Стихотворения, Негри Ада, Год: 1919 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 22 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Ада Негри.

Стихотворенія

Переводъ съ итальянскаго

Владимира Шулятикова.

Предисловіе

В. М. Фриче

Всеукраинское Издательство

И. И. К. Сов. Украины.

1919

http://az.lib.ru

ОГЛАВЛЕНІЕ.

Ада Негри — В. М. Фриче

Стихотворенія

Мать

Судьба

Къ матери

Я пришла

Зимнее утро

Пойдемъ въ поля

Волны катятся

Поздка ночью

Неси меня

Работница

Наедин

Все же я измню теб

Одинокая

Въ музе

Уличный мальчикъ

Короткая исторія

Мертвый поцлуй

Снгъ идетъ

Здравствуй, нужда

Не тревожь

Ночь

Ада Негри.

Ада Негри — дитя народа.

Она родилась въ Италіи, въ мстечк Лоди, недалеко отъ Милана. Отецъ ея былъ батракомъ. Двочка почти не знала его, такъ какъ онъ работалъ вдалек отъ семьи и умеръ отъ чахотки тоже вдали отъ своихъ. Впослдствіи Ада Негри постила больницу, гд отецъ скончался и раздумывая передъ его койкой подъ номеромъ двадцатымъ она невольно прошептала: ‘О если бы у каждаго было свое теплое гнздышко, гд онъ могъ бы безпечно жить и спокойно умереть’.

Мать ея работала на фабрик, въ шерстопрядильн. Это была женщина мужественная и энергичная, отдавшая всю себя на то, чтобы создать счастье своей единственной ненаглядной дочки. Въ одномъ изъ лучшихъ своихъ стихотвореній Ада Негри обезсмертила потомъ ея прекрасный образъ (‘Мать’).

Двочка кончила народную школу въ мстечк Лоди, сдала экзаменъ на учительницу и восемнадцати лтъ получила мсто преподавательницы въ деревушк Мотта Висконти на границ между Италіей и Швейцаріей. Не легко жилось двушк — одинокой и бдной. Бывали минута, когда ее охватывало отчаяніе. Но стоило ей только вспомнить образъ матери, и исчезало малодушіе, разсивалась тоска. ‘Въ такія минуты — говоритъ она въ одномъ стихотвореніи — вспоминаю я тебя, дорогая мать. Какой гордой и великой кажешься мн ты! Какъ ярко свтятся твои глаза. И тогда я чувствую, какъ мои силы удесятеряются. Снова я становлюсь плотью отъ твоей плоти. Снова я — гордый дубъ, котораго не сломятъ ни одинъ ураганъ’.

Въ захолустной деревушк одинокая учительница порой мечтала о любви — вдь ей было всего двадцать лтъ! За кого она выйдетъ замужъ? За богатаго буржуа? Нтъ она его спроситъ:

Томился ль ты въ труд суровомъ,

Долгими ночами отгоняя сонъ?

Ты не отвчаешь: такъ ступай обратно

Къ вечерамъ и картамъ и къ любви развратной

Я въ обмнъ на злато сердце не отдамъ.

О, когда бъ извдалъ ты рабочей муки

Но ты но трудился, жертва наслажденій

Золотыхъ чертоговъ хилый пустоцвтъ

Жалкому потомку жалкихъ поколній

Лишь одно презрніе будетъ мой отвтъ!

Впрочемъ, если этотъ женихъ — буржуа будетъ по своимъ настроеніямъ и идеаламъ демократомъ, она, пожалуй, свяжетъ свою судьбу съ его судьбой, разъ онъ приметъ слдующее условіе: ‘Пусть будетъ тотъ домъ намъ роднымъ и любимымъ, гд стонъ побжденныхъ мы слышимъ, гд плачь раздается покинутыхъ бдныхъ малютокъ’. Но охотне всего вышла бы она замужъ за рабочаго! ‘Какое счастье — говоритъ она въ одномъ стихотвореніи — ожидать его вечеромъ съ скромнымъ ужиномъ. Какъ сладко отъ него, чья жизнь есть трудъ и борьба, получить поцлуй, какъ блая лилія отъ золотистой пчелы!’ Порою одинокая сельская учительница, закинутая въ захолустное мстечко, воображала себя и матерью. Въ какомъ дух воспитаетъ она сына? ‘Скажу я ему, что жизнь есть трудъ и въ сердц младенческомъ, чуткомъ изъ правды, добра, изъ всего, что велико и свято, скоплю я сокровище’. Сынъ выростетъ, и станетъ борцомъ за права трудящагося народа.

И будетъ онъ биться перомъ и примромъ

За дальняго счастья грядущіе дни

И міру укажетъ онъ въ сумрак свтомъ

Зари нарожденной огни.

. . . . . .

И черные кудри борца и пророка

Украсать лавровый внокъ.

Такъ мечтала народная учительница воспитать своихъ дтей въ любви къ идеалу и къ труду, въ надежд, что они продолжатъ — какъ она выразилась въ одномъ стихотвореніи, — въ грядущемъ ‘расу непобдимыхъ и честныхъ борцовъ, расу воскресшихъ рабовъ, которые, пожнутъ среди псенъ посвы свободы, взращенные кровью, слезами и думами отцовъ’.

Рано проснулся въ душ народной учительницы поэтическій даръ, и, по вечерамъ, отдыхая посл уроковъ, посл школы, гд она воспитывала и учила грамот 80 человкъ ребятишекъ — дтей крестьянъ и рабочихъ, она писала стихи. Когда ихъ накопилось достаточно, она издала ихъ въ вид сборника подъ заглавіемъ ,,Судьба’ (1893). Стихи обратили на нее вниманіе критики и ‘общества’: двушку перевели изъ захолустнаго мстечка Мотта Висконти въ городъ Миланъ, гд ее опредлили преподавательницей въ женской гимназіи. Мало того, ей выхлопотали ежегодную пенсію въ 2000 франковъ. Три года спустя въ 1896 г. она выпустила въ свтъ новый сборникъ стиховъ, озаглавленный ‘Бури’.

Въ обоихъ этихъ раннихъ сборникахъ Ада Негри — дочь батрака и фабричной — выступаетъ, какъ поэтесса трудящихся классовъ. Дитя народа, она стала, естественно, поэтессой народа.

Въ одномъ изъ этихъ стихотвореній она представляетъ себ юношу, который нашептываетъ ей на ухо страстныя признанія. Но она его прерываетъ и говоритъ:

‘Однажды привидлась рать мн несмтная много трудившихся, вынесшихъ много, привидлись полчища сирыхъ, голодныхъ, нуждою измученныхъ. И такъ же, какъ ты, признаваясь въ любви, все твердишь мн: ‘люблю’, такъ они говорили мн: ‘сжалься надъ нами. Будь нашей. будь нашей, хотимъ мы тебя. Пусть же вольется вся скорбь наша въ душу твою, потому что отъ насъ воспріяла ты жизнь, отъ насъ родилась ты. И пусть изъ груди твоей, страстно взволнованной, вырвутся мощнымъ и властнымъ аккордомъ — о насъ и за насъ твои псни’.

Въ стихахъ Ады Негри бьется на самомъ дл сердце всхъ угнетенныхъ, слышится печаль всхъ обездоленныхъ. Ея псни — плачъ надъ тяжелой долей труда.

Вотъ умираетъ въ больниц мальчикъ, сынъ рабочаго. Недавно еще оглашалъ его звонкій смхъ угрюмое фабричное зданіе. Какъ бсенокъ прыгалъ онъ межъ прядильными станками, развлекая работницъ своими гримасами и шутками. Злая чахотка — болзнь обездоленныхъ — бросила его на больничную койку. Онъ обреченъ. И изъ груди Ады Негри вырывается мольба, полная отчаянія и упрековъ. ‘О дайте мн хоть немного солнечнаго свта для этого ребенка, который никогда его не видалъ. Дайте веселую, свободную жизнь лсовъ этому мальчику, который не зналъ, что такое праздникъ жизни! Кто отнялъ у него свтъ солнца, зеленъ полей, игры на свобод? Кто отнялъ у него безпечный смхъ золотого дтства?’

Или вотъ собрались на фабричномъ двор забастовавшія рабочіе, они посмотрли другъ другу въ лицо, изможденные безсонницей и голодомъ, утоленные борьбой. Одинъ нахмурившись говоритъ: ‘Къ чему? Мы только гибнемъ^?‘ Другой глухо говоритъ: ‘Мои дти умираютъ отъ истощенія’. Третій, волнуясь, подхватываетъ: ‘моя жена въ больниц’.

Изъ толпы выходитъ молодой малый съ мускулистыми руками и огненнымъ взоромъ ‘Товарищи! Не сдавайтесь. Вдь мы не рабы, а люди!’ Но рабочіе посмотрли другъ другу въ лицо, изможденные безсонницей и голодомъ. ‘Къ чему? Мы только гибнемъ.’ И, какъ угрюмыя, безутшныя тни, вернулись они къ работ.

Или вотъ спустилась въ шахту толпа углекоповъ. Они больше не вернутся на поверхность земли, къ своимъ семьямъ, туда, гд сіяетъ солнце. Вся тяжесть борьбы за существованіе ляжетъ теперь на несчастныхъ вдовъ. ‘Идите же въ поле, красавицы, въ холодъ и въ зной. Беритесь за заступъ и за топоръ. Отправляйтесь въ рисовыя плантаціи, гд немилосердно жжетъ солнце и гд кишатъ зловредныя міазмы. Переносите безропотно свою тяжкую долю во имя дтей ради бдной хаты и куска насущнаго хлба,,.

Въ юношескихъ стихахъ Ады Негри, народной учительницы изъ деревушки Мотта-Висконти, кристаллизованы слезы милліоновъ тружениковъ. Это не радостная, не праздничная псня, это — грустный плачъ надъ трагической долей пролетаріата: чуткимъ ухомъ уловила поэтесса скорбь и стоны своихъ братьевъ, и эту скорбь и эти стоны увковчила она въ своихъ стихахъ. ‘Отовсюду, изъ лачугъ, гд обитаетъ рабочій людъ, изъ, подъ мрачныхъ сводовъ фабрики, гд, свистя шумятъ и грохочутъ стальныя чудовища и гигантскія колеса, съ болотистыхъ рисовыхъ полей, откуда поднимаются ядовитыя испаренія, отовсюду доносятся до меня плачъ, не перестающій, заунывный, точно туча, омрачающая солнце. Эта туча закрываетъ собою для меня и радость жизни и свтъ солнца и осталось у меня одно только — скорбь».

Но Ада Негри не пессимистка. Она принадлежитъ къ классу, неудержимо идущему сквозь адъ страданій, сквозь кошмаръ борьбы наверхъ къ завоеванію жизни и міра

Вышла изъ народа я, и вотъ

Вс кручины подъ ноги топчу

И къ зар навстрчу я лечу.

Жажду я труда — онъ трижды святъ

Онъ возноситъ и равняетъ всхъ.

Жажду бурныхъ наслажденій рядъ,

Ласкъ безумныхъ и любви утхъ.

Жажду славы, аромата розъ.

Блеска звздъ, лазурныхъ райскихъ грезъ

Она такъ страстно любитъ земную жизнь что хотла бы быть вчно юной, на крыльяхъ облетть вс пространства, испытать вс радости безъ конца любить и безъ конца смяться. ‘Тебя же, смерть, я отвергаю’. Она любить лазурь неба, сверкающій огонь, святую землю, которой солнце плодородіе даритъ, святую землю — это гигантское горнило, въ которомъ безъ устали кипитъ работа, и слышенъ вчный гулъ и молотовъ удары’. Она хотла бы быть безсмертной. ‘Во имя всего, что на земл родится, всего, жадно стремится къ идеалу, во имя всего, что на земл съ надеждою живетъ, что борется, хочу, хочу я быть безсмертной’. Она не только любитъ жизнь превыше всего, но и вритъ, что жизнь не можетъ прекратиться. Все перевоплощается. Все переходитъ въ другія формы существованія и ничто не умираетъ. ‘Когда земля заснетъ и въ тиши сыплются поцлуи звздъ на цвты и, словно шопотъ ангеловъ по безграничному пространству несется вздохъ любви — знай, въ этомъ вздох живетъ и мыслитъ чья нибудь душа. Когда тучи сгустятся, шумитъразъярившійся втеръ, въ лсу бушуетъ ураганъ, и огненныя молніи трепещутъ на неб — знай, въ этой страшной бур стонетъ и плачетъ чья-нибудь душа’. И пока не распадется въ дребезги наша планета, душа человка будетъ жить въ благоуханіи лилій, въ блеск полдня, въ блдныхъ лучахъ мерцающихъ звздъ, въ пропастяхъ моря, въ порывахъ втра и въ тайнахъ мірозданья’.

Такъ переходитъ незамтно поэзія Ады Негри — дочери батрака и фабричной работницы — звучавшая раньше, какъ похоронный плачъ надъ земной долей страдающихъ и борющихся тружениковъ, въ ликующіе аккорды во славу безсмертной, дивной жизни и ея сіяющаго символа — красавца-солнца. ‘Изъ душистаго лса иду я въ внк изъ цвтовъ, я, дочь крестьянина, и смло пою гимнъ вчному солнцу’.

Неудовлетворенная настоящимъ, Ада Негри любила мысленно заглядывать въ страну будущаго, въ ‘страну дтей’, въ тотъ міръ, который выростетъ за гранью современнаго буржуазнаго общества.

То будетъ прежде всего царство справедливости.

‘Занимается новый день’,— восклицаетъ она. ‘Онъ не далекъ. Онъ дастъ человческое достоинство тмъ, кто до сихъ поръ жилъ подъ игомъ тяжкой неправды. Онъ принесетъ міру торжество не состраданья, а справедливости. Тогда не будетъ больше ни побдителей ни побжденныхъ, ни господъ ни рабовъ’.

То будетъ, дале, царство всеобщаго труда.

Герои его — работники на фабрикахъ, работники на нивахъ. ‘Такъ впередъ же съ лопатами, машинами, заступами и топорами. Впереть рыцари грядущей жизни! Выходите на благородное состязанье. Вс мы дти природы. Вс мы — работники’.

То будетъ, дале, царство всеобщей свободы.

‘На восток ужъ алетъ заря Скоро осуществится золотая мечта. Наступитъ май свободныхъ людей и свободнаго труда. Впередъ же, рыцари грядущей жизни. Васъ ожидаетъ свобода’.

Это будетъ, дале, царство всеобщаго мира.

Смолкли пушки, не смютъ безумно и дико

Раскрывать огнедышащій звъ,

Не гремитъ надъ равниной средъ стона и крика

Боевого пэана напвъ.

Но весь міръ — это братство. Святыя стремленья

Зажигаютъ людскія сердца

И несется торжественный гимнъ примиренья

Вдоль по міру съ конца до конца.

Это будетъ, наконецъ, царство всеобщаго счастья.

‘Смотри, какъ широка грудь этихъ работниковъ, какъ они цвтутъ въ несокрушимомъ здоровь. Въ ихъ мозгу рождаются великія мысли, нтъ больше ни грусти, ни скуки. Жизнь похожа на вчную весну, оглашаемую пньемъ птицъ, озаренную свтомъ солнца. То майскій праздникъ поцлуевъ и псенъ’.

Вотъ я вижу: со всхъ уголковъ мірозданья,

Словно взмахи безчисленныхъ крылъ,

Отовсюду несется, ликуя, дыханье

Новой жизни и счастья и силъ,

Царство розъ и надеждъ и любви благородной,

Царство дивныхъ побдъ и работъ,

Царство вры въ людей, царство мысли свободной,

Царство гордыхъ порывовъ впередъ!

Такъ завершалась юношеская поэзія Ады Негри, дочери батрака и фабричной работницы, звучавшая сначала, какъ похоронный плачъ надъ трагической долей пролетаріата, потомъ перешедшая въ благодарственный гимнъ въ честь жизни и солнца, величественной симфоніей во славу грядущаго соціалистическаго царства свободнаго труда.

Надленныя тукомъ поля и равнины

Разрыхляющій плугъ обошелъ,

Вьется дымкою паръ, не смолкаютъ машины,

Накалившись клокочетъ котелъ

И надъ царственнымъ шумомъ работы мятежной,

Кропотливой работы земли,

Распростерла свобода въ лазури безбрежной

Блоснжныя крылья свои.

——

Второй сборникъ стихотвореній Ады Негри окончательно закрпилъ за ней имя значительнаго таланта. О ней много говорили и писали, ее переводили. Мало того богатый миланскій купецъ-буржуа, поклонникъ ея таланта, сдлалъ ей предложеніе, и она вышла за него замужъ. Изъ Ады Негри она превратилась въ синьору (госпожу) Аду Гарланда. Передъ ней открылся новый міръ матеріальной обезпеченности и всяческихъ удобствъ. Ждали ее и новыя для нея обязанности семьянинки. И она надолго замолкла. Лишь восемь лтъ спустя (1904 г.) она снова выпустила въ свтъ сборникъ стиховъ, озаглавленный ‘Материнство’. Картины пролетарской борьбы и пролетарскаго горя ушли изъ ея поля зрнія и она вся, всмъ своимъ существомъ, ушла въ переживаніе своего призванія, въ свой маленькій семейный мірокъ.

Потомъ прошло еще шесть лтъ безмолвія. За эти шестъ лтъ синьора Гарланда пережила тяжелую душевную драму. Она все боле отчетливо ощущала все несоотвтствіе между ея пролетарской натурой и окружавшей ее буржуазной средой. Изъ этого настроенія разочарованности въ мщанскомъ мір, куда ее закинула своевольная судьба, выросъ ея послдній сборникъ стихотвореній, озаглавленный ‘Изъ пропасти наверхъ.’

Черезъ вс стихи этого сборника проходитъ, какъ вчно повторяющійся припвъ, желаніе снова стать прежней, снова превратиться изъ синьоры Гарланды въ Аду Негри.

Въ одномъ изъ стихотвореній она разсказываетъ, какъ встртила отшельницу въ лсу около источника. Какъ бы ей хотлось почерпнуть изъ него, какъ изъ источника юности, новой молодости и бодрой вры.

Сестра, теб внятенъ лишь шопотъ извчный

Зеленаго лса и звздъ золотыхъ.

О, дай мн воскреснуть, стать снова безпечной,

Дай новыхъ надеждъ мн и силъ молодыхъ.

И тогда ‘усталое’ сердце синьоры Гарланды, быть можетъ, снова зацвтетъ старой любсвью къ матери земл, прежней радостью.

Такъ раннимъ апрлемъ, весенней порою

Склонившейся мяты кустарникъ сухой

Вдругъ снова очнется, проснувшись съ зарею,

Дыша ароматной и пряной душой.

Богатая синьора Гарланда готова завидовать теперь, среди роскоши и комфорта, ее окружающихъ, и крестьянк, которая, свободная отъ сомнній и терзаній, стоитъ такъ близко къ матери — земл, и работниц, шесть дней въ недлю сгибающейся подъ тяжестью труда, но зато въ воскресный день безпечно отдающейся веселью пляски и минут любви, и, наконецъ, даже босяку, вольному и гордому, какъ втеръ степной. При вид его она невольно охвачена завистью.

Свободенъ ты душою безмятежной!

Семейныхъ узъ не вдаешь печаль,

Проводишь ночь на койк ты ночлежной,

А днемъ твой домъ — сіяющая даль!

И съ удвоенной силой сознаетъ тогда сеньора Гарланда, что она чужая у себя дома, чужая въ мщанскомъ мір вншняго благополучія и внутренней пустоты.

Осталась я въ душ цыганкой вольной.

Отъ темной власти предковъ не уйдешь.

И станетъ вдругъ такъ грустно и такъ больно

За эту жизнь, въ которой все есть ложь.

И хочется ей отказаться отъ всей ее окружающей роскоши и пойти скитаться по міру одинокой и нищей. Однажды позднимъ вечеромъ кто-то стучится въ ея дверь (таково содержаніе одного изъ ея стихотвореній). То старикъ, странникъ. Синьора Гарланда проситъ его остаться у нея. Она окружитъ его довольствомъ. Но старикъ отказывается. Онъ не желаетъ заживо замуровать свою душу въ золотомъ склеп. Ему вдомо счастье, о которомъ богачи не догадываются. На ея вопросъ, что это за счастье, онъ отвчаетъ:

Брось домъ и богатство и слдуй за мной.

Вести тебя буду дорогой иной —

Узнаешь таинственный говоръ цвтовъ,

Движеніе плавное звздныхъ міровъ.

Мы будемъ, какъ Лиръ и Корделья въ степи,

Покинуты, брошены, вчно одни.

Какъ первые люди мы жизнью одной

Жить будемъ безпечно съ природой святой

Но знай, никогда не вернется къ себ,

Кто слышалъ хоть разъ мой призывъ въ темнот,

Забудь навсегда и людей и свой домъ.

И.синьора Гарланда отъ всей души соглашается.

Ну что жъ! Я готова! Не страшно. Идемъ.

Все чаще вставалъ теперь передъ умственнымъ взоромъ жены миланскаго буржуа тотъ міръ труда и борьбы изъ котораго она сама вышла, съ которымъ она — разлученная — все же продолжала быть духовно связанной. Снова передъ ней т, кого она считала когда то своими братьями, о которыхъ она забыла на мгновенье среди блеска буржуазной среды, среди радостей и горестей семейной жизни. Снова въ ея стихотвореніяхъ мелькаютъ фигуры и образы рабочихъ, картины рабочей доли. И все боле властно наростаетъ въ ея душ желаніе снова изъ синьоры Гарланды превратиться въ прежнюю Аду Негри, дочь батрака и фабричной работницы, въ народную учительницу изъ деревушки Мотта Висконти, въ автора мятежныхъ сборниковъ ‘Судьба’ и ‘Бури’.

Мн стало тоскливо въ роскошныхъ палатахъ

Гд въ вазахъ хрустальныхъ сверкаютъ цвты.

Отрекшись отъ жизни синьоровъ богатыхъ

Ушла я, куда меня звали мечты,

Накинувъ на шею платокъ темно-красный

И кофту надвши изъ ткани простой.

И мысленно покидаетъ она свой домъ, свою семью, направляя свои шаги туда, въ предмстье, гд надъ высокими трубами вьются клубы чернаго дыма.

И вотъ предо мной міръ угрюмый, злосчастный,

Гд высится фабрикъ тснящихся строй.

Н слышу: доносятся краски и пыли

Мн запахъ знакомый съ ребяческихъ лтъ

И съ грохотомъ ткацкихъ станковъ такъ уныло

Сливается пснь — изъ подполья привтъ.

Жена миланскаго буржуа радостно смшивается съ рядами рабочихъ и работницъ, и, снова сознавая себя дочерью батрака и фабричкой, снова проникнутая любовью къ міру труда и врой въ міръ борьбы, она поетъ имъ пснь, зовущую ихъ вырваться снизу, изъ подполья, изъ пропасти наверхъ къ солнцу свободы и счастья.

Для жажды нужна намъ вода ключевая

Для голода — чернаго хлба кусокъ,

Но въ жилахъ течетъ нашихъ кровь огневая,

Потомства здороваго врный залогъ.

И солнца безсмертнаго блескъ средь раздолья

Надъ нами сверкаетъ милліономъ лучей

Мы выйдемъ — поврьте — изъ мрака подполья.

И міръ станетъ тсенъ для нашихъ дтей.

Такъ возвращается — мысленно — синьора Гартанда изъ буржуазнаго міра, гд она прожила боле десяти лтъ, гд она извдала сначала радости и горести семейной жизни, потомъ всю пустоту и всю мишуру мщанскаго благополучія, назадъ въ тотъ міръ труда и борьбы, который своими соками и своимъ духомъ взлелялъ дочь батрака и работницы, народную учительницу Аду Негри.

——

Стихотворенія итальянской поэтессы Ады Негри рано обратила на себя вниманіе въ Россіи и уже на зар девятнадцатаго столтія у насъ появляются не мало ихъ въ перевод, сдланномъ разными переводчиками. Предлагаемый здсь переводъ переводъ принадлежитъ перу давно умершаго товарища В. М. Шулятикова. Занимавшійся въ Московскомъ университет западно-европейской литературой, переводившій съ иностранныхъ языковъ, въ особенности испанскихъ писателей, В. М. Шулятиковъ порвалъ потомъ съ буржуазной университетской наукой, всталъ въ 90 годахъ въ ряды марксистовъ, всецло посвятилъ себя революціонной дятельности, великому длу освобожденія пролетаріата, былъ арестованъ и сосланъ. На досуг, среди подпольной работы онъ перевелъ и печатаемыя здсь стихотворенія итальянской поэтессы. Они были изданы отдльной книжкой, причемъ цензура нкоторыя наиболе революціонныя уничтожила. За исключеніемъ одного, остальныя, къ сожалнію, не удалось возстановить, за отсутствіемъ черновиковъ… Тотъ, кому принадлежитъ этотъ переводъ, умеръ, не дождавшись торжества той пролетарской революціи, которой онъ служилъ словомъ и дломъ. Изданная имъ когда-то книжка стиховъ Ады Негри давно уже вышла изъ продажи

Издавая въ свтъ новое изданіе перевода, мы хотли не только дать возможность рабочеиу читателю познакомиться съ стихотвореніями итальянской поэтессы, но и напомнить ему забытое имя товарища, всего себя отдавшаго безкорыстному и мужественному служенію длу пролетарской революціи.

В. Фриче.

Мать.

На фабрик душной, гд въ зал просторной

Невнятно рокочетъ машинный колоссъ,

Гд тысячи женщинъ страдаетъ упорно

Подъ дикую псню колесъ,

Пятнадцать ужъ лтъ, какъ въ заботахъ о хлб

Заводитъ она свой прядильный станокъ,

Покорно неся безталанный свой жребій

Судьб непосильный оброкъ.

Бываютъ минуты, привычныя руки

Замтно слабютъ,— усталость взяла,—

Но духъ торжествуетъ, и отблески муки

Мгновенно сбгаютъ съ чела.

И дышетъ фигура отвагой могучей

Впередъ, на работу, смле впередъ

А, если внезапно недугъ неминучій

Къ постели ее прикуеть!

Но нтъ, невозможно, хворать несвободно —

Растетъ у работницы маленькій сынъ —

Единая гордость неволи голодной,

Грядущихъ годовъ исполинъ.

Онъ грамоту знаетъ, онъ крпокъ въ разсудк,

На смлыя мысли недтски гораздъ —

И капля за каплей она для малютки

Послднія силы отдастъ.

Когда жъ за машиной въ труд неустанномъ

Наступитъ безсиліе старческихъ лтъ,

Отдастъ и мечты о поко желанномъ,

Какъ нкогда вешній расцвтъ.

И сынъ познакомится съ жизнью глубоко

Онъ явитъ для міра великій урокъ

И черные кудри борца и пророка

Украситъ лавровый внокъ.

Въ потемкахъ подвала, въ объятіяхъ ночи

Сидишь ты за книгой неволи дитя

Пусть думой глубокою полнятся очи,

Таинственнымъ свтомъ блестя.

И въ мускулахъ крпкихъ и въ груди здоровой

Въ біеніи сердца и трепетныхъ жилъ

Ты — расы гонимой, по духомъ суровый

Храни недряхлющій пылъ.

Родимая мать подъ житейской грозою

За будущность сына безъ страха падетъ

Ее ты проводишь горючей слезою

И кинешься въ битву впередъ.

И будешь ты биться перомъ и примромъ

За дальняго счастья грядущіе дни,

И міру укажешь ты въ сумрак сромъ

Зари нарожденной огни.

Такъ будь же ты честенъ, великъ, непреклоненъ!

И помни, кмъ вскормленъ, чьей жертвою росъ

Чей полдень туманный забитъ и схороненъ —

Подъ дикую псню колесъ.

Судьба.

Къ моему изголовью въ молчаніи ночи

Неземная явилась жена…

Заостренный кинжалъ… Точно уголья очи…

‘Я невзгодой и горемъ у васъ названа’,

Усмхиувшись, сказала она.

Я дрожу… — Успокойся ребенокъ пугливый,

Ты моя, никому не отдамъ.

Я пойду за тобою, съ заботой ревнивой,

До могильной плиты, но шипамъ и цвтамъ.

‘Удались!..’ Не внимаетъ мольбамъ.

И стоитъ неподвижно царица несчастья:

‘Тамъ на неб начертанъ твой рокъ,

Ты — цвтокъ кипариса, ты дочка ненастья,

Ты — отверженный, блдный, могильный цвтокъ…

Тамъ на неб начертанъ твой рокъ!’

Я вскочила. ‘Я жажду, чтобъ полдень расцвта

Мн весенніе сны подарила’,

Чтобы сердце забилось, любовью согрто,

Чтобы геній восторгомъ меня оснилъ,

Прочь отсюда, жилица могилъ!’ —

Только тотъ за свершенное славы достоинъ,

Чья страданьемъ истерзана грудь,

Побждаетъ въ бою лишь безтрепетный воинъ,

Лишь страданье для мысли — цлительный путь

‘Оставайся и спутницей будь!’

Къ матери.

Много силъ у меня… Шла я узкой тропой.

Много вры растратила тщетно,

И теперь, какъ всегда, я побдной стопой

Устремляюсь къ зарниц разсвтной.

Не боясь ни клеветъ, ни упорной вражды,

Смло грудь подставляя ударамъ.

Я встрчала разгулъ безпощадной бды

Съ боевымъ, неслабющимъ жаромъ

И, терзаясь въ тоск, не роняла я слезъ,

Въ убжденіяхъ своихъ неподкупна,

Словно дубъ вковой, подъ ударами грозъ

Я для смерти была недоступна.

И несутся свободныя псни мои,

Къ животворной любви призывая,

Животворной, какъ соки великой земли,

Какъ лучи свтозарнаго мая…

…Мать моя! Это ты непреклонную дочь

Вдохновляешь для подвиговъ брани:

Если я не могу бурь души превозмочь,

Задыхаясь въ кошмар страданій,

И теряетъ мой умъ путеводную нить,

Заблудившись во мгл безконечной,

Если прежняя мощь мн грозитъ измнить,

И слабетъ мой пламень сердечный,

Я взываю къ теб — и являешься ты

Неземной, величавой женою:

Строгій мраморъ чела полевые цвты

Обрамляютъ сребристой каймою…

Безупречно чиста и безстрастно ясна,

Какъ въ былые, послдніе годы,

Ты,— испившая горькую чашу до дна

И не павшая въ часъ непогоды…

Сколько мощи въ теб… сколько силъ и огня,

Въ каждомъ взгляд, улыбк, движеньи!

О святая! ты вновь вдохновляешь меня,

Общаешь мн вновь возрожденье.

Ты вливаешь въ меня снова крпость свою,

Снова крови твоей я достойна:

Словно дубъ вковой, я какъ прежде стою,

Подъ грозой и горда и спокойна.

Я пришла.

Я постучалась… Ворота открыты,

Кто ты? откуда?— Я дочка земли.

Къ шумной столиц меня принесли

Жребій крылатый, да втеръ сердитый

Псни и свжесть лсной тишины

Я принесла изъ родимой страны.

Между шиповниковъ, въ зелени мшистой,

Между кустовъ, перевитыхъ плющомъ,

Я обитала, прикрыта плащомъ

Бора сосноваго, въ чащ тнистой.

Бури, да нга роскошнаго дня,

Словно родную, ласкали меня.

Вольная воля была мн удломъ…

Нтъ, ты не вдаешь воли моей!

Сладко въ простор лсовъ и полей

Мчаться полетомъ несказанно смлымъ:

Міру безвстна… не знаешь преградъ,

Все позабыто, и очи горятъ…

Нтъ, ты не вдаешь доли отрадной,

Доли родиться изъ глуби земной

Нжной былинкой, былинкой степной,

Колосомъ блднымъ, лозой виноградной,

Сочнымъ побгомъ изъ праха взойти.

Небомъ хранимымъ цвткомъ расцвсти.

Вешнихъ посвовъ таинственный шопотъ,

Жизни надземной кипучій потокъ,

Въ топи болотной истома осокъ,

Втра крылатаго царственный ропотъ,

Топотъ задорный и ржанье коня —

Всюду, родясь, наполняли меня

Гордостью жизни, побднымъ порывомъ,

Мощнымъ дыханіемъ силъ молодыхъ:

Такъ на просторъ изъ затворовъ своихъ

Рвется рка по затопленнымъ нивамъ —

Дальше и дальше, бурлива, шумна,

Гнвному морю подобна она…

— Здравствуй же, городъ, сіяющій, древній!

Брошенъ мой заступъ въ родимой стран…

Силъ непочатыхъ довольно во мн,

Дай мн работы: изъ тихой деревни

Къ шуму глухому станковъ и котла

Я за работой сегодня пришла…

Я разливаю по темнымъ кварталамъ

Яркаго солнца цлительный даръ,

Я приношу благотворный загаръ

Дтямъ твоимъ изможденнымъ, усталымъ,

Свжесть покоса и пніе птицъ,

Яснаго полдня крылатыхъ царицъ…

Кофты и ленты, жакетки, перчатки…

Пестрый повсюду толпится народъ,

Мимо меня безучастно идетъ,

Давитъ, толкаетъ, бжитъ въ безпорядк,

Мчится, сндаемъ тревогой дневной,

Въ улицахъ шумныхъ, волна за волной.

Этотъ народъ я встрчаю привтомъ:

Братскій, всесильный и вщій привтъ,

Правдой рожденъ онъ, надеждой согрть,

Вченъ, какъ небо, залитое свтомъ,

Вченъ, какъ въ почв хлбовъ смена,

Вченъ, какъ степь, какъ морская волна!

Зимнее утро.

Помню утро декабря:

Долъ закутанъ въ саванъ снжный…

Поднимается заря

Надъ пустынею безбрежной…

Вотъ сверкнулъ холодный свтъ,

Дрогнулъ долъ преображенный,

Легкимъ пурпуромъ одтъ,

Свтлой грезой упоенный.

Всходы поля, сучьевъ вязь

Вновь живутъ въ оковахъ снга.

И повсюду разлилась

Утра свжесть, утра нга.

Пойдемъ въ поля.

Пойдемъ со мной, пойдемъ со мной въ поля!

Въ рос полей купаться буду я.

Я соберу цвты полей

Цвты зари.

Пойдемъ въ лса, но о любви своей

Не говори!

Вонъ — ласточка въ багряной высот!

Дрожитъ алмазъ въ раскрывшемся лист,

Кишитъ букашками трава.

Какъ чуденъ міръ!

Повсюду свтъ и чары волшебства,

Повсюду пиръ!

Нтъ, о любви со мной не говори,

Въ душ у насъ такъ блденъ свтъ зари.

Гляди, въ огн лучистыхъ струй

Весь долъ горитъ:

То свточъ дня свой мощный поцлуй

Земл даритъ.

Мн вчныхъ ласкъ дарить не властенъ ты.

О, бдный сынъ пугливой суеты,

Питомецъ бурь, осенній цвтъ,

Дитя страстей!

Предъ вчностью ничтоженъ жалкій бредъ

Любви твоей,

Скорй въ поля: тамъ зрютъ смена,

Нарядна тамъ цвточная волна!

Какъ рзвый конь, среди долинъ

Я полечу,

Игру лучей и мглу морскихъ пучинъ

Я знать хочу.

Хочу я жить въ свобод дикихъ горъ,

Въ избытк силъ вступать съ дубами въ споръ,

Свершать на двственный утесъ

Отважный путь,

И, какъ въ чаду роскошныхъ, страстныхъ грезъ,

Въ лучахъ тонуть.

Волны катятся.

Въ берегахъ рки глубокой вчно стонущимъ потокомъ

Волны катятся и плачутъ, небо внемлетъ стону ихъ,

Небо смотрится на волны непривтнымъ хмурымъ окомъ,

И подъ кровомъ темной ночи трепетъ жизненный затихъ.

Волны катятся в плачутъ, и въ печали безысходной

Ношу легкую съ собою неустанно мчатъ впередъ:

Трупъ красавицы несчастной, трупъ бездушный, трупъ холодный,

Блдный трупъ самоубійцы надъ пучиною плыветъ.

Волны катятся и плачутъ, и напвъ ихъ монотонный

Оглашенъ зловщимъ эхомъ, эхомъ тайны роковой

И встаютъ надъ скорбной бездной человческіе стоны —

Плачъ отвергнутаго чувства, плачъ о жизни молодой.

Поздка ночью

Часъ полночный. демъ. Лошадь еле движетъ ноги.

На расшатанныхъ колесахъ чуть плетутся дроги.

Погоняй, ямщикъ!

Намъ, сынамъ слпой удачи и лихой отваги,

Не страшны лсные страхи, не страшны овраги,

Сумракъ не великъ,

Дремлетъ все подъ кровомъ ночи,— погоняй, ямщикъ!

Изъ-за тучъ луна смется, смотрится украдкой,

И плыветъ старуха злая по равнин гладкой,

Словно часовой…

Сучья голые деревьевъ къ небесамъ воздты:

Это молятся безмолвно черные скелеты

Въ бездн гробовой…

Изъ-за тучъ луна выходитъ, словно часовой.

Ликъ мой блденъ, взглядъ ужасенъ, распустились косы,

Я въ смятеньи темнымъ безднамъ задаю вопросы,

Бездны не молчатъ:

Поцлуи, стонъ моленій, голоса проклятій,

Грезы, слезы, лязгъ кинжала, пламенныхъ объятій

Затаенный ядъ.

Вздохи ночи, трепетъ ночи въ безднахъ не молчатъ…

Что теб? ко мн взываютъ гробовые гости:

Огоньки, перелетая на сыромъ погост,

Стали въ хороводъ…

Я ищу себ дороги… Я неутомима:

Мракъ ли вчный, путь ли вчный, я неустрашима…

Ну, ямщикъ, впередъ!

Ты меня не остановишь, духовъ хороводъ!

Надъ заснувшей суетою, въ глубин молчанья,

Сторожитъ людская дума тайны мірозданья,

Словно серафимъ,

И въ полет, окрыленномъ грезою могучей,

Свтитъ дума мгл молчащей, серебристой туч

И гробамъ глухимъ…

О несись же, дума, вчно, словно серафимъ!

Неси меня.

Неси меня на горныя вершины,

Гд дремлетъ ледъ въ сіяньи вковомъ,

Гд въ глубин лазоревой равнины

Шумитъ орелъ развернутымъ крыломъ,

Гд почвы нтъ, сырой и зараженной

Гд не слыхать тревоги дольнихъ мстъ,

Гд бъ я несла душою облегченной

Тяжелый мой, мой безнадежный крестъ.

Гд ель, да мохъ, гд втра гулъ сердитый

Туда, туда ты свой полетъ ускорь,

Чтобъ я могла поить тебя до сыта

Улыбкою новорожденныхъ зорь.

Здсь давятъ грудь тяжелые туманы,

Поэзія въ болотахъ не живетъ.

Неси жъ меня, неси скорй, желанный

Къ безсмертію синющихъ высотъ!

Работница.

Вьется нитка, снуетъ но основ челнокъ,

Девятнадцатый годъ мн идетъ.

Пара огненныхъ глазъ, и любовь, и станокъ…

Я пою, и не знаю заботъ…

Если жъ косы свои я разсыплю волной

И пройдусь среди благо дня,—

Кто увидитъ меня, залюбуется мной,

Какъ безумный полюбитъ меня.

Но я мимо пройду, усмхнувшись въ отвтъ

Обольстительнымъ дерзкимъ рчамъ:

Для него берегу я свой вешній расцвтъ,

Цлый міръ за него я отдамъ.

Я люблю кузнеца… Словно царь,— не кузнецъ,

Онъ за молотомъ тяжкимъ своимъ.

Онъ прекрасенъ, могучъ, удалой молодецъ,

Я ребенкомъ кажусь передъ нимъ.

И когда у огня онъ желзо куетъ,

Нанося за ударомъ ударъ,

И на ше его крупный выступилъ потъ,

И лицо разъдаетъ загаръ,—

Въ т минуты я имъ безконечно горда,

Для него забываю весь міръ,

Я хочу имъ владть безраздльно тогда,

Онъ мой демонъ, мой властный кумиръ.

Если жъ я кузнеца, жду въ свтелку свою

И проходитъ назначенный срокъ,—

Сколько муки тогда я на сердц таю,

Словно камень на сердце мн легъ…

Вдругъ я слышу шаги, кто то всходитъ ко мн,

Кто-то дверь растворилъ второпяхъ…

Я на встрчу лечу, я горю, какъ въ огн,

И предательскій трепетъ въ рукахъ.

Утомленный работою, сажей покрытъ

Торжествуетъ, сіяетъ кузнецъ…

Вотъ онъ обнялъ меня — и въ восторг стучитъ

Нераздльная пара сердецъ.

Наедин.

Здсь ты,— такъ въ сердце родное позволь

Выплакать горькія слезы,

Долгимъ страданьемъ назрвшую боль,

Муки и скрытыя грезы.

Плакать, я плакать хочу!

Въ нг припасть на кипучую грудь

Дай голов многобдной,

Дай мн пугливою птичкой прильнуть,

Розой измученной, блдной.

Дай мн, о дай мн покой!

Дай, на чело я печать наложу

Огненной, трепетной ласки,

Дай, я единое слово скажу,

Слово чарующей сказки:

Ласки, я ласки хочу!

Все-жъ я измню теб.

Нтъ, прости, мой милый… часъ пробьетъ полночный,

И покроетъ землю темной пеленой…

Съ лучезарнымъ взглядомъ, съ поцлуемъ знойнымъ,

Демонъ искуситель явится за мной.

Задрожавъ всмъ тломъ, въ блдности смертельной

Я съ постели встану и пойду за нимъ..

Въ сумрак глубокомъ я пойду за гостемъ,

За могучимъ, гордымъ демономъ моимъ.

Онъ шептать мн станетъ неземныя рчи,

Тайны міровыя буду слушать я,

И на встрчу ночи, безпросвтной ночи,

Зародятся псни въ сердц у меня.

И польются псни вольною ркою,

Властію волшебной къ жизни рождены,

Псни объ утратахъ и скорбяхъ могилы,

Псни объ утхахъ молодой весны,

Псни, что надежду на покой и счастье

Подаютъ страдальцамъ въ часъ житейскихъ грозъ,

Раскрывая двери, сказочныя двери

Въ царство свтозарныхъ, но напрасныхъ грезъ,

Знаютъ эти псни черноту коварства,

Гнусныя дянья, свтлыя мечты,

Эти псни — дти безпросвтной бездны,

Эти псни — дти звздной высоты.

О, не будь ревнивцемъ, не смущай напрасно

Въ часъ, когда тревожно мысль моя горитъ:

Этотъ часъ восторга, этотъ часъ безумья

Геній вдохновенный лишь одинъ даритъ.

И къ теб, какъ прежде, влюблена, покорна

Скоро, мой желанный, я приду опять,

На лицо въ смущеньи шелкъ волосъ наброшу

И тебя о ласк буду умолять.

Онъ своимъ мятежнымъ, жгучимъ поцлуемъ

Истомитъ подругу, милый чародй:

Я къ теб приникну робкою малюткой

И засну спокойно на груди твоей.

Одинокая.

Вечеръ осенній обвянъ истомою,

Гаснетъ въ разводахъ туманныхъ завсъ,

Тни ложатся на нивы пустынныя

Съ темной лазури небесъ.

Падаютъ листья, несутся, гонимые

Легкаго втра холоднымъ крыломъ…

Мертвыя грезы… Блуждаетъ по воздуху

Трепетъ о счастьи быломъ.

Въ косахъ ея перепутанныхъ, шелковыхъ

Вянетъ фіалки послдній цвтокъ.

Смотритъ она на деревья поблекшія,

Жребій ея одинокъ.

Смотритъ она, неподвижна, какъ статуя,

Рядъ колыбелей все грезится ей,

Блыхъ, уютныхъ, и мирный, смющійся

Сонъ белокурыхъ дтей,

Глазъ не смыкаютъ ревнивыя матери,

Псней баюкаютъ дтскій покой:

Льется ихъ псня небесной гармоніей,

Тихой, немолчной ркой…

Въ чащ безжизненной, въ тепленькомъ гнздышк

Птичка прижалась къ подруг своей,

Сномъ позабылась… Все тихо, все замерло

Въ голомъ простор полей.

Только подъ пологомъ мглы нескончаемой

Пасынокъ осени, зеленью скрытъ,

Нжною страстью предъ смертью обласканный

Внчикомъ алымъ дрожитъ…

Сладкія грезы, виднья счастливыя!..

Скромная люлька чиста и свтла…

Лампа горитъ, и она за работою:

Бгаетъ быстро игла.

Стройную, чистую сердцемъ работницу

Онъ прижимаетъ къ могучей груди,

Шепчетъ она съ боязливою нжностью:

‘Сына, смотри, не буди!..’

Лживыя грезы! блестящіе призраки!

Свтлаго, тихаго счастья звзда!

Въ дальнихъ туманахъ, въ лсу умирающемъ

Тонете вы безъ слда.

Падаютъ листья, незримыя катятся

Слезы глухой, безнадежной тоски…

Гнзда, цвты, колыбели, лобзанія,

Вы для нея далеки!

Вечеръ осенній, туманный спускается,

Вороны каркаютъ гд-то вдали,

Въ рощ безжизненной, въ сердц работницы,

Чорныя тни легли.

Движутся тни… На небо свинцовое

Смотритъ она неподвижна, горда.

Втеръ ноябрьскій ей шепчетъ съ тревогою:

‘Нтъ, никогда, никогда!..’

Въ музе.

Мн холодно отъ вашихъ откровеній,

О, записи кровавой старины!

Что мн до васъ, жильцы подземной сни:

Въ окно мое стучитъ расцвтъ весны.

Вы мн страшны, гербы и бастіоны,

Безумство папъ, безумство королей,

Я жить хочу съ природой обновленной,

Тонуть въ игр полуденныхъ лучей.

О муміи, о, сфинксы изъ гранита!

Столичный шумъ ужель не будитъ васъ,

Титана шумъ, несущійся сердито,

Какъ гулъ втровъ въ осенній бурный часъ?

Сыны вковъ, утекшихъ безвозвратно,

Иной весны поблекшіе цвты,

Ужель тотъ шумъ не говоритъ понятно

Спокойствію могильной пустоты?

А были дни, когда фата-моргана

Вашъ алчный умъ плняла торжествомъ,

И гибли вы отъ горькаго обмана,

Что истиной напрасно мы зовемъ.

Почившимъ миръ! жестоко время съ нами,

Короткій срокъ для счастья намъ даетъ,

Къ чему стоять надъ старыми гробами,

Когда судьба насъ къ новому зоветъ?

Мн мсто тамъ, гд вскормленный весною

Науки ростъ свободенъ и могучъ,

Гд пнится серебряной волною

Святой любви животворящій ключъ,

Гд въ мастерскихъ, стуча неутомимо,

Куютъ, пилятъ богатыри труда,

Гд, къ небесамъ, взметая кольца дыма,

Безъ удержу несутся позда,

Гд свжій лугъ шумитъ травой зеленой.

Гд рожь густа, привтливы лса,

Гд, какъ бальзамъ, живетъ земное лоно,

Старинныхъ битвъ кровавая роса.

Тамъ ждутъ меня могучіе порывы,

Тамъ ждетъ меня избытокъ вешнихъ силъ.

Скорй къ цвтамъ, скорй въ поля и нивы,

Скорй на свтъ изъ сумрака могилъ!

Уличный мальчикъ.

Если я вижу — по улиц грязной,

Блузою рваной прикрытъ,

Весь перепачканъ, погодкой развязной

Мальчикъ красавецъ спшитъ!

Если я вижу — испорченный рано,

Плутъ и охотникъ до дракъ,

Между пролетокъ, онъ, въ обуви рваной,

Съ камнемъ гоняетъ собакъ,

Если рзвится на полной свобод

Этотъ терновый цвтокъ:—

— Можетъ быть, мама его на завод,

Батька засаженъ въ острогъ —

Сердце мое замираетъ въ тревог:

‘Много-ль отъ жизни ты ждешь’?

Въ рубищ ветхомъ, по темной дорог

Ты беззащитнымъ бредешь!

‘Что-то теб, мой птенецъ говорливый,

Годы весны принесутъ:

Жажду-ль разврата и жажду наживы,

Или терпнье и трудъ?

Будешь ходить ты въ клейменомъ халат?

Блузу носить батрака?

Чахнуть въ тюрьм, иль въ больничной палат^?

Дни коротать у станка?…

О, какъ прижала-бъ я, крпко и страстно,

Бднаго крошку къ себ,

Въ бурномъ порыв печали всевластной,

Въ горькой душевной борьб!

Бдному крошк отдать я готова

Вс поцлуи свои —

Молвить, рыдая, великое слово,

Братское слово любви:

‘Дикимъ терновникомъ я уродилась,

Вскормлена трудной борьбой,—

Мама моя на завод трудилась,

Мальчикъ, мы — братья съ тобой!’

Короткая исторія.

Два мечтою поэта казалась,

Въ блой одежд, съ безмолвнымъ челомъ,

Словно у сфинкса далекаго Нила,

Роскошь волосъ по плечамъ разсыпалась.

Голосъ, смясь, отдавалъ серебромъ.

Станомъ на мраморъ она походила.

Два любила… не встртя отзыва,

Съ виду спокойна, въ душ берегла

Тихое пламя она неизмнно,

Пламя всесильное: въ вечеръ тоскливый,

Въ вечеръ октябрьскій она умерла,

Такъ умираетъ безъ солнца вербена…

Мертвый поцлуй.

На лугу ненастною весною

Ранняя фіалка расцвла.

Былъ морозъ. Не увидавши жизни,

Бдная фіалка замерла…

На устахъ, вечернею порою,

Нга поцлуя расцвла.

Ты ушелъ… Не увидавши жизни,

Нга поцлуя замерла…

Снгъ идетъ.

Надъ селомъ осиротлымъ,

Надъ заснувшей нивой,

Вьется снгъ каскадомъ блымъ

Легкій, молчаливый.

Мчатся звздочки, играя,

Въ высот безбрежной,

И лежитъ земля сырая

Въ колыбели снжной.

Снгъ повсюду,— по оградамъ

И по кровлямъ хижинъ —

Блымъ искрится нарядомъ,

Дремлетъ, неподвиженъ.

Жизнь рабочаго народа

Въ забытьи глубокомъ,

И глядитъ сквозь сонъ природа

Равнодушнымъ окомъ,

Но подъ властію покоя

Думы непреклонны,

И въ душ встаетъ былое,—

Призракъ погребенный.

Здравствуй нужда!

Кто-то въ дверь мою стучится:

Это ты пришла, нужда!

Здравствуй, кладбища жилица,

Я спокойна, я горда,

И тебя, скелетъ безплотный,

Я встрчаю беззаботно.

Что же медлишь, духъ насилья?

Что жъ не хочешь ты войти?

Поскорй подржь мн крылья,

Когти въ сердце запусти,

И надъ ложемъ мамы бдной

Встань, какъ ангелъ смерти блдной

Ты стоишь, скелетъ смущенный

Ты щадишь весну мою.

Не паду я побжденной

Въ этомъ жизненномъ бою!

Подъ грозой, въ разгаръ мученій,

Крпнетъ мой расцвтъ весенній.

У меня въ груди мятежной

Сердца пылъ неугасимъ,

Въ высот небесъ безбрежной

Мой полетъ неудержимъ.

Не гляди жъ такъ хмуро, строго:

Я иду своей дорогой.

Видишь, лугъ цвты одли,

Вся вселенная въ огн,—

Слышишь: жаворонка трели

Торжествуютъ въ вышин:

Все ключемъ надежды бьется,

Все на крыльяхъ къ выси рвется!..

О, нужда, старуха злая,

Въ черномъ чепчик уродъ!

У меня въ груди, пылая,

Кровь народная течетъ.

Прочь тревоги, прочь печали!

Я стремлюсь къ лазурной дали.

Мой удлъ — святой, могучій,

Трудъ владыка, грозы, сны,

Тайны вчныя созвучій,

Ласки вчныя весны,

Гладъ лазури непорочной,

Свточъ звздъ, бальзамъ цвточный!

Исчезай же, призракъ жалкій,

Въ блеск радостной земли:

Міръ воскресъ, везд фіалки

Между терній разцвли.

Разорвавъ твои оковы,

Гимнъ пою я жизни новой.

Не тревожь.

Если къ ласкамъ твоимъ я порой безучастна,

И призывъ твой мн чуждъ и далекъ,

Если взоръ мой горитъ непонятно и страстно,

А румянецъ сбгаетъ со щекъ,

Если вся я охвачена жизнью иною

Отдаюсь безраздльно мечт,

Ты меня не тревожь, новый міръ предо мною

Безъ границъ, въ неземной красот…

Изъ за полога тучъ въ ослпительной мощи

Съ неба смотрится солнечный кругъ,

Благовонными миртами убраны рощи,

И пестретъ фіалками лугъ.

На покосахъ стога, какъ безбрежное море,

Разбгаются нивы волной,

Разрослись кипарисы въ кудрявомъ убор,

И трепещетъ источникъ степной.

Втеръ мчится на лсъ, и по чащ дремучей

Несмолкаемый носится гулъ…

Міръ воскресъ и живетъ, полонъ жизни могучей

И въ восторгахъ любви потонулъ!

Вонъ, я вижу со всхъ уголковъ мірозданья,

Словно взмахи безчисленныхъ крылъ,

Отовсюду, ликуя, несется дыханье

Новой жизни и счастья, и силъ

Царство розъ и надеждъ, и любви благородной,

Царство дивныхъ побдъ и работъ,

Царство вры въ людей, царство мысли свободной,

Царство гордыхъ порывовъ, впередъ!

Не бгутъ человческой крови потоки

На земли истомленную грудь,

И безсильно оружье, кудесникъ жестокій.

Жажду битвы въ народы вдохнуть.

Смолкли пушки, не смютъ безумно и дико

Раскрывать огнедышащій звъ,

Не гремитъ надъ равниной, средь стона и крика

Боевого пэана напвъ.

Но весь міръ — это братство, святыя стремленья

Зажигаютъ людскія сердца,

И несется торжественный гимнъ примиренья

Вдоль по міру съ конца до конца.

Надленныя тукомъ поля и равнины

Разрыхляющій плугъ обошелъ…

Вьется дымкою паръ… Не смолкаютъ машины,

Накалившись клокочетъ котелъ…

И надъ царственнымъ шумомъ работы мятежной,

Кропотливой работы земли,

Распростерла свобода въ лазури безбрежной

Блоснжныя крылья свои.

Ночь.

Въ саду, очарованномъ.

Разлитъ ароматъ.

Ночныя лобзанія

Опустились на садъ.

Но странное грезится

Глухой тишин,

И втеръ колеблется

Въ безрадостномъ сн.

Быть можетъ, повдала

Печальная мгла

Дрожащимъ гарденіямъ

Людскія дла…

Быть можетъ… и катится

Росистый бальзамъ

Дождемъ освжительнымъ

По соннымъ листкамъ..

…Надъ горемъ безвыходнымъ.

Надъ мертвой мечтой,

Надъ грезой несбыточной,

Надъ тайной тоской

Надъ призрачной радостью,

Бгущею прочь,

Въ слезахъ разливается

Скорбящая ночь.

Ада Негри.

Стихотворенія

Владимира Шулятикова.

В. М. Фриче

Стихотворенія

Ада Негри.

Читайте также: