Стихотворения, Шершеневич Вадим Габриэлевич, Год: 1918

 
 Вадим Шершеневич (1893-1942) Стихотворения ---------------------------------------------------------------------------- Поэзия русского футуризма / Cост. и подгот. текста В. Н. Альфонсова и С. Р. Красицкого, персональные справки-портреты и примеч. С. Р. Красицкого Дополнения по: Русская поэзия XX века. Антология русской лирики первой четверти века. М., 'Амирус', 1991 ---------------------------------------------------------------------------- СОДЕРЖАНИЕ 283. 'Толпа гудела, как трамвайная проволока...' 284. Vita nova ('Руки луна уронила...') 285. L'art poctique ('Обращайтесь с поэзами, как со светскими дамами...') 286. Тост ('в_с_е_м_ы_к_а_к_б_у_д_т_о_н_а_р_о_л_и_к_а_х...') 287. Интуитта ('Мы были вдвоем, княгиня гордая!..') 288. 'Вы не думайте, что сердцем-кодаком...' 289. 'Благовест кувыркнулся басовыми гроздьями...' 290. Землетрясение (Nature vivante) ('Небоскребы трясутся и в хохоте валятся...') 291. 'Вы вчера мне вставили луну в петлицу...' 292. 'В рукавицу извощика серебряную каплю пролил...' 293. Сломанные рифмы ('Пишу и из каждой буквы...') 294. 'Полсумрак вздрагивал. Фонари световыми топорами...' 295. Вьюга ('Улицы декольтированные в снежном балете...') 296. 'Я не буду Вас компрометировать дешевыми объедками цветочными...' 297. 'Болтливые моторы пробормотали быстро и на...' 298. 'Вы все грустнеете...' 299. 'В обвязанной веревкой переулков столице...' Дополнения Динамас статики. (Лошадь как лошадь. 1920) Каталог образов. (Там же) Кооперативы веселья. (Там же) Ритмическая образность. (Там же) Содержание плюс горечь. (Там же) Эстрадная архитектоника. (Там же) Творческий путь Вадима Габриэлевича Шершеневича можно разделить на четыре периода. Первые три поэт сам определил в книге своих воспоминаний 'Великолепный очевидец' как 'Символизм', 'Футуризм' и 'Имажинизм', а четвертый, после выхода его книги с характерным названием 'Итак итог', вынужденно связан лишь с переводческой деятельностью и написанием мемуаров, которые при жизни автора опубликованы не были. Первая книга Шершеневича 'Весенние проталинки' ([М], 1911) была создана под влиянием 'старших' символистов К. Бальмонта и особенно В. Брюсова, которого Шершеневич считал своим учителем. Вторая книга - 'Carmina: Лирика. (1911-1912). Кн. 1' (М., 1913) - ориентирована больше на поэзию А. Блока. Н. Гумилев писал о 'прекрасном впечатлении' от этой книги и одновременно называл Шершеневича 'учеником Александра Блока, иногда более покорным, чем это хотелось бы видеть' {1}. И став футуристом, Шершеневич неоднократно менял свою позицию. Первоначально он сблизился с петербургскими эгофутуристами. И. Северянин оказал на Шершеневича сильное влияние, а И. Игнатьев привлек его к сотрудничеству в газете 'Нижегородец', неофициальном органе эгофутуризма. 'Поэзы' Шершеневича печатаются в альманахах 'Засахаре кры', 'Бей! но выслушай' (оба - СПб., 1913) и других. Эгофутуристическое издательство 'Петербургский Глашатай' выпустило третий его стихотворный сборник - 'Романтическая пудра' (СПб., 1913). Летом 1913 года в Москве Шершеневич организовал издательство 'Мезонин поэзии', вокруг которого сформировалась одноименная группа. Издательство выпустило три альманаха - 'Вернисаж', 'Пир во время чумы' и 'Крематорий здравомыслия' (все - М., 1913), а также несколько персональных сборников, в том числе книгу Шершеневича 'Экстравагантные флаконы' (М., 1913). Шершеневич в футуризме претендовал на роль лидера и главного теоретика. Он выпустил книжку 'Футуризм без маски' (М., 1914), вступал в полемику с другими группами и пытался дать свою трактовку футуризма, выдвигая понятие 'слово-образ'. 'Мезонин поэзии' просуществовал недолго, до весны 1914 года. В это время произошло кратковременное сближение Шершеневича с кубофутуристами. Он принял участие в ' Первом журнале русских футуристов', состоявшем в основном из произведений 'гилейцев'. Подготавливая, по стечению обстоятельств, журнал к печати, Шершеневич без ведома редакции внес существенные изменения в его состав. Д. Бурлюк писал по этому поводу Б. Лившицу: 'Очень жаль, что ты не живешь в Москве. Пришлось печатание поручить Шершеневичу и - мальчишеское самолюбие! - No 1-2 журнала вышел вздор!..' {2} Сильно отличался Шершеневич от соратников по движению во взгляде на итальянский футуризм. Он перевел манифесты и некоторые стихотворные и прозаические произведения Ф. Т. Маринетти, встречал его в Москве в январе 1914 года и фактически солидаризировался с ним. Итог футуристическому периоду в творчестве Шершеневича подвела книга 'Автомобилья поступь: Лирика. (1913-1915)' (М., 1916). Рецензируя ее, Вл. Ходасевич писал: 'Нам <...> кажется, что и в футуризме Шершеневич - только гость, что со временем он будет вспоминать 'свой' футуризм как один из экспериментов - не более' {3}. И действительно, вскоре Шершеневич стал инициатором нового направления в русской поэзии - имажинизма, при этом считая, что создает его 'на обломках футуризма'. 'Футуризм умер _потому_, - писал он, - что таил в себе нечто более обширное, чем он сам, а именно _имажионизм_' {4}. 1. Гумилев Н. Письма о русской поэзии. М., 1990. С. 168. 2. Цит. по: Лившиц Б. Полутораглазый стрелец: Стихотворения. Переводы. Воспоминания. Л., 1989. С. 460. 3. Ходасевич В. О новых стихах // Ходасевич В. Колеблемый треножник. М., 1991. С. 504. 4. Георгий Гаер [Шершеневич В.] У края 'прелестной бездны' // Без муз. 1. Нижний Новгород, 1918. С. 43. 283 Толпа гудела, как трамвайная проволока, И небо вогнуто, как абажур... Луна просвечивала сквозь облако, Как женская ножка сквозь модный ажур. И в заплеванном сквере среди фейерверка Зазывов и фраз, экстазов и поз - Голая женщина скорбно померкла, Встав на скамейку в перчатках из роз. И толпа хихикала, в смехе разменивая Жестокую боль и упреки - а там - У ног - копошилась девочка сиреневая И слезы, как рифмы, текли по щекам. И когда хотела женщина доверчивая Из грудей отвислых выжать молоко - Кровь выступала, на теле расчерчивая Красный узор в стиле рококо. <1913> 284. VITA NOVA {*} {* Новая жизнь (лат.). - Сост.} Руки луна уронила - Два голубые луча. (Вечер задумчив и ясен!) Ах, над моею могилой Тонкий, игрушечный ясень Теплится, словно свеча. Грустно лежу я во мраке, Замкнут в себе, как сонет... (Ласкова плесени зелень!) Черви ползут из расщелин, Будто с гвоздикой во фраке Гости на званый обед. <1913> 285. L'ART POETIQUE {*} {* Поэтическое искусство (франц.). - Сост.} И. В. Игнатьеву Обращайтесь с поэзами, как со светскими дамами, В них влюбляйтесь, любите, преклоняйтесь с мольбами, Не смущайте их души безнадежными драмами Но зажгите остротами в глазах у них пламя. Нарумяньте им щеки, подведите мечтательно Темно-синие брови, замерев в комплименте, Уверяйте их страстно, что они обаятельны И, на бал выезжая, их в шелка вы оденьте. Разлучите с обычною одеждою скучною В jupe-culotte {*} нарядите и как будто в браслеты {* Юбка-брюки (франц.).- Сост.} Облеките их руки нежно рифмой воздушною И в прическу искусную воткните эгреты. Если скучно возиться Вам, друзья, с ритмометрами, С метрономами глупыми, с корсетами всеми - На кокотке оставив туфли с белыми гетрами, Вы бесчинствуйте с нею среди зал Академий. <1913> 286. ТОСТ в с е м ы к а к б у д т о н а р о л и к а х с В а л и т ь с я л е г к о н о с е й ч а с м ч А т ь с я и в е с е л О и с к о л ь к о д а м Л о р н и р у ю т о Т м е н н о н а с н а ш г Е р Б у к р а ш е н л и к е р а м и и м ы д е Р з к и е д у ш А с ь ш и п р о м и щ е м Ю г И ю л я и в о В с е м ф о р м у м ч а С и л о Ю о т к р ы То к л и п п е р з н О й н о з н а е м ч т О в с е ю н о ш и и В с е п о ч т и г о в о Р ю б е з у с ы е У т в е р ж д а я э т о ч А ш к у п у н ш а п ь е м с р а д о с т ь ю з а б р ю с о в а <1913> Москва 287. ИНТУИТТА Княгине М. У. Мы были вдвоем, княгиня гордая! (Ах, как многоуютно болтать вечерами!) Следили за нами третий и четвертая И беспокой овладевал нами. К вам ужасно подходит Ваш сан сиятельный, Особенно, когда Вы улыбаетесь строго! На мне отражалась, как на бумаге промокательной, Ваша свеженаписанная тревога. Мне пить захотелось и с гримаскою бальной Вы мне предложили влажные губы... И страсть немедленно перешла в атаку нахальную И забила в барабан, загремела в трубы. И под эту надменную военную музыку Я представил, что будет лет через триста. Я буду в ночь узкую, тусклую Ваше имя составлять из звездных листьев. Ах, лимоном не смоете поцелуев гаера! Никогда не умру! И, как Вечный Жид, Моя интуитта с огнекрасного аэро Упадет вам на сердце и в нем задрожит. <1913> Москва 288 'Фотографирует сердце'. Xрисанф Вы не думайте, что сердцем-кодаком Канканирующую секунду запечатлеете!.. Это вечность подстригла свою бороду И зазывит на поломанной флейте. Ленты губ в призывчатом далеке... Мы - вневременные - уйдемте! У нас гирлянды шарлатаний в руке, Их ли бросить кричащему в омуте?! Мы заборы новаторством рубим! Ах как ласково новую весть нести... Перед нами памятник-кубик, Завешенный полотняной неизвестностью. Но поймите - я верю - мы движемся По проспектам электронервным. Вы шуты! Ах, я в рыжем сам! Ах, мы все равны! Возвратите объедки памяти! Я к памятнику хочу!.. Пустите! Там весть об истеричном Гамлете (Моем друге) стоит на граните. Ломайте и рвите, клоуны, завесы, Если уверены, что под ними принц!.. Топчут душу взъяренные аписы! Я один... Я маленький... Я мизинец!.. <1913> 289 Благовест кувыркнулся басовыми гроздьями, Будто лунатики, побрели звуки тоненькие. Небо старое, обрюзгшее, с проседью, Угрюмо глядело на земные хроники. Вы меня испугали взглядом растрепанным, Говорившим: маски и Пасха. Укушенный взором неистово-злобным, Я душу вытер от радости насухо. Ветер взметал с неосторожной улицы Пыль, как пудру с лица кокотки. Довольно! Не буду, не хочу прогуливаться! Тоска подбирается осторожнее жулика... С небоскребов свисают отсыревшие бородки. Звуки переполненные падают навзничь, но я Испуганно держусь за юбку судьбы. Авто прорывают секунды праздничные, Трамваи дико встают на дыбы. <1913> Москва 290. ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ (NATURE VIVANTE {*}) {* Живая природа (франц.). - Сост.} Небоскребы трясутся и в хохоте валятся На улицы, прошитые каменными вышивками. Чьи-то невидимые игривые пальцы Щекочут землю под мышками. Набережные протягивают виадуки железные, Секунды проносятся в сумасшедшем карьере - Уставшие, взмыленные - и взрывы внезапно обрезанные Красноречивят о пароксизме истерик. Раскрываются могилы и, как рвота, вываливаются Оттуда полусгнившие трупы и кости, Оживают скелеты под стихийными пальцами, А небо громами вбивает в асфальты гвозди. С грозовых монопланов падают на землю, Перевертываясь в воздухе, молнии и пожары. Скрестярукий любуется на безобразие, Угрюмо застыв, Дьявол сухопарый. <1913> Москва 291 Вы вчера мне вставили луну в петлицу, Оборвав предварительно пару увядших лучей, И несколько лунных ресниц у Меня зажелтело на плече. Мысли спрыгнули с мозговых блокнотов. Кокетничая со страстью, плыву к Радости, и душа, прорвавшись на верхних нотах Плеснула в завтра серный звук. Время прокашляло искренно и хрипло... Кривляясь, кричала и, крича, с Отчаяньем чувственность к сердцу прилипла И, точно пробка, из вечности выскочил час. Восторг мернобулькавший жадно выпит... Кутаю душу в меховое пальто. Как-то пристально бросились Вы под Пневматические груди авто. <1913> Москва 292 В рукавицу извощика серебряную каплю пролил, Взлифтился, отпер дверь легко... В потерянной комнате пахло молью И полночь скакала в черном трико. Сквозь глаза пьяной комнаты, игрив и юродив Втягивался нервный лунный тик, А на гениальном диване - прямо напротив Меня - хохотал в белье мой двойник. И Вы, разбухшая, пухлая, разрыхленная, Обнимали мой вариант костяной. Я руками взял Ваше сердце выхоленное, Исцарапал его ревностью стальной. И, вместе с двойником, фейерверя тосты, Вашу любовь до утра грызли мы Досыта, досыта, досыта Запивая шипучею мыслью. А когда солнце на моторе резком Уверенно выиграло главный приз - Мой двойник вполз в меня, потрескивая, И тяжелою массою бухнулся вниз. <1913> Москва 293. СЛОМАННЫЕ РИФМЫ Пишу и из каждой буквы, Особенно из экзотичной, Под странный стук Вылезает карлик анемичный. В руке у него фиалки, А в другой перочинный ножик. Он смеяться устал, Кивая зигзагом ножек. Мне грудь разрежет до сердца, Захохочет, вложит цветочек И снова исчезнет в ер, Цепляясь за округлость точек. Миленький мой, опрометчивый! Вы, я знаю, ужасно устали! Но ведь я поэт - Чего же Вы ждали? 4. V. 1913. 294 Полсумрак вздрагивал. Фонари световыми топорами Разрубали городскую тьму на улицы гулкие. Как щепки, под неслышными ударами Отлетали маленькие переулки. * * * Громоздились друг на друга стоэтажные вымыслы. Город пролил крики, визги, гульные брызги. Вздыбились моторы и душу вынесли Пьяную от шума, как от стакана виски. * * * Электрические черти в черепе развесили Веселые когда-то суеверия - теперь трупы, И ко мне, забронированному позой Цезаря, Подкрадывается город с кинжалом Брута. 25 сентября 1913 Москва 295. ВЬЮГА Улицы декольтированные в снежном балете... Забеременели огнями животы витрин, А у меня из ушей выползают дети, И с крыш слетают ноги балерин. Все прошлое возвращается на бумеранге, Дни в шеренге делают на караул, ки- вая спиной, надеваю мешковатый комод на ноги И шепотом бегаю в причесывающемся переулке. Мне тоже хочется надеть необъятное Пенсне, что на вывеске через улицу тянет вздрог, Оскалить свой пронзительный взгляд, но я Флегматично кушаю снежный зевок. А рекламные пошлости кажут сторожие С этажей и пассажей, вдруг обезволясь, Я кричу исключительно, и капают прохожие Из подъездов на тротуарную скользь. Так пойдемте же тыкать расплюснутые морды В шатучую манну и в завтрашнее 'нельзя', И сыпать глаза за декольте циничного города, Шальными руками по юбкам железным скользя! <1914> 296 Я не буду Вас компрометировать дешевыми объедками цветочными, А из уличных тротуаров сошью Вам платье, Перетяну Вашу талью мостами прочными, А эгретом будет труба на железном накате. Электричеством вытку Вашу походку и улыбки, Вверну в Ваши слова лампы в сто двадцать свеч, А в глазах пусть заплещутся золотые рыбки, И рекламы скользнут с провалившихся плеч. А город в зимнем белом трико захохочет И бросит вам в спину куски ресторанных меню, И во рту моем закопошатся ломти непрожеванной ночи, И я каракатицей по вашим губам просеменю. А вы, нанизывая витрины на пальцы, Обнаглевших трамваев двухэтажные звонки Перецелуете, глядя, как валятся, валятся, валятся Искренние минуты в наксероформленные зрачки. И когда я, обезумевший, начну прижиматься К горящим грудям бульварных особняков, Когда мертвое время с косым глазом китайца Прожонглирует ножами башенных часов, - Вы ничего не поймете, коллекционеры жира, Статисты страсти, в шкатулке корельских душ Хранящие прогнившую истину хромоногого мира, А бравурный, бульварный, душный туш! Так спрячьте ж запеленутые сердца в гардеробы, Пронафталиньте Ваше хихиканье и увядший стон, А я Вам брошу с крыш небоскреба Ваши зашнурованные привычки, как пару дохлых ворон. <1914> 297 Болтливые моторы пробормотали быстро и на Опущенную челюсть трамвая, прогрохотавшую по глянцу торца, Попался шум несуразный, однобокий, неуклюже выстроенный, И вечер взглянул хитрее, чем глаз мертвеца. Раскрывались, как раны, рамы и двери электро, и Оттуда сочились гнойные массы изабелловых дам, Разогревали душу газетными сенсациями некоторые, А другие спрягали любовь по всем падежам и родам. А когда город начал крениться набок и Побежал по крышам обваливающихся домов, Когда фонари сервировали газовые яблоки Над компотом прокисших зевот и слов, Когда я увлекся этим бешеным макао, сам Подтасовывая факты крапленых колод, - Над чавкающим, переживающим мгновения хаосом, Вы возникли, проливая из сердца иод. <1914> 298 Вы все грустнеете, Бормоча, что становитесь хуже, Что даже луже Взглянуть в глаза не смеете. А когда мимо Вас сквозь литые литавры шума Тэф-Тэф прорывается, в своем животе стеклянном протаскивая Бифштекс в модном платье, гарнированный сплетнями, Вы, ласковая, Глазами несовершеннолетними Глядите, как тени пробуют улечься угрюмо Под скамейки, на чердаки, за заборы, Испуганные кивком лунного семафора. Не завидуйте легкому пару, Над улицей и над полем вздыбившемуся тайком! Не смотрите, как над зеленым глазом бульвара Брови тополей изогнулись торчком. Им скучно, варварски скучно, они при смерти, Как и пихты, впихнутые в воздух, измятый жарой. На подстаканнике зубов усмешкой высмейте Бесковную боль опухоли вечеровой. А здесь, где по-земному земно, Где с губ проституток каплями золотого сургуча каплет злоба, - Всем любовникам известно давно, Что над поцелуями зыблется тление гроба. Вдоль тротуаров треплется скок-скок Прыткой улиткой, нелепо, свирепо Поток, Стекающий из потных бань, с задворков, с неба По слепым кишкам водостоков вбок. И все стремится обязательно вниз, Таща корки милосердия и щепы построек, Бухнет, пухнет, неловок и боек, Поток, забывший крыши и карниз. Не грустнейте, что становитесь хуже, Ввинчивайте улыбку в глаза лужи. Всякий поток, льющийся вдоль городских желобков, Над собой, как знамя, несет запах заразного барака, И должен по наклону в конце концов Непременно упасть в клоаку. <1916> 299 В обвязанной веревкой переулков столице, В столице, покрытой серой оберткой снегов, Копошатся ночные лица Над триллионом шагов. На страницах улицы, переплетенной в каменные зданья, Где как названья золотели буквы окна, Вы тихо расслышали смешное рыданье Мутной души, просветлевшей до дна. Не верила ни словам, ни моему метроному - сердцу, Этой скомканной белке, отданной колесу... - Не верится?! В хрупкой раковине женщины всего шума радости не унесу! Конечно, нелепо, что песчаные отмели Вашей души встормошил ураган, Который нечаянно, случайно подняли Заморозки северных, чужих стран. Июльская женщина, одетая январкой! На вашем лице монограммой глаза блестят... Пусть подъезд нам будет триумфальной аркой А звоном колоколов зазвеневший взгляд! Как колибри вспорхнул в темноте огонек папиросы, После января перед июлем нужна вера в май! ...Бессильно обвисло острие вопроса... Прощай! <1916> ПРИМЕЧАНИЯ Настоящее издание впервые представляет под одной обложкой произведения практически всех поэтов, входивших в футуристические группы, а также некоторых поэтов, работавших в русле футуризма. Большинство текстов, опубликованных в малотиражных и труднодоступных изданиях, впервые вводится в научный обиход. Естественно, при составлении и подготовке текстов возник ряд сложных проблем, обусловленных характером материала. Русский литературный футуризм - явление чрезвычайно разнородное в идейно-эстетическом плане. Кроме наличия в футуризме нескольких групп, весьма существенно отличавшихся друг от друга, внутри самих этих групп в большинстве случаев не наблюдалось единства, а совместная деятельность поэтов часто носила случайный характер. В книгу включены произведения, опубликованные в 1910-1922 годах, - именно этими датами можно определить период существования русского литературного футуризма (в 1910 году вышли первые футуристические альманахи 'Студия импрессионистов' и 'Садок судей', 1922-й - год смерти В. Хлебникова, прекращения существования последней футуристической группы 'Центрифуга' и рождения Лефа). Исключением являются некоторые стихотворения И. Северяниным, поэта, первым из футуристов вошедшего в большую литературу, первым употребившего в русской литературной практике термин 'футуризм' и чье раннее творчество уже обладает ярко выраженными чертами футуризма северянинского типа, а также несколько произведений В. Хлебникова и И. Зданевича, датированных 1922 годом, но опубликованных в 1923 году. Главный вопрос, который пришлось решать при подготовке текстов к публикации, - вопрос текстологический. Составители сборника руководствовались стремлением представить русскую футуристическую поэзию в первозданном виде, такой, какой ее знали читатели-современники. Произведения даются по первой публикации, без позднейшей правки (для большинства произведений, ввиду отсутствия переизданий, первая публикация и является каноническим текстом). Однако, учитывая специфику многих футуристических изданий, приходится признать, что в полной мере задача воспроизвести 'живой' футуризм невыполнима и ряд существенных потерь неизбежен. Так, литографические книги, где тексты давались в рукописном виде и поэзия сочеталась с живописью, адекватному переводу на типографский шрифт, естественно, не поддаются. Поэтому пришлось отказаться от включения в настоящий том некоторых произведений или в некоторых, исключительных, случаях, давать вторые публикации (большинство стихотворений Божидара, отдельные произведения Н. Асеева). Орфография текстов приближена к современным нормам (учтены реформы алфавита и грамматики), но разрешить проблему орфографии в полной мере не предоставляется возможным. Кубофутуристы и поэты группы '41?' декларировали нарушение грамматических норм как один из творческих принципов. Случалось, что они приветствовали и типографские опечатки. В произведениях 'крайних' (А. Крученых, И. Терентьев) отказ от правил имеет такой очевидный и демонстративный характер, что любая редакторская правка оборачивается нарушением авторского текста. Но и во многих других случаях (В. Хлебников, Д. Бурлюк и др.) практически невозможно дифференцировать намеренные и случайные ошибки, уверенно исправить опечатки. Поэтому за исключением правки, обусловленной реформами последующего времени, орфография в произведениях кубофутуристов и поэтов группы '41?' сохраняется в авторском (издательском) варианте. Очевидные орфографические ошибки и опечатки исправляются, за отдельными исключениями, в текстах поэтов других групп, не выдвигавших принципа 'разрушения грамматики'. Что касается пунктуации, то она во всех случаях сохраняется без правок, соответствует принятым в настоящем издании принципам воспроизведения текстов. 'Ночь в Галиции' В. Хлебникова, 'Владимир Маяковский' В. Маяковского, 'Пропевень о проросля мировой' П. Филонова и произведения Н. Чернявского ввиду особой важности изобразительной стороны их издания или практической невозможности привести их в соответствие с современными грамматическими нормами воспроизведения даются в настоящем томе репринтным способом. Настоящее издание состоит из следующих разделов: вступительная статья, 'Кубофутуристы', 'Эгофутуристы', 'Мезонин поэзии', ''Центрифуга' и 'Лирень'', 'Творчество', '41?', 'Вне групп', 'Приложение', 'Примечания'. Порядок расположения шести разделов, представляющих творчество футуристических групп, обусловлен хронологической последовательностью образования групп и их выступления в печати. При расположении авторов внутри этих разделов неизбежна некоторая субъективность: учитывались место, занимаемое поэтом в группе, его вклад в футуристическое движение, организаторская деятельность. В случае, если поэт участвовал в деятельности нескольких групп (А. Крученых, Н. Асеев, С. Третьяков, К. Большаков и др.), его произведения включены в раздел группы, где состоялся его футуристический дебют. Исключение сделано для С. Боброва, В. Шершеневича и Р. Ивнева, опубликовавших свои произведения в эгофутуристическом издательстве 'Петербургский Глашатай', но сыгравших определяющую роль в 'Центрифуге' (Бобров) и 'Мезонине поэзии' (Шершеневич). Произведения каждого автора расположены в хронологическом порядке по авторскому указанию даты. При отсутствии авторской датировки дата указывается по первой публикации - в этом случае она дается в угловых скобках, обозначающих, что произведение написано не позже указанного срока. Подборке произведений каждого автора предпослана справка-портрет, целью которой является не столько изложение биографических сведений, сколько освещение участия данного поэта в футуристическом движении. Тем более не входит в задачи издания изложение жизненного пути авторов, чье поэтическое творчество либо имело эпизодический характер (В. Шкловский, Р. Якобсон и др.), либо в главных своих чертах определилось вне футуризма (Б. Пастернак, Г. Шенгели и др.). В раздел 'Вне групп' включены произведения авторов, не примыкавших к конкретным футуристическим группам, но считавших себя футуристами, либо поэтов, чье творчество близко поэтике футуризма. Раздел не исчерпывает списка авторов, которых можно в него включить. В раздел 'Приложение' вошли основные манифесты и декларации футуристических групп. Порядок расположения текстов соответствует поэтическому разделу. Примечаниям к текстам предшествует список условных сокращений названий индивидуальных и коллективных футуристических сборников и других изданий, в которых принимали участие футуристы, а также критических работ и мемуарных книг, выдержки из которых приводятся в примечаниях. Примечание к отдельному произведению начинается со сведений о его первой публикации, затем, после тире, указаны последующие издания, отразившие эволюцию текста, указание лишь одного источника означает, что в дальнейшем текст не публиковался или не подвергался изменениям. В случае, если текст печатается не по первой публикации, указание на источник публикации предваряется пометой: 'Печ. по'. В историко-литературном комментарии даются сведения о творческой истории произведения, приводятся отзывы критиков и мемуаристов. Завершает примечание реальный комментарий, раскрывающий значение отдельных понятий и слов, а также имен собственных, встречающихся в тексте. В примечаниях учтены и частично использованы комментарии к разным изданиям поэтов-футуристов, выполненные Р. Вальбе, В. Григорьевым, Т. Грицем, Р. Дугановым, Е. Ковтуном, В. Марковым, М. Марцадури, П. Нерлером, Т. Никольской, А. Парнисом, Е. Пастернаком, К. Поливановым, С. Сигеем, Н. Степановым, А. Урбаном, Н. Харджиевым, Б. Янгфельдтом. Список условных сокращений, принятых в примечаниях АП - Шершеневич В. Автомобилья поступь: Лирика. (1913-1915). М: Плеяды, 1916 Всегдай - Всегдай: Эгофутуристы. VII. СПб.: Петербургский Глашатай, 1913 КЗ - Крематорий здравомыслия: Вып. 3-4. М.: Мезонин поэзии, 1913 ОС-3 - Очарованный странник: Альманах интуитивной критики и поэзии. Выпуск третий. СПб.: Очарованный странник, [1913] ПвВЧ - Пир во время чумы: Вып. 2. М: Мезонин поэзии, 1913 ПЖРФ - Первый журнал русских футуристов. 1914. No 1/2 РПудра - Шершеневич В. Романтическая пудра: Поэзы. Opus 8-й. СПб.: Петербургский Глашатай, 1913 СП - Седьмое покрывало: Стихи. Одесса, 1916 Шершеневич - Шершеневич В. Великолепный очевидец: Поэтические воспоминания 1910-1925 гг. // Мой век, мои друзья и подруги: Воспоминания Мариенгофа, Шершеневича, Грузинова: Сборник. М.: Московский рабочий, 1990 ЭФ - Шершеневич В. Экстравагантные флаконы. М.: Мезонин поэзии, 1913 Вадим Шершеневич 283. Всегдай. Рококо (франц. rococo) - стилевое направление в европейском искусстве первой половины XVIII в. 284. Всегдай. 285. РПудра. В. Львов-Рогачевский, называя 'L'art poctique' 'программным принципиальным стихотворением' и считая его 'подражанием известному стихотворению Верлена на ту же тему', писал, что его 'гак и хочется петь по-северянински' (Львов-Рогачевский. С. 22). Эгрет (франц. aigrette) - торчащие вверх перо или пучок перьев, украшающие спереди женский головной убор или прическу. 286. ПвВЧ - АП, без загл. В книге воспоминаний 'Великолепный очевидец' Шершеневич писал: 'Брюсов любил цитировать из Авсония стихотворение в двенадцать строк, в котором каждому императору посвящено по одной строке, полностью исчерпывающей характеристику данного императора. <...> Я как-то послал Брюсову стихотворение, подобное авсоньевскому. <...> В словах, не разбитых интервалами, можно прочесть: 'Валерию Брюсову' - по диагонали и: 'От автора' - по вертикали. Брюсов немедленно ответил неопубликованным таким же стихотворением, в котором по двум диагоналям можно было прочесть: 'Подражать Авсонию уже мастерство', а по вертикалям: 'Вадиму Шершеневичу - от Валерия Брюсова'. К сожалению, все письма и стихи (нигде не напечатанные) Брюсова у меня пропали' (Шершеневич. С. 457). Клипер (англ. clipper) - быстроходное морское парусное судно. 287. ПвВЧ - АП, без загл., без поев. Вечный Жид - см. примеч. 221. 288. ПвВЧ. Эпиграф - из ст-ния Хрисанфа 'Мне страшно, как будто я медиум...'. Кодак - марка фотоаппарата. Алис (егип. миф.) - священный бык, почитавшийся как земное воплощение бога Пта. 289. КЗ. Благовест - см. примеч. 214. 290. КЗ - АП, без загл. Моноплан (от греч. monos - один и лат. planum - плоскость) - самолет, имеющий одно крыло, расположенное по обе стороны фюзеляжа. 291. КЗ. 292. КЗ. 293. ЭФ - АН, без загл., с вар., рифмующиеся слоги из начала четвертых стихов каждого четверостишия перенесены в конец третьих. Например: Стучу, и из каждой буквы, Особенно из неприличной, Под странный стук вы- лезает карлик анемичный. В руке у него фиалки, В другой - перочинный ножик. Он смеяться устал, ки- вая зигзагом ножек. и т. д. 294. ОС-3 - ПЖРФ, с вар. 295. ПЖРФ. 296. ПЖРФ. Позже вошло в 'монологическую драму' Шершеневича 'Быстрь' ([М], 1916). Эгрет - см. примеч. 285. 297. ПЖРФ. Изабелловые - бледно-соломенного цвета. Макао (порт. macao) - род карточной игры. 298. СП. Тэф-Тэф - по-видимому, автомобиль (ср. нем. toff-toff). 299. СП. ДОПОЛНЕНИЯ ЭСТРАДНАЯ АРХИТЕКТОНИКА. Мы последние в нашей касте И жить нам недолгий срок. Мы коробейники счастья, Кустари задушевных строк! Скоро вытекут на смену оравы Не знающих сгустков в крови, Машинисты железной славы И ремесленники любви. И в жизни оставят место Свободным от машин и основ: Семь минут для ласки невесты, Три секунды в день для стихов. Со стальными, как рельсы, нервами (Не в хулу говорю, а в лесть!) От двенадцати до полчаса первого Буду молиться и есть! Торопитесь же, девушки, женщины, Влюбляйтесь в певцов чудес. Мы пока последние трещины, Что не залил в мире прогресс! Мы последние в нашей династии, Любите же в оставшийся срок Нас, коробейников счастья, Кустарей задушевных строк! Сентябрь 1918. СОДЕРЖАНИЕ ПЛЮС ГОРЕЧЬ. Послушай! Нельзя же такой безнадежно суровой, Неласковой! Я под этим взглядом, как рабочий на стройке новой, Которому: протаскивай! А мне не протащить печаль сквозь зрачок. Счастье, как мальчик С пальчик, С вершок. Милая! Ведь навзрыд истомилась ты: Ну, так оторви Лоскуток милости От шуршащего платья любви! Ведь даже городовой Приласкал кошку, к его сапогам пахучим Притулившуюся от вьюги ночной. А мы зрачки свои дразним и мучим. Где-то масленница широкой волной Затопила засохший пост И кометный хвост Сметает метлой С небесного стола крошки скудных звезд. Хоть один поцелуй. Исподтишечной украдкой, Как внезапится солнце сквозь серенький день. Пойми: За спокойным лицом, непрозрачной облаткой, Горький хинин тоски! Я жду, когда рот поцелуем завишнится И из него косточкой поцелуя выскочит стон, А рассветного неба пятишница Уже радужно значит сто. Неужели же вечно радости об'едки? Навсегда ль это всюдное 'бы'? И на улицах Москвы, как в огромной рулетке, Мое сердце лишь шарик в руках искусных судьбы. И ждать, пока крупье, одетый в черное и серебро, Как лакей иль как смерть, все равно быть может, На кладбищенское зеро Этот красненький шарик положит! Октябрь. 1915. КАТАЛОГ ОБРАЗОВ. С. Зарову. Дома - Из железа и бетона Скирды. Туман - В стакан Одеколона Немного воды. Улица аршином портного В перегиб, в перелом. Издалека снова Дьякон грозы - гром. По ладони площади - жидки ручья. В брюхе сфинкса из кирпича Кокарда моих глаз, Глаз моих ушат. С цепи в который раз Собака карандаша И зубы букв со слюною чернил в ляшку бумаги. За окном водостоков краги. За окошком пудами злоба И слово в губах, как свинчатка в кулак. А семиэтажный гусар небоскреба Шпорой под'езда звяк. Август 1919. ДИНАМАС СТАТИКИ. Б. Эрдману. Стволы стреляют в небо от жары И тишина вся в дырьях криков птичьих. У воздуха веснушки мошкары И робость летних непривычек. Спит солнечный карась вверху, Где пруд в кувшинках облаков и не проточно, И сеет зерна тени в мху Шмель - пестрый почтальон цветочный. Вдали авто сверлит у полдня зуб И полдень запрокинулся неловок... И мыслей муравьи ползут По пням вчерашних недомолвок. Июль 1919. Сокольники. КООПЕРАТИВЫ ВЕСЕЛЬЯ. Н. Эрдману. Душа разливается в поволжское устье, Попробуй, переплыви! А здесь работает фабрика грусти В каждой строке любви. А здесь тихой вонью издохшей мыши Кадят еще и еще, И даже крутые бедра мачиша Иссохли, как чорт знает что. А здесь и весна сиротливой оборванью Слюнявит водостоки труб. И женщины мажут машинною ворванью Перед поцелуем клапаны губ. А чтоб в этой скучище мелочной Оправдаться, они говорят, Что какой-то небесный стрелочник Всегда в во всем виноват. Давайте, докажем, что родились мы в сорочке, Мы поэты, хранители золотого безделья, Давайте устроимте в каждой строчке Кооперативы веселья. В этой жизни, что тащится как Сахарой верблюдище Сквозь какой-то непочатый день, Мы даже зная об осени будущей Прыгнем сердцем прямо в сирень. Прыгнем, теряя из глотки улыбки, Крича громовое На! Как прыгает по коричневой скрипке Вдруг лопнувшая струна. Январь 1919. РИТМИЧЕСКАЯ ОБРАЗНОСТЬ. Какое мне дело, что кровохаркающий поршень Истории сегодня качнулся под божьей рукой, Если опять грустью изморщен Твой голос, слабый такой?! На метле революций на шабаш выдумок Россия несется сквозь полночь пусть! О если б своей немыслимой обидой мог Искупить до дна твою грусть! Снова голос твой скорбью старин ой дрожит, Снова взгляд твой сутулится, больная моя! И опять небывалого счастья чертя чертежи, Я хочу населить твое сердце необитаемое! Ведь не боги обжигают людское раздолье! Ожогам горяч достаточно стих! Что мне, что мир поперхнулся болью, Если плачут глаза твой, и мне не спасти их? Открыть бы пошире свой паршивый рот, Чтоб песни развесить черной судьбе, И приволочь силком, вот так, за шиворот, Несказанное счастье к тебе! Март 1918. Шершеневич Вадим Габриэлевич. - 25.1.1893-18.5.1942. Выступал как теоретик-стиховед, переводчик, автор инсценировок и либретто. 'Итак итог'. М., 1926.