Столтняя дтская книга.
Столтняя дтская книга.
М. Цебрикова.
‘Русская Мысль’, кн.VIII, 1888
Столетняя детская книга, Цебрикова Мария Константиновна, Год: 1888
Время на прочтение: 18 минут(ы)
Нмцамъ принадлежитъ пальма первенства въ педагогіи, англичанамъ — въ дтской литератур. Песталоцци и Базедовы прошлаго вка создали систему, которой, съ нкоторыми дополненіями, держатся и въ настоящее время. Они много черпали у Локка и Руссо, послдній въ очень значительныхъ размрахъ перерабатывалъ идеи перваго. Любимою дтскою книгой былъ англійскій герой Робинзонъ и вообще лучшими дтскими книгами надо признать англійскія. Сильная воля и энергическая дятельность, эти отличительныя свойства англійской націи, длаютъ книги ея особенно интересными для дтей. Дти вообще ищутъ живаго разсказа, а такого разсказа нтъ безъ интереснаго энергическаго дйствія. Англійская дтская книга, пользовавшаяся наибольшею популярностью въ прошломъ столтіи и первой половин нашего, это Исторія Сэндфорда и Мертона (History of Sandford and Merton). Въ дтств мн не удалось прочесть эту книгу, но я живо помню, какъ страстно мн того хотлось, слыша восторженные отзывы о ней товарищей, разсказывавшихъ иногда отрывки. Позже, читая біографіи многихъ замчательныхъ людей Англіи, я встртила названіе этой книги, какъ единственной, которую посл Робинзона они читали съ увлеченіемъ въ дтств, а вообще дти, выдающіяся надъ обычнымъ уровнемъ, дтскихъ книгъ не любятъ. Это возбудило во мн любопытство просмотрть Сэндфорда и Мертона, но удовлетворить его было не легко,— книга устарла и новыхъ изданій ея уже не предпринимали. Наконецъ, мн неожиданно псщалось заглавіе этой книги въ списк книгъ, пожертвованныхъ покойнымъ Бутлеровымъ высшимъ женскимъ курсамъ. Я слышала отъ покойнаго, что книга эта была изъ числа его любимыхъ книгъ въ дтств.
Въ наше время сомнительно, чтобы она могла быть популярной, дти теперь пресыщены книгами, избалованы эффектными романическими разсказами, въ которыхъ такъ и чуется усиліе авторовъ или составителей возбудить дтскій интересъ. Лтъ за тридцать, сорокъ и боле тому назадъ дти любили книги врод Сэндфорда и Мертона. Нашему времени не мшало бы взять въ образецъ эту книгу въ томъ, что въ ней есть боле живаго, а именно простоты и реальности, съ какою на нехитрой канв обыденной жизни умли учить дтей понимать злобу дня и нравственныя истины пошире истинъ, какимъ обыкновенно поучаютъ дтей.
Книга написана боле ста лтъ тому назадъ и носитъ печать филантропіи, которая была преобладающею чертой интеллигенціи съ половины прошлаго вка до той поры, когда жгучее чувство жалости уничтожило во Франціи крпостное право и провозгласило братство людей. Авторъ ея, Дей, былъ человкомъ съ многостороннимъ образованіемъ и практическимъ знаніемъ въ различныхъ отрасляхъ жизни, онъ былъ и искуснымъ ремесленникомъ, и знающимъ дло химикомъ, и ученымъ врачомъ-теоретикомъ, и опытнымъ юристомъ,— такъ сказано о немъ въ Biographia Britannica, но онъ былъ еще большимъ и лучшимъ — человкомъ честнымъ, филантропомъ, или, какъ въ его время говорили, ‘восторженнымъ поклонникомъ добродтели’, an enthusiastic lover of virtue, Дей родился въ 1748 г. и умеръ въ 1789 г. Получивъ образованіе юриста, онъ не захотлъ отдаться этой профессіи. Подъ вліяніемъ духа вка, онъ примкнулъ къ движенію, имвшему цлью совершенствованіе человка и гуманныя задачи времени. Обезпеченное состояніе избавило его отъ работы для карьеры. Онъ жилъ въ Эннигели, въ графств Сррей, на своей ферм, гд давалъ работу бднякамъ изъ окрестностей. Дей отличался краснорчіемъ, онъ съ искреннимъ жаромъ и силой убжденія говорилъ въ палат о задачахъ, которыя въ томъ вк звали филантропіей, пока насторожившійся эгоизмъ лэндъ и коттонъ-лордовъ не назвалъ ихъ радикализмомъ. Первымъ произведеніемъ Дея была написанная вмст съ однимъ товарищемъ поэма въ защиту негровъ-рабовъ въ Вестъ-Индіи. Какъ и вс филантропы и моралисты, Дей понималъ все важное значеніе воспитанія.
Сэндфортъ и Мертонъ не только дтская книга,— она книга и для взрослыхъ. Въ ней авторъ выставилъ вредъ изнженнаго воспитанія, которое было въ мод въ его время въ Англіи. Онъ моралистъ, но, въ то же время, онъ простъ и реаленъ не красками и пластичностью, но тономъ, какъ былъ реаленъ авторъ Робинзона Крузо. Читатель чуетъ реальность тона, достоврность, онъ слышитъ разскащика, который убжденно и добросовстно передаетъ ему факты, и ему ни на мигъ не придетъ на мысль усомниться и спросить: такъ ли все было? Авторъ не скрываетъ цли своей ‘учить дтей мужеству, дятельности, умренности, независимости, великодушію и человколюбію’,— и онъ былъ любимъ дтьми. Беркенъ былъ тоже любимъ дтьми, которыя въ предсмертной болзни его выказали много участія по собственной иниціатив, дти — читатели его, не только дти друзей и знакомыхъ. Извстно, что дти терпть не могутъ морали. Какъ же согласить эти факты?
Въ то время среди взрослыхъ шло сильное движеніе на нравственной основ, вс стремились къ добродтели, вс говорили о ней. Литература того времени представляетъ массу свидтельствъ о культ добродтели. Движеніе должно было неизбжно отозваться на дтяхъ. Новиковъ ввелъ у насъ дтское чтеніе на тхъ же основахъ и не было слышно жалобъ, что его мораль скучна. Въ дтяхъ нашего времени, какъ и прошлаго вка, такъ же жива потребность добра и справедливости, отчего же они находятъ мораль скучной? Не оттого ли, что она подносится имъ сухо, узко-оффиціально, что сами авторы относятся къ ней, какъ къ скучнымъ дядюшкамъ и тетушкамъ, которымъ надо оказать приличное почтенному возрасту ихъ вниманіе? Дей, какъ и Новиковъ, былъ человкомъ убжденія и въ морали его слышится живая душа. Живую душу всегда пойметъ ребенокъ. Онъ вовсе не такой врагъ морали, какимъ мы себ воображаемъ, потому что не умемъ найти путь къ его душ. Дти сами моралисты и любятъ толковать о справедливомъ и несправедливомъ. Если они возмущаются противъ поучительныхъ книжекъ, то потому, что мораль ихъ крайне узка. Мораль Сэндфорда и Мертона широка. Авторъ говорилъ съ дтьми не объ однихъ похвальныхъ свойствахъ, пріобртать которыя необходимо для борьбы жизни,— онъ говорилъ имъ о злоб дня. Рабство негровъ было основой Вестъ-Индійскихъ колоній, Дей училъ видть въ негр человка, въ стран аристократизма онъ говорилъ о труд и, въ пору поклоненія военнымъ подвигамъ, указывалъ на безчеловчіе войны. Дти цнятъ эту ширь мысли, тмъ боле, когда она передается безъ всякой поддлки подъ дтскій тонъ.
Завязка повсти проста. Балованный сынокъ джентльмена отданъ для исправленія пастору, воспитывавшему сына фермера. Гарри Сэндфордъ, сынъ фермера, мальчикъ примрный, слишкомъ ужь примрный для ребенка. Его трудолюбіе и добрыя качества излечиваютъ лность и недостатки Мертона, впрочемъ, дйствію примра помогаетъ и дисциплина пастора. Кто не работаетъ — не стъ, это первое правило практически внушено Мертону, который отказался работать въ огород на томъ основаніи, что онъ сынъ джентльмена. Сэндфордъ длится своею долей обда съ голодающимъ товарищемъ. Мертона отучаютъ отъ барской спси. Онъ приказалъ одному мальчику-оборвышу принести мячъ,— оборвышъ отказался, онъ кинулся бить его и попалъ въ канаву, изъ которой и былъ вытащенъ побитымъ. Эти простые случаи служатъ поводомъ къ сократическимъ бесдамъ учителя съ учениками. Томми ‘Мертонъ говоритъ: ‘Мальчикъ могъ бы подать мн мячъ,— онъ былъ по ту сторону изгороди, куда мячъ упалъ.— Барлоу (пасторъ). Онъ бы и сдлалъ это, если бы ты попросилъ его вжливо, но когда говорятъ высокомрнымъ тономъ, то не находятъ желающихъ служить.— Томми. Но мальчикъ былъ бдный, оборвышъ.— Б. Я думаю, ты общалъ заплатить ему за услугу?— Т. Нтъ. Я не далъ ему ничего и не общалъ ничего.— Б. Вроятно, у тебя ничего не было?— Т. Было. Вс эти деньги были со мной (вытаскиваетъ нсколько шиллинговъ).— Б. Можетъ быть, мальчикъ былъ такъ же богатъ, какъ и ты?— Т. Нтъ, нтъ. На немъ не было кафтана, жилетъ и штаны его были вс въ заплатахъ и дырахъ, на немъ не было чулокъ и башмаки были вс въ дырахъ.— Б. Такъ теперь я вижу, что составляетъ джентльмена. Джентльменъ — человкъ, который когда иметъ всего въ изобиліи, не длится ни съ кмъ, бьетъ бдняковъ, если они не хотятъ служить ему даромъ, и когда они окажутъ ему величайшую услугу, не чувствуетъ ни малйшей благодарности и не отплачиваетъ за сдланное добро’. Это — мораль, но мораль живая и безъ которой не обойтись въ воспитаніи.
Вотъ еще обращикъ морали, сто лтъ тому назадъ проповданной въ стран вербовки солдатъ, носящей характерное названіе press (гнести, давить). Барлоу, прочитавъ съ учениками о Леонид, говоритъ о жизни воиновъ и переходитъ къ жизни, солдатъ. ‘О,— говоритъ Гарри Сэндфордъ,— какую страшную картину начертали вы, какъ много страдаютъ эти храбрые люди, защищающіе отечество! Конечно, т люди, которые держатъ солдатъ, должны заботиться о нихъ, когда они больны или ранены, или неспособны зарабатывать себ хлбъ.— Да, правда, они бы должны такъ длать,— отвчалъ Барлоу,— но опрометчивые и глупые люди начинаютъ войны несправедливыя и неразумныя, и когда война окончена, то не думаютъ боле о несчастныхъ, которые служили имъ, жертвуя собой.— Гарри. Я часто думалъ, что войны не могутъ быть справедливы, такъ какъ он заключаются въ томъ, чтобы пролить какъ можно боле крови и нанести какъ можно больше вреда нашимъ ближнимъ.— Б. Ты правъ. Изо всей крови, пролитой съ начала міра, только очень ничтожная доля была пролита за дло справедливости и здраваго смысла.— Г. Хоть я и очень жалю бдныхъ солдатъ и всегда даю имъ денегъ, когда случится, но я думалъ, что солдаты сами навлекаютъ на себя вс несчастія потому, что они идутъ убивать и уничтожать другіе народы, и они не имютъ права жаловаться, если имъ длаютъ такое же зло.— Б. Они не должны жаловаться на то зло, которому подвергаютъ сами себя, но они имютъ право жаловаться на неблагодарность народа, за который они сражаются и который не заботится о нихъ.— Г. Да, я то же думаю. Но я не могу понять, почему люди нанимаютъ другихъ, чтобы сражаться за себя? Если нужно сражаться, то почему же каждый не сражается самъ за себя? Мн было бы стыдно пойти къ другому мальчику и сказать: ‘Пожалуйста, поди, рискуй лишиться жизни или членовъ изъ-за меня, чтобы я могъ оставаться дома и ничего не длать’ — Томми. Какъ, если французы придутъ сюда, ты самъ пойдешь сражаться съ ними?— Г. Я слышалъ, какъ мой отецъ говорилъ, что долгъ каждаго человка сражаться за отечество, когда нападаютъ враги. Если мой отецъ пойдетъ сражаться, и я пойду съ нимъ. Я нарочно не сдлаю никому зла, но когда враги захотятъ сдлать зло мн или моимъ соотечественникамъ, мы имемъ полное право защищаться. Не такъ ли, г. Барлоу?— Б. Да это такой случай, когда человкъ иметъ право защищаться. Никто не обязанъ отдавать жизнь или собственность свою другому, не имющему на нее права. У грековъ каждый гражданинъ былъ солдатомъ, всегда готовымъ на защиту отечества’.
Рядомъ съ долгомъ платить подать крови наравн съ народомъ идетъ въ книг Дея проповдь о труд, какъ о долг каждаго человка. Барлоу говоритъ Томми Мертону о пренебреженіи его къ неграмъ-рабамъ.— Т. Я не презираю ихъ теперь такъ, какъ презиралъ прежде. Сверхъ того, я считаю, что я лучше ихъ потому, что получаю воспитаніе джентльмена.— Б. Джентльмена? Я не могъ никогда понять, что значитъ джентльменъ по твоимъ понятіямъ.— Т. Джентльменъ — это человкъ, который не воспитанъ для работы, у котораго есть люди, чтобы работать за него и служить ему.— Б. И онъ иметъ право презирать другихъ?— Т. Я этого не говорю. Но онъ, все-таки, выше ихъ.— Б. Выше… въ чемъ? Въ искусств обрабатывать землю для добыванія изъ нея пищи, въ изготовленіи одежды, постройк жилищъ?— Т. Нтъ, джентльмены этимъ не занимаются.— Б. Такъ джентльменъ долженъ превосходить знаніемъ? Ты, воспитанный джентльменомъ, превосходилъ ли всхъ, когда тебя привели сюда?— Т. Нтъ, я не зналъ того, что знаю теперь.— Б. Если ты, когда ты не зналъ ничего и не могъ ничего длать, все-таки, считалъ себя выше всего міра не-джентльменовъ, то какъ же ты можешь удивляться, когда люди, умющіе превосходно длать вещи, необходимость и польза которыхъ очевидны, имютъ высокое мнніе о себ? Если бы теб, напримръ, пришлось быть въ Гренландіи, чмъ бы ты доказалъ свое значеніе и превосходство?— Т. Я бы сказалъ, что я получилъ дома хорошее воспитаніе.— Б. Теб бы не поврили. Теб бы сказали, что видятъ хорошо, какъ ты неспособенъ сдлать что-нибудь полезное: управлять лодкой, переплывать моря, добывать хоть какую-нибудь пищу. Теб сказали бы, что ты помрешь среди гренландцевъ голодною смертью, если они изъ состраданія не дадутъ теб иногда кусокъ китоваго или тюленьяго мяса. Гренландцы бы не поняли, почему человкъ, который по природ ничмъ не хуже другаго, долженъ подчиняться прихотямъ этого другаго и во всемъ повиноваться ему’.
Возрастъ Томми и Гарри не обозначенъ, по, судя по нкоторымъ чисто-дтскимъ чертамъ, авторъ беретъ возрастъ отъ десяти до двнадцати лтъ. И надо замтить при этомъ, какіе вопросы затрогиваетъ авторъ, какъ просто и безъ всякихъ подходовъ проповдуетъ свои идеи труда и братства, не опасаясь, что будетъ не понять, ни что идеи его недоступны дтямъ. Томми, прослушавъ исторію о народахъ, погибшихъ отъ изнженности и роскоши, и о торжеств трудолюбивыхъ и мужественныхъ, сдлалъ такое замчаніе: ‘Мн думается, что народы, владющіе немногимъ, лучше, и способне, и храбре, нежели народы, владющіе большими богатствами.— Б. Это бываетъ иногда.— Т. Но разв то же самое не можетъ случиться и здсь, какъ случалось въ другихъ странахъ? Вс ли бдные въ нашей земл лучшей богатыхъ?— Б. (улыбаясь). Кажется, ты такъ думаешь.— Т. Почему же такъ?— Б. Потому что, когда теб нужно что-нибудь, ты всегда обращаешься къ бдному, а не къ богатому.— Т. Да, но это другое дло. Бдные привыкли длать много вещей, которыхъ, не пріучены длать богатые.— Б. Но если бдные добываютъ пищевыя вещества, изготовляютъ одежды, строятъ дома и проч. и проч. не только для самихъ себя, но и для богатыхъ, а богатые ничего не длаютъ, то бдные лучше богатыхъ.— Г. Да, но бдные длаютъ все это не изъ доброты, а потому, что принуждены такъ длать.— Б. Это боле разумное возраженіе, но скажи мн, какой родъ людей лучше: т ли, которые длаютъ полезныя вещи, потому что принуждены ихъ длать, или т, которые никогда не длаютъ ничего полезнаго?— Т. Я думаю, что богатые длаютъ много добра тмъ, что покупаютъ у бдныхъ вещи и даютъ имъ за то деньги.— Б. Что такое деньги?— Г. Деньги?… Это монетки изъ серебра и золота съ значкомъ или печатью.— Б. А какая отъ нихъ польза?— Т. Я, право, не знаю. Только вс согласились принимать ихъ и оттого на нихъ можно купить, что захочешь.— Б. Такъ по твоему опредленію выходитъ, что доброта богатыхъ заключается въ томъ, чтобы получать отъ бдныхъ дома, одежду, пищу и давать имъ въ обмнъ маленькіе кусочки серебра и золота, которые сами по себ ни на что негодны?— Т. Но бдные могутъ на нихъ купить себ все, что имъ нужно.— Б. Такъ ты думаешь, что, имя деньги въ карман, можно всегда вымнять ихъ на пищу, одежду и все необходимое?— Т. Да.— Б. Но у кого же будетъ покупать бдный человкъ? Изъ твоихъ словъ я вижу, что богатые не производятъ ничего, слдовательно, бдный можетъ покупать только у бднаго?— Т. Но не всегда такъ бываетъ. Мама брала меня въ лавки, гд продавали нарядно одтые джентльмены и молодыя двицы, умвшія играть на фортепіано.— Б. Но неужели ты думаешь, что эти нарядные господа сами производили т вещи, которыя продавали?— Т. Не знаю. Думаю, что нтъ,— они не стали бы работать, чтобы не испортить свое платье.— Б. Слдовательно, они длаютъ только одно — нанимаютъ бдныхъ работать на нихъ и продаютъ сработанное бдными. Ты видишь, что мы все приходимъ къ одному: богатые не длаютъ ничего и не производятъ ничего, а бдные производятъ все необходимое. Если бы весь народъ состоялъ, изъ однихъ богатыхъ, то вс они перемерли бы съ голода. И это непремнно случилось бы, несмотря на все золото ихъ, еслибъ у нихъ не нашлось бдныхъ сосдей, которые снабжали бы ихъ всмъ необходимымъ. Но бдная нація, если она трудолюбива, можетъ снабжать себя всмъ необходимымъ и тогда для нея безразлично, есть ли у нея кругленькіе кусочки металла съ оттиснутыми на нихъ головами’. Дей умалчиваетъ о роли ума, изобртающаго источники труда, и не идетъ дальше филантропіи, какъ долга богатыхъ. Онъ не могъ опередить свой вкъ, физическій трудъ, которымъ занимается Томми Мертонъ, въ сущности, ничто иное, какъ гимнастика, очень полезная для маленькаго героя.
Томми Мертонъ, попавъ изъ рукъ маменьки своей, свтской Простаковой, въ руки Барлоу, пользуется относительною свободой и видитъ вблизи жизнь бднаго люда. Правда, бдняки вс идеальные бдняки и поучаютъ морали довольства малымъ, но, все-таки, сравненіе ихъ средствъ и образа жизни съ средствами и образомъ жизни его семьи наводитъ мальчика на многія размышленія, на которыя не мшаетъ наводить дтей богатыхъ родителей. Бдный работникъ, пріютившій Томми во время бури, благодаритъ Провидніе за то, что получаетъ восемь шиллинговъ въ недлю въ то время, когда масса бдняковъ сидитъ безъ работы. Топни пораженъ изумленіемъ, узнавъ, что работникъ съ женой и дтьми живетъ на восемь шиллинговъ въ недлю, и, какъ неглупый мальчикъ, тутъ же припоминаетъ, что мать его платитъ больше за мсто въ театр, гд слышитъ иностранныхъ пвцовъ, а отецъ знакомой двочки платитъ по полугине за урокъ французу, который учитъ ее танцамъ. Бднякъ отвчаетъ съ улыбкой, что богатые имютъ право длать что хотятъ съ деньгами, а бдные должны работать и благодарить Бога. Другимъ еще хуже, какъ тому несчастному, который отморозилъ себ пальцы ногъ. Но этотъ благодарящій Бога работникъ можетъ легко сдлаться нищимъ. Бюджета его хватаетъ только при условіи здоровья семьи, въ болзни его выручаетъ благодтельный пасторъ, но еслибъ и вс пасторы поголовно были такими же друзьями человчества, какъ Барлоу, ихъ помощи хватило бы на очень ничтожную долю рабочихъ. Этого не могъ указать авторъ, выяснившій, какъ непрочно благосостояніе довольнаго бдняка. Въ его время вопросъ о богатыхъ и бдныхъ разршался, филантропіей.
Томми на время возвращается домой, и пустое, и испорченное свтское общество, которое маменька его собрала, чтобъ отпраздновать возвращеніе сына, едва не изглаживаетъ вліяніе Барлоу и Сэндфорда. Томми плняетъ барыню своею ловкостью въ танцахъ, вмст съ новыми товарищами издвается надъ Сэндфордонъ, оскорбляетъ своего друга, который уходитъ домой, успвъ передъ тмъ спасти жизнь его. Томми кается въ своемъ дурномъ поступк, хочетъ примириться съ Сэндфордомъ, но, помня свое званіе дворянскаго сына, хочетъ послать за обиженнымъ другомъ. ‘Какъ мн идти къ фермеру и выставить себя передъ всми?’ — говоритъ Томми. Но это послднее возмущеніе ветхаго человка. Томми идетъ и примиряется съ другомъ, а отецъ Томми даритъ фермеру пару лошадей подъ плугъ. Другъ, исправившій мальчика примромъ своимъ, Гарри Сэндфордъ — образецъ маленькаго ‘философа-піэтиста, но, въ то же время, въ немъ есть и черты живаго ребенка. Роскошь въ дом Мертоновъ не ослпляетъ его, онъ говоритъ, что роговые стаканы, изъ которыхъ пьютъ дома, лучше дорогихъ вещей Мертоновъ, потому что не причиняютъ никакихъ заботъ. Мальчикъ зорко замтилъ, какъ г-жа Мертонъ чуть не упала отъ испуга, когда слуга уронилъ дорогую чашу. Роговыя вещи можно ронять и никто не тревожится. Г-жа Мертонъ, сверхъ того, еще сердито разбранила лакея за неосторожность. Гарри не хочетъ быть богатымъ. Онъ видлъ, какъ богатый помщикъ Чэзъ стопчетъ своею охотой крестьянскія поля, ломаетъ изгороди, стрляетъ птицу, убиваетъ собакъ, калчитъ скотъ бдныхъ людей и ко всему этому оскорбляетъ ихъ’. Сквайры, травившіе зайцевъ и поддерживавшіе варварскіе законы охоты, могли естественно вызвать такой протестъ въ неглупомъ ребенк. Роскошь налагаетъ стсненіе, которое неиспорченныя дти чувствуютъ боле или мене живо, обрядность жизни сковываетъ здоровую дтскую свободу, тамъ, гд роскошь превышаетъ средства, дтямъ приходится быть мучениками модныхъ, нарядныхъ платьевъ, хрупкихъ дорогихъ ненужностей, украшающихъ гостиную. Первыя смена протеста противъ пустой свтской жизни западаютъ здсь нердко помимо всякихъ ученій, просто дтскій здравый смыслъ видлъ, сколько непріятностей приходилось выносить изъ-за ненужныхъ вещей, изъ-за пустяковъ, и самостоятельно приходилъ къ выводу, сдланному Гарри Сэндфордомъ.
Этотъ маленькій герой могъ показаться необыкновеннымъ ребенкомъ г-ж Мертонъ, когда сдлалъ такой выводъ, но онъ могъ скоре придти къ такому умозаключенію, чмъ избалованный барченокъ. Каждаго крестьянина, попавшаго въ барскій домъ, поражаетъ множество ненужностей, а когда онъ еще увидитъ, сколько бдъ приносятъ его брату, зарабатывающему хлбъ въ услуженіи, эти ненужности, онъ скажетъ то же самое, что сказалъ и Гарри Сэндфордъ. Психологическія основы врны, художественности не хватило, чтобы придать Гарри Сэндфорду краски жизни. И въ недтской литератур положительные типы, если это не типъ героя, а типъ зауряднаго честнаго и добраго человка, выходятъ крайне блдны. Чарльсы Грандисоны скучны. Нравственная талантливость,— такъ называетъ Милль рдкое свойство альтрюизма, доведеннаго до полнаго подавленія эгоизма,— если она не связана съ сильнымъ умомъ, крупною энергіей и выдающимися талантами, создаетъ невидныя личности, отдающія свою жизнь другимъ незамтно, по мелочамъ приносящія свою лепту пользы. Въ дйствительной жизни ихъ мало цнятъ, пока он налицо, и оцниваютъ только тогда, когда ихъ не станетъ. Въ литератур отраженіе ихъ выходитъ всегда тускло и блдно. Сэндфордъ — маленькій Чарльзъ Грандисонъ и только два раза выдается: когда побилъ оскорбившаго его мальчика и когда спасалъ Томми отъ бшенаго быка. Въ Сэндфорд нтъ иниціативы, нтъ предпріимчивости, которая заинтересовываетъ и очень часто увлекаетъ въ бду, у него въ голов постоянно предписанія учителя. Но каковъ онъ есть, онъ былъ съ появленія своего на читающій свтъ любимцемъ и дти, изъ которыхъ вышли замчательные люди, съ наслажденіемъ вспоминали объ этомъ геро.
Въ ткань повсти введено нсколько разсказовъ, которые маленькіе герои или старшіе читаютъ вслухъ. Изъ нихъ наиболе выдается разсказъ о Софрон и Тигран, двухъ друзьяхъ, выбравшихъ разные пути жизни. Первый жилъ для пользы согражданъ, второй погибъ жертвою своего честолюбія. На сцен персы и греки, йо повсть эту въ очень значительной степени можно считать такою же политическою аллегоріей, какъ и Персидскія письма Монтескь, только аллегоріей, приспособленной къ дтскому возрасту,— надо оговориться: дтскому возрасту того времени. Тогда не забивали мысль дтей исключительно въ дтскій міръ, читали Фенелонова Телемака, Плутарха, и политическія понятія не были признаны дломъ не дтскаго ума. Дтямъ объясняли, какія свойства ведутъ націи къ процвтанію, какія — къ гибели. Понятно, что дти ради горизонтовъ, открытыхъ имъ книгою, мирились и съ обыденною моралью.
Въ повсти Софронъ и Тигранъ встрчается древній мудрецъ Харесъ, который своимъ знаніемъ природы становится благодтелемъ племени дикихъ аравитянъ, онъ говоритъ о вліяніи природы на человка, о сил жизни, которую онъ замчалъ повсюду, онъ нигд не видлъ пустоты, все живое стремилось жить и имло средства поддерживать жизнь. Пускай съ нашей точки зрнія можно и возразить многое противъ натурфилософіи Хареса, но не въ этомъ дло, а въ томъ, что за сто лтъ тому назадъ не боялись будить дтскую мысль.
Интересно еще, что въ этой дтской книг встрчаются мысли о женскомъ воспитаніи, которыя у насъ въ шестидесятыхъ годахъ считались новыми.
Дочь мудреца Хареса, Селена, получила не исключительно женское воспитаніе. Мать научила ее всему необходимому для женщины-хозяйки, отецъ, предвидя военную бурю, которая разразилась надъ его родиной, ‘счелъ долгомъ закалить умъ ея всею твердостью, какую можетъ дать воспитаніе’. Селену учили огородничеству и садоводству, чтобы развить физическія силы ея, и философіи для роста ума. ‘Если женщины слабы умомъ и тломъ,— говоритъ авторъ въ лиц Хареса,— то это слдствіе воспитанія ихъ, а не природы. Мы (курсивъ подлинника) поощряемъ порочную лность и бездятельность, которыя мы ложно называемъ нжностью, вмсто того, чтобы укрплять умъ ихъ строгими принципами разума и философіи, мы обучаемъ ихъ безполезнымъ искусствамъ, которыя ведутъ къ тщеславію и чувственности. Въ большей части странъ, которыя я постилъ, женщинъ не учатъ ничему высшему, ничему, кром переливовъ голоса или безполезныхъ тлодвиженій пляски, время ихъ проходитъ въ праздности или пустякахъ, и пустяки становятся единственною цлью, могущею заинтересовать ихъ. Мы, повидимому, забыли, что отъ свойствъ женщины зависитъ наше домашнее спокойствіе и воспитаніе дтей нашихъ. И какое же спокойствіе, какое воспитаніе могутъ дать существа, испорченныя съ дтства, незнакомыя съ обязанностями жизни? Играть на музыкальныхъ инструментахъ съ безполезнымъ искусствомъ, выказывать естественную или заученную грацію передъ праздными и развратными молодыми людьми, тратить состояніе мужа на безполезную и шумную роскошь,— вотъ единственное ремесло, которому учатся женщины большей части образованныхъ народовъ, какіе я видлъ. И послдствія повсюду т же, какія должны явиться изъ такихъ отравленныхъ источниковъ — нищета частныхъ лицъ и общественное рабство’. Но воспитаніе Селены было основано на другихъ взглядахъ и имъ руководили боле строгіе принципы, если можно назвать строгостью то, что ведетъ умъ къ сознанію ‘нравственныхъ и религіозныхъ обязанностей жизни’. Затмъ идетъ описаніе работъ Селены въ саду. ‘Съ какимъ наслажденіемъ я видлъ невинную веселость и трудолюбіе ея,— говоритъ Харесъ,— съ какимъ удовольствіемъ принимала она мои похвалы за ея искусство и трудолюбіе или слушала уроки мудрости или разсказы о примрной жизни добродтельныхъ женъ, которые я читалъ ей по вечерамъ, выбирая ихъ изъ писаній знаменитыхъ философовъ’ которыя я собралъ въ путешествіяхъ своихъ’.
Сэндфордъ и Мертонъ поучаютъ дтей не одной нравственности, но заинтересовываютъ ихъ къ ученью и сообщаютъ многіе интересные факты изъ жизни животныхъ, исторіи и быта какъ цивилизованныхъ, такъ и дикихъ народовъ. Сэндфордъ объясняетъ Мертону значеніе рычага и клина, Барлоу — значеніе ариметики. Причемъ мальчику, не умющему считать, разсказанъ анекдотъ о томъ, какъ одинъ джентльменъ, не хотвшій заплатить двсти гиней за лошадь, охотно согласился уплатить за двадцать четыре гвоздя копытъ въ ариметической прогрессіи, считая два фортинга за первый гвоздь и удвоивая сумму на каждый гвоздь. Это совершенно идетъ въ разрзъ съ методою Груббе, но на товарищахъ дтства я видла, какъ такіе пріемы будили любознательность. Уму нужны широкіе горизонты, какъ и нравственному чувству. Поправляя недостатки прежней системы, слишкомъ много дававшей словъ, вмсто фактовъ, наваливавшей непосильную работу на дтскій умъ, мы впали въ другую крайность: съузили горизонты до того, что забили дтскій умъ.
У этой столтней книги есть чему поучиться, она можетъ служить образцомъ, конечно, не для точнаго воспроизведенія, но какъ типъ, существовавшій сто лтъ тому назадъ и соотвтсвеннаго развитія котораго мы не видимъ въ наше время. Указать на промахи и недостатки ея съ высоты столтія, истекшаго со времени появленія ея,— дло крайне легкое и безплодное. Въ виду нашего оскуднія нравственнаго, мы должны думать о молодыхъ силахъ, въ которыхъ будущее. Лучшее средство поднять силу — это уважать ее и научить ее уважать себя. Я не касаюсь того, какъ принижена дтская личность нашею школьною системой, я хочу примромъ столтней книги указать, какъ въ наше время принижаетъ дтскую личность дтская литература, безсознательно, въ полнйшемъ убжденіи, что руководится благими цлями. Прежде всего, дтскія книги забиваютъ дтей исключительно въ міръ дтства, обличаютъ дтскіе пороки и восхваляютъ дтскія добродтели. Взрослые — вс безличныя существа, судящія и т и другія для наказанія и награды. Показать взрослаго, каковъ онъ есть, съ достоинствами и недостатками его, обнаруживаемыми въ столкновеніяхъ его съ дтьми или взрослыми же (разумется, въ послднемъ случа при соблюденіи необходимыхъ ограниченій), считается подрываніемъ авторитета старшихъ, развитіемъ самомннія дтей. Дей выставилъ модную Простакову — г-жу Мертонъ, пустыхъ барынь и глупую молодежь, не смущаясь, что подрываетъ въ дтяхъ уваженіе къ старшимъ. Пора намъ понять, что эти вчныя заботы о сохраненіи въ глазахъ дтей престижа старшихъ, о поддержаніи авторитета не сохранятъ и не поддержатъ ничего. Я помню, какъ товарищей моего Дтства и меня раздражали эти вчныя напоминанія о тхъ, кого уважать мы не могли, и упреки въ неуваженіи тхъ, кого мы уважали,— упреки, вызванные пустйшимъ несоблюденіемъ формы. Дти умютъ уважать и создаютъ свои авторитеты. Вся тайна воспитателей въ томъ, чтобы съумть быть авторитетами. И сколько мн ни приходилось видть, всегда бывало такъ, что чмъ мене правъ иметъ педагогъ на уваженіе, чмъ мене въ немъ задатковъ ума и сердца, требуемыхъ отъ авторитета, тмъ боле требуетъ онъ наружныхъ знаковъ уваженія, тмъ боле высказываетъ притязаній на роль авторитета. Человкъ, сознающій свои права на уваженіе, не станетъ безпрестанно предъявлять ихъ вообще, не говоря уже о дтяхъ, съ которыми онъ не можетъ же считаться. Англичане не боятся показывать въ дтскихъ книжкахъ людей взрослыхъ безъ ореола безупречности и тмъ подрывать авторитетъ старшихъ и пріучать дтей къ неуваженію ихъ. Они не боятся жизненной правды, англійскія дтскія книги, въ которыхъ очерчены характеры, всегда любимы дтьми. Характеры должны быть очерчены мткими контурами для того, чтобы маленькіе читатели видли въ книг жизнь, а не присочиненную поучительную размазню. Такія книги не подорвутъ въ дтяхъ уваженія къ тмъ, кто уметъ заслужить его. Требовать уваженія къ старшимъ на томъ основаніи только, что они — старшіе, значитъ воспитывать Молчаливыхъ. Бояться книги нелпо, — и безъ всякихъ книгъ дти узнаютъ, что старшіе далеко не совершенство, и умютъ зорко подмчать недостатки ихъ, особенно, когда они отъ нихъ терпятъ.
Надо замтить, что ни въ одной западной дтской и педагогической литератур мы не встрчали такой морале боязни, какъ у насъ. Не оттого ли насъ такъ обуяла эта боязнь, что, во-первыхъ, мы очень мало интересуемся нравственными вопросами, а, во-вторыхъ, что подъ словомъ мораль дтскихъ книгъ привыкли понимать только крайне узкую мораль послушныхъ Коленекъ, прилежныхъ Машенекъ, лнивыхъ Катенекъ и непослушныхъ Васенекъ? Въ силу того, что мы мало интересуемся нравственными вопросами, мы и не понимаемъ, что дти могутъ заинтересоваться вопросами морали общественной. Дей не боится объяснять дтямъ, какъ пренебреженіе къ труду, изнженность и роскошь ведутъ за собой паденіе государства въ пору войнъ — онъ говорилъ о варварств войны, въ стран вербовки — о долг каждаго гражданина платить лепту крови и о позор нанимать за себя другихъ.
Дтскія книги, какъ книга Дея, должны имть въ виду не того исключительнаго ребенка, какого, повидимому, имютъ въ виду если не вс дтскія книги наши, то громадный процентъ ихъ, если судить по этимъ книгамъ, то наши дти обречены до гробовой доски быть дтьми и никогда не станутъ членами общества, работниками на пользу его, гражданами своей страны. Авторы дтскихъ книгъ не подозрваютъ, чтобы въ дтяхъ могли шевелиться задатки всего этого. А дти часто говорятъ: ‘когда я выросту и буду большимъ’. На эти дтскіе запросы о будущемъ дтская литература отвчаетъ всего чаще поученіями молчалинства и заговариваетъ себ совсть, ссылаясь на дтское непониманіе. Нравственные вопросы въ основ своей такъ просты, что въ нихъ нтъ ничего непонятнаго для дтей, самые сложные вопросы совсти можно объяснять дтямъ, если умешь найти ключъ къ ихъ сердцу и если слова будутъ искреннимъ выраженіемъ убжденій честнаго человка, а не холоднымъ повтореніемъ оффиціальной морали. Никогда не высказывали сомнній въ способности дтей понимать, что значитъ война на защиту отечества, врность знамени, измна ему. Почему же дти не поймутъ и не воинственныя эпохи, отношенія сословій, благопріятныя и неблагопріятныя условія внутренней жизни, гражданскую честность? Въ англійской дтской книг Чарльзъ Гоуардъ, написанной миссъ Эджевортъ для дтей 12—13-ти лтняго возраста, авторъ доводитъ своего героя до высшаго класса коллегіи и даетъ читателямъ вмст съ нимъ заглянуть въ будущее Чарльзъ воспитанъ теткою, умною и дльною женщиной. Юноша замченъ министромъ на экзамен за свое талантливое сочиненіе. Тетка Чарльза, разоренная мошенническою продлкой одного дльца, живетъ очень скромно и держитъ пенсіонеровъ. Министръ, узнавъ о томъ, предлагаетъ ей мсто домоправительницы въ одномъ изъ королевскихъ дворцовъ. Тетка отказывается и на вопросъ племянника отвчаетъ, что отказалась ради него. Она объясняетъ ему, что, вступая въ парламентъ, онъ не захочетъ имть руки связанными. Если онъ по совсти будетъ поддерживать политику правительства, то должность, занимаемая теткой, можетъ набросить тнь на его неподкупность, если совсть укажетъ ему другой образъ дйствія и онъ примкнетъ къ оппозиціи, то его будетъ стснять благодяніе, оказанное его тетк. Русскія дти лтъ двнадцати не понимали безъ объясненій это мсто въ повсти, но понимали вполн удовлетворительно посл объясненія. Англійскимъ дтямъ не нужно было объясненія. Въ этой повсти авторъ знакомитъ читателей съ героемъ своимъ даже еще прежде той горькой минуты, когда онъ началъ вкушать корни латыни и проникся уваженіемъ къ своему учителю, только убдясь, что учитель оказался свдущимъ въ естественной исторіи и способнымъ разсказывать о птиц-мух, слдовательно, повсть эта назначается исключительно для дтей не только того возраста, который принято называть старшимъ, отъ 12—14-ти, но того, который считаютъ среднимъ, отъ 9—12-ти.
Въ школахъ Европы, гд принимаютъ дтей разныхъ вроисповданій религіозное воспитаніе предоставлено семь, а школа беретъ на себя одно нравственное. Уроки закона Божія замнены уроками нравственности. Всего чаще уроки эти напоминаютъ наши поучительныя дтскія книжки, но въ рукахъ умнаго преподавателя они становятся превосходнымъ средствомъ для развитія дтей. Учитель бесдуетъ объ обязанностяхъ человка къ себ, семь, обществу, примрами, взятыми изъ дйствительной жизни, указываетъ на т случаи, когда сталкиваются разныя обязанности и совсть ищетъ прямаго пути. Онъ объясняетъ, что путь этотъ — въ служеніи большему, которому должно уступать меньшее. Учителя, способные живо и талантливо вести такія бесды, не жалуются на дтское непониманіе. Въ народныхъ женскихъ школахъ Австріи 12-ти лтнимъ двочкамъ толкуютъ о государственномъ устройств, выборномъ прав и важности подать голосъ по совсти за дльнаго и честнаго человка, о позор подкупа. Въ урок, который я въ 1872 году слышала въ городской школ Эгери, приводили примръ двушки, отказавшей жениху за то, что онъ продалъ свой голосъ. И по оживленнымъ лицамъ и блествшимъ глазамъ двочекъ видно было что он понимали все и глубоко интересовались слышаннымъ.
Почему же у насъ такъ упорно забиваютъ дтей въ замкнутый дтскій міръ, который созданъ узостью мысли, а, пожалуй, и молчалинскими разч счетами взрослыхъ? Дти — не взрослые, но не особенныя же они существа. И во взрослыхъ есть дтскія стороны, разница въ количеств. Въ дтяхъ, повторяемъ, есть задатки взрослаго человка, есть стремленіе къ общему и мысль, способная видть дальше того круга, въ который забиваетъ ее рутина. На все это у насъ мало обращаютъ вниманія, а боле ста лтъ тому назадъ это имла въ виду книга Сэндфордъ и Мертонъ.