Перейти к контенту
Время на прочтение: 8 минут(ы)
              Нечисть
Нечисть лесная пугает меня,
Тени страшат непонятной игрою…
Сяду у темного, мшистого пня,
Изнеможённые веки закрою.
Дик и болотист глубокий овраг,
А за оврагом развесистый ельник…
Ждет меня леший — старинный мой враг,
Кутаясь в мягкий, сырой можжевельник.
Странные тени пугливо дрожат,
Сумрак тоскливый пугающе-черен,
Темные силы меня сторожат,
Я перед ними бессильно-покорен.
Крепко рукой обниму я сосну
И притаюсь, терпеливо-молчащий,
Изнеможённый испугом усну
В жуткой, развесистой чаще.
‘Пробуждение’ No 1, 1913 г.
              * * *
За деньги все — веселие, любовь ли
Тебе нужны — найдется продавец.
На рынке мировой, разнузданной торговли
Торгует раб, властитель и отец.
На улицах, в домах и на дорогах шумных,
В чертогах царственных, на площади большой
Толпа людей продажных и безумных
Торгует мыслями, телами и душой.
Терзает душу боль, что вся земля готова
Продать себя за гулкий звон грошей
И ждешь, когда Христос придет на землю снова
Изгнать разнузданных и лживых торгашей.
‘Пробуждение’ No 24, 1913 г.
              Я сжег стихи…
Кто за дверью стучит?.. Там не Парка ли
Мне вещает надгробную сень?..
Злые вороны горестно каркали
Над унылой дорогой весь день.
Я готов выпить чашу последнюю —
Сжег сегодня я, плача, стихи,
Я сегодня за ранней обеднею
Исповедовал Богу грехи.
Бог простит — он увидел отчаянье,
Видел он, как горели листки,
Как отверг я мечтанья и чаянья
И поверил в безумье тоски.
Кто за дверью стучит?.. Да, войдите же —
Мои мысли бесплодно пусты…
Жил я светлой мечтою о Китеже,
О неведомом граде мечты.
В этом граде вы были царицею,
Ярким светом святого огня…
Вы забыли, ушли и темницею
Стали мир и мечты для меня.
Но сегодня великою жертвою
Искупил я безумье грехов:
Вам я, женщина, с радостью жертвую
Груду пепла любимых стихов!
‘Пробуждение’ No 2, 1914 г.
              Паxарь
Он в летний день работал, как всегда,
В глубокой тишине уже созревших пашен,
Плодами долгого, упорного труда
Безмолвный дол был радостно украшен.
Прекрасен мир в полдневный знойный час:
Цветут поля, взлетает птичек стая
И ветерков задумчивый рассказ
Звучит, как музыка — простая и святая.
Прекрасен мир и если труд тяжел,
Сияет солнце, нежно утешая,
Вознаградит трудящегося дол
Восторгом, роскошью и благом урожая.
Он в летний день работал, как всегда,
И вдруг услышал зов — волнующий и смелый:
То родина его от мирного труда
Звала на грозное, но радостное дело.
И он оставил плуг, услыша этот зов,
Безропотно пошел на поле грозной сечи,
Затем, что родина звала своих сынов,
Чтоб защитить ее от вражеской картечи.
И кровью ей купить покой и благодать,
Купить ей долгий мир страдальческою кровью,
И подвигом своим смиренно доказать
Великой матери свою любовь сыновью!
‘Пробуждение’ No 20, 1914 г.
              Молитва ангелов
Когда умолкнет гул безумной, грозной битвы
И ночь окутает безмолвием просторы,
С небес слетают ангельские хоры
И над усопшими поют свои молитвы.
О, дай им, Господи, ушедшим от юдоли
Житейских, страшных мук, познать покой безгрешный,
Так молится печальный Ангел в поле,
Склонясь над трупами и плача неутешно.
Им — павшим воинам, героям грозной битвы —
Дай благость тишины! Была горька их доля!
И ангелов печальные молитвы
Взлетают к небесам от мертвенного поля!
‘Пробуждение’ No 22, 1914 г.
              * * *
Ты, юноша, любишь так жгуче, так много,
Как чудо приемлешь дыханье мечты,
Легла широко пред тобою дорога,
И нет ей предела и нет ей черты.
Мечта исчезает, приходит другая,
Манит и пьянит: загорись и сгорай!
И новую радость, едва постигая,
Стремишься ты снова в неведомый край.
Любовные взоры, намеков узоры,
Восторженных ласк и молений пора,
Влюбленных велений, свершений просторы
И чувств беспредельно-иная игра.
Как дорог тебе этот сладкий и нежный
Рассвет твоей жизни, твоей красоты,
Как любишь ты девушек — чуткий, мятежный,
Горишь молодыми надеждами ты.
Но верю и знаю — скажи я, спроси я.
Что в жизни желанней тебе и нужней,
Ты гордо и твердо ответишь: ‘Россия,
Ее я люблю горячей и нежней!’.
И в этих словах, в убежденности жгучей,
В сыновьей любви к нашей бедной стране
Душа твоя — чистой, могучей и лучшей —
Прекрасно и ясно откроется мне.
‘Пробуждение’ No 4, 1915 г.
              * * *
Хлопотала осень, быстро стаскивая
С веток золотые кружева.
Опустела наша роща ласковая
И стоит — жива и не жива.
Ветер снял с лугов пахучих скатерти —
Летних дней любовные труды,
И дрожат, как нищие на паперти,
Из березок зябкие ряды.
Паутина золотая тянется,
Солнце бледно на небе горит,
И душа — измученная странница —
С осенью о смерти говорит.
‘Новый журнал для всех’. No 9, 1915 г.
              Осень
Мечта осенняя печальнее и строже
Наивных грез ликующей весны…
Из листьев мертвых траурное ложе,
Воспоминания, несбывшиеся сны…
Напевы осени задумчиво-грустны,
И сердцу бедному своей тоской дороже
Наивных грез ликующей весны.
Так старость тихая весельем не богата.
Полна раздумием, покорною тоской…
Уходят дни печально, без возврата,
И ближе смерть… Безмолвие… Покой…
Но радостно душе печальной и больной
Благодарить Творца за тишину заката.
‘Пробуждение’ No 14, 1915 г.
              Видение
Я в этот день бежал от площадей и зданий,
От городских, обманчивых небес,
От шумных улиц, криков и страданий…
Я ждал чудес!
Душа пылала жуткою тревогой,
Душа звала в чертоги красоты
От жизни пестрой, страшной и убогой,
От гула суеты.
Остались позади трамваи и кокотки
И улицы безумия и слез…
Я — у реки… Среди тумана в лодке
Плывет Христос!
Он с горестью глядит на городские тени,
Из глаз его струятся капли слез,
И я упал, тоскуя, на колени:
‘Куда грядешь, Христос?
Людей поработил порочный грозный Колосс,
Гранитный Бог обял безумьем их…’
Мне прозвучал в ответ печальный голос:
‘Иду страдать за них!
Умолкнут навсегда стенанья и проклятья
И будет мир святою правдой нов…
Я вновь приму позорное распятье,
Тоску и боль Голгоф!
Моя душа тоскует все безмерней.
Моя душа страданием горит:
За то, что я приму тоску и боль от терний,
Отец людей простит!’