Перейти к контенту
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Пророк
По колеям ночных дорог
Он шел к измученной стране, —
Еще неведомый пророк,
Чтоб возвестить о новом дне.
И нас позвал — больных детей.
Прильнувших к светлому ключу:
‘Ко мне, о, дети скорбных дней! —
Я поведу. Я научу’…
Распятый, с темного креста
Глядит Он — пламенный Христос…
Но вера жаждущих чиста,
Как серебро весенних рос.
Веди, Учитель! Предаем
Тебе сердца — темницы мук…
Для терний радостно идем
Под сень твоих безгрешных рук!
‘Современный мир’ No 4, 1906 г.
На высотах
Мне утесы изранили грудь,
Мне грозили холодный тучи…
Я устал. И хочу отдохнуть
Над упадом обрывистой кручи.
Зажигаются грани вершин,
Окаймленные бархатом елей.
Но у неба я также один,
Как в тумане холодных ущелий.
Ветер, ветер свободный! Пропой, —
Где дорога к волшебному краю?
Я в долине был странник слепой, —
На вершинах прозрел и страдаю…
Гнутся ели, печален их шум.
Холодны белоснежные грани.
Мой простор одинок и угрюм
Над равниной земных прозябании.
‘Пробуждение’ No 8, 1906 г.
Сумерки
Бьет на башне поздний час.
В бледном небе луч прощальный
Улыбнулся и погас
Удивленный и печальный.
Сумрак, крадучись, ползет.
Странен взор его бездонный…
Кто-то близкой смерти ждет,
Одинокий, побежденный…
И дрожит в пустынной мгле
Стон последнего мгновенья.
Сумрак бродит по земле,
Дышит холодом забвенья.
‘Пробуждение’ No 8, 1906 г.
На Волге
I.
Проснулся темный лес. И с шумом ясно-свежим
Вздохнул над ним рассвет, забрезжил наверху.
Но все густится мрак в безмолвии медвежьем,
Где чаща спутала орешник и ольху.
Погас ночной костер и тлеет на поляне.
Загрезила душа. Рассветный сумрак тих.
И кажется, что мы, лежащие в бурьяне,
Ватага буйная разбойников лесных.
Высокая сосна зарделась на верхушке.
Запахли свежестью росистые грибы.
Мы медленно пошли к светлеющей опушке, —
Скитальцы вольные без крова и судьбы.
Чеканятся стволы на небосклоне алом.
Вот шепотом реки повеяло… И вдруг
Мы встали над крутым, суглинистым обвалом,
И дымчато сверкнул безгранный полукруг
Раздолье светлое! В разлившуюся воду
Глядятся нежные, как пена, облака…
И кто-то вдруг запел, приветствуя свободу,
И эхо кликнуло светло издалека.
II.
Заря. Золотится река.
Бегут легковейные зыби.
Дымится шалаш рыбака
На мшистой, обрывистой глыбе.
И ширь. От жемчужных полос,
Раскинутых в облачной дали,
Светлеет зеленый откос,
Алеет песок на обвале.
Простор мой, простор голубой!
Раздольно широкая Волга!
Куда ты влечешь за собой,
Сверкая протяжно и долго?
По золоту зыбкой реки
Плывет одинокая барка…
О, светлое море тоски!
О, солнце всходящее жарко!
‘Современный мир’ No 8, 1906 г.
Ноктюрн
Расцвела моя грусть от вечернего шёпота,
Побледнели цветы под мерцаньем звезды,
И смолкает волна утомлённого ропота.
Как прибой потемневшей воды.
Я, тоскуя, пою уходящим видениям
Лебединый напев одинокой мечты.
Я грущу о лучах, что подвластны мгновениям,
Я грущу о лучах темноты…
Тени ночи встают неподвижные, длинные.
Под медлительный бой утомленных часов.
Засыпают мечты, как малютки невинные.
В колыбели росистых цветов.
‘Пробуждение’ No 10, 1906 г.
Рассвет
Встает рассвет безбрежно-синий.
Здесь колосились нивы ржи —
Теперь рядами долгих линии
Чернеют голые межи.
Степной рассвет вздохнул и дремлет
Над зябкой, вьющейся рекой…
И осень вновь меня объемлет
Пустынной волей и тоской.
Мечты мои! Зачем вы спите?
Ваш мир свободен и велик,
И будит вас, дрожа в зените,
Веселый зов, мятежный крик…
Там журавли шумливым станом
От мертвых шелестов и сна
Летят к иным счастливым странам,
Где пышно царствует весна.
‘Пробуждение’ No 11, 1906 г.
Белая ночь
Зарделись небеса — затеплились вдали.
Мечтательно горят вечерними слезами.
И звучный день поблек. И сумерки пришли
Прозрачно-синие с ослепшими глазами.
Нисходит странная, безжизненная мгла.
Пустынны улицы. Старинные каналы
В гранитах замерли, как в рамах зеркала.
И в них отражены утихшие кварталы.
Преображаются привычные черты…
Воздушные мосты, воздушные громады —
Как будто бы мираж, упавший с высоты,
Как сказочных дворцов немые анфилады.
Осиротелые, застывшие сады…
Бредут прохожие в печали неизбежной
И никнут, бледные, к зеркальности воды,
Где липы тянутся гирляндою прибрежной.
О, жутко-белая, загадочная тишь!
В ней души скорбные затихли в странной муке…
Томятся девушки во мгле оконных ниш
И грезят уронив немеющие руки.
С курантов башенных, как будто лепестки,
Упали отзвуки ночного перезвона,
И волны светлые молитвенной тоски
Их приняли в свое невидимое лоно.
Весна усталая бессонно до утра
Обходит улицы, блуждает над Невою,
Где изваяние чугунного Петра
Неслышно говорит с туманной синевою,
И грустью жадною тревожит сон теней.
Багряный круг встает над крепостью за далью…
И тихо плачет ночь… И жалко, жалко ей
Расстаться с белою, весеннею печалью.
‘Современный мир’ No 5, 1907 г.
Пробуждение
Страшен холод пробужденья,
Страшно видеть, как вперед
Дни безумного смятенья
Совершают свой полет.
Как с мольбой слились проклятья,
И поруган прах богов,
И вчерашней веры братья
Мне грозят, как сонм врагов.
Страшно видеть разрушенье
Вечных зданий и могил,
Видеть в смерти зарожденье
Новых истин, новых сил…
И бродить бесцельно ныне,
Одиноким и чужим…
В шумной жизненной пустыне
Как заблудший пилигрим.
Все бежать за вечной тайной,
Жизнь отдать мечтам во власть, —
И, обняв мираж случайный,
Ужас истины проклясть.
‘Пробуждение’ No 6, 1907 г.
Земляника
Где ты, где? Ау! Взгляни-ка
Под кустарник, на откос —
Рдеет, пахнет земляника,
Серебрятся капли рос.
Распахни траву руками…
Под зелеными листками
Вспыхнул беленький цветок,
Глянул аленький глазок.
Гроздья спелой земляники
Ярко алы и сочны,
И замлел шиповник дикий
В ласке томной тишины.
Ах, как дышат нежно травы!
Полон солнечной отравы
Утомляет сладкий зной…
Подойди — приляг со мной…
В зелень свежую зарылись.
Расплелась твоя коса —
По траве зазолотились
Волны, волны — волоса…
Небо ясно голубеет.