Стихотворения, Пушкарев Николай Лукич, Год: 1869

 
 Н. Л. Пушкарев Стихотворения ---------------------------------------------------------------------------- Поэты 1860-х годов Библиотека поэта. Малая серия. Издание третье Л., 'Советский писатель', 1968 Вступительная статья, подготовка текста и примечания И. Г. Ямпольского. ---------------------------------------------------------------------------- СОДЕРЖАНИЕ Биографическая справка Освобожденный рыцарь Под звездным небом С натуры Где? Песня о песне Николай Лукич Пушкарев родился в 1841 или 1842 году в Казани в дворянской семье. Отцом его был, по-видимому, отставной военный врач из вольноотпущенных крестьян Л. А. Пушкарев, который дослужился до звания штаб-лекаря, дававшего в то время право на потомственное дворянство. Н. Л. Пушкарев учился в Харьковском университете, но не окончил его. Затем Пушкарев оказался в Петербурге, где и началась его литературная деятельность. Впервые он выступил в печати в 1866 году, а через три года издал сборник своих стихотворений. Пушкарев сразу заявил о себе как поэте некрасовского направления. Сборник открывался стихотворением, в котором он, вслед за 'Поэтом и гражданином' Некрасова, писал, что в настоящее время поэт не имеет права 'расточать для нег и наслаждений Избыток сил своих': Тебе ли спать, поэт? Твой долг спешить за веком, Стоять за знание, за волю, за любовь И человека - _человеком Стараться сделать вновь_, Идти стезей труда, путем борьбы суровой, Предтечей истины... Во второй половине 60-х и начале 70-х годов Пушкарев печатался преимущественно в 'Будильнике'. Многие его стихотворения своими явно демократическими тенденциями вызывали недовольство цензуры и запрещались. Об одном из них в протоколе заседания цензурного комитета читаем: 'Автор старается провести ту мысль, что лица, в руках которых сосредоточено земное могущество и сила, постоянно угнетают слабых, честных и неподкупных людей'. В другом стихотворении, которое, по отзыву цензурного ведомства, столь же тенденциозно, говорится о том времени, когда женщина 'не будет растлеваема 'бестолковым влиянием доброй матери, ни рабским шепотом молитв' и... с любовью вспомнит и всегда будет сострадать отцам, завоевавшим ей такое положение ссылками и кровью'. Несколько произведений Пушкарева напечатано в 'Отечественных записках' Некрасова, который одно время возлагал серьезные надежды на молодого поэта, и в 'Вестнике Европы'. Петербургский период - наиболее значительный в творчестве Пушкарева. В 1876 году он переехал в Москву, где занялся главным образом, редакционно-издательской деятельностью. Под его редакцией выходили журналы 'Московское обозрение', затем переименованное в 'Мирской толк', 'Свет и тени', 'Европейская библиотека'. Пушкареву приходилось вести повседневную борьбу с цензурой. Вскоре после убийства Александра II в журнале 'Свет и тени' появилась карикатура! М. Чемоданова, на которой были изображены две чернильницы с воткнутыми в них отвесно гусиными перьями. Сверху была нарисована перекладина, а на ней надпись: 'Наше оружие для разрешения насущных вопросов'. Перья, перекладина и надпись образуют силуэт виселицы с петлей, а вся карикатура является, таким образом, намеком на расправу правительства с народовольцами. Цензор, пропустивший карикатуру, был уволен, Чемоданов выслан из Москвы, журнал приостановлен на полгода. По возобновлении его придирки цензуры участились, а в 1884 году была запрещена розничная продажа 'Мирского толка' и 'Света и теней'. Это повлекло за собою прекращение журналов и разорение Пушкарева. 'Я должен был... выйти из дела буквально в одном сюртуке', - писал он, обращаясь за ссудой, в Литературный фонд. С конца 80-х годов Пушкарев сосредоточился по-преимуществу на драматургии. Он написал целый ряд исторических пьес: 'Ксения и Лжедимитрий', 'Правительница Анна', 'Соломония и Елена', 'Молодость Иоанна Грозного' и др. Далеко не все они были напечатаны, некоторые не были разрешены к постановке на сцене. С сочувствием относившийся к Пушкареву Чехов, в прошлом сотрудник его журналов 'Мирской толк' и 'Свет и тени', писал А. С. Суворину в связи с провалом 'Соломонии и Елены' в Александринском театре: 'Мне жаль Пушкарева. Это был когда-то лирик, довольно нежный и чуткий, теперь же, по-видимому, состарился или износился... Мне вспоминалось то время, когда он был в Москве, был богат, - и мне стало жаль его'. Пушкарев страшно бедствовал, брался за любую литературную 'поденщину', старался поправить свои материальные дела изобретательством. Он изобрел несколько аппаратов для сигнализации при пожарах (а еще раньше газовую горелку - 'пушкаревскую свечу'), но и тут его подстерегала неудача: львиная доля доходов попадала в чужие карманы. Его письма в Литературный фонд, с просьбами о помощи говорят о крайней нужде: 'Заработка никакого... просто хоть волком вой'. Большая часть литературного наследия Пушкарева не опубликована. В 1905 году он безуспешно пытался издать собрание своих сочинений. В последний год своей жизни он сотрудничал в одном из сатирических журналов, вызванных к жизни революцией 1905 года, - журнале 'Бомбы'. Пушкарев выступал и как переводчик. Он переводил стихотворения Гейне, Барбье, Беранже, Шевченко, из драматических произведений: комедию Расина 'Сутяги', драмы Гюго 'Король забавляется' и 'Торквемада', трагедию Понсара 'Галилей', трагедию Словацкого 'Мазепа', комедию Фрёдро 'Месть' (в русском переводе - 'Полночный лев'), комедию Шевченко 'Назар Стодоля'. Пушкарев умер 14 декабря 1906 года. Издание стихотворений Стихотворения. СПб., 1869. ОСВОБОЖДЕННЫЙ РЫЦАРЬ 'Открылась смрадная темница, Любовь оковы мне сняла, И я опять, опять, как птица, Быстрее горного орла Могу, не связанный цепями, По свету божьему летать И снова с братьями-друзьями За свет и истину стоять, Стоглавой гидре зол царящих Мечом удары наносить И в звонкий рог во стане спящих Тревогу бранную трубить. Трубить и звать на подвиг смелый, Вести сквозь мрак к сиянью дня... Но где ж мой конь? Скакун мой белый? Коня! Полжизни - за коня!' 'Ты слишком щедр на обещанья, - Но, рыцарь, разве ты не знал: Твой конь от долгого стоянья Лишился ног, зачах и - пал!' 'Как? конь мой пал? его не стало? Мой длинногривый верный конь, Мой конь, с которым я, бывало, Летал и в битву, и в огонь. Тебя уж нет, товарищ ратный, Ты пал, погиб... Позор и стыд! Так дайте ж мне мой меч булатный, Мою броню, мой шлем и щит, И без коня на бой с врагами, На бой с невежеством и злом Пойду я смелыми шагами, Пойду один, пойду пешком! И без тебя, товарищ ратный, Обетам я не изменю! Что ж стали вы? Мой меч булатный, Мой щит, мой шлем, мою броню!' 'Твой меч, твой щит, герой отважный? Твой меч иззубрен весь, избит, И уж давно в темнице влажной Изъеден ржавчиной твой щит'. 'Как? и мой щит негоден к бою? Как? и мой меч, тот самый меч, Которым я одной рукою И льву б мог голову отсечь, Тот меч, с которым не боялся Я ни земных, ни адских сил, И он служить мне отказался, И он - и он мне изменил? И меч, и щит, и конь мой статный - Всё, всё утрачено! Острог Всё отнял в злобе непонятной... Но где ж мой рог? Давайте рог! Когда я сам негоден к бою, Пойду к другим, пойду будить, Пойду над спящими грозою Тревогу бранную трубить'. 'Твой рог? Увы, мой рыцарь бедный, В руках невежд и палачей Давно сломался рог твой медный И годен только для детей'. 'Как? даже рог? Кому ж я нужен? Я бросил смрадную тюрьму, Я не в цепях, но безоружен И уж не годен ни к чему? Так дайте ж мне хоть фрак бумажный - Костюм фигляра-паяца, Колпак шута и смех продажный, Так занимающий глупца! На шутовство я сил излишек Убью и, может быть, как знать, Под дудку маленьких мальчишек Привыкну прыгать и плясать, - Идти, без битв, путем избитым, Фигляром истину рядить И только смехом ядовитым Как громом жалить и язвить'. 'Наряд шута? Вот это дело! Сейчас. Но, рыцарь, берегись И, хохоча в глаза всем смело, Опять в тюрьму не попадись!' <1867> ПОД ЗВЕЗДНЫМ НЕБОМ Крылатою мыслью он мир облетел, В одном беспредельном нашел ей предел. Баратынский 1 Когда порой, во мгле безоблачных ночей, Обвеян грезами и радужными снами, Я вижу свод небес, усеянный звездами, Когда в мерцании бесчисленных лучей, Над толовой моей в пространствах безграничных, Вокруг орбит своих, не видимых никем, Кружатся тьмы миров, толпы комет различных, И блещут хоры солнц, созвездий и систем, - С каким тщеславием, дитя больного века, Я говорю тогда: Кто смеет положить Пределы гению и воле человека? Никто! Чего и что не в силах изучить, Понять и объяснить он мыслью вдохновенной? Ничто и ничего! Смотрите: горд и смел, Он разгадал нам всё - законы всей вселенной, План мироздания, число небесных тел, Процесс движений их, причины их сияний, Законы связи, вид, состав, и свойство их, И дуги их орбит, и бездны расстояний, Их отделяющих в пространствах мировых, И _в беспредельности не встретил он предела_! И там ничья рука доныне не посмела Остановить его крылатой мысли бег... Велик ты, гений мой, ты, гордый человек! 2 Когда ж опять с небес, усеянных звездами, Я грустно опущу глаза на мир земной, И жизнь, живая жизнь, с тревогой и страстями, С нуждой и муками, с сомненьем и борьбой Пахнет в лицо мое, пахнет и вновь, как бремя, Наляжет на душу, - с каким стыдом в то время Я говорю себе: ну, гордый человек, Ну, гений, знающий законы всей вселенной И даже те из них, которых целый век Не применить тебе к законам жизни тленной, - Ответь мне: прежде чем блуждать в воздушной мгле, В пространствах звездных сфер, блуждал ли ты и ниже, Видал ли ты и то, что к нам гораздо ближе, Что происходит здесь, на крошечной земле? Сумел ли ты сыскать в века своих парений До розыска причин явлений мировых Причины и других, ближайших к нам явлений: Причины голода, причины мук людских, Причины жгучих слез, причины дел неправых, Разбоя, грабежей, убийств и войн кровавых? Открыл ли - прежде чем открыть закон систем И солнц, мерцающих в туманном отдаленьи, - Ты нам такой закон, который дал бы всем Права на счастие, покой и наслажденье? Сорвал ли ты, мой друг, - и прежде чем сорвать Завесу с дивных тайн небесного пространства, - Завесу с истины, личины с шарлатанства, Со лжи и хитрости? Сумел ли разгадать Ты наконец хоть то, что часто происходит В тебе самом - в мозгу, в душе твоей больной - И что, без ведома, порой тебя наводит На мысли смелые? Ну, что же, гений мой? Ах, да! ты занят был всё небом и звездами, Ты всё смотрел наверх и весь свой длинный век Почти не знал о том, что топчешь под ногами... Смешон ты, гений мой, ты, жалкий человек! <1868> С НАТУРЫ - Как вы думаете, что заставило ее решиться на это? - Голод-с. Из показаний однодеревенцев видно, что сельский староста отобрал от нее для уплаты оброков последнюю рожь и оставил ее, таким образом, без куска хлеба. Ну, а у нее, на грех, было четверо или пятеро ребят, - вот она взяла да и утопилась. (Из разговора со становым приставом) Ее нашли у нас в реке, _В Кряжновском плесе_. И, немая, Вся посинелая, нагая, Она, как статуя, лежала на песке. У ног утопленной, на ближнем бугорке, Был сбит наряд ее поношенный и бедный: Сермяжный, нищенский кафтан, Небрежно сброшенный холщовый сарафан, Сорочка, поясок и крест в оправе медной - Символ, теперь навек нажавшего уста, Другого снятого ей с плеч своих креста. Над ней, смущенные, с тревогой невеселой, Не в силах превозмочь испуга и тоски, Угрюмо скучившись, стояли мужики, И... и на труп ее безжизненный и голый Нередко капала их горькая слеза. И странно! Все они, все сознавали смутно С ней много общего. Все ждали поминутно, Смотря ей в тусклые, стеклянные глаза, Что вот и к ним придет такая же гроза, Что вот нужда и их научит сделать то же. Им всем мерещился _голодный пятый год_, И холод пробегал у всех у них по коже, И с лиц их градом лил и капал крупный пот... А я стоял вдали, смотрел на их тревогу, Смотрел на труп ее и, точно ангел зла, Шептал: 'Ты умерла! Ну, что ж? И слава богу, Что умерла!' ГДЕ? Грязная хата, глаза разъедающий, Едкий, удушливый чад, Дым от лучины, треща догорающей, Грязные бабы и плач несмолкающий Грязных и диких ребят - Весь этот ад, Вся эта жизнь с тяготой ее голою, Полною горя, страданий и мук, - Всё это снова, с тоской невеселою, Живо и резко, картиной тяжелою, Встало в глазах моих вдруг. Мысль! облети ты все царства известные, И... и ответь ты мне: где, Где в них злодеи, глупцы и бесчестные Вечно не в шелке, а умный и честные Вечно не гибнут в нужде? - Где? Да нигде! Мысль! где нашла ты ту землю счастливую, Землю, где грязь не противна для глаз, Зло не тревожит в нас думу тоскливую И... и не будит в нас месть справедливую? Где она? - Где? Да у нас. <1869> ПЕСНЯ О ПЕСНЕ Выдь на Волгу. Чей стон раздается Над великою русской рекой? Этот стон у нас песнью зовется: То бурлаки идут бечевой. Н. Некрасов Где-то песня, вдали замирая, Прозвенела на сонном селе. Знаю, песня, я, знаю, родная, Кто поет тебя в русской земле! Там, где солнце в венце золотом Жарко светит с июльского неба, Там, в волнах золотистого хлеба, Где весь день под палящим лучом Бьется жница с тяжелым серпом, Где все п_о_том облитые люди Надрывают и спины и груди, Там, бесследно теряясь в дали голубой, Ты рыдаешь над русской землей. Да! не с ветру ты, песня, сложилася, Не у праздных звенишь ты, народная, В нищете родилась ты, безродная, В море пота и слез ты крестилася, Бобылем весь свой век ты слоняешься, В неповинной крови омываешься. Слышал, песня, я, слышал не раз, Кем и как ты поешься у нас! ----- В кабаке, где последний свой грош Пропивает бедняк горемыка, Там, где в хаосе буйства и крика - Брат нужды - торжествует грабеж, Где в разгуле животных страстей Бесполезно, вином залитая, Гибнет сила родимого края, Гибнут сотни невинных семей, Жен, сестер, матерей и детей, Где ни с долей, ни с богом не споря, Люди давятся, топятся с горя, Там, укором одним и призывом другим, Ты рыдаешь над краем родным. Да! не с ветру ты, песня, сложилася, Не с добра ты поешься, народная, В кабаке родилась ты, безродная, В море пота и слез ты крестилася, Бобылем весь свой век ты слоняешься, В неповинной крови омываешься. Знаю, песня, я, знаю давно, Как и где тебя петь суждено! ----- И в домах, где ликует позор, Где под звон упоительный злата Пляшут жертвы людского разврата - Хор теней наших падших сестер, И в тюрьме, где на койке гнилой, Изнывая в борьбе бесполезной, Арестант за решеткой железной, Исхудалый, голодный, больной, Проклинает свой век молодой, И везде, где есть скорбь и невзгода, В каждой думе родного народа, С каждой хаты, и пашни, и нивы родной Ты рыдаешь над русской землей. Да, не с ветру ты, песня, сложилася, Не у вольных звенишь ты, народная, У рабов родилась ты, безродная, В море пота и слез ты крестилася, Бобылем весь свой век ты слоняешься, В неповинной, крови омываешься. Слышал, песня, я, слышал не раз, Кем и как ты поешься у нас! ----- Только там, где из пышных палат Не видать нищеты селянина, Только там, где заморские вина В раззолоченных кубках шипят, Где за званым парадным столом, И попив и покушавши плотно, Ради _русского шика_, охотно, Мы гуманные спичи поем, И - потеха! в тех спичах свободных Всё толкуем о братьях голодны:. Только там никогда и нигде и никем Не поешься лишь ты. И зачем? Не для сытых ты, песня, сложилася, Не у бар твое место, народная, В нищете родилась ты, безродная, В море пота и слез ты крестилася, Бобылем весь свой век ты слоняешься В неповинной крови омываешься. Знаю, песня, я, знаю давно, Где и как тебя петь суждено! <1869> ПРИМЕЧАНИЯ В сборник включены произведения двадцати пяти второстепенных поэтов середины XIX века, в той или иной степени дополняющих общую картину развития русской поэзии этого времени. Тексты, как правило, печатаются по последним прижизненным изданиям (сведения о них приведены в биографических справках), а когда произведения поэта отдельными сборниками не выходили - по журнальным публикациям. Произведения поэтов, издававшихся в Большой серии 'Библиотеки поэта', воспроизводятся по этим сборникам. При подготовке книги использованы материалы, хранящиеся в рукописном отделе Института русской литературы (Пушкинского дома) Академии наук СССР. Впервые печатаются несколько стихотворений В. Щиглева, П. Кускова и В. Крестовского, а также отрывки из некоторых писем и документов, приведенные в биографических справках. Произведения каждого поэта расположены в хронологической последовательности. В конце помещены не поддающиеся датировке стихотворения и переводы. Даты, не позже которых написаны стихотворения (большей частью это даты первой публикации), заключены в угловые скобки, даты предположительные сопровождаются вопросительным знаком. Н. Л. ПУШКАРЕВ Под звездным небом. Эпиграф - из стих. Е. А Баратынского 'На смерть Гете'. Дитя больного века. Ср. с 'Поэтом и гражданином' Некрасова: 'Ты - сын больной больного века'. Песня о песне. Эпиграф - из 'Размышления у парадного подъезда' Некрасова. М. Л. Михайлов. Собрание стихотворений 'Библиотека поэта'. Большая серия. Второе издание Л., 'Советский писатель', 1969 Н. Л. ПУШКАРЕВ 425. ПАМЯТИ М. Л. МИХАЙЛОВА Я знал его. Дитя страданья, Дитя тревог, сомненья и борьбы, Он трудный крест земного испытанья Сам сбросил с плеч по прихоти судьбы. Недоносил он свой венец терновый, Недотянул он песни начатой, - Могила ранняя сурово Сломила гений молодой. Бог одарил его умом и даром песен И чудный путь поэту указал. Но этот путь ему казался тесен И он иной себе избрал. Он гордо оттолкнул ту ласковую музу, Что веет грезами о счастье и любви, - Его к иному, лучшему союзу, С иной, забрызганной в крови, Угрюмой, мстительной и бледной Звал гений музой... Но, увы! Не осенил венец победный Его страдальческой главы! Иной венец, терновый и позорный, Коснулся гордого чела: В крови, на помост плахи черной, Покорно славная легла! <1869> ПРИМЕЧАНИЯ 425. 'Стихотворения Н. Пушкарева', СПб., 1869, с. 66, под загл. 'С итальянского', с эпиграфом: 'Dulce et decorum est pro patria mori' ('Приятно и почетно умереть за отчизну'. Гораций, 'Оды', кн. III, 2), с вариантами. Печ. по машинописной копии ГПБ (архив П. А. Картавова), подготовленной автором в 1905 г. для неосуществленного собрания сочинений. Пушкарев Николай Лукич (1842-1906) - поэт-демократ некрасовской школы. Н. К. Крупская называла его в числе поэтов-шестидесятников, оказавших 'несомненно очень сильное влияние на поколение, к которому принадлежал Ленин... Стихотворения братьев Курочкиных, Д. Минаева, Пушкарева и других переходили из уст в уста, запоминались со слов. Это был своеобразный фольклор тогдашней разночинной интеллигенции, авторов не знали, а стихи знали. Ленин знал их немало' (Н. К. Крупская, Поэты 'Искры'. - Педагогические сочинения в десяти томах, т. 3, М, 1959, стр. 663).