Перейти к контенту
Время на прочтение: 6 минут(ы)
…Уже не страшно? Страшно будет.
И неожиданно, как тать,
Испепеленное разбудит,
Затем, чтоб пепел жечь опять, —
Не рана рваная, не тело,
Обрубленное до колен —
Незначащий обрывок белый,
Какая-нибудь тень, у стен…
И ты почувствуешь смертельный
И неминучий час в кругу,
И ты увидишь, как бесцельно
Распято дерево в снегу,
И ты поймешь: над жертвой боли
В пустую издевалась тьма…
И станет все смешно до колик,
…И улицы сойдут с ума.
‘Новый журнал для всех’, No 8, 1915 г.
Весенний дождь. Зеленый звон…
И ночь как будто стала тише…
И я сквозь теплый слышу сон,
Как барабанит дождь по крыше…
Мне снилось: вышел на крыльцо
И сердце подарил кому-то…
И дышит ветер мне в лицо
И первый запах почки вздутой…
На ветках скатный жемчуг слез…
И снова солнце вешне-вешне…
И кто-то ласковый принес
Цветы венчальные черешни…
И руки нежно приласкал,
И целовал меня глазами,
И слов хороших не искал —
Они сказались как-то сами…
‘Современник’ No 13, 1914 г.
Ветер. Кипень белой пены.
Лик великий синевы.
Все — любовь, надрыв, измена —
Ветер, кипень белой пены…
Все — прекрасно и презренно,
Как печаль сухой травы…
Ветер. Кипень белой пены.
Лик великий синевы.
1916 г.
Что короче скорби?
Что еще короче?
Только плечи сгорбить
Первый ужас ночи…
Дым развалин горек
Первую неделю…
Станет злое горе
Грустью-колыбелью…
Ветер развевает
Пепел по каменьям…
Медленным теченьем
Дни печаль смывают…
1915 г.
Рыжий! Прекрасный рыжий!
Я чувствую тебя — ты здесь!
Восток заливается весь
От улыбки твоей бесстыжей…
Лохматый! Заспанный! Здравствуй!
Вылезай же, дурной, вылезай:
Все равно я увидел край
Шевелюры твоей вихрастой!
Ты подмигиваешь алым веком —
Хохочи же вовсю над землей:
Над самой маленькой тлей
И над самым большим человеком!
М. Р.
Удивительный ритм прибоя
Отдается восторгом во мне…
Я люблю тебя, — голубое
В беспокойно-веселой волне…
Разве можно не чувствовать моря?
Вон, у Ваших доверчивых ног
В шаловливом-шутливом задоре
Чуть ерошит волна песок…
И лежит он добрейший, голый
И увалистый, как тюлень…
И лень ему выпихнуть, лень,
Наши ноги слепые, тяжелые…
Как прекрасная пьяная лень —
Солнечная, — звериная…
Даже скамейки спины
Выгибают в июльский день…
Березок зеленая вязь
Купается в горячем свете…
Влюбленная Синева мечети
Ластится к небу, смеясь…
И счастливая кожа рук
Радуется загару…
Но какой-то несочный, поджарый
Этот северный юг!..
Что-то новое, бодрое, смуглое
Заглянуло в твои глаза —
И, как вздувшиеся паруса.
Душа твоя стала круглой…
И соснами пахнет, солью
Загоревшее твое плечо —
И чем-то еще
Живым, живущим на воле…
И запах этот, запах жизни —
Твоих обветренных щек…
Вот немного еще — брызнет
Из глаз твоих солнечный ток…
1916 г.
Веселой речки мутный пояс
Прорезал бархатный откос…
И кроет поле гулкий поезд
Ритмичной музыкой колес…
Уже следами шатких борон
На пашне взрезана кора…
Уже под солнцем важный ворон
Кричит значительное: ‘Крра!’
И смотрит умным глазом карым
На очертанья деревень,
На солнце, стелющее паром
По зеленям бегущим тень…
И цапля, словно гость нездешний,
Глядит на мокрые луга,
Где первый жаворонок вешний,
Взрываясь, сыплет жемчуга…
А я, рассеянно читая
Седые цифры на столбе,
Уже о новом не мечтаю
И болью помню о тебе…
‘Русская мысль’ No 7, 1916 г.
 , Мир, привязанный к дыбе! На части — кости!
В клочьях мяса — телеграфные провода!
Ничего! Не беда!
Травы лучше растут на погосте!
Что ж скулишь от страха? В сведенном круге
Неминучее лицо пустоты и тьмы?
Это мы распяли тишайший Брюгге,
Весь мир — мы…
Мы строили кресты новой Голгофы —
На затоптанных звездах незамеченных глаз…
Мы прятали гной под прекрасные строфы
Столько веков на показ…
Принимай же все! Задыхайся в плаче
У чернеющих ног пылающих деревень!..
Вон встает окровавленой мордой клячи
Каждый год над тобой, каждый день…
‘Новый журнал для всех’. No 11, Ноябрь 1915 г.
Лепестки нарциссов увядающих
Тихо стелют тени на столе…
В этом мире столько ожидающих,
Увядающих во мгле!
Столько пальцев бледных и измученных.
Изможденных, исхудалых лиц!
Столько взоров, ко всему приученных,
В бахроме густых ресниц!
Или, вправду, радость обескрылена
Золотая сердцу весть?..
Или, вправду, болью обессилено
Все, что ласкового есть?
Столько нежных, столько ожидающих.
Увядающих во мгле!
Лепестки нарциссов увядающих
Тихо стелют тени на столе…
1914 г.
…Проходили. И было беззвездно.
Проходили… Еще… И еще…
Обреченно, безгневно, бесслезно.
Под ружьем обвисало плечо.
По обычному пели трамваи.
Колыхались барашки папах,
И какая-то боль огневая
Застревала в застывших глазах.
И мальчишки, по несколько вместе,
Занимались невинной игрой:
‘Последние известия. Последние известия’.
И о ком-то кричали — герой.
Проходили… Сверкали кофейни,
Обнажались витрины, смеясь.
Под ногами шуршали каменья,
И хлюпала грязь.
1915 г.
Не обрывайте тонких нитей
Надежды, дружбы и добра…
Нечестных слов не говорите
Обидно — скорому ‘вчера’…
Нет! Будем полной верой верить,
Ласкать надрыв, целить надлом —
И будем годы грустью мерить,
Священной грустью о былом…
И опускаясь тихо наземь
Пред тем, чья молодость в крови,
Цветами яблони украсим
Чело высокое любви…
1914 г.
Не чаю радости с тобой —
Любовь к тебе, как рок, приемлю.
Я полюбил тебя как землю,
Как неба купол голубой.
А на земной земле у — дня
Не радость — радостные скорби.
