Стихотворения в прозе, Уманов-Каплуновский Владимир Васильевич, Год: 1909 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 7 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Владимир Уманов-Каплуновский

Стихотворения в прозе

Та, которую люблю, и та, которую ненавижу

Есть женщина, которую я люблю, и есть женщина, которую ненавижу.

Обеих я отличу в многочисленной толпе и побледнею, если внезапно услышу их голос.

Обе красивы и молоды, но одну люблю, а другую ненавижу.

Вам нравится море, когда светит солнце и волны, переливаясь огнями, плавно набегают на берег, спешат обратно и оставляют кружево пены, тут же смываемое новой волной?

Воздух прозрачен и что-то нежное плывет и охватывает вас, и уносит мечты к далекому, белеющему парусу.

Вам кажется, что с этим парусом, реющим, как крыло чайки, связаны ваши надежды…

Но когда солнце подернуто туманом и волны без красок, серые и глухие, мрачно несутся к берегу, заливают его мутной пеной и, словно досадуя на что-то, возвращаются вспять, чтобы снова вернуться с такой же скукой и злобой, — вы ненавидите море, хотя и тогда не можете не признать его капризной красоты.

Не видно паруса. Он где-то потонул в слепой мгле непогоды.

У вас нет надежды.

Так и обе женщины, заставляющие тревожно биться мое сердце.

Первая окрыляет надеждами и в лучах ее теплого взора отражается моя мечта, далекая — как белеющий парус.

Вторая губит их и в темной глубине ее неприветливого, туманного взгляда нет места для моей грезы… И меня не уносит мечта в бесконечные дали… И я чувствую, что нет простора моей свободе…

Я связан…

И вот одну женщину я люблю, а другую ненавижу.

Та, которую боюсь.

Не знаю… не умею этого объяснить. Но вы помните…

Это с вами не раз бывало в вашей жизни.

Вы стоите у реки, чтобы броситься в нее и поплыть, рассекая широкими взмахами рук кристальные, быстрые воды.

Тепло. Красиво.

Вам ничто не мешает. Но вы чего-то боитесь и не решаетесь.

Вас тянет окунуться, но вы так и не можете победить странной своей боязни.

Вы негодуете на себя, а между тем уходите подальше от реки и завидуете тем, кто плавает и нежится в гибких, нежных волнах, И в душе у вас ревнивое чувство…

У меня нет вообще страха ни к кому и ни к чему, но зато есть женщина, которую я боюсь такой же непонятной боязнью.

Мы познакомились при одной встрече, мы говорили и, казалось, незаметные струны уже соединили нас невидимыми узами, а затем… затем почему-то эта роковая боязнь всякий раз отдаляла дальнейшие встречи.

Я издали смотрел на нее, ловил украдкой взгляд, который околдовывал меня удивительными чарами, и я отступал, словно боясь утонуть в бездонной стремнине.

Ее окружали поклонники, и это терзало меня.

Бесконечно-убедительные доводы рушились при одном ее взгляде и, главное, этот взгляд не отталкивал, а звал, и в нем было столько непонятной грусти, неразгаданной тайны.

Я проходил около ее дома, когда знал, что она сидит у окна.

Как-то даже услышал свое имя, робко прозвучавшее в сиреневой тишине ее уснувшего сада.

Я уверен, что она меня ждет и теперь.

И я боюсь не только ее, но и того, что когда-нибудь сумею одолеть эту боязнь и пойду к ней.

Странно, но я люблю мою боязнь…

Вы помните?.. Что-нибудь похожее бывало, ведь, в вашей жизни?

Раз в году

Устраивалось так, что мы виделись один раз в году, не больше и не меньше.

На многолюдном званном обеде я нашел у своего прибора карточку с фиалками, где стояло имя дамы, которую я должен был вести к столу.

Мы не были знакомы.

Нас представили.

У нее по лицу разлилась скука, а у меня наверно в углах рта лежала тень разочарования.

Обеденный стол утопал в душистых, нарядных цветах.

Роскошная комната была залита красивыми огнями.

Даже серебряная дорожка на столе светилась разноцветными электрическими лампионами среди веток папоротника.

Нельзя было подумать, что на дворе зима, вьюга, непроглядная темень.

Мечта переносилась к югу. Хотелось жизни и радости.

Я решил быть веселым и быстро согнал скуку с лица моей дамы.

Я рассмотрел ее. Ее тонкие черты, благородство линий невольно напрашивались на сравненье, и я намекнул, что ее профиль напоминает античную камею.

Приятная лесть нравится женщинам, особенно когда она сказана в искреннем порыве и не основана на лжи…

И этот день был одним из лучших в моей жизни.

Через год повторился такой же званный обед, и я опять увидел ее.

У своего прибора я нашел карточку с именем другой дамы.

Я пустился на хитрость.

Обменять карточки было делом какой-нибудь минуты.

Она заметила это и просияла.

— Я приехала только для вас, несмотря на простуду…

Но простуда делала ее глаза такими выразительными!..

И этот день тоже хранится в моих воспоминаниях.

Опять через год, к сожалению, не было званного обеда.

Я напрасно ждал его, и вдруг на улице вижу мою ‘камею’.

Мы оба сразу остановились. Это вышло по обоюдному влечению.

Прогулка… разговор… Незаметно промчалось время.

— Неужели мы так и будем встречаться только раз в году?.. Заходите сейчас ко мне…

Я не мог почему-то и стал прощаться у ее подъезда.

Она надула губки. Это не шло к ней. Лицо ‘камеи’ должно быть строгим.

— Ну, приходите завтра, — в дверях шепнула она.

Мы расстались, а когда наступил следующий день, я отложил посещение еще на день, потом еще… Спустя неделю, думал:

‘Нет, лучше раз в году!.. Тогда останется ярче и сильнее воспоминание’…

Я лишился друга

Я лишился друга.

Вы скажете:

— Кого же потеряли? Приятеля? Брата? Любовницу? Сестру? Доброго товарища?

Я отвечу, но вы будете смеяться, а мне грустно…

Я лишился маленького зверка с красивой пушистой шерстью, который так часто смотрел на меня холодными, умными глазами с зеленым фосфорическим блеском, словно пронизывая, сидел у меня в комнате, урчал у камина, то часами, как йогга, погружался в неподвижное созерцание и размышление.

Каждое утро он вскакивал на подоконник и с любопытством разглядывал сквозь зимние рамы летающих на свободе голубей и, вероятно, вспоминал приволье минувшего лета в деревне.

Я чувствовал себя виноватым, что, как тюремщик, держал его в пятом этаже высокого каменного дома…

Небо, крыши и стены…

Он узнавал мой голос и отвечал на него взглядом или мурлыкал, или ласкался ко мне пушистым хвостом.

Когда хотел резвиться, — изгибался и прыгал, подобно дикой пантере.

А когда повеяло весной — исчез.

Я не знаю, где он.

Как только вхожу в комнату, она кажется пустой, точно не хватает чьей-то души…

Вы смеетесь, а мне грустно…

Я лишился друга и я, право, не знаю, почему люди должны считаться лучше животных.

Земля задыхается от крови и стонов мученичества.

Человек шагает по трупам.

Человек властвует на земле.

Человек мучит и убивает.

Не истерзал ли и тебя кровожадный человек?..

Мне грустно. Я лишился друга…

Перебежчик

Когда мне сказали об его измене, я не удивился.

Мне вспомнилось далекое прошлое, и память ярко воскресила нашу детскую игру в русско-турецкую войну.

Телеграммы с театра военных действий, взятие Плевны и проч. были нам отлично известны.

Мы следили за всеми мельчайшими подробностями поединка двух народов

Каждый день после обеда девять-десять мальчиков сходились на склоне улицы, которая круто спускалась с горы, и начинали сраженье.

У нас была крепость: деревянная решетка палисадника с такой же калиткой, окруженной каменной оградой в виде покоя.

Было удобно взбираться вверх и прыгать.

Камни и палки составляли наше оружие.

Переменчивое счастье отдавало крепость то одному сопернику, то другому.

Затем заключалось перемирие до следующего дня.

Но как-то явился новый мальчик с вкрадчивыми движениями, улыбающимся взглядом и смелыми речами.

Он принял нашу сторону и храбро оттеснял врага, а когда мы поверили ему — он ловко впустил неприятеля в нашу крепость, и мы потерпели урон…

До этого мы не играли в перебежчиков, да и после тоже не играли в них, но в наших детских сердцах оставалось долго какое-то облачко, как едва уловимая старческая морщинка…

И когда теперь мне сказали об его измене, я не удивился.

Новая книга

Гляжу в окна магазинов и любуюсь новыми книгами.

Как они заманчиво лежат!

Получается многоцветная гамма зрительных настроений, а мысль, между тем, работает, подсказывает, угадывает…

Вот одна книга особенно привлекает мое внимание. Я захожу в магазин, покупаю и спешу домой, чтобы скорей насладиться чтением.

Любовно разворачиваю, осторожно разрезываю страницы, начинаю читать…

Как приятно держать девственно-чистую книгу, еще не захватанную грубыми руками случайных ее собственников, которые сейчас спешат сбыть, едва перелистают книгу, как ненужный товар, по дешевой цене в другие руки, подчас пренебрегая теплыми надписями, нередко сделанными на обложке самим автором или просто другом!..

Вникаю в строку за строкой, и постепенно меня охватывают чары новой книги.

Упиваюсь музыкой слов, любуюсь, как слово красиво соединяется с словом и вводит меня в светлый храм искусства.

А иногда беру книгу, пробегаю строку за строкой и негодую.

Нет чар, нет вдохновенья, слова бездушно ложатся — вымученные, фальшивые, мертвые…

И разочарованье сменяется досадой. Стыдно за книгу… Чувствуешь, что в храм попали торгующие, но нет Того, Кто изгнал бы их из храма.

Мчится поезд

Мчится поезд, рассыпая искры, как вихрь, летит в непроглядную даль.

Мелькают степи, поля, мосты и реки, деревни и города, мелькают горы и ущелья.

В своем стремительном беге он преследует одну цель: умчаться поскорее вперед.

Он сейчас пронесся мимо меня. Я видел пылающие глаза этого громыхающего чудовища. Во мраке ночи они ослепили меня жутким светом и я слышал пронзительный свист, вырвавшийся из его жесткой груди,

Был ли то — крик отчаянья или радостный привет будущему, или призыв на помощь?..

Я вздрогнул и точно онемел, и еще долго в моих глазах и в моих ушах сверкали и отдавались его страшные огни, его стоны и крики.

‘Знает ли он, — думал я, — что его ожидает? Может быть, в ночной мгле не все гладко и ровно? Может быть, рухнет под ним перегнивший мост или встречный поезд наскочит и, столкнувшись, они разобьются вдребезги, — два невольные врага, жертвы роковой ошибки? Оба мчались вперед и погибли на полдороге…’

Ночь… не видно ни зги, Я стою и смотрю вслед промелькнувшему поезду.

Достигнет ли цели? Избежит ли крушений?

А сзади уже виднеется новый поезд…

Также рассыпая искры, как вихрь, летит он в непроглядную даль.

Смерть

В живом потоке мысли проходила его жизнь.

Он кипел, не знал усталости, не искал покоя.

Могучая воля удваивала его силы.

Как-то не верилось, что в таком тщедушном теле столько властного духа.

Было много намечено им, много исполнено, но ему казалось, что еще не пройдено и половины пути…

И в этой борьбе мысли он не чувствовал, что Смерть приближалась, открыла дверь, медленно вошла и остановилась за его спиной.

Хищный оскал челюстей складывался в ироническую беззубую гримасу. Пустые впадины заменяли глаза и бездной вечности темнели они в светлой уютной комнате.

А он в это время писал: ‘Жизнь — случайность, смерть — ненарушимый закон… Но и смерть можно одолеть, если оставить после себя произведения ума, произведения искусства’…

Смерть залилась беззвучным смехом и коснулась его плеча костлявой рукой. Жизнь потухла, погасло пламя. Он даже не успел вздохнуть.

Он умер, не дождавшись того времени, когда мог бы сказать: ‘Ныне отпущаеши’…

Смерть, как всегда, самодовольно торжествовала, но не видела, что в это же время где-то зарождалась новая жизнь…

В тумане

Громадный каменный город окутан туманом, и день кажется тем ранним часом, когда едва брезжит рассвет.

Точно тени под матовым стеклом, движутся, копошатся люди и животные.

Стены глухо прилегают одна к другой и мнится, будто они сдвигаются, вырастают. И вот скоро, — скоро совсем скроют и небо, и землю.

В рабочих кварталах застыли фабрики и заводы, бездействуют машины, бездействуют руки…

В тумане разгуливает Голод, а за ним — целая толпа: тут и продающиеся девочки-подростки, и нищие, и бездомные бродяги, — выкинутые на улицу жертвы неумолимой безработицы.

Разврат, преступленье и нужда сплетаются здесь в ужасном братском союзе…

Все эти чадные силуэты ясней выступают в тумане, и зловещий их вид пугает сытого прохожего.

Но когда туман сползает, — улицы и дома принимают обычную окраску, все входит в повседневную колею и страшная свита гуляющего Голода теряется в пестрой толпе довольных горожан.

Нет, пускай подольше стоит туман!

Наша совесть не выдержит этого испытания и встряхнет уснувшие сердца.

Сдвигаются стены… неба не видно… Голод расхаживает…

—————————————————-

Впервые: журнал ‘Пробуждение’ No 12-13, 1909 г.

Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.