Время на прочтение: 22 минут(ы)
Ф. В. Миллер Стихотворения ---------------------------------------------------------------------------- Поэты 1840-1850-х годов Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание. Л., 'Советский писатель', 1972 Вступительная статья и общая редакция Б. Я. Бухштаба Составление, подготовка текста, биографические справки и примечания Э. М. Шнейдермана ---------------------------------------------------------------------------- СОДЕРЖАНИЕ Биографическая справка 276-279. <Из Фрейлиграта> 1. Пират 2. Воздушный караван 3. Погребение разбойника 4. Труженик 280. 'Полно, зачем ты, слеза одинокая...' 281. Плач Ярославны (из 'Слова о полку Игореве') 282. 'Раз, два, три, четыре, пять...' 283. Ворон 284. Порода хищных 285. Сказка о купце, о его жене и о трех пожеланьях 286. Судья Шемяка 287. Труженики-дети 288-290. 1. 'Все тайны монгольских наречий...' 2. 'Плуты, воры, самодуры!..' 3. 'Блаженной памяти Красовский...' Дополнение Мать и дитя (из Уланда) Федор Богданович Миллер родился 22 января 1818 года в Москве. Мальчик рано лишился отца. Детство его прошло в нужде. Учился он на казенный счет в училище при лютеранской церкви Петра и Павла, отлично закончив которое в 1834 году, поступил учеником в аптеку и через три года получил звание аптекарского помощника (фармацевта). Работая в аптеке при Московском университете, он посещал университетские лекции и в 1839 году выдержал экзамен на звание домашнего учителя. В 1841 году Миллер поступил преподавателем сначала немецкого, а затем русского языка и словесности в 1-й московский кадетский корпус, прослужил там 28 лет и в 1869 году вышел в отставку. Умер Миллер в Москве 20 января 1881 года. В печати Миллер дебютировал романом 'Цыганка' (М., 1839), который написал в шестнадцатилетнем возрасте. Стихи он начал писать еще в детстве. Из его стихотворных произведений первым был напечатан перевод драмы австрийского писателя И.-Ф. Кастелли 'День Карла Пятого', появившийся в журнале 'Москвитянин' (1841, ? 8). С этого времени Миллер сделался постоянным сотрудником 'Москвитянина', помещая там свои произведения, главным образом переводы. После закрытия журнала (1856) Миллер печатался в 'Русском слове', 'Библиотеке для чтения', 'Московском вестнике', 'Русском вестнике', 'Отечественных записках' и других журналах. В 1859 году он основал собственный еженедельный литературный и юмористический журнал 'Развлечение', который редактировал до конца жизни. В первое время направление журнала имело либерально-обличительный оттенок, но вскоре он сделался совершенно бесцветным и вполне благонадежным. Свои стихи Миллер нередко печатал в 'Развлечении' под псевдонимами 'Гиацинт Тюльпанов', 'Заноза' и др. Известность Миллер приобрел своими переводами стихотворений и поэм Гете, Шиллера, Гейне, Фрейлиграта, Мицкевича и других поэтов, а также многих драматических произведений ('Цимбелин' и 'Мера за меру' Шекспира, 'Вильгельм Телль' и 'Мессинская невеста' Шиллера, 'Альманзор' Гейне, 'Тюрьма и венец' Цейдлица, 'Дочь короля Рене' Герца и др.). Оригинальные произведения Миллера немногочисленны: это малосамобытные, довольно слабые лирические стихи, гораздо более интересны его стихотворные сказки, созданные на фольклорной основе ('Поток богатырь и девица-лебедь', 'Судья Шемяка', 'Сказка о купце, о его жене и о трех пожеланьях' и др.). Под конец жизни Миллер оказался на откровенно реакционных, верноподданнических позициях. Его стихи 60-70-х годов - среди них немало сатирических - содержат злобные нападки на все прогрессивное. При жизни Миллера был издан ряд его сборников: 'Стихотворения 1841-1848', М., 1848 (цензурное разрешение - 12 августа 1847 г.), 'Стихотворения' в 2-х книгах, изд. 2, испр. и доп., М., 1860 (цензурное разрешение - 26 мая 1859 г.), с 1872 по 1881 год в Москве вышло шеститомное собрание стихотворных переводов и оригинальных стихотворений Миллера. 276-279. <ИЗ ФРЕЙЛИГРАТА> 1 ПИРАТ 1 Видно, празднует габара: Всё на деке веселится, И гаванская сигара У пирата не дымится. Ах, не диво, что сигара У испанца потухает: Нежит слух его гитара, Голос милый распевает. В платье с берега Гоанго И в мантилье из Китая Пляшет с боцманом фанданго Кастильянка молодая. Резвой птичкою летает Дева, полная веселья, И глаза ее блистают, Что брильянты ожерелья. Пляшет донья Инезилья, Рдеют розы на ланитах, Развевается мантилья На плечах полуоткрытых, И под сетку голубую Скрыты шелковые косы, На красотку молодую Загляделись все матросы. Все на райне, на лафетах Вкруговую заседают И, забыв о пистолетах, Кастаньетами щелкают. 2 Но вот кончился их танец, Инезилья отдыхает, И гитару мавританец Ей почтительно вручает. Вот поет она про балы Во дворцах родного края, Где в граненые бокалы Льется влага дорогая, Где под звуки музыкантов Доньи милые танцуют И сердца надменных грандов Красотой своей чаруют. Воспевает край счастливый, Где их пристань ожидает, Где под сению оливы Лазарони отдыхает, Воспевает блеск Милана, Рима - Запада столицы... Пожалейте капитана: Он заслушался певицы. 3 Он заслушался певицы И забыл, что враг не спит, На него, быстрее птицы, Оттоманский бриг летит. Вот он близко, вот примчался, - Это страшный Абдалла... И внезапно залп раздался, Загремело: 'Иль-Алла!' Засверкали ятаганы... На врагов своих грозой Устремились мусульманы, Закипел кровавый бой. Дымом все кругом объяты, Торжествует Оттоман: Стонут пленные пираты И убит их капитан! Плачет донья молодая... О, не плачь, моя краса! И платочком из Китая Осуши свои глаза! У мароккского султана Блещет золотом дворец, Там и друга капитана Ты забудешь наконец. И фрегат в Марокко мчится, Вот и берег недалек. Завтра много облегчится У султана кошелек. <1843> 2 ВОЗДУШНЫЙ КАРАВАН Поздно ночью мы лежали на земле, среди равнины, У коней своих усталых чутко спали бедуины, Вдалеке, при лунном свете, горы нильские белели, А кругом, в песке зыбучем, дромадеров кости тлели. Я не спал, под головою у меня седло лежало, А широкий плащ дорожный был мне вместо одеяла, Близ меня лежала сумка сладких фиников сушеных, Сабля острая и пара пистолетов заряжённых. Всё безмолвно, лишь порою затрещит в костре забытом Огонек, иль конь, проснувшись, стукнет об землю копытом, Лишь порою в отдаленья крик орлиный раздавался И наездник полусонный за ружье свое хватался. Вдруг земля поколебалась и померк за облаками Лунный свет, степные звери пронеслися перед нами, Кони робко отшатнулись, наш вожатый приподнялся... 'Ну, - сказал он, - знать, воздушный караван опять помчался!' Это он! и вот несутся, вслед теней своих вожатых, Дромадеры с седоками на хребтах своих горбатых, И воздушною толпою идут девы, как Ревекка, На плече неся кувшины, цель пути их - город Мекка. Ну! еще! иль нет конца им? вот бесчисленные гости! Вновь в верблюдов превратились их рассеянные кости, Черный прах, что по равнине в облаках густых, летучих Бурно вьется, превратился в черных воинов могучих... В это время ежегодно восстают для каравана Все, которые погибли тут в песках от урагана, - Чей, быть может, прах истлевший нынче с пылью мы глотали, Чьи разбросанные кости мы ногами попирали. И грядою бесконечной, как на пир, во всем раздолье Восстают они и мчатся в град святой на богомолье, И летят от Сенегала до брегов Баб-эльмандеба... Страшен поезд их тревожный при огнях ночного неба! Стойте, други! Кони рвутся? Так накиньте им арканы! Ободритесь! не бегите, как пугливые бараны: Пусть воздушною одеждой ваших лиц они коснутся, Имя Аллы призовите, - духи мимо пронесутся. Подождите, - лишь денницы загорится луч отрадный И на вас от гор повеет ветер утренний, прохладный, - И опять во прах летучий обратятся привиденья... Вот заржал мой конь ретивый, чуя утра приближенье! 1845 3 ПОГРЕБЕНИЕ РАЗБОЙНИКА В носилках похоронных Лежит боец лесов, И шесть вооруженных Суровых удальцов Среди лесов дремучих Безмолвные идут И на руках могучих Товарища несут. Носилки их простые Из ружей сложены, А поперек стальные Мечи положены. На них лежит сраженный Разбойник молодой, Назад окровавленной Повиснув головой. В минуту жаркой битвы Сразил его свинец, - И кончил дни ловитвы Бестрепетный боец! Сочится кровь из раны По лбу и по вискам И вниз струей багряной Бежит по волосам. Он грозно сдвинул брови, Храня надменный вид, Но взор под слоем крови Врагам уж не грозит. Он правою рукою Сдавил свой острый меч И с ним, уставший с бою, В могилу хочет лечь. Меч этот быстро, метко Удары наносил, И сбиров он нередко Как молния разил, Теперь, звуча, влачится Он вслед за мертвецом, Как слезы, кровь струится Холодная по нем. И в миг борьбы жестокой Со смертью роковой Он пояс свой широкий Схватил другой рукой, Ремни его колета Разрублены висят, Два длинных пистолета За поясом блестят. Так спит он, охладелый, Лесов угрюмый сын, В кругу ватаги смелой, Средь темных Апеннин! Так с ним они печально Идут в глуши лесной Для чести погребальной. Но вот кричат им: 'Стой!' И наземь опустили Носилки с мертвецом, И дружно приступили Рыть яму вшестером. В воинственном уборе, Как был он завсегда, Без гроба, на просторе Кладут его туда. Засыпали землею... 'Прости, лихой собрат!' И медленной стопою Идут они назад. Но чу! - сторожевого Свисток раздался вдруг... Ватага в лес - и снова Безмолвно всё вокруг. 1846 ТРУЖЕНИК Кто идет во глубь земли Или молотом махает, Кто сетями для семьи Хлеб насущный добывает, Кто за плугом льет свой пот, Как наемник господина, Кто под ношей спину гнет Для жены своей, для сына, - Честь им! слава их трудам! Слава каждой капле пота! Честь мозолистым рукам! Да спорится их работа! Но забудем ли о том, Кто безропотно страдает И, работая умом, Сам нередко голодает? В тесной хижине ль своей Он с наукой тратит годы, Раб ли книжных торгашей, Пишет драмы или оды, Или просто вздор чужой Переписывает к срокам, Иль, вступив в ученый строй, Ходит, бедный, по урокам, - Что ж! ведь труженик и он! И ему - терпеть, трудиться Повелел судьбы закон, И его глава сребрится! И влачит до гроба он Бремя скорби и гоненья, А детей голодных стон Убивает вдохновенье! Так иного я знавал: Духом он стремился в небо, Но во прахе изнывал, Пресмыкаясь ради хлеба! Так с семьею на плечах Хлопотал он и трудился, Целый век свой был в тисках И как рыба об лед бился! И сидел он, и писал, Бледный, с впалыми щеками, А меж тем восток сиял, Ветерок играл цветами, Пел весенний соловей, Пар дымился над рекою... Он над книгою своей Гнулся - труженик душою! Но под бременем скорбей Утешался он, мечтая: 'Жизнь печальна, но и в ней Есть поэзия святая! Пусть судьба гнетет меня! Тверд останусь я душою: Для детей трудился я, Несть моя всегда со мною!' Наконец не стало сил! Кончил он свое боренье, Лишь порой к нему сходил Луч заветный вдохновенья: Ночью вдруг его лобзал Поцелуй знакомой музы, И свободно возлетал Прежний гений, сбросив узы. Вечным сном теперь он спит! Прах его земля сокрыла, Одинокая стоит Без креста его могила. И малютки, и жена Плачут, бедные, без пищи: Только имя без пятна Им отец оставил нищий! Честь и слава всем трудам! Слава каждой капле пота! Честь мозолистым рукам! Да спорится их работа! Вспомним с честью и о том, Кто с наукой голодает И, работая умом, Горький век свой убивает! <1850> 280 Полно, зачем ты, слеза одинокая, Взоры туманишь мои? Разве не сгладило время далекое Раны последней любви? Время их сгладило, сердце тревожное Скрыло их в недрах своих, - Там, как в могиле, им место надежное, Там не дороешься их. Сердце их скрыло, но память досадная Их как святыню хранит, Знать, оттого-то и грусть безотрадная Душу порою томит. 9 июля 1847 281. ПЛАЧ ЯРОСЛАВНЫ (ИЗ 'СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ') Что не горлица воркует ранним утром в тишине, Безутешная горюет Ярославна на стене: Вольной пташкой полечу я по Дунаю, Путь-дороженьку разведаю, узнаю, Там в Каял-реке, склонясь на бережок, Обмочу я свой бобровый рукавок, И слезами, и студеною водою Раны князя, друга милого, обмою. Так в Путивле ежедневно, ранней-утренней порой Раздается скорбный голос Ярославны молодой: Ветер, ветер! ах, зачем ты из долины Веешь стрелы на родимые дружины? Разве нет тебе приволья в облаках, Нет раздолья с кораблями на морях? Для чего ж мою ты, ветер, губишь младость, По ковыль-траве развеял мою радость? То не дождичек осенний грустно во поле шумит, Безутешная княгиня слезно плачет-говорит: Днепр мой славный! ты пробил себе волнами В землю половцев дорогу меж горами, Быстро мчали струи вольные твои В стан враждебный Святославовы ладьи... Принеси ж ко мне ты друга дорогова, Да не шлю к нему я слез горючих снова! Так в Путивле, на рассвете, с городской его стены Слышен голос Ярославны в час заветной тишины: Солнце красное! ты всем равно сияешь, Всем тепло свое равно ты посылаешь... Ах, зачем своим ты огненным лучом Раскаляешь друга милого шелом? И полки его, ослабленные зноем, В диком поле приуныли перед боем! Так в Путивле одиноко плачет утренней порой Князя Игоря супруга на стене городовой. 1848 282 Раз, два, три, четыре, пять, Вышел зайчик погулять, Вдруг охотник прибегает, Из ружья в него стреляет... Пиф-паф! ой, ой, ой! Умирает зайчик мой! 1851 283. ВОРОН Над колыбелью лампада горит: Ночью, в тиши безмятежной Мать молодая над сыном сидит, Смотрит на спящего нежно. 'Спи, ненаглядный, пока над тобой Носятся светлые грезы!.. Кто мне откроет, что в жизни земной Ждет тебя - радость иль слезы?' По лесу ветер завыл, за окном Каркает ворон дубравный: 'Твой ненаглядный в овраге лесном Будет мне пищею славной'. 1856 284. ПОРОДА ХИЩНЫХ Всюду, где ни взглянешь, - лишь один обман, Ближний точит зубы на чужой карман. Тот затеял новый издавать журнал, - Взял вперед подписку - да и тягу дал. Тот займет у друга денег на фу-фу, А потом с торговлей вылетит в трубу. Тот, приняв почтенный, добродушный вид, Друга облапошить в карты норовит. Тот пустил в продажу медь за серебро И увидел вскоре, 'яко се добро', И живет, как барин, истину познав: Лишь украдь побольше - будешь чист и прав. Так идет на свете, видно, с давних пор: Где воришкам горе, там ворам простор. <1861> 285. СКАЗКА О КУПЦЕ, О ЕГО ЖЕНЕ И О ТРЕХ ПОЖЕЛАНЬЯХ Жил купец Парамон Алексеич С благоверною Марфой Петровной В собственном каменном доме. Их богатством господь не обидел: Был их дом как полная чаша. Они жили мирно и ладно, Ни заботы, ни горя не зная, Ели сытно и спали покойно И толстели себе на здоровье. Но хоть жизнь их была и привольна, И добра, и богатства довольно, А порою казалось им мало И желалося быть побогаче. Такова, знать, натура людская: Дашь им гору - подай и подгорье. Как-то раз, вечерней порою, Наш купчина с своею женою Пили чай за большим самоваром, Крупный пот обтирая платочком. Шла беседа у них о житейском: О товаре, какой залежался, О последней выручке в лавке, О тугих временах, о потерях, О богатстве соседа. И молвил Парамон Алексеич в раздумье: 'Есть же люди такие на свете, Что по щучьему точно веленью Всё у них исполняется живо. Вот, примерно, сосед наш почтенный. Захотел он хоромы построить, Чтобы всем они были на диво, - Лишь мошною тряхнул - и готово: Стены - мрамор, зеркальные окна И болваны кругом по карнизам, А в нутро как заглянешь - ослепнешь! Вот так люди! А мы что с тобою? Мелюзга!' И он плюнул с досадой. Говорит ему Марфа Петровна: 'Есть, я слышала, эдакий корень, Что богатство дает человеку. Одна странница мне говорила, Что достать его за морем можно'. - 'Ну, достань, если можно, - с усмешкой Отвечал Парамон Алексеич. - Нет, старуха, его не достанешь. А вот есть, говорят, в каждом годе Час удачливый: если потрафишь В этот час пожелать себе счастья, Иль добра, иль богатства какого - Всё исполнится вмиг по желанью. Вот бы часа такого дознаться - Мы бы зажили важно с тобою!' Так беседовал добрый купчина Со своей благоверной супругой. Вдруг звонок у калитки раздался, На дворе барбоска залаял, И, немного спустя, перед ними Седовласый является странник С суковатою длинною палкой, В черном платье, ремнем подпоясан И с тяжелой сумой за спиною. 'Чай и сахар, добрые люди!' - Он сказал им с глубоким поклоном. 'Просим милости с нами откушать!' - Отвечает радушно купчина И сажает нежданного гостя К образам, на почетное место, И чайком, и домашним вареньем, И наливкой его угощает, А меж тем с ним ведет разговоры Про святые места и про скиты, Про далекие чуждые страны И про тяжесть скитальческой жизни. Так прошел у них вечер в беседе. Время к ночи подходит, и странник Собирается в путь и, прощаясь, Говорит своим доброхотам: 'Вижу я, что вы добрые люди, И хочу наградить вас. Я знаю Ваши тайные мысли. Сегодня Вам хотелось счастливого часа, Чтоб исполнились ваши желанья, - Этот час наступил, и вдобавок Дозволяются вам три желанья, Но смотрите, не зря говорите, А обдумайте их хорошенько!' Так сказал им таинственный странник И исчез. Парамон Алексеич И жена его чуть не рехнулись От такого нежданного счастья, Но купчина опомнился скоро И промолвил Марфе Петровне: 'Ну, старуха, налей мне стаканчик! За чайком померекаем вместе, Чт_о_ придумать нам тут поразумней, - Один ум хорошо, а два лучше'. Оживилась Марфа Петровна, Заварила свежего чаю И, девятый стакан наливая, Мужу молвила: 'Пей на здоровье! Пей, голубчик мой! Вот хорошо бы, Если б был теперь кстати лимончик: С ним бы чай был гораздо вкуснее'. Лишь успела она это молвить, Как на блюдце - отколь неизвестно - Перед ними лимон очутился, Такой сочный, душистый и крупный, Что не скоро такого и купишь. Рассерчал Парамон Алексеич На жену за такое желанье. 'Ах, раздуй те горой! - закричал он На нее. - Вот так глупая баба! Вот, шальная, нашла, что придумать!' Но лишь только сказал он и видит: Раздувается Марфа Петровна В ширину - и всё больше и больше. Смотрит он и диву дивится, И глазам своим верить не смеет. Но она всё толстеет, всё пухнет, Будто на море парус от ветра. Вот и стол с самоваром поехал От дивана к стене, вот и сам он, Парамон Алексеич почтенный, В дальний угол со стулом отъехал, Где всё крепче его припирает Раздобревшее тело супруги. Испугался купец не на шутку, - Видит: дело выходит плохое, - Так и ждет, что вот лопнет купчиха Иль задушит его под собою. 'Стой! - кричит он. - Уж я задыхаюсь! Ничего, ничего мне не надо, Лишь бы ты опять стала такою, Как была!' Вмиг исполнилось это: Стала Марфа Петровна сжиматься И в свой прежний объем возвратилась. И сидят они молча за чаем С горькой думой, что так неразумно Три желанья из рук упустили. Близок локоть, да, знать, не укусишь. 1865 286. СУДЬЯ ШЕМЯКА 'Помоги мне, братец, - просит брат убогой, - Не оставь, родимый, милостью премногой! Вот уж наступают вьюги с холодами, Одолжи лошадку съездить за дровами'. - 'Ох, как надоело мне с тобой возиться! Век ты будешь плакать, век ты будешь биться. Видно, сам уж плох ты, пропил, знать, деньжонки, Что купить не можешь клячи-лошаденки. Счастлив, что пришел ты, как иду к обедни, Так и быть, возьми уж, только знай - в последний! Приведешь - и больше к моему порогу Ни ногою, слышишь? Прогоню, ей-богу'. Взял бедняга лошадь. 'Дай уж оголовок', - Просит он у брата. 'Ишь ты, больно ловок! За него вечор лишь деньги отдал сам я, Оголовок знатный, нет, его не дам я - Изорвешь, испортишь, буду я в изъяне'. - 'Дай, ведь не к хвосту же привязать мне сани'. - 'Делай там как знаешь, людям поклонися, Где-нибудь достанешь, только отвяжися'. Так сказав, богатый бедняка оставил, Бедный, взявши лошадь, путь домой направил. Думает он думу: как бы сани справить, Чтоб дрова из лесу до дому доставить? Повезет ли лошадь? Ведь без хомута-то Воз тащить тяжелый будет трудновато. Ну, да уж устрою - я ведь парень ловкой: Ей к бокам оглобли привяжу веревкой, А чтоб не съезжали, я свяжу ремнями Как-нибудь покрепче хвост ее с санями. Справил - и поехал в рощу за дровами. Нагрузивши дровни, по дороге гладкой Тянет их до дому рядышком с лошадкой. Всё идет как надо, вот и дотащились, Только вдруг за что-то сани зацепились. 'Эй, ну-ну! - кричит он, - вывози, родная! Тут уж недалечко, дам тебе сенца я'. Палкой замахнулся: 'Ну же, ну, тащися!' Конь рванул всей силой - хвост и оборвися. Как наутро лошадь увидал богатый, - 'Что ты с нею сделал? что в ней без хвоста-то? - Закричал он грозно. - Это, брат, неладно, Этак одолжать вас будет мне накладно. Мы пойдем к Шемяке: пусть он нас рассудит И тебя за лошадь заплатить принудит'. И пошел к Шемяке с братом брат убогой. Путь их был не близок: снежною дорогой Шли они всё утро и, устав немало, Завернули оба в сельское кружало. Богача хозяин встретил с уваженьем: Кланяется в пояс - с нашим, мол, почтеньем, И вина, и пива гостю предлагает, Бедняка же будто вовсе и не знает. К богачу подсевши, пьет он с ним, гуторя, А бедняга на печь завалился с горя, Чтоб заспать свой голод. Слушая их речи, Он вздремнул немного - и свалился с печи. Как на грех, ребенок спал тут той порою, Он его, упавши, придавил собою... 'Ах ты, душегубец! ах, беспутный Каин! Что ты тут наделал? - закричал хозяин. - Этого, брат, дела так я не оставлю, И на суд к Шемяке я тебя представлю'. - 'Что ж, пойдем к Шемяке, знать такая доля, - Отвечал бедняга, - буди божья воля!' И пошли всё трое, а меж тем дорогой, Закручинясь, думу думает убогой: 'Что ж теперь мне делать? Ведь меня засудят! Пропаду я, бедный! Эх, уж будь, что будет: Брошусь-ка я с моста и покончу разом!' (У бедняги с горя ум зашел за разум). Вот подходят к мосту, он перекрестился И через перила вдруг перевалился. Под мостом в ту пору сани проезжали, Двое мужичков в них песни распевали. Вдруг на них свалился будто куль тяжелый - И замолкли звуки песни их веселой. Крик бедняга слышит: 'С нами крестна сила!' Голову приподнял - перед ним верзила, Парень здоровенный, в бок его толкает, И ругает крепко, и с саней пихает, А под ним, уткнувшись в сено головою, Кто-то тяжко стонет и хрипит порою. Понял он, в чем дело, - и давай бог ноги, Но верзила парень стал середь дороги. 'Глянь, что ты наделал, лиходей треклятый! Ведь пришиб до смерти моего отца ты. Ты за это дело мне ответишь, милый, И тебя к Шемяке потащу я силой'. - 'Что ж, пойдем к Шемяке: пусть он нас рассудит! - Говорит убогой. -Двух смертей не будет'. Идут они в город вчетвером. Дорогой Грустно так повесил голову убогой: Думает, гадает, как бы умудриться, Чтоб от наказанья строгого отбиться. Он с дороги камень поднял с думой злою И, в мошну засунув, спрятал под полою. На высоком стуле важно заседает В храмине Шемяка и свой суд вещает. И с благоговеньем пред судьею строгим, Кланяясь, предстали три истца с убогим. Первый свою просьбу изложил богатый. 'Что ответить можешь на слова истца ты?' - Вопросил Шемяка. Тот, взамен ответа, Лишь потряс мошною: посмотри, мол, это! 'А! - смекнул Шемяка. - Это он сотнягу Мне за суд мой сулит. Выручу беднягу!' 'Вот мое решенье, - говорит. - От брата Ты с хвостом, не так ли, получил коня-то? Посему и должен ты радеть о том же, Чтоб ему скотину возвратить с хвостом же. Того ради конь сей должен находиться При тебе, доколе хвост не отрастится'. Тут судье хозяин сельского кружала Жалобу представил. Не смутясь нимало, На вопрос Шемяки бедный, без ответа, Лишь тряхнул мошною: посмотри, мол, это. И Шемяка сметил: 'Вот еще сотнягу Мне за суд он сулит. Выручу беднягу!' И сказал: 'Вот слушай, как в случае оном Поступить ты должен, следуя законам: У него ребенка ты убил родного, Так с его хозяйкой приживи другого'. Тут с поклоном третий подает прошенье И судью Шемяку молит о решенье. На вопрос Шемяки бедный, без ответа, Вновь трясет мошною: посмотри, мол, это! И Шемяка сметил: 'А, еще сотнягу Мне за суд он сулит. Выручу беднягу!' И сказал в раздумье: 'В преступленье оном, Знай, сугубо винен ты перед законом: Срамно посягая на себяубийство, Ты, живым оставшись, совершил убийство. А как отца сыну уж не возвратишь ты, То за преступленье смерти подлежишь ты. Ляг же ты под мостом, он же, н_а_ мост ставши, Пусть тебя задавит, на тебя упавши'. Весело выходит от судьи убогой, Те ж в душе Шемяку всё клянут дорогой. 'Что ж, любезный братец, - говорит бедняга, - Подавай коня-то!' - 'Нет, зачем, сердяга, Я уж передумал. Нам бы помириться! Конь, хоть и бесхвостый, всё ж мне пригодится. Дам тебе деньжонок - разживайся с богом, И вперед, пожалуй, пригожусь во многом'. Бедный согласился, с братом помирился, А потом к другому с речью обратился: 'Ну, тебе с хозяйкой надо, знать, расстаться'. - 'Нет, я передумал, что с тобой возжаться! Мне детей не надо, - с ними только горе, Лучше помиримся и, со мной не споря, Вот возьми кобылу - славная лошадка - Да рублёв десяток, так уж, для придатка'. - 'Нет, я не согласен: подавай полсотни Иль отдай хозяйку, - что тебе вольготней'. Но расстаться с нею было не под силу, Отдал он бедняге деньги и кобылу. Тут убогий с третьим начал разговоры: 'Ох, как горько слушать мне твои укоры! Видно, на сем свете не жилец я боле! Ну, ступай-ка на мост да скачи оттоле'. - 'Нет, я передумал! Что с тобой возиться: На тебя скакавши, сам могу убиться. Убирайся с богом!' - 'Нет, родимый, дудки! Мы с тобой ходили в суд ведь не для шутки: Ты хотел обидеть горького беднягу, Так скачи, брат, с моста иль подай сотнягу'. Как ни спорил парень, как он ни бранился, Всё ж таки на сотне с бедным помирился. Вот домой приходит бедный развеселый. Уж не будет знаться он с нуждой тяжелой. Станет жить как люди, голод позабудет И в миру считаться хуже всех не будет. А меж тем Шемяка дани поджидает И к нему за нею парня посылает. 'Что ж, приятель, так-то держишь обещанье? Что сулил Шемяке ты за оправданье?' - 'Что ж ему сулил я?' - 'Три мошны с казною, В каждой по сотняге'. - 'Что ты! Бог с тобою! У меня в мошне той грош не заводился, А лежал вот камень - им я и грозился, Коль меня в ту пору он не оправдал бы, Я вот этим камнем в гроб его вогнал бы'. Как узнал Шемяка о таком ответе, Отслужил молебен, что живет на свете. 1873 287. ТРУЖЕНИКИ-ДЕТИ Ночь. В темном подвале, на грязном полу, В каморке сырой и холодной, Прижавшись, валяются дети в углу, Уснув на желудок голодный. Лежат они тут, на рогожах, мешках, Вдыхая миазмы подвала, Не видно кровинки на впалых щеках, С них юности краска сбежала... Но крепок их сон после тяжких трудов, - Ведь им только в нем и отрада: Во сне им не больно кусанье клопов, Не слышно трущобного смрада. Но кто ж эти дети? Зачем они тут? За что они терпят мученье? То наш малолетний ремесленный люд, - Он, видите, отдан в 'ученье'. Вот утро настало. Весь дом еще спит, Но их подмастерье суровый Давно растолкал и угрюмо следит, Чтоб все были к делу готовы. И каждый принялся за труд свой дневной: Вот мальчик, тщедушный и хилый, Топор поднимает нетвердой рукой И рубит дрова через силы. А вот и другой, посреди мостовой - По росту почти что ребенок, - Запрягшись в салазки и скорчась дугой, Он тащит с водою бочонок, А вот малолетний работник идет, Под ношей тяжелой сгибаясь, Присядет на тумбу, на миг отдохнет И снова пойдет, задыхаясь. И все хуже нищих одеты на взгляд: В халатах иль чуйках дырявых, С которых обрывки лохмотьев висят, А ноги - в опорках корявых... Какую ж дают им награду за труд, Для них непосильный порою? Дают им сырой и холодный приют Да впроголодь кормят бурдою! И дня одного не проходит притом, Чтоб не были кем они биты: Хозяин их 'учит' ремянным кнутом, Их бьет подмастерье сердитый, Хозяйка и даже кухарка подчас Запустит в иного поленом... Скажите, известно ли это у нас Управы ремесленной членам? 1876 288-290 1 Все тайны монгольских наречий Недаром открыты ему: Усвоив монгольские речи, Монголом он стал по уму. Монгольской премудрости книгу Он с целью благой изучил: По ней он монгольскому игу Цензурный устав подчинил. 2 Плуты, воры, самодуры! Успокойтесь, отдохните От бича литературы: Вы отныне состоите Под эгидою цензуры. 3 Блаженной памяти Красовский, Восстав из гроба, произнес: Цензурный комитет московский! В тебя мой дух я перенес! Прими ж мое ты наставленье: Чтоб избежать невзгод и бед, Марай с плеча без сожаленья: За это замечаний нет! 2-я половина 1870-х годов Дополнение Оригинал здесь - http://www.poesis.ru/poeti-poezia/miller/frm_vers.htm Мать и дитя (из Уланда) Мать Там, на небе, у Бога живёт твой братец покойный! Не огорчал он меня, - Ангелы взяли его. Дитя Ах! Чтобы они и меня не отняли от груди любимой, Ты, родная, скажи, - как мне тебя огорчить? Москвитянин на 1843 год. ? 4. ПРИМЕЧАНИЯ В настоящий сборник вошли произведения четырнадцати поэтов 1840-1850-х годов, чье творчество не представлено в Большой серии 'Библиотеки поэта' отдельными книгами и не отражено в коллективных сборниках (таких, например, как 'Поэты-петрашевиы'). Некоторые произведения Е. П. Ростопчиной, Э. И. Губера, Е. П. Гребенки, Ю. В. Жадовской, Ф. А. Кони, И. И. Панаева были включены в сборник 'Поэты 1840-1850-х годов', выпущенный в Малой серии в 1962 году (вступительная статья и общая редакция Б. Я. Бухштаба, подготовка текста, биографические справки и примечания В. С. Киселева). В настоящем издании творчество их представлено полнее. Из других поэтов П. А. Каратыгин, П. А. Федотов, Ф. Б. Миллер, Н. В. Берг представлены в различных выпусках 'Библиотеки поэта' лишь отдельными произведениями, стихи И. П. Крешева, Н. Д. Хвощннской, Е. Л. Милькеева, М. А. Стаховича в издания 'Библиотеки поэта' не входили. Для создания правильного представления о поэтах, творческий путь которых начался в 1830-е годы (Ростопчина, Губер, Гребенка, Кони, Каратыгин) или продолжался в 1860-1870-е (Каратыгин, Миллер), в сборник включены произведения и этих периодов. При установлении порядка следования авторов в сборнике принимались во внимание как биографические данные (дата рождения, время начала творческой деятельности, период наибольшей активности), так и жанровые: в особую группу выделены водевилисты (Кони, Каратыгин) и сатирики (Панаев, Федотов), завершают книгу переводчики по преимуществу (Берг, Миллер). При подготовке настоящего сборника были просмотрены отдельные, прижизненные и посмертные, издания данных поэтов, журналы, альманахи, некоторые газеты за ряд лет, рукописные материалы. Одиннадцать стихотворений, принадлежащих Ростопчиной, Милькееву, Копи, Миллеру, публикуются впервые. Тексты публикуемых стихотворений сверялись с обнаруженными в архивах рукописями. В результате этой сверки ряд текстов печатается в более полном или измененном, по сравнению с прежними публикациями, виде. Тексты, как правило, печатаются в последней авторской редакции. Отдельные случаи, когда предпочтение отдается посмертному изданию, главным образом из-за цензурных купюр в прижизненном, оговорены в примечаниях. Произведения, впервые опубликованные после смерти поэта, печатаются по наиболее авторитетным посмертным изданиям. Особую трудность представляет выбор текста для произведений Федотова. Большая их часть публиковалась по спискам (автографы, за редкими исключениями, не сохранились), причем публикации и известные нам списки одного произведения часто имеют множество разночтений. В подобных случаях нами выбирался наиболее авторитетный, наиболее исправный из имеющихся текст, явные искажения исправлялись по другим публикациям и спискам, все эти исправления отмечены в примечаниях. Слова в тексте, заключенные в угловые скобки, являются редакторскими конъектурами. В угловые скобки, кроме того, взяты заглавия и подзаголовки, данные редакцией. Слова, зачеркнутые автором в рукописи, заключаются в квадратные скобки. Орфография и пунктуация приближены к современным нормам. Явные опечатки в источниках текста исправляются без оговорок в примечаниях. Стихотворения каждого автора расположены в хронологическом порядке, недатированные стихотворения помещены в конце. Многие датировки стихотворений уточнены по первым публикациям, автографам, письмам и другим источникам, в необходимых случаях обоснование датировок приведено в примечаниях. Даты в угловых скобках означают год, не позднее которого, по тем или иным данным, было написано произведение, для водевильных куплетов - это нередко год первой постановки водевиля на сцене, для других - год первой публикации или цензурного разрешения издания. Предположительные даты сопровождаются вопросительным знаком. Подборке стихотворений каждого автора предшествует биографическая справка, где сообщаются основные сведения о жизни и творчестве поэта, приводятся данные о важнейших изданиях его стихотворений. Здесь, как и в примечаниях, использованы, наряду с опубликованными, и рукописные материалы. В примечаниях после порядкового номера указывается первая публикация, затем, через точку с запятой, последовательные ступени изменения текста (простые перепечатки не отмечаются) и, после точки, источник, по которому печатается текст. Источник текста вводится формулой 'Печ. по...', эта формула носит условный характер, обозначая издание, в котором текст впервые установился. Указание только одной (первой) публикации означает, что текст в дальнейшем не изменялся. Авторские сборники, часто встречающиеся в примечаниях к стихотворениям одного автора, полностью описаны лишь при первом упоминании, а в дальнейшем даны в сокращении. Описания книг и журналов, часто встречающихся в примечаниях к стихотворениям нескольких авторов, также даны в сокращении (см. список сокращений). Сведения о музыкальных переложениях произведений нами заимствованы из книги: Г. К. Иванов, Русская поэзия в отечественной музыке (до 1917 года), справочник, вып. 1-2, М., 1966-1969, причем приводятся фамилии только сколько-нибудь известных композиторов, остальные даны суммарно, по формуле: 'Положено на музыку одним композитором (двумя и т. д. композиторами)'. Сокращения, принятые в примечаниях БдЧ - 'Библиотека для чтения'. Булгаков - Ф. И. Булгаков, П. А. Федотов и его произведения художественные и литературные, СПб., 1893. Вольф - А. Вольф, Хроника петербургских театров, ч. 1-3, СПб., 1877-1884. ГБЛ - Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина (Москва). ГПБ - Рукописный отдел Государственной Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (Ленинград). ГРМ - Рукописный отдел Государственного Русского музея (Ленинград). ЕИТ - 'Ежегодник императорских театров'. ИВ - 'Исторический вестник'. ЛГ - 'Литературная газета'. Лещинский - Я. Д. Лещинский, Павел Андреевич Федотов - художник и поэт, Л.-М., 1946. ЛН - 'Литературное наследство'. М - 'Москвитянин'. ОЗ - 'Отечественные записки'. П - 'Пантеон', 'Пантеон русского и всех европейских театров'. ПД - Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинского дома) АН СССР. Ростковский - Ф. Ростковский, История лейб-гвардии Финляндского полка, отд. 2 и 3. 1831-1881, СПб., 1881. PC - 'Русская старина'. С - 'Современник'. СО - 'Сын отечества'. Сомов - А. И. Сомов, П. А. Федотов, СПб., 1878. ССНП - (И. И. Панаев), Собрание стихотворений Нового поэта, СПб., 1855. ГБЛ - Государственная театральная библиотека им. А. В. Луначарского (Ленинград). 'Тетрадь Пушкина' - рукописная тетрадь, содержащая автографы стихотворений Е. П. Ростопчиной, принадлежавшая ранее А. С. Пушкину (ПД). ЦГАЛИ - Центральный государственный архив литературы и искусства (Москва). ЦГИА - Центральный государственный исторический архив (Ленинград). ц. р. - цензурное разрешение. ЦТМ - Центральный театральный музей им. А. А. Бахрушина (Москва). 276-279. 1. М, 1844, ? 1, с. 24 (ц. р. - 28 декабря 1843 г.), без указания автора оригинала, Стихотворения 1841 -1848, М., 1849, под загл. 'Романсы о пирате', без 3-й части. Печ. по Стихотворениям 1840-1860, [т. 1], изд. 3, М., 1872, с. 1, с исправлением неверной даты по ц. р. первой публикации. Перевод стих, немецкого поэта Фердинанда Фрейлиграта (1810-1875) 'Piratenromanze' ('Auf dem Decke der Qabarre...'). Габара - плоскодонное морское судно. Дека (дек) - навесная палуба судна. Гоанго - Хуанхэ, река в Китае. Фанданго - испанский народный танец. Райна (то же: рей) - круглый брус, крепящийся горизонтально к мачте, служит для несения парусов. Лазарони (лаццарони) - нищий, бродяга. Оттоманский бриг - под флагом Оттоманской империи, Турции. 'Иль-Алла!' - воинственный возглас мусульман. 2. М, 1845, ? 4, с. III, Стихотворения 1841 -1848. Печ. по Стихотворениям, [кн. 1], изд. 2, испр. и доп., М., 1860, с. 13. Перевод стих. Ф. Фрейлиграта 'Gesicht des Reisenden' ('Mitten in der Wuste war es, wo wir nachts am Boden ruhten...'). Дромадер - одногорбый верблюд. Идут девы, как Ревекка и т. д. Имеется в виду эпизод из Библии, повествующий о встрече Ревекки у колодца с Исааком, когда она напоила его и его верблюда водой из кувшина. Мекка - город на Аравийском полуострове, главное место паломничества мусульман. Баб-эльмандеб (или Эль-Мандеб - врата скорби) - пролив, отделяющий Аравийский полуостров от материка Африки. Алла - Аллах. 3. М, 1848, ? 4, с. 258. Печ. по Стихотворениям 1841-1848, с. 94. Перевод стих. Ф. Фрейлиграта 'Banditenbegrabnis' ('Auf blut'ger Bahre rastet...'). В переработанном виде стало популярной в России 'разбойничьей песней' (см.: 'Песни и романсы русских поэтов', 'Б-ка поэта' (Б. с), 1965, с. 939, 1039-1040). Сбир (от итал. sbirro - служащий инквизиции) - здесь: сыщик. Колет - см. примеч. 248. 4. 'Поэтические эскизы', альманах стихотворений, М., 1850, с. 31. В сокращенном варианте (в составе 6 строф) -'Русский вестник', 1856, ? 3. Печ. по Стихотворениям, [кн. 1], изд. 2, с. 246, где Миллер вернулся к первоначальной редакции. Автограф - ПД. Перевод стих. Ф. Фрейлиграта 'Requiescat!' ('Wer den wucht'gen Hammer schwingt...'). 280. 'Московский городской листок', 1847, 15 июля. Печ. по Стихотворениям, [кн. 1], изд. 2, с. 232. Положено на музыку П. П. Булаховым. 281. М, 1848, ? 10, с. 28. Печ. по Стихотворениям 1840-1860, с 151. См. также: Н. В. Берг, ? 260. 282. Стихотворения, т. 6, изд. 2, М., 1880, с. 312, в составе цикла 'Подписи к картинкам (для детей первого возраста)'. Вошло с незначительными изменениями в устный обиход. 283. 'Русский вестник', 1857, ? 3-4, с. 284. Датируется по Стихотворениям, [кн. 1], изд. 2. 284. 'Развлечение', 1861, ? 22 (47), с. 272, подпись: Гиацинт Тюльпанов. Яко се добро (старослав.) - что это хорошо. 285. 'Развлечение', 1865, ? 44, с. 297. Печ. по Новым стихотворениям. 1861-1873, М., 1873, с. 34. 286. ОЗ, 1873, ? 4, с. 458. Печ. по Новым стихотворениям. 1861 -1873, с. 329. Стихотворная обработка старинной сатирической повести о неправедном судье Шемяке, обличающей произвол и корыстность суда, эта повесть получила распространение в рукописях в XVII-XVIII вв. и пользовалась широкой популярностью, включалась во множество лубочных изданий и послужила сюжетом для многих лубочных картинок. Оголовок - нижняя деревянная часть хомута. Кружало - в старину на Руси: кабак, питейный дом. 287. Стихотворения, т. 6, изд. 2, с. 128. Чуйка - длинный суконный кафтан. 288-290. Печ. впервые, по автографу ПД. 1. Направлена против В. В. Григорьева (1816-1881), крупного востоковеда, автора, в частности, ряда работ по истории монголов. В 1874-1880 гг. занимал пост начальника Главного управления по делам печати, служебная деятельность его имела реакционный характер. Указание о службе Григорьева в цензуре, содержащееся в эпиграмме, позволяет датировать ее 2-й половиной 1870-х годов (так же датируются нами две следующие эпиграммы, записанные на том же листе). 3. Красовский А. И. (1780-1857) - цензор в 1821-1828 гг., председатель Комитета иностранной цензуры в 1833-1857 гг., своей крайней реакционностью заслужил ненависть современников, 'человек с дикими понятиями, фанатик и вместе лицемер, всю жизнь, сколько мог, гасивший просвещение' (А. В. Никитенко, Дневник, т. 1, [Л.], 1955, с. 463, ср. А. Я. Панаева, Воспоминания, М., 1956, с. 88-89). Ф. Б. Миллер Мне всё равно ---------------------------------------------------------------------------- Песни и романсы русских поэтов. Вступительная статья, подготовка текста и примечания В. Е. Гусева. Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание. М.-Л., 'Советский писатель', 1965 ---------------------------------------------------------------------------- Федор Богданович Миллер родился в 1818 году в Москве, умер в 1881 году там же. Воспитывался Миллер в Московском немецком училище, по окончании которого служил фармацевтом в аптеке при Московском университете, одновременно слушая лекции по литературе. С 1840 по 1869 год он преподавал немецкий и русский языки и словесность в I Московском кадетском корпусе, издавал и редактировал журнал 'Развлечение' (с 1859 г.). Первый литературный опыт Миллера - роман 'Цыганка' (М., 1837). Первое его стихотворное произведение - перевод двухактной драмы Кастелли 'День Карла Пятого' ('Москвитянин', 1841, No 8). Миллер сотрудничал в 'Москвитянине', 'Библиотеке для чтения', 'Московском вестнике', 'Русском вестнике', 'Русском слове' и 'Отечественных записках'. Известность он приобрел как переводчик Шиллера, Гете, Шекспира, Мицкевича и других писателей. При жизни Миллера его 'Стихотворения' издавались трижды (М., 1849, 1860, 1872). У Миллера есть стихи в жанре 'русской песни' (1879), которые, однако, успеха не имели. Кроме публикуемых текстов в песенниках и лубках встречается 'Ударил час возмездья рокового...'. На тексты Миллера романсы писали А. Даргомыжский, В. Соколов ('Черные очи'), К. Сидорович ('Голубые очи') и другие композиторы. 482. МНЕ ВСЁ РАВНО Мне всё равно, страдать иль наслаждаться, К страданьям я привыкла уж давно. Готова плакать и смеяться, Мне всё равно! Мне всё равно, враги ли мне найдутся, Я к клеветам привыкла уж давно. Пускай бранят, пускай смеются, Мне всё равно! Мне всё равно, сердечная ль награда, Любовь забыта мной давно, Меня не любят? И не надо! Мне всё равно! <1859> ПРИМЕЧАНИЯ 482. Отд. изд., М., 1859, с муз. Даргомыжского. В песенниках - с 1860-х годов ('Полнейший песенник московских цыган', СПб., 1863) до 1914 г. В 1959 г. была записана как хоровая песня в с. Сидоровском Костромской обл. (ИРЛИ, PV, к. 196, п. 2, No 122).
