Дмитрий Минаев Стихотворения ---------------------------------------------------------------------------- Библиотека поэта. Большая серия. Поэты 'Искры'. В двух томах Том второй. Д. Минаев, В. Богданов, Н. Курочкин, П. Вейнберг, Г. Жулев, В. Буренин, Н. Ломан, А. Сниткин Издание третье Л., 'Советский писатель', 1987 ---------------------------------------------------------------------------- СОДЕРЖАНИЕ Вступительная статья И. Ямпольского 156. В альбом русской барыне 157. Монолог художника в драме 'Джулиано Бертини, или Терновый венок гения' 158. Бал 159. Чувство грека 160. Проселком 161. Грозный акт 162. Ах, где та сторона? 163. Парнасский приговор 164-166. Конкурсные стихотворения на звание члена Общества любителей российской словесности 1. Во сне 2. Наяву 3. Московская легенда XIX века 167. Над урной 168. Провинциальным Фамусовым 169. Детям 170. Праздная суета. (Стихотворение великосветского поэта графа Чужеземцева) 171. <Разговор трех теней> 172. Нашествие свистопляски (Легенда XIX ст.) 173. Кумушки 174. Открытие 175. 1-е января 176. Отцы или дети? (Параллель) 177. Просьба 178. Педагогический приговор (Орфографическая легенда) 179. Последние славянофилы (Еще свежее предание) 180. Сказка о восточных послах 181. Юмористам 182. Дуэт 183. Вильяму Шекспиру от Михаила Бурбонова 184. Совет 185. Фанты. (Современная элегия) 186-187. Лирические песни с гражданским отливом 1. 'Холод, грязные селенья...' 2. 'Солнце спряталось в тумане...' 188-189. Лирические песни без гражданского отлива 1. 'Ты предо мною сидишь...' 2. 'Тихая звездная ночь...' 190. 'Чудная картина!..' 191-192. Гражданские мотивы 1. 'Солнце весны улыбается кротко...' 2. 'В глухую ночь я шел Коломной...' 193. Уездный городок 194. 'Я, обожая панну Лизу...' 195. 'Жизнь наша вроде плац-парада...' 196. Лирик 197-201. Мотивы русских поэтов 1. Мотив мрачно-обличительный 2. Мотив слезно-гражданский 3. Мотив ясно-лирический 4. Юбилейный мотив 5. Мотив бешено-московский 202. На улице (Четыре мгновения) 203. Кто он? 204. 'От германского поэта...' 205. 'В кругу друзей у камелька...' 206. Лунная ночь 207. Добрый пес (Басня) 208. Двое 209. Муза 210. Шут 211. Насущный вопрос 212. 'На борзом коне воевода скакал...' 213. Праздничная дума 214. Война и мир. Подражание Лермонтову ('Бородино') и графу Льву Толстому ('Война и мир') 215. Ренегат 216. Интимная беседа 217. Фискал 218. Дикие сны 219. Две судьбы 220. 'В стихах и в прозе, меньший брат...' 221. <Н. П. Р-п-ву>. 'Когда-то, милые друзья...' 222. Свой своему вовсе не брат (Современная пословица) 223. Полуслова 224. Пробуждение 225. Золотой век. (Октавы) 226. Сказка о славном виконте Сыр-Бри 227. 'Поэт понимает, как плачут цветы...' 228. Сон великана 229. Смех 230. Житейская иерархия 231. Похвальное слово воровству 232. Через двадцать пять лет (Баллада) 233-234. Народные мотивы 1. 'Ты куда бежишь?' - 'Купаться...' 2. Лунное затмение 235. Блудные дети 236. 6 августа 1880 (Раздумье ретрограда) 237. Заговор в Лесном (Баллада) 238. Король и шут 239. Из И. Аксакова (см. последний No 'Руси') 240-241. Песни о розгах 1. 'Во поле березынька стояла...' 2. 'О незнакомец! Вы учеников-птенцов...' 242. Поветрие 243. Напрасные опасения 244. На морском берегу (Баллада) 245. Современные герои II 246. Газете 'День' 247. Загадка ('Кто на Руси возрастил красноречья афинского розы?..') 248-249. На художественной академической выставке 1. Нищие (г. Гаугера) 2. К картине 'Битая дичь' г. Граверта 250. Надпись к роману г. Боборыкина 'В путь-дорогу!' 251. К пьесе 'Чужая вина' г. Устрялова 252. Боборыкину в роли Чацкого 253. Аналогия стихотворца 254. При посылке романа 'Взбаламученное море' 255. По прочтении драмы 'Мамаево побоище' 256. А. Майкову и Ф. Бергу, ставшим постоянными сотрудниками детского журнала 'Дело и отдых' 257. Пушкину, после вторичной его смерти 258. Н. Щербине, издавшему сборник 'Пчела' 259. 'В ресторане ел суп сидя я...' 260-261. Заметки (Подражание московскому поэту) 1. 'На нашей почве урожайной...' 2. 'Проснулась в нем страстей игра...' 262. У входа в прессу 263. Безымённому журналисту 264. 'У тебя, бедняк, в кармане...' 265. 'Каков талант? И где ж его...' 266. Опровержение 267. Клевета 268. 'Нельзя довериться надежде...' 269. 'Я не гожусь, конечно, в судьи...' 270. Журналу 'Нива 271. Протест 272. История одного романиста 273. Вопрос 274. Артисту-любителю 275. М. О. М<икеши>ну 276. Я. Полонскому, по поводу его книги 'Снопы' 277. При чтении романа 'При Петре I', соч. Клюшникова и Кельсиева 278. Параллель 279. По прочтении романа И. Тургенева 'Вешние воды' 280. Печальный выигрыш 281. <Осенняя виньетка> ('Кислая осень в окошко врывается...') 282. На союз Ф. Достоевского с кн. Мещерским 283. М. Н. Л<онгино>ву 284. В Финляндии 285-286. Трели и сигналы отставного майора М. Бурбонова 1. 'Мой булочник стал дурно булки печь...' 2. 'Два бедняка из лавки угловой...' 287. ''Какого мненья вы об С.?' - 'Да о котором?'' 288. В. Якобий. (Портрет г-жи Р-сой) 289. Журналу, переменившему редактора 290. Кн. В. Мещерскому 291. Александрийскому театру 292. Чиновным немцам 293. Необходимая оговорка 294. Одному из многих 295. Зоилу 296. Хапалов. 'Портрет старушки' 297. После бенефиса 298. 'Что ж, чокнемся в последний раз...' 299. Б. М<аркеви>чу. ('На днях, влача с собой огромных два портсака...') 300. 'Едва ль придет художнику охота...' 301. Хлеб и соль 302. Ю. Леман. 'Дама под вуалью' 303. И. Крамской. 'Портрет художника И. Шишкина' 304. Либерал от 'Порядка' 305. В альбом, Круппу-младшему, приехавшему в Петербург 306. <М. Т. Лорис-Меликову>. ('Как член российской нации...') 307-308. М. Н. К<атко>ву 1. 'С толпой журнальных кунаков...' 2. 'В доносах грязных изловчась...' 309-310. Отголоски о цензуре 1. 'О Зевс! Под тьмой родного крова...' 2. В кабинете цензора 311. 'Понемножку назад да назад...' 312. На ком шапка горит? 313. Новая новинка 314. 'Лес' (И. Шишкина) 315. 'Сапожник' (Кочетова) 316. 'Вестнику Европы' 317. Закулисный слух 318. Справедливое опасение 319. <Е. М. Феоктистову> ('Островский Феоктистову...') 320. Мадригал 321. Жижиленко 322. В. Кокорев 323. N. N. ('Он знает, где зимуют раки...') 324. Одному из лекторов 325. Вик. Крылову 326. <В. П. Буренину>. ('По Невскому бежит собака...') III 327. Ад. Поэма в трех песнях. (Подражание Данте) 328. Москвичи на лекции по философии. (Шутка-водевиль в одной сцене) 329. Нигилист. Поэма 330. Демон. Сатирическая поэма. Песня первая 331. Две эпохи. Поэма Дополнения Пейзаж Песня работников Эпиграмма (На И. И. Панаева?) Рассказывали, что однажды на волжском пароходе Минаев встретился с провинциальным любителем юмористической поэзии. Они разговорились. Провинциал стал расспрашивать Минаева о столичных писателях. Одобрительно отозвавшись о стихах, печатающихся под псевдонимом 'Обличительный поэт', он спросил, не знает ли Минаев их автора. Минаев ответил, что автор этих стихотворений - он сам. Молодой человек очень обрадовался возможности побеседовать со знаменитым поэтом и попросил позволения пожать ему руку. Затем он поинтересовался, не знает ли его собеседник, кто такой 'Отставной майор Михаил Бурбонов', и, услышав, что это тоже он, молодой человек уже с вызовом спросил: 'А вот недавно новый какой-то объявился. Общий друг. Из молодых, должно быть... Пожалуй, и это вы?' Получив ответ: 'Я, я! Представьте себе!', он окончательно решил, что его мистифицируют, и незаметно исчез. {Лихачев В. Из давнего и недавнего былого // 'Слово'. 1909, 13 мая. См. также заметку 'Мимоходом' в 'Новом времени'. 1901, 30 окт.} Этот забавный анекдот - даже при неточности его отдельных деталей (Минаев не пользовался одновременно этими тремя псевдонимами) - свидетельствует о большой популярности Минаева. Об этом же говорит целый ряд мемуаров, статей, заметок, в которых приводятся по разным поводам его эпиграммы. 'Минаева знала вся читающая публика... - пишет один из его современников.- Его пародии, экспромты, эпиграммы облетели всю Россию и повторялись и повторяются, переходя из уст в уста'. {Круглов. Факты и мысли // 'День'. 1889, 12 авг.} Успех Минаева у современной ему читающей публики объясняется не только его исключительным остроумием и бесспорным поэтическим дарованием, но и идейным направлением его литературной деятельности, его позицией в литературно-общественной борьбе 1860-1870-х годов. Дед Дмитрия Дмитриевича Минаева, Иван Матвеевич, в 1773 г., как значится в официальных документах, 'вступил из солдатских детей в Рязанский карабинерский полк солдатом'. {Дело департамента герольдии Правительствующего сената о дворянстве недоросля Минаева (1823). Оп. 25, No 4092. Л. 2 // Центр. гос. исторический архив СССР в Ленинграде (дальше: ЦГИА), ф. 1343, оп. 25.} Постепенно продвигаясь в чинах, он получил потомственное дворянство. Отец поэта, Дмитрий Иванович, тоже долгие годы провел на военной службе. Начав ее сразу же по окончании гимназии, он дослужился до чина подполковника. Сначала строевой офицер, Дмитрий Иванович стал затем военным чиновником, служил в Симбирской комиссариатской комиссии, был смотрителем Оренбургского военного госпиталя и т. п. У отца Д. Д. Минаева, как и у его деда, ни родового, ни благоприобретенного имения не было, а у матери (урожд. Зимнинской) было в Карсунском уезде Симбирской губернии небольшое имение с 44 крепостными. Дмитрий Дмитриевич Минаев родился в Симбирске 21 октября 1835 г. С раннего детства он жил в атмосфере литературных и художественных интересов. Его отец очень любил литературу и живопись, сам немного рисовал и писал стихи, о которых в 1839 г. с похвалой отозвался Белинский. {Рецензия на альманах 'Новогодник' // Белинский В. Г. Полн. собр. соч. М., 1953. Т. 3. С. 139.} В 1846 г. вышло наиболее известное произведение Д. И. Минаева - 'Слово о полку Игоря'. Это не перевод, а скорее пересказ и отчасти вариации на мотивы 'Слова', переключавшие его в план романтической поэмы. 'Слово о полку Игоря' вызвало одобрительные отзывы ряда современников, и лишь один Белинский теперь уже сурово отнесся к нему, упрекнув Минаева за 'разжижение довольно бойкими стихами довольно короткого и сжатого 'Слова о полку Игоревом'', за 'фразистость' и 'риторику'. {'Взгляд на русскую литературу 1846 года' // Белинский В. Г. Т. 10. С. 34.} Белинский недаром упрекал Д. И. Минаева за 'фразистость' и 'риторику'. Человек начитанный и преданный литературным интересам, Д. И. Минаев по своим симпатиям примыкал к запоздалому романтизму 1830-х годов и неприязненно относился к Гоголю и 'натуральной школе'. 'Он пишет одну только грязь. Что это такое! - кричал Минаев в азарте. - Его Плюшкин! Его заплата там, где-то ниже спины?..' {Потанин Г. Н. Воспоминания об И. А. Гончарове // 'Историч. вестник'. 1903, No 4. С. 117.} В 1847 г. Д. И. Минаев был причислен к провиантскому департаменту и затем назначен смотрителем Измайловского провиантского магазина в Петербурге, куда и переехал вместе со своей семьей. В Петербурге Д. И. Минаев отдал сына в военно-учебное заведение - Дворянский полк где будущий поэт одно время учился вместе с Василием Курочкиным (Минаев был моложе) и вместе с ним принимал участие в рукописном журнале. Здесь был помещен какой-то его рассказ. В Дворянском полку начал также писать стихи, но и они не дошли до нас. В эти годы Д. Д. Минаев сблизился и с Николаем Курочкиным. Для характеристики той идейной атмосферы, в которой рос Минаев, следует отметить, что и отец его и Н. Курочкин, тогда еще студент первого курса Медико-хирургической академии, в связи с их знакомствами, привлекались к допросу по делу Петрашевского. У Д. И. Минаева бывали петрашевцы А. П. Баласогло и С. Ф. Дуров, он был знаком с А. И. Пальмом. Д. И. Минаев нередко бывал у известного переводчика и педагога Иринарха Введенского, преподававшего русскую литературу в Дворянском полку. Кружок Введенского, который посещали студенты Петербургского университета Н. Г. Чернышевский и Г. Е. Благосветлов, был идейно связан с петрашевцами. Политические настроения Д. И. Минаева достаточно ярко охарактеризованы в дневнике молодого Чернышевского. Так, в марте 1851 г. Чернышевский и Д. И. Минаев проделали вместе большой путь: Минаев возвращался в Симбирск, а Чернышевский - через Симбирск в Саратов. 'Дорогою,- пишет Чернышевский,- всё рассуждали между собою о коммунизме, волнениях в Западной Европе, революции, религии (я в духе Штрауса и Фейербаха). Д. И. Минаев показался мне человеком еще лучше того, чем раньше,- человеком с светлым умом и благородною душою, я имел на него, как кажется, довольно большое влияние своими толками о Штраусе и коммунизме,- он теперь причисляет себя к коммунистам, хотя, может быть, и не понимает хорошо, куда они хотят идти и какими путями'. {Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч. М., 1939. Т. 1. С. 402. См. еще с. 362, 371, 395, 400, а также письма Чернышевского к М. Л. Михайлову и к родителям 1851 г. (Полн. собр. соч. М.-Л., 1949. Т. 14 С. 215-217).} Разумеется, настроения отца и его знакомства не могли не оказать существенного влияния на формирование взглядов Д. Д. Минаева. {К 1860-м годам политические настроения Д. И. Минаева коренным образом изменились. Однако к этому времени Д. Д. Минаев был уже сложившимся человеком, и позднейшие взгляды его отца не могли оказать на него какого бы то ни было влияния.} В 1852 г. Минаев оставил Дворянский полк, по-видимому не окончив курса обучения. {Дело Гл. упр. цензуры, 1859, No 4939. Л. 9 // ЦГИА, ф. 772.} Вернувшись вслед за отцом в Симбирск, он поступил на службу в губернскую казенную палату. Здесь он прослужил около трех лет, а в 1855 г. перевелся в Петербург, в земский отдел Министерства внутренних дел. В 1857 г. (в том же году, что и В. Курочкин) Минаев вышел в отставку и занялся исключительно литературной работой. С конца 1850-х годов Минаев начал печататься во второстепенных петербургских журналах: 'Иллюстрации', 'Ласточке', 'Светописи', 'Русском мире', 'Развлечении' и др., выступая и с оригинальными стихотворениями (первое время - преимущественно лирическими, а затем и сатирическими) и с переводами. В 1859 г. Минаев издал сборник пародий 'Перепевы. Стихотворения Обличительного поэта. Вып. 1', а в следующем году напечатал в двух номерах журнала 'Дамский вестник', под псевдонимом 'Д. Свияжский', краткую биографию Белинского, выпущенную также отдельной брошюрой. Это был первый опыт биографии великого критика. В 1850-1860-е годы вокруг личности и идей Белинского велась упорная борьба. Имя Белинского было знаменем для всех передовых людей, представители же либеральных и консервативных кругов русского общества или резко нападали на него, или пытались выхолостить и 'обезвредить' революционную сущность его миросозерцания. Они старались доказать, что современные критики демократического лагеря являются не настоящими продолжателями дела Белинского, а его 'лжеучениками'. Книга Минаева, восторженного почитателя Белинского, была проникнута стремлением восстановить подлинный облик 'неистового Виссариона' и подлинный смысл его литературной деятельности. {Рукопись, представленная Минаевым в цензуру для отдельного издания в мае 1860 г., вызвала возражения, и от него потребовали каких-то исправлений, см.: Дело С.-Петерб. ценз. комитета, 1860, No 30. Л. 58 // ЦГИА, ф. 777.} Интересно, что значительная часть биографии является компиляцией, а иногда просто монтажом чуть-чуть измененных цитат из двух источников - из 'Очерков гоголевского периода русской литературы' Чернышевского и 'О развитии революционных идей в России' Герцена. Таким образом, книга Минаева пропагандировала в русской читающей публике не только Белинского, но и Чернышевского и Герцена. Следует отметить, что сочинение Герцена еще не было в то время издано на русском языке. Русское литографированное издание, выпущенное революционным кружком Заичневского и Аргиропуло, вышло только в 1861 г. Между тем сопоставление текстов показывает, что Минаев пользовался этим переводом и, следовательно, он был ему известен в рукописи или в одном из списков. {Подробнее об этом см. в моей статье 'Первая биография В. Г. Белинского' ('Научн. бюл. Ленингр. ун-та'. 1945. No 3. С. 35-38).} В 1859 г. Минаев сошелся с А. П. Милюковым, знакомым своего отца по кружку И. И. Введенского. Милюков был фактическим редактором затевавшегося тогда журнала 'Светоч', поставившего своей целью примирить западников и славянофилов. В 1860-1861 гг. Минаев часто посещал 'вторники' Милюкова, на которых бывали Ф. М. и М. М. Достоевские, Вс. Крестовский, А. Н. Майков и другие сотрудники 'Светоча'. Н. Н. Страхов, тоже сотрудник 'Светоча', впоследствии утверждал в своих воспоминаниях о Достоевском, что кружок Милюкова отличался чисто публицистическим направлением', 'политические и социальные вопросы были тут на первом плане и поглощали чисто художественные интересы'. Страхов с осуждением писал об увлечении членов кружка французскими мыслителями и их теориями, в частности 'теорией среды', о равнодушии к немецкой идеалистической философии. {Страхов Н. Н. Воспоминания о Ф. М. Достоевском // Биография, письма и заметки из записной книжки Ф. М. Достоевского. Спб., 1883. С. 172.} Минаев напечатал в 'Светоче' и выходившем при нем 'Карикатурном листке' ряд сатирических стихотворений, переводов и фельетонов 'Петербургская летопись'. Он принимал какое-то участие и в редакционной работе. Когда в 1861 г. начал выходить журнал 'Время', орган так называемого 'почвенничества' (один из вариантов славянофильской идеологии), Ф. М. Достоевский поручил Минаеву написать фельетон для первого номера. Однако фельетон Минаева не удовлетворил Достоевского, и он заменил его своим ('Петербургские сновидения в стихах и прозе'), использовав в нем стихотворные вставки Минаева. {Там же. С. 213.} В том же номере Минаев напечатал без подписи фельетон по поводу русских переводчиков Гейне. Но на этом его сотрудничество во 'Времени' окончилось. С начала 1860-х годов Минаев становится постоянным сотрудником трех журналов, занимавших левый фланг русской периодической печати: 'Современника', 'Русского слова' и 'Искры'. В течение трех с половиною лет - начиная с февраля 1861 г., т. е. сейчас же после неосуществившегося сотрудничества во 'Времени', до августа 1864 г.- Минаев вел в журнале 'Русское слово' фельетонное обозрение 'Дневник Темного человека', в котором зло высмеивал враждебные демократическому лагерю явления общественной и литературной жизни. Характерен самый псевдоним, заимствованный из 'Писем темных людей', написанных Ульрихом фон Гуттеном и другими немецкими гуманистами и направленных против средневековой церкви и схоластики. В прозаический текст фельетонов Минаев включал отдельные стихотворения, стихотворные фрагменты, драматические сценки. Кроме того Минаев напечатал в журнале ряд самостоятельных стихотворений, переводов и критических статей. Он был одним из основных сотрудников 'Русского слова'. Уже летом 1861 г. фактический редактор журнала Г. Е. Благосветлов писал своему приятелю - беллетристу и историку Д. Л. Мордовцеву: 'Хорошо обставляется наш кружок. Писарев, молодой человек с отличной складкой ума, предан 'Русскому слову', Минаев - 'Темный человек' кусается великолепно, весь наш... Еще две или три силы, и мы пойдем славно'. И позже, делясь с Мордовцевым своими планами, надеждами и сомнениями, Благосветлов снова пишет о Писареве и Минаеве: 'Не будь около меня Писарева и Минаева, я считал бы себя похороненным в любезном отечестве'. {Прохоров Г. Шестидесятые годы в письмах современника // Шестидесятые годы: Материалы по истории литературы и общественному движению. М., Л., 1940. С. 435.} О том же свидетельствует и Писарев. Летом 1862 г., после своего ареста, на вопрос следственной комиссии Писарев показал: 'В Петербурге я знаком с графом Кушелевым-Безбородко, с г. Благосветловым, с Поповым, с г. Минаевым, с г. Крестовским, составляющими ближайший круг редакции 'Русского слова''. {Лемке М. Политические процессы в России 1860-х гг. 2-е изд. М., Пг., 1923. С. 559.} В 'Современнике' Минаев печатал преимущественно переводы (из Барбье, Байрона и др.). Член редакции журнала А. Н. Пыпин называет его в письме к И. А. Панаеву 'одним из сотрудников, которыми журнал дорожит'. {Евгеньев В. 'Практичность' Н. А. Некрасова в освещении цифровых и документальных данных // 'Вестник Европы'. 1915, No 4. С. 139.} Во время известной полемики 1864-1865 гг. между 'Современником' и 'Русским словом' по философским, общественным и литературным вопросам Минаев был на стороне первого и прекратил сотрудничество в 'Русском слове'. Это случилось в августе 1864 г. (тогда же был напечатан и последний его фельетон в 'Русском слове'), а в январе 1865 г. Минаев объявил о своем уходе из этого журнала письмом в редакцию 'Современника'. В 'Современнике' Минаев сотрудничал вплоть до его запрещения в 1866 г. Самое активное участие Минаев принимал в 'Искре'. Старый знакомый В. Курочкина, он начал сотрудничать в 'Искре' с 1860 г., со второго года ее издания, и в течение четырнадцати лет, вплоть до прекращения журнала, поместил в нем огромное количество своих произведений. Его пародии, стихотворные фельетоны, фельетоны в прозе, иногда вперемежку со стихами, драматические сцены, эпиграммы, переводы и прочее появлялись в 'Искре' из номера в номер. В 'Искре' (а затем и в 'Гудке') он выступил и как карикатурист. Один из самых деятельных сотрудников 'Искры', Минаев принимал также участие и в редакционной работе. Почти ни одна кампания, организованная журналом, не обходилась без него. В 1862 г. Минаев три месяца редактировал 'Гудок', который был при нем боевым сатирическим журналом. В объявлении о подписке на журнал он следующим образом сформулировал свой взгляд на сатиру: 'Отрицание во имя честной идеи, сатира и юмор во всех их проявлениях, преследование грубого и узкого обскурантизма, произвола и неправды в нашей русской жизни - вот те начала, которыми будет руководствоваться редакция 'Гудка'... Мы верим в смех и в сатиру не во имя 'искусства для искусства', но во имя жизни и нашего общего развития, одним словом, мы верим в смех как в гражданскую силу'. Уже с первого номера читателям 'Гудка' представилось совершенно необычное зрелище. На заглавной виньетке был изображен Герцен, произносящий речь перед жадно слушающей его толпой крестьян, в руках у него знамя, на котором написано: 'Уничтожение крепостного права',. Здесь же и группа молодых людей, они читают 'Гудок', наблюдают за тем, что происходит на другой стороне виньетки, играют на дудочке, пишут сатирические заметки. А на другой стороне - представители крепостнической России: помещики, военщина, чиновники, с ненавистью смотрящие на Герцена, угрожающие ему, крестьянам и молодым людям нагайкой или ищущие спасения от страшной действительности в вине, любовных похождениях и пр. Помещение подобной виньетки было в ту пору большой смелостью, ведь самое имя Герцена было с начала 1850-х годов запретным для русской подцензурной печати до весны 1862 г., когда Катков открыл поход против него всей консервативной журналистики, тем более 'крамольным' должно было казаться сочувственное отношение к Герцену. Виньетка была разрешена, конечно, по недосмотру. Она появилась в четырех номерах 'Гудка'. Но в публике начались разные толки, говорили, что на ней изображены члены царской семьи, журнал читался нарасхват, в цензуре произошел большой переполох, дело дошло до самого Александра II, и по его распоряжению виньетка была запрещена. {О 'Гудке' см. в моей книге 'Сатирические и юмористические журналы 1860-х годов' (Л., 1973. С. 44-64).} С 1865 г. Минаев сотрудничал в третьем сатирическом журнале демократического лагеря - 'Будильнике', выходившем под редакцией ушедшего из 'Искры' художника Н. А. Степанова. Произведения Минаева эпизодически появлялись и в других изданиях: в конце 1850-х - начале 1860-х годов - в 'Русской речи' и в тогда еще либеральном 'Русском вестнике', позже в газете 'Русь' (1864) и др. Ближайший круг знакомых Минаева - это по преимуществу сотрудники журналов, в которых он постоянно печатался. В середине 1860-х годов поэт был в приятельских отношениях с И. Е. Репиным. С самого начала 1860-х годов Минаев привлекает внимание полиции. В 1862 г. III Отделение было обеспокоено тем, что, по имевшимся у него агентурным сведениям, Минаев переписывался с Герценом. {Герцен А. И. Полн. собр. соч. Пб., 1920. Т. 15. С. 387.} В следующем, 1863 г. имя его фигурирует в доносе об образовавшемся будто бы в редакции 'Искры' 'клубе поморных', {Там же. Т. 16. С. 170.} в 1864 г.- в документах III Отделения по поводу 'Знаменской коммуны' В. А. Слепцова, которую посещал Минаев. {'Лит. наследство'. М., 1963. Т. 71. С. 447, 448, 491.} С октября 1865 г. Минаев, как и многие другие представители радикальных общественных кругов, был отдан под постоянный негласный и бдительный надзор полиции 'по поводу заявления поименованными лицами учения своего о нигилизме'. {Дело департамента полиции исполнительной о представляемых гг. губернаторами ведомостях о лицах, состоящих под надзором полиции за 1867 год. No 1250. Л. 655 об.-656 // ЦГИА, ф. 1286.} После каракозовского выстрела, в конце апреля 1866 г., Минаев был арестован за сотрудничество в журналах, 'известных своим вредным социалистическим направлением, в особенности 'Современнике' и 'Русском слове'', {Производство высочайше учрежденной в С.-Петербурге следственной комиссии. О покушении на жизнь государя императора 4 апреля 1866 г. 1866, No 163, т. 2. Л. 85-86 // ЦГАОР, ф. 95, оп. 1.} и просидел в Петропавловской крепости около четырех месяцев. Имя Минаева встречается в доносах, в письмах разных 'благонамеренных' лиц, относящихся к этому времени, где он характеризуется как 'крайний либерал и нигилист'. {Производство... следственной комиссии. О заявлении разных лиц по поводу злодейского покушения на жизнь государя императора 4 апреля 1866 г. 1866, No 172. Л. 31 об. // ЦГАОР, ф. 95, оп. 1.} Таким же 'нигилистом' Минаев был и в глазах представителей консервативной журналистики. Интересен в этом отношении один эпизод. В 1868 г. Минаев напечатал стихотворение 'Моей Галатее', в котором говорится о том, как ожившая было Галатея снова окаменела 'под северной мглою холодного крова' и вернулась 'на покинутый свой пьедестал'. {'Дело'. 1868, No 3. С. 220.} Стихотворение это явно аллегорическое. Галатея - это, конечно, Россия, ее пробуждение - подъем революционного движения и общественной мысли в конце 1850-х - начале 1860-х годов, а снова охвативший ее сон - наступившая вслед за ним реакция. Так и рассматривал его фельетонист 'Петербургской газеты', упрекнув поэта за симпатии к 'недавнему царству отрицателей, царству безалаберного движения вперед' и за пессимистическую оценку современной России, которая, по его словам, не повернула назад и не спит, а 'работает, действует, хотя и медленно, но богатырски'. {Володя. Фельетон // 'Петерб. газета'. 1868, 28 марта.} Сотрудничавший в 'Современнике' вплоть до его прекращения, Минаев в 1866 г. резко выступил против Некрасова в связи с его 'муравьевской одой'. Когда после покушения Каракозова М. Н. Муравьев был назначен председателем следственной комиссии, стало ясно, что готовится разгром всей революционной и радикальной России, в том числе - разгром левой журналистики. Желая спасти 'Современник', Некрасов решился на отчаянный шаг. Английский клуб давал торжественный обед в честь Муравьева. Некрасов явился туда и прочел ему хвалебное стихотворение. Этот поступок вызвал злорадство в реакционных кругах, боль и возмущение у многих соратников и почитателей Некрасова. Минаев написал несколько стихотворений ('Муза' и др.), искренних и сильных, в которых обличал поэта в измене. Разумеется, это была не измена, а ошибочный шаг, сделанный в порыве отчаяния и к тому же не спасший журнала. Скоро все убедились, что перешедшие в руки Некрасова 'Отечественные записки' верны традициям 'Современника', и 'Искра' стала их ближайшим соратником, как прежде - 'Современника'. С середины 1868 г. Минаев стал систематически печататься в журнале Некрасова. Добрые отношения установились у него впоследствии со многими из основных сотрудников 'Отечественных записок' - Г. И. Успенским, Н. К. Михайловским, Н. А. Демертом (не говоря уже о старом приятеле Н. С. Курочкине). Продолжая активно работать в 'Искре', он, кроме того, возобновил в 'Деле', выходившем вместо 'Русского слова', свой 'Дневник Темного человека' под новым названием - 'С невского берега' и за новой подписью - 'Аноним' (1868-1870). В конце 1860-х - начале 1870-х годов он поместил в 'Деле' много других оригинальных и переводных произведений. Минаев сотрудничал также: в конце 1860-х годов в 'Неделе', затем в 'Маляре' (как карикатурист), в 'Пчеле' Микешина, 'Вестнике Европы', 'Стрекозе', тифлисской 'Фаланге' и других журналах. Но ни один журнал не мог предоставить Минаеву-сатирику столь широкого поля деятельности, как прекратившаяся в 1873 г. 'Искра' или 'Будильник' 1860-х годов. Последний хотя и продолжал выходить, но совсем измельчал, и Минаев лишь изредка помещал в нем свои стихотворения. Этим, равно как и некоторыми особенностями дарования Минаева, объясняется, что в конце 1870-х годов поэт перешел преимущественно к газетной работе, в газетах возможности были шире - фельетон становился непременной принадлежностью каждой большой газеты. В 'Биржевых ведомостях', 'Молве', 'Петербургской газете', 'Московском телегр афе' Минаев вел фельетонные обозрения 'Чем хата богата' и 'На часах (Из памятной книжки отставного майора Михаила Бурбонова)', как и раньше обильно включая в них свои сатиры и эпиграммы. Некоторое время он сотрудничал и в 'Новостях' (фельетон 'Телефон. Современные мотивы и отголоски' в 1878 г.). В течение всей своей литературной деятельности Минаев уделял много внимания переводческой работе. Он перевел 'Дон-Жуана' и 'Чайльд-Гарольда', 'Манфреда' и 'Каина' Байрона, 'Божественную комедию' Данте, 'Германию' Гейне, 'Дзяды' Мицкевича, стихотворения и пьесы Гюго, произведения Мольера, Барбье, Мюссе, Шелли, Гавличка и многих других. В 1870-е годы Минаев выступил и как драматург. Но его пьесы 'Либерал' (1870) и 'Разоренное гнездо' (1874) успеха на сцене не имели, хотя вторая пьеса и была награждена Уваровской премией. В 1882 г. исполнилось двадцать пять лет литературной деятельности Минаева. В одном из приветственных стихотворений она была охарактеризована следующим образом: Кто на Руси гроза хлыщей и шалопаев, Судебных болтунов и думских попугаев, Всех званий хищников, лгунов и негодяев, Родных Кит Китычей, безжалостных хозяев, Владельцев лавочек, подвалов и сараев, Плутов, которые, всё честное облаяв, Кадят тугой мошне, пред властию растаяв?.. Кого боятся так и сельский Разуваев, И самобытный сброд Батыев и Мамаев - Грабителей казны и земских караваев, Ханжей, доносчиков, шпионов, разгильдяев?.. Всё он - сатирик наш талантливый - Минаев! {*} {* 'Историч. вестник', 1889, No 9. С. 693.} В последние годы своей жизни Минаев много болел. За два года до смерти он вернулся в Симбирск - 'лечиться воздухом родины'. Местное 'общество' встретило его неприветливо, даже враждебно, не забыв тех сатирических произведений (в первую очередь поэмы начала 1860-х годов 'Губернская фотография', ходившей по рукам в многочисленных списках и частично напечатанной), в которых оно было зло высмеяно. Никто не водил с ним знакомства. Несмотря на болезнь, Минаев продолжал внимательно следить за новыми явлениями в литературе. О К. М. Фофанове он говорил, что тот 'при всем своем оригинальном даровании далеко не пойдет, так как тратит слишком много сил и чувства на воспевание чахлой столичной природы и уже и теперь начинает забираться в дебри поэтических сентименталистов'. {Коринфский А. Памяти Д. Д. Минаева // 'Казанский бирж. листок'. 1889, 19 июля.} Зато с большой теплотой поэт отзывался о Короленко и высоко ценил молодого Чехова. Минаев живо интересовался, чем живет подрастающая Россия, что волнует и увлекает ее. Минаев был потрясен смертью Салтыкова. Когда он узнал о ней, с ним случился глубокий обморок, приведший к обострению болезни. Вскоре после этого, 10 июля 1889 г., умер и сам Минаев. Один из поклонников его поэзии, в то время симбирский семинарист, рассказывает, как он и два его товарища тайком от начальства наблюдали за похоронной процессией. За гробом Минаева шло всего несколько человек - знакомых, почитателей и нищих. {Нормов Н. Памятка о Д. Д. Минаеве // 'Биржевые ведомости'. 1909, 10 июня, см. также статью А. Коринфского 'Похороны Д. Д. Минаева' ('Казанский бирж. листок'. 1889, 18 июля).} I 156. В АЛЬБОМ РУССКОЙ БАРЫНЕ Я люблю тебя во всем: . . . . . . . . . . . . . В бальном, газовом наряде, В море кружев, блонд и роз, В дымной кухне, на эстраде, В цирке, шумном маскараде, В зной и холод и мороз... За клавишами рояля, За тарелкой жирных щей, За романами Феваля, Дома, в людях, меж гостей. В каждом звуке, в каждом взоре, В яркой россыпи речей, В споре важном, милом вздоре О погоде, об узоре, Об игре без козырей. В преферансе, танце, пляске, В драке с девкой крепостной, В море слез, в потоках ласки, В сарафане и повязке - Ты всесильна надо мной. <1859> 157. МОНОЛОГ ХУДОЖНИКА В ДРАМЕ 'ДЖУЛИАНО БЕРТИНИ, ИЛИ ТЕРНОВЫЙ ВЕНОК ГЕНИЯ' Я весь в жару, как в первый день признанья. Души моей натянутые струны Готовы вдруг одним певучим хором Ответить небесам мелодиею звуков. Чело горит, струится в жилах пламень, Я чувствую приливы вдохновенья Во имя чистого великого искусства!.. Искусство! (Падает на колени.) Весь я твой - и ты мое, искусство! Вот здесь, в груди, божественная искра Горит огнем небесного веленья, Тревожит, жжет меня, и я, небес избранник, Весь трепещу под чарой вдохновенья. (Быстро встает и начинает импровизировать.) Я расторгнул жизни путы, Вдохновенный без границ. В те великие минуты, Люди, люди-лилипуты, Предо мной падите ниц. На колени! песнопений, Для грядущих поколений, Я пролью за звуком звук. Вы - толпа, я - светлый гений, Я - рожден для вдохновений, Вы - для мелких бед и мук. Для детей погибших мира Я пою, - смиряет лира Горе, скорби и печаль. С именами Гете, Данта Имя нового гиганта Люди впишут на скрижаль. Душно, душно!.. мир мне тесен... (Срывает с себя галстук и сюртук.) Муза, муза! лиру мне! Нужно звуков, рифм мне, песен - Я горю, я весь в огне... (Обессиленный и облитый холодным потом, опускается на ковер поддерживаемый музой.) <1860> 158. БАЛ Залит бал волнами света, Благовонием нагрета, Зала млеет, как букет. Упоительно-небрежно, Зажигательно-мятежно Ноет скрипка и кларнет. В вихре звуков, в море жара, С сладострастием угара В вальс скользит за парой пара, Опьянения полна, В ураган огнепалящий, Душу пламенем мутящий, Волканически летящий, Грудь взрывающий до дна. Вот она, царица бала: Раздраженная смычком, Быстро сбросив покрывало, В танце бешеном летала, Припадя ко мне плечом. Кудри змеями сбегали, Волновались, трепетали И, играя предо мной, По щекам меня хлестали Ароматною волной. Мы неслись - мелькали люди, Ряд колонн и ряд гостей, Фермуары, плечи, груди, Лампы, люстры, блеск свечей, Косы, жемчуг, бриллианты, Дымки, кружева, атлас, Банты, франты, аксельбанты И алмаз горящих глаз. Мы неслись - кружилась зала, Я дрожал, как кровный конь, Весь был жар я, весь огонь, В жилах лава пробегала, И корсет ей прожигала Воспаленная ладонь. <1860> 159. ЧУВСТВО ГРЕКА Мы на ложах сидели пурпурных В благодатной тени сикоморы, Ароматы курилися в урнах, И гремели певучие хоры. И Эллады живые напевы, Как вино, нашу кровь разжигали, На коврах ионийские девы С негой южною нас щекотали. Целовала меня Навзикая, На груди волновался гиматий, И, устами к устам приникая, Ожидала ответных объятий, Но ни ласка, ни песня, ни шутка Мне немилы от девы Эллады: Мальчик розовый - дивный малютка Привлекал мои жадные взгляды, Я внимал, как лились, не смолкая, Его песни согласные звуки, И рыдала вдали Навзикая, Опустив свои смуглые руки. <1860> 160. ПРОСЕЛКОМ Раз проселочной дорогою Ехал я - передо иной Брел с котомкою убогою Мужичок как лунь седой. На ногах лаптишки смятые, Весь с заплатками армяк. Верно, доля небогатая Тебе выпала, бедняк! Подпираясь палкой длинною - Путь-то, верно, был далек, - Брел он с песней заунывною. 'Дядя, сядь на облучок!' Сел старик. Седую бороду Только гладит. 'Ты куда?' - 'Пробираюсь, барин, к городу, Ждут оброка господа, Крепко староста наказывал... Вот бреду, болит спина...' И, склонившись, мне рассказывал Свою повесть старина. 'Погоди, дед! С тяжкой болию Ты не ляжешь умирать, На отчизну божьей волею Сходит мир и благодать, После лет долготерпения, Бесконечного труда, Под лучами просвещения Смолкнет лютая нужда. От его превосходительства Слышал я, - а он мне зять, - Что теперь само правительство Будет слабых защищать'. В мужике сердечный пламень я Этой речью оживил, И старик честное знаменье С благочестьем сотворил. <1860> 161. ГРОЗНЫЙ АКТ У редактора газеты, Злой противницы движенья, Собрались друзья по зову Для совета в воскресенье. Уж давно редактор смелый И сотрудники газеты Встречу юного прогресса Слали грозные ответы, Уж давно они где можно Порицали дружным хором Наше время, век растленный - И проклятьем и позором Всё клеймили, в их 'Беседе' Дон-Кихоты тьмы кромешной Проповедовали с жаром Аскетизма путь безгрешный, Дух терпенья и молчанья... Но теории прекрасной Тех новейших публицистов Не внимал наш век ужасный. И к редактору 'Беседы' Приглашенные собратья Собрались, чтобы услышать Акт торжественный проклятья, Акт проклятья громогласный Окаянному прогрессу, Людям нового развитья - Всем служащим века бесу. Собралося заседанье И внимало с умиленьем, Как редактор, жрец премудрый, Им читал акт отлученья. Волоса назад отбросив, Став с приличной сану позой, Начал он, сверкнув очами, Распаленными угрозой: 'Силой правды и закона, Силой истин всемогущих Всех, науки и прогресса Власть открыто признающих, Мы клянем и к мукам вечным Абирона и Дафона Обрекаем их для казни, Горьких мук, и слез, и стона. Мы клянем их именами Ксенофонта и Фаддея, И отныне и вовеки Проклинаем, не жалея: Всюду, где б их ни застали, Дома, в клубе, в балагане, За пером, смычком иль кистью, В министерстве, в ресторане, Спящих, бодрствующих, пьющих, Трапезующих, cacando, {1} Недугующих, плененных, Чуть живых... flebotomando. {2} Проклинаем во всех членах, В сердце, чреве и глазницах, В волосах, ногтях и жилах, В бакенбардах и ресницах... Всюду их найдет проклятье И предаст в жилище беса: Так клянем детей мы блудных Окаянного прогресса...' И собратья с дружным плеском 'Так и будет' повторили, И все подписью формальной Акт проклятья закрепили. 1860 1 От лат. cacare - какать. - Ред. 2 Изнемогающих от кровопускания (лат.). - Ред. 162. АХ, ГДЕ ТА СТОРОНА?.. Ах, где та сторона, Где был нем сатана Века? Где знавал стар и млад Наизусть 'Аммалат- Бека'? Где наш ярый прогресс Был для всех темный лес, - Братцы, И всю Русь обучал Дед Кайданов, как знал - Вкратце, В одах ставил поэт Вместо Феба в куплет - Фебус, А князь Рюрик не мнил, Что в науке он был - Ребус, Не пугались мы мглы, Не стучали столы Юма, Гласность в люльке спала, Хоть и с гласным была Дума, Акций бурный поток Вырывать нам не мог Ямы, И на свой идеал Новый Нестор писал Драмы, Не смущались умы, Как пел Глинка псалмы Слезно, И нас трагик пленял, Как порой завывал Грозно, К преньям гласным суда Мы не были когда Падки, И с крестьян становой Драл весной и зимой Взятки, Взятки были в ходу, Жил исправник в ладу С роком, Зимний ветер не знал, Что Невой он гулял Боком, {*} Дни, когда нашу речь Муж грамматики - Греч Правил, А Булгарин Фаддей Сильных мира людей Славил. В этот век золотой Наш смущали покой Реже. Где же та сторона? Други! те времена Где же? 1860 * См. стихотв<орение> Случевского: Ходит ветер избочась Вдоль Невы широкой... 163. ПАРНАССКИЙ ПРИГОВОР Шум, волненье на Парнасе, На Парнасе все в тревоге, И, смущенные, толпами, На совет сбирались боги. С гор заоблачного Пинда И с вершины Геликона Боги мчатся в колесницах По призыву Аполлона. Для чего ж богов собранье На заоблачном Парнасе? Кто сей смертный, с тусклым взглядом, Прилетевший на Пегасе? Кто он - вялый и ленивый, Неподвижный, как Обломов, Стал безмолвно и угрюмо, Окруженный тучей гномов?.. И божественные гости, Полукругом став у трона, С нетерпеньем ждали речи От красавца Аполлона. И сказал он: 'Смертный! молви: У богов чего ты просишь? На земле своей далекой Ты какое званье носишь?' И ответил смертный: 'Русский Я писатель! На собрата Приношу донос вам, боги, И молю вас - в наказанье С обвиненным будьте строги. Он, как я, писатель старый, Издал он роман недавно, Где сюжет и план рассказа У меня украл бесславно... У меня - герой в чахотке, У него - портрет того же, У меня - Елена имя, У него - Елена тоже, У него все лица также, Как в моем романе, ходят, Пьют, болтают, спят и любят... Наглость эта превосходит Меры всякие... Вы, боги, Справедливы были вечно, И за это преступленье Вы накажете, конечно'. Смертный смолк... Вот спорят боги, Шум и говор окрест трона, Наконец громовый голос Раздается Аполлона: 'Мы с сестрой своей Минервой Так решили, смертный! Право Твое дело, и наказан Будет недруг твой лукавый. И за то он, нашей властью, На театре будет вскоре Роль купца играть немую Бессловесно в 'Ревизоре'. Ты же - так как для романа У тебя нет вновь сюжета - На казенный счет поедешь Путешествовать вкруг света. Верно, лучшее творенье Ты напишешь на дороге. Так решаем на Парнасе Я, Минерва и все боги'. 1860 164-166. КОНКУРСНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ НА ЗВАНИЕ ЧЛЕНА ОБЩЕСТВА ЛЮБИТЕЛЕЙ РОССИЙСКОЙ СЛОВЕСНОСТИ {*} 1 ВО СНЕ В полдневный жар на даче Безбородко С 'Беседой Русскою' лежал недвижно я. Был полдень жгуч, струился воздух кротко, Баюкая меня. Лежал один под тенью я балкона, Немая тишь сковала всё кругом, И солнце жгло отвесно с небосклона - И спал я мертвым сном. И снилось мне - большое заседанье Любителей Словесности в Москве, В кафтанах, в охабнях - творящих заклинанье Журналам на Неве. Пред капищем славянских истуканов Там Лонгинов могилу мрачно рыл: Да лягут в ней Елагин, Селиванов - Ликуй, славянофил! Тогда зажглась в душе моей тревога, И в полусне прозрела мысль моя, И видел я, что за два некролога Там в члены выбран я. 2 НАЯВУ Я трепетал, Как говорил, Явившись в зал, Славянофил. Я изнывал От ног до плеч, Как он читал Собратьям речь. Я тосковал И тер свой лоб, Как он строгал Европе гроб, Как Запад клял, И мудр и строг, И прославлял Один Восток. И тех идей Водоворот В душе моей Переворот Тогда свершил, К Москве свой взор Я устремил, Поддевку сшил И стал с тех пор Славянофил! 3 МОСКОВСКАЯ ЛЕГЕНДА XIX ВЕКА Друг друга любили они с бескорыстием оба, Казалось - любви бы хватило с избытком до гроба! Он был Славянин - и носил кучерскую поддевку, А ей сарафан заменял и корсет, и шнуровку. То платье обоим казалось и краше, и проще, И в нем они вместе гуляли по Марьиной роще. Читал он ей Гегеля, песни Якушкина, сказки, Цалуя то в губки, то в щечки, то в синие глазки. И в ней развивал он вражду к молодым либералам, К прогрессу, к Европе, ко всем не московским журналам. Он ей по-французски болтать запретил совершенно, И с ней о народности он говорил вдохновенно. Суровый завет для нее был тяжелой веригой, Но Кирша Данилов у ней был настольною книгой. Так дни проходили - их счастье всё шире да шире, - Казалось, четы нет блаженней, довольнее в мире. Но счастья лучи не всегда одинаково жарки. Ужасную весть от соседней болтуньи-кухарки Узнал Славянин, весь исполнен грозы и испуга, Что носит украдкой корсет с кринолином подруга! Узнал - не спасла, не пошла, верно, впрок пропаганда, - Что ночью Славянка... читает романы Жорж Занда. Узнал он и, верный принципу московских собратий, Любовь свою предал всей силе суровых проклятий. Угрюмо и мрачно всегда проходил он Лубянкой, Страшась повстречаться с коварною псевдославянкой. Друг с другом навеки они так рассталися оба, А счастья, казалось, обоим хватило б до гроба! 1860 * Стихотворения эти присланы нам при следующем письме автора: Гг. редакторы! Надеюсь, что вы не откажетесь поместить письма моего на столбцах вашей газеты. В одном из последних NoNo 'Искры' была помещена статья о 'Дилетантизме во всех его проявлениях', в которой не совсем благосклонно высказано мнение о московском Обществе любителей российской словесности. При всем моем уважении к мнениям вашей газеты, я никак не мог вполне согласиться с взглядом 'Искры' на Общество любителей. Общество, которое вырабатывает завтрашние мысли народа, слышит стон из сердца и подоплеки народной и лишает г-на Селиванова звания своего члена за его мечты о благотворительности, - заслуживает большего внимания и удивления. Дела и заседания Общества любителей с некоторых пор сделались предметом моего жадного любопытства и наблюдения, и мне пришла в голову дерзкая мысль во что бы то ни стало сделаться членом Общества любителей российской словесности. Но как этого достигнуть? Каким путем? Путем заискивания, протекции мне не дозволяет идти мое глубокое уважение к строгим принципам этого Общества. Мне остается другая дорога, тернистая и трудная, - достигнуть этого собственными своими силами, положившись совершенно на беспристрастный суд гг. Любителей. Не заявив в российской словесности еще ничем настолько своего имени, чтобы прямо просить своего выбора в члены Общества, я решился, чрез посредство вашей газеты представить Обществу несколько своих стихотворений, из которых гг. Любители могут, во 1-х, узнать мой взгляду на вещи, а во 2-х - мою способность владеть российским словом - этим мечом правды, который никогда не должен быть обращаем в кинжал клеветы, и, наконец, решить: могу ли я надеяться удостоиться высокой чести быть выбранным в члены Общества любителей российской словесности. Приводя здесь мои стихотворения, я с трепетом и робким чувством новичка буду ждать решения важного для меня вопроса: быть или не быть? Обличительный поэт 167. НАД УРНОЙ Ах, неужель ты кинул свет, Хозяин мой седой? Таких людей уж больше нет Под нашею луной. Ты состояние с трудом Всю жизнь свою копил, У Покрова построил дом, А в дом жильцов пустил. С процентом скромным капитал Пуская частно в рост, Раз в год ты нищим помогал, Ел постное весь пост. Умел узнать ты стороной, Кто деньги занимал, И ежедневно на Сенной Сам мясо покупал. Хотя ты был не из числа Чувствительных сердец, Но от тебя не ведал зла Домовый твой жилец. До самой смерти неженат И чужд семейных уз, Носил ты ватошный халат И плисовый картуз. Ты сам себе приготовлял Лукулловский обед: Картофель с свеклою мешал В роскошный винегрет. Без темных дум, без тайных мук Добрел до поздних лет, Всегда с тобой был твой чубук И вязаный кисет. С чухонцем дворником был строг, Журил его слегка, Ходил ты изредка в раек Смотреть 'Жизнь игрока'. Порою, чтоб себя развлечь, Ты почитать любил: Тобой прочитан был весь Греч И Зотов - Рафаил. Я на потухший твой закат Без слез смотреть не мог, Как, сняв свой ватошный халат, Ты в гроб сосновый лег. С тех пор как ты покинул свет, Я всё твержу с тоской: 'Таких людей уж больше нет Под нашею луной!' <1861> 168. ПРОВИНЦИАЛЬНЫМ ФАМУСОВЫМ Люди взгляда высшего, Книг вы захотите ли! Пусть для класса низшего Пишут сочинители. Для чего вам более Всё людское знание? Не того сословия - Чтоб читать издания! Нынче - травля славная, Завтра - скачка тройками, То обед, где - главное - Угостят настойками. То к родне отправишься, С дворнею - мучение... Ясно, что умаешься, - Тут уж не до чтения. Пусть зубрят приказные Те статьи ученые, Где идеи разные Очень развращенные. Мы ж, допив шампанское, Спросим с удивлением: Дело ли дворянское Заниматься чтением? <1861> 169. ДЕТЯМ Розги необходимы как энер- гические мотивы жизни. П. Юркевич Розог не бойтеся, дети! Знайте - ученым игривым Прутья ужасные эти Названы жизни мотивом. Пусть вырастают березы, Гибкие отпрыски ивы, - Вы, улыбаясь сквозь слезы, Молвите - это мотивы! Если ж случится вам ныне С плачем снести наказанье - Что ж? и мотивы Россини Будят порою рыданья. Дети! отрите же слезы! Можете строгость снести вы: Прежде терпели ж вы лозы, Так и стерпите мотивы!.. 1860 или 1861 170. ПРАЗДНАЯ СУЕТА СТИХОТВОРЕНИЕ ВЕЛИКОСВЕТСКОГО ПОЭТА ГРАФА ЧУЖЕЗЕМЦЕВА (Посвящается автору 'La nuit de st.-Sylvestre' {*} и 'Истории двух калош') {* 'Ночь под Новый год' (франц.).- Ред.} (Перевод с французского) Был век славный, золотой, Век журнальной знати, Все склонялись перед той Силой нашей рати. Всё вельможи, важный тон... Но смешались краски - И пошли со всех сторон Мошки свистопляски. Бородатый демократ Норовит в Солоны, Оскорбить, унизить рад Светские салоны. Грязь деревни, дымных сел В повестях выводит, Обличает кучу зол, Гласность в моду вводит. Свел с ума его - Прудон, Чернышевский с Миллем, А о нас повсюду он Пишет грязным стилем. А глядишь - о, века срам! - Прогрессистов каста Без перчаток по гостям Ходит очень часто. А глядишь - Прудона друг, Сочиняя книжки, Носит вытертый сюртук, Грязные манишки. Нас нигде он не щадит, Отзываясь грубо, Даже гения не чтит Графа Соллогуба. Им давно похоронен Автор 'Тарантаса', И не шлет ему поклон Молодая раса. Где же автор 'Двух калош' С грузом старой ноши? Нет! теперь уж не найдешь Ни одной калоши! Что ж? быть может, Соллогуб Уступил без бою? Иль, как старый, мощный дуб, Был спален грозою? Нет, он в битвах не бывал, Не угас в опале, Но свой гений пробуждал Вновь в 'Пале-Рояле'. Что ж? быть может, наблюдал Там он русских нравы И себе приготовлял Новый путь для славы? Нет, ему российских муз Лавры опостыли, Он в Париже, как француз, Ставил водевили. Что ж? быть может, он стяжал Лавры и на Сене И Париж его встречал, Павши на колени? Нет, и там он как поэт Не был запевала, Хоть порой его куплет Ригольбош певала... Вот парадный, пышный зал, Туш, финал из 'Цампы', Кверху поднятый бокал, Спичи, люстры, лампы, И напудренный конгресс Старичков зеленых, И старушек - целый лес, Пышных, набеленных, Немец-гость, сказавший речь, Звуки контрабаса И маститый старец Г<реч>, Автор 'Тарантаса'. Дев прекрасных хоровод В русских сарафанах И гостей безмолвных взвод Длинный на диванах. На эстраде, все в цветах, В виде панорамы, С поздравленьем на устах Дамы, дамы, дамы! Всё вокруг стола, - гостям, С гордостью сознанья, За столом внимает сам Президент собранья. Тут парижский виц-поэт С расстановкой, басом Спел хозяину куплет Вслед за контрабасом: 'Не умрешь ты никогда, - Пел он в длинной оде, - Ты последняя звезда На туманном своде, Ты живой уликой стал Века чахлым детям...' И пошел, и распевал, Верен мыслям этим. Пел поэт. Весь замер зал... Стоя за эстрадой, Я, как все, ему внимал С тайною отрадой. О поэт! Ты тот же был На Неве, на Сене! И я мысленно твердил: 'Bene, bene, bene!' {*} {* 'Хорошо, хорошо, хорошо!' (Лат.) - Ред.} В наш немой, пустынный век, Век без идеала, Ты единый человек Старого закала! 1861 171. <РАЗГОВОР ТРЕХ ТЕНЕЙ> На мрачном темном фоне появляются три угрожающие тени. Затем следует страшная сцена, достойная Шекспира: Тени сходятся и начинают погребальную пляску, схватившись руками. Тень 1-я Смерть идет, Гром ревет! Ночи мгла! Смерть поет... Тень 2-я Кто поет Вести зла? Тень 3-я Черный кот! Тень 2-я Гром ревет! Тучи рвет Ветра стон... Тень 3-я Сгинь и сгинь, Пропади, Фельетон! Все вместе Пропади, пропади, фельетон! Танец прекращается. Тень 1-я Беда идет, беда! Летала я... Тень 2-я Куда? Тень 1-я В журнальный ад, Где в каждом - грех Казнит стократ Мертвящий смех, Где судят ложь И злобы смрад, Где новых лож Открылся ряд. От эпиграмм Пощады нет... Тень 2-я О, срам! О, срам!.. Тень 3-я Позор газет!.. Тень 2-я Скорей сбирайтесь дружно в ряд! Казнить, казнить мы их должны: Готовьте зелье им и яд... Тень 3-я А как зовут их? Тень 1-я Свистуны! Общий хор Мяукни, кот! Сова, завой! Свисток идет: Готовьтесь в бой. Мрак, свет гони, Ломайся, лес! Прогресс, прогресс Похорони! Тени исчезают. 1861 172. НАШЕСТВИЕ СВИСТОПЛЯСКИ (Легенда XIX ст.) Что за волненье в рядах журналистики? Жалкий, испуганный вид! Жертвенник пуст, и журнальные мистики Бросили скит. Туники смятые, лица печальные, Очи тревогой горят, Стонут и плачут витии журнальные Все зауряд. Хроники в трауре, сонная критика К нам нагоняет тоску, Лиры не тронуты, даже, взгляните-ка, Смолк и 'Куку'... Где же их жажда труда и опасности, Где их походы за дам, Даже погас перед статуей гласности Вдруг фимиам. Что ж их тревожит? игра ли фантазии? Слава ли сводит с ума? Или холера идет к ним из Азии, Или чума? Иль, наконец, им грозит наводнение, Новый всемирный потоп?.. Нет! их иное пугает сомнение, Хмурит их лоб. Ужас наводит чума азиятская, Страшен холеры возврат, Но наказание послано адское Хуже в стократ. Враг их явился под гаерской маскою! Нет от беды оборон... Имя ж ее (хоть зовут свистопляскою) Есть 'Легион'! Ходит она словно тень неотвязная И, потешая народ, Ловит всё пошлое, всё безобразное, - Ловит и бьет. Что б ни увидела, что б ни заметила, Пусть лишь сфальшивит где звук, - Так эпиграммою прямо и метила, Дерзкая, вдруг! Мысль, уж преданьем давно освященную, Нужно, так, смотришь, казнит, Даже Буслаева - личность ученую Не пощадит. Жрец журналистики пляской скандальною Назвал ту пляску с тех пор, И похоронную песнь погребальную Пел хроникер. Пел он протяжно, - жрецы ж, сняв сандалии, Древних молили богов, Чтоб не смущал этот свист вакханалии Старческих снов. 1861 173. КУМУШКИ 'Эх! не плачь, кума! Значит - дело земское!..' - 'Знаю и сама, Да ведь сердце женское. Врозь с ним - нет житья...' - 'Не вернешь Кондратьева, Вышла, вишь, статья Гнать, и гнать, и гнать его. Знай! везде бедняк (В умных книгах значится) До могилы так Всё с бедой маячится. Мать на свет родит - Нечем воспитать его, И судьба спешит Гнать, и гнать, и гнать его. Бедняки снесут - Сладко ли, не сладко ли - Всё: по шее ль бьют, Лупят под лопатку ли. Сирому - сна нет, Давит зло, как тать, его, И один ответ - Гнать, и гнать, и гнать его. Раз уйдет от зла - Словно жизнь и ладится, Глядь - из-за угла Снова горе крадется. Так не плачь, кума! Позабудь Кондратьева: Нужно из ума Гнать, и гнать, и гнать его'. 1861 174. ОТКРЫТИЕ Все люди - скоты. Бланк Не гордись, о смертный, Быстротой развитья: Господином Бланком Сделано открытье. Брось труды науки, Ей ни в чем не веря: Мир - стадообразный, Люди - хуже зверя. Всё встречай на свете С чувством беззаботным: Господином Бланком Ты сравнен с животным. Лишь один вопрос есть В следующем роде: Так к какой же Бланка Отнести породе? 1861 175. 1-е ЯНВАРЯ Нового года лишь вспыхнет денница, С раннего часа проснется столица. В праздничный день никого не смутит, Стонет ли ветер иль вьюга крутит, Хлещет ли снегом в лицо непогода - Всюду на улицах волны народа, Мчатся кареты то взад, то вперед, Смело шагает везде пешеход, Словно с плеча его спала забота, Словно свершилось великое что-то, Словно сегодня - не то, что вчера... Город проснулся и ожил с утра. Хмурые лица - свежей и пригожей: Барин в медведях, в тулупе прохожий, Женщин головки в замерзшем окне... Только невесело что-то всё мне... Право, не знаю - от зависти, что ли, - Только смотреть не могу я без боли И без досады на праздный народ: Что же вас тешит? что жизнь вам дает? Что веселитесь, беснуетесь что вы? Дай-ка взгляну я на ваши обновы И, замешавшись в толпе без труда, Ближе на вас погляжу, господа! Вот вы скользите по гладкой панели: Сколько ж обновок на вас, в самом деле!.. Золотом шитый швейцар у дверей, Яркие канты потертых ливрей, Кружева модниц, рубины булавок, - Вот и герои Милютиных лавок, Баловни счастья и щедрой судьбы... Как металлически светят их лбы! В лицах читаешь всю важность их целей: 'Устриц бы свежих, да свежих камелий!..' Блеском нарядов смущается глаз - Бархат, и соболь, и мягкий атлас, Только ходи да записывай цены... Моды столичной гуляют манкены, И усмиряет капризный мой сплин Выставка женщин, детей и мужчин. Долго портные, модистки, торговки Шили им к празднику эти обновки, Жаль, что не шьют они новых идей - Вот бы примерить на этих людей, В мысли здоровой дать лучшую моду - Как бы пристало-то к новому году! Право, пристало бы... но, говорят: Нам не к лицу незнакомый наряд... Дальше смотрю я... фельдъегерь несется, В ветхой шинельке чиновник плетется, Тащит под мышкой старуха салоп, Ванька, качаясь, заехал в сугроб, И пред толпой разодетой, богатой Тянет шарманка мотив 'Травиаты', Плачет в сказанье каких-то потерь... Вот и питейного здания дверь. Дровни подъехали, словно украдкой, Пар от мороза стоит над лошадкой, Входит в питейный, с оглядкой, бедняк, Чтоб, заложив свой последний армяк, Выпить под праздник, забыться немного: Завтра опять трудовая дорога, Серые будни и ночи без сна. Как не хватить зеленова вина!.. Тут, одержим публицистики бесом, Думал смутить бедняка я прогрессом, Думал блестящий прочесть монолог: 'Пьянство-де страшный, великий порок, Нового дела приспела минута...' Но посмотрел - и замолк почему-то И, как пристыженный школьник иной, С новой досадой побрел я домой. <1862> 176. ОТЦЫ ИЛИ ДЕТИ? ПАРАЛЛЕЛЬ Уж много лет без утомленья Ведут войну два поколенья, Кровавую войну, И в наши дни в любой газете Вступают в бой 'Отцы' и 'Дети', Разят друг друга те и эти, Как прежде, в старину. Мы проводили как умели Двух поколений параллели Сквозь мглу и сквозь туман. Но разлетелся пар тумана: Лишь от Тургенева Ивана Дождались нового романа - Наш спор решил роман. И мы воскликнули в задоре: 'Кто устоит в неравном споре?' Которое ж из двух? Кто победил? кто лучших правил? Кто уважать себя заставил: Базаров ли, Кирсанов Павел, Ласкающий наш слух? В его лицо вглядитесь строже: Какая нежность, тонкость кожи! Как снег бела рука. В речах, в приемах - такт и мера, Величье лондонского 'сэра', - Ведь без духов, без несессера И жизнь ему тяжка. А что за нравственность! О боги! Он перед Феничкой, в тревоге, Как гимназист, дрожит, За мужика вступаясь в споре, Он иногда, при всей конторе, Рисуясь с братом в разговоре, 'Du calme, du calme!' - твердит. {* Спокойствие, спокойствие! (Франц.) - Ред.} Свое воспитывая тело, Он дело делает без дела, Пленяя старых дам, Садится в ванну, спать ложася, Питает ужас к новой расе, Как лев на Брюлевской террасе Гуляя по утрам. Вот старой прессы представитель. Вы с ним Базарова сравните ль? Едва ли, господа! Героя видно по приметам, А в нигилисте мрачном этом, С его лекарствами, с ланцетом, Геройства нет следа. Он в красоте лишь видит формы, Готов уснуть при звуках 'Нормы', Он отрицает и... Он ест и пьет, как все мы тоже, С Петром беседует в прихожей, И даже с горничной, о боже! Играть готов идти. Как циник самый образцовый, Он стан madame де-Одинцовой К своей груди прижал, И даже - дерзость ведь какая, - Гостеприимства прав не зная, Однажды Феню, обнимая, В саду поцеловал. Кто ж нам милей: старик Кирсанов, Любитель фесок и кальянов, Российский Тогенбург? Иль он, друг черни и базаров, Переродившийся Инсаров - Лягушек режущий Базаров, Неряха и хирург? Ответ готов: ведь мы недаром Имеем слабость к русским барам - Несите ж им венцы! И мы, решая всё на свете, Вопросы разрешили эти... Кто нам милей - отцы иль дети? Отцы! отцы! отцы! 1862 177. ПРОСЬБА Я, жены севера, ныне с участием К вам обращаюсь с благими советами, Ваше развитье считая несчастием, Вашу ученость - дурными приметами. Пусть перед мудростью женскою муж иной Рад предаваться в душе умилению, - Встретясь с Авдотьей Никитишной Кукшиной. К новому я прихожу убеждению. Женщины севера, в помыслах строгие, Анны, Варвары, Лукерьи и Софии! Бойтесь вы физики, эмбриологии, И математики, и философии. Бойтесь, как язвы, якшаться с студентами, В Думе на лекциях, в аудитории, Но развлекайтесь нарядами, лентами, Вместо всеобщей и русской истории. Лучше держитесь порядка вы старого! Скучно ведь думать и чувствовать заново. Замуж идите - но не за Базарова, А уж скорее за Павла Кирсанова. Знайте, о женщины: эмансипация Лишь унижает сословье дворянское, Вдруг в вас исчезнет опрятность и грация, Будете пить вы коньяк и шампанское. Сбросив наряды душистые, бальные, Станете ногти носить безобразные, Юбки, манишки, белье некрахмальное И разговаривать точно приказные. Нет, позабудьте все пренья бесплодные, Будьте довольны, как прежде, рутиною, Вечно нарядные, вечно свободные, Бойтеся встретиться с мыслью единою. Чем утомляться в ученых вам прениях, Лучше хозяйкою быть полнокровною, 'Дамой, приятной во всех отношениях' Или Коробочкой, Дарьей Петровною. 1862 178. ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ ПРИГОВОР (ОРФОГРАФИЧЕСКАЯ ЛЕГЕНДА) Посреди огромной залы, Где скользит вечерний свет, Грамотеи-радикалы Собралися на совет. Бродит мысль по лицам важным, Хмуры брови, строгий вид, - И лежал пред мужем каждым Букв российских алфавит. Час настал, звонок раздался, И суровый, как закон, Перед обществом поднялся Председатель Паульсон. Двери настежь, и квартальный Вводит связанную рать - Букв российских ряд печальный Счетом ровно тридцать пять. Для позора, для допросов Привели на стыд и срам Буквы те, что Ломоносов Завещал когда-то нам. Не скрывайте ж тайных мук вы, Не сжимайте бледных губ, Не одной прекрасной буквы Мы увидим хладный труп. Первый враг ваш есть Кадинский. Он, о ужас! (смех и крик) Думал шрифт ввести латинский В благородный наш язык, И, отвергнутый советом, Чуть не пролил горьких слез... Но постойте: в зале этом Начинается допрос. 'Буква _Ять_! -' И мерным шагом, Глаз не смея вверх поднять, Перед всем ареопагом Появилась буква _ять_. Как преступница, поникла И, предвидя свой позор, От новейшего Перикла Слышит смертный приговор: 'Буква жалкая! Бродягой Ты явилась в наш язык, Сам подьячий за бумагой Проклинать тебя привык, За тебя лишь называли Нас безграмотными всех, Там, где люди ять писали, _Е_ поставить было грех. Даже избранную братью Педагогов (крики: вон!) Допекали буквой _ятью_ С незапамятных времен. Так в тебе гермафродита Мы признали, - и теперь Выдти вон из алфавита Приглашаем в эту дверь!' Ниц склонясь, как хилый колос, _Ять_ уходит. 'На места!' Раздается новый голос: 'Шаг вперед, мадам _Фита_! Так как с русским человеком Кровной связи нет у вас, То ступайте к вашим грекам...' Но _Фита_ вдруг уперлась: 'Мир ко мне неблагодарен!' Дама рвется, вся в поту: 'Даже сам Фаддей Булгарин Век писался чрез _фиту_. Вашу верную служанку Не гоните ж...' (резкий звон). И несчастную гречанку На руках выносят вон. Та же участь ожидала Букву _Э_ и _Ер_ и _Ерь_: Стража вывела из зала Их в распахнутую дверь. Потеряв красу и силу, Всем им в гроб пришлося лечь, И теперь на их могилу Ходит тайно плакать Греч. 1862 179. ПОСЛЕДНИЕ СЛАВЯНОФИЛЫ (ЕЩЕ СВЕЖЕЕ ПРЕДАНИЕ) Когда в челе своих дружин, Победу празднуя заране, Стоял Аксаков Константин, - Мужали духом все славяне. 'Маяк', дремавший столько лет, Вновь проявил свой голос смелый, И 'Москвитянина' скелет Забыл в гробнице саван белый. Пронесся клик: 'О смелый вождь, Пробей к народности ты тропу, Лишь прикажи: каменьев дождь Задавит дряхлую Европу, Иди, оставь свой дом и одр, - Кричат славянские витии, - И всё, что внес в Россию Петр, Гони обратно из России. Верь прозорливости друзей: Назад, назад идти нам надо! Для этих западных идей Безумны милость и пощада'. И вождь им радостно внимал, Бичуя Запада пороки. 'Мы постоим, - он восклицал, - За честь 'народной подоплеки'!' В негодовании в те дни Славяне фраки с плеч срывали, И за Москвою жгли огни, И на кострах их сожигали, Славяне в мурмолках, в бобрах Сидели, с злобою циклопа, И ждали - скоро ли во прах Падет разбитая Европа. Но время шло. Редел их круг, Не улыбалась им победа, Среди усилий и потуг Угасла 'Русская беседа', Перун угрюмый, чтимый встарь, Упал, крапивой зарастая, И только 'Светоча' фонарь Чадил, кого-то примиряя. Во тьме гробов своих немых Лег за боярином боярин, Осталось двое только их: Иван Аксаков и Самарин. Разбит славянский их кумир, Едва мерцает 'День' в тумане, И одиноко в новый мир Глядят последние славяне. Они глядят - и взор их ждет: Вот богатырь Илья очнется, Перун поднимется, - вот-вот Вся Русь старинная проснется. Ответа нет. Тот век почил, И вот, собрав остаток силы, У позабытых двух могил Сошлись на пир славянофилы. Сошлись и молвили они: 'Вот здесь, средь дедовских угодий, Нам близки только в эти дни - Один Кирилл... один Мефодий'. Пируют... речи их мертвы, Бессильны гневные угрозы, На дно широкой ендовы Они роняют только слезы. И вдаль, угрюмо, сквозь туман Глядят последние славяне, - А им Погодин, как баян, Читает спичи на кургане. 1862 180. СКАЗКА О ВОСТОЧНЫХ ПОСЛАХ Шлет нам гостинцы Восток Вместе с посольством особым. 'Ну-ка, веди, мужичок, Их по родимым трущобам'. Ходят. Всё степи да лес, Всё как дремотой одето... 'Это ли русский прогресс?' - 'Это, родимые, это!..' В села заходят. Вросли В землю, согнувшись, избенки, Чахлое стадо пасли Дети в одной рубашонке, Крытый соломой навес... Голос рыдающий где-то... 'Это ли русский прогресс?' - 'Это, родимые, это!..' Город пред ними. В умах Мысль, как и в селах, дремала, Шепчут о чем-то впотьмах Два-три усталых журнала. Ласки продажных метресс... Грозные цифры бюджета... 'Это ли русский прогресс?' - 'Это, родимые, это!..' Труд от зари до зари, Бедность - что дальше, то хуже. Голод, лохмотья - внутри, Блеск и довольство - снаружи... Шалости старых повес, Тающих в креслах балета... 'Это ли русский прогресс?' - 'Это, родимые, это!..' 'Где ж мы, скажи нам, вожак? Эти зеленые зимы, Голые степи и мрак... Полно, туда ли зашли мы? Ты нам скажи наотрез, Ждем мы прямого ответа: Это ли русский прогресс?' - 'Это, родимые это!..' 1862 181. ЮМОРИСТАМ Юмористы! смейтесь все вы, Только пусть ваш стих, Как улыбка юной девы, Будет чист и тих. Будьте скромны, как овечка, Смейтесь без тревог, Но от желчного словечка Сохрани вас бог!.. Без насмешки, без иголок, Весело для всех, Смейтесь так, чтоб не был колок Безобидный смех, Чтоб ребенок в колыбели Улыбнуться мог... От иной гражданской цели Сохрани вас бог!.. Смейтесь... ну хоть над природой - Ей ведь нет вреда, Над визитами, над модой Смейтесь, господа, Над ездой в телеге тряской Средь больших дорог... От знакомства с свистопляской Сохрани вас бог!.. Пойте песнь о стройном фронте, О ханже, хлыще, Только личностей не троньте, Смейтесь - вообще... И от кар, от обличений Вдоль и поперек, От новейших всех учений - Сохрани вас бог!.. 1862 или 1863 182. ДУЭТ Михаил Розенгейм Если дурен народ, если падает край, Зло проникло в него глубоко, Легкомысленно в том не тотчас обвиняй Учрежденья, законы его. Осторожно вглядись, обсуди и тогда К убежденью, быть может, придешь, Что в народе самом затаилась беда, Что закон сам собою хорош. {*} Михаил Бурбонов Если выйдет мужик из дверей кабака И его расшатает травник, Ты скажи, указав на него, мужика: 'Утопает в разврате мужик'. И тогда откупам сладко гимны запой: 'Журналистика наша слепа: Ведь в народе самом затаился запой, Не виновны ни в чем откупа'. Михаил Розенгейм Если зол ты на свет, точно правду любя, То не тронь в нем порядка вещей, Но исправь-ка сперва, мой почтенный, себя, Отучи от неправды людей. {*} Михаил Бурбонов Если ты по призванью совсем не поэт, Но его только носишь ты сан, Не сердись на людей, что твой каждый куплет Им ужасней, чем сам кукельван. Михаил Розенгейм Если жидкость дурна, если скислось вино, То, куда ты его ни налей, Только каждый сосуд замарает оно, Но не будет, не станет светлей. {*} Михаил Бурбонов Если ты благороден, как истинный росс, - Полицейских ни в чем не кори, Но по улицам невским не жги папирос И сигар никогда не кури. Михаил Розенгейм Если сплав нехорош, если дурен металл, То, какой ни придай ему вид, В каждой форме, куда б отливать ты ни стал, Он пороки свои сохранит. {*} Михаил Бурбонов Если будешь журнал издавать на Руси, Хоть у нас их порядочный рой, - По кварталам билеты везде разноси И при будках подписку открой. Михаил Розенгейм Ведь не случай один правит миром, о нет! И застою не может в нем быть, И дух века подаст в свое время совет, Как и что в нем должно изменить. {*} Михаил Бурбонов Если в жизни застой обличитель найдет, Ты на месте минуты не стой, Но пройдися по комнате взад и вперед И спроси его: где же застой? <1863> {* Стих<отворения> М. Розенгейма. 1858 г. СПб.} 183. ВИЛЬЯМУ ШЕКСПИРУ ОТ МИХАИЛА БУРБОНОВА Любезный друг Шекспир, талантлив ты - не спорим, Тебе соперников не часто я встречал, Но всё же, признаюсь, с большим смотрю я горем, Какую ложную дорогу ты избрал. Ты слишком горд, Шекспир, друзей забыл советы: Тебе б всё древний мир, старинных хроник тьма, Где лишь какие-то Отелло да Макбеты Иль датский принц, спрыгнувший вдруг с ума. Дай лучше драму нам, без всяких дальних споров, Военный быт рисуй, жизнь лагеря раскрой, Где б на коне скакал великий наш Суворов И манием руки за строем двигал строй. Ты вместо Дездемон, Корделий и Офелий, Без деклараторских ходулей и прикрас, На сцену выведи Ефремовских камелий - Тогда, тогда, Шекспир, почтут тебя у нас. <1863> 184. СОВЕТ В собственном сердце и уме человека должна быть внутрен- няя полиция... Н. Павлов От увлечений, ошибок горячего века Только 'полиция в сердце' спасет человека, Только тогда уцелеет его идеал, Если в душе он откроет бессменный квартал. Мысль, например, расшалится в тебе не на шутку - Тотчас ее посади ты в моральную будку, В голову ль вдруг западет неприличная блажь - Пусть усмирит ее сердца недремлющий страж, Кровь закипит, забуянит в тебе через меру - С ней не стесняясь, прими полицейскую меру, Стань обличителем собственной злобы и лжи И на веревочке ум свой строптивый держи. Знайте ж, российские люди, и старцы и дети: Только 'с полицией в сердце' есть счастье на свете. <1863> 185. ФАНТЫ СОВРЕМЕННАЯ ЭЛЕГИЯ (Посвящается детям, начинающим учиться российской азбуке) Бросив газет беспорядки И отрицания сети, Будем играть хоть в загадки, Милые дети! Будем, вверяяся року, Чужды задорного спора, Всё понимать по намеку Быстро и скоро. Дети! в вас эти таланты Крепки с самой колыбели... Ну, так сыграемте в фанты Мы, в самом деле! Классную доску я вытер. Слушать! займемся мы делом: Азбуки тридцать шесть литер Вывел я мелом. _Аз_ - первый фант, нас зовущий! Кто же враг западных фраков, Западной прессы гниющей? Кто же? - _А_... {*} Кто о погибели края С эманципацией женской Воет, нам ад предрекая, Кто? - _А_... Новая литера: _Буки_! Кто, русский эпос прославив, Сделался дивом науки? Кто же?.. - _Б_... Кто в фельетонах (чуждаясь Всяческих истов и илов) В прессу явился, ругаясь? Кто же?.. - Б... Литера _Веди_! В народе Кто для журнальных курьезов Гейне терзал в переводе? Кто? - _В_... Вот подошли и к _Глаголю_. Кто же над 'бомбами' века В жизни наплакался вволю? Кто же? - _Г_... В чьих песнопеньях, о дети! Каждая строчка - слезинка? Кто всех скучнее на свете? Кто ж это? - _Г_... Вот и _Добро_ вам на смену. Кто (и его ждет оценка) Вывел животных на сцену? Кто же? - _Д_... Кто для российского мира Вечно был скучен и длинен? Кто обрусил нам Шекспира? Кто же? - _Д_... Кто . . . . . . . . . . Пишет 'заметки' сурово? Дети все плачут, услыша Имя?.. - _К_... Кто земляков из Парижа И из его ресторанов Гонит?.. Малютка, пойми же - Кто он? - _К_... Кто постоянно рифмуем С рифмой избитою: 'невский'? Кто свистунами волнуем? Кто он? - _К_... Кто одиноко и сиро, В битвах ослабнувший вскоре, Бросил свой жезл триумвира? Кто ж это? - _К_... Вот и _Мыслете_. О, кто ты, Славивший в лютом угаре Разные тяжкие льготы? Кто? - _М_... Кто под охраной _Покоя_ Стал для науки негоден? Дети! шепну на ушко я - Это... _П_... Литера _Слово_. Загадки Смысл, вероятно, понятен: Ржет в постоянном припадке Только... _С_... Кто он, сорвавший гиматий С музы афинской в час сплина, Пост завещавший для братии? Кто он? - _Щ_... Кто он, воспевший нам лозы, В деле наук - Собакевич, Бюхнеру славший угрозы? Кто он? - _Ю_... Здесь остановимся, дети! Что ж, непонятно вам? или Новые ребусы эти Вы разрешили? 1863 {* Вот разгадки всех загадок по порядку: Аксаков, Аскоченский, Буслаев, Безрылов, Водовозов, Громека, Глинка, Дьяченко, Дружинин, Катков, Касьянов, Краевский, Корн, Молинари, Погодин, Скарятин, Щербина, Юркевич. - Ред.} 186-187. ЛИРИЧЕСКИЕ ПЕСНИ С ГРАЖДАНСКИМ ОТЛИВОМ (Посвящ<ается> А. Фету) 1 Холод, грязные селенья, Лужи и туман, Крепостное разрушенье, Говор поселян. От дворовых нет поклона, Шапки набекрень, И работника Семена Плутовство и лень. На полях чужие гуси, Дерзость гусенят, - Посрамленье, гибель Руси. И разврат, разврат!.. 2 Солнце спряталось в тумане. Там, в тиши долин, Сладко спят мои крестьяне - Я не сплю один. Летний вечер догорает, В избах огоньки, Майский воздух холодает - Спите, мужички! Этой ночью благовонной, Не смыкая глаз, Я придумал штраф законный Наложить на вас. Если вдруг чужое стадо Забредет ко мне, Штраф платить вам будет надо. Спите в тишине! Если в поле встречу гуся, То (и буду прав) Я к закону обращуся И возьму с вас штраф, Буду с каждой я коровы Брать четвертаки, Чтоб стеречь свое добро вы Стали, мужички... 1863 188-189. ЛИРИЧЕСКИЕ ПЕСНИ БЕЗ ГРАЖДАНСКОГО ОТЛИВА 1 Ты предо мною сидишь, Весь я горю от любви: Ум я теряю всегда, Если сидим vis-a-vis. Сядь же напротив меня Или к себе подзови: Будем мы молча сидеть Целую ночь vis-a-vis. 2 Тихая звездная ночь. Друг мой, чего я хочу? Сладки в сметане грибы В тихую звездную ночь. Друг мой, тебя я люблю, Чем же мне горю помочь? Будем играть в 'дурачки' В тихую звездную ночь. Друг мой! Умен я всегда, Днем я - от смысла не прочь. Лезет в меня ерунда В теплую звездную ночь. 1863 190 Чудная картина! Грезы всюду льнут: Грезит кустик тмина, Грезит сонный пруд, Грезит георгина, Даже, как поэт, Грезит у камина Афанасий Фет. Грезит он, что в руки Звук поймал, - и вот Он верхом на звуке В воздухе плывет, Птицы ж щебетали: 'Спой-ка нам куплет О 'звенящей дали', Афанасий Фет'. 1863 191-192. ГРАЖДАНСКИЕ МОТИВЫ Я не Пятковский, а другой Еще неведомый избранник... 1 Солнце весны улыбается кротко. В сердце усталом тоска: Верно, когда-нибудь злая чахотка Гонит долой с чердака. В поле всех манит румяное лето - Мысль моя бродит во тьме: Где-нибудь, верно, без ласк, без привета Узник томится в тюрьме. Ветер осенний проносится, плача, - Ужасом скорчен мой рот: Бьет тебя палкой, несчастная кляча, Грубый фургонщик-деспот. Зимнею ночью скорблю я: дика ты, Нашей планеты судьба! Господи! скоро ли южные штаты Снимут ошейник с раба?.. 2 В глухую ночь я шел Коломной, Дождь лил, и ветер с ног сбивал, Один вопрос головоломный Меня дорогою смущал: 'Я так устал... идти далеко... Но как извозчика найму, Не заслужив за то упрека В неуважении к нему?' Иду. 'Наймите, что ли, барин! Возьму двугривенный один'. - 'Нет, милый друг мой, - благодарен: Как я - ты тоже гражданин. Могу с тобой я покалякать! Ты брат нам всем, - но для чего ж В такую ночь, в такую слякоть Меня ты, друг мой, повезешь? Тебе, как мне, нужна свобода, Ступай домой - ты весь продрог'. Проговорив такого рода Красноречивый монолог, Побрел я площадью пустынной, Уныло Ванька крикнул вслед: 'Ну дайте хоть пятиалтынный!' Но я шепнул гуманно: 'Нет'. 1863 или 1864 193. УЕЗДНЫЙ ГОРОДОК 1 В НАТУРЕ 1 В нашем городе жизнь улыбается Прощелыгам одним да ворам, Что ни шаг - то душа возмущается, Как пойдешь по уездным дворам. 2 Залита грязью площадь базарная, И разбитый гниет тротуар, Здесь нередко команда пожарная Прикатит без воды на пожар. 3 Всё начальство пропахло здесь взятками. Всем берут - что кладут на весы: Ситцем, сахаром, чаем, лошадками И, пожалуй, куском колбасы. 4 Здесь обычай такой городничего: Если в лавку поедет жена - Говорит: 'Ты, смотри, не купи чего - Лавка даром давать мне должна'. 5 Наш исправник старинного норова, Пьет за двух он тринадцатый год, А уж грабит - так грабит он здорово Да и ухом себе не ведет. 6 Не боясь обличенья столичного, Лихоимством живет наш судья, По словам стихотворца отличного: 'При колодце пустынь он бадья'. 7 Сплетни, карты, баталии с женами, Вот и всё, что встречаешь у нас, С крючкотворами теми прожженными Не зевай, попадешься как раз. 8 В нашем городе жизнь улыбается Прощелыгам одним да ворам, Что ни шаг - то душа возмущается, Как пойдешь по уездным дворам. 2 В ГАЗЕТЕ 1 В нашем городе жизнь улыбается Всем, кто в городе только живет, И невольно слеза проливается, Если ступишь ногой из ворот. 2 Мостовой крыта площадь базарная, Тротуар, как картинка на вид, Аккуратна команда пожарная, В фонарях керосин здесь горит. 3 Здесь начальство гнушается взятками, И привычки такие давно Называют привычками гадкими: 'Брать-де стыдно теперь и грешно'. 4 Городничий у нас... городничего Мы такого не сыщем нигде (Не всегда лишь умеют постичь его) - Он любому поможет в беде. 5 Наш исправник без всякого норова, Ведь хмельного и в рот не берет, А поймает он вора которого - То его со слезами дерет. 6 Наш судья же не тронет и волоса, Если видит, что прав человек, И в статейках издания 'Голоса' Одобряет он нынешний век. 7 Сплетни, пьянство, с семейством баталии - Их не знает у нас гражданин, Здесь у женщин высокие талии И высокая честь у мужчин. 8 В нашем городе жизнь улыбается Всем, кто в городе только живет. И невольно слеза проливается, Если ступишь ногой из ворот. <1864> 194 Я, обожая панну Лизу, Меж двух огней попал, как в ад: Любовь - влечет меня на мызу, Долг службы - тянет на парад. О панна! вы меня зовете, Я - подлетел бы к вам к крыльцу, Но - служба ждет... (Фельдфебель, роте Вели сбираться на плацу.) Любовью вся душа объята, В груди, как в бане, горячо. (Команды слушайся, ребята! Равняйся! смирно! на пле-чо!) Дождусь ли с панной встречи новой! Как сабля, блещет панны взгляд!.. (Штык на себя, эй ты, фланговый! Зарубкин! подтяни приклад!) Она теперь, наверно, дома И приготовила мне грог... (Учебным шагом в три приема! Носок вытягивать, носок!) От нежных ласк ее тупею, Готов ягненком кротким лечь!.. (Пучков! - не чистил портупею! За это буду больно сечь!) Любовь и - подчиненье старшим!.. Нет, долг служебный верх берет! (Равняйся! смирно! скорым маршем! Глаза направо! грудь вперед!) Довольно! Вижу я в окошке, Платком мне панна машет там! (Ребята, вольно! ружья в сошки И расходитесь по домам.) 1864 195 Жизнь наша вроде плац-парада, И в зной, и в холод на ветру Маршировать тем плацем надо, Как на инспекторском смотру. Как рекрут, выучись смиряться, Но забегать не хлопочи: Похвалят - крикни: 'рад стараться!' А не похвалят - промолчи. Тебе прикажут - делай дело! Терпи - вот лучший твой паек, А в остальное время смело Носок вытягивай, носок!.. 1864 196. ЛИРИК 1 Лет... неизвестных он лет. Ясный как день, напомаженный, Ходит счастливый поэт, Словно амур переряженный, Смотрит на всех свысока... Барышни лет сорока Шлют ему с краской девической Вздохи любви платонической. 2 Кудри отбросив назад, В песне искусственно пламенной В каждой гостиной он рад Бросить свой стих отчеканенный, Нежа и сердце, и слух Пудрой затертых старух, Фатов, без дела скучающих, И старичков отцветающих. 3 Льется блестящий каскад, Звуки холодные, лживые... Блеском подобным горят Все бриллианты фальшивые. В зале молчанье царит, Только поэт говорит, Как он однажды в Неаполе С нимфой беседовал на поле. 4 Чуждый житейских тревог, Бредит он небом Италии, В песне не скажет - сапог, Скажет, наверно, - сандалии. В Рим переносит нас он: Образы римских матрон, Лес кипарисный и тополи... Все мы неистово топали - 5 В зале, когда он читал Стансы свои вдохновенные. Даже, я сам замечал, Лысины очень почтенные, В сани влезая с крыльца, Вслух поощряли певца: Скрыть не могли одобрения После публичного чтения. 6 Кончен парадный обед... Общество всё дожидается... Вот наконец сам поэт Из-за стола поднимается, Сделал классический жест (Публика больше не ест) И с грациозной свободою Вдруг разрешается одою. 7 Жалок отпетый творец... В прессе над ним насмехаются, Но не робеет певец: Им и теперь увлекаются - Барышни лет сорока, Два-три седых старика... И меж своими знакомыми Он осаждаем альбомами. <1865> 197-201. МОТИВЫ РУССКИХ ПОЭТОВ 1 МОТИВ МРАЧНО-ОБЛИЧИТЕЛЬНЫЙ Мир - это шайка мародеров, Где что ни шаг, то лжец иль тать: Мне одному такой дан норов, Чтоб эту сволочь усмирять. Не буду петь я: mia cara! {*} 'Ночной зефир струит эфир', Но, как гроза, как божья кара, Заставлю дрогнуть целый мир. {* Моя дорогая! (Итал.) - Ред.} Во все трактиры, рестораны, Как зоркий страж, начну ходить, Для вас, общественные раны, Я буду пластырем служить. Во всех приказных, бравших взятки (Подогревая в сердце злость), Во всех, кто грубы, грязны, гадки, Мой стих вопьется, словно гвоздь. Рысак ли бешеный промчится, Спадет ли с здания кирпич, Хожалый вздумает напиться - Я буду всех разить, как бич, И стану сам себе дивиться. Людей сдержу я, как уздой, И буду в жизненном потоке Для них живой сковородой, Где станут жариться пороки. 2 МОТИВ СЛЕЗНО-ГРАЖДАНСКИЙ Мне жаль тебя, несчастный брат!.. Тяжел твой крест - всей жизни ноша. Не предложу тебе я гроша, Но плакать, плакать буду рад. Пусть возбуждают жалость в мире Твои лохмотья, чахлый вид - Тебе угла не дам в квартире, Но плакать буду хоть навзрыд. Ходи босой в мороз и слякоть, Я корки хлеба не подам, Но о тебе в альбомах дам Я стану плакать, плакать, плакать!.. 3 МОТИВ ЯСНО-ЛИРИЧЕСКИЙ Тихий вечер навевает Грезы наяву, Соловей не умолкает... Вот я чем живу. Месяц льет потоки света... Сел я на траву, - Огоньки сверкают где-то... Вот я чем живу. В летний день, в затишьи сада, Милую зову, Поджидаю в поле стадо... Вот я чем живу. Лаской девы ненаглядной, Rendez-vous {*} во рву, Видом бабочки нарядной - Вот я чем живу. Я срываю шишки с ели, Незабудки рву И пою, пою без цели... Вот я чем живу. {* Свиданием (франц.). - Ред.} 4 ЮБИЛЕЙНЫЙ МОТИВ (Кому угодно) Когда сном крепким спал народ, И спячка длилась год за годом... (Тут нужно древний эпизод Сравнить с новейшим эпизодом.) Когда на всех, в ком сила есть, Смотрела Русь в немом испуге... (Поэт обязан перечесть Здесь юбилятора заслуги.) Тогда (обеденный певец Встает в порыве вдохновенья) Ты появился наконец! (Сбегают слезы умиленья.) Как луч из мрачных облаков, Ты вдруг сверкнул, нам дал отвагу!.. (Чтоб не забыть своих стихов, Поэт косится на бумагу.) И вот теперь весь этот зал Тебя помянет в общем тосте!.. (Певец хватает свой бокал, А лоб певца целуют гости.) 5 МОТИВ БЕШЕНО-МОСКОВСКИЙ Русь героями богата, Словно вылита она Из гранита и булата, И прихода супостата Не боится вся страна, Не обдаст врагов картечью, Не покажет им штыка, Но отбросит перед сечью Молодецкой, русской речью, Просолив ее слегка, Этой речью сочной, рьяной, Крепкой, цепкой так и сяк, Забубённой, грозной, пряной, Удальством славянским пьяной, Едкой, меткой, как кулак. Кто ж противиться нам может? Славянин перед врагом Руку за ухо заложит, Гаркнет, свистнет и положит Супостатов всех кругом. <1865> 202. НА УЛИЦЕ (ЧЕТЫРЕ МГНОВЕНИЯ) 1 Утро. Весь город от сна просыпается... Люди рабочие всюду бегут. Гул и движение... Кто-то ругается И... непременно кого-нибудь бьют. 2 Полдень. Столица как будто наряднее, Взад и вперед экипажи снуют... Треск: на передних наехали задние И... непременно кого-нибудь бьют. 3 Вечер. По улицам газ зажигается, Речи свободней слетают, и кнут Как-то живее в руке поднимается И... непременно кого-нибудь бьют. 4 Ночь. Люди спят уже. Время приспело им Кончить поденный свой труд, Если же шаг мы по улице сделаем - Там непременно кого-нибудь бьют. <1865> 203. КТО ОН? 1 Кто он? Ради бога, Дайте нам ответ... Говорит немного, Больше да и нет, Сядет молча, строго, С кипою газет... Кто он? Ради бога, Дайте нам ответ. 2 Все его встречали, Но не знал никто, В театральной зале, В клубе у лото. Для него дорога Не закрыта в свет... Кто он? Ради бога, Дайте нам ответ. 3 В дверь у Доминика Входит, 'Весть' берет... 'Вот он! посмотри-ка!..' - Кто-нибудь шепнет. Общая тревога... Опустел, буфет... Кто он? Ради бога, Дайте нам ответ. 4 Утром в день приемный Журналисту он С рукописью скромной Отдавал поклон, Корчил демагога, Порицал бюджет... Кто он? Ради бога, Дайте нам ответ. 5 В зале Бенардаки Чтение... народ... Он уж в черном фраке Пробрался вперед Слушать прелесть слога И живой куплет... Кто он? Ради бога, Дайте нам ответ. 6 Ночью в час урочный Начался шпиц-бал, - Как депеша точный, Он уж там - и взял В кассе у порога Даровой билет... Кто он? Ради бога, Дайте нам ответ. 7 Тучи вкруг нависли... В слякоть через мост Труженика мысли Тащат на погост... Поотстав немного, Он бредет вослед... Кто ж он? Ради бога, Дайте нам ответ. <1865> 204 От германского поэта Перенять не в силах гений, Могут наши стихотворцы Брать размер его творений. Пусть рифмует через строчку Современный русский Гейне, А в воде подобных песен Можно плавать, как в бассейне. Я стихом владею плохо, Но - клянусь здесь перед всеми - Напишу я тем размером Каждый вечер по поэме, Каждый вечер по поэме, Без усидчивой работы, Где сплетутся через строку Вместе с рифмами остроты. Начинающим поэтам Я могу давать уроки, Как писать стихотворенья В незначительные сроки, Как писать такие песни (Изучил я ту науку), Чтоб читатель был доволен И редактор сжал вам руку. Превосходная манера!.. Учит нас прием готовый Вместо шляпы Циммермана Надевать венок лавровый. Я постиг отлично тайну, Как писать оригинально: Стих начну высокопарно, А окончу - тривиально. Запою я песню звездам, Вспомню лилий, незабудок, А потом замечу кстати, Что расстроил я желудок. Расскажу я в песне 'к деве', Как мои объятья жарки, - И при этом ей напомню Про горячие припарки. Фимиам куря природе, Я воскликну вдруг: о россы! Все по улицам столицы Курят нынче папиросы. Заведу я речь о неграх, О Жюль Симоне, Жюль Фавре, А потом перескачу я Хоть к своей кухарке Мавре. Неожиданно сближая Всевозможные предметы, Я уверен - о читатель! - Что талант найдешь во мне ты!.. А затем, чтоб журналисты Поднесли мне лист похвальный, Оскорблять я их не стану Эпиграммою нахальной. Мимоходом не надену Я на них колпак дурацкий, Чтоб они меня не звали 'Голью нравственной кабацкой'. Целый ряд живых событий Обходя небрежно мимо, Буду брать сюжет из мифов Древней Аттики иль Рима. И тогда согласным хором Посреди журнальной свалки Запоют мне песню славы Все скворцы, стрижи и галки. 1865 205 В кругу друзей у камелька Уселся старичок, И льются речи старика, Как в поле ручеек. О прошлых днях он вспоминал, Скрывая тайный вздох: 'Друзья! людей я умных знал, Хоть сам был очень плох. Карамзина я знал, как вас, - Не счесть его услуг, Хоть Николай Михайлыч раз Сказал: 'ты глуп, мой друг'. В те дни, скажу без дальних слов, Известность я стяжал: В карикатурах сам Брюллов Меня изображал. Я сам ходил к Ростопчиной, Хотя меня потом Она - нельзя ж мешать больной! - И не пускала в дом. В одном приятельском кругу С Жуковским говорил: Меня он принял за слугу И квасу попросил. Меня почтил своим стихом Сам Пушкин, наш певец: 'Люблю тебя, сосед Пахом'... {1} Я позабыл конец. Меня обедать Дельвиг ждал И всех смешил до слез: Из хлеба шарики катал И их бросал мне в нос. Я с Соколовским {2} вместе пил. Отличный был пиит! Меня однажды он прибил - Ну, бог его простит. Булгарин! С ним я до зари Играл однажды в вист... Булгарин, что ни говори, Был честный публицист. Сам Грибоедов мне сказал, Вот так же у огня, Что он Молчалина списал С меня, друзья, с меня! Барон Брамбеус, как родной, Снимал мне свой картуз И хоть смеялся надо мной, Но этим я горжусь. Я был и с Гоголем знаком, Ценю такую роль: Он как-то в цирке каблуком Мне отдавил мозоль. Когда, хилея день от дня, Я ездил на Кавказ, Там встретил Лермонтов меня, Обрызгал грязью раз, Любил трунить и Полевой, Застав меня врасплох... Всё это люди с головой, И я пред ними - плох. Панаев был мой ученик, Хоть говорят враги, Он осмеял и мой парик И с скрыпом сапоги. Теперь иные времена, Куда ни погляжу - Везде иные имена В журналах нахожу, Но я уж стар, почти без ног, Знакомых новых нет - И даже я достать не мог Хоть Лейкина портрет. 1865 1 Известная эпиграмма Пушкина, которая кончается так: Люблю тебя, сосед Пахом: Ты просто глуп - и слава богу! 2 Покойный автор 'Мироздания'. 206. ЛУННАЯ НОЧЬ 1 Полночный мрак!.. Лишь лунным светом В моей тюрьме озарена С ночного неба, теплым летом, Решетка узкого окна. О, сколько раз, с ночного крова, В иные дни, с закатом дня, Вот так же с неба голубого Луна смотрела на меня. 2 Я был дитя. Вскочив с кроватки, Прижавшись к няне в поздний час, Я слушал, словно в лихорадке, О змей-горыныче рассказ. Всё в страшной сказке было ново, А в детской темно, нет огня... И так же с неба голубого Луна смотрела на меня. 3 Я помню ночь. Все в доме спали, Лишь мы в аллее, милый друг, Как дети, в трепете дрожали За каждый шелест, каждый звук... Руки пожатье... полуслово... И, мягким светом осеня, Вот так же с неба голубого Луна смотрела на меня. 4 Осенний вечер. Тускло зала Освещена, а впереди, В гробу, в цветах она лежала, Сложивши руки на груди. В углу от горя рокового Рыдал я, жизнь свою кляня, И так же с неба голубого Луна смотрела на меня. 5 Метель, сугробы... С диким воем Кругом меня стонала степь. Я шел закованный, с конвоем, В ногах звучала мерно цепь. Повсюду снег блестел, и снова, Как будто путника виня, Сквозь иней с неба голубого Луна смотрела на меня. 6 Свидетель жизни неудачной, Мне ненавистна ты, луна!.. Так не смотри в мой угол мрачный Сквозь раму тусклого окна И не буди того нескромно, Что улеглось во мне давно... Пусть лучше в небе будет темно, Как на душе моей темно. <1866> 207. ДОБРЫЙ ПЕС Басня К тяжелой конуре привязан, Рвался, метался пес: 'За что, за что я так наказан?' Его хозяин тронут был до слез И наконец, смягчившись как-то, раз он От цепи пса освободил. Ну что же пес? На шаг не отходил От конуры и на цепь вновь просился, Как будто с ней спокойствия лишился. Так ты, газета 'Голос'... но едва ль Здесь нужно пояснять мою мораль. Между 1865 и 1867 208. ДВОЕ Я слушал беседу двух старцев в гостиной, Мой бас превратился в дискант: Один был действительный статский советник, Другой - генерал-лейтенант. Внимая речам их, забился я в угол И дергал на галстуке бант... Один был действительный статский советник, Другой - генерал-лейтенант. Профессор мой мудрый! Припомнил тебя я, Но ты перед ними педант... Один был действительный статский советник, Другой - генерал-лейтенант. Они порицали наш век развращенный, 'Что делать?', Прудона, Жорж Занд. Один был действительный статский советник, Другой - генерал-лейтенант. И думал я, слушая старцев беседу: Что, люди, ваш ум и талант? Один был действительный статский советник, Другой - генерал-лейтенант. 1866 209. МУЗА Муза, прочь от меня! Я с тобой разрываю все узы... Право честного слова ценя, В мир хочу я явиться без музы. Прочь, развратница! Твой Геликон Шарлатанам стал местом базара, Лучезарный твой бог Аполлон Нарядился в ливрею швейцара, Опозоренный, дряхлый старик Мелкой лестью сменил вдохновенье И в прихожих, в грязи униженья, От речей неподкупных отвык. Муза, прочь!.. не нужна Мне опора твоя ненавистная. Ты порой, как весталка, скромна, То нагла, как блудница корыстная. Перед юным и честным певцом Ты свой умысел гнусный скрывала, Подходила с невинным лицом, Как невеста пред брачным венцом, Целомудренно взор опускала. Ты водила поэта в поля, В наши грустные, русские степи, Ты рыдала, кляня Крепостничества ржавые цепи, Ты на вопли народные воплем своим отвечала, И могучая песня стонала, Как стонала родная земля. Время шло... На мотивы гражданские мода Обратилась в плохое фиглярство, Спали цепи с народа На глазах изумленного барства, На вчерашние темы напев Что ни шаг представлял неудобства, И свободная муза свой гнев Променяла на лиру холопства. А ты, поэт, спокойней путь избрав, Не постыдился жалкого юродства: За чечевичную похлебку, как Исав, Ты продал на обедах первородство. Нет, муза, - прочь!.. 1866 или 1867 210. ШУТ Его удел - смешить нас всех. Блажен такой удел!.. Ведь в наши дни мы ценим смех - Лишь только б он не ставил в грех Нам наших собственных прорех И наших темных дел. Он шутит мило и легко... Угрюмейший педант, Ценя в нем юмор высоко, С ним разопьет стакан клико, О нем шепнув вам на ушко: 'Талант, большой талант!' Едва он в комнату вошел, Едва раскроет рот - Веселья общего посол, - Все гости покидают стол, Смеется весь 'прекрасный пол', Смеется весь народ: Смеется жирная вдова, Смеется тощий франт, Не смотрит барышня на льва И может смех скрывать едва, И все твердят одни слова: 'Талант, большой талант!' Пусть у других в насмешке - яд, Но он одним смешит: Как две старухи говорят, Как раз напился пьян солдат, Купцы на ярмарке кутят, А в этом нет обид. Без соли весел и остер, Мишенью для потех Он изберет мужицкий спор, Ничем нас не введет в задор - И слышишь общий приговор: 'Вот настоящий смех!' Зевают в клубе от статей Угрюмого чтеца, Глаза смыкает нам Морфей, Но вышел клубный корифей - И у старух и невских фей Забились вдруг сердца... Все чутко слушают рассказ, Хотя столичный шут Его читал уже сто раз... Дрожит вся зала в этот час, От смеха тухнет в люстре газ, Перчатки дамы рвут... Кутит богатый самодур - И шут, в главе льстецов, Всех забавляет чересчур - И за дешевый каламбур Он награжден визжаньем дур И хохотом глупцов. Без остановки круглый год Кривляться он готов, Смеша лакеев и господ Дождем копеечных острот, Не замечая в свой черед, Что шут он из шутов. Теперь шутам везде привет За их бесценный дар Шутить, хоть в шутках смысла нет... - Молчи ж, озлобленный поэт! Займет твой пост на много лет Общественный фигляр... Твои насмешки нас язвят Сильнее клеветы... Нам нужен смех на старый лад, На жизнь веселый, светлый взгляд, Нам нужен гаера наряд... Да здравствуют шуты!.. <1867> 211. НАСУЩНЫЙ ВОПРОС Гражданин Молчи, толпа!.. Твой детский ропот Тревожит мирный сон граждан. Ужели был напрасно дан Тебе на свете долгий опыт?.. Тебя, капризную толпу, Ведем мы к истине, к науке, И, яркий светоч взявши в руки, Твою житейскую тропу Мы озаряем блеском знанья. Среди блестящего собранья Мы проливаем много слез, Слагая речь за бедных братии, За всех, кто много перенес Обид, гонений и проклятий. Твои невзгоды и тоску Мы чтим в созданиях поэта, И среди земского совета Даем мы место мужичку, Всему, что сиро и убого, Мы сострадали столько раз, И Ломоносова дорога Открыта каждому из вас. Чего ж вам надо? Не робея, Вкушайте знанья сладкий сок: Сплетем лавровый мы венок Для гениального плебея, И - будь он селянин простой - Пред ним преклонимся мы дружно. Чего же вам, безумцы, нужно? Того ль, чтоб дождик золотой, Как манна, падал прямо с неба, Балуя праздностью народ? Чего же вам недостает? Чего ж хотите?.. Толпа Хлеба! Хлеба!.. <1868> 212 На борзом коне воевода скакал Домой с своим верным слугою, Он три года ровно детей не видал, Расстался с женой дорогою. И в синюю даль он упорно глядит, Глядит и вздыхает глубоко... 'Далеко ль еще?' - он слуге говорит. Слуга отвечает: 'Далеко!' Уж стар воевода, скакать на коне, Как прежде, он долго не может, Но хочет узнать поскорей о жене, Его нетерпение гложет. Слуге говорит он: 'Скачи ты вперед, Узнай ты, всё ль дома здорово, С коня не слезая, у самых ворот, И мчись ко мне с весточкой снова'. И скачет без устали верный слуга... Скорее ему доскакать бы... Вот видит знакомой реки берега И сад воеводской усадьбы. Узнал обо всем он у барских ворот, И вот как опущенный в воду Печальные вести назад он везет, И жалко ему воеводу. 'Ну, что?' - воевода скрывает свой вздох И ждет. 'Всё в усадьбе исправно, - Слуга отвечает, - лишь только издох Любимый ваш сокол недавно'. 'Ах, бедный мой сокол! Он дорог был мне... Какой же с ним грех приключился?' - 'Сидел он на вашем издохшем коне, Съел падаль и с жизнью простился'. 'Как, конь мой буланый? Неужели пал, Но как же погиб он, мой боже!' - 'Когда под Николу ваш дом запылал, Сгорел вместе с домом он тоже'. 'Что слышу? Скажи мне, мой терем спален, Мой терем, где рос я, женился? Но как то случилось?' - 'Да в день похорон В усадьбе пожар приключился'... 'О, если тебе жизнь моя дорога, Скажи мне как брату, как другу: Кого ж хоронили?' - И молвил слуга: 'Покойную вашу супругу'. <1868> 213. ПРАЗДНИЧНАЯ ДУМА Христос воскрес! Я помню времена: Мы этот день с волненьем невозвратным Встречали кружкой доброго вина И честным поцелуем троекратным. Пылал румянец юношеских лиц, В речах срывались искренность и сила, И общее лобзанье свято было, Как чистый поцелуй отроковиц. Но шли года. Редел кружок наш тесный, Жар юности в друзьях моих исчез, И не с кем встретить праздник наш воскресный И некому сказать: Христос воскрес!.. Христос воскрес! Напрасно ждать ответа... Одних уж нет, другие далеко, Среди снегов, где северное лето Так сумрачно, так грустно-коротко. К другим же, изменившим нам собратьям Я только сожаленье сохраню И грязным их циническим пожатьем Своей руки теперь не оскверню. Их воздух - заразительней больницы... Скорей пойду я в степь иль в темный лес, Где песнями ответят только птицы На громкий мой привет: Христос воскрес!.. За всех, убитых пошлостью житейской, Ничтожных честолюбцев, медных лбов, За всех льстецов в сиятельной лакейской, Забивших в грязь с усердием рабов Их благородной молодости грезы И честную, как молодость, любовь, - Не раз во мне вскипала гневно кровь, А на глазах навертывались слезы. Круг бескорыстных, пламенных повес Погиб в среде ничтожной и развратной, И не с кем встретить праздник благодатный И некому сказать: Христос воскрес!.. Как после битвы, в сказке древней, витязь Меж трупами живых бойцов искал, Я звал своих: 'Кто жив еще? проснитесь!' Но мне никто на зов не отвечал. Лишь от бойцов, любимых мной когда-то, В мой уголок неслось издалека Шипящее проклятье ренегата Иль купленный донос клеветника... Никто связей с прошедшим уж не ценит, И недоверчиво смотрю теперь вокруг: Цинически предаст вчерашний друг, И женщина любимая изменит. Куда зовут наука и прогресс, Никто нейдет... Напрасно ожиданье!.. И некому сказать: Христос воскрес! И нет людей... Вкруг - мертвое молчанье. Но, стойте... Чу! мы слышим детский крик: Ведь это наши собственные дети, Их лепет и ребяческий язык Вещуют возрождение на свете. Они растут близ вырытых могил, Они детьми уж лучше нас по виду... Признаем же всю немощь наших сил И по себе отслужим панихиду... А ты, под сводом северных небес Растущее, иное поколенье, - Прими в священный праздник воскресенья Мой праздничный привет: Христос воскрес! 30 марта 1868 214. ВОЙНА И МИР {1} ПОДРАЖАНИЕ ЛЕРМОНТОВУ ('БОРОДИНО') И ГРАФУ ЛЬВУ ТОЛСТОМУ ('ВОЙНА И МИР') - Скажи-ка, дядя, без утайки, Как из Москвы французов шайки, Одетых в женские фуфайки, Вы гнали на ходу. Ведь если верить Льву Толстому, Переходя от тома к тому Его романа, - никакому Не подвергались мы погрому В двенадцатом году. Какой был дух в Наполеоне И были ль мы при нем в загоне, Нам показал как на ладони В романе Лев Толстой. Тогда славяне жили тихо, Постилась каждая купчиха... Но чтоб крестьян пороли лихо, Застенки были, Салтычиха... {2} Всё это слух пустой. - Да, были люди в наши годы, Не мелкой нынешней породы: В дни мира - гордые Немвроды, Богатыри в войне... _Ростов_ - звезда всей молодежи, _Андрей Болконский_ - диво тоже, _Безухой_ - член масонской ложи, _Денисов, Долохов_... {3} О боже, Их вспомнить любо мне!.. Нам Бонапарт грозил сурово, А мы кутили образцово, Влюблялись в барышень Ростова, Сводили их с ума... _Безухой_ прочь погнал супругу, Послал картельный вызов другу И, друга ранивши, с испугу Едва совсем не спился с кругу... Но вот пришла зима. Войска французов шли в тумане. Мы отступали... Ведь заране, Как говорится в алкоране, Наш рок определен. Бояться ль нам Наполеона? Что значат званья, оборона?.. Лежит над миром, как попона, Лишь '_власть стихийного закона_'... {4} Так что Наполеон? Но вот и войско Бонапарта: 'Посмотрим мы, какой в вас жар-то!..' (Того сражения ландкарта В 'Войне и мире' есть...) _Безухой_, главный член романа, Явился в поле утром рано И стал смотреть из шарабана: {5} Полна французами поляна, И всех врагов не счесть... Под ранним солнцем блещут ружья... С _Безухим_ не было оружья. Подумал он: 'И так ведь дюж я, Неустрашим, как слон...' Пред ним, как пестрый ряд игрушек, Мелькали в поле сотни пушек, Палаток множество верхушек: В одной палатке, средь подушек, Лежал Наполеон. Нетерпеливость обнаружа, Он мыслил: 'Русских угощу же!.. Лишь только б насморк не был хуже, {6} Я тотчас двину рать, Мюрата с конницею ходкой, И будет мне Москва находкой...' И корсиканец этот кроткий Себе всю спину жесткой щеткой Велел вдруг растирать. {7} Два дня мы были в перестрелке, С врагом играли, как в горелки, Стрелки шныряли, словно белки, И прятались во рву. _Денисов_ так вошел в охоту: 'О, дайте мне одну лишь роту, И всю французскую пехоту Я разобью сейчас с налету, На части перерву...' {8} Французский лагерь был в тревоге, Что промочил в ненастье ноги, Ступивши в лужу на дороге, Их 'маленький капрал'... У нас же в войске - смех и шутки, Да раздавались прибаутки: 'Французы вымокли, как утки, И Бонапарт раз двести в сутки Чихать от страха стал!..' На третий день сошлись два стана. Раздался грохот барабана... Взглянуло солнце из тумана На Бородинский бой. _Безухой_ был в сраженьи этом Одет легко, как будто летом: Вооружась одним лорнетом, Он любовался, как балетом, Военною стрельбой. Средь пушек, касок, пик, фуражек, Блестящих блях, стволов и пряжек: 'Вот так веселенький пейзажик! - Сказал Безухой Пьер. - Стрелки французские не метки (_Шасспо_ не знали наши предки), Но всё ж годятся для виньетки В иллюстрированной газетке, Хоть в 'Искре', например...' {9} Ну ж был денек!.. В дыму сраженья, Конечно, общего движенья, Победы или пораженья Нам рассмотреть нет сил {10}. Война свирепа, как Медуза, Ее описывать - обуза, И здесь моя робеет муза... Лишь видно было, как француза _Безухой_ князь душил, Как, распростертый у лафета, Лежал солдат один да где-то, На возвышеньи, у пикета, Чихал Наполеон... Как в бенефис к ногам актера Летят букеты для фурора, Летели ядра очень скоро, Но все кричали вместо 'фора' 'Ура!' со всех сторон. Так бились, верно, только в Трое. Но уцелели в русском строе Романа славные герои, Не смяли их враги. Себя для '_пятой части_' {11} холя, Они в Москву вернулись с поля, Лишь только князя Анатоля Постигла в битве злая доля: Лишился он ноги. Вот смерклось... Тел кровавых груду Наполеон встречал повсюду И проклинал свою простуду: 'Мой насморк ввел в беду!' Горнисты громко затрубили, И - басурманы отступили... Так, по сказанью новой были, Мы неприятеля разбили В двенадцатом году. Да, были люди в наши годы!.. И будут помнить все народы, Что от одной дурной погоды, Ниспосланной судьбой, Пал Бонапарт, не вставши снова, И пал от насморка пустого... Не будь романа Льва Толстого, Мы не судили б так толково Про Бородинский бой! 1868 1 Последний роман графа Л. Толстого привел меня к печальному соображению, что стихотворение Лермонтова 'Бородино' не лишено больших погрешностей, почему я осмелился, так сказать, реставрировать сие стихотворение по сочинению 'Война и мир', сочинению неоспоримо художественному и правдивому. Пусть мою смелость извинят только одною любовью к истине. М<ихаил> Б<урбонов>. 2 'Ужасы крепостного права того времени, которое я описываю, закладывание жен в стены, сечение взрослых сыновей, Салтычиха и т. п. - я не считаю верным и не желал выразить...' ('Русский архив', No 3, стр. 516. Заметка графа Льва Толстого). 3 Вероятно, всем читателям известны эти имена главных героев в сочинении 'Война и мир'. 4 Совершенно справедливо говорит граф Л. Толстой, что миром управляют не гении, не наука, но '_стихийный зоологический закон_', что историею управляет закон предопределения ('Русский архив', No 3, стр. 525-528). 5 Прошу припомнить, что граф Безухий выехал на Бородинское поле как на прогулку, с одной тросточкой и лорнетом. 6 У Наполеона, говорит граф Л. Толстой, был насморк во время Бородинской битвы, и насморком объясняет его неудачу в этот день. Что ж? Сам Наполеон говаривал: 'От великого до смешного - один шаг'. 7 См. 'Война и мир', том 4-й. 8 Там же. 9 Если граф Л. Толстой (да и многие другие сочинители, как, напр., автор 'Смерти Грозного') не стесняется в своем сочинении анахронизмами и то, что думал или делал Наполеон на острове Св. Елены, заставляет его говорить и делать в двенадцатом году, то, следуя его примеру, и я не стесняюсь хронологией и героя Бородинской битвы заставляю упомянуть о журнале 'Искра'. 10 См. 'Война и мир', том 4-й. 11 Кто же из нас не ожидает теперь с нетерпением выхода 5-й части 'Война и мир'? 215. РЕНЕГАТ По недовольной, кислой мине, По безобидной воркотне, По отвращенью к новизне Мы узнаем тебя доныне, Крикун сороковых годов!.. Когда-то, с смелостью нежданной, Среди российских городов, - Теоретически-гуманный, Ты развивал перед толпой, Из первой книжки иностранной, Либерализм еще туманный, Радикализм еще слепой. Каратель крепостного ига, Ты рабство презирал тогда, Желал свободного труда, Ты говорил красно, как книга, О пользе гласного суда. Предвестник лучшего удела, Такую речь бросал ты в свет: 'И слово самое есть дело, Когда у всех нас дела нет!..' Глашатай будущей свободы, Ты в дни печали и невзгод Сидел у моря - ждал погоды И нам указывал вперед. Но вот пришло иное время, Свободней стала наша речь, И рабства тягостное бремя Свалилось с крепких русских плеч. Открытый суд с толпой 'присяжных' К нам перешел из чуждых стран, Но сонм ораторов отважных Вдруг отошел на задний план. Защитник слабых, подневольных, Переменив свой взгляд, свой вид, Теперь в разряде 'недовольных', Порядки новые бранит. Как промотавшийся повеса, Смолк либеральный лицемер В толпе друзей полупрогресса, Полусвободы, полумер... Движеньем новым сбитый с толку, Везде чужой, где нужен труд, Корит он прессу втихомолку И порицает гласный суд, Из-за угла и не без страха Бросает камни в молодежь, И оперетки Оффенбаха В нем возбуждают злости дрожь. Зато порой, по крайней мере, Отводит душу он: готов Отхлопать руки все в партере, Когда дают 'Говорунов'. О ренегаты! Вам укоров Мы не пошлем... Казнить к чему ж Давно расстриженных фразеров, Сороковых годов кликуш!.. Их гнев и старческая злоба Уже бессильны в наши дни, - Так пусть у собственного гроба Теперь беснуются они! 1868 216. ИНТИМНАЯ БЕСЕДА 'Ваш начальник нрава, говорят, крутого?' - 'Тише, тише, тише! Что вы!.. Что за слухи!.. В мире человека не найти такого: Добр и справедлив он, честное вам слово, Он не только ближних, не обидит мухи'. - 'Он в отставку подал...' - 'Да? Что ж вы молчите! Лучше всех подарков весть такого сорта... Коли правду точно вы узнать хотите - Это человек был даже хуже черта, И в его прошедшем есть такие пятна...' - 'Он свою отставку взял на днях обратно...' - 'Взял назад?.. А я-то... Впрочем, что ж такое: Только ради шутки несколько легко я Говорил о графе... Вот вам бог свидетель: Наш начальник - общий друг и благодетель, Мы души не чаем в нашем генерале!..' - 'Да вчера он умер. Разве вы не знали?' - 'Умер. Полно, так ли?.. Вы не лжете если, Я готов издохнуть, сидя здесь на кресле, Коль совру пред вами, да и врать к чему же? - В мире человека не бывало хуже: Зол, сварлив, развратен, и - того не скрою - Жил он перед смертью с собственной сестрою, - Но должна казаться для судебной власти Смерть его, однако, истинной потерей: Мне сказал недавно пристав нашей части, Что замешан даже он в подделке серий'. <1869> 217. ФИСКАЛ Sic transit gloria mundi. {*} {* Так проходит земная слава (лат.). - Ред.} С расстройством в голове Давно - лет десять будет - Доносит, рядит, судит Фискал один в Москве. Он мечется в припадке Безумства, - но ни в ком, Однако, нет догадки, Что он в бреду таком Шалеет с каждым разом... В рассудке кутерьма... Перо макая в разум, Фискал сошел с ума. Фискалом con amore {*} {* Из любви к делу (итал.). - Ред.} Начав карьеру, стал Работать как фискал Из выгоды он вскоре, И, тронувшись умом, Он так вошел в фискальство, Что даже и начальство Решило: 'В желтый дом Он годен по проказам, Бог весть, творить что стал!..' Перо макая в разум, С ума сошел фискал. Забившись где-то в угол, Он видит на Руси (Господь его спаси!) Каких-то красных пугал. Он чует всюду там Маратов, Робеспьеров... (Не первый из примеров: 'Чай, пил не по летам!') Фискал кричит с экстазом: 'Позор для них, тюрьма!..' Перо макая в разум, Фискал сошел с ума. Когда подчас на бале Явившийся фискал Увидит, что тот бал Мазуркой заключали, Он крикнет, став на стул (Дрожи, танцоров лига!): 'Здесь польская интрига!.. Измена! Караул!..' Мигни-ка кто тут глазом, Он стражу бы позвал... Перо макая в разум, С ума сошел фискал. Скажи-ка кто печатно, Что 'давит мух паук', Он разразится вдруг Доносом, вероятно. 'Смысл этой фразы взвесь! - Взревет фискал беспутный. - Над властью абсолютной Насмешка скрыта здесь!' К невинным самым фразам Пристанет, как чума... Перо макая в разум, Фискал сошел с ума. Для всех великоруссов Отличный в нем урок: Московский наш Видок, Сводя с ума всех трусов, Рехнулся сам теперь, В своем недуге злейшем, Рыча, как лютый зверь, Он равен стал с Корейшем. Нам жаль его весьма, Хоть он и был пролазом... Перо макая в разум, Фискал сошел с ума. <1870> 218. ДИКИЕ СНЫ Я уснул, и в каком-то безумном бреду Мне приснился волшебный, невиданный свет: Будто в дивном саду По цветам я иду, И бессмертные птицы поют мне привет, И кивают цветы мне головками вслед. Вот селенья людей: лица - кровь с молоком, Я не встретил убогой избы ни одной, С нищетой селянин лишь по сказкам знаком. Что за дикие сны снятся людям весной!.. Из-за рощ поднимались, росли города: Пышной роскоши в них не найти и следов, Но порок и нужда Не свивали гнезда, Под тяжелым ярмом непосильных трудов, В самых дальних и темных углах городов. О свободе гражданской, о братской любви Споров нет там, как здесь, на планете земной, Но свобода и братство у всех есть в крови... Что за дикие сны могут сниться весной!.. Не мрачит чистых душ преступления тьма, И железные цепи для ног и для рук, Эшафот и тюрьма Для людского ума Там еще - непонятный, неслыханный звук. Речи, странные мне, раздаются вокруг: Как про зверский разбой, о войне говорят, И нигде, проносясь над счастливой страной, Я нигде не видал ни штыков, ни солдат... Что за дикие сны могут сниться весной!.. Это вечное счастье в волшебной стране, Вечный блеск незакатного дня В заколдованном сне Были тягостны мне И в бреду бесконечно смущали меня. Грешный мир наш земной, мир печали и слез, Так сжился, так сроднился со мной, Что шептал я невольно, очнувшись от грез: Что за дикие сны прилетают весной!.. <1870> 219. ДВЕ СУДЬБЫ Завидуя когда-то Их счастью бесконечно, Не мог я знать, конечно, Что сгибнут без возврата Они для света оба: Она - под крышей гроба, Оплакана чужими, А он - под небесами Такими... а какими, Поймете вы и сами. Сперва о них тужили, Сперва их вспоминали, Но новые печали, Как тучи, плыли, плыли, И скоро все забыли Обоих их невольно... И нас всех жизнь томила. Летели дни за днями... Ее взяла - могила, Его взяла... Довольно!.. Досказывать как больно - Поймете вы и сами. <1870> 220 В стихах и в прозе, меньший брат, Мы о судьбе твоей кричали, О, в честь тебе каких тирад Мы в кабинетах не слагали! А там, среди убогих хат, За лямкой, в темном сеновале, Всё те же жалобы звучат И песни, полные печали. Всё та же бедность мужиков, Всё так же в лютые морозы, В глухую ночь, под вой волков Полями тянутся обозы... Терпенье то же, те же слезы... Хлеб не растет от нашей прозы, Не дешевеет от стихов. <1870> 221. (Н. П. Р-П-ВУ) Когда-то, милые друзья, Среди студенческого пенья С сознаньем вторил вам и я: 'Вперед без страха и сомненья!' Я снова петь готов 'вперед!' Иным, грядущим поколеньям, Но страх в груди моей живет, И мысль отравлена сомненьем. <1870> 222. СВОЙ СВОЕМУ ВОВСЕ НЕ БРАТ (СОВРЕМЕННАЯ ПОСЛОВИЦА) Стремясь к сближению с народом, Сошелся барин с мужиком И разговор с ним мимоходом Подобным начал языком. Барин Дай руку, пахарь! По принц_и_пам Я демократ и радикал... Но как же звать тебя? Мужик Антипом. Барин Я твой гражданский идеал Желал бы знать хотя отчасти. Защитник ты какой же власти: Консервативной или нет? В свои 'дорожные наброски' Вписать хочу я твой ответ. Мужик Ты это баишь по-каковски? Барин Чего ж боишься ты, хитрец, Мне отвечать категорично? Сообрази же наконец: Друг друга мы поймем отлично При полном тождестве идей. 'Свободу совести' людей Ты признаешь и понимаешь? Мужик Чаво? Барин Ну, то есть... отрицаешь Ты право каждого иметь Свою религию, любезный? Вопрос весьма не бесполезный, Чтоб нам собща его решить... Мир старины приходит в гнилость... Мужик Да что вам нужно, ваша милость? Вы темно говорите так, Что вас понять мне трудновато... Барин Да ты не бойся же, чудак! На том стоим мы, чтоб как брата Теперь встречали мужика, Мы все на том стоим пока, Чтоб реставрировать картину Всей вашей жизни бытовой И вековечную кручину Сменить на праздник вековой... А ты на чем стоишь, друг мой? Мужик На чем? Да на земле, известно!.. Барин Ах, всё не то! Ну как тут честно К ним относиться! Нас поймут Скорей колбасники из Риги... Мужик Что хлеба мало в нашей риге - Могу сказать... Барин (наставительно) Хлеб там, где труд, И вас, поверь, mon cher, {*} спасут {Мой милый (франц.). - Ред.} От вашей бедности и спячки Ассоциации и стачки. Я без ума от них!.. Мужик Эх-ма! Признался сам, что без ума!.. Барин Читал ли ты хотя Жорж Занда? Мужик Да я, кормилец, не учен. Барин Возможна ль с ними пропаганда! Нам нужно лень забыть и сон, Вступить в борьбу открыто, смело, Нам нужно всем, карая зло, Чтобы в руках горело дело... Мужик У нас сгорело всё село, Так не поможешь ли мне, барин? Барин Ну как тут будешь солидарен С подобным скифом? Как его Встряхнуть, чтоб он от сна проснулся? Мужик (тихо) Мой барин, кажется... того... Немножко головой рехнулся. ----- Смущенный, странным языком, Мужик пришел в недоуменье, И прогрессиста с мужиком На этом кончилось сближенье. Один из них пошел _домой_, Себя беседой растревожа, Другой домой побрел бы тоже, Да дом его сгорел зимой. <1871> 223. ПОЛУСЛОВА Обучена в хорошей школе Ты, муза бедная моя! От света, с тайным чувством боли, Желанья жгучие тая, Ты изломала бич сатиры И сходишь так в мир грустный наш: В одной руке - обломок лиры, В другой же - красный карандаш. Ты тихо песни мне диктуешь, То негодуя, то любя, И вдруг, прервав сама себя, Свой каждый стих процензируешь, И, дрогнув порванной струной, Твой голос слух на миг встревожит, Но только смех один больной Наружу вырвется, быть может. К чему ж нам петь? И я едва Расслушал, затаив дыханье, Ее ответ: 'Полуслова Всё ж лучше вечного молчанья...' <1871> 224. ПРОБУЖДЕНИЕ Зачем его мы разбудили? Зачем обманывали мы? В глубоком сне он, как в могиле, Не отличал от света тьмы, Любви от вечного гоненья, Отвык желать и думать он И тем был счастлив в сновиденьи, Что наяву считал за сон, И этот сон вы разогнали, Вы разбудили бедняка И вместо хлеба камень дали, Когда дрожащая рука За подаяньем потянулась. Но берегитесь, чтобы в нем Негодованье не проснулось, Глаза не вспыхнули огнем, Тогда, стряхнувши униженье, Он сам себе не будет рад, И те же самые каменья На вас обратно полетят. <1872> 225. ЗОЛОТОЙ ВЕК Октавы 1 Немало развелось теперь людей Всем недовольных - холодом и зноем, Печатью, сценой, множеством идей, Нарядами с нескромным их покроем, Решеньями присяжных и судей, И стариной и новой жизни строем, И русскою сатирой, наконец... Вступись же, сатирический певец, 2 Скорей за репутацию сатиры И отвечай: вы правы! мы скромны, Не кровопийцы мы и не вампиры, Но в этом не видать еще вины, Как думают различные задиры. Когда нет зла среди родной страны, Где каждый счастьем ближних только занят, Где без улыбки праздничной лица нет, 3 Как может быть сатира наша зла? Какие сокрушительные ямбы Придут на ум, когда одна хвала Сама собой ложится в дифирамбы, Когда поэт, как из цветка пчела, Отвсюду мед сбирает, и не вам бы, Друзья мои, скорбеть, что этот мед Сатире нашей пищи не дает. 4 Живем мы в век 'отчетностей' и съездов, Общественных, обеденных речей, Манифестаций шумных у подъездов И экономной топки для печей, Прогресса всех губерний и уездов, Где что ни шаг, то всюду для очей - 'Отрадное и светлое явленье', Достойное похвал и умиленья. 5 Сегодня - где-нибудь народный пир, А завтра шумный праздник юбилея И торжество на целый русский мир, Где, от вина и счастия алея, Сливаемся мы в сладкозвучный клир, И никогда такая ассамблея Насмешки злой - о, боже сохрани! - Не вызовет в печати в наши дни. 6 Кто ж явится с сатирою бесстыдной Среди торжеств, веселья и утех Смущать в толпе покой ее завидный? Нет, на такой мы неспособны грех. У нас есть только юмор безобидный И цензированный самими нами смех, Без всякого ехидства и протеста: В Аркадии сатирикам нет места. 7 Но все-таки мы смелы чересчур И говорим с известною свободой, Без страха наш развязный балагур Трунит над бедной финскою природой, На 'чернь' рисует ряд карикатур (Над 'чернью' смех похвальною стал модой), А иногда, как гражданин-пиит, Городовых и дворников казнит. 8 До колик мы смеемся иногда, С эстрады клубной слыша анекдоты О плутовстве одесского жида, О мужичке, который до икоты Напился пьян... Всё это без вреда Нас развлекает в клубе в день субботы, Тот смех лишь возбуждает аппетит И нашему веселью не вредит. 9 Наш юмор безобиден. Скуки ради Стишки запретные мы любим почитать, Мы подтруним над 'сильным мира' сзади, Чтоб льстить в глаза и стулья подавать, И наши черновые все тетради Наполнены - коль правду вам сказать - Хвалебными посланьями к вельможам... Мы никого сатирой не тревожим. 10 И это ли не признак, что настал Век золотой? Смех горький затаился В груди людей, и каждый думать стал Теперь: 'И я в Аркадии родился!' И потому российский Ювенал В Полонского у нас преобразился И начал славить умственный застой, Как делает граф Алексей Толстой, 11 Который некогда так весел был и боек... - Да, век прошел проселочных дорог, Валдайских колокольчиков и троек, Исчез и крепостник и демагог, Цыганок нет, нет ухарских попоек, А вместе с тем почил на долгий срок, Похороненный с прочими грехами, Наш прежний смех - ив прозе и стихами. 12 По рельсам чинно ездим мы теперь, Цыганок заменили оперетки, И прогрессистом смотрит прежний зверь, Безумные попойки стали редки, Крепостники, смирившись от потерь, Не могут жить, как прежде жили предки, Повсюду тишь да божья благодать... Откуда же сатиры ожидать? 13 Сатира с отрицаньем неразлучна, А мы давно девизом запаслись, Что вкруг 'всё обстоит благополучно', И, искренно поверив в тот девиз, Нашли, что и без смеха нам не скучно, А если б даже им мы увлеклись, То этот смех не смех ведь, а скорее Хихиканье ливрейного лакея. 1872 226. СКАЗКА О СЛАВНОМ ВИКОНТЕ СЫР-БРИ 1 Жил да был виконт Сыр-Бри, Жил на воле, в полной холе, От зари и до зари То гоняя зайцев в поле, То из дома в каждый дом Распуская массу сплетен, И на Невском был заметен, Всем известен и знаком. На столичном горизонте Он считал себя звездой, И молвы вполне худой Не ходило о виконте. Кто там что ни говори Про его умозатменье, Но в гостиных уваженье Возбуждал виконт Сыр-Бри. 2 Вот однажды в небе звезды Лишь зажглись, как фонари, - В близлежащие уезды Собрался виконт Сыр-Бри. Чтоб в пути не сбиться с толку, Взял с собою он компас, Патронташ, рожок, двустволку И мещерский сыр в запас. Шел он долго ль, коротко ли Под ночною тьмой небес - Наконец, из поля в поле, Забрался в дремучий лес. Вкруг себя глядит он в оба, Зги не видно, хоть смотри: Настоящая трущоба!.. И струхнул виконт Сыр-Бри. 3 Задрожал, и вдруг из мрака, Словно волк голодный зла, Одичавшая собака, Лая, вышла и легла. Взвел курок он, приложился, Снял двустволку из-за плеч, Вдруг лай пса преобразился В человеческую речь: 'Господин виконт, не троньте! Не ровен на свете час: Я припомню о виконте, Помогу ему не раз, Услужу без всякой фальши!..' Постояв минуты три, Вновь путем-дорогой дальше Зашагал виконт Сыр-Бри. 4 Вновь идет чрез темный бор он, Тайным страхом одержим, С мшистой ели черный ворон Вдруг закаркал перед ним. 'Что ты каркнул из тумана Мне, проклятый вестник зла?' - И навел виконт на врана Роковые два ствола. 'Эй, виконт, меня не троньте! Там, на невском берегу, Я припомню о виконте И помочь ему могу'. - 'Хорошо же! Это слово Не забудь же ты, смотри!' - И путем-дорогой снова Зашагал виконт Сыр-Бри. 5 Неудачно шла охота... Уж за ночью день спешит, Вот пред путником болото, А с болота дичь летит. Разом вырвался из груди У стрелка невольный крик, Но лесная дичь, как люди, Закричала в этот миг: 'Господин виконт, не троньте, Не стреляйте лучше в нас! Мы припомним о виконте, Угодим ему не раз... Пригодится дичь - не трогай!' - 'Ну, так черт вас побери!' - И вперед путем-дорогой Вновь побрел виконт Сыр-Бри. 6 Год прошел. Свою газету Издавать стал наш виконт, Но, создав затею эту, Потерпел везде афронт. Ждет, а пользы нет, однако, Вдруг пред ним, как пред травой Лист, является собака: 'Мой совет, виконт, усвой: Лай и вой в своем журнале, Лай на солнце, лай на свет, В том собачьем идеале Скрыт успех таких газет. Люди глупы, похвала им В прок нейдет, так ты схитри...' И тогда собачьим лаем Занялся виконт Сыр-Бри. 7 Лай изданье спас в ту пору, Но потом всем надоел, И к виконту раз в контору Ночью ворон прилетел. 'Ты полемикою жаркой, - Начал вран, - журнал спаси, Как зловещий ворон, каркай Постоянно на Руси, Предвещай беды и горе, Попридерживай прогресс, И тогда в журнальном хоре Будешь брать ты перевес. За совет мой благотворный Ты меня благодари!..' И с тех пор, как ворон черный, Каркать стал виконт Сыр-Бри. 8 Процветает орган новый, Но, исполненный забот, Думать стал виконт суровый: Дичи мне недостает! И тогда свершилось чудо: Только мысль ему пришла, Дичь взялась бог весть откуда И журнал весь заняла. С этих пор в нем раздаются Лай, и карканье, и дичь, И хоть в обществе смеются, Но - как нрав людской постичь? - Всё же орган тот читают И в Якутске и в Твери, И ташкентцы восклицают: 'Молодец, виконт Сыр-Бри!' 1872 или 1873 227 Поэт понимает, как плачут цветы, О чем говорит колосистая рожь, Что шепчут под вечер деревьев листы, Какие у каждой капусты мечты, Что думает в мире древесная вошь. Он ведает чутко, что мыслит сосна, Как бредит под раннее утро, со сна, И только поэт одного не поймет: О чем это думает бедный народ? <1873> 228. СОН ВЕЛИКАНА В степи, на кургане склонясь, Спит старый, седой великан, Спит старый, седой великан, И стаями птицы, кружась, Глядят с высоты на курган. В кольчуге, в стальном шишаке Он спит, в мертвый сон погружен, Он спит, в мертвый сон погружен, Меч стиснув в железной руке, Сыпучим песком занесен. Он долгие годы проспал, В недвижности самой могуч, В недвижности самой могуч, Он бурь над собой не слыхал, Не жег его солнечный луч. Над ним разрасталась трава, Песком занесен он до плеч, Песком занесен он до плеч, И только одна голова Осталась открытой да меч. Сном скованный много веков, Однажды раскрыл он глаза, Однажды раскрыл он глаза, И в них, как во тьме облаков, Казалось, сверкнула гроза. Казалось, один поворот - И вспрянет опять великан, И вспрянет опять великан, Насевшую землю стряхнет, Покинет песчаный курган. Дохнул он, и - дрогнула степь, Неведомых звуков полна, Неведомых звуков полна... Как будто рассыпалась цепь Волшебного долгого сна. Но вежды сомкнулись опять, И - спит великан прежним сном, И спит великан прежним сном, И снова его засыпать Стал ветер сыпучим песком. 1873 229. СМЕХ Всегда неподкупен, велик И страшен для всех без различья, Смех честный - живой проводник Прогресса, любви и величья. Наивно-прямой, как дитя, Как мать - многолюбящий, нежный, Он мудрости учит шутя, Смягчает удел безнадежный. Струясь, как по камням вода, Как чистый фонтан водоема, Торжественный смех иногда Доходит до грохота грома, Сливаясь в густых облаках В немолчное, грозное эхо, И тот, кто забыл всякий страх, Дрожал от подобного смеха. Смиряя рыданья порыв И гордую скорбь гражданина Под маской шута затаив, Запрятав под плащ арлекина, Стремление к лучшей судьбе Родит он в груди всего мира И с гидрой пороков в борьбе Сверкает и бьет, как секира, Он сонную мысль шевелит И будит во мраке глубоком: Плясал вкруг ковчега Давид, Но был и царем и пророком. 1875 230. ЖИТЕЙСКАЯ ИЕРАРХИЯ Строго различаем мы с давнишних пор: Маленький воришка или крупный вор. Маленький воришка - пища для сатир, Крупный вор - наверно, где-нибудь кассир, Маленького вора гонят со двора, Крупного сажают и в директора, Маленький воришка сцапал и пропал, Крупный тоже сцапал - нажил капитал, Маленький воришка угодил в острог, Крупному же вору - впору всё и впрок, Маленьким воришкам - мачеха зима, Крупных не пугает и сама тюрьма, И они спокойно ждут законных кар... Там, где шмель прорвется, берегись комар!. <1878> 231. ПОХВАЛЬНОЕ СЛОВО ВОРОВСТВУ 1 Не рожден я ликующим лириком, Я не склонен к хвалебным речам, К юбилейным стихам, к панегирикам, Не пишу мадригалов 'очам', Алым щечкам и губкам коралловым, Не хвалю я маститых ослов (Без меня, господа, разве мало вам На Руси всяких спичей и 'слов'). Исповедую дух отрицания, Хоть и слышу за то порицания Я, как русский реальный певец, Но теперь долг гражданский молчание Мне нарушить велит наконец. Часто в жизни молчанье обидное Хуже всяких крикливых обид, И всеобщая робость постыдная Мне подняться за правду велит. Тон для песни избрав соответственный, Я похвальную оду спою. На возвышенный лад и торжественный Перестроивши лиру свою, У державинской музы сообщества Я прошу, чтоб бесстрашно сказать То, что смутно в сознании общества Уже бродит давно, что печать Лишь по трусости жалкой, ей свойственной, Громогласно не смела почтить... Публицист наш, с натурою двойственной, Любит торной дорожкой ходить. Мысль, которая в воздухе носится, Чтоб облечься в горячую речь, И у всех с языка точно просится, Я попробую в звуки облечь. 2 Я пою воровство!.. Брать не смело ли, Скажут мне, столь опасный сюжет? Но какой бы вопрос мне ни делали, У меня есть готовый ответ. Воровство на Руси оклеветано. В массе всяких общественных бед оно, Став давно 'очищенья козлом', Самым меньшим является злом. Зло - понятье коварно-тягучее... Если в виде лишь частного случая Заявляет себя воровство, Если деньги, толпы божество, Оставаясь в пределах отечества, Из кармана, положим, купечества Переходят в карманы мещан, А от них к плутократам в карман, От погонцев к дельцам и так далее, То какая же в том аномалия И какой для отечества вред? Патриот русский, дай мне ответ!.. От домашней такой операции Не скудеют богатые нации, Так и наша страна не бедна, Хоть кишит вся ворами она, Хоть идут грабежи в ней повальные, По размерам своим колоссальные, Хоть орда жадных хищников ждет Только случая грабить народ. Велика их орда разнолицая, Отличить невозможно патриция От червонных валетов порой, А иной биллиардный герой, Спавший некогда вместе с маркёрами, На своих рысаках кровных, с шорами, Выезжает, живет как набоб, Вверх закинув свой бронзовый лоб. 3 Но за что же пред целой отчизною Будем в них мы бросать укоризною, Надоевшею всем одинаково? Без того уж о них вздору всякого Много молото и перемолото... Если нашего русского золота Не швыряют они в Баден-Бадене (Больше любят Москву, Петроград они), По Парижу теперь не мотаются (Парижанки к ним сами съезжаются) И те деньги, которые сцапали, Не бегут тратить в Риме, в Неаполе, - То решимся ли, быв патриотами, Подстрекаемы личными счетами, В них бросать обличенья каменьями, С жаждой мести, со злобой нервической, И считать их дела преступленьями? Кто знаком хоть слегка с _политической Экономией_ и хотя н_а_ слово Верит знанью Вернадского, Маслова, Тот на свежую голову в утренний Час придет к мысли той, что наш 'внутренний Вор' - явленье совсем не опасное, А подчас - говорю беспристрастно я - Есть явленье такое полезное, Что смягчить может сердце железное. 4 Русский вор - честный рыцарски мот, Сам ворует, другим жить дает, Поощряет в отчизне коммерцию, Нарушает торговли инерцию, Рассыпает свой дождь золотой, Оживляя фабричный застой, Наживаться дает окружающим, От щедрот его дань получающим, Рестораторам, погребщикам, Поварам и голодным приятелям, Всевозможных сортов прихлебателям, Фигуранткам, - портным, игрокам И кокоткам последней формации... Тот, кто жжет на огне ассигнации, Тот, кто нажил легко капитал Или попросту смело украл, Для него наше золото дешево, Может сделать немало хорошего При посредстве различных даров, - И немало 'почтенных воров', Обирая чужого и ближнего Без смущенья до платья их нижнего, Жить дают в то же время другим, Поправляя зло делом благим, Нас подобною честностью трогая... Пусть же наша юстиция строгая Привлекает к суду их, громит, Отдаленною ссылкой грозит, Но все мы, став на точку особую, Укорять их не будем со злобою, Я же, лиру настроив свою, Им похвальное слово пою. <1879> 232. ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ ЛЕТ Баллада 1 Утро позднее. Небо туманное Над столицей как саван висит, И движенье кругом беспрестанное - Шум, и говор, и звон от копыт. Всё торопится, с ног всё сбивается, Словно времени каждому нет, Но столица не той представляется, Как назад тому двадцать пять лет. Вновь проложены улицы многие, Омнибусы бегут на парах, Репортеры, как мухи двуногие, На воздушных летают шарах. Электричеством весь освещается Петроград... Каждый день, например, Домонтович, чтоб в Думу отправиться, Приготовить велит монгольфьер. Посмотрите - кругом не Европа ли? Питер с Лондоном спорить готов. Обессмертили Струве в Петрополе Чрез Неву пять висящих мостов. Телефоны связали все здания, Все жилища: при помощи их Композиторов новых создания Можно слушать в квартирах своих И, забыв суматоху напрасную, В зимний или в осенний сезон Чтоб не бегать в погоду ненастную, Можно сплетничать чрез телефон, Разболтавшись при этой оказии С 'дамой сердца' удобно весьма... Две-три лишних явилось гимназии И чрез пятый-шестой дом - тюрьма. Словом, всюду прогресса знамения, И хоть два миллиона людей - Невских жителей, стало всё ж менее Завирательных прежних идей. Перестроилось общество заново, Места нет в нем реальным творцам, Пять домов генерала Мартьянова Отдаются бесплатно жильцам. 2 На Неву из Усолья далекого Прикатил коммерсант-сибиряк, От казны был тяжел кошелек его, Сам он был далеко не из скряг. Новичком он явился в Петрополе, И при виде различных чудес Не однажды глаза его хлопали: Восхищал его невский прогресс. Всё его возбуждало внимание, Так что с раннего часто утра, Свой восторг предвкушая заранее, Он чуть свет покидал номера И по городу рыскал богатому, Где смущал его грохот и гул... Раз - знаком уже был Петроград ему - В лавку книжную он завернул. 'Подписаться хочу на газету я, А притом и на толстый журнал. Укажите, по правде советуя, Чтобы сам я впросак не попал, Чьи изданья в ходу теперь более?' - 'Господина Суворина. Он, Знать такая далась монополия, Всю печать нынче забрал в полон. Да-с, один завладел прессой целою, И других соиздателей нет. Все журналы - я список вам сделаю - 'Огонек', 'Голос', 'Слово' и 'Свет', 'Время новое', 'Речь', 'Иллюстрация', 'Нива', 'Вестник Европы' и 'Сын' (Чтоб в руках была целая нация) Издавать стал Суворин один, Чем ужасно была раззадорена Отставных журналистов толпа...' - 'А вот эта чья лавка?' - 'Суворина. В книжном деле нет выше столпа: Он убил магазины все книжные, И бороться нельзя с ним никак. Верьте в слово мое необлыжное...' Лишь руками развел сибиряк, Речь приказчика важного слушая, И, покинувши лавку, шептал: 'Видно, бил лишь в Сибири баклуши я, Если дива такого не знал...' 3 Суета на проспекте обычная. Сибиряк по панели бредет, Погружен в размышленья различные, И, лицо свое пряча в енот, Чтоб от ветра избавиться резкого (Петербургский неласков зефир), До угла дотащился он Невского И Владимирской, видит - трактир С освещенной парадною лестницей. К ней стремятся в обеденный час Туз-делец с рыжекудрой прелестницей, Правовед, только кинувший класс, Аферисты, валеты червонные, Бюрократы, шагистики цвет, И татары, как бы окрыленные, Их в особый ведут 'кабинет' Или в общую залу громадную... Увлеченный толпой, наконец В ту же залу трактирно-нарядную Пробрался и сибирский купец. Заказавши уху со стерлядкою, Блюдо редкое очень зимой, Он спросил у слуги с миной сладкою: 'А чей это трактир, милый мой?' И, вопросом смущенный сильнее, чем Всякой грубостью, молвил слуга: 'Куплен он Алексеем Сергеичем Был у Палкина втридорога'. - 'Куплен кем? Человеку нездешнему Ты толковее должен сказать: Алексея Сергеича где ж ему По единому имени знать. Кто такой он?' Татарин куражится, Посмотрел на купца, словно зверь: 'Господина Суворина, кажется, Знает каждый младенец теперь'. 4 Вечер. Прежнего сада Демидова Не узнать. В нем огромный вокзал, И каскадно-заманчивый вид его Всех невольно к себе привлекал. А в вокзал так и ломится публика Торопливо с различных сторон: Ей знакома газетная рубрика, Что гласит: 'Вновь открыт Демидрон'. Можно здесь позабыть важность чинную, Все дневные заботы и труд, - И валит, и валит в залу длинную Петербургский скучающий люд. На эстраде - певицы французские, Знаменитостей целый реестр, Музыканты приезжие, прусские, Занимают огромный оркестр, Плясуны и плясуньи канатные, Много клоунов, 'Новый Боско', Шансонетки клубнично-приятные И игривые, точно клико, Блеск и шум, гул толпы прибывающей, Полусвета отборный цветник, Самый воздух слегка одуряющий - Всё влечет в Демидрон в этот миг. Сибиряк сбросил шубу тяжелую, Занял кресло в четвертом ряду И певицу в трико, полуголую, Созерцает в каком-то чаду, То краснеет, то, жмурясь, волнуется (Он недаром родился в избе), А сосед его просто беснуется И отхлопал все руки себе. Атмосфера такая уж жгучая, Быть нельзя хладнокровным никак... Вот, дождавшись удобного случая, Речь с соседом завел сибиряк: 'Превеселое здесь заведение, И пьянит оно, словно вино, Только думаю - на поведение Может действовать дурно оно'. - 'Почему же?' - взглянул вопросительно На купца еще юный сосед. - 'Да уж очень здесь всё соблазнительно И обычной пристойности нет'. - 'Отсталое у вас очень мнение...' - 'Чей же, сударь, теперь Демидрон?' - 'Лишь на днях перешел во владение Алексея Суворина он'. - 'Как, и здесь он поспел?' - 'Воротилою Стал он первым у нас на Неве, Стал финансовой нашею силою, Да и в прессе стоит во главе. Хоть в идеях дошел до убожества, Но барыш от изданья таков, Что имеет он портерных множество И четыреста шесть кабаков' 5 День субботний. Погода суровая, Жмется каждый столичный жилец, Но отправился в бани торговые По привычке сибирский купец, Взял фуфайку, в дороге полезную, И с бельем небольшой узелок, Занят думой одной разлюбезною: 'Поскорей бы залезть на полок!' Вот и баня. Дверь настежь растворена. Но уж сам порешил сибиряк: 'Вероятно, здесь бани Суворина?' И швейцар отвечал: 'Точно так...' 1879 233-234. НАРОДНЫЕ МОТИВЫ 1 'Ты куда бежишь?' - 'Купаться', - Крикнул сын из-за угла, И старуха-мать ругаться По привычке начала: 'Попадись-ка мне, парнишка, Встрепка будет, - погоди!.. А утонешь если, Мишка, То домой и не ходи'. 2 ЛУННОЕ ЗАТМЕНИЕ По селу идет с котомкой Отставной солдат. В небе светит полный месяц, Звездочки горят. Всюду тихо, только где-то Лает сонный пес. Вдруг солдат остановился, В землю словно врос. 'Что за диво! Тучки малой Нет в выси небес, Надо мной сейчас плыл месяц, Плыл и вдруг исчез. Про затменье толковали, Помню, господа, Но его мне не случалось Видеть никогда'. В этот миг ему навстречу Мужичок. 'Земляк, Что вдруг с месяцем случилось? Не пойму никак. Не успел набить я трубки, Месяц с неба - прыг...' - 'Я, голубчик мой, нездешний', - Отвечал мужик. <1880> 235. БЛУДНЫЕ ДЕТИ Когда пред нами в образах поэта Под серым небом бедных деревень Встает народ, несущий ночь и день Тяжелый крест, - до слез картина эта Нас трогает... Дивит нас, сельский люд, Порою доводя до умиленья, Твое неистощимое терпенье, Безропотность и бесконечный труд, И сердце в нас становится моложе От грустных нот певца, и наконец, Отзывчивые нервы растревожа, Мы сами плачем, как певец, И чувствуем, что связаны судьбою С тобой, народ, что кровна эта связь... Потом, вполне довольные собою, Чувствительностью собственной гордясь, Как практики сухие по природе, Среди забот и наших личных нужд Позабываем скоро о народе, Который нам на самом деле чужд. Так блудный сын, усталый от разврата, В минуту светлую, чтоб успокоить мать, Клянется всем, что дорого и свято Еще ему, иную жизнь начать, Клянется на коленях он, с рыданьем - Загладить прошлое бесславие и стыд... Потом, очистив совесть покаяньем, Опять на оргию полночную бежит. <1880> 236. 6 АВГУСТА 1880 (РАЗДУМЬЕ РЕТРОГРАДА) Про порядки новые Подтвердились слухи: Августа шестого я Был совсем не в духе, И меня коробили Ликованья в прессе: Ей perpetuum mobile {*} {* Вечное движение (лат.). - Ред.} Грезится в прогрессе... Плача от уныния И по той причине Окуляры синие Надевая ныне, С чувством содрогания Я убит был просто Упраздненьем здания У Цепного моста. Учрежденья старые - Их ломать мы падки - Возбуждают ярые Общие нападки Лишь по малодушию Либеральной клики, И с тоской я слушаю Радостные крики, Толки суемудрые... Всюду лица блещут, Даже среброкудрые Старцы рукоплещут, Но без колебания Нравственного роста Можно ль жить без здания У Цепного моста? Истина давнишняя Есть в подобном роде: Пугало - не лишняя Штука в огороде. Пугало единое Держит в вечном страхе Царство воробьиное. Люди ж - вертопрахи, С воробьями схожие. В страхе - их спасенье, А теперь прохожие Без сердцебиенья И без трепетания, Как в саду у Роста, Ходят мимо здания У Цепного моста. А давно ль - не надо ли Повторять нам детям! - Сами шапки падали Перед зданьем этим, Мысли нецензурные Прорывались редко, Радикалы бурные - И у них есть сметка - Фразу их любимую Повторяли людям С резкой пантомимою: 'Все, дескать, там будем!' Я же в назидание Внукам до погоста Буду славить здание У Цепного моста. Днем иль в ночи звездные По Фонтанке еду, - Зданье мне любезное Увидав, беседу Завожу с ним нежную, Не реву едва я, С грустью безнадежною Головой кивая. Сердце разрывается У меня на части, Дух же возмущается... Впрочем, хоть отчасти, Два иль три издания, Стоящие тоста, Заменяют здание У Цепного моста. 1880 237. ЗАГОВОР В ЛЕСНОМ Баллада Редакция журнала 'Полярная звезда' помещается за городом в Лесном. Газетное известие С волками жить - по-волчьи выть. Пословица Ночь, мороз трещит. На сонный Парк льет бледный свет луна. Там и здесь - сугроб саженный, Холод, глушь и тишина. Запушились снегом елки... Непробудно-поздний час... В парке только рыщут волки И издатель Салиас. 'Братцы-волки! Не простая У меня есть просьба к вам...' И волков сбежалась стая, Удивясь таким словам. 'Позадумал издавать я Здесь 'Полярную звезду' И от вас, о волки-братья, Дорогой услуги жду. Для изданья не барашки Нужны мне, а волчья рать, Чтоб за икры и за ляжки Либералов всех кусать. Помогите - вы мне любы - Издавать в Лесном журнал: Пусть узнает волчьи зубы Современный радикал. Волчий стиль мы все усвоим. Не жалейте же клыков'... И свое согласье с воем Изъявило сто волков. Мораль Не советую на тройке, Господа, скакать в Лесной: Могут кончиться попойки Там катастрофой одной. Либералов вкусно мясо, - Нынче ж кто не либерал? - Так что волки Салиаса Вас съедят и - кончен бал. 1881 238. КОРОЛЬ И ШУТ Король негодует, то взад, то вперед По зале пустынной шагая, Как раненый зверь, он и мечет и рвет, Суровые брови сдвигая. Король негодует: 'Что день, то беда! Отвсюду зловещие вести. Везде лихоимство, лесть, подкуп, вражда, Ни в ком нет ни правды, ни чести... Поджоги, убийства, разврат, грабежи, Иуда сидит на Иуде...' Король обратился к шуту: 'О, скажи: Куда делись честные люди?' И шут засмеялся: 'Ах ты, чудодей! Очистив весь край понемногу, Ты в ссылку отправил всех честных людей И - сам поднимаешь тревогу!' <1882> 239. ИЗ И. АКСАКОВА (СМ. ПОСЛЕДНИЙ No 'РУСИ') Школьник Еду. Спереди и сзади Лишь поля одни встают. 'Ну, пошел же, бога ради! Покажи лошадкам кнут'. Полетела птицей тройка... Шел с котомкой за спиной Впереди мальчишка бойко. 'Стой, ямщик! Куда, родной, Пробираешься?' - 'Не близко: В город...' - 'Этакий сверчок И один идет! Садись-ка Ты ко мне на облучок. Подвезу'. Присел парнишка. 'Что в котомке ты несешь?' - 'Две рубашки в ней да книжка. Я иду учиться'. - 'Что ж, Будешь писарем, быть может'. - 'Поучившись шесть-семь лет, Попаду, коль бог поможет, Даже в университет'. 'Что-о? Как? В университете Хочешь быть ты, мальчуган?.. Вот о чем мечтают дети Добрых наших поселян!.. Боже, это уже слишком!.. У меня зудит рука... Помогать таким мальчишкам Не хочу... Прочь с облучка И ступай пешком... Проселки Каковы у нас?.. Разврат!.. Погоняй, ямщик! Хоть волки Пусть его здесь заедят'. 1883 240-241. ПЕСНИ О РОЗГАХ 1 Во поле березынька стояла, Во поле кудрявая стонала: 'Некому кудрявой защитити, Не к кому прибегнуть мне к защите, Вновь на каждом листике березы Выступают, словно жемчуг, слезы От беды - невзгоды неминучей, И опять зовут меня 'плакучей'. Тошно мне! Настали дни иные. Публицисты - люди озорные, Соблазнившись строгостью острогов, Уськают российских педагогов И, назад указывая путь им, Голосят: 'Вернитесь снова к прутьям, Прибегайте - и почаще - к розгам: Только розги могут детским мозгом Управлять, как руль, в житейском море, - А не то с детьми вам будет горе. Им нужна 'березовая каша', Эта каша - мать родная наша... Вырубайте же березки по проселкам И детей порите с чувством, с толком, С расстановкою, приличной делу: Всё, что больно молодому телу, То смиряет детский ум строптивый, Так что мальчик резвый и ленивый, Только из боязни жгучей боли, Даст зарок не баловаться боле''. Так береза во поле стонала И, роняя слезы, причитала, Смысл речей был жалобен и горек, А Суворин, в руку взяв топорик, Подрубал 'плакучие' березки И, отправив в собственной повозке В город их, в своей конторе даже Выставил для розничной продажи. 2 О Незнакомец! Вы учеников-птенцов Сечь предлагаете с развязностью привычной И пользы ждете необычной От розог и от их классических рубцов. О Незнакомец! Вам поэму в сотню тысяч Строк посвящу... Да что! Поэма - вздор. Я с удовольствием готов бы был вас высечь... Из мрамора, когда б я был скульптор. 1883 242. ПОВЕТРИЕ Имея пломбу от Европы, Нетрудно гением прослыть, Всегда найдутся остолопы, Чтоб приговор такой скрепить. 'Он человек великий!' - часто Мы слышим их табунный крик. Глупцы решили так, и - баста! Он потому для них велик, Что, на колени ставши, снизу Вверх на него они глядят, Но если рабскому капризу Они служить не захотят, То, вставши на ноги и просто Взглянув, узнают в миг один, Что незначительного роста Их изумлявший господин. Теперь же обратили в идол Они его, плетут венки, - Но аттестат единый выдал Им, верно, сам он: 'Дураки!' <1884> 243. НАПРАСНЫЕ ОПАСЕНИЯ Мы, люди старого закала, Смотря, как мир идет вперед, Скорбим и сетуем немало, Что обновился жизни ход, Что изменились люди, нравы, Черты нет прежней ни одной, - Но в этом мы, друзья, не правы: Всё тот же он, наш край родной. Как старовер журнальной лиги, Смотрю кругом я без забот: У жизни, как у старой книги, Лишь обновился переплет. Под неизменным зодиаком Живет и дышит божья тварь, И под блестящим, новым лаком Еще сквозит родная старь. В столицах и в глуши уезда Всё те же блага старины, Лишь не с парадного подъезда, А с заднего крыльца должны Мы в бытовые наши гнезда Вступать в родимой стороне, Где все мы рано или поздно Вернемся к прошлому вполне. Прогресса ширмы лишь для виду Скрывают наш старинный быт, Но он не даст себя в обиду, За дело предков постоит, Не променяет идеала, Которому служил века, И - поскобливши либерала, Мы в нем найдем крепостника. Держась за старые порядки, Мы противу рожна не прем, Где нужно, предлагаем взятки, Где можно, сами их берем, Не отрицая просвещенья, Имеем в сердце божий страх И выставляем в день крещенья Кресты на всех своих дверях. Любая пришлая химера У нас мутит одних детей, Мы любим почитать Вольтера И верим в леших и в чертей, Заботясь о домашнем мире, Просыпав соль, скрываем вздох И изумляемся, в квартире Не находя клопов и блох. Идеи западные с толку Не сбили нашу 'соль земли', И ту же 'Северную пчелку' Мы в 'Новом времени' нашли. В его любой заглянешь нумер И крикнешь радостно всегда: 'Булгарин жив, и Греч не умер!' Чего ж еще вам, господа?!. <1885> 244. НА МОРСКОМ БЕРЕГУ Баллада В виду океана ревел, как борей, Джон Буль, находясь в ажитации: 'Явись, о Фетида, богиня морей, Защитница английской нации, Явись и скажи мне, кто может со мной Соперничать в силе и в славе земной?.. На двух полушариях английский флаг Всевластно теперь развевается, Пред золотом нашим как друг, так и враг Почтительно ныне склоняется, Где меч не проложит дорогу себе, Там деньги осилят в неравной борьбе. Весь мир - мой!' Тогда из пучины морской, Где стихло волнение шумное, Ему отвечала Фетида с тоской: 'Какая кичливость безумная! О смертный, скажу, справедливость любя, Заносчивость эта погубит тебя. Как ты, был заносчив мой сын Ахиллес И боя искал рукопашного, Однако, к несчастью, по воле небес, Пята Ахиллеса бесстрашного Была уязвима, и пал он в бою, Наполнивши скорбью всю душу мою. Британский твой лев так же грозен на взгляд, Кичливость за ним та же водится, Но всё же своих 'ахиллесовых пят' Ему забывать не приходится. Египет - Ирландия - Индия: ты Сперва залечи-ка три эти пяты'. <1886> 245. СОВРЕМЕННЫЕ ГЕРОИ Колупаев (подходя к Обломову) Здравствуй, барин! Обломов отворачивается. Разуваев Видишь, кланяться Не желает нам гордец. Колупаев (Обломову) Эй, не плюй в колодец! Чваниться Переставши наконец, Сам к колодцу за водицею Непременно ты придешь И вокруг нас сам лисицею Увиваться ты начнешь. Ныне властные хозяева Кто, скажи-ка, на Руси? Ты об этом Разуваева, Колупаева спроси. Ту двойную, всем знакомую, Кличку знает русский люд. Величают вас - соломою, Нас же - силою зовут. Барство прежнее умело ли Так хозяйничать? Поверь, Даже климат переделали Мы в родном краю теперь, С той поры, как вкруг да около Истребляем мы леса, А у вас всех сердце ёкало, - Совершились чудеса: Климат сделался суровее, Юг на север стал похож И, скажу без празднословия, Молотить мы можем рожь На обухе... Не сторонятся Нас, кому нужны гроши... Обломов Дайте руку. Познакомиться С вами рад я от души. <1887> II 246. ГАЗЕТЕ 'ДЕНЬ' 'Дню' мадригала лучше нет: 'Ни день, ни ночь, ни мрак, ни свет'. 1861 или 1862 247. ЗАГАДКА Кто на Руси возрастил красноречья афинского розы? В веке прогресса, скажи, кто казаков угадал? Кто Славянин молодой, Греч мощью, а духом Булгарин| Вот загадка моя: хитрый свистун, разреши. 1862 248-249. НА ХУДОЖЕСТВЕННОЙ АКАДЕМИЧЕСКОЙ ВЫСТАВКЕ 1 НИЩИЕ (г. ГАУГЕРА) В этих нищих мы напрасно Бедняков несчастных ищем: Мне, смотря на них, ужасно Быть таким хотелось нищим. 1862 2 К КАРТИНЕ 'БИТАЯ ДИЧЬ' г. ГРАВЕРТА Здесь в указатель глядеть не приходится, Можно здесь разом постичь, Что на картинах пред нами находится _Дичь_, господа, только _дичь_!.. 1863 250. НАДПИСЬ К РОМАНУ г. БОБОРЫКИНА 'В ПУТЬ-ДОРОГУ!' '_В путь-дорогу_!' - новейший роман! Для какой же он публики дан? Да спасут Боборыкина боги: Сбился он и _с пути_ и _с дороги_. 1862 или 1863 251. К ПЬЕСЕ 'ЧУЖАЯ ВИНА' г. УСТРЯЛОВА Эта драма назваться должна, Чтоб избегнуть скандала немалого, Уж совсем не 'Чужая вина', А вина - господина Устрялова. 1863 или 1864 252. БОБОРЫКИНУ В РОЛИ ЧАЦКОГО Карету мне, карету! 'Горе от ума', акт IV На сцене видя пьесу эту, Я об одном лишь плакал факте, Что Боборыкину карету Не предложили в первом акте. 1864 253. АНАЛОГИЯ СТИХОТВОРЦА 'Я - новый Байрон!' - так кругом Ты о себе провозглашаешь. Согласен в том: Поэт Британии был хром, А ты - в стихах своих хромаешь. <1865> 254. ПРИ ПОСЫЛКЕ РОМАНА 'ВЗБАЛАМУЧЕННОЕ МОРЕ' Доктора в леченьи странны. Все они - не смело ли? - Говорят: морские ванны Многим пользу делали. Эта книга тоже 'море Взбаламученное', Встретит в ней большое горе Грудь измученная. И теперь пред целым светом Я на ванны эти сетую, И купаться в море этом Вам я не советую. Между 1863 и 1865 255. ПО ПРОЧТЕНИИ ДРАМЫ 'МАМАЕВО ПОБОИЩЕ' Своею драмой донимая, Ты удивил весь Петербург: Лишь только в свите у Мамая Мог быть подобный драматург. 1864 или 1865 256. А. МАЙКОВУ И Ф. БЕРГУ, СТАВШИМ ПОСТОЯННЫМИ СОТРУДНИКАМИ ДЕТСКОГО ЖУРНАЛА 'ДЕЛО И ОТДЫХ' Вы правы, милые певцы! Всё изменяется на свете: Не признавали вас _отцы_, Так, может быть, признают _дети_. 1865 257. ПУШКИНУ, ПОСЛЕ ВТОРИЧНОЙ ЕГО СМЕРТИ Гоним карающим Зевесом, Двойную смерть он испытал: Явился Писарев Дантесом И вновь поэта расстрелял. 1865 258. Н. ЩЕРБИНЕ, ИЗДАВШЕМУ СБОРНИК 'ПЧЕЛА' Поэт! к единственной я склонен похвале: 'Пчела' Булгарина сродни твоей 'Пчеле'. 1865 259 В ресторане ел суп сидя я, Суп был сладок, как субсидия, О которой сплю и думаю, Соблазняем круглой суммою. 1865 (?) 260-261. ЗАМЕТКИ (ПОДРАЖАНИЕ МОСКОВСКОМУ ПОЭТУ) 1 'На нашей почве урожайной Растит и тупость семена...' - Так молвил в злобе чрезвычайной Поэт, воспрянувший от сна. Вы правы, злобою алея: В одни и те же времена Взросли - ведь нет насмешки злее - Таланта Пушкина лилея И вашей музы белена. 2 Проснулась в нем страстей игра, За то, что мысль не сходит к барду, И вместо прежнего пера Схватился он за алебарду. Напрасно, будочника вид Приняв, он ею машет гордо, Но на Парнасе Держиморда Уж никого не устрашит. 1866 262. У ВХОДА В ПРЕССУ 'Кто там?' - 'Я истина'. - 'Назад! В вас наша пресса не нуждается'. - 'Я честность!' - 'Вон!' - 'Я разум!' - 'Брат, Иди ты прочь: вход запрещается'. - 'Ты кто такая?' - 'Пропусти Без разговоров. Я - субсидия!..' - 'А, вы у нас в большой чести: Вас пропущу во всяком виде я!' <1867> 263. БЕЗЫМЁННОМУ ЖУРНАЛИСТУ Сразить могу тебя без всякого усилья, Журнальный паразит: Скажу, кто ты и как твоя фамилья, И ты - убит. <1868> 264 У тебя, бедняк, в кармане Грош в почете - и в большом, А в затейливом романе Миллионы нипочем. Холод терпим мы, славяне, В доме месяц не один. А в причудливом романе Топят деньгами камин. От Невы и до Кубани Идиотов жалок век, 'Идиот' же в том романе Самый умный человек. 1868 265 Каков талант? И где ж его Поймет простой народ? Он сам напишет 'Лешего' И сам его споет... Слез много нами вылито, Что он в певцы пошел... Иван Сергеич! Вы ль это? Вас _Леший_ обошел. 1868 266. ОПРОВЕРЖЕНИЕ Чтоб утонуть в реке, в нем сердце слишком робко, К тому же, господа, в воде не тонет пробка. <1870> 267. КЛЕВЕТА Не верьте клевете, что мы стоим на месте, Хоть злые языки про это и звонят... Нет, нет, мы не стоим недвижно, но все вместе И дружно подвигаемся... назад. <1870> 268 Нельзя довериться надежде, Она ужасно часто лжет: Он подавал надежды прежде, Теперь доносы подает. <1870> 269 Я не гожусь, конечно, в судьи, Но не смущен твоим вопросом. Пусть Тамберлик берет do грудью, А ты, мой друг, берешь do - носом. <1870> 270. ЖУРНАЛУ 'НИВА' Пусть твой зоил тебя не признает, Мы верим в твой успех блистательный и скорый: Лишь 'нива' та дает хороший плод, Навоза не жалеют для которой. 1870 271. ПРОТЕСТ Я Марса одного недавно назвал Марсом... Ну, кажется, скромней не может быть печать, Но Марс обиделся и просто лютым барсом Хотел меня на части разорвать. Ведь после этого житья нет в божьем мире, Ведь после этого, отбросив всякий фарс, Нельзя хулить 'картофеля в мундире', Чтоб не обиделся иной мундирный Марс. <1871> 272. ИСТОРИЯ ОДНОГО РОМАНИСТА Коротенькие мысли, коротенькие строчки, Клубничные намеки от точки и до точки, Широкие замашки и взгляд мещански узкий, Язык преобладающий - не русский, а французский, Легко всё очень пишется и без труда читается, И из голов читателей тотчас же испаряется. <1871> 273. ВОПРОС Послушать вас - вам все сродни на свете. Заговорят случайно о Гамбетте - Окажется Гамбетта ваш confrere {*}, {* Собрат (франц.). - Ред.} Рошфор - ваш кум, граф Бисмарк - друг завзятый, Гюго - земляк, и однокашник - Тьер, И, кажется, сродни немножко Пий IX. Везде у вас друзья - их сорок сороков - В Париже, в Лондоне, в Берлине и в Мадриде, И вертится вопрос у ваших земляков: Как вам приходится, пожалуйста, скажите, Знакомец наш всеобщий - Хлестаков? <1871> 274. АРТИСТУ-ЛЮБИТЕЛЮ 'Служителем искусства' постоянно Ты, милый мой, привык себя считать. Что ты 'служитель' - это мне не странно, Но об искусстве-то зачем упоминать?.. <1871> 275. М. О. М<ИКЕШИ>НУ Художник смелый наш, Орфей в карикатуре! Таланта твоего нельзя не оценить: Ты камни заставляешь говорить... О собственном бессилии в скульптуре. <1871> 276. Я. ПОЛОНСКОМУ, ПО ПОВОДУ ЕГО КНИГИ 'СНОПЫ' В поэте этом скромность мне знакома, Но все-таки я очень поражен: Свои стихи '_Снопами_' назвал он. А где _снопы_, там и _солома_. 1871 277. ПРИ ЧТЕНИИ РОМАНА 'ПРИ ПЕТРЕ I' СОЧ. КЛЮШНИКОВА И КЕЛЬСИЕВА По паре ног у них двоих, Теперь же видя вкупе их, _Два_ автора, на удивленье многим, Являются _одним_ четвероногим. 1871 278. ПАРАЛЛЕЛЬ <1> ПЕРЕД ДОМОМ ВЯЗЕМСКОГО (НА КАМЕННООСТРОВСКОМ ПРОСПЕКТЕ) 'Какой прелестный дом! Всё, до пустых безделиц, Изящно в здании. Сказать могу вперед, Что множество людей живет в нем...'- 'В нем живет Всего один домовладелец'. <2> ПЕРЕД ДОМОМ ВЯЗЕМСКОГО (НА СЕННОЙ ПЛОЩАДИ) 'Что за развалины! Скажите, мой любезный: Тут разве крысы могут только жить!' - 'В нем столько жителей, что городок уездный Не в состояньи всех их поместить'. <1872> 279. ПО ПРОЧТЕНИИ РОМАНА И. ТУРГЕНЕВА 'ВЕШНИЕ ВОДЫ' Недаром он в родной стране Слывет 'талантом'... по преданьям, Заглавье вяжется вполне В его романе с содержаньем. При чтеньи этих 'Вешних вод' И их окончивши, невольно Читатель скажет в свой черед: 'Воды действительно довольно...' 1872 280. ПЕЧАЛЬНЫЙ ВЫИГРЫШ 'Я дом купил!' - 'Ах, очень рад!' - 'Постойте радоваться: вскоре Он за долги мои был взят'. - 'О боже мой, какое горе!' - 'Но адвокат вернул назад Мне этот дом'. - 'Вот так удача!' - 'Ну, нет большой удачи в том: Мой адвокат взглянул иначе И за 'защиту' взял мой дом'. <1873> 281. <ОСЕННЯЯ ВИНЬЕТКА> Кислая осень в окошко врывается. Дома сидеть невозможно никак: Выйдешь на улицу - злость разыграется: Сырость и грязь отравят каждый шаг. Целые сутки льет дождь с неба хмурого, Некуда деться от сонной тоски, Будто бы ты все статьи Гайдебурова Перечитал от доски до доски. <1873> 282. НА СОЮЗ Ф. ДОСТОЕВСКОГО С КН. МЕЩЕРСКИМ Две силы взвесивши на чашечках весов, Союзу их никто не удивился. Что ж! первый дописался до 'Бесов', До чертиков другой договорился. 1873 283. М. Н. Л<ОНГИНО>ВУ За что - никак не разберу я - Ты лютым нашим стал врагом. Ты издавал стихи в Карлсруэ, Мы - их в России издаем. Мы шевелить старались вместе Ты - мозг спинной, мы - головной, Читает нас жених невесте, Тебя же муж перед женой Читать, наверно, побоится, И только, может быть, хмельной Иным стихом проговорится. За что ж накладывать на нас Ты любишь цензорскую лапу? За то ль, что новый наш Парнас Не служит более Приапу? Иль, наконец, твоя вражда В различьи наших свойств таится? Так мать-блудница иногда На дочь невинную косится. Первая половина 1870-х годов 284. В ФИНЛЯНДИИ Область рифм - моя стихия, И легко пишу стихи я, Без раздумья, без отсрочки Я бегу к строке от строчки, Даже к финским скалам бурым Обращаясь с каламбуром. <1876> 285-286. ТРЕЛИ И СИГНАЛЫ ОТСТАВНОГО МАЙОРА М. ВУРБОНОВА 1 Мой булочник стал дурно булки печь, За что его я поспешил распечь: 'Я гласности предам дурное ваше тесто!' А он мне отвечал: 'Ну что ж, держите речь, 'Про тесто' не было у нас еще 'протеста''. 2 Два бедняка из лавки угловой Стащили колбасу, поели и - попались. Известно, к мировому... Мировой Спросил их, не входя в особенный анализ: 'Скажите: да иль нет - На колбасу вы в лавке покушались?' - 'Покушали-с!' - наивный был ответ. <1876> 287 'Какого мненья вы об С.?' - 'Да о котором?' - 'О fils'e: ведь на сцене только fils!' {*} {* Сын (франц.). - Ред.} - 'Он - я о нем замечу не с укором: Актера сын, племянник трех актрис, Но самого его кто ж назовет актером?..' <1877> 288. В. ЯКОБИЙ ПОРТРЕТ Г-ЖИ Р - СОЙ. Так много таланта и чувства Потрачено, но, скажем прямо: Атласному платью реклама Едва ли есть дело искусства. 1877 289. ЖУРНАЛУ, ПЕРЕМЕНИВШЕМУ РЕДАКТОРА Мы перемены в нем дождались, Но пользы нет и нет пока: Переменили ямщика, А клячи прежние остались. 1877 290. КН. В. МЕЩЕРСКОМУ 'Я внук Карамзина!' - Изрек в исходе года Мещерский. - 'Вот-те-на!' Пошел такого рода Гул посреди народа: 'При чем же тут порода? И в наши времена - _В семье не без урода_'. 1877 291. АЛЕКСАНДРИЙСКОМУ ТЕАТРУ Мировой судья Трофимов за известные деянья Скоро будет вместо штрафа иль другого наказанья Приговаривать виновных всех спектакля на два, на три, Чтоб виновный до конца их в этом высидел театре. <1878> 292. ЧИНОВНЫМ НЕМЦАМ В России немец каждый, Чинов страдая жаждой, За них себя раз пять Позволит нам распять. По этой-то причине Перед тобою, росс, Он задирает нос При ордене, при чине: Для немца ведь чины Вкуснее ветчины. <1879> 293. НЕОБХОДИМАЯ ОГОВОРКА _Текущей_ журналистику назвать, Конечно, можем мы, и это правда сущая: Она поистине 'текущая', Но только вспять. <1879> 294. ОДНОМУ ИЗ МНОГИХ Он всюду тут как тут, живет во весь карьер, Он новости до их рожденья слышит, Он за два месяца уж чует, например, Кто женится и кто на ладан дышит... A livre ouvert {*} играет он и пишет, И даже врет a livre ouvert. {* Без подготовки (франц.). - Ред.} <1879> 295. ЗОИЛУ Ведя журнальные дебаты, Страшись одной ужасной казни: Того гляди, из неприязни Укусишь самого себя ты И сгинешь от водобоязни. <1879> 296. ХАПАЛОВ 'ПОРТРЕТ СТАРУШКИ' Хапалов даровит, быть может, только дар-то Особый у него, и в наши времена 'Морщин топографическая карта' Портретом называться не должна. 1879 297. ПОСЛЕ БЕНЕФИСА 'Чья же пьеса нынче шла?' - 'Александрова'. - 'Была С шиком сыграна, без шика ли?' - 'С шиком, с шиком: громко шикали'. 1879 298 Что ж, чокнемся в последний раз И будем ждать ответа: Весна чем разутешит нас, Чем огорошит лето, Каких ждать осенью тревог, Чья уцелеет шкурка - Об этом знает только бог Да губернатор Гурко. 1879 или 1880 299. Б. М<АРКЕВИ>ЧУ На днях, влача с собой огромных два портсака, Приплелся он в вокзал, с лица струился пот... 'Ему не донести!' - вкруг сожалел народ, И только лишь какой-то забияка Сказал: 'Не беспокойтесь - _донесет_!..' 1879 или 1880 300 Едва ль придет художнику охота Когда-нибудь писать его портрет: На свете прозябая много лет, Он сам похож на копию с кого-то. <1880> 301. ХЛЕБ И СОЛЬ Хлеб с солью дружен... Так подчас Болтаем мы иль просто мелем, Но часто '_соль_ земли' у нас Сидит без _хлеба_ - по неделям. <1880> 302. Ю. ЛЕМАН 'ДАМА ПОД ВУАЛЬЮ' Мысль Лемана развить задумавши упрямо, Явилась у меня задача сумасшедшая: Картину написать на тему 'Дама, Из комнаты ушедшая'. 1880 303. И. КРАМСКОЙ 'ПОРТРЕТ ХУДОЖНИКА И. ШИШКИНА' Когда к портрету только подойдешь, То крикнешь, в пафосе хохол свой теребя, Что более портрет на Шишкина похож, Чем сам оригинал на самого себя. 1880 304. ЛИБЕРАЛ ОТ 'ПОРЯДКА' Либерал от ног до темени, Возвещал он иногда: 'До поры лишь и до времени Я молчу, - но, господа, Будет случай, и могучее Слово я скажу, клянусь!' И - того дождался случая: 'Говорите, сударь, ну-с!' И, прищуря глазки карие, На свой фрак роняя пот, Из времен Гистаспа Дария Рассказал он анекдот. 1880 305. В АЛЬБОМ. КРУППУ-МЛАДШЕМУ, ПРИЕХАВШЕМУ В ПЕТЕРБУРГ Ем ли суп из манных круп Или конский вижу круп - Мне на ум приходит Крупп, А за ним - большая масса, Груда 'пушечного мяса'... Ах, да будет не тернист Путь такого человека: Он великий гуманист Девятнадцатого века! 1880 306. <М. Т. ЛОРИС-МЕЛИКОВУ> Как член российской нации, Привык к субординации... Ввиду ж порядка строгого Мы просим, граф, немногого: Вы дайте конституцию, На первый раз хоть куцую! 1880 307-308. М. Н. К<АТКО>ВУ 1 С толпой журнальных кунаков Своим изданьем, без сомненья, С успехом заменил Катков В России Третье отделенье. 2 В доносах грязных изловчась, Он даже, если злобой дышит, _Свою_ статью прочтет подчас, То на _себя_ донос напишет. 1880 или 1881 309-310. ОТГОЛОСКИ О ЦЕНЗУРЕ 1 О Зевс! Под тьмой родного крова Ты дал нам множество даров, Уничтожая их сурово, Дал людям мысль при даре слова И в то же время - цензоров!! <1881> 2 В КАБИНЕТЕ ЦЕНЗОРА Здесь над статьями совершают Вдвойне убийственный обряд: Как православных - их крестят И как евреев - обрезают. <1873> 311 Понемножку назад да назад, На такую придем мы дорожку, Что загонят нас всех, как телят, За Уральский хребет понемножку. Мы воздвигнем себе монумент, Монументов всех выше и краше, И в один колоссальный Ташкент Обратится отечество наше. <1881> 312. НА КОМ ШАПКА ГОРИТ? Имея многие таланты, К несчастью, наши интенданты Преподозрительный народ. Иной, заслыша слово 'ворон', Решает, что сказали: 'вор он!' - И на его, конечно, счет, А если кто проговорится Невинным словом 'воробей', Он начинает сторониться, Поймавши звуки: 'вора бей!' <1881> 313. НОВАЯ НОВИНКА Украсился журнальный огород, И новая в нем появилась грядка, Но скукою 'порядочной' несет От первого же нумера 'Порядка', Хоть даже сам Тургенев очерк дал, Чтоб оживить хоть несколько изданье. Так в дом купца, в день бракосочетанья, Зовется свадебный, парадный генерал. 1881 314. 'ЛЕС' (И. ШИШКИНА) Правдиво так написан лес, Что все невольно изумляются. В таком лесу насмешки бес И эпиграмма заплутаются. 11881 315. 'САПОЖНИК' (КОЧЕТОВА) Сюжет по дарованью и по силам Умея для картины выбирать, Художник хорошо владеет... шилом - Тьфу! - кистью - я хотел сказать. 1881 316. 'ВЕСТНИКУ ЕВРОПЫ' Сплин нагоняющий, усердный, как пчела, Об аккуратности единой он хлопочет, Всегда выходит первого числа, Но век опередить на час один не хочет. <1883> 317. ЗАКУЛИСНЫЙ СЛУХ 'Увидавши Росси в 'Лире' И взглянув на дело шире, Нильский сам имеет честь Взять роль Лира...' - 'Вот так ново! В 'Лире' шут один уж есть, Для чего ж шута другого?' <1883> 318. СПРАВЕДЛИВОЕ ОПАСЕНИЕ Непризнанный пророк, Воспламеняясь часто, Аверкиев изрек: 'Писать не стану: баста!' И невская печать Теперь в большой тревоге: А ну, как он опять Строчить начнет, о боги! 1883 319. <Е. М. ФЕОКТИСТОВУ> Островский Феоктистову На то рога и дал, Чтоб ими он неистово Писателей бодал. 1883 320. МАДРИГАЛ Она останется всегда Артисткой нужною для сцены, И хоть не очень молода, Но всё ж моложе Мельпомены. <1884> 321. ЖИЖИЛЕНКО Он пейзажист такого рода, Что кисть его дивить должна. Решив однажды, что природа Хотя, конечно, недурна, Не без красот, но в смысле строгом Поправок требует во многом, Художник начал исправлять Природы этой недостатки, Подкрашивать и подвивать, Заштопывать и класть заплатки, Этюдам дал конфетный смак, Обсахарил природу так, Что сомневаться начал Питер: Он пейзажист или кондитер? <1884> 322. В. КОКОРЕВ Вот имя славное. С дней откупов известно Оно у нас, - весь край в свидетели зову, В те дни и петухи кричали повсеместно: Ко-ко-ре-ву!!. 1884 323. NN Он знает, где зимуют раки, Как кошки, видит всё во мраке И, чуя носом капитал, Пришел, увидел и украл. <1887> 324. ОДНОМУ ИЗ ЛЕКТОРОВ Не диво, что клонил всех слушателей сон На лекциях его, но то одно, что он Сам не заснул от собственного чтенья, Гораздо большего достойно удивленья. <1888> 325. ВИК. КРЫЛОВУ Обзавестись в преклонные года Ты можешь внуками, но всё же никогда Не будешь _дедушкой Крыловым_. Перемены Такой не жди, покорствуя судьбе, Придется целый век прожить тебе _В племянниках_... у невской Мельпомены. 1887 или 1888 326. <В. П. БУРЕНИНУ> По Невскому бежит собака, За ней Буренин, тих и мил... Городовой, смотри, однако, Чтоб он ее не укусил. III 327. АД ПОЭМА В ТРЕХ ПЕСНЯХ (Подражание Данте) ПЕСНЬ ПЕРВАЯ Едва ли стих, которым пишут оды, Посланья 'к ней', к трем звездочкам, к луне, Стих, мелкий льстец и раб вчерашней моды, Сумеет людям передать вполне Картину ада, нынешнего ада, Куда спуститься вздумалося мне. Певучих рифм для этого не надо, Тут воплями и скрежетом зубов, Шипением раздразненного гада Откликнуться в рассказе будь готов... О муза робкая! хоть на минуту Забудь свой пол, стыдливости покров, И загляни со мною в глубину ту, Где не один знакомый нам земляк Стал осужден гореть подобно труту. Я несся в ад, и несся быстро так, Держась рукой за крылья Люцифера, Что не видал, как вдруг исчезнул мрак, И предо мной разверзлася пещера, За ней другая, третья... целый ряд. Метнулась в нос струей зловонной сера, А под ногами огненный каскад Ревел и прыгал. Далее, спустились Мы в глубину, центральный самый ад, Где жар такой, что волоса дымились И щеки трескались на части. Вдруг Передо мною тени закружились, И я увидел сотни чьих-то рук, Простертых вверх. Я смело крикнул: 'Кто вы?' И повторило эхо этот звук, В огне кружась, завыли дико совы, И вопль теней, крутящихся в смоле, Меня смутил. Картины были новы. Палим огнем в кровавой этой мгле, Где что ни шаг - то тень, то стон собрата, Я прислонился с ужасом к скале, А вкруг меня скакали чертенята, Дрались, кувыркались на голове, Прося хоть 'грош на бедность'. Так когда-то За мной гонялись нищие в Москве, С припевом старым: 'дайте медный грошик Убогой сироте или вдове...' И стало жаль мне этих адских крошек, Но им едва я горсть монет швырнул, Они слились в визжаньи диких кошек И вскрыли пасть, как тысяча акул, За дележом рассыпанной монеты Уж свалка началась, но Вельзевул, С которым в ад низвергся я с планеты, Махнул жезлом - и эта сволочь вмиг Рассыпалась и спряталася где-то. Вдруг долетели к нам - ужасный крик, Ругательства и треск славянской брани. 'Иди вперед, - сказал мне проводник, - В пещеру ту посажены славяне...' - 'О, к ним скорей!..' И, к землякам спеша, Я много встреч сулил себе заране. Вошли. Едва шагнул я, чуть дыша, В огне, в дыму, как где-то близко, рядом, Завыла чья-то падшая душа. При встрече с ней попятился я задом: Погружена в шипящий кипяток, Бранилась тень и задыхалась смрадом, А с вышины ей в рот лился поток Прозрачной влаги, внутренность сжигая. Кто был тот грешник - я признать не мог, Но на меня, проклятья изрыгая, Он бросил взгляд - и взгляд был зол и дик, Как будто представлял ему врага я. 'Прочь от меня! я - русский откупщик! Пью голый спирт, питаюсь скипидаром, Мой рот сожжен, изорван мой язык, Мне в чрево льют напиток адский - даром, Но если б в мир я вырвался опять - Поил бы вас всё прежним полугаром'. И голый спирт он начал вновь глотать С гримасой отвратительной и зверской... Я далее стал ад обозревать И подошел к какой-то яме мерзкой, Откуда грешник звал меня: 'сюда!' - И вдруг за плащ схватил рукою дерзкой. Увы! я в нем узнал не без труда Известного мне прежде бюрократа, Для женщин труд бросавшего всегда, В pince-nez, в бобрах, по Невскому когда-то Искавшего то устриц, то интриг, С Борелем бывшего всю жизнь запанибрата!.. Ты в ад попал, изящный мой старик, Где устриц нет, где нет белья и фрака!.. Хоть за душу хватал мне старца крик, Но так силен был запах аммиака, Такая вонь из ямы поднялась, Что мимо я бежал, и гений мрака Мне указал на тень: она вилась И ползала, влача на плечах груду Тяжелых слитков золота, рвалась, Но, ношею приплюснутая в слюду, В почтовый лист, опять стиралась в прах. 'Тень грешника! тебя я не забуду! Пусть злая казнь твоя пробудит страх Корыстолюбца, жадного к аферам, Всегда, как ты, тонувшего в долгах И лезшего в карман акционерам. Сиди же тут и золото лижи!!.' И я пустился вслед за Люцифером. Вдруг гнусный призрак вырос. 'О, скажи, Кто ты, ужасный грешник, и откуда? Но стой! Свой лоб закрытый покажи! На лбу написано: 'предатель и Иуда'. Кто ж ты такой? смолою залит рот, Чтобы донос не выползал оттуда, И уши срезаны...' Стонал Искариот, Сжав кулаки и топая ногами. С его лица бежал кровавый пот, Но он не мог пошевелить устами. 'Кто ж ты?' - я вновь допрашивал. В тот миг Он начал знаки делать мне руками, Я отскочил, я лишь тогда постиг, Что встретился с знакомым лицемером, И вслед ему проклятья бросил крик: 'Будь проклят ты! пусть станет всем примером Казнь лютая! терзайся и лежи!' И я опять пошел за Люцифером. А вкруг меня вставало царство лжи В дыму костров, которые не гасли... Там плавали распухшие ханжи Одной семьей в кипучем постном масле, Там в грудь певца вселился наглый бес И заставлял - из злости ль, из проказ ли - Его тянуть всю вечность ut diez, Без отдыху трагический ломака Ревел, как Лир, попавший ночью в лес, Там, рук лишен, кулачный забияка, Скрипя зубами, в пламени скакал: Ему везде мерещились - то драка, То уличный классический скандал, Там лихоимцев мучалися орды, Там корчился мишурный либерал, Которым все мы прежде были горды, Там в рубище скорбел парадный фат, И скромностью страдали Держиморды... И с трепетом блуждал вокруг мой взгляд: Везде с бичом стоял незримый мститель. 'Но тут еще не весь славянский ад, - Докладывал мне мой путеводитель. - Здесь есть отдел 'Литературный мир', И на него взглянуть вы не хотите ль. Там звук цитат, бряцанье русских лир, Занятие ученых, журналистов Даст тему вам на несколько сатир...' И тут мой бес, как адский частный пристав, Открыл мне вход, и я увидел вдруг Пристанище родных экс-нигилистов. ПЕСНЬ ВТОРАЯ О муза! выдумай особый звук, Чтоб ад чадил сквозь каждую цертину, Чтоб каждый стих был криком тяжких мук И передал, хоть в очерках, картину, Которая в аду открылась мне, Когда явился я на половину Писателей, томящихся в огне, Под сводом тартара. В минуты эти В моем мозгу мелькнул, как в смутном сне, Картонный ад, ад Роллера в балете, Где бес наряженный выделывает па, Где чертенят, приехавших в карете, По сцене бегает неловкая толпа И вверх летит по блоку, на веревке, Звезда танцовщиц русских Петипа - В короткой юбочке, в классической шнуровке. Тот детский ад стал для меня смешон, Как платье королевы на торговке... Я чуть дышал. Был воздух раскален И - как сургуч растопленный - жег тело, Поток огней бежал со всех сторон, И я едва вперед шагнул несмело, Вдруг чьи-то зубы в ногу мне впились, Так, что нога от боли посинела, Передо мной два трупа поднялись И стукнулись затылками: их спины (Мысль адская!) между собой срослись. Конечно, бес нашел к тому причины, Недаром он логичнее людей... Один из двух был стар, его седины Торчали вверх, как чёлки лошадей. То был творец покойных 'всяких всячин', Землей давно оплаканный Фаддей. Но кто ж другой? Приземист и невзрачен, Он так взглянул, оскалясь, на меня, Так рот раскрыл, что был я озадачен. Людей, и дьявола, и смрадный ад кляня, Он возопил: 'Земля и ад - всё то же, И в полымя попал я из огня. {*} Как на земле, меж адской молодежи Я нигилизм, Базаровых нашел, Волненья здешние с людскими так же схожи, Пожары те ж, и тот же есть раскол... Но лишь одним земля мне краше ада, Одна беда здесь хуже всяких зол - Здесь клеветать нельзя... Одна отрада Была мне в жизни: это клевета, Язвившая смертельным жалом гада, - И у меня та сила отнята!..' И взвыла тень, с рыканием шакала, И пена показалася вкруг рта, А рядом группа новая вставала: В чаду зловещих, красных облаков, Где бездна пасть широко разевала, На берегу одном стоял - Катков, А на другом - Леонтьев. Вскинув руки, Они рвались друг к другу через ров 'Для пользы просвещенья и науки', Но пропасть, разлучая навсегда, Дразнила в них и раздражала муки. Я крикнул им обоим: 'Господа, Вам кланяюсь!..' - и начал делать знаки, Они же враз откликнулись: 'Сюда Зачем пришел? Не нужно нам кривляки!.. Смерть свистунам, залезшим на канат, Смеющимся и пляшущим во мраке!' 'Смерть свистунам!' От воя дрогнул ад, Отозвались московские кликуши, Когда-то заселявшие Арбат, Все 'Вестником' пленившиеся души, И, криком тем застигнутый врасплох, Я с ужасом заткнул скорее уши, Иначе непременно бы оглох. Но замер рев. Я подошел к утесу, И - странный вид! - вокруг его, как мох, Лепясь и извиваясь по откосу, Сидел партер из кровных бесенят, Всегда везде сующихся без спросу, А наверху - там был утес так сжат, Что негде поместить одной ладони, - Сидел старик. 'Сто лет тому назад, - Так объяснил мой адский чичероне, - Посажен здесь ваш русский Цицерон, Чтоб прежний жар не гаснул в Цицероне, Он в тартаре навеки обречен Не сдерживать порывы красноречья, И не молчит уж с давних он времен...' Я слушать стал. Ах, знаю эту речь я, Которая разила наповал, Противника ломая до увечья!.. В ораторе я Павлова узнал. Измученный ораторским припадком, Уж много лет он уст не закрывал И говорил, бросаясь то ко взяткам, То к юности, провравшейся не раз, То к митингам, то к разным беспорядкам, И речь текла, и мысль его неслась В Париж и в Рим, на Волгу и на Неман... Когда ж порой, устав от пышных фраз, Хотя на миг вдруг становился нем он, Опять в нем возбуждал витийства жар Безжалостный, неумолимый демон, И снова им овладевал кошмар Ораторства, - и слушал я памфлеты. Вдруг кто-то крикнул сзади: 'Bonsoir, Je vais vous dire...' {**} И кто ж мне слал приветы| На языке Феваля и Дюма? О дух славян, скажи мне: где ты, где ты? Москва, Рязань, Орел и Кострома! Друзья кокошника и сарафана, Узнайте, с кем сыграла шутку тьма, - Там я узрел Аксакова Ивана, Завитого, одетого в пиджак, С брелоками, под шляпой Циммермана, В чулках и башмаках a la Жан-Жак... Ужасней казни для славянофила Не изобрел бы самый лютый враг, В котором злость всё сердце иссушила, Но сатана отлично знал славян - Напрасно тень Аксакова молила: 'Отдайте мне поддевку и кафтан, Мою Москву и гул ее трезвона!..' Но черти перед ним, собравшись в караван, Читали вслух творения Прудона. * В аду об этом грешнике ходит предание, что он когда-то сильно пострадал на земле от пожара. Его собственные слова наводят на ту же мысль. Примеч. автора. ** Здравствуйте, я скажу вам... (франц.). - Ред. ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ И ПОСЛЕДНЯЯ Меж тем как в тартаре Иван Аксаков, Услуг чтецов нисколько не ценя, Входил в азарт при виде шляп и фраков, Тень новая скользнула из огня, Которой грудь от вздохов раскололась, Когда ж она взглянула на меня, На голове моей встал дыбом волос - Той встречею так был я поражен. Ужели в ад попал и самый 'Голос', И тот, которым был он сотворен? 'Кто ты? - я призрак вопросил несмело. - Краевский жив, еще не умер он...' 'Я - дух его!' - 'Ты отвечай мне дело! Он на земле, и нет Краевских двух'. - 'Там, на земле, мое встречал ты тело, А дух мой здесь... давно в аду мой дух!!' И тяжкий вздох из груди вновь прорвался, Болезненно мой поразивши слух. И призрак продолжал: 'С землей расстался Я в восемьсот сороковом году, Но на земле никто не догадался, Что я давно переменил среду. И вот теперь я ваш обман нарушу: Скажи ты всем, что повстречал в аду Андрея Александровича душу И что, хоть здесь доходов вовсе нет, Я дьявола решительно не трушу И с ним насчет изданья двух газет Хочу войти в прямое соглашенье. Сотрудников моих - здесь лучший цвет, К ним самый бес питает уваженье. Сергей Громека здесь от сатаны Особое имеет порученье - Чтоб черти были тихи и скромны. А Небольсин? Хоть он не всем приятен, Статьи его немножко и скучны И тяжелы... но в ком не сыщешь пятен?.. Но, чтоб врагов туманить и сражать, Со мною в ад посажен сам Скарятин. Он нервы всем умеет раздражать, И тартар весь приходит в содроганье, Когда Скарятин начинает ржать (Он сатаною осужден на ржанье!!)'. - 'Но чем же ты наказан?' - я спросил. 'Карман мой пуст - нет злее наказанья: Ад отнял всё, что в жизни я любил, И золото, добытое годами, В кипучую он лаву растопил...' И тень такими плакала слезами, Что сжалился б, наверно, и Харон. Я сам слезу почуял под глазами... Вдруг музыкой был слух мой поражен. 'В аду ли мы, - я крикнул, - иль в танцклассе, Что слышу здесь я звуки 'фолишон'? Пристало ли веселье к адской расе?' Смотрю и вижу: десять чертенят, На скрипках кто, а кто на контрабасе, Смычком своим неистово пилят, Так что в ушах трещала перепонка, - В средине ж круг, где с тенью, падшей в ад, С визжанием плясали два чертенка, Когда ж в лицо я грешника взглянул: 'Аскоченский!..' - не мог не крикнуть звонко. 'Он осужден, - шепнул мне Вельзевул, - Быть нашим первым адским канканером И в тартаре поддерживать разгул...' И в этот миг Аскоченский с задором Такое па в канкане сотворил, Что зрители рукоплескали хором: 'Он Фокин наш! Он Фокина убил...' Но я меж тем, в усталости, в тревоге, Уже терял запас последних сил И брел, едва передвигая ноги. 'О проводник! неси меня к земле, - Я утомлен, измучен от дороги!..' Но мы наверх всё лезли по скале, Скользя по крутизне ее мохнатой, Где всюду искры бегали в золе. 'Смотри вперед, - сказал мне мой вожатый, Когда мы на вершину взобрались, - Отсюда виден тартар весь проклятый'. И я глядел с невольным страхом вниз. Там, под скалой, где цербер адский лаял, Измученные призраки вились (От зноя там и самый камень таял), Те призраки знакомы были мне. Я узнаю: вот Розенгейм Михаил, Не в силах рифмы приискать к 'луне', Зовет к себе на помощь Кушнерева, Вот Бланка тень мяукнула в огне, Вот тихо стонет призрак Гончарова: 'Отдайте мне удобства и комфорт! Здесь спать нельзя, здесь пища нездорова', Там о театре плачет Раппопорт, Там ищет Фукс со штемпелем конверта - В контору 'Почты' переслать рапорт. А вот и тень Старчевского Альберта, В разлуке с 'Сыном', проклинает рок (Издатели! какой для вас пример-то!..), Там под собой, исполненный тревог, Жрец 'Времени' всё ищет почвы прочной, Но только пламя вьется из-под ног И пятки жжет ему, там ад порочный Камбека вызывает на протест, Там о полиции соскучился Заочный, Арсеньева желанье славы ест, Там далее... но там, в парах тумана, Я не видал, что делалось окрест. Весь смрадный ад, как вскрывшаяся рана, Слился в пятно... проклятия и стон!.. И я опять, держась за великана, Понесся вверх... в ушах и треск и звон... Кровь бьет в виски, подобно адской лаве... Но миг один - я был перенесен В свой кабинет, в квартиру дома Граве. Я на земле. Что это: сон иль явь? В минуты те решать я был не вправе. 1862 328. МОСКВИЧИ НА ЛЕКЦИИ ПО ФИЛОСОФИИ ШУТКА-ВОДЕВИЛЬ В ОДНОЙ СЦЕНЕ Большая освещенная зала, несколько рядов стульев и кресел. На возвышении стоит кафедра. В зале собирается публика. ЯВЛЕНИЕ 1 Платон Михайлович и Наталья Дмитриевна Горичевы. Наталья Дмитриевна Платоша, душечка! не будь такой тюфяк, Иди же поскорей: боюсь, что опоздали, Дружочек, слышишь ли... Платон Михайлович А что, хотя б и так: Ну опоздали бы - не много потеряли. Наталья Дмитриевна Mon dieu, mon dieu! {*} как ты во всем отстал! За веком не следишь, журналов не брал в руки, И дела нет тебе до выводов науки. {* Боже мой, боже мой! (Франц.) - Ред.} Платон Михайлович Ах, матушка! Ей-богу, я устал С тобой на лекции таскаться да на чтенья... За пищей, видишь ты, для сердца и ума. Да что таить! ведь к лекциям сама Большое ты питаешь отвращенье: Сидишь, хоть слушаешь, а не поймешь двух слов, А ездишь... ну, затем что нынче тон таков. Наталья Дмитриевна Несносный! замолчи... представь, услышат если... Платон Михайлович Молчу, молчу, пойдем дремать на кресле. ЯВЛЕНИЕ 2 Те же и Загорецкий. Загорецкий Наталья Дмитревна, Платон Михайлыч, вас На этих лекциях я вижу каждый раз. Наталья Дмитриевна Движением научных всех вопросов Интересуюсь я... Загорецкий Вы женщина-философ. Я занят сам теперь, тружусь, что просто страх: Кант, Фихте, Молешотт и Фейербах - Всех изучил - и вижу - небылица, Так всё поверхностно, верхушек набрались, И, верите ль, из них мне по сердцу пришлись Лишь Страхов да Косица. Наталья Дмитриевна А вы не знаете, о чем сегодня нам Читать профессор будет? Загорецкий Дам Наталье Дмитревне ответ весьма подробный: Предмет для лекции он выбрал бесподобный И постарается публично доказать, Как дважды два - четыре, а не пять, Что человек, в котором мозгу нету, Быть может мудрецом с громаднейшим умом. Представьте же: мысль ту же, мысль вот эту Имел я сам, - клянусь вам честью в том. Платон Михайлович И клятва не нужна. Ты служишь сам примером: Живешь весь век без мозгу в голове, А умником слывешь и 'ловким кавалером' Для всех старух на матушке Москве. Загорецкий По-прежнему чудак, а в сердце добрый малый. ЯВЛЕНИЕ 3 Те же и старуха Хлестова. Хлестова Куда же тут идти? Шум, давка, толкотня... Антон Антоныч! а! ты человек бывалый, Голубчик, хоть бы ты здесь проводил меня. Мой нумерок, вот видишь, сорок пятый. (Отдает ему билет.) Дай на тебя немножко обопрусь, Устала я, да ревматизм проклятый. Загорецкий (берет Хлестову за руку) Позвольте, усадить на место вас берусь И проведу назад, как опытный вожатый. Хлестова Уж я раскаялась, что забралась сюда, Народ теперь стал дерзок и нахален... Нет, не поехала б, - да вот вчера Молчалив Привез билетик мне - услужлив он всегда - Да рассказал, что здесь мудрец - ума палата, Всей молодежи-то, ну, как их там зовут... Ну, нигилистам-то задумал дать капут, - Не выдержала я и приплелась с Арбата. Уж, думаю, пускай устану, расклеюсь, Но уж послушаю, как распекут мальчишек, А после вечерком с соседом посмеюсь, Мне Лонгинов сосед, охотник до картишек, Заходит иногда сыграть со мной в пикет. Загорецкий Вот ваше кресло здесь... Хлестова Благодарю, мой свет. Теперь ступай, спасибо за услугу, А вечер кончится - опять меня сведи, Да отыщи, родной, в сенях мою прислугу. Загорецкий отходит. ЯВЛЕНИЕ 4 Те же, князь Тугоуховский и княгиня с 6-ю дочерями. Княгиня Князь, князь, постой! сюда иди. Князь Огм!.. Княгиня Ох, этот князь, впал просто в возраст детский. Что б дома посидеть! Нет, тоже прискакал. Загорецкий Княгиня и княжны! Сто лет вас не видал. Княжны (хором) Антон Антоныч Загорецкий!.. Первая княжна Антон Антоныч, нам должны вы рассказать, Что будет вечером? Вторая княжна Кто будет здесь читать? Загорецкий Юркевич - педагог, философ и писатель, Известный всем... Четвертая княжна А вы знакомы с ним? Загорецкий С Юркевичем, mesdames? Он лучший мой приятель И в доме у меня считается своим. Пятая княжна Скажите, он брюнет? Шестая княжна Он холост? Вторая княжна Он военный? Третья княжна Хорош собой? Четвертая княжна Богат? Первая княжна Он молод или нет? Загорецкий Я вам, mesdames, одно скажу в ответ: Он выше похвалы обыкновенной. Однажды в Киеве, я помню, сорок дам, Пленившись им, все с горя утопились. ЯВЛЕНИЕ 5 Те же и Фамусов. Фамусов О чем он тут рассказывает вам? Загорецкий О философии мы толковать пустились. Я нахожу, что Бюхнер... (Смотрит в потолок.) Фамусов Просто глуп. Отлично говорит полковник Скалозуб, Что всех философов, витийствующих ныне, Не худо б приучить немножко к дисциплине. А вот он сам. ЯВЛЕНИЕ 6 Те же и Скалозуб. Загорецкий (раскланиваясь) Вы лёгки на помине. Скалозуб Зато вот на руку всегда я был тяжел. Случилось мне в полку ударить вестового: Он лег в постель, там в госпиталь пошел И навсегда оглох, вот честное вам слово. Раздается звонок. Все садятся по местам. На кафедре появился профессор. ЯВЛЕНИЕ 7 Профессор (сказав несколько предварительных слов и прочтя перед публикой анонимное письмо) Мне, господа, теперь осталось Здесь повторить опять для вас Всё то, что мною развивалось На лекции в последний раз. А вот с письмом, где так грозится Мой неизвестный аноним, Защитник Бюхнера... (с улыбкой) так с ним Я знаю, как распорядиться... (Прячет письмо в карман.) Единодушный хохот публики, аплодисменты. Скалозуб (хлопая) Брависсимо! ура! ударил пулей в лоб! Профессор - молодец, из храброго десятка. Фамусов (хлопая) Я со смеху умру... Ну, услужил по гроб... Я буду хохотать до нервного припадка. (Хохочет.) Загорецкий Преострый человек! я помню, в школе нас С Аскоченским вдвоем - прелюбопытно было - Он со смеху морил... Хлестова (обращаясь к соседу) Спросить позвольте вас, О чем он толковал? Мне уши заложило, Вишь, публика-то как кругом заголосила. Редактор почтенной московской газеты (аплодируя) Отщелкал свистунов. Хлестова Ну, им и поделом. Есть внучек у меня, из новых, из студентов, Свистун отъявленный - Владимир Монументов, В родню не верует: на смех поднял мой дом, Меня совсем не чтит и не подходит к ручке, Да разные стихи читать приходит внучке. Нет, пусть он свистунов покрепче разбранит. Прекрасный человек, дай бог ему здоровья, Он сердце старое невольно молодит... Ах, жаль, что не со мной теперь сестра Прасковья. Профессор продолжает читать лекцию. Первые ряды слушают, остальных идет тихий говор. Там только иногда прислушиваются к словам профессора. Голос профессора Затем скажу я наконец, Что этот Бюхнер пресловутый Есть только дикий и надутый Недоучившийся глупец. Взрыв рукоплесканий. Лекция оканчивается. Стулья гремят, и в зале начинается движение. Платон Михайлович Наташа, матушка, теперь пора до дому. От этой чепухи, от этого содома Весь вечер у меня трещала голова. Наталья Дмитриевна Платоша, не кричи. (Тихо.) Ведь я сама едва Не задремала здесь - хоть совестно признаться... Платон Михайлович А кто неволит нас по лекциям таскаться? Поедем-ка скорей. (Уходят.) Фамусов, Лонгинов и Скалозуб. Фамусов (Лонгинову) Согласен с вами я: Ученье Бюхнера - одна галиматья. Сергей Сергеич вот таких же точно мнений. Скалозуб Не очень я люблю ученых рассуждений. Лишь их послушаешь - и станешь нездоров, Но вот чему дивлюсь: ученый есть Лавров, Военный, говорят, - и как досель нет жалоб: Ведь философия к мундиру не пристала б. (Уходят.) Хлестова (опираясь на руку Загорецкого) Отец мой, ты сказал, что каждый нигилист... Загорецкий Пьянчуга, мот, картежник, забулдыга И на руку, случается, нечист, О них написана особенная книга, Тургенев сочинил... Хлестова Слыхала я, да, да, - Вот нужно бы прочесть, принес бы ты когда. Сыщи ж Петрушку мне - я подожду покуда. Загорецкий уходит. ЯВЛЕНИЕ 8 Хлестова и Репетилов. Хлестова Кого я вижу здесь? Ты? мой родной, откуда? Зачем пожаловал к разъезду в поздний час? Ведь не мешало бы отвыкнуть от проказ. Репетилов Анфиса Ниловна! голубушка! Сон в руку! Пускай я враль, пусть все не верят мне, Но нынче в ночь я видел вас во сне. В том голову свою готов отдать в поруку. Хлестова Зачем же к ночи-то сюда ты прикатил? Репетилов Анфиса Ниловна, на фокусы спешил... Хлестова Да ты в своем уме находишься едва ли: Ведь здесь не фокусы, здесь лекцию читали, Где нигилисты все глупцами назвались. Прощай же, батюшка, пора: перебесись. (Уходит.) Репетилов (один) Так, стало быть, я здесь не нужен. Куда ж теперь на этот раз? К Каткову ехать мне на ужин Иль уж отправиться в танцкласс? (Стоит в раздумье.) 1863 329. НИГИЛИСТ Поэма ГЛАВА ВТОРАЯ {*} Не в свой 'тарантас' не садись. Новая пословица Какую выберу я тему - Того пока не знаю сам. Гр. Соллогуб 1 Подобно графу Соллогубу, Кой-как взобравшись на Парнас, Не знаю сам, кусая губу, Чем я начну теперь рассказ, - Но, как ему, мне так же любо Писать на тему - нигилист, И я, хоть это, впрочем, грубо, Бледнея, словно в книге лист, К поэме графа Соллогуба Приделать смело пожелал И продолженье и финал. 2 Моя услуга, если взвесить, Должна возрадовать славян: Поэт, наверно, лет чрез десять Успеет кончить свой роман И '_тайну старческой работы_' Отдаст Погодину, а тот, Не получивши с 'Утра' льготы, Положит рукопись в комод И, может быть, лишь лет чрез двести, Для услажденья разных каст, С трудами собственными вместе Поэму графскую издаст. А я - мне вечер только нужен, Чтоб в горе выручить певца, Я сяду весело за ужин, Сведя поэму до конца. 3 Поэмы план исполню свято И ничего не искажу, Ее героя-демократа, Как Соллогуб, изображу Я той же самой черной краской, Его в безбожьи обвиню И даже стих, немного тряский, Для колорита сохраню. Ведь, в самом деле, есть причины Такие фразы мне сберечь: '_В душе прорезались морщины_' Иль '_ум его широкоплеч_'. От фраз поэта цепенея, Я им подобных не слыхал С 'сухих туманов' 'Атенея'... Но, чу! уж мой Пегас заржал (Старинной верен я системе - Пегаса вспомнить при поэме), И я, как опытный ездок, Путь начинаю без печали. 4 Герой - Белин. Его так звали. Его портрет в короткий срок Я очерчу, и по контуру Увидят все - я убежден, - Что из себя карикатуру Изображал в природе он, Что все певцы в преклонных летах (Я сам как лунь, к несчастью, сед) В его типических приметах Найдут все язвы поздних лет, Найдут, что он был очень странен, Трихином века заражен, Эгоистически-гуманен И отвратительно умен. 5 Итак, он был, во-первых, молод, А этот факт на стариков Нагнать повсюду может холод, Потом, он был из бедняков, Имел долги и не платил их, Носил в заплатках сапоги (У богачей кровь стынет в жилах: - Как? он, бедняк, - имел долги?!), Был, разумеется, нечесан, Неловок, грязен, неотесан... 'Весть' всем студентам зауряд Дала сей яркий аттестат, И без подобного патента Нельзя описывать студента, - К тому ж и мало тут хлопот: Прием известный - спорит грубо, Волос не чешет круглый год, Как волк голодный ест и пьет И - не читает Соллогуба. Лишь подвяжи такой ярлык - Герой готов в единый миг. 6 Дарвина, Фогта, Молешотта Белин прочел уже давно, Но пропадала в нем охота Читать Погодина, Михно, Каткова, Вяземского, Фета, Замоскворецких мудрецов, Заголосивших не под лета, Лихих обеденных певцов, Жизнь отравивших многим россам, - И, как Москвы ленивый сын, Не занят вовсе был вопросом: 'Когда родился Карамзин?' Любил он спорить за обедом, Что жизнь без знанья - детский бред, Что без труда жить - цели нет, Короче - был он _людоедом_, Как выражается поэт. 7 Чтоб жизнь не кончить со скандалом (Смотрите первую главу), Белин вдруг стал провинциалом И бросил шумную Неву. Благодаря различным шашням Ему в столице не везло, И он учителем домашним Попал к помещику в село И обитателей усадьбы Стал изучать, ворча не раз: 'Вот если всех вас описать бы - Отличный вышел бы рассказ'. 8 Аристократом по преданью В то время слыл помещик N, Богат был только по названью, Хоть пил вино высоких цен, Курил гаванские сигары, Себя, как куклу, наряжал И на уездные базары На кровной тройке выезжал. Но так балуясь, год за годом, Он не мирил приход с расходом, А впереди... Он думал: вот, Быть может, бабушка умрет! Но бабушка не умирала... Отживший лев не унывал, На съездах корчил либерала И всюду деньги занимал. 9 Любил теперь он в час досуга Провозгласить пред всеми вдруг: 'Меня Жуковский чтил как друга, И даже Пушкин был мне друг...' Когда-то в юности далекой (Он вспоминал о той поре) Посланья 'к деве черноокой' Писал он в 'Утренней заре'. В Париже ставил водевили, В России драму написал, И в Баден-Бадене ходили Толпой смотреть, как он играл И ставил золото в рулетку... Но он не тот уже теперь, Он точно зверь, попавший в клетку, С когтями сломанными зверь. Теперь он более не рвется, Как прежде, в дальние края, В его груди уже не бьется Стихожурчащая струя. Лениво 'Голос' он читает, Питает ненависть к перу И лишь поноске обучает Щенков лягавых поутру, Новейший век ругает круто, Всю журналистику хуля За отрицанье... Вот к нему-то Белин попал в учителя. ГЛАВА ТРЕТЬЯ 1 В огромном барском кабинете, Где двадцать лет без перемен Стояло всё, помещик N Ходил, поднявшись на рассвете, Уже причесан и одет И вспрыснут нежными духами... Но здесь мне хочется стихами Воспеть сей барский кабинет, Покой полу-аристократа, Полупсаря, полупевца, Полуфранцузика с лица, В Париже жившего когда-то, Полупомещика степей, Полугероя в старом стиле, Тех дней, когда еще носили Парик, камзолы и тупей. 2 Всем понемножку в этом свете Хотел быть русский сибарит, И обстановка в кабинете Носила тот же самый вид: Диваны, мягкие подушки, Седло казацкое в углу, Галантерейные игрушки Меж книг и счетов по столу, Карамзина изображенье, Портрет любимого коня - Внизу же было изреченье: 'Жил восемь лет, четыре дня', Устав дворянского собранья, Нагайки, ружья, мундштуки, Крылова 'полное изданье', Размеров разных чубуки, На полках книги меж диванов: 'Маяк', 'Онегин', 'Новый псарь', Ростопчина и ты, Курганов, Настольной книгой бывший встарь, Французских несколько романов И без обертки календарь, Да в переплетах разнородных И привлекательных для глаз На всех столах и полках модных Лежал известный 'Тарантас'. 3 Помещик был с утра не в духе И скрыть ворчливости не мог. Бесило всё его - и мухи, И сладкий чай, и скрип сапог, И платье сельского покроя, И прыщ, вскочивший на щеке, - Забыл он даже о щенке Своем возлюбленном Медоре. Так утро шло. Устав шагать, Он сел к столу в большом зазоре, Раскрыв огромную тетрадь, На ней же тщательно наклеен Был с краткой надписью ярлык: '_Год двадцать третий. Мой дневник_'. Привычку старую в селе он Еще сберег и по утрам Вносил в дневник свой без системы Отрывки сельских эпиграмм, Воспоминанья, 'мысли', темы, Посланья, стансы в честь кузин, Заметок мелких ряд летучий, Стихотворения на случай: 'В день похорон' иль 'в день крестин' На смерть собачки или дяди... Прелюбопытная тетрадь, - И кое-что из той тетради Теперь мы можем прочитать. Дневник помещика 1 Тоска и глушь!.. Здесь, как номады, Живут дворяне, бросив свет... Нигде хорошей нет помады, И куаферов вовсе нет. Иным здесь славно жить, но я ли Так прост, как эти чудаки?.. Кто долго жил в Пале-Рояле, Тот здесь удавится с тоски. Здесь всё выходит вон из нормы - Грязь, неопрятность, грубость, смрад, Притом же новые реформы... Плебей на шею к нам сесть рад. О боже мой! Во время оно Мы не знавали этих бед И на работника Семена Тогда не жаловался Фет. 2 Повсюду злиться есть причина И хоть в могилу впору лечь: Нельзя крестьянина посечь И выдрать собственного сына, Как будто в этом есть вина... Жить так нельзя нам, воля ваша, С тех пор, когда упразднена О ты, березовая каша! 3 Учитель новый наш, Белин - Прямой образчик демократа: Со мною горд, как властелин, А со слугой - запанибрата. Со мною спорит без затей И очень рад перед соседом, Перед глазами всех детей Поднять хоть на смех за обедом. Ну так и смотрит _людоедом_... Положим, точно он умен, И образован, и начитан, Но всё ж мужик... При мне кричит он, Что век наш после похорон Напрасно рвется из могилы, Что мы, отцы, мозгами хилы, Что нам повсюду, здесь и тут, Везде отходную поют И что для чтения негоден Ученый Грот и сам Погодин. 4 Просил главу из 'Тарантаса' Прочесть при детях Белина, И - вот новейшая-то раса! - Он мне ответил: 'Вот-те на! К чему такая старина? Найдем мы книжку посвежее, Чем ваш любезный 'Тарантас'!' - 'Вы, сударь, грубы... таранта-с...', - Ему воскликнул в кураже я. Mon dieu! {*} Могу ль я уважать {* Боже мой! (Франц.) - Ред.} Таких набитых дуралеев! 5 'А вы стишки для юбилеев Всё продолжаете писать? - Белин спросил меня за чаем... - Стишки такие любы мне. Мы этот род предпочитаем Всем гимнам к солнцу и луне. Принадлежать весьма солидно К числу обеденных певцов!..' Ну как подобных наглецов Могу выслушивать?.. Обидно... 6 Белин за прожитое время Хотел взять деньги. Подождешь!.. Всё это нищенское племя Дрожит за каждый медный грош. Когда б не этот долг проклятый, Я не терпел бы в доме зла, И мой назойливый глашатай Давно б был прогнан из села. 7 В то утро, рано встав с постели, Помещик N занес в дневник: 'Что ж это будет в самом деле? Повелевать здесь всем привык Недоучившийся мальчишка, Ученьем новым умудрен, И носит ветхий сюртучишко Как тогу цезарскую он... Ну нет, сегодня будет трепка...' Тут он закрыл свою тетрадь И закричал: 'Эй, кто там! Степка! Ко мне учителя позвать!' ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ И ПОСЛЕДНЯЯ 1 Меж тем как гнев аристократа От раздраженья вырастал И кистью шитого халата Лев в нетерпении играл, Меж тем как чай был на пол пролит, Забыт черешневый чубук И в доме все узнали вдруг, Что 'барин гневаться изволит', - В соседнем флигеле один, С пером в руке, между двух окон, Перед столом сидел Белин. Уж написал немало строк он, В письме добравшись до конца, И даже вставил Nota bene, Как вдруг услышал, что с крыльца К нему стучится кто-то в сени... Но здесь, по прихоти певца, Приличья света проклиная (Я - каюсь - их давно не чту), Письмо студента Белина я Без позволенья перечту. Пускай мне скажут: экой срам-то! Но я не вижу в том вины: Права чиновников почтамта Давно поэтам всем даны. Певец в желаньях независим, И для него, с былых времен, Нераспечатанных нет писем, Как для любовниц и для жен. Белин писал: 2 'Занес же леший Меня в проклятый уголок!.. Ушей, пожалуста, не вешай, Не жди, что юный демагог Тебе опишет пышным слогом, Как он шлифует дураков И просвещает по берлогам Лесных медведей и волков. Здесь, право, к подвигам великим У всех охота пропадет, Здесь, милый друг, в единый год, Того гляди - сам станешь диким, Забудешь совесть, смысл и стыд И станешь мелким, грязным плутом И на Петропольский гранит Потом 'вернешься алеутом', Как Грибоедов говорит. Тружусь я здесь для высших целей: Оклад имею годовой, Уча двух юных пустомелей С клинообразной головой, Которым знания - вериги, Которых тешит мысль одна, Что в золотой дворянской книге Стоять их будут имена, Которым герб рассудка краше... Ждут с детства эти делибаши, Когда отца уложат в гроб, Хоть перейдет им от папаши Одно наследство - медный лоб. А сам папаша... в денди оном Различных свойств явилась смесь: Он весь пропах одеколоном, Пропитан чванством пошлым весь. Плохой певец без дарованья, Деспот под бабьим башмаком, Аристократ без состоянья, Богач с иссякшим кошельком, Романтик, грабивший реально Своих дворовых и крестьян, В себе явивший специально Тип славный 'русских парижан' Он, весь уезд переполоша, Всех мотовством своим дивил, А мне, наставнику, ни гроша Пока еще не заплатил И говорит, что тот вульгарен, Кто не умеет долго ждать...' 3 'Кто там?' - 'К себе вас просит барин...' - 'Зачем бы это - нужно знать?.. Не о движеньи ли науки Прослушать хочет он урок, Иль просто от лягавой суки Родился новенький щенок, И о событьи этом важном Он известить желал меня...' Так думал, голову склоня, Белин пред домом двухэтажным И чрез парадное крыльцо Дошел до двери кабинета. Увидя хмурое лицо Степного франта и поэта, Белин улыбки скрыть не мог, Спросил его: что вам угодно? Затем домашний педагог Сел в кресла мягкие свободно. 4 Минуты три любимец муз Ходил по комнате сурово, Но наконец так начал: 'Ну-с, Я вам хочу сказать два слова'. - 'Хоть целый спич'. - 'Нельзя ль острот Вам не пускать на время в ход... Я вами, сударь, недоволен'. - 'Благодарю за комплимент'. - 'Я болен, слышите ли, болен Чрез вас лишь, господин студент'. - 'Больны, так нужен, значит, лекарь: Болезнь как раз прогонит прочь, А я не медик, не аптекарь, И вам едва ль могу помочь'. - 'Вы, сударь, держите не строго Моих детей, - веду я речь...' - 'Что ж, мне прикажете их сечь? Хожалым стать из педагога?' - 'М-r Белин! Дурной пример Моим вы детям подаете...' - 'Пример дурной... Гм! Например?' - 'Хоть о крестьянстве, о работе, О тунеядстве высших сфер, О пользе всех ассоциаций Ведете с ними разговор, А я подобных демонстраций Не признаю уж с давних пор. Потом... хоть это вздор... однако Вас нужно мне предостеречь: У вас приличного нет фрака И - волоса до самых плеч. Что мне - священно, вам - потеха, И много, много есть причин...' Но здесь, скрывать не в силах смеха, Расхохотался вдруг Белин. Тут барин, мрачен, словно ворон, Трясясь от злобы, вышел в зал, Шататься стал, и на ковер он В изнеможении упал. 5 Прибавлю вместо эпилога, Нисколько в правде не греша: Прогнал помещик педагога, Не заплативши ни гроша, А сам задумал он для света Писать поэму 'Людоед', И, говорят, поэма эта Должна на днях явиться в свет. 1866 * В малоизвестном московском сборнике 'Утро' помещена первая глава поэмы гр. Соллогуба 'Нигилист'. Так как, по всем вероятиям, второй выпуск 'Утра' выйдет никак не ранее 1966 года, то я взял на себя смелость продолжать начатую поэму гр. Соллогуба и довести ее до конца, оставаясь верным плану и характеру начатого произведения. Я уверен, что все поклонники поэтического дарования гр. Соллогуба будут мне признательны за мою смелую литературную попытку - продолжать нить, вероятно, надолго, если не навсегда, порванного рассказа. 330. ДЕМОН Сатирическая поэма ПЕСНЯ ПЕРВАЯ 1 Печальный демон, дух изгнанья, К земле направил свой полет, Печальный демон, но не тот, Что у Ефремова в изданьи Прошел без пропусков в народ. То был не лермонтовский демон, Не Мефистофель из гусар, И в мире занят был не тем он, Чтоб в нем отыскивать Тамар. В дела людей он не мешался, Но, как турист из англичан, По свету белому скитался От теплых до полярных стран, Без антипатий и симпатий, К тому, что в мире он встречал, Не знал любви, не знал проклятий, Для адских каверз адских братии Досугов он не посвящал, И всё, что на земле он видел, Он не любил, не ненавидел, А хладнокровно изучал... Наверно б он не изумился, Когда бы солнца шар разбился, Все звезды рухнули с небес, Плутон на небе очутился И провалился в ад Зевес. На свет взирая без ехидства, Он в нем не думал сеять зла, И цель пути его была - Одно простое любопытство. 2 Таких героев меж людей Всегда встречается немало. Без чувств, без собственных идей, Без цели и без идеала, Они на жизнь свою глядят, Как смотрим мы на представленье, В партере вечер весь сидят И ждут развязки, заключенья. Но спущен занавес - финал, - Стесняться больше не под силу, И едет сонный театрал, Зевнув в последний раз, - в могилу. 3 Бес мчится. Никаких помех Не видит он в ночном эфире: На голубом его мундире Сверкают звезды рангов всех, И бездна в трепетном их свете Тайн неразгаданных полна, А на незримом минарете Серпом прорезалась луна. Меж тем внизу туман клубится, Туманом дальний остров скрыт, Им, словно саваном, обвит, Но демон ниже опустился, И наконец пред ним открылся, Когда рассеялся туман, Огромный остров англичан. 4 Пред ним страна свободы, братства И тиранической пяты, Великолепного богатства, Невыносимой нищеты, Парламентизма, эгоизма, Край олигархов, торгашей, Приличий, полных деспотизма, Край боксов, скачек и дендизма И кровью политых грошей, Угрюмых сквайров, деревянных, Надутых леди, чинных мисс... Косился бес на этих странных, Несимпатичных, негуманных Людей. Куда ни оглянись - На всех гражданах без различий Печать особая лежит: Недвижность их, язык их птичий, Надменный, чопорный их вид, Их тип двуногого бульдога И страсть их к золоту, вполне Им заменяющему бога, - Всё чуждо бесу в этой строго Цивилизованной стране, Где всем известный на чужбине Был Милль рожден и погребен, Где в то же время есть закон, Не уничтоженный доныне И всем мужьям дающий власть Жен продавать на главном рынке, Бес рисковал в сплин мрачный впасть В стране, где бритты любят всласть, Красноречиво, без запинки, В живой парламентской борьбе, С трибун и в прессе их свободной Излиться речью благородной О том, что бедность - бич народный, И - забывают о судьбе Своей Ирландии голодной!.. 5 Вот Лондон. Гул над ним стоит, Ряд пышных улиц блещет ярко, И бес, взглянув на Риджент-стрит, Взглянув на общий вид Гайд-парка, Остановил свой грустный взор На тех кварталах отдаленных, Зловонной гнилью зараженных, Где по ночам из грязных нор, Вертепов полуразоренных Толпа голодных, истомленных Продажных женщин и бродяг На мостовую выползает В своих лохмотьях и не знает, Окончить ночь ей где и как, Где не однажды с преступленьем Дружились голь и нищета И, обессилена бореньем, В разврате грязла чистота, И гибли в Темзе не однажды Все эти парии нужды, Продукт и голода и жажды, Цивилизации плоды. 6 Но Лондон назади остался... Вот мирный Числьгёрст - уголок, Куда шум лондонский не мог Достичь и в зелени терялся. Вот дом и парк. Его аллей Пустынный вид тоску наводит... Но чей же это мавзолей? Чья это тень к нему подходит? Поникла долу голова, Грудь поднимается от стона... То саркофаг Наполеона, То одинокая вдова. Припомнив поздних лет обиды, Она стоит с немой мольбой, И словно хохот Немезиды Вдовица слышит за собой. 7 Но бес уже на континенте. Подобно серебристой ленте Струится Сена в берегах. Вот и Париж, в своих бедах, В своих несчастиях великий. Но отдохнул ли он от бед? В нем Бонапарта уже нет, Но он сменен продажной кликой Из бонапартовских солдат, Удобных только для парадов И для военных ретирад, - Из сотни проходимцев разных И промотавшихся вралей, Из личных видов, темных, грязных, Готовых мир родных полей, Удобной пользуясь минутой, Смутить раздорами и лютой Междоусобною враждой. 8 Бес мчится дальше. Чередой Идут равнины боевые, Где были схватки роковые И битвы двух соседних стран. Вот словно точка на Маасе Мелькнул прославленный Седан, А там, в отторжением Эльзасе, И Страсбург встал. Его собор, Ордой расстрелянный германской, Еще хранит до этих пор Следы их бойни тамерланской. 9 А бес всё дальше... На пути Чей это замок одинокий? Ему травою зарасти Придется скоро. Тьмой глубокой Одеты окна, лишь одно Его окно освещено. А в замке пусто... В нем, объятый Тоской, скрывая в сердце боль, Живет, надеждами богатый, Проектированный король, Столь пресловутый Генрих Пятый. Его советников с ним нет, Его покинули клевреты, И он садится за обед Один. Где прежние банкеты, Собраний смелость и задор? Уж не стремясь к заветным целям, От скуки с некоторых пор На биллиарде с метрдотелем Играет грустный граф Шамбор. 10 Но дальше, дальше... Бес за Рейном. И нужно с бесом поскорей нам Подняться выше от земли: До нас уж запахи дошли Цикорной гущи и сосисок, Капусты кислой и колбас, Дух габер-супа, грязных мисок, Дух диких буршеских проказ, Дух ветчины и филистерства, И педантизма чад, и жар Цивилизованного зверства С букетом пива и сигар. 11 Заткнувши нос, глаза зажмуря, Спешит бес дальше, и нигде Нет мысли отдыха: везде Под тишиной таится буря. Хотя тайком, в любой стране Вражда растет всё шире, шире: Все говорят об общем мире, И все готовятся к войне, Щедры на тонкие уловки И - ждут повальной потасовки. 12 Бес волю наблюденью дал И - что ж! - обманутый в надежде, Кругом всё то же увидал, Что на земле он видел прежде: Всё те же громкие слова И бред несбыточных утопий (К ним не чутка уже молва), И копировка старых копий, Которых участь не нова, Всё тот же блеск штыков и копий, Мир так же немощен и глуп, И целым миром правит - Крупп. 13 Всё те же партии карлистов, Дипломатических ужей, Бонапартистов и папистов, Легитимистов и ханжей. Там папа мир клянет в азарте, Здесь подкупной грохочет бард: 'Скончался третий Бонапарте, Но жив четвертый Бонапарт!' Всё то же море перебранок, Микроскопической возни, Всё то же царство куртизанок, Всё те ж бенгальские огни Продажной иль пустой печати, Всё те же толки, елки, Патти, Заботы о текущем дне, Всё те же истины одне О том, что солнце наше с неба Равно для всех бросает свет, Что оставлять нельзя без хлеба Тех, у которых хлеба нет, Что голод людям ненавистен, Что беднякам дать нужно труд, - Но только мир от этих истин Еще не сыт и не обут. От дедов отшатнулись внуки, Отцы от лучших их детей, И светоч знанья и науки Бледнеет в хаосе страстей. И в этом хаосе разврата, Интриги, лжи и клеветы Не отличишь врага от брата, От безобразья - красоты, Микадо от его солдата, Продажных ласк от чистоты, Ума от глупости мишурной - Дороже нам ее лучи - И всякой тли литературной От полицейской саранчи. 14 Прогресса начатое зданье Из вековых, гранитных плит Уже колеблется, дрожит, И, чуя это колебанье, Оставив спячку многих лет, Как змеи, дряхлые преданья Из-под камней ползут на свет. <1874, 1879> 331. ДВЕ ЭПОХИ Поэма Печален будет мой рассказ. А. Пушкин 1 Не всё ж смеяться нам... Находит иногда На каждого из нас стих грустный, господа, А не найдет, так жизнь сама тот стих подскажет, Его с каким-нибудь печальным фактом свяжет И если вырвет смех, то не веселый, злой, Как в осень ветра стон, под непроглядной мглой Тоскливо ноющий, нам в душу проникая... Печальный свой рассказ начну издалека я. В те дни, когда от сел до шумных городов Очнулась наша Русь от сна, в конце годов Пятидесятых, вдруг в кружках литературных И в двух-трех органах, в то время подцензурных, Но смелых, - с цензором в ладу жила печать, - Писатель молодой вниманье обращать Стал на себя. Ему успех сулили верный Журналы тех времен, и - случай беспримерный! - Сам Гончаров Иван, на похвалы скупой, К нему благоволил. Закон судьбы слепой, Однако, подшутил над бедняком жестоко, И не сбылись слова газетного пророка, Сплетавшего ему заранее венок Лавровый. С климатом Невы бороться мог Недолго молодой приятель мой Рахимов (Я выбрал для него один из псевдонимов) И, раздражительный до крайности, больной, В хандре был принужден уехать в край иной За новым воздухом живительным и светом. Как жил, что делал там два года он - об этом Не знал никто из нас. Как в воду канул он И без вести пропал. Был сильно поражен Печальной вестью я уже гораздо после, Что он сошел с ума в Испании. Нашлось ли Там несколько друзей у юноши? Какой Отравой нравственной с безумною тоской Он был сражен? Не мог о том сказать никто нам| Узнали только мы, что там, под небосклоном Толедо, он попал в больницу, как в тюрьму, Где, верно, суждено окончить дни ему, И что надежды нет уже на возвращенье Рассудка. От души и полны сожаленья, На родине друзья скорбели о судьбе Собрата своего, но в будничной борьбе, Где бьемся день за днем мы все теперь тревожно, Воспоминаньями жить долго невозможно, И постепенно был забыт и погребен В гробнице памяти друзей живущих он. 2 Так два десятка лет промчались... Разве мало? Достаточно нас всех помяла, истрепала Жизнь, полная тревог, падений, горьких слез, Обманутых надежд и оскверненных грез. Ко многому привык наш мозг, наш глаз и ухо, И старость, гадкая, развратная старуха, Неумолимая, как голод, как нужда, Уже подходит к нам... 'Жизнь вечно молода!' Но отвлеченное понятие такое Иронии полно и не вернет покоя, Когда при этом я - не правда ли, mesdames? - Вам по наружности лет сорок с лишним дам, Наживши в вас врага ужаснейшего сразу... Однако возвращусь я к своему рассказу. Рахимов был забыт, как я уже сказал, Но вдруг случилось то, чего никто не ждал И меньше всех врачи испанские в Толедо... Где было знание бессильно, там победа Осталась за одной природой. Прав Шекспир, Что многое есть в ней, чего не может клир' Всех мудрецов понять. Больной, приговоренный К безумью навсегда, при жизни погребенный В больнице, ожил вдруг, и разом спала тьма, Как пелена, с его дремавшего ума. То было чудо, но все стихотворцы с жаром Испанию зовут 'страной чудес' недаром, А факт вам налицо. Давно забытый друг На родину спешил и, словно с неба вдруг Иль, правильней сказать, как выходец из гроба, Явился предо мной, но мы друг друга оба Едва могли узнать, и радость встречи той Смутила грусти тень. 'О милый мой, постой, - Твердил невольно я. - Да это, полно, ты ли? Прощаясь, разве мы с тобой такими были?' И в этом старике усталом и худом Живого юношу я мог признать с трудом, И только лишь глаза, хотя глубоко впали, Нередко у него, как в юности, сверкали. 3 Но драма впереди еще его ждала, Чего не мог тогда предвидеть я. Была Большая разница меж им и всеми нами, Которых он нашел покрытых сединами. Мы шаг за шагом шли все эти двадцать лет, Оставив за собой утрат печальный след, Судьба не сразу нас, но исподволь ломала, Нас жизнь по мелочам со многим примиряла, И мы не делали в ней бешеных скачков, А он слетел в наш мир как будто с облаков, С мечтами прежними, с студенческим экстазом, Все эти двадцать лет перешагнувши разом, Начавши с лозунга: 'Курган Малахов сдан!' И кончив новостью: 'Взят Каре и Ардаган'. Тогда его пришлось знакомить год за годом С неведомым ему огромным периодом, Сжав повесть длинную, состарившую нас, В один эпический и бытовой рассказ. Друг слушал, голову склонив и хмуря брови, Всё делался бледней - в лице ни капли крови - И наконец сказал: 'Но было в наши дни Немало крупных сил, талантов... Где ж они? Да, где они, скажи? Не все же изменили Прошедшему, не все еще лежат в могиле? Я веру сохранил в людей, мне дорогих, И, прежде чем спрошу тебя я о других, Дай Добролюбова и Писарева адрес'. - 'Они отправились...' - 'Куда, зачем?' - 'Ad patres. {*} {* К праотцам (т.е. умерли) (лат.). - Ред.} Оплакали мы их, но в мире нет потерь Незабываемых, и их у нас теперь С успехом заменить успел Евгений Марков, Пересиявший всех, как посреди огарков Друммондов яркий свет'. - 'Бессмертье заслужив, Великий комик наш Мартынов, верно, жив?' - 'Жив... в памяти своих поклонников, дружище. А сам давно лежит на городском кладбище С Максимовым рядком, с Сосницким... Многих нет, Которых он увел с собою в лучший свет И никого взамен себя нам не оставил... Но, впрочем, нет, у нас еще есть Вейнберг Павел, При общем хохоте всех русских городов Способный мастерски изобразить жидов'. - 'Некрасов как живет, что пишет? В полной силе, Надеюсь я, талант его богатый, или... Боюсь спросить о том...' - 'Он умер тоже, брат, И уж о нем у нас почти не говорят. Забыт и Курочкин покойный вместе с Меем. Мы духу времени противиться не смеем И в век промышленный биржевиков, дельцов Совсем уже не чтим лирических певцов, Давно их заменив продуктами грошовых Стихотерзателей каких-то Барышевых, Мартьяновых... имен не помню даже всех, Чего, конечно, мне ты не поставишь в грех'. - 'Да, почва невская, я вижу, нездорова... Хоть Даргомыжского найду ли я, Серова?' - 'Увы, их тоже нет, но вздох свой затаи: Маэстро Лазарев есть с Цезарем Кюи, Который так у нас не терпит итальянцев, Что со столбцов газет привык, как из-за шанцев, Их грозно сокрушать как музыкальный страж'. - 'Так кем же полон мир интеллигентный ваш? Порадуй чем-нибудь меня хорошим, новым, Дай 'Современник' мне последний с 'Русским словом''. - 'Тебе их дать, мой друг, никак я не могу. Вот 'Берег' почитай... Нет, нет, поберегу Тебя на первый раз... Два толстые журнала, Где прежде мы с тобой работали немало, Уж стали редкостью, и их библиоман Хранит в своем шкафу и переплел в сафьян. Вот 'Русский вестник' ты везде найдешь покуда И купишь дешево на рынке на вес, с пуда, Но сам Катков сказать мог смело бы весьма: 'Теперь я, брат, не тот!' как в 'Горе от ума', И лишь с Цитовичем - судьба такая вышла - Он вправе нынче стать под пару прямо в дышло'. - 'А Помяловский где, Левитов и Слепцов?' - 'Всё там же, где и все, - у дедов и отцов. Зато за шестерых, день каждый, без отдышки, Стал Лейкин печь то очерки, то книжки И так пришелся всласть, что уже с давних пор, Поджав животики, ржет целый Щукин двор От разных сцен его и очерков...' - 'Довольно! Пощады я прошу, тебя мне слушать больно...' И быстро он ушел... Теперь он очень плох. Смутил его контраст различных двух эпох, Поставленных пред ним так беспощадно рядом, И старый юноша, идеалист по взглядам, Не ужился в среде, совсем чужой ему, Дичиться начал всех, не ходит ни к кому И часто, позабыв об отдыхе и пище, Проводит целый день на Волковом кладбище, Читая надписи крестов, могильных плит И, потрясенный вновь, как доктор говорит, От ломки нравственной поправится едва ли И перейдет опять к безумью от печали. 1880 ПРИМЕЧАНИЯ 156. 'Перепевы'. - Печ. по 'Думам и песням' 1864 г., с исправл. по сб. 'Перепевы'. Пародия на стих. В. Г. Бенедиктова 'К отечеству и врагам его', написанное во время осады Севастополя. Обличая англичан и французов, Бенедиктов воспевает не только русский народ и русскую природу, но и самодержавие и православие: ...Я люблю тебя во всем: В снеговой твоей природе, В православном алтаре, В нашем доблестном народе, В нашем батюшке-царе и т. д. Тема пародии подсказана самим Бенедиктовым: дальше в перечислении идет ст. 'В русской барыне широкой'. Тотчас же после появления в печати стихотворение Бенедиктова было высмеяно Некрасовым ('Заметки о журналах' // Полн. собр. соч. и писем. М., 1950. Т. 9. С. 312-313). 157. 'Время'. 1861, No 1, в фельетоне о переводчиках Гейне, без подписи. - 'Думы и песни' 1863 г. Пародия на 'итальянские' драмы Нестора Кукольника, в которых ходульный романтический образ художника или поэта занимает очень существенное место. См. импровизации Веррино в пьесе 'Джулио Мости' (ч. 4, явл. 8). Можно отметить и некоторые текстуальные совпадения - ср., напр., ст. 1 пародии со словами Торквато Тассо в одноименной пьесе Кукольника: 'Я весь в жару, как в первый день восторга' (акт 1, явл. 1). С именами Гёте, Канта и т. д. Возможно, что здесь скрывается намек на давнюю статью о 'Торквато Тассо' О. И. Сенковского, который, превознося талант Кукольника, называл его 'юным нашим Гёте' (БдЧ. 1834, No 1. С. 29). 158. 'Время'. 1861, No 1, в том же фельетоне. В 'Думах и песнях' 1863 г. без ст. 12, по-видимому выпавшей случайно. Пародия на стих. В. Г. Бенедиктова 'Вальс'. В 'Бале' пародируется, кроме того, и вообще 'бенедиктовщина'. Отдельные детали 'Бала' связаны со стих. 'Напоминание', 'Наездница' (указано Л. Я. Гинзбург, см.: Бенедиктов В. Г. Стихотворения. Л., 1939. С. 318) и др. Пародируя Кукольника и Бенедиктова, Минаев, конечно, имел в виду не только их самих, но и пережитки романтических представлений о поэзии и поэте и напыщенного романтического стиля 1830-1840-х годов в современной литературе. 159. 'Время'. 1861, No 1, в том же фельетоне. Пародия на стих. Н. Ф. Щербины 'Пир'. Гиматий - см. примеч. 185. 160. 'Время'. 1861, No 1, в том же фельетоне, без загл. и строфы 8. - 'Думы и песни' 1863 г. В стихотворении есть ряд соответствий со 'Школьником' Некрасова. Та же сюжетная схема использована для разоблачения либеральной болтовни об улучшениях крестьянского быта и реформах. Некоторые детали (армяк, длинная палка и др.) являются реминисценциями из некрасовского 'Власа'. 161. И. 1860, No 15, в цикле 'Перепевы', подпись: Обличительный поэт. - Печ. по 'Думам и песням' 1864 г. с исправл. по И. Стихотворение направлено против В. И. Аскоченского и его журнала 'Домашняя беседа'. К мукам вечным Абирона и Дафона. По библейскому преданию, Абирон (Авирон) и Дафон (Дафан), взбунтовавшиеся против Моисея и Аарона, были поглощены за это землею. Ксенофонт - К. А. Полевой. Фаддей - Ф. В. Булгарин. 'Грозный акт' - 'перепев' стих. А. Н. Майкова 'Приговор' ('На соборе на Констанцском...') (1860). 162. И. 1860, No 20, в цикле 'Перепевы', подпись: Обличительный поэт. - 'Думы и песни' 1863 г. Черновой автограф - ПД (арх. 'Рус. старины'). 'Аммалат-бек' - повесть А. А. Бестужева-Марлинского, пользовавшаяся огромной популярностью в 1830-е годы. А князь Рюрик не мнил и т. д. Намек на диспут между М. П. Погодиным и Н. И. Костомаровым 19 марта 1860 г., см. т. 1, примеч. 33. Акций бурный поток и т. д. В 1850-1860-е годы в России возникло очень много акционерных обществ, в большинстве из них процветали растраты и нечистые дела, все это нередко приводило к банкротству обществ и разорению рядовых акционеров. Новый Нестор - Н. В. Кукольник. Как пел Глинка псалмы. Ф. Н. Глинке принадлежит ряд переложений псалмов, вошедших в его сборник 'Опыты священной поэзии' (1826). И нас трагик пленял и т. д. По всей вероятности, имеется в виду В. А. Каратыгин. Ср. у Некрасова в 'Прекрасной партии': 'И диким зверем завывал Широкоплечий трагик'. Муж грамматики - Греч. Н. И. Греч написал несколько книг по русской грамматике. 'Ах, где та сторона?..' - 'перепев' агитационной песни К. Ф. Рылеева и А. А. Бестужева 'Ах, где те острова...'. 163. И. 1860, No 19, подпись: Обличительный поэт. В сборники Минаева не включено. 29 марта 1860 г., после появления 'Накануне', состоялся третейский суд между Тургеневым и Гончаровым. Гончаров, познакомивший Тургенева с планом своего романа 'Художник' (первоначальное загл. 'Обрыва'), увидел в 'Дворянском гнезде' и 'Накануне' частичное осуществление собственного замысла и обвинил их автора в плагиате. Обвинения болезненно подозрительного Гончарова были, разумеется, неосновательны. Третейский суд пришел к заключению, что 'произведения Тургенева и Гончарова, как возникшие на одной и той же русской почве, должны были тем самым иметь несколько схожих положений, случайно совпадать в некоторых мыслях и выражениях' (Анненков П. В. Литературные воспоминания. М., 1960. С. 442). Но мысль о плагиате продолжала мучить Гончарова всю жизнь - см. его записки, озаглавленные 'Необыкновенная история', в которых он изложил в мельчайших подробностях историю своих отношений с Тургеневым ('Сборник Российской публичной библиотеки'. Пг., 1924. Т. 2). Гончаров очень добродушно отозвался о 'Парнасском приговоре' в письме к С. А. Никитенко (Гончаров И. А. Собр. соч. М., 1980. Т. 8. С. 289). У меня - Елена имя, у него - Елена тоже. Героиня 'Обрыва' Вера первоначально называлась Еленой. То же имя носит героиня 'Накануне'. Роль купца играть немую и т. д. 14 апреля 1860 г. состоялся спектакль в пользу Литературного фонда с участием ряда крупных писателей. Был поставлен 'Ревизор'. Тургенев играл одного из купцов. На казенный счет поедешь и т. д. Намек на факт биографии Гончарова. Еще в 1852-1854 гг. он принял участие в экспедиции адмирала Е. В. Путятина в Японию. Литературным результатом этого путешествия явился 'Фрегат 'Паллада'' (1858). 164-166. И. 1860, No 29, подпись: Обличительный поэт. - Стих. 2, без загл., без ст. 24, в цикле 'Московские песни'--'Думы и песни' 1864 г. - Стих. 3, вне цикла, с исправл. - 'Думы и песни' 1863 г. - Печ. по И. Из четырех стихотворений цикла печатаются три. В эти годы наиболее активную роль в московском Обществе любителей российской словесности играли славянофилы. Примечание. 'Дилетантизм во всех его проявлениях' - фельетоны В. Курочкина, направленные против славянофилов, были напечатаны незадолго до этого в И. Завтрашние мысли, подоплека народная, меч правды. См. т. 1, стих. 32 и примеч. к нему. 1. 'Перепев' стих. Лермонтова 'Сон' ('В полдневный жар в долине Дагестана...') и отчасти 'Когда волнуется желтеющая нива...' (ст. 'Тогда смиряется в душе моей тревога' и ел.). На даче Безбородко. Парк при загородном доме графа Г. А. Кушелева-Безбородко (в Петербурге). 'Беседа Русская' - журнал славянофилов РБ. Капище - языческий храм. Да лягут в ней Елагин, Селиванов. См. т. 1, стих. 31, 32 и примеч. к ним. 2. 'Перепев' стих. А. И. Полежаева 'Провидение' ('Я погибал...'). 3. 'Перепев' перевода Лермонтова из Гейне 'Они любили друг друга так долго и нежно...'. 167. И. 1861, No 19, где на 16 ст. больше. - 'Думы и песни' 1863 г. У Покрова... На Сенной - в Петербурге. Лукулловский обед - т. е. роскошный, от имени римского полководца Лукулла, который был известен своим богатством, пристрастием к роскоши и пирам. 'Жизнь игрока' - 'Тридцать лет, или Жизнь игрока', мелодрама В. Дюканжа, имевшая большой успех у театральной публики 1820-1840-х годов (в переводе Р. М. Зотова). 168. PC. 1861, No 6, в ДТЧ, без загл. - 'Думы и песни' 1863 г. 169. PC. 1861, No 9, ДТЧ, без загл. и эпиграфа. - 'Думы и песни' 1863 г. Написано по поводу 'Заметки' П. Д. Юркевича, вышедшей в Киеве отдельной брошюрой, а затем перепечатанной в 'Домашней беседе' Аскоченского (1860, No 14). Юркевич утверждал, что розги пока еще 'неизбежное зло', что жизнь 'нуждается в основах и мотивах более энергических, нежели отвлеченные понятия науки', и только 'страх божий' может избавить детей от необходимости применять к ним телесные наказания. Эпиграф не является точной цитатой. 170. И. 1861, No 14, подпись: Обличительный поэт. - 'Думы и песни' 1864 г. В И 'Праздная суета' сопровождалась ироническим 'примечанием переводчика', в нем Минаев писал, что автор якобы переведенного им стихотворения - русский, но, 'рожденный в среде высокообразованного и светского общества', он мало знаком с русской речью и 'за невозможностью изъясняться по-русски пишет на французском языке'. 'Праздная суета' - отклик на празднование юбилея П. А. Вяземского, см. о нем т. 1, примеч. 44. Вторая половина стихотворения довольно точно передавая детали чествования Вяземского в Академии наук - см. изданную анонимно брошюру П. А. Плетнева 'Юбилей пятидесятилетней литературной деятельности академика князя П. А. Вяземского' (СПб., 186171 Как и 'Стансы' В. Курочкина, 'Праздная суета' направлена и против самого Вяземского, и, главным образом, против его апологета В. А. Сол4 логуба. Загл. сатиры взято из куплетов Соллогуба, которые он спел на чествовании Вяземского. Граф Чужеземцев и есть граф Соллогуб. В 1856 г. он по поручению министра императорского двора В. Ф. Адлерберга поехал за границу для изучения постановки театрального дела, в европейских столицах. Особенно долго он был в Париже, где, между прочим, поставил свою французскую комедию 'Une preuve d'amitie' ('Доказательство дружбы'). 'La nuit de st. Sylvestre' - французский водевиль Соллогуба. 'История двух калош' (1839) и 'Тарантас' (1845) - произведения Соллогуба, относящиеся к наиболее значительному периоду его литературной деятельности. Чернышевский с Миллем. - В 1860-1861 гг. в 'Совр.' были напечатаны 'Основания политической? экономии' Милля в переводе и с примечаниями Н. Г. Чернышевского! Пале-Рояль - парижский театр. 'Цампа' - комическая опери Л.-Ж. Герольда. Немец-гость - В. Вольфсон. 'Праздная суета' - 'перепев' 'Современной песни' ('Был век бурный, дивный век...') Д. В. Давыдова. 171. PC. 1861, No 8, в ДТЧ. В сборники Минаева не включено. 'Эти тени, - писал Минаев, - не призраки из шекспировского 'Макбета', но три нам всем знакомые издания'. Стихотворение вызвано нападками ОЗ, РВ и 'Рус. речи' на сатирическую журналистику и поэзию. Свистуны-, см. т. 1, примеч. 59. Свисток идет - т. е. очередной номер 'Свистка'. 172. PC. 1861, No 8, в ДТЧ, с еще двумя строфами (после 11-й и в конце). - 'Думы и песни' 1864 г. Как и 'Разговор трех теней', является отповедью периодическим изданиям, нападавшим на сатирическую журналистику и поэзию. 'Бранитесь же, господа, - писал Минаев, - негодуйте, проклинайте, но сознайтесь откровенно, что тех людей, которых вы называете шутами, гаерами, литературными турманами, - сознайтесь, что вы их боитесь, этих 'балаганных плясунов'. Вы очень хорошо знаете, что эти шуты для вас опасны'. 'Рыцарями свистопляски' окрестил М. П. Погодин левый лагерь русской журналистики, вызывая Н. И. Костомарова на диспут о происхождении государства в Древней Руси (СПб, 1860, 17 марта). Скит - небольшой монастырь монахов--отшельников. Хроники в трауре... Пел хроникер - о внутреннем обозрении 'Современная хроника России', которую вел в ОЗ С. С. Громека. У него Минаев заимствовал, разумеется совершенно переосмыслив, образ' жертвенника. В 'Современной хронике России' (ОЗ. 1861, No 4. С. 63) это 'мрачный жертвенник, у которого собрались... и, взявшись за руки, занялись свистопляской' сторонники 'духа отрицания, безмолвно воцарившегося в литературе под личиною шутки'. Смолк и 'Куку'. В апреле , 1861 г. в ОЗ появились за подписью 'Куку' (псевдоним А. М. Иванова) три стихотворения с эпиграфом: 'Горе, горе живущим на земле!' Лаже погас перед статуей гласности. Минаев, как и другие искровцы, как и 'Совр.', слово 'гласность' нередко употреблял иронически, потому что, во-первых, подлинная гласность была неосуществима в царской России, во-вторых, одной гласности было недостаточно для коренных изменений социального строя и, наконец, потому что громкие фразы либералов о гласности часто находились в резком противоречии с их практической деятельностью и журнальной борьбой против демократического лагеря, См. также т. 1, примеч. 30. Даже Буслаева - личность ученую. О полемике между 'Совр.' и Ф. И. Буслаевым. В No 1 'Совр.' за 1861 г. появилась статья А. Н. Пыпина 'По поводу исследований г. Буслаева о русской старине', Буслаев поместил в ОЗ (1861, No 4) 'Ответ г. Пыпину...'. Тогда в спор вмешался и Н. Г. Чернышевский, в 'Полемических красотах' ('Совр.'. 1861, No 7) он подверг критике мифологическую теорию, сторонником которой был Буслаев, идеализацию старины в его работах и пр. 173. 'Всемирный вестник', 1906, No 2, под загл. 'Кумушка', во 'Всемирном вестнике' в обоих случаях - 'Не вернешь, Кондратьевна'. - Печ. по корректуре И, для которой предназначалось. На корректуре следующая надпись П. А. Ефремова: 'Было дозволено Ф. Ф. Веселаго для 'Искры', но накануне выхода он явился в типографию) департамента уделов (в этой типографии печаталась И. - И. Я.) и заставил исключить, приняв перепечатку на свой счет' (Библиотека Института русской литературы АН СССР). Стихотворение является откликом на студенческие волнения в Петербурге осенью 1861 г. Оно построено на каламбурах. За словами лупят под лопатку ли скрывается 'лупят подло Паткули', за словами гнать, и гнать, и гнать его - 'гнать и гнать Игнатьева'. Петербургский обер-полицмейстер генерал А. В. Паткуль и военный губернатор П. Н. Игнатьев 'прославились' как усмирители студенчества. Стихотворение ходило по рукам в списках. В заграничном архиве Герцена и Огарева сохранился список (рукою Огарева) с указанием на то, что 'Кумушки' предназначались для И и не были пропущены цензурой, с расшифровкой каламбуров и датой: сентябрь 1861 г. (ЦГАЛИ, ф. 2197, оп. 1, No 572). По словам Н. А. Лейкина, использованный в 'Кумушках' каламбур, связанный с фамилией Игнатьева, принадлежит П. А. Каратыгину ('Н. А. Лейкин в его воспоминаниях и переписке'. СПб., 1907. С. 157), рифма 'Игнатьева - и гнать его' имеется также в эпиграмме С. А. Соболевского на Г. Н. Геннади (Соболевский С. А. Эпиграммы и сатиры. М, 1912. С. 18). Дело земское - т.е. общее. 174. PC. 1861, No 12, в ДТЧ, без загл. и эпиграфа. - 'Думы и песни' 1864 г. В статье 'Крестьянские выборы' ('День'. 1861, 4 нояб.) П. Б. Бланк заявил, что крестьяне нередко поступают как стадо, но их, мол, нельзя в этом обвинять, потому что 'все люди суть животные и... чем менее толпа людей просвещенна, тем более подходит она к инстинктивному стремлению животных'. 175. 'Гудок'. 1862, No 1. Милютины лавки - роскошные гастрономические магазины в Петербурге. 'Травиата' - опера Д. Верди. 176. И. 1862, No 15, без загл., в фельетоне 'Отцы или дети? (Опыт художественной критики)', подпись: Обличительный поэт. - 'Думы и песни' 1864 г. Фельетон вызвал недовольство начальника III Отделения кн. В. А. Долгорукова, см.: Рудаков В. Е. Последние дни цензуры в Министерстве народного просвещения // 'Историч. вестник'. 1911, No 9. С. 974. 'Кто устоит в неравном споре?' - строка из 'Клеветникам России' Пушкина. Кто лучших правил? Кто уважать себя заставил? Ср. начало 'Евгения Онегина': 'Мой дядя самых честных правил... Он уважать себя заставил'. Как лев на Брюлевской террасе. В последней главе 'Отцов и детей' говорится, что Павел Петрович Кирсанов поселился в Дрездене и ежедневно гулял на Брюлевской террасе. Лев - законодатель мод, светского поведения и пр. 'Норма' - опера В. Беллини. Он отрицает и... См. примеч. 398-399. Гостеприимства прав не зная. В журнальном тексте 'Отцов и детей' абзац, в котором говорится об отъезде Базарова из усадьбы Кирсановых после дуэли с Павлом Петровичем (гл. 24), кончался фразой: 'Ему (Базарову) и в голову не пришло, что он в этом самом доме нарушил все правила гостеприимства'. Слова эти были вставлены Катковым или под его нажимом и впоследствии исключены Тургеневым. Кальян - восточный курительный прибор. Тогенбург - герой баллады Ф. Шиллера 'Рыцарь Тогенбург', воплощение идеальной романтической любви. 'Базаров... не однажды выражал свое удивление, почему не посадили в желтый дом Тогенбурга со всеми миннезингерами и трубадурами'. Инсаров - главный герой романа 'Накануне'. Построение строфы и система рифмовки заимствованы из 'Бородина' Лермонтова. 177. И. 1862, No 15, без загл., в том же фельетоне. - 'Думы и песни' 1863 г. Как и предыдущее стихотворение, направлено против 'Отцов и детей' Тургенева. Якшаться с студентами. Ср. последнюю главу 'Отцов и детей', где говорится, что Кукшина 'по-прежнему якшается с студентами'. В Думе на лекциях. О публичных лекциях в здании петербургской Городской думы см. т. 1, примеч. 60. 'Дама, приятная во всех отношениях', как и Коробочка (только не Дарья, а Настасья Петровна), - из 'Мертвых душ' Гоголя. 'Просьба' - 'перепев' 'Молитвы' Лермонтова ('Я, матерь божия, ныне с молитвою...'). Строки 'Вечно нарядные, вечно свободные' - 'перепев' ст. 'Вечно холодные, вечно свободные' из стих. Лермонтова 'Тучи'. 178. И. 1862, No 16, подпись: Обличительный поэт. - Печ. по 'Думам и песням' 1863 г. с исправл. по И. Написано по поводу происходивших в то время в Петербурге совещаний об упрощении русской орфографии. Минаев насмешливо отнесся к ним, считая обсуждавшийся на них вопрос общественно незначительным. Квартальный - см. примеч. 393. Думал шрифт ввести латинский и т. д. Один из участников совещаний, К. М. Кадинский, автор брошюр 'Упрощение русской грамматики' (1842) и 'Преобразование и упрощение русского правописания' (1847), в которых ратовал за замену русского шрифта латинским, в 1862 г. возобновил свое предложение, но ни в ком не встретил сочувствия. Подьячий - в старину мелкий чиновник. Ер и е р ь - старинные названия твердого и мягкого знаков. Замысел стихотворения возник, по-видимому, под влиянием напечатанного в журнале 'Время' (1862, No 3) фельетона К- К. Сунгурова 'Ортографическая распря', где совещания также изображались в виде суда, в нем говорится о 'процессе здешних грамотеев с русской орфографией', мелькают слова 'обвинительный акт', 'преступница', 'допрос'. 179. И. 1862, No 21, подпись: Обличительный поэт. - 'Думы и песни' 1864 г. Поводом для написания стихотворения послужил, по словам Минаева, 'торжественный праздник ''последних могиканов' славянщины', посвященный памяти славянских просветителей Кирилла и Мефодия (примеч. к стихотворению в И). Свежее предание - загл. романа в стихах Я. П. Полонского. Одр - постель, ложе. За честь 'народной подоплеки'. Выражение 'народная подоплека' принадлежит А. С. Хомякову (РБ. 1860, No 1. С. 2)' Мурмолка - старинная меховая или бархатная шапка, часто упоминающаяся в народных песнях и сказках. Циклоп (греч. миф.) - фантастическое существо, великан с одним глазом во лбу. Перун - в славянской мифологии главное божество, бог грома и молнии. Чадил, кого-то примиряя. В объявлении об издании журнала 'Светоч', выходившего в Петербурге в 1860-1862 гг., и во 'Вступительном слове' его редактора Д. И. Калиновского говорилось о необходимости примирения западничества и славянофильства. Богатырь Илья - Илья Муромец. Ендова - в Древней Руси большая посуда для вина, меда или пива. Баян - см. т. 1, примеч. 92. 'Последние славянофилы' - 'перепев' стих. А. Н. Майкова 'Последние язычники'. 180. 'Сборник статей, не дозволенных цензурою в 1862 году'. Т. 2. СПб., 1862. - PC. 1863, No 9, в ДТЧ. - 'В сумерках'. Первоначально стихотворение предназначалось для 'Гудка', но 9 августа 1862 г. было запрещено цензурой, автограф за подписью 'Облич. п.' и с надписью о запрещении - собр. корректур С.-Петерб. ценз, комитета, No 31. Л. 1. По этому автографу 'Сказка о восточных послах' и была напечатана в 'Сборнике статей, не дозволенных цензурою...'. Вслед за публикацией в PC Минаев хотел включить стихотворение в сб. 'Думы и песни', но опять натолкнулся на сопротивление цензуры (Журнал заседания С. - Петерб. ценз, комитета от 9 окт. 1863 г.), через год перепечатка была снова запрещена (Опись журналам С.-Петерб. ценз. комитета, заседание 5 авг. 1864 г.). Написано в связи с приездом в Петербург летом 1862 г. японского посольства. Минаев предпослал стихотворению воспоминание о недавнем времени, когда 'прогрессистов явилась тьма-тьмущая, потому что быть прогрессистом в тот лирический период было вовсе не трудно. Вы смеетесь над Аскоченским, вы порицаете откупа - значит, вы прогрессист. Теперь пришло другое время, теперь все смеются над Аскоченским, все порицают откупа, но, увы! прогрессисты, переродившись в новейших нигилистов, сидят у многих как камень на шее... Весть о нарождении русского прогресса дошла даже до японцев, которые, желая на месте убедиться в этом случае, прислали к нам особую миссию. Одному из этих послов, по просьбе его - написать что-нибудь на память в его записную книжку, я написал следующее стихотворение...' Метресса - любовница. 181. PC. 1863, No 1, в статье 'Забытые уголки Парнаса, по поводу выхода в свет 'В гостях и дома', стихотворений кн. Вяземского. Письма и размышления отставного майора Михаила Бурбонова'. - 'Думы и песни' 1864 г. Так, как иронически рекомендует смеяться Минаев, смеялся, по его словам, П. А. Вяземский 'в лучшую пору своей деятельности'. Следует отметить, что эта оценка вызвана литературно-общественной позицией Вяземского в 1850-1860-е годы и не соответствует 'лучшей поре его деятельности'. Над ездой в телеге тряской. Намек на стих. Вяземского 'Русский бог' ('бог метелей, бог ухабов, бог мучительных дорог'), 'Дорожная отметка' и др. Свистопляска - см. примеч. 172. 182. PC. 1863, No 1, в той же статье, под загл. 'Последний дуэт'. - 'Здравия желаю!'. Все реплики М. П. Розенгейма взяты из его стих. 'Современная дума', которое полно нападок на радикальные и революционные круги, считающие, что 'порядок вещей устарел', и стремящиеся 'опрокинуть... вверх ногами общественный склад'. В 'Дуэте' чувствуется влияние Н. А. Добролюбова, который писал по поводу 'Современной думы' в рецензии на сборник стихотворений Розенгейма 1858 г.: 'Он не любит тех, которые... требуют преобразований нашего общественного устройства. Нет, говорит он, не шуми... Устроено все прекрасно, но беда в том, что не во всех внедрено почтение к существующему устройству' (Собр. соч. М., Л. 1963. Т. 7. С. 288). Кукельван - см. т. 1, примеч. 84. По улицам невским не жги папирос. В те годы курение на улицах было запрещено. Если будешь журнал издавать на Руси и т. д. С 1863 г. Розенгейм начал издавать юмористический журнал 'Заноза', причем проявил большую изобретательность в рекламировании и распространении журнала. 183. PC. 1863, No 1, в той же статье. Пародия на послания М. П. Розенгейма к Лермонтову. Написанные в 1840-1841 гг., они впервые появились в печати в сборнике стихотворений Розенгейма 1858 г. 'Г. Розенгейму, - пишет Минаев от имени Михаила Бурбонова (об этой сатирической маске см. во вступ. статье, т. 1, с. 25-26), - пришла гениальная мысль распечь поэта-покойника за то отрицательное направление, которого он держался в жизни, и живой стихотворец распек мертвого самым положительным образом'. Это и внушило ему, Бурбонову, мысль написать аналогичное послание к Шекспиру. Ефремовских камелий. См. т. 1, примеч. 51. 184. PC. 1863, No 1, в ДТЧ, без загл. и эпиграфа. - 'Думы и песни' 1863 г. Статьи Н. Ф. Павлова, из которой взят эпиграф, найти не удалось. В 1871 г. И приписала это 'изречение' С. С. Громеке (No 18. Стб. 547), а затем снова Павлову (No 50. Стб. 1591). 185. И. 1863, No 26, подпись: Обличительный поэт. - 'Думы и песни' 1864 г. Аз, Буки, Веди, Глаголь и т. д. - старинные названия букв русского алфавита (а, б, в, г). Кто же враг западных фраков и т. д. и Кто земляков из Парижа и т. д. О корреспонденциях славянофила И. С. Аксакова 'Из Парижа', печатавшихся в 1863 г. в газете 'День' под псевдонимом 'Касьянов'. В одной из них Аксаков негодовал, что русские теряют за границей свой национальный облик. В отличие от 'служителей всех прочих вероисповеданий', - писал он, - 'только русское духовенство старается изо всех сил, чтоб его не признали за духовенство! Разумеется, нет никакой важности в том, ходит ли духовенство во фраке или в рясе, - но важность великая в тех побуждениях, которые заставили его сбросить рясу для фрака...' и т.д. ('День', 1863, 23 марта). Кто, русский эпос прославив. О полемике между 'Совр.' и Ф. И. Буслаевым, см. примеч. 172. В прессу явился, ругаясь? Речь идет о фельетонах А. Ф. Писемского, см. т. 1, примеч. 58. Кто же над 'бомбами' века и т. д. О статье С. С. Громеки, в основе которой лежит типичное для либералов утверждение, что революционеры своими 'крайностями' способствовали усилению реакции. Отмечая единодушие журналистики конца 1850-х годов, которая атаковала общими силами твердыни старого мира, он писал: 'Вдруг посреди атакующих и атакованных упала со свистом и шумом бомба отрицания. Первые осколки посыпались на лагерь осаждавших. Осажденные обрадовались и вздохнули свободнее... Пока в рядах осаждавших шла междоусобная перепалка, осажденное возводили укрепление за укреплением, запасали оружие и умножали свои силы' (ОЗ. 1863, No 3, 'Совр. хроника России'. С. 10). Вывел животных на сцену? Драматург В. А. Дьяченко, постоянный поставщик пьес для Александрийского театра, не раз был высмеян на страницах И. В данном случае Минаев ошибочно приписал ему 'заслугу' другого драматурга - А. А. Соколова. В пьесе последнего 'Новгородцы в Ревеле', шедшей в сезон 1861 - 1862 г., действительно на сцене появлялась лошадь, что было необычно в те времена. Вечно был скучен и длинен? О критических статьях А. В. Дружинина. Кто обрусил нам Шекспира? О его переводах. Свои переводческие принципы Дружинин изложил в предисловии к переводу 'Короля Лира' ('Совр.'. 1856, No 12). 'Заметки' - полемические статьи РВ, большая часть которых принадлежит Каткову. Возможно, что ст. 1 строфы о Каткове была вычеркнута цензурой, вернее, однако, что Минаев нарочно поставил строку точек, показывая этим, что Катков находится под покровительством властей и о нем нет возможности говорить полным голосом. Бросил свой жезл триумвира? Журналист Г. И. Кори, редактировавший вместе с В. Д. Скарятиным и Н. Н. Юматовым газету 'Русский листок', с конца мая 1863 г. перестал принимать в ней участие. Ржет в постоянном припадке. Намек на статью Скарятина 'О табунных и некоторых других свойствах русского человека', см. т. 1, примеч. 61. Кто он, сорвавший гиматий. Намек на 'греческие стихотворения' Н. Ф. Щербины, в которых слово 'гиматий' (верхняя одежда древних греков) встречается неоднократно. Кто он, воспевший нам лозы. См. стих. 169 и примеч к нему. Бюхнеру славший угрозы? Имеется в виду цикл публичных лекций П. Д. Юркевича, в которых он стремился развенчать философов-материалистов Запада и России. 186-187. PC. 1863, No 6, 7, в ДТЧ, без общего загл., стих. 2, под загл. 'Серенада'. - Печ. по 'Думам и песням' 1864 г., где включены в цикл, из шести стихотворений цикла печатаются два. Весь цикл направлен против статей А. Фета 'Из деревни', напечатанных в РВ (1863, No 1 и 3). Фет идеализирует в них среднепоместного дворянина и жалуется на трудности его хозяйственной жизни после реформы 1861 г., на грубость и нерадивость крестьян, на литераторов, которые, мол, не только не способствуют примирению интересов помещиков и крестьян, но, наоборот, обнаруживают явно демократические тенденции и т. д. Характеризуя в своем фельетоне социальные симпатии Фета, Минаев отмечает, что 'он принадлежит к особой плеяде писателей и певцов, воспевших сладость крепостного состояния в России... Прежде в нем этого не подозревали и видели в нем просто объективного поэта, поющего без всякой предвзятой идеи', но пореформенная эпоха 'вдруг осветила деятельность таких писателей, как г. Фет, и показала нам их в настоящем свете... Перед нами является новый Фет - Фет обиженный, Фет взволнованный, Фет оскорбленный. Он не поет уже теперь: 'Шепот, робкое дыханье, трели соловья', но у него вырываются другие, мрачные песни'. Являясь сатирами на статьи Фета, 'лирические песни' пародируют вместе с тем его отдельные стихотворения. 1. Пародия на стих. Фета 'Шепот, робкое дыханье...'. И работника Семена Плутовство и лень. В главе 'Равенство перед законом', подчеркивая трудности, возникающие при пользовании вольнонаемным трудом, Фет утверждает, что интересы помещиков якобы в меньшей степени ограждены законом, чем интересы батраков, и в доказательство рассказывает о нерадивом работнике Семене, которого он принужден был уволить и с которого еле удалось взыскать полученный им задаток. На полях - чужие гуси, Дерзость гусенят. В главе 'Гуси с гусенятами', посвященной вопросу о потравах, Фет рассказывает о крестьянских гусях, которых он поймал на своем поле: хотя они и не успели еще принести ему никакого вреда, Фет взыскал с их владельца штраф. 2. Пародия на стих. Фета 'Серенада' ('Тихо вечер догорает...'). 188-189. PC. 1863, No 9, в статье о двухтомном издании 'Сочинений' Фета 1863 г. - 'Лирическое худосочие (Письма и размышления российского сочинителя, критика и стихотворца, отставного майора Михаила Бурбонова)', без общего загл. как стихи некоего юнкера Звонкобрюхова. - Печ. по 'Думам и песням' 1864 г., где включены в цикл, из пяти стихотворений цикла печатаются два. 'Муза г. Фета, - писал Минаев в PC, - задалась грациозной работой подбирать звучные, мелодические слова, которые, будучи подобраны вместе, производят эффект своей музыкальностью. Весь процесс ее творчества состоит в том, что она ловит картинные выражения и из них лепит одну общую мозаику, вовсе не беспокоясь о том, будет ли смысл в целом произведении'. Общим заданием цикла и является развенчание этих 'звучных, мелодических слов'. 1. Пародия на стих. Фета 'Не отходи от меня...'. 2. Пародия на стих. Фета 'Тихая, звездная ночь...'. 190. PC. 1863, No 9, в той же статье. В сборники Минаева не включено. В этой пародии на А. Фета использованы детали целого ряда его стихотворений: 'Чудная картина, Как ты мне родна...', 'Знакомке с юга', 'Георгины', 'У камина', 'Грезы', 'Певице'. 191-192. И. 1864, No 26, подпись: Литературное домино. Из пяти стихотворений цикла печатаются два. Стих. 2, с исправлениями, появилось в сб. 'Не в бровь, а в глаз' в составе другого цикла - 'Лирико-гражданские мотивы', текст его печатается по этому сборнику. Пародии направлены против мелочной 'обличительной' поэзии и либерального фразерства. Незадолго до этого А. П. Пятковский издал антологию 'Гражданские мотивы: Сборник современных стихотворений'. Отсюда и загл. цикла Минаева. Эпиграф - 'перепев' стих. Лермонтова 'Нет, я не Байрон, я другой...'. Пародии Минаева перекликаются с 'Мотивами современной русской поэзии' Добролюбова. Коломна - см. примеч. 392. 193. PC. 1864, No 2, в ДТЧ, под загл. первая часть - 'Голос из захолустья (Стихи, отданные городничему)', вторая - 'Мирный уголок'. - 'В сумерках'. Говоря о грустном положении провинциального корреспондента и преследованиях со стороны непосредственного начальства и местных властей, Минаев высмеивает якобы рассуждения на эту тему В. Д. Скарятина: 'Каким способом избавить корреспондента от подобных сюрпризов, а редакторов избавить от ложных корреспонденции? Разрешением этого вопроса занялся г. Скарятин... По его мнению, каждый провинциал все свои корреспонденции должен представлять на рассмотрение местного начальства и присылать их в столицу с полицейским удостоверением о личности автора'. И дальше Минаев показывает, что из этого получится. 'В газете' - стихотворение, исправленное городничим и одобренное к печати. 1. А уж грабит - так грабит он здорово. Ср. со стихом из 'Двуглавого орла' В. Курочкина: 'А уж грабит, так грабит здорово'. По словам стихотворца отличного. Речь идет о Фете. Дальше следует несколько измененная и иронически переосмысленная строка из стих. 'Я люблю его жарко: он тигром в бою...'. 2. Ведь хмельного и в рот не берет. Ср. с басней Крылова 'Музыканты': 'Зато уж в рот хмельного не берут'. 194. PC. 1864, No 6, в статье 'Резервные стихотворцы (Заметки и размышления отставного майора Михаила Бурбонова)'. - -'Здравия желаю!'. Пародия на пьесу Я. П. Полонского 'Разлад. Сцены из последнего польского восстания' ('Эпоха'. 1864, No 4). В основе этой пьесы, в которой польское восстание трактуется во многом довольно близко к официальной версии, лежат традиционные сюжетные мотивы. 'Вся интрига драмы, - пишет Минаев о 'Разладе', - основана, с одной стороны, на исполнении долга, долга службы, а с другой - на любви к панне. Борьба между двумя этими чувствами продолжается на семи печатных листах, но наконец первое берет верх над последним'. Для понимания стилистической ткани пародии нужно иметь в виду еще одно замечание: 'Умилила меня находчивость г. Полонского, который фронтовой военный язык уломал в ямбы своей драмы'. 195. PC. 1864, No 6, в той же статье. В сб. 'Не в бровь, а в глаз' - под загл. 'В альбом **'. Пародия на стих. М. П. Розенгейма 'Не вспоминай о бурном прежде...'. 196. Б. 1865, No 29, с надзаг. 'Отживающие типы, 1' (этот цикл не был продолжен). Прототипом лирика является, по-видимому, А. Н. Майков. 197-201. Стих. 1-2 - И. 1865, No 34, стих. 3-4 - И. 1865, No 35, с надзаг. 'Жизнь сквозь разные очки. Параллели', подпись: Литературное домино, стих. 5 - 'Песни и поэмы'. Стих. 5 также предназначалось для И, но было запрещено цензурой (Опись журналам заседаний С.-Петерб. ценз, комитета, 25 авг. 1865 г.). 1. Направлено против поверхностного либерального 'обличительства'. 'Ночной зефир струит эфир' - начало стих. Пушкина. Хожалый - полицейский, городовой. 3. Пародия на Фета, вернее всего - на его 'Серенаду' ('Тихо вечер догорает...'). 4. Минаев, по-видимому, имел в виду стихотворения А. Н. Майкова и М. П. Розенгейма к столетию со дня смерти Ломоносова - ср. фельетоны Минаева 'Обеденная поэзия' и 'Из записной книжки отставного майора Михаила Бурбонова' (И. 1865, No 15. С. 214, No 16. С. 234). 5. Пародия на казенно-патриотическое стихотворение В. Г. Бенедиктова 'К отечеству и врагам его' (ср., напр., строки 'И в стихе веселонравном, Бойком, стойком - как ни брось, Шибком, гибком, плавном, славном, Прорифмованном насквозь' и т. д.) и на его стиховые приемы. Пародией на это стих. Бенедиктова является также стих. 156. 202. 'Совр.'. 1865, No 9. 203. Б. 1865, No 83. - 'В сумерках', с мелкими исправлениями и под загл. 'Домино'. - 'Песни и поэмы', здесь Минаев вернулся к журнальному тексту. В связи с ростом революционного движения шпион, агент тайной полиции стал бытовым явлением русской жизни. Разоблачению его посвящены многие стихотворения, фельетоны, карикатуры писателей, публицистов и художников того времени. В дверь у Доминика. Петербургский ресторан. Корчил демагога. Слово 'демагог' и здесь, и в некоторых других стих. Минаева употреблено в первоначальном его значении - защитник народных интересов. В зале Бенардаки. Зал для литературных чтений, концертов и т. п. в Петербурге. 204. Б. 1865, No 28, в фельетоне 'Невский альбом (Новости, заметки, слухи)', подпись: Д. М-ъ. Курят нынче папиросы. В 1865 г. запрещение курить на улицах, действовавшее ряд лет, было отменено. 'Голью нравственной кабацкой'. Полемизируя с Г. З. Елисеевым, А. В. Лохвицкий назвал сотрудников 'Совр.' 'умственной голью кабацкой' ('Голос'. 1865, 6 февр.). Все скворцы, стрижи и галки. Стрижами назвал Салтыков редакцию и сотрудников журнала Достоевского 'Эпоха'. См. также т. 1, примеч. 73. 205. Б. 1865, No 65, в ДТЧ. - 'В сумерках', под загл. 'У камелька'. - 'Песни и поэмы', снова без загл. Пародия на воспоминания В. А. Соллогуба, прочитанные им в Обществе любителей российской словесности в марте 1865 г. в связи с его избранием в члены Общества и вслед за этим напечатанные в 'Рус. архиве' (1865, No 5/6). Известная эпиграмма Пушкина - 'Добрый человек' ('Ты прав - несносен Фирс ученый...'). Хоть Лейкина портрет. Н. А. Лейкин незадолго до этого впервые выступил в печати. 206. И. 1866, No 37. - 'В сумерках'. В И (без сомнения, по цензурным причинам) были заменены политически наиболее острые места: в строфе 1 неясно, что действие происходит в тюрьме, а в строфе 5 - что герой вспоминает о пути, пройденном им по этапу. 207. 'Здравия желаю!', под загл. 'Басня'. - Печ. по тетради (ПД, л. 17), принадлежавшей, очевидно, одному из редакционных работников Б, в ней наклеены корректуры предназначавшихся для журнала, но запрещенных цензурою стихотворений, в корректуре под басней подпись: Что в имени тебе моем? С 1 сентября 1865 г. большинство периодических изданий, выходивших в Петербурге и Москве, было освобождено от предварительной цензуры, не были освобождены от нее сатирические и юмористические журналы. Конкретный повод для написания стихотворения не установлен. 208. 'Евгений Онегин нашего времени. Роман в стихах'. 2-е изд., доп., с прибавлением разных стихотворений. СПб., 1868. Автограф, датированный 1866 г., без загл., - в альбоме М. И. Семевского (ПД). 'Что делать?' - роман Н. Г. Чернышевского. 209. 'Невский сборник (учено-литературный)'. I. СПб., 1867, под загл. 'Музе'. - 'В сумерках'. Об этом стихотворении см. с. 14-15. Весталка - жрица богини домашнего очага Весты (римск. миф.), дававшая обет безбрачия. Исав - см. т. 1, примеч. 39. 210. И. 1867, No 23, с. 285, с надзаг. 'Современные типы. 1' (этот цикл не был продолжен). - 'В сумерках'. Предназначалось для И еще в феврале 1867 г., но было запрещено цензурой (Журнал заседания С. - Петерб. ценз, комитета от 22 февр. 1867 г.). Прототипом героя стихотворения является, по-видимому, И. Ф. Горбунов. 211. 'Неделя'. 1868, No 25. До появления в 'Неделе' предназначалось для 'Дела' и И. Для 'Дела' было запрещено 13 марта 1868 г. (см. Журнал заседания С.-Петерб. ценз, комитета), корректура - в собр. рукописей С.-Петерб. ценз, комитета, No 922. Корректура с надписью: 'Искра No 11' - в собр. корректур С. - Петерб. ценз, комитета, No 55, л. 2. Оба корректурных текста - под загл. 'Толпа' и с некоторыми разночтениями, второй - ближе к окончательному. Земский совет - земские учреждения, органы местного самоуправления, введенные в России в 1864 г. Вопреки утверждениям либералов и жалобам реакционных кругов, руководящую роль в земских учреждениях играли помещики, а представители крестьян фактически не имели влияния на ход дел. Как манна и т. д. По библейскому преданию, манна - пища, которую бог посылал иудеям каждое утро, когда они шли пустыней в 'обетованную землю'. В 'Насущном вопросе' сказалось влияние стих. Добролюбова 'Чернь'. 212. ОЗ. 1868, No 11, в цикле 'Народные мотивы'. 213. И. 1868, No 17, без ст. 41-44, с датой: 30 марта 1868. - 'На перепутьи'. Предназначалось для No 13 И, но было запрещено цензурой, корректура - в собр. корректур С.-Петерб. ценз, комитета, No 55, л. 1. Было, по-видимому, разрешено по изъятии ст. 41-44. Одних уж нет. другие - далеко. Ср. в 'Евгении Онегине' Пушкина: 'Иных уж нет, а те далече'. 214. И. 1868, No 18, подпись: Михаил Бурбонов. Минаев, как и многие другие представители демократической интеллигенции 1860-х годов, отрицательно отнесся к 'Войне и миру', не увидев огромного идейного и художественного значения романа и безоговорочно причислив Толстого к защитникам дворянских интересов и идеалов. Вместе с тем он правильно нащупал слабые стороны мировоззрения Толстого, отразившиеся в 'Войне и мире': толстовскую теорию фатализма, отрицание какой бы то ни было роли личности в истории, военной науки и т. п. 'Заметка' Толстого, которую цитирует Минаев, - его статья 'Несколько слов по поводу книги 'Война и мир''. Немвроды - т. е. охотники, от имени легендарного основателя Вавилона, жестокого тирана Немврода, который назван в Библии 'сильным звероловом', имя Немврода стало нарицательным для обозначения ловкого и неутомимого охотника. Картельный вызов. Картель - письменный вызов на дуэль. Алкоран - Коран. Шасспо - система ружья, названная именем ее изобретателя. 'Смерть Грозного' - трагедия А. К. Толстого 'Смерть Иоанна Грозного'. Медуза (греч. миф.) - чудовище, одним своим видом превращавшее всякое живое существо в камень. 'Фора' (ит.) - возглас одобрения, вызывающий артиста на сцену для повторения, то же, что 'бис'. 215. И. 1868, No 49. 'И слово самое есть дело'. Ср. слова Лежнева в 'Рудине' Тургенева: '...доброе слово - тоже дело' (эпилог). 'Говоруны' - пьеса И. А. Манна, пасквиль на 'нигилистов', в 1868 г. шла на сцене Александрийского театра, напечатана в РВ (1868, No 2). 216. 'Дело'. 1869, No 11, подпись: Аноним. 217. И. 1870, No 2, под загл. 'Поучительная история', подпись: Литературное домино. - 'На перепутьи'. Сатира на М. Н. Каткова. Перо макая в разум. В 1865 г. московское дворянство преподнесло Каткову подарок - чернильницу и золотое перо 'с известною древней надписью: макающему перо в разум' ('Весть'. 1865, 23 дек.). 'Чай, пил не по летам!' - цитата из 'Горя от ума' Грибоедова. 218. И. 1870, No 23. - 'На перепутьи'. 219. 'Дело'. 1870, No 7, с подзаг. '(Перевод с итальянского)'. - 'На перепутьи'. 220. 'Дело'. 1870, No 9, без ст. 13, замененной строкой точек, - 'На перепутьи'. 221. 'Дело'. 1870, No 11, подпись: Д. Свияжский. В сб. 'Чем хата богата' - в цикле 'Из старой тетрадки'. Посвящено, по-видимому, приятелю Минаева Н. П. Распопову. 'Вперед без страха и сомненья!' - стихотворение А. Н. Плещеева, являвшееся своеобразным 'гимном петрашевцев' и пользовавшееся большой популярностью в среде передовой молодежи 1840-1860-х годов. 222. И. 1871, No 36, подпись: Что в имени тебе моем? - 'Разоренное гнездо'. Эта сценка Минаева вызывает в памяти разговор Базарова с мужиком в 'Отцах и детях' Тургенева. 'Ну, - говорил он ему, - излагай мне свои воззрения на жизнь, братец... Ты мне растолкуй, что такое есть ваш мир?' И в конце разговора: 'Базаров и не подозревал, что он в их глазах был все-таки чем-то вроде шута горохового' (гл. 27). Ассоциации и стачки. Это место, как и все стихотворение, направлено против либерального опошления тех идей, которые глубоко волновали передовые круги 1860-х годов. Производственные ассоциации, артели и пр. представлялись многим ячейками будущего социалистического общества. 223. И. 1871, No 43. До появления в И предназначалось для 'Дела', но было запрещено цензурой (Журнал заседания С.-Петерб. ценз, комитета от 10 сент. 1871 г.). Красный карандаш - карандаш цензора. Красным карандашом зачеркивались обычно недозволенные к печати места. 224. И. 1872, No 12. - 'Разоренное гнездо'. 225. И. 1872, No 5, подпись: Литературное домино. - Печ. по сб. 'Разоренное гнездо', где датировано 1872 г., с исправл. по И. Клир - здесь: хор (клир - духовенство какой-нибудь церкви или прихода). 'И я в Аркадии родился!' - перевод начала стих. Ф. Шиллера 'Resignation'. Аркадия - страна мирного счастья и патриархальной простоты нравов (от древнегреческой области Аркадии, которая так изображалась в идиллической поэзии). Как делает граф Алексей Толстой. Имеются в виду стих. А. К. Толстого 'Песня о Потоке-богатыре' и 'Баллада с тенденцией' ('Порой веселой мая...'), где содержатся нападки на 'нигилистов', напечатаны незадолго до этого в РВ (1871, No 7 и 10). Демагог. См. примеч. 203. 226. Б. 1873, No 4, подпись: Литературное домино. В сборники Минаева не включено. Виконт Сыр-Бри - кн. В. П. Мещерский. Ташкентцы. См. примеч. 311. 227. И. 1873, No 19, в фельетоне 'Праздничные подарки 'Искры'', подпись: Литературное домино. Пародия на стих. Я. П. Полонского 'Жалобы музы' и вместе с тем вообще на 'чистую поэзию'. 228. 'Дело'. 1873, No 2. В сб. 'Разоренное гнездо' - с датой: 1873. 229. ОЗ. 1875, No 3. В сб. 'Разоренное гнездо' - с датой: 1875. 230. 'Новости'. 1878, 17 нояб., без загл., в фельетоне 'Телефон', подпись: Домино. - 'Всем сестрам по серьгам', с исправл. и с эпиграфом: 'Нередко все дело в едином калибре: Где слон и не дрогнет, там струсит колибри'. - 'Не в бровь, а в глаз'. Ср. со словами Некрасова в 'Поэте и гражданине': 'Бичуя маленьких воришек Для удовольствия больших', Минаев приводит их в фельетоне, где впервые появилась 'Житейская иерархия'. Ср. также с басней Крылова 'Вороненок': 'Что сходит с рук ворам, за то воришек бьют'. 231. БВ. 1879, 11 янв., в фельетоне 'Чем хата богата', подпись: М. Д. Плутократ - человек, обладающий влиянием и властью благодаря своему богатству. От червонных валетов порой. В 1877 г. в Московском окружном суде разбиралось дело о 'клубе червонных валетов', занимавшихся разного рода мошенничествами и подлогами. Значительная часть обвиняемых принадлежала к светской молодежи. Фигурантка - танцовщица балета, участвующая только в групповых выступлениях. 232. 'Молва'. 1879, 8 нояб. в фельетоне 'Чем хата богата', подпись: М. Д. Пять домов генерала Мартьянова и т. д. Речь идет о П. К. Мартьянове, имевшем в конце 1870-х годов чин подполковника. В автобиографии Мартьянов сообщает, что в 1870-х годах много занимался благотворительными делами. Он состоял членом Общества дешевых квартир, Общества для пособия бедным женщинам, причем в последнем также заведовал дешевыми квартирами, Литературному фонду он предоставил в своем доме на Охте квартиру для нуждающихся литераторов (ПД, арх. П. В. Быкова). См. также воспоминания А. А. Соколова - иллюстр. прибавление к 'Моск. листку'. 1908, No 9. 'Время новое' - 'Новое время', 'Речь' - 'Русская речь', 'Иллюстрация' - 'Всемирная иллюстрация', 'Сын' - 'Сын отечества'. Все перечисленные в стихотворении журналы и газеты, кроме 'Нового времени', не имели отношения к Суворину. Правовед - обучавшийся или окончивший курс в Училище правоведения, высшем юридическом учебном заведении для аристократической молодежи в Петербурге. Валеты червонные - см. предыдущее примеч. И татары, как бы окрыленные. Об официантах, среди которых было много татар. Вокзал - здесь в старинном смысле: увеселительное заведение. Демидроном называли петербургский кафешантан, помещавшийся в саду, принадлежавшем Демидову. Клико - марка шампанского. Портерная - пивная. 233-234. Стих. 1. 'Стрекоза'. 1880, No 4, подпись: М., Стих. 2. 'Стрекоза', 1880, No 5, подпись: М., без строфы 4, - 'Дедушкины вечера. Русские сказки для детей в стихах'. СПб., (1880). 235. 'Чем хата богата'. 236. 'Молва'. 1880, 21 авг. под загл. 'Иеремиада (Раздумье ретрограда)', в фельетоне 'Чем хата богата', подпись: М. Д. - 'Всем сестрам по серьгам'. Написано по поводу упразднения III Отделения, функции которого перешли к департаменту полиции Министерства внутренних дел. III Отделение помещалось в Петербурге на Фонтанке, у Цепного моста. Рефрен '...здание у Цепного моста' взят из стих. 'У царя у нашего Верных слуг довольно...', впервые напечатанного в 'Полярной звезде' Герцена (кн. 6. Лондон, 1861. С. 214), автор его неизвестен. Окуляры - очки. 237. ПГ. 1881, 9 янв., подпись: Общ<ий> др<уг>. В сборники Минаева не включено. 238. 'Привет! Художественно-научно-литературный сборник'. СПб., 1898, где напечатано по автографу Минаева из альбома Г. Л. и А. П. Кравцовых с датой: 3 дек. 1884 г. По словам Н. Позднякова ('Памятка о Д. Д. Минаеве' // БВ. 1909, 12 июня), Минаев читал это стихотворение в Пушкинском кружке еще в 1882 г. 239. ПГ. 1883, 16 янв., в цикле 'Юмористическая хрестоматия', подпись: Общий друг. В сборники Минаева не включено. Стихотворение написано по поводу No 1 газеты 'Русь' за 1883 г. Развивая обычные славянофильские мысли об оторванности интеллигенции от народа, И. С. Аксаков решительно осуждал постановку университетского образования. Университеты, по его словам, выпускают 'людей безнародных, не расположенных и неспособных служить России', они создают 'массы отвлеченных, нравственно искаженных, изуродованных русских людей, осужденных на вечное скитание мыслию в каком-то пустопорожнем пространстве, короче сказать - на духовное бесплодие'. В стихотворении использована сюжетная схема 'Школьника' Некрасова. 240-241. ПГ. 1883, 31 июля и 2 авг., подпись: Общий друг. В сборники Минаева не включены. Из четырех 'песен' печатаются две. В связи с обсуждением в правительственных сферах вопроса о введении телесных наказаний в средних учебных заведениях 'Новое время' Суворина писало: 'В утешение же тех, которых возмущает мысль, что можно будет вновь посечь какого-нибудь двенадцатилетнего шалуна, мы укажем, что один из самых модных ныне философов - Шопенгауэр... доказывает, что и для взрослых телесное наказание одно из самых естественных, отношение к которому зависит только от предрассудка, искусственно воспитанного в человечестве' ('Шопенгауэр о сечении' // 1883, 24 июля). С чувством, с толком, С расстановкою - из 'Горя от ума' Грибоедова (слова Фамусова - д. 2, явл. 1). 242. ПГ. 1884, 13 марта, подпись: Общий друг. 243. ПГ. 1885, 12 мая, в фельетоне 'На часах (Из моей записной книжки)', подпись: Майор Бурбонов. 244. ПГ. 1886, 19 сент., подпись: Общий друг. Борей (греч. миф.) - бог северного ветра, в переносном смысле: холодный, порывистый ветер. Джон Булль - ироническое прозвище английского буржуа. Пята Ахиллеса бесстрашного. Согласно греческому мифу, Фетида, чтобы сделать своего сына Ахиллеса неуязвимым, купала его в подземной реке Стикс, но при этом держала за пятку, которой не коснулась вода, поэтому пятка осталась единственно уязвимым местом в теле Ахиллеса, куда он и был смертельно ранен. Отсюда выражение 'ахиллесова пята' в значении: слабая сторона, уязвимое место. Британский... лев. Лев изображен на государственном гербе Великобритании. 245. ПГ. 1887, 13 июля, подпись: Общий друг. Колупаев и Разуваев - герои сатир Салтыкова-Щедрина, олицетворение хищничества, реакционности и некультурности русской буржуазии. 246. 'Гудок'. 1862, No 3, под загл. 'Дню', без подписи. - 'Думы и песни' 1864 г. Славянофильская газета 'День' начала выходить в октябре 1861 г., и к этому времени ее направление не вполне определилось. Ст. 2 - цитата из 'Демона' Лермонтова. Мадригал - здесь в значении: комплимент. 247. 'Гудок'. 1862, No 5, подпись: Темный человек. - 'Думы и песни' 1863 г. Эпиграмма на Б. Н. Чичерина, см. т. 1, примеч. 52-56. О кличке 'свистуны' см. т. 1, примеч. 59. 'Загадка' - 'перепев' четверостишия Пушкина о Дельвиге: 'Кто на снегах возрастил Феокритовы нежные розы...' 248-249. 1. 'Гудок'. 1862, No 38, без загл., в фельетоне 'Заметки С. - Петербургского Дон-Кихота', 2. И. 1863, No 36, без загл., в фельетоне 'Путеводитель по художественной годичной выставке (Поучительная прогулка по залам Академии художеств)', подпись: Обличительный поэт. - Печ. по 'Думам и песням' 1864 г., где озаглавлены и включены в цикл из тринадцати эпиграмм. В фельетоне 1862 г. Минаев писал: 'Нищие г. Гаугера тоже очень хороши. Передо мной явился идеал счастливых 'богатых нищих'. В их лице, в их глазах нельзя не заметить полного счастия, спокойствия и довольства, и нельзя не сказать, глядя на них: 'В этих нищих...''. Минаев ошибся: 'Нищие' - картина художницы Э. К. Гаугер, получившей за нее медаль на выставке 1862 г., а не 'г. Гаугера'. 250. И. 1863, No 42, подпись: М. Б<урбонов>. - 'Думы и песни' 1864 г. Роман П. Д. Боборыкина печатался в БдЧ в 1862-1864 гг. 251. PC. 1864, No 2, в ДТЧ, под загл. '<Эпитафия> Над пьесой 'Чужая вина' г. Устрялова'. - 'Думы и песни' 1864 г. Пьеса Ф. Н. Устрялова шла на сцене Александрийского театра, напечатана в ОЗ. 1863, No 11 и 12. 252. И. 1864, No 31, без загл., в фельетоне 'Nota bene (Отрывки безыменных чувств и мыслей)', подпись: Литературное домино. - 'Здравия желаю!'. По поводу любительского спектакля, в котором принимал участие П. Д. Боборыкин. 253. Б. 1865, No 2, подпись: Дм. М-н-в. Аналогичный мотив - в эпиграмме Маяковского на поэта И. Уткина: И бард поет, для сходства с Байроном, на русский на язык прихрамывая. 254. Б. 1865, No 19, подпись: Антон Будильников. - 'Здравия желаю!'. О романе А. Ф. Писемского, в котором крайне недоброжелательно изображены и 'люди сороковых годов', и революционеры-демократы 1860-х годов. Впервые напечатан в РВ в 1863 г. 255. Б. 1865, No 8, подпись: Дм. М - в. В сборники Минаева не включено. О пьесе Д. В. Аверкиева, напечатанной в журнале 'Эпоха'. 1864, No 10. 256. Б. 1865, No 2, подпись: Дм. М-н-в. В сборники Минаева не включено. 257. Б. 1865, No 82, подпись: Что в имени тебе моем? В сборники Минаева не включено. О статье Д. И. Писарева 'Пушкин и Белинский' (PC. 1865, No 4 и 6). Против статьи Писарева, его полемического и антиисторического истолкования и оценки Пушкина направлен и 'роман в стихах' Минаева 'Евгений Онегин нашего времени'. 258. Б. 1865, No 84, подпись: Что в имени тебе моем? - 'Здравия желаю!'. Н. Ф. Щербина начал составлять 'читальник' - книгу 'для народного чтения' - по поручению П. А. Вяземского еще в 1850-х годах, когда тот был товарищем министра народного просвещения. В начале 1861 г. он изложил план 'читальника' в статье 'Опыт о книге для народа' (ОЗ. 1861, No 2). Вышедшая в 1865 г. под традиционным загл. древнерусских сборников изречений и отрывков нравоучительного содержания - 'Пчела', она была составлена Щербиной в весьма консервативном духе. 'Пчела' Булгарина - газета СП. 259. Б. 1865, No 79, под загл. 'Петербургская отметка (Подражание 'Голосу')', подпись: Что в имени тебе моем? - 'Молва'. 1879, 28 июня, в фельетоне 'Чем хата богата', подпись: М. Д., без загл. и без конкретного адреса (обращена ко всей продажной печати). - 'Не в бровь, а в глаз', где переадресована и напечатана под загл. 'С киевского языка (Из Пихно)', в том же сборнике помещен еще один вариант эпиграммы. - Печ. по 'Молве'. В 1860-1870-е годы правительство, желая воздействовать на направление периодических изданий, давало некоторым редакторам денежные субсидии. Материалы, освещающие вопрос о субсидии, которую получала газета 'Голос', см. в кн.: Лемке М. К. Эпоха цензурных реформ. 1859-1865 гг. СПб., 1904. С. 239-245, как раз в августе - сентябре 1865 г., т. е. незадолго до появления эпиграммы в Б, возникла резкая полемика по этому поводу между MB и 'Голосом'. Д. И. Пихно - экономист, профессор Киевского университета, консервативный публицист, с 1879 г. - редактор газеты 'Киевлянин'. 260-261. И. 1866, No 29, без загл., в фельетоне 'Рекреационные часы. Из записной книжки отставного майора Михаила Бурбонова'. - 'Здравия желаю!'. Из семи 'заметок' печатаются две. Цикл является ответом на стихотворные 'Заметки' П. А. Вяземского, проникнутые неприязнью к революционному движению и литературе 1860-х годов. В начале 1866 г. Минаев сделал попытку напечатать эпиграммы в Б, но они не были пропущены цензурой за 'брань на какого-то старого поэта, в котором лица, знакомые с литературою, могут узнать князя П. А. Вяземского' (Журнал заседания С.-Петерб. ценз, комитета от 2 марта 1866 г.). 1. 'На нашей почве урожайной...' - первая строка 'Заметок' П. А. Вяземского (сб. 'Утро'. М., 1866. С. 172). 2. Бард - поэт. Алебарда - старинное оружие, секира на длинном древке. Будочник - полицейский, стоящий на посту у караульной будки. 262. 'Здравия желаю!'. См. также примеч. 259. Первоначально предназначалось для Б, но было запрещено цензурой, корректура сохранилась в тетради запрещенных стихотворений (ПД. Л. 5, подпись: Что в имени тебе моем?). 263. И. 1868, No 10, в цикле 'Экспромты Михаила Бурбонова'. В сборники Минаева не включено. 264. И. 1868, No 18, в фельетоне 'Nota bene (Отрывки безыменных чувств и мнений)', подпись: Литературное домино. В сборники Минаева не включено. О романе Достоевского 'Идиот'. 'Это такая сказка, - писал Минаев, - в которой чем больше неправдоподобностей, тем лучше. Люди сталкиваются, знакомятся, влюбляются, дают друг другу пощечины - и все это по первому капризу автора, без всякой художественной правды. Миллионные наследства летают в романе, как мячики' и т. д. 265. И. 1868, No 23, в фельетоне 'Nota bene (Отрывки безыменных чувств и мнений)', подпись: Литературное домино. В сборники Минаева не включено. Летом 1867 г. Тургенев написал в Баден-Бадене либретто оперетты 'Le dernier sorcier' ('Последний колдун'), в которой несколько раз исполнял главную роль. Последняя строка взята из водевиля П. И. Григорьева 'Андрей Степанович Бука'. 266. 'Дело'. 1870, No 1, в фельетоне 'С Невского берега', под загл. 'Ложный слух'. - 'Не в бровь, а в глаз'. 267. И. 1870, No 47, подпись: Л<итературное> д<оми>но. - 'На перепутьи', с исправл. и без загл. - 'Не в бровь, а в глаз'. 268. И. 1870, No 47, под загл. 'Избравшему благую часть', подпись: Л<итературное> д<оми>но. - 'На перепутьи'. См. следующее примеч. 269. Шевляков М. В. Русские остряки и остроты их. СПб., 1899. С. 111-112. Эта и предыдущая эпиграммы направлены, по словам Шевлякова, против одного и того же лица - литератора, который 'поступил изменнически с другим, сделав на него какой-то негласный донос...- Кто мог думать, - заметил Терпигорев, - что NN решится на такую подлую выходку. Всегда он был добродушен, прост...- Жаль, жаль малого, - перебил его Б., - в особенности потому, что он обладал способностями и подавал большие надежды...- Эх, братец, - возразил Минаев. - Нельзя довериться надежде <...> Вскоре после этого в Коммерческом трактире в Толмазовом переулке восседала веселая компания с Минаевым во главе. Речь шла об итальянском певце Тамберлике. В это время подошел к их столу NN, и разговор сам собою прервался... Минаев, немного захмелевший, заметив NN, крикнул ему: - А, русский Тамберлик! - Почему? - удивился тот. - А то как же? - ответил поэт. - Я не гожусь, конечно, в судьи...'. 270. И. 1870, No 3, с подзаг. ('Экспромт'), подпись: Л<итературное> д<омино>. - 'На перепутьи'. 'Разговорились литераторы относительно журнальных новинок, - вспоминал М. В. Шевляков. - Между прочим коснулись журнала 'Нива'...- Удивительно, - воскликнул один из собеседников, - помещается труха, а подписчиков чуть ли не сто тысяч! - Минаев сокрушенно покачал головою и со вздохом проговорил: - Ах, бедная, бедная 'Нива'! Пусть твой зоил тебя не признает...'. ('Русские остряки и остроты их'. СПб., 1899. С. 110). Зоил - придирчивый и недоброжелательный критик, от имени древнегреческого ритора и философа Зоила (IV-III вв. до н. э.), известного своей критикой текста 'Илиады' и 'Одиссеи'. 271. И. 1871, No 25, без загл., в цикле 'Фотографические карточки', подпись: М. - 'Не в бровь, а в глаз'. Марса одного - т. е. военного, офицера (в римск. миф. Марс - бог войны). 272. И. 1871, No 28, в цикле 'Фотографические карточки', подпись: М. - 'На перепутьи'. О ком именно идет речь, в точности установить не удалось. По предположению А. Г. Островского, это - эпиграмма на В. Г. Авсеенко ('Эпиграмма и сатира. Из истории литературной борьбы XIX века'. М., Л., 1932. Т. 2. С. 453). Но не исключено также, что этот романист - Б. М. Маркевич (см. его 'Типы прошлого') или П. Д. Боборыкин. 273. И. 1871, No 29, под загл. 'В альбом **', в цикле 'Фотографические карточки', подпись: М. - 'На перепутьи'. Эпиграмма на П. Д. Боборыкина, в статьях и корреспонденциях которого из-за границы, печатавшихся в СПбВ и других газетах в конце 1860-х - начале 1870-х годов, то и дело мелькают имена западных писателей, политических деятелей и пр. (в том числе и упомянутые в эпиграмме), при этом Боборыкин нередко рассказывает о своих встречах и разговорах с ними. 274. И. 1871, No 42, в цикле 'Фотографические карточки', подпись! М. - 'Разоренное гнездо'. 275. И. 1871, No 52, без загл., в цикле 'Фотографические карточки', подпись: М. - 'Не в бровь, а в глаз'. Орфей - см. т. 1, примеч. 118. 276. И. 1871, No 2, под загл. 'Я. Полонскому (Надпись на его книге 'Снопы')', в составе 'Новогодних заметок и надписей в стихах и в прозе', подпись: Л<итературное> д<омин>о. - -'На перепутьи'. По словам М. В. Шевлякова, Минаев натолкнулся в какой-то редакции на присланную для отзыва книгу 'Снопы. Стихи и проза Я. П. Полонского' (СПб., 1871) и тут же сделал на обложке эту надпись ('Русские остряки и остроты их'. СПб., 1899. С. ПО). 277. И. 1871, No 52, в цикле 'Фотографические карточки', подпись: М. При последующих публикациях после смерти Кельсиева его фамилия в загл. эпиграммы печаталась: К-ва. Резкие отзывы о писаниях Кельсиева см. в фельетонах Минаева в 'Неделе': 'Для чего люди эмигрируют?' (1868, No 27), 'Осенние листы русской журналистики' (1868, No 42, 44, 46), 'Журнальные арабески' (1869, No 1). 278. И. 1872, No 4, в цикле 'Фотографические карточки', подпись: М. - 'Не в бровь, а в глаз', по-видимому, по недосмотру - без общего загл. Дом Вяземского на Сенной площади в Петербурге был приютом нищеты и преступного мира. 279. И. 1872, No 2, под загл. 'По прочтении нового романа И. Тургенева 'Вешние воды'', в цикле 'Фотографические карточки', подпись: М. - 'Разоренное гнездо'. 'Вешние воды' впервые появились в No 1 'Вестника Европы' за 1872 г. 280. И. 1873, No 5, подпись: М. 281. Б. 1873, No И, в цикле 'Осенние виньетки', без подписи, здесь вместо 'Гайдебурова' напечатано 'Стародурова'. - ПГ, 1875, 7 нояб., подпись: Общ<ий> др<уг>, новая редакция эпиграммы, направленная против критика А. М. Скабичевского, в связи с чем были внесены изменения во второе четверостишие. - 'Аргус', где помещена первая редакция, но с раскрытием 'СтароДурова' как Гайдебурова. Из одиннадцати 'виньеток' печатается одна. 282. И. 1873, No 2, в цикле 'Фотографические карточки', подпись: М. В сборники Минаева не включено. В 1873-1874 гг. 'Гражданин' Мещерского выходил под редакцией Ф. М. Достоевского. Дописался до 'Бесов'. Роман Достоевского 'Бесы' впервые появился в РВ в 1871-1872 гг. 283. 'Поэты 'Искры''. Т. 2. Л., 1955. (Б-ка поэта. БС). Автограф - ЦГАЛИ. Ты издавал стихи в Карлсруэ. Имеется в виду сборник порнографических стихотворений М. Н. Лонгинова, изданный им в Карлсруэ. 284. ПГ. 1876, 5 марта, в цикле 'Шалости и синонимы К. Пруткова-младшего'. 285-286. ПГ. 1876, 12 мая, в цикле 'Из записной книжки К. Пруткова-младшего', подпись: Доставил Об<щий> др<уг>. - 'Аргус', где вошли в цикл 'Трели и сигналы отставного майора М. Бурбонова' вместе с одиннадцатью другими стихотворениями. 287. ПГ. 1877, 1 июня, в цикле 'Посмертные экспромты Дм. Ленского'. О сыне известного В. В. Самойлова - посредственном драматическом артисте Н. В. Самойлове. 288. ПГ. 1877, 9 марта, в цикле 'Указатель выставки Общества выставок художественных произведений', подпись: Об<щий> др<уг>. О картине В. И. Якоби 'Портрет г-жи Рузинской с дочерью'. 289. ПГ. 1877, 26 июня, под загл. ''Маляру', переменившему редактора', подпись: О<бщий> д<руг>. - 'Аргус'. С июня 1877 г. журнал 'Маляр' редактировал И. П. Карамышев, до этого - С. А. Любовников. 290. ПГ. 1877, 28 дек., подпись: Обдр (Общий друг). - БВ. 1879, 4 янв., под загл. 'Игра природы' и с эпиграфом 'Я внук Карамзина (Кн. В. Мещерский)', в фельетоне 'Чем хата богата', подпись: М. Д. - 'Не в бровь, а в глаз', где перепечатан текст ПГ. Другой вариант эпиграммы ('Назад тому три года...') - 'Моск. телеграф'. 1881, 5 нояб., в фельетоне 'Чем хата богата', подпись: Д. М. Слова внук Карамзина взяты из статьи Мещерского 'В большом свете. Мое извинение и объяснение': '...клеветы перо внука Карамзина писать не умеет' (MB. 1877, 3 дек.). 291. БВ. 1879, 1 янв., в фельетоне 'Мимоходом', без подписи (включено в сб. 'Не в бровь, а в глаз'). Петербургский мировой судья А. И. Трофимов славился своим остроумием. 292. 'Молва'. 1879, 12 апр., в фельетоне 'Чем хата богата', подпись: М. Д. 293. 'Молва'. 1879, 12 июля, без загл., в фельетоне 'Чем хата богата', подпись: М. Д. - 'Не в бровь, а в глаз'. 294. 'Стрекоза'. 1879, No 32, в цикле 'Рифмы и синонимы', подпись: Общ<ий> др<уг>. - 'Чем хата богата'. - 'Не в бровь, а в глаз'. 295. 'Молва'. 1879, 4 окт., в фельетоне 'Чем хата богата', подпись: М. Д. - 'Не в бровь, а в глаз'. По словам М. В. Шевлякова ('Русские остряки и остроты их'. СПб., 1899. С. 115), эпиграмма направлена против 'критика Б., отличавшегося резкостью и желчью в своих фельетонах'. Б. - без сомнения, В. П. Буренин. Зоил - см. примеч. 270. 296. ПГ. 1879, 18 марта, в цикле 'Указатель третьей годичной выставки в Академии художеств', подпись: Домовой. 297. 'Молва'. 1879, 18 окт., в фельетоне 'Чем хата богата', подпись: М. Д. По поводу пьесы В. Александрова (псевдоним В. А. Крылова) 'Кандидат в городские головы', поставленной в бенефис К. А. Варламова 12 окт. 1879 г., напечатана в Б. 1879, No 44-46. 298. 'Поэты 'Искры''. Т. 2. Л., 1955 (Б-ка поэта. БС). Автограф - ЦГАЛИ. В апреле 1879 г., в целях решительной борьбы с революционным движением, были назначены и облечены широкими полномочиями несколько временных генерал-губернаторов. В их числе был И. В. Гурка, назначенный временным петербургским генерал-губернатором. Этот пост он занимал до середины февр. 1880 г. 299. ПГ. 1880, 21 апр., под загл. 'Одному, а может быть, и многим', подпись: Домовой. - 'Чем хата богата'. Приезд Тургенева в Россию в феврале 1879 г. сопровождался бурными овациями со стороны широких кругов русского общества. Это вызвало крайнее раздражение реакционной печати, которая стала пользоваться каждым поводом для дискредитации писателя. Таким поводом послужило предисловие Тургенева к очерку И. Я. Павловского 'En cellule. Impressions d'un nihiliste' ('В одиночном заключении. Впечатления нигилиста'), появившемуся в газете 'Le temps' 12 нояб. 1879 г. Маркевич, затаивший злобу на Тургенева за презрительные слова о нем в 'Нови' ('Ladislas', приятель Калломейцева), напечатал в MB фельетон 'С берегов Невы' (1879, 9 дек.). Это был неприкрытый политический донос. Маркевич обвинял Тургенева в связях с революционными кругами, в заискивании и 'кувырканье' перед 'нигилистами', признании справедливым их 'гнусного дела', 'зуде популярничанья' и т. д. Фельетон Маркевича вызвал негодование всех честных литераторов независимо от их разногласий с Тургеневым. Одним из проявлений этого негодования была эпиграмма Минаева, Другая его эпиграмма на Маркевича - в 'Стрекозе'. 1880, No 3, подпись: М. 300. 'Стрекоза'. 1880, No 18, в цикле 'Фотографические карточки', подпись: Момус. 301. 'Стрекоза'. 1880, No 25, подпись: Момус. 302. ПГ. 1880, 27 марта, в цикле 'Юмористический указатель восьмой передвижной художественной выставки', подпись: Jocosus. 303. ПГ. 1880, 28 марта, в том же цикле. 304. ПГ. 1880, 14 нояб., подпись: Общий друг. Отклик на объявление о подписке на газету 'Порядок'. В объявлении указывалось, что газета будет выходить 'под общею редакциею с журналом 'Вестник Европы' и с участием всех его постоянных сотрудников' (см.: 'Голос'. 1880, 5 нояб.). 305. ПГ. 1880, 14 дек., подпись: Об<щий> др<уг>. В дек. 1880 г. владелец крупнейших сталелитейных заводов А. Крупп приехал в Петербург с целью получить заказы от русского правительства. 306. БВ. 1907, 31 окт., утр. выпуск, в числе других каламбуров и экспромтов, под общим загл. 'Трудные рифмы'. - 'Рус. библиофил', 1913, No 7. Последние четыре строки были напечатаны и до БВ - см.: С<уперанский> М. Из поволжской старины // 'Историч. вестник'. 1907, No 8, Кауфман А. Клочки воспоминаний // 'Южнорус. альманах', год 7-й. Одесса, 1902. В БВ указано, что это - экспромт, сочиненный Минаевым в 1880 г. в ответ на предложение Лорис-Меликова сказать что-нибудь стихами, в 'Историч. вестнике' - 'на вопрос последнего относительно необходимых в то время реформ'. 307-308. 'Моск. телеграф'. 1881, 17 июня. Стих. 1-без загл., стих. 2 - под загл. 'М. Н. К.', в фельетоне 'Чем хата богата', подпись: Q. М. - 'Не в бровь, а в глаз'. Кунак - друг, приятель. С успехом заменил Катков и т. д. III Отделение было упразднено в авг. 1880 г., см. конец стих. 236 и примеч. к нему. 309-310. 'Моск. телеграф'. 1881, 27 мая, с подзаг. '(С австрийского)', в фельетоне 'Чем хата богата', подпись: Д. М. - 'Не в бровь, а в глаз'. Из трех 'отголосков' печатаются два. Первоначальный вариант второй эпиграммы, направленный против MB Каткова и озаглавленный 'Ретроградная газетка', был напечатан еще в начале 1870-х годов -: Б. 1873, No 6, подпись: М. Подзаг. 'С австрийского' в газетном тексте заставляет вспомнить о Добролюбове, который из цензурных соображений выдал свой сатирический цикл 'Неаполитанские стихотворения' за перевод с несуществующего австрийского языка. 311. 'Моск. телеграф'. 1881, 24 июня, в фельетоне 'Чем хата богата', подпись: Д. М. - 'Не в бровь, а в глаз', где включено в цикл 'Из старой тетрадки'. И в один колоссальный Ташкент. Минаев вслед за Салтыковым-Щедриным употребляет слово 'Ташкент' не как чисто географическое понятие, а как некое обобщение. 'Ташкент, - писал Щедрин в цикле 'Господа ташкентцы', - есть страна, лежащая всюду, где бьют по зубам и где имеет право гражданственности предание о Макаре, телят не гоняющем. Если вы находитесь в городе, о котором в статистических таблицах сказано: жителей столько-то, приходских церквей столько-то, училищ нет, библиотек нет, богоугодных заведений нет, острог один и т. д., - вы можете сказать без ошибки, что находитесь в самом сердце Ташкента. Наверное вы найдете тут и просветителей и просвещаемых, услышите крики: 'ай! ай!', свидетельствующие о том, что корни учения горьки, а плоды его сладки, и усмотрите того классического, в поте лица снискивающего свою лебеду человека, около которого, вечно его облюбовывая, похаживает вечно несытый, но вечно жрущий ташкентец' (Собр. соч. М., 1970. Т. 10. С. 27). Возникновение понятий 'Ташкент' и 'ташкентцы' связано с тем, что в незадолго до этого подчиненных России областях Средней Азии с наибольшей остротой сказались все темные стороны самодержавия, его эксплуататорская сущность и грабительская политика. 312. ПГ. 1881, 23 сент., подпись: Общ<ий> друг. 313. ПГ. 1881, 25 янв., подпись: Общ<ий> друг. В газете М. М. Стасю-левича 'Порядок' 1 и 5 янв. 1881 г. был напечатан рассказ Тургенева 'Старые портреты'. 314. ПГ. 1881, 18 марта, в цикле 'На 9-й передвижной выставке', подпись: Общий друг. 315. ПГ. 1881, 22 марта, в том же цикле. 316. 'Не в бровь, а в глаз'. Другой современник, критик и публицист М. А. Антонович, тоже писал, что 'Вестник Европы' поставил 'своей единственной тенденцией и задачей - являться на свет аккуратно 1-го числа каждого месяца' ('Письма из Петербурга' // 'Тифлисский вестник'. 1875, 29 нояб.). 317. 'Не в бровь, а в глаз'. Во время своих гастролей в России Э. Росси выступал в ряде шекспировских ролей, в том числе в роли короля Лира. 318. ПГ. 1883, 23 февр., подпись: Общий друг. В сборники Минаева не включено. Д. В. Аверкиев, систематически помещавший театральные обзоры в газете 'Новое время', неожиданно заявил, что не будет больше писать о русском театре. Это решение, как он сообщил читателям, возникло у него в связи с возобновлением театральной дирекцией бенефисов и отчасти поспектакльной платы, вредность которых, с его точки зрения, не подлежит сомнению ('Русский театр' // 'Новое время'. 1883, 15 февр.). 319. 'Рус. библиофил'. 1913, No 7. Отклик на назначение Е. М. Феоктистова начальником Гл. упр. по делам печати (1883). В эпиграмме нашли отражение слухи о близких отношениях С. А. Феоктистовой с министром государственных имуществ М. Н. Островским, который будто бы способствовал назначению ее мужа. 320. ПГ. 1884, 10 июня, подпись: Общий друг. Мадригал - небольшое лирическое стихотворение, посвященное обычно даме и восхваляющее ее. 321. ПГ. 1884, 18 окт., в цикле 'Похвальные листы (Карманная энциклопедия)', подпись: Общий друг. 322. ПГ. 1884, 2 нояб., в том же цикле. 323. ПГ. 1887, 13 апр., в цикле 'Из памятной книжки', подпись: Общий друг. Пришел, увидел и украл - перефразировка известных слов Юлия Цезаря: 'Veni, vidi, vici' ('Пришел, увидел, победил'). 324. ПГ. 1888, 16 февр., в цикле 'Из памятной книжки', подпись: Майор Б<урбонов>. 325. ПГ. 1888, 12 янв., в цикле 'С Новым годом! (Визитные карточки)', подпись: Майор Б<урбонов>. Автограф - в тетради черновых набросков 1887-1888 гг. (ЦГАЛИ). Мельпомена (греч. миф.) - муза трагедии. 326. Кауфман А. Клочки воспоминаний. - 'Южнорус. альманах', год 7-й. Одесса, 1902. - 'Рус. библиофил'. 1913, No 7. Приведя эпиграмму в своих воспоминаниях, С. С. Окрейц пишет: 'Рассказывают, что, встретив своего врага на Невском, Минаев остановился, протянул руку, указывая на мимо пробегавшую собаку, и воскликнул: По улице бежит собака...' ('Историч. вестник'. 1907, No 5. С. 403). 327. И. 1862, No 45, 47, 49, с подзаг. 'Сцена в трех песнях', подпись: Обличительный поэт. - 'Думы и песни' 1863 г. Песнь первая. Вельзевул, Люцифер - дьявол, сатана. Полугар - низший сорт водки. Искариот - в Евангелии один из апостолов, предавший Христа за тридцать сребреников, в переносном смысле - вообще предатель. Ревел, как Лир - т. е. герой трагедии Шекспира 'Король Лир'. Песнь вторая. Цертина - терцина. Фаддей - Ф. В. Булгарин. Творец покойных 'всяких всячин'. Булгарин в течение многих лет вел в СП фельетон под загл. 'Журнальная всякая всячина'. Кроме того, в 1842 г. он издал книгу очерков и фельетонов 'Комары. Всякая всячина. Рой 1-й'. 'Смерть свистунам!' О кличке 'свистун' см. т. 1, примеч. 59. 'Вестник' - РВ. Чичероне - проводник, показывающий туристам достопримечательности. То к юности, провравшейся не раз и т. д. Здесь Минаев имеет в виду статьи Н. Ф. Павлова 1862 г. против студенческого движения, Чернышевского, Герцена и др. Жан-Жак - Руссо. Песнь третья. 'С землей расстался Я в восемьсот сороковом годуя. По всей вероятности, намек на начало издания А. А. Краевским ОЗ (1839), которые, в первую очередь благодаря Белинскому, стали центром передовой литературы 1840-х годов. Статьи его немножко и скучны. Незадолго до этого П. И. Небольсин напечатал в ОЗ очерки 'Около мужичков'. Когда Скарятин начинает ржать. См. т. 1, стих. 61 и примеч. к нему. До возникновения 'Вести' Скарятин сотрудничал в ОЗ Краевского и в 'С. - Петерб. ведомостях', в редактировании которых Краевский принимал ближайшее участие. Харон (греч. миф.) - перевозчик, переправлявший на челноке через реку Ахерон души умерших в загробный мир, взимал за перевоз плату, для чего умершим клали под язык мелкую монету. Цербер (греч. миф.) - свирепый трехголовый пес, охраняющий выход из загробного мира. 'Отдайте мне удобства и комфорт!' Эти слова связаны с рассуждениями о роскоши и комфорте во 'Фрегате 'Паллада'' Гончарова (глава 'Сингапур'). Если роскошь является в его глазах пережитком господства аристократии, 'пороком', 'уродливым и неестественным отклонением от указанных природой и разумом потребностей', то комфорт, напротив, есть 'разумное и выработанное до строгости и точности удовлетворение этим потребностям... Комфорт и цивилизация почти синонимы'. 'Почта' - газета Министерства внутренних дел 'Северная почта', сотрудником которой был В. Я. Фукс. 'Сын' - СО. Всё ищет почвы прочной. Журнал 'Время' был органом так называемого 'почвенничества'. 328. PC. 1863, No 3, в ДТЧ, под загл. 'Старые знакомые, или Лекции по философии в Москве'. - 'Думы и песни' 1864 г. О публичных лекциях П. Д. Юркевича против материалистической философии. См. также вступ. статью, т. 1, с. 27. Явл. 3. Мне Лонгинов сосед. М. Н. Лонгинов упомянут в связи с его письмом в редакцию MB (1863, 13 марта), в котором брал Юркевича под защиту от критических выступлений радикальной печати. Явл. 4. Однажды в Киеве. До переезда в Москву Юркевич был профессором Киевской духовной академии. Явл. 7. А вот с письмом, где так грозится и т. д. Один из слушателей Юркевича послал ему письмо, в котором предупреждал: 'Если в следующих лекциях вы не оставите цинизма, не будете с достоинством относиться к материалистам, то услышите уже не шиканье, а свистки' ('Очерки'. 1863, 7 апреля). Сообщив слушателям о полученном письме, Юркевич, по словам автора статьи в газете 'Очерки' (1863, 19 марта), смял его и с улыбкой прибавил: 'А из письма этого я вправе сделать такое употребление, какое найду пригодным'. Редактор почтенной московской газеты - редактор 'Дня' И. С. Аксаков. Аксаков напечатал статью в защиту Юркевича - 'Два слова о материализме и общественной свободе' ('День'. 1863, 16 марта). Владимир Монументов. В 1860-х годах под этим псевдонимом печатал свои сатирические стихотворения в И, 'Совр.' и других журналах В. П. Буренин. Ученый есть Лавров и т. д. Будущий идеолог народничества П. Л. Лавров, выступивший в конце 1850-х - начале 1860-х годов с рядом работ по философии, был полковником артиллерии и профессором математики и теоретической механики Артиллерийской академии. Тургенев сочинил. О романе 'Отцы и дети'. 329. И. 1866, No 9, 10, 11, подпись: Литературное домино. - -'3дравия' желаю!'. Герой поэмы В. А. Соллогуба, помещенной в изданном М. П. Погодиным сборнике 'Утро', - бывший студент Иван Белин. Если бы не самолюбие и не боязнь прослыть отсталым, он был бы 'добрым малым' и вышел бы 'в люди'. Но его обуревают мечты о социальном преобразовании России, он произносит буйные речи на сходках молодежи. Однажды к Белину явился владелец того дома, в котором он жил, - глубокий старик. Он сообщил Белину, что ему угрожает арест, и рекомендовал отправиться в деревню к его внучке в качестве учителя ее мальчика. У внучки старика есть две дочки-красавицы, Белин начинает мечтать о любви и деревенском приволье и решает последовать совету старика. Товарищам же он сказал, что уезжает по очень важным делам, для осуществления своих революционных замыслов. В конце поэмы оказывается, что старик действовал по указанию квартального надзирателя, который таким образом избавился от беспокойного 'нигилиста'. Слова, напечатанные курсивом (кроме ум его широкоплеч), взяты из поэмы Соллогуба. Глава вторая. 'Тарантас' - наиболее значительное произведение Соллогуба, написанное в 1840-е годы. С 'сухих туманов' Атенея. Статья Я. И. Вейнберга 'Сухой туман', напечатанная в журнале 'Атеней' (1858, No 5), неоднократно являлась объектом насмешек в журналистике 1860-х годов. 'Когда родился Карамзин?'. Имеется в виду статья М. П. Погодина 'О годе рождения Карамзина', напечатанная в сборнике 'Утро'. Впрочем, на эту же тему появились в 1865 г. также заметки М. Н. Лонгинова, С. Д. Полторацкого и А. Д. Галахова, которые Минаев высмеял в Б (Юный библиофил. Когда родился Карамзин? - 1865, No 93. С. 372). Лев - см. примеч. 176. 'Меня Жуковский чтил как друга' и т. д. Насмешка над воспоминаниями Соллогуба, напечатанными незадолго до этого ('Рус. архив'. 1865, No 5/6) и спародированными Минаевым в его стих. 'В кругу друзей у камелька...' (No 205), а также над его куплетами, спетыми на юбилее П. А. Вяземского еще в 1861 г. (СП. 1861, 10 марта), см. также пародию В. Курочкина на эти куплеты, т. 1, стих. 44. 'Утренняя заря' - альманах 1830-х - начала 1840-х годов, в котором печатал свои произведения Соллогуб. В Париже ставил водевили. См. примеч. 170. В России драму написал. О пьесе Соллогуба 'Чиновник'. См. о ней т. 1, примеч. 25. Глава третья. Тупей - старинная прическа (взбитый хохол волос). Номады - кочевники. Куафер - парикмахер. И на работника Семена. См. примеч. 186-187. Глава четвертая и последняя. Демагог - см. примеч. 203. Делибаши - здесь в смысле: разбойники. Хожалый - см. т. 1, примеч. 94. О пользе всех ассоциаций. См. примеч. 222. 330. Первая половина первой песни - 'Дело'. 1874, No 1, в составе 'поэмы-фельетона' 'С птичьего полета', подпись: Литературное домино. - 'Демон'. Печ. без последних двух разделов. Что у Ефремова в изданьи. Первое издание сочинений Лермонтова под редакцией П. А. Ефремова вышло в 1873 г. Плутон (греч. миф.) - владыка царства мертвых Аида. Край олигархов. Олигархия - режим, при котором политическая власть принадлежит узкой группе аристократов или богачей. Сквайр - сокращенная форма английского титула эсквайр, обращение, присоединяемое к фамилии помещика. Был Милль рожден и погребен и т. д. Здесь имеется в виду его сочинение 'Подчиненность женщины', вышедшее несколько раз в русском переводе в конце 1860-х - начале 1870-х годов. Одинокая вдова - Евгения Монтихо, вдова Наполеона III. В 1870 г. эмигрировала в Англию. После смерти Наполеона III (1873) вдохновляла бонапартистское движение во Франции, стремясь посадить на французский престол своего сына Эжена-Луи, о котором идет речь ниже: Но жив четвертый Бонапарт! Немезида (греч. миф.) - богиня возмездия. В своих бедах, В своих несчастиях великий. Речь идет о событиях франко-прусской войны 1870-1871 гг., разгроме Парижской коммуны и наступившей вслед за этим реакции. Ретирада - отступление. Бойни тамерланской. От имени Тамерлана (1336-1405), среднеазиатского полководца, известного своими грабительскими походами в разные страны. Столь пресловутый Генрих Пятый. Генрихом V приверженцы старшей линии династии Бурбонов называли последнего ее представителя, графа А.-Ш. Шамбора. Микадо - титул японского императора. 331. 'Молва'. 1880, 13 нояб., в фельетоне 'Чем хата богата', подпись: М. Д. Эпиграф - из 'Медного всадника' Пушкина. В то время подцензурных. В 1865 г. большая часть толстых журналов была освобождена от предварительной цензуры, которая была заменена не менее суровыми карательными методами воздействия на печать. Прав Шекспир и т. д. Имеются в виду слова Гамлета: 'Есть многое на свете, друг Горацио, Что и не снилось нашим мудрецам'. Клир - здесь: собрание, сборище. Малахов курган - господствующая высота юго-восточнее Севастополя (теперь в черте города). Прославился героической обороной против англо-французских войск в 1854-1855 гг. В августе 1855 г. был сдан, после чего русские войска оставили Севастополь. Каре и Ардаган - крепости, взятые русскими войсками в 1877 г. и присоединенные к России по Сан-Стефанскому договору. Друммондов яркий свет - свет, получающийся от накаливания извести в пламени гремучего газа, по имени английского инженера Т. Друммонда. Как из-за шанцев. Упоминание о шанцах (временных полевых укреплениях) - намек на вторую профессию Ц. А. Кюи: он был военным инженером, профессором фортификации. Щукин двор - один из петербургских рынков, упомянут в связи с тем, что очерки и рассказы Лейкина с их поверхностным и грубоватым юмором пользовались популярностью в купеческой среде. Проводит целый день на Валковом кладбище. На 'Литераторских мостках' Волкова кладбища в Петербурге похоронено много выдающихся русских писателей. Пейзаж ---------------------------------------------------------------------------- 'И будет вечен вольный труд...'. Стихи русских поэтов о родине М.: Правда, 1988. OCR Бычков М. Н. mailto:bmn@lib.ru --------------------------------------------------------------------------- Грустная картина: Степь да небеса, Голая равнина, Чахлые леса. Десятиной скудной Тащится мужик, За работой трудной Над сохой поник. С мужика пот льется, Слез и крови пот, Лошадь чуть плетется, Солнце в темя жжет. Вот лихая тройка Усача промчит, Он на труд твой только Тупо поглядит. И чужая повесть, Вечный труд и гнет - Дремлющую совесть В нем не шевельнет. Д. Д. Минаев Дмитрий Дмитриевич Минаев родился в Симбирске в небогатой дворянской семье. Отец его в свое время был известен как поэт и переводчик. Д. Д. Минаев окончил высшее военное заведение в Петербурге, затем несколько лет служил. С 1857 г.- профессиональный литератор. Д. Минаев обладал удивительным даром поэта-фельетониста. Стихи его - отклики на злобу дня, насыщенные остротами, каламбурами, виртуозно зарифмованные. Поэт печатался в прогрессивных журналах под многочисленными псевдонимами. Его сатиры и пародии относятся к лучшим образцам этих жанров в отечественной литературе. Песня работников <Из П. Дюпона> ---------------------------------------------------------------------------- Вольная русская поэзия XVIII-XIX веков. Подготовка текста, составление и примечания С. А. Рейсера. М., 'Художественная литература', 1975. OCR Бычков М. Н. mailto:bmn@lib.ru ---------------------------------------------------------------------------- Мы, чьи огни до зари зажигаются, Только лишь крикнет петух в ночь бессонную, Чьи истомленные спины сгибаются Пред наковальней, в огне раскаленною, Мы, у которых работа гнетущая С детства замучила живость природную, А впереди посулило грядущее Холод, недуги да старость голодную - Братцы! Д_о_бытый тяжелым трудом Весь зараб_о_ток, все наше богатство Вместе пропьем, Вместе пропьем за свободу и братство! Доля работника - чем не счастливая! В грубых руках его - перлы да золото, Он снаряжает все барство спесивое Силою мышц да железного молота. Выхолит в поле он рожь золотистую, П_о_том его вся земля обливается... Добрые овцы! Их шкурой волнистою Сытая праздность везде одевается. Братцы! Д_о_бытый тяжелым трудом Весь зараб_о_ток, все наше богатство Вместе пропьем, Вместе пропьем за свободу и братство! Труд завещал нам тоску безысходную, Чахлые груди да слезы горючие, Словно как машину, в деле негодную, Терпят всех нас лишь до первого случая. Нашей рукой чудеса совершаются, Словно у пчел - наша участь суровая: Пчелы снесут только дани медовые И, бесприютные, вновь разлетаются. Братцы! Д_о_бытый тяжелым трудом Весь зараб_о_ток, все наше богатство Вместе пропьем, Вместе пропьем за свободу и братство! Дети вельмож, худосочные, бледные, Жен наших грудью здоровой питаются, Если же вырастут лбы эти медные - С краской стыда с ними после встречаются. Нас стерегут всюду - наглость бесчестная, Брань да пинки от любого привратника, У дочерей наших - доля известная, - Доля наложниц в хоромах развратника. Братцы! Д_о_бытый тяжелым трудом Весь зараб_о_ток, все наше богатство Вместе пропьем, Вместе пропьем за свободу и братство! В темных подвалах, полуобнаженные, Где лишь лохмотья нам служат обновами, Тянем мы жизнь даже солнца лишенные, Словно родились ворами иль совами, Словно в нас кровь не играет кипучая, Словно туда наше сердце не просится, Где разрастаются рощи дремучие, Где благовонное лето проносится. Братцы! Д_о_бытый тяжелым трудом Весь зараб_о_ток, все наше богатство Вместе пропьем, Вместе пропьем за свободу и братство! Много уж лет наша кровь проливалася Лишь по шальному капризу тиранами, Но еще силы довольно осталося В теле, измученном гнойными ранами. Будем же силу беречь мы могучую, Сладкой надеждой пусть сердце согреется: Солнце свободы - за черною тучею, Ветер подует - и туча рассеется. Братцы! Д_о_бытый тяжелым трудом Весь зараб_о_ток, все наше богатство Вместе пропьем, Вместе пропьем за свободу и братство! 1863 Минаев Дмитрий Дмитриевич (1835-1889) - поэт-сатирик, драматург, переводчик и журналист. Песня работников. Перевод стихотворения 'Le chant des ouvriers'. Выполненный Д. Д. Минаевым в 1861 г., он был запрещен цензурой, но в 1868 и 1870 гг. был легально напечатан в составе его стихотворных сборников, вскоре после этого он стал достоянием русского революционного репертуара. Подлинник стихотворения был напечатан в 1846 г. Отрывок (ст. 49-52) был процитирован К. Марксом в 'Капитале' (К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2, т. 23, с. 705). Эпиграмма (На И. И. Панаева?) ---------------------------------------------------------------------------- Эпиграмма и сатира: Из истории литературной борьбы XIX века. М., Л.: Academia, 1931-1932. ---------------------------------------------------------------------------- Такая двойственность едва ли Похвальна в избранных умах: Он радикал в своем журнале, Башибузук - в своих домах.
Стихотворения, Минаев Дмитрий Дмитриевич, Год: 1866
Время на прочтение: 158 минут(ы)