Странная судьба, Безобразова Елизавета Дмитриевна, Год: 1874 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 86 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ОТДЫХЪ

Два разсказа для дтей.

Е. ВАСИЛЬЕВСКОЙ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ВЪ ТИПОГРАФІИ В. БЕЗОБРАЗОВА И КОМП.
(Вас. Остр., 8 лин., No 45).
1874

СТРАННАЯ СУДЬБА.

ОГЛАВЛЕНІЕ.

Глава I. Снокосъ въ Сосновк

Глава II. Семейство Карташевыхъ

Глава III. Пріздъ новыхъ господъ

Глава IV. Приключеніе въ лсу

Глава V. Поля поступаетъ въ услуженіе

Глава VI. Первые уроки грамот

Глава VII. Ття Соня и ея горе

Глава VIII. Неожиданное открытіе

Глава IX. Сны сбываются на яву

Глава X. Новыя заботы и планы

Глава XI. Послднія сомннія разъясняются

Глава XII. Эпилогъ

ГЛАВА I.
Снокосъ въ Сосновк.

Былъ жаркій іюльскій день, солнце палило немилосердно, но на горизонт показывались черныя тучи, и сильная духота предвщала приближеніе грозы. Не даромъ называютъ крестьяне это время года страдою: снокосъ еще въ полномъ разгар, а тутъ и рожь уже поспла, и желтые колосья ея сгибаются отъ тяжести, надо приниматься жать, а скоро и сять пора, и дай Богъ силъ убраться со всею этою работою, воспользоваться ясными днями, не дать дождику попортить сна и подмочить сноповъ.

Въ Сосновк, большомъ сел Московской губерніи, кипла работа, мужички косили, бабы и двки греблии возили сно, мальчишки бороновали. Сосновка, хотя и принадлежала помщикамъ, но испоконъ вка была на оброк и барщины не знавала, народъ былъ тамъ трезвый и работящій, всмъ міромъ снималась и обработывалась господская земля, оброки и подати уплачивались безъ задержекъ, вс работы оканчивались раньше чмъ у сосдей, и во всемъ околодк Сосновка слыла богатымъ, хорошимъ селомъ, и мужики его самыми исправными и работящими. Староста былъ человкъ усердный и строгій, спуска никому не давалъ и лнтяевъ не жаловалъ, хотя на него не мало жаловались и ворчали, но-все таки подчинялись ему и слушались.

И такъ, Сосновка находилась въ самыхъ благопріятныхъ условіяхъ, но міру никто не ходилъ, недоимокъ не водилось и хлба по большей части хватало на весь годъ, но тмъ не мене, тяжелую жизнь вели его жители, и особенно трудно приходилось бабамъ въ лтнюю пору. Съ ранняго утра до поздняго вечера работаютъ он въ нол, не разгибая спины, а дома между тмъ остаются малые ребятишки безъ всякаго присмотра и не мало дла ожидаетъ хозяйку но ея возвращеніи въ избу: и корову надо подоить, и хлбъ испечь, и рубашку починить, а у самой и руки и ноги болятъ отъ работы, и сонъ одолваетъ. Удивительно ли, что тутъ легко скажется лишнее слово и изо всякой мелочи поднимется брань?

Былъ самый полдень: только что вернулись мужики и бабы съ работы, и спшили пообдать, чтобы завалиться спать и дать нкоторый отдыхъ усталымъ членамъ. Въ это самое время зловщія тучи стали подвигаться все ближе да ближе, и поднялся втеръ, предвщавшій сильный дождь. Староста едотъ первый замтилъ эту перемну погоды, и какъ ни хотлось ему спать, быстро вскочилъ съ лавки и отправился будить народъ. ‘Эй, ребята!’ кричалъ онъ во всю мочь, поочередно обходя вс избы и стучась въ окна, ‘надоть сно убирать, идите живй, мшкать некогда, сейчасъ дождь пойдетъ.’

едотъ былъ рослый мужикъ, лтъ сорока, съ свтлою, довольно жиденькою бородою, срыми глазами, быстро перебгающими во вс стороны, и большимъ краснымъ носомъ.

‘Да какъ же это, дядюшка?’ жалобно откликнулось нсколько голосовъ, ‘не полежамши што-ли итти? Больно измучились! ‘

‘Ну, вотъ еще захныкали,’ перервалъ ихъ едотъ, ‘гд тамъ валяться вздумали. Дождь што-ль васъ дожидаться будетъ. Подвигайтесь, говорятъ вамъ, да живе!’

Подойдя къ своей собственной изб, онъ нетерпливо застучалъ въ окно. ‘Ужь мн эти бабы,’ ворчалъ онъ про-себя, ‘двадцать разъ имъ скажи, да и то не слушаются. Матрена, Арина, Поля, что вы оглохли што-ль!’ закричалъ онъ, ‘я, кажись, шутокъ не люблю, работать ступайте.’

Въ отвтъ на сердитый зовъ его, показалась изъ избы женщина, которой съ перваго взгляда можно было дать лтъ пятьдесятъ, хотя на самомъ дл ей не стукнуло еще тридцати пяти: такъ трудовая крестьянская жизнь рано старитъ людей, на ней былъ синій, холщевой сарафанъ и темный платокъ на голов, закрывавшій половину лба, въ заспанныхъ глазахъ замтенъ былъ испугъ и неудовольствіе. Это была Матрена, жена едота.

‘Что ты раскричался, право,’ сказала она мужу, ‘самъ знаешь, разв Полю скоро дозовешься, ей бы только на печи лежать.’

‘Ну ладно, ладно,’ возразилъ едотъ, ‘нечего много разговаривать, сейчасъ дождикъ пойдетъ. Гд же двки?’.

‘А вотъ он,’ отвчала Матрена, указывая на двухъ двушекъ, выходящихъ изъ избы съ граблями въ рукахъ. Старшей изъ нихъ было лтъ шестнадцать, и круглое, добродушное лицо ея со свтлыми, не то голубыми, не то срыми глазами, нсколько приплюснутый носъ и толстыя, красныя губы, вмст съ широкими плечами и полнотою представляло обыкновенный типъ великороссійской крестьянки, шла она, переваливаясь съ боку на бокъ и лниво ступая впередъ. Вторая имла видъ еще совсмъ маленькой двочки, хотя ей минуло уже четырнадцать лтъ, она была крайне худощава, вслдствіе чего руки и ноги ея казались несоотвтственно длинны, на вытянутой шейк сидла крошечная головка съ черными, курчавыми волосами, локоны которыхъ безпрерывно выбивались изъ связывавшей ихъ ленточки, каріе глаза, окаймленные густыми и правильно очерченными бровями, прямой тонкій носикъ и маленькій ротикъ, въ соединеніи съ прозрачною блдностью и красивымъ оваломъ личика, придавали всей ея фигур особый видъ, рзко отличавшій ее отъ другихъ крестьянскихъ двочекъ, и всего боле поражало въ ней отсутствіе загара и необыкновенная близна ея маленькихъ, прекрасныхъ ручекъ.

Это были дочери едота, Арина и Поля, та самая Поля, на которую только что жаловалась Матрена.

‘Экая ты негодная двчонка!’ крикнулъ на Полю едотъ, и погрозилъ ей кулакомъ, сберегись у меня, а то я теб ужо задамъ.’

Сопутствуемыя этими словами, бабы быстро направились къ снокосу, а едотъ пошелъ торопить мужиковъ, закладывавшихъ лошадей въ телги. Поля молча слдовала за матерью и сестрою, уныло понуривъ голову. Съ тхъ поръ, какъ она помнила себя, только и слышала она, что брань и попреки и успла привыкнуть къ нимъ. Она сама сознавала, что не можетъ равняться ни силою, ни ловкостью съ другими двочками ея лтъ, и что работа какъ-то не спорится у нея. Жнетъ ли она, сно ли убираетъ, копаетъ ли гряды, или пойдетъ по ягоды, непремнно отъ другихъ отстанетъ, и все выйдетъ у нея не ладно, и какъ она ни старайся — отъ этого больше толку нтъ. Очень уже она слаба, и руки такія маленькія, все имъ тяжело, и все длаютъ он не ловко. За то уже и достается ей, бдненькой, и не мало жесткихъ словъ и побоевъ сыплются на ея худенькія плечи и бленькія ручки. Въ деревн, посреди тяжелой, неустанной работы, цнится прежде всего физическая сила и ловкость, и слабымъ приходится терпть много горькихъ укоровъ и насмшекъ.

‘Глядь-ка!’ крикнула Арина другимъ двкамъ, ‘какъ наша Поля-то работаетъ, за двухъ должно быть, любо, смотрть, безъ нея бы пропали.’

‘Встимо пропали,’ съ громкимъ смхомъ отвчали другія, е вишь какую работницу вамъ Богъ послалъ, молебенъ безпремнно надоть за нее отслужить, Господа поблагодарить! ‘

‘А руки-то какія у нея,’ подхватила третья, ‘словно, у барышни,’ продолжали он, приставая къ Пол и хватая ее за руки.

Поля наконецъ не вытерпла. ‘Оставьте меня,’ сказала она задыхающимся голосомъ. ‘Я чтоль виновата, что руки у меня малы да блы, чай Господь ихъ такъ создалъ.’

Двушки опять засмялись. ‘Господь должно быть ошибся, хотлъ и взаправду барышню сдлать, а не мужичку,’ сказала одна изъ нихъ.

‘Двки, да она кром шутокъ думаетъ, что барышня,’ сказала Арина, ‘она, знаете, такой сонъ видла, что будто въ барскихъ хоромахъ жила, вотъ она и помышляетъ, что этотъ самый сонъ на яву сбудется. Гд же тутъ работать, какъ намъ гршнымъ, работа на умъ и нейдетъ.’

‘Совсмъ это неправда,’ возразила съ досадою Поля, ‘что я не хочу работать, я бы отъ души рада, да не умю и устаю больно. А сонъ я вправду такой видла, чмъ же тутъ потшаться? Мало ли какіе сны бываютъ.’

‘Сонъ-то сномъ,’ сказала Мара, одна изъ крестьянскихъ двушекъ, ‘присниться всякое можетъ, а наяву должна ты денно и нощно за дядю едота Бога молить, что онъ теб такое благодяніе оказалъ, а не то что лниться’.

Поля замолчала и принялась грести. Она знала по опыту, что ей не переубдить ихъ, не уврить, что она не лнится и дурно работаетъ не отъ недостатка доброй воли. Она не разъ пыталась объяснить имъ, что чувствуетъ и какъ старается, но встрчая въ отвтъ одно недовріе и насмшки, перестала говорить и выучилась молча сносить свое горе и только втихомолку плакать о своей злополучной судьб. Поля была не родная дочь едота, а пріемышъ, и этому обстоятельству приписывала она горькую жизнь свою. Безъ сомннія, Арина была много сильне и ловче ея, и гораздо полезне родителямъ, но тмъ не мене, Поля думала, что будь она имъ родная дочь, они пожалли бы о ней и были бы снисходительне. Теперь же дло понятное, сколько лтъ хлбомъ кормили въ надежд добыть хорошую работницу, и видя надежды свои обманутыми, но невол досадовали.

Часто, съ тхъ поръ, какъ выучилась она думать и размышлять, задумывалась бдная Поля надъ своею будущностью, и грустно становилось ей отъ этихъ думъ, она знала, что если теперь ей трудно, то со временемъ будетъ еще трудне, всегда держать ее при себ едотъ не захочетъ, будетъ стараться выдать се замужъ, а какъ справится она тогда съ новыми обязанностями, гд возьметъ она силъ, чтобы поспть везд и въ дом, и въ пол, и чего не натерпится она тогда отъ новой семьи, гд къ ней будутъ еще строже? И почему, думалось ей, родилась она такою слабою и никуда негодною, да попала въ деревню, гд работа такъ трудна? Она никогда не вызжала изъ Сосновки и не видала другихъ людей, кром крестьянъ, но была у нихъ одна двушка, которая жила на фабрик близь Москвы и, прізжая отъ времени до времени посщать родныхъ, разсказывала много чудеснаго о тамошнемъ жить-быть, о томъ какъ живутъ господа, сколько у нихъ прислуги, и какъ хорошо этой послдней. Поля съ жадностью слушала эти разсказы и мечтала о томъ, какъ бы ей найти себ такое мсто у господъ, чтобы избавиться отъ сельскихъ работъ, но заикнуться объ этомъ не смла и таила свои мечты въ глубин души. Рядомъ съ ними, приходили ей въ голову и иныя мысли, она съ каждымъ днемъ чувствовала себя хуже, грудь сильно ломило и не рдко, по вечерамъ, бросало ее то въ ознобъ, то въ жаръ. Она стала думать, что скоро умретъ, и мысль эта скоре радовала, чмъ огорчала ее. ‘Обо мн никто не пожалетъ,’ говорила она сама себ, ‘и ма тамъ покойне будетъ, никому я не мила, никто меня не любитъ, пускай помру, по крайней мр хлба сть не стану и попрековъ не услышу.’ И склонитъ бдная двочка свою хорошенькую, курчавую головку на бленькую ручку, и потекутъ по этой ручк струи горькихъ слезъ. Никто не видитъ и не замчаетъ ихъ, никто не приласкаетъ и не приголубитъ ее.

Да не подумаютъ однако мои читатели, что едотъ и Матрена были злые или дурные люди, скоре напротивъ. Мы уже знаемъ, что Поля была имъ чужая, и они выказали доброту, призрвъ и вскормивъ ее, они всегда были готовы подать нищему и помочь несчастнымъ, но они были грубы и необразованы, они не понимали нравственнаго состоянія Поли и не умли пощадить ея чувствъ. Сами были они люди здоровые и крпкіе, почти никогда не бывали больны, и не могли себ представить, что испытываетъ существо слабое, болзненное, и какъ ему трудно дается все, что имъ кажется такъ просто и легко. Немногіе люди умютъ врно судить о томъ, чего сами испытали, а потому не удивительно, что едотъ и Матрена жестоко обращались съ бдной двочкой и были убждены въ ея лни и нерадивости. Къ тому же ихъ собственная жизнь была далеко не красна, каждый кусокъ хлба доставался тяжелымъ трудомъ, и они не могли не разсчитывать во что имъ обходилось содержаніе лишняго человка, и не сердиться, видя, какъ мало вознаграждаетъ ихъ издержки Полина работа.

Но не одни домашніе попреки приходилось выносить Пол, еще гораздо больше огорчалась она насмшками, которыми ее осыпали на деревн. Разговоры въ род того, который мы слышали на снокос, повторялись безпрерывно. Русскій народъ любитъ посмяться и потшиться надъ кмъ нибудь, и почти въ каждой деревн можно найти несчастнаго человка, который преимущественно служитъ для такихъ потхъ. Въ Сосновк незавидная роль эта выпала на долю Поли и не мало оставалось ей выслушивать разныхъ шутокъ на свой счетъ. Мы уже говорили, что она рзко отличалась отъ другихъ двушекъ и своею наружностью и своею неспособностью къ сельскимъ работамъ, а люди всего охотне смются надъ тмъ, что они видятъ рдко и къ чему не привыкли. Если Поля была неисправна въ пол, то въ замнъ этого, ей легко давалась всякая тонкая работа, и она самоучкою выучилась шить, длать бантики изъ какихъ нибудь попадавшихся ей обрзковъ и убирать голову, еще умла она разсказывать сказки, и зимою, когда бабы усядутся за прялки, не рдко заставятъ ее говорить, и дивятся, откуда наберетъ она столько рдкихъ приключеній, столько неслыханныхъ чудесъ. Станутъ бывало ее спрашивать: ‘да кто теб это говорилъ, гд слышала?’ а она покачаетъ головой и отвчаетъ: ‘право не знаю, чай во сн видла, никто не говорилъ.’ И дивятся бабы, что она за чудная такая уродилась, а парни и двки только смются, какъ бы ее поддразнить.

Всего больше доставалось ей лтомъ, но праздникамъ: соберется молодежь вечеркомъ на улиц, примется хороводы водить, а потомъ усядутся вс на заваленк и пойдетъ у нихъ говоръ да смхъ, и о чемъ не заговорятъ, все подъ конецъ на Полю сведутъ.

‘Вотъ Арина у насъ невста,’ скажетъ одна изъ двушекъ, ‘и какая изъ себя красивая и работящая.’

‘А все же Пол не чета,’ подхватитъ другая, смясь, ‘такихъ бантиковъ не состряпаетъ. Ты какъ думаешь, Поля, за тебя много свататься будутъ?’ начнутъ ее дразнить.

‘Какъ не свататься за такой работницей?’ вмшается въ разговоръ другая: ‘вмсто щей она бантикъ преподнесетъ, а вмсто сна — цвточекъ въ косу заплететъ. Много за твоимъ домомъ хлба будетъ.’ — ‘Ты насъ, Поля, безпремнно въ гости позови, мы за твое угощенье много благодарны останемся.’

На вс эти рчи Поля сначала отшучивается, а потомъ зальется горькими слезами и уйдетъ себ въ избу, чмъ обыкновенно оканчивались ея праздники.

Не то что молодежь, и сами мужики не рдко жалли о едот. Сойдется ихъ нсколько вмст и начнутъ разсуждать, сильно размахивая руками. ‘Экая двчонка ему попалась.’ скажетъ одинъ изъ нихъ, ‘и на что онъ взялъ ее?’

‘Такъ ужъ видно Богу угодно,’ глубокомысленно отвтитъ другой, ‘взялъ онъ ее махонькою, кто же могъ знать, какая выйдетъ.’

‘И то правда, и самая находка, какая мудреная была, пошелъ онъ въ лсъ за дровами, а тамъ двочку нашелъ.’

‘Оно такъ и есть, что странно,’ заключилъ старикъ Семенъ, котораго вс почитали въ сел за преклонные лта и большой умъ, ‘видно такъ Богу было угодно. едотъ доброе дло сдлалъ, и по всему кажется, что это двка не жилица на бломъ свт, въ могилу смотритъ.’

‘Ну и Господь съ нею,’ поршили, мужички и принялись толковать о посв, да о другихъ длахъ.

Такъ шелъ день за днемъ, но предсказаніе Семена и предчувствіе Поли не сбывалось, ей не только не длалось хуже, по боль въ груди стала появляться рже, а иногда на блдныхъ щечкахъ ея заигрывалъ легкій румянецъ. Но мысли ея не становились веселе, и забота о будущемъ все тяжеле ложилась на молодую душу. Съ тхъ поръ, какъ она услышала о находк ее въ лсу, все чаще преслдовало ее желаніе узнать, въ самомъ ли дл она сирота, и какимъ образомъ очутилась она въ лсу. Всего вроятне было то, что она потеряла родителей, и родственники, не желая принять ее къ себ, придумали это средство, чтобы избавиться отъ нея. Такъ думалъ едотъ и другіе крестьяне, въ такомъ случа, зачмъ ей желать узнать этихъ злыхъ, жестокихъ людей? Поля безпрестанно говорила себ это, и все- таки желала, страстно желала, открыть, кто она такая. Ея будущность страшила ее: но человкъ никогда не знаетъ, что готовитъ ему завтрашній день, и счастіе является часто столь-же неожиданно, какъ и горе.

ГЛАВА II.
Семейство Карташевыхъ.

Въ одномъ изъ большихъ каменныхъ домовъ, возвышающихся на одной изъ людныхъ улицъ Петербурга, жило уже много лтъ семейство Карташевыхъ, оно состояло изъ мужа, жены и двухъ дтей, двочки 12-ти лтъ и мальчика 10-ти, которыя оба родились въ этомъ самомъ дом и не знали другой квартиры. На лто они обыкновенно перезжали на дачу, въ Царское Село или Павловскъ, зимою же безвыздно жили въ Петербург, гд Павелъ Ивановичъ, такъ звали господина Карташева — былъ на служб.

Прошло около года посл описаннаго снокоса въ Сосновк, и дло приближалось къ весн, дни замтно прибывали, солнышко начинало согрвать землю, и въ воздух было что-то оживляющее и напоминающее лто. Катя Карташева была въ особенно веселомъ расположеніи духа: съ помощью брата Саши, устроила она чрезвычайно замысловатый экипажъ изъ стульевъ, накрыла часть его черною шалью, что должно было изображать карету, и сама взгромоздилась на высокій столъ, представлявшій козлы, съ котораго усердно хлопала возжами и помахивала кнутомъ на другіе стулья, игравшіе роль ретивой тройки. Она нарядилась въ кафтанъ брата, надла на голову его ямщицкую шляпу, и воображала себя настоящимъ ямщикомъ. Въ карет сидли куклы, а Саша былъ лакеемъ, и спросивъ у господъ, куда имъ угодно хать, быстро вскакивалъ на козлы подл Кати, при чемъ не совсмъ твердо стоявшій столъ пошатывался и кучеръ вмст съ лакеемъ едва удерживались на своемъ высокомъ посту. ‘Пошолъ въ Павловскъ!’ кричалъ Саша, и Катя принималась усердно хлопать возжами, ободряя своихъ лошадокъ возгласами въ род: ой вы, голубчики, ну, съ Богомъ!’ и г. д.

За маленькимъ рабочимъ столикомъ у окна сидла гувернантка ихъ, Каролина Карловна, съ чулкомъ въ рукахъ, и безпрерывно вздыхала. Каролина Карловна была нмка, недавно пріхавшая въ Россію, и никакъ не могла примириться съ шумливостью Кати и ея странными вкусами.

— ‘Катрине,’ сказала она ей наконецъ по-нмецки ‘когда вы перестанете? право стыдно такъ играть двочк.’

— ‘Я не понимаю, что вы говорите, Каролина Карловна, ихъ ферште нихтъ,’ отвчала Катя, пользовавшаяся тмъ, что мало знала по-нмецки, хотя на этотъ разъ отлично понимала, въ чемъ дло.

— ‘Не карошо нарышна кушерь пить,’ сказала тогда Каролина Карловна, съ трудомъ пріискивая русскія слова и немилосердно ихъ коверкая.

‘Отчего не хорошо?’ возразила Катя, ‘я нахожу, что очень хорошо, гораздо лучше, чмъ съ деревяшками возиться.’

‘Васъ истъ дасъ, теревягшш?’ спросила Каролина Карловна.

‘Да ваши любимыя куклы ‘пушенъ‘, объяснила Катя.

Каролина Карловна пришла въ негодованіе. ‘Какъ можно молодой двочк такъ говорить,’ продолжала она по-нмецки, ‘какъ пріятно играть съ куклой, одвать, раздвать ее, шить ей наряды, не понимаю, какъ вамъ это не нравится.’

‘Да я и сама не люблю наряжаться,’ отвчала Катя, ‘для меня самое лучшее платье — это старое и грязное, его по крайней мр не нужно беречь, какое же мн удовольствіе еще и куколъ наряжать? Вдь это, правда, скучно, Саша?’ спросила она брата.

‘Конечно скучно,’ сказалъ Саша.

Каролина Карловна опять разсердилась: ‘Какъ можно спрашивать мальчика о куклахъ? Мальчикъ не долженъ любить ихъ, ему это не идетъ, а двочк стыдно предпочитать лошадей.’

‘Такъ зачмъ я не мальчикъ!’ воскликнула тогда Катя, ‘мальчикамъ все можно веселое, а двочкамъ все скучное. Какой ты счастливый, Саша! Каролина Карловна совсмъ не пристаетъ къ теб, ни зачмъ ты играешь въ лошади, ни зачмъ не хочешь вязать чулка.’

‘За то Саша будетъ старше, станетъ ходить въ школу и много учиться.’

‘Ну что же, и я буду ходить въ гимназію, года черезъ два, мн сегодня мама сказала!’ съ торжествомъ воскликнула Катя. ‘А все-таки лучше быть мальчикомъ,’ прибавила она, подумавъ, ‘или, если это нельзя, то знаешь, Саша, чего бы я хотла?’

‘Чего?’ спросилъ Саша.

‘Я хотла бы быть крестьянскою двочкою, вотъ должно быть весело! Съ тхъ поръ, какъ я побывала въ деревн у тти Сони, я часто объ этомъ думаю, имъ ничего не запрещаютъ, уйдутъ он въ лсъ на цлый день за ягодами или грибами, или подутъ верхомъ на лошадк, на настоящей живой лошадк, не то что на этихъ стульяхъ,’ сказала она вдругъ, презрительно обращаясь къ своей любимой тройк, ‘вотъ эта жизнь, такъ жизнь.’

‘А тетя Соня говорила намъ, что имъ очень трудно цлый день работать въ нол,’ возразилъ Саша, ‘разв ты не помнишь этого?’

‘Помню, но право не врю, чтобы это было трудно, я разъ пошла съ тетей на снокосъ, и сама гребла съ бабами сно. Это такъ было легко и весело, мы длали изъ сна маленькія кучки, а потомъ я садилась на нихъ и скатывалась внизъ, я и рожь пробовала жать, но ття отняла у меня серпъ, говоря, что я поржусь, а то бы я скоро научилась. Увряю тебя, что все это гораздо легче и пріятне, чмъ сидть подл Каролины Карловны, подрубливать платокъ, или учить наизусть нмецкій глаголы. Право, зачмъ не родилась я крестьянскою двочкою! ‘

‘А что, Катя,’ спросилъ посл нкотораго времени Саша, ‘скоро ли мы подемъ на дачу?’

‘Не знаю, отвчала Катя, ‘кажется капа совсмъ не нанималъ еще дачи, я слышала, какъ онъ сегодня утромъ говорилъ мам, что выгодне было бы купить деревню, да и жить тамъ это лто.’

‘Вотъ было бы отлично!’ воскликнулъ Саша ‘тото бы наигрались мы съ тобою въ лошади, а можетъ быть папа позволилъ бы мн поздить на настоящей лошадк.! ‘

‘И мн тоже,’ прервала его Катя, ‘неужели ты думаешь, что ты подешь верхомъ, а я останусь дома. Вотъ было бы хорошо!’

‘Но, Катрине, вы двочка,’ вступилась въ разговоръ Каролина Карловна, ‘и потому вамъ нельзя на лошади здить, а Саш можно.’

‘Опять, я двочка!’ вскричала съ досадою Катя, ‘не хочу больше этого слышать, это просто обидно, это просто…..’ И Катя затопала ногами и готова была плакать.

Въ ту минуту вошла въ комнату Александра Петровна, мать ея. ‘Что такое случилось? О чемъ ты плачешь, Катя? ‘

‘Катрине всегда капризничаетъ,’ отвчала взволнованнымъ голосомъ Каролина Карловна, ‘ничего ей нельзя сказать.’

‘Конечно, мама, я только и слышу отъ Каролины Карловны, что я двочка.’

‘Такъ что-же тутъ обиднаго, другъ мой, ‘разв это не правда?’

‘Правда, мама, но обидно, когда говорятъ, что я не могу здить верхомъ, а Саша можетъ, не смотря на то, что я гораздо старше и умне его.’

‘Ну положимъ, что въ послднемъ еще можно усомниться, слыша твои рчи,’ сказала, улыбаясь, Александра Петровна, ‘но я все-таки не понимаю, изъ чего возникъ этотъ споръ. Кто предлагалъ Саш хать верхомъ?’

‘Никто, мама,’ сказалъ въ свою очередь Саша, ‘только мы разсуждали, какъ было-бы хорошо, вмсто того, чтобы жить на дач, купить деревню, и тогда я сказалъ, что хотлъ-бы здить верхомъ, а Катя вспылила,— вотъ и все.’

‘Вотъ уже въ самомъ дл было изъ чего сердиться!’ сказала Александра Петровна, ‘деревни еще не куплено, неизвстно, будемъ ли мы гамъ жить, а ты уже плачешь о томъ, что не подешь верхомъ!’

‘Да, мама, это правда, было глупо,’ созналась Катя, ‘но когда я о чемъ нибудь говорю, то такъ живо все себ представляю, что часто смшиваю то, что есть, съ тмъ, что можетъ быть, и спорю, когда говорятъ, что этого нельзя будетъ сдлать. Но скажи мн теперь, въ самомъ дл-ли папа думаетъ купить имніе, это меня очень интересуетъ.’

‘Да, мы серьозно объ этомъ думаемъ, и даже въ эту минуту папа занятъ этимъ дломъ и вроятно скоро ршитъ его.’

Дти оба захлопали въ ладоши и запрыгали по комнат, восклицая: ‘ахъ, какъ хорошо! ахъ, какъ отлично! ‘

Угомонившись немного, Катя снова принялась за распросы. ‘Какое это имніе, мама, въ какой оно губерніи? ‘

‘Въ Московской, верстъ сорокъ отъ желзной дороги,

‘Прекрасно,’ сказали Катя и Саша разомъ, ‘значитъ, мы подемъ на лошадяхъ, это гораздо веселе, чмъ сидть въ вагон все время.’

‘Но я съ этимъ не согласна,’ возразила Александра Петровна, ‘и нахожу, что было бы гораздо удобне, если-бы оно лежало на желзной дорог, но такъ какъ вс другія условія очень выгодны, то за этимъ останавливаться нельзя.’

‘А какъ оно называется?’ спросилъ Саша.

‘Сосновкою. Хорошо, что тамъ есть рка и въ окрестностяхъ большой лсъ, вроятно съ ягодами и грибами, за которыми мы будемъ ходить.’

Восторгъ дтей все возрасталъ отъ этихъ подробностей. ‘Я непремнно устрою себ садикъ,’ говорила Катя, ‘и цыплятъ, и собачекъ, и кошекъ, и ‘

‘Ну, цыплята твои испортятъ цвты, а кошки съдятъ цыплятъ,’ перервалъ ея новое увлеченіе всегда хладнокровный Саша.

Катя опять разсердилась. ‘Ты всегда дразнишь меня, Саша, и говоришь глупости, я буду смотрть за ними и не позволю имъ портить цвты, а кошекъ не пущу къ цыплятамъ.’

‘А пока ты будешь учиться,’ продолжалъ Саша, ‘кто будетъ смотрть за ними?’

‘Ахъ, какой ты скучный, Саша! Ну какъ нибудь да сдлаю, впрочемъ, я думаю, что въ деревн совсмъ не буду учиться, не правда ли, мама?’

‘Почему же такъ, Катя?’

‘Потому что мн хочется тамъ научиться работать, какъ работаютъ крестьянскія двочки, впрочемъ, мама, я согласна учиться, только не по-нмецки, и не шить.’

Каролина Кярловна сильно обидилась. ‘Я снаю,’ сказала она по-русски, ‘что въ терефна Катрине пудетъ еще польше мальшикъ, а это не карошо, не каропіо.’

‘Не стыдно теб, Катя, говорить такія вещи!’ строго сказала ей мать, ‘Каролина Карловна трудится, даетъ теб уроки, а ты вдругъ объявляешь, что не хочешь съ нею учиться.’

Катя покраснла. ‘Если бы ты знала, мама, вполголоса сказала она, ‘какъ скучно учиться по-нмецки, ты бы извинила меня. Эти глаголы одни чего стоятъ! а фразы — длинныя, длинныя, ломаешь себ голову надъ каждой, да и то ничего не поймешь. И къ чему, право, намъ, русскимъ, учиться по-нмецки?’

‘Когда ты будешь старше, Катя, то поймешь это и будешь радоваться, знанію лишняго языка и возможности читать много хорошихъ книгъ, которыя или совсмъ не переведены, или дурно переведены на нашъ.’

Оборотъ, который принялъ разговоръ, былъ не по вкусу Кат, и потому она постаралась перемнить его. ‘А верхомъ мн можно будетъ здить, мама?’

‘Не знаю, мой другъ, это зависитъ отъ того, найдется ли смирная лошадь, которая бы годилась для тебя, да къ тому же, врядъ ли мы купимъ на первый годъ дамское сдло, и безъ того много будетъ издержекъ.’

‘А какъ же крестьянскія двочки здятъ, мама, разв у нихъ есть сдла?’

‘Мало ли что длаютъ крестьянскія двочки,’ отвчала смясь Александра Петровна, ‘за то какъ он работаютъ! ‘

‘Я этого совсмъ не нахожу,’ сказала Катя, ‘все говорятъ о томъ, какъ имъ трудно, а я попробовала тогда у тти Сони грести сно и убдилась, что это очень легко и веселе, чмъ заучивать наизусть разныя географическія названія или длать переводы. А за ягодами какъ пріятно ходить, а бороновать, а картофель рыть, не говоря уже о томъ, что никто за ними не смотритъ, не ворчитъ и поминутно не запрещаетъ то того, то другаго.’ И говоря это, Катя бросала свирпые взгляды на Каролину Карловну, которая только пожимала плечами и быстре выдергивала одну спицу за другою.

‘Да полно теб, Катя,’ старалась остановить ее мать, ‘ты право сама не знаешь, о чемъ ты говоришь. Вотъ когда ты подольше поживешь въ деревн и по, ближе увидишь, какъ живутъ мужики, то, поврь мн, иначе заговоришь и перестанешь имъ завидовать.’

‘Нтъ, мама, никогда не перестану.’

‘Ну, а не перестанешь, такъ, пожалуй, оставайся жить въ деревн, когда мы на зиму вернемся въ Петербургъ, я помщу тебя въ крестьянскую семью, и ты будешь всю зиму веселиться, будешь жить въ изб и босикомъ бгать, и въ лсъ ходить, и верхомъ здить!!’

Тутъ раздался звонокъ. ‘Это врно пана!’ закричали дти, и кинулись въ переднюю.

Они отгадали, и съ первой минуты закидали Павла Ивановича вопросами. ‘Дло улажено,’ сказалъ онъ въ отвтъ, ‘и завтра будемъ совершать купчую крпость.’

‘А посл завтра подемъ! Неправда ли, папочка?’ воскликнулъ Саша.

‘Больно ты прытокъ,’ отвчалъ Павелъ Ивановичъ съ улыбкою. ‘Не то, что посл завтра, а еще мсяца полтора придется подождать.’

‘Ахъ, какъ долго! папа, отчего это?’

‘Потому что прежніе помщики уже лтъ двадцать тамъ не жили, вс строенія пришли въ упадокъ, и домъ нужно поправлять. Я уже послалъ за архитекторомъ и буду просить его немедленно туда отправиться и какъ можно скоре приняться за дло.’

‘Теперь еще половина апрля,’ оказала Александра Петровна, ‘и если къ началу іюня все будетъ готово, то еще не поздно.’

Хотя дти далеко не были съ этимъ согласны и имъ казалось очень скучнымъ ждать боле шести недль своего счастія, но длать было нечего, и пришлось покориться неизбжному. Къ тому же, Павелъ Ивановичъ не очень позволялъ имъ разсуждать въ его присутствіи, и они скоро ушли изъ кабинета отца, гд происходилъ этотъ разговоръ, и услись на низенькихъ стульчикахъ въ дтской, чтобы на свобод обсудить разные планы на будущее. Желаніе играть въ ямщики, на импровизированныхъ козлахъ, совсмъ прошло, и господа сидли покинутые всми въ своей темной карет, въ то время, какъ одежда кучера и лакея валялась на полу.

‘Если вы больше не играете, Катрине, то уберите ваши вещи,’ сказала Каролина Карловна.

‘Ахъ, оставьте насъ, пожалуйста!’ недовольнымъ голосомъ отвчала Катя, ‘потомъ уберемъ, намъ теперь некогда.’

‘Некогда!’ съ негодованіемъ воскликнула Каролина Карловна, ‘некогда! когда вы ничего не длаете. Сейчасъ убирайте!’

‘Пойдемъ, Катя,’ сказалъ Саша, который, хотя и былъ моложе сестры, но всегда показывалъ больше послушанія.

‘Не хочу!’ отозвалась Катя, ‘она мн надола, эта нмка, не буду ее слушаться.’

‘Карошо, карошо, а я маменьк шаловаться пуду.’

‘Идите, жалуйтесь, мн все равно.’

‘Теб все равно, Катя? ‘спросила Александра Петровна, показываясь въ дверяхъ.

Катя очень смутилась. ‘Это я такъ, мама, сказала, мн совсмъ не все равно, но….’

‘Но ты не слушаешься Каролины Карловны но своему обыкновенію, я это знаю. Поэтому, мы сейчасъ отправимся съ Сашей въ гости къ тет Сон, а ты останешься дома.’

Катя заплакала и стала упрашивать мать взять ее съ собою, но Александра Петровна осталась непреклонна и ушла съ Сашей.

Софья Ивановна Ворошина, къ которой отправились они, была сестра Павла Ивановича и любимая тетка дтей. Оставшись вдовою уже много лтъ тому назадъ, и потерявъ свою единственную дочь малюткою, она жила совсмъ одна и никого такъ не любила, какъ своихъ племянниковъ. При ней и Катя становилась смирне и даже лучше обращалась со своею гувернанткою, а Саша не зналъ, что выдумать для своей милой тетки. Сообщить ей о покупк Сосновки было большою радостью, и Катя долго не могла утшиться, что лишилась ее по своей собственной вин.

‘И ты подешь съ нами?’ спросила Софью Ивановну Александра Петровна, сообщивъ ей вс подробности покупки и предположеній на лто.’

‘Не думаю,’ отвчала Софья Ивановна, ‘мн пишетъ управляющій, что мн необходимо побывать у себя въ деревн, но, во всякомъ случа, я навщу васъ попозже, въ конц лта.’

‘И ты ршаешься хать въ свое Пересвтово?’ спросила ее сестра, ‘разв ты не боишься за себя?’

‘Пора покончить съ этими мечтами,’ сказала Софья Ивановна, ‘я слишкомъ много давала воли своимъ чувствамъ, и теперь сожалю объ этомъ. Надо серьозно заняться длами, и забыть обо всемъ прочемъ, твоимъ же дтямъ достанется это имніе.’

И такъ, все было ршено.

ГЛАВА III.
Пріздъ новыхъ господъ.

Слухъ, что Сосновка куплена новыми помщиками, намревающимися поселиться въ ней, сильно взволновалъ все тамошнее населеніе. Барская усадьба такъ давно пришла въ упадокъ, что никто изъ молодаго поколнія и не помнилъ ее въ иномъ вид, домъ покачнулся на сторону, садъ и огородъ заросли густою травой и служили пастбищемъ для телятъ и лошадей, и вс службы обратились въ какія-то развалины. ‘Какъ же тутъ жить господамъ?’ разсуждали крестьяне, и еще боле заботила ихъ мысль, какое вліяніе эта перемна будетъ имть на ихъ дла. Заведетъ ли новый помщикъ запашку, и будетъ-ли ихъ нанимать, или привезетъ чужихъ работниковъ, и многое другое обсуждали они между собою, и ршивъ, что во всякомъ случа извлекутъ изъ этого новаго сосдства какую либо для себя выгоду, остались довольны.

Событія не замедлили подтвердить врность ихъ соображеній, съ пріздомъ архитектора, закипла усиленная работа, и крестьяне охотно взялись помогать въ перестройк дома, а бабы и двки — чистить дорожки въ саду и копать гряды въ огород, при чемъ не мало заработали денегъ и пріобрли новыхъ нарядовъ. Архитектора распрашивали о новыхъ господахъ, и сообщаемыя имъ свднія пришлись по вкусу крестьянамъ, которые съ нетерпніемъ стали ждать прізда Карташевыхъ.

Наконецъ все было окончено, и въ одинъ прекрасный іюньскій вечеръ все населеніе Сосновки высыпало пестрою толпою на большую дорогу, чтобы взглянуть на новыхъ помщиковъ, колокольчики и бубенчики бойкихъ троекъ слышались издалека, и во всю прыть неслись Карташовы къ крыльцу обновленнаго барскаго дома. Посреди звона бубепчиковъ и криковъ ямщиковъ, раздавались изъ экипажей радостные возгласы дтскихъ голосовъ. Едва тарантасъ усплъ остановиться у крыльца, какъ Катя первая выпрыгнула изъ него и сказала матери: ‘ахъ, мама, какъ здсь хорошо! Можно мн сейчасъ идти гулять?’

‘Какъ, не входя въ домъ?’ спросила, смясь, Александра Петровна. ‘Вотъ что выдумала! Прежде надо умыться, пообдать, а потомъ успемъ и погулять.’ И съ этими словами взяла она Катю за руку, и все семейство вошло въ домъ.

‘Какъ мн хочется здсь все осмотрть,’ говорила Катя, идя за матерью по всмъ комнатамъ, ‘и главное, хочется сходить на деревню и посмотрть, какъ живутъ крестьяне.’

‘А мн нужно будетъ сегодня же переговорить со старостою,’ сказалъ нсколько спустя Павелъ Ивановичъ, оставшись одинъ съ Катей.

‘Я кътеб позову его посл обда, папа,— можно?’ спросила Катя.

‘Пожалуй,’ отвтилъ отецъ, ‘если ты съумешь отыскать его.’

Въ толп, собравшейся посмотрть на пріздъ Карташовыхъ, находилась и Поля, она никогда еще не видала господъ, такъ какъ въ окрестностяхъ Сосновки не было помщиковъ, а въ уздный городъ она не ходила, и любопытство ея было сильно возбуждено этимъ зрлищемъ. Она знала о существованіи этихъ людей, условія жизни которыхъ такъ рзко отличались отъ ея собственной, только по слухамъ и разнымъ фантастическимъ разсказамъ. Но странное дло! ей часто казалось, что она лучше знаетъ ихъ, чмъ даже та двушка, которая жила на фабрик и такъ много разсказывала о нихъ. Ей, какъ во сн, мерещился мягкій коверъ, на которомъ она сидитъ, окруженная игрушками, блая, пухлая рука, играющая ея волосами, теплая кроватка, куда ее укладываютъ, убаюкивая псенкой, и многое другое, но все это было такъ смутно, что она ничего ясно разобрать не могла, и не знала, во сн или на-яву она это видла. Другимъ она всегда говорила, какъ мы это видли на снокос, что это былъ сонъ, но сама иногда мечтала, что ей вспоминается дйствительность. Теперь же Поля вышла на улицу, чтобы самой взглянуть на господъ, и съ минуты появленія тарантасовъ жадно впилась глазами въ сидящихъ въ нихъ людей, и стояла, какъ вкопаная, на одномъ мст, пока они вс не вошли въ домъ, и ямщики не отъхали на задній дворъ, гд принялись распрягать лошадей. Ей хотлось поближе разсмотрть и лица ихъ, и платья, и ни одного слова изъ Катинаго разговора съ матерью не пропустила она.

Дома ожидала ее брань. Матрена сидла за прялкою и сильно напустилась на нее. ‘Гд ты по сю пору шляешься!?’ закричала она. ‘Жать да грести силъ не хватаетъ, такъ по крайности сидла бы да пряла, а то Богъ всть куда пропала.’

‘Я только на господъ поглядла,’ сказала робкимъ голосомъ Поля.

‘Чего теб глядть? Мы и сами выходили, маленько постояли, да шабашъ, а ты ушла — и слдъ простылъ.’

Поля стала прясть, но должно быть наканун простудилась, когда ходила по дождю въ лсъ за грибами, и также была взволнована только-что видннымъ пріздомъ господъ, потому что вдругъ почувствовала себя очень дурно, у нея сильно заболла голова, и стало двоиться въ глазахъ.

‘Не могу, матушка, прясть,’ сказала она наконецъ, напрасно попытавшись осилить себя, ‘больно нехорошо мн, маненько прилягу.’ И легла Поля на лавку, а подъ голову положила кафтанъ едота.

‘У насъ завсегда такъ,’ ворчала Матрена, ‘какъ бгать, на господъ глазть, такъ, небось здорова, а какъ дло длать, то непремнно что нибудь заболитъ. Вотъ послалъ намъ Господь обузу, правду сказать!’

А Поля между тмъ, лежа на жесткой лавк, со старымъ кафтаномъ вмсто подушки подъ головой, думала о маленькой барышн, мелькомъ проскользнувшей передъ ея глазами, въ новомъ, розовенькомъ платьиц и круглой соломенной шляпк, и о томъ, какъ она сказала матери, что въ деревн такъ хорошо. ‘Можетъ быть имъ и хорошо въ ихъ хоромахъ,’ размышляла Поля, ‘тамъ, чай, комнатъ много, и когда, эта барышня захвораетъ, то ее положатъ въ постель, а не на жесткую лавку, и будутъ ласкать, а не бранить, и…’

Въ эту минуту кто-то постучалъ въ окно, и раздался тоненькій голосокъ: ‘здсь живетъ староста едотъ?’

Поля быстро вскочила съ лавки, Матрена отворила окно и, увидвъ передъ собою Катю, отвчала: ‘здсь, барышня, здсь. Что вамъ угодно?’

‘Папа мой сказалъ, чтобы староста вечеромъ посл работъ зашелъ къ нему,’ сказала Катя и, всунувъ голову въ отверстіе окна, ‘?ь любопытствомъ осматривала внутренность избы. ‘Что, можно къ вамъ войти?’ вдругъ прибавила она.

‘Пожалуйте, милая барышня, пожалуйте,’ отвчала Матрена, и сама пошла встрчать двочку, осторожно ведя ее за руку по крытымъ ступенькамъ крыльца.

‘Не держи меня, пожалуйста!’ воскликнула Катя, выдергивая у нея руку, ‘ты думаешь, что я маленькая, а я отлично умю прыгать и лазить, даже непремнно на эту березу влзу,’ прибавила она, указывая на стоящее вблизи дерево.

‘И, полноте, барышня, зачмъ вамъ на березу лазить,’ сказала Матрена, когда он вошли въ избу, ‘оченно я рада вашу милость у себя видть, только жалю, что угостить теперь нечмъ, если вы въ другой разъ пожалуете, медку принесу, а не то лепешечку испеку.’

‘Спасибо,’ отвтила Катя, ‘теперь мн и самой сть не хочется,— мы недавно обдали, да и оставаться долго нельзя, не то мама разсердится, а Каролина Карловна меня будетъ искать.’

‘Это кто же,— нянька ваша?’

‘Нтъ,— гувернантка, нмка, а какая строгая, если бы ты знала!’ И Катя скорчила преуморительную гримасу, показывая, какъ она боится своей Каролины Карловны.

‘Вотъ какъ!’ продолжала Матрена, ‘такъ он, значитъ, и по нашему не понимаютъ?’

‘Немножко понимаетъ, да такъ смшно говоритъ, я просто слышать не могу, расхохочусь,— а она въ уголъ поставитъ.’

‘Ахъ ты бдная моя!’ сказала Матрена со вздохомъ, ‘какъ же ребенку и не потшиться.’

Катя между тмъ съ любопытствомъ осматривала избу и ходила изъ одного конца въ другой. ‘У васъ здсь тсно, но хорошо,’ ршила она вдругъ, ‘мн нравится. Это твоя дочь?’ спросила она, указывая на Полю, которая съ своей стороны не спускала глазъ съ Кати, но не ршалась вступиться въ разговоръ.

‘Да, только она мн не родная. Вонъ эта родная,’ отвтила Матрена, указывая на Арину.

‘А какъ тебя зовутъ?’ обратилась Катя къ Пол.

‘Полей,’ невнятно проговорила послдняя.

‘Отчего ты такая блдная?’ продолжала Катя, подходя ближе къ Пол и взявъ ее за руку, ‘ты, врно, больна. Приди къ мам, она дастъ теб лкарство, только оно невкусное,— предупреждаю тебя, и еще она велитъ теб быть на діэт, а ты врно этого не любишь?’

‘Да я, барышня, не знаю, что это такое.’

Катя залилась громкимъ смхомъ. ‘Ты не знаешь, что такое быть на діэт!’ воскликнула она, ‘ну такъ я скажу теб: это значитъ за обдомъ сть куриный супъ или саго, и всегда оставаться безъ пирожнаго. Что, хорошо?’

‘Я никогда не ла куринаго супу, и какъ вы еще сказали, само, что ли,’ снова возразила Поля.

‘Какая ты смшная, что ничего не знаешь, не само,— саго, это такая крупа….

Въ эту минуту послышался громкій голосъ, зовущій: ‘Катрине, Катрине, аберъ во виндъ зи?‘ и Катя забыла свой разсказъ о саго и воскликнула: ‘ну вотъ, я знала, что она пойдетъ меня искать!’ посл чего высунулась въ окно и такъ же громко крикнула: ‘хиръ!’

По деревн шла быстрыми шагами блокурая особа лтъ тридцати, средняго роста, съ длиннымъ, худощавымъ лицомъ, окаймленнымъ жиденькими локончиками, которые въ эту минуту безпощадно разввалъ втеръ, и до крайности угловатыми движеніями. Она вся разкраснлась отъ скорой ходьбы, и не успла еще подойти къ изб, какъ уже принялась бранить Катю.

‘Барышня на минутку къ намъ зашла,’ старалась оправдать ее Матрена, ‘они здсь ничего худаго не длали, такъ у насъ посидли.’

Но Каролина Карловна не успокоивалась. ‘Это не карошо, не карошо,’ все повторяла она взволнованнымъ голосомъ. ‘Катрине тольшенъ слюшать, не тольшенъ пгать мушикъ, не карошо.’

Катя что-то возразила ей по-нмецки, и обернувшись къ Пол, еще разь повторила ей, чтобы она непремнно пришла къ ея мам за лкарствомъ, и непремнно сегодня вечеромъ, посл чего кивнула головой Матрен и Арин и отправилась домой съ своей Каролиной Карловной, которая крпко держала ее за руку, какъ бы опасаясь новаго бгства съ ея стороны.

Дома Кат стоило большихъ трудовъ объяснить матери, что она не своевольно бгала на деревню, а ходила къ старост съ порученіемъ отъ отца, потому что Каролина Карловна такъ была взволнована, что не давала ей говорить и оправдываться. Наконецъ, когда все объяснилось и успокоилось, Катя разсказала матери о своихъ впечатлніяхъ въ крестьянской изб, и о томъ, какъ она нашла у старосты блдную, больную двочку, которой велла придти за лкарствомъ.

Александра Петровна похвалила Катю за ея заботливость, и общала полчить эту двочку.

На другой день, Поля, дйствительно, пришла за лкарствомъ и еще разъ могла взглянуть на милую барышню, которая наканун такъ понравилась ей, участіе, съ которымъ Александра Петровна распрашивала ее о болзни, удивило и до глубины души тронуло забитую двочку.

‘Какіе добрые эти господа!’ думала она, возвращаясь въ избу и бережно держа въ рукахъ пузырекъ съ микстурой, данный ей барынею, ‘и какъ счастлива эта маленькая барышня! Какъ должно быть ей хорошо!’ Объ одномъ только сожалла Поля, это — что ей не удалось побывать въ самомъ дом, такъ какъ Александра Петровна выходила къ ней на крылечко и тамъ разговаривала съ нею, и она принялась раздумывать, какъ бы ей попасть туда и посмотрть, какія у господъ комнаты. ‘Вотъ понесу назадъ стклянку,’ сообразила она, ‘тогда и увижу.’ Но, на ея несчастіе, и на этотъ разъ попалась ей но дорог Александра Петровна, которая взяла у нея стклянку и, ласково спросивъ о здоровь, тмъ не мене не могла отгадать ея тайнаго желанія, и велла ей идти домой.

ГЛАВА IV.
Приключеніе въ лсу.

Прошло недли дв съ прізда Карташевыхъ, и ихъ присутствіе не имло никакого вліянія на Полину жизнь, побывать въ барскомъ дом ей не удалось, да и Катю встрчала она рдко, а когда встрчала, то всегда въ сопровожденіи Каролины Карловны, которая не любила, чтобы ея воспитанница разговаривала съ крестьянками и всячески старалась этому помшать. Поля разсмотрла вс Катины платья и шляпки, слышала разсказы о кушаньяхъ, которыя готовитъ господамъ ихъ кухарка, но кром этого, мало могла узнать о ихъ внутренней жизни, о многомъ, что такъ интересовало ее.

Со своей стороны, Катя меньше наслаждалась деревенскою жизнью, чмъ она надялась, верхомъ здить ей ршительно не позволили, мать ея была слабаго здоровья, а отецъ слишкомъ занятъ, чтобы много и далеко ходить гулять, прогулки же съ Каролиною Карловною опротивли ей, и она всячески старалась досадить своей гувернантк, которая отплачивала ей тмъ же. Наконецъ, Катя выпросила позволеніе у матери ходить недалеко отъ дома вдвоемъ съ братомъ, и это позволеніе было имъ дано съ тмъ условіемъ, чтобы они никакъ не уходили дальше поля, и особенно не помышляли отправляться одни въ лсъ. Дти охотно дали это общаніе, такъ рады они были на свобод побгать и порзвиться, и всякій день, посл обда, пока ихъ родители вмст съ Каролиною Карловною пили кофе въ саду, они запрягали другъ друга, и поочередно представляя кучера и лошадь, бгали по рощ и по полямъ, которыя были недалеко отъ дома.

Разъ въ воскресенье, во время обычной забавы своей, увидали они идущихъ мальчиковъ, съ кузовочками въ рукахъ. ‘Что вы несете?’ спросила Катя, съ любопытствомъ заглядывая въ кузовочки. ‘Землянику,’ отвчали мальчики, показывая недозрлыя ягоды, лежащія у нихъ.

‘Неужели она уже поспла!’ воскликнула Катя, ‘и смотри, Саша, какая вкусная,’ продолжала она, кладя ягодку въ ротъ. ‘Да гд вы ее нашли?’

‘А вона тамъ, въ лсу,’ сказалъ мальчикъ.

‘Далеко?’ спросила опять Катя.

‘Нтъ, не далече, вона тамъ, за оврагомъ.’

‘Ахъ, если бы намъ набрать такой же!’ сказалъ со вздохомъ Саша, ‘да Каролина Карловна наврное не захочетъ пойти.’

‘И не надо ей говорить объ этомъ’ отвчала Катя, ‘пойдемъ скоре, наберемъ ягодъ и вернемся домой, никто и не замтитъ нашего отсутствія.’

‘Но, Катя, мама не велла намъ уходить далеко.’

‘Такъ мы и не пойдемъ далеко, ты самъ слышалъ, какъ мальчикъ сказалъ, что это очень близко. Впрочемъ, если теб не хочется земляники, и ты предпочитаешь ходить съ Каролиной Карловной по большой дорог, то отправляйся къ ней, а я пойду одна.’

Этотъ послдній доводъ разсялъ вс Сашины сомннія, и взявшись за руку, дти пустились бжать черезъ поле къ оврагу, за которымъ начинался лсъ. Къ крайнему удивленію ихъ, разстояніе оказалось на самомъ дл совсмъ не такъ незначительно, какъ они думали, и они довольно долго бжали, пока очутились у опушки лса. Тутъ ягодъ не оказалось, и Саша предложилъ вернуться домой, но Катя никакъ на это не согласилась.

‘Какъ это можно,’ сказала она, ‘дойти до сихъ поръ и вернуться съ пустыми руками, я уврена, что тутъ должно быть пропасть земляники, стоитъ только сдлать нсколько шаговъ въ лсъ.’

И увидя тропинку, она быстро пошла по ней въ сопровожденіи брата, которому казалось постыднымъ отставать отъ сестры. Лсъ былъ сосновый, перемшанный съ березнякомъ и осиною, едва прошли дти съ четверть версты, какъ тропинка круто оборвалась у довольно обширной вырубки, по пнямъ которой въ большомъ количеств росла малина, костяника, черника, брусника и другія ягоды.

‘Вотъ и земляника!’ съ торжествомъ воскликнула Катя, увидавъ крупную, красную ягоду, блествшую на солнц.

‘А я нашелъ дв!’ закричалъ въ свою очередь Саша,! ‘А вотъ еще и еще!’

Катя не отставала отъ брата, и дти незамтнымъ образомъ переходили отъ одного куста къ другому и все боле отдалялись отъ тропинки, по которой пришли.

Когда они до-сыта нались, Катя предложила собрать букетъ изъ ягодъ для мамы.

‘Не поздно ли будетъ?’ спросилъ Саша, ‘не лучше ли итти домой?’

‘Ты заладилъ одно и то же: домой, да домой!’ съ досадою отвчала Катя, ‘какой ты, право, трусь, а еще мальчикъ! Что же, мы придемъ домой съ пустыми руками? сами ли, а о мам не подумали.’

‘Это правда,’ сказалъ Саша, ‘только я боюсь, какъ бы папа и мама не разсердились, что мы такъ долго не идемъ.’

‘Разв мы долго? Я думаю, и четверти часа нтъ, что мы здсь? Вотъ наберемъ букетъ, и побжимъ назадъ, посмотри, что они еще за кофеемъ сидятъ и не замтили нашего отсутствія.’

И дти принялись усердно набиратъ ягоды, и наперерывъ каждый старался сдлать свой букетъ больше и составить его изъ лучшихъ ягодъ. въ этомъ занятіи прошло довольно много времени, тмъ боле, что оно было имъ ново, и они долго отыскивали и бережно срывали каждую ягоду. Наконецъ, оно было окончено, и они съ торжествомъ показали другъ другу свои букеты.

‘Теперь пойдемъ домой,’ сказала Катя, а то въ самомъ дл насъ станутъ искать.’

‘Да,’ отвчалъ Саша, ‘но я не вижу тропинки, но которой мы пришли.’

‘Она должна быть тутъ подл, мы сейчасъ ее найдемъ,’ съ увренностью ршила Катя, и пошла вправо. Тропинки однако не оказалось.

‘Надо итти влво,’ сказалъ тогда Саша, ‘я помню, что она была лве, а не праве.’

Дти повернули влво, перелзая черезъ пни и поминутно запутываясь въ высокой трав и оступаясь на кучахъ хвороста. ‘Вотъ она!’ закричалъ съ радостью Саша, указывая на виднвшуюся между кустами тропинку, ‘я зналъ, что она въ этой сторон.’

Катя тоже обрадовалась, хотя и не выражала своихъ чувствъ такъ громко, какъ братъ, не она открыла тропинку, и ей было немного обидно, что Саша оказался находчиве ее. Пройдя однако нсколько времени но густому и высокому лсу, они стали замчать, что онъ становится все гуще и гуще и тропинка такъ съуживается, что едва можно пролзть между густыми втвями, торчащими со всхъ сторонъ.

‘Что это значитъ?’ сказала наконецъ Катя, это не та тропинка, по которой мы шли, тамъ не было такихъ втокъ.’

‘Въ самомъ дл не та,’ отозвался Саша, ‘и вотъ лежитъ какая-то поваленная сосна, конечно, мы не тамъ идемъ, пойдемъ скоре назадъ.’

‘Вотъ и вышло, что я была права,’ сказала Катя, ‘я говорила, что надо итти праве, а ты настаивалъ.— лве, да лве, вотъ и завелъ насъ Богъ всть куда.’

‘Да вдь мы пошли сначала праве, а тамъ и совсмъ не было тропинки.’

‘Ну что же, а здсь лучше по твоему?’

Они повернули назадъ, но чрезъ нсколько времени тропинка раздвоилась на-двое, и они остановились въ нершимости. ‘По моему на-лво,’ сказала Катя.— ‘А по моему на-право,’ отвчалъ Саша, но тотчасъ же уступилъ сестр.

Пошли на-лво, и вышли на поляну. ‘Вотъ гд мы искали землянику,’ объявила Катя, ‘и теперь мы наврное найдемъ выходъ.’

‘Совсмъ нтъ,’ возразилъ Саша, ‘здсь и пней нтъ, да и земляники не растетъ.’

На дтей напало сильное раздумье, и къ тому же они очень утомились. ‘Пойдемъ опять назадъ по той же тропинк,’ предложила Катя, но Саша объявилъ, что слишкомъ усталъ и прежде долженъ отдохнуть. Посидвъ немного подъ деревомъ, они снова пустились въ путь, но на этотъ разъ еще больше заплутались. Между тмъ солнце видимо стало спускаться и въ лсу уже далеко не было такъ свтло, какъ когда они искали землянику.

Саша остановился и заплакалъ. ‘Мы совсмъ не выйдемъ отсюда,’ всхлипывалъ онъ, ‘и скоро сдлается темно, и придутъ волки, и…’

‘Не стыдно теб плакать,’ сказала Катя, ‘какой ты посл этого мальчикъ. Вотъ я сейчасъ взлзу на эту березу и посмотрю, въ какой сторон Сосновка.’

Ободренный этими словами, Саша пересталъ плакать, а Катя ползла на дерево, но какъ высоко она ни поднималась, окружавшія ея сосны были еще выше, и она ничего, кром лса, не могла видть.

‘Ну что, Катя,— видишь?’ спросилъ Саша.

‘Нтъ, ничего не вижу,’ созналась Катя, и слзла съ дерева, ‘но мн кажется, что если мы пойдемъ теперь все прямо, то непремнно выйдемъ изъ лсу, вотъ смотри, тамъ впереди свтле.’

Но увы! и эта надежда оказалась тщетною, и вмсто поля, дти вышли на новую вырубку, окруженную еще боле глухою чащею, гд не видно было ни малйшей тропинки.

Наконецъ и Катя упала духомъ. ‘Мы, правда, заблудились, ‘сказала она, ‘и я совсмъ не знаю, что намъ длать. ‘Мн страшно, Саша!’ вдругъ вскрикнула она, услышавъ за собою шелестъ, это врно волкъ, побжимъ скоре!’

И дти кинулись бжать, пока такъ не устали, что принуждены были ссть. Катя горько заплакала, е Видишь, Катя, вотъ и ты плачешь, а сама надо мною смялась,’ сказалъ Саша.

‘И что скажутъ папа и мама,’ продолжала всхлипывать Катя, не обращая никакого вниманія на слова Саши, ‘какъ они будутъ насъ искать и безпокоиться! Ахъ, что намъ длать! что намъ длать!’

Въ эту минуту послышался опять за ними шелестъ сухихъ листьевъ. ‘Это за нами гонится волкъ,’ закричала Катя, ‘какъ намъ спастись!’ и хотла снова пуститься бжать, какъ раздался тоненькій голосокъ: ‘Не пугайтесь, барышня, тутъ волковъ нтъ!’

Катя съ радостнымъ изумленіемъ обернулась на эти слова, и увидла предъ собою крестьянскую двочку, съ кузовомъ въ рукахъ.

‘Ахъ, какъ хорошо, что ты сюда пришла,’ съ восторгомъ воскликнула она, ‘откуда ты?’

‘Изъ Сосновки,’ отвчала двочка, ‘да вы уже видали меня, да, чай, не признали.’

Катя, въ своей радости не обратившая сначала вниманія на черты двочки, теперь вглядлась въ нея: ‘да ты дочь старосты едота,’ сказала она, разсматривая ея черные, кудрявые волосы и бленькія ручки.

‘Точно такъ,’ отвчала Поля, ‘помните, вы еще приходили къ намъ вечеромъ, да велли мн лекарство взять.’

‘Помню, помню,’ живо сказала Катя, ‘и знаю теперь, что тебя зовутъ Полею. Итакъ, Поля, покажи намъ дорогу домой, мы заблудились, и не знаемъ, какъ выйти.’

‘И нешто вы одни?’ спросила Поля, оглядываясь во вс стороны, гд же ваша нмка?’

‘Она дома,’ отвтилъ Саша. ‘Видишь, Поля, мы ушли безъ спросу, хотли ягодъ набрать да вернуться, а тутъ потеряли дорогу.’

‘Чего мудренаго, лсу не знамши,’ сказала Поля, ‘пойдемте-ка, я васъ проведу.’

‘А ты знаешь дорогу, и не боишься одна ходить?’ спрашивали ее дти. ‘Какое счастіе, что мы тебя встртили! ‘

‘Не въ первой хожу, да чего бояться? Волковъ лтомъ не видать, ничего не сдлается.’

‘И теб позволяютъ такъ ходить?’ опять спросила Катя.

‘Коли другой работы нтъ, такъ безпремнно погонятъ въ лсъ,’ отвчала Поля, ‘что такъ сидишь, скажутъ, подька, да хоть ягодъ аль грибовъ принеси.’

‘Какая она счастливая!’ сказала Катя Саш, а у насъ-то просишь, просишь, все нельзя: то мокро въ лсу, то слишкомъ жарко, то Каролина Карловна не совсмъ здорова,— а ее еще сами родители посылаютъ! ‘

Поля вздохнула, слушая эти слова. ‘Мн бы и любо дома посидть, да не даютъ,’ сказала она, ‘иной разъ такъ грудь аль бокъ заломитъ, полежалъ бы маленько, а тутъ въ лсъ шлютъ.’

‘Ну такъ ты сама виновата,’ возразила Катя, которая никакъ не хотла допустить мысли, чтобы могло быть не весело ходить въ лсъ, ‘врно ты скрываешь, что больна, вотъ какъ мой братецъ Саша. Когда у него что болитъ, онъ ни за что не скажетъ, пойдетъ зимою гулять, или състъ жирное, потомъ нужно за докторомъ посылать.’

‘А ты сама разв не длаешь того же?’ сказалъ Саша.

‘Нтъ, я никогда этого не длаю. А вотъ, что я сейчасъ вспомнила, Поля, вдь ты была больна, и мама давала теб лекарства, помогло ли оно теб?’

‘Спасибо, барышня, посл него полегчало, а нонче опять стало въ бокъ колоть.’

‘Бдная Поля!’ съ состраданіемъ сказала Катя, идя подл нея но нсколько разширившейся теперь тропинк и всматриваясь въ ея блдное, исхудалое личико, ‘теб бы надо съ докторомъ поговорить. Кто тебя лечилъ?’

‘Кто лечилъ?’ удивительно спросила Поля, ‘да окромя того лекарства, которое дала намеднись барыня, никакого я и не видывала.’

‘Въ самомъ дл! Но когда ты бываешь больна, что же съ тобою длаютъ? Разв не кладутъ тебя въ постель, не поятъ теплымъ чаемъ, не прикладываютъ горчичниковъ, и не посылаютъ за докторомъ, когда теб не длается лучше?’

‘Когда я бываю больна,’ отвчала печально Поля, ‘сперва мн не врятъ, называютъ лнтяйкою, надо мною смются, а потомъ, когда длается хуже, что на ногахъ стоять не могу, то лягу и лежу, пока отлежусь да опять встану.’

Катя слушала ее съ изумленіемъ. ‘Разв твои родители не боятся, что ты умрешь такимъ образомъ, и разв ты сама не боишься этого?’

‘Да у насъ и завсегда такъ,’ отвчала Поля, удивляясь въ свою очередь вопросамъ Кати, ‘кто заболетъ, тотъ ляжетъ и на помощь Божію надется, разв что когда маслицомъ потрутъ, или какой травки выпить дадутъ, а тамъ уже, значитъ, и дожидаются, какая ему судьба назначена: либо отлежится, либо помретъ. Мн же чего смерти бояться? Я только и молю Бога, чтобы взялъ меня скоре.’

‘Что ты, Поля!’ воскликнули дти за-разъ, ‘ты бы хотла умереть?’

‘И очень бы хотла,’ сказала Поля, ‘работать я, какъ слдуетъ, не умю, а хлбъ сть, да упреки за каждый кусокъ слышать — очень горько.’

Катя была чрезвычайно поражена этимъ разговоромъ, который такъ мало подходилъ къ составленной ею себ картин о счастьи крестьянскихъ двочекъ, и ей хотлось еще о многомъ разспросить Полю, но въ это время вышли они изъ лса, и до нихъ стали долетать ауканья и крики съ разныхъ сторонъ. Дти догадались, что ихъ ищутъ, тмъ боле, что почти совсмъ стемнло, и небо покрылось черными тучами. ‘Ау!’ кричали они въ свою очередь, ‘мы здсь!’ и скоро увидли быстрыми шагами идущаго къ нимъ на встрчу Павла Ивановича.

Онъ очень обрадовался, увидя ихъ невредимыми, и выслушавъ разсказъ о ихъ похожденіяхъ, слегка побранилъ ихъ за непослушаніе и неосторожность и, въ свою очередь, разсказалъ имъ, какая страшная переполоха произошла въ дом, когда узнали о ихъ исчезновеніи, въ какое отчаяніе пришла мама, видя, что они не идутъ назадъ, какъ ворчала Каролина Карловна и доказывала, что она была права, не желая, чтобы дти, и особенно Катя, жили въ деревн, и какъ наконецъ вс люди, и даже нкоторые мужики, отправились искать ихъ. Пока происходили эти разговоры, Поля остановилась въ нершимости, не зная, уйти ли ей, или оставаться. ‘А вотъ наша спасительница, папа,’ сказала Катя, указывая на Полю, ‘поблагодари ее.’

‘Спасибо теб,’ сказалъ Павелъ Ивановичъ, и далъ Пол двугривенный.

‘Не надо,’ отвчала со смущеніемъ двочка, и не хотла брать денегъ, но Катя выхватила ихъ у отца и насильно сунула ей. ‘Прощай, Поля,’ сказала она ей, ‘и не думай умирать: это не хорошо.’

Возвратясь домой, дти нашли мать въ слезахъ, и имъ стало такъ жаль ее, что они общали никогда больше не уходить одни въ лсъ, впрочемъ, они и сами не мало натерплись страху, и не могли забыть восторга своего при вид Поли. Катя много говорила о ней съ мамой, и начала сильно сомнваться въ томъ, слдуетъ ли завидовать крестьянскимъ двочкамъ. Часто думала она о Пол, и соображала, что могла бы для нея сдлать, и вдругъ ей явилась блестящая мысль. Ихъ горничная, Марья, сказала Александр Петровн, что ей столько прибавилось дла въ деревн, что трудно справиться одной, и хорошо было бы взять въ домъ двочку. Что, если бы взять Полю? Просьбы и убжденія ея на столько подйствовали на мать, что та общала переговорить съ Павломъ Ивановичемъ и со старостою, и устроить это дло, если возможно.

ГЛАВА V.
Поля поступаетъ въ услуженіе.

Разъ вечеромъ, едотъ вернулся отъ барина съ довольнымъ лицомъ. ‘Я добрую всть принесъ’, сказалъ онъ Матрен, ‘барыня хочетъ крестьянскую двочку во дворъ взять, горничной ихней подсоблять. Вотъ и спросили меня, не знаю ли я охочую на эфту должность, не пойдетъ ли наша Поля. Я, встимо, очень обрадовался, говорю — почто не пойти, коли вамъ потрафитъ двка. А тутъ, какъ разъ, маленькая барышня подвернись, ухъ! бдовая какая! Хочу, говоритъ, Полю, безпремнно ее хочу, никакую другую не надо. Такъ на томъ и поршили, оно, по правд сказать, дло хорошее. Два рубля въ мсяцъ, да кормить будутъ, если она и рубль намъ отдастъ, то все же барышъ.’

Матрена тоже обрадовалась, а Поля сильно покраснла при этой неожиданной всти. ‘Неужто правда?’ спросила она дрожащимъ отъ волненія голосомъ, ‘меня господа во дворъ берутъ, тятенька?’

‘Коли я сказалъ, такъ значитъ правда,’ сурово отвчалъ едотъ, ‘завтра, какъ встанешь, такъ и или къ господамъ.’

Одна Арина осталась недовольна этимъ разговоромъ, и ей вдругъ стало завидно.

‘Пошто же ты меня, дочь родную, обидлъ?’ спросила она отца, ‘теб бы меня, замсто Поли, во дворъ послать, мн тоже бы любо было.’

‘Вотъ еще что выдумала!’ возразилъ едотъ, ‘съ вами, бабами, нечего разговаривать но пустому, теб, пожалуй, любо, да мн ты дома нужна, вотъ и шабашъ. Теб же, Поля, говорю дломъ, ты у господъ, какъ должно, старайся, а коли не потрафишь, назадъ тебя не возьму, довольно я тебя хлбомъ кормилъ, теперь конецъ, сама о себ заботься, и на меня больше не разсчитывай.’

Какъ ни старалась Поля заснуть, какъ ни укладывалась въ эту ночь на своей жесткой скамь, сонъ не смыкалъ ея глазъ, такая неожиданная перемна сильно волновала ее. Вчера еще она только мечтала о возможности побывать въ барскомъ дом, хоть мелькомъ взглянуть на господское житье-бытье, а теперь она сама будетъ жить въ этомъ дом, будетъ всякій день видть господъ и эту маленькую барышню, которая такъ нравилась ей и о которой она такъ много думала. Одно только смущало Полю: она такъ неловка, съуметъ ли она угодить господамъ? Ей и на деревн ничего не удавалось, и постоянно приходилось слышать, что она ни на что не годна, какъ же справится она со своимъ новымъ дломъ? А если она не угодитъ имъ, и ей откажутъ, что станется тогда съ нею, куда она днется?

Такія мысли неотступно преслдовали бдную двочку всю ночь, и при наступленіи утра, она была еще блдне обыкновеннаго, на нее напала нервная дрожь, и вс члены ея тряслись какъ въ лихорадк, когда собравъ свои немногочисленныя пожитки, и простившись съ домашними, она направилась къ барскому дому.

Все семейство Карташевыхъ сидло за утреннимъ чаемъ, Каролина Карловна разливала его, подл нея помщался Саша и усердно студилъ свой чай, наливъ его на блюдечко и дуя на него изо-всхъ силъ, Катя же такъ быстро глотала горячій напитокъ, что вся раскраснлась.

‘Куда ты такъ спшишь, Катя?’ спросила ее мать, съ удивленіемъ смотря на ея гримасы.

‘Гулять, мама, мн скучно въ комнат, мн хочется на деревню. Сегодня Поля должна къ намъ перейти, такъ ты позволишь мн сходить за нею, не правда ли, мама? ‘

‘Нтъ, душенька, зачмъ теб ходить за Полей, лучше поди погулять съ Каролиной Карловной.’

Катя нахмурилась.

‘Катрине люпитъ отна пить, не попитъ я быть съ нею,’ сказала обиженнымъ тономъ Каролина Карловна.

‘Потому что вы никогда не позволяете мн того, что мн хочется,’ возразила Катя, ‘вы всегда ‘

‘Молчи, Катя! строго перебила ее мать, ‘Каролина Карловна сама знаетъ, что теб позволить и что запретить, и ты не смешь такъ ей отвчать.’

Тутъ вошла въ столовую Марья, горничная Александры Петровны. ‘Крестьянская двочка, которую вы изволили нанять, сейчасъ пришла,’ доложила она, ‘угодно вамъ ее видть?’

Александра Петровна сказала было, чтобы она подождала, но Катя живо вступилась: ‘это Поля, мама, вели ее пожалуйста позвать сюда.’

Александра Петровна согласилась, и Поля, робко шагая, показалась въ дверяхъ комнаты, низко поклонилась и тутъ же остановилась, не зная что длать и въ смущеніи на половину закрывая лицо передникомъ.

‘Подойди поближе, душенька,’ ласково сказала Александра Петровна, и Пол стоило большихъ усилій двинуться съ мста, такъ оробла она отъ этой новой обстановки и отъ присутствія нсколькихъ незнакомыхъ лицъ.

‘Ты хочешь служить намъ?’

‘Хочу,’ едва слышно отвтила Поля.

‘Ты будешь помогать въ дтской,’ продолжала Александра Петровна, мести комнату, приносить воду, убирать, а тамъ мы и шить тебя научимъ.’

‘Я маленько шить умю, не знаю, какъ для васъ потрафлю,’ прошептала Поля, еще ниже опустивъ голову.

‘Ничего, привыкнешь,’ ободряла ее Александра Петровна. ‘Катя,’ сказала она, обращаясь къ дочери, ‘сведи ты ее въ дтскую, въ двичью и все ей покажи: Да не хочешь-ли чайку?’ спросила она Полю, и наливъ чашку, подала ей, сказавъ: ‘вотъ теб, выпей.’

У Поли такъ дрожали руки отъ всхъ волненій этого дня, что хотвъ взять чашку у Александры Петровны, она не удержала ее, чашка полетла, разбилась въ дребезги, и чай разлился по полу. Сашу это разсмшило. ‘Такая большая двочка, а не можетъ держать маленькой чашки,’ подумалъ онъ, ‘и какіе ручейки потекли, скоро такъ потекли, точно настоящіе,’ — и онъ разсмялся.

Поля сперва остановилась на мст, какъ ошеломленная, потомъ, взглянувъ на обломки чашки, громко зарыдала и, закрывъ лицо передникомъ, стремительно убжала изъ комнаты.

Саша продолжалъ смяться, но Катя разсердилась на него, ‘теб все смшно,’ сказала она, ‘а каково бдной Пол? Разв ты не видлъ, какъ она испугалась? Мама, можно мн догнать Полю?’ спросила она, и едва дождавшись согласія матери, пустилась бжать.

Александра Петровна между тмъ обратилась къ Марь: ‘Какъ ты думаешь, брать ли намъ эту двочку, если она такъ неловка?’

‘Не знаю, какъ вамъ сказать, сударыня.’ отвчала Марья: ‘она точно что неловка, да вдь крестьянскія и вс такія вначал, а посл привыкнетъ, и все обойдется. Мн же сказывали, что она характера хорошаго, такая двочка покойная, безотвтная, авось и къ работ попривыкнетъ, да и слушаться будетъ.’

‘Твоя правда,’ подумавъ, сказала Александра Петровна, ‘отчего не попробовать, увидимъ, что дальше будетъ.’

Пока шелъ этотъ разговоръ, Катя всячески старалась утшить Полю, бдная двочка, выбжавъ изъ дома, не ршалась вернуться въ избу и, свъ на бревн у задняго двора, горько плакала.

‘Полно теб,’ говорила Катя, ‘чего ты боишься? мама ничего теб не сдлаетъ, мама совсмъ не сердитая. К недавно стаканъ разбила, такъ мама даже не бранила меня, а только велла быть осторожне въ другой разъ. А помнишь, какъ мы въ лсъ ушли безъ спросу, и то мама простила.’ И Катя услась на бревн подл Поли и отнимала передникъ, которымъ эта послдняя закрывала себ глаза. Наконецъ Поля перестала плакать и сказала: ‘мало ли что, барышня, вамъ позволятъ, вамъ ничего не скажутъ, а меня барыня прогонитъ, и тогда тятенька прибьетъ, да и въ избу не пуститъ, онъ говорилъ: ‘ты смотри, коли тебя прогонятъ, я кормить не стану,’ и куда я тогда днусь….’

При этихъ словахъ Поля опять зарыдала.

‘Да полно, говорятъ теб,’ съ нкоторымъ нетерпніемъ сказала Катя, ‘никто тебя не прогонитъ, и мама добрая, мама никого не бьетъ. Смотри, вотъ Марья идетъ, врно за нами.’

Услышавъ это, Поля такъ быстро вскочила на ноги, что бревно вмст съ Катей повалилось на противоположную сторону, Катя перекувырнулась, Марья бросилась поднимать ее, а Поля стояла на мст, не зная, что ей длать.

‘Экая вы, барышня, шалунья,’ говорила Марья, пока Катя со смхомъ расправляла платье. ‘Идите вы къ Каролин Карловн, она васъ зоветъ, а мы съ Полей въ двичью пойдемъ, да за дло примемся.’

Обрадованная словами Марьи, убдившись, что она не лишилась мста, какъ того боялась, Поля отъ горя перешла къ радости и въ восторг кинулась цловать Катины руки. ‘Милая, хорошая барышня!’ говорила она, ‘Господь наградитъ тебя, что ты такая добрая!’

Катя не давала ей цловать рукъ и сама обнимала ее. ‘Ты хорошая, Поля, и- я буду очень любить тебя.’

Это происшествіе сдлало глубокое впечатлніе на Полю и съ этой минуты она дйствительно отъ всей души привязалась къ Кат. Ея новыя обязанности оказались далеко не такими трудными, какъ она воображала, и она скоро выказала большія способности къ шитью и всякимъ домашнимъ работамъ. Сперва робость много мшала ей, но когда она убдилась, что ее не прибьютъ за каждую ошибку или оплошность, и что она совсмъ не такъ неловка, какъ прежде думала, то получила больше доврія къ себ, и все стало ей удаваться. Будь Поля родная дочь едоту, она-бы вроятно сильне ощутила разлуку со своимъ семействомъ, но такъ какъ она во все свое дтство не видывала ласки и была постоянно завалена работою не по силамъ, то ея теперешняя жизнь казалась ей гораздо легче и пріятне. Здоровая пища вмст съ отсутствіемъ тяжелаго труда благотворно повліяла на здоровье, и она стала видимо поправляться. Александра Петровна подарила ей хорошенькій ситцевый сарафанъ и шелковый платокъ, и когда она появлялась на деревню въ своемъ новомъ наряд, то надъ ней больше не смялись, а многія, и въ томъ числ Арина, завидовали ей. Она скоро привыкла къ своимъ новымъ обязанностямъ, и вс въ дом полюбили ее, даже буфетчикъ Яковъ, человкъ довольно суровый и внушавшій всмъ нкоторый страхъ, только изрдка покрикивалъ на нее, а по большей части обходился съ нею ласково. Но всхъ больше любила Поля Катю, и, кажется, ни передъ чмъ не остановилась бы, чтобы услужить своей милой барышн. Каролин Карловн очень не нравились частыя игры и разговоры Кати съ Полею, и она всячески убждала Александру Петровну запретить ихъ, но эта послдняя, увидвъ, что Поля добрая и хорошая двочка, не нашла нужнымъ мшать удовольствію дтей, и двочки все ближе сходились другъ съ другомъ.

Одна изъ любимйшихъ забавъ ихъ была — ходить въ лсъ за ягодами и грибами, теперь Катя и Саша отлично изучили вс тропинки, вырубки и полянки, находящіяся но близости, и часто со смхомъ вспоминали о томъ, какъ заблудились тамъ, и какъ приняли Полю за волка. Имъ казалось въ высшей степени забавно, какъ они могли тогда не найти дороги, отыскать которую такъ просто, какъ могли такъ струсить, и всякое воспоминаніе объ этомъ событіи вызывало новые взрывы хохота. Много и другихъ разговоровъ бывало у нихъ, а Катя особенно любила разсказывать Пол о своей милой тет, Софь Ивановн Порошиной. Разъ, возвращаясь изъ лсу, сказала она ей: ‘Знаешь, Поля, новость? Ття Соня скоро прідетъ къ намъ, она пишетъ, что устроила свои дла въ деревн, и хочетъ подольше погостить у насъ. Ты не можешь себ представить, какъ я рада, она такая добрая, что и сказать нельзя, хотя грустная. Она такъ насъ любитъ и ласкаетъ, но иногда начнетъ цловать, а сама горько, горько за, плачетъ. Бдная ття! ‘

‘Отчего же она такая грустная?’ спросила Поля. ‘Оттого, что у нея была дочка, и она ее потеряла, и никакъ забыть не можетъ. ‘

‘А давно ли она померла?’ спросила Поля, которая очень любила трогательные разсказы.

‘Давно, но вотъ что странно. Никто наврное не знаетъ, умерла ли она въ самомъ дл, думаютъ, что она утонула, но тла ея не нашли.’

‘Какъ же это такъ случилось?’ спросила Поля еще съ большимъ любопытствомъ.

‘Я сама хорошенько не знаю,’ отвчала Катя, ‘но папа и мама постоянно жалютъ о томъ, и говорятъ, что ей слдовало бы наконецъ утшиться, но дло въ томъ, что она вдова, и это была ея единственная дочь, такъ что ей ничего больше въ жизни не осталось.’

‘Когда же это было?’ настаивала Ноля.

‘Я говорю теб — давно, еще я не родилась тогда и папа не былъ женатъ, лтъ тринадцать тому назадъ, или еще больше. Тти же ея Поля такъ живо представляется, какъ будто это вчера было.’

Ноля вздрогнула и какъ-то странно посмотрла на Катю.

‘Что ты такъ смотришь на меня?’ сказала, разсмявшись, Катя, ‘ты удивляешься, что ттину двочку звали Полей! Это, правда, смшно, что у тебя съ нею одно имя, а мн это еще не приходило въ голову. Ну, такъ ття любитъ разсказывать про свою маленькую двочку, и я знаю, что она была презабавная, хотя ей всего было два года, такъ много болтала она по своему, и была такая ласковая!.. Бдная ття! какъ ей скучно теперь одной!’ И Катя наклонила свою милую головку и задумалась.

‘Да,’ сказала Поля, ‘вотъ и все такъ напротивъ бываетъ, изъ нашихъ бабъ и многія бы рады были, кабы померъ маленькій, особенно у которыхъ большая семья и хлба мало,— а живутъ. У вашей тти одна была, да и та померла, видно такъ Богу угодно.’

‘И сколько, право, несчастныхъ на свт,’ продолжала Катя, ‘вотъ теб, Поля, такъ худо было, потому что вы были бдны, а у тти денегъ довольно, за то другое, еще худшее горе: пришлось ей потерять и мужа и дочь!’

‘За то вамъ хорошо, милая барышня,’ сказала Поля, ‘у васъ и родители живы, и денегъ довольно, и все, что пожелаете, есть.’

‘Это правда,’ отвчала Катя, ‘и я сама начинаю это понимать, хотя прежде я думала, что крестьянскія двочки гораздо счастливе меня.’

Поля засмялась. ‘Почему же это вы думали?’

‘Потому что мн казалось, что он гораздо свободне, и, главное, потому, что имъ не надодаетъ Каролина Карловна.’

‘Я не знаю, за что вы такъ не любите Каролину Карловну, по моему, такъ она добрая и на меня не сердится.’

‘Ты сама добрая, Поля, и всхъ защищаешь, а Каролина Карловна все-таки очень скучна.’

ГЛАВА VI.
Первые уроки грамот.

Катя часто разсказывала Пол, что ей удавалось прочесть интереснаго въ своихъ книжкахъ, и Поля не могла наслушаться ея. ‘Какія вы счастливыя, барышня, что можете сами читать въ книжкахъ, ‘разъ сказала она, со вздохомъ, ‘какъ жаль, что въ Сосновк нтъ школы и негд выучиться грамот.’

‘А ты бы хотла умть читать?’ съ живостью воскликнула Катя, ‘хочешь, я буду учить тебя?’

‘Какъ не хотть!’ отвчала Поля, ‘только бы вамъ не было трудно, можетъ я не пойму, я вдь такая глупая, вамъ и наскучитъ.’

‘Не говори этого,’ перебила ее Катя, ‘ты совсмъ не глупа, и на все очень способна, ты сама видишь, что все это выдумали на тебя въ деревн, потому что у тебя было мало силъ, и я уврена, что ты очень скоро научишься читать и писать.’

Катя не любила откладывать свои новые планы, и разъ задумавъ что нибудь, тотчасъ приводила это въ исполненіе, все же прежнее становилось скучнымъ и отбрасывалось въ сторону. Она въ ту же минуту отправилась отыскивать азбуку, и об двочки, усвшись въ дтской за столомъ, усердно принялись за дло. Поля сначала никакъ не могла себ представить, что черныя палочки и черточки, которыя казались ей такъ похожими другъ на друга, означали слова, и что можно такъ быстро отгадывать ихъ, какъ то длала Катя. Но когда эта послдняя объяснила ей, что каждая изъ этихъ фигурокъ не представляетъ собою слова, а есть только буква, изъ которыхъ составляются слова, то умнье читать показалось ей чмъ-то такимъ замысловатымъ и мудренымъ, что она стала сильно сомнваться въ успх.

‘Теперь смотри хорошенько, Поля,’ говорила Катя, указывая на разныя фигуры, нарисованныя на страниц книги, ‘вотъ это А, это — Б, это~ И: повторяй за мною.’

Поля повторила всю азбуку за Катей съ начала до конца. ‘Теперь еще разъ,’ сказала учительница и, дошедши до конца, стала спрашивать свою ученицу названіе буквъ, но Поля запомнила только дв первыя, и дальше все ошибалась. Кат становилось досадно, и она готова уже была разсердиться, когда вспомнила, что учителямъ нужно имть терпніе, и къ тому же, что это первый урокъ, а завтра наврное Поля будетъ безъ ошибки знать вс буквы. ‘Довольно!’ сказала она, ‘завтра ты лучше поймешь, первый разъ все кажется труднымъ.’

‘Видите, барышня,’ сказала Поля, ‘я говорила ламъ, что глупа, а вы не хотли врить мн.’

Совсмъ нтъ, Поля, ты увидишь, что завтра пойдетъ отлично, а теперь будемъ писать.’ И Катя принесла листъ бумаги и дала Пол въ руки перо, положивъ передъ нею пропись. Но къ крайнему ея удивленію, Поля не могла ничего сдлать даже похожаго на буквы. ‘Ботъ что,’ сказала тогда Катя, ‘я помню, что когда учили писать Сашу, то сперва начинали съ палочекъ.’ И она написала дв крупныя палочки и опять дала перо Пол. Но и эта попытка не вышла удачне первой, Поля повернула перо не въ ту сторону, въ какую слдовало, надлала кляксовъ, и Катя опять объявила, что довольно писать, и что завтра будетъ лучше.

На другой день, она принялась за урокъ уже съ меньшимъ усердіемъ, нежели наканун, и когда Поля, три раза подъ-рядъ повторивъ за нею всю азбуку, опять запомнила только четыре буквы и даже не умла врно отличить ихъ въ разбивку, весь небольшой запасъ Катинаго терпнія окончательно истощился, и она стала сердиться.

‘Что это такое, Поля!?’ закричала она и даже топнула ногою, ‘ты совсмъ не внимательна, такъ ты никогда не выучишься читать!’

‘Я, право, стараюсь, барышня,’ отвчала смущенная Поля, ‘да никакъ ихъ не различишь, эфтихъ буквъ, все такія же черточки, что у одной, что у другой.’

‘Не различишь эвтихъ буквъ!’ передразнила ее съ досадою Катя, ‘сколько разъ я тебя учила не говорить, эфтихъ, такого слова совсмъ нтъ на русскомъ язык, а не смотришь, такъ, конечно, не различишь! Я даже не понимаю, какъ ты можешь говорить такія глупости, что вс буквы похожи другъ на друга. Толі.ко стоитъ взглянуть, чтобы видть разницу.’

Поля не стала спорить. ‘А писать будемъ?’ сказала она. ‘Нтъ, сегодня не будемъ,’ отвчала Катя, ‘а то опять кляксовъ надлаешь и мое перо испортишь. Вчера я посл тебя совсмъ не могла имъ писать, и должна была идти къ мам просить другое, всякій же день она не будетъ давать мн новаго. Пойдемъ лучше въ рощу, поищемъ грибовъ.’

Слдующій день былъ воскресенье, и Катя объявила, что въ праздники никто не учится, и къ тому же утромъ пошли вс къ обдн, а потомъ она здила съ родителями въ гости къ сосдямъ. Въ понедльникъ не было никакого предлога отказаться отъ урока, тмъ боле, что шелъ дождь и надо было сидть дома. Катя въ этотъ день была въ особенно дурномъ расположеніи духа, во-первыхъ, она не любила дурной погоды, во-вторыхъ, Саша забылъ ея любимую книгу со сказками въ саду, гд ее вымочилъ дождь, за что она поссорилась съ братомъ, и наконецъ, она совсмъ не знала своего урока у Каролины Карловны, за что послдняя хотла оставить ее безъ пирожнаго.

‘И какая она нетерпливая, эта Каролина Карловна,’ жаловалась Катя Пол, когда та пришла къ ней съ азбукою, ‘чуть что не знаешь, сейчасъ начинаетъ сердиться, говоритъ, что я разсянна, что она скажетъ мам. Разв можно такимъ образомъ длать успхи! Вотъ ття Соня и мама какія терпливыя, двадцать разъ повторятъ и все такъ хорошо объяснятъ, по ихъ словамъ, все зависитъ отъ учителя, отъ его умнья взяться за дло и терпнія, хоть бы пришла мама да послушала, какъ учитъ Каролина Карловна!’

И съ этими словами, Катя хотла приняться за урокъ съ Полей, какъ дверь съ шумомъ распахнулась и въ комнату влетлъ Саша.

‘Катя!’ кричалъ онъ, ‘дождь пересталъ, а мы сегодня не кормили собаку и цыплятъ, пойдемъ скоре! ‘

‘Я не хочу кормить цыплятъ, они мн надоли,’ отвчала Катя, ‘дай сюда хлбъ, я отдамъ собак.’

‘Нтъ, не дамъ,’ сказалъ Саша, ‘ты такая непостоянная, теб все надодаетъ! а хлбъ принесъ я, и теб не дамъ!’

‘Какой ты нехорошій мальчикъ!’ воскликнула Катя, ‘ничего не хочешь сдлать, что тебя просятъ,’ и собиралась силою отнять у Саши хлбъ, когда Поля остановила ее.

‘Не берите у него, барышня, сказала она, ‘я пойду принесу вамъ другаго.’ И Саша убжалъ съ своимъ хлбомъ кормить цыплятъ, а Катя съ Полей отправились къ собак, и первая, кажется, забыла объ урок. Но Поля, которой серьезно хотлось учиться, не послдовала ея примру и спросила, когда же она будетъ читать. Въ это время у Кати совсмъ пропала охота ее учить, но ей совстно было въ этомъ признаться, и она должна была вернуться въ комнату и раскрыть азбуку. На этотъ разъ, она еще скоре обыкновеннаго стала называть одну букву за другою, и Поля, страшно боявшаяся разсердить ее, едва поспвала за нею. ‘Какая это буква?’ спросила Катя, показывая на Р. ‘Это Б,’ отвчала Поля. ‘Ничего ты не знаешь!’ съ досадою сказала Катя, ‘а эта?’ показывая на У, ‘М,’ отвчала Поля. ‘Это однако ужасно!’ вскричала Катя, ‘всякій день все хуже да хуже! Тебя нельзя учить, Поля!’ заключила она, захлопывая книгу и поднимаясь съ мста, ‘ты слишкомъ непонятлива!’

Тутъ Поля, у которой все время были слезы на глазахъ, горько зарыдала. ‘Я знала,’ говорила она, ‘что не на что не годна, а вы меня еще утшали!’

Видъ Полиныхъ слезъ мгновенно разсялъ досаду Кати и вызвалъ въ ней сожалніе къ бдной двочк. ‘Не плачь, Поля,’ сказала она, ‘я думаю, что ты не виновата, врно я не умю учить тебя.’

Но Поля не успокоивалась, и слыша что-то необычайное въ дтской, Александра Петровна пошла узнать въ чемъ дло.

Катя разсказала ей все какъ было, и Александра Петровна улыбнулась. ‘Не огорчайся, Поля,’ сказала она ей ласково, ‘трудно было выучиться, такъ какъ учила тебя Катя, и ты ни въ чемъ не виновата. Какже можно было,’ продолжала она, обращаясь въ дочери, ‘учить ее за-разъ всей азбук? Надо было взять сначала нсколько буквъ, не боле пяти, и еще лучше, прямо начать съ легкихъ, двусложныхъ словъ, разлагая ихъ на слоги.’

‘Но вдь буквы такъ легко различить, ‘возразила Катя, ‘я думала, что Поля безъ малйшаго труда будетъ узнавать ихъ.’

‘Что знаешь, то всегда легко,’ отозвалась мать, ‘спроси-ка Полю, трудно ли ей отличить ячмень отъ овса, или морковь отъ лука, и она врно скажетъ, что каждый ребенокъ это знаетъ, а между тмъ одна знакомая мн двочка никакъ не могла сдлать этого вчера, и принявшись полоть морковь, всю ее вытащила и оставила одну сорную траву.’

Катя покраснла. ‘Но это гораздо было трудне, мама, когда я стала полоть морковь, то я думала, что на этой гряд посаженъ лукъ, и потому…’

‘То есть, просто ты не умла полоть, и потому все испортила,’ сказала Александра Петровна, ‘и ты находишь это вполн естественнымъ, когда рчь идетъ о теб, но не допускаешь того же самаго для другихъ. Какъ строго, напримръ, обвиняла ты еще сегодня Каролину Карловну за ея нетерпливость, а едва ли она бываетъ и на половину такъ нетерплива съ тобою, какъ ты была сегодня съ Полею, не говоря уже о томъ, что ты дйствительно часто разсянна и невнимательна, въ то время, какъ Поля старалась, сколько могла.’

‘Но почему ты это знаешь, мама, что я обвиняла Каролину Карловну, кто сказалъ теб это?’

‘Ты все забываешь, что одна перегородка отдляетъ мою комнату отъ твоей, и что, всякій разъ, какъ ты возвышаешь голосъ, у меня все слышно.’

Катя задумалась. ‘Ты говоришь правду, мама,’ сказала она, ‘и теперь вижу, что была виновата, не попробовать ли намъ еще разъ, Поля, или не подождать ли ттю Соню? Я чувствую, что я еще сама мало знаю, и не могу тебя такъ хорошо учить, какъ она. Когда прідетъ наконецъ ття?’ спросила она, обращаясь опять къ матери.

‘Она писала, что не будетъ предупреждать о дн своего прізда, а потому теб ее можно ждать всякій день.’ ‘Колокольчики, колокольчики!’ закричалъ Саша, вбгая въ комнату, ‘кто-то детъ къ намъ, это, врно, ття Соня!’

И вс выбжали на крыльце.

ГЛАВА VII.
Ття Соня и ея горе.

Саша не ошибся. Колокольчики все приближались, и изъ подкатившаго къ крыльцу тарантаса въ самомъ дл вышла Софья Ивановна Ворошина. Поля вмст съ другими выбжала на крыльцо и съ любопытствомъ разсматривала любимую Катину ттю. Это была женщина среднихъ лтъ, небольшаго роста, съ очень маленькимъ личикомъ, окаймленнымъ сдыми локонами, задумчивыми глазами и кроткимъ выраженіемъ лица, она шла сгорбившись, движенья ея были вялы и тихи, и стоило только взглянуть на нее, чтобы отгадать, какъ много испытала она горя въ своей жизни.

Дти со страшнымъ восторгомъ кинулись ей на шею. ‘Ття, милая ття!’ восклицали они наперерывъ, наконецъ ты пріхала къ намъ, теперь мы уже больше не выпустимъ тебя!’

‘Здравствуйте, дти,’ отвчала Софья Ивановна, ‘и я очень рада видть васъ, вы оба очень поправились въ деревн,’ говорила она, вглядываясь то въ одного, то въ другаго, ‘а ты, Катя, порядочно загорла, больше Саши.’

‘Еще бы не загорть, ття, когда цлый день бгаемъ по солнцу, ходимъ за ягодами, или на снокосъ. Ахъ, ття, если бы ты знала, какъ много мн нужно разсказать теб!’

‘И мн тоже,’ сказалъ Саша.

‘Какъ хорошо въ деревн!’ прервала его Катя, ‘а съ тобою будетъ еще лучше. Мы всюду сводимъ тебя, покажемъ, гд мы заблудились.

‘А я покажу теб цыплятъ, ття,’ сказалъ Саша, ‘Катя разлюбила ихъ, а теб они врно понравятся, и….’

‘Однако, дти,’ вступилась наконецъ Александра Петровна, ‘дайте же вздохнуть тт, она устала съ дороги, не обдала, и вы ей покою не даете.’

‘Ничего,’ сказала съ доброю улыбкою Софья Ивановна, ‘они знаютъ, что никогда не могутъ надость старой тетк, не правда ли, мои милые?’

И дти снова кинулись обнимать ее.

Пока Софья Ивановна обдала, Катя выбжала въ садъ, гд Поля поливала цвты.

‘Ну что, Поля, нравится теб ття? Ты увидишь, какая она хорошая.’

‘Нравится, барышня, лицо у нихъ такое доброе, только отчего это он сами не старыя, а волосы у нихъ блые?’

‘Это оттого, Поля, что она такъ много грустила и плакала о своей двочк, когда она опять заговорить о ней, то я непремнно попрошу ее разсказать подробно, какъ все это случилось.’

‘Спросите, барышня, да потомъ мн разскажите.’

‘Непремнно, Поля, разскажу.’

Въ эту минуту послышался голосъ Софьи Ивановны: ‘Катя, гд ты?’

‘Я здсь, ття!’ отозвалась Катя, и побжала къ ней на встрчу. ‘Милая ття,’ сказала она ей, ‘хочешь, я покажу теб Полю? Это крестьянская двочка, очень хорошая, которая живетъ теперь у насъ въ дом, и мы очень любимъ ее, поговори съ нею, пожалуйста, ття, я такъ много разсказывала ей о теб.’

‘Охотно,’ отвчала Софья Ивановна, и подошла ближе къ Пол, которая поставила лейку на землю и поклонилась ей, но только успла Софья Ивановна взглянуть на двушку, стоявшую передъ нею, какъ ею овладло странное смущеніе, и она продолжала молча разсматривать ея черты.

‘Что ты такъ смотришь на Полю?’ спросила съ удивленіемъ Катя и, спохватившись, прибавила: ‘ахъ, я знаю отчего. Тебя поразило, что ее зовутъ Полей, не правда-ли, ття? Хочешь, мы будемъ иначе звать ее, если теб грустно слышать это имя?’

‘Зачмъ это?’ отвтила Софья Ивановна, на глазахъ которой навернулись слезы, ‘не обращай на меня вниманія, мой дружокъ, на меня находятъ такія минуты совсмъ безъ причины, но не надолго, и я скоро привыкну къ этому имени. ‘Катя очень любитъ тебя,’ ласково сказала она Пол, ‘и я очень рада этому: ты изъ здшней деревни?’

‘Изъ здшней,’ отвчала Поля, на которую смущеніе Софьи Ивановны также произвело сильное впечатлніе.

‘Она дочь старосты едота,’ живо прибавила Катя, ‘то есть, не совсмъ дочь, а какъ ты это называешь, Поля? ‘

‘Пріемышъ,’ отвчала та, и снова принялась поливать цвты.

Софья Ивановна все стояла на одномъ мст, погруженная въ свои думы. ‘Какое непостижимое сходство!’ говорила она сама себ, ‘и въ лиц изъ голос. Какая я, однако, стала нервная и никуда негодная,’ тутъ же подумала она, ‘везд нахожу я какое-то сходство, постоянно мерещится этотъ ребенокъ. Это просто нелпо! Пора наконецъ разстаться съ несбыточными надеждами и покориться неизбжному.’

‘Что же, тетя, пойдемъ смотрть садъ и огородъ?’ прервала ея мечты Катя.

‘Пойдемъ, душенька, и позовемъ Сашу.’ И Софья Ивановна пустилась въ оживленный разговоръ съ дтьми и старалась забыть о впечатлніи, произведенномъ на нее встрчею съ Полей.

Во всякой деревн есть не мало пріемышей и питомцевъ, какъ называютъ ихъ, и это обстоятельство само но себ ничего не представляло необычайнаго. Что же такъ смутило Софью Ивановну? Это было имя Поли, довольно рдко встрчающееся у крестьянъ, и миніатюрныя черты лица двушки, вьющіеся, черные волосы ея, о которыхъ мы уже нсколько разъ упоминали. Это маленькое личико съ большими карими глазами такъ живо напоминало другое, дорогое личико потерянной малютки, что все прошлое, на половину забытое, съ изумительною яркостью воскресло въ ея душ, и полузажившія раны снова открылись и заболли съ удвоенною силою. Софья Ивановна однако, привыкла страдать и не давать воли своимъ чувствамъ, привыкла думать исключительно о другихъ и не жертвовать ими для себя. Потому она затаила въ себ болзненное ощущеніе, которое испытывала при вид Поли, и вмсто того чтобы избгать ее, какъ сдлали бы многія на ея мст, старалась напротивъ какъ можно больше ее видть и пріучить себя къ ней. Катя разсказала ей о своей неудачной попытк учить Полю грамот, и Софья Ивановна взялась попробовать въ свою очередь, съ тмъ, чтобы ея племянница присутствовала при урокахъ и видла, какъ надо приниматься за дло.

При хорошей метод и терпніи, успхи Поли были очень быстры, и узнавъ ближе эту двочку, Софья Ивановна была вполн вознаграждена за то усиліе, которое она вначал сдлала надъ собою, когда ей казалось тягостнымъ видть ее. Она открыла въ своей учениц такъ много ума и сердца, что, рядомъ съ грамотою, занималась ея развитіемъ, и много сообщала ей интересныхъ свдній, которыя и Катя слушала съ большимъ удовольствіемъ.

‘А теперь ты не желаешь больше умереть?’ спросила разъ Катя Полю посл одного изъ такихъ интересныхъ уроковъ.

‘Нтъ, теперь не хотла бы,’ отвчала Поля съ улыбкою, ‘мн очень съ вами хорошо, только одного боюсь я. Возьмутъ ли меня съ собою, когда вы подете въ городъ? и если не возьмутъ, то что тогда со мною будетъ? Отецъ не согласится кормить меня, да и мн больно не хочется назадъ въ избу.’

‘Я надюсь, что тебя возьмутъ, Поля,’ сказала Катя, которая сама очень боялась, чтобы не вздумали оставить Полю въ деревн, но разсчитывала на свои просьбы убдить мать.

‘Не тревожься на этотъ счетъ, Поля,’ въ свою очередь сказала Софья Ивановна, ‘если Александр Петровн нельзя будетъ взять тебя, то ты подешь со мною.’

Поля очень обрадовалась, и послдній страхъ за ея будущность исчезъ. Что могло быть лучше жизни съ Софьей Ивановной? Но Катя далеко не раздляла ея радости. ‘Нтъ, тетя,’ сказала она, ‘я не хочу, чтобы Поля жила у тебя, я е раньше узнала, и не отдамъ теб. Не правда ли, Поля, что и ты не захочешь оставить насъ?’

‘Конечно, барышня, не захочу, но если вашей маменьк не угодно будетъ взять меня…’

‘Этого не можетъ быть!’ перебила ее Катя, ‘мама, наврное, возьметъ тебя, и ты общай мн, Поля, что никогда не разстанешься съ нами?’

Поля общала, но кто можетъ ручаться, что исполнитъ такое общаніе, кто поручится, что никогда не сдлаетъ того или другаго? Послдующія событія должны были разстроить вс планы нашихъ дйствующихъ лицъ и ршить дло совершенно непредвидннымъ образомъ для нихъ всхъ.

Отношенія Поли къ своему семейству чрезвычайно измнились въ послднее время, видя, какъ ею довольны господа, какъ ее любитъ маленькая барышня, и получая отъ нея всякій мсяцъ два рубля (Поля отдавала имъ все жалованье, находя, что ей деньги совсмъ не нужны), они стали смотрть на нее иными глазами, и радоваться всякому ея посщенію. Поля рдко приходила къ нимъ съ пустыми руками: отъ всякаго лакомства, которымъ ее щедро надляла Катя, она откладывала половину для родителей и сестры, а иногда приносила она Арин ленточку, чтобы заплести въ косу, или платочекъ на голову, или какую другую бездлушку, которую ей давали господа. Видя ея вниманіе и доброту, они стали любить ее и по отъзд господъ съ радостью взяли бы ее опять къ себ, но Поля, знала что ей не придется прибгать къ ихъ великодушію, и была спокойна на этотъ счетъ.

ГЛАВА VIII.
Неожиданное открытіе.

Долго думала Катя какъ бы попросить ттю разсказать подробно о потер своей двочки и не ршалась заговорить объ этомъ, боясь разстроить ее своими вопросами. Разъ утромъ сидли он въ саду и втроемъ съ Полей чистили ягоды для варенья, какъ Катя вдругъ почувствовала въ себ довольно храбрости и ршилась спросить ттю о событіи, которое ее такъ давно занимало.

‘Тетя,’ сказала она посл минутнаго молчанія, ‘ты часто говоришь о своей маленькой двочк, и я люблю слушать разсказы о ней, но мн всего больше хочется знать, какъ она пропала. Если теб это не слишкомъ тяжело, то не разскажешь ли ты мн, какъ это случилось?’

‘Разв ты еще не знаешь всхъ этихъ подробностей?’ спросила въ свою очередь Софья Ивановна съ печальною улыбкою, ‘мн кажется, что я уже говорила теб о нихъ.’

‘Нтъ, тетя, ты никогда не говорила но порядку, какъ все было,’ отвчала Катя, ‘я только знаю, что, по общимъ предположеніямъ, бдная твоя двочка упала въ рку, и что ты сама этому не хотла врить.’

‘Мн, конечно, тяжело говорить объ этомъ,’ сказала Софья Ивановна, подавляя глубокій вздохъ, ‘хотя я постоянно думаю о своемъ несчастій, но если это такъ интересуетъ тебя, милая Катя, то я готова исполнить твое желаніе. Ты такая милая двочка и такъ утшаешь меня, что я не могу отказать теб. Слушай же.

‘Въ то время, про которое буду говорить теб, мы жили въ деревн, во Владимірской губерніи, и я исключительно занималась моей маленькой двочкой.’

‘А дядя былъ еще живъ тогда?’

‘Нтъ, онъ умеръ раньше, когда Пол было только три мсяца, и она одна могла примирить меня съ жизнью посл этого страшнаго несчастія, вотъ почему вс мои заботы и вся моя нжность были сосредоточены на моей крошк, и я даже поселилась въ деревн, чтобы ничто не мшало мн заниматься ею. Деревенскій воздухъ благотворно дйствовалъ на нее, и она быстро развивалась для своего возраста, ей было около двухъ лтъ, и она шибко бгала по саду и много говорила, хотя языкъ ея былъ вполн понятенъ только для меня и для ея старушки няни. Она преуморительно коверкала слова и изобртала свои собственныя выраженія на мст тхъ, которыя казались ей слишкомъ трудными, но она много понимала и презабавно по своему разсказывала обо всемъ, что видла. Она особенно хорошо умла передразнивать разныхъ животныхъ: ‘мама,’ скажетъ она, бывало, подбгая ко мн и пресмшно скорчивъ свой маленькій ротикъ, ‘Поля (она всегда называла себя Полей) кукуреку, ‘или ‘Поля бабачка‘ (что означало собачка), и примется кудахтать и лаять до тхъ поръ, пока устанетъ, или ей надостъ, а потомъ впрыгнетъ ко мн на колни, обовьетъ мн шею своими пухленькими рученками и начнетъ ласкаться, говоря: ‘Поля пай,’ (что означало хорошая) мама пай, вс пай.’

У Софьи Ивановны задрожалъ голосъ.

‘Тетя,’ сказала Катя, ‘лучше не разсказывай если теб тяжело, оставь это.’

‘Нтъ, ничего,’ отвчала Софья Ивановна, ‘это сейчасъ пройдетъ, и я все доскажу, дай только выпить стаканъ воды.’

Софья Ивановна выпила воды и продолжала разсказъ.

‘Всего больше любила моя Поля играть золотыми вещами, и признаюсь теб, я въ то время была такъ неблагоразумна, что ни въ чемъ не могла отказать ей, и давала ей вс свои драгоцнности. У меня былъ ящикъ съ брилліантами, и брилліанты эти обратились въ любимую ея игрушку, ей стоило только попросить меня, и я безпрекословно открывала его и позволяла ей вынимать оттуда ожерелье, браслетъ и брошку и надвать ихъ на себя.

Въ одно воскресенье, я какъ сегодня помню этотъ день, мы были съ Полей у обдни и, возвращаясь домой, встртили Цыганъ, которые окружили насъ, предлагали гадать и приставали съ разными просьбами. Ихъ смуглыя лица и странный нарядъ такъ испугали Полю, что она горько заплакала и спрятала личико подъ мою мантилью. Испугъ ея былъ такъ силенъ, что она и дома не могла успокоиться, и не зная, что выдумать, чтобы утшить ее, я предложила ей поиграть моими золотыми вещами. Поля очень обрадовалась и мгновенно забыла о своемъ гор, мы сидли съ нею на балкон, съ котораго ступеньки прямо вели въ садъ. Онъ былъ не великъ, и оканчивался съ одной стороны ркою, съ другой же прилегалъ къ березовой рощ, за которой тянулся густой, сосновый лсъ. ‘Мама’ вдругъ сказала двочка, ‘Поля не хочу въ комнату, Поля хочу пай вещи тутъ.’

‘Мн сперва показалось неудобнымъ приносить брилліанты на балконъ, и я убждала Полю пойти въ комнату, но она съ такимъ упорствомъ настаивала на исполненіи своего желанія и я такъ боялась ея слезъ, что согласилась наконецъ и, идя за ящикомъ, утшала себя мыслью, что я не отойду отъ ребенка, и потому все равно гд-бъ она ни играла этими вещами.

Когда я открыла ящикъ, Поля захлопала въ ладоши, вынула ожерелье и надла его себ на шею, потомъ заставила меня приколоть брошку къ ея бленькому платьицу и застегнуть на ея ручк браслетъ, который былъ, конечно, слишкомъ широкъ для нея, вслдствіе чего поминутно съ грохотомъ сваливался на полъ. Это послднее обстоятельство особенно радовало ее, и всякій разъ, что браслетъ ударялся о полъ, она съ звонкимъ смхомъ восклицала: ‘хлопъ!’ быстро поднимала его, снова надвала на ручку, потомъ вертла ею вокругъ головки, пока не повторялось то же самое.

Въ самый разгаръ этой интересной игры, раздался въ задней части дома страшный шумъ, за которымъ послдовали раздирающіе крики. Я вскочила съ своего мста и недоумвала, итти-ли на шумъ, когда моя горничная вбжала на балконъ, крича мн: ‘Софья Ивановна! пожалуйста скоре, тутъ у насъ несчастіе случилось, Андрей упалъ съ крыша и сломалъ себ руку!’ Андрей былъ плотникъ, и въ то время, какъ онъ чинилъ что-то на крыш, лстница, на которой онъ стоялъ, пошатнулась, и онъ упалъ съ высоты втораго этажа. Вс знали, что у меня были лекарства на подобные случаи, и я понимала, что терять времени не слдуетъ. ‘Иду,’ отвчала я горничной, ‘только позови сюда скоре няню.’

‘Она уже идетъ, я говорила ей,’ отвчала Агафья, которая, какъ оказалось потомъ, позвала няню въ окно, думая, что она въ дтской, хорошенько не убдившись въ томъ, и положась на ея слова, я послдовала за нею, но уходя, еще* разъ обернулась къ Пол, поцловала ее, и сказала:

‘Смотри, Поля, будь умница, не уходи съ балкона, няня сейчасъ придетъ.’

‘Поля пай,’ отвтила двочка, и опять кинула браслетъ на полъ, воскликнувъ своимъ серебристымъ голоскомъ: ‘хлопъ!’

‘Думала-ли я тогда, что это будетъ послднее слово, которое я услышу отъ моей неоцненной двочки, что я въ послдній разъ поцловала ее!’ Глаза Софьи Ивановны наполнились слезами, Катя кинулась утшать ее, обнимала и цловала.

‘Бдная, бдная тетя!’ воскликнула она, ‘мн такъ жаль тебя и Полю. Что же было дальше?’

‘Теперь уже мн не много осталось разсказывать,’ продолжала Софья Ивановна, отирая слезы. ‘Я нашла Андрея безъ памяти и около часа провозилась съ нимъ, когда я вернулась на балконъ, Поли тамъ не было, и я подумала, что няня увела ее гулять, но не долго осталась я въ этомъ заблужденіи. Не прошло четверти часа, какъ я увидала мою бдную, старую няню бгущую по саду, со страшною тревогою на лиц.

‘Софья Ивановна, у васъ Поля!?’ спросила она задыхающимся отъ волненія голосомъ, какъ только подошла на такое разстояніе, что я могла услышать ее. Платокъ свалился у нея съ одного плеча, руки и ноги тряслись, она вся задыхалась и измучилась — такъ она бжала.

Я взглянула на нее и въ свою очередь страшно поблднла. ‘Какъ! Она не съ тобою, няня? Я оставила ее на балкон, когда упалъ Андрей….

‘Я давно ищу ее,’ перебила меня няня. ‘Я ходила на деревню и, вернувшись, услыхала, что вы у Андрея и что Поля на балкон! но когда я пришла сюда, ее не было, я звала ее, звала, весь садъ обходила, только вотъ у самой калитки этотъ браслетъ нашла, потомъ подумала, не пробжала-ли она какъ къ вамъ…’

Не смотря на испугъ, охватившій меня, я все-таки не могла себ представить чтобы дло было такъ серьозно. ‘Это непостижимо!’ воскликнула я, ‘но гд же она можетъ быть? Не заснула-ли она гд нибудь въ саду, или не пошла-ли на деревню, пойдемъ скорй искать ее и созовемъ всхъ людей.’

Вс поиски наши оказались однако напрасными, мы обшарили садъ, рощу, обходили вс избы и нигд не нашли ни малйшихъ слдовъ моей милой двочки. Мы кричали во все горло: ‘Поля, Поля!’ но никто не откликнулся на нашъ зовъ, только за калиткой, выходящей въ рощу, лежалъ голубой бантикъ отъ ея кушака. Тогда ужасная мысль овладла нами: двочка вроятно подошла къ рк и упала въ нее.’

Катя. ‘Но въ такомъ случа, тетя, нашли бы ея тло, а ты говоришь, что ничего не оказалось.’

Софья Ивановна. ‘Ничего, ни у насъ, ни въ сосднихъ деревняхъ, куда теченіе могло вынести тло. Когда мы въ этомъ вполн убдились, я вспомнила про Цыганъ, такъ сильно испугавшихъ мою двочку въ самый день ея пропажи, оказалось, что они давно уже оставили наши мста и откочевали Богъ всть куда. Я дала знать полиціи, но и она ничего не открыла. Съ тхъ поръ прошло тринадцать лтъ, но мысль о моей потерянной двочк не покидаетъ меня, и я не знаю, почему мн часто кажется, что она не умерла. Надо мною смются, когда я это говорю, но я не могу отдлаться отъ этого страннаго убжденія.’

Софья Ивановна замолчала и задумалась… Вдругъ услышала она около себя ‘хлопъ!’, съ удивленіемъ подняла глаза: передъ нею стояла Поля съ блестящими глазами и раскраснвшимися отъ волненія щеками, и безсознательно повторяла: ‘хлопъ, хлопъ! онъ упалъ въ траву, а ожерелье стащили и ротъ платкомъ завязали!’

Съ самаго начала разсказа Софьи Ивановны, Полею овладло непонятное чувство: ей казалось, что она слышитъ про близко знакомое ей, что она сама видла и испытала все это, и чмъ дальше разсказывала Софья Ивановна, тмъ боле забывала она окружающее и переселялась въ обычный міръ своихъ сновъ и мечтаній, пока, наконецъ, она совсмъ не потеряла сознанія дйствительности и у ней вырвались слова, приведшія всхъ въ изумленіе.

‘Что съ тобою, Поля? Что ты говоришь?’ За-разъ воскликнули Софья Ивановна и Катя.

Поля очнулась и страшно переконфузилась. ‘Извините меня, пожалуйста, Софья Ивановна,’ сказала она, отирая лицо платкомъ, и принимаясь снова чистить ягоды, чтобы нсколько скрыть свое смущеніе. ‘Это на меня находитъ по временамъ.’

‘Но что же на тебя находитъ, Поля’, спросила взволнованная въ свою очередь Софья Ивановна, ‘почему ты стала повторять мои слова, и что ты сказала объ ожерель?’

‘Вотъ видите, барыня, какъ это было: давно, очень давно, когда я еще была совсмъ маленькой, я видала разъ во сн, что живу въ барскомъ дом, и что унесли меня оттуда злые люди, и былъ у меня такой браслетъ, которымъ я играла и о полъ его кидала. Какъ вы стали теперича разсказывать, и почудилось мн, точно весь этотъ самый сонъ мой на яву представился, точно я сама та маленькая двочка, о которой вы/говорили, и стала я дальше припоминать свой сонъ. Извините меня пожалуйста, глупую.’

‘Не извиняйся, Поля, а лучше разскажи, что было дальше.’

‘То есть, во сн-то?’

‘Ну да, во сн, если хочешь, ты сказала, что съ тебя стащили ожерелье и завязали ротъ платкомъ. Что же было потомъ?’

‘Потомъ я помню только-то, что старалась кричать, и ничего больше разобрать не могу, какъ ни стараюсь припоминать, знаю, что всегда жила въ изб у тятеньки.’

Необычайная радость, смшанная съ сильнымъ опасеніемъ еще разъ обмануться въ своихъ надеждахъ, волновала душу Софьи Ивановны, но она довольно владла собою, чтобы не показывать своихъ чувствъ, и Поля, посл своей странной выходки, снова успокоилась, а Катя, кажется, и не подозрвала ничего.

‘Знаешь ли ты, мой другъ,’ сказала она, обращаясь къ Пол, ‘что твои сны очень странны? Была ли ты когда нибудь прежде въ барскомъ дом?’

‘Гд же быть!’ отвчала Поля, ‘здсь прежде господъ не жило, и я въ первый разъ ихъ увидала, какъ пріхали Павелъ Ивановичъ съ Александрой Петровной.’

‘Такъ какже теб могутъ сниться вещи, которыхъ ты никогда не видывала?’ продолжала допрашивать Софья Ивановна, ‘какъ хочешь, это непостижимо. Я знаю, что ты не родная дочь едоту. Разскажи мн хорошенько, какъ онъ тебя принялъ.’

‘Да разсказываютъ, что онъ меня будто въ лсу нашелъ, не знаю, правда ли это, или такъ надо мною шутятъ.’

‘Такъ ты совсмъ не знаешь, кто ты такая, и откуда ты, сирота или есть у тебя родители?’

‘Ничего не знаю,’ сказала Поля, и принялась разсказывать Софь Ивановн, какъ преслдовала ее эта мысль, какъ сильно желала она открыть свое происхожденіе и узнать, въ самомъ дл ли она одна на свт, покинута всми своими родными и близкими людьми.

По мр того, какъ говорила Поля, Софья Ивановна все боле и боле убждалась въ томъ, что Господь наконецъ сжалился надъ нею, и она нашла свою давно потерянную дочь, поразительное сходство Поли съ ея малюткою, необъяснимое чувство, которое съ первой минуты ихъ встрчи влекло ее къ этой двочк, но больше всего странные сны или, врне сказать, воспоминанія этой послдней — казались ей вполн достаточными доказательствами того, что Поля дйствительно ея дочь. Извстно, что маленькія дти иногда сохраняютъ въ памяти событіе, особенно поразившее ихъ, и потому не было ничего удивительнаго, что Поля помнила нкоторыя обстоятельства, предшествовавшія и сопровождавшія крутую перемну ея судьбы, хотя они представлялись ей такъ смутно, что она считала ихъ сномъ.

‘Да, это моя Поля,’ ршила она въ своей душ, и сердце ея страшно забилось. Какъ хотлось ей поскоре обнять и крпко, крпко цловать свою страстно-любимую дочь, какъ хотлось всмъ объявить о своемъ счастіи! Но Софья Ивановна привыкла владть собою и думать о другихъ, и потому остановила себя и на этотъ разъ. ‘Доказательства, которыя я считаю достаточными для себя,’ подумала она, ‘не удовлетворятъ другихъ, и пока зачмъ смущать, можетъ быть, понапрасно, эту бдную двочку? Если я ошибаюсь, то лучше, чтобы она ничего не знала о моихъ мечтахъ.’ На одно только твердо ршилась Софья Ивановна: ошибочны-ли ея предположенія или нтъ, она никогда не разстанется съ этою двочкою, которая хоть на мгновеніе воскресила передъ нею ея дочь, и въ которой она думала найти эту послднюю, до времени же, она ршилась молчать и не медля посовтоваться съ братомъ и невсткою.

‘Я пойду домой, дти,’ сказала она, ‘у меня заболла голова, и вы дочистите ягоды безъ меня.’

‘Ахъ, тетя, это я разстроила тебя!’ воскликнула Катя. ‘Зачмъ я просила тебя разсказать о пропаж твоей двочки!’

Софья Ивановна странно улыбнулась. ‘Не упрекай себя въ этомъ, мой другъ,’ сказала она, твое желаніе услышать этотъ разсказъ послужитъ, можетъ быть, къ самому счастливому событію моей жизни, и я всегда буду благодарна теб за него.’ И нагнувшись, она поцловала Катю, а потомъ сдлала то же самое съ Полей, и быстрыми шагами ушла въ домъ.

‘Какія странныя вещи сказала тетя!’ воскликнула Катя, когда двочки остались одн. ‘И какъ она допрашивала тебя на счетъ твоихъ сновъ, что бы это значило?’

Поля была чрезвычайно задумчива и молчалива: ее также поразили допросы и поцлуй Софьи Ивановны.

‘Не думаетъ ли тетя, что ты ея дочь, Поля?’ вдругъ сказала Катя, посл довольно продолжительнаго молчанія, во время котораго она себ ломала голову надъ слышаннымъ.

‘Что вы, барышня!’ отвчала Поля, ‘можно ли такія вещи говорить?’

Въ это время Софья Ивановна была занята совщаніемъ съ братомъ и невсткою.

‘Напрасно ты себ вообразила такую неправдоподобную вещь,’ говорилъ Павелъ Ивановичъ. ‘Сама посуди: жила ты въ то время во Владимірской губерніи, боле полутораста верстъ отсюда, какимъ образомъ твоя двочка могла бы быть занесена сюда?’

‘Конечно, это странно,’ согласилась Софья Иванова, ‘но съ другой стороны, какъ ты объяснить эти воспоминанія того, чего она не могла видть, это сходство?’

‘Сходство бываетъ случайное,’ сказала Александра Петровна, ‘а на счетъ воспоминаній, то она могла дйствительно жить въ первомъ дтств въ господскомъ дом, могла, напримръ, быть дочерью какой нибудь горничной, которая потомъ подкинула ее, это еще не доказываетъ, чтобы она была твоею дочерью.’

‘Надо прежде всего поговорить съ едотомъ,’ сказала Софья Ивановна, ‘и узнать отъ него подробности его находки.’

‘Да что же онъ скажетъ теб новаго?’ возразилъ Павелъ Ивановичъ, который боялся для сестры этихъ постоянныхъ колебаній между надеждою и разочарованіемъ, ‘онъ самъ ничего не знаетъ.’

‘А я все-таки сейчасъ пойду къ нему,’ сказала, вставая съ своего мста, Софья Ивановна.

‘Онъ на снокос, за оврагомъ!’ закричалъ ей вслдъ Павелъ Ивановичъ и, пожимая плечами, слъ за письменный столъ.

ГЛАВА IX.
Сны сбываются на яву.

Софья Ивановна такъ много брала на себя въ эти послдніе часы, что когда она осталась одна на дорог, ведущей къ снокосу, все ея самообладаніе исчезло, и слезы потекли ручьями по ея лицу. Открытіе было сдлано столь внезапно, а теперь разговоры Павла Ивановича облили ее какъ бы холодною водою, самыя противоположныя мысли и ощущенія боролись въ ея душ, и она то надялась, то отчаивалась. То ей казалось, что она вернется домой и радостно обниметъ Полю, какъ свою дочь, то она опасалась, что едотъ подтвердитъ предположенія брата, и что она возвратится ни съ чмъ или, лучше сказать, съ новымъ разочарованіемъ. Сначала шла она очень быстро, по приближаясь къ тому мсту, гд она издали увидла едота, у нея замерло дыханіе отъ ожиданія, и она должна была умрить шагу, а потомъ даже ссть на нсколько минуть, чтобы перевести духъ. Какъ дрожалъ ея голосъ, когда она наконецъ подошла къ старост и сказала ему: ‘едотъ, мн бы нужно переговорить съ тобою, отойдемъ немного, чтобы другіе не слыхали.’

едотъ съ удивленіемъ посмотрлъ на разстроенное лицо Софьи Ивановны, и еще разъ прикрикнувъ на бабъ, чтобы он усердне гребли, отошелъ съ нею подальше, откуда ихъ голосовъ не было слышно.

‘Скажи мн, едотъ,’ спросила Софья Ивановна, ‘правда-ли, что ты нашелъ Полю въ лсу?’

Этотъ вопросъ еще боле удивилъ едота.

‘Правда, сударыня, какъ есть передъ Богомъ истинная правда,’ отвчалъ онъ.

‘Не можешь ли ты мн разсказать подробно, какъ это было?’

‘Могу, сударыня, извольте, отчего же не разсказать, все какъ есть вамъ доложу. Ходилъ я въ ту пору въ сосднее село къ сестр въ гости (она замужемъ въ Никольскомъ, вы, можетъ, знаете, такое большое село, недалече отъ города), иду я домой, вонъ этимъ самымъ лсомъ, что изволите отсюда видть, и топоръ у меня на плеч,— я его на всякій случай захватилъ, думалъ, что не нарублю ли дровъ по дорог,— иду я, значитъ, но лсу-то, и смотрю: что-то, не то бленькое, не то красненькое, подъ сосною мелькаетъ, и думаю себ: ‘что за притча такая!’ Подхожу поближе, глядь — двочка лежитъ въ тряпкахъ завернута и крпко спитъ. Я кругомъ, посмотрлъ,— гд же ея сродственники, аль кто ее принесъ, вижу, нтъ никого, такъ и подумалъ сперва, что отошли подальше, знать за грибами или за хворостомъ. И но правд сказать, чудно оно мн показалось, какъ такъ ребенка одного оставить, долго ли до грха, собака испугаетъ, а можетъ волкъ увидитъ, думаю, постою немного, пока кто вернется. Постоялъ маленько, все нтъ никого, а тугъ какъ на бду громъ грянулъ, и дождикъ такъ и полилъ, двчонка проснулась — и ну орать. Я ее на руки, спрашиваю: ‘чья ты такая?’ Она мн въ отвтъ: ‘Поля мама хочу, мама пай, люди фя’. Я вижу, ребенокъ очень разогорчился, а понять ничего не пойму. Ну что тутъ длать? не бросить же ее въ лсу, да еще въ такую погоду. Думаю: снесу ее домой къ своей хозяйк, а тамъ придутъ за нею, догадаются, да къ намъ на деревню понавдаются. Вотъ такъ ее и хозяйк сдалъ, въ ту пору я старостой не былъ, а былъ у насъ старостою Пахомычъ, вы можетъ изволите знать, старикъ такой, что съ блою бородою, нынче онъ староста церковный у насъ. Я прямо къ нему, говорю: ‘Пахомычъ, такъ и такъ, вотъ какой со мною случай приключился.’ — ‘Точно случай.’ отвчаетъ онъ мн, ‘теперича надо безпремнно становому дать знать, чтобы намъ непріятности не было.’ Такъ и сдлали, становой прізжалъ и деньги у меня на публикаціи что ли потребовалъ, тмъ дло и кончилось. Никто не явился, ну, я двчонку-то усыновилъ, думали, Господь за доброе дло не оставитъ, она выростетъ, работницей будетъ, только вотъ на бду уже больно хила выродилась, сами изволите видть.’

‘Когда ты принесъ къ себ двочку, что она еще говорила?’ спросила Софья Ивановна.

‘Что говорила? Встимо свое толковала, но ужъ очень непонятны для насъ были слова-то ея. Одно только поняли мы, что ее Полею зовутъ, такъ имя это ей и осталось.’

Все, что говорилъ едотъ, подтверждало догадки Софьи Ивановны, но этого было недостаточно, нужны были положительныя доказательства,— а какъ добыть ихъ. Вдругъ въ ея ум мелькнула новая мысль.

‘Ты говоришь,’ продолжала она, ‘что нашелъ ее завернутую въ тряпки. Разв на ней не было ни платья, ни блья?’

‘Платья не было,’ отвчалъ едотъ, ‘а рубашечка, дйствительно что была, и хозяйка моя эту самую рубашечку въ ту нору въ сундукъ заперла, на всякій, молъ, случай.’

‘И она сохранилась до сихъ поръ!?’ воскликнула Софья Ивановна, видя наконецъ возможность ршить всякія сомннія.

‘Такъ точно, коли угодно, мы покажемъ вамъ ее.’

‘Да, да! сейчасъ покажи!’ почти вскрикнула Софья Ивановна, и такъ быстро пошла къ деревн, что едотъ едва поспвалъ за нею. Молча шла она по лугамъ, доходившимъ до самой деревни, молча послдовала за едотомъ въ избу и въ какомъ-то оцпненіи смотрла, какъ онъ снималъ съ ‘пояса огромный ключъ, отпиралъ сундукъ и рылся въ немъ, сердце ея такъ сильно билось, что точно хотло выпрыгнуть изъ груди, и она не въ состояніи была произнести ни одного слова. Наконецъ едотъ отыскалъ маленькую, отъ времени пожелтвшую, рубашечку и подалъ ее Софь Ивановн: буквы П. В. совершенно явственно сохранились, и Софь Ивановн достаточно было бросить на нихъ взглядъ, чтобы послднія сомннія ея исчезли. Счастіе было такъ велико, что она не могла вынести его, и ей сдлалось дурно. едотъ испугался, и хотлъ уже бжать за помощью въ господскій домъ, когда она пришла въ себя, первымъ движеніемъ ея было упасть на колни передъ образомъ и благодарить Бога, такъ чудесно возвратившаго ей ея потерянное дитя, вторымъ — кинуться на шею къ едоту, который смотрлъ на все происходившее съ крайнимъ изумленіемъ, думая, что барыня сошла съ ума.

‘Ради Бога, что съ вами, матушка Софья Ивановна? ‘сказалъ онъ.

‘Какъ мн благодарить тебя, едотъ,’ говорила, рыдая, Софья Ивановна, ‘ты спасъ отъ смерти мою дочь, мою дорогую Полю? И подумать, что я цлый мсяцъ жила съ нею въ одномъ дом, и не знала, что она моя дочь!’

едотъ началъ понимать, но не врилъ своимъ ушамъ. ‘Какъ, сударыня!’ спросилъ онъ, ‘наша Поля вамъ родная дочь?’

‘Да, едотъ. Это рубашечка, которую я сама шила и мтила, служитъ тому неопровержимымъ доказательствомъ. Въ какомъ мсяц ты нашелъ Полю?’

‘Да въ самый Успенскій постъ, на другой день посх Преображенья.’

‘Вотъ видишь, а моя двочка пропала въ начал іюля, т. е. ровно за мсяцъ передъ тмъ, какъ ты нашелъ е.’

‘Это точно что мудреное дло, кто бы могъ подумать, что наша Поля и взаправду барышня.’

едоту о многомъ еще хотлось разспросить Софью Ивановну, но этой послдней овладло теперь лихорадочное нетерпніе поскоре подлиться своимъ счастіемъ съ близкими ей людьми и, главное, поскоре обнять свою неоцненную Полю.

Невозможно описать впечатлнія, произведеннаго во всемъ дом этою встью. Разсмотрвъ рубашечку, Павелъ Ивановичъ и Александра Петровна должны были признаться, что Софья Ивановна была права и что предчувствіе не обмануло ее, и они также искренно обрадовались счастію сестры. А сама Поля? Она была до того поражена этимъ переворотомъ въ своей судьб, что долго не врила ему и не могла себ представить всхъ его послдствій. Она смущалась и конфузилась отъ страстныхъ поцлуевъ Софьи Ивановны, и не могла вдругъ представить себ, что это не продолженіе ея странныхъ сновъ, и что на самомъ дл, эта добрая барыня, къ которой она такъ привязалась,— ея мать, что она сама больше не крестьянская двочка, находящаяся въ услуженіи у Карташовыхъ, а барышня, такая же барышня, какъ Катя. У нея рябило въ глазахъ, мысли ея путались, и она каждую минуту ожидала, что сейчасъ проснется и все это исчезнетъ.

Всхъ довольне на видъ была Катя, восторгъ которой высказывался самымъ шумнымъ образомъ, впрочемъ и Саша не уступалъ ей въ выраженіяхъ радости, и они оба вертлись вокругъ Поли, прыгали но комнатамъ, кричали ура и безпрерывно цловали то ттю, то Полю, то родителей.

‘Ахъ, какъ это хорошо!’ воскликнула Катя, ‘ття нашла свою Полю, и эта Поля — ты. Ахъ, какъ это смшно и хорошо въ то же время! И кто бы могъ подумать это еще сегодня утромъ, когда мы пошли въ садъ чистить ягоды.’

‘Какъ жалко, что я не былъ съ вами!’ сказалъ Саша, ‘и что я не слышалъ, какъ тетя разсказывала свою исторію, и какъ Поля сказала: ‘хлопъ! ‘

‘Ну зачмъ ты не хотлъ съ нами чистить ягоды.’ возразила Катя, ‘ты говорилъ, что будетъ скучно, вотъ и не слыхалъ ничего.’

‘А помнишь, Поля, опять сказалъ Саша, ‘какъ мы въ первый разъ встртили тебя въ лсу и приняли за волка? Кто бы тогда отгадалъ, что этотъ волкъ — наша двоюродная сестра?’ И дти громко захохотали при этомъ воспоминаніи.

‘Ахъ, какъ я рада, какъ я рада!’ снова воскликнула Катя и въ сотый разъ принялись обнимать Полю.

‘Милая барышня,’ сказала въ отвтъ Поля, и хотла по своему обыкновенію поцловать Катю въ плечо.

‘Барышня!’ передразнила е Катя. ‘Какъ ты смешь называть меня барышнею, когда я твоя двоюродная сестра, и не можешь ты меня просто поцловать въ щеку или губы, это, право, странно,’ приставала она.

Поля конфузилась, а Софья Ивановна со счастливою улыбкою смотрла на эту сцену. ‘Подожди немного, Катя,’ сказала она племянниц, ‘дай Пол привыкнуть къ своему новому положенію, и все это сдлается само собою. Не правда ли, Поля?’

‘Да,’ отвчала эта послдняя, и еще боле смутилась.

Вс описанныя нами событія произошли утромъ до обда. Когда стали накрывать на столъ, Катя первая вспомнила о томъ, что надо поставить лишній приборъ, что Поля сегодня же должна обгать съ ними, и пошла хлопотать объ этомъ. Она съ торжествомъ повела свою новую сестру за столъ и усадила ее между собою и ттей. Сама Поля не раздляла ея радости, и предпочла бы совсмъ не обдать въ этотъ день, тмъ больше, что она лишилась аппетита отъ испытанныхъ волненій. Съ Катей и Софьей Ивановной она чувствовала себя довольно свободно, но присутствіе Павла Ивановича и Александры Петровны, къ которымъ она меньше привыкла, и даже присутствіе людей въ высшей степени смущало е, и она потихоньку просила Катю не приказывать ставить ей прибора, но послдняя никакъ не могла на это согласиться.

‘Мн, право, неловко съ вами обдать,’ говорила Поля умоляющимъ голосомъ, но Катя только расхохоталась въ отвтъ.

‘Неловко? Вотъ еще что выдумала! Не въ людской-ли, по твоему, обдать моей двоюродной сестр, дочери тти Сони?’

Но передъ обдомъ еще произошла пресмшная сцена съ Каролиной Карловной. Въ первомъ порыв своего счастія отъ столь чудеснаго открытія, Катя побжала сообщить и ей объ этомъ. ‘Каролина Карловна, знаете новость?’ закричала она, стремительно влетая въ комнату послдней: ‘Поля больше не крестьянская двочка,— она моя двоюродная сестра, она дочь теги Сони!’

Каролина Карловна, которая ничего не знала ни о потери Софьи Ивановны, ни о всхъ обстоятельствахъ, вслдствіи которыхъ обнаружилось происхожденіе Поли, подумала, что Катя хочетъ дурачить ее и разсердилась.

‘Ви, Катрине, гофарите глюпости,’ сказала она, продолжая вязать свой чулокъ: ‘это не карошо насмшки, совсмъ не карошо.,’

‘Да я говорю правду, Каролина Карловна,’ продолжала уврять ее Катя, но она все не врила и наконецъ велла Кат прекратить эту неумстную, но ея мннію, шутку. Каково же было ея удивленіе, когда, садясь за столъ, она увидла Нолю, садящуюся подл Кати. ‘Неужели это правда?’ спросила она Александру Петровну, и получивъ утвердительный отвтъ, весь обдъ не могла притти въ себя отъ удивленія.

‘Вотъ вы мн не врили, Каролина Карловна!’ съ торжествомъ воскликнула Катя, ‘что вы скажете теперь?’

‘Я ошень, ошень рада,’ говорила Каролина Карловна, ‘Поліа корошъ двошка, я думалъ, Катрине шутка кафоритъ.’

Перемна въ судьб Поли совершилась слишкомъ быстро, чтобы она могла уже освоиться со своимъ новымъ положеніемъ, и этотъ первый обдъ ея съ господами былъ для нея настоящимъ мученіемъ. Она робла отъ всякой бездлицы и особенно совстно было ей буфетчика Якова, которому еще она сегодня утромъ мыла тарелки, и который теперь подавалъ ей кушанья. Она понимала, что ей слдуетъ длать все какъ другіе, но съ непривычки не умла порядочно держать вилки и ножа, безпрерывно роняла салфетку и длала всякія неловкости. Къ тому же, подаваемыя кушанья казались ей какими-то странными и невкусными.

Софья Ивановна замтила это. ‘Отчего ты ничего не шь, другъ мой?’ спросила она ее.

‘Не знаю,’ отвчала Поля, ‘не хочется что-то?’

‘Разв не вкусно?’ замтилъ Павелъ Ивановичъ.

‘Похлебка-то ничего, а эту кашу совсмъ не разберу, какая она.’

Катя засмялась. ‘Это не похлебка, Поля, это супъ пюре изъ перловыхъ крупъ, а что ты называешь кашею, это соте изъ дичи.’

Эти названія ничего не объяснили Пол.

‘Какъ трудно узнать одни названія господскихъ кушаньевъ,’ подумала она, ‘и какъ многому мн нужно еще научиться.’

Посл каждаго кушанья обтиралась она передникомъ или рукавомъ. Софья Ивановна не длала ей никакихъ замчаній, боясь еще боле смутить ее, но Катя не слдовала ея примру.

‘Зачмъ ты не обтираешься салфеткою, Поля? Да гд она, врно на полу?’ Катя отгадала, и Поля опять покраснла и принялась искать салфетку на полу.

‘Не приставай къ ней, Катя,’ сказала Софья Ивановна по-французски, ‘ты совсмъ собьешь съ толку бдную двочку.’

Пока все это происходило въ барскомъ дом, на деревн царствовала не меньшая переполоха, неожиданная всть О томъ, что Поля оказалась барышнею съ быстротою стрлы обжала вс избы, проникла на снокосъ и въ поле, гд работали крестьяне, и везд работа была остановлена и шли самые оживленные разговоры. ‘Вотъ оно что!’ говорили мужички, а мы-то жалли о едот, вотъ какую награду ему Господь послалъ за его доброе дло.’

‘И слава Богу.’ сказалъ другой, что двочка лтось не померла, помнишь, какъ она въ ту пору плоха была, а мы еще говорили: Господь съ ней, что ее даромъ хлбомъ кормить.’

‘И что теперича едоту за награжденіе будетъ,’ разсуждали они дальше, ‘Софья Ивановна барыня хорошая, ужъ врно его не оставитъ.’

Бабы были въ такомъ волненіи, что говорили вс за-разъ, и только старались перекричать другъ друга. ‘Экое счастіе Богъ людямъ послалъ!’ воскликнула одна. ‘Ишь, какая оказія приключилась!’ кричала другая. ‘А я всегда говорила, что Поля не изъ нашихъ,’ утверждала третья. ‘Никогда ты эфтого не говорила!’ закричали другія, ‘а вотъ мы, правда, говорили, что руки у нея не такія, какъ у мужички.’ ‘Совсмъ не то вы говорили,’ вступились четвертые, и начался у нихъ такой шумъ и крикъ, что ничего разобрать нельзя было.

‘А мы-то какъ потшались надъ нею,’ говорили двушки, ‘а вотъ она и вправду вышла барышня!’

У Арины радость смшивалась съ завистью, она съ дтства привыкла себя считать неизмримо выше Поли, и вдругъ такой переворотъ!…..

Счастіе едота и Матрены нсколько омрачилось опасеніемъ, чтобы барыня не стала серчать на нихъ за ихъ прежнее дурное обращеніе съ Полею. ‘Ужъ если правду говорить,’ сказала Матрена, ‘то мы не мало обижали двку, какъ она пожалуется теперь, да все разскажетъ, пожалуй и награды намъ не будетъ.’

‘Ну, этого быть не можетъ,’ отвчалъ едотъ, ‘ты не слышала, какъ барыня меня благодарила, когда я имъ рубашечку подалъ, а только оно, конечно, было-бы пользительне, кабы мы ее побольше жалли, да поменьше къ работ принуждали.’

‘Да кто же ее зналъ, что она барышня!’ продолжалъ въ раздумь едотъ. ‘И какъ это полиція ничего не открыла, подумаешь! Мы люди темные, неграмотные, публикацій не читаемъ, а они-то что смотрли?’

‘Богъ ихъ знаетъ!’ отвчала Матрена, ‘и во всю жисть кажись бы себ такого чуда не представила, какое сейчасъ на моихъ глазахъ приключилось!’

‘Экія чудеса бываютъ, чего не испытаешь на земл жимши,’ разсуждалъ едотъ, ‘вдь какъ это приключилось дло-то. Купили господа эти самые Карташевы-то, не другую какую усадьбу (мало ихъ чтоль, усадебъ-то), а такъ и есть нашу Сосновку, да и приглянись имъ не какая другая двка, а опять же наша Поля, и возьми они ее во дворъ, а тутъ имя что-ль ея, сложеніе не крестьянское, да и такъ что ли, что припомнили, да и смекнули, что то ихъ дочка, значитъ барышня, а тутъ еще рубашечку поглядли,— ну впрямь ршили, что барышня она ихъ, Господь да благословитъ ихъ.’

Въ эту минуту около избы послышались шаги, и едотъ, отворивъ дверь, увидлъ передъ собою Софью Ивановну и Полю.’

‘Что же ты не поздравишь меня, тятенька, съ моимъ счастіемъ?’ бойко сказала Поля, и кинулась на шею сначала едоту, а потомъ и Матрен.

‘Поля! барышня!’ говорили они, не зная какъ назвать ее, ‘будешь ли ты еще знать насъ?’

‘Нешто я когда нибудь забуду, что вы меня отъ смерти спасли и махонькою взяли, кормили меня, поили,’ сказала со слезами на глазахъ Поля.

‘Но мы часто обижали тебя,’ возразили они. Софья Ивановна перебила ихъ. ‘Не поминайте этого,’ сказала она, ‘мы съ Полей будемъ помнить только добро, которое вы ей сдлали: то, что вы сохранили мн мою дорогую дочь, и больше ничего.’

‘Я сама знаю, что была дурной работницей, и даромъ хлбъ ла,’ сказала, улыбаясь, Поля, ‘если вы и бранили меня, то и я не безъ вины была.

Софья Ивановна, узнавъ отъ едота, что ему давно хочется поселиться въ город и завести маленькую торговлю, подарила ему достаточный для этого предпріятія капиталъ, и счастіе Поли не прошло безслдно для семейства, въ которомъ она провела все дтство, ихъ бытъ значительно измнился, когда они переселились въ городъ. Торговля пошла хорошо, и черезъ нсколько лтъ они разбогатли и зажили припваючи. Но мы забгаемъ впередъ, а намъ еще остается разсказать, какъ шли дла въ Сосновскомъ дом и какъ устроилась Полина жизнь посл перемны ея судьбы.

ГЛАВА X.
Новыя заботы и планы.

Посл перваго порыва счастія, Софья Ивановна крпко задумалась. Почти тринадцать лтъ, проведенные ея дочерью въ крестьянской изб, не могли не оставить на ней глубокихъ слдовъ, и перевоспитывать ее въ ея возраст оказывалось дломъ не совсмъ легкимъ. Какъ много нужно будетъ ей учиться, чтобы хотя нсколько догнать другихъ двушекъ ея лтъ, и отъ сколькихъ привычекъ отвыкать, чтобы не поражать въ томъ обществ, гд она призвана жить.

Когда Софья Ивановна учила ее грамот, то оказываемые ею успхи радовали ее, но тогда она еще не знала, что ея ученица не крестьянская двочка, не дочь старосты едота, для которой умнье читать и писать составляетъ величайшее благо,— а ея собственная, давно потерянная и все еще оплакиваемая Поля, отъ которой потребуется совсмъ иное воспитаніе и образованіе.

‘Ття’, вдругъ сказала Катя, не умвшая долго молчать, прерывая думы Софьи Ивановны, ‘теперь прежде всего надо сшить Пол платье, ей уже не годится ходить въ сарафан. И шляпку надо, знаешь что, ття, моя черная мн велика, она будетъ впору Пол, я думаю, надо сейчасъ примрить ее. Ты не будешь больше носить платочковъ на голов,’ продолжала она болтать, обращаясь теперь къ Пол, ‘и гадкіе башмаки свои кинешь, а теб сдлаютъ хорошенькія ботинки, такія, какъ у меня, не правда ли, ття?’

‘Конечно, конечно,’ отвтила Софья Ивановна, которая, слушая болтовню Кати, на минуту забыла свои заботы и увидала надобность прежде всего заняться всми этими мелочами, ‘мы теперь вс примемся обшивать Полю, и я разсчитываю на твою помощь, Катя.’

Катя не особенная была охотница до рукодлья, но, на этотъ разъ, ее такъ интересовали Полины наряды, что она съ радостью взялась за иголку и помогала по мр силъ и умнья. Александра Петровна и даже Каролина Карловна предложила свои услуги, и черезъ два дни наша Поля совсмъ преобразилась, ей передлали одно изъ шерстяныхъ платьевъ Софьи Ивановны, заплели ея пышные волосы въ дв косы, и блый воротничекъ и рукава еще боле отдляли близну ея шеи и ручекъ. Она была очень мила въ этомъ наряд, хотя ей самой было не совсмъ ловко въ немъ и она еще хорошенько не знала, что ей длать съ руками и ногами. Она часто забывала, что у нея былъ карманъ, въ которомъ лежалъ носовой платокъ, и если не обтирала себ носъ или ротъ рукавомъ, то, по крайней мр, длала такое движеніе, какъ будто собиралась возвратиться къ прежнимъ привычкамъ, что вызывало всякій разъ громкій смхъ и разныя замчанія со стороны дтей. Ходить въ тонкихъ, довольно узкихъ ботинкахъ на каблукахъ казалось ей также очень труднымъ, и она нердко оступалась и даже падала.

‘Какая у тебя хорошенькая ножка въ этихъ ботинкахъ!’ воскликнула Катя, ‘я думаю, ты очень рада, что сняла свои дурные башмаки.’

‘Конечно, ботинки красиве,’ отвчала съ легкимъ вздохомъ Поля, ‘но за то, въ моихъ башмакахъ гораздо лучше было ходить, въ этихъ бы я, кажись, далеко не ушла.’

‘Это потому, что ты не привыкла къ нимъ, Поля,’ утшала ее Катя, ‘но ты опять сказала ‘кажись‘ вмсто ‘кажется,’ прибавила она, ‘у насъ такъ не говорятъ.’

‘Я знаю,’ сказала Поля, вздыхая еще глубже, ‘но такъ трудно отъ всего отвыкнуть, что длала всю жизнь, и я думаю, что никогда не отвыкну.’

Поля привыкла къ большей дятельности, и теперь ей казалось, что она проводитъ время въ страшной праздности, и тяготилась этимъ. Къ тому же, безпрестанныя замчанія Кати, и частый, невольный смхъ дтей при вид разныхъ ея неловкостей, смущали ее, и она чувствовала крайнее стсненіе, всякій разъ, что ей приходилось сидть въ гостинной со всмъ семействомъ. Въ первые дни посл открытія ея происхожденія конечно не было другихъ разговоровъ, какъ объ этомъ событіи, и ее вс распрашивали о ея жизни у едота, о ея воспоминаніяхъ, о всхъ подробностяхъ этого дла. Поля разсказывала обо всемъ ею испытанномъ и пережитомъ, и въ свою очередь слушала разсказы о томъ, какою она была до своей пропажи, о каждой мелочи этого достопамятнаго дня, когда она вдругъ изчезла, о гор ея матери, о напрасныхъ стараніяхъ отыскать ее. Но когда изгладилось первое впечатлніе этого событія, и жизнь начала мало по малу входить въ свою обычную колею, семейныя бесды перестали исключительно вращаться около этого пункта, разговоры становились все боле и боле непонятными и чуждыми Пол. Разсуждали ли о политик, о разныхъ книгахъ, объ общихъ знакомыхъ, о жизни въ город,— она не могла принять никакого участія въ разговор, потому что не имла объ этихъ вещахъ никакого понятія.

Софья Ивановна всякое утро дятельно занималась съ нею, но Поля очень отстала отъ всего, что, при иныхъ условіяхъ, должна была бы знать въ своемъ возраст, ея мать видла, какъ много потребуется времени, чтобы вознаградить утраченное, тмъ боле, что Полина неувренность въ себ замедляла ея успхи. Скоро она замтила, что Поля была совсмъ другая вдвоемъ съ нею, чмъ въ присутствіи всего семейства, и что опасеніе быть неловкой или употреблять выраженія, къ которымъ она привыкла въ изб, боле всего мшаютъ ей отстать отъ нихъ, и она стала сознавать, что для перевоспитанія Ноли необходимо увезти ее изъ Сосновки и окружить другою обстановкою.

Здсь все напоминало ей и прежнюю жизнь, и недавній переворотъ въ ея судьб, все конфузило и смущало ее: и крестьяне, которые, бывало, не считали ее даже равною себ и съ пренебреженьемъ обращались съ нею, и прислуга въ дом Карташевыхъ, къ которой она находилась въ подчиненныхъ отношеніяхъ, и даже сама Катя, на которую она слишкомъ долго смотрла какъ на барышню, чтобы съумть вдругъ поставить себя на другую ногу. Какъ Катя ни любила ее, она все-таки считала себя выше, и въ двоюродной сестр видла еще прежнюю крестьянскую двочку, изъ милости взятую во дворъ. Вполн сознавъ все это, Софья Ивановна пришла къ убжденію, что необходимо ухать изъ Сосновки, и даже не слишкомъ откладывать свой отъздъ. Но куда ухать? Былъ ужъ конецъ августа, а въ сентябр и Карташевы вернутся въ Петербургъ, тамъ безъ сомннія будетъ лучше, нежели въ Сосновк, но все же он безпрестанно будутъ видться, а Полю надо бы, на время совершенно удалить отъ людей знавшихъ ее прежде, къ тому же, ее пришлось бы представлять роднымъ и знакомымъ, а это еще боле смущало бы ее.

Софья Ивановна сообщила свои мысли и желанія брату, который вполн согласился съ нею. ‘Я нахожу, что всего благоразумне похать теб на зиму за границу, Полино здоровье, хотя и улучшилось въ послднее время, все еще довольно слабо, и провести нкоторое время въ тепломъ климат было бы ей очень полезно. Поселись съ нею въ одномъ изъ Швейцарскихъ городовъ, гд бы ты могла вполн посвятить себя ея воспитанію, да и всегда найдешь хорошихъ учителей, такимъ образомъ, она скоре научится иностраннымъ языкамъ, да вообще перенесется въ совершенно новый міръ и забудетъ старое.’

Этотъ планъ сначала озадачилъ Софью Ивановну, но чмъ боле она о немъ думала, тмъ онъ казался ей лучше, во всхъ отношеніяхъ. Александра Петровна одобрила его, и даже Каролина Карловна нашла, что это будетъ очнень карошо. Поля удивилась, когда ей сказала объ этомъ мать, впрочемъ, она еще такъ мало видла, что не создавала себ яснаго понятія о заграничномъ путешествіи, и за предлами Сосновки, за которые она никогда не выходила, все было для нея темно и неясно. Никогда не бывавъ въ город, она не могла себ составить о немъ врнаго представленія, ей говорили, что тамъ много, много домовъ, церквей и всякихъ зданій, но она даже никогда не видала каменнаго дома, видла только одну Сосновскую церковь, и потому удивлялась, не понимай, какъ это будетъ такъ много церквей и всякихъ другихъ строеній большихъ, а избъ не будетъ. Во время занятій Поли съ Софьей Ивановной, эта послдняя старалась ознакомить ее съ нкоторыми географическими понятіями, съ формою земли, съ ея пространствомъ, говорила ей о существованіи разныхъ частей свта и разныхъ народовъ, но эти уроки продолжались еще слишкомъ короткое время, чтобы Поля могла усвоить себ эти свднія, и потому она поняла только то, что удетъ далеко, въ такое мсто гд и зимою не бываетъ снга, гд люди не говорятъ но-русски, и что она тамъ будетъ жить вдвоемъ съ матерью. Не смотря на ея привязанность къ Кат, эта мысль радовала ее, и ей хотлось прежде сдлаться образованной, выучиться всему, что знаетъ ея двоюродная сестра, а потомъ уже жить съ нею, не красня за себя на каждомъ шагу.

‘Такъ ты рада хать за границу, Поля?’ спросила ее Софья Ивановна.

‘Рада, мама,’ отвчала Поля, цлуя мать, ‘съ тобою одной мн теперь очень, очень хорошо, я знаю что ты такъ любишь меня, что все прощаешь, а передъ другими мн стыдно бываетъ, что невжда я такая, да и неловка уже больно.

Софья Ивановна нжно обнимала свою дорогую двочку, ‘чего ты совстишься, душенька моя,’ говорила она ей, ‘разв ты виновата, что тебя унесли у меня злые люди, и что ты такъ печально провела свое дтство?’ И при этой мысли, у Софьи Ивановны навернулись слезы на глазахъ.

‘Я не виновата въ этомъ, мама, но все же я была крестьянскою двочкою, ничего не знаю и не умю, и мн совстно въ обществ съ вами, господами.’

И такъ, вс были довольны этимъ планомъ, исключая Кати и Саши, которые не могли помириться съ мыслью за-разъ разстаться съ милою тетею и съ Полею, и не видать ихъ всю зиму. Видя однако, что перемнить ршенія тетинаго нельзя, Саша покорился неизбжному, и просилъ только Полю чаще писать къ нему, но Катя не хотла слушать никакихъ доводовъ, и продолжала плакать и сердиться.

‘Какая ты нехорошая, ття, что выдумала такую вещь,’ говорила она съ досадою, ‘и ты, Поля, совсмъ не любишь меня, я въ этомъ уврена теперь, иначе бы ты осталась съ нами.’

‘Я очень люблю тебя, Катя,’ отвчала Поля, ‘но какъ же мн не хать съ мамой, когда она этого желаетъ?’

‘Такъ зачмъ она этого желаетъ, ‘продолжала Катя, ‘и что теб длать за границей, жила бы ты съ нами здсь, а потомъ въ Петербург, и гораздо было бы лучше, а то еще повезутъ тебя въ Нмечину, гд вс люди такіе какъ Каролина Карловна, очень это весело будетъ.’

Софья Ивановна улыбнулась. ‘Во-первыхъ, мы демъ не въ Германію, а въ Швейцарію, а во-вторыхъ, Катя, я все ожидаю, когда ты перестанешь быть такъ несправедлива къ Каролин Карловн, и будешь порядочно съ нею обращаться.’

‘Никогда, ття, этого не будетъ, я ее не люблю, и ты напрасно ожидаешь что это перемнится.’

‘Вотъ видишь, Катя, какъ ты разсуждаешь, ты досадуешь на меня за то, что я разлучаю тебя съ Полею, хотя это совершенно необходимо, ты сердишься на едота за то, что онъ дурно обращался съ нею, хотя его многое оправдываетъ, а сама ты не думаешь, что поступаешь очень дурно и неблагородно съ Каролиною Карловною.’

‘Но, ття, какъ можно сравнить это!’ воскликнула Катя, ‘едотъ имлъ власть надъ Полею и мучилъ ее, а что же я могу сдлать Каролин Карловн? Не я ея гувернантка, а она моя, не я оставляю ее безъ пирожнаго и ставлю въ уголъ, а она меня, слдовательно ты видишь, что я не могу ее обидитъ.’

‘Напрасно ты это думаешь, мой другъ,’ сказала Софья Ивановна. ‘Въ этой Нмечин, о которой ты говоришь съ такимъ пренебреженіемъ, у Каролины Карловны было свое семейство, свои привязанности, свои привычки, бдность, необходимость зарабатывать себ хлбъ, принудили ее оставить все это и хать въ незнакомый край, къ чужимъ людямъ, заниматься воспитаніемъ чужихъ дтей. Неужели ты думаешь, что это легко, и что одн деньги могутъ вознаградить за все, чего она лишилась, живя у себя и въ своемъ семейств? Единственное утшеніе въ такомъ случа — это видть любовь и признательность въ тхъ дтяхъ, которыми занимаешься, а ты подумай, Катя, съ тхъ поръ, какъ она у васъ, что она видла отъ васъ, кром насмшекъ и непослушанія?’ Катя задумалась. ‘Но, ття, зачмъ же она такъ надодаетъ намъ, зачмъ все запрещаетъ и длаетъ напротивъ? Вдь мы любимъ тебя, и не смемся надъ тобою, значитъ, она сама виновата, что такъ себя ведетъ съ нами.’

‘Этого никакъ нельзя сказать, Катя, между мною и Каролиною Карловною большая разница: во-первыхъ, я не обязана постоянно смотрть за вами и, вслдствіе того, останавливать и бранить васъ, а во-вторыхъ, я ваша тетя, и такая же русская, какъ и вы, и потому у насъ больше общихъ понятій и мы скоре сходимся съ вами. Въ Германіи на многое иначе смотрятъ, нежели у насъ, и она должна руководствоваться своими понятіями. Но я уврена, что если бы ты была любезне и послушне, то и она, въ свою очередь, выказала бы больше уступчивости, и у васъ совсмъ перемнились бы отношенія.

Софья Ивановна видимо произвела впечатлніе на Катю, она уже не настаивала на своемъ прежнемъ мнніи, а сказала не ршительно:

‘Я право этого не думаю, ття.’

‘Хочешь испытать, кто изъ насъ правъ, душа моя? Если ты меня любишь, перемни свое обращеніе хоть на недлю, и ты увидишь.’

‘Хорошо, ття’, сказала Катя, и бросилась обнимать Софью Ивановну, ‘но все-таки ужасно, что ты узжаешь. Останься съ нами, пожалуйста останься.’

‘Нельзя, мой дружочикъ, и когда ты будешь разсудительне, то сама это поймешь.’

ГЛАВА XI.
Послднія сомннія разъясняются.

Съ приближеніемъ дня отъзда Софьи Ивановны и Поли, Катя, нсколько успокоившаяся убжденіями тти, снова принялась горевать, и Ноля не знала какъ утшить ее.

‘Мы не на вкъ разстаемся, Катя,’ говорила она ей, ‘зима скоро пройдетъ, и мы опять свидимся, или въ Петербург, или здсь, въ Сосновьк.’

‘Когда еще это будетъ,’ отвчала Катя, не переставая плакать, ‘зима никогда скоро не проходитъ, она такая длинная! И не могу думать о томъ, что такъ далеко, я знаю, что теперь ты удешь, и ття тоже, а что будетъ потомъ, я не знаю, и это не утшаетъ меня.’ ‘

‘Я буду часто думать о теб, и буду писать теб обо всемъ, что увижу, и что буду длать.’

‘Нтъ, Поля, я не врю этому, ты наврное забудешь меня. Ахъ, какъ было хорошо, прежде чмъ все это открылось!’

Поля посмотрла на нее съ упрекомъ. ‘Такъ ты сожалешь объ этомъ, Катя? Но твоему лучше было бы мам продолжать плакать по мн, и мн быть несчастной,— только бы намъ не разставаться?’

Кат стало совстно своихъ словъ и того, что она такъ много думала о себ и забывала о другихъ. ‘Нтъ, Поля, я не это хотла сказать, какъ я могу не радоваться за ттю и за тебя, только теперь, что вы узжаете, на меня находитъ такая грусть, что я не знаю, что говорю, и болтаю всякій вздоръ.’

Посл открытія у едота Полиной рубашечки, не оставалось никакого сомннія въ ея личности, но все еще не было разъяснено, какимъ образомъ очутилась она въ лсу, гд ее нашелъ едотъ, и это обстоятельство служило частою темою разговора въ Сосновк.

‘Я уврена, что ее унесли Цыгане,’ говорила Софья Ивановна, и вс боле или мене соглашались съ нею, хотя и были уврены, что никогда не узнаютъ, какимъ образомъ Поля провела мсяцъ, который прошелъ между ея пропажею и находкою, и что придется навсегда довольствоваться одними предположеніями на этотъ счетъ.

‘Ничего не могу я вспомнить объ этомъ времени,’ говорила Поля, ‘какъ ни стараюсь, а хотлось бы мн узнать доподлинно, какъ все это было.’

‘Да, хорошо бы поймать этихъ негодяевъ, которые надлали столько горя твоей бдной матери,’ сказалъ Павелъ Ивановичъ, ‘и примрно наказать ихъ, но на это надежда плохая.’

Наконецъ все было готово, и отъздъ Ворошиныхъ назначенъ на слдующій день, какъ случилось новое, неожиданное происшествіе, опять сильно взволновавшее нашихъ друзей, и послужившее еще доказательствомъ, что все тайное рано или поздно выходитъ наружу.

Карташовы отобдали въ послдній разъ съ Ворошиными, все общество сидло на балкон и находилось въ томъ особенномъ настроеніи духа, которое свойственно близкимъ людямъ передъ разлукою. Всмъ казалось, что нужно бы сказать многое, а между тмъ разговоръ не клеился и вертлся на пустякахъ, безпрестанно прерываясь длинными паузами. Катя и Поля услись на ступенькахъ, держа другъ друга за руку, и Катя безпрерывно повторяла просьбу не забывать ее и поскоре, поскоре вернуться въ Сосновку, какъ эта интересная бесда была прервана извстіемъ, что пріхалъ разнощикъ. ‘Онъ остановился на деревн, ‘сказала Марья, ‘испрашиваетъ, коли угодно что купить, то онъ сюда подъдетъ.’

Пріздъ разнощика составлялъ одно изъ любимйшихъ развлеченій въ Сосновк, и его никогда не отпускали, не осмотрвъ всего товара и не накупивъ пропасть подарковъ и ненужныхъ вещей. Теперь вс были вдвойн рады ему, чтобы отвлечь Катю отъ ея горя, и она сама оживилась. ‘Мама,’ сказала она, быстро вскочивъ съ мста, ‘вели пожалуйста позвать его сюда, онъ пришелъ очень кстати, Поля вроятно захочетъ подарить всхъ на прощаньи.’

Александра Петровна охотно согласилась, и разнощикъ, остановивъ телгу у калитки сада, сталъ носить товаръ на балконъ и раскладывать его. ‘Ахъ!’ сказала Катя, всматриваясь въ его лицо, ‘это не прежній нашъ разнощикъ, не Климъ, а какой-то другой.’

‘И я въ первой разъ вижу его,’ сказала Ноля, которая не могла еще отвыкнуть отъ своихъ крестьянскихъ выраженій.

‘Разв ты не бывалъ еще здсь?’ спросила его Катя.

‘Не бывалъ, точно что не бывалъ, барышня.’ отвчалъ разнощикъ, смуглое лицо котораго, черные какъ смоль волосы и блестящіе глаза ясно указывали на его происхожденіе.

Александра Петровна въ свою очередь взглянула на него. ‘Ты кажется цыгань?’ спросила она.

‘Такъ точно, барыня,’ проговорилъ тотъ, и принялся расхваливать свои ситцы, чрезвычайно быстро показывая ихъ одинъ за другимъ. Когда осмотрли всякія матеріи, ленточки и пуговки, цыганъ вполголоса предложилъ Александр Петровн взглянуть на золотыя вещи.

‘То есть, позолоченныя,’ сказала, смясь, Александра Петровна.

‘Нтъ, истинно золотыя,’ удостовряла, Цыгань: ‘есть у меня, доложу вамъ, брошка съ брилліантами, такъ просто загляднье.’

‘Ну, покажи,’ сказала Александра Петровна, въ полной увренности, что онъ надуваетъ. Но каково было ея удивленіе, когда онъ дйствительно вынулъ изъ коробки прелестную брилліантовую брошку.

‘Посмотри, Соничка,’ обратилась она къ невстк, подавая ей брошку, и прибавила по-французски: ‘это наврно краденое, да и лицо у него очень подозрительное.’

Софья Ивановна взглянула на брошку — и ахнула. ‘Это моя брошка,’ воскликнула она, ‘та самая, которая была на Пол въ день ея пропажи!’

Цыганъ смутился. ‘Что вы изволите обижать меня, сударыня?’ заговорилъ онъ, а самъ сталъ поспшно убирать вещи, съ явнымъ намреніемъ убраться по добру, но здорову.

‘Нтъ, голубчикъ, ты такъ не уйдешь,’ въ свою очередь вмшался Навелъ Ивановичъ, замтивъ что дло принимаетъ серьозный оборотъ, и послалъ за волостнымъ старшиною.

‘Мы напали, наконецъ, на слды ужаснаго преступленія, и теб оно даромъ не пройдетъ.’

Цыганъ страшно испугался и кинулся въ ноги Павлу Ивановичу. ‘Не губите меня, Бога ради, возьмите вашу брошку, только отпустите меня.’

Софью Ивановну тронуло это отчаяніе: ‘послушай,’ сказала она, ‘если ты чистосердечно разскажешь все, какъ было, то я общаю отпустить тебя, въ противоположномъ случа пеняй на себя.’

‘Разскажу, ей Богу все разскажу, ничего не утаю,’ отвчалъ обрадованный разнощикъ, ‘и вы увидите, что я лично мало чмъ виноватъ. Въ ту пору, я еще парнемъ былъ, куръ, знамо, таскалъ, а то больше ни въ чемъ замшанъ не былъ.’

‘Оставь это и разскажи, какъ вамъ эта брошка досталась.’

‘Слушаю. Кочевали мы въ ту пору но Владимірской губерніи, приходимъ въ большое село, запамятовалъ какъ его звали….’

‘Никитино,’ подсказала Софья Ивановна.

‘Такъ точно, доходы у насъ плохи стали, въ деньгахъ нужда большая, а на сел ничего почти не добыли, идемъ мы назадъ, по березовой рощ, и видимъ вдругъ у самой калитки помщичьяго сада маленькую двочку, съ блестящимъ ожерельемъ на ше. Смотримъ кругомъ, никого не кидать, мать моя (такая была она ловкая да проворная) сейчасъ смекнула, ни слова не проронивъ, нырнула она въ калитку, схватила двочку, завязала ей ротъ платкомъ, и понесла въ телгу, которая стояла совсмъ запряженная. Мы ударили по лошадямъ и часа черезъ два были уже далеко. Въ Москв удалось намъ сбыть ожерелье, но тутъ услыхали, что полиція ищетъ пропавшую двочку, и брошку продать не ршились, а скоре отправились дальше. Кочевали мы такимъ образомъ съ мста на мсто, и двочку все таскали съ собою. Наконецъ больно прискучила она намъ, да и боялись, чтобы какъ нибудь съ нею не попасться, уже очень она бла была, сейчасъ видно, что не нашего племени. Такъ и поршили, что надо отъ нея избавиться. Мы были люди не злые, погубить невиннаго ребенка пожалли, а положили оставить ее въ лсу, какъ только она заснетъ. А шли мы въ то время этимъ лсомъ, что посл вашей деревни. Двочка сперва поплакала, все къ матери просилась, а потомъ заснула крпкимъ сномъ. Я самъ тогда еще мальчикомъ былъ, и какъ стала мать ее завертывать въ тряпки, да подъ сосну класть, жаль мн больно двочку стало, и все я на нея оглядывался. ‘Возьмемъ ее съ собою,’ просилъ я мать, ‘не то ее волкъ състъ,’ но она-то разсердилась и прикрикнула не меня: ‘молчать! и смотри, ни гугу про ребенка, а то я т задамъ! ‘

‘Я сильно боялся матери, и никому слова не молвилъ, но никогда не могъ я совсмъ забыть, какъ мы невинную малютку въ лсу-то оставили. Мать моя вскор померла, и я оставилъ таборъ, досталась мн тогда на мою часть эта самая брошка, но я далеко запряталъ ее и боялся показать. Завелъ свою маленькую торговлю и принялся по деревнямъ всякій товаръ носить, только въ эту сторону совсмъ не хаживалъ, все какъ-то боязно было. Нон въ первой ршился сюда притти и думалъ стороною какъ не услышу ли, что сталось съ этою бдною двочкою, а тутъ меня грхъ попуталъ эту брошку вамъ показать. Не погубите, сударыня!’ прибавилъ онъ, снова кланяясь въ ноги Софь Ивановн.

‘Не бойся,’ сказала Софья Ивановна, не обращая вниманія на знаки, которые ей длалъ братъ, ‘я не отступлю отъ своего слова. А узналъ ли бы ты теперь украденную вами двочку?’ спросила она его вдругъ.

‘Гд узнать!’ отвчалъ Цыганъ, ‘она, небось, теперь большая стала, коли еще жива.’

‘Вотъ она!’ сказала тогда Софья Ивановна, указывая на Полю, которая съ живйшимъ участіемъ слдила за разсказомъ Цыгана.

Цыганъ былъ ошеломленъ. ‘А точно,’ сказалъ онъ, ‘если ближе вглядться, то признать можно. Простите насъ, барышня,’ сказалъ онъ.

‘Господь проститъ тебя,’ сказала Поля,— и его отпустили съ миромъ. Павелъ Ивановичъ былъ недоволенъ великодушіемъ сестры, и доказывалъ, что такъ дйствовать значитъ, поощрять мошенниковъ, но Софья Ивановна говорила, что она слишкомъ счастлива, чтобы желать мщенія, или наказанія людямъ, совершившимъ это преступленіе, что къ тому же этотъ человкъ былъ только свидтелемъ, а не участникомъ его, и что не было причины задержать его. Павелъ Ивановичъ въ свою очередь доказывалъ, что нельзя врить всякому на слово, что Цыганъ совсмъ не такъ молодъ, какъ онъ уврялъ и что слдовало его арестовать, но Софья Ивановна осталась при своемъ мнніи, и ложась въ послдній разъ спать въ Сосновк, Поля обняла мать еще крпче обыкновеннаго и сказала: ‘какъ мн благодарить Бога, не только за то, что Онъ возвратилъ мн мать, но за то еще, что моя мама такая добрая, какъ ты!’

ГЛАВА XII.
Эпилогъ.

Прошло почти два года. На Варшавскомъ дебаркадер стояло все семейство Карташовыхъ и нетерпливо ожидало прибытія заграничнаго курьерскаго позда. Катя очень выросла въ это время, и изъ маленькой двочки, какою мы знали ее, обратилась въ полувзрослую двушку, но съ прежнею живостью и подвижностью въ чертахъ лица и въ движеніяхъ, Саша тоже очень измнился и пріобрлъ нсколько степенный и важный видъ въ своемъ гимназическомъ мундир, въ который недавно облекся. Каролина Карловна съ тми же блокурыми локонами, выглядывающими изъ подъ шляпки, и пестрою шалью на плечахъ стояла подл Кати, но строгое и недовольное выраженіе ея лица уступило мсто боле кроткому и спокойному, и разговоръ ея съ дтьми казался самымъ дружескимъ и оживленнымъ. Они теперь бгло говорили по-нмецки, и Каролин Карловн не было надобности по прежнему коверкать русскихъ словъ.

‘Я не могу себ представить теперь нашу Полю’, говорила Катя.

‘Да, Полина теперь совсмъ взрослая двица.’ отвчала Каролина Карловна, ‘и, какъ видно но ея письмамъ, вполн образованная двица.’

Ття пишетъ, что она хорошо говоритъ по французски и по нмецки, и у нея оказался прекрасный голосъ.’

‘Она, пожалуй, не захочетъ бытъ дружною съ тобою,’ сказалъ Саша, на половину чтобы подразнить сестру, ‘она теперь большая барышня, а ты еще маленькая двочка.’

‘Нтъ, это неправда, Саша, я этому никогда не поврю!’ воскликнула Катя, ‘Поля всегда будетъ со мною дружна. Ахъ, Господи! но когда же придетъ наконецъ этотъ несносный поздъ!’

Не успла Катя произнести этихъ послднихъ словъ, какъ раздался оглушительный свистокъ, и машина, пыхтя и сверкая, пронеслась мимо нашихъ маленькихъ друзей, таща за собой длинный рядъ вагоновъ,— и поздъ остановился.

‘Ття! Поля! А вотъ Катя! Соничка! Павелъ! Здоровъ ли ты? Какъ дохали? А! Саша! какой большой! Каролина Карловна, здравствуйте!’ раздавалось со всхъ сторонъ и смшивалось съ многочисленными поцлуями, въ то время, какъ толпа пассажировъ выходила изъ вагоновъ. крики носильщиковъ и извощиковъ наполняли собою воздухъ и безпрестанно разлучали только что свидвшихся родныхъ. Наконецъ они разслись въ экипажи и направились къ квартир Софьи Ивановны, гд все было приготовлено къ ихъ прізду, и тамъ только удалось имъ хорошенько разсмотрть другъ друга.

Поля нсколько пополнла и чрезвычайно выросла въ эти два года, стройная и гибкая талья, матовая близна ея кожи и черные великолпные волосы, вившіеся крупными локонами, длали изъ нея очень красивую молодую двушку, въ которой трудно было узнать бдную крестьянскую двочку, жившую изъ милости у едота. Катя не врила своимъ глазамъ. ‘Какъ ты измнилась, Поля!’ говорила она.

‘Да и ты не мало измнилась, милочка моя,’ отвчала Поля, нжно цлуя ее.

‘Ну разскажи же мн какъ ты провела эти два года, все, все, что ты длала.’

‘А я поступилъ въ гимназію,’ сказалъ Саша, ‘и теперь буду не надолго здить въ Сосновку, всего на два мсяца.’

‘Я вижу, что ты гимназистъ, и ты радъ этому?’

‘Конечно, въ гимназіи гораздо пріятне учиться, чмъ дома, къ тому же, я теперь хожу одинъ по улицамъ.’

‘Не мшай, Саша,’ перебила его Катя, ‘твоя гимназія совсмъ не интересуетъ меня, а вотъ мн хочется узнать, что длала Поля за границею. Скажи же поскоре, теб очень тамъ понравилось?’

‘Да,’ отвчала Поля, ‘особенно въ Швейцаріи, гд мы всего дольше жили, но мн все-таки очень хотлось назадъ въ Россію, хотлось видть васъ всхъ, а теперь тянетъ въ Сосновку.’

‘Какъ я этому рада!’ воскликнула Катя, ‘а я уже боялась, что ты совсмъ разлюбишь насъ и не захочешь вернуться. Но разскажи но порядку, какъ все было посл нашей разлуки, это такъ интересно.’

‘Барышни, пожалуйте кушать!’ сказалъ лакей, подходя къ двери.

‘Ахъ, какъ скучно, что помшали намъ!’ сказала Катя, ‘но посл обда ты все разскажешь, Поля.’

‘Милая ття!’ воскликнула она, подбгая къ Софь Ивановн и обнимая ее, ‘какъ я рада тебя видть, и какое у тебя сдлалось веселое лицо! А Поля какая стала миленькая, просто прелесть. Знаешь, ття,’ прибавила она на-ухо тт, ‘ты мною будешь довольна. Мы теперь большіе друзья съ Каролиной Карловною, спроси ее, она сама теб скажетъ.’

‘Это отлично, мой дружочикъ, но какъ же это случилось?’

‘Вотъ какъ, ття: посл твоихъ словъ о томъ, что Каролина Карловна такъ несчастна, и должна жить въ чужой стран, и въ чужомъ дом, мн вдругъ сдлалось жаль ее, и я попробовала приласкаться къ ней, и спросить, очень ли ей грустно было ухать изъ Германіи. Вообрази, ття, что она расплакалась отъ моего вопроса, и стала мн разсказывать, какъ она любила свою маму, (которая уже старушка), а папа у нея умеръ, и своего брата, который хотлъ итти въ университетъ, но посл смерти отца долженъ былъ поступить прикащикомъ въ лавку, и какъ ей тяжело было разставаться съ ними. Еще у нея есть замужняя сестра, у которой маленькія дти, и они очень любили ее, какъ мы тебя, ття, и горько плакали, когда она узжала такъ далеко, въ Россію. Ея разсказъ очень заинтересовалъ меня, и мн захотлось все больше и больше слышать о ея родныхъ. Съ тхъ поръ мы сблизились, и я начала любить ее и скоро выучилась по-нмецки, чтобы лучше понимать ея разсказы. Она со своей стороны, сдлалась гораздо снисходительне ко мн, и я очень рада теперь, что она не оставила насъ въ то время, когда я такъ была противъ нея, и что я имла случай лучше узнать ее. А все это сдлала ты, милая ття, и Каролина Карловна очень благодарна теб.’

‘Напрасно вы это приписываете мн, душенька моя,’ отвчала Софья Ивановна, ‘твое доброе сердце заставило тебя одуматься, и никогда бы не допустило тебя и прежде обижать Каролину Карловну, если бы ты поразмыслила о томъ, что длаешь.’

‘Но отчего мн это никогда не приходило въ голову до нашего разговора съ тобою, ття?’

‘Потому что ты была еще мала и глупа, и не думала, что у взрослыхъ тоже могутъ быть огорченія, не меньше чмъ у дтей.’

‘Это правда, ття, дти всегда воображаютъ, что взрослые вполн счастливы и могутъ длать все что имъ вздумается, по теперь я уже не ребенокъ, мн скоро минетъ пятнадцать лтъ, и потому я понимаю, какъ ошибалась прежде.’

Въ этотъ вечеръ никакъ не удалось Пол исполнить желаніе Кати и подробно разсказать о своемъ пребываніи за границею, всмъ нужно было столько передать другъ другу, и къ тому же Ворошины такъ устали отъ дороги, что рано почувствовали желаніе отдохнуть, и повствованіе Полины было отложено до слдующаго дня.

То было воскресеніе и Саша, не смотря на свою любовь къ гимназіи, былъ очень доволенъ возможности на этотъ разъ остаться дома и слушать Полю. Сестры услись на диванчик, гимназистъ помстился напротивъ ихъ на стул, и Катя сказала: ‘ну, начинай теперь, Поля, никто намъ не помщаетъ.’

‘Съ чего начать?’ спросила Поля, ‘я, право, не знаю.’

‘Во-первыхъ, когда ты ухала изъ Сосновки, какое впечатлніе сдлала на тебя желзная дорога, а потомъ Петербургъ?’,

‘Мн показалось страннымъ такъ быстро хать безъ лошадей, и свистки пугали меня, но мама объяснила мн, что въ этомъ не заключается ничего сверхъестественнаго и ужаснаго, и хотя я не могла понять, какимъ образомъ паръ можетъ передвигать вагоны, я на слово врила мам, и скоро успокоилась.’

‘А Петербургъ очень понравился теб?’

‘Да,’ я была поражена этимъ множествомъ широкихъ улицъ и громадныхъ домовъ, и мн больше всего понравилась Нева, я, до тхъ поръ, видла только нашу маленькую рчьку въ Сосновк, и никогда не воображала, что можетъ быть столько воды за-разъ, но съ другой стороны, шумъ мостовой, толпа людей ходящихъ и здящихъ по улицамъ, произвели на меня непріятное впечатлніе и наводило страхъ. Знаешь, Катя,’ прибавила, улыбаясь, Поля, ‘ты будешь смяться надо мною, но я до сихъ поръ не люблю городовъ. Мн тсно и душно въ нихъ и всегда такъ тянетъ на чистый воздухъ, туда, гд больше зелени и меньше людей.’

‘И меня тоже, когда наступаетъ лто,’ сказала Катя, ‘но зимою лучше въ город. Что же было дальше, Поля? Изъ Петербурга куда вы похали?’

‘Прямо въ Швейцарію, на Женевское озеро, на дорог останавливались мы въ Берлин, который у меня постоянно смшивался въ голов съ Петербургомъ, и я никакъ не могла дать себ яснаго отчета, что видла въ первомъ, и что въ послднемъ, за исключеніемъ опять-таки Невы, красиве, которой нтъ ни одной рки въ Европ. Великолпныя гостинницы, въ которыхъ мы стояли, удивляли меня и превосходили своею роскошью вс т замки и дворцы волшебныхъ сказокъ, которые я представляла себ, сидя въ изб у едота, но мн все еще было неловко и страшно въ этой обстановк, я не понимала по-нмецки, со всякою бездлицею должна была обращаться къ мам, и безпрестанно плутала въ длинныхъ корридорахъ и проходахъ гостинницъ, не умя отыскать нашъ номеръ. Я рада была, когда мы пріхали на Женевское озеро и поселились между Монтре и Вильневомъ въ маленькомъ, уютномъ домик, подл самаго озера. Кром насъ, въ немъ жило всего два семейства, одно нмецкое, а другое швейцарское, и это были такіе простые и добрые люди, что мы очень скоро съ ними познакомились, и я перестала дичиться ихъ. Въ нмецкомъ семейств была двушка моихъ лтъ, въ швейцарскомъ — мальчикъ нсколько моложе. Амаліи — такъ звали нмку — чрезвычайно хотлось воспользоваться своимъ пребываніемъ въ Монтре, чтобы сдлать успхи во французскомъ язык, и она постоянно говорила по-французски съ швейцарскимъ мальчикомъ Альфредомъ и, какъ мама утверждала, страшно коверкала французскія слова, нисколько этимъ не стсняясь. Видя передъ собою такой примръ, и я сдлалась храбре, и начала со своей стороны практиковаться. Воображаю, какъ~комиченъ былъ нашъ разговоръ, и какъ хорошъ былъ Амаліинъ нмецко, а мой русско-французскій языкъ, но такъ какъ Альфредъ очень полюбилъ насъ, то терпливо исправлялъ наши ошибки, и старался отгадать смыслъ нашихъ фразъ, когда он становились уже черезъ-чуръ непонятны. Онъ былъ моимъ первымъ и лучшимъ учителемъ, и я больше всхъ обязана ему моими успхами. И если бы ты знала, милая Катя, какъ было у насъ хорошо: прелестное Женевское озеро доходило до самаго нашего садика, и волны его ударялись о каменную низенькую стну, которая отдляла этотъ послдній отъ него, рядомъ съ нашимъ домикомъ тянулись виноградники, сзади и противъ насъ возвышались такія чудныя, высокія горы, когда небо было чистое, то верхушки ихъ отчетливо обрисовывались на голубомъ фон, а когда находили тучи, то нельзя было не смотрть, какъ он то подымались до самой вершины горы, то -низко спускались, доходя почти до крыши домовъ, и быстро бжали, поперемнно открывая и закрывая то одну часть пейзажа, то другую.’

‘Это должно быть очень любопытно,’ сказалъ Саша, ‘и я не могу представить себ, чтобы облака и тучи, которыя такъ далеко отъ насъ, казались бы такъ близкими, какъ ты говоришь.’

‘Въ томъ-то и дло,’ возразила Поля, ‘что он совсмъ не такъ далеко, какъ намъ кажется на ровномъ мст, гд мы не можемъ судить о томъ, спускаются ли он или нтъ, но въ горахъ сейчасъ видно, гд они, высоко или низко, и потому можно знать, скоро ли пойдетъ дождикъ.’

‘Сколько времени жили вы въ вашемъ маленькомъ домик на берегу озера?’ спросила Катя.

‘Около двухъ мсяцевъ, посл чего мы перехали на зиму въ Лозанну. Въ это время, благодаря Альфреду и Амаліи, я настолько выучилась по-французски и по-нмецки, что могла уже брать уроки у учителей и понимать ихъ. Помнишь, Катя, какъ мн хотлось учиться читать, когда вы взяли меня къ себ, и съ какою жадностью я слушала твои разсказы о томъ, что ты находила въ своихъ книгахъ? Я и тогда предчувствовала, что есть многое, чего и не подозрваютъ наши мужички, а мн такъ хотлось побольше знать.’

‘Да, а помнишь, какъ хорошо и стала учить тебя?’ спросила Катя, и засмялась при этомъ воспоминаніи.

‘А я плакала и думала, что неспособна выучиться грамот,’ отвчала, улыбаясь, Поля, ‘но все-таки я теб обязана всмъ. Не полюби ты меня, какъ полюбила съ перваго раза, (‘два, ли я бы попала къ вамъ въ домъ, а не вздумай ты учить меня, можетъ быть и мам не пришла бы эта мысль въ голову. И такъ, когда желаніе мое исполнилось, и я принялась за книги, то увидала, что он еще гораздо интересне, нежели я думала, и по мр того, какъ я узнавала одно, мн все хотлось знать дальше и больше, и я все ясне понимала такъ многое, надъ чмъ ломала себ голову въ прежнее время. Я до того увлеклась своими уроками, не смотря на просьбы и увщанія мамы, что мое здоровье снова пострадало отъ слишкомъ сидячей жизни и сильнаго умственнаго напряженія, и когда наступила весна, то вмсто возвращенія въ Россію, пришлось намъ хать на воды и потомъ на морское купанье для укрпленія моихъ силъ.’

‘Такъ ты сама виновата, Поля,’ воскликнула Катя, ‘что вы не вернулись прошлаго года, какъ хотли, и что мы такъ долго не видались съ тобою!’

‘Да, душенька моя, но не сожалй объ этомъ. Вторая зима, проведенная мною въ Швейцаріи, была мн полезне первой, я поняла, что съ моей стороны не хорошо пренебрегать своимъ здоровьемъ и тмъ давать новое безпокойство мам, которая и такъ уже довольно испытала горя въ своей жизни, и я стала благоразумне и удерживала себя. Теперь вы видите, какъ я поправилась, и мы опять проведемъ лто въ Сосновк вс вмст.’

‘И какъ это будетъ хорошо!’ воскликнули Катя и Саша за-разъ.

‘А теперь, Катя,’ сказала Поля, окончивъ свой разсказъ, ‘скажи мн, что длаетъ едотъ и его семейство, ты не можешь себ представить, какъ я буду рада ихъ видть.’

‘едотъ очень хорошо живетъ въ город,’ отвчала Катя, ‘Арина вышла замужъ за управляющаго Никольскимъ, и имъ всмъ отлично. Но неужели ты такъ любишь ихъ, Поля, не смотря на ихъ дурное обращеніе съ тобою? ‘

‘Конечно, Катя, вдь подумай, что я провела съ ними все свое дтство, и что они спасли меня отъ смерти.’

‘Это правда, но зачмъ они такъ принуждали тебя работать, и главное, зачмъ попрекали постоянно кускомъ хлба? Мн мама часто говоритъ, что не слдуетъ даже вспоминать объ оказанной услуг, не только упрекать ею, если не хочешь, чтобы она потеряла всякое достоинство.’

‘Теб твоя мама это говоритъ, Катя, и потому ты это знаешь, но едоту никто такъ не говорилъ, и ему некогда было самому додуматься до этого.’

Катя убдилась, но только на половину.

‘Еще, если они бы въ самомъ дл много длали для тебя,’ сказала она, ‘а то кормили- чернымъ хлбомъ и картофелемъ, и это считали такою великою милостью!’

‘Но, Катя,’ возразила горячо Поля, ‘этотъ черный хлбъ и картофель доставался имъ съ гораздо большимъ трудомъ, чмъ вкусный обдъ твоимъ родителямъ, и потому они больше дорожили имъ. Я помню, какъ боялся всегда едотъ, что ему не хватитъ муки, какъ онъ радовался хорошему урожаю и огорчался дурнымъ все потому, что считалъ за первое счастіе не покупать хлба.’

‘Почему же онъ считалъ это такимъ счастіемъ, Поля? Вотъ мы всегда покупаемъ хлбъ.’

‘Потому что денегъ у него было мало, и онъ берегъ ихъ для уплаты податей и оброка, за неимніемъ которыхъ у него могли продать лошадь и корову — его главное богатство. Онъ и сердился больше на меня, когда хлба было мало и ему приходилось плохо.’

Катя серьозно задумалась. ‘Мн никогда не приходило въ голову, Поля, но теперь я вижу, что ты нрава, и что нельзя судить крестьянъ такъ, какъ мы судимъ людей въ нашемъ положеніи.’

‘Ты очень счастлива теперь, сестра?’ спрашивала въ то же время Александра Петровна свою невстку.

‘Не могу найти словъ, чтобы выразить свое счастіе,’ отвчала Софья Ивановна, ‘свою благодарность Богу. Въ первые дни посл находки Поли, меня сильно смущалъ страхъ, чтобы дтство, проведенное ею съ крестьянами, не оставило въ ней дурныхъ слдовъ, чтобы потерянное время для ея образованія не было невознаградимо, а теперь, я убдилась, что это испытаніе послужило ей только къ польз, и сдлало ее еще мягче и добре, въ то время какъ съ ея прекрасными способностями и страстью къ ученью не трудно будетъ вернуть упущенное.’

‘Это въ самомъ дл большое счастіе, сказала Александра Петровна, ‘на другую натуру такая жизнь могла бы подйствовать очень дурно, но въ Пол она не оставила ни малйшаго раздраженія, вся она въ тебя,’ прибавила Александра Петровна, съ нжностью смотря на Софью Ивановну, ‘и какъ желаю я, чтобы Катя походила на васъ обихъ!’

Немного осталось досказать о нашихъ героиняхъ. Поля никогда не могла полюбить городской жизни и ея удовольствій, и уступая ея желанію, Софья Ивановна проводила большую часть года въ деревн, гд Поля устроила школу для крестьянскихъ дтей и больницу. Он часто гостили у Карташевыхъ въ Сосновк, и Поля любила вспоминать о разныхъ мелочахъ своего дтства и своего перваго знакомства съ Катей. Эта послдняя хорошо училась, такъ-же какъ и Саша, и дружба ихъ съ Полей укрплялась съ каждымъ годомъ. Каролина Карловна раздляла всеобщую любовь къ Пол, и такъ свыклась съ семействомъ Карташевыхъ, что перестала скучать по Германіи, и только изрдка навщала своихъ родныхъ.

‘Все къ лучшему,’ говорила часто Поля своей матери, ‘какъ знать, цнила ли бы такъ тебя и мою теперешнюю жизнь, если бы не прошла чрезъ иную! И наврное не понимала бы такъ хорошо бдныхъ людей, какъ понимаю ихъ теперь! Знаешь, мама, я нахожу, что наше главное преимущество предъ ними заключается не въ томъ, что мы богаче ихъ, а въ томъ, что мы имемъ больше досуга думать и любить другихъ, нежели они.’

‘Ты права, мой ангелъ, благословимъ же пути Господни, и сознаемъ, что Его премудрость выше нашей!’

СТРАННАЯ СУДЬБА.

ГЛАВА I.Снокосъ въ Сосновк.

ГЛАВА II.Семейство Карташевыхъ.

ГЛАВА III.Пріздъ новыхъ господъ.

ГЛАВА IV.Приключеніе въ лсу.

ГЛАВА V.Поля поступаетъ въ услуженіе.

ГЛАВА VI.Первые уроки грамот.

ГЛАВА VII.Ття Соня и ея горе.

ГЛАВА VIII.Неожиданное открытіе.

ГЛАВА IX.Сны сбываются на яву.

ГЛАВА X.Новыя заботы и планы.

ГЛАВА XI.Послднія сомннія разъясняются.

ГЛАВА XII.Эпилогъ.

Читайте также: