, отчаяніе, тяготвшія постоянно надъ массой, до того разстроили и расшатали нервную систему народа, что эпидемически распространяются зараженія истерикой. Мужчины и женщины кличутъ и икаютъ на пущій страхъ обывателямъ. Правительство издаетъ указы, длаетъ наказы по этому предмету то одному вдомству, то другому. Кликушество становится преступленіемъ и даже теперь еще сохраняется память о томъ, какую роль оно играло когда-то, въ 937 ст. улож. о наказаніяхъ. Съ 1666 г. по 1670 г. обыватели города Шуи бьютъ челомъ царю, что въ Шу на посад то и дло объявляются ‘гршные люди, порченые мужеска и женска полу, различными всякими совстьми мучимы бываютъ’, нападаетъ на нихъ ‘тоска лютая’, ‘икота’, ‘нечистый, злой духъ кричитъ въ нихъ, ово звремъ, ово птицею’, они мечутся бьются, приходятъ въ неистовство, ‘а отъ чего, и то намъ, сиротамъ, невдомо’ {.Ibid., стр. 655 и слд.}. Около того же времени въ Муромскомъ узд, Владимірской губерніи (по тогдашнему, ‘въ стародубской сторон’), сходитъ на землю по усердной молитв нкоторыхъ православныхъ людей самъ Саваоъ въ огненномъ облак на пламенной колесниц, воплощается въ бглаго солдата Данилу Филиппова и полагаетъ начало сект ‘людей Божіихъ’. Въ Тюменд, въ 1677 г., кличутъ трое мужчинъ и одна монахиня. Въ Тобольскомъ узд, на рчк Березовк, монахъ Данило, ‘пойманный на Москв въ церковныхъ расколахъ’, завелъ пустынь. Въ этой пустыни у него ‘наученіемъ сатанинскимъ старицы и двки бились о землю и говорили, что они въ то время, какъ бьются, видятъ Пресвятую Богородицу и небо отверсто, ангелы внцы держатъ тмъ людямъ, которые въ той пустыни постригаются. И, слыша его, старца Данилы, такую прелесть’, многіе изъ Томска, изъ Тюмени и изъ иныхъ городовъ, оставя домы и имущество, бгутъ къ нему въ пустынь съ женами и дтьми и постригаются. Для розыска въ этой пустыни отправлена команда, но она донесла, что та пустыня съ людьми до ихъ прізда сгорла {Прыжовъ: Русскія кликуши. ‘В. Евр.’ 1868 г., No 10, стр. 649—650}. Въ 1718—20 годахъ кликуши вызываютъ мропріятія московскаго губернатора. Духовный регламентъ предписалъ архіереямъ при посщеніи епархій спрашивать, есть ли кликуши. Оказалось, что кликушъ всюду много и он появляются ‘стаями’ въ теченіе всего XVIII в. въ разныхъ городахъ и областяхъ Россіи {Допол. къ Актамъ Историч., т. VIII, стр. 215—216.}. Необходимо замтить, что значительная доля кликушъ приходится на старовровъ.

Измученныя тягою жизни, ужасомъ предъ ея всевозможными случайностями, съ расшатанной всмъ этимъ нервной системой, сильно предрасположенной къ заболваніямъ, легковрныя, экзальтированныя проповдниками нравственной идеи, массы въ теченіе XVII—XVIII вк. представляютъ всколыхнутое море… Всевозможныя волны слуховъ, то ужасныхъ, то свтлыхъ, радужныхъ, то и дло поднимаются и ходятъ всюду. Каждое событіе исторіи того времени своеобразно отмчается въ народномъ сознаніи волною слуховъ и толковъ и, можетъ быть, это-то еще и живитъ ее, хотя и не сильно, потому что, въ то же время, самосожженія растутъ такъ же эпидимически, какъ и истерика, и, повидимому, въ тсномъ союз между собою {Ibid.,T. XXI, стр. 255, т. XXIV, стр. 103 и др.}. Слухи и толки дйствительно идутъ волнами, то принимая однородную окраску ненависти и угрозы, то надежды, то ужаса и отчаянія.

Покончимъ сначала съ первой группой — оптимистической, куда мы относимъ и угрозы, потому что он сейчасъ же производятъ вмст съ тоскливымъ замираніемъ сердца въ ожидаланіи неизвстнаго, ‘что-то будетъ?’ и надежду, что, ‘можетъ быть, авось все перемнится’. Посл смерти Петра слышатся такія рчи: ‘Похваляютъ, что императоръ нашъ былъ мудренъ, а что его мудрость? Затялъ подушную перепись себ на безголовье, а всему народу на изнуренье, и вручилъ свое государство неврному роду, что хорошаго! Все-то изложили и указали, и всю землю вязали большіе бояре, какъ прежде того они, бояре, пролили кровь стрлецкую, такъ и имъ, боярамъ, отольется кровь на главы ихъ: вдолг ли, иль вкоротк будетъ не безъ смятенья!’ {Соловьевъ, т. XIX, стр. 271—273.}. То и дло являются случаи отказа отъ присяги, духъ возмущенія сказывается даже въ монахиняхъ: ‘я за царицу Бога не молю,— говоритъ одна,— молю Бога за царевича. Какая она царица?’. ‘Креста цловать не буду,— заявляетъ раскольникъ,— если женщина царемъ, пусть и крестъ цлуютъ женщины’. ‘Не статочное дло женщин быть на царств, она же иноземка’. Бракъ ея съ Петромъ неправиленъ, а, стало быть, и повиноваться ей нельзя. Старовры отказываются присягать и повиноваться и ‘потому, что они по указамъ подписались въ двойной окладъ и этимъ платежемъ себ свободу получили’ {Соловьевъ, т. XIX, стр. 271—273.}. Возобновляется и распространяется, повсемстно ходившая при Петр, сказка, что самъ Петръ въ плну въ Стокгольм, удержанъ тамъ влюбившейся въ него царицей, что со времени возвращенія Петра изъ-за границы царствовалъ собственно не онъ, а похожій на него шведъ, отправленный шведской царицей вмсто Петра, что теперь умеръ именно этотъ шведъ, а царь живъ, и царевичъ живъ. Къ Екатерин I относятся презрительно отрицательно, каждый слухъ подхватывается и самый нелпый самозванецъ находитъ легковрную толпу приверженцевъ. При Екатерин I появляются сразу два самозванца и затмъ то и дло проскакиваютъ снова, давая лишнюю работу ‘розыскной канцеляріи’, которая сроимъ привлеченіемъ къ каждому длу народа толпами, мучительствомъ своихъ застнковъ еще больше приводитъ въ ужасъ массы. И рядомъ съ предсказаніями и угрозами ‘смятеній’ мы встрчаемся съ толками, уже совершенно безнадежными: ‘Когда государь преставлялся, то самъ про себя говорилъ: еще было мн жить, да міръ меня проклялъ. Жестокъ онъ, сударь, былъ, а сказываютъ — его внукъ жесточае еuj будетъ’.

Однако, сверху все идетъ какая-то ломка, все перемны. Иногда на площадяхъ читаютъ указы, въ которыхъ какъ будто манятъ какими-то милостями и льготами. Легковрной надежд легковрнаго вка немного надо, чтобы снова загорться, а жить такъ страшно, тяжело безъ нея. И новая волна слуховъ поднимается и растетъ, усиливаясь и свтля, какъ только становится хоть чуть-чуть полегче дышать. Въ самомъ дл, прослдите только по ‘Полному собранію законовъ’ и вы увидите, какая масса утшительныхъ слуховъ, подложныхъ манифестовъ, ‘развратныхъ’, ‘нескладныхъ’ рчей волновали массы въ теченіе XVII—XVIII вк., какъ эта волна разросталась въ мало-мальски благопріятныя царствованія. Правительство то и дло сыплетъ указами, предназначенными быть ушатомъ холодной воды для легковрныхъ головъ. Въ указ 1757 г. мы читаемъ, что многіе русскіе и иностранные подданные разглашаютъ ‘лживыя вдомости о ныншнихъ штатскихъ, политическихъ и воинскихъ длахъ’ и ‘присовокупляютъ къ тому развратныя толкованія и совсмъ нескладныя разсужденія со столь большею продерзостью, сколь меньше имютъ объ оныхъ они свдніе и понятіе’ {1-е Полн. Собр. законовъ, т. XIV, No 10,733.}. Почти непосредственно затмъ новый указъ констатируетъ, что разные бглые люди разглашаютъ слухи, будто въ Астрахани къ винограднымъ садамъ велно принимать всякаго званія людей, кто бы откуда ни пришелъ {Ibid., No 10,760.}. Во 2-й мсяцъ царствованія Екатерины II ей уже приходится заявлять въ указ, что ‘нкоторыхъ помщиковъ крестьяне, будучи ослплены разсянными отъ непотребныхъ людей слухами, отложились отъ должнаго повиновенія, а потому и дале поступили на многія своевольства и продерзости’ {T. XVI, No 11593.}. Затмъ опять скоро новый указъ противъ ‘дерзостныхъ толковъ и странныхъ разсужденій не только о гражданскихъ правахъ и правительствомъ издаваемыхъ уставахъ, но и о Божественныхъ узаконеніяхъ’ {Ibid., No 11843.}. 1764 г. разнаго званія люди ‘по неосновательному и ложному дерзкихъ людей разглашенію оставляютъ, свои мста и бгутъ селиться въ непозволенныхъ мстахъ’ {Ibid., No 12251.}. Въ томъ же году въ Петербург появилось ‘нескладное сочиненіе’, происшедшее, по словамъ именнаго указа, ‘отъ самаго подлаго и глупаго духа, кроющагося между врноподданными Ея Императорскаго Величества’ и составленное ‘для обмана невинныхъ, малосвдущихъ людей’. Это ‘нескладное сочиненіе’ былъ ложный именной указъ и начинался такъ: ‘время уже настало лихоимство искоренить, весьма желаю въ поко пребывать, однако, весьма Наше дворянство пренебрегаетъ’ и пр. Тотъ же указъ, несмотря на разоблаченіе, появился въ 1767 г. въ Ярославл {Ibid., No 12089, т. XVIII, No 12890.}. Въ 1766 г. въ главную дворцовую канцелярію явилось нсколько крестьянъ-ходоковъ съ прошеніемъ, въ которомъ, ссылаясь на бывшій, будто бы, въ этомъ году указъ, чтобы за тягчайшими отъ помщиковъ оброками, коихъ платить крестьяне не въ состояніи, отписывать ихъ на Ея Императорское Величество, крестьяне просили о приписк ихъ въ общество дворцовой конторы. Подателей спросили: видли ли они указъ? Оказалось, что они о немъ только слышали {T. XVII, No 12633.}. Въ томъ же году вмст съ указомъ о созыв коммиссіи для составленія новаго уложенія прошелъ слухъ, тотчасъ выразившійся въ мстныхъ вспышкахъ, ‘что новый законъ уничтожитъ крпостныя отношенія {Семевскій, стр. 365, 367, 373 и др.}. Въ 1771 году поселенцы на казенныхъ шелковыхъ заводахъ на р.Ахтуб (знаменитой въ разбойничьихъ псняхъ и преданіяхъ о вольниц) отказались отъ работы, потому что прошелъ слухъ объ указ отъ сената, чтобы быть тмъ всмъ поселенцамъ козаками {Собр. Зак., т. XIX, No 13655.}. Бглецы, виновники убійства преосвященаго Амвросія во время чумы въ Москв, ‘разносятъ ложные, злодйскіе, касающіеся къ замшательству слухи’ {Ibid., No 13659.}. Еще въ 1764 году курьерамъ, дущимъ въ отдаленные пункты, указано ‘не разглашать лживыхъ вдомостей’, что, очевидно, нердко случалось, тмъ не мене, въ 1796 г. подпоручикъ Иванъ едосевъ, отправленный съ казеннымъ порученіемъ въ Оренбургъ, по дорог разсказываетъ, отъ имени Павла Петровича, что помщичьи крестьяне будутъ государевы и собирать оброки съ нихъ станутъ наравн съ крестьянами казеннаго вдомства {Полн. Собр. Зак., т. XXIV, No 17776.}. Слухи распространяются устно, выростаютъ изъ подметныхъ писемъ и фальшивыхъ указовъ, которые правительству то и дло приходится опровергать. Указы по поводу подметныхъ писемъ сыплются со времени Петра точно изъ рога изобилія, каждое новое царствованіе подтверждаетъ и напоминаетъ эти указы по нсколько разъ {Ibid., т. V, NoNo 2877, 3143, т. VIII, No 6150, т. XII, No 9105 и пр., и пр.} вплоть до царствованія Императора Александра I, когда понадобился по обычаю новый указъ по этому поводу {Ibid., т. XXIX, No 22502.}.

Слухи поднимаютъ народныя надежды, производятъ мстныя вспышки, а, между тмъ, является команда и производитъ страшную экзекуцію, вмсто ложныхъ вдомостей, являются настоящіе указы, мало что не оправдывающіе ожиданій, а приносящія все большую и большую тяготу, тмъ боле ужасную, что, благодаря ‘лживымъ вдомостямъ’, постоянно шевелится и растетъ мысль о лучшемъ будущемъ: жить такъ хочется, чмъ больше себя обрзаешь и сокращаешь, такъ ярко свтитъ счастье среди густой тьмы текущаго прозябанія. Жить хочется, а попытки улучшить жизнь не удаются, слухи не оправдываются и люди не знаютъ, что имъ сдлать, чтобы лучше жилось. Для того, чтобы это прозябаніе было сколько-нибудь сносно,— мало однихъ этихъ неопредленныхъ, измнчивыхъ колебаній между надеждой и отчаяньемъ. Ходитъ цлая полоса слуховъ другаго рода,— слуховъ, которые наталкиваютъ личность на выходъ совсмъ въ другомъ род, гораздо боле глубокій и прочный, чмъ т, какіе мы видли до сихъ поръ. Эта новая полоса слуховъ носить характеръ идейный: концентрируя въ себ вс отголоски, вс видоизмненія психическаго настроенія массъ, обобщая эти настроенія въ одно, выраженное цлостно, въ грандіозномъ образ, подчиняющемъ невольно воображеніе, новые слухи ведутъ за собой цлый рядъ образовъ и идей, которые иначе освщаютъ житье-бытье массы, открывая собою длинную цпь созерцаній, они даютъ новый смыслъ жизни. Мы говоримъ о слухахъ и толкахъ о пришествіи въ міръ антихриста и о нравственной иде, выведенной отсюда староврьемъ. Идея объ антихрист при Петр вовсе не представляетъ достоянія одного только раскола, она распространена повсемстно. И это совершенно понятно. Разсказы объ антихрист дйствовали, прежде всего, на воображеніе, какъ страшная сказка. Притомъ, сказка эта имла такъ много реальныхъ чертъ, такъ полно иногда захватывала дйствительность, что, разъ заинтересовавшись ею, нельзя было скоро отъ нея отойти, а, присматриваясь дальше, въ ней человкъ находилъ такой глубокій смыслъ, что становился ея ревностнымъ распространителемъ и исповдникомъ, потому что изъ этой сказки для него выростала новая вра — ‘старая вра’, какъ говорили книжники, только очищенная отъ поповскихъ искаженій, сдланныхъ при патріарх Никон. Мы въ другомъ мст уже показывали, какъ выросталъ образъ антихриста въ сознаніи народныхъ массъ до Петра {‘Дло’ 1881 г., No 9—10.}. Теперь ограничимся только связнымъ изложеніемъ толковъ и слуховъ по этому предмету при Петр.

Посл отпаденія отъ православія юнитовъ, что, какъ извстно, было дломъ антихриста-папы, сатана неожиданно прокрался въ ‘третій Римъ’ — Москву и овладлъ, прежде всего, Алексемъ Михайловичемъ, ставшимъ къ концу своей жизни ‘изъ владыки мучителемъ’. ‘Первородный сынъ его Петръ отъ втораго пребеззаконнаго брака помазался на престолъ Всероссійскій закономъ жидовскимъ отъ главы до ногу, показуя яко ложный есть мессія и лжехристосъ’, — такъ учитъ составитель Оказанія объ антихрист, еже есть Петръ I-й. Народная легенда, однако, не проходитъ этого важнаго пункта такъ спшно. Ея уваженіе къ царскому имени такъ велико, государь въ ея воображеніи окруженъ такимъ ореоломъ правоты и святости, что она никакъ не можетъ допустить помраченія этой единственной свтлой надежды. (Даже бунтовская вольница съ трудомъ переваривала мысль о неправости царя, да и то она ратовала противъ царей ‘подмнныхъ’ и узурпаторовъ, за царей ‘настоящихъ’ (самозванцы). Царь для народа источникъ правосущія и милости,— это высшій представитель правды, какъ ее сознаетъ въ данную минуту массовая мысль и, разъ этотъ источникъ правды изсякъ, исчезнетъ вмст съ нимъ и всякая надежда на лучшее, всякая вра въ жизнь. А масса въ жизнь не можетъ не врить: слишкомъ ужь жизнь полна для нея смысла, хотя сплошь и рядомъ грознаго и невыносимо тяжелаго. Царь-антихристъ, разсуждаетъ легенда,— и это неудивительно, это, вдь, царь не настоящій, подмнный, оттого онъ и длаетъ ‘богоборныя’ дла, оттого и жить плохо на свт. Со всей эпической обстоятельностью разсказываютъ, что Алексій Михайловичъ, огорченный тмъ, что Наталья Кирилловна родитъ все царевенъ, ‘близъ рожденія изволилъ ей, цариц, говорить: ‘ежели де будетъ царевна, я де тебя постригу’. И она, государыня-царица, призвавъ Артамона Сергича (Матвева), сказала ему ту тайну, что царь на нее гнвенъ, и когда родила царевну, и Артамонъ Сергичъ, учинивъ сокровенно, взялъ изъ нмецкой слободы, младенца и подмнилъ вмсто той царевны, а царевну отдалъ въ нмецкую слободу и понын будто она въ нмецкой слобод жива, а по тому длу ему, Артамону Сергичу, великое время стало отъ нея, царицы, за такое умышленіе’ {Есиповъ: Раск. дла, т. I, 591—592.}. Называютъ даже настоящаго отца ребенка,— это любимецъ Петра, Лефортъ {Ibid., II, 169.}. Иные, впрочемъ, просто говорятъ, что это подмнный шведъ {Ibid., II, 40—41, Ср. ‘Описаніе док. и длъ св. синода’, т. I, стр, 209 и др.}, родившійся отъ нечистой двы {Есиповъ, II, 185.}, какъ подобаетъ антихристу. Посл поздки Петра за границу, какъ мы уже знаемъ, возникла варіація легенды о подмн. За границу похалъ царь настоящій, вернулся вмсто него — обмнный. Изъ этого разсказа образуется въ качеств продолженія новый разсказъ, объясняющій послдующія событія петровскаго царствованія, ршительно непонятныя, необъяснимыя иначе для народа. Почему царь казнитъ Алекся Петровича? ‘Потому, что онъ шведъ,— отвчаетъ легенда,— и платье потому возлюбилъ шведское, и со шведами стъ и пьетъ, и изъ ихъ королевства не выходитъ, и шведъ у него въ набольшихъ. А паче того догадывайся, что онъ извелъ русскую царицу и отъ себя сослалъ въ ссылку {Ibid., II, 81.} въ монастырь’, ‘и сама царица будто бы отъ него отказывается’, — извелъ именно затмъ, ‘чтобы съ нею царевичевъ не было, и царевича Алекся Петровича извелъ, своими руками убилъ для того, чтобы ему, царевичу, не царствовать, и взялъ за себя шведку царицу Екатерину Алексевну и та царица дтей не родитъ’, а потому, конечно, посл смерти Петра крестъ будутъ цловать какому-нибудь шведу, родственнику царицы {Ibid., II, 81, 100—101.}. ‘И великій князь Петръ Алексевичъ (сынъ Алекся Петровича) не простъ человкъ,— говоритъ новая легенда,— потому что родился отъ шведки мрою въ аршинъ съ четвертью и съ зубами’ {Ibid., II, 47.}. Вотъ почему это отродье, сказываютъ, как| мы видли, будетъ ‘еще жесточае’ самого царя. А что царь — антихристъ, въ этомъ нтъ никакого сомннія. Всюду ходитъ ужасъ наводящіе слухи о томъ, что онъ длаетъ, что намренъ длать. А книжники еще раньше Петра, да и при немъ, ревностно распространяли идею объ антихрист: они сдлали ходячими признаки его, заране намтили весь планъ его богоборной дятельности и все сбывается какъ по писанному. Антихристъ перемняетъ времена и лта, по пророчеству, и Петръ, ‘по совершенномъ своея злобы совершеніи’, возобновилъ новолтіе янусовское и отъ него узаконилъ вести лтосчисленіе, принялъ на себя титло патріаршеское, именовался ‘отцомъ отечества’ и бысть самовластенъ, не имя никого въ равенств себ, бысть единая безглавная глава надъ всми, противникъ Христовъ, антихристъ’ {Сказаніе объ антихр. ‘Чт. въ Общ. Ист. и Древн.’ 1863 г., No 1, стр. 52—53.}. Антихристъ, по пророчеству, водворяетъ ‘мерзость запустнія на мст свят’, — Петръ длаетъ то же самое. Синоду было предписано боротьсясъ суевріями.

Во исполненіе этого повелнія синодъ въ 1723 г. постановилъ: (‘сочинить увщаніе съ такимъ разсужденіемъ, что годоваго артуса и богоявленской воды храненіе не нужно, что въ строеніи золотыхъ и серебряныхъ на иконы окладовъ, подсвчниковъ и лампадъ особеннаго благочестія и слав Божіей приплода нтъ’.

Потомъ по распоряженію синода стали отбирать въ церковную казну привски у образовъ, разорять часовни, отмнять крестные ходы. И весь этотъ ‘раціонализмъ’ вводился такъ угловато и оригинально, что даже сенатъ долженъ былъ указать синоду на нецлесообразность такой проповди: онъ обращалъ вниманіе синодскаго секретаря на то соблазнительное обстоятельство, что ‘отъ разоренныхъ часовень разбросаны кресты и главы и валяются безъ призору, отъ чего происходитъ большой соблазнъ’, что нельзя отмнять крестные ходы и пр. {Соловьевъ, т. XVIII, стр. 217—218.} Понятно, что народъ еще мене сената склоненъ оставить все это безъ вниманія, когда особенно онъ хочетъ окончательно убдиться въ томъ, что иметъ дло съ антихристомъ. Идутъ разговоры такого рода: ‘въ Казани царь часовни ломаетъ и иконы изъ нихъ выноситъ и кресты съ нихъ снимаетъ, и везд указы разсылаетъ, что часовнямъ не быть’ {Есиповъ. т. II, стр. 39, 76—77, 96, 100, 170, 185.}. По его приказу ‘длаютъ Богу противно: противъ солнца крестятъ и свадьбы внчаютъ, образы пишутъ съ шведскихъ персонъ, посты не можетъ воздержать, въ постъ христіанъ женитъ {Есиповъ. т. II, стр. 39, 76—77, 96, 100, 170, 185.}, велитъ носить жидовскія эпапчи, брить бороды и лбы, самъ принялъ звриный образъ и носитъ собачьи кудри. По невол велитъ христіанъ приводить къ исповди и причастію. Прежніе государи по монастырямъ здили Богу молиться, а этотъ государь Богу не молится’ {Есиповъ. т. II, стр. 39, 76—77, 96, 100, 170, 185.}. Его раціонализмъ въ слухахъ обращается въ безсмысленное кощунство надъ святыней. ‘Петръ у образа Саваоа отнялъ два рога, да и подложилъ коню подъ чрево’ {Ibid., I, стр. 565. }. Чтобы уменьшить бгство изъ полковъ, Петръ въ письм къ князю Я. . Долгорукову веллъ накалывать на лвой рук солдатъ крестъ и натирать его порохомъ. Эта мра практиковалась. Въ 1718 г. у бглыхъ, приведенныхъ вмст съ рекрутами капитаномъ Лампе, были ‘запятнаны лвыя руки рекрутскимъ пятномъ’ {Голиковъ. Дянія Петра В., т. IV, стр. 169, ‘Рус. Арх.’ 1873 г., стр. 2072—73, 2298.}. Разв это не дло антихриста? Крестъ — ‘крыжъ латинскій’, да еще и на лвой рук!… Говорятъ: ‘печатаетъ царь солдатъ въ руки и та печать на лбахъ и рукахъ — антихристова’. Да еще и всхъ будутъ печатать: ‘привезены изъ-за моря клейма на корабляхъ и кого запечатаютъ, тому и хлбъ дадутъ’ {Есиповъ, I, 14.}. Производится подушная перепись,— опять дло антихриста: ‘видимъ по свящ. писанію и изъясненію соловецкихъ страдальцевъ, что у васъ отъ P. X. восемь лтъ убавлено, сего ради лживыми подписками весь родъ человчъ въ погибель ввели, а мы подъ лживыя ваши лта не подписуемся, творите съ нами, что хотите’ {Сказаніе объ антихр. ‘Чт. въ Общ. Ист. и Др.’ 1863 г., No 1, стр. 69.}.

Какъ подобаетъ антихристу, Петръ творитъ чудеса. Левину разсказываютъ его двоюродные братья: ‘у насъ многіе офицеры говорятъ, что онъ, государь, въ одно время училъ три роты на вод лтомъ, — будто по льду подымаетъ, также и воду въ кровь превращаетъ’ {Есиповъ, I, 14, 44, 565.}. Всякая оригинальность, всякая ненормальность организма, отмченная у людей, близкихъ къ Петру,— все какъ нельзя лучше доказываетъ, что это противникъ Христовъ. У сына графа Головкина — красная щека, у сына едора Иваныча Чемоданова ‘черное пятно на щек и на томъ пятн волосы черные же’, а владльцы пятенъ — двоюродные братья — и это, вы думаете, спроста? Вы думаете, тутъ не открывается никакого знаменія? Открывается: въ антихристово время будутъ такіе люди {Есиповъ, I, 14, 44, 565.}. Строгость Петра въ разсказахъ преувеличивается до зврства. Напр., разсказываютъ, что ‘собралъ онъ, Петръ, бглыхъ солдатъ человкъ съ двсти и, поставя на колна, веллъ побить до смерти изъ пушки’. Его побды — новое несомннное доказательство излюбленной идеи. ‘По писанію сбывается,— говорятъ грамотные люди, — беретъ государь непріятельскіе городы боемъ, а иные лестью. И Царьградъ онъ, государь, возьметъ, да и Римъ возьметъ же лестью и соберетъ жидовъ всхъ и съ ними, жидами, пойдетъ въ ерусалимъ, и тамъ станетъ царствовать и ихъ, жидовъ возлюбитъ, а они, жиды, въ скорхъ числхъ его не познаютъ, и будетъ у нихъ, жидовъ, гладъ и всякая имъ нужда, и въ то время они, жиды, его, государя, познаютъ, что онъ антихристъ и на немъ сей вкъ скончается’ {Ibid., II, 59.}. Праздники по поводу побдъ, устраиваемые на заморскій ладъ, съ фейерверками, пушечной пальбой, шутовскими процессіями, неизбжно освщаются народомъ, непривычнымъ въ зрлищамъ такого рода, по своему. Празднованіе, напр., въ 1723 г. Ништадскаго мира, продолжавшееся дв недли, даетъ староврамъ поводъ говорить, что ‘антихристъ въ то время садился на престолъ и поставлены въ Москв Красныя ворота, только наши старовры въ т ворота не здятъ’ {Соловьевъ, т. XVIII, стр. 212.}. Въ послднее время вопросятъ дани отъ мертвыхъ и отъ живыхъ,— говоритъ Мееодій Патарскій,— въ то время отрекутся людіе отъ православныя вры’ и пр., ‘а не хотящій тогда отрещися… овы въ домахъ своихъ сожигающеся, а иные въ ркахъ и озерахъ утопающе, а иные съ храминъ убивающеся, и сихъ вмнитъ Богъ въ мученика’ {Сказаніе объ антихр., стр. 56—57.}.

‘Сбывается, сбывается’, — думаетъ въ ужас человкъ XVIII в., прислушиваясь къ этой страшной сказк, факты которой у всхъ предъ глазами, а освщеніе такъ рзко и такъ понятно. Отгадка соціальнаго зла именно тутъ, въ этомъ понятномъ, образномъ обобщеніи. Зло отъ личности. Зло страшно, необъятно, но и личность — сила не здшняя, это сатана, противникъ Христовъ. Человкъ XVII в. доработался до метафизическаго обобщенія ‘горя злосчастья’. Фигура этого горя только страшно неясна: его пластическіе признаки, необходимые, чтобы образъ подчинялъ себ воображеніе человка/сводятся въ сущности лишь къ тому, что оно ‘лыкомъ подпоясано, мочалами изопутано’. Человкъ XVIII в. объяснилъ это обобщеніе ‘горя-злосчастья’, вложивъ его въ образъ антихриста, пластически вполн законченный и опредленный. Отсюда открывается путь развитія дуалистическаго религіознаго воззрнія безпоповщинскихъ согласій.

Чтобы вполн объяснить себ психическій эффектъ, который производили на массы разсказы и толки объ антихрист, читатель долженъ себ представить, что, вдь, за эти ребяческинелпыя розсказни разскащиковъ по десятку лтъ выдерживали въ Преображенской розыскной канцеляріи, мучительски мучили, били кнутами, рзали языки и ноздри, жгли. Пусть читатель припомнитъ, что все это говорилось шепотомъ, что доносъ процвталъ, какъ никогда, что достаточно было услышать подобную сказку и уже бояться, что не нынче, завтра по оговору съ пытки попадешь въ Преображенское, откуда выходъ сомнителенъ и ужаленъ. Даже если оправдаютъ и отпустятъ, и то предъ тмъ въ пыткахъ искалчатъ такъ, что человкъ освобождается только для церковной паперти или для могилы. А къ этому еще представьте человка съ чуткой, до болзненности нервной системой, заполоненнаго суевріями, легковрнаго, надъ которымъ образы фантазіи имютъ власть боле дйствительную, чмъ простыя соображенія и построенія разсудочной дятельности, и вы увидите, поймете, что каждое слово такой сказки волосы дыбомъ ставитъ на голов, производитъ ужасъ мертвящій: дрожатъ колна, зубъ не попадаетъ на зубъ, весь организмъ, вся мысль инстинктивно складываются въ одно безотчетное побужденіе: бжать, безъ оглядки бжать отъ этого невыносимаго ужаса, изъ этого міра, одержимаго сатаной…

Чтобы еще боле опредлить и выяснить массовое настроеніе въ XVIII в., мы позволимъ себ привести одинъ отрывокъ изъ слдственнаго дла, весьма характерный для этого въ томъ отношеніи, что мы имемъ здсь дло съ среднимъ человкомъ и, притомъ, здоровымъ, повидимому, что тоже необходимо отмчать. Въ начал XVIII в. при одной тамбовской церкви былъ дьячекъ Степанъ, Онъ былъ поверхностно знакомъ съ Св. Писаніемъ, но то, что зналъ, сильно его интересовало, какъ и многихъ, многихъ людей того времени. Да и, въ самомъ дл, время тревожное, все сдвинуто съ мста, перетасовано, ‘не довернешься — бьютъ, перевернешься — бьютъ’, а новости за новостями сыплются, какъ изъ рога изобилія, хочется въ этомъ разобраться, найтись,—что другое научитъ, какъ не писаніе? Сами занятія Степана толкаютъ его къ книжк. Всюду разнообразные толки о реформахъ, о Петр, о знаменіяхъ пришествія антихристова, котораго ждутъ, чтобъ не ходить дальше, съ 1666 г. А, между тмъ, всюду шныряютъ ‘фискалы’ и стерегутъ всякое не то что неосторожное, а даже неопредленное, сомнительное слово. Работа ‘заплечныхъ мастеровъ’ кипитъ, не переводится. Говорятъ, поэтому, шепотомъ, съ пугливой оглядкой, полусловами, намеками, наводящими ужасъ. Встрчается Степанъ съ какимъ-то монахомъ Саввой, завязывается разговоръ о современныхъ длахъ и монахъ заражаетъ собесдника мыслью объ антихрист: ‘Видишь,— говоритъ онъ о Петр,— одинъ владетъ, патріарха-то нтъ, а печать видима: велитъ бороды брить!’ Ужаснулся Степанъ и первое, естественное побужденіе говоритъ ему: уйди! Уйти, однако, Степанъ сразу не ршился, только въ церковь пересталъ ходить. Несомннной увренности въ наступленіи царства антихриста, однако, еще нтъ, пошелъ къ духовнику посовтоваться. Но духовникъ тоже тронутъ этой идеей. ‘Какъ мы бывали въ Воронеж, въ пвчихъ,— говоритъ онъ Степану,— то пвали предъ государемъ и при компаніи, проклинали измнниковъ кой-какихъ. Однажды дошелъ разговоръ до Талицкаго и государь говорилъ: ‘какой онъ воръ’, Талицкой! Ужь и я, по его, антихристъ! О, Господи, ужь и я антихристъ предъ Тобою’. Пвчими эти скорбныя размышленія вовсе не поняты. ‘Къ чему онъ это говорилъ?— задумывался попъ,— кто знаетъ!’… А у Степана ‘отъ тхъ поповыхъ словъ все сумнніе къ сумннію, и въ мысли своей онъ держитъ, что Петръ прямой антихристъ’. Въ старопечатной Кирилловой книг увидалъ Степанъ, что ‘во имя Петра имать ссти гордый князь міра сего — антихристъ’, рчь идетъ о пап, а у Степана свой Петръ на ум. Встртился съ какой-то бабой, — она разсказываетъ, что были люди въ Суздал и тамъ царица Авдотья едоровна говорила: ‘держите вру христіанскую,— это не мой царь!’ Подъ вліяніемъ этихъ толковъ Степанъ бросаетъ жену и постригается въ Тамбов въ монахи подъ именемъ Самуила. Его предостерегаютъ: первое гоненіе антихриста будетъ на монастыри. ‘Ничего,— отвчаетъ Степанъ,— тогда уйду въ горы’. Въ монастыр т же разговоры, ходятъ сказки и о подмн царя.

Прізжаетъ къ Самуилу дядя — монахъ Никодимъ. Спрашиваетъ его Самуилъ о цар, не антихристъ ли? Тотъ отвчаетъ: ‘нтъ,-не антихристъ, а разв предтеча его’. Около того времени случилось въ монастыр какое-то дло, для слдствія и допросовъ монаховъ забрали и увезли въ Воронежъ. Въ это время Самуилъ’ написалъ и подбросилъ на незнакомый дворъ письмо о цар-антихрист. Вышелъ регламентъ съ нкоторыми мрами противъ монашества, тогда Самуилъ ужь окончательно ршилъ, что царь антихристъ: ‘отводитъ отъ монашества! Надо бжать въ пустыню’. На этотъ разъ Степанъ дйствительно ушелъ. Его скоро, однако, поймали, отодрали плетьми и посадили на цпь въ монастыр, изъ котораго онъ убжалъ. Самуилу удалось убжать второй разъ. Теперь онъ ушелъ въ степь и сталъ проповдывать бурлакамъ о наступленіи царства антихриста. Но тутъ ему, какъ на грхъ, попались книги, изданныя духовною властію противъ раскола ‘Увтъ Духовный’, ‘Пращица’ (Питирима Новгородскаго), ‘Знаменія пришествія антихристова’ (Степана Яворскаго). Прочиталъ ихъ Самуилъ и, какъ человкъ искренній, сознался въ своихъ заблужденіяхъ, поврилъ, что ‘царь какъ царь’, и снова воротился въ свой монастырь. Онъ былъ еще молодъ, любознателенъ, были, очевидно, способности, и его взяли на Москву — учиться. Скучно, однако, зубрить латынь, подвергаться плети префекта за нехожденіе въ классъ человку взрослому, давно жена тому, да еще тронутому такъ или иначе проклятыми вопросами. А тутъ еще человкъ узнаетъ, что жена его вышла за другаго. Припоминаются ему запрещенія регламента, потому что, не будь ихъ, и жена постриглась бы сгоряча, въ первое время ихъ разлуки. И думаетъ Самуилъ: ‘онъ все, Петръ виноватъ’. И опять бранитъ онъ Петра и пишетъ бранныя слова на бумажкахъ. Попалась одна такая бумажка и представлена куда слдуетъ. Взяли Самуила въ тайную канцелярію и посл допросовъ и пытокъ казнили… Это случилось уже посл смерти Петра {‘Правосл. Обозр.’ 1860 г.,No 7, ст. С. М. Соловьева. Есть пересказъ того же дла у Есипова, ‘Древи. и Нов. Россія’ 1879 г. Ср. въ такомъ же род разсказъ о Левин у Есипова ‘Раск. Дла’, т. I.}.

Читатель видитъ, что въ этомъ весьма характерномъ эпизод нтъ ни одного расколоучителя, ршительно не видна прикосновенность людей, промелькнувшихъ предъ нами, къ какой-нибудь староврской организаціи. Все это ‘церковные’ — попы, монахи, люди изъ массы,— все люди, ничмъ особеннымъ изъ массы не выдляющіеся, не исключая и самого Степана. Послдній самый обыкновенный человкъ, любознательный, благодаря грамотности, разъискивающій въ книжк, къ которой онъ полонъ доврія, разгадки тревожныхъ житейскихъ задачъ. Вы видите, что вс эти люди дождемъ реформъ, тягою неопредлившейся жизни выбиты изъ колеи, перепуганы. Они, какъ стадо овецъ, мечутся изъ стороны въ сторону, пугаемые призраками своего собственнаго воображенія, самыми безсмысленными выдумками, самыми ‘зржиными’ слухами и встями. Ихъ гложетъ червь недовольства, хочется удовлетворенія, но мысль не показываетъ выхода, а, между тмъ, стихійнаго побужденія ‘уйти’ безъ разъясненій и раздумья уже мало. Какъ такъ уйти? Почему? Степанъ здоровый человкъ, йо не особенно сильный умственно. Онъ въ силу этого можетъ слушать сображенія pro и contra. Попалась ему книжка, обдумался при ея чтеніи человкъ, успокоился, страхъ уменьшился, грозный образъ потускнлъ: ‘царь какъ царь’. Мысль больше не работаетъ, относительную цнность аргументаціи она оцнить неспособна. Недовольство остается, а, между тмъ, оно безотчетно, въ немъ разобраться силъ не хватаетъ… Будь Степанъ человкъ нервный, онъ бы не сомнвался, больную душу сильне захватилъ бы образъ антихриста, какъ у Левина. Будь онъ умне, онъ сдлался бы теоретикомъ мистико-дуалистической идеи. Но онъ не столкнулся съ людьми, уже работавшими въ этомъ направленіи, и образъ антрихриста всю жизнь только смущалъ его… Такъ и у всего большинства въ то время: міръ сказочный и міръ реальный въ воображеніи перепутаны и сбиты такъ, что мысль ихъ не различаетъ, она мшаетъ быль съ небылицей и поступаетъ такъ, какъ велятъ фантастическіе образы, реальныя лица и отношенія она облекаетъ фантастическимъ туманомъ, фантастическими средствами старается достичь реальной цли — спасенія отъ ‘царюющаго зла’, успокоенія, отдыха отъ непрерывной двухвковой общественной сутолоки… (по крайней мр). Сказки объ антихрист,— такъ, какъ он ходили въ масс,— конечно, не могли сами по себ дать нравственнаго успокоенія, но он въ высокой степени возбуждали массы, заставляли прислушиваться къ знакомому, страшно отдающемуся слову, длали воспріимчивыми къ проповди нравственной идеи,— проповди, начинавшейся съ антихриста. А самая проповдь, проникаясь настроеніемъ массъ, освщала и освящала это настроеніе, успокоивала человка, давала силу страдать, давала самоудовлетвореніе, личности…

II.

Расколъ съ самаго перваго своего появленія въ исторіи выступилъ какъ идея. Какъ идея, онъ получилъ свое значеніе среди массъ, свою авторитетность. Что же давалъ онъ? Что и во имя чего онъ отрицалъ? Какіе идеалы онъ ставилъ? Куда велъ массы?

Количество послдователей староврья сильно увеличивалось. Во всхъ классахъ общества, даже при двор, оно имло своихъ послдователей, но главная масса старовровъ составлялась, конечно, прежде всего, изъ наиболе забитаго, угнетеннаго крестьянства. Чмъ же особенно привлекалъ расколъ массу? Какое утшеніе онъ давалъ ей? Правда ли, что онъ звалъ массы къ протесту противъ существующаго порядка, ставилъ новые общественные идеалы?

Мы уже видли, что среди протестующихъ, недовольныхъ массъ боле или мене ясно сознанные, выраженные идеалы отсутствовали. Протестъ шелъ противъ личностей во имя личности. Соціальное зло приписывалось личности. Идетъ ли глубже въ смысл критики, отрицанія существовавшаго въ XVII и XVIII в. соціальнаго строя расколъ? Если мы возьмемъ передовыхъ, наиболе интеллигентныхъ людей, вышедшихъ изъ массы, сливки русскаго ума, развитаго самобытно, то увидимъ, что они если и съумли отдлить форму соціально-политической жизни отъ личностей, то вовсе не такъ глубоко и широко, чтобы отрицать ее. Люди изъ массы, доработавшеіся до боле опредленной критики существовавшихъ тогда отношеній, кончали тмъ, что признавали законною, правильною существовавшую тогда форму государства, видли цль государственной работы и, отдавая должную дань почтенія къ цлому, возставали противъ злоупотребленій лишь лицъ, облеченныхъ властью, не имли ни малйшей мысли о томъ, что злоупотребленія могутъ обусловливаться именно самою формою государственнаго строя. Даже такіе люди, какъ Посошковъ, съ своими проектами частичныхъ преобразованіи и улучшеній стояли на почв личности, нравственныхъ требованій, предъявляемыхъ къ личностямъ, а не къ государственной форм, которая признавалась неподлежащею спору, къ ней относились, такъ сказать, безсознательно. И Посошковы съ своими проектами не къ народу обращались, потому что онъ бы ихъ не понялъ, ничего бы для нихъ не сдлалъ, а къ правительству, которое должно, по мннію Посошковыхъ. И одно только можетъ держать народъ въ опек, въ мундштук предписаній и распоряженій. Старовры-пропагандисты, писатели подметныхъ писемъ, кончаютъ тмъ, что популяризируютъ идею государства, укрпляютъ ее, а не отрицаютъ. ‘Мірская власть отъ Всевышняго,— говоритъ одно возмутительное письмо, — строеніе пмать двою ради винъ: первая — да вооруженною рукою отъ чуждыхъ народа градъ пощадитъ, вторая же — да право разумнымъ судействомъ отъ тайныхъ враговъ мирно жительствующихъ гражданъ очиститъ и всякой немирности конецъ содетъ. Аще которая мірскаго могущества власть начнетъ врзносить свою бровь, но Божій законъ изъ преданнаго ой предла правды выступать, и таковую власть всевышній Господь Богъ смиряетъ и гордын ея Той Самъ удобно противится… какъ о семъ довольно извстно исторію чтущимъ’ {‘Подметное Возглашеніе въ народъ’ у Есиповъ т. II, прил.. стр. 231.}. Мысль автора, какъ видите, слишкомъ далека отъ того, что поставленныя имъ цли одною формою государственнаго строя достигаются лучше, чмъ другой, что необходимы реформы. Мтъ, онъ злоупотребленія властью разсматриваетъ совершенно антропоцентрическимъ способомъ: злоупотреблять властью или не злоупотреблять — совершенно въ рукахъ личности, неизбжныя свойства среды, свойства самой формы власти, вліяющей на личность, развязывающія ей руки для злоупотребленій, — все это далеко отъ его сознанія, для него непонятно. Да и на Запад-то въ это время подобныя соображенія еще едва-едва принимались. Чего же требовать отъ насъ? И не странно ли говорить о ‘критик’ порядковъ той эпохи, о политическихъ идеалахъ староврья?..

Въ критик церковнаго устройства старовры шли дальше, благодаря большему изученію, но и тутъ больше возставали противъ уничтоженія личности патріарха, чмъ института патріаршества. Если бы первоприсутствующій синода сохранилъ названіе патріарха, если бы главнымъ дятелемъ синода фактически скоро не сталъ свтскій чиновникъ (опять таки, какъ личность), едва ли и теперь мы слышали бы рзкія нападки на неканоничность этого учрежденія, на отступленіе отъ уставовъ церкви.

Въ XVIII в. идетъ дале сплошной, гулкій вопль противъ подушной переписи и подушной подати. Если мы посмотримъ какъ производилась первая ревизія, то найдемъ, что вопль этотъ возбужденъ въ значительной степени зврствомъ и самоуправствомъ исполнителей, т.-е., опять таки, нравственными свойствами личностей. Мы видли также одинъ резонъ у автора Сказанія объ антихрист, — это подлогъ въ лтосчисленіи. Но пускай, это будетъ резонъ, убдительный только для темной массы. Нтъ ли другихъ резоновъ поумне? ‘Во исчисленіи душевномъ не чаю быти проку,— говорить Посошковъ, — понеже душа есть вещь неосязаемая, и умомъ непостижимая, и цны не имущая’ {‘O скудости и богатств’. стр. 185.}. Антихристъ души обложилъ податью, жалуется составитель Сказанія. ‘Что жеесть душа? Душа есть невидимаго существа Божія образъ, дебельствомъ плоти одяна, невидима и неосязаема, должна есть приносити Создателю своему дань душевную, вру правую, надежду несомннную и любовь нелицемрную. Сынъ же погибельный уби(лъ) сію святую добродтель и насади вмсто того невріе, безнадежіе, нелюбовь’… {‘Сказ. объ антихр.’, стр. 62.} Вотъ самые сильные резоны противъ переписи и подушной подати въ начал вка, когда еще силенъ былъ духъ возмущенія. Въ основ этого резона есть ли хоть отдаленный намекъ на какую-нибудь общественную идею? Резонъ иметъ существенно метафизико-психологическій характеръ: тутъ протестуетъ опять и опять личность во имя нравственнаго достоинства личности, которое, ей кажется, унижено этими установленіями.

Даже эта идея рдко, рдко развивается до признанія равенства людей. Крестьяне ждутъ не дождутся воли. Ходятъ слухи, что будетъ воля, но въ 1766 г. въ коммиссіи для составленія новаго уложенія только одинъ голосъ однодворца Андрея Маслова поднимается за освобожденіе крестьянъ отъ помщиковъ и выкупъ ихъ въ казну. Остальные немногочисленные защитники крестьянъ стоятъ лишь за упорядоченіе и ограниченіе помщичьей власти. Попрежнему все дло вертится на различеніи личностей. Черносошный крестьянинъ Чупровъ возражаетъ князю Щербатову, противнику крпостныхъ, такъ: ‘Правда, что заслуга всегда признается за справедливость и честь дворянская за достоинство почитается, да, однако же, и всякаго званія люди во всемъ государств не безъ порученныхъ длъ остаются, за кмъ какая должность, то по возможности своей все отправляетъ: только нын… гг. депутаты не на то собраны, чтобы чести себ приписывать, но въ сходственность большаго Наказа о узаконеніи всхъ вообще и каждаго особенно, и для того не должно, кажется, оставить безъ узаконенія и помщичьихъ крестьянъ’. Что касается добрыхъ помщиковъ, ‘то о таковыхъ весь свтъ знаетъ, кто у кого подъ защитою и въ добромъ поведеніи и въ не мучительств жительство иметъ, того похулить едва ли кто отважится’. И ежели узаконеніе нужно, то собственно для обузданія тхъ, которые ‘безмрно крестьянъ своихъ мучатъ и несносныя дани собираютъ’ {Сергевичъ: Лекціи и изслд., стр. 648—649.}. Идея равенства, и притомъ лишь какъ идея нравственная, неразвитая въ своихъ общественно-политическихъ послдствіяхъ, является у лучшихъ умовъ только къ концу столтія подъ вліяніемъ Запада. Въ староврскомъ протест мы найдемъ ее около того же времени и точно также лишь въ вид нравственно-догматической доктрины. Критика общественныхъ и государственныхъ учрежденій отсутствуетъ, какъ увидимъ, протестъ противъ соціально-экономическихъ учрежденій тогдашняго времени не чувствуется даже въ сектантскихъ учрежденіяхъ, которыя, по скольку сознательны — воспроизводятъ церковную организацію, по скольку безсознательны — все больше и больше носятъ черты господствующаго порядка. Протестъ противъ учрежденій сводится къ протесту противъ личностей, ихъ осуществляющихъ, и идетъ не во имя хотя бы даже неясно сознаннаго, непродуманнаго, неопредленнаго общественно-политическаго идеала, а во имя личности, какъ уединеннаго. самого себ довлющаго существа. И постановкой-то собственно принципа личности расколъ и важенъ, этимъ-то и привлекалъ и до сихъ поръ привлекаетъ онъ къ себ вниманіе массъ и послдователей…

Въ 1715 г. въ Петербург подъячій Докукинъ подкинулъ ‘возмутительное письмо’, по его словамъ, ‘соболзнуя о народ, чтобы какъ легче было отъ податей’. Письмо это начинается такой характерной тирадой: ‘Что такое человкъ, что Ты помнишь его, или сынъ человческій, что Ты заботишься о немъ? Но много Ты умалилъ его предъ ангелами, славою и честью увнчалъ его. Поставилъ его владыкою надъ длами рукъ Твоихъ, все положилъ подъ ноги его, сотворилъ его по Своему образу и подобію и самодержцемъ на земл повеллъ ему быть. Удивленія великаго достойна такая честь и власть, дарованная Богомъ намъ людямъ, бреннымъ, недолговчнымъ на земл. Мы уподоблены ангеламъ земнымъ, человкамъ небеснымъ, — разсуждаетъ по поводу этой тирады Докукинъ.— Но зрите, о правоврные христіанскіе роды, какъ мы отъ зависца и губителя своего дьявола… здсь живущій на земли отъ онаго Божественнаго дара многіе отрзаемы и свободной жизни лишаемы, гонимы изъ мста въ мсто, изъ града въ градъ, оскорбляемы, озлобляемы, домовъ и торговъ, земледльства, а также рукодльства и всхъ своихъ прежнихъ промысловъ лишаемы, начежъ и христіанскихъ добрыхъ длъ и всякаго во благочестіи живущихъ состоянія, и грацкихъ издревле установленныхъ законовъ лишились… Древеса самыя нужныя въ длехъ нашихъ повсюду заповданы быта, рыбныя ловли и торговые и заводскіе промыслы отняты многіе, и везд бдами погружаемы, на правежахъ стоя отъ великихъ и несносныхъ податей и оброковъ… и многіе отъ того умерищляемы, домы и приходы запустли, святыя церкви обветшали, древодлей и каменосчцевъ отогнали, плинеы на созиданіе… церквей и домовъ длать заказали, на воздухъ пути намъ не указали и сами себ тамошняго пути не съискали’… {Есиповъ. т. I, стр. 182—184.} Нтъ нужды снова отмчать исходный пунктъ протеста,— онъ такъ ясенъ и очевиденъ. Но какъ же совтуетъ Докукинъ сдлать, ‘чтобы легче было отъ податей’? ‘Вся сія, т.-е. исчисленныя стсненія и лишенія, по святой вол Господа исуса Христа строятся за умноженіе нашихъ грховъ, и за сіе наше страданіе, аще благодарно стерпимъ, отпуститъ Создатель намъ долгъ… токмо потерпите Господа ради’… Положимъ, мы знаемъ затаенную причину этого воззванія къ терпнію. Докукинъ разсчитывалъ на царствованіе Алекся Петровича, когда все пойдетъ ‘по старому’, но въ воз званіи на это нтъ ни малйшаго намека и терпніе проповдуется какъ средство искупленія грховъ. Причина зла скрывается въ личности, въ ея нравственномъ уровн, который долженъ быть повышенъ на первый разъ практикою терпнія.

Докукинъ — не раскольникъ, но онъ врно отражаетъ въ своемъ письм господствовавшую въ то время точку зрнія. Расколъ еще сознательне ставитъ принципъ личности, хотя онъ тоже взываетъ къ терпнію, страданію, подвигу. И страдающая, подвижническая, терпливая масса съ увлеченіемъ, съ восторгомъ слушаетъ воззванія учителей староврья, и практика страданія и подвига увеличивается, и, тмъ не мене, жизнь у старовровъ, съ староврскимъ двуперстіемъ, признается жизнію ‘пространною’, а не ‘тсною’, какъ у церковныхъ. Московскій попъ едоръ показываетъ на пытк: ‘Въ старообрядческомъ крестномъ сложеніи себя содержать будетъ для того, что тмъ крестомъ живутъ пространне и улучитъ можно царство небесное, а которые слагаютъ три перста большіе, тмъ жить тсно и царствія небеснаго улучить не могутъ’ {Опис. док. и длъ св. синода, т. I, стр. 92.}.

Въ чемъ же заключалась эта ‘пространность житія’, несмотря на страданіе и подвигъ, — ‘пространность’, дававшая силу мученичества? Расколъ не ставилъ опредленныхъ общественныхъ идеаловъ, не звалъ массы къ бунту съ цлью переустройства общественныхъ отношеній. Отрицая общественный порядокъ, какъ дло антихриста, расколъ исключалъ тмъ самымъ всякую борьбу съ нимъ какими-нибудь матеріальными средствами. Да массу такъ много голосовъ звали съ XVII в. къ бунту, что она къ нимъ прислушалась, она такъ много разъ пробовала и по частямъ, и большими ‘скопами’ это ‘средствіе’ и такъ оно постоянно оказывалось неудачнымъ, такая тяга длалась посл него, такъ оно надолго обезсиливало и угнетало борцовъ, что она и не пошла бы на борьбу. Все больше и больше она нуждалась въ мирномъ, незврообразномъ исход, въ нравственомъ усто. Расколоучитель и даетъ такой устой. Зло въ теб самомъ,— говоритъ онъ. Ты — великій гршникъ: вся жизнь твоя грхъ и зло, и, прежде всего, потому, что ты оставилъ въ небреженіи за данями, да полтинами, за сохой да за рублемъ свое безцнное сокровище,— свою душу. Живи для себя для души своей живи, спаси ее, очисти предъ Богомъ, пусть за нее страдаетъ твое тло, но саму ее убивать отнюдь не давай и ты царство небесное улучишь за земныя, скоропреходящія невзгоды. Самоотрицаніе идетъ во имя личности. Перемщеніе центра соціальнаго зла съ личностей, его творящихъ, на саму личность, его испытывающую, прежде всего, вншнимъ образомъ примиряетъ личность съ общественнымъ строемъ худо, да самъ виноватъ, потерпи, себя сначала очисти, приведи въ порядокъ, Затмъ выдвиганье на первый планъ собственнаго я, души, обращало сознаніе личности внутрь себя, вглубь, открывая новую полосу впечатлній высокихъ и захватывающихъ, съуживало поле вншнихъ впечатлній, уменьшало ихъ дкость и жгучесть. Человкъ знаетъ, что это такое наружи, знаетъ, какъ онъ долженъ относиться теперь къ вншнему міру. Мало того. Чувство личности, походя попираемое людьми на одну линію рангомъ повыше, теперь успокоивается, потому что оно найдено въ сознаніи и признано. Можетъ быть, оно попирается не меньше, можетъ быть, уколы нравственнаго достоинства еще чувствительне, но за то въ общемъ строй личнаго сознанія повысился. Нравственная идея ставитъ человка выше обиды, даетъ силу даже презирать ее. Человкъ научается обуздывать себя для Бога, прощать враговъ своихъ, терпть мучительства во имя будущихъ ‘внцовъ’. Человкъ находитъ себя, находитъ смыслъ жизни. Ему говорятъ, что и онъ иметъ цну, какъ личность, какъ носитель души, созданной по подобію Создателя, малымъ чмъ умаленной предъ ангелами, что онъ можетъ и долженъ жить для себя, прежде всего, можетъ и долженъ отвернуться отъ грховнаго міра. Самъ человкъ причина зла,— его воля злая приноситъ ему, въ конц-концовъ, страданія, но онъ просвтленъ сознаніемъ этого, вышелъ на борьбу въ дьяволомъ, стережетъ его проявленія въ себ. Но дьяволъ въ союз съ міромъ, съ средой силенъ. Онъ постоянно искушаетъ волю, не окрпшую въ борьб, онъ прикрывается многообразными личинами, даже личиною правды и свта. Онъ, антихристъ, даже въ лиц царя воплотился и заставляетъ творить волю свою. Уйди отъ этого гршнаго міра, скройся и въ ‘тснот’ займись своимъ душевнымъ очищеніемъ и спасеніемъ. Бжать расколъ приглашаетъ чуть не съ самаго своего появленія. Чмъ больше распространяется идея объ антихрист, царствующемъ въ мір, чмъ больше развивается эта идея въ приложеніи къ личной нравственности, тмъ сильне становится и призывъ къ бгству. Расколоучители и расколовожди все же люди массы, ужасъ и отчаяніе находятъ и въ нихъ отголосокъ, и они не могутъ отдлаться отъ господствующаго настроенія массъ.

‘Въ послдняя времена,— писалъ еще дьяконъ едоръ,— Христовой вры не будетъ на земли, кром въ малыхъ только останется, крыющихся въ пустыняхъ и горахъ. И сего ради Христосъ Сынъ Божій въ послдняя дни назадъ не оглядываясь бгати повел отъ прелести, поминая жену Лотову’ {Субботинъ: Мат. для ист. раскола, т. VI (Сочиненія дьякона едора), стр. 65—66.}.

‘Царь Петръ Алексевичъ — антихристъ,— проповдуетъ экзальтированный, истеричный Левинъ,— въ Москв вс мясо будутъ сть въ сырную недлю и въ великій постъ, и весь народъ мужеска и женска пола будетъ онъ печатать, а у помщиковъ всякій хлбъ описывать, и помщикамъ будутъ давать хлба самое малое число, а изъ остальнаго отписнаго хлба будутъ давать только тмъ людямъ, которые будутъ запечатаны, а на которыхъ печатей нтъ, тмъ хлба давать не станутъ… Бойтесь этихъ печатей, православные!.. Бгите, скройтесь куда-нибудь. Послднее время, антихристъ пришелъ,— вс дла бросать надо!’ {Есиповъ. т. I. стр. 19—24, II, стр. 86—100.}.

‘Нын пришло послднее время, — говоритъ иконописецъ Иванъ Андреевъ, — должно скрыться подъ персть и главы своя прикрыть въ горы, или въ вертепы’ {Есиповъ. т. I. стр. 19—24, II, стр. 86—100.}.

‘Въ антихристово время удалимся и бгати отъ антихристовыхъ жертвъ прескверныхъ подобаетъ, — учитъ составитель Оказанія объ антихрист — какъ и у Богослова сказано, что’церковь побжитъ въ пустыню отъ рода прелестнича’, а церковь — правоврніи христіане, истинніи раби Христовы, побжатъ въ горы, и въ вертепы, и пропасти земныя отъ антихристовы прелести и спасутся, аще не тако, то вси уловлени будутъ злокозненнымъ антихристомъ и погибнутъ вчною погибелью’ {‘Сказ. объ антихр.’, стр. 56.}.

Расколъ указывалъ старый, престарый выходъ, какъ видите, но, во-первыхъ, требовался, какъ и всегда для массы, выходъ сейчасъ же, немедленно, безъ раздумья и сомнній. Масса колебалась, была, какъ всегда, нершительна, среди нея Степаны еще раздумывали: антихристъ ли царь, или нтъ? Справедливо ли, нужно ли бросить эту тяжелую обузу подневольной жизни? Расколоучители съ фанатическимъ огнемъ отвчали: нужно, необходимо, иначе — погибель. И масса бжала, потому что въ ней дремалъ уже подобный импульсъ и ждалъ только толчка отъ искренняго, убжденнаго человка. А, во-вторыхъ, въ этомъ старомъ выход открывалось нчто новое: неопредленное, неясное стремленіе къ счастью, къ вольной и полной жизни, неудовлетворявшееся бгствомъ въ вольницу, вызвавшее въ массовомъ сознаніи только грустное сознаніе, что ‘хорошо тамъ, гд насъ нтъ’, замнялось на этотъ разъ сознательною цлью — спасенія души въ тснот и подвиг. Староврье не общало счастья на земл, оно звало къ страданію, но оно открывало въ этомъ страданіи источникъ нравственнаго удовлетворенія личности и бгство принимало существенно-новую окраску.

И массы бжали подъ вліяніемъ раскола снова, бжали всюду, гд только можно было удобне укрыться отъ антихриста и слугъ его. Бжали за шведскій, польскій, турскій рубежи, въ Сибирь, въ южно-русскія степи по слдамъ вольницы, даже на крайній Сверъ, въ Поморье. Этотъ послдній пунктъ своими глухими, непроходимыми лсами, болотами, озерами, полнымъ почти отсутствіемъ путей сообщенія, наконецъ, своими историческими традиціями особенно привлекалъ къ себ людей, тронутыхъ расколомъ. И правда, что спасать душу здсь было удобне, чмъ гд либо. Съ XIV—XV в. сюда уходятъ люди, тронутые, проникнувшіеся христіанско-аскетической идеей, ради ‘нужднаго’ житья, для спасенія души своей, для спокойнаго служенія Богу вдали отъ неустройствъ и суеты мірской, въ непрестанныхъ трудахъ среди страшно суровой природы. Соловецкій монастырь скоро создалъ себ громкую славу суровою, трудовою жизнью своихъ подвижниковъ. Вслдъ за нимъ основываются другіе монастыри-колоніи, со стихійно общиннымъ устройствомъ. Когда началъ сказываться особенно чувствительно гнетъ Москвы, особенно во время и посл московскаго разоренія 1606—12 гг.,на Поморье уходили также люди, невыносившіе тягостей и несправедливостей московскаго режима, чтобы въ качеств колонизаторовъ воспользоваться соотвтствующими льготами, которые въ этомъ режим представляли чуть ли не единственную ‘отраду’. Въ смутное время приливъ колонистовъ естественно усилился: въ этихъ непроходимыхъ мстахъ, прекрасно защищенныхъ природой,— единственное убжище отъ шаекъ своихъ и чужихъ разбойниковъ. Деморализованныя своры ‘шишей’ и потомъ ‘вольницы’ проникаютъ, положимъ, иной разъ и сюда {Иванъ Нероновъ. ‘Древ. и Нов. Рос.’ 1881 г., No 1. Ркп. Житіе Корнилія, Сбор. Публ. Библ. II. 1, No 491.}, но все же сравнительно рдко, да и спрятаться отъ нихъ можно здсь гораздо удобне и безопасне. Усилившись, поселенцы даже устроиваютъ сами ‘облавы’ на эти воровскія шапки, чтобы не мшали спасаться и своимъ ‘воровствомъ’ не привлекали вниманія правительства на эту глухую сторону {Ркп. Житіе Андрея Денисова, ШШ. 1, No 1276. (въ Публ. Библіот. въ СПБ.).}.

Трудно жить въ этомъ суровомъ, угрюмомъ краю. Только сильные волей, съ желзнымъ здоровьемъ люди могутъ вынести, трудовую школу, какую здсь приходится проходить. За то и люди уходили сюда не шутки шутить, уходили такіе, кому не страшенъ былъ самый упорный трудъ — подвигъ. Изстари въ поморскихъ монастыряхъ были мужики, годившіеся въ монахи, и монахи, годившіеся въ мужики. Воспитавшись въ этой школ, люди дйствительно могли за излюбленное дло идти въ огонь и въ воду, что и оказалось, какъ увидимъ, потомъ. Трудовая жизнь монаховъ создавала имъ среди массы громадный авторитетъ. Монастыри въ значительной степени пополнялись мстнымъ, населеніемъ, стояли съ нимъ, такимъ образомъ, въ постоянной связи и общеніи. Неудивительно поэтому, что во время и посл ‘Соловецкаго сиднія’ разбгавшіеся оттуда ‘бунтовщики’ монахи находили у своихъ родныхъ, знакомыхъ, близкихъ по духу поморцевъ надежный и безопасный пріютъ и полную вру всему, что они разсказывали о поврежденіи вры, а наступившемъ царств антихриста. Для бглецовъ ради Бога и преслдуемыхъ за вру здсь, такимъ образомъ, былъ просторъ и пріютъ, какого только можно желать,— полный монахами, ‘сволокшимися’ ради старой вры изъ своихъ монастырей, освященный страданіями и ‘огненной смертью’ первоучителей Аввакума, Лазаря, едора и другихъ соловецкихъ и пустозерскихъ страдальцевъ, съ атмосферою, насыщенною элементами тхъ же убжденій и образовъ, за которые они стояли. Кром того, это не такъ далеко отъ центровъ: возможны постоянныя сношенія со своими, организація пропаганды, приливъ свжихъ силъ, и къ тому же безопасно до такой степени, что можно завести осдлость, хозяйство, сохранить вс привычки жизни на отеческомъ пепелищ, поскольку он не препятствуютъ спасенію души. Все это сдлало Поморье центромъ староврія, къ которому долго стекались жаждущіе ршенія проклятыхъ вопросовъ и гд эти проклятые вопросы авторитетно ршались.

Было бы большой ошибкой думать, что центръ этотъ сложился сразу, возникъ сознательно, какъ выходитъ у изслдователей, считающихъ центры староврья ‘оплотами противъ государства’… Совсмъ напротивъ: центры эти вырастаютъ естественнымъ ходомъ вещей при множеств вліяніи всякихъ ‘вдомствъ’. Исторія этого роста весьма поучительна и мы позволимъ себ остановить на ней вниманіе читателя.

Къ концу XVII в. въ непролазной глуши лсовъ и озеръ ныншней Олонецкой губерніи подвизались знаменитые въ лтописяхъ раскола ‘остальцы древляго благочестія’ Игнатій Соловецкій и старецъ Корнилій. Они пользовались громаднымъ авторитетомъ по всему Поморью и много врныхъ учениковъ оставили посл себя. Изъ нихъ особенно выдляются дьячекъ Шумскаго погоста Данила Викульевичъ и знаменитые даже больше своихъ учителей братья Денисовы, наиболе интеллигентные и талантливые теоретики, организаторы и пропагандисты староврья. Вс эти имена, дорогія староврамъ, связаны непосредственно съ началомъ исторіи безпоповскихъ согласій, какъ имена основателей Выговской пустыни, первой староврской общины, давшей типъ устройства всхъ послдующихъ общинъ и изъ хаоса раздорчивыхъ мнній и ученій первыхъ расколоучителей создавшей нкоторое органическое цлое. Обособившееся ученіе этой общины стало ученіемъ цлаго ‘Поморскаго согласія’ со множествомъ послдователей, разбросанныхъ до сихъ поръ по разнымъ уголкамъ Россіи, и дало толчекъ къ образованію и отдленію новыхъ согласій и, между прочимъ, ‘странничества’. Вотъ почему необходимо прослдить въ общихъ штрихахъ исторію этого центра: такимъ образомъ только мы можемъ уловить основной смыслъ и направленіе спеціально интересующей насъ секты.

Прежде всего, остановимся на личностяхъ первыхъ проповдниковъ староврья. О старц Игнать Соловецкомъ свдній очень мало. Дьяконъ въ Соловкахъ, онъ убжалъ отсюда въ тяжелое время ‘сиднья’ за старую вру съ благословенія нкоего ‘благоюродиваго’ старца Гурія, который, по словамъ поморскаго преданія, предсказалъ ему, что по вол Божіей онъ будетъ основателемъ великой обители. Онъ былъ знакомъ съ протопопомъ Аввакумомъ и другими расколоучителями, сожженными въ Пустозерсксъ Аввакумомъ велъ полемическую переписку о Св. Троиц, потому что былъ ‘божественнаго писанія вельми читатель и вншняго наказанія (науки) искусенъ’.. На Поморьи онъ скоро нашелъ себ послдователей и, между прочимъ, Данилу Викульевича, основалъ скитъ, но преслдованія правительства заставили его бжать. Со своимъ ‘стадомъ’ онъ заперся въ оставленномъ ‘церковными’ монахами Палеазстровскомъ монастыр, мст ссылки злополучнаго приверженца староврья епископа Павла Коломенскаго, и осажденный командой, посланной ‘для сыску раскольщиковъ’, изъ боязни отдаться въ руки мучителей и погубить нсколько малодушныхъ, которые изъ страха мукъ могли бы ‘отпасть отъ древлеотеческаго церковнаго благочестія’,— со своимъ собраннымъ народомъ ‘огнемъ скончаться изволи’. Съ нимъ сгорло 2,700 человкъ. Это было въ 1687 г. Лучезарнымъ ореоломъ окружило преданіе чело фанатическаго ‘остальца’мученика. Видли, какъ онъ въ пламени пожара въ свтлой одежд съ крестомъ, сопровождаемый другими мучениками, поднялся на небо ‘изъ самой церковной главы’: Его надлило преданіе даромъ пророчества и историкъ пустыни сохранилъ два его предсказанія для потомства (пророчества, впрочемъ, относятся къ отдльнымъ личностямъ и, по словамъ историка, сбылись {Филиповъ: ‘Исторія Выгов. пустыни’, изд. 1862 г., стр. 41—42, 44—45, 46—82.}.

Не меньшимъ почетомъ пользовался и старецъ Корнилій, мирно скончавшійся, по словамъ ‘житія’, 125 лтъ отъ роду въ 1695 г. ‘Житіе’, вроятно, преувеличиваетъ его возрастъ, но едва ли на много. Онъ постригся въ монахи у Капитона, одного изъ первыхъ страдальцевъ за старую вру, бывшаго настоятелемъ монастыря еще при Михаил еодорович {‘Яросл. Епарх. Вдом.’ 1864 г., No 12, приведены о Капитон документы изъ мстныхъ архивовъ. См. ‘Виноградъ Россійскій’ (Денисова, рукоп. о Капитон, л. 103 — 106 обор.} и сожженнаго ‘за вру’ при Алекс Михаилович.

Ужь одна продолжительность жизни вызывала, конечно, уваженіе къ старцу у окружающихъ. Къ тому же Корнилій былъ человкъ начитанный въ Священномъ Писаніи, но еще больше того владлъ громаднымъ запасомъ опытности. Всю жизнь свою онъ бродилъ изъ мста въ мсто, жилъ или бывалъ чуть не во всхъ, многочисленныхъ тогда монастыряхъ Москвы, Новгорода, Поморья, былъ извстенъ патріарху осифу, находился во связяхъ знакомства съ первыми расколоучителями, хорошо зналъ Никона и терпть его не могъ за гордость и жестокость, какъ и вс почти сталкивавшіеся съ деспотическимъ патріархомъ. Онъ и старецъ Пахомій, впослдствіи тоже умершій на Поморь, пустили въ свое время въ ходъ не одно видніе, неопровержимо доказывавшее легковрнымъ людямъ, что Никонъ — антихристъ {Рукоп. Житіе Корнилія. Ср. также Максимова: ‘Разсказы изъ ист. старообрядчества’, стр. 16—17, 12, 14—15.}. Ко всему этому Корнилій былъ человкъ суроваго подвига, удивлявшій своею жизнію даже привычныхъ къ лишеніямъ поморцевъ. Онъ самъ ‘пахалъ землю кочерюгою и сялъ подъ гарью’. Понятно, какую увлекательность должна была представлять бесда и проповдь такого бывалаго, знающаго и ‘святаго’ человка, какъ много могъ онъ пріобрсть въ староврь фанатическихъ послдователей. Вс эти проповдники, ‘остальцы древляго благочестія’, бывшіе на свобод, какъ и заключенные неподалеку въ Пустозерск Аввакумъ ‘съ братіею’, дйствительно такъ усердно проповдывали словомъ, посланіями и примромъ о необходимости страданія за старую вру, спасенія души въ тснот житейской, что сплошь все Поморье было въ ихъ распоряженіи: всюду были у нихъ сочувствующіе, даже настолько, чтобы сгорть вмст съ ними, послдователи, не говоря уже о пособникахъ, попустителяхъ, укрывателяхъ etc. А, между тмъ, Поморье все наполнялось новыми бглецами-староврами изъ онежскихъ погостовъ, нижегородскихъ лсовъ, Москвы и другихъ мстъ Россіи. Шло много молодежи обоихъ половъ {Житіе А. Денисова, ркп.}. Запросы личности сильне въ ней, традиція крестьянства, терпливая рутина еще не успла засосать ее и прикрпить тысячью узъ къ мсту осдлости, къ сох, полю. Безлюдныя мста заселяются и — ‘въ семь не безъ урода’ — начинаютъ появляться въ толп этихъ бглецовъ ‘по вр’ ‘воровскіе люди’, нападающіе на одиночекъ-протестантовъ, разобщенныхъ трудно проходимыми болотами, лсами и озерами, стоящихъ вн закона и, стало быть, защиты власти, ежеминутно готовой ихъ же взять ‘на муки’. А, съ другой стороны, существуетъ не мене глубокая потребность слышать тутъ же скрывающихся учительныхъ старцевъ, чтобы укрплять въ себ, иной разъ колеблющуюся, ршимость страдать за вру, чтобы удовлетворять самымъ разнообразнымъ духовнымъ потребностямъ. И вотъ, то около Игнатія, то около Корнилія и Пахомія, или Данилы Викульевича, который не сгорлъ вмст съ своимъ учителемъ, потому что уходилъ въ это время ‘въ странство’, скопляются и селятсяодиночки, присоединяясь къ подвигу знаменитыхъ ‘остальцевъ’, поступая подъ ихъ систематическое руководство. Вмст и въ вр тверже укрпляются, экзальтируются въ постоянныхъ бесдахъ и духовныхъ упражненіяхъ, да и относительно ‘воровскихъ людей’ — безопасне. Сначала эти скопленія случайны, недолговчны, какъ скопленія дождевыхъ пузырей, они скоро распадаются, исчезаютъ, то напуганныя слухомъ о розыскахъ, то потому, что во славу Божію и на стыдъ ‘мучителей’ сгораютъ цлымъ поселеніемъ. Нужда въ общежитіи отъ того, конечно, не уменьшается. Люди продолжаютъ сходиться грудками то тамъ, то здсь, грудки эти постоянно мняются въ состав: уходятъ изъ одного мста, прибываютъ въ другомъ. Мало-по-малу, путемъ безсознательнаго какого-то подбора, скопленія эти становятся прочне, устойчиве, все большія группы осдаютъ на мстахъ, разыскавши предварительно, гд лучше, удобне, безопасне. Около Данилы Викульевича группируются, наконецъ, почти вс, разсянные по разнымъ мстамъ, особенно ревностные ко спасенію ученики ‘остальцевъ древляго благочестія’. Но въ общеніи еще нтъ порядка. И мужчины, и женщины живутъ вмст, нтъ возможности установить строгій монашескій режимъ съ опредленными часами труда, молитвы и отдыха, а, между тмъ, таковы именно идеалы запвалъ въ этой толп. Богомысліе — богомысліемъ, но все же тутъ собрались живые люди съ грховною плотью, которая подчасъ заявляетъ настойчивыя требованія. Сказываются случаи зазорнаго поведенія, шокирующіе строгихъ подвижниковъ. Молодой, аскетически настроенный съ дтства Игнатіемъ Соловецкимъ, сильный волей и умомъ, Андрей Денисовъ выдвигается изъ этой сбитой, безпорядочной толпы своею задачею упорядочить, втиснуть толпу въ строго опредленныя рамки организаціи по монастырскому уставу. Скоро его вліяніе, благодаря строгости жизни и сил характера и ума, становится преобладающимъ въ общин, установляется правильная организація монастыря съ строгимъ соловецкимъ уставомъ. Полы раздлены сначала въ разныхъ зданіяхъ одного монастыря, а потомъ и въ разныхъ монастыряхъ, отдленныхъ другъ отъ друга сравнительно значительнымъ пространствомъ (20 верстъ).

Посмотримъ теперь на жизнь идей въ этой общин, на душевное состояніе ея членовъ. Въ ученіи поморскихъ отцовъ главную роль игралъ образъ антихриста. Изъ пустозерскаго острога выходили и расходились, прежде всего, посланія дьякона едора ‘объ антихристовой прелести пестрообразной’ и др., гд, горячо, озлобленно доказывалось, что Русь во власти антихриста, что Русь послдняя страна, которой антихристъ овладлъ и что посл этого должна настать кончина міра {Мат. для ист. раск., т. VI, стр. 79 и слд., 269 и слд.}. Даже Аввакумъ, сначала утверждавшій въ своихъ посланіяхъ, что антихристъ еще не пришелъ, а есть разв только его предтеча, теперь изъ своей земляной тюрьмы приглашаетъ врныхъ плакать сильне, чмъ плакалъ еремія на развалинахъ ерусалима. ‘Увы, увы мн, мати моя, кого мя роди. По ову — проклятъ день, въ онъ же родихся, и нощь она буди тьма, въ нюже изведе мя изъ чрева матери моея, понеже антихристъ пріиде ко вратамъ двора… И въ нашей Русской земли обртеся чертъ болшой, ему же мра высоты и глубины адъ преглубокій, помышляю, яко во ад стоя и до облакъ достанетъ’ {Матеріалы, т. V, стр. 261, ср. также стр. 227—230 и др.}. Мы не говоримъ уже о старц Корниліи, который изъ первыхъ пустилъ въ ходъ антихриста въ приложеніи къ Никону. Его разсказы основывались на видніяхъ его самого и столь достоврныхъ, авторитетныхъ людей, знакомыхъ Поморью, какъ Иванъ Нероновъ, Елеазаръ Анзерскій, старецъ Пахомій и другіе мужи. Такимъ образомъ, разговоры и разсказы объ антихрист были у всхъ на устахъ и до Петра, а со времени Петра получали все новую и новую пищу въ совершенно непривычныхъ поступкахъ молодаго царя, въ его жестокостяхъ, въ тягостяхъ и новостяхъ, наложенныхъ и введенныхъ имъ. Народъ разрабатывалъ легенду объ антихрист, какъ совершенно реальномъ лиц. То же представленіе жило сначала и въ староврахъ подъ вліяніемъ проповди дьякона едора и Аввакума. Семенъ Денисовъ, человкъ себ на ум, напыщенный писатель, расписываетъ антихриста такъ, что простоватому читателю сейчасъ же тутъ мерещится будто нарисованная на лубочной картинк фигура сатаны. По изображенію автора, это ‘змій великій и чермный, змій седмиглавный и десяторожный, змій великоопашный и великохоботный, его же уста велики, великими хулами и смущеніями всесмрадно отрыгающая, языкъ — всепреизостренная вся ядовитая бритва, ноздри — злосмрадный испускающія дымъ великія пещи, очеса — злопыхательныя гіенскаго огня издающія пламя, чрево — адская, ненасыщаемая, бездонная пропасть…’ {С. Денисовъ: ‘Виноградъ Россійскій’, ркп. л. 6 на об. и л. 7.}. Этотъ ужасный зврь вселился въ патріарха Никона и Алекся Михайловича. Съ Петромъ это первое воплощеніе антихриста было оставлено, потому что Петръ гораздо ближе подходилъ подъ этотъ образъ. Такъ какъ предлъ царству антихриста — три съ половиною года, то ждали скоро второго пришествія. На Выг, между тмъ, среди глухихъ лсовъ и сравнительно безопасной жизни возбужденная мысль работала. Сначала высчитали день, когда долженъ настать конецъ міра. Къ назначенному дню были выкопаны могилы, приготовлены гробы, и въ срокъ вс правоврные были въ гробахъ, одтые въ саваны, и съ трепетомъ ждали архангеловой трубы {А. оанновъ: ‘Полное историч. извстіе о раскольникахъ’, изд. 5., ч. II, стр. 12—13. Ср. также нашу ст. ‘Идеализат. раск.’. Дло 1881 г., No 9, стр. 12—13.}. Все было, однако, въ порядк. Ничего экстраординарнаго въ природ не произошло. Пришлось опять воротиться къ дйствительной жизни. А тмъ самымъ данъ новый, страшно возбуждающій толчекъ мысли. Само собою ставится вопросъ: чувственно или духовно надо понимать назначенные писаніемъ три съ половиною года? Чувственно или духовно надо понимать самого антихриста? Можетъ быть, подъ антихристомъ надо понимать царство сатаны въ духовномъ смысл, духъ отступничества отъ истиной вры, особенный разливъ нечестія, еретичества, жестокости, гордости и другихъ смертныхъ грховъ? Вопросы эти были поставлены еще посл обманутыхъ ожиданій кончины міра въ 1669 г., и были попытки отвчать на нихъ утвердительно. (См., напр., Слово объ антихрист и тайномъ царств его игумена еоктиста, сподвижника и спутника протопопа Ивана Неронова, ркп. сб. публ. спб. библ., отд. 1, No 476, л. 51 и слд.). Но тонкія отвлеченности, разъискиваніе въ писаніи ‘прикровеннаго’, таинственнаго смысла были еще непонятны для массы, образъ ‘чувственнаго’ антихриста ярко рисовался въ ея воображеніи, а жизнь шла такъ, что раздумывать и разсуждать было и некогда. Да и сами расколовожди не имли никакой охоты отрицать чувственнаго антихриста, чтобы не вредить своей пропаганд, и тотъ же игуменъ еоктистъ, настаивающій на разъискиваніи въ писаніи ‘прикровеннаго’ смысла, на ученіи о духовномъ антихрист, тмъ не мене, охотно признаетъ въ лиц Никона чувственнаго антихриста.

Теперь на свобод, въ виду снова обманутыхъ ожиданій конца міра, отмченные мною вопросы поднимаются снова, а за ними, какъ выводъ, роятся другіе, и жизнь то и дло ставитъ все новые вопросы. Чувственно ли, духовно ли,— вс, однако, согласны, что антихристъ царствуетъ. Что длать немногимъ врнымъ, во время почувствовавшимъ его присутствіе, избжавшимъ гибельной и постыдной службы ему? ‘Заботьтесь о своемъ душевномъ спасеніи,— говорятъ учители,— по апокалипсису и отцамъ, въ это страшное, огнеопальное время не слдуетъ ни жениться, ни выходить замужъ, обзаводиться хозяйствомъ, заботиться объ удовлетвореніи суетныхъ мірскихъ потребностей, бгите отъ міра: тамъ всюду ветъ растлвающій духъ антихриста и нечувствительно заражаетъ своимъ прикосновеніемъ. А случится поневол столкнуться съ антихристовыми слугами, громко исповдуйте имя Христово и страдайте за него, и за то вамъ мученическіе внцы даны будутъ на неб. Спасайтесь, но не забывайте и своихъ несчастныхъ братьевъ, покорившихся антихристу, проповдуйте имъ, увлекайте ихъ ко спасенію’. Этого послдняго призыва даже и повторять не надо: каждаго новообращеннаго жжетъ ‘ревность но вр’, онъ не можетъ не сообщить другимъ то, чему онъ научился. Толпами отзываются на проповдь заблудшіе и приходятъ просить вести ихъ ко спасенью. Тутъ является новый вопросъ, вопросъ обряда,— на первый взглядъ мелочь, которая, тмъ не мене, въ глазахъ всхъ членовъ ‘гонимой церкви’ иметъ первостепенное значеніе. И понятно, вдь, тутъ дло идетъ о пріобртеніи единомышленниками индивидуальной физіономіи: надо выдлить себя изъ еретической среды такъ, чтобы первый шагъ вступленія въ истинную церковь былъ отмченъ, и, притомъ, сообразно христіанской традиціи, во имя которой идетъ сознательный протестъ группы. Такъ въ староврьи явился, прежде всего, вопросъ о вторичномъ крещеніи, — вопросъ, которымъ очень много занимались. Изъ-за него спорили до ожесточенія и драки. Изъ-за него раздлялись единомысленныя группы. Въ Житіи Корнилія разсказано преданіе, а, можетъ быть, преданіе это иметъ и историческую основу, что еще когда первые расколоучители жили на свобод, они составили на Москв соборъ, на которомъ постановили: вс ‘новины’ предать проклятію и ‘никоніанское крещеніе за крещеніе не вмнять, а если не случится іерея прежняго посвященія, то по нужд дозволить совершеніе крещенія простолюдину’. Былъ ли такой соборъ, неизвстно, но любопытно, что преданіе о собор ‘священной памяти первоучителей’ раскола сохранилось именно на Выг, гд гонимая церковь впервые вырабатывала свою организацію. Преданіе, очевидно, есть лишній аргументъ въ пользу перекрещиванія и само уже показываетъ, что этому обстоятельству приписывалось большое значеніе, что преданіе разсказано для убжденія массы послдователей, для того, чтобы авторитетными ссылками доказать, что новые учители нерушимо хранятъ законъ Божій и представляютъ доподлинно ‘истовую’ церковь.

Вопросы организаціи то и дло ставили вопросы о принципахъ вры. Споры съ практической почвы постоянно переходили на теоретическую, возбуждая то и дло мысль къ новой работ. Гонимая церковь хотла организоваться, какъ церковь, по началамъ каноновъ, отъ которыхъ никоніанцы отступили. А тутъ пришлось поднять, прежде всего, вопросы о таинствахъ, потому что церковная организація и заключается именно въ опредленіи формъ культа и установленіи іерархіи. Вопросъ о крещеніи вызвалъ вопросъ о священств. Уже въ резолюціи собора первыхъ ‘остальцевъ’ ршается этотъ вопросъ. Протопопъ Аввакумъ отвчалъ въ своихъ письмахъ и посланіяхъ ‘къ врнымъ’ на многіе запросы относительно таинствъ: по нужд, если нтъ попа стараго дониконовскаго посвященія, онъ рекомендуетъ крещеніе, исповдь и причащеніе въ крайнихъ случаяхъ совершать даже мірянамъ {Мат. для ист. раск., т. V, 234—235.}, всячески запрещаетъ обращаться за удовлетвореніемъ духовныхъ нуждъ къ никоніанскимъ попамъ, налагаетъ епитиміи даже на невольныхъ ослушниковъ {Ibid., стр. 221, 226 и др. Ср. также наставленія дьякона едора. Матеріалы, т. VI, стр. 67, 74—75 и др.}. Старовры слпо слдовали завтами учителей, но скоро жизнь сдлала это послушаніе крайне затруднительнымъ, а затмъ и просто невозможнымъ. Попы дониконовскаго посвященія, не примкнувшіе къ церковнымъ, все убывали да убывали, и поневол пришлось раздумывать: обращаться ли къ церковнымъ попамъ, или надо обойтись безъ поповъ? Одни стали поговаривать, что можно по нужд принимать и поповъ, поставленныхъ еретиками, ‘аще который попъ въ покаяніе прійдетъ’, особенно если ‘изволитъ кровь пролить за Христа’. Игуменъ еоктистъ отрицаетъ правильность такого компромисса и за Аввакумомъ {Мат., т. V, стр. 224.} допускаетъ только по нужд принятіе таинствъ отъ поповъ стараго посвященія, принявшихъ новшества, но потомъ раскаявшихся и отступившихъ отъ нихъ {Ркп. спб. публ. библ., No 476.}. Въ то время, очевидно, еще было возможно ограничиваться подобной уступкой, но, конечно, она скоро оказалась далеко недостаточной и всюду, гд, по справедливому объясненію Щапова, сильны были привычки регулярной жизни, гд постоянная возможность получить нужную ‘исправу’ пріучила смотрть на нее, какъ на необходимое условіе христіанской жизни, восторжествовало мнніе, что можно принимать раскаявшихся поповъ новаго посвященія. Совсмъ въ другую сторону пошло развитіе ученія о таинствахъ на Поморь, гд рдкость приходовъ, разбросанность поселеній на громадныхъ пространствахъ и трудность сообщенія между ними издавна пріучили населеніе обходиться по долгу безъ неправы духовныхъ требъ и не придавать этому особеннаго значенія. Здсь наставленія Аввакума и другихъ ревностныхъ ‘остальцевъ’ были развиты, мотивированы и легли въ основу ученія безпоповскихъ согласій. Антихристъ царствуетъ, и царство его появилось, прежде всего, въ церкви, которая осквернена нововводными ересями и обрядами. Въ церкви нтъ больше благодати. И вообще нтъ ея теперь на земл, по случаю общаго отступленія отъ вры. Такъ оно и предсказано для послдняго времени. Благодать Св. Духа, подававшаяся прежде въ таинствахъ, теперь взята на небо, смыслъ таинствъ, такимъ образомъ, исчезъ, и они, стало быть, безполезны въ дл спасенія. Нтъ правильно поставленныхъ совершителей таинствъ, не надо, стало быть, и самыхъ таинствъ, за исключеніемъ тхъ, которыя по писанію и по историческимъ примрамъ могутъ быть совершаемы и мірянами. Это собственно непослдовательность, психологически она совершенно понятна. Такъ, въ Поморь исчезла значительная часть культа, но за то усилена была молитва, принятъ во всей сил аскетическій принципъ монашества. Бракъ запрещается ‘на чистую’: некому внчать, да и по слову Христову, и по апокалипсису не полагается въ послднее время жениться и посягать… Такъ на практик изъ ученія объ антихрист мысль сектантовъ доходила до аскетической морали, слдующей изъ дуалистическаго пониманія божества. Въ дальнйшемъ ход староврья этотъ дуализмъ въ обосновк морали выражается рзче и пряме.

А, между тмъ, обыденная жизнь идетъ своимъ чередомъ. Сначала ее отличаютъ духъ прозелитизма, необыкновенная строгость нравовъ, неуклонное стремленіе по обозначенному пути. Тмъ не мене, какъ ни крпко огородилась новая церковь отъ воздйствій антихристова духа, однако, волны антихристовой обыденной жизни то и дло набгаютъ на ‘оплотъ’ и размываютъ укрпленія, заносятъ пескомъ, заравниваютъ рвы, роняютъ мало-по-малу рогатки отлученій и проклятій. И все это совершенно незамтно для общины, въ то самое время, какъ никто въ ней не отступаетъ ни на шагъ отъ намченной тропы. Какъ это происходитъ?

Припомните то, что я уже говорилъ о душевномъ настроеніи массъ въ описываемую эпоху. Это было безнадежное чувство безсилія и ужаса, отчаяніе въ виду неисходнаго зла, наплывавшаго со всхъ сторонъ на людей. Настроеніе это сказалось въ страшномъ разлив сказокъ объ антихрист и въ эпидеміи истерики, кликушества. Переносимое изъ массъ въ староврье, окрашиваемое въ аскетическую, религіозно-нравственную доктрину, оно не терялось, а сказывалось крайней религіозной экзальтаціей. Мартирологъ староврской церкви представляетъ не мало примровъ такихъ ‘трудниковъ’, которые, какъ Мемнонъ, не дожидались, когда они попадутъ въ руки мучителей, а сами рвались навстрчу мукамъ, такъ что настоятели и учители должны были удерживать ихъ отъ этого, иногда даже насильственными мрами {‘Житіе Мемнона’, самаго обыкновеннаго въ сущности ‘трудника’ среди староврія перваго времени, есть въ ркп. спб. публ. Библ., No 745. Много фактовъ такого рода указано у Денисова въ ‘Виноград Россійскомъ’, есть также кое-что въ ‘Ист. Выг. пустыни’ и у Есипова въ ‘Раск. длахъ’.}. Но когда мучители были уже въ виду, тогда экзальтація достигала высшей степени и собравшіеся гд-нибудь въ ‘затвор’ исповдники старой вры сгорали во славу Божію. Самосожигательства тоже эпидеміей прошли въ конц XVII и въ начал XVIII в. О нихъ упоминаетъ еще патріархъ оакимъ {‘Увтъ духовный’ (по изд. 1791 г.), л. 41 обор.}, ихъ одобряетъ протопопъ Аввакумъ {Мат. для ист. раск., т. V, стр. 206—210, 295.}. Были даже группы, проповдывавшія самосожженіе, какъ единственный исходъ изъ этой юдоли зла и грха. За 45 лтъ съ 1687 по 1732 г. (періодъ роста Поморской общины) только въ Поморь въ виду воинскихъ командъ (посланныхъ для сыска ‘раскольщиковъ’) сожглось до 15,000 человкъ {‘Ист. Выг. пустыни’, гл. I—XVIII.}. Имемъ, кром того, прямыя указанія, что цифра эта гораздо меньше дйствительной, а, между тмъ, самосожженія происходили всюду — ‘отъ стнъ недвижнаго Китая до потрясеннаго Кремля’ и ‘отъ финскихъ хладныхъ скалъ до пламенной Колхиды’. Такія валовыя цифры одн только, кажется, способны убдить, что не только ‘шесть чернецовъ’ въ раскол осуществляли собою горячій, искренній религіозный порывъ, а цлыя массы… Само собою разумется, что такіе взрывы чувства не могутъ быть продолжительны, обнаруживаются ли они въ бунтахъ, или самосожигательствахъ. Посл такихъ вспышекъ органически требуется отдыхъ, жизнь поднимаетъ голову и проситъ своего. Примите еще во вниманіе то обстоятельство, что огненною смертью кончались не вс по своей вол. Бывали люди, которые поднимали свой голосъ противъ столь ршительной раздлки съ жизнью и вліятельные люди староврья должны были прислушиваться къ этимъ толкамъ, если хотли сохранять свое вліяніе, не натягивать струну слишкомъ высоко, чтобы не рвать ее, и надо отдать, напр., справедливость братьямъ Денисовымъ: они понимали это и біографъ Андрея съ благодарностью отмчаетъ, что Андрей всегда былъ противъ мученичества, особенно добровольнаго, не вынужденнаго нахожденіемъ ‘въ рукахъ мучителей’.

Притомъ, вс-таки, вдь, подвинь страданія поднимался во имя личности. Когда порывъ чувства укладывался, личность требовала счастья, нужно было, все-таки, жить. На свобод, въ тиши дремучихъ лсовъ человкъ отходилъ, успокоивался отъ впечатлній жизненной тяги и запросы счастья оказывались сильне. На Выг въ первые годы устройства колоніи страшно бдствовали: чуть не каждый годъ были ‘хлбные недороды’, а, между тмъ, народъ прибывалъ, требовалось расширять запашку, отыскивать и расчищать для нея новыя мста, прибгать къ сборамъ пожертвованій. Во все это время экзальтація поддерживалась лишеніями, подвигъ былъ необходимъ и, если тяжесть его иногда возбуждала ропотъ, то ропотъ этотъ былъ столь очевидно необстоятеленъ, что подавлять его не представлялось большимъ трудомъ. Но вотъ община начинаетъ богатть, становиться авторитетной: она вдь, разсылаетъ своихъ проповдниковъ, ршаетъ вопросы вроученія, ведетъ полемику, она блеститъ традиціями, именами славныхъ подвижниковъ и страдальцевъ, строгою жизнью своихъ членовъ. Сюда дутъ посмотрть, поучиться, помолиться. Община скромна на первыхъ порахъ. Она не хочетъ главенствовать. Но силою вещей она становится главой и начинаетъ, въ конц-концовъ, дорожить этимъ главенствомъ, упрочивать его за собою. Посл нужды и голодовокъ первыхъ лтъ, пожертвованія разнаго рода начинаютъ доставлять довольство. Удобства обстановки прибываютъ. Приливъ средствъ даетъ мысль завести торгово-промышленныя операціи: торговцу, вдь, такъ удобно пропагандировать. Но расширеніе средствъ нечувствительно заставляетъ расширять и операціи и он становятся сами себ цлью. Духъ прозелитизма ослабляется, духъ индифферентизма растетъ незамтно въ сытномъ привольи и вызываетъ большую заботу о жизни настоящей, чмъ о будущей, стремленія личности сказываются въ развитіи предпріимчивости, въ догматик, которая начинаетъ принимать примирительный тонъ. Достатокъ вызываетъ заботу о безопасности. Ршимость отдаваться въ руки мучителей нечувствительно слабетъ. Къ начальству отношенія совсмъ мняются. Царю — еще вчера антихристу — теперь посылаютъ подарки, предлагаютъ услуги по постройк кораблей, охотно берутся за работу на олонецкихъ заводахъ, ведутъ съ Питеромъ дятельную торговлю хлбомъ. Заводится пристань на Пигматк, гд постоянно кипитъ работа: строятся суда, нагружаются хлбомъ. На работ, хорошо обставленной, лицомъ къ лицу съ реальной жизнью, люди становятся бодре, туманные призраки — созданія фантазіи разсиваются какъ дымъ. Ученіе объ антихрист у поморцевъ съ этой поры поддерживается только для массы: антихристъ плотне пріурочивается къ Никону и поминается больше изъ приличія. Изъ-за напыщенныхъ фразъ С. Денисова сквозитъ легкая усмшечка. По доносу назжаетъ въ пустынь самаринская коммиссія и предъявляетъ пустынножителямъ запросъ: почему не молятся за царя? Ей покорно заявляютъ, что за царя молятся и, дйствительно, молитва за царя входитъ съ этого времени въ богослужебный обиходъ секты, признается и оправдывается ея возможность. Личность, узко удовлетворенная, отсюда теряетъ чувство реальной связи съ массой. Разъ ея положеніе улучшено, она не хочетъ ничего больше. Кто хочетъ лучшаго, пусть идетъ въ общину, кто не хочетъ — пусть его. Потомъ даже и тутъ начинается выборъ: принимаютъ не всякаго, а только того, кто можетъ быть полезенъ знаніями, безотвтными рабочими руками, капиталомъ и пр.

Выборъ, однако, не всегда удаченъ и новые пришельцы вносятъ нердко въ общину разладъ. У нихъ ощущеніе жизненной тяги еще свжо, потому что, вдь, они только ушли оттуда, гд ‘буря страстей точно втеръ все рветъ’… На вол, среди этой бури они увлекаются ученіемъ общины, но, попадая сюда, замчаютъ — незамтный для самихъ пустынножителей — разладъ между словомъ и дломъ, такую громадную уступку нечестію, на какую иные и соглашаются, скоро привыкаютъ къ ней, но боле, искренные согласиться никакъ не могутъ. Въ этихъ неуступчивыхъ людяхъ начинаютъ роится вопросы: откуда такое примиреніе? Чмъ оно оправдывается? Можно ли и какъ примирить такой разладъ между словомъ и длами общины? Вопросы будятъ недовольство, сомннія, ропотъ, переходятъ въ споры, въ полемику, въ прямое отрицаніе компромисса. Около протестанта группируются послдователи среди этой группы напряженно работаетъ мысль, разногласія формулируются и новая группа-секта отдляется отъ материнской клточки совершенно естественно и вступаетъ въ борьбу съ ней на почв нравственныхъ принциповъ. Она вся — воплощенный энтузіазмъ, ея отрицаніе и обличенія страстны и рзки, ея принципы развиты и преувеличены до крайности въ тхъ пунктахъ, гд допущены непослдовательности сектою-матерью, духъ прозелитизма въ ней страшно силенъ. Но придетъ ея пора, она пройдетъ путь секты-матери фатально,— пройдетъ и замретъ недвижимая, и вступитъ въ свою очередь въ компромиссы съ жизнью,— компромиссы, неизбжно вытекающіе изъ того, что община входитъ въ экономическую кооперацію вншняго міра и эта кооперація неизбжно вызываетъ свои психическіе эффекты. Чутье людей, одержимыхъ духомъ святаго недовольства, замтитъ фальшь, но мысль не оформитъ ее въ надлежащемъ вид и причиной новаго раздленія поставитъ какое-нибудь ‘титло’, а самая ‘суть’ опять ускользнетъ въ шапк-невидимк изъ-подъ рукъ…

Это вчная исторія. И ‘въ малой капл водъ’, какъ наши секты, и въ большомъ масштаб всхъ религіозныхъ врованій и этическихъ доктринъ отмчается это поучительное явленіе. ‘Для первыхъ учителей,— говоритъ Милль,— и для непосредственныхъ ихъ учениковъ доктрины ихъ полны жизни и смысла. Ихъ смыслъ воспринимается людьми съ не меньшею и даже, можетъ, быть, съ большею силою, съ боле полнымъ сознаніемъ, пока длится борьба за преобладаніе надъ другими доктринами и врованіями. Потомъ он достигаютъ преобладанія и становятся общепризнанною истиною, или же вступаютъ въ обладаніе тмъ, что завоевали, и ихъ прогрессъ останавливается. По мр того, какъ выясняется тотъ или другой изъ этихъ результатовъ, возбужденные ими споры слабютъ и постепенно замираютъ. Наконецъ, он занимаютъ извстное мсто, если не какъ общепризнанныя истины, то какъ терпимыя секты, или терпимыя отступленія отъ общаго мннія: тогда он уже никого боле не обращаютъ, ихъ исповдуютъ только т, кто получаетъ ихъ по наслдству: обращеніе въ нихъ людей, исповдающихъ другія доктрины, становится фактомъ столь рдкимъ и исключительнымъ, что учителя ихъ перестаютъ, наконецъ, и заботиться объ этомъ. Вмсто того, чтобы быть, какъ въ первое время, въ постоянномъ напряженіи для защиты себя или для достиженія преобладанія надъ другими, он впадаютъ въ инерцію, не слушаютъ, если только могутъ не слушать (какъ наши ‘церковные’), никакихъ противъ себя аргументовъ и не безпокоятъ своими аргументами тхъ, кто съ ними несогласенъ, если только такіе есть. Живая сила въ нихъ съ этого момента вымираетъ’ {‘О свобод. Утилитаризмъ и о свобод’, изд. 1882 г., стр. 223—224. Ср. также Max Muller: ‘Essais sur l’histoire des religions’.}. Даже подъ преслдованіями, при постоянной необходимости защищаться паши секты прошли и проходятъ тотъ же неизбжный путь…

III.

Посл прізда самаринской коммиссіи на Выгу, въ согласіи произошелъ расколъ. Скитъ инока Филиппа, у котораго уже и раньше шла глухая вражда съ Семеномъ Денисовымъ по поводу разныхъ нечестивыхъ уступокъ антихристу, сгорлъ въ виду коммиссіи. отказавшись принять молитву за царя-антихриста.

Уцлвшіе вн скита почитатели Филиппа посл его геройской смерти предали отлученію поморцевъ ‘самарянъ’ и, провозгласивъ основнымъ пунктомъ своего вроученія самый крайній и суровый аскетизмъ и самосожженіе въ виду царства чувственнаго антихриста, какъ величайшую добродтель, организовались въ особое согласіе. Оно прошло указанный путь, какъ и секта поморцевъ. Со 2-й четверти ныншняго вка его столпы и наставники прямо поговариваютъ о пропаганд своей ‘вры’ такія вещи: ‘съ крестьянами труда много, а пользы согласію не видится, надежне искать вдали отъ Москвы народа почище и потверже’ {‘Правосл. Обозр.’ 1864 г., No 1, стр. 85—86.}. Суровые аскеты, филипповцы допустили еще къ концу прошлаго вка сводные браки и это было причиною отдленія Аристова согласія, особенно настаивающаго на безбрачіи и царств видимаго, чувственнаго антихриста. Филипповы, Аристовы и Пастуховы (иначе адамантовы, выдлившіеся отъ поморцевъ еще раньше филипповыхъ) дали перваго основателя и большую массу первыхъ послдователей сект странниковъ.

Это было въ пору разцвта филипповыхъ. Съ поморья они забрались въ Кимру и потомъ добрались и до Москвы и основали здсь по обычаю другихъ общимъ свою часовню, такъ сказать. свое агентство для пропаганды и сбора пожертвованіи. Въ эту-то московскую филипповскую общину, въ самую горячую пору ея дятельности, явился въ 50-хъ годахъ XVIII в. молодой человкъ со страстной жаждой познанія правды, подвига, порывистый, впечатлительный ‘непосда’ съ ‘святымъ недовольствомъ’ въ душ, недававшимъ ему ни минуты покоя. Какъ ‘вчнаго жида’, его постоянно гнало что-то впередъ, заставляло неуклонно идти въ поискахъ за правдой, за высшимъ нравственнымъ удовлетвореніемъ. Неизвстно происхожденіе молодаго человка: по однимъ извстіямъ, онъ переяславскій мщанинъ, по другимъ — помщичій крестьянинъ изъ Переяславля. Звали его Ефимомъ. Молодой человкъ съ дтства зналъ грамоту и имлъ большую охоту къ чтенію. Поиски за книгами его — еще мальчишку — столкнули съ староврами. Это столкновеніе ршило его участь: жажда знанія стала развиваться въ направленіи ршенія религіозно-нравственныхъ вопросовъ и, притомъ, въ смысл сектантскомъ. Воротиться къ церковнымъ юноша не могъ, такъ какъ онъ съ перваго раза почувствовалъ, что у старовровъ сильне, живе и дйственне вра, больше интереса къ высшимъ вопросамъ жизни. Но и туземные старовры скоро перестали удовлетворять Ефима. Его пытливый умъ просилъ большей пищи, чмъ сколько могли дать его первые просвтители, сами, какъ люди массы, въ общемъ достаточно ‘темные люди’. Его тянуло къ центрамъ работы староврской мысли, къ источникамъ большихъ свдній и онъ ушелъ въ Москву, ушелъ, конечно, тайкомъ, безъ паспорта. Здсь онъ попалъ къ филипповымъ, куда его, вроятно, направили его провинціальные просвтители. Онъ услышалъ у филипповыхъ рзкую, искреннюю проповдь противъ окружающаго нечестія, жестокія нападки на нравственныя свойства людей господствующаго порядка, даже призывъ къ сопротивленію чувственному антихристу. Онъ долженъ былъ дать клятвенное общаніе, какое требовалось отъ всхъ вступающихъ въ согласіе, не молиться за царя и не поступать въ военную службу, или въ какую бы то ни было другую. Все ученіе секты, строгій аскетизмъ, отличавшій ее въ пору разцвта,— очень поправились Ефиму. Онъ сдлался ревностнымъ прозелитомъ филипповыхъ, пропагандировалъ, писалъ обличительныя сочиненія. Но эта горячая дятельность скоро оборвалась. Случилась ‘облава’, столь обыкновенная въ то время въ отношеніи къ староврамъ, Ефимъ попалъ въ руки полиціи и, какъ беспаспортный, высланъ на родину. Общество (помщикъ?) ршило сдать его въ солдаты, потому что, понятно, куда же могъ годиться иначе этотъ безпутный, ненасытный читатель книжекъ, исчезающій вдругъ неизвстно куда?— только обществу обуза. Изъ военной службы Ефимъ бжалъ.

Онъ воротился снова въ Москву, но не къ филипповымъ, хотя съ ними совсмъ не порывалъ связей, а на Преображенское кладбище къ едосевымъ, гд въ это время Илья Ковылинъ задумывалъ объединить около Преображенскаго подъ своимъ ‘началомъ’ вс безпоповскія согласія. При его жизни на кладбищ дйствительно получали пріютъ наставники и вообще талантливые и выдающіеся люди всхъ согласій и поморская филипповская община находилась въ это время подъ его покровительствомъ. На этотъ разъ Ефима постригли въ монахи, но такъ, какъ оставаться ему въ Москв было больше прежняго опасно, его послали въ филипповскій скитъ на Поморье. Сюда Ефимъ попалъ въ плохое время. Уже нсколько согласій выдлилось изъ поморскаго. Въ самой поморской общин, среди единомышленниковъ все шло вкривь и вкось, хотя снаружи казалось, что все идетъ по заведенному порядку, ‘мирно, чинно, благородно’. Община была уже очень богата. Богатство сдлало ее своекорыстной, заставило пойти далеко по пути компромисса. А жизнь развивалась, личность заявляла не только права на счастье, но даже претензіи на безшабашную распущенность. Аскетизмъ первыхъ лтъ давно прошелъ, а вмсто него обнаружился такой развратъ, который приводилъ въ ужасъ лучшихъ людей изъ самихъ сектантовъ и однихъ отдлялъ, вынуждая организовать новыя согласія, другихъ вызывалъ на дятельную, но мало успшную борьбу въ самой общин. Борьба сводилась въ сущности къ исканію новаго дальнйшаго компромисса, къ оправданію и теоретической обосновк брака безъ церковнаго внчанія, потому что лучшіе люди не могли не видть, что за нескладная неллпость выходитъ изъ проповди безбрачія, когда историческая необходимость, вызвавшая этотъ принципъ, миновала и согласіе, благодаря сдлкамъ съ нечестивымъ міромъ, устроилось довольно спокойно. Шли поэтому толки и споры. Согласія обмнивались полемическими сочиненіями по поводу разныхъ уклоненій отъ преданія и ученія,’остальцевъ древляго благочестія’. Споры нердко переходили въ распрю и окончивались рукопашными схватками. Вся эта борьба идей и похотній, вмст съ фактами и скандальной хроникой туземной жизни, интересовали всхъ, сплетни и толки переходили изъ устъ въ уста и захватывали въ свой круговоротъ всякаго свжаго человка, попавшаго сюда. Захватила она, конечно, и Ефима, тмъ боле, что и у своихъ филипповцевъ, въ своемъ скит онъ вовсе не нашелъ той строгости нравовъ, того подвижничества, которое привлекло его въ ученіи согласія и даже, можетъ быть, въ жизни московскихъ учителей, которые въ виду другихъ согласій на первыхъ порахъ, конечно, старались не ударить въ грязь лицомъ. Подъ вліяніемъ общей атмосферы Поморья въ скит филипповыхъ оказалась та же распущенность, которая была и въ другихъ общинахъ и которая вовсе не могла придтись по вкусу Ефиму, строгому поборнику наставленій первыхъ борцовъ староврья. Въ скит онъ скоро не поладилъ съ настоятелемъ и былъ лишенъ монашества. Это обстоятельство заставило его снова вернуться въ Москву съ жалобой на несправедливыя отношенія къ нему и вообще на зазорную жизнь скита. Московскіе Преображенскіе старцы, однако, не удовлетворили претензій Ефима. А, между тмъ, наблюденія надъ согласіями на Поморь, разноголосица ученій и ‘нетвердость’ жизни, замченная тамъ, поселили въ душ Ефима разладъ, сомннія. Да еще и обида. Онъ ршилъ снова отправиться въ странство, разошелся окончательно съ филипповыми и Преображенскими и ушелъ на первый разъ по пути къ Ярославлю, ушелъ разсять свои сомннія, поискать въ другихъ мстахъ настоящихъ ревнителей вры. Переходя съ мста на мсто, онъ везд, во всхъ староврскихъ обществахъ ‘искалъ способа, какъ бы совершить себя безъ сумлнія’, но везд онъ встрчалъ тотъ же разладъ между словомъ и дломъ, какой оттолкнулъ его отъ филипповыхъ. Во время странствій своихъ Ефимъ сталкивался съ цлой массой бродячаго люда, среди котораго и бродячіе учителя вры встрчались. Одна изъ такихъ встрчъ глубоко поразила Ефима. Онъ столкнулся съ человкомъ, который всю жизнь свою проводилъ въ пути, убгая отъ міра и его соблазновъ. Бгство отъ міра, отъ антихриста, какъ мы видли, давно было поставлено въ раскол, но этотъ таинственный странникъ, очевидно, особенно понравился Ефиму неуклоннымъ слдованіемъ разъ принятому принципу.

Ефимъ съ этой встрчи нашелъ снова свою вру, его сомннія пропали. Онъ приступилъ къ формулировк доктрины самъ — въ дух сектъ, съ которыми онъ приходилъ въ соприкосновеніе, только съ большею, какъ ему казалось, врностью преданію ‘первыхъ остальцевъ’. Онъ и отъ филипповыхъ ушелъ потому, что многіе изъ нихъ, ‘ярые на словахъ’, тмъ не мене, на дл покорялись власти, исполняли волю ея и поэтому казались ‘несходственны съ прежде-бывшими христіанами’. А. между тмъ, на Поморь Ефимъ имлъ случай познакомиться съ послдователями Адамантова согласія, которые въ виду царства антихриста учили чуждаться даже всего того, что заведено и изобртено въ царство антихриста: не брать въ руки денегъ, паспортовъ и разныхъ другихъ бумагъ съ антихристовой печатью (государственнымъ гербомъ), не жить въ городахъ и селахъ, чтобы не принимать участія въ антихристовыхъ общественныхъ длахъ, не ходить по каменной мостовой, изобртенной антихристомъ, не пить воды изъ рк, по которымъ плаваютъ ‘кораблики заорленые’. Ученіе странника по принципу, встрченнаго Ефимомъ, завершаетъ ученіе адамантовыхъ положительнымъ, прямымъ указаніемъ: ‘бги — всю жизнь, изъ одного мста уходи въ другое и не задерживайся тамъ, а спши дальше, иначе горе теб! Духъ антихриста нечувствительно заразитъ и осквернитъ тебя своимъ смрадомъ’. Эти данныя и опредлили ученіе Ефима. Онъ началъ свою проповдь въ Ярославл и въ другихъ окрестныхъ городахъ и селахъ. Собравши нсколько послдователей, Ефимъ сдлалъ съ ними ‘соборъ-совщаніе’ 28 мая 1784 г., на которомъ было составлено посланіе къ ‘другихъ връ сектарямъ’ съ рзкими нападеніями на ихъ двоедушіе и притворство въ отношеніяхъ къ церковнымъ, къ церкви и правительству. Различные компромиссы съ временемъ обозваны еретическими и преданы проклятію, резюмированъ практическій выводъ изъ ученія собравшихся единомышленниковъ: ‘Въ настоящіепослдніе дни сія антихристовы прелести, кій путь спасительный сущимъ въ вр прообразована? Пространный ли, еже о дом, о жен, о чадехъ, о торгахъ и стяжаніяхъ попеченіе имти, или же тсный, нуждный и прискорбный, еже не имти ни града, ни села, ни дому?’ Посланіе ‘собора’ выбираетъ послдній путь. Проклятія и отлученія на отступниковъ — первый шагъ въ образованіи новой религіозной группы, первое опредленіе ея индивидуальности и съ итого момента мы имемъ право говорить уже объ особомъ согласіи среди безпоповцевъ — согласіи странническомъ.

Ефимъ не имлъ агитаторской горячки. Онъ говорилъ: ‘были бы лишь люди, боящіеся антихриста и бгущіе стей его, а много ли, мало ли ихъ — воленъ Богъ’ Правда, что съ годами онъ все больше и больше погружался въ книги, чтеніе которыхъ обратилось у него даже въ страсть. ‘Даже въ возглавіи’ онъ всегда книги имлъ и ‘за трапезой всегда въ писаніе вникалъ’. Кром того, онъ довольно много писалъ (онъ оставилъ около 13 собственныхъ сочиненій и брошюръ (‘главизнъ’) и рисовала, иконы и миніатюры. Онъ нарисовалъ ‘лицевой Апокалипсисъ’ съ иллюстраціями въ дух своего ученія: антихристъ и его слуги изображаются въ вид свтской и духовной власти. Такая наклонность къ чисто келейнымъ занятіямъ, къ созерцательной жизни, конечно, объясняетъ до нкоторой степени недостаточность духа прозелитизма, но не въ этомъ все дло. Исканіе Ефимомъ правой вры и установка своего ученія приходятся какъ разъ на царствованіе Екатерины II. Мы уже знаемъ, какая масса слуховъ ходила въ это время въ народ. Ждали воли отъ царицы, какъ будто свтало, и день, казалось, будетъ солнечный. Старовры освшіе, сгруппировавшіеся въ общины, получали нкоторыя црава и льготы и между ними развивался духъ компромисса. Какъ ни легковрны были надежды массъ, какъ ни жестоко разубждали ихъ сверху,— надежды эти. все-таки, шевелились и манили къ жизни, и пессимистическая проповдь людей боле дальновидныхъ, чмъ масса, озлобленныхъ податливостью среды на сдлки со зломъ, не могла привлекать къ себ вниманія массъ въ той степени, какъ въ другіе моменты, когда надежда едва мерцаетъ только въ сердцахъ беззавтнйшихъ оптимистовъ, большинство же ждетъ съ тоскливымъ чувствомъ, ‘что-то будетъ?’ Вотъ почему, собственно, намъ кажется, согласіе странниковъ не распространялось при жизни Ефима. Время было не такое. Ждали перемнъ, надялись, радостные слухи сулили человческое существованіе.

Ефимъ всю жизнь страдалъ отъ разлада слова съ дломъ у близкихъ ему по духу людей. Поэтому самъ онъ, прежде всего, старался строго слдовать своему ученію. Изъ Ярославля онъ часто уходилъ въ пошехонскіе лса. Скитаясь здсь, онъ однажды нашелъ два староврскихъ скита — Мининъ и Леонтьевъ и тутъ ‘уловилъ’ одного послдователя — бглаго крпостнаго Павла Васильева. Ефимъ даже хотлъ здсь пріютиться на неопредленное время, по пронесся слухъ о военной команд, посланной для сыска скитовъ, и заставилъ учителя и ученика уйти изъ опаснаго мста и переждать грозу. Тмъ временемъ скитники дйствительно были разогнаны и скиты сожжены. Въ то же время, при одной полицейской ‘облав’ на безпаспортныхъ былъ схваченъ одинъ послдователь Ефима и сосланъ потомъ въ Сибирь. Оставаться близко къ полиціи было ршительно неудобно и вся уцлвшая группа съ учителемъ ушла въ галицкіе лса. Только черезъ два года Ефимъ воротился въ Ярославль и, кажется, уже не уходилъ отсюда до самой смерти, занимаясь изложеніемъ своего ученія и живописью. Изъ сочиненій Ефима извстны: Разглагольствіе о настоящихъ въ древнецерковномъ послдованіи несогласіяхъ между собою, Цвтникъ, Изысканіе о состоящихъ подъ властью антихристовыхъ жрецовъ, Толкованіе на слово Ипполита объ антихрист, О злополучныхъ послднихъ временахъ и знаменіяхъ антихриста. Ефимъ умеръ 20 іюля 1792 г. До сихъ поръ въ этотъ день его послдователи служатъ по немъ панихиду.

Ученіе, оставленное Ефимомъ, въ сущности, повторяетъ ученіе поморцевъ, филипповыхъ и адамантовыхъ перваго времени, но именно возвращенія къ идеямъ и жизни первыхъ ‘остальцевъ древляго благочестія’ и хотлъ Ефимъ. Особенно много сходнаго въ его положеніяхъ съ Оказаніемъ объ антихрист. еже есть Петръ -й. Онъ только еще наглядне, реальне старается выставить свою аналогію и, нужно сказать по правд, его писанія показываютъ, что народная мысль въ своихъ передовыхъ представителяхъ сдлала нкоторый шагъ впередъ въ познаніи общественнаго зла, хотя основная, исходная точка воззрнія на этотъ предметъ остается та же — принципъ личности, а сознаніе ‘самовиновности’ личности, — силы въ ней злой воли еще больше углублено и развивается въ послдователяхъ Ефима дальше до того, что то, что угадано Ефимомъ, остается мертвой буквой, мертвыми положеніями, имющими цну только въ цляхъ пропаганды душевнаго спасенія личности {Для характеристики ученія Ефима особенно пользуемся прекраснымъ странническимъ рукописнымъ Сборникомъ Румянцев. Музея. No 1377, заключающимъ въ себ четыре статьи Ефима или гго ближайшихъ учениковъ и Никиты Семенова.}.

‘Аще хощеши. человче, творити волю Божію, кратко реку ты: во всемъ жительств подвига примси себ малу скорбь по сил, своей во всякой вещи, Бога ради, сіе есть воля Божія благая. Мала бо скорбь, Бога ради, лучши есть великаго дла безъ скорби бываемаго’,— такимъ выразительнымъ заявленіемъ начинается одна изъ статей цитируемаго нами странническаго (Сборника’, носящая заглавіе: О воли Божіей. ‘Аще бо немощни осмы и не можемъ подвизатися, то стажемъ смиреніе, благодареніе и молитву исусову, аще ли здравы есмы — подобаетъ намъ понуждати себе до изнеможенія’. Затмъ слдуетъ еще имть вру несомннную, потому что по вр нашей и благодать Божія, и терпніе скорбей даются намъ. Особенно въ ныншнія раздорничсскія времена слдуетъ крпко вровать во Христа, постоянно просить Бога объ укрпленіи этой вры въ виду множества людей, соблазнившихся пришествіемъ антихриста и принявшихъ отступничье имя антихристово…

Со времени патріарха Никона въ русской церкви и русскомъ государств насталъ антихристовъ порядокъ, воцарился антихристъ и воплотился въ Император Петр I. Петръ уничтожилъ до конца древніе остатки благочестивыхъ обычаевъ и, вмсто нихъ, установилъ поганскихъ връ обычаи, какъ, напримръ, ‘брады брити, платье нмецкое носити, на шеяхъ удавныя петли имти (галстухи), табакъ носомъ пити и курити, въ комедіяхъ, маскарадахъ и балахъ нощеденствовати’. Но особенно ясно стало присутствіе антихристова духа съ первой народной переписи. ‘Прежде первыя ревизіи, до перваго императора, не б въ Россійской держав людямъ описанія, ни подушныя подати, ни народнаго удержанія, но елика кто восхот куда,— отлучися’. Петръ же ‘описавшійся народа, въ груду собра, хотя его во власти своей удержати по реченному Ипполитомъ: антихристъ соберетъ расточенные люди’. И дйствительно: ‘всяко пригодъ антихриста къ человкамъ являетъ быти во время оныя описи. Тогда бо его (антихриста) человцы пріяша, егда онымъ укрпленіемъ письменнымъ во одержательство его мятежное себе зданіа. А воцареніе его во время онаго указнаго глашенія (о приписк въ двойной окладъ) явствуетъ. Егда оный императоръ (людямъ) ни савшимся въ раскольники запрети своей раскольнической прелести никого не учити, тогда убо онъ, седмиглавый. и исправися въ человцехъ, и воцарися на земли’. Это особенно ясно на послдствіяхъ, какія дала перепись. Когда ‘императоръ раздроби народъ на разные чины и разложи нань дань подушную,— овыхъ бо торговаго для (ради) промысла мало поотягчи, другихъ же земледльства ради и прочаго посредственно обложи, потомъ же и землю размежева, езера убо и рки, лса же и прочія же усадьбы имъ раздли, да знаютъ каждо ихъ свое и наблюдаютъ е, другаго же надлу не прикасаются, якоже и купеческихъ торгу не касаются,— и симъ раздленіемъ оный императоръ… содя (людей), яко язычники другъ на друга ратоборствовати… Съ тхъ поръ какъ одержана тако врагомъ человцы и понуждены имъ пещись о дани оной и о домовномъ строеніи, и о собраніи имній, якоже мравій неусыпно тщанье возъимша како большая собрати,— и сего ради въ торгахъ начаша бывати обманы — неправыя мры, и неистовые всы, и во всякую вещь неудобные примсы, сего ради божбы и клятвы ложныя родищася’. Изъ такого житья естественно явились ‘ненависть и зависть, вражда и драки и междоусобныя брани, другъ на друга свирпствующе и другъ друга обидяще, и имнія разграбляюще ради запрещенія не вступать въ купечествующихъ дло’… ‘Надливъ кому много, кому мало, иному же ничего же давъ, токмо едино рукодліе имти повелвъ’. Императоръ произвелъ вражду между людьми, ‘бои и убивства, кражи, зане неимнія (ради) у имущаго тайно нача похищати, а сильный другаго надлъ своею силою нудящеся отняти во область свою и въ томъ начата тяжбы содвати,— отчего суды неправедные во мзд нача быти… Сего ради во всхъ рать неумиримая и человконенавиденіе наглое воста и во вся вмстися, и сихъ ради, онъ, змій седмиглавый, воцарися въ человкахъ на земли, его же наричутъ діаволомъ. Главъ седмь суть смертные грхи: первая убо зависть, вторая — сребролюбіе, третья — блудъ, четвертая — чревоугодіе, пятая — гордость, шестая — гнвъ, седьмая — небреженіе. И сими главами своими онъ, черный и десятирогій, оттого, нача пожирати всхъ на земли живущихъ, сирчь земная мудрствующихъ, пхже удержа міродержецъ… въ умномъ скитаніи и въ мятеж суетномъ быти’.

‘Въ лто по исчисленію настоящаго гражданства 1720 г., февраля въ 5 день изыде повелніе отъ скиптра державствующаго всероссійскаго Императора Петра 1 во вся имперіи его страны и грады, и провинціи, и села, да еже оное Величество въ наслдники всероссійскаго царствія (кого) благоволитъ, и того вси рустіи сынове за истиннаго наслдника признавати съ обычною присягою да общеваются’. И такъ онъ спустя семь лтъпосл описи, приписавши и укрпивши народъ и узаконивъ въ немъ богопротивные обычаи, воцарился. До того времени онъ еще не въ царскомъ существ былъ. Съ этихъ же поръ дьяволъ царствуетъ на русскомъ престол по закону. Но отцы церкви говорятъ, что для этого ‘не самъ сатана въ плоть претворится, а человкъ изъ блуда родится и все сатанино дйство подыметъ’. ‘Блудъ всяка ересь нарицается,— отвчаетъ на это Ефимъ.— Откуду разумти должно яко первый онъ, Петръ, въ ереси родися, сирчь въ отступленіи, не отъ законыя жены въ таковое строеніе произыде, но отъ блудныя жены, еже есть вры, жена бо — вра глаголется — или законная Христова, или еретическая! Сего ради глаголетъ изъ блуда ему родитпея’.

Такимъ образомъ, царствованіе антихриста въ земл русской опредлено и доказано совершенно убдительно. Вліяніе данной государственной формы на личную нравственность отмчено, какъ видитъ читатель, близко къ длу. Народныя тягости по слдамъ Посошковыхъ и Докукиныхъ указываются совершенно опредленно. По вы нигд не встрчаете ни малйшихъ указаній на то, что зло, отмченное въ общественной жизни, есть результатъ именно формы государства, результатъ учрежденій. Все дло сводится на личность и, притомъ, на ужасную, поражающую личность антихриста. Само собою разумется, что, сообразно съ такой постановкой дла, нтъ и никакихъ требованій реформы, нтъ хотя сколько-нибудь ясныхъ общественныхъ идеаловъ. Пожеланія сводятся лишь къ воплощенію въ отдльныхъ личностяхъ нкоторыхъ элементарныхъ нравственныхъ требованій аскетическаго характера. Общественное зло здсь трактуется по совершенно особому типу мышленія,— типу, свойственному такъ называемой антропоцентрической степени развитія. Здсь разсудокъ подчиненъ фантазіи, сквозь его выкладки и доводы то и дло рвутся фантастическіе образы и сбиваютъ мысль на ложную дорогу. Общественные идеалы если и прорываются иногда у протестанта, то они облекаются въ образы и картины прошлаго и, притомъ, совсмъ не имютъ самостоятельнаго значенія. Они не цль протеста, а одно изъ средствъ рзче оттнить по контрасту царство антихриста. Общественные идеалы странника — это церковь съ деспотической силой и ‘благочестивые обычаи’ московской эпохи съ ея безпрерывнымъ и повсюднымъ смшеніемъ церкви и государства. ‘Увы, что нын видимъ!— печалится Ефимъ,— вся воля отнята у духовныхъ гражданскою властью: аще что и глаголютъ по писанію, но не могутъ противъ оной стояти дломъ и отлучити отъ своей церкви ядущихъ въ постные дни мясо и женъ безъ браченія имущихъ — наложницами’. Или вотъ идеалъ суда по Тюменскому страннику, изобразивши въ каррикатурномъ вид богоборный антихристовъ судъ, авторъ показываетъ затмъ, ‘каковы были прежде благочестивые суды и присутственныя мста и какимъ порядкомъ по закону судитъ и распорижатъ должно: какъ придешь въ присутственное мсто, въ первыхъ узриши на показанномъ мст крестъ животворящій или святую икону. Я судіи сидятъ въ порядк, и по образу и по подобію Божію: хотя и князь, или судья, или бояринъ, а вс въ бородахъ, и промежду ихъ законъ Божій, сирчь вчное Евангеліе и седмью вселенскими соборами утвержденное кормило, сирчь книга Кормчая и прочія Богомъ вдохновенныя: св. Кирилла, оанна Златоустаго или преподобнаго Ефрема и пр. Тако право судили и тако подобаетъ быти суду праву’ {Мельниковъ: ‘Письма о раскол’, стр. 62, 39—90.}. Даже эти идеалы, какъ видитъ читатель, сводятся къ опредленію вншности, къ эмпирическимъ указаніямъ, лишеннымъ внутренней связи, которая ускользаетъ отъ наблюденія протестанта, потому что онъ не понимаетъ этой связи, не видитъ ея значенія. Свои хвостики, такъ скажемъ, идеаловъ онъ приводитъ вовсе не затмъ, чтобы осуществлять ихъ въ дйствительности. Протестантъ не идетъ дальше сантиментальныхъ вздыханій о московской старин. Онъ вовсе не интересуется тмъ, чтобы старый судъ былъ возстановленъ, хотя и говоритъ, что ‘такъ подобаетъ быти’. Указаніе на современную злобу дня и сопоставленіе ея съ стариной нужно ему только для того, чтобы сильне отмтить богоборные признаки царства антихристова. Въ указаніяхъ тягостей, какія несутъ массы, протестантъ повторяетъ только то, что хорошо знаютъ и эти массы. Но въ своихъ объясненіяхъ зла, въ предлагаемыхъ имъ средствахъ спасенія отъ этого зла онъ самостоятеленъ, хотя и тутъ онъ остается сыномъ массы, потому что мысль его работаетъ по тому же типу, какъ и мысль массовая. Странникъ поражается образомъ антихриста и поражаетъ имъ массу. Указывая на соціальное зло и объясняя его, какъ дло сатаны-антихриста, онъ путаетъ массовую мысль, изъ реальной сферы выталкиваетъ ее въ сферу фантазіи, отъ попытокъ массы ‘скопомъ’ отбыть отъ житейской тяги онъ уводитъ народную мысль въ другую область — личной нравственности, затняетъ общество, мысль объ обществ, выпирая на первый планъ личность. Сводя дло на преслдованіе въ личностяхъ семи смертныхъ грховъ, проповдникъ самъ не видитъ, что борется не противъ причинъ, а противъ результатовъ, и что борьба эта безплодна: семь смертныхъ грховъ неискоренимо живутъ и процвтаютъ, и сказываются скоро даже въ самомъ проповдник, приводя снова въ ужасъ и отчаяніе собравшуюся вокругъ него группу.

Проповдь освобожденія и спасенія личности естественно находитъ себ отголосокъ въ душ, сполна угнетенной тяжестью жизни. Но, разъ принятый, принципъ личности въ постановк странника исключаетъ борьбу. Доказывая, что царствуетъ антихристъ, странникъ заявляетъ, въ сущности, что общественное зло неисправимо, что борьба съ нимъ заключается только въ ежечасной опаск, какъ бы откуда-нибудь на личность не пахнулъ ‘богоборный духъ’, въ заботахъ о личномъ спасеніи, пока, наконецъ, придетъ ожидаемая кончина міра и Христосъ призоветъ врныхъ для борьбы со зломъ. И это отрадное утшеніе вовсе не символика бунтарской идеи, какъ хотятъ показать иные изслдователи, а мистико-теоретическая надежда въ практическомъ результат, приводящая только къ борьб со зломъ внутри самой личности. Подъ знаменемъ Христа, когда онъ ‘придетъ съ неба на бломъ кон на землю сотворить брань съ антихристомъ’, могутъ быть только праведные, только успшно боровшіеся со зломъ и соблазнами міра за свою собственную душу. И эти праведные, убитые въ войн съ антихристомъ, получатъ мученическіе внцы, а выжившіе ‘будутъ іереи Богу и воцарятся съ нимъ тысящу лтъ’ на обновленной земл — въ предлахъ Астраханской губерніи, около Каспія. Гршные вс будутъ истреблены. Мысль о борьб добра и зла въ мір, о торжеств добра надъ зломъ при кончин міра, основная во всхъ безпоповскихъ согласіяхъ, у странниковъ и вообще у согласій, признающихъ господство духовнаго антихриста, съ теченіемъ времени все больше теряетъ, такъ сказать, историко-реальную окраску — антихриста. Изъ-за антихриста все больше и больше выходитъ сатана и система начинаетъ принимать прямой видъ аскетическаго дуализма. Эту трудно уловимую трансформировку въ ученіи странниковъ мы постараемся отмтить дальніе, здсь же замтимъ только, что къ ней неизбжно ведутъ, преждевсего, нравственные выводы изъ ученія объ антихрист. Что длать въ виду столь страшнаго, ‘огнеопальнаго’ времени?— невольно встаетъ вопросъ у человка, пораженнаго ужасомъ при мысли о царств антихриста. Антихристъ царствуетъ,— учитъ Ефимъ,— скоро послдуетъ кончина міра, а въ виду этой кончины — къ чему вс попеченія и труды? ‘Сете въ тлю Семена ваши.— цитируетъ Ефимъ пророка,— всуе страждуще труждаете нивы ваши. Созиждутъ грады и не могутъ пожити въ нихъ, насадятъ винограды и не могутъ вкусити отъ плода ихъ. (Идетъ ли такой способъ выраженія къ символик бунта?) День Христовъ — день брани. Сего ради подобаетъ служити единому Господу, льстецу же и гонителю повиноваться и покоритися вол его не повелно: слушаяй бо повелнія чувственнаго антихриста, слушаетъ самого сатану, спасется только ненокорившійся мучителю!’ Въ чемъ же заключается это непокорство? Для сильныхъ — въ безтрепетномъ обличеніи нечестія и лжи, въ оправданіи своей истины, въ запрещеніяхъ ругаться надъ нею и хулить ее. ‘Аще услышиши нкоего на торгу или на распутіи среди народа Владыку и Христа хуляща,— приступивъ, воспрети. Аще и язву ему наложити, не отмещися: зауши, сокруши его уста,— освятится рука язвою… Аще поемлютъ нціи, аще на судъ влекутъ — возслдуй. Аще на суд — судія истяжетъ, глаголи со дерзновеніемъ, яко Царя Ангельскаго (избитый) похуливъ есть’. Для иллюстраціи этого положенія приведемъ чрезвычайно выразительный фактъ, показывающій направленіе, въ какомъ понимается ученіе о непокорств и противленіи антихристу: въ октябр 1863 г. въ г. Грязовц (Вологодской губ.) въ Христорождественскій соборъ вошелъ временнообязанный крестьянинъ Иванъ Заморивъ. Дло было въ воскресенье, во время обдни. Съ зажженною свчею въ рукахъ онъ проникъ посл великаго выхода въ алтарь, взялъ потиръ съ престола, бросилъ его на полъ, разлилъ освященное вино и, растоптавъ потиръ ногами, вскричалъ: ‘попираю мерзость сатанину!’ Литургія прекратилась. Протестанта схватили: онъ оказался изъ согласія странниковъ и тутъ же объявилъ, что ‘сдлалъ это для того, чтобы наругаться надъ сатаной и принять мученическій внецъ’ (Моск. Вд. 1863 г., No 250). Въ ‘программу’ противленія антихристу входитъ дале неповиновеніе власти гражданской, поддерживающей своимъ авторитетомъ ‘ереси’ господствующей церкви. ‘Убо ли кая ересь можетъ утвердитися безъ лица сильныхъ? Никако. Всюду бо царское лицо сильнйше есть въ низложеніи Христова закона духовныя власти… Всякая власть гражданская паче духовныя, якоже въ утвержденіи вры, тако и въ низложеніи тоя преимуществуетъ’, а потому и хул особенно подлежитъ, ‘яко не воспрети злому начинанію и не удержа руку безстудію касающуся, но соизволи тако’. По св. Ипполиту, подобное соизволеніе на хулу истины, на введеніе ересей есть отличительная черта антихриста. А если это такъ, то ‘не точію царское лицо безвинно и беззаконію не пріобщно являетъ, мои самого антихриста быти того нарицаетъ, еже есть всему злу начальника, въ него же онъ вшедъ, преисподній бсъ, конечное исполнитъ имъ свое хотніе’. Поэтому ‘покорное всякое прошеніе или послушаніе повинующихся сему лицу являетъ быти (послушаніе) самому дьяволу’.

Неповиновеніе дьяволу, хулы и бгство отъ него — обязательны. К-то остается ‘въ области міродержца’, тотъ гибнетъ, теряетъ всякую надежду на спасеніе, его безповоротно заполоняетъ нечистота мірская. ‘Кто въ области сего міродержца пребывая можетъ нестяжатель быти?’ Кто можетъ тамъ, не думая ни о чемъ другомъ, въ закон Господнемъ поучаться день и ночь?.. Бги изъ Вавилона, тамъ бсы вс, оставшіеся во власти бса, и Господа нтъ съ ними. Тамъ люди — мучители, кровь человческую проливаютъ, ‘мечемъ тлеса поядаютъ, питаются кровью, якоже разбойницы… Ядомъ древняго змя дышуще, ложнымъ своимъ ученіемъ убиваютъ человческія души, а паче ненаученныхъ, неутвержденныхъ во святой вр. Неврніи языци и горціи сластолюбцы злобиваго міра и несытые грхолюбцы, яко елени рогатые буяютъ въ сластехъ по горамъ высокаго мннія и гордыни, въ различныхъ пажитехъ грха, по воли сердца своего себе пасуще, а не по закону Божію’. Спасеніе души и борьба съ помыслами требуютъ постоянно сосредоточеннаго и трезваго вниманія. А, между тмъ, житейское зло и тревоги такъ поглощаютъ человка, что онъ, наконецъ, не замчаетъ правды Божіей и поддается сатан. Ефремъ Сиринъ говоритъ, что только тотъ пойметъ и уразуметъ пришествіе мучителя, кто откажется отъ всего мірскаго. ‘А любящимъ земное неразумно будетъ (т.-е. непонятно все это): аще и услышатъ слово, не имутъ вры, но паче мерзитъ имъ глаголяй сіе…’ ‘Невозможно однимъ окомъ зрти на небо, а другимъ на землю, такъ и сіе неудобно есть познати. А понеже во время се послдняго царства антихриста являетъ быти смущенію велію, мятежамъ и молвимъ нестерпимымъ у множитися, завистемъ и ненавистенъ, и искра любви угаснетъ, но предадятъ другъ друга и возненавидятъ, тогда и во мнящихся хргістіанехъ до конца басни будутъ’,— то понятно, что надо ршительно бжать изъ этого чада нестерпимой душевной истомы, ‘отторгнуть душу отъ тлеснаго страданія и быти безграднику, бездомовнику, нестяжателю, несоблазнику, невжд человческихъ ученій, готову пріяти въ сердце иже отъ божественныхъ ученій входяще воображенія’, неослабно бороться съ побужденіями ко злу въ себ самомъ. Самъ Господь веллъ отречься отъ всего и слдовать Ему. ‘Будь теб отецъ, иже о бремени грховнемъ потрудитися могій и хотяй, мати же — умиленіе, омытися отъ скверны могущее, братъ же — иже къ теченію горнему споболваяй и сртаяйся. Стяжи и сожительницу неотторжену — память исхода. Чада же ты любезная — воздыханія сердечная. Раба — стяжи свое тло’. ‘Никто же можетъ двма господинами работати, и прочее: не пріидохъ, рече Господь, мира вложити на землю и родителемъ къ сыновомъ и братіямъ къ братіи работати производившихъ, но рать — иноже раздлити боголюбныя отъ міролюбныхъ и вещныхъ отъ невещественныхъ, славолюбныхъ отъ смиренномудрыхъ’.

И такъ, въ мір царствуетъ антихристъ-сатана, заразившій все своимъ тлетворнымъ дыханіемъ. Зло онъ разлилъ всюду, даже заронилъ его въ душу каждаго человка. И все приладилъ онъ такъ, чтобы держать людей въ своей власти и порабощать грху. Спасеніе возможно только чрезъ сопротивленіе злу и въ мір, и въ себ самомъ. Отсюда слдуетъ необходимость освобожденія личности отъ путъ антихристовой гражданской власти, какъ и духовной, совмстно служащихъ цлямъ сатаны. Странникъ не долженъ платить податей, брать паспорта, поступать въ военную службу, участвовать въ общественныхъ длахъ. Онъ не долженъ имть собственности, потому что собственность, какъ и все другое, мірское, вымышлена антихристомъ по внушенію дьявола, чтобы всхъ удержать при имніяхъ своихъ и врне поработить грху. Глаголъ ‘свое’ св. Златоустъ проклятымъ и сквернымъ называетъ: ‘глаголъ мое отъ діавола, рече, введеся, вся бо вамъ общая сотворилъ есть Богъ, яже суть нужнйшая — и нсть мочно рещи: ‘мой свтъ’, ‘мое солнце’, ‘моя вода’, ‘моя пуща’ и пр. Но особенно семья подчиняетъ человка злу и грху, невольно заставляя его осдать на мст, заводиться домомъ, собственностью, подчиняться гражданской власти. И вотъ это отрицаніе семьи особенно характерно въ смысл выясненія основной тенденціи раскола и въ особенности странничества, — тенденціи къ освобожденію личности. Семья для крестьянина XVII—XVIII в. и даже начала XIX дйствительно была скоре тяжелой обузой, зломъ и грхомъ, чмъ радостью и утхой жизни. Патріархальная власть отца подъ общимъ вліяніемъ крпостнаго режима проявлялась въ самой грубой форм, личность, ея запросы сполна игнорировались или безобразно душились въ самыхъ законныхъ своихъ проявленіяхъ. У крпостныхъ къ произволу отца семьи прибавлялся еще деспотизмъ,’отца-помщика’ и послднее было еще горше перваго. Самъ помщикъ сводилъ пары но своему личному благоусмотрнію и капризу, не обращая ни малйшаго вниманія на образовавшіяся уже, можетъ быть, склонности. Въ семь образовывался, такимъ образомъ, адъ совмстной жизни людей, ненавидящихъ другъ друга. Положимъ, съ теченіемъ времени могла образоваться привычка: ‘стерпится — слюбится’, по пословиц. Дти во всякомъ случа невиноваты и къ себ соотвтствующія чувства не могли не возбуждать въ родителяхъ. Но несчастіе и горе и тутъ еще не переставали угрожать крпостной семь. Вотъ-вотъ, не нын — завтра помщикъ продастъ своего ‘раба’ другому владльцу, подаритъ чиновнику, проиграетъ въ карты, да хорошо еще, если ужь всю семью. А, вдь, мы знаемъ, что продавали и дарили людей и оптомъ, семьями, и въ розницу. Отца лишаютъ дтей, отрываютъ мужа отъ жены, а, вдь, и зврь озлобляется и жестоко протестуетъ при такихъ насильственныхъ вторженіяхъ въ интимный союзъ. Не будемъ ужь считать рекрутчины, изъ года въ годъ разрушивавшей крестьянскую семью, вносившей въ нее озлобленіе и ужасъ. Это ли не поруганіе личности? это ли не зло, это ли не позоръ? Не сама ли собою рвется въ религіозно настроенную мысль идея, что бракъ — дло дьявола? Нечего ужь считать того, что семья сдлала бы невозможнымъ постоянное бгство отъ міра, что въ антихристова время, по слову самого Господа, не будутъ ни жениться, ни посягать… Либеральное царствованіе Екатерины II усиленіемъ власти помщиковъ могло только прибавить лишнія данныя для отрицанія семьи и дйствительно бракоборная проповдь не прекращается въ продолженіе всего крпостнаго режима, привлекая все новыхъ адептовъ. Умъ человка изъ массы не различаетъ причинъ и слдствій, не уметъ понять, что не сама по себ семья не хороша, а т измнимыя условія, которыя длаютъ ее никуда негодной, и онъ отрицаетъ сразу всю семью, какъ зло, разсматриваетъ семейную жизнь, какъ грхъ, какъ дло дьявола, ставящаго золотыя западни для падкой на счастье, слабой человческой воли. Есть что-то въ семь, что связываетъ, гнететъ личность,— и семья отрицается сплошь, въ принцип. Женщин особенно тяжело отзывается семейный бытъ и замчательно, что женщины съ особеннымъ сочувствіемъ слушали бракоборную проповдь и распространяли ее въ свою очередь. До сихъ поръ у странниковъ наибольшее число послдователей состоитъ изъ женщинъ, это засвидтельствовано многими компетентными наблюдателями и изслдователями. Одна странница говорила мужу при слдствіи на очной ставк: ‘Я ребенкомъ за тебя была выдана. Евстафій! Пятнадцать годовъ тогда мн было, а родные твои меня мучили, работать за двоихъ заставляли… Жизнь мн стала хуже каторги… ну, я и скрылась въ пустыню’., представьте же вы теперь себ эту женщину, убжавшую отъ семейной каторги, и сотни другихъ женщинъ и мужчинъ — членовъ согласія. ушедшихъ изъ міра но сходнымъ мотивамъ, и подумайте, въ какомъ направленіи могутъ они искать лучшаго? Можетъ ли у нихъ зародиться даже мысль, что не семья собственно виновата въ каторг, отъ которой они спасаются? Какъ же — не семья?— скажетъ вамъ сектантъ,— вдь, мужъ бьетъ, родные мучаютъ работой, выдаютъ за постылаго… Не ясно ли для этихъ людей, что зло, о которомъ говорятъ проповдники, есть именно сама семья, дло дьяволово, что ладо убить въ себ потребность семейной жизни, искалчить человческую природу но предписаніямъ аскетизма? Понятно, что разъ протестъ противъ невыносимыхъ жизненныхъ условій принимаетъ такую окраску у протестантовъ не можетъ зародиться реформаціонныхъ стремленій, въ форм ли сознательно поставленныхъ требованій, или простыхъ общинно-устроительныхъ попытокъ ‘промежъ себя’, въ своемъ обществ. И дйствительно, мы видимъ, что согласіе странниковъ до реформы 19 февраля, вызвавшей въ ней измненія, отличалось своимъ противусоціальнымъ характеромъ. Фанатическій послдователь согласія постоянно и систематически оставался одинъ съ своею личностью и ст. пустыней, облюбованной имъ, дающей полный просторъ и желанную свободу. Даже и теперь попытки реформированія началъ согласія крайне разрознены и безсвязны и въ иныхъ мстахъ оно еще удерживаетъ свой фанатическій характеръ, развивается въ направленіи дикаго, болзненнаго аскетизма. Вотъ характерный фактъ для иллюстраціи.

Пермскій корреспондентъ Новостей сообщалъ въ 1881 г., что въ Екатеринбургскомъ, Верхотурскомъ и Кунгурскомъ уздахъ въ послдніе годы развивается сильно и уже обнаружено правительствомъ согласіе странниковъ, а въ 1880 г. корреспондентъ Берега сообщилъ случай, который, намъ кажется, долженъ быть пріуроченъ если не къ прямому, то, во всякомъ случа, къ косвенному вліянію ученія странниковъ. Крестьянъ Пермской губ. Петръ Холкинъ изъ чтенія писанія и въ особенности сочиненій Ефрема Сирина (писателя, особенно любимаго странниками) пришелъ къ убжденію, что настали послднія времена, что для спасенія души надо уйти въ лса и уморить себя Голодомъ. Въ томъ же онъ убдилъ брата съ женою, дядю и другихъ родныхъ и знакомыхъ въ количеств 19-ти человкъ. Вс они поршили бжать въ лса. Шестимсячная дочь одного изъ участниковъ представляла помху въ бгахъ и была убита. Въ лсу за Камой бглецы устроили себ притонъ, одлись въ приготовленные заране саваны, остригли головы. Затмъ Петръ Холкинъ заставить всхъ выполнить обрядъ отреченія отъ сатаны и веллъ посл итого лечь на землю и не вставать, не умываться, не просить пищи, общая за это чрезъ 12 дней подвига царство небесное. Но одинъ изъ участниковъ не могъ выдержать боле 4 дней п бжалъ, за нимъ бжалъ другой, не имя силъ выносить равнодушно страданія дтей, которыя тоже взяты были на подвигъ. (Корреспондентъ Новостей, сообщаетъ, что дтей часто уходящіе въ бга берутъ съ собой). Побгъ двоихъ сильно встревожилъ оставшихся и они ршили убить дтей, а когда услыхали раздававшіеся по лсу голоса сыщиковъ, то убили и женщинъ, и вчетверомъ долго бродили по лсу, пока, наконецъ, не ршились сами отдаться въ руки правосудія (Берегъ, 1880 г., No 230).

Въ уголовной хроник народно-религіозной жизни мы могли бы найти не мало поразительныхъ фактовъ подобнаго рода. Конечно, они, все-таки, исключительны,— исключительными мы ихъ и запишемъ,— но въ основ ихъ есть дв типическія черты и эти дв черты необходимо отмтить. Первая (и отмчаемая довольно часто),— что подобныя ‘прискорбныя’ явленія показываютъ, что. народу живется не легко, вторая, — что это калчитъ его. кладетъ печать пессимизма на все его міросозерцаніе. Въ фавта стичсскихъ образахъ народъ представляетъ себ зло и фантастическими средствами борется съ нимъ. Когда за объясненіемъ зла онъ идетъ къ религіи, когда въ ней мысль его начинаетъ искать отвтовъ на естественный вопросъ: какъ жить лучше, въ чемъ найти нравственное удовлетвореніе и облегченіе отъ жизненной тяги?— онъ нердко приходитъ къ безнадежнымъ выводамъ и тогда не останавливается предъ массовыми убійствами, предъ систематическимъ калченіемъ человческой природы, во имя своихъ выводовъ или предъ грубымъ и. столь же безрезультатныхъ самосожиганіемъ. И человкъ изъ массы.— Петръ, Холкинъ, Иванъ Заморинъ, или Капустинъ и Ковылинъ, — продлаетъ все это искренно, и вы грубо ошибетесь, если въ его словахъ и поступкахъ будете искать какой-нибудь особый смыслъ, а исто, что онъ сдлалъ и сказалъ. Большая ошибка думать, что Ефимъ — революціонеръ, что онъ ‘чрезъ посредство странствующихъ наставниковъ массъ народныхъ хотлъ тряхнуть Москвой’, что его ученіе о царств антихриста и о пришествіи Спасителя на бломъ кон иметъ нкоторый прикровенно-революціонный смысла’. Иванъ Заморивъ и Петръ Холкинъ — логическіе результаты ученія Ефима (и ихъ масса въ странничеств и въ другихъ согласіяхъ), а какіе же они революціонеры съ своей страстной жаждой мученическаго внца, для полученія котораго вовсе не нужно образованія цлой революціонной арміи? Страннику ничего не нужно въ этомъ мір, гд все зло, гд сатана всюду раскинулъ свои сти, разставилъ приманки, на которыя такъ отзывчиво наше грховное тло. Странникъ хочетъ спасти свою душу, быть ‘іереемъ Богу’ и-мы попросили бы сказать намъ, что онъ разуметъ ‘прикровенно’ подъ этимъ ‘іерействомъ’, если не обыкновенное, чисто личное чаяніе каждаго христіанина найти за гробомъ такое ‘мсто злачно’, гд нтъ ни болзней, ни печали, ни вздыханіи, гд нтъ борьбы со зломъ въ себ и вн себя, нтъ гнетущей тяги жизни, въ которой ничего не поймешь, если не призовешь на помощь мысль о царств сатаны-антихриста?

Это протестъ фактовъ жизни, но не протестъ сознанія. Поскольку протестанты сознаютъ себя и свое дло, они — только и единственно — душу свою спасаютъ, и ничего больше, ихъ проповдь — не ‘возмутительныя рчи’, не бунтарскія прокламаціи, а призывъ къ дальнйшему умерщвленію плоти и жизненныхъ стремленіи.

IV.

Ефимъ, какъ мы сказали выше, имлъ очень мало послдователей и не отличался агитаціонной горячкой. Но даже если бы духъ прозелитизмf былъ въ немъ очень силенъ, — все равно — согласіе странниковъ не могло распространяться при немъ. Эпоха Екатерины II какъ ни мало утшительна была для крпостнаго крестьянства, тмъ не мене, держала тонъ народной жизни довольно высоко. Заботы правительства о народномъ благ, высказываемыя гласно въ указахъ и манифестахъ, созваніе коммиссіи для составленія уложенія возбуждали радостныя ожиданія и надежды, производили цлую массу слуховъ. Ничего не значитъ, что эти слухи постоянно опровергались, опроверженія не принимались за чистую монету, объяснялись въ благопріятномъ смысл. А пока масса волнуется надеждой, пока она ждетъ жизни и счастья, ждетъ хоть какихъ-нибудь облегченій, само собою разумется, пессимистическая проповдь не найдетъ въ ней сколько-нибудь сильнаго сочувствіи и отклика. Конечно, и среди массы всегда найдутся люди, которые, можетъ быть, прежде сильне другихъ врили и ждали, но за то скоре и больше изврились, они откликнутся на проповдь пессимизма, дадутъ ему нкоторую поддержку, но, во всякомъ случа, они съ своею проповдью, съ своею организаціей не привлекутъ къ себ вниманія массъ до тхъ поръ, пока надежда не покинетъ даже самыхъ легковрныхъ людей. При Екатерин надежда не покидала людей. Какъ ни мало, все же для массы сдлано кое-что и, притомъ, въ такихъ областяхъ, въ такихъ отношеніяхъ, что надежда не могла не разцвтать и по отношенію ко всему остальному. Расколъ, популярный среди массы, до сихъ поръ преслдуемый, получаетъ теперь ‘волю’. Старовры, ушедшіе отъ преслдованій за рубежи, теперь массами возвращаются назадъ, призываемые льготами, которыя даются имъ, лишь бы воротились домой. Терпимость въ отношеніяхъ къ староврью, гласно основанная на широкихъ гуманно-философскихъ соображеніяхъ, въ сущности преслдовала цли церкви. Разсчитывалось на то, что примиренныхъ съ государствомъ старовровъ гораздо легче будетъ примирить и съ церковью, и въ виду этого обстоятельства вырабатывался извстный ‘нескладный’ компромиссъ, единоврья. Разсчетъ на примиреніе старовровъ съ церковью оказался неврнымъ, во всякомъ случа не далъ тхъ результатовъ, какіе отъ него ожидались, но въ смысл подчиненія старовровъ государству достигнутъ громадный успхъ.

Объяснимся подробне, и пусть читатель не постуетъ, если мы напомнимъ ему кое-что изъ прочитаннаго. Расколъ иметъ одну чрезвычайно важную государственно-устроительную заслугу, которой никакъ нельзя оспаривать. Въ то время, какъ многіе изъ тхъ, въ комъ живе билось и трепетало чувство независимости и жизни, кто чутче относился къ жизненной неурядиц, бжали на окраины, въ вольницу, ‘брели врозь’,— расколъ своею проповдью стягивалъ эти наиболе живые элементы подъ свои знамена, давалъ нравственное успокоеніе, — задачу, въ которой можно было впослдствіи разочароваться, но которую экзальтированное чувство старалось выполнять насколько хватало человческихъ силъ. На земл жилось скверно, — расколъ указывалъ на небо и жизненную тягу пріучалъ разсматривать какъ необходимое условіе достиженія царства небеснаго. Жизненная тяга, разсматриваемая. какъ мученическій внецъ, становилась даже желательной. Заинтересовавши глубоко бродячіе элементы идеями, направивши ихъ исканіе счастья въ сторону загробной жизни, расколъ нечувствительно, незамтно для себя осадилъ ихъ въ виду этой цли на мстахъ. Богомысліе требуетъ спокойствія, требуетъ поддержки другихъ, нуждается въ соотвтствующемъ симпатическомъ настроеніи окружающихъ. Единомышленники устраиваютъ по монастырскому типу общины, скоро, въ силу безсознательныхъ привычекъ, принимающія обычный типъ трудовыхъ общинъ. Въ болотахъ Олонецкой губернія, на Втк, за шведскимъ рубежомъ, за турскимъ рубежомъ, въ Стародубь, на Иргиз образуются центры мирной изстаринной колонизаціонной работы, прерванной нестроеніями смутнаго времени, неурядицей періода устроенія и жаднымъ, всезахватывающинъ, всюду мшающимъ колицейскимъ духомъ времени — петербургскихъ ре формъ и реакцій XVIII в. Въ центрахъ староврья бродячіе элементы осаживались, устраивались и обживались. Религіозная экзальтація перваго времени, державшая нравственный типъ староврья на высокомъ уровн, сплачивая людей и объединяя ихъ духомъ солидарности, тмъ самымъ потомъ создавала для общинъ достатокъ, а затмъ и богатство. Когда экзальтація проходила, когда на смну ей выросталъ духъ компромисса, богатства, въ значительной степени обусловливавшія податливость на компромиссъ съ окружающимъ, вели потомъ общину по тому же пути дальше, развивая индифферентизмъ къ вр отцовъ, разрывая связи съ окружающей массой. Въ расколъ гнало недовольство всми порядками жизни, но это недовольство больше чувствовалось, чмъ опредленно сознавалось, и лишь только недовольнаго охватывала атмосфера староврской общины, лишь только онъ входилъ въ интересы умственной и матеріальной жизни общины, недовольство, погнавшее его сюда, замирало, и съ теченіемъ времени даже близкій потомокъ протестанта, задумываясь надъ причинами отдленія предковъ отъ церкви и государства (въ бгств за рубежи), находилъ, что ‘предки по невднію всю цну христіанскаго. благочестія придали однимъ обрядамъ, а необходимость онаго (благочестія), выпусти изъ очей разума, неразсудною ревностью гнались только за мелкостями, ни таинствъ, ни существа вры не содержащими’ (прошеніе стародубскихъ ‘согласныхъ’ на единовріе 1788 г. См. нашу ст. въ ‘Стран’ 1880 г., М 64). Само собою разумется, что при такомъ взгляд на дло старовры въ масс съ радостью должны были откликнуться на примирительные вызовы екатерининскаго правительства. Они и откликнулись. Когда Екатерина II издала свои указы о дарованіи льготъ староврамъ, возвращающимся идъ-за границы, о записк въ двойной окладъ и пр., тогда среди достаточнаго староврья началось весьма характерное движеніе. Наставники согласій съ совта наиболе уважаемыхъ членовъ отправлялись за границу и во вс пункты, гд скоплялись бглые искатели нравственнаго успокоенія и удовлетворенія, и опрашивали, кто хочетъ воспользоваться льготами? Совтовали, убждали скептиковъ, даже прибгали къ насилію, рекомендуя, даже приказывая общинамъ не давать убжища бглымъ, насильно выгонять ихъ отъ себя. По свидтельству источника, которымъ мы пользуемся (цитиров. рки. сб. Рум. музея, No 1277), особенно отличался въ этомъ стараніи ‘сократить’ бглыхъ нкій ‘старецъ Леонтій изъ филмппова согласія’, еще не такъ давно всми силами возстававшаго противъ подчиненія антихристу. Среди этого же согласія находятся люди, какъ нкій Григорій Алексевъ, которые говорятъ, что хотя власти и еретики — по вр, тмъ не мене, ‘власть ихъ Божія и отъ Бога дана имъ есть’. Поэтому нельзя хулить властей, а надо слдовать примру поморскихъ отцовъ, которые ‘вышнимъ властемъ покоряхуся и честнымъ титуломъ оннъ (‘благоврный’), аще и иноврныхъ, въ отвтахъ своихъ нарицаху’. Григорій Алексевъ сполна присоединяется къ поморскимъ отцамъ: ‘покорятися и нарицати ныншнихъ властей (благоврными) усердствуемъ, а не ругати и не кляти — по реченному’: ‘и въ ложниц своей не кляни, царя, да не како птица донесетъ до него гласъ твой’ (ibid., л. 13—14).

Но при такомъ настроеніи установившихся староврскихъ согласій возникновеніе новой протестующей группы, живе чувствующей власть антихриста, было совершенно естественно.

Точно также естественно было и то, что новое согласіе въ пору такого примирительнаго движенія, съ своимъ рзкимъ протестомъ противъ компромисса, съ своею послдовательностью въ развитіи аскетическаго принципа, совсмъ не могло разсчитывать на боле или мене значительное число послдователей. Для распространенія странничества нужна была другая пора. И настала эта пора въ 20-хъ годахъ ныншняго столтія. А до этого времени странничество держалось въ очень маленькомъ кружк непосредственныхъ друзей и учениковъ Ефима, мало-помалу смягчая суровую рзкость въ отношеніяхъ къ антихристову міру, длавшую невозможнымъ распространеніе согласія даже при болфе благопріятномъ для него массовомъ настроеніи. И замчательно, что компромиссъ внесенъ былъ въ ученіе согласія перешедшими сюда послдователями старыхъ согласій.

Такъ, въ 1812 г. Василій Петровъ, изъ филиппова согласія, перешедши къ странникамъ, сдлалъ было попытку повернуть ученіе секты въ сторону раціонализма. Мы не знаемъ, какого мннія онъ былъ объ антихрист, но онъ пробовалъ подробне развить ученіе объ общности имуществъ въ практическомъ примненіи, отрицалъ необходимость исповди, проповдуя ‘милосіь Божію неисправленнымъ’ (т.-е. не ходившимъ на исповдь). Въ одной рукописи, написанной имъ, или кмъ-то изъ его ближайшихъ учениковъ, доказывается, что вообще таинства въ дл спасенія безполезны, что самъ Богъ при смерти каждаго гршника невидимо пріемлетъ исповданіе грховъ, сообщается съ нимъ таинственно и освящаетъ его. Въ сторону раціонализма Василій Петровъ шелъ еще дальше: онъ училъ, что всякое согласіе представляетъ церковь, въ которой такъ же, какъ и во всхъ другихъ, возможно спасеніе, что за ереси судить нельзя и пр. Судя по всему этому, надо думать, что Василій Петровъ былъ совсмъ равнодушенъ къ вопросу о царств антихриста, и само собой понятно, что его проповдь не имла ни малйшаго успха, не оставила на ученіи секты никакихъ слдовъ. Озлобленіе странниковъ противъ другихъ согласій, какъ мы видли, имло совершенно реальную причину, проклятія, адресованныя этимъ согласіямъ, были совершенно искренни, не представляли только пропагандистскаго пріема, и, конечно, проповдь примиренія и терпимости по отношенію къ ненавистнымъ ‘зажирвшимъ’ ‘разныхъ връ сектарямъ’ не могла разсчитывать на сколько-нибудь радушный пріемъ,

Гораздо боле существенную и знаменательную поправку и дополненіе внесъ въ ученіе и организацію согласія еедосевецъ Иванъ едоровъ. Онъ ввелъ въ ученіе очень важный компромиссъ, и любопытно, что компромиссъ этотъ вышелъ непосредственно изъ стремленія развить отрицательное отношеніе къ богоборному общественному порядку еще дальше Ефима. Иванъ едоровъ настаивалъ на томъ, что нельзя брать въ руки денегъ, нельзя покупать продающихся отъ казны соли, крупъ, хлба и пр., потому что все это отъ антихриста и осквернено имъ. Такимъ образомъ, обрзавши свои матеріальныя потребности до minimum’а, странникъ обязывался, кром того, удовлетворять этотъ minimum сполна самъ своими средствами. Но, вдь, въ бгахъ хлба не посешь, сукна на кафтанъ не изготовишь, даже лапти не сплетешь безъ кочедыка, а кочедыкъ тоже купить надо. Какъ же быть? Въ отвтъ на это сейчасъ же явилась фикція: нельзя брать въ руки денегъ, но имть ихъ на нужду можно, надо только, чтобы хранили ихъ и покупали на нихъ нужныя вещи другіе. Странники стали поручать деньги довреннымъ пріятелямъ въ деревняхъ. На пріятелей вншнихъ, однако, нельзя положиться вполн: возможны обманы, утайки,— лишній грхъ и себ, и другимъ! Лучше, если бы подобную функцію могли исполнять члены своей же группы, которые бы оставались на мстахъ. И самимъ странствующимъ необходимы мста для пріюта на случай болзни, занятій писаніемъ, необходимы убжища отъ преслдованій слугъ антихриста. Изъ этихъ соображеній развилось установленіе страннопріимства, сообщившее согласію опредленный, законченный видъ, бытовую организацію.

Семенъ Крайневъ, ученикъ врной спутницы Ефима, Ирины, допустилъ принадлежность къ согласію людей, которые такъ выгодно поставлены въ царств антихриста, что, пожалуй, и не ршились бы порвать свои житейскія отношенія, продать свое имніе и раздать пищимъ, а, между тмъ, могли быть полезны странникамъ, обезпечивъ имъ хлбъ и кровъ. Расколъ, который по этому поводу произошелъ было въ согласіи, былъ улаженъ уступками въ вопрос о крещеніи. Страннопріимцы поставлены были въ отношеніи къ согласію какъ кающіеся, оглашенные и готовящіеся къ крещенію, и только передъ смертью непремнно обязывались креститься и уйти въ странство. Но такъ какъ умирающему уйти довольно мудрено, то и этотъ уходъ замненъ новой фикціей (которая потомъ получила силу и для здоровыхъ людей): страннопріимецъ, крестившись при конц жизни, могъ оставаться и дома, только въ строгомъ ‘скрытіи’ отъ ‘вншнихъ’ и отъ властей. Какъ только страннопріимецъ принимаетъ крещеніе, умираетъ ли онъ затмъ, или еще остается живъ,— начальству заявляется, что такой-то скрылся неизвстно куда. То же самое заявлялось относительно каждаго умершаго члена согласія. Такое заявленіе должно бало служить свидтельствомъ предъ Богомъ, что человкъ умеръ въ странств истиннымъ христіаниномъ. Такимъ образомъ, въ странничеств образовалась нкоторая іерархія, въ которой низшую ступень представляютъ страннопріимцы, затмъ рядовые братья и сестры и, наконецъ, учителя. Страннопріимецъ хранитъ деньги странствующихъ членовъ согласія, тратитъ ихъ по указаніямъ владльцевъ, даетъ пріютъ людямъ, несущимъ подвигъ странства. Для этой цли онъ обязанъ имть у себя въ дом секретныя помщенія, потайные ходы, чтобы въ случа нужды можно было спрятаться и уйти отъ слугъ антихристовыхъ. Страннопріимецъ долженъ держать въ секрет свою принадлежность къ согласію. Лицемрно онъ можетъ исполнять обряды и предписанія церкви, но лучше, если онъ найдетъ возможность какъ-нибудь обходить эту тяжелую необходимость.

Членъ согласія, принявшій крещеніе (оно должно происходить въ рк или въ новомъ чан, наполненномъ дождевой, ничмъ не оскверненной водой), уходитъ, прежде всего, ‘на искусъ’ въ лса, затмъ постригается въ иноческій чинъ и отсел вс отношенія его къ міру должны быть порваны. Онъ объявляется ушедшимъ въ самовольную отлучку, уничтожаетъ свой паспортъ {Иногда странники предъявляютъ начальству свои пародіи на паспортъ въ такомъ дух, ‘Объявитель сего, ерусалима града вышняго азъ рабъ Христовъ, уволенъ въ разныя города и селенія, для ради себя прокормленія всякими трудами и работами, еже работати съ прилежаніемъ, а сть съ воздержаніемъ, противъ всхъ чтобы не прекословить, но паче Бога славословить, убивающихъ тло не бояться, но Бога бояться и терпніемъ укрпляться’ и пр… ‘Дано сіе отъ нижеписаннаго числа впредь на одинъ вкъ, а по прошествіи сего числа увиться въ мсто нарочито. Сей паспортъ явленъ въ части Святыхъ и въ книгу животну подъ No будущаго вка записанъ’. (Кельсіевъ: Сборникъ прав. свд. о раск., вып. I—II).}, бросаетъ всякія заботы объ уплат податей, объ общественныхъ длахъ деревни и пр. Теперь онъ долженъ только странствовать, только заботиться о спасеніи своей души. Наставники естественно выдвигаются изъ ряда своими способностями, ревностью по вр, начитанностью въ писаніи. Обязанности наставника возлагаются на нихъ общимъ избраніемъ членовъ согласія въ данной мстности. Наставникъ совершаетъ богослуженіе, учитъ вр, разбираетъ несогласія и жалобы членовъ, обращаетъ въ согласіе вншнихъ. Все это заставляетъ его постоянно находиться въ странств. За службы и требы наставники получаютъ плату, берутъ и деньги, несмотря на отрицаніе этихъ знаковъ антихриста, и иные сильно наживаются. Впрочемъ, сребролюбіе, замченное въ наставник, жестоко карается фанатическими членами согласія. Одинъ наставникъ, обличенный въ корыстолюбіи, былъ приговоренъ, на основаніи Кормчей, къ сожженію и дйствительно сожженъ около 54—60 г. (Душеп. Чт., 1863 г., No 12, стр. 112—126).

Въ такомъ-то вид, вполн уже приспособленномъ къ дйствительности, странничество получило возможность распространяться, не отталкивая людей крайней, невозможной въ жизни послдовательностью. Уступка въ допущеніи страннопріимства и фикцій, вошедшихъ съ нимъ въ обиходъ согласія, была, конечно, нужна, если согласіе хотло распространенія, но она же и убила внутреннюю силу согласія, исказивъ его характеръ. Назначеніе фикцій — обойти принятыя ученіемъ формы протеста противъ среды. А такой обходъ, понятно, длаетъ самый протестъ мертвымъ, краснымъ словцемъ, которымъ никого не удивишь и не убдишь. Фикціи показываютъ очень ясно, какъ легко человкъ, ‘изыскавши способы’ личнаго удовлетворенія, примиряется съ дйствительностью. И чмъ меньше самаго пониманія дйствительности, чмъ меньше охоты протестовать противъ нея, тмъ скоре находятся эти фикціи, тмъ нелпе и формальне он бываютъ… Одна фикція тащитъ за собою фатально другую, особенно когда секта начинаетъ распространяться, вбирая въ себя все больше и больше разнообразныхъ характеровъ, настроеній, симпатій.

Странничество становится замтнымъ, какъ согласіе, среди другихъ, какъ мы уже замтили, съ 20 годовъ ныншняго вка. Около этого времени оно выставило цлый рядъ талантливыхъ, начитанныхъ проповдниковъ, да и пора пришла для него самая подходящая. Только что кончилась великая война, державшая въ чрезвычайномъ напряженіи вс силы народа, взявшая у него страшное количество силъ. Во время войны вс жили однимъ общимъ чувствомъ. Крестьянство, такъ много пожертвовавшее, видло, какъ много въ великую годину бдствія иметъ оно значенія, видло, знало, что это сознаютъ и вс другія сословія, и съ радостью откликалось на зовъ этихъ сословій, обращенный къ его человческому достоинству, человческому, гражданскому чувству. Великая пора заставила признать это чувство въ крестьянств, заставила гласно къ нему обращаться. Крпостной изчезъ, на время его заслонилъ ‘земледлецъ’ — гражданинъ, какъ таковой, равный всмъ другимъ дтямъ одной и той же родины. Крестьянство давно ждало воли. Посл войны въ особенности оно въ прав было ожидать, что, наконецъ, ему будетъ, дана воля. Но крпостной принципъ оказался ненарушимымъ. Вскор посл войны обществомъ овладваетъ болзненный мистицизмъ. То же настроеніе, усиленное, кром того, суровымъ аскетизмомъ, какъ всегда у народа — искренное’, доходящее до послднихъ выводовъ — въ смысл подвига, замтно растетъ и въ крестьянств, указывая на тягость жизни. Проповдники пессимистическаго аскетизма находятъ, наконецъ, внимательныхъ слушателей и ревностныхъ послдователей, кром того, находятъ даже людей, въ которыхъ идея аскетизма растетъ и выражается какъ-то самопроизвольно. Позволимъ себ обратить вниманіе читателя на разрядъ фактовъ, весьма выразительныхъ въ этомъ смысл, — это на народное келейничество.

‘Въ конц 30-хъ и начал 40-хъ годовъ,— свидтельствуетъ, одинъ священникъ, — особенное стремленіе къ аскетизму, даже манія овладла жителями и преимущественно двицами селаНечаевки (Пензенской губ.). Взапуски он отказывались отъ замужства и семейной жизни и уходили въ кельи. Деревня относилась къ отказамъ весьма внимательно, какъ къ длу святому’. И это было, въ указанное время не въ одной только Нечаевк. Келейничество распространилось особенно сильно также въ Самарской, Тамбовской и Воронежской губерніяхъ {‘Пенз. Епарх. Вд.’ 1871 г. No 13.}. Мы уже не говоримъ объ усиленномъ рост крайне суроваго аскетизма на Поволжья, въ виду закрытія монастырей на Иргиз и пр. {Діонисьевъ: ‘Движенія въ раскол’. ‘Отеч. Зап.’ 1874 г., No 11.}

Келейничество въ этотъ періодъ слагается въ нкоторую систему, вырабатываетъ организацію, близко подходящую къ странничеству. Уходили въ кельи мужчины и женщины, но женщинъ было больше. Мы уже видли причину этого: на женщин сильне отражается гнетъ семейной жизни и, понятно, сильне, интензивне ощущается. Въ нкоторыхъ селахъ Пензенской губ. келейныхъ насчитывалось но 100, по 200 человкъ. Священникъ села Адашевки, Инсарскаго узда, Пензенской губ., въ 1862 г. сообщалъ, что вс келейницы его прихода, живущія отдльно (въ 1862 г.) въ кельяхъ, прежде жили общиною при церкви въ двухъ кельяхъ, раздленныхъ только снями, за одно работали, ли за общимъ столомъ, вмст молились. Вся Адашевка съ похвалою отзывалась о строгомъ образ жизни сестеръ. Такія же общины наблюдались и въ другихъ мстахъ. Кельи заводились вскладчину и при усердной помощи деревни. Въ нихъ жило отъ 8 до 12 сестеръ — крестьянскихъ двицъ въ возраст отъ 20 до 35 лтъ. Общины составлялись по соглашенію: родные и чужіе жили на равныхъ основаніяхъ, всегда находилось въ нихъ мсто безпріютнымъ сиротамъ. Когда умирала одна сестра, на мсто ея принималась другая, вступавшая во вс права покойной. Одиночки-келейницы завщали свои кельи другимъ. Иногда прямо деревенскія общества строили кельи желающимъ, возлагая на нихъ за то обязанность принимать странниковъ-богомольцевъ. Въ кельи уходили и холостые, и женатые, или замужнія — все равно. Напр., одна 50-ти лтняя женщина ушла отъ старика-мужа съ двумя взрослыми дочерьми ‘изъ любви къ страннопріимству’. Старикъ выстроилъ имъ и особую келью. Иногда мужъ съ женой расходились и каждый ставился особой кельей. Молодые люди, ушедши въ кельи, пользовались полнйшей свободой: никто не предъявлялъ имъ никакихъ требованій, не заявлялъ на нихъ правъ власти, тмъ не мене, молодежь вела очень строгую жизнь въ молитв, пост и богомысліи. Въ свое время все это обратило вниманіе властей. На запросы слдователей, зачмъ уходятъ въ кельи, отвчали: одна, что она ушла для огражденія отъ мірскаго соблазна и по желанію постничать и трудиться ради Бога, другая, что странничество и страннопріимство — единственный путь отвергнутыя міра и облегчить душ путь къ Богу. Выяснялась изъ дальнйшихъ воззрній цлая система наивнаго дуалистическаго пессимизма — борьбы въ мір и человк двухъ началъ: добраго и злаго и побды добра надъ зломъ при конц міра. Отношеніе келейныхъ къ церкви оказалось очень двусмысленнымъ. Они строго исполняли вс предписанія церкви, по можно было думать, что подобное поведеніе лицемрно. ‘Стны церкви ничего не прорекутъ, къ проповданію же слова Божія пастыри небрегутъ’,— говорятъ келейные. Странничество и страннопріимство считаются келейными величайшими добродтелями. Каждый келейный считаетъ своимъ обязательнымъ долгомъ отправиться хотя бы разъ въ годъ въ странство — на поклоненіе св. мстамъ, въ Кіевъ, въ Соловки и пр. Въ качеств странниковъ къ святымъ мстамъ, келейные принимаютъ пожертвованія въ ерусалимъ и на Афонъ и пересылаютъ туда значительныя суммы денегъ.За образки, крестики и пр., приносимые изъ св. мстъ, келейные получаютъ не мало подарковъ, которые длятся поровну — на взаимную поддержку. У келейныхъ есть, наконецъ, и нкоторая организація, подходящая къ страннической, они длятся на братьевъ и сестеръ и учителей. Братья иногда живутъ и въ семьяхъ, это еще не совсмъ отршившіеся отъ міра. Учителя постоянно странствуютъ, но у каждаго обязательно есть своя, особая келья. Каждый учитель, повидимому, иметъ свой ‘приходъ’ — верстъ на 30 кругомъ своего мстожительства. По этому кругу онъ и странствуетъ, останавливаясь по временамъ въ разныхъ мстахъ для поученія и богослуженія.

При такихъ-то предрасположеніяхъ начинаетъ развиваться странничество. Изъ плеяды талантливыхъ учителей согласія, явившихся въ 20—30-хъ годахъ, мы остановимся на самомъ вліятельномъ распространител странничества, пользующемся громаднымъ авторитетомъ среди своихъ и большимъ уваженіемъ другихъ согласій. Никита Семеновъ, крпостной крестьянинъ Рыбинскаго узда, Ярославской губ., сталъ старовромъ еще лтъ 10-ти отъ роду. Онъ былъ бродячій портной и больше всего работалъ въ Угличскомъ узд, гд въ ту пору было особенно много послдователей филиппова и едосева согласій. Съ ними Никита, по его собственнымъ словамъ, ‘за присущее ему раченіе спасти душу — много занимался понятіемъ о врахъ’. Должно быть, отсюда онъ перебрался въ Москву. Надленный отъ природы счастливыми способностями, онъ, очевидно, какъ и Ефимъ, не удовлетворился поученіями провинціальныхъ книжниковъ. Любознательность и жажда такой могучей вры, которая захватывала бы человка всего безъ остатка, влекли его дильше. Въ Москв Никита ревностно продолжалъ знакомиться съ поученіями разныхъ согласій, вникать въ ихъ споры и разногласія, занимаясь, въ то же время, торговлей. Понятно, что московскіе сектанты 30-хъ годовъ еще меньше могли удовлетворить искренняго искателя истины врод Никиты, потому что въ эту пору между согласіями, укрпившимися и разжившимися здсь, шли мелочные споры и раздоры, доходившіе иногда просто до мелкихъ, пошлыхъ дрязгъ и спле тень, кончавшіеся унизительными скандалами, или постановленіями ‘соборовъ’, рзко противорчившими завтамъ первыхъ ‘остальцевъ’ древляго благочестія. Согласія въ Москв въ это время были уже очень богаты. Вожди и наставники ихъ мало заботились о пропаганд, а занимались, главнымъ образомъ, устройствомъ и веденіемъ торговопромышленныхъ предпріятій и подъ вліяніемъ окружающей среды все больше и больше привыкали игнорировать свою традицію. Только представители странничества были еще врны ученію своего основателя, вели строгій образъ жизни, рзво обличали въ отступничеств отъ вры ‘другихъ връ сектарей’. Въ своихъ исканіяхъ Никита натолкнулся и не нихъ и странничество увлекло его своею послдовательностію и, можетъ быть, въ значительной мр искренностью проповдниковъ. Перешедши въ странничество, Никита бросилъ торговлю. Онъ обратилъ все свое имущество и товаръ въ деньги, изъ которыхъ часть оставилъ у себя, а другую отдалъ въ врныя руки торговцевъ старовровъ и затмъ ушелъ съ двумя товарищами на Поморье. Здсь съ 30-го послдовательно пріобртенными учениками онъ прижалъ около 15 лтъ. Прослышавши о распространеніи странничества въ Поморьи, онъ перешелъ туда, устроился въ Романово Борисоглбскомъ узд у одной келейницы, принадлежавшей къ согласію, и началъ пропаганду своего ученія. Онъ поражалъ старовровъ своею обширною начитанностью и ловкою изворотливостью въ спорахъ. Страстная дятельность на пользу согласія, эрудиція и личный характеръ скоро доставили ему почетную извстность въ сектантскомъ мір и главенство въ своемъ согласіи, которое онъ удержалъ и до сихъ поръ. Странничество расло не только въ Ярославской губерніи, Никита Семеновъ распространилъ его и въ Вологодской губ., гд лсная глушь на огромныхъ пространствахъ даже теперь даетъ полную возможность практически осуществлять главную задачу сектантовъ — бгство. Изъ Вологодской губ. Никита ходилъ въ Москву. Здсь на слдъ его напала полиція и, когда онъ, обдлавъ свои дла, хотлъ было уже снова воротиться въ вологодскіе лса, то былъ схваченъ. Это случилось въ 1854 г. Только за 3—4 года предъ тмъ власти узнали о существованіи секты и теперь старались ее искоренить. О Никит знали уже изъ показаній попавшихся сектантовъ. Никит приходилось плохо, а, между тмъ, онъ только что разошелся, былъ возбужденъ успхомъ. Онъ заявилъ, что желаетъ возвратиться ‘въ лоно церкви’. Ему поврили и отпустили на волю. Но изъ показаній странниковъ, взятыхъ вскор посл его освобожденія, узнали, что Никита ‘раскаялся въ своихъ заблужденіяхъ’ притворно, что онъ ‘какъ ни въ чемъ не бывалъ’ — продолжаетъ усердно ‘совращать’ православныхъ. Его снова взяли. Никита опять хотлъ было продлать ту же комедію, но на этотъ разъ ему уже не удалось никого обмануть и онъ былъ сосланъ въ Соловки. Здсь, впрочемъ, Никита недолго пробылъ, бжалъ и въ 1864 г. уже длается извстно, что онъ снова разъзжаетъ по Россіи. Онъ живъ и теперь и, какъ говорятъ, продолжаетъ свою работу.

Никита Семеновъ — пропагандистъ-писатель и даже поэтъ. Его извстная ‘главизна’ ‘Малый обрядъ ересей’ {‘Сборникъ’ Рум. музея. No 1,277.} вся состоитъ изъ нападокъ на другихъ сектантовъ за уклоненія отъ вры,— нападокъ, имющихъ, какъ мы видли, совершенно реальное основаніе, искреннихъ, но за то придирчивыхъ. Безпоповцы, по словамъ Никиты, ‘власть антихриста за благую признали и вр своей поругались. Описью себя заключили неизбжнымъ быть отъ власти міродержца, поступаютъ въ начальство съ присягою, съ нечестивыми въ совтъ пришли въ строеніи мірскихъ длъ, въ нечестіи воинскаго ига — сопричастницы: аще и не собою, а нанимаютъ — все едино, еще и горше, если вмсто себя въ нечестье послать. Писаніе повелваетъ не просто всякой власти дань даяти, но должная только отдавать той, которая отъ ратныхъ хранитъ и житье мирно творитъ. Старообрядцы же противно сему мудрствуютъ и врагу, иже церковь смущаетъ и рать творитъ,— дань давать научаютъ. А писанье крпкую брань къ сему повелваетъ имть, а не дань давать’. Обращаемъ вниманіе изслдователей, толкующихъ о противу государственныхъ тенденціяхъ согласія, на эту тираду. По нашему мннію, она указываетъ скоре на принципіальное признаніе государства, его необходимости. Только вмшательство государства въ дла вры и церкви заставляетъ автора цитаты протестовать. Выше же мы выслушали другаго теоретика-странника, который, признавая также существенное значеніе государства, требуетъ, напротивъ, отъ него вмшательства въ дла вры — для искорененія ‘ересей’, которыя съ Никона овладли нашею церковью. Этотъ послдній авторъ больше субъективенъ, больше убжденъ въ истин своей вры, больше фанатиченъ. Онъ хочетъ, чтобы его вру государство поддержало и потому что этого нтъ — отвертывается отъ него, какъ антихристова. Тмъ не мене, оба автора далеки отъ мысли протестовать противъ самой сущности государственнаго принципа. Больше того: у обоихъ просвчиваетъ признаніе его важности, его значенія для мирнаго культурнаго развитія. Называя себя староврами, ‘сбктари другихъ връ’, по мннію Никиты, поступаютъ ‘не отъ Божія Духа, ибо вра христіанская ничего стараго не иметъ, но паче юнетъ’… ‘Егда разсыпася рука освященная и видимаго причастія нсть, то остался въ церкви одинъ чинъ житія двственнаго и дтелью (длами) причащатися и вн мірскихъ попеченій подобаетъ проходити по писанію’, а сектари ‘противно разумютъ и дйствуютъ, и того ради противницы благочестію, и не двственицы, и безъ причастія обртаются одержимы… Двственное житіе проходити глаголютъ, а съ женскимъ поломъ вкуп живутъ, такожде и жены съ мужьями, еретическимъ бракомъ совокуплени, родити попущаютъ’ и проч. Словомъ, на этой ‘главизн’ отразились сильно московскія впечатлнія Никиты, но чего-нибудь новаго для странничества она не даетъ. Гораздо интересне стихотворные опыты Никиты Семенова. Они опредлительно выясняютъ тотъ поворотъ къ мистико-дуалистическому аскетизму, на который мы указывали выше. Объ антихрист тутъ уже и рчи нтъ.

Горе мн, увы мн,

Во младости младой!

Самъ-то я не знаю

На свт какъ жить,

Не знаю какъ быть!

Мысли побиваютъ,

Въ грху привлекаютъ…

Плоть моя желаетъ

Больше согршити,

А душа желаетъ

Царство получити….

Юность моя, юность.

Быстро ты стрекаешь,

Душу погубляешь,

Грховъ прибавляешь!…

Очи много видятъ,

Уши много слышатъ,

Руц много грабятъ,

Нози много ходятъ,—

Гд бы и не надо

Везд поспваешь!…

Къ Богу ты лнива,

Ко грху ретива!..

….Какъ, теб я буду

Младой угождати

Душ на погибель?

….Сижу я на борз кон

И той необузданъ —

Смирить коня нечмъ.

По горамъ, по холмамъ

Прямо конь стрекаетъ,

Меня разбиваетъ,

Умъ мой помрачаетъ…

Вн ума бываю,

Дю что — не знаю,

Вижу я погибель,

Страхъ меня объемлетъ…

А дьяволъ силенъ, везд и всюду сетъ онъ приманки для юности, ставитъ свои сти. Узкій и широкій пути лежатъ передъ Божьимъ судомъ. Узкій — смирять страсти, бжать отъ грха, славить Бога, постоянно молить его о помощи — широкій путь — ‘по своей вол жити, во прелестяхъ быти’ и помогъ, въ конц-концовъ, въ преисподнюю. Выборъ очевиденъ. Трудно идти по узкой тропинк аскетизма, но за то награда велика впереди. Да и, притомъ, борьба съ грхомъ, все-таки, не представляетъ непобдимыхъ трудностей, — вритъ авторъ. ‘Подождемъ, — говоритъ онъ въ другомъ стихотвореніи, пока пройдетъ юность, улягутся страсти, тогда подберемъ у коня поводья и будемъ (его) направляти по пути смиренну и душеполезну’. И ожиданіе это не оказывается напраснымъ. Борьба даетъ результатъ, душевное равновсіе пріобртено, и человкъ отдается весь спокойному созерцанію Бога въ природ.

Вмсто прелести и славы,

Зрю я въ темные лса,

Поминутно, вмсто власти,

Взоръ вперяю въ небеса.

Вмсто музыки и псенъ,

Меня птички веселятъ,

Міра суетнаго славу

Забывати мн велятъ…

Гд кукушка воскукуетъ

На пустынныхъ древесахъ,

Она духъ мой возбуждаетъ

Помнить Бога въ небесахъ…

…И журчаньемъ водъ текущихъ

Утшаюсь я всегда,

Мірскихъ прелестей влекущихъ

Чтобъ не помнить никогда.

Поля злачны и долины

Здсь блистаютъ красотой:

Вс пріятны мн и милы,

Но считаю все мечтой…

И такъ, убивай страсти, пожеланія и помыслы житейскія, удались отъ міра, направь всю свою волю на спасеніе души своей,— вотъ послдняя жизненная цль человка на земл. Убивай плоть: она грхъ и зло, она отъ дьявола, она влечетъ къ погибели только и единственно. Странствуй — съ неудобствами и лишеніями — это самое надежное средство освободиться отъ житейскихъ привязанностей.

Гд бы ни жить,

Единому Богу служить,

Бояться моего Господняя,

А не такъ жить, какъ скотина.

Если ужь для тебя невозможенъ подвигъ странничества, если жизнь засосала тебя въ свою тину раньше, чмъ ты услышалъ слово истины, то, Но крайности, облегчай подвигъ другихъ, содйствуй ему:

Странна или нища — не забуди никого,

Какъ друга или брата своего.

Богъ о странныхъ и нищихъ всегда печется,

Не бойся,— и отъ тебя за то на будущемъ суд не отречется.

Аще что имаши,— подай странну и нищу,

Да тмъ себ на небеси уготовиши пищу.

Аще и разбойникъ проситъ,— онъ такое же существо,

Господь сотворилъ тебя и его въ свое естество…

Такова мораль странничества въ ея послднихъ, житейскихъ приложеніяхъ. Везд и всюду забота исключительно о личномъ спасеніи. Въ такомъ именно вид совершенно индифферентнаго къ міру аскетизма распространилось странничество, такой характеръ окончательно сообщенъ ему массою послдователей согласія. Разсужденія странниковъ, ихъ любимое чтеніе, особенно чтимые ими святые,— все идетъ по одному направленію. Духовные стихи объ осаф-царевич, объ Алекс Божьемъ человк постоянно распваются странниками. Житіе и творенія Ефрема Сирина и другихъ подвижниковъ аскетовъ, житія Маріи Египетской, Кирика и улиты (особенно почитаемыхъ, какъ покровители согласія въ Вятской губерніи) и другихъ подвижниковъ и подвижницъ, отказавшихся отъ мірскихъ почестей и ‘прелестей’, апокрифы богомильскаго происхожденія,— все это представляетъ наиболе ходовое и любимое чтеніе странниковъ и ясно отмчаетъ направленіе и характеръ, странническаго настроенія и симпатій {Даже самая манера проповди носитъ строгій характеръ безпощаднаго аскетизма. Странникъ проповдникъ входитъ въ домъ со словами: саще хощеши спасти, душу свою, пріими мя, странника, Христа ради, аще же ни, прахъ отрясу отъ ногъ моихъ’. Затмъ онъ кладетъ до 1000 поклоновъ и начинаетъ учить ‘не по церковному, какъ говорятъ мужики, а строго и страшно’. (Рус. Архивъ 64 г., стр. 616).}.

Распространеніе странничества начинается сначала въ Ярославской губерніи. Любимымъ мстомъ странствованій Ефима были пошехонскіе лса. Посл его смерти, его неразлучная спутница, Ирина, поселилась въ с. Соплкахъ, Ярославскаго узда, и продолжала проповдь ученія покойнаго друга. Соплки дали первыхъ прозелитовъ согласія, которое здсь прочно укоренилось. Поэтому Соплки сдлались главнымъ, руководящимъ центромъ странничества, откуда проповдь пошла дальше. Костромская, Нижегородская, Вологодская, Олонецкая губерніи съ своими дремучими лсами, удобными для сокрытія, скоро привлекли къ себ вниманіе учителей согласія и дали для нго не мало послдователей. Изъ скита, основаннаго еще Никитой на Топь-озер, странничество распространилось дальше на сверъ — въ Архангельскую губернію. Изъ Костромской губерніи оно перешло во Владимірскую (Шуйскій уздъ). Въ 50-хъ годахъ странничество обозначилось въ Московской и Тверской губерніяхъ. Въ то же время, оно появилось въ губерніяхъ Симбирской, Саратовской, Пермской, Вятской. Начиная съ 54 г., водворенные на поселеніе въ Сибири сектанты устроили пристани и пріобрли послдователей по большой сибирской дорог вплоть до Ярославля. Странники, остававшіеся въ Сибири, селились въ Томской губ. на р. Кі — въ кельяхъ, устроенныхъ или въ береговыхъ горахъ, или въ глухомъ лсу. Принимая на себя обязанности страннопріимства, они обзаводились хозяйствомъ, распахивали поля и огороды. Къ 1852 г. странническихъ ‘пристаней’ было только въ Европійской Россіи 600. Вс странники данной мстности группируются около одного какого-нибудь селенія, старйшаго по появленію въ немъ согласія, боле зажиточнаго и вліятельнаго, которое становится центромъ. Метрополія этихъ маленькихъ ‘приходовъ’ — Соплки. Здсь собирается ‘верховный совтъ’ и судъ странниковъ (‘верховный совтъ’ составляется изъ наставниковъ разныхъ мстностей, разбираетъ вопросы вры и жалобы членовъ другъ на друга). Сюда на Пасху приходятъ человкъ по 100 наставниковъ и рядовыхъ членовъ для празднованія ея по своимъ обрядамъ. Здсь до 60 годовъ крестились въ секту. Крестьяне въ Соплкахъ живутъ вообще зажиточно, земледліемъ почти не занимаются, многіе имютъ хорошіе капиталы и торгуютъ лсомъ и хлбомъ. Изъ другихъ центровъ странничества отмтимъ богатую деревню Коробово, Костр. у., родину Сусанина, долго злоупотреблявшую данною ей льготой: свободою отъ възда земской полиціи. Благодаря этой льгот, тутъ пристанодержательство развилось широко. Обратимъ еще вниманіе на с. Вичугу (Кинешем. у.), на с. Иваново (теперь городъ, Шуйск. у.) и на Кимру (Каляз. у., Твер. губ.). Все это богатыя торговопромышленныя мстности, нуждающіяся въ рабочихъ рукахъ, изстари наполненныя староврами — едосевыми, филипповыми, спасовыми и пр. Вообще отмтимъ по этому поводу характерное явленіе. Купцы, владльцы фабричекъ и заводовъ, рыбопромышленники и судовщики въ 40—50 годахъ особенно охотно переходили въ странничество (но не въ странство) и устраивали пристани для странниковъ. Это на первый взглядъ странное явленіе объясняется въ сущности очень просто: зажиточные люди, владльцы какихъ-нибудь предпріятій отнюдь не бросали своихъ длъ, они только ловко пользовались и подаяніями, какія собирали безсребреники-учителя, отдававшіе ихъ пристанодержателямъ (а это представляло часто приличныя суммы), и даровымъ трудомъ рядовыхъ странниковъ, не бравшихъ за трудъ ‘антихристовыхъ знаковъ’ и не взыскательныхъ, скромныхъ, угодливыхъ, благодаря отсутствію паспортовъ и, такимъ образомъ, полной зависимости отъ пристанодержателей. Весною начинается движеніе странниковъ. Изъ своихъ зимнихъ пріютовъ они выходятъ въ странство. Главный сборный нунктъ ихъ въ это время Нижегородская губернія. Сюда приходятъ странники изъ окрестныхъ губерній и потомъ отправляются внизъ по Волг ‘по божьей дорог’ къ ‘Разгуляю городку’ (Астрахани) на купеческихъ расшивахъ съ хлбомъ, на рыболовныхъ судахъ, сплавляемыхъ нижегородскими судостроителями, съ караванами дровъ въ вид бурлаковъ, судорабочихъ,— преимущественно у своихъ пристанодержателей, хотя и вообще владльцы грузовыхъ судовъ охотно берутъ безпаспортныхъ странниковъ, какъ честныхъ, воздержныхъ, хорошихъ рабочихъ, притомъ, дешевыхъ, трудящихся за плату натурой.

40—50 годы представляютъ періодъ наибольшаго распространенія странничества и, вмст съ тмъ, начало его извращенія. Страннопріимство становится простымъ пристанодержательствомъ и является цлая масса людей, желающихъ воспользоваться согласіемъ просто для расширенія торговыхъ оборотовъ. Покровительство согласію со стороны богатыхъ купцовъ, становящихся даже членами секты, въ это время особенно усиливается. Странничество въ Иваново-Вознесенск, среди купцовъ въ Казани и пр. распространяется какъ разъ въ 50 годахъ. Но если даже мы не обратимъ вниманіе на эту сторону дла, если мы обратимся въ ‘истовымъ’ странникамъ, дйствительно спасающимся, то и среди ихъ замтимъ признаки разложенія. Да это и понятно. Странничество даже съ послабленіями, если не принимать ихъ формально, какъ ‘страннопріимцы’-купцы, слишкомъ уже сильно натягивало вс струны человческой души, чтобы он могли долго держать одинъ тонъ. Аскетизмъ въ непосредственной натур можетъ явиться только въ вид порыва, сильнаго, положимъ, но непродолжительнаго, какъ всякое напряженное чувство. Для того, чтобы напряженіе поддерживалось, нужно слишкомъ много сознательной работы надъ собой, нуженъ цлый рядъ искусственныхъ выдержекъ, строго систематизированный рядъ соотвтствующихъ занятій, размышленій и бесдъ, которыя бы поддерживали экзальтацію чувства на одномъ уровн. Индйскіе, египетскіе, сирійскіе и другіе аскеты подвижники сознательно вырабатывали системы борьбы съ грхомъ. Нашъ непосредственный аскетъ не зналъ ничего подобнаго. Онъ убжденъ, что побдить страсти вовсе не такъ трудно: подождать только надо, пока юность ‘прострекаеть’. Аскетъ-странникъ, несмотря на восхваленія пустыни, все-таки’, ‘на міру’ надерживается, работаетъ нердко, какъ и всякій другой человкъ мірской, и его страстный порывъ скоро таетъ. Таетъ порывъ и оттого, что въ странств отъ души отлегаетъ та тяра, которая выгнала изъ міра, и такъ какъ ощущеніе тяги было несознательно, то полученное облегченіе удовлетворяетъ человка и цль его странства начинаетъ тускнть. Онъ то самъ думаетъ, что страсти побдилъ и оттого ему стало такъ легко, а на самомъ дл чловкъ человкомъ тмъ же остался и съ тми же ‘страстями’, только житейская горечь немного забылась, постерлась въ странствованіяхъ. И оттого таетъ порывъ, что люди на подвижника смотрятъ, а не безлюдная пустыня, гд человкъ постоянно остается съ неизмннымъ сознаніемъ своего ничтожества, гд не можетъ развиться самообожанія и самовосхваленія, потому что нтъ людей для лицемрнаго сравненія ихъ съ своей особой. На міру люди преклоняются предъ подвигомъ и это преклоненіе мало-по-малу нечувствительно заставляетъ ‘возмнить о себ’. Предъ человкомъ преклоняются, а онъ наивно думаетъ, что это такъ и надо, что это заслужено. Сознаніе своей высоты сравнительно съ другими развиваетъ властное чувство по отношенію къ этимъ другимъ. Освобожденная личность неизмнно стремится подчинить себ другихъ, если только не сдерживается широко развитымъ сознаніемъ. Въ то же время, развитіе этого властнаго чувства сопровождается ослабленіемъ воли въ регулированіи своихъ собственныхъ поступковъ. Человкъ такъ высоко сталъ надъ окружающими, что, кажется, достигъ возможнаго совершенства: дальше идти не куда. Самообожаніе доходить до послднихъ предловъ. Праведникъ, освобожденный отъ грха, можетъ уже и не слдитъ за собой: ‘праведному законъ не лежитъ’. Вс его помыслы и дла чисты, хороши, напередъ оправданы и окуплены предшествовавшимъ подвигомъ. Властное чувство въ отношеніяхъ къ другимъ сопровождается полнымъ послабленіемъ къ себ: вся воля уходитъ, такъ сказать, во вн. Человкъ не замчаетъ, прежде всего, самъ ослабленія воли, потому что оно развивается постепенно, сначала въ ослабленіи смиренія и неустаннаго покаяннаго надзора за собой. Человкъ проповдуетъ смиреніе, а самъ въ себ, благодаря поклоненію окружающихъ, раститъ сатанинскую гордость, проповдуетъ воздержаніе, а самъ становится мало-по-малу распущеннымъ. Въ исторіи нашихъ сектъ можно сплошь и рядомъ наблюдать подобный путь развитія личностей. Вотъ, между прочимъ, характерная картинка изъ быта странниковъ въ 50-хъ годахъ для иллюстраціи сейчасъ высказанныхъ положеній.

Въ 1849 году въ Костромскомъ у. одинъ изъ странниковъ задумалъ въ компаніи съ другимъ, тоже странникомъ, продать, пожертвованную въ пользу согласія, библіотеку. Одинъ изъ членовъ согласія, Иванъ Жаровскій, воспротивился этой продаж. Защищая книги, онъ больно поколотилъ Александра, странника, стоявшаго за продажу, и убилъ Василія. Это происшествіе произвело немалый переполохъ въ согласіи. Надъ виновнымъ назначенъ былъ судъ (согласія) и авторъ письма, которое мы сейчасъ приведемъ, отправился въ качеств слдователя на мсто разузнать какъ было дло. ‘Мы хорошенько не спросили (Ивана Жаровскаго), а онъ самъ ясно ничего не сказывалъ и мы по его смиренію дали ему чинъ суда. Наконецъ, я къ нему прибылъ и что узналъ, ты отнюдь не повришь, ибо страшна сія повсть весьма. Все Иваново было, и начинаніе, и совтъ, и всякій умыселъ, и къ длу приступъ, и рукъ возложеніе… Дометіанъ, за едино съ нимъ былъ и они разсудили, что надлежитъ единому умрети, да не всхъ онъ (убитый) погубитъ… Сначала (посл убійства) онъ взялъ высокое житье и крпкое покаяніе. И стала братія, какая при немъ была, просить вступить во все распоряженіе надъ нею. Онъ же согласился на сіе и положилъ на братію свой канонъ, и она съ любовью взяла. Но отсел Иванъ началъ полагать, что онъ не грхъ сотворилъ, убивши Василія. ‘Я, глаголетъ, ученика моего въ царство небесное ввелъ.’ И сатана показалъ ему въ виднія ясно, а не во сн, Василья на воздух, и мсто, уготованное ему въ царств небесномъ, показалъ же. И видлъ тамъ Иванъ два сдалища — Васильево и свое. И говорили съ нимъ двое яко ангелы, и велли ему поклониться убіенному, и онъ поклонился. Тако ему виднія многія были. А когда икона стала чудеса у него творить, то возмечталъ онъ о себ зло… Всю весну не далъ никому отъ братіи млека ясти, и толико превознесся, что сказалъ: ‘теперь только въ моемъ монастыр спасутся, а везд погибнутъ’. И всхъ насъ, христіанъ, не за христіанъ почелъ, но за іудеевъ. ‘И книги, сказалъ, сожгу: у меня книги въ сердц. Одно евангеліе оставлю… да и то сожгу, а свое напишу’. А что давно и многократно самъ себя Богомъ и Христомъ называлъ, сіе такъ безстыдно. И спрашивалъ: ‘вруете ли въ меня?’ И правила потопталъ: ‘сіе іудейское все’, говоритъ. И дерзостно сказывалъ: ‘мои заповди соблюдете, воистину спасетеся, а бойтеся прежде меня, потомъ Бога’… И принуждалъ всхъ объявлять ему помыслы каждый день, и кто что скажетъ тайно, все обличитъ при другихъ, а тмъ, которые о помыслахъ блудныхъ говорили, веллъ молиться убитому Василью, глаголя: ‘отъ сего избавитъ.’ И случилось чудо не малое. Василья нашли въ Петровъ день: вымыло — около рки былъ зарытъ, ребята малые увидали, да всмъ по деревн и объявили. Что было хлопотъ и страху! Мужики деревенскіе опять зарыли мертвеца, а Иванъ перенесъ его ночью я гд новую келью ставилъ, тутъ и зарылъ, возопивъ: ‘престолъ на сихъ костяхъ созижду’. (Труды Яросл. Статист. Ком., вып. 1, стр. 191—193).

Вы скажете, что этотъ Жаровскій нервно-больной, сумасшедшій? Но мы отвтимъ, что это неизбжный результатъ извстныхъ условій, извстной степени развитія, извстнаго міросозерцанія. Мы пересчитаемъ вамъ цлую массу другихъ примровъ точно такого же самообожанія. Илья Ковылинъ говорилъ: ‘если ангелъ съ неба придетъ и скажетъ, что слова мои неврны,— мн врьте, а не ему’. Капустинъ установилъ цлый обрядъ съ поклоненіями ему, какъ Христу (Гакстгаузенъ, по рус. изд., т. 1, стр. 273). До такого-же самообожанія дошелъ и ‘задурилъ’, по выраженію самихъ духоборцевъ, Побирохинъ на Кавказ.

Въ томъ-то и дло, что подобные факты не единичны, въ исторіи каждой секты ихъ можно отмчать десятками и это обстоятельство заставляетъ отнестись къ нимъ не такъ ‘просто’, какъ къ сумасшедшимъ и исключеніямъ… Сами сектанты осуждаютъ такія выходки, смются надъ ними, изъ-за того въ согласіяхъ расколы бываютъ. Но и въ расколовшихся половинкахъ идетъ тотъ же процессъ развитія и постоянно есть возможность новаго раскола.

Во всякомъ случа, разъ ужь возможны въ согласіи такія явленія, какъ личность Ивана Жаровскаго, мы имемъ полное основаніе думать, что дла согласія начинаютъ идти неладно. И дйствительно: первые принципы секты все больше и больше рушатся, или обходятся съ помощію фикцій, или замняются новыми — не особенно высокаго качества. Двственность, напр., составлявшая прежде одно изъ необходимыхъ условій странничества, теперь оказывается пустымъ звукомъ. Засвидтельствованъ совершенно достоврно прямой, беззастнчивый развратъ. Что за бда? ‘Тло играетъ, да душа непорочна’, — гласитъ странническая поговорка. Семьи нтъ — она отрицается, считается зломъ, брака, въ смысл прочнаго союза не существуетъ,— ничего, кром ‘безпорядочнаго половаго смшенія’, даже теоретизированнаго. Говорятъ: ‘сожитіе съ законной женой не осуждаютъ и съ ней удобне гршить. А незаконное сожительство осуждаютъ и тмъ уменьшается тягость этого грха’. Онъ карается осужденіемъ еще здсь на земл. Съ одного вола не по семц же шкуръ! Иные ршаютъ проще. ‘Въ антихристово время, говорятъ, праведному законъ не лежитъ’, а извстно, что праведники на земл только странники.

Затмъ на ряду съ наставниками врод Ивана Жаровскаго являются чистые проходимцы, беззастнчиво торгующіе своими духовными услугами, какъ нкій Афанасій, сожженный на Поморьи за лихоимство.

Вообще въ сект шло глухое броженіе, общее недовольство, споры и ссоры, уклоненія отъ доктрины. Но все еще держалось на мст, нужда въ передлкахъ. и поправкахъ не сознавалась ясно. Окружающій антихристовъ міръ все еще гналъ въ секту новыхъ прозелитовъ и все же требовалось поддерживать нкоторый декорумъ, по крайности. А, между тмъ, подошла великая реформа и многое круто измнила въ крестьянской жизни. Прежде всего, свободная крестьянская семья какъ-то сама собой вышла на новую дорогу. Мало-по-малу падалъ семейный деспотизмъ, раздлы увеличились страшно: крестьянская личность стала сказываться въ нихъ рзко, на первыхъ порахъ, но во всякомъ случа видно было, что она не замретъ въ однхъ формахъ. Семья, съ уничтоженіемъ крпостнаго права, съ увеличеніемъ числа раздловъ, перестала мало-по-малу казаться зломъ, потому что заявленія личности младшихъ членовъ семьи стали больше уважаться. Все это не замедлило сказаться на сектантств и въ частности на странничеств. Въ немъ началось движеніе и ужь на этотъ разъ вовсе не въ сторону аскетизма. Согласіе, напротивъ, быстро пошло въ сторону примиренія съ дйствительностью.

Въ 1863 г. Никита Семеновъ составилъ статьи для управленія братствомъ. Символическій статейникъ православной церкви, очевидно, отвчаетъ на упреки, обращенные къ странничеству со стороны другихъ согласій по поводу обнаруженныхъ въ согласіи уклоненій отъ доктрины. Въ Статейник Никита Семеновъ защищаетъ, между прочимъ, законность брачнаго сожитія или, правильне, безпорядочныхъ половыхъ связей въ томъ вид, какъ он существовали до тхъ поръ. Онъ доказываетъ также, что крестъ терпнія (странничество) тяжеле и важне креста Христова (?!). Но, главнымъ образомъ, Статейникъ разсчитанъ на увеличеніе власти самого Никиты. Онъ считаетъ себя настоятелемъ всего согласія съ правами епископа: доказываетъ право безъ законнаго рукоположенія управлять церковью, регламентируетъ таинства й, въ виду нападокъ на сребролюбіе странническихъ учителей, устанавливаетъ, какъ должна распредляться пополучаемая ими милостыня. Она длится на 3 части: одна — настоятелю, другая — на братію, третья — въ кружку на непредвиднные расходы.

Статьи Никиты Семенова такъ рзко разошлись съ принятой доктриной согласія, что вызвали въ согласіи цлую бурю, которая продолжалась нсколько лтъ и кончилась тмъ, что странничество разбилось на три фракціи. Одна часть примкнула къ Никит Семенову, принявъ его статьи, его духовное руководство, другая — крпко держится за ученіе Ефима: до сихъ поръ чурается царства сатаны, отличается фанатизмомъ, упорно отбивается отъ всякихъ сдлокъ съ міромъ. Для насъ особенно интересна третья фракція, основанная Косаткинымъ, поддерживавшаяся Михаиломъ Кондратьевымъ, людьми искренними и начитанными (оба они, замтимъ мимоходомъ, обратились къ православію). Мы не знаемъ численнаго соотношенія между этими тремя фракціями, но есть основанія думать, что толкъ Косатккка и Кондратьева, впрочемъ, еще не установившійся окончательно, встрченный сначала насмшками и оранью, все больше и больше овладваетъ симпатіями странниковъ. Толкъ этотъ представляетъ собою полную уступку антихристову міру и, какъ знаменіе времени, очень любопытенъ. Представители его возмутились беззастнчивымъ оправданіемъ Никитою Семеновымъ половой распущенности въ согласіи. Косаткинъ выступилъ противъ Никиты Семенова съ заявленіемъ, что бракъ необходимъ съ благословенія церкви (своего согласія), что даже браки, заключенный въ церкви еретической, правы и святы. Ученіе это особенно понравилось людямъ, уже женатымъ, жившимъ врозь съ своими женами. Для новыхъ браковъ въ самомъ согласіи установленъ особый обрядъ, это—‘началъ’ (семь земныхъ поклоновъ съ исусовой молитвой) и общаніе при свидтеляхъ брачущимися жить вмст неразлучно. Эти уступки естественно повлекли за собою дальнйшія. Разъ принимается человкъ, уже женатый, и бракъ его объявляется правильнымъ, надо признать и необходимость, удерживающую его въ мір. Безбожно, нехорошо уйти въ странство, оставивъ семью безпомощной. Разъ человкъ женится и согласіе признаетъ его бракъ, оно должно предвидть необходимость осдлости современемъ для новой семьи. И дйствительно, толкъ Косаткина принимаетъ, и креститъ стариковъ, не требуя, чтобы они уходили изъ міра и скрывались. Платящихъ подати, стало быть, сидящихъ на мстахъ, не считаютъ совершенно чуждыми спасенія. Признаютъ деньги. Признаніе это вызвало, впрочемъ, протестъ. Странница Любовь основала новую фракцію, которая принимаетъ бракъ, но отрицаетъ деньги. Но это, разумется, разногласіе не существеннное и, можетъ быть, новый толкъ этотъ уже канулъ въ вчность, какъ мертворожденный.

Какъ видитъ читатель, реформы предшествующаго царствованія совсмъ выбили странничество изъ колеи, давъ крестьянству значительно больше прежняго возможностей развитія своей личности, не выходя изъ рамокъ государственнаго строя. Бракъ, семья около своего очага не представляетъ теперь такого ужаса, какъ при крпостномъ прав. Любовь не преслдуется, не игнорируется, а, напротивъ, больше и больше получаетъ значенія въ дл брака, отрицаніе семьи становится все больше и больше неубдительнымъ, нетрогающимъ, скоре даже отталкивающимъ, запросы личности развиваются и черствый аскетизмъ странничества теперь уже не можетъ ихъ удовлетворить. Согласіе признало бракъ, признало съ грхомъ пополамъ осдлость,—оно не остановится на этомъ пути. Въ ученіи Ефима компромиссъ даже для наивнаго ума выставляется явнымъ противорчіемъ. Оно все подлежитъ, такимъ образомъ, отмн или передлк, которая сдлаетъ его неузнаваемымъ. Отъ чувственнаго антихриста едва ли много останется, а ученіе объ антихрист, царствующемъ духовно, до такой степени быстро въ другихъ сектахъ превращается въ пустой звукъ, въ мертвое слово, не дающее ни одного жизненнаго импульса, что разъ странничество перейдетъ къ нему (а оно переходитъ мало-по-малу, только въ Пошехоніи еще держится Ефимова старина), мы получимъ полное право покончить съ странничествомъ, какъ съ согласіемъ, окончившимъ свое теченіе, завершившимъ путешествіе по магическому кругу.

Среди странниковъ-брачниковъ намчается, впрочемъ, новое теченіе мысли, которое, перестраивая доктрину, повидимому, хочетъ совсмъ сдать ученіе объ антихрист въ архивъ. Въ 1875 г. Михаилъ Кондратьевъ, такимъ образомъ, доказывалъ, что у нихъ есть вс таинства. ‘Мы по чину Мелхиседекову вс бываемъ священники отъ св. крещенія, а нужды ради тайну миропомазанія получаемъ также при крещеніи, ибо, по завщанію св. апостоловъ, за неимніемъ мра, довольствуетъ вода и помазаніе ею. Таинства крови и тла пріобщаемся ежедневно, егда ограждаемся крестнымъ знаменіемъ двуперстнаго сложенія, ибо въ двухъ перстахъ изображаемъ Христа во двою естеству, и какъ изобразимъ на себ крестъ оными персты, то и причастимся онаго естества, еже есть тло и кровь Христова. А тайна елеопомазанія совершается у насъ милостынею, понеже въ писаніи милостыня называется елеемъ. О прочихъ же тайнахъ—крещеніи и покаяніи всякій знаетъ, что во время нужды и простецы крестили и на исповдь принимали, также и бракъ многажды сводили безъ священныхъ молитвъ по благословенію родителей или при пяти свидтеляхъ’. Въ этихъ натяжкахъ характерно именно это стремленіе натянуть, этотъ прорывающійся, какъ предчувствіе, впрочемъ, только, духъ раціонализма. Если этотъ пріемъ мышленія укрпится здсь, мы можемъ распроститься съ странничествомъ.

Странничество разлагается. Изъ Корчевы въ 1881 г. писали: ‘Недавно одинъ изъ странниковъ Корчевскаго узда донесъ кому слдуетъ изъ корчевскаго начальства о существованіи въ узд этихъ сектантовъ, съ указаніемъ на имена и мстожительство нкоторыхъ изъ нихъ. Причиной, побудившей странника къ доносу, по его собственному заявленію, служить то обстоятельство, что за послдне время странники стали жить довольно открыто, начали якшаться съ православными, однимъ словомъ, повели себя слабо и отъ этого самаго впали въ большой грхъ, а потому онъ посредствомъ своего доноса хотлъ сдлать то, чтобы они, странники, приняли гоненіе и попрежнему начали бы скрываться’ (Руск. Курьеръ).

Это ужь, разумется, послднее дло — прибгать для возвращенія людей на путь истины къ такимъ ‘героическимъ средствамъ’. Хотя, съ другой стороны, наличность такихъ фанатическихъ борцовъ за statu quo согласія еще способно на нкоторое затянуть его жизнь. Такой ‘упорный’ проповдникъ еще, можетъ быть, и нсколько десятковъ народа въ свою вру обратитъ. Но явленія атавизма уже подлежатъ особому изслдованію, а всякое возрожденіе странничества несомннно только такимъ явленіемъ и можетъ быть.

И. Харламовъ.

‘Русская Мысль’, кн.IV—VI, 1884

СТРАННИКИ.

Читайте также: