Стихотворения, Рукавишников Иван Сергеевич, Год: 1916 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 71 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Иванъ Рукавишниковъ

Стихотворенія
Книга четвертая

ОГЛАВЛЕНІЕ.

Читай слова, чтобъ сладкій ядъ

То плнительны

Вка

Изъ смерти въ смерть

Ядъ далекаго міра

Крестъ

Сова

Стна. А я смотрю сквозь стну

Я гордъ. И блеститъ моя гордость и сила

Не подходи!

И за мной, я предо мной

Въ золоченой ладь

Смерть оживаетъ

Бездна

Гидра

Геній

Тьма

Пусть ростки изъ случайнаго смени

Ряды бездльныхъ поколній

Кто можетъ стать истинно славенъ?

Берега рки прекрасны

Кто одинокъ?

Послдняя бда

Буквы

Credo

Жизнь хороша

Неврующій

Слава

Нтъ

Мой страхъ

Любовь, Любовь

Теперь

Третья

Угаръ

Я встртился сегодня

Ночной цвтокъ

О, любовь моя новая!

Если ты захочешь спать

Memento mori

Псня генія

Проклятое

Слушай ты, любовь моя

Весна

Между ночью я утромъ

Прощай же!

Помнишь!

Вотъ ползетъ онъ ей навстрчу

Куда-то прочь, въ долины сна

Слушай, женщина

Requiem

На скал… подъ скалой

Забудь свои клятвы

Елена

Владыка

Маша

Гайонэ

Талисманъ

Мраморная женщина

Зеркала

Восемьдесятъ одна ночь

Prima nox

Одна

Уходите, веселые, прочь!

Вино ночное

Діалогъ

Выйди, солнце!

Смерть земли

Ущелье чорта

Скелетъ

Свинецъ

Vita nostra

Чорная, чорная, чорная

Наверху

Птица красная

Волны

Грузинская псня

Березы чуткія

Двойники

Внокъ

Какъ гудли злыя тучи

На разсвт

Городскія виднія

Симфонія

Городской садъ

Черезъ лсъ

Воръ

Снгъ

Волга

Кто за насъ — или за нами

Три знамени

Въ рубищ… въ золот

За мной!

Псалмы: Псаломъ первый

‘ второй

‘ третій

Сказки: Сказка первая

‘ вторая

Пророчества: Пророчество шестое

‘ седьмое

‘ восьмое

‘ девятое

‘ десятое

‘ одиннадцатое

‘ двнадцатое

Заповди

* * *

Читай слова, чтобъ сладкій ядъ

Измучилъ душу, сномъ объятую.

Мои слова — упорный взглядъ

Сквозь стну чорную, проклятую.

* * *

То плнительны,

То мучительны

Сны мои.

Для меня все — сны

Неземной весны

И любви.

И мечты мои,

И слова мои —

Только сны,

Только сны весны,

Золотой весны,

Неземной весны,

Чуть понятной мн.

И живетъ во мн

Чей-то сонъ.

Я лечу къ весн,

Съ золотой весн,

Съ неземной весн.

И въ душ моей

Съ каждымъ днемъ слышнй

Дивный звонъ.

ВКА.

Я полонъ ужаса сдыхъ вковъ.

Я полонъ ужаса проклятыхъ сновъ.

Плыву я къ вчности.

Я въ безконечности

Нашолъ свой міръ.

Въ стран изгнанія

Я — мой кумиръ.

О, путь исканія!

О, путь страданія!

Въ объятьяхъ музыки звенящихъ словъ

Я полонъ ужаса сдыхъ вковъ.

Вка грядущіе…

Вка идущіе

Назадъ, назадъ…

О, вдохновеніе,

Вдь ты мой адъ!

Я — весь стремленіе.

Я — весь мученіе.

Вотъ вереницею сдыхъ волковъ

Во мрак движется мильонъ вковъ.

О, волки вчности!

По безконечности

Вашъ путь лежитъ.

Мои умъ страдающій

Во тьму летитъ.

Мой умъ вскипающій,

Умъ, тайну знающій.

ИЗЪ СМЕРТИ ВЪ СМЕРТЬ.

Я не солнце восходящее,

Красной радостью кричащее,

Я не солнце, степь палящее,

Въ полдень съ тишью говорящее.

Я не солнце заходящее,

Краснымъ сномъ конца горящее.

Я не полная луна,

Не серповая луна.

Нтъ. Безъ отдыха, безъ сна

Я лечу по небу дикому,

По простору многоликому.

Я несусь жъ концу великому,

Гд хохочетъ тишина.

Гд не горько и не сладко,

Не прекрасно и не гадко,

Гд отгадка

Такъ ясна.

Я ни солнце, ни луна,

Близъ земли лечу случайно,

Вижу землю я случайно.

Я — потерянная тайна

Міра, видвшаго Смерть.

Я — планетовый осколокъ,

Совершеннаго осколокъ,

Счастья страшнаго осколокъ,

Я — послдній божій сколокъ,

И лечу изъ смерти въ смерть,

ЯДЪ ДАЛЕКАГО МІРА.

Въ моихъ страстяхъ, въ моей тревожности,

Всегда таинственныхъ, какъ ночь,

Трепещутъ призраки возможности

Уйти навкъ куда-то прочь.

Я со всего пью ядъ далекаго.

Я съ неба, съ солнца одинокаго,

Я съ тихихъ горъ, гд виноградъ,

Я съ глади моря разноцвтнаго,

Я съ красныхъ губъ лица завтнаго

Пью тотъ-же, вчно тотъ же ядъ.

Мн съ каждымъ днемъ все безразличне

Что впереди, что позади.

Недугъ отъ яда все привычне.

А шепчетъ ядъ: Уйди! Уйди!

Изъ міра страшнаго, далекаго

Въ кровъ златоуста одинокаго

Какой-то врагъ, какой-то другъ

Вливаетъ чорный ядъ забвенія.

А сладострастье вдохновенія

Все растравляетъ мой недугъ.

КРЕСТЪ.

Ненавидя суетливость,

Скучной жизни торопливость,

Въ мудро-гордую стыдливость,

Какъ въ пустыню безконечную,

Заключилъ я душу вчную

Навсегда.

Гордой цли умъ угрюмый

Не измнитъ никогда,

Полный грозной страшной думой

Навсегда.

Я увидлъ крестъ высокій.

И, унылый, одинокій,

Я пустился въ путь далекій

Сквозь пустыню безконечную,

Отравивши душу вчную

Навсегда.

Подойду къ кресту, угрюмый,

Чтобъ не жить ужъ никогда.

Чтобъ проститься съ длинной думой

Навсегда.

И скажу я, умирая:

Что мн свтишь, догорая,

Жизнь земная, жизнь вторая?

Вотъ дана мн третья, вчная,

Жизнь святая, безконечная

Навсегда.

Тамъ я съ тихой чорной думой

Не погибну никогда.

Пусть погибнетъ умъ угрюмый

Навсегда!

А пока пусть путь далекій,

Одинокій, одинокій,

Общаетъ крестъ высокій.

Пронесу я душу вчную

Сквозь пустыню безконечную.

СОВА.

Ризы мысли моей — человчьи слова…

Слушай. Слушай, какъ стонетъ сова.

А глаза у совы какъ окошки для сна,

Потому что не видитъ она.

А не видитъ она, потому что я внесъ

Мой огонь въ обиталище сновъ.

Сынъ покоя небесъ — человчій вопросъ,

Ты — волненье невидящихъ совъ.

Тни правды моей — человчьи слова.

Я ослпъ отъ огня, какъ сова.

Пусть я зрячій. Я слпъ. Пусть я вижу. Я слпъ.

Пусть обширенъ мой склепъ. Но онъ склепъ.

Я — сова, ослпленная силой огня.

Я — сова въ заколдованномъ сн.

И мой склепъ, тсный склепъ, онъ не склепъ для меня,

Ибо вся безконечность во мн.

Слушай. Слушай. Звенятъ человчьи слова.

Это стонетъ колдунья сова.

Ризы съ мысли сорви. Мысль какъ дву разднь.

И она — невидимка, прозрачная тнь,

Изъ страны колдуновъ, изъ страны колдовства

Проведетъ тебя въ радостный день.

* * *

Стна. А я смотрю сквозь стну.

Смотрю сквозь стну.

Летитъ великій Духъ… Великій.

Прообразъ міра — многоликій.

Неосязаемый, невидимый и дикій.

А я его крыломъ задну!

Крыломъ задну!

Вонъ Смерть. А я въ нее не врю.

Нтъ. Нтъ. Не врю.

Я врю въ истину мечты,

Сплетенной съ тайной красоты.

И такъ кричу я бого-зврю:

— Нтъ, Смерть! Не врю!

Нтъ, Смерть! Не врю!

Пусть ты — есть ты. Но я силенъ, какъ ты,

И знаю, потому что врю!

Вонъ бсы пошлости. А я ихъ изгоняю…

Да. Изгоняю

Изъ душъ людей.

И многимъ укажу я путь опасенья,

Словами врными, словами откровенья,

Въ минуты врныя, въ минуты вдохновенья.

Да. Путь спасенья

Для душъ людей.

Во мн живетъ прозрвшій чародй.

И передъ нимъ я голову склоняю.

* * *

Я гордъ. И блеститъ моя гордость и сила

Въ зеленыхъ глазахъ.

Но часто, когда мн приснится могила,

Въ душ моей чистой шевелится страхъ.

Тогда я ребенокъ, я голубь подбитый,

Тогда меня нужно ласкать.

Ласкать, чаровать меня лаской открытой,

Ласкать, цловать.

Ласкать. Говорить мн правдивую сказку

Словами любви.

Тогда задремлю я, почувствовавъ ласку,

Задремлетъ душа моя — голубь въ крови.

Закрою глаза. И подъ тихими снами

Замученный голубь уснетъ.

А къ утру проснется орелъ. И надъ днями,

Надъ скучными днями, надъ мертвыми днями

Взлетитъ. И какъ бсъ запоетъ.

НЕ ПОДХОДИ!

Я — въ бездну чорную сзывающій,

Я — въ бездн чорной пропадающій

Предсмертный крикъ. Я — злой отвтъ.

Не подходи ко мн, страдающій,

Отъ норныхъ мыслей изнывающій

Угрюмый юноша-поэтъ.

Не подходи. Живи обманами.

Теб пріятна скорбь твоя.

Иди подъ срыми туманами.

И говори: страдаю я.

Иди подъ срыми туманами,

Живи безумными обманами

И говори: я вижу свтъ.

И говори: я изнывающій

Въ своихъ сомнніяхъ поэтъ,

Но, вдохновенный и страдающій,

На вашъ вопросъ я дамъ отвтъ.

Да. Врь себ. Живи обманами.

Иди подъ срыми туманами…

Пусть на душ лежитъ туманъ.

Не подходи ко мн, страдающій,

Поэтъ, такъ много общающій,

Вдь я — послдній твой обманъ.

* * *

И за мной, и предо мной

Дышитъ юный міръ весной,

Міръ живой живой весной.

Тамъ весна и свтъ. Но тьма,

Тьма и мертвая зима —

Гд бреду безумный я,

Я и зврь — тоска моя.

А за мной и предо мной

Все — весна. Весна и свтъ.

Зврь — тоска и я — поэтъ,

Видимъ мы: Надежды нтъ.

Намъ не встртиться съ весной.

ВЪ ЗОЛОЧЕНОЙ ЛАДЬ.

Поднимается валъ и качаетъ ладью.

Искрометный, зеленый, трепещущій валъ.

Онъ качаетъ ладью золотую мою.

Вотъ за облакомъ мсяцъ пропалъ.

Въ золоченой ладь на ковр я стою,

Чуть гребу одинокимъ весломъ и пою.

И пою я о томъ, что колышется валъ,

Что за облакомъ мсяцъ пропалъ.

Гонитъ втеръ ладью. Я не знаю куда.

Но наврно то берегъ я вижу вдали.

Тамъ какъ будто темнетъ полоска земли.

Тамъ какъ будто спокойнй вода.

Выплылъ мсяцъ. На волны русалки легли.

Это съ мсяцемъ шутитъ, играетъ вода.

Я пою и плыву. Но не знаю куда.

Можетъ быть это берегъ вдали.

СМЕРТЬ ОЖИВАЕТЪ.

Что услыхалъ я! О, что узналъ я!

Страшная тайна во мн.

Кто-то вздыхаетъ, тихо вздыхаетъ,

Съ болью вздыхаетъ во мн.

Вотъ содрогнулся! Вотъ протянулся!

Вотъ улыбнулся во мн!

Смерть оживаетъ! Смерть оживаетъ!

Смерть оживаетъ во мн!

Что? Умираю? Или сталъ вченъ?

Міръ сталъ конеченъ во мн.

Нтъ. Не случайно страшная тайна

Смертью проснулась во мн.

БЕЗДНА.

Къ бездн, ужасомъ зіяющей,

Къ чорной бездн подойди,

Къ бездн, жизнь уничтожающей,

Къ бездн, душу увлекающей,

Къ голой бездн подойди,

Гордо въ бездну погляди,

Погляди душой страдающей,

Погляди душой рыдающей,

Голой истины не знающей.

Долго въ бездну погляди

И отъ бездны отойди.

Отойди отъ бездны спящей,

Слпотою въ смерть глядящей.

Отойди. Бги назадъ,

Чтобъ увидлъ міръ играющій

Твой бездонный, твой всезнающій,

Твой безуміемъ страдающій,

Твой упорный, немигающій,

Полумертвый страшный взглядъ,

Умерщвляющій.

ГИДРА.

Ты страшенъ мн, безсмысленный злодй,

Занявшій землю, тысячеголовый,

Ты, вчно старый, вчно новый,

На всякій грхъ всегда готовый,

Ты, гидра дикая. Ты гидра изъ людей.

Ты, человчество — злодй.

Все лучшее, что есть подъ небесами,

Покрыто кровью и слезами:

Искуство, мудрость и любовь.

На вашей совсти, уродливыя дти,

И слезы эти,

И эта кровь.

ГЕНІЙ.

Въ каждомъ человк дремлетъ дикій геній,

Полный непонятныхъ неземныхъ стремленій,

Затаившій тайну божескихъ велній,

Полный откровеній

Дикій геній.

Въ каждомъ человк шепчетъ, чуть дыша,

Тихая святая нжная душа.

Тихо шепчетъ сказку. Шепчетъ и томится.

Шепчетъ человку. Человкъ боится.

Онъ боится Бога. Человку снится,

Что въ немъ богъ таится

И томится.

Человкъ боится. Шепчетъ, чуть дыша:

Что ты говоришь мн, тихая душа?

Человку громко отвчаетъ геній,

— Ты вдь слышишь голосъ божескихъ велній.

Все въ теб. Повришь въ тайну откровеній,

Въ цль своихъ стремленій,—

Будешь геній.

Человкъ не вритъ. И его душа

Плачетъ. И навки дремлетъ не дыша.

ТЬМА.

Мн страшно этой глупой тьмы,

Всосавшейся въ людей.

Не знаемъ мы, не видимъ мы,

Забыли мы, забыли мы,

Что каждый, каждый изъ людей

Есть всемогущій чародй.

Есть чародй.

Да. Чародй.

У насъ есть крылья дикихъ птицъ,

А мы лишь червяки.

Для насъ есть небо безъ границъ,

Свобода, счастье безъ границъ,

А мы живемъ на дн рки,

Живемъ, какъ злые червяки.

Какъ червяки.

Да. Червяки.

Безумны, горды, хороши

Душа и дикій умъ.

Но мы сдавили крикъ души.

И крикъ ума, и крикъ души.

Освобожденныхъ крыльевъ шумъ

Путаетъ нашъ унылый умъ.

Унылый умъ,

Ничтожный умъ.

Мы бъ бога врить не хотимъ,

Въ того, что въ насъ самихъ.

И мы другихъ боговъ творимъ,

Уродовъ идоловъ творимъ.

А богъ, живущій въ насъ самихъ,

Кричалъ намъ долго и затихъ.

Давно затихъ.

Навкъ затихъ.

И мы лежимъ на дн рки

И молимся богамъ.

И жизнь, святые дураки,

Беремъ боясь, какъ червяки.

И свтъ, летящій къ небесамъ,

Кому-то свтитъ, но не намъ.

Не намъ. Не намъ.

* * *

Пусть ростки изъ случайнаго смени

Разрастаются съ силой могучею

И пусть псня волною гремучею

Зарыдаетъ подъ солнцемъ, надъ тучею

Вн пространства, вн времени!

Пусть не будетъ свободнымъ запретнаго!

Пусть проснутся въ насъ дикія силы!

И они насъ возьмутъ изъ могилы

Въ міръ восторга завтнаго.

* * *

Ряды безцльныхъ поколній

Живутъ затмъ, чтобъ разъ въ сто лтъ

Родился мудрый, хитрый геній,

Сынъ золотистыхъ сновидній,

На небо рвущійся поэтъ.

* * *

Кто можетъ стать истинно славенъ?

Пророкъ одинокій и гордый,

Поэтъ на границ безумья,

Откуда отгадка видна.

Но кто одиночество понялъ,

Кто понялъ безбрежность безумья,

Тому уже мало земного

И слава тому не нужна.

* * *

Берега рки прекрасны.

Жаль — не дологъ путь:

Ровно въ полночь брошу якорь,

Брошу гд-нибудь.

Близокъ вечеръ. Въ ночь несется

Лодка — жизнь моя.

Да. Должно-быть, было утро…

Но не помню я.

КТО ОДИНОКЪ?

Кто одинокъ? Скажи.— Поэтъ одинокъ.

Чужой для всхъ людей,

Онъ какъ живой мертвецъ: онъ гордъ и высокъ

Святой душой своей.

Онъ одинокъ затмъ, чтобъ жертва любви

Была мила богамъ.

Нищъ и забытъ, идетъ онъ въ ранахъ, въ крови,

Чтобъ легче было вамъ.

Взялъ онъ чужую кровь, отъ всхъ взялъ одинъ

Тоски, сомнній гнетъ.

Вотъ всхъ надеждъ земли, всхъ думъ господинъ,

Усталый онъ идетъ.

Взявъ у людей всю скорбь на плечи свои,

Онъ непонятенъ имъ.

Слуху немногихъ душъ ноетъ серафимъ.

Душамъ тоски, любви.

Вотъ на поляхъ тоски, на мертвыхъ поляхъ

Растетъ живой цвтокъ.

Кто одинокъ? Скажи.— Поэтъ одинокъ,

Живущій въ небесахъ.

ПОСЛДНЯЯ БДА.

Лишь послдняя бда —

Настоящая бда.

Но послдняя бда

Есть послдняя бда.

Такъ сказалъ мн разъ мудрецъ.

Я подумалъ и сказалъ:

— Нтъ. Не знаешь ты сердецъ.

Ты родился только разъ.

И умрешь ты только разъ.

Я-жъ раждался сотни разъ,

Сотни разъ я умиралъ.

Вижу я, мудрецъ, ты старъ,

Потому что долго жилъ.

Былъ ты молодъ, сталъ ты старъ,

Потому что долго жилъ,

Въ мру мыслилъ и любилъ,

Въ мру правду говорилъ.

Для тебя часы — часы.

Для тебя года — года.

И послдняя бда

Разъ свернетъ твои всы

Передъ дверью въ Никуда.

Я-жъ не молодъ и не старъ

Потому что, какъ пожаръ,

Возникалъ я сотни разъ.

Умиралъ я сотни разъ.

Изъ годовъ творя часы,

Изъ часовъ творя года,

Я сломалъ свои всы.

Я себя и міръ творилъ,

Я себя и міръ губилъ.

Сотни разъ я проходилъ

Страшной дверью въ Никуда.

И послдняя бда

(Для меня иныхъ и нтъ)

Приходила сотней бдъ

Въ міръ, гд царствуетъ поэтъ.

БУКВЫ

Тридцать три ничтожныхъ знака,

Тридцать три условныхъ знака

Какъ-то выразить должны

То, что чуть могли, чуть смли

Уловить святые сны.

То, что смутно разглядли

Въ волнахъ мрака

Сны.

И узоры сновъ неясныхъ,

Сновъ прекрасныхъ,

Вщихъ сновъ

Отразятся-ли въ узорахъ,

Въ перепвахъ, въ заговорахъ

Человчьихъ жалкихъ словъ!

Тайна жизни — волны мрака.

Тайна душъ. Законъ ума.

Вонъ подходитъ Смерть сама…

Тридцать три условныхъ знака,

Тридцать три ничтожныхъ знака.

CREDO.

Мн не нужно вашихъ умныхъ шутокъ.

Спорьте, спорьте! Я же буду пть.

Вамъ вка. А мн довольно сутокъ,

Чтобъ родиться, жить и умереть.

Вамъ вка исторіи преступной,

Гд всегда сильнйшій билъ другихъ.

Мн лучи планеты недоступной,

Мн — я самъ и мой звенящій стихъ.

Мн звенящій стихъ… Звенящій

Тайной правды, тайной сна,

Уходящій, уносящій,

Какъ безцльная волна.

Мн — я самъ и стихъ звенящій,

Стихъ изъ вчности звенящій

Звономъ вщимъ, звономъ сна.

Мн не нужно вашего покоя,

Сна густой разросшейся травы.

Я — какъ вы. Но я еще — другое.

Я себя не убивалъ, какъ вы.

Тьма страницъ и тьма людей бездушныхъ

Вашъ нелпый вчный господинъ.

Вы — толпа самоубійцъ послушныхъ.

Страшно вамъ оказать себ: Одинъ.

Васъ,— убитые Судьбою.,

Не зову я за собою..

Поздно…

Поздно — страшный звукъ.

Но зову я за собою

Васъ, обманутыя дти,

Васъ, безпомощныя дти,

Люди — дти, боги — дти,

Вамъ дарю я строки эти —

Я, вашъ старшій братъ и другъ-

ЖИЗНЬ ХОРОША.

Молча трепещетъ, какъ голубъ зарзанный,

Бьется трепещетъ душа.

Жизнь хороша, какъ предчувствіе вчности.

Жизнь, какъ тоска, хороша.

Жизнь хороша. Въ ней восторги отчаянья.

Жизнь хороша. Здсь кричатъ.

Здсь ежедневно изъ неба, прищурившись,

Смотритъ восходъ и закатъ.

Здсь ежедневно раждаются смертные,

Въ ихъ же названьи ихъ длъ.

Жизнь хороша, какъ зловоніе гадины,

Какъ соловьиная трель.

Пытка и казнь. Но вдь смерть искупителей,

Гордыхъ святыхъ хороша…

Молча трепещетъ, какъ голубь зарзанный,

Бьется, трепещетъ душа.

НЕВРУЮЩІЙ.

Что же сдлалъ ты для счастья своего?

Ты не сдлалъ ничего.

Съ каждымъ днемъ ты больше знаешь.

Ты страдаешь,

Ты рыдаешь.

Для чего?

Для кого?

Не дошелъ ты ни куда.

И отъ ногъ твоихъ не вижу я слда.

Ты-жъ кричишь мн, какъ дитя,

И серьезно, и шутя:

— Не бда!

Не бда, что я такой.

Я — какъ вс, я — человкъ.

То весельемъ, то тоской

Наполняется мой вкъ.

Ты — поэтъ, и вдохновеньемъ

Ты живешь, какъ сновидньемъ.

Я-же просто человкъ

И живу

Наяву.

Ты спросилъ меня, что сдлалъ я для счастья своего.

Я тебя не понимаю.

Что есть счастье — я не знаю.

Потому я и не сдлалъ ничего.

Ты ушелъ въ неясный сонъ,

Гд безумное возможно.

И стихи твои безумный дикій звонъ.

Да. Меня чаруетъ онъ.

Но играешь ты съ огнемъ неосторожно.

Этотъ звонъ теб услада.

Этотъ звонъ теб награда

За года безцльныхъ мукъ.

Но вдь это — только звонъ.

Но вдь это — только звукъ. —

Да, поэтъ. Вдь я уменъ,

И обмановъ мн не надо.

Ты безсмертіе поешь.

Ты къ безсмертію зовешь.

Но вдь ты живешь во сн, я наяву.

Страшныхъ фурій тщетныхъ думъ я не зову.

Я уменъ и я живу, пока живу.

Я уменъ, поэтъ. И знаю,

Что за хвостъ великой тайны не поймаю.

Для чего же мн томиться? Для чего?

Я уменъ, поэтъ, и знаю

Только то, что я не знаю

Ничего.

Гд тамъ правда? Гд награда?

Все окончится, какъ надо.

Ты умрешь, и я умру:

Кончимъ глупую игру.,

Ляжемъ въ чорную дыру.

Не хочу понять, безумный, смысла счастья твоего.

Мысль о счастьи лишь разрушитъ призракъ счастья моего.

Потому-то. я для счастья и не сдлалъ ничего-

СЛАВА.

Есть ли слава у меня,

Или нтъ?

Вотъ мои стихъ летитъ, звеня,

Въ искрахъ страшнаго огня.

А поетъ мой стихъ затмъ,

Чтобы душамъ дать отвтъ.

А поетъ мой стихъ затмъ,

Чтобы былъ повсюду свтъ.

Есть-ли слава у меня

Или нтъ?

Мысль моя не на сегодня.

Мысль моя на сотни лтъ.

Эй ты славаі баба-сводня!

До тебя мн дла нтъ.

Я кричу тому, чьи уши

Слышать тайное хотятъ.

И поврившія души,

И постигнувшія души

Вслдъ за мною въ даль чудесную,

Въ высь небесную

Улетятъ.

Сколькимъ душамъ близокъ я?

Сколькимъ душамъ дорогъ я?

Сколькимъ душамъ мысль моя

Свтъ даетъ?

Вотъ мой стихъ летитъ — поетъ.

Сколькимъ душамъ онъ поетъ?

Сколько душъ къ себ зоветъ

Мысль моя?

Эй ты слава! баба-сводня!

Ты считай. Мн дла нтъ.

Я живу не на сегодня.

Я живу на сотни лтъ..

НТЪ.

Я одинъ, конечно. Но я жду кого-то.

Пусть я жду кого-то… Но одинъ-ли я?

Не одинъ, конечно. Я забылъ кого-то.

Правда-ли? Насъ двое? Не одинъ-ли я?

Нтъ. Ненужно. Страшно… Насъ, конечно, двое.

Двое, чтобы не былъ смертенъ ни одинъ.

Правда? Намъ не страшно? Правда? Насъ вдь двое?

Правда?

— Нтъ. Неправда. Страшно. И одинъ.

МОЙ СТРАХЪ.

Это было всегда,

Это будетъ всегда.

Говорю же теперь я о женскихъ сердцахъ.

И кто скажетъ мн Да,

Кто не скажетъ мн Да,

Все равно. Въ нихъ закрался невдомый страхъ.

Этотъ страхъ — это я.

И весь міръ — это я.

Но весь міръ — это страхъ, неизвданный страхъ.

Страхъ и дума моя,

Грусть и дума моя

Свтятъ страшнымъ предчувствіемъ въ женскихъ глазахъ.

Въ тхъ глазахъ, что любя,

Неизбжно любя,

Врали правду мою въ нашихъ длинныхъ ночахъ.

И покой свой губя,

Свое счастье губя,

Неизбжно губя,

Женскій умъ и душа покупали мой страхъ.

ЛЮБОВЬ, ЛЮБОВЬ.

Я вспомнилъ тебя. Да. Я вспомнилъ тебя, непонятую.

Ты помнишь: ко мн ты пришла.

И много мгновеній со мною жила,

Даря мн любовь необъятную.

Любовь. Любовь.

А помнишь-ли ты, какъ я былъ молчаливъ?

А помнишь-ли ты, сколько дней жили мы?

А помнишь-ли ты, какъ ты въ первую ночь

Сказала мн:— Какъ ты красивъ!—

А были мы обняты облакомъ тьмы,

А это сказала ты въ первую ночь.

Не врь же, что я говорю теб прочь,

Любовь. Любовь.

Любовь, ты со мною везд и всегда.

Я чую тебя за собой.

Идешь ты за мной. Я не вижу слда.

Но ты неизбжна. Ты вмст съ судьбой.

Любовь. Любовь.

Я женщину вспомнилъ. Прости мн, Любовь,

Мой спутникъ, мой Ангелъ, мой Богъ.

Я могъ лишь съ тобой. Безъ тебя я не могъ.

Любовь. Любовь.

ТЕПЕРЬ.

Опять я спустилъ занавску окна.

Желанье мое велико.

Желанье любви. Но не хочетъ она

Придти какъ царица, придти какъ весна.

Любовь отъ меня далеко.

Когда-то меня цловала любовь…

Теперь далеко

Любовь.

Я вспомнилъ тотъ день, тотъ весенній порывъ,

Когда я завсилъ окно.

Того же хочу я… Но, прошлое вскрывъ,

Я вижу въ душ моей чорный обрывъ.

И чувство… Другое оно.

Тогда мое счастіе было лишь ты.

Теперь же оно

Не ты.

Тогда я завсилъ окно и мечталъ.

Мечталъ, какъ ребенокъ-поэтъ.

Я строки Жюбви вдохновенно писалъ.

И выгналъ я свтъ. Но упорно вползалъ

Къ ребенку смющійся свтъ.

Того же хочу я. Но сталъ я не тмъ.

И выгналъ я свтъ

Совсмъ.

ТРЕТЬЯ.

Неизвстная и далекая,

Слушай ты.

Предо мной мечта одинокая,

Позади меня дв мечты.

Было три мечты у безпутнаго.

Двухъ ужъ нтъ.

Въ море страшнаго и минутнаго

Въ челнок уплылъ твой поэтъ.

Въ челнок уплылъ и съ собою взялъ

Три мечты.

Дв мечты мои богъ морской укралъ.

А послдняя это ты.

Кто же были т дв мечты мои,

Я молчу.

Ночь. На мор ночь. Вонъ звзда вдали.

Доплыву туда. Долечу.

Я вдвоемъ плыву. Я съ мечтой плыву.

Далеко.

Я къ звзд лечу и тебя зову.

Тяжело мн такъ. И легко.

Долечу туда въ безконечное,

Гд звзда.

Тамъ въ бездонное море вчное

Брошу я мечту навсегда.

И настанетъ рай для безпутнаго.

Я — одинъ.

Въ мор страшнаго и минутнаго

Надъ судьбою я господинъ.

Цпи тамъ, на дн. Вс мечты на дн,

Три мечты.

Я плыву. Пою. Но изъ волнъ ко мн

Чьи-то руки льнутъ. Это — ты.

УГАРЪ.

Лежи. Молчи. Мечтай. Молчи.

Я разведу огонь въ печи.

Я знаю все. Не нужно словъ.

Готова ты? И я готовъ.

Изъ склепа страха, тлнія

Воскреснутъ дв души.

Лежи. Лови мгновенія,

Они вдь хороши.

Молчи. Я лягу. Я приду.

Огонь получше разведу.

Молчи. Молчи. Успю лечь.

Пусть разгорится жарче печь.

Ршили мы ужасную

Загадку бытія.

Уйдемъ же въ высь неясную,

Уйдемъ же — ты и я.

Смотри, какъ плещется огонь.

Вотъ здсь монахъ… тамъ змй… тамъ конь…

Огонь сердитъ. Онъ хочетъ сть.

Смотри. Смотри… Ужъ угли есть.

Богиню-Смерть незрячую

Тоска по насъ томитъ.

Закрою печь горячую,

Пусть дерево сгоритъ.

Утшься, Смерть. Лишь полчаса

Ты будешь слышать голоса

Твоихъ измученныхъ рабовъ.

Потомъ настанетъ сонъ вковъ.

Пора. Вс угли красные.

Вонъ синій огонекъ.

Пора вс дни неясные

Забросить за порогъ.

Пора, пора убить Судьбу.

Смотри. Ужъ я закрылъ трубу.

Лежи. Встрчай. Иду къ теб.

Поговоримъ-ка о Судьб.

Утшься, Смерть. Лишь полчаса

Ты будешь слышать голоса

Твоихъ измученныхъ рабовъ.

Потомъ настанетъ сонъ вковъ.

* * *

Я встртился сегодня

— Вліянье свтлыхъ силъ —

Съ той женщиной, съ которой

Когда-то вмст жилъ.

Съ той женщиной, которой

Я далъ любовь свою,

Съ той женщиной, чье тло

Когда-нибудь убью.

Мы встртились сегодня,

И ясно стало намъ,

Обоимъ стало ясно,

Что счастье было тамъ.

Обоимъ стало ясно,

Что скучно впереди.

И души въ насъ кричали:

Вернись! Люби! Приди!

Но мы глядли злобно.

— Вліянье темныхъ силъ —

Никто изъ насъ другого

За что-то не простилъ.

И были мы врагами.

А души пли намъ,

А души намъ кричали:

Вернитесь въ прежній храмъ!

Но мы, какъ злыя дти,

Любили нашъ капризъ.

И оба внизъ глядли,

Глядли злобно внизъ.

И вмсто счастья скука,

И вмсто свта мгла.

Другъ къ другу души рвутся,

Но сердятся тла.

Умретъ она — вы знайте:

То я ее убилъ,

Чтобъ душамъ дать свободу

Изъ клтки темныхъ силъ.

НОЧНОЙ ЦВТОКЪ.

Она была ночнымъ цвткомъ,

Ночнымъ цвткомъ, чарующимъ и нжнымъ.

Дышала грудь ея дыханіемъ мятежнымъ.

Мы съ нею видлись ночной порой тайкомъ.

Ночной порой, когда вс люди спали,

Ко мн ласкался мой ночной цвтокъ.

А днемъ я былъ угрюмъ и одинокъ,

Стремясь мечтой къ какой-то смутной дали.

Я видлъ солнце въ полусн,

Усталый взоръ боялся свта.

Вопросомъ чуждымъ, безъ отвта,

Казалась жизнь людская мн.

Но кралась ночь. Я оживалъ всмъ тломъ.

Я оживалъ трепещущей душой.

Шла ночь, всегда прекрасной и большой,

То въ плать схимника, то въ плать лунно-бломъ.

И при лун и безъ луны

Она, почуявъ ночь, спшила

Забыть земные сны. Она въ мой домъ входила,

Чтобъ видть истинные сны.

И я дрожалъ, она же задыхалась,

Когда опять встрчались мы.

И вотъ опять качались волны тьмы.

И къ намъ, съ обоимъ намъ святая ночь ласкалась.

И въ чудныхъ снахъ намъ истина являлась.

И вчность блая безшумно открывалась.

Такъ при лун и безъ луны

Я жилъ въ чертог пышнаго убранства,

Далекъ на страшныя пространства

Отъ надовшей мн, отъ скучной стороны.

О мой ночной цвтокъ! О истинные сны!

О, ЛЮБОВЬ МОЯ НОВАЯ!

Кто мн скажетъ, что было

Въ эту ночь непонятную?

Мое сердце забыло

Эту ночь непонятную.

Эту ночь непонятную,

Необъятную.

Знаю только, что ты,

Ты, любовь моя новая,

По чертогу мечты

Разсыпала цвты

Неземной красоты.

Знаю только, что ты,

О, любовь моя новая,

Чмъ-то страшнымъ, какъ сила огня,

Убивала меня.

Ты всю ночь убивала меня,

О, любовь моя новая.

Я въ блаженств, я въ мукахъ всю ночь умиралъ.

И куда-то я падалъ, куда-то взлеталъ.

Все искалъ. Все искалъ.

Находилъ и терялъ.

И всю ночь умиралъ,

За тебя умиралъ,

За тебя, о любовь моя новая.

Но нежданное утро ко мн подошло

И мой сонъ унесло.

Нтъ. Твой сонъ унесло.

И желанную память о немъ замело.

И на міръ поглядвъ неподвижно и зло,

О, любовь моя новая,

Умеръ снова я.

Кто мн скажетъ словами, что было тогда,

Въ эту ночь, богомъ сновъ вдохновленную,

Въ эту ночь, въ насъ обоихъ влюбленную?

Кто мн скажетъ, что было тогда?

Кто мн скажетъ?.. Никто. Никогда.

* * *

Если ты захочешь спать,

Я приду тебя ласкать,

Цловать,

Разбужу.

Я любовь теб спою,

А потомъ на грудь твою

Съ плачемъ голову мою

Положу.

Долго плакать буду я,

Потому что страшно мн,

Я поплачу и усну

Въ тишин.

Долго плакать буду я,

На груди твоей усну.

То не я. Душа моя

Будетъ плакать и уснетъ.

Не уснетъ, а прочь уйдетъ

Въ тишину.

Прочь уйдетъ душа моя.

Прочь съ отравленной земли,

Чтобы быть отъ всхъ вдали.

Прочь уйдетъ душа моя

Въ невозможные края.

Въ невозможные края,

Гд другой какой-то Я

Въ небо вчное летитъ,

Богу вчному кричитъ:

Счастливъ я!

MEMENTO MORI.

Я до разсвта буду вчностью,

Вселенной, богомъ, безконечностью,

Я до разсвта буду твой.

Я заслоню вс бездны чорныя,

Вс мысли страшныя, упорныя

Твоей кудрявой головой.

Твои глаза полуоткрытые

Вернутъ мн радости забытыя.

Весь утону я въ ихъ лучахъ.

И гладя кудри шелковистые,

Я буду видть сны лучистые

И до утра забуду страхъ.

Вопьюсь въ тебя губами страстными.

И станутъ вмигъ они безгласными,

Они, мои колокола.

Колокола изъ тьмы ревущіе,

Колокола во тьму зовущіе,

Memento mori мн поющіе

Со звономъ чорнаго стекла.

И буду я всю ночь, влюбленный,

Играть вселенной какъ мячомъ.

Но, страшной думой заражонпый,

Подъ первымъ утреннимъ лучомъ

Заплачу какъ ребенокъ сонный.

Она, моя сдая мгла,

Везд. Везд. И тамъ, и тутъ.

Они, мои колокола,

Memento mori мн поютъ.

ПСНЯ ГЕНІЯ.

Къ твоей душ прикосновенія

Пріятны мн.

Но я живу для вдохновенія.

И сладки мн мои мученія.

Я для минутъ проникновенія

И въ ночь и въ день

Живу во сн

И ночь и день.

И жизнь моя — восторгъ забвенія

Сквозь сновиднія.

Твоя же жизнь — лишь скука пробужденія

И ничего не ищущая лнь,

Принявшая законы примиренія.

И потому ты для меня лишь тнь.

Ты не нужна для вдохновенія.

Пусть такъ. Но я живу во сн…

Твоей души прикосновенія

Пріятны мн.

Но я хочу тебя любить…

Но я живу въ моей стран

И ты со мной не можешь жить

Въ моей стран.

Но я хочу тебя любить!

И ты со мною будешь жить

Въ моей стран…

Въ моей стран,

Гд все во сн.

Да. Я хочу тебя любить.

Но, чтобы ты могла со мною жить

Въ моей стран,

Гд все во сн,

Гд правда смотритъ въ душу мн,

Да, чтобы ты была во мн,

Я сдлаю тебя богиней вдохновенія,

Я сдлаю тебя восторгомъ сновиднія,

Я сдлаю тебя строкой стихотворенія.

И ты, раба законовъ примиренія,

Ты какъ богиня вдохновенія,

Ты какъ восторгъ ночного сновиднія,

Ты какъ строка стихотворенія,

Сверкая искрами свободнаго огня,

Войдешь въ меня.

Да. Вырву я тебя изъ сти непреложности!

Въ объятіяхъ поэта-колдуна

Ты будешь призракомъ возможности

Столь невозможнаго восторженнаго сна.

Моей хотящею восторженною лаской

Я сдлаю тебя волшебной сказкой.

О! Прочь сомннье — злая тнь!

Земная правда, прочь!

Ты будешь солнечная ночь.

Ты будешь лунный день.

ПРОКЛЯТОЕ.

Я гляжу впередъ. Но тамъ туманъ.

Можетъ быть, въ туман бродитъ чья-то тнь.

Да. Теперь ужъ все туманно.

Потому что былъ проклятый день.

Этотъ день окончился такъ странно.

Этотъ день — онъ былъ обманъ.

Помнишь — ты пришла ко мн печальная.

Ты хотла плакать. Ты любила.

Я сказалъ — но я былъ скорбь безмрная.—

Такъ сказалъ я: жизнь могила врная.

Можетъ быть, какъ этотъ кубокъ — близкая,

Можетъ быть, какъ это солнце — дальняя.

Все равно, но наша жизнь — могила.

Такъ сказалъ я. Ты была печальная.

И хотла плакать. Ты любила.

День ушолъ. И ночь запла. Низкая,

Какъ могила.

Пла ночь: Я — ночь далекая.

Я — не ваша. Я не та.

Я — богиня одинокая.

Я — богиня темноокая.

Я — жестокая, жестокая,

Да, жестокая мечта.

Пла ночь: я — ночь влюбленныхъ.

Пла ночь: я — ночь влюбленная.

Я — молитва окрыленная

Для несчастныхъ прокажонныхъ.

Пла ночь. И мы, влюбленные,

Въ сводъ проклятой чорной тьмы

Закричали: это мы —

Прокажонные!

И запла ночь опять:

Ну! Молитесь-же несчастные!

Прокажонные! Ужасные!

Вы любовь потомъ возьмете,

Вы умрете — и уснете.

А теперь не время спать.

Мы молились, мы кричали,

Прокажонные.

Мы пропали въ чорной дали,

Позабывъ, что мы — влюбленные.

И пробывши вчность въ чорной дали,

Мы проснулись. Потому что спали.

Мы проснулись. Засмялись.

Оглядли тло блое.

Но чего-то мы боялись.

Мы лежали. Не ласкались.

Въ наши души заползло

Что-то гадкое, несмлое.

Заползло чужое зло.

И хотли мы смяться. Не смялись.

И хотли мы молиться. Не молились.

Мы простились.

Мы разстались.

Кто-то скорбно въ насъ вздохнулъ.

А вн насъ изъ тьмы, изъ ночи

Загорлись чьи-то очи

И понесся чей-то голосъ:— Обманулъ!..

СЛУШАЙ ТЫ, ЛЮБОВЬ МОЯ.

Слушай ты, любовь моя.

Я скажу теб, кто я.

Я — отвтъ.

Я — послдній твой отвтъ

На вопросъ твой о земл.

Я увидлъ страшный свтъ,

А живу я въ страшной мгл.

Мгла хохочетъ надо мной.

Свтъ хохочетъ надо мной.

Дикій холодъ, дикій зной

Безъ конца играютъ мной.

И хохочетъ за спиной

Дикій дьяволъ, дьяволъ мой.

Онъ хохочетъ надо мной,

Дьяволъ мой.

Слушай ты, любовь моя.

Я скажу теб, кто я.

Я — обманъ.

Я — послдній твой обманъ

Изъ обмановъ роковыхъ.

Я иду изъ дальнихъ странъ

И земныхъ, и неземныхъ.

Я иду, чтобъ все узнать.

Но нельзя мн все узнать.

Что узналъ, хочу оказать.

Но нельзя всего оказать.

Если хочешь жить, не врь

Сказкамъ мозга моего.

Видишь: Всталъ громадный зврь.

Пахнетъ смертью отъ него.

Это я его убилъ,

Чтобъ онъ міръ не погубилъ.

Но не врь мн. Нтъ. Не врь.

Я пришолъ изъ чуждыхъ странъ,

Гд все плаваетъ во мгл.

Я живу, пою во сн.

Если ты повришь мн,

Не забудь, что я — обманъ,

Я — послдній твой обманъ

На земл.

Слушай ты, любовь моя.

Я скажу теб, кто я.

Я — мертвецъ.

Я живу. Но я — мертвецъ.

Мысль моя — предсмертный крикъ…

Потому что я проникъ

Въ свой таинственный конецъ.

Слушай ты, любовь моя.

Будемъ вмст. Ты и я.

Раздли мою судьбу.

Хорошо лежать въ гробу,

Пахнуть смертью и мечтать,

Что мы будемъ жить опять.

Ты боишься? Но вдь я

Твой кумиръ, любовь твоя.

Не упрямься. Не борись.

Дикой вол покорись.

Нужно ближе быть къ концу.

Говорю теб. Ложись.

Въ гробъ ложись. Ее мн ложись,

Къ мертвецу.

ВЕСНА.

Я за тобой хочу идти.

Твоя любовь вернетъ меня въ былое.

Остановись же, время злое,

На полпути!

Стремленье новое мн свято.

Любя, я подойду къ теб.

Вотъ ты идешь зачмъ-то и куда-то.

Идешь, какъ хочется непрошенной судьб.

И все твое давно другими взято.

Я все твое теб верну.

И станешь ты изъ нищей полубогомъ.

Я прошепчу теб о многомъ.

Душой глубоко въ душу загляну.

И ты уйдешь со мной въ мою весну.

Я счастливъ. Я нашолъ рыдающую душу,

Судьбою брошенную въ чорную тюрьму.

Я счастливъ. Я тюрьму твою разрушу.

Я вижу: больно богу твоему.

Я счастливъ. Я верну тебя ему.

Я счастливъ. Я тюрьму твою разрушу.

Опять я молодъ: я опять

Могу всего себя отдать.

Моя душа блаженствомъ захлебнулась.

Слезами прежними заплакала она.

Моя весна ко мн вернулась.

Весна. Весна.

Я — будущность твоя. А ты — мое былое.

Намъ суждено обоимъ расцвсти.

Остановись же, время злое,

На полпути!

* * *

Между ночью и утромъ

Я проснулся и всталъ.

При свчахъ желтоокихъ

До утра я писалъ.

Я писалъ теб письма,

Чтобъ ихъ сжечь, написавъ,

Потому что мы оба

Два цвтка среди травъ.

Мы глядимъ одиноко

Вверхъ, въ безлунную тьму.

Не поймешь ты поэта.

Я тебя не пойму.

Не поймемъ мы другъ друга,

Два красивыхъ цвтка.

Видишь травы, какъ море.

Наше море — тоска.

Видишь — разныя травы

Выше насъ поднялись.

Ты, второй на всемъ под,

Ты, цвтокъ, поднимись.

Я поднялся. Не вижу —

Гд ты, милый цвтокъ.

Выше травъ я поднялся.

И опять одинокъ.

ПРОЩАЙ-ЖЕ!

Свою душу губя, свое счастье губя,

Ты идешь по дорог опасной.

Полюбить-ли тебя? Не любить-ли тебя?

Но вдь ты уже стала несчастной.

Я-ли буду съ тобой иль не я —

Все равно. Гд желанья твои?

Все равно. Гд свобода твоя?

Все равно. Гд безумье любви?

Помнишь свчи ночныя. То было давно.

Былъ канунъ твоего умиранія.

Все возможно, все тамъ. А теперь все равно,

Потому что желанія

Улетли какъ птицы въ окно.

Полюбить-ли тебя, или нтъ?

Но вдь помнишь тогда: не хочу.

Ты теперь чуть ползешь, я лечу.

Ты другая. Я тотъ же поэтъ.

ПОМНИШЬ!

Помнишь, помнить т мгновенія,

Надъ которыми летали

Духи чистой гордой дали

Безъ волненія.

Помнишь, волны золотились,

Волны моря необъятныя.

Помнишь, въ насъ желанья бились

Непонятныя.

Намъ хотлось… Но чего же?..

Есть любовь, мечты, участіе.

Намъ хотлось, чтобъ дороже

Было счастіе.

Намъ казалось страннымъ, дикимъ

Обладанье сномъ великимъ

Безъ святого искупленія,

Безъ мученія.

* * *

Вотъ ползетъ онъ ей навстрчу.

Ей навстрчу. А, хитрецъ!

Пусть я сплю, я васъ замчу,

Я замчу наконецъ.

Сонъ. Я съ нею. Мы — святое.

Вотъ нашъ богъ, и вотъ нашъ часъ.

…Не мшайте! Эй вы, двое!

Эта сказка не для васъ.

Въ счастьи двое. Насъ-же вдвое.

Двое лишнихъ. Кто изъ насъ?

* * *

Куда-то прочь, въ должны она

Меня несетъ волна незримая,

Въ безбрежность бьющая волна…

Люби меня, моя любимая,

Твоя любовь мн такъ нужна.

Люби меня, моя любимая,

Люби меня въ минуты сна.

Мн говорятъ, что ты развратница.

Чтожъ. Отдавайся. Чтожъ. Цлуй.

Смются люди. Имъ-же хуже.

Ты не гршна. Вдь я возьму-же

Твой первый чистый поцлуй.

Люби меня, моя любимая,

Люби меня въ минуты сна.

Ужъ я въ раю. А тамъ весна.

Ужъ я въ раю. Но тамъ нужна,

Но тамъ, въ раю, нужна привратница.

И ею будешь только ты.

Люби меня, люби, развратница,

Съ лицомъ невинной красоты.

Люби меня во он развратница.

Того хотятъ мои мечты.

И любишь ты меня, любимая.

И видитъ то богиня она.

Вотъ насъ несетъ волна незримая,

Въ безбрежность бьющая волна.

Эй, люди. Слушайте! Въ безбрежность улетая,

Поетъ, кричитъ любовь святая

Несокрушимая.

СЛУШАЙ, ЖЕНЩИНА.

Я хочу увидть женщину — одну.

Люди храмы строятъ, строятъ въ вышину.

Я хочу, чтобъ храмъ поднялся въ вышину.

Я хочу увидть женщину — одну.

Слушай, женщина: Въ теб великій богъ.

Будь же сказкой, чтобы онъ проснуться могъ.

Будь же сказкой, сказкой, сказкой.

Только сказкой, только сказкой,

Тихой сказкой, блой сказкой.

Слышишь — богъ.

Слышишь! Ночью ночь поетъ.

Это богъ тебя зоветъ.

Богъ въ теб. Но онъ въ теб и за стною.

Но не хочетъ богъ быть вчно за стною.

Богъ — волна. Будь ты волною.

Будь не матерью, не другомъ, не женою:

Богъ волна. Будь ты волною.

Хорошо волн съ волною,

Потому что дв волны

Вмст — то же, что одна.

Знаешь — волны видятъ сны.

А вдь жизнь ничто безъ сна.

Жизнь для сна, для сказки и для храма.

Будь колдуньей, ибо Смерть упряма.

Смерть проникла въ жизнь давно.

Влзла старая въ окно.

Обмани. Открой окно.

Смерть смется надъ- людьми,

Потому что жизнь убога.

Смерть смется надъ людьми,

Но она боится Бога.

Смерть смется надъ людьми.

Ты же колоколъ возьми,

Громкій колоколъ возьми.

Въ громкій колоколъ звони

И старуху обмани.

REQUIEM.

Я впервые увидалъ твои глаза

Въ т мгновенія, когда мечтала ты.

Въ т мгновенія, когда твои мечты

Были святы, были чисты, какъ слеза.

Въ т мгновенія страдала ты, какъ я.

И сказалъ я: Вотъ она, любовь моя!

Съ этой женщиной я буду видть свтъ!

Такъ оказалъ себ мечтающій поэтъ.

Полюбилъ я душу смутную твою

За случайныя мгновенія твои.

А теперь я скорбный requiem пою,

Скорбный requiem скончавшейся любви.

Ты другая, ты чужая, ты не та.

Ты не та, кого я съ болью полюбилъ.

И сегодня я любовь мою убилъ,

Потому что такъ велла мн мечта.

Какъ въ пустын вдругъ покажутся моря,

Умирающему сказку говоря,

Такъ твой взглядъ меня согрлъ и обманулъ.

Духъ твой спалъ. На мигъ проснулся. И уснулъ.

Ну прощай! Я ухожу изъ мертвыхъ странъ,

Изъ пустынь твоей обманчивой души.

Но не золъ я на невольный твой обманъ:

Для поэта и миражи хороши.

НА СКАЛ… ПОДЪ СКАЛОЙ.

На скал расли цвты,

Два цвтка печально радостныхъ,

Подъ дыханьемъ вихрей сладостныхъ,

Подъ созвздіемъ мечты.

Это были — я и ты. Я и ты.

Подъ скалою города

Жили жизнью утомительной,

Мимолетной и стремительной.

И смотрли мы туда…

Это было… но когда? Но когда?

Мы смотрли внизъ. И зло

Не касалось нашей вчности,

Нашей гордой безконечности…

Въ города насъ не влекло…

Это было… И ушло… И ушло…

Ты томиться начала.

Ты была цвткомъ-царицею…

Изъ цвтка ты стала птицею,

И взлетла ты. Ушла.

Улетла въ страны зла… Въ страны зла.

И смотрлъ я на тебя

Съ думой горькою, печальною.

Вотъ ты стала точкой дальнею.

И заплакалъ я, скорбя,

Проклиная и любя… И любя.

Я одинъ. Я одинокъ.

Пролетаетъ время вчное.

Въ царство Духа безконечное

Смотритъ съ радостью цвтокъ.

Онъ прекрасенъ, дикъ, высокъ… Гордъ, высокъ.

Но однажды подъ скалой

Чье-то тло безобразное,

Все истерзанное, грязное

Я увидлъ подъ скалой.

Изъ туманныхъ странъ, гд зло,

Чье-то тло приползло.

Долго билось подъ скалой.

И затихло подъ скалой… Подъ скалой.

Слушай женщина моя,

Эти двое — ты и я… Ты и я.

ЗАБУДЬ СВОИ КЛЯТВЫ.

Забудь свои клятвы. Забудь навсегда.

Убей порожденья грха и стыда,

Противныхъ уродливыхъ змй.

Я вижу он обвились вкругъ тебя.

И каждый порывъ твой губя,

Шипятъ теб:— Тише! не смй!

Нтъ воли твоей!

Мы впились въ тебя навсегда₎ навсегда.

Мы Нтъ свое скажемъ на каждое Да.

Изъ нашихъ тисковъ ты тогда лишь уйдешь,

Когда изсушонная нами умрешь.

Вотъ ты предо мною стоить,

И вижу я змй.

Стоишь ты и грустно безмолвно глядишь.

И знаю я,— слышишь: Не смй!

И сквозь вдохновенье свое

Я вижу все голое тло твое.

И вижу, и слышу я змй,

Что шепчутъ-шипятъ теб: Тише! Не смй!

Я жду, чтобъ въ теб зазвучали слова.

Но низко нагнулась твоя голова.

Змя посмотрла на губы твои

И шепнетъ противнымъ шипньемъ зми:

Не смй!

Лежитъ она грузно на ше твоей,

Хвостомъ же лежитъ на груди,

Чтобъ чинно вздыхала высокая грудь.

А я теб тихо шепчу:— Подойди!

‘Полюбимъ другъ друга. Есть ночь впереди.

‘И ночью мы вмст найдемъ что нибудь,

‘Поймемъ что нибудь.

‘Люблю. Подойди!

‘Я буду тебя цловать.

‘Мы будемъ любить и мечтать’…

И вижу я — дрогнули ноги твои.

Но чорныя кольца противной зми

Сдавились на блыхъ ногахъ.

Не двинулась ты. Ты стоишь и молчишь.

И ты на меня не глядишь.

Но вижу я въ милыхъ закрытыхъ глазахъ

Смущенье и страхъ.

Шепталъ я. Молчалъ я. Я съ грустью глядлъ.

И вдругъ я безумно тебя захотлъ.

И далъ я свободу божественнымъ чарамъ.

И сталъ я колдунъ.

И дрогнули звуки нетронутыхъ струнъ.

И дрогнули струны, запли пожаромъ

Въ душ у тебя.

И кинулась ты, позабывъ и любя,

На гордую грудь.

И былъ я колдунъ. И кричалъ: ‘Позабудь!

‘Люби и забудь.

‘Мы найдемъ что нибудь.

‘Вся ночь впереди. Мы поймемъ что нибудь.

‘Ты слышишь — мгновенья

‘Въ огн вдохновенья

‘Поютъ о небесномъ восторг забвенья,

‘Поютъ о восторг души.

‘И псни ихъ такъ хороши’…

И были мы вмст, и были мы рядомъ.

И взглядъ околдованъ былъ взглядомъ.

И ночь надвигалась. И плыли мы къ ней.

И далъ я свободу божественнымъ чарамъ.

И наши тла загорлись пожаромъ.

Но вдругъ я разслышалъ шипніе зми.

Все то же: Не смй!

Они завладли твоими губами,

Твоими руками,

Твоими ногами.

Они поползли, поползли между нами,

Холодныя зми съ шипньемъ: Не смй!

И ты задрожала.

И ты закричала.

И ты убжала,

Обвитая стью уродливыхъ змй.

И чорная ночь замолчала,

Угрюмая ночь колдуна.

Потомъ засмялась угрюмая ночь,

Кружилась, носилась, то ближе, то прочь

И долго смялась она,

Угрюмая ночь колдуна.

ЕЛЕНА.

Попуганный втеръ леталъ по ущелью,

Когда мы внчались въ ущель глухомъ.

И мохъ былъ намъ брачной постелью.

И было намъ страшно вдвоемъ.

Она, прижимаясь ко мн, до разсвта

Шептала одно:— О зачмъ?.. О зачмъ?—

Но я не придумалъ отвта,

И былъ я лишь страстенъ и нмъ.

Я скрылъ отъ Елены, когда мы внчались,

Что славенъ я, знатенъ и дивно богатъ.

Вотъ сумракъ и буря промчались.

Поздравилъ насъ солнечный взглядъ.

Повелъ я Елену въ мой замокъ чудесный.

И къ ночи изъ замка трубятъ намъ привтъ.

Вотъ ровъ исполинскій, отвсный.

Вотъ въ окнахъ таинственный свтъ.

Вотъ слуги. Вотъ крики. Вотъ двери открылись.

Мы въ замк. Повсюду цвты и огни.

Но вотъ занавски спустились.

Мы въ дивномъ чертог одни.

Любя и веселый, я обнялъ Елену.

— Ну, съ кмъ ты внчалась? Ты знаешь-ли, съ кмъ?

Она на парчовую стну

Глядла. Шептала:— Зачмъ?..—

Наврно — подумалъ я — буря и ласки

Измучили умъ моей бдной жены.

И сталъ напвать я ей сказки,

Блестящіе звучные сны.

И взялъ я гитару. Ударилъ въ гитару.

Заплъ я:

Елена, смотри.

Вонъ очи зари

Пожаромъ горятъ.

Мн въ очи глядятъ.

Умчимся съ тобою къ пожару!

Не бойся, что путь нашъ далекъ.

Съ тобою поэтъ и пророкъ,

Понявшій законы чудеснаго,

Проникшій въ страну неизвстнаго,

Пророкъ. Пророкъ.

Цлуй, чтобъ ты вчность узнала!

Счастливй не будешь ни съ кмъ!

Ты будешь…—

Елена рыдала

И дико кричала:— Зачмъ?..—

— Безумная!— крикнулъ я громко невольно.

И стало мн жалко. И стало мн больно.

Елена кричала:— Зачмъ? О зачмъ?

Зачмъ ты великій? Зачмъ ты прекрасный?

Зачмъ я тебя такъ люблю?

Что будетъ съ тобой, Соломонъ мой несчастный?

Убью я тебя. Погублю…—

Елена кричала.

Вдругъ тихо такъ стало.

Она зашептала:

— Онъ бдный, больной, онъ несчастный еврей.

Вдь я его солнце. Вдь я его небо.

Теперь онъ одинъ… безъ хлба…

Пусти!.. Скорй!..

-омъ мужъ твой?— Пусти же!..

— Ты любишь?— Онъ плачетъ.

— Ты любишь?— Должна… Общала… Пусти!..—

Кругомъ потемнло. Сводъ залы сталъ ниже.

Вонъ конь на парч загорлся и скачетъ.

Но я улыбнулся.— Ты можешь идти.—

Сказалъ. Улыбнулся. А зубы стучали.

Зубами стучала улыбка.

И такъ мы стояли, молчали.

Вдругъ стны и сводъ и коверъ закричали:

— Хо-хо! Вотъ смшная ошибка!—

Стоялъ я. Очнулся. Гляжу — никого

— Догнать! Воротить!— Слуги вбжали.

Я слышалъ: Кого? Кого?

И лица мелькали.

Подумалъ: Я, кажется, вспомнилъ о ней.

И крикнулъ:— Не надо! Зовите гостей!

Достаньте мн женщинъ! Зовите гостей!

Открыть залу пира. Гостей!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

И пиръ былъ веселый. И пиръ былъ могучій.

Въ немъ души сливались. Сливались тла.

И трубные звуки носились, какъ тучи.

И рчь какъ растенія юга цвла.

И время летло. И время стояло.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я вышелъ съ улыбкой на блый балконъ.

Улыбкой разсвтное небо дышало.

Змился по небу серебряный звонъ.

Вонъ съ неба на землю дорога. Дорога…

А въ замк ликуетъ восторженный пиръ.

Дорога моя… И онъ мой, этотъ пиръ.

И сталъ я жилищемъ счастливаго Бога.

И сталъ я великъ и безгршенъ какъ міръ.

И долго такъ было. . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . .А… Кто эти двое?

Вонъ тамъ… На дорог… Эй, это тамъ идетъ?

И правда-ли, сонъ-ли — узналъ я: Т двое —

Елена и… тотъ.

И сердце забилось. И умъ помутился.

И — помню — я съ крикомъ упалъ и забылся.

Очнулся. Вокругъ меня гости мои.

Я, лежа на женскихъ горячихъ рукахъ,

Кричу — и кровавая пна во рту —

Кричу — и зрачки закатились наверхъ —

— Гоните ихъ прочь, прокажонныхъ!

ВЛАДЫКА.

Какъ красивъ мой дворецъ недоступный

Какъ красивъ мой нарядъ золотой.

Но я часто, владыка преступный,

Забавляюсь грховной мечтой.

Видя міръ изъ божественной дали,

Вспоминаю рабыню свою,

Ту, которую слуги ласкали.

И, безумецъ, я страстно пою:

— ‘Разлюблю я безбрежность святую

И влюблюсь я въ грховность твою.

Разорву я парчу золотую.

Я корону свою разобью.

‘И окончится срокъ многодневный,

Срокъ, измышленный мною самимъ.

Я пойду за тобой, за царевной,

Я пойду, какъ простой пилигримъ.

‘Я пойду. Я иду. Ты вдь слышишь?

Я иду, чтобы только взглянуть,

Чтобы воздухъ, которымъ ты дышишь,

Истомленною грудью вдохнуть.

‘Вотъ идемъ мы: Я — нищій. Ты — геній.

Такъ идемъ мы. То видятъ года.

Мн довольно моихъ сновидній.

Я не буду твоимъ никогда.

‘Оглянулась ты, страстно мечтая.

Испугалась ты. Да. Это я.

Но на мн не парча золотая.

Но разбита корона моя’.

МАША.

Помнишь. Мы съ тобой встрчались.

Мы весной съ тобой встрчались.

Мы о жизни говорили,

По ночамъ безъ сна бродили,

Пили жизнь, весну, вино.

Мы разстались. Дни умчались.

Дни куда-то прочь умчались.

Наши солнца стали ниже.

И на годы стало ближе,

Ближе къ намъ сдое дно.

Оба мы любили Машу.

Помнишь Машу? Любишь Машу?

Мы ее любили нжно,

И нарочно безнадежно

И серьезно, и шутя.

За любовь, за гордость нашу,

За свободу, дерзость нашу

Двухъ поэтовъ полюбила,

А теперь уже забыла

Маша, дикое дитя.

Помнишь: Вечеръ. Два цвточка,

Два преглупенькихъ цвточка…

Помнить, какъ мы шли по лугу…

Нашу ревность другъ ко другу,

Благородство и мечты.

Есть теперь у Маши дочка.

Крошка дочка, чортикъ дочка.

Т же губы, т же глазки,

Т же брови, какъ изъ сказки.

А отецъ — ни я, ни ты.

ГАЙОНЭ.

Она затаеннымъ страданьемъ страдала.

Она говорила, какъ будто вздыхала.

И двигалась странно, какъ будто во сн.

А звали ее Района.

Глаза ея круглые были.

Въ глазахъ ея грезы застыли.

И были то грезы испуга.

Да. Грезы испуга

Въ глазахъ Гайонэ.

И встртились мы. И другъ друга

Мы смрили взглядомъ испуга.

Да. Взглядомъ испуга.

На мигъ обожгли мы другъ друга.

И стало насъ двое, дв жертвы испуга.

И были то я и она — Гайонэ.

И были то я и она Гайонэ.

Какъ блые знаки на чорной стн.

Какъ блые знаки на чорной стн,

Поставленной въ страшной, безмолвной стран.

И стало насъ двое. Мы оба сказали,

Сердцами сказали:— Насъ двое теперь.

Мы оба ужасное знали,

Мы оба, рыдая, дрожа, открывали

Проклятую чорную дверь.

И оба во тьму улетали.

За дверью во тьм мы кого-то, крича, обнимали.

О счастье! О горе! Насъ двое теперь.

Мы оба сказали, сердцами сказали:

— Насъ двое теперь. Насъ двое теперь!—

И блые знаки на чорной стн,

Поставленной въ страшной стран,

Качнулись другъ къ другу въ провидящемъ сн.

И были т знаки на чорной стн —

Поэтъ и душа Гайонэ.

Въ молитвахъ безумныхъ созвучій

Въ ночи помолюсь о теб, Гайонэ.

Сверкни-же ты, стихъ мой пвучій,

Сверкни, какъ зарница сквозь тучи!

Молись же мой страхъ, ты, мой геній могучій,

О младшей сестр, о дрожащей душ Гайонэ!

ТАЛИСМАНЪ.

Разъ дала мн женщина

Камень хризопразъ

И сказала милая,

Глядя мн въ глаза:

— ‘Ну, прощай, единственный,

Милый, дорогой.

Въ память счастья нашего

Камень мой храни.

‘Я люблю таинственный

Камень хризопразъ:

Въ немъ мн ясно видится

Твой неясный взглядъ.

‘Въ камн томъ таинственномъ

Я тебя люблю.

Ты люби, храни его.

Онъ вдь отъ меня.

‘Я хочу, чтобъ въ странствіяхъ

По чужой земл

Мною заколдованый,

Онъ тебя хранилъ.

‘Ну, прощай, единственный,

Милый, дорогой…

Нтъ! Не до свиданія.

Навсегда прощай.

‘Я вдь знаю милаго

Друга моего.

Ну, цлуй, единственный,

Ну, въ послдній разъ’.—

Замолчала женщина.

Часъ мой подходилъ.

Ласками наполнилась

Комната моя.

И смясь мы плакали.

Я былъ въ прошломъ весь,

Клялся милой женщин,

Что не разлюблю.

— ‘Ну, прощай, единственный,

Часъ твой подошолъ’.—

Такъ сказала женщина,

Глядя въ пустоту.

Мы простились, тихіе.

Ждалъ меня корабль.

—‘Слушай ты, мой, избранный,

Слушай. Подожди.

‘Камень заколдованый

Заколдованъ такъ,

Чтобы мстить любимому

За измну мн.

‘Тайну камня мутнаго

Я хотла скрыть.

Я была ревнивая,

Злая я была.

‘А теперь, единственный,

Въ нашъ прощальный часъ

Я люблю страданіемъ,

Я люблю, какъ мать.

‘Мн не нужно мщенія,

Я — одна любовь.

Если будешь съ женщиной,

Брось мой хризопразъ!’ —

Я оставилъ женщину.

На корабль взошолъ.

Тридцать дней съ недлею

Моремъ халъ я.

Съ нами халъ въ Африку

Старичокъ еврей.

Онъ оправилъ въ золото

Камень хризопразъ.

Онъ спаялъ съ оправою

Золотую цпь.

Талисманъ таинственный

Я надлъ на грудь.

Далъ я клятву страшную

Не снимать его,

Камень мой таинственный,

Камень-талисманъ.

Тридцать дней съ недлею

Моремъ халъ я.

Полюбилъ я женщину

Тамъ на корабл.

Брови — дуги чорныя,

Блое лицо.

Сарра къ мужу хала,

Въ Африку, въ Алжиръ.

Съ первыхъ дней желанія,

Съ первыхъ дней любви

Я въ душ почувствовалъ

Смертную тоску.

Про тоску давящую

Сарр я сказалъ.

И она сказала мн

Вчное Люблю.

Цловалъ я новую

Женщину мою.

Но росла пугливая

Новая тоска.

Сталъ я съ мукой плачущей

Ненавидть жизнь.

Мн хотлось броситься

Въ море съ корабля.

Жажду плыть все въ новое,

Новую любовь —

Все съдала страшная

Новая тоска.

Тридцать дней съ недлею

Моремъ халъ я.

И все съ большей страстностью

Умереть хотлъ.

Вотъ и ночь канунная.

Завтра мы — не мы.

Завтра, какъ невинную,

Сарру встртитъ мужъ.

Ночь. То ночь канунная.

Завтра мы — не мы.

Мы всю ночь ласкаемся,

Чтобы быть вдвоемъ.

Мы вдвоемъ. Но мертвая

Страшная тоска

Затемняетъ счастіе,

Шепчетъ мн: Умри.

Твердый и ршительный

Я себ сказалъ:

Какъ пріду въ Африку,

Нужно умереть.

Ночь прошла. До пристани

Оставался часъ.

Я смотрлъ, тоскующій,

На свою любовь.

Я смотрлъ. Но видлъ я

Мертвую тоску.

Да. Тоска. И вспомнилъ я

Камень хризопразъ.

Разстегнулъ рубашку я,

Посмотрлъ на грудь.

Тамъ оправленъ въ золото

Камень хризопразъ.

Камень заколдованый,

Не спасай меня.

Надоло счастіе,

Умереть хочу.

Утро. Къ чорной пристани

Подошолъ корабль.

Взялъ я Сарру за руку

И повелъ ее.

Велъ я Сарру блдную,

Думалъ не о ней.

Думалъ какъ-бы въ Африк

Лучше умереть.

Сарра дико вскрикнула.

— Что съ тобой? Скажи.—

На меня нацлился

Чорный пистолетъ.

— ‘Мужъ мой!— Сарра вскрикнула,

Онъ тебя убилъ.

У него ревниваго

Врный пистолетъ’.—

И за грудь схватился я.

Бдный! Я былъ живъ.

Раскололся надвое

Камень хризопразъ.

МРАМОРНАЯ ЖЕНЩИНА.

Изъ мрамора сдлана женщина блая.

Она на колняхъ стоитъ.

Стоитъ на могил печально, но смлая.

Она въ бломъ плать, она, блотлая,

Куда-то съ надеждой глядитъ.

Глаза излучаютъ упорную силу.

На мрамор что-то, какъ будто слеза.

И я подошолъ. И я всталъ на могилу.

Она поглядла мн прямо въ глаза.

И я отошолъ. И она, блотлая,

Туда-же глядитъ, гд былъ я.

Туда-же простерта рука ея блая.

И вся она, грустная, страстная, смлая,

Въ ту сторону шепчетъ:— Твоя…

Я вновь подошолъ. И я вновь насладился

Той страстью, что женщина мн говоритъ.

Со страстью я ей до земли поклонился.

И вижу: Въ бурьян распятье лежитъ.

Распятье упавшее. Блое. Блое…

И всталъ я. И быстро ушолъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

ЗЕРКАЛА.

Шолъ я годы къ женщин любимой.

Къ нелюбимой женщин пришолъ.

Гд предлъ Судьб неумолимой?

Я искалъ Себя. Кого нашолъ?….

Я хотлъ, чтобъ зеркаломъ правдивымъ

Было то, къ чему меня влекло.

Подошолъ. Съ презрніемъ гадливымъ

Я смотрю въ прозрачное стекло.

Захлебнулся я въ безумномъ вс,

Весь я полонъ грозною мечтой.

Эй! Явись ты, зеркало живое,

Чтобъ увидлъ Я Мой ликъ святой.

И дыша священной злобой Бога,

Я разбилъ презрнное стекло.

Вотъ осколки. О, какъ много, много

Предо мной ихъ на землю легло!

A! Какъ сладко ихъ топтать ногами!..

Отошолъ. Вотъ острые края

Отражаютъ криками, слезами

Сотни сотенъ ликовъ. Это — Я.

Эй, Ты! Прошлый Я, двойникъ-искатель!

Посмотри, каковъ твой идеалъ.

Посмотри, какъ въ тысячахъ зеркалъ

Отражается Великій ихъ Создатель.

ВОСЕМЬДЕСЯТЪ ОДНА НОЧЬ.

Я почувствовалъ тебя

Безъ одежды, ярко голою.

Ты пришла ко мн веселою,

Ты пришла ко мн любя.

Ты смялась безъ смущенія,

Отдавалась безъ стыда.

Ты дарила мн мгновенія.

Я не слышалъ увренія,

Что ты любить навсегда.

Ночь обоихъ насъ, трепещущихъ,

Искрометной страстью блещущихъ,

Охватила мягкой тьмой.

Ты шептала:— Милый мои…

Какъ русалки синеокія,

Холодны и горячи

Наши ласки. Но надъ нами

Кто-то бьетъ, шумитъ крыжами.

И зажогъ я три высокія,

Три святыя, желтоокія,

Три прозрачныя свчи.

Затрещалъ огонь мерцающій.

Испугался сумракъ тающій

И забился по угламъ.

Замолчало. Кто-же тамъ?

И гляжу я вверхъ, надъ нами.

Кто тамъ билъ, шумлъ крылами?

Никого. Лишь двое насъ.

Вновь ползетъ за часомъ часъ.

Тло блое и голое

Безъ стыда ласкаю я.

А лицо твое веселое

Шепчетъ взоромъ,— Я твоя.

Свчи жолтыя, прозрачныя

Льютъ въ молчащій сумракъ сны.

И какъ числа семизначныя,

Ласки страстныя длинны.

Ласки длинныя и голыя…

Жолтый наглый свтъ свчей…

И смемся мы, веселые,

Ты ничья и я ничей.

Задремалъ я утомленный,

Къ утру тихо задремалъ.

Гд-то быстро я леталъ,

Гд-то долго пропадалъ.

Я проснулся изумленный.

Оглянулся. Гд же ты?

Денъ мн въ окна улыбается,

Свтъ свчей убить старается,

Гонитъ сонныя мечты.

Я гашу святыя свчи.

По не гаснетъ жолтый свтъ.

И пугающія рчи

Кто-то шепчетъ мн въ отвтъ.

А тебя со мною нтъ.

Сорокъ дней горли свчи.

И пугающія рчи

Кто-то властно мн шепталъ.

Сорокъ дней я весь дрожалъ.

Я въ мученьяхъ умиралъ.

Сорокъ первый день насталъ.

И погасли свчи длинныя,

Монастырскія, старинныя.

И тогда я задремалъ.

Вотъ забвеніе туманное.

Не темно и не свтло.

Сплю и слышу: Что-то странное

На постель мою легло.

Кто-то бьетъ меня крылами,

Кто-то мучаетъ меня.

Я очнулся. Тьма надъ нами.

Кто же здсь? Огня! Огня!

Зажигаю свчи длинныя,

Монастырскія, старинныя.

Свчи гаснутъ, не горятъ.

Не горятъ он, проклятыя.

Кто здсь? Кто? Часы летятъ,

Непроглядной тьмой объятые.

Сорокъ медленныхъ ночей

Въ чорномъ мрак, безъ свчей,

Я лежалъ — не спалъ, страдающій,

Дикой смертью умирающій.

Кто-то страшный, кто — не знаю,

На постель ко мн ложился,

Билъ крылами, дико злился.

И теперь я умираю.

PRIMA NOX.

Онъ счастливъ былъ невстою своей,

Онъ обожалъ ее. Но былъ противенъ ей.

Она скрывала отвращенье.

Она ждала, боясь. А онъ горлъ и ждалъ.

Онъ ждалъ мгновенья. И пришло мгновенье.

Онъ мужемъ сталъ.

Молчала ночь. И онъ, шумя дыханьемъ,

Смотрлъ въ упоръ въ любимые глаза.

И были круглые они, и въ нихъ была слеза.

Лицо дрожало ужасомъ, страданьемъ.

Она кричала.

Онъ шепталъ:— ‘Моя!..

‘Я сомнвался. Врю я.

‘Ты богъ. Ты зврь. Ты вдохновенье.

‘Ты упоенье.

‘Въ твоихъ глазахъ любовь какъ небо глубока.

‘Какъ ты дика! Любовь дика!’

ОДНА.

Поэта любилъ. И той, кого любилъ,

Онъ долгими ночами говорилъ

О красот души, о красот вселенной,

О доброт великой и нетлнной.

Что наканун написалъ,

Онъ ей читалъ. Акордомъ вдохновенья,

То полнымъ вры, то сомннья,

Уютный уголокъ ихъ трепеталъ.

И сердце женщины впитало

Все, что другое сердце отдавало.

Шли дни. Закона чувству нтъ,

И разлюбилъ ее поэтъ.

Ушолъ. И въ женскомъ сердц стало

Обидно, больно, тяжело.

Но что-то новое въ немъ кладомъ залегло,

Какъ птица въ клтк трепетало.

За днями дни въ прошедшее неслись,

Полны какой-то непонятной жажды.

И птица вырвалась однажды,—

Въ слова правдивыя мученія влились.

Какъ прежде, ждетъ она царицы ночи.

И зажигаетъ дв свчи.

И для нея т свчи — очи.

Неясныя еще, но ужъ родныя очи.

Вотъ ночь. Она и дв свчи.

И шепчетъ женщина:— Молчи мой умъ. Молчи.

Молчи. Молчи.—

И шепчетъ женщина, виски сжимая:

— Усни, усни тоска нмая!

Усни. Усни.

Проснись. Кричи во мн, ты, Богъ новорожденный,

Въ моей душ судьбою заключенный!…—

И смотрятъ на нее печальные огни,

Какъ кто-то милый и влюбленный.

Вотъ утро раннее — незрячая сова —

Глядитъ безъ мысли. Свчи догорли.

На столъ склонилась голова.

Вся комната поетъ. Сюда влетли

Изъ сердца за ночь врныя слова.

УХОДИТЕ, ВЕСЕЛЫЕ, ПРОЧЬ!

Страшно. Страшно, невдомый другъ!

Пожалй, какъ ребенка, меня.

Я боюсь наступившаго дня.

Я боюсь, что онъ кончится вдругъ.

Я разслышалъ какъ время шумитъ.

Я все вижу тяжолые сны.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Вотъ въ пустын громадный гранитъ.

Это идолъ святой тишины.

Мимо время летитъ и поетъ,

И гранитнаго бога сосетъ.

И худетъ онъ, терпитъ и ждетъ,

Ждетъ минуты, когда онъ умретъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я все вижу тяжолые сны.

Въ мягкой тьм, подъ замкомъ тишины

Я ласкаю чужую жену.

Я забылся. Я счастливъ. Я богъ.

Въ мягкой тьм Мой богатый чертогъ.

Я цлую чужую жену.

Вдругъ она обернулась къ окну,

Обернулась къ окну и дрожитъ.

А въ окно кто-то блый глядитъ.

Холодетъ чужая жена.

И не движется больше она.

И летитъ и гудитъ тишина.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я все вижу тяжолые сны.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Начинается царство весны.

Злая кошка отъ страсти кричитъ.

Синій голубь отъ страсти ворчитъ.

Начинается царство весны.

Все — надежда, движенье и шумъ.

А во мн чорный змй тишины —

Онъ заползъ изъ проклятой страны —

Все сосетъ мой испуганный умъ

И рожаетъ жестокіе сны.

Вотъ весна вдохновенно поетъ

И людей веселиться зоветъ.

Вонъ веселые люди поютъ

И съ собой веселиться зовутъ.

Уходите, веселые, прочь

И возьмите съ собою весну!

Предо мною промятая ночь.

Ночь, когда я навки усну.

ВИНО НОЧНОЕ.

Ночь ползетъ. Въ ея объятьяхъ

Звуки жизни пропадаютъ.

Музыканты въ пестрыхъ платьяхъ

Предо мной всю ночь играютъ.

Скрипки, флейты музыкантовъ

Разрзаютъ бархатъ ночи.

Съ неба строго смотрятъ очи,

Очи съ блескомъ брилліантовъ.

Изъ хрустальной жолтой чаши

Пью всю ночь вино монаховъ.

Вижу въ неб души наши,

Вижу тайны нашихъ страховъ.

Изъ развалинъ тучъ косматыхъ

Слышу сказки брилліантовъ.

Вижу звуки музыкантовъ

Вереницей змй крылатыхъ.

Вотъ проснулось все иное,

Все, что такъ боится свта.

Пью я, пью вино ночное

Отъ заката до разсвта.

Пью, чтобъ плыли брилліанты

Отовсюду. Отовсюду…

Я къ разсвту пьяный буду.

Эй вы! Громче, музыканты!

Изъ небеснаго, земного,

Изъ ночной пугливой ласки

Пью я радости иного,

Пью я строки новой сказки.

Мысли смлыя дробятся,

Какъ осколки брилліантовъ.

Звуки пестрыхъ музыкантовъ

Бога ночи не боятся.

Сказки. Сказки. Тнь отвта,

Сказки здшняго, иного.

Отъ заката до разсвта

Пью я скорбь вина ночного.

Думы, думы — брилліанты.

Брилліанты — сказки, грезы.

Ваши грани слезы, слезы…

Эй вы! Громче, музыканты!

ДІАЛОГЪ.

— Вамъ спать пора. Давно заря.

— Я сплю. Красивъ мой сонъ мучительный,

Какъ вопль пророка, упоительный,

Какъ пытка древности, мучительный.

Красивъ мой сонъ. Пускай заря

Глядитъ въ меня, какъ я горя.

Я врю, что горитъ заря.

Я слпъ. Красивъ мой сонъ мучительный.

Я слпъ. Но врю, что заря

Глядитъ въ меня какъ я горя.

Я сплю. Горячъ мой сонъ стремительный.

— Скоре спать! Вдь вы больны.

— Подите прочь! Я вижу сны.

Я сплю давно и вижу сны

Пропавшей страшной стороны.

ВЫЙДИ, СОЛНЦЕ!

Что-то въ неб солнца нтъ.

Солнце! Солнце, красный шаръ,

Я люблю твой жаркій свтъ,

Я люблю твой свтлый жаръ.

Солнце! Встань же надъ ркою.

Солнце! Въ рку загляни.

Поборись съ моей тоскою

И тоску мою подальше прогони.

Солнце! Солнце, красный шаръ,

Я люблю твой свтлый жаръ.

Я червонецъ брошу, Солнце,

Брошу въ рку. Пропадай!

Ты же золотомъ червонца,

Солнце другъ мой, богъ мой Солнце, поиграй.

Я люблю твой жаркій свтъ.

Солнце, гд — ты? Солнца нтъ.

Солнце! Выйди надъ ркою,

Зло — смяться надъ людьми.

Поборись съ моей тоскою,

Душу скорбную лучами обними.

Солнце! Солнце! Красный шаръ!

Нуженъ мн твой свтлый жаръ.

Нуженъ мн твой жаркій свтъ.

Солнце… Солнце… Солнца нтъ.

СМЕРТЬ ЗЕМЛИ.

Вижу, вижу смерть земли.

Вотъ ужъ дни земли прошли.

Дни. Дни. Дни.

Все глотай, все ломая,

Вдругъ настанетъ ночь нмая.

Ночь. Ночь. Ночь.

Въ неб призракъ пролетитъ.

Громко людямъ прокричитъ:

Смерть! Смерть! Смерть!

И въ смятеніи великомъ

Такъ отвтятъ люди крикомъ:

А… А… А…

Вдругъ пророкъ послднихъ дней

Завопитъ толп людей:

Богъ! Богъ! Богъ!

И въ отчаяньи великомъ

Такъ заплачутъ люди крикомъ:

Гд? Гд? Гд?

УЩЕЛЬЕ ЧОРТА.

Часы летятъ куда-то,

Куда-то къ чорту чорному.

Чортъ по ущелью горному,

Безмолвному и чорному

Ползетъ, ползетъ куда-то,

Ползетъ, ползетъ… Ползетъ.

Ущелье дико сжато

Въ тискахъ нмыхъ высотъ.

И спятъ высоты горныя,

Межъ небомъ и землею спятъ.

Часы, какъ мухи чорныя,

Летятъ, летятъ. Всегда летятъ.

Летятъ въ ущелье, къ чорту въ пастъ.

Летятъ въ ущелье, чтобъ пропасть.

Ущелье дико сжато.

Отъ стаи мухъ темно.

Чуть видно солнце красное,

Пятнистое, неясное.

Откуда-то куда-то

Вверху ползетъ оно.

Часы летятъ, какъ стая мухъ,

Въ тиски нмыхъ высотъ.

Великій свтъ почти потухъ.

Въ нмомъ ущельи чортъ ползетъ.

Ползетъ, глотаетъ мухъ.

Часы летятъ, какъ стая мухъ,

Летятъ въ ущелье горное,

Безмолвное и торное.

Черно и тихо въ немъ.

Въ немъ звукъ замолкъ, въ немъ свтъ потухъ.

Въ немъ чортъ ползетъ, глотаетъ мухъ.

Черно и страшно въ немъ.

Лежитъ ущелье горное

Кольцомъ.

СКЕЛЕТЪ.

Я халъ куда-то на бломъ кон.

А халъ я будто во он.

Деревья качались.

Деревья шептались

И справа и слва склонялись.

Склонялись ко мн.

Деревья шептались. И воздухъ стоналъ.

А этой страны я не зналъ.

А конь мой боялся.

Мой конь спотыкался.

Мой конь извивался

И вправо и влво бросался.

Бросался и ржалъ.

Вдругъ бросился конь мой впередъ, какъ стрла.

И выбилъ меня изъ сдла.

Упалъ. Тихо стало.

А грудь застонала.

Кровь горло сжимала.

Кровь въ горл ворчала.

А справа и слва молчала

Неясная мгла.

Вдругъ слышу: подковы стучатъ по земл.

Вдругъ вижу: блетъ во мгл.

То кожъ мой несется.

Онъ въ стороны рвется.

Отъ ужаса вьется.

Скелетъ на немъ звонко трясется,

Трясется въ сдл.

Скелетъ доскакалъ. Доскакалъ до меня,

Трясясь, хохоча и звеня.

Чу. Голосъ неясный,

Противный и властный:

— А! Вотъ ты! Прощай, мой прекрасный!—

И гонитъ коня.

СВИНЕЦЪ.

Рябь свинцовыхъ волнъ рки.

Хриплый гулъ свинцовыхъ тучъ.

Грезы счастья далеки.

Какъ ты страшенъ, какъ могучъ,

Ты, свинецъ моей тоски.

И плыву я въ челнок

По темнющей рк.

На душ моей свинецъ.

По темнющей рк

Въ челнок плыветъ мертвецъ.

Тучи ропщутъ зле, зле.

Мутнымъ волнамъ нтъ конца.

А свинецъ все тяжеле

Давитъ душу мертвеца.

Давитъ душу мертвеца

Глыба мертваго свинца.

Мой челнокъ все ниже, ниже

Входитъ въ мутный сонъ рки.

Мой конецъ все ближе, ближе.

Какъ тяжолъ свинецъ тоски.

Тащитъ онъ на дно рки.

Мой челнокъ пойдетъ ко дну.

Я въ послдній разъ вздохну.

И на тучи я взгляну.

Эти тучи прокляну.

И на волны я взгляну.

Эти волны прокляну.

И пойду ко дну, ко дну,

Чтобы слиться съ тайной дна,

Гд смется тишина.

Вонъ на дн лежитъ мертвецъ.

Онъ ничтоженъ и могучъ.

Съ той же скукой безъ него

Наверху гудитъ свинецъ

Чорныхъ тучъ, тяжолыхъ тучъ.

Вонъ на дн лежитъ мертвецъ.

Съ той-же скукой безъ него,

Съ той-же жалобой тоски

Бьетъ расплавленный свинецъ,

Въ берегъ бьетъ свинецъ рки.

Вонъ на дн лежитъ мертвецъ.

А надъ нимъ рка — свинецъ.

А надъ нимъ громада тучъ,

Чорныхъ тучъ, свинцовыхъ тучъ.

Вонъ на дн лежитъ мертвецъ

И глотаетъ тишину.

А! какъ скученъ этой край.

Тамъ въ тоск лежитъ мертвецъ.

Вотъ привсталъ. Ползетъ по дну.

Ищетъ онъ пропавшій ключъ.

Тмъ ключомъ былъ запертъ рай.

VITA NOSTRA.

Со стнъ тюрьмы

Сверкали искры свта непонятнаго

Изъ безучастной тьмы,

Сплетались въ страшные причудливые знаки.

Какъ миліонъ бсовъ въ остервенньи драки.

Былъ страшенъ голосъ свта непонятнаго.

Былъ страшенъ голосъ молчаливой тьмы.

А не того хотли мы.

Хотли мы простора необъятнаго,

Хотли солнца незакатнаго.

Но солнца нтъ. Простора нтъ. И мы

Легли во тьму на липкій полъ тюрьмы.

Легли на грязный липкій полъ.

Хохочутъ знаки съ чорныхъ стнъ.

Противный плнъ! Проклятый плнъ!..

…Гремитъ замокъ. Палачъ вошолъ.

ЧОРНАЯ, ЧОРНАЯ, ЧОРНАЯ.

Вонъ берега извиваются.

Нтъ имъ конца — берегамъ.

Волны-русалки ласкаются

Къ синимъ лсамъ и лугамъ.

Вечеръ. Трава стала — синяя.

Синіе листья молчатъ.

Блою радостью инея

Блыя чайки блестятъ.

Въ даль уходя, изгибается,

Съ синею ночью сливается

Синее чудо — рка.

Синяя ночь надвигается…

Въ сердц моемъ содрогается,

Въ сердц моемъ просыпается

Чорная птица — тоска.

Вотъ и проснулась, проклятая,

Вотъ я затихъ, не дыша.

Синею ночью объятая,

Какъ ты, рка, хороша!

Рчь, величаво-угрюмую

Синее небо поетъ…

Въ ночь окунаюсь и думаю:

Можетъ быть, птица уснетъ.

Крикнуло небо зарницею.

Ночь. Ты, какъ Богъ, хороша.

Молча слжу я за птицею,

Долго слжу, не дыша.

Звзды любовныя, ясныя,

Божья бездонная высь…

Поздно. Вотъ лапы ужасныя

Въ синюю рку впились.

Чорвыя крылья, громадныя,

Грузно надъ міромъ легли.

Птица!.. Вонъ блестки лампадныя

Съ божьяго неба ушли.

Вырвалась птица проклятая,

Чорная, чорная, чорная.

НАВЕРХУ.

Я шолъ все вверхъ. Вились ступени,

Ступени сверху шли ко мн.

Я въ полночь подошолъ къ стран.

Къ святой стран, гд жили тни.

Взглянулъ назадъ. Мой путь во мгл.

И тамъ струились внизъ минуты.

Ступени были дерзко круты

И были выбиты въ скал.

Я улыбнулся. Отвернулся

Отъ бездны чорной и нмой.

И гордый дикій геній мой

Своей гордыни ужаснулся.

И ужаснулся онъ того,

Что смотритъ бездной путь пройденный,

Въ скал высокой заключонный,

И тамъ не видно ничего.

И тихимъ шагомъ, весь разбитый,

Пошолъ я вглубь страны тней.

И страшный міръ мой, мной открытый,

Онъ мн казался все страшнй.

Скала звенла подъ ногами.

И въ пустот тонулъ мой взглядъ.

И кто-то прежними словами,

Словами смерти звалъ назадъ.

Назадъ къ земл. Назадъ въ былое.

Назадъ къ привычному грху.

Я сталъ молиться.

Здсь другое:

Здсь неба не было вверху.

Ршенье… Воля…

Гд же тни?

Я шолъ сюда въ страну тней.

Меня вели сюда ступени,

Мильоны страшныхъ ступеней.

Да. Гд же тни? Тусклымъ свтомъ

Свтилась гладкая скала.

И ни вопросомъ, ни отвтомъ —

Спросить, отвтить не могла.

Я шолъ. Все шолъ. Давно ступени,

Свои ступени потерялъ.

Назадъ нельзя. А! гд вы, тни?

И я все шолъ. И я усталъ.

И я уснулъ. Тогда минуты

Сказали мн, что тоже спятъ.

Ступени были дерзко круты

И шли наверхъ. Нельзя назадъ.

Я спалъ. И кто-то прикоснулся,

Какъ призракъ, къ тлу моему.

Здсь кто-то. Это-то. Я проснулся.

Здсь кто-то. Я сказалъ ему:

— Скажи, великій, кто ты? гд ты?

Скажи, чтобъ понялъ я, кто ты?—

Я ждалъ, что вдругъ изъ пустоты

Польются страшные отвты.

Молчанье жуткое кругомъ.

Блеснуло что-то, какъ зарница.

Молчанье. Жду. И будто птица

Меня ударила крыломъ.

И только. Страшныя минуты

Ползли по мн куда-то въ Адъ.

А! Страшно здсь. Нельзя назадъ:

Ступени были слишкомъ круты.

— Явитесь вы! Я долженъ знать!

Мой сонъ не долженъ быть обманомъ!—

И голосъ мой гудлъ вулканомъ.

Молчатъ. Я началъ понимать.

И я упалъ въ тоск безсилья.

Хотлось плакать и молить.

Тогда невидимыя крылья

По тлу стали бить и бить.

— Уйди. Я понялъ все. Не надо!—

И посмотрлъ я, не боясь.

Пучиной огненнаго взгляда

Великій Я смотрлъ, смясь.

И онъ сказалъ:

— Я здсь давно.

А ты здсь день.

Ты человкъ. Но я не тнь,

Какъ ты не тнь.

Не рвись назадъ. Намъ путь закрытъ.

И навсегда.

Не плачь. Не плачь. Твоя слеза

Меня смшитъ.

И Я вдь здсь. А Я давно,

И навсегда.

Смотри же смло мн въ глаза,

Мой навсегда.

Смотри. Смотри. Вдь ты узналъ

Себя во мн.

Вотъ ты нашолъ кого искалъ

Въ нмой стран.

И вотъ ты здсь. Я жду тебя

Давно. Давно.

И вотъ ты мой. Люблю тебя.

Давно. Давно.

Онъ говорилъ спокойно, властно,

И Онъ замолкъ, когда сказалъ.

Сказалъ. Замолкъ. И въ губы страстно

Меня огнемъ поцловалъ.

И мы вдвоемъ. Какъ голы скалы…

Ни звука. Видно далеко.

Черезъ бездонные провалы

Перелетаемъ мы легко.

Онъ говоритъ. А я внимаю.

Но вспоминаю и томлюсь.

Но съ каждымъ часомъ — знаю, знаю!—

Мудре, больше становлюсь.

Порой въ сіяньи идеала

Я вижу умъ свой, какъ свчу.

Тогда ложусь на край провала

И внизъ тоску мою кричу.

Я вижу тамъ людей забытыхъ,

Обросшихъ шерстью и грхомъ.

Кричу о тайнахъ, мной открытыхъ.

Кричу. И голосъ мой, какъ громъ.

То богъ-дитя, тоской объятый,

Тоской по Бог-Силъ, кричитъ.

А Онъ стоитъ за мной, крылатый,

И улыбается, молчитъ.

ПТИЦА КРАСНАЯ.

За лсомъ вспыхнула заря

И полетла птицей красной

Отъ нашей ноли въ міръ неясный,

О страх псней говоря.

И псня въ мір необъятномъ

Звучала крикомъ непонятнымъ.

И пла птица о земл,

О нашемъ зл, о нашемъ гор.

И слушалъ Духъ въ нмомъ простор

Слова о гор и о зл.

И Духъ покойный, Духъ неясный

Не зналъ, кто этотъ демонъ красный.

А птица красная неслась,

Неслась, крича и тихо тая.

И тишь нмая, тишь святая,

Какъ кисея разорвалась.

Съ тхъ поръ вселенная рыдаетъ.

Съ тхъ поръ великій Духъ страдаетъ.

ВОЛНЫ.

Я все смотрлся въ волны мутныя

Безцльно плещущей рки.

И мн казалось: Волны мутныя

Рисуютъ облики минутные

Моей рыдающей тоски,

Тоски всегдашней, неизмнной,

Тоски и тлнной и нетлнной.

Я все смотрлся въ они мутныя

Моей рыдающей тоски.

И мн казалось: Они мутныя

Рисуютъ отблески минутные

Безцльно плещущей рки,

Рки подъ солнцемъ неизмннымъ,

Подъ солнцемъ тлннымъ и нетлннымъ.

ГРУЗИНСКАЯ ПСНЯ.

(Пушкинъ. Путешествіе въ Арзрумъ.)

О, душа, въ раю рожденная,

Ты родилась для меня.

Отъ тебя, душа недавняя,

Отъ тебя, душа безсмертная,

Счастья жду я, жизни жду.

Отъ тебя, весна цвтущая,

Двухнедльная луна,

О, хранитель, о, избраница,

Отъ тебя я жизни жду.

Вотъ лицо твое въ сіяніи.

Ты улыбкой веселишь.

Для меня твой взоръ — вселенная,

Отъ тебя я жизни жду.

Роза горная, священная

Подъ алмазами росы,

Гордость Бога, счастье тихое,

Потаенное сокровище,

Отъ тебя я жизни жду.

* * *

Березы чуткія

Во мгл синющей

Блы. Блы.

Вотъ волны жуткія

Мн душу грющей

Вечерней мглы.

Вотъ день кончается.

Одинъ, до вчности

Доплывшій день.

Вверху качается

Тнь безконечности,

Ночная тнь.

Вотъ холодъ носится

Волной звенящею.

А мн тепло.

Вотъ тьмой мертвящею

Ночь въ душу просится.

А мн свтло.

Надъ жизнью слабою

Ночь позабавится

Мильономъ глазъ.

День съ ночью справится,

Съ ея отравою

Въ который разъ!

Съ мечтой угрюмою

Иду я. Думаю:

— Зачмъ я здсь?—

И слышу пніе,

Небесъ велніе:

— Вотъ міръ. Онъ весь.—

А я — великое,

Я — полудикое,

Иду — молчу.

Вотъ втеръ носится.

Богъ въ душу просится.

Его хочу.

ДВОЙНИКИ.

Проснулся рано. Плакалъ. Вспомнилъ сонъ.

И вспомнилъ то, что вижу не впервые

Я этотъ сонъ.

Я видлъ двойника. Двойникъ былъ этотъ сонъ.

Съ великимъ горемъ

Увидлъ сквозь туманъ пески береговые

Утесъ-титанъ, обвитый моремъ

Со всхъ сторонъ.

Онъ былъ когда-то тамъ. И былъ зарытъ въ земл.

Вка и море берегъ рыли.

Утесъ отъ суши отдлили.

И онъ, угрюмымъ богомъ ставъ,

Врагомъ невидимой земл,

Вновь увидалъ ее во мгл.

И закачался, увидавъ.

Я вспомнилъ сонъ. Я видлъ двойника.

Я вспомнилъ сны. Я видлъ двойниковъ.

Изъ сотенъ строгихъ любящихъ зрачковъ

Въ меня глядла юная тоска.

И строгій голосъ, любящій меня,

Святой слезою ангела звеня,

Во тьм ночей мн сотни разъ шепталъ:

— Ты все нащолъ. Но что-то потерялъ.—

Утесъ закачался. Онъ видитъ вдали

Полоску песчаной земли.

‘Я что-то оставилъ, я что-то забылъ

‘Въ стран, гд я плнникомъ былъ.

‘Быть можетъ то травка, быть можетъ то птичка…’

И сталъ подниматься тяжолый громадный,

Качаясь и море сдое качая,

Утесъ величавый, утесъ одинокій,

Чтобъ лучше неясную даль разглядть.

Качается камень, качается море.

И вотъ рыбаки гонятъ къ берегу лодки.

И шепчутъ молитвы, и шепчутъ заклятья,

Боясь испугаться, боясь умереть.

ВНОКЪ.

По рк плыветъ внокъ,

Увядающій внокъ.

Слъ я въ маленькій челнокъ.

По рк пустилъ челнокъ.

Мой челнокъ легко плыветъ.

Впереди внокъ плыветъ.

Ну, челнокъ мой. Ну, впередъ.

Внизъ легко вдь. Ну. Впередъ.

Ближе. Ближе. Сто шаговъ.

Ближе. Ближе. Пять шаговъ.

Вижу онъ изъ васильковъ.

Мой внокъ изъ васильковъ.

Вижу: тонетъ мой внокъ,

Увядающій внокъ.

Ну. Скоре ты, челнокъ.

И домчался мой челнокъ.

Поздно. Руку протянулъ.

Быстро руку протянулъ.

Поздно. Онъ уже тонулъ.

Смутно видный, онъ тонулъ.

А челнокъ мой внизъ несло.

Быстро внизъ ркой несло.

Что-то всплыло. За весло!

Заработало весло.

Вижу: ленточка всплыла,

Мутно-красная всплыла.

Вдругъ легла на рку мгла,

Какъ сдая вдьма, мгла.

Втеръ волны поднималъ,

Пыль земную поднималъ.

Вотъ я ленточку поймалъ,

Мутно-красную поймалъ.

Вижу: Выжжены слова,

Золотымъ клеймомъ слова.

Слышу: Крикнула сова.

Рано крикнула сова.

Втеръ дико хохоталъ.

Надо мною хохоталъ.

Я два слова прочиталъ.

Лишь два слова прочиталъ.

Дальше было много словъ,

Золотыхъ, чуть видныхъ словъ.

Дикій втеръ, гулъ валовъ,

Гулъ испуганныхъ валовъ.

Втеръ ленту подхватилъ,

Засмялся, подхватилъ.

Поигралъ и утопилъ,

Въ мутной влаг утопилъ.

Я два слова прочиталъ.

Лишь два слова прочиталъ.

Втеръ дико хохоталъ,

Надо мною хохоталъ.

Ждетъ тебя — вотъ т два слова,

Два проклятыхъ глупыхъ слова.

Хохоталъ тяжолый втеръ.

Хохоталъ проклятый втеръ.

Я съ тоской смотрлъ на дно,

Гд лежатъ теперь два слова.

Что мн два проклятыхъ слова?

Хоть бы третье. Хоть одно.

Ихъ же было много тамъ.

Много словъ.

Хохотъ втра, гулъ валовъ

Злятся хоромъ: Не отдамъ!

КАКЪ ГУДЛИ ЗЛЫЯ ТУЧИ.

Какъ-то грустно, какъ-то строго

На меня глядитъ мечта…

Предо мной одна дорога,

И пуста дорога та.

Все во мн съ тоскою знаетъ,

Что все то-же впереди.

А мечта мн повторяетъ,

Повторяетъ мн:— Иди!

Да. Иди. Мечтай и мысли.

И найдешь. Найдешь. Найдешь.—

Тучи чорныя повисли.

Шепчутъ тучи:— Ты умрешь.

Да. Ты, можетъ быть, найдешь.

Но къ чему величье мысли…

Ты умрешь. Умрешь. Умрешь.—

Шепчутъ тучи глухо, властно:

— Не узнаешь ты конца.

Будетъ все теб неясно.

Вотъ умрешь ты. И безстрастно

Мы прикроемъ мертвеца.

Да. Есть свтъ. Онъ свтитъ ясно

Безъ начала, безъ конца.

Но къ чему для мертвеца

То, что вчно, что прекрасно?

Въ простот своей ужасно

То, что будетъ безъ конца.—

Шепчутъ тучи:— Пусть упрямо

Говоритъ теб мечта:

‘Эй, или все прямо, прямо…’

Но вдь истина проста:

Пусть ты полонъ дикой силы,

Пусть идешь ты все впередъ,

Какъ мечта тебя зоветъ.

Ты дойдешь лишь до могилы…

До могилы. До могилы…

Пусть тебя зоветъ мечта.

Но вдь истина проста.—

Такъ гудли алыя тучи.

Злыя тучи. Злыя тучи.

Я съ тоской пошолъ впередъ,

Такъ мечта меня зоветъ.

Эй вы! Смйтесь, злыя тучи!

Я иду впередъ.

НА РАЗСВТ.

Съ пустынной площади едва слетла ночь.

Туманъ какъ молоко. Забытые огни.

— Зачмъ мы здсь съ тобой! Уйдемъ отсюда прочь.

Какъ пусто здсь, мой другъ… Но нтъ. Мы не одни.

Смотри, какъ страшно здсь. Какая мгла кругомъ.

Мн показалось… да…— боюсь теб сказать,—

Что страшный чорный зврь забылся чуткимъ сномъ.

Проснется. Поглядитъ. О. Не могу я ждать…

— Но мы одни, мой другъ. Не бойся. Что съ тобой?

Что видишь ты? Скажи. Я прогоню твой сонъ.

Дай руку мн скорй, ее своей рукой

Сожму я крпко…

— Ахъ! ты слышешь этотъ стонъ!

То стонъ людей. То смерть сжимаетъ ихъ въ когтяхъ.

Я слышу мертвый крикъ. Они меня зовутъ.

Я вижу лица ихъ. Отчаянье въ глазахъ…

Бжимъ! Здсь смерть вокругъ. Она творитъ свой судъ.

— Но что ты говоришь! Здсь тишина кругомъ.

Чьи лица видишь ты? Кто можетъ здсь кричать?

— Я правду говорю. Уйдемъ, мой другъ. Уйдемъ!

На волю! Въ поле. Въ лсъ! Вонъ крикъ. Вонъ стонъ опять.

— Чьи стоны слышишь ты?

— Людей. Людей. Людей.

— Но люди спятъ теперь.

— Увы. Они не спятъ.

Вонъ срный дымъ ползетъ изъ тысячи грудей.

Какъ срный дымъ шипитъ! О — о! здсь цлый адъ.

Гляди, гляди наверхъ. Ты скажешь — тамъ туманъ.

Ты окажешь — небо тамъ. Ты скажешь — облака.

Тамъ смерть за смертный грхъ. Тамъ смерть за нашъ обманъ.

На волю! Въ лсъ, въ поля! Тоска. Тоска. Тоска..

ГОРОДСКІЯ ВИДНІЯ.

Что это? Что это? Страшныя головы,

Дикія лица изъ оконъ глядятъ,

ду я мимо домовъ заколдованныхъ,

ду я городомъ мимо домовъ.

Словъ мн! О, дайте мн словъ человческихъ!

Словъ!.. Чтобъ я понялъ, что жизнь еще есть.

Страшныя головы. Рты безсловесные,

Дикія очи. А городъ молчитъ.

Ночь издвается. Сердце кричитъ.

Городъ молчитъ. Онъ нарочно молчитъ.

Что это близкое? Что монотонное?

Что неотвязное? Это подковами,

Срая лошадь стальными подковами

Въ дно городское уныло стучитъ.

Страшныя головы. Окна безочотныя.

А! вотъ и спутникъ сидитъ впереди.

— Ну, говори!— Но молчитъ и не движется

Шляпа высокая, срый камзолъ.

— Умеръ ты?— Спутникъ съ бичомъ неразмотаннымъ

Камнемъ застылъ. Онъ сидитъ и молчитъ.

Умеръ онъ? Срая лошадь подковами

Въ дно городское упрямо стучитъ.

ду. Зачмъ же? Все новыя головы.

Страшныя головы…— Стой!—

Нтъ, онъ не слышитъ. А городъ сдвигается.

Давитъ зловщей мечтой.

Городъ шевелится. Стны сдвигаются.

Бгаютъ въ страх огни.

Лица изъ оконъ глядятъ, насмхаются.

Эй ты! Гони же! Гони!

Что-то ворвалось сюда нелюдское.

Въ городъ ворвалось… Ломаетъ, кричитъ…

Лошадь — машина упрямо стучитъ

Въ дно городское.

Спутникъ молчитъ.

Спитъ? Иль мертвецъ?

— Слышишь ты! Въ городъ ворвался конецъ!

Ну-же! Гони!

СИМФОНІЯ.

Кто-то душу мою окрыленную,

Кто-то душу мою оскорбилъ.

Душу, грустью земной истомленную,

Истомленную тайной могилъ,

Кто-то душу мою оскорбилъ.

Кто-то грязной рукой,

Кто-то грубой рукой,

Хохоча надъ тоской,

Надъ безумной тоской,

Оскорбилъ мою душу лучистую,

Какъ сіянье луны серебристую,

Душу чистую

Оскорбилъ.

И своимъ небесамъ я на судъ отдаю

Душу мою,

Чистую душу мою,

Чистую душу мою оскорбленную.

Кто окрыленную,

Кто истомленную,

Кто оскорбилъ мою душу влюбленную,

Душу влюбленную въ Бога любви?

Кто натянулъ такъ созвучно звенвшія,

Струны размренно пвшія,

Струны мои?

Кто испугалъ меня хохотомъ грязнымъ

Ночью во сн?

Кто прикоснулся лицомъ безобразнымъ,

Кто прикоснулся ко мн?

Помню отъ смха все красное,

Помню лицо человчье неясное…

Будто бы слились въ немъ тысячи лицъ.

Грязная гидра ко мн прикоснулась.

Гидра хохочетъ. Душа ужаснулась,

И надо мной развернулась

Грусть безъ границъ.

Грусть изумленная,

Долгой борьбой вдохновленная

И обнажонвая

Грусть.

Грусть. Полюбилъ я ее,

Полюбилъ за страданье свое,

Ее,

Эту грусть,

Грусть за душу мою оскорбленную.

Развернулась мертвящая грусть надо мной.

Показалась мн новой страной

Эта горькая тихая грусть.

Пусть обидли душу мою истомленную,

Душу въ правду влюбленную.

Пусть обидли душу мою окрыленную.

Пусть.

Кто окрыленную,

Кто истомленную,

Кто загрязнилъ мою душу влюбленную,

Душу влюбленную въ правду боговъ,

Въ страны боговъ?

Душу понявшую тайну вковъ?

Кто загрязнилъ мою душу нетлнную,

Душу мою вдохновенную?

Ты. Духъ земли.

Ты подошолъ. И мечты потускнли.

И черезъ путь къ моей цли

Тни огромныя,

Темныя

Тни легли.

Ты оскорбилъ мою душу лучистую.

Ты, духъ земли.

Душу мою серебристую,

Душу чистую

Ты загрязнилъ.

Это ты мою душу собой загрязнилъ,

Душу скорбью земной истомленную.

Истомленную тайной могилъ,

И великой мечтой окрыленную.

Но не бойся душа. Мы сильне его.

Улетимъ мы съ тобою куда захотимъ.

А врагу моему

— А! проклятье ему!—

Мы ему не дадимъ,

Не дадимъ мы ему

Ничего, ничего.

ГОРОДСКОЙ САДЪ.

Жилъ я въ древнемъ иноземномъ городк.

Мой балконъ вислъ надъ садомъ городскимъ.

И угрюмъ былъ садъ столтній. А за нимъ

Пна моря извивалась на песк.

Пна моря вдалек

Извивалась на песк.

И надъ садомъ и надъ моремъ теплый май

Плъ безъ словъ о чомъ-то нужномъ для меня.

Маи мн плъ. А плъ мн май про свтлый рай,

Сказку, истину отъ всхъ чужихъ храня.

Море, сказкою звеня,

Пло только для меня.

Ту-же сказку плъ мн садъ, столтній садъ.

Прижимался онъ къ балкону моему.

Пна моря шла то къ саду, то назадъ…

Все смотрлъ я. Я смотрлъ то въ свтъ, то въ тьму.

Я смотрлъ то въ свтъ, то въ тьму.

Я отдалъ себя всему.

Много мыслей подарилъ мн этотъ май,

Пролетвшій надъ приморскимъ городкомъ.

Въ этотъ мсяцъ я не думалъ ни о комъ.

Садъ и море мн шептали: Понимай.

Понимай же, понимай

Человка, землю, рай.

Въ ночь, когда кончался май, на корабл

Нужно было мн ухать далеко,

И въ прощальный день на чуждой мн земл

Всталъ я рано. Всталъ я свтлый и легко.

Утро въ сизой мокрой мгл

Проползало по земл.

Съ грустной радостно я вышелъ на балконъ,

Чтобъ въ саду оставить мой прощальный взглядъ.

Я взглянулъ. Мой нелюдимый дикій садъ —

То не онъ уже. Конечно, то не онъ.

Дикій садъ мой — то не онъ.

Люди шли со всхъ сторонъ.

Люди шли. Скребли лопатами траву.

Прикрпляли всюду флаги, фонари.

Я смотрлъ. То было сказкой наяву,

Гадкой сказкой въ свт утренней зари.

Говоръ, флаги, фонари

Въ свт утренней зари.

Я смотрлъ и милый садъ не узнавалъ.

Чуждымъ голосомъ мой садъ заговорилъ.

Кто-то красную бумагу наклеилъ,

Наклеилъ на старый дубъ. Я прочиталъ,

Я съ балкона прочиталъ:

Будетъ музыка и балъ.

Прочиталъ: Сегодня праздникъ городской

Въ честь чего-то, въ честь кого-то. Я смотрлъ.

Я хотлъ смотрть. И злобно не хотлъ.

И наполнился я тихою тоской.

Я смотрлъ съ нмой тоской

Въ садъ покорный городской.

Майскій день, послдній майскій день

Началъ съ моря весело смотрть.

На траву легла отъ втокъ тнь

И сплелась въ причудливую сть.

Но въ причудливую сть

Не хотлось мн смотрть.

День все шолъ. Онъ шолъ изъ утра въ ночь впередъ.

Все мнялся мой любимый дикій садъ.

Сталъ змей вползать въ мой садъ чужой народъ,

Сталъ гулять, бродить впередъ, бродить назадъ.

И обиженный мой взглядъ

Все смотрлъ въ ожившій садъ.

Тни вечера на старый садъ легли,

Музыканты въ старый садъ толпой пришли.

И раздался ихъ веселый глупый вой

Надъ веселою, надъ глупою толпой…

Дальше, дальше отъ земли!

Ждетъ корабль меня вдали.

И у толъ я на корабль съ моей тоской,

Чтобы быть отъ прошлыхъ дней моихъ вдали.

Вотъ и море. Кто-же шепчетъ мн съ земли?

Это садъ мой. Садъ столтній городской.

Садъ столтній городской

Что-то шепчетъ мн съ тоской.

Прочь, не нужно, глупый садъ, столтній садъ.

Разойдемся. Я впередъ, а ты назадъ.

Вдругъ подуло. Потемнло. И земля

Слилась съ небомъ. То со страхомъ видлъ я.

Злятся небо и земля.

Такъ я видлъ съ корабля.

Буря. Дождь идетъ. Изъ тучи дождь идетъ.

Старый садъ мой закачался и реветъ.

Гонитъ прочь своихъ разряженныхъ гостей

И кидаетъ въ нихъ осколки фонарей.

Садъ кричитъ толп гостей:

Прочь вы! Прочь вы! Прочь скорй!

Снялся съ якоря корабль мой и поплылъ.

Буря пылью ослпляла мн глаза.

Опустлъ мой старый садъ и грозно вылъ,

И носилась въ немъ сверкавшая гроза.

Старый садъ мой злился, вылъ.

Я смялся. Въ море плылъ.

ЧЕРЕЗЪ ЛСЪ.

Это было въ лсу, вчно темномъ, какъ ночь,

Это было въ дремучемъ лсу.

Кто идетъ тамъ? То я свое горе несу.

Люди прочь! Зври прочь! Птицы прочь!

Пусть тотъ лсъ безъ конца. Я иду черезъ лсъ,

Чтобы выйти туда, гд не лсъ.

Пусть мн страшно идти, пусть не видно небесъ.

Но вдь есть же просторъ безконечныхъ небесъ,

Синева вчно юныхъ небесъ.

Я несу мое горе. И мн тяжело.

Но не врьте мн. Жизнь хороша.

Я унесъ вашу смерть, я унесъ ваше зло,

Проглотилъ вашу ночь, чтобъ вамъ было свтло,

Истерзалъ свою душу, чтобъ ваша душа,

Міровая живая душа,

Стала выше, чмъ мертвое зло.

Это было въ лсу, вчно темномъ, какъ ночь.

Но тоска, но отчаянье — прочь!

Вижу! Солнце кричитъ сквозь деревья, вдали,

Освщая пустыню Земли.

Скоро сброшу я, сброшу я ношу свою.

Будетъ солнце… А я вдь — сова.

И другія слова я земл пропою.

Но какія то будутъ слова?

БОРЪ.

Окно открыто. Окно такъ низко.

А за окномъ квадратный дворъ.

Я сплю. И вижу. Ползетъ… Вотъ близко.

Вотъ подъ окномъ… Лукавый воръ.

Вотъ онъ влзаетъ. Я сплю и знаю:

Лукавый воръ — онъ не убьетъ.

И крпче, крпче я запылаю.

И вижу — воръ мой крестъ беретъ.

Стоитъ громадный, стоитъ священный

Въ лучахъ блаженства своего

Мой крестъ тяжолый самоявленный

У изголовья моего.

Въ немъ силы много. Въ немъ всу много.

Онъ стопудовый. Онъ литой.

И крупный жемчугъ, какъ слезы Бога,

Вонзился въ крестъ мой золотой.

Я спалъ и видлъ, какъ воръ подкрался

И крестъ громадный обхватилъ.

Я не боялся. Не просыпался

И лишь шепнулъ:— Не хватитъ силъ.—

Въ усильяхъ тщетныхъ воръ извивался.

Вдругъ произнесъ хрипя хулу.

Крестъ накалился, громъ разорвался.

И воръ исчезъ въ окно, во мглу.

Проснулся. Крестъ мой самоявленный

Стоитъ весь гордый, весь святой,

И тихій жемчугъ съ тоской священной

Слезится въ глыб золотой.

СНГЪ.

Съ неба далекаго, съ неба великаго

Сыпался, сыпался блый задумчивый

Снгъ.

Шолъ я нерадостный. Шолъ я измученный.

Но успокаивалъ душу болящую

Снгъ.

— Блыя бабочки, гости нездшніе —

Думалъ я, глядя, какъ падалъ задумчивый

Снгъ.

— Гости нездшніе… Чистые, чистые…—

Думалъ я, съ болью топча блорадостный

Снгъ.

— Думай о вчности. Думай о мудрости…—

Такъ мн шепталъ, изъ далекаго падая,

Снгъ.

Вдругъ въ сторон кто-то крикнулъ испуганно.

Люди бгутъ. Застоналъ подъ ногами ихъ

Снгъ.

Бросился къ людямъ я. О! Что увидлъ я…

Снгъ окровавленный… Снгъ окровавленный…

Горько обиженный, смертно обиженный

Снгъ…

ВОЛГА.

Вечеръ долго, долго

Заревомъ играетъ.

Какъ протяжно Волга

Пснями вздыхаетъ.

Кто-то спитъ нмой

Подъ волнистой тьмой.

Спитъ.

На гор усадьба блая стоитъ

На гор усадьба крышами блеститъ.

А внизу въ рк нмой

Кто-то мертвый и нмой,

Перевитый чорной тьмой

Спитъ.

Надъ ркою псни вьются,

Псни тихія, закатныя,

Псни дымомъ вьются,

Псни птицей вьются,

И объ воду бьются

И объ небо бьются.

И рыдаютъ въ псняхъ души необъятныя,

Для самихъ себя навчно непонятныя.

И кричатъ изъ душъ надежды невозвратныя,

Души стонутъ злобнымъ горемъ, злобной скукою горя,

И глотаетъ псни русскія закатныя

Ярко красная заря.

Надъ ркою псни стонутъ,

Будто стонетъ вся рка.

Въ чомъ-то души, будто гири, тонутъ

То тоска.

На гор, въ усадьб блые цвты

Спятъ надъ Волгой сонной,

Надъ Волгой сонной,

Какъ привиднья…

По Волг сонной

Куда-то медленно плывутъ плоты,

Плывутъ плоты,

Какъ тни скучнаго терпнья.

А на плотахъ какъ привиднья

Сидятъ, лежатъ живые люди.

Сидятъ, лежатъ и псней рвутъ живыя груди,

Чтобъ позабыть.

Чтобъ позабыть, заплакать и не быть.

Не быть. Не быть.

Какъ хорошо топить безплодныя мечты,

Какъ хорошо топить мечты въ тоск.

Внизъ по рк плывутъ плоты,

Внизъ по рк.

Плывутъ слова, слова тоски.

А кто-то спитъ на дн рки.

А кто-то спитъ въ вод нмой,

Громадный, страшный и нмой,

Весь перевитый норной тьмой,

Лежитъ. Молчитъ.

Онъ спитъ.

Смяться заревомъ наскучило зар.

Въ усадьб блой на гор

Потухли стны, окна, крыши.

Вдругъ пятна чорныя родились вдалек,

Тамъ, гд закатъ. Поплыли по рк

И разбжались вдругъ, какъ мыши.

Молчатъ слова тоски. Звзда блеститъ слюдой.

Вздохнулъ лежащій подъ водой.

И надъ ркой повяло бдой.

* * *

Кто за насъ — или за нами!

И сомкнутыми рядами

Мы пройдемъ надъ головами

Опрокинутыхъ враговъ.

Кто за насъ — или за нами,

Чтобы не было рабовъ!

Кто мы! Насъ много. Мы — люди великой свободы.

Мы за страданья доступнаго счастья хотимъ.

Родина! Родина! Даромъ пропавшіе годы,

Даромъ пропавшую мощь мы теб возвратимъ.

Кто за насъ — или за нами!

Мы возможнаго хотимъ.

Мы свой хлбъ беремъ горбами..

Русь вка питалась нами.

Мы на Волг бурлаками,

Подъ камнями съ фонарями

Мы за тачками бжимъ,

По желзу молотками

Мы стучимъ, стучимъ, стучимъ.

Кровью горячей мы рабство вками поили.

Рабство падетъ отъ ударовъ житейскихъ наукъ.

Все впереди. Не напрасно года проходили.

Праддъ не зналъ, до чего дострадается внукъ.

Кто за насъ — или за нами!

Мы пойдемъ впередъ толпами.

Жизнь и правда насъ зовутъ.

Будутъ дни… Блестя штыками,

На своихъ свои пойдутъ,

Но не разъ враги предъ нами

Жорла пушекъ повернутъ.

Вчная память погибшимъ за дло святое.

Вчная память замученнымъ въ тюрьмахъ гнилыхъ.

Вчная память сказавшимъ намъ слово живое.

Вчная память… И месть за нихъ!

ТРИ ЗНАМЕНИ.

Надъ землею вьется знамя, знамя чорное.

Знамя чорное, громадное, какъ туча.

Стонетъ, плачетъ чья-то грудь подъ пыткою.

Долго стонетъ… Какъ она могуча!

Въ грудь могучую,

Въ грудь живучую,

Злымъ судьей на смерть осужденную,

Кто-то сталь вонзилъ раскаленную.

Кто?

Кто этотъ великанъ, свалившій великана?

Какъ шла борьба? Великая борьба?

Судьба ли это? Или не судьба?

И не было-ли здсь обмана?

Не видно ничего. Откуда тьма кругомъ?

А! Знамя чорное родило эту тьму.

Чуть слышно борется замученный съ врагомъ.

Куда вошолъ я? А! Въ тюрьму.

Вотъ знамя чорное замкнулось аркой свода.

Какъ душно здсь! И хочется кричать.

И я рванулся. Закричалъ:— Свобода!—

А эхо мн отвтило:— Молчать!—

Тюрьма. Мы вс живемъ въ тюрьм,

Подъ чорнымъ знаменемъ окаменлымъ.

Въ тюрьм, гд можно лишь страдать душой и тломъ

Иль ползать гадами во тьм.

Во тьм! Во тьм!

Вы, что родились

Подъ чорнымъ знаменемъ,

Подъ страшнымъ символомъ бича и тьмы,

Давайте грезить

О свтломъ времени,

О дняхъ паденія твердынь тюрьмы.

Давайте грезить.

Вотъ знамя чорное

Въ клочки разорвано. Горитъ въ кострахъ.

Тюрьма упала.

Бгутъ тюремщики,

Въ преступныхъ душахъ ихъ и злость, и страхъ.

Ужъ мы свободны.

Вотъ символъ новаго —

Мы знамя блое несемъ впередъ.

Ужъ мы не стало

Рабовъ закованныхъ.

Ужъ мы — стихія. Ужъ мы — народъ.

Проходятъ годы.

И трудъ свободнаго,

И геній смлаго творятъ, творятъ.

Надъ нами знамя

Святое, блое,

И нтъ возврата намъ въ тюрьму, назадъ.

Но кто это? Кто тамъ? Подходятъ сюда…

Ихъ много. Какъ много… Все страшныя лица.

Эй! Кто вы, бродяги? Вонъ наша граница!

Здсь строится мирное царство труда.

Эй! Кто вы, бродяги? Откуда? Куда?

— Не бродяги мы. Не люди мы.

Мы — лишь призраки людей.

Стоны, слезы — мы. Мы вырвались

Изъ раздавленныхъ грудей.

Наше небо — пропасть чорная,

Каждый день нашъ — чорный день.

Мы изъ тюрьмъ идемъ, изъ каторги,

Изъ голодныхъ деревень.

Тамъ религія — безправіе.

Тамъ пророки — палачи.

Тамъ земля и стны шепчутъ:

— Эй! Молчи!—

А! Страшно мн. Сквозь тьму, сквозь стны

Я вижу все. Я вижу все.

Вонъ ночью вшаютъ кого-то,

Вонъ бьютъ кого-то… по лицу…

А! Страшно. Гд мой сонъ прекрасный?

Гд знамя блое мое?

Въ моей душ нтъ ликованія,

Но гнвъ растетъ въ моей душ.

И вижу я теперь не знамя блое —

Вонъ знамя красное, какъ зарево, горитъ.

Я слышу дикій крикъ: ‘О! будьте прокляты!’

И знаю я, кому и кто кричитъ.

И хочется и мн кричать: ‘О! будьте прокляты!’

Бжать и оставлять кровавый слдъ.

И хочется поднять стаканъ вина безумнаго,

Вина кроваваго,

И пить, и пить за красный цвтъ…

ВЪ РУБИЩ… ВЪ ЗОЛОТ…

Я пришолъ къ вамъ въ рубищ, плачущій, измученный.

Я пришолъ къ вамъ въ рубищ, дряхлый и больной.

Муки человчества, все его отчаянье,

Все его безуміе — все на мн, со мной.

Я пришолъ въ полуночи, страшный окровавленный,

Снятый блымъ ангеломъ съ чорнаго креста.

Не лечилъ я ранъ своихъ. Я все шолъ… Смотрите-же!

Грязный я. Израненный. Лишь душа чиста.

Страшенъ я. Душа чиста.

Я пришолъ. Сошолъ съ креста.

Я вислъ, вислъ вка надъ чорной бездною.

На крест вислъ съ улыбкой мертвеца.

Духъ мой, мозгъ мой, духъ и мозгъ мой стали бездною.

Я воскресъ. Пришолъ, чтобъ пснею, какъ саблею желзною,

Разскать сердца.

Я пришолъ, чтобъ саблею желзною

Вскрыть сердца, не бывшія надъ бездною.

Вскрыть сердца. Вложить въ сердца

Жажду вчнаго исканія,

Жажду гордаго страданія,

Всепрощенье пониманія,

Тайный смыслъ чередованія

Лжи и правды безъ конца.

Вы, любовью обойденные,

Вы, судьбою оскорбленные,

Оскорбленные людьми,

Вы, невинно заключонные,

Я вамъ всмъ шепчу:— Пойми.

Всмъ, всмъ, всмъ шепчу:— Пойми.

Не подумай ты, что нтъ во мн любви.

Выну душу я… Ты видишь — вся въ крови.

Осмотри ее. Возьми,

И пойми. Пойми, пойми.

Все пойми.

Вамъ, любимцы счастья сытаго,

Счастья въ пошлости зарытаго,

Я вамъ всмъ скажу:— Пойми.

Посмотри на все, что взялъ ты,

Вспомни все, что потерялъ ты,

И, вздохнувъ, пойми.

Вамъ, слпые лжеучители,

Вамъ, унылые носители

Одряхлвшихъ, правдъ земли,

Вамъ, противные мучители,

Вамъ, гнилая грязь земли,

Я и вамъ скажу:— Пойми… И боли.

Пойми… И боли.

Вамъ, кто ни холоденъ, ни горячъ,

Вамъ, кому равно безцльный звонъ

Ложъ и правда, хохотъ и плачъ,

Вамъ, кому имя — Легіонъ,

Я и вамъ всмъ скажу:— Пойми.

Загляни въ себя и найдешь

Цлый міръ, потерянный тобой.

Стой. Стой. Куда ты идешь?

Иди въ бой!

Къ врагамъ, иди къ намъ!

Будь здсь, или тамъ!

Но въ бой!

Это вамъ я, вамъ я говорю,

Вамъ, кому имя Легіонъ,

Вамъ, кто ни холоденъ, ни горячъ.

Я пришолъ къ вамъ въ рубищ, умудренный опытомъ,

Опытомъ страданія мыслящей души.

Я пришолъ измученный. Не лечилъ я ранъ своихъ,

Не стиралъ я слезъ своихъ. Слезы хороши.

О. Страданья хороши!

Это пища для души.

Но и ты страдать спши,

Братъ.

Я пришолъ къ вамъ ищущій, чтобъ сказать вамъ ищущимъ:

Надвайте рубища на тла свои.

Надвайте рубища, рубища исканія,

Рубища страданія, рубища любви.

Въ каждомъ есть божественный,

Гордый, сильный, радостный

Духъ.

Въ каждомъ есть загаженный,

Подлой лнью дышащій

Зврь.

Пусть умретъ поганый зврь!

Пусть окрпнетъ вчный духъ!

А пока въ теб огонь не потухъ,

Врь!

Да возникнетъ радостный, полубогъ воинственный,

Ликованьемъ дышащій! Да живетъ мечта!

Я пришолъ къ вамъ, плачущій, старый страшной старостью,

Я вамъ земно кланяюсь, снятый со креста.

Я пришолъ къ вамъ въ рубищ…

…Я пришолъ къ вамъ въ золот. Молодой. Красивый.

Я пришолъ къ вамъ въ золот. Слышите — звенитъ!

Я прошолъ исканія. Я — уже нашедшій,

Былъ я воскъ слезящійся, сталъ — гранятъ.

Я пришолъ къ вамъ въ золот, чтобъ одть васъ въ золото,

Въ ризы побдителей пошлости земной.

Я пришолъ къ вамъ въ золот, чтобъ вселить въ васъ демона.

Демонъ гордой смлости вьется надо мной.

Пусть онъ вьется и надъ вами,

Этотъ демонъ красоты,

Красоты великой воли

И достигнутой мечты.

Ты, прошедшій сквозь страданія,

Побдившій испытанія,

Ты, шептавшій:— Я найду.

Ты потомъ, ставъ побдителемъ,

Крикнешь всмъ врагамъ, хулителямъ:

— Прочь съ дороги! Я иду!

Прочь съ дороги! Я иду!—

Вотъ я вижу васъ иными.

Вс вы въ золото одты.

Провалились и забылись

Стародавніе завты.

Вотъ вы мыслите свободно.

Вотъ вы любите свободно.

Вамъ какъ глупость, глупость дтства,

Вспомнить прошлое смшно.

Въ каждомъ — Богъ, прекрасный, смлый,

Гордо — смлый! Мощно смлый!

И никто уже не шепчетъ: Мн отъ бога не дано.

Въ каждомъ Богъ ужасный, смлый,

Дико-смлый, властно-смлый…

Здравствуй Солнце! Здравствуй Геній!

Здравствуй Новый Человкъ!

ЗА МНОЙ!

Въ борьбу! Въ борьбу!

Въ борьбу за жизнь, за совершенство.

Въ борьбу за вчное блаженство!

Идемъ въ борьбу! Идемъ въ борьбу!

Мы разобьемъ врага — Судьбу!

Въ борьбу! Въ борьбу!

Надъ нашимъ міромъ, сномъ объятымъ,

Гляди: Лежитъ чудовищемъ хвостатымъ,

Лнивою, увренной змей,

Лежитъ надъ грязною землей

Нашъ врагъ — Судьба.

Пусть загремитъ борьба съ чудовищемъ проклятымъ.

Борьба! Борьба!

Лежитъ чудовище надъ нами,

Лежитъ чудовище проклятое,

Лежитъ чудовище хвостатое,

Чтобъ мы не сдлались богами.

Лежитъ оно безсмннымъ стражемъ,

Чтобъ небо было лишь миражемъ

Всегда надъ нами.

Убьемъ врага! Убьемъ Судьбу!

Въ борьбу! Въ борьбу!

Врагъ будетъ мертвъ. Но сквозь вка безсчотные,

Но сквозь вка безцльно-беззаботные

Должны пройти рабы земные

Подъ тяжестью грха, какъ подъ мшкомъ свинца

Чтобы вступить во времена иныя,

Въ начало свтлаго конца.

Но, можетъ быть, пройдутъ вка унылые,

Какъ тысячи такихъ уже прошли,

И такъ-же будутъ спать безкрылые,

И такъ-же будутъ спать унылые

Рабы земли.

Пусть такъ. Пусть такъ. Но жалкаго терпнья,

Но сна души я не хочу.

Я полечу одинъ съ гнилыхъ болотъ забвенья,

Я полечу наверхъ съ гнилыхъ болотъ терпнья.

Съ гнилыхъ болотъ на крыльяхъ вдохновенья

Я полечу.

Приближусь я къ чудовищу хвостатому

И. такъ скажу ему, проклятому:

— Пусти меня, проклятый, къ небесамъ!—

Пропуститъ змй, Онъ испугается.

Вдь онъ, проклятый, сомнвается,

Что даромъ я себя ему отдамъ.

Онъ чуетъ месть души моей обиженной,

Земнымъ томленіемъ униженной,

Онъ чуетъ месть моей святой души.

Боится онъ копья-святыни,

Которое я выковалъ въ тиши,

Въ пескахъ пустыни.

Пусть я одинъ прорвусь съ копьемъ въ рукахъ,

Прорвусь межъ чорныхъ лапъ урода-змя,

Прорвусь, найдя себя и потерявши страхъ,

Найдя себя, создавъ себя и смя.

Пусть я одинъ. Но почему одинъ?

Ну, отвчайте мн зачмъ вы такъ убоги?

Богами были вы. Теперь вы полубоги.

А каждый для себя и рабъ и господинъ.

Пусть я одинъ. Но почему одинъ?

Я — полубогъ. Вы — полубоги.

Я не одинъ.

Уйдите на года въ безбрежныя пустыни.

И въ васъ проснется духъ святыни,

Вы выкуете копья для борьбы

Съ врагомъ, съ чудовищемъ Судьбы.

За мной! За мной, рожденные рабами,

За мной! Чтобъ стать полубогами!

Мы первые орлы тоски земной.

За мной! Вдь небо-же, не камни-же надъ нами…

За мной! За мной!

ПСАЛМЫ.

ПСАЛОМЪ ПЕРВЫЙ.

Я люблю тебя. Но идти къ теб

Не хочу.

Непонятный знакъ есть въ моей судьб.

Я люблю тебя. Не иду къ теб.

Въ одинокой тьм я зажогъ свчу.

Я лежу. Молчу.

Сквозь свою слезу на свою свчу

Я смотрю.

Я тебя люблю. Я тебя хочу.

Я хочу кричать. Но лежу молчу.

И горю.

И проходитъ часъ. Проползаетъ часъ.

И въ блестящей тьм двое насъ.

И свча-алмазъ,

Одинокій глазъ —

Освщаетъ насъ.

И летятъ часы. И за часомъ часъ

Какъ орлы летятъ,

Въ небеса летятъ

Мимо насъ.

И орлы летятъ,

И орлы хотятъ,

Чтобъ я былъ объятъ

Неземнымъ огнемъ.

Жжотъ меня огонь. И тебя онъ жжотъ.

Мы вдь оба въ немъ.

Это богъ мечты насъ обоихъ жжотъ.

Нашъ свободный богъ насъ къ себ зоветъ.

Любитъ насъ и жжотъ

Неземнымъ огнемъ.

А часы-орлы мимо насъ летятъ,

Въ небеса летятъ.

И орлы хотятъ,

Чтобъ я былъ твоимъ,

Ты моей.

Такъ орлы хотятъ.

И кричу я имъ:

— Въ небеса скорй!

Донесите всть небесамъ моимъ:

Я люблю. Люблю и любимъ.—

Я люблю тебя. Я хочу къ теб.

И лежу одинъ. Не иду къ теб.

На свчу смотрю.

И въ блестящей тьм я горю.

Непонятный знакъ данъ моей судьб.

Знакъ моихъ небесъ. Онъ горитъ на мн.

Этотъ знакъ — ничей.

Но въ его огн

Много есть лучей

Для тебя.

Онъ горитъ на мн, непонятный знакъ.

И его изъ васъ, изъ людей

Не сотретъ никто и никакъ.

Этотъ знакъ и мой и ничей.

Я живу, молясь и скорбя,

Распиная плоть, распиная духъ,

Чтобъ найти боговъ въ глубин себя.

Я живу, томясь и горя,

Чтобы мой огонь не потухъ.

Капли чистыхъ слезъ для меня моря.

Въ нихъ я вижу міръ.

Я пою, любя,

То, что я нашолъ въ глубин себя.

Для себя.

А нашолъ я міръ.

Въ мір томъ кипятъ дикія моря,

Истину боговъ сказкой говоря.

И великъ мой міръ.

Одинокъ мой міръ.

Міръ мой — это все. Міръ мой — это я.

Вчность до меня, истину тая

Въ глубин своей, облетала міръ.

И была ничья,

А теперь моя.

Вчность — это я.

Какъ красивъ мой міръ!

Это я — мой міръ.

Кто я? Я волна,

Впившая въ себя

Правду голубыхъ, мчащихся небесъ,

Я — волна,

Впившая въ себя

Правду дна.

Кто я? Я струна,

Что звучитъ одна

Радостью небесъ,

И весь міръ любя,

Слушаетъ себя,

Слушаетъ съ тоской.

Кто я? Я сдой, я дремучій лсъ.

Вковой,

Дремлющій съ тоской

Надъ ркой.

Кто я? Я — звзда

Голубыхъ небесъ,

Знающая правду чудесъ,

Я звзда,

Для которой нтъ

Да и Нтъ,

Нтъ и Да.

Я — звзда,

У которой нтъ

Требующихъ жертвы боговъ,

Я — звзда,

У которой нтъ

Ей ненужныхъ словъ:

Никогда

&nbsp, И Всегда.

Кто я? Я — слеза

Тихихъ и большихъ, въ даль глядящихъ глазъ.

Я — упорный взглядъ.

Я — огонь лампадъ,

Что глядитъ съ тоской въ образа.

Кто я? Я — алмазъ,

Отразившій міръ.

Кто я? Я и жрецъ, и его кумиръ.

Я развратный царь и святой аскетъ.

Кто я? Я — Никто.

Что я? Я — Ничто.

Кто я? Кто я? Кто?

Я — Поэтъ.

Я — душа моя.

То, что сдлалъ я,

Могутъ сдлать вс. Вс, кому дано

Заглянуть къ богамъ и на дно.

Я родился вновь

Въ правду и въ любовь,

Въ правду и въ мечту, чтобы пть,

Чтобъ въ меня вошли

Музыка и кровь,

Чтобы на лиц плачущей земли

Мн слезой блестть.

ПСАЛОМЪ ВТОРОЙ.

Посылая проклятья Судьб,

Я зову тебя ночью къ себ.

Я имя твое повторяю,

Лучистое имя твое.

Я сердце свое

Ножомъ ударяю.

Ножомъ ударяю. Тоской безнадежной горю.

И сердце кричитъ. А я говорю,

А я говорю ему:— Пой!

Пой, сердце, пвучей тоской!

Пой, сердце, о ней, чтобъ я видлъ ее.—

Я такъ говорю. И сердце свое

Ножомъ ударяю.

И сердце кричитъ и поетъ.

И я его псню словами любви повторяю,

Словами премудрой любви.

И ловятъ въ себя души чистыя

Слова золотистыя,

Лучистыя

Созвучья мои.

Вотъ часъ я пою. Я такъ мало сказалъ.

Я такъ много сказалъ.

Я усталъ. Не усталъ.

Чуть сердце замолкнетъ,— Кричи!— повторяю

И сердце ножомъ ударяю.

И сердце кричитъ,

Ж сердце поетъ,

И сердце болитъ,

И сердце въ бездонное море зоветъ

Души чистыхъ людей,

Души гордыхъ людей.

Туда, гд все вчно, туда, гд нтъ дней,

Зоветъ. Зоветъ.

И вьются созвучья мои,

Какъ кольца лукавой зми.

Вотъ стихъ мой по небу летитъ, какъ орелъ.

Вотъ стихъ мой въ долину сошолъ.

Вотъ стихъ мой на скалы тяжолыя,

На скалы голыя,

Летитъ, какъ лань.

— Пой, сердце, пвучей тоской!—

Но сердце дрожитъ подъ рукой.

О, какъ сердце болитъ!

Сердце кричитъ:

— Умру. Перестань.

Умру. Перестань.

Не бей.

ПСАЛОМЪ ТРЕТІЙ.

Ты — звзда, издалека сверкающая,

Прорезающая

Тьму.

Ты — царица, мою вковую тюрьму

Освещающая

И меня призывающая

Къ пиру праздничному своему.

Ты — мечта, вс мечты окрыляющая.

Подойду я къ теб. Подойду.

Кто же ты? Ты не женщина. Нтъ.

Все равно, все равно, если хочетъ поэтъ!

И со мною ты завтра же будешь въ аду.

Да. Въ аду. Потому что за дерзость мою

Уготованъ мн адъ. Но мой адъ на земл.

Ну, царица моя! Я зову. Я пою.

Будь женою моей на земл.

Ну, иди-же въ тюрьму. Ну, иди-же, любя.

Обниму я тебя. Поцлую тебя.

И звзда, издалека сверкавшая,

Прорзавшая

Тьму,

Станетъ биться въ тюрьм,

Дико плача во тьм.

Но никто не откроетъ тюрьму.

Я безумно хочу. Въ первый разъ я люблю.

Погублю я тебя. Погублю.

Погублю за безбожность чужого грха.

Погибай. Все равно.

Мн осталось одно.

Ха. Ха. Ха.

Погибай-же звзда, издалека сверкавшая,

Прорзавшая

Тьму.

Погибай-же, царица, мою вковую тюрьму

Освщавшая.

СКАЗКИ.

СКАЗКА ПЕРВАЯ.

Зазвените отроки непонятной сказки!

Много есть загадокъ въ тайникахъ души.

Кто-то въ красномъ замк проситъ женской ласки.

Онъ по замку бродитъ.

Вотъ онъ въ залу входитъ.

Пусть шаги безумца постучатъ въ тиши.

Пусть! Никто не слышитъ, какъ звенитъ и плачетъ

У колонъ высокихъ радужный хрусталь.

И никто не видитъ, какъ змится, скачетъ

Тнь по краснымъ стнамъ, убгая вдаль.

А безумецъ бродитъ.

Онъ стучитъ. Выходитъ,

На балконъ выходитъ. На большой балконъ.

Паркъ въ неясномъ тонетъ.

Кто-то въ парк стонетъ,

А въ мозгу безумца надовшій звонъ.

Звонъ мозги шевелитъ, будто цпь большая.

Звонъ тотъ заглушая,

Молится поэтъ.

Молится кому-то, чтобъ пришла Елена.

Но опять измна.

И Елены нтъ.

Онъ-же внятно слышитъ:

Кто-то въ парк дышетъ.

Гд-то тамъ Елена спряталась, молчитъ.

Онъ-же любитъ, хочетъ.

Вдругъ сова хохочетъ,

Такъ сова пророчитъ,

Такъ изъ тьмы кричитъ:

— Будетъ все въ страданьи, будетъ все въ тревог,

Все въ тоск, какъ мор, будетъ все въ одномъ.

Вс идутъ куда-то по своей дорог,

Но: твоя дорога спуталась узломъ.—

Въ парк замолчало. И никто не дышетъ.

И безумецъ слышитъ

Только тишину.

Море мертвой ночи.

Въ неб гаснутъ очи.

Воздухъ не колышетъ

Мертвую волну.

СКАЗКА ВТОРАЯ.

Зазвените строки непонятной сказки.

Много есть загадокъ въ тайникахъ души.

Вонъ блестятъ въ пещер маленькіе глазки.

Много ихъ. То гномы,

Маленькіе гномы.

— Ну, попойте, гномы.

Псни ваши, гномы,

Право, хороши.

Ну-же! Пойте, гномы. Я вамъ денегъ дамъ.—

И запли гномы хоромъ:

Трамъ. Трамъ. Трамъ…

Подъ землею есть дорожки.

Наши маленькія ножки

Подъ землей бгутъ, бгутъ.

Мы то тамъ, то тутъ.

Ддъ нашъ — царь длиннобородый,

И мы вс его породы.

Мы родимся охъ него.

Женщинъ нтъ здсь никого.

Ддъ далеко,

Ддъ глубоко

Тамъ, тамъ, тамъ.

И нельзя къ нему пробраться.

Онъ не любитъ. Будетъ драться

И бодаться.

Трамъ. Трамъ. Трамъ.

Ддъ безсмертенъ. Не умретъ онъ никогда.

Онъ запрятанъ кмъ-то въ землю навсегда.

Мы же смертны. Вс умремъ.

Но мы смерти не боимся,

Не томимся

И поемъ:

Трамъ. Трамъ. Трамъ.

Какъ мы милы, гномы-крошки…

Наши маленькіе рожки

Украшаютъ гномій лобъ.

Какъ мы милы, гномы-крошки.

Подъ землею есть дорожки…

Наши маленькія ножки

По дорожк: тонъ, тонъ, тонъ.

Мы живемъ, чтобъ наслаждаться,

Любимъ мы шутя бодаться,

Любимъ мы перекликаться

И смяться,

И кататься

По земл.

Мы о людяхъ много знаемъ,

Что ютятся наверху, на земл.

Но мы сказокъ ихъ совсмъ не понимаемъ.

Есть тамъ сказки о добр и о зл.

Тамъ есть сказки о богахъ

И о томъ, что будто есть предсмертный страхъ.

Есть тамъ глупенькія сказки

Объ утхахъ женской ласки.

Ну. Довольно. Трамъ. Трамъ. Трамъ.

Мы въ пещер отдохнули,

Глотки псенкой продули.

Намъ пора бжать.

Намъ пора играть.

Трамъ. Трамъ. Трамъ.

Эй ты. Слушай, длинный, блый.

Ты, съ козлиной бородой!

Отъ тебя несетъ бдой.

Ты какъ будто слишкомъ смлый.

Ты чего забрался къ намъ?

Убирайся. Трамъ. Трамъ. Трамъ.

Ты мшаешь намъ.

Убирайся. Видишь, норка. Намъ свободно тамъ,

Тамъ мы прыгаемъ съ разбга другъ на друга.

А теб тамъ будетъ туго.

Убирайся. Ну.

Мы побгаемъ немножко.

Видишь, норка. Тамъ дорожка.

А потомъ пора ко сну.

Трамъ. Трамъ. Трамъ.

Убирайся. Убирайся.

Да смотри не возвращайся.

Трамъ. Трамъ. Трамъ.

Мы не любимъ слишкомъ важныхъ.

Ты хотлъ намъ денегъ дать.

Ну, давай. Да не бумажныхъ.

И къ чему бумажки эти!

Люди глупы. Люди дти.

Намъ ихъ не понять.

Ну, а вашимъ круглымъ золотомъ мы любимъ поиграть.

Братцы, ну въ послдній разъ,

Чтобы помнилъ онъ объ насъ.

Трамъ. Трамъ. Трамъ.

Хорошо здсь намъ.

Мы счастливы, гномы-крошки.

Какъ красивы наши рожки,

Наши маленькіе рожки.

Подъ землею есть дорожки.

Безконечныя дорожки.

По дорожк наши ножки

Тонъ. Тонъ. Тонъ.

Братцы. Дружно: Тонъ. Тонъ. Тонъ.

Гость незваный, ты о гномахъ разскажи.

Только къ намъ не возвращайся.

Убирайся!

Бжи!..

ПРОРОЧЕСТВА.

ПРОРОЧЕСТВО ШЕСТОЕ.

Слушай, воронъ, чорный воронъ,

Мудрый воронъ Нэвэрморъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ночь ползетъ. Луна погасла.

Я лечу съ высокихъ горъ.

Я лечу и подо мною

Дьяволъ стелетъ темноту.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я во сн увидлъ дву,

Но не ту, не ту, не ту.

Я во сн увидлъ дву.

Два сына зачала.

Отъ меня-ли? Для меня-ли?

Ночь гудла. Ночь ползла.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я во сн увидлъ сына,

Сына двы, сына сна.

Онъ глядлъ въ меня упорно

Изъ бездоннаго окна.

Онъ былъ въ язвахъ, онъ былъ страшенъ,

Кровь текла съ его лица.

Онъ живой былъ. Но глядлъ онъ

Тусклымъ взоромъ мертвеца.

И молчалъ онъ. И глядлъ онъ

Изъ бездоннаго окна.

За окномъ съ бездоннымъ гуломъ

Хохотала тишина.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я во сн увидлъ дву,

Ту, которую любилъ.

Я съ любимой, милой двой

О любви заговорилъ.

Говорилъ я:— ‘Ночь трепещетъ.

‘Слышишь ты, какъ ночь поетъ.

‘Жизнь умретъ. Любовь безсмертна.

‘Тотъ, кто любитъ, не умретъ.

‘Будемъ вмст. Скажемъ ночи,

‘Вчной ночи — подожди.

‘Ну, цлуй-же, обнимай-же,

‘Ну, гляди въ меня, гляди.

‘Дай мн счастье. Дай мн вчность

‘Дай мн жизнь иныхъ свтилъ’.

Но молчала, но смялась

Та, кого я полюбилъ.

И глаза въ меня глядли,

Но не т, не т, не т.

Въ тхъ горло, въ тхъ свтилось

Поклоненіе мечт.

Понялъ я — со мной играетъ

Месть рыдавшихъ обо мн.

Полюбившихъ нелюбимыхъ,

Всхъ, кого я зналъ во сн.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Сонъ мой, сонъ, тысячелтній.

Чорныи сонъ. Тяжолый сонъ.

Сонъ подъ страшный похоронный,

Подъ гудящій чорный звонъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я во сн увидлъ ночи.

Длинный рядъ нмыхъ ночей.

Въ нихъ леталъ, бродилъ мой Геній.

Но онъ былъ уже ничей.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я во сн летлъ, какъ камень,

Внизъ летлъ съ высокихъ горъ…

Слушай, воронъ, мудрый воронъ,

Чорный воронъ Нэвэрморъ.

Я съ тобою, чорный воронъ,

Я съ тобою говорю.

Ты все знаешь и спокоенъ,

Я же плачу и горю.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Чорной ночью разъ я слушалъ

Гулъ моихъ колоколовъ.

Я ршалъ загадку Смерти

Острой грезой мудрыхъ сновъ.

И чтобъ страхомъ одинокимъ

Не смутился разумъ мой,

Чорный воронъ молчаливый,

Мудрый воронъ былъ со мной.

Дв свчи. Тонули стны,

Потолокъ тонулъ во мгл.

Чорный воронъ неподвижно

Помстился на стол.

Говорилъ я. Воронъ слушалъ.

Говорилъ я:— ‘Жизнь пройдетъ.

‘Свтъ погаснетъ. Ночь настанетъ.

‘Что родилось, то умретъ.

‘Страшно, воронъ. Страшно, мудрый’ —

Воронъ слушалъ и молчалъ.

А во мн все кто-то плакалъ,

Кто-то бился, хохоталъ.

Кто-то что-то подсказалъ мн.

Но понять я не хотлъ.

И спокойнымъ трезвымъ взглядомъ

Я на ворона глядлъ.

Говорилъ я:— ‘Правда ужасъ…

‘Но для мудрыхъ правда — ложь’.

Это кто-то подсказалъ мн.

Закричалъ я:— ‘Ну, такъ что-жъ?’

Но тотчасъ-же я счастливымъ

Громкимъ голосомъ заплъ:

— ‘Духъ могучій, духъ счастливый

‘Въ безконечности летлъ…

‘Вчный разумъ съ вчнымъ духомъ

‘О блаженств говоритъ.

‘Духъ могучій, духъ счастливый

‘Въ безконечности летитъ.

‘Вотъ въ кольц вка кружатся,

‘И нельзя имъ умереть.

‘Будетъ вчно духъ могучій

‘Въ безконечности летть.

‘Духъ счастливый…’

Но внезапно

Я замолкъ. Гудла ночь.

Ужасъ всталъ. И закричалъ я,

Но кому — не знаю:— ‘Прочь’.

Въ этотъ мигъ шаги отучали

Быстро, быстро вдалек.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Дверь открылась. И явился

Докторъ въ бломъ парик.

Старый докторъ улыбался,

Быстро руки потиралъ.

И сказалъ, усвшись въ кресло:

— Excusez. Не помшалъ?—

Въ это время мудрый воронъ

Въ темный уголъ улетлъ.

—‘Воронъ!’ крикнулъ я сердито.

Онъ опять на мсто слъ.

— Это воронъ?… Очень мило!—

Бритый докторъ говоритъ.

— Это онъ плъ:— духъ счастливый

Въ безконечности летитъ?—

‘Нтъ, не онъ. Но что вамъ нужно?

Вы, наврно, докторъ?’ — Да.—

‘Что вамъ нужно?’ Онъ смется.

‘Ну, сидите. Не бда’.

Мы надолго замолчали.

Ночь гудла. Воронъ спалъ,

Опустивъ свои клювъ тяжолый.

Я сердиться пересталъ.

Я глядлъ куда-то въ пропасть,

Въ пропасть неба, въ пропасть тьмы.

Старый докторъ что-то думалъ.

Долго такъ сидли мы.

Я глядлъ куда-то въ пропасть.

Видлъ вчность и конецъ.

Вотъ лечу я. Я — безсмертный.

Вотъ лежу я. Я — мертвецъ.

Вижу: Чьи-то руки держатъ

Слезно-жолтую свчу.

Воронъ спитъ. Мн стало страшно.

И сказалъ я: ‘Не хочу!’

Я сказалъ невольно громко.

Старый докторъ тихо всталъ.

И меня рукой костлявой

Долго за руку держалъ.

Посмотрлъ онъ грустно-строго,

Долго, долго мн въ глаза.

И тогда-то я увидлъ…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Гладь небесъ какъ бирюза.

Въ синемъ неб, какъ слеза,

Свтитъ мой погибшій Геній.

Онъ не знаетъ впечатлній

Мною прожитаго дня.

И не видитъ онъ меня.

Небо синее чернетъ,

Небо гаснетъ, холодетъ.

Вижу дальше — стала тьма.

Грозно встала Смерть сама.

Встала не скелетомъ блымъ,

И не чортомъ грозно-смлымъ,

И не богомъ. Нтъ. Не то.

Я почувствовалъ Ничто.

Все погасло. Все забылось.

Все спокойной тьмой покрылось.

Отъ сознанья моего

Не осталось ничего.

Видлъ я одно мгновенье:

Геній мой растаялъ въ мгл.

И потомъ ни сновиднья,

Ни любви, ни вдохновенья,

Ни тоски, ни сожалнья,

Что я самъ зарытъ въ земл.

Я сталъ мертвымъ. . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . Вчность . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .— Встаньте.—

Кто-то громко мн сказалъ.

Я проснулся. Старый докторъ

Крпко руку мн сжималъ.

Какъ остатокъ сновиднья,

Слышалъ я далекій шумъ.

— Вотъ что.— Началъ докторъ строго:—

Что вы губите свой умъ?

Я все слышалъ. Что за страхи?

C’est donc bte. Мы вс умремъ.

Все такъ просто. Но… sapristi!..

Нужно жить, пока живемъ.

Счастье есть во воемъ. Въ наук…

Ну, въ искуств… Ну, въ любви…

C’est pour a, mon cher maestro,

Le Bon Dien nous donne la vie.—

Я глядлъ усталымъ взоромъ,

Я спросилъ. Отвта нтъ.

Я спросилъ у правды мыслью.

— Mais, q’avez-vous, mon poиte?—

И тогда я громко, быстро

Въ темноту заговорилъ:

— ‘Кто мн жизнь, живую душу,

‘Счастье, горе подарилъ?

‘Кто посмлъ создать’ — и голосъ

Мой гудлъ, гремя, звеня:—

— ‘Кто посмлъ создать не камень,

‘Не растенье, а меня!

‘Я весь міръ. Я больше міра.

‘Я его пересоздалъ.

‘До меня онъ былъ прозрачный

‘И ничтожный идеалъ.

‘Міръ теперь смется, плачетъ,

‘Любитъ, хочетъ и поетъ.

‘Потому что мн такъ нужно.

‘Я умру и все умретъ.

‘Я умру и все исчезнетъ,

‘Что я муками создалъ.

‘И останется бездушный

‘И ничтожный идеалъ.

‘Я умру и весь исчезну.

‘Я не врю: я — старикъ.

‘Я не врю!.. Но я врю,

‘Потому что я великъ.

‘Вотъ минута просвтлнья,

‘И я вижу только тьму.

‘Нтъ. Я стану вновь безумцемъ

‘И безсмертіе пойму.

‘Докторъ, слушайте. Есть вещи

‘Недоступныя умамъ.

‘Я однажды видлъ чудо.

‘Видлъ я подземный храмъ.

‘Что онъ есть, я зналъ и раньте.

‘Но войти въ него не могъ.

‘Долго въ этотъ храмъ проклятый

‘Не пускалъ меня мои богъ.

‘Онъ былъ правъ. . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . .Рка подземная

‘Въ храм томъ текла.

‘Хлопья сажи. Сырь тюремная.

‘Сажа, сырь и мгла.

‘Холодящая и жгучая

‘Мгла вилась кругомъ.

‘Тамъ горла нефть вонючая

‘Дымнымъ огонькомъ.

‘Нефть вонючая и чорная

‘Жертву — падаль легла.

‘И везд крутомъ упорная

‘Мгла вилась, ползла.

‘Плыли тни безобразныя,

‘Исчезали вдругъ.

‘Это зври, зври разные

‘Двигались вокругъ.

‘Зври прыгали, бжали,

‘И летли, и ползли.

‘Подбирали трупы братьевъ,

‘Падаль въ пламя волокли.

‘Черезъ пламя я увидлъ

‘Смутно, смутно, какъ вдали:

‘Въ чорномъ трон развалился —

‘Въ грязномъ трон изъ земли

‘Чорный дикій Даръ Земли’.

Говорилъ я. Волновался.

Докторъ пальцами стучалъ.

Вижу: Воронъ закачался.

Слышу: Воронъ закричалъ.

Докторъ снова:— Успокойтесь.—

Руку жметъ.

— Кто? Когда? Зачмъ умретъ?..

— Успокойтесь — …

— ‘Кто умретъ?!’ Спросилъ я тоже.

Докторъ вторитъ:— Кто умретъ?

Вы вдь только что кричали:

Онъ умретъ, умретъ, умретъ!…—

Замолчали.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Снова докторъ:— ..Царь Земли…

Дикій, чорный Царь Земли…

Что-же дальше?.. Продолжайте.—

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Я же видлъ: Тамъ, вдали,

Тамъ, внизу, гд Царь Земли,

Я, какъ чорный трупъ, сгоралъ…

Жду… Сгорлъ… И я сказалъ:

— ‘Отгадайте’.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Снова время. Говорили.

Что — забылъ.

219

Кто умретъ?.. Какъ будто не ршили.

Докторъ слишкомъ скрытенъ былъ.

Надолъ. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . Кто я?. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . .Забылся. . . . . . . . . . . . .

Вижу: Новый Богъ спустился.

Не родился, а опустился.

Вновь поднялся. . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . Я лечу.

Я, какъ чорный сонъ, лечу,

Какъ безумный сонъ, лечу.

Снова докторъ:— Продолжайте.

Bien. На трон изъ земли

Чорный, грязный Царь Земли.

Продолжайте.—

Я схватилъ его за плечи и кричу:

— ‘Отгадайте!’

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Снова время. Что-то было.

Чьи-то крики, чей-то смхъ.

Я-же думалъ: Что-то было,

Но давно… Здсь чей-то грхъ.

Чей-то грхъ. Но чей-же грхъ?

Разсердился. Слышу смхъ.

Кто смялся — я не знаю.

Но не докторъ: онъ молчалъ.

Смхъ. И стало мн понятно

Чудо — Смерть живыхъ началъ.

Все, что слышалъ, все, что видлъ

Въ грязныхъ тюрьмахъ бытія

Въ этотъ мигъ возненавидлъ

Кто-то… Кто-то… Но не я.

Я-же могъ еще смяться:

Ибо слышалъ чей-то смхъ.

Я былъ гршенъ, грубо гршенъ:

Ибо понялъ чей-то грхъ.

— ‘Гршенъ. Гршенъ. Дай безуміе,

‘Богъ мой… Богъ.

‘Я почти какъ люди жалокъ,

‘Богъ мой… Богъ.

‘Гршенъ. Гршенъ. Дай незнанія

‘Длъ враговъ твоихъ.

‘Я же знаю, знаю, знаю

‘Всхъ враговъ твоихъ.

‘Пусть боятся т безумія,

‘Говорятъ: Умру.

‘Богъ мой… Милый!.. Пусть безумцемъ

‘Стану и умру.

‘А!.. опять все то-же слово…

‘Кто проплъ сейчасъ: Умру…

‘Богъ мой, Богъ… Убей несчастнаго,

‘Сдлай брата самовластнаго.

‘Богъ? Зачмъ? Одно безуміе.

‘Я? Зачмъ? Одно безуміе.

‘Я безуменъ? Кто сказалъ?

‘Я — ничто. А то безуміе —

‘Идеалъ.

‘А! Опять все то-же слово!

‘Кто кричалъ, что я умру?

‘Это слово — только слово.

‘…Люди! Люди! Все готово!

‘Я живу и не умру!

Такъ я гнался за безуміемъ

И въ блаженств и въ тоск.

Много слышалъ старый докторъ,

Глупый докторъ въ парик.

Время пало. Вдругъ изъ мрака

Слышу: Крикъ.

Въ мор мрака

Кружитъ блая собака,

Кружитъ, кружитъ… Не собака,

А парикъ.

А за нимъ несется крикъ,

Хохотъ-крикъ:

— Отгадайте! Отгадайте!—

Тутъ я вспомнилъ: Онъ сказалъ,

Кто онъ — я тогда не зналъ:

—‘Что же дальше? Продолжайте.

‘Гршенъ. Гршенъ… Продолжайте.

‘Интересно. Продолжайте!’ —

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Снова время пало ницъ.

Ни столтій, ни мгновенья.

Предвкушенье наслажденья

Безъ границъ.

Снова время. Мгла разсвта.

Дверь открыта. Гаснутъ свчи.

Близко топотъ ногъ и крикъ.

Пожирая мглу разсвта,

Весь побдный, гордый, чорный,

Я сижу на груд книгъ,

И въ когтяхъ моихъ парикъ.

ПРОРОЧЕСТВО СЕДЬМОЕ.

Пришолъ мой страшный Царь,

Владыка чорной скуки.

И вновь повисли руки,

И скучно мн до муки,

Какъ часто было встарь.

Вернулся Чорный Царь.

Во тьму мертвящей скуки

Внесу я мои фонарь.

Сюда! Мечты завтныя!

Вотъ мой фонарь старинный.

Но стекла разноцвтныя

Черны. Черны. Черны.

И вереницей длинной

По нимъ не пляшутъ сны.

Глядитъ, какъ мертвый, мой фонарь.

Его задулъ мой Чорный Царь.

А въ фонар завтномъ

Зажогъ я перевитую,

Испытанную временемъ

Старинную свчу.

Вотъ въ мрак безотвтномъ

Стою подъ чорнымъ бременемъ.

Вдругъ вижу дверь закрытую.

Туда, туда хочу.

Открылъ я дверь забытую.

Вхожу я въ дверь открытую,

Куда-то въ свтъ вхожу.

И вспомнивъ мысль неясную,

Забытую, прекрасную,

Я на лампаду красную

Восторженно гляжу.

Блеститъ лампада красная.

Яснетъ мысль неясная.

Но кто тамъ за лампадою?

Тамъ чье изображеніе?

Нежданною усладою

Душа моя полна.

Будь проклято забвеніе!

Вдь то изображеніе —

Она, она, она.

Молитвою горячей

Предъ той, кого любилъ,

Кого любилъ когда-то,

Молитвою горячей

Я душу оживилъ.

Я душу сдлалъ зрячей.

Въ душ легко и свято.

Въ ней пснею горячей

Поетъ, какъ изъ могилъ,

Мильонъ забытыхъ силъ.

Мильонъ забытыхъ силъ поетъ.

Она къ себ меня зоветъ.

Я видлъ душу страстную.

И помолившись страстно,

Я взялъ лампаду красную,

Понесъ туда, гд Чорный Царь

Задулъ старинный мой фонарь,

Задулъ такъ грубо властно.

Я внесъ лампаду красную,

И сталъ я какъ во сн.

Онъ здсь еще, мой Чорный Царь.

А измнившій мн фонарь,

Онъ засверкалъ извн.

Онъ, мой фонарь завтный,

Старинный, разноцвтный…

А былъ я какъ во сн.

Сказалъ:— Свти лампада.

И ты, святой фонарь,

Сверкай какъ встарь.

Такъ надо.

Обоихъ васъ хочу.—

И вынулъ я старинную,

На много жизней длинную,

Задутую свчу.

И отъ лампады красной

Все помнящей и страстной

Зажогъ мою свчу,

Мою свчу старинную,

На много жизней длинную,

Свтящую куда-то,

Куда-то въ міръ неясный,

Гд вчно и гд свято.

Да. Отъ лампады страстной

Зажогъ я ту свчу.

Свти мое завтное!

Ты, море многоцвтное,

Гори. Гори. Гори!

А! Пропади ты, Чорный Царь!

И вдругъ пропалъ мой Чорный Царь.

А онъ, завтный мой фонарь,

Вдругъ расцвтился весь какъ встарь,

Оживши изнутри.

Но нтъ. Но нтъ. Но нтъ. Онъ встарь

Свтилъ тускле, мой фонарь.

Поплыли многоцвтныя

Ожившія моря.

И вновь я сталъ пророкомъ.

И сталъ я пть, горя.

Свча блаженнымъ окомъ

Сквозь стекла многоцвтныя

Мн пла сны отвтные

На мой нмой вопросъ.

И я летлъ. Я росъ.

Растетъ, летитъ душа моя.

Вдругъ шумъ звенящій слышу я.

И страшныя, неясныя

Догадки горько властныя

Вошли — вонзились въ разумъ мой.

Гляжу: Осколки красные

Лежатъ передъ мной

Горячіе,

Незрячіе.

Лампада догорла.

Лишь синій огонекъ

То низокъ, то высокъ.

Лампада догорла.

И синій огонекъ

Какъ вчный духъ изъ тла

Куда-то улетлъ.

Какъ вчный духъ изъ тла

Въ прообразъ смертныхъ тлъ.

Тогда-то дверь забытая,

Та дверь полуоткрытая

Закрылась, заскрипла.

И я услышалъ пніе

Далекое, далекое…

Какъ вчное забвеніе

Глубокое, глубокое:

— Пророкъ… Пророкъ… Пророкъ…—

Въ душ моей смятеніе.

И сталъ я страшно одинокъ

И слабъ, какъ синій огонекъ.

Все дальше плыло пніе,

Все тише было пніе:

— Пророкъ… Пророкъ… Пророкъ…—

И страшно, страшно стало мн.

Гляжу: А двери нтъ.

Стна. Кругомъ стна.

Лежатъ осколки красные.

Вдали чуть шепчетъ пніе:

— Пророкъ… Пророкъ… Пророкъ…—

А мой фонарь блеститъ,

Горитъ какъ никогда…

Одинъ. Одинъ. Одинъ.

Вдругъ кто-то прокричалъ,

И страшенъ былъ тотъ крикъ:

— Я здсь. Я здсь. Я здсь!—

ПРОРОЧЕСТВО ВОСЬМОЕ.

ду я въ золотой колесниц моей,

Въ золотой колесниц.

А везутъ колесницу двнадцать коней.

А Земля велика и летимъ мы по ней,

Мы летимъ: колесница и я и двнадцать коней.

И летимъ мы, подобные птиц.

Мы летимъ по Земл, все впередъ по Земл,

То при солнц, то въ лунной трепещущей мгл,

То въ тискахъ неподвижной невидящей ночи.

И тогда загораются очи коней,

Чтобы путь освтить колесниц моей,

Очи дикихъ, двнадцати дикихъ коней.

Изумленныя страшныя очи.

А лечу я затмъ, чтобъ сорваться съ Земли,

Оторваться отъ скучной и страшной Земли.

Но пока мои кони, двнадцать коней,

Съ золотой колесницей моей

Оторваться съ Земли не могли.

И вздымаются кони мои,

Чтобъ прыгнуть, чтобъ летть съ колесницею.

И кричу на коней дикимъ голосомъ я.

И на Небо летитъ колесница моя.

Но опять опускается раненой птицею.

Мы опять на Земл. И хохочетъ Земля.

Мы летимъ. И конецъ приближается къ намъ.

Мы летимъ по Земл, по унылымъ степямъ.

Мы летимъ по Земл мимо красныхъ высотъ,

Мимо чорныхъ лсовъ, мимо тонкихъ болотъ.

То летимъ мы къ зар, то летимъ отъ зари.

Но конецъ приближается къ намъ.

Изъ лсовъ, изъ пещеръ по ночамъ

Нападаютъ на насъ дикари.

Вотъ они, дикари, приближаются.

Мои кони изъ силъ выбиваются,

Чтобъ подняться съ Земли.

Вотъ они, дикари, приближаются.

Дикари свои стрлы бросаютъ,

Ядовитыя стрлы свои.

И вс стрлы въ меня попадаютъ.

И хрипятъ мои кони, двнадцать коней.

Они знаютъ, какъ раны ихъ князя болятъ.

И хрипятъ мои кони, несутся, хрипятъ,

Унося колесницу отъ злыхъ дикарей.

Не хотятъ мои кони, двнадцать коней,

Не хотятъ они смерти моей.

И горятъ ихъ ужасныя дикія они,

Вырывая дорогу изъ ночи.

ду я въ золотой колесниц моей,

Въ золотой колесниц,

Запряжонной двнадцатью дикихъ коней.

И летимъ мы, подобные птиц.

То летимъ мы къ зар, то летимъ отъ зари.

Нападаютъ на насъ дикари по ночамъ.

Разорвали все тло мое дикари.

Но двнадцати дикимъ желзнымъ конямъ

Не могли нанести дикари,

Въ безконечномъ пути

Не могли нанести

Ни одной ядовитой разорванной раны.

И несутъ меня кони впередъ.

И подъ нами Земля. Это каменный сводъ.

А хранитъ онъ земные обманы.

Мы летимъ, чтобъ уйти отъ обмановъ Земли.

Но пока мои кони сорвать не могли

Колесницу съ Земли.

Въ золотой колесниц я дико лечу,

На коней изумленныхъ кричу.

Я спшу, потому что болятъ мои раны.

Только кони жалютъ меня,

Унести колесницу на Небо хотятъ.

И летятъ, и летятъ,

Какъ порывы степного огня.

Мои раны болятъ,

Мои кони летятъ.

Вотъ опять дикари приближаются!

Эй! Скоре на Небо вы, кони мои!

Кони! Выше отъ дикой, отъ страшной Земли!

Ночь черна. Дикари приближаются!

Кони! Кони мои!

Стрлы въ старыя раны впиваются!

Взвились бшено кони мои.

И сорвались съ проклятой Земли,

И сорвались двнадцать коней съ колесницею.

Колесница, и кони, и я.

Но опять колесница моя

Опустилась на Землю подбитою птицею.

По Земл мои кони летятъ.

Мои раны сильне болятъ.

Обернулся послдній, двнадцатый конь,

Обернулся ко мн и глядитъ.

Онъ глядитъ. Его очи — огонь.

Онъ глядитъ. Говоритъ.

— Долго, долго летли, безумные, мы

Среди свта и тьмы.

Ты летть намъ веллъ.

Ты на Небо хотлъ.

Коль велишь ты двнадцати слугамъ своимъ,

Мы опять полетимъ. Сквозь вка полетимъ.

Но вдь ты умираешь отъ стрлъ.

Слушай. Знаешь подземныя страны.

Тамъ не Рай. Но тамъ тихій, покойный Аидъ.

Для больныхъ хороши его страны.

Слушай. Мы повеземъ колесницу въ Аидъ.

Тамъ ты будешь летать свои раны.—

Такъ двнадцатый конь говоритъ.

ПРОРОЧЕСТВО ДЕВЯТОЕ.

Я уснулъ при свт солнечномъ.

Я проснулся въ темнот.

Засыпалъ я — люди плакали.

А теперь они не т.

Въ темнот, дрожа отъ бшенства,

Какъ шары, шары огня

Смотрятъ злыя, смотрятъ дикія,

Очи смотрятъ на меня.

И тоска, и страхъ невдомый

— Разсказать о нихъ нельзя —

Поползли по мн какъ гадины,

Обжигая и скользя.

Темнота. Людей не вижу я.

Только бшенство огней.

Тишина. Вдругъ звукъ, какъ ненависть,

Звукъ какъ злость родился въ ней.

Это зубы тхъ невидимыхъ

Дикимъ бшенствомъ скрипятъ,

Зубы тхъ переродившихся,

Что вокругъ меня стоятъ.

И быстре, зле гадины

Обжигая, поползли.

Такъ проснулся я. И сны мои

Скорбно плакали вдали.

Вдругъ насыщенную бшенствомъ,

Ожиданьемъ, скрипомъ тьму

Разорвалъ, какъ сталь звенящая,

Крикъ звенящій:— Смерть ему!—

И глаза на жертву бросились.

Руки бросились. Впились.

И кому-то въ мукахъ Іова

Я шепнулъ во тьму: Явись.

Сны мои какъ громъ заплакали.

И за мигъ передъ концомъ

Каждый сонъ сталъ вщей птицею

Съ человческимъ лицомъ.

Слышалъ я какъ будто издали:

— Смерть имъ, птицамъ колдуна!—

Видлъ я борьбу ужасную

Сквозь свинцовый пологъ сна.

Такъ я умеръ, весь истерзанный,

Умеръ съ ужасомъ въ глазахъ.

Помню дальше: Дти божіи.

Помню: Я на ихъ рукахъ.

ПРОРОЧЕСТВО ДЕСЯТОЕ.

Я — это храмъ, гд святые напвы.

Я — это дымъ, что змится дрожа.

Я — это ночь повнчавшейся двы.

Я — это мигъ предъ ударомъ ножа.

Я — …Но насъ двое предъ Божьими взорами.

Два гладіатора въ страшной борьб.

Рубимся мы за стной, за затворами.

Двое. Такъ нужно всесильной Судьб.

Двое… До взмаха меча побдителя.

Смерть одного. Вотъ начало конца.

Чудо… Но сбудется!— Власть мертвеца.

Власть мертвеца-искупителя.

Смерть — есть начало конца.

Чудо… Но сбудется. Власть побжденнаго!

Власть побжденнаго — въ гробъ заключоннаго.

Въ гробъ заключоннаго — снова рожденнаго.

Власть. Ибо Смерть есть начало Конца.

Я побжденный — развалины храма,

Камень съ обжогами чорнаго дыма,

Два убитая, мать новой жизни,

Ножъ, успокоенный чорною кровью.

Все это будетъ. Ты этому врь.

Помнишь — сказалъ теб, кто я теперь:

Я — это храмъ, гд святые напвы.

Я — это дымъ, что змится дрожа.

Я — это ночь повнчавшейся двы.

Я — это мигъ предъ ударомъ ножа.

ПРОРОЧЕСТВО ОДИННАДЦАТОЕ.

Къ вамъ пришолъ.

Вновь ушолъ

Въ свтлый міръ, далекій.

Въ свтлый міръ

Званъ на пиръ

Странникъ одинокій.

Закричалъ веселый стражъ:

— Вотъ онъ, странникъ! Снова нашъ!—

Моремъ звуковъ и огня

Братья встртили меня.

— Мы тебя уже не ждали…

Онъ пришолъ! Онъ снова нашъ!

Первый! Первый! Мы не ждали…

Онъ пришолъ изъ Чорной Дали!..

Онъ пришолъ! Пришолъ живой…—

Вдругъ ужасный крикъ рванулся:

—…Стойте! Съ мертвой головой!—

Я не понялъ. Ужаснулся.

И, живой и не живой,

Сталъ, поникнувъ головой.

Тихо. Братья замолчали.

Жду. И братья закричали:

— Правда! Съ мертвой головой!

Братъ нашъ съ мертвой головой.—

Пиръ затихъ. Вс зарыдали.

Вдругъ донесся хохотъ-вой

Изъ далекой Чорной Дали:

— Онъ вернулся къ вамъ… Не ждали?..

Только съ мертвой головой.—

ПРОРОЧЕСТВО ДВНАДЦАТОЕ.

Смерть отъ меня въ испуг отшатнулась,

Оставивъ мн свободу примиренія.

Орбита солнца моего качнулась.

И я ушолъ изъ вчности въ мгновенія.

И я ушолъ изъ вчности въ мгновенія,

Увелъ съ собою Звря вдохновенія.

Увелъ съ собою Звря вдохновенія,

Въ блестящій міръ изъ заключенія.

Мой мрачный Зврь, святой тоской объятый,

Мой Зврь крылатый

Сказалъ мн такъ:

— Зачмъ и какъ мн съ Богомъ разставаться?

Перерождаться

Зачмъ и какъ?—

А я сказалъ:— Насъ Смерть оставила.

Вотъ я дышу свободно въ первый разъ,

Твоя же мощь Ее заставила

Покинуть насъ.

Свободенъ я. Я буду наслаждаться.

Лети за мной! Ты видишь — я лечу.

А Зврь сказалъ:— Перерождаться

Я не хочу.

И съ нашимъ Богомъ разставаться

Я не хочу.

Вотъ мьт ушли отъ Смерти и отъ Бога.

Пускай теб ясна твоя дорога.

А я съ тобой вдвоемъ, безъ Бога

Не полечу.—

Тогда я крикнулъ:— Умеръ старый Богъ.

Я — новый Богъ.—

Лечу. Летитъ мой Зврь крылатый,

Священнымъ ужасомъ объятый.

Летимъ все въ даль, летимъ все въ высь.

Вдругъ Зврь кричитъ:— Остановись!—

И камнемъ палъ.— Остановись!—

И слышу:— Мы съ тобой страдали

И проклинали, и рыдали,

Когда ты былъ еще не Богъ.

И люди внявшіе страдали

И проклинали и рыдали

И изсыхали отъ печали.

Но ты одинъ, одинъ сталъ Богъ.

Вс т, кто шли тогда за нами,

Теперь не съ нами,

О мой Богъ.

О сдлай, сдлай ихъ богами,

Мой Богъ.

Намъ хорошо. Такъ будетъ вчно.

А т безъ насъ вернутся съ полпути.

Что длать имъ?—

— Страдать, конечно.

Лети!—

ЗАПОВДИ.

Пойми себя.

II.

Понявъ себя, создай себя другого.

Рожденный отъ людей — ничто.

Великъ рожденный отъ себя.

III.

Создавъ себя, люби свою святыню.

Люби себя, меня и тхъ, кто намъ подобенъ.

А остальныхъ зови.

IV.

Знай, что Земля не все. Въ теб лишь часть земного.

И не равны теб животныя Земли.

Ты можешь стать сильне Смерти.

Тхъ, кто убилъ въ себ живую душу,

Спокойно презирай. Они умрутъ.

Земная жизнь твоя не благо и не зло. А неизбжность.

VI.

Ты — сынъ не города и года.

А сынъ вселенной и вковъ.

Такъ поступай.

VII.

Ни изъ-за выгодъ, ни по приказанью

Не длай ничего, что глупо и не нужно.

Не будь осломъ, везущимъ идіота.

VIII.

Мущина къ женщин и женщина къ мущин

Не приближайтесь не любя.

Но полюбивъ, идите за Любовью.

Пусть дастъ вамъ заповдь свою.

IX.

Твори.

Творя, давай лишь наивысшее,

Едва доступное теб.

Ни передъ чмъ не наклоняйся.

И дтямъ говори какъ старикамъ.

Стремись быть Божествомъ и будешь Человкомъ.

XI.

Чтобъ жизнь твоя была трагедія.

ОГЛАВЛЕНІЕ.

ВКА.

ИЗЪ СМЕРТИ ВЪ СМЕРТЬ.

ЯДЪ ДАЛЕКАГО МІРА.

КРЕСТЪ.

СОВА.

НЕ ПОДХОДИ!

ПСАЛМЫ.

СКАЗКИ.

ПРОРОЧЕСТВА.

Читайте также: