Стихотворения, Вельтман Александр Фомич, Год: 1849

 
 А. Ф. Вельтман Стихотворения ---------------------------------------------------------------------------- Библиотека поэта. Поэты 1820-1830-х годов. Том второй Биографические справки, составление, подготовка текста и примечания В. С. Киселева-Сергенина Общая редакция Л. Я. Гинзбург Л., Советский писатель, 1972 ---------------------------------------------------------------------------- СОДЕРЖАНИЕ Биографическая справка 142. Александр Великий 143-152. <Из повести 'Странник'> 1. 'В крылатом легком экипаже...' 2. 'Очаровательна, румяна...' 3. 'Текут лета младенчества природы. ..' 4-5. 'Читатель, взор твой вероломен!..' 6. 'Поднявшись с цепи гор огромной...' 7. 'Окончив драку, шум и споры...' 8. Эскандер 9. 'Кто слово Ветхого завета. ..' 10. 'С неизъяснимою досадой...' 153. Невинная любовь 154. Мухаммед 155. Зороастр 159. Первородная невеста 160-161. <Из повести 'Приезжий из уезда, или Суматоха в столице'>) 1. 'На холме, миртами венчанном...' 2. 'Кто он? Гигант и Атлас новый...' 162. Русалки (Картина) Александр Фомич Вельтман родился в Петербурге 8 июля 1800 года в семье обрусевшего шведа - беспоместного дворянина, несколько раз менявшего род службы (квартальный комиссар, казначей винного завода, смотритель долговой тюрьмы) и, видимо, так и не добившегося материального достатка. Детство Вельтмана в основном прошло в Москве, куда его родители переехали в 1803 году. В восьмилетнем возрасте он был помещен в школу пастора Гейдена, а в 1811 году учится в Университетском благородном пансионе, занятия в котором прервались в 18)2 году. Продолжать обучение Вельтману пришлось в частном пансионе братьев И. П. и А. П. Терликовых (один год), потом в училище колонновожатых Н. Н. Муравьева (еще один год). Блестящие способности к языкам, литературе и математике позволили Вельтману окончить училище с самой лестной аттестацией. Необычно выглядел дебют будущего писателя в печати: в 1817 году в Москве вышла книжка 'Начальное основание арифметики, сочиненное колонновожатым Александром Вельтманом'. Около пятнадцати лет Вельтман по долгу службы проводит в Бессарабии. Как офицер генерального штаба он занимался составлением топографических карт, в связи с чем много разъезжал по этим краям. В бытность свою в Кишиневе Вельтман вращался в избранном кругу местного общества, здесь в 1823 или 1824 году завязалось его знакомство с ссыльным Пушкиным. Вельтман сумел расположить к себе великого поэта и однажды прочел ему отрывки из своей стихотворной сказки 'Янко чабан'. Во время русско-турецкой войны 1828-1829 годов Вельтман был прикомандирован к главной квартире, исполнял обязанности старшего адъютанта и начальника 'исторического отделения' Второй армии. В 1831 году в печати появилась его поэма 'Беглец', отрывок из которой еще в 1825 году поместил на своих страницах 'Сын отечества' (? 18). В том же 1831 году вышла другая поэма Вельтмана - 'Муромские леса', так же, как и 'Беглец', холодно принятая критикой. Иной эффект произвела почти одновременно изданная повесть 'Странник'. Сочинение это удивило многих причудливой фантазией и озорной иронией автора, скачкообразной манерой повествования, многочисленными переходами от прозы к стихам и от стихов к прозе. {Пушкин был обеспокоен 'неблагосклонным и несправедливым' отзывом о 'Страннике' О. М. Сомова в 'Литературной газете' (1831, 26 мая). 'Чтобы не подумал он, - предупреждал Пушкин П. В. Нащокина, - что я тут как-нибудь вмешался. Дело в том, что и я виноват: поленился исполнить обещанное. Не написал сам разбора' (письмо от 1 июня 1831 г.).} Покинув в 1831 году военную службу в чине подполковника, Вельтман обосновывается в Москве и всецело посвящает себя литературе. Известность его упрочилась после того, как в 1833 году он издал роман 'Кощей Бессмертный' - произведение, прихотливо соединившее в себе черты былины, волшебной сказки и исторического романа. Вслед за тем Вельтман напечатал еще ряд романов и повестей: '3448 год. Рукопись М. Задеки' (1833), 'Лунатик' (1834), 'Святославич, вражий питомец' (1835), 'Предки Калимероса. Александр Филиппович Македонский' (1836), 'Виргиния, или Поездка в Россию' (1837), 'Сердце и думка' (1838) - повесть, вызвавшую восторженный отзыв молодого Достоевского, 'Генерал Каломерос' (1840). В 1837 году писатель издал свой перевод 'Слова о полку Игореве' (под названием 'Песнь ополчению Игоря Святославича, князя Новгородского'). В 1842 году Вельтману очень повезло - он был назначен помощником директора Оружейной палаты, а с 1852 года - директором. Необременительная и хорошо оплачиваемая должность позволила ему с прежним рвением отдаваться любимому делу. В 1845 году выходит из печати роман 'Новый Емеля, или Превращение'. С 1846 года начинается публикация самого большого и самого интересного романа писателя - точнее говоря цикла романов: 'Саломея', 'Чудодей', 'Воспитанница Сара', 'Счастье-несчастье', более известных под общим заглавием 'Приключения, почерпнутые из моря житейского'. В эти годы своего творчества Вельтман, как и раньше, отдает дань поэзии. Он печатает свою переделку шекспировского 'Сна в летнюю ночь' (под заглавием 'Волшебная ночь' в альманахе 'Литературный вечер', 1844), стихотворные сказки 'Троян и Ангелица' (1846), 'Златой и Бела' (альманах 'На новый год', 1850) и пьесы в стихах 'Ратибор Холмоградский' (1841) и 'Колумб' ('Русский вестник', 1842, ? 5-6). В 40-е годы и позднее Вельтман испытал тяготение к славянофильству. Но тенденциозность писателя была почти вовсе лишена политического отпечатка. У Вельтмана она проявлялась главным образом в увлечении славянским миром и славянской историей. Из-за необычайной подвижности художественного воображения он был органически не способен удержаться на какой бы то ни было определенной общественной позиции. О достоинствах и недостатках дарования Вельтмана (оригинальность фантазии и неумение сосредоточиться на одной, главной мысли) неоднократно высказывался Белинский. В 40-е годы, в отличие от 30-х, он больше подчеркивал именно последние. Бурный процесс социологизации русской литературы и успех писателей натуральной школы подорвали престиж Вельтмана как оригинального мастера художественной прозы. С конца 40-х годов он стал быстро терять читателя, а 50-е годы вынудили его пополнить ряды 'устарелых' и забытых авторов. Публикация в 1862-1863 годах двух последних романов из цикла 'Приключения, почерпнутые из моря житейского' еще раз подтвердила полную несозвучность творчества Вельтмана запросам новой эпохи. В 50-е и 60-е годы - почти до самой смерти 11 января 1870 года - он выступал в печати преимущественно как этнограф и археолог. Впрочем, не было, наверное, такой отрасли знаний, к которой Вельтман не приложил бы своей руки. Еще в 1836 году он начал без всякого плана издавать нечто вроде занимательной энциклопедии под названием 'Картины света'. Тут были, к примеру, такие статьи, написанные самим же издателем: 'Китайская музыка', 'Паровые кареты', 'Гомеопатия', 'Лаплас', 'Бастилия', 'Женские бани', 'Остров Таити', 'Самум', 'Тюленья ловля', 'Классицизм и романтизм', 'Шляпы' и т. д. О разнообразии интересов Вельтмана свидетельствует обширная статья 1849 года 'Метеорология в приложении ее к ботанике, земледелию, лесоводству, зоологии, публичным работам, гигиене и медицине'. Поверхностный дилетантизм и наивные, фантастические гипотезы сближают 'ученые' труды писателя с его художественной прозой. Дух специализации, разделения труда был глубоко враждебен Вельтману, и вся его писательская деятельность воплощала в себе протест против отраслевых и жанровых перегородок в художественном творчестве и науке. Социальные истоки этого раскованного сознания в литературе о Вельтмане связывались с настроениями промежуточной по своему общественному положению полудворянской, полуразночинной интеллигенции, которая питала 'отвращение к закоснелой неподвижности, оцепенелому консерватизму сословного быта' и жаждала 'перемен и исключительной, необычной судьбы'. {В. Ф. Переверзев, У истоков русского реального романа, М, 1937, с. 111.} Талантливый и наблюдательный бытоописатель, он видел в человеческой истории одно 'море житейское' с его бесчисленными превратностями и вечно подвижными берегами. В произведениях Вельтмана исторические эпохи, словно волны, набегают друг на друга, сталкиваются и смешиваются жанры, жизненные пути героев пересекаются и обыкновенно тут же расходятся, слишком легко и слишком часто меняются их общественные роли. Под стать этой зыбкости бытия и герои Вельтмана - люди с неустойчивым положением, любители приключений, странники, беглецы, разбойники, авантюристы и т. п. Творческий облик Всльтмана-поэта зримо обозначился в одном из самых ранних его произведений, содержание которого известно в автопересказе. По свидетельству писателя, 'Пушкин хохотал от души над некоторыми местами описания моего Янка, великана и дурня, который, обрадовавшись, так рос, что вскоре не стало места в хате отцу и матери, и младенец, проломив ручонкой стену, вылупился из хаты как из яйца'. {Л. Майков, Бессарабские воспоминания А. Ф. Вельтмана и его знакомство с Пушкиным. - Л. Майков, Историко-литературные очерки, СПб., 1895, с. 125.} Уже в замысле этой 'поэмы-буффы' открывается внутренний пафос всего творчества Вельтмана, всех его стихов и всей прозы, - пафос ломки границ, разрушения преград. Об этом говорят прежде всего стихотворные декларации писателя, утверждающие безграничную свободу фантазии и беспредельность мира поэта ('Пегас', начало 'Эскандера'). Столь же характерны запечатленные в ряде стихотворений картины переходных, кризисных эпох, когда перекраивались границы держав ('Александр Великий') и рушился старый строй представлений о жизни - происходила смена религиозных верований ('Зороастр', 'Мухаммед') и т. д. Но особенно примечательна поэма 'Эскандер', которую Белинский назвал 'одним из драгоценнейших алмазов нашей литературы'. {В. Г. Белинский, Литературные мечтания. - Полн. собр. соч., т. 1, М., 1953, с. 95. Хвалебный отзыв об 'Эскандере' поместил 'Телескоп' (1832, ? 6, с. 245).} Покоритель народов, самодержавный властелин земли, который близок к тому, чтобы переступить черту, отделяющую смертных от небожителей, то есть 'свергнуть богов, обладающих миром', - таков Александр Македонский в изображении Вельтмана. Не менее любопытен 'Эскандер' и как художественный эксперимент, как промежуточная, гибридная форма произведения, объединившая признаки стиха и прозы. Возникновение ее обусловлено принципиальной незамкнутостыо поэзии и прозы в творчестве Вельтмана. По своему складу некоторые его стихотворные сочинения (например, сказки) тяготеют к прозе, наряду с тем у него есть беллетристические произведения ('Кощей Бессмертный', '3448 год', 'Лунатик' и др.), выполненные в традициях так называемой 'поэтической прозы'. Благодаря этой незамкнутости появляется и особый, смешанный род литературного повествования, образцом которого является 'Странник'. Взаимодействие поэ зии и прозы идет здесь по многим каналам, в частности и по линии их столкновения как двух разнородных эстетических сфер. Иной раз появление стихов в прозаическом тексте знаменует стремительный уход из бесцветной и тусклой обыденности, в других случаях обращение к стиховой речи позволяет резко оттенить мелочную, будничную сторону бытия. Наконец, прозаическое, то есть трезвое и слегка циничное отношение к возвышенным поэтическим образам, у Вельтмана часто выполняет деструктивное задание и уводит читателя в область пародии. Разрушительная ирония, лукавство, ухмылка запрятаны во многих стиховых фрагментах 'Странника'. Острие авторского юмора направлено против всяческих канонов, излюбленных технических приемов, заданных элементов архитектоники, обязательных 'поэтизмов' и шаблонных образов. Ввиду слабой разграниченности поэзии и прозы Вельтмана экспонирование его стихотворного наследия затруднено. Тем не менее очевидно, что наследие это оригинально и представляет собой заметный эпизод в истории нашей поэзии. 142. АЛЕКСАНДР ВЕЛИКИЙ Белеют высоты зубчатого Арбела, Не снеги ли легли по темени горы? Иль туча грозных налетела И македонские воздвигнулись шатры? Он впереди, тот юноша прекрасный, Герой, и царь, и друг богов, Пред коим все - как сонм рабов, Кому земля - удел подвластный. Бегут от Гемоса к Дунаю племена, За ними следом свищут стрелы, И быстро движется вперед щитов стена, Железная граница царства Пеллы. 'Волнуйся ласково, Дунай! и ороси Священною водой мою дружину, В пустыни Гетские меня перенеси, И берега твои своим я скиптром сдвину!' <1827> 143-152. <ИЗ ПОВЕСТИ 'СТРАННИК'> 1 В крылатом легком экипаже, Читатель, полетим, мой друг! Ты житель севера, куда же? На запад, на восток, на юг? Туда, где были иль где будем? В обитель чудных, райских мест, В мир просвещенный, к диким людям Иль к жителям далеких звезд И дальше - за предел вселенной, Где жизнь, существенность и свет Смиренно сходятся на нет? 2 Очаровательна, румяна, Игривой живости полна, В прозрачной ткани из тумана Пленила чувства мне она! Не сплю я... Вся душа в томленье! Я жду ее... я весь горю!.. Ревнивцы, бросьте подозренье, Я жду румяную зарю! 3 Видите ли... О неосторожность!.. Какое ужасное наводнение в Испании и Франции!.. Вот что значит ставить стакан с водою на карту!.. Но думал ли я когда-нибудь, что столкну его локтем с Пиринейских гор? Таким же образом, может быть, - сказал я с глубочайшим вздохом, подобным моему уважению к халдейским преданиям, - таким же образом опрокинулся сосуд гнева Кронова и пролилось Океан-море на землю! Текут лета младенчества природы, Уже раздор кипит в начальных племенах, Но взволновалися, как море, неба своды, Земля и племена в бушующих волнах! О солнце! ты тогда на ужас не светило, Отбросило блистательность лучей! Как туча черная, печаль тебя затмила, Печаль о гибели природы и людей! Но тихнет глас громовый Элаима! И снова сыплются лучи на бездну вод, Уж над поверхностью глава Каркуры зрима, И в пристань первую земли ковчег плывет! 4-5 Незаметным образом приблизились мы к тому месту, на котором, по преданиям и _по карте древней истории Бессарабии_, лежит г. Тирас, время стерло его с лица земли, и трудно отыскать его могилу, может быть, с. Паданка есть то место, где жила нескромная переселенка с острова _Мило_, она прекрасна и жива, как воображение пламенного, влюбленного Анакреона, вла сы ее как блестящий поток струящейся лавы, легкие сандалии и тонкое, прозрачное как облако покрывало составляют всю ее одежду. ----- Читатель, взор твой вероломен! Но бог с тобой, смотри, смотри, Ты видишь всё! Но будь же скромен И никому не говори! Гречанка юная не знает, Зачем ты смотришь на нее, Она от взоров не скрывает Богатство дивное свое! Но ты не в силах взор насытить, Смутил тебя нечистый дух! Злодей! ты ждал, чтоб день потух, Ты хочешь всё у ней похитить! 6 Бурю на море мне никогда не случалось видеть: должна быть ужасна! Я читал путешествие капитана Кука, но бурю в чистом поле мне случалось видеть. Вот как описывает ее бурный поэт: Поднявшись с цепи гор огромной, Накинув мрачный саван свой, Старуха буря в туче темной На мир сбирается войной, Стихии ссорит и бунтует! Ее союзник ураган, Жестокий сорванец-буян, Свистит и что есть мочи дует! Что встретит, где ни пролетит, Всё ломит, рвет, крутит, вертит, Мутит, ерошит и волнует. С полей, с равнин, с лесов и гор, Взвивая пыль, песок и сор, По поднебесью тучей носит, И солнца ясные глаза, И золотые волоса Он дрянью пудрит н заносит! И вот, нахлупя капишон, Седую бровь как лес нахмуря, Несется черной ведьмой буря! За ней, пред ней, со всех сторон Крутятся тучки, Аквилон, Собравши ветров хор с полночи, Ревет в честь бури что есть мочи. Стучит, гремит, грохочет гром, Как льстец, змеею молнья вьется! В земле от страху сердце бьется! Но слабым ли моим пером... И т. д. Тучи прежде времени угасили день, я не виноват, внимательные, добрые мои читатели! 7 Окончив драку, шум и споры, Все тучи в западные горы Ушли. Природа в тишине. Уж на восточной стороне Румянец заиграл Авроры, И Феб, оставя сладкий сон, Зевнул, супруге скорчил маску, Надел плащ огненный, взял связку Лучей, сел в пышный фаэтон И на лазурный небосклон Пустился шагом. Пусть он едет... Однако, я думаю, как скучно ему ездить всякий день по одной и той же дороге. Вообразите, что эта история продолжается с лишком 7 тысяч лет, не говоря о безначальности и бесконечности. 8 ЭСКАНДЕР Дитя мое, мысль моя! кто тебя создал? не я ли? но часто ты мне непослушна, и дерзость твою я могу наказать лишь своею печалью! Пределом сковать можно воздух, и воды, и свет, но тебя ни границы, ни цепи свободы лишить не возмогут, и тяжесть не сдавит! Тебе так доступны пространство, и место, и время... Как часто желаю я сбросить всю тяжесть земную, чтоб вольно лететь за тобою, от мира до мира, от бездны до неба, от века до века, от смерти безмолвной до сладостной жизни, от слез до восторгов любви бесконечной! С гранитной душою родился Эскандер, но чей он потомок - преданья не молвят. Они его встретили юношей гордым, готовым и мыслить высоко и чувствовать сильно. Приемыш Филиппа не видел отца своего в числе смертных, он в людях рабов своих видел, Но гордое сердце родную любовь знать хотело - и _и_збрал отцом он владельца Олимпа! ----- Седая скала над пучиной склонилась, как старец над гробом. На ней восседает Эскандер. На запад высокие тянутся горы, как путь, восходящий на небо. И море шумит: Эритрейские волны рядами несутся, и снова всю землю хотят покорить Океану, Но скалы гранитною грудью набеги валов отражают. ----- Задумчив, глядит он на даль и на море, как будто впервые он видит и прелесть и мрачность природы... Но в тех ли очах любопытство, для коих нет дивного в мире, которым давно всё знакомо? ----- 'Чего я желаю? - сказал он. - Кого же ищу я на суше и море? Аммона я видел... В устах чудотворного Нила мой памятник вечный... Мой след не засыпать пескам аравийским... Священные Гангеса волны дружину мою напоили!.. Пределы ли мира мне нужны? Себя ли хочу я поставить повсюду пределом?.. Иран и Индийские царства моею окованы волей, четыре пространные моря в границах победы и власти! Я гордость сломил возносившихся слишком высоко, эфиром дышать не способных. Цари предо мной - как пред небом титаны! Ищу ль я покоя? - покой мне несносен: он тяжесть, гнетущая к недру земному! Богатства я презрел, блестящие камни и злато - не солнце, не звезды! Солнце и звезды я сорвал бы с неба, чтоб видеть их тайны и светлое море, откуда лучи истекают! Я понял и пищу страстей, и жаждущих чувств упоенье, Я видел, как явное горе завидует скрытой печали, И презрел я смертных! В шатре раздаются звуки песни. Веселые песни невольниц мне вечно, как вопли, несносны! Кто пел бы приятно и с чувством для чуждых восторгов над гробом своих удовольствий? Что радость без цели высокой? - мгновенье безумства. Но радость великих - улыбка природы в минуту восстанья из бездны хаоса! Любовь... привязанность к праху... чувство, достойное слабых творений! Можно простить самовластью природы, рабом быть желаний, внушаемых ею, Но сбывчивость их у людей ли купить за постыдные чувства?' В шатре раздаются слова: Отец мой, твой голос взывающий внемлю! Для слуха он страшное слово твердит! Но скоро слезой окроплю я ту землю, В которой твой прах неспокойно лежит! Эскандер (после долгого молчания) Печальные звуки! они раздирают мне душу! Но Зенда прекрасна! За Зенду мне Бел не простил бы, если б жрецы были в силах и в мрамор холодный внушить свою злобу и зависть! Их первосвященник погиб под мечом правосудным, и дух возмутителя казни земной был достоин! Снова к стенам Вавилона! Желание девы исполнить? Сокровища Индии ей предлагал - отказалась, и просит одно: Вавилона! Она говорит, в сновиденьях является ей тень отца и зовет на могилу - преступную душу невинной слезой искупить... Можно не верить, но кто же молился столь пламенно небу, как пламенно дева меня умоляла?.. Когда бы в молитве ее не заметил я страсти, не видел желанья любовь утаить к Александру, Тогда не пустое желанье, но я и врожденное чувство в себе заглушил бы! И солнце проникнуть не может таинственной дебри Зульмата, Но в мрачном лесу сокрывается светлый источник, которого волны всем жизнь обновляют. И в Зенде есть светлое сердце - источник блаженства! (Уходит в шатер.) Стан Александра на берегах Тигра. Вдали Вавилон. Дева, в белом одеянии и покрывале, выходит из шатра на холм. В отдалении следуют за ней черные девы. Дева Эскандер! земли тебе мало! Взберись же к престолам воздушным и свергни богов, обладающих миром! Взберись по могиле народов, тобой пораженных, на небо! В ней кости отца моего! не они ль тебе будут ступенью? Нет, гордый властитель! О, если б ты был и добрее и ближе душой своей к Зенде... О, если б ты не был преступник для девы, тебя полюбившей... Тогда бы, Эскандер, ты был мне дороже владычества воли над всею вселенной, Дороже и цели мечтаний твоих закоснелых, наследник Олимпа! Теперь... драгоценна мне нить твоей жизни, но так, как для Парки жестокой!.. В объятьях моих ты узнаешь блаженство, но... с этим блаженством сольется конец твой!.. И я не останусь в том мире, где борются страшные чувства и где достиженье их к цели есть гибель! (Поет) Достаньте мне испить воды из Аб-Хэида, Она мои все силы обновит! Отцом оставлена в наследство мне обида, Но клятва душу тяготит! Эскандер! кто тебе от девы оборона? Эскандер! полетим скорее в Вавилон! Там упаду в твои объятья без защиты, Там чувства мне восторгами волнуй! И усладит вдвойне мне душу ядовитый Любви и мщенья поцелуй! Черные девы становятся в кружок и поют. Дева! смотри: над челом гор высоких Звезды Таи и Азада взошли! Спой посетителям дев одиноких, Спой им молитву из чуждой земли! Ветры утихли, и воды уснули. Лебеди! дайте нам крылья свои! Как бы мы скоро и дружно вспорхнули, Как бы мы быстро летели в Таи! Юноши! где же вы? В храм Хаабаха В жертву снесите отсюда тельца! Юноши! хладно в вас сердце от страха, Легче похитить вам дочь у отца! Загородные чертоги Вавилона близ храма Сераписа. Эскандер в исступлении чувств, Зенда стоит подле него, на очах девы слезы. Эскандер Еще обойми меня, Зенда! Еще я горю! На сердце растают гранитные льдины Кавказа, дыханье растопит железо и камни! Мучительны, Зенда!.. нет! сладки томленья любви! Юпитер, отец мой, завидуй! В объятиях Леды божественный лебедь, завидуй!.. О Зенда! в груди твоей солнце! желаний огонь... в объятьях твоих... я пламенем залил! И облит я им, как дворец Истакара: трудом и веками его созидали, а сильный в мгновенье разрушил! Волнуется кровь!.. Так Понт бушевал... и взбрасывал волны, чтоб сдвинуть Лектонию в бездну... и сдвинул! Мне душно под небом!.. и небо стесняет дыханье, его бы я сбросил с себя, чтобы вольно вздохнуть в беспредельном пространстве!.. Зенда бросается в его объятия, но, мгновенно вырвавшись, скрывается за столбами чертогов. Пусти меня, Зенда! Дай меч мой! Я цепи разрушу, которыми ты приковала к земле Александра! Дай меч мой!.. но где же ты, дева? Иль призрак ты, пламень Юпитера, с неба на казнь мне упавший? Отец! ты трепещешь, чтоб я не похитил и волю твою и державу над миром! Своими громами меня поразил ты!.. и молньи твои вкруг меня обвилися как змеи!.. Ты сбросил меня... в страшный Тартар! Юпитер!.. и ты знаешь зависть... к счастливцу!.. Бессмертный!.. но вечность не благо!.. (Умирает.) 9 Кто слово Ветхого завета Над мрачной бездной произнес И искрой собственного света Безбрежный озарил Хаос? Не ты ли, Солнце? Что ж сгорело? На запад светлый взор поник? Где храм величественный Бела? Где твой хранимый Вестой лик? О, не гордись своею силой! Всё славит ясный твой восход, Доколь и над твоей могилой Другое Солнце не взойдет! 10 С неизъяснимою досадой В палатке я своей сидел, Всё было занято осадой, И я был занят кучей дел. Передо мной, как ряд курганов, Стопы бумаг, маршрутов тьма, Вот век! В нем жить нельзя без планов, Без чертежей и без письма! Вот век! Старик скупой, угрюмый, Окованный какой-то думой! Как не припомнить давних дней, Когда возил в походах Дарий Постели вместо канцелярий, А женщин вместо писарей. То было время! Не по плану, А просто шли искать побед, При войске был всегда поэт, Подобный барду Оссиану, На поле славы дуб горел, А он героев пел да пел! <1828-1832> 153. НЕВИННАЯ ЛЮБОВЬ Лети в объятия, моя младая Геба, Я сладостно вопьюсь в твои уста, - Как свет, как мысль о наслажденьях неба, Моя любовь к тебе невинна и чиста! Я чужд желаниям коварным и безбожным, И не услышу я из уст твоих укор: Ты веришь мне, и звукам ли ничтожным То высказать тебе, что выражает взор? В очах любовь и сладостная томность! Как налилась огнем и взволновалась грудь! Оставь меня!.. Я не нарушу скромность, Но не мешай же мне к устам твоим прильнуть! Тебя томит какая-то усталость. Склонись... и нежностью тебя я усыплю. Оставь... не запрещай простительную шалость! Как я боязнь твою напрасную люблю! Как ты мила! Как сладко сердцу биться! Меня палит губительный огонь! Не обнимай! оставь меня! не тронь!.. Я друг твой, но могу забыться!.. ----- Она была на всё готова, Ее я душу обольстил, А муж меня, как домовова, Невольно трусил и любил. Конец 1820-х годов (?) 154. МУХАММЕД Нисшел пророк, посланник новый неба, - Боготворит его Аравии народ, Эмина {1} видит в нем свой первый плод И ветвь цветущую потомства Муталеба. {2} Но он плодом земным себя не признает, Он говорит: 'Есть бог, сыны Востока! Для верных он меня на землю ниспослал, Кто против бога и пророка? На небе гром, а здесь!..' - он умолчал, Но ярко меч в руке пророческой сверкал. 'Восток! Тебе на лоне Абраэма Отверсты горние, сапфирные врата, И вечный цвет любви под пальмами Эдема Готовит сладкие объятья и уста!' Кто не поверит истинам Курана, Огонь и меч ему вослед. Арабов, посреди воинственного стана, Закону праведному учит Мухаммед. <1829> {1 Эмина - мать Мухаммеда. 2 Муталеб - дед его.} 155. ЗОРОАСТР Почто над х_о_лмами Адербиджана {1} Светило дня так пламенно горит? Не сильный ли противник Аримана Благовестителем из Урмии {2} летит? Так, это он! Тревога воскипела, И в Бактре {3} Маг! Огнь вспыхнул до небес: Повержен в прах кумир блестящий Бела {4} И великан златый Сандес. {5} Ты, сладостная, где? Где твой кумир, Аная, {6} К которому любви поклонники текли И, жертвы тучные в объятиях сжимая, Нетерпеливо в храм к закланию несли? Где рощи пальмовой услужливые сени, Навесы темные, цветущие древа? Там таинства свершались наслаждений И слышались любви волшебные слова! Взрастает кипарис, {7} под мирной тенью древа Лик солнца пламенно горит, С священного огня блюстительница дева Не сводит кроткий взор, задумчиво стоит. 26 ноября 1829 Яссы {1 Область, где родился Зороастр. 2 Урмия - город, в коем он родился. 3 Бактра - первый город, где Зороастр основал свой закон. 4 Бел - главным идол у древних персиян, то же, что Юпитер у греков. 5 Сандес - персов Геркулес. 6 Аная - то же, что у греков Венера. 7 Зороастр при основании первого храма Солнцу насадил при преддверии его кипарис.} 159. ПЕРВОРОДНАЯ НЕВЕСТА Грядой идут, сменяются века, А ты одно в создании природы, О солнце! Чья всесильная рука Повесила тебя на голубые своды? Он, вечный, Он, источник дней, Предшественник великого начала: Его-то воля увенчала Тебя величием негаснущих лучей! Как было радостно природы пробужденье От безначального, таинственного сна, Когда твое златое восхожденье Из бездны хаоса подняло времена! И в утро первое, стыдливостью сгорая, От ложа брачного приподнялась заря, - И перлы слез ее упали среди рая На первого земли и сына и царя. Восстал он, - взор его был солнцем очарован, С ним огнь души почувствовал родство, И вечно взор его к тебе бы был прикован... Но есть в раю земном светлее существо: Она - венец создания природы! О, чье подобие и чьи на ней черты? Где провела она младенческие годы? Кто возлелеял в ней влиянье красоты? Но... в тот же миг, когда любовь рождалась, Любовь - союз времен и бытия, Уже под ней, скрываясь, извивалась Грехопадения змея! <1839> 160-161. <ИЗ ПОВЕСТИ 'ПРИЕЗЖИЙ ИЗ УЕЗДА, ИЛИ СУМАТОХА В СТОЛИЦЕ'> 1 ...Молодой человек начал декламировать следующие стихи: На холме, миртами венчанном, Где льется шумный водопад, На ложе роз благоуханном, Среди приюта Ореад, Склонился юноша прекрасный С подругой нежной, пылкой, страстной. Их чувства вспыхнули, горят, Душа в блаженстве неги тает!.. И поцелуями порой Он страстный шепот прерывает И душу девы молодой, Как дивный н_е_ктар, испивает! - Ах, как хороши! Чудо! Я не знаю в этом роде ничего лучше!.. И поцелуями порой... Он страстный шепот прерывает... - Несравненно! Как вы назвали фамилию поэта? - Ордынин. - Сделайте одолжение, познакомьте меня с ним. Я вне себя... 2 ...Поэт, возгорженный хвалой, потер лоб, смело окинул всех вопросительным взором и произнес, возвысив голос: 'Кто он?..' Все вздрогнули от неожиданности подобного вопроса. Кто он? Гигант и Атлас новый, На рамена поднявший свет И бросивший его в оковы Могучей дланию побед? Поэт приостановился, как будто ожидая ответа, - все молчали. Кто он? Как конь неистов, тучей Над миром мчится, громом ржет, Пыль из ноздрей как вихрь летучий, Из уст клубами пена бьет, От взоров молнии снопами, Бежит - и царства бьет стопами! Кто он? - Браво, браво! Это Барбье!.. тс! - Выше! - 'Над миром мчится, громом ржет!' Каково? - Тс! Кто он? Под огненным венцом, Стопы на грудь поставил мира? Пылает, искрится на нем Из молний тканная порфира. Вокруг него рабы рабов Стоят не живы и не мертвы, Взор грозный движет тьмы полков, Десница исчисляет жертвы? Кто он? Кто он? Тот вождь непобедимый, Внимавший хор земных похвал, Сорвавший с глав их диадимы?.. Кто он?.. Не спрашивайте!.. Пал, Пал гений, славою ведомый, И смолкли грозы, стихли громы! Весь мир облекся тишиной... И род Адама отдыхает... И снова плавною струей Река событий протекает. - Incomparable! {Несравненно! (франц.). - Ред.} Чудно! Поэт торжествовал, осыпаемый восклицаниями удивления и похвал. <1841> 162. РУСАЛКИ (Картина) Ночь. Месяц отражается в Днепре. Над рекой мрачное ущелье. Русалки выносят из воды девушку-утопленницу, разоблачают ее и расчесывают ей косу. Вод лазоревых жилица, Пробудись, краса моя, Наша новая сестрица, Наша светлая струя! К жизни чувствами воскресни, Плавай с нами и резвись, Пой пленительные песни, В пену белую рядись! Наслаждайся негой праздной, - Омут краше всех хором: Обнесен стеной алмазной И унизан жемчугом. Всех, кто жизни шлет проклятья, Пылко, страстно полюби, Замани в свои объятья И в пучине утопи! <1849> ПРИМЕЧАНИЯ В обширной библиографии сочинений В., выпущенных отдельными изданиями, стихотворным произведениям принадлежит скромное место. Это поэмы: 'Беглец' (М., 1831, второе изд. - М., 1836, с приложением пяти стихотворений) и 'Муромские леса' (М., 1831), драма 'Ратибор Холмоградский' (М., 1841), сказка 'Троян и Ангелица' (М., 1846), либретто оперы 'Аммалатбек' (музыка Н. Афанасьева, СПб., 1870). Большая же часть стихотворного наследия писателя дошла до нас в журнальных и альманашных публикациях, а также в виде стихотворных вставок в романах и повестях. Особенно важна в этом отношении повесть 'Странник' (чч. 1-3, М., 1831-1832, второе изд. - М., 1840, третье изд., ч. 1 - М., 1840), являющаяся своеобразным сводом ранних стихотворений В., из которых многие прежде были напечатаны в повременных изданиях. 142. Там же, с. 37. Печ. по кн. 'Беглец', 1836, с. 68. Арбел - древний город на территории нынешнего северного Ирака, в 331 г. до н. э. Александр Македонский (356-323 до н. э.) разбил под Арбелим огромную армию персидского царя Дария III. Гемос - древнее название Балканских гор. Пелла - резиденция македонских царей. Пустыни Гетские - местность между Балканами и Дунаем, где некогда обитали воинственные племена гетов. 143-152. Текст публикуемых фрагментов во всех изданиях повести отличается лишь незначительными деталями. Отрывки 1-8 печ. по третьему изд. ч. 1 (ц. р. 12 августа 1838), отрывки 9-10 - по второму изд. ч. 3 (ц. р. 25 октября 1835). Черновые наброски повести - ГБЛ. Первоначально 'Странник' назывался: 'Путешествие по генеральным картам', о чем свидетельствует публикация отрывка произведения в МТ, 1830, ? 20, с. 509-530. У В. было намерение написать четвертую часть повести - 'Путешествие по царству женщин' (план - в ГБЛ). О пародийном отражении в 'Страннике' жанра сентиментального путешествия см.: Т. Роболи, Литература путешествий, а также: Б. Бухштаб, Первые романы Вельтмана (обе статьи в сб. 'Русская проза', Л., 1926). В каждой из трех частей повести 15 глав, именуемых 'днями', во многих случаях 'дни' подразделяются на главки, имеющие особую - сквозную - нумерацию. За отдельными исключениями (они оговариваются), публикуемые извлечения представляют собой целые главки. Об интимном подтексте 'Странника', выросшем отчасти из переписки В. с неизвестной Е. П. П. (или Kitty), см.: З. С. Ефимова, Начальный период литературной деятельности А. Ф. Вельтмана. - Сб. 'Русский романтизм', Л., 1927, с. 67-72. 1. Помещено на титульном листе ч. 1 в качестве эпиграфа. Под эпиграфом ссылка на источник: 'Странник', ч. 2. В ч. 2, с. 3 этот текст напечатан с вариантами ст. 9-12. 2. Ч. 1, с. 12 ('День 1', гл. 14). Впервые в качестве отдельного стихотворения под загл. 'Ожидание' - СО, 1828, ? 1, с. 86. В сб. 'Русская стихотворная пародия' ('Б-ка поэта', Б. с, Л., 1960, с. 456) этот текст приведен по альм. 'Северная звезда', СПб., 1829 в качестве пародии на стихотворение Н. М. Языкова 'Дева ночи', однако публикация в СО, предваряющая публикацию 'Девы ночи' (впервые - НА на 1829), исключает этот пародийный адрес. 3. Ч. 1, с. 27 ('День 4', гл. 31). Прозаическое окончание гл. 31 опущено. Халдейские предания. Халдейцы - обитатели древнего Вавилона. Элаим - Елогим, имя бога в Библии. Каркура - халдейское название Араратских гор, по Библии, здесь пристал ковчег Ноя, на котором он с сыновьями спасся во время всемирного потопа. 4-5. Ч. 1, с. 92 ('День 12', гл. 74 - проза, гл. 75 - стихи). Тирас - древнегреческая колония в устье Днестра. Паланка - укрепленное селение возле устья Днестра. Переселенка с острова Мило - Венера Милосская, выдающийся памятник древнегреческой скульптуры. 6-7. Ч. 1, с. 95 ('День 12', гл. 83 и 'День 13', гл. 84). Эти отрывки первоначально предназначались для 'поэмы-буффы' 'Янко чабан', которую В. писал в 1823-1824 гг. в Кишиневе во время пребывания там Пушкина (Л. Майков. Бессарабские воспоминания А. Ф. Вельтмана и его знакомство с Пушкиным. - Л. Майков, Историко-литературные очерки, СПб., 1895, с. 125). Аквилон (римск.) - северный ветер. Фаэтон (греч. миф.) - сын бога солнца Гелиоса, рискнувший взяться за управление солнечной колесницей, Фаэтон не справился с ней и стал падать на землю, чтобы спасти землю от солнечного огня, Зевс поразил молнией Фаэтона. Здесь слово 'фаэтон' в нарицательном значении (экипаж) снова возвращено в миф. Эта история продолжается с лишком 7 тысяч лет - 7000 лет по библейскому летосчислению от 'сотворения мира'. 8. Ч. 1, с. 101 ('День 13', гл. 85). Черновой автограф 'Эскандера' с подзаг. 'Мысль' и пометой: 'Лагерь при Шумле 10 июня 1828' - ГБЛ. В автографе зачеркнутый эпиграф: 'Дела мои отразятся в памяти людей, как лучи солнца на щите моем'. Впервые в качестве отдельного произведения - МТ, 1831, ? 2, с. 195, с примеч. издателя к загл.: 'Читатели припомнят, что в мифах Востока под именем истории Эскандера повествуется история Александра Македонского'. В оглавлении повести 'Странник' 'Эскандер' имеет подзаг. 'Поэма'. В гл. 85 В. указывал: 'Здесь заблаговременно должно заметить, что все нижеследующее можно найти только в первоначальном манускрипте 'Бахаристана' как вещь не совершенно достоверную'. 'Бахаристан' - произведение классика персидской поэзии Джами (1411-1492). Однако ничего похожего на поэму В. в 'Бахаристане' нет. Ссылка на Джами, видимо, восходит к какому-то сомнительному источнику. В романе 'Предки Калимероса. Александр Филиппович Македонский' (М., 1836) В. дополняет легенду о последней любви Александра рядом подробностей. При занятии Вавилона македонскими войсками наибольшее сопротивление завоевателям оказал первосвященник Хаарун, затворившийся с приверженцами в храме Сераииса. Взятый в плен Хаарун был приговорен к смерти. Перед казнью ему разрешили свидание с дочерью Зендой, которой он завещал свою месть: 'Вот тебе зерно смерти, - говорил он ей, - а это мое... для тебя и Александра довольно одного... Красота твоя приведет тебя к ложу его... приведет! но ты раствори слюнами это зерно и лобзай Александра, дочь моя! лобзай!.. тебе не обречено умереть девой!..' (ч. 2, с. 157). Но чей он потомок - преданья не молвят. Имеются в виду различные противоречивые версии о происхождении Александра, которые содержатся в многочисленных легендах о нем. Краткий их обзор В. привел в гл. 27 'Дня 3'. В действительности отец Александра - царь Филипп Македонский (ок. 383-336 до н. э.). Владелец Олимпа - Зевс. Эритрейские волны. Эритрея - древнее название Красного моря. Аммона я видел. Речь идет о посещении в Египте Александром главного святилища Аммона, жрец храма объявил его 'сыном Аммона', т. е. сыном бога Солнца. В устах чудотворного Нила мой памятник веяный. Имеется в виду основание Александром г. Александрии в 332-331 гг. до н. э. Священные Гангеса волны. Войска Александра покорили западную Индию вплоть до берегов Ганга. Бел - верховный ассиро-вавилонский бог. Зульмат - в мифических поверьях мусульманского Востока непроницаемые для солнца лесные дебри, где таится источник 'живой воды' Аб-Хэид (Аб-и хайяб). Таи - Альтаир, звезда первой величины в созвездии Орла. Азад - созвездие Льва, а также входящая в него звезда первой величины (Регулгос). Храм Хаабаха - Кааба, храм в Мекке с черным камнем, святыня мусульман. Серапис - египетский бог подземного царства, отождествлявшийся греками с Плутоном. В объятиях Леды божественный лебедь - намек на миф о любви Зевса к дочери царя Этолии Леде, бог явился ей в образе лебедя, когда она купалась в реке. Истакар - древняя столица персидского государства Персеполь, выстроенная в VI-V вв. до и. э., в 330 г. до н. э. город был взят и разрушен войсками Александра. Отделанный со сказочной роскошью дворец персидских царей погиб в пламени пожара. Лектония - Лектон, мыс в Малой Азии, омываемый Эгейским морем. 9. Ч. 3, с. 27 ('День 33'). Стихотворением завершается гл. 248. Веста (римск. миф.) - богиня огня и домашнего очага, в Риме был храм Весты, где поддерживался вечный огонь. 10. Ч. 3, с. 74 ('День 33', гл. 285). Дарий III Кодоман - персидский царь (336-330 до н. э.), армия которого была разгромлена в 331 г. до н. э. войсками Александра Македонского. На поле славы дуб горел. Сжигание дубов - праздничный ритуал в честь победы над врагом, распространенный у древних северных народов, в особенности у кельтов. 153. Печ. впервые по автографу ГБЛ (в тетради стихотворений В.). Очевидно, обращено к Е. П. П. (см. начало примеч. к ?? 144-152). Геба (греч. миф.) - богиня юности. 154. МТ, 1829, ? 5, с. 45, под загл. 'Мегеммед' и с вариантами. Печ. по кн. 'Беглец', 1836, с. 70. Мухаммед (ок. 570-632) - религиозный проповедник, основатель мусульманского вероучения. Абраем - тюркская форма имени библейского патриарха Авраама. Куран - Коран. 155. МТ, 1830, ? 2, с. 177. Зороастр (Заратуштра)-легендарный персидский пророк, живший во второй половине VI в. до н. э. Он принадлежал к жреческой касте магов или огнепоклонников. Согласно вероучению Зороастра, ход жизни предопределен непрерывной борьбой двух верховных богов - Ахурамазды и Аихра-Майнью (или Аримана), олицетворявших соответственно доброе и злое начала. Гонимый на родине, Зороастр стал проповедовать в Восточном Иране - Бактре. Он осуждал кровавые жертвоприношения и призывал соплеменников к оседлости. 159. Гал., 1839, No 4, с. 273. На первого земли и сына и царя - на Адама. Венец создания природы - Ева. 160-161. Москв., 1841, No 1, с. 143 и 181. В повести стихотворные тексты приведены как примеры эпигонства в лирике. 'Автор' их - провинциальный стихоман Ордынин, принятый в ряде московских фешенебельных домов вследствие шумной рекламы, которую создал ему другой герой повести - Василий Григорьевич, преследовавший этой мистификацией сугубо личные цели. Как полагает Л. Я. Гинзбург, история 'производства' Ордынина в гении подсказана В. феерическим началом литературной карьеры Бенедиктова (см. ее вступ. статью к сб.: В. Г. Бенедиктов, Стихотворения, 'Б-ка поэта', Б. с, Л., 1939, с. VIII-IX). Стихотворение о Наполеоне отчасти пародирует бенедиктовское 'Ватерлоо'. Другие вероятные объекты пародии - 'Наполеон' М. А. Дмитриева и одноименное стихотворение А. В. Тимофеева. 1. Ореады (греч. миф.) - нимфы гор. 2. Чтение Ордыниным 'Наполеона' вызвало реплику одного из гостей: 'Любопытное состязание с Ламартином и Пушкиным'. На другом вечере с Ордыниным завел разговор некий 'неотвязный старик': 'Прекрасные стихи! Я восхищен!.. Кажется, ведь вы пародию читали? - Нет-с! - сказал поэт, усмехнувшись, - пародия значит... - Знаю, знаю, что она значит, она значит: переделанные чужие стихи... теперь это в ходу, и много гениев взошло на этой опаре... Например, ваш 'Кастальский ключ' выкроен из простого державинского 'Ключа', да и 'Наполеон'-то, кажется... стихи знакомые: 'Атлас новый, на рамена поднявший свет...' - Извините, может быть, эти стихи похожи, но все прочие нисколько! - отвечал поэт, вспыхнув и потом побледнев' (А. Вельтман, Повести, (т. 1), СПб., 1843, с. 112-113). Барбье А.-О. (1805-1882) - французский поэт, автор нашумевшего сборника стихотворений 'Ямбы' (1831). 162. Москв., 1849, No 17, с. 76, подпись: В. В сводном оглавлении журнала за 1849 г. два стихотворения - 'Русалки' и 'Песнь баядерок' - значатся под литерами: А. В. Поскольку второе стихотворение бесспорно принадлежит В. - свидетельство тому в письме М. А. Дмитриева к М. П. Погодину от 16 декабря 1849 г. (Барсуков, кн. 10, с. 301), - то атрибуция ему 'Русалок' не вызывает сомнений. Текст этот, очевидно, относится к проекту 'окончания' пушкинской 'Русалки', который возник у В., видимо, вскоре после смерти Пушкина и публикации его драмы в 1837 г. См.: С. Долгов, А. Ф. Вельтман и его план окончания 'Русалки' Пушкина, М., 1897. А. Ф. Вельтман Стихотворения ---------------------------------------------------------------------------- А. Ф. Вельтман. Странник Издание подготовил Ю. М. Акутин Серия 'Литературные памятники' М., 'Наука', 1978 ---------------------------------------------------------------------------- Содержание Простите, коль моей нестройной лиры глас Джок Послание к друзьям Беглец. Повесть. (Отрывки) ПРОСТИТЕ, КОЛЬ МОЕЙ НЕСТРОЙНОЙ ЛИРЫ ГЛАС Простите, коль моей нестройной, лиры глас Прелестных петь красот и Кишинев дерзает. Давно уже забыл я Геликон {1}, Парнас, И лиру пыль мою давно уж покрывает. Я славы не ищу и не ищу похвал, Желаю обратить я ваше лишь вниманье О Кишиневские Красы - я б счастлив стал, Когда бы вы прочли, - вот все мое желанье. О Тредьяковский {2}, рифм соплетатель, Оставь ты на время смерти покой, Муз ты достойный был обожатель, Восстани из Праху, мне Лиру Настрой. Дивным восторгом вдруг возрожденный, Лиру забыту беру я свою, Муз вдохновением я оживленный Милых прелестных красот воспою... О ты, веселий что собор И удовольствия скрывает, О Петербург, в мечтах мой взор В приятностях твоих блуждает. И ты, древнопрестольный град, Столица смехов, игр, веселий, Лишиться всех твоих отрад Судьбы мне грозны повелели. - Но что Москва и град Цетров В пространном скрыты отдаленье, Когда пред взором Кишинев Стоит на гордом возвышенье И славный Бык меж камышом В извилинах своих струится, Приятный гул и тихий гром В зыбях его всегда двоится: Во влажности густой собором И выставя главы свои, Ликуют громким шумным хором То водяные соловьи. Пар, собравшись над водой, Повсюду льет благоуханья, От коих знойною порой [Страдает чувств] Ужасно страждет обонянье. И сад младой на высоте Величественный вид являет Во всей искусства красоте, И весь там Кишинев гуляет. - На гордых Э........м Столпах Там вид беседки соруженной Висит, изорван, и в клочках, Им флюгер славе посвященный, Но я боюсь, что наведу Всем скуку видов описаньем, То мы гуляющих в саду Рассмотрим лучше со вниманьем: Ту[манов] тихо вот идет, Спокойства, тишины блюститель, За ним весь полицейский сброд, И он их гордый предводитель, Но в должности не цербер он, Полет его не соколиный, Он лисьим свойством не снабжен, И взор в нем не орлиный. Вот Л. .ка, борзый Аполлон, Наставник здешних муз достойный, И вид его, как гуслей тон, Плачевный, низкий и нестройный. Из одного угла в другой Исправно вести переносит, И сор домашний он чужой Из дому в дом с прибавкой носит, Умеет хари он кривлять, И передразнивать умеет, И так всех живо представлять, Что Апеллес {3} пред ним краснеет. Но вот и С.....ка идет, Прелестный образ нежной флоры, Весна в лице ее цветет, И полны пылкой страсти взоры, Печальный, томный ее взгляд Повсюду с быстротой блуждает, В ней чувства пламенно горят, Желанье ими управляет. Ее жених и Селадон {4} Идет с улыбкой восхищенья, Любовью воспаленный, он В ней зрит уж страсти упоенья. Друг с другом взоры встретясь их В сердцах их [страсть] жар воспламеняют, И тут невеста и жених Дня брачного скорей желают. И Ли......ка за ними вслед Идет с невинностью Сусанны, В лице совсем притворства нет, И в мыслях лишь одни романы. Анти-Орфей {5} ей предлагал И руку, сердце и цевницу, На коей громко воспевал Зарю и красную девицу. Жестокий получив отказ, Он скрылся с горестью душевной, Цевницы уж негромок глас, Но слышен звук в дали плачевный. Теперь за пенистым Днестром Он грусть, мучение скрывает И иногда, и то тишком, Жестоку лиру воспевает. Но кто с стремлением бежит Там, с боку на бок колыхаясь, М.....ца то спешит, От жару, зною запыхаясь, С [лиц] чела у ней пот градом льет, И уж румянец стал багровый, Дородность вид ей придает Сердитый, грозный и суровый, И перезрелость девства в ней Последствия свои явила И вместо свежих роз, лилей Лицо холмами осенила. [С супру] Вот с деревянного ногой С женой М......ич поспешает. Жена, как фурия, взирает, А он как бы Вулкан {6} хромой. Но вот с игрецкою ухваткой Спешит З......ий на картеж, Вблизи простой его десяткой, Вдали же козырем почтешь. И В......ти, как вихрь, несется, Супруг за ней бежит бегом, Как черепаха, мать плетется, Свой толстый тащит стан с трудом. Лететь за ней устав, зефиры, На платье севши отдыхать, Его изволют поддувать Для прохлажденья сей плениры. Лицо, как шитая канва, Тут Р.....ова выступает, За ней и перед ней летает Худая общая молва. И вот Пу....рия красива, Прекрасный взор, прелестный стан, И так умильно молчалива Венерин, словом, истукан {7}. За ней вслед Те.....е стремится С сердечной горестью, тоской, (Открыть желая пламень свой) Амура просит он вступиться И сердце ей пронзить стрелой. Амур же вместо утешенья Ему совет свой подает: Пора тебе к успокоенью, Ты вышел для любви из лет. А! вот и неразлучных свита, Колонной все они идут, Иной накушался до сыта И весом будет в десять пуд, Другой, играя роль учену, Премудро-гордый принял вид, А тот, задать желая тону, Прищурившись, в очки глядит, И отрастив усы ужасны, Он ими гордо шевелит И думает, что взоры страстны Прелестный пол к нему склонит. Иной, как Селадон несчастный, Себя на муку посвятил, Вздыхает томно, сладострастно, И взор на милых обратил. Другой совсем противно мыслит, Не любит о любви мечтать, Амура богом он не числит И хочет стрел его бежать. А сей любитель Терпсихоры {8} Свою отраду в танцах зрит, И танцевать он до уморы Как бы обязанностью чтит. Но вдруг Каплюшка быстроногий, Пигмей откуда ни взялся, И своротили все с дороги, Чтоб посмотреть на чудеса. Но кто портрет его представит И в точности изобразит, Коль рассмотреть его весь вид Всем нос его преграду ставит. Чтоб сделать с ним сравненье ясно: Урода взять из обезьян, Надев парик, надев кафтан, Приставить к морде нос ужасный. С супругою своей младой Идет тут С.... ручка с ручкой, Не знав, кто скажет, что с женой, Подумаешь - идет он с внучкой. Вот юности в прелестном цвете Идет невинность, красота. Но ах, без просвещенья в свете Наружность [ед] есть [одна] лишь суета Но нужно ль милым просвещенье, И не одна ли есть мечта, Коль их достоинства: Смиренье, Невинность, Скромность, Доброта. И вот П....тий худощавый, Как будто смертный грех, идет, И вот походкой величавой Супруга тащится вослед, Горбатый нос и стан Эзопа, Как птица хищная, она, Ее портрет, о Каллиопа {9}, Представить лира не сильна. А тут С....ти долговязый С сестрицей рослою спешит, С какой ее сравнить заразой И с чем сравнить его мне вид. Вот с видом кротости [небесной] смиренной, [Идет] С улыбкой [Д......] милой на устах Идет Д......, [улыбка милая] в [глазах] очах Минервы {10} виден дар бесценный. Пастушка, нежный философ, Идет, склонивши взор умильный, И скрытая в очах любовь В сердца метает стрелы сильны. Подруга с греческим лицом, С прелестно-быстрыми очами И взором, дышащим огнем, С ней тихими идет шагами. Но вдруг как бы в мечтах предстал Мне Ангел в образе прелестной, По чувствам пламень пробежал Уже давно мне неизвестный. Как солнца луч, прелестный взор Живит сердца и согревает, И прелестей ее собор Во всех огнь страсти возрождает. Прости, коль дерзостный певец Хвалу тебе свою приносит И, будто лебедь зря конец, Последню песнь Творцу возносит. Тебе бы лиру посвятил, Тебя бы вечно пел и славил, Тебя своим бы богом чтил И в сердце твой кумир поставил. Но ах, во мне уж жар потух, Со мной и лира устарела, Теперь она разит тем слух, Что прежде звучно, громко пела. ДЖОК (Отрывок) Музыка Варфоломея {1}, Становись скорей в кружок, Инструменты строй скорее И играй на славу _джок_! Наблюдая нежны связи, С дамой всяк ступай любой: В первой паре Катакази {2} С скромной Скиновой женой {3}. Ты ж возьми его супругу, Виц-Крупенский {4} отставной, Руки за пояс друг другу И пляшите джок родной! Рознован {5} - 'качула маре' {*}, С Богданясою {6} пофтим **, Лихо пляшет Сандулани {7} И мадам Короя с ним. В пятой паре для красы Худобашев {8} с Польхронисой {9} - Бекасиные носы. Пульхерица - легконожка {10}, Кишиневский наш божок {11}! Встань, голубушка {12}, немножко, Оттанцуй с _бабакой *** джок_! Альбрехтша {13}! ты всем давала Женской скромности пример: У тебя для генерала Не был презрен офицер! Вы, которую все звали Милая княжна Ралу {14}, Вы теперь кукона Сала И не лучше Эдиб-оглу {15}! {* высокая шапка (молд.). ** просим (молд.). ** папашей (молд.).} ПОСЛАНИЕ К ДРУЗЬЯМ Текст II Вы позабыли обо мне, Я вас напрасно звал друзьями. Но все еще наедине, В мечтах или глубоком сне 5 Мне кажется, я вместе с вами. Недавно видел сон один, Что по курьерской подорожной Примчал я к вам, друзья, в Хотин И там увидел вас в чертежной. 10 Сидите вкруг больших столов, Близ вас лежат громады планов, От ваших рук, как от фонтанов, Там льются тысячи штришков. Юрасов, рисовальщик смелый, 15 Отделкой занят набело И, к плану приклонив чело, Жует тихонько бублик белый. Перо поставив на брульон*, С ним рядом, тут же у окошка, 20 Сидит Фонтон де Верайон И говорит: брат, дай немножко. Лугинин, не смотря на них, Ведет по плоскости бумажной 25 Рукой надежной и отважной Пером гусиным толстый штрих. Роговский в уголку с ним рядом Глядит на план умнейшим взглядом, Движеньем нежным от руки 30 Вытягивает ручейки, Овраги, речки и границы, И ту деревню, где не раз Он ночью, не смыкая глаз, С надеждой тщетной ждал Зоицы. 35 Послушным двигая пером, Там Львовчин юный, нежный, скромный Рисует тоненьким штришком, Склонясь главой на план огромный. Тут Джиолио, великий муж, 40 Собой осанист, плотен, дюж, На блюдце медленно трет тушь И круг столов отважно ходит. Но вот с Лугининым заводит Он спор. - Уткнув на планы перст, 45 Он говорит, что близ Бужоры Не могут быть так круты горы, Что от Бужор до Котоморы Двенадцать, а не десять верст, Что все в деревнях молдаване 50 Его боятся, а в Гармане Всегда 18 лошадей, И что никто его смелей На тройке ухорской не справит, И что никто его скорей 55 Планшет на точке не уставит, И что в деревне Тертицей Ему дала ... как вдруг раздался Знакомый глас: monsieur Djiolio! И вот наш Джиолио убрался 60 На место медленно свое. Умолкло все,- но после вскоре Как будто новый ветерок Повеял тих через лесок, И листья снова в разговоре. 65 'Ей брат, послушай-ко, Змеев, - Вдруг вставши говорит Юрасов. - Вчерась убил я шесть бекасов, Да 5 престрашных куликов. До дому нам близка дорога, Пойдем позавтракать немного'. 70 Змеев его не слышит слов, [Димитрии пленившись] Пленясь какой-то девы станом, Лицом и [полнотой] пышностью грудей, И блеском огненных очей, Не спит уж несколько ночей, 75 И сон морит его над планом. {* черновик, черновая тетрадь.} Текст 1 70 <..........................> Димитрии пленившись станом [Он был вчерась на бале званом] И блеском огненных очей, Не спит он несколько ночей, 75 И сон морит его над планом. А Куликовский над работой [Зевает] Страдает, кажется, зевотой, Как Ниагарский водопад, Шум ветров бурных заглуша<ет>. 80 Так Пушк.<ин> слово начинает [Вдруг общий гром и заглушает], И кажется, что все молчат {1}. 'Друзья,- он * говорит,- сегодня Пойдемте все к вечерне мы 85 Послушать страсти там господни', Как вдруг раздался громкий глас: [Друзья, послушайте приказ] 'Имею честь поздравить вас, Фонтон, Лугинин, Львов, Иванов,- 90 За чистую отделку планов Вам благодарность. Вот приказ' {2}. Так Лопухин вдруг с громким криком Влетел в смяте<нии> великом И удивил [смерте] приказ<ом> тех, 95 Которых труд, желань<е>, рвенье, Или со съемки удаленье Сочли за леность и за грех. * То есть Куликовский. Беглец ПОВЕСТЬ (Отрывки) Отрывок I I Об берег быстрого Дуная {1} Набегом яростным плеская, Клокочет, пенится волна, На небе тучи, ночь черна, Как застарелый мрак темницы. Но нет ночной здесь тишины: Здесь охранение границы Прочь гонит тишину и сны. Ничто не дремлет, цепь в движенье, И молча ходит часовой Вдоль берега, во тьме ночной, Во взорах, в слухе опасенье, В ружье заряд скрыт боевой. Малейшим шумом он тревожит Вниманье верное свое, То под приклад возьмет ружье, То на плечо его положит. Вдруг тихо все, и лишь волной Дунай шумит, вдруг волчий вой, И в камышах он слышит шорох, Или увидит за рекой, Как будто с полки вспыхнет порох. То вдруг сова вспорхнет над ним И с шумом мимо пронесется, То криком жалобным своим За камышами отзовется. Опять все тихо, лишь волной Дунай шумит, и часовой Заходит скорыми шагами По берегу, взад и вперед, И с нетерпеньем смены ждет. II В глухую полночь, камышами, Идет украдкою беглец. Тягчит усталость, как свинец, Его стопы, но он тропами Все ближе крадется к реке. Цепь часовых уж недалеко. Вздохнув печально и глубоко, Он саблю сжал в своей руке. Едва лишь шум - он встрепенется, Иль у разъездных казаков О стремя сабля вдруг забьется, Иль оклик по цепи постов Рекой протяжной пронесется, Он остановится и ждет, Покуда шум и страх пройдет. Кому неволя не ужасна? Кому свобода не мила? И кто себе желает зла? Чрез цепь он тихо, безопасно В траве прокрался, как змея, Он у воды. 'Судьба моя Мне путь в чужбину указала! Шаг - и черту переступлю, Отчизна! я тебя люблю, Ты, мать моя, меня питала! О, друг! кто на тебя послал Минуту страшную забвенья? Кто ночью черною скрывал Перед тобой ад преступленья И муку совести? - Ты нес Ужасным словом приговора Семье своей кинжал позора И деве милой море слез! Но ты раскаялся. Пусть мука Наляжет на душе твоей, По крайней мере от людей Позорного в сей жизни звука Ты не услышишь! Страшен он! Тебя бы не щадил закон. Ты в летах, окружен семьею, Ты ей подпора! - Я рожден На свет бездомным сиротою. Вину твою я бегством скрою, Пусть на меня падет она! Мне все равно, мне жизнь одна Везде, где есть судьба и люди! Везде они враги мои! И ласки нежные семьи Моей не успокоят груди! Прощай же, родина моя, Мой тихий Дон, и две могилы, И друг несчастный! Вы мне милы! Об вас с мученьем вспомню я! Чу! едут... оклик недалеко... Стук сабли!.. Это цепи звон!.. Прими меня, Дунай глубокий!' - Сказал и в волны прыгнул он. III Плывет, кругом рокочут волны, Дунай широк, а ночь темна, Как в море, пристань не видна. Беглец, надежды, страха полный, Плывет... но скоро быстрина Его стремлением уносит. Напрасно руки он заносит, И ловит воду. Ветр шумит, В реке за валом вал гремит, Гнетет пловца изнеможенье Несносной тяжестью ко дну, И сил последних напряженье Не одолеет уж волну. 'Я погибаю! Боже, боже! Прости меня!..'. Отрывок II Я знал любовь. - Я знал ее! Но где ж она? Куда мое Светило счастья закатилось? Куда, М...я, ты сокрылась? Тебя уж нет, но ты была! Еще я помню сон прекрасный, Когда в глазах моих цвела. Я помню, как ты умерла, Как сон убийственный, ужасный! Твой прах под камнем гробовым Я горькой не кроплю росою, Тебя там нет, ты не под ним, В моем ты сердце, ты со мною! Как солнце светит над землей, Так днем ты светишь надо мной, В глубоком сне, во мраке ночи Ты, как луна, блестишь мне в очи. Хочу обнять - ты высоко, Хочу достать - ты далеко, И только мыслью дерзновенной Касаюсь к неприкосновенной. М....! милый верный дух! Скажи, откуда прилетаешь? И чем еще ты обольщаешь Мне сердце, душу, взор и слух? Я видел жизнь твою мгновенно, Я видел землю над тобой, Но жив еще любимец твой, И ты жива в нем и нетленна! Пусть призрак я один люблю, Не сон ли жизнь? - Я сладко сплю. Отрывок III Без покаянья, похорон, [Не видя] мучительно, скоропостижно Зараза жертв своих мертвит. Не так убийственно разит Кинжал, [оружие] посланник грозного отмщенья Как [скрытый] [быстрый] яд крылатый [при]косновенья, Спасенья нет - [не скрыть] и нет защит. В семью согласия и счастья, Где жили все рука с рукой В союзе нежности родной, Где не имел порок участья, Закрался яростный недуг: Убит отец, семьей любимый, Лежит его прекрасный друг - Семейства мать - горят нарывы. Там мать близ мужа и детей [Еще с молитвою своей] [Она] [уже тяжелый крест возносит И бога со слезами просит Спасти невинных их детей]. [Еще] Мученья голос страшен, звонок. Пришел к груди ее ребенок, Сосцы и язву с воплем рвет, И ищет прежних ласк и взгляда, И с молоком кипящим пьет Убийственную влагу яда <...>. Все дышит воздухом боязни, Все ждет убийства или казни, Спасая жизнь свою в стенах, Но злоба проникает стены И рушит твердые замки, В родных, в друзьях скрыт яд измены, И от ласковой руки Бегут друг друга с <нрзб.>, Все ждут предательства со страхом Все видят смерть своих родных, Там дети [близ] на одре отца Целуют, будто мертвеца. [То игры детские заводят И забывают голод свой, То снова пищи просят, ходят Вокруг постели роковой.] ПРИМЕЧАНИЯ В Дополнения включены отдельные стихотворные и прозаические произведения Вельтмана, а также их фрагменты, иллюстрирующие творческую историю 'Странника' показывающие, как развивались поднятые романом темы в последующем творчестве писателя. Часть предлагаемых сочинений Вельтмана и отрывков публикуется впервые, другие печатались при жизни писателя и с тех пор не переиздавались. ПРОСТИТЕ, КОЛЬ МОЕЙ НЕСТРОЙНОЙ ЛИРЫ ГЛАС Стихотворение написано во время пребывания Вельтмана в Кишиневе в конце 1810-х годов. Это сатирический групповой портрет жителей областной столицы, гуляющих в саду, причем имена многих кишиневцев, хотя и не названные прямо, не требовали для читающих пояснений. Л..ка - это Ликка (Литке) Константин Петрович (род. ок. 1780), чиновник канцелярии генерал-лейтенанта И. Н. Инзова, учитель музыки в семье Ралли. Он описан в воспоминаниях И. П. Липранди ('Пушкин в воспоминаниях современников'. <М.>, 1950, с. 246). Пу....рия - это Варфоломей Пульхерия Егоровна (см. отрывки из 'Воспоминаний о Бессарабии' и рассказа 'Два майора'), Каплюшка - это Худобашев Артемий Макарович (см. прим. 8 к 'Джону'). О нем также рассказал И. П. Липранди ('Пушкин в воспоминаниях современников', с. 245, 246). С...ти - Стамати Костаке (1786-1869), молдавский писатель, чиновник бессарабского Верховного совета (см.: В. П. Горчаков. Выдержки из дневника об А. С. Пушкине.- В кн.: 'Пушкин в воспоминаниях современников', с. 188). С...- Стамо Апостол Константинович (1755-1830), коллежский советник, его жена - Екатерина Захаровна. Стихотворение Вельтмана пользовалось большой популярностью, переписывалось и заучивалось наизусть, Спустя шестьдесят лет его помнил кишиневский старожил К. Л. Трясцовский, прочитавший исследователю Льву Мацеевичу отрывок: Но вдруг Каплюшка быстроногий - Пигмей откуда ни взялся, И своротили все с дороги, Чтоб посмотреть на чудеса. Но кто портрет его представит И в точности изобразит, Коль рассмотреть его весь вид Всем нос преграду ставит? Урода взять из обезьян, Чтоб сделать с ним сравненье ясно, Надеть парик, надеть кафтан, Приставить к морде нос ужасный... (См.: Лев Мацеевич. Кишиневские предания о Пушкине.- 'Исторический вестник', 1883, май, с. 397). О широком распространении на юге России рукописей с произведениями Вельтмана свидетельствует в своем письме к автору 'Странника' А. Болдырев. Оно написано 13 ноября 1830 г. в Одессе. Вот что пишет А. Болдырев: 'Здесь издается скоро альманах: Зеркало новой России, хозяева оного Розберг (редактор Одесского вестника) и Морозов,- статей у них довольно готовых от всех лучших наших литераторов,- но ваши летучие листочки не ускользнули от них, ибо и у меня они видели кое-что из песнопений ваших,- а потому они, желая украсить чем-нибудь и вашим, свое детище, просили меня умолить вас прислать что-нибудь в альманах <...>' (ОР ГБЛ, ф. 47, р. II, к. 2, ед. хр. 28). Публикуемый вариант написан рукой автора, некоторые стихи подверглись исправлениям, так что экземпляр можно считать в какой-то мере черновым. Он хранится в ОР ГБЛ (ф. 47, р. I, к. 27, ед. хр. 5). Другой вариант стихотворения находится в Отделе рукописей библиотеки Румынской Академии наук (шифр 108/MCCXL). Отрывки из произведения были напечатаны в статье Л. Н. Оганян 'А. С. Пушкин и молдавская тематика А. Ф. Вельтмана' (сб. 'Пушкин на юге. Труды Пушкинской конференции Одессы и Кишинева', т. II. Кишинев, 1961), в книге Е. М. Двойченко-Марковой 'Русско-румынские литературные связи в первой половине XIX века' (М., 1966, с. 63), в статьях Ю. М. Акутина 'Неизвестные страницы поэзии Александра Вельтмана' ('Проблемы художественного метода в русской литературе'. М., 1973, с. 80) и 'Издревле сладостный союз // Поэтов меж собой связует' ('Наука и жизнь', 1975, No 11, с. 138). 1 Геликон - гора в Средней Греции. По древнегреческим преданиям, на ней собирались музы. 2 Тредиаковский, Василий Кириллович (1703-1769) - русский поэт. Осуществил перевод 'Похождений Телемака' Фенелоиа ('Тилемахида') и романа Д. Барклая 'Аргенида', в которых сильно сатирическое начало. 3 Апеллес - древнегреческий живописец второй половины IV в. до н. э. Произведения его до нас не дошли, сохранились лишь описания. Большой известностью пользовалась картина 'Афродита Анадиомена'. 4 Селадон - герой романа 'Астрея' французского писателя Опоре д'Юрфе (1568-1625), галантный пастушок, жеманно ухаживающий за пастушкой Астреей. Имя пастушка стало нарицательным: 'селадоном' называли чрезмерно изысканного кавалера. 5 Анти-Орфей.- Орфей - легендарный древнегреческий певец из Фракпп, замечательный музыкант. Анти-Орфей - бездарный музыкант и певец. 6 Вулкан - римское божество, отождествлялся с Гефестом древнегреческой мифологии, бог огня и кузнечного ремесла. По Гомеру, он был хромым. 7 ...Венерин словом истукан.- Отношение Вельтмана к Пульхерни Варфоломей подробно описано им в 'Воспоминаниях о Бессарабии' (см. отрывок из 'Воспоминаний' в Дополнениях). 8 Терпсихора - муза танца. 9 Каллиопа - муза песнопений, впоследствии - эпической поэзии, изображалась со стилем и навощенными дощечками. 10 Минерва - римская богиня мудрости, покровительствовавшая ремеслам, врачеванию, искусствам. ДЖОК (Отрывок) Стихи были сочинены Вельтманом в начале 1820-х годов как припев к танцу 'Джок'. И. П. Липранди вспоминал, что куплеты 'составлялись в веселой беседе на словах, а не на бумаге. Многие из кишиневского общества упоминались в этом припеве-'джоке'' ('Русский архив', 1866, No 10, стлб. 1411). Тематически произведение 'вязано со стихотворением 'Простите, коль моей нестройной лиры глас'. При наездах Вельтмана в Кишинев стихи дополнялись и переделывались. Они пользовались большой популярностью, распевались на вечерах, многие знали их наизусть. Интересовался куплетами Пушкин, и одно время ему приписывали авторство. Пушкин действительно сочинил похожее произведение 'Раззевавшись от обедни' ('Кишиневские дамы'), начал писать стихи в том же роде: Дай, Никита, мне одеться, В Митрополии звонят. Впоследствии исследователи, в том числе П. И. Бартенев в статье 'Пушкин в Южной России' ('Русский архив', 1866, No 8 и 9, стлб. 1158, 1159), отрицали, что стихи принадлежат Пушкину. О 'Джоке' говорилось как об анонимном произведении Но И. П. Липранди, знавший автора, в 1866 г. отметил: 'Остроумно-игривый поэт их еще жив в Москве' ('Русский архив', 1866, No 10, стлб. 1411). Имя сочинителя куплетов он назвал на оставшихся неизданными страницах своих воспоминаний (Отдел рукописей ИРЛИ, ф. 244, оп. 17, No 122, л. 104, 109). Отдельные куплеты 'Джока' неоднократно публиковались в разных вариантах. Приводятся они в статье П. И. Бартенева, воспоминаниях И. П. Липранди, в исследовании Льва Мацеевича 'Кишиневские предания о Пушкине' ('Исторический вестник', 1883, май). Мацеевич писал: 'Песня эта - просто стихи, в которых с претензией) на юмор описывались личности, фигурировавшие на вечерах у Варфоломея. Некоторые приписывали стихи эти Пушкину. <...> Одну редакцию их сообщил нам достопочтенный кишиневский старожил Конст. Лавр. Трясцовский <...>'. Некоторые стихи 'Джока' напечатаны в книге Е. М. Двойченко-Марковой 'Русско-румынские литературные связи в первой половине' XIX века' (М., 1966, т. 65-67). Мы печатаем отрывки из произведения по статье Л. Мацеевича и неопубликованным страницам воспоминаний И. П. Липранди с указанием существенных разночтений в других изданиях. 1 Варфоломей Егор Кириллович - см. прим. к отрывку из 'Воспоминаний о Бессарабии'. 2 Катакази Константин Антонович (род. 1775) - бессарабский гражданский губернатор (1818-1826). 3 ...Спиновой женой.- Скина Иван - эмигрант-фанариот. Фанариоты - представители греческого духовенства или богатые знатные греки в Османской империи. Его жена - Севастица, урожд. Суццо. Вариант: Стамовой женой. Стамо - см. прим. к стихотворению 'Простите, коль моей нестройной лиры глас'. 4 Крупенский Матвей Егорович (1781 - не ранее 1848) - кишиневский вице-губернатор. 5 Рознован Георгий - молдавский боярин. Вариант стиха: В первой паре Михалаки. 6 ...Богданясою...- Богдан Смаранда, кишиневская жительница, родственница Рознована. 7 Сандулаки - кишиневский житель. Вариант стиха: Во вторую Сандулаки. 8 Худобашев Артемий Макарович (около 1770 - не ранее 1839) - надворный советник, шил в Кишиневе. 9 ...Польхронисой...- Полихрони Калипсо (1804-1827) - гречанка, бежавшая из Константинополя. Некоторое время жила в Кишиневе. 10 ...Пульхерица-легконожка...- Варфоломей Пульхерия - дочь Е. К. Варфоломея. См. прим. к отрывку из 'Воспоминаний о Бессарабии'. 11 Поздний вариант стиха: Устарелый наш божок! 12 ...голубушка...- Вариант: сударушка. 13 ...Альбрехтша.- Альбрехт Екатерина Григорьевна (род. около 1790), урожд. Башота, в третьем браке за генерал-лейтенантом Альбрехтом Александром Ивановичем. 14 ...княжна Ралу..- Суццо Ралу, сестра господаря Молдавии князя Суццо Михаила Георгиевича (1784-1864), бежавшего после начала греческого восстания 1821 г. в Кишинев. Ралу была похищена бедным и незнатным поручиком Сала и тайна с ним обвенчана. 15 Эдиб-оглу - одна из трех сестер-турчанок. ПОСЛАНИЕ К ДРУЗЬЯМ Стихотворение хранится в Отделе рукописей Государственной библиотеки СССР - имени В. И. Ленина (ф. 47, р. I, к. 28, ед. хр. 4) в двух вариантах. Текст I состоит из 97 стихов. Этот вариант является черновым, в нем много поправок. Текст II - беловой вариант, состоит из 75 стихов, переписанных в исправленном виде с текста I. Автор не кончил переписывать набело весь текст I. Поэтому мы публикуем сначала весь текст II как окончательный, а затем дополняем 27-ю стихами текста I. Стили 71-75 повторяются, так как имеют разночтения. Девять первых стихов публиковались в статье Л. Н. Оганян 'А. С. Пушкин и молдавская тематика А. Ф. Вельтмана' (сб. 'Пушкин на юге. Труды Пушкинской конференции Одессы и Кишинева', т. II. Кишинев, 1961), стихи 80-82 - в статье Юрия Акутина 'Издревле сладостный союз // Поэтов меж собой связует' ('Наука и жизнь', 1975, No 11). Полностью - в статье Ю. Акутина 'Ун документ инедит'.- 'Култура', Кишинев.- 1977, No 11, с. 10). 'Послание к друзьям' датируется 1826 г. на основании официального документа (см. прим. 2 к стихотворению). В нем называются имена сослуживцев Вельтмана, участников военно-топографических съемок в Бессарабии. Они были выпускниками Московского учебного заведения для колонновожатых. 1 О близости Пушкина к офицерам-топографам рассказал в своих воспоминаниях И. П. Липранди: 'Все офицеры Генерального штаба того времени составляли как бы одно общество, конечно, с подразделениями, иногда довольно резкими. С одними Пушкин был неразлучен на танцевальных вечерах, с другими любил покутить и поиграть в карты, с иными был просто знаком, встречая их в тех или других местах, но не сближался с ними, как с первыми, по несочувствию их к тем забавам, которые одушевляли первых' (И. П. Липранди. Из дневника и воспоминаний.- В кн.: 'Пушкин в воспоминаниях современников'. <М.>, 1950, с. 252). Вельтман описал отношения Пушкина с офицерами в рассказе 'Илья Ларин' 0 в романе 'Счастье - несчастье' (см. об этом в статье Ю. Акутина 'У истоков Пушкинианы'.- 'Литературная газета', 1975, No 31). 2 Документальность 'Послания к друзьям' очевидна. Вельтман до сентября 1826 г. занимал должность начальника съемки Бессарабской области. Под его руководством после съемок была подготовлена и отправлена в Тульчин карта. Вскоре 0н получил письмо от 30 июня, подписанное генерал-квартирмейстером генерал-майором Хоментовским, следующего содержания: 'Представленную Вашим благородием карту части Бессарабии, не снятой еще инструментально, я получил. При сем вменяю себе в приятнейшую обязанность изъявить мою совершенную благодарность гг. офицерам, потрудившимся в составлении оной, за усердие, оказанное ими в успешном окончании сего поручения, так и Вашему благородию за неутомимую деятельность и рвение, с коим исполняете Вы каждое делаемое Вам начальством поручение, - Вместе с сим долгом поставлю себе довести до сведения начальства о трудах и усердии как Вашем, так и всех гг. офицеров, находившихся под ведением Вашего благородия' (ОР ГБЛ, ф. 47, р. II, к. 9, ед. хр. 2). Таким образом, в последних стихах 'Послания' Вельтман почти буквально повторил строки письма начальника. БЕГЛЕЦ ПОВЕСТЬ Отрывки Работа над произведением началась в 1824-1825 гг. Публикуя два отрывка из задуманной повести в стихах в 'Сыне Отечества' (1825, 18, 19, под псевдонимами 'Ал. В......' и 'Александр В...н'), автор указал: 'Кишинев. 2 сентября 1825'. Эти фрагменты были перепечатаны в 'Полярной звезде. Карманной книжке для любителей и любительниц чтения на 1832 г.' (М., 1832) и 'Радуге. Карманной книжке для любителей и любительниц чтения на 1833 год' (М., 1832). Вельтман продолжал писать и переделывать повесть до 1831 г. (см.: ОР ГБЛ, ф. 47, р. I, к. 28, ед. хр. 12). Подготавливая отдельное издание 'Беглеца', он вел переписку с В. П. Горчаковым, который делал замечания, предлагал поправки (см.: ОР ГБЛ, ф.. 47, р. II, к. 3, ед. хр. 14), и советовался по поводу произведения с П. А. Вяземским. 13 марта 1831 г. было получено цензурное разрешение на публикацию повести, и она вышла в свет отдельной книжкой с посвящением Ф. В. и А. М. Евреиновым. Автор писал: 'Кому бы лучше посвятил я плоды досуга моего, как не отцу и матери? - Их уже нет! Вы заменили отца и мать брату моему и сестре моей. - Кому же лучше посвящу, как не вам?' К первому изданию повести были приложены стихотворения, обращенные к А. С. Пушкину и Е. Ф. Вельтман. Еще знакомясь с журнальными отрывками, читатели заметили, что Вельтман писал под влиянием Пушкина. В, Ф. Раевский 'шутил над вошедшими в моду сего рода подражаниями Пушкину и над самой этой повестью' ('Литературное наследство', т. 16-18. М., 1934, с. 666). В. К. Кюхельбекер указал в своем дневнике, что слог 'Беглеца' - 'снимок со слога Пушкина, а еще более со слога автора 'Войнаровского', и обнаружил удивительное совпадение сцены из повести Вельтмана со сценой из 'Ижорского' ('Дневник В. Кюхельбекера'. <Л.>, 1929, с. 154, 155). Отдельное издание 'Беглеца' вызвало противоречивые отзывы. В 'Московском телеграфе' (1831, No 6, с. 243) мы читаем: 'Эта небольшая поэма писана сочинителем несколько лет прежде 'Странника', среди тревог походной, кочевой жизни. Сильные впечатления придунайских стран были поводом к сочинению оной, и их выразил поэт ярко и сильно. Впрочем, в ней есть, кроме того, хорошие стихи и несколько мест прекрасных'. В 'Дамском журнале' отмечалось: 'Вообще стихотворение г-на Вельтмана чрезвычайно интересно содержанием своим, исполнено истинной поэзией, прекрасных чувств, здравых, глубоких мыслей и картин верных и привлекательных' (1831, No 19, с. 93). Менее одобрительные высказывания появились на страницах 'Литературной газеты' (1831, No 30, с. 245) и 'Северной пчелы' (1831, No 95). В 'Северном Меркурии' (1831, No 66) был напечатан большой отрывок из повести. Второе издание 'Беглеца' появилось в 1836 г. и встретило критические замечания рецензентов 'Библиотеки для чтения' (1836, т. I, ч. 2, отд. VI, с. 4) и 'Молвы' (1836, No 5, с 85, 86). Мы печатаем три отрывка из повести. Отрывок I содержит три главы из отдельного издания 'Беглеца'. В них дано описание границы, перекликающееся с эпизодами из 'Странника'. Отрывок II взят из журнальной публикации ('Сын Отечества', 1825, No 19, с. 375, 376). Эти стихи не вошли в издания 1831 и 1836 г. Частично они включены в гл. LXVII 'Странника'. В отрывке говорится о Марии Маврокордато, кишиневской знакомой Вельтмана. Он писал 19 февраля 1824 г. В. П. Горчакову: 'Любезный друг, милая М.... умерла! За три дня я любил ее как [сущ] цветущее, совершенное, украшающее природу существо, вчера я нес ее в гробе и оставил в объятиях могилы, а сегодня, завтра и не знаю до которых пор, но долго, долго, я буду любить горькое, печальное воспоминание об ней!' (ОР ГБЛ, ф. 47, р. I, к. 28, ед. хр. 3, л. 1). А на обороте листа набросал: Эпитафия на смерть Марии Маврокордато, от роду 14 лет, умершей скоропостижно 16-го февр. 1824-го года. Душа и красота ее на небеси Здесь прах [ее] один в объятиях могилы. [Чувствительной] О Смертной! Горестной слезой [могилу] гробницу ороси, Когда тебе останки милых милы . . . . . . . . . . . . . . . Не для земной любви, в ней <Лист дальше отрезан.> Впоследствии Вельтман отмечал в 'Воспоминаниях о Бессарабии': '...тут <в Кишиневе> была фамилия Маврокордато, посреди которой расцветала Мария, последняя представительница на земле классической красоты женщины. Когда я смотрел на нее, мне казалось, что Еллада в виде божественной девы появилась на земле, чтобы вскоре исчезнуть навеки.' (А. Ф. Велыман. Воспоминания о Бессарабии, с. 180). Отрывок III взят из черновых набросков 'Беглеца' (ОР ГБЛ, ф. 47, р. I, к. 28, ед. хр. 5, л. 3). В нем подробно описывается эпидемия чумы, охватившая Галац, свидетелем которой был автор. Об этом городе Вельтман писал в 'Страннике', а переработанные стихи, посвященные Галацу, включил в отдельные издания 'Беглеца'. 1 Действие происходит в районе впадения р. Прут в Дунай.