Стихотворения, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1895

Время на прочтение: 4 минут(ы)

СТИХОТВОРЕНІЯ НИКОЛАЯ МИХАЙЛОВИЧА ЯДРИНЦЕВА.

Извстный сибирскій публицистъ и писатель H. М. Ядринцевъ, умершій въ 1894 г., не былъ поэтомъ въ точномъ смысл. Его стихотворенія, очень немногія по количеству, носятъ совершенно случайный характеръ и, очевидно, являлись удовлетвореніемъ минутныхъ порывовъ въ стихотворной форм подъ вліяніемъ лирическаго или юмористическаго настроенія,— тмъ боле, что и его проза часто становилась музыкальной, изящной и размренной, какъ стихи. Въ душ его жили истинно художественные инстинкты, благодаря которымъ все, во что онъ врилъ, что любилъ, чему поклонялся — облекалось въ художественные образы. Такимъ воплощеніемъ его фантазіи была его родная Сибирь, которую онъ постоянно рисовалъ молодой красавицей, то страдающей, то дремлющей, то униженной, то очаровательной въ ея юной, нетронутой красот. Онъ обращается къ ней со словами: ‘дорогая, безцнная, возлюбленная!’ Онъ говоритъ: ‘всю жизнь я слдилъ за нею, всю жизнь я кидалъ ей цвты, всю жизнь посылалъ горячіе поцлуи, не заботясь, чтобы она знала имя поклонника, не требуя награды’… Онъ часто шутя сравнивалъ себя съ средневковымъ рыцаремъ и называлъ Сибирь ‘дамой своего сердца’, во имя которой онъ всю жизнь боролся и страдалъ.
Его дама не была къ нему милостива. ‘Сколько разъ,— говорилъ онъ,— я закаивался возвращаться въ Сибирь, возвращаться, по крайней мр, до тхъ поръ, пока возможно будетъ хоть малйшее существованіе тамъ человка въ настоящемъ, а не въ фиктивномъ смысл, пока создастся хоть какая-нибудь нравственная атмосфера. Зачмъ? къ чему это возвращаться?— говорилъ я себ, и силился вырвать изъ груди своей эту старую привязанность, эту жгучую больную тоску. Однако, сколько я ни боролся съ собой, какъ хорошо ни сознавалъ, что изъ нашей встрчи ничего не выйдетъ, кром рокового недоразумнія, комическаго столкновенія и празднаго зрлища для равнодушнаго общества, сколько я ни раздумывалъ, что посл многихъ мытарствъ встрчу, вмсто родственныхъ объятій, знакомый крикъ ‘ату его!’ — тмъ не мене, я все-таки возвращался’… (В. О. 1884 г., No 24).
Онъ зналъ вс недостатки своей страны, и иногда съ грустнымъ добродушіемъ набрасывалъ юмористическія картинки, какъ, напр., приводимые ниже ‘Сибирскіе мотивы’. Онъ умлъ отыскивать въ этомъ краю, съ столь странною печальною судьбой, стороны, въ которыхъ ему свтилось лучшее будущее. Онъ врилъ въ будущее родины, любилъ ее горячей, беззавтной любовью, и часто высказывалъ желаніе умереть въ родной земл подъ ‘родными желтыми лиліями’. Какой глубокой нжностью звучатъ его слова: ‘наступитъ тишина, безмолвіе смерти… И когда-нибудь я удалюсь отъ тебя, моя родина. Не услышишь ты моего голоса, но легче ли теб будетъ, дорогая?..’ (В. О. 1884 г., No 24).
Приводимыя ниже стихотворенія, найденныя въ его посмертныхъ бумагахъ, отражаютъ эти же мотивы. И если можно ихъ критиковать со стороны невыдержанности и необработанности формы, то, опять повторяемъ,— онъ, вдь, и не былъ творцомъ-поэтомъ {Подстрочныя примчанія къ стихотвореніямъ сдланы Г. Н. Потанинымъ.}.

К. Я—ва.

СИБИРСКІЕ МОТИВЫ.

На родимую сторонку
ду къ празднику въ село,
Но родимую дорожку
Всю-то снгомъ замело.
Изъ ухаба да въ ухабы,
Изъ нырка несетъ въ нырокъ.
Стали лошади въ канав,
На боку лежитъ возокъ,
халъ къ сроку — не дохалъ,
Цлъ сбирался быть — избитъ,
Распроклятая дорожка!
Такъ ямщикъ ее язвитъ.
Сталъ обозъ — глядишь, въ сугроб,
На подмогу — кошева. *)
Сразу срзали два мста **).
Здсь нажива дешева!
Дорога дорожка эта.
Правятъ изъ году года,
Но проходу и прозду
Не бываетъ никогда.
Мужики затылокъ чешутъ,
Прозжающій — бока,
Лишь исправникамъ дорожка
И доходна, и гладка.
*) Обозы съ чаемъ, идущіе по Иркутскому тракту, нердко подвергаются нападенію лихихъ людей, которые, пользуясь пасмурной погодой, ночной темнотой или ротозйствомъ ямщиковъ, ловко срзываютъ цибики съ чаемъ и увозятъ. Эта воры подъзжаютъ къ обозу въ ‘кошевыхъ’, т. е. въ глубокихъ саняхъ, бока которыхъ обиты рогожей или войлокомъ.
**) Мстомъ или цибикомъ называется ящикъ, сшитый изъ сырой коровьей шкуры шерстью внутрь, въ такихъ ящикахъ чай идетъ отъ Кяхты до Нижегородской ярмарки.

ЖАЛОБА.

(Вписанная въ жалобную книгу въ деревн Семилужкахъ, на первой станціи отъ Томска).

Здсь въ деревн Семилужной
Родился писатель скромный,
И живи онъ тихо, мирно,
Былъ бы онъ талантъ огромный *).
По писатель Семилужной
Угодилъ подъ чью-то лапу
И, какъ слдуетъ, былъ высланъ
Изъ селенья по этапу.
Съ этихъ поръ въ село родное
Ходитъ тайно на свиданье
И съ бродягами у оконъ
Проситъ скромно подаянья.
Въ Семилужной псни, пляски,
Въ Семилужной плачъ и вой,
Засдательская встряска,
Кражи, буйства и разбой **).
А писатель добродушный ***),
Весь избитъ, и хилъ, и старъ,
Все такой же благодушный,
Славитъ прелесть Семилужной.
*) H. М. Ядринцевъ провелъ дтскіе годы въ Томск и изъ имени пригородной деревни составилъ свой псевдонимъ Семилуженскій, подъ писателемъ, родившимся въ д. Семилужной, онъ, конечно, разуметъ себя, но въ дйствительности онъ родился въ г. Омск и въ данномъ стихотвореніи подъ деревней подразумвается Сибирь.
**) Намеки на послдствія штрафной колонизаціи Сибири.
***) Намекъ на другой псевдонимъ Ник. Михайловича: ‘Добродушный сибирякъ’, который онъ придумалъ изъ подражанія ‘Добродушному господину’, псевдониму другого сибиряка Григ. Зах. Елисева.

ВОЗВРАЩЕНІЕ КРЕСТОНОСЦА.

Онъ вернулся утомленный,
Солнцемъ гоби *) опаленный,
Сбросилъ съ плечъ свой плащъ походный,
Снявъ тяжелый крестъ и мечъ
И предъ дамой, преклоненный,
Говоритъ такую рчь:
— Я пришелъ къ-теб все тотъ же,
Та жъ печаль туманитъ взоръ.
Въ безднахъ горя не схоронишь,
Не закинешь въ выси горъ.
Если знаешь тайну жизни:
Какъ забыться,— научи!
Укроти мой духъ мятежный
И рукой своею нжной,
Раны сердца залчи!..
*) Слово ‘гоби’ по монгольски значитъ пустыня или врне всякая равнина, что фактически въ Средней Азіи совпадаетъ. Въ монгольскомъ словар ‘гоби’ нарицательное, и только въ нашихъ географіяхъ ему придается значеніе имени собственнаго для центральной монгольской пустыни.

‘Міръ Божій’, No 2, 1895

ПСНЯ СЪ ОКРАИНЫ.

(Памяти Некрасова)

Рано Русь схоронила пвца,
Рано смолкли навкъ его псни…
О, проснися, Некрасовъ, воскресни!
Ты не все еще сплъ до конца,
Ты не сплъ о стран, что забыта,
Что слезами и кровью полита,
Гд сама чуть не стонетъ земля,
Гд все глухо, темно, какъ въ могил,
Гд царитъ въ полной слав и сил
Произволъ безграничный рубля…
Пробудись въ поученіе міру,
Вновь возьми свою чудную лиру
И могучую псню запой,
Какъ въ добычу хищенью оставленъ,
Темной силой и скованъ, и сдавленъ
Дремлетъ издавна край нашъ родной,
Какъ страны дорогія надежды
Попираютъ ногами невжды,
Набивая бездонный карманъ.
Все, что честно то сжато, забито,
И царитъ властелиномъ открыто
Беззастнчивый, наглый обманъ!..
И теперь, когда общаго стона
Отголосокъ донесся до трона
Изъ промерзнувшихъ тундръ, изъ тайги,
Пусть напомнитъ всмъ лира поэта,
Что средь ночи предъ часомъ разсвта
Всего больше опасны враги,
Чтобъ послднія мрака минуты
Не пришлись намъ и горьки, и люты —
Пусть скоре настанетъ разсвтъ!..
Точно саваномъ тьмою одта, ждетъ
Сибирь луча правды и свта…
Пробудись и напомни, поэтъ!..

——

Но умолкла навкъ твоя лира.
И я слышу изъ лучшаго міра
Твой, ужъ сказанный, скорбный отвтъ,
Тотъ, что прежде ты молвилъ Россіи:
‘И погромче насъ были витіи’…
Только отклика жалобамъ нтъ!..
Сибирякъ.

‘Восточное Обозрніе’, No 4, 1884

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека