Стихотворения, Метерлинк Морис, Год: 1900

Время на прочтение: 6 минут(ы)
Бельгийские символисты
СПб.: Наука, 2015.

МОРИС МЕТЕРЛИНК

(1862 — 1949)

СОДЕРЖАНИЕ

Теплицы
(1889)

Теплица. Перевод В. Брюсова
Молитва (‘О, пожалей мою усталость…’). Перевод Ф. Сологуба
Колокольчики. Перевод В. Брюсова
Отсветы. Перевод Эллиса
Молитва (‘О, Боже! Ты ведаешь эти терзанья!..’). Перевод Эллиса

Пятнадцать песен
(1896—1900)

I. ‘Заключила она ее в грот…’ Перевод Г. Чулкова
II. ‘А если он вернется…’ Перевод О. Чюминой
IV. ‘С очами, повязками скрытыми…’ Перевод В. Брюсова
V. ‘У слепых трех сестер…’ Перевод Г. Чулкова
VI. ‘Кто-то мне сказал…’ Перевод О. Чюминой
VII. ‘Когда умерла Орламонда…’ Перевод О. Чюминой
X. ‘Когда влюбленный удалился…’ Перевод Г. Чулкова
XI. ‘О, мать, кто крадется ко мне?..’ Перевод Г. Чулкова
XII. ‘Зажгли лампады вы свои…’ Перевод Г. Чулкова
XV. Песня Мадонны. Перевод С. Рафаловича

ТЕПЛИЦЫ
(1889)

ТЕПЛИЦА

О теплица в дремучем лесу!
И навеки закрытые двери!
И все, что таится под куполом этим!
Все, что таится в душе, как в теплице!
Мечтания голодной царевны,
Уныние матроса в пустыне,
Медные трубы под окнами темной больницы…
О, уходите в углы, где теплее!
Женщина, вся изнемогшая в день утомительной жатвы,
На дворе у гостиницы длинной чередой почтальоны,
Чу! проходит охотник, ружье обменявший на плуг.
Наблюдайте в сияньи луны!
(Все тогда не на месте!)
Перед судьями бедная дурочка,
Военный корабль на канале, на всех парусах,
Ночные птицы на лилиях белых…
В полдень звон похоронный.
(Это там, на той колокольне!)
Вот больные на пышном лугу отдыхают.
Запах эфира в солнечный день.
Боже мой! Боже мой! будет ли дождь
И снег, и ветер в теплице.

МОЛИТВА

О, пожалей мою усталость
В преддверьи моего пути!
В душе бессилие и вялость —
Трудов ей, бедной, не снести.
Моя душа бледна от скуки,
Моя душа глядит в слезах
На утомившиеся руки
На нераскрывшихся цветах.
И между тем, как в сердце бродит
Мечта лиловой стороны,
На руки бледные низводит
Душа усталый свет луны,
Тот свет луны, где цвет сирени
Пророчит утро в тишине,
Тот свет луны, где только тени
От рук рождаются одне.

КОЛОКОЛЬЧИКИ

Стеклянные колокольчики!
Странные цветы!
Вы никогда не цветете в теплицах!
Но ветер мечты мои клонит на воле,
Навеки долина души неподвижна.
О полдень под куполом в душном тепле!
О тайны видений на тусклом стекле!
Ни одного никогда не срывайте!
Возникло их много в сиянии древней луны.
(О, смотрите сквозь эту листву на желанные сны.)
Вы видите?
Словно бродяга на троне?
Словно корсары таятся в прудах?
Словно на город идут войска существ допотопных?
Возникло их много при старых снегах,
Возникло их много при старых дождях.
(О, сжальтесь над воздухом душной теплицы!)
Празднуют праздничный день в воскресенье голодного года,
В поле, где жатва, открыты двери больницы,
Царские дочери бродят, голодные, в зимних лучах.
Смотрите на те, вот на те, что вдали!
За ними невидимо прячутся прежние грозы!
Где-нибудь там, на болотах, военные ждут корабли!
Ах! воронов белые лебеди в гнездах вскормили!
(Как тускло все видно сквозь влажные стекла!)
Девушка брызжет на папоротник горячей водой.
Дети глядят на отшельника в келью.
Сестры мои заблудились и спят в глубине ядовитого грота!
Ждите зимы и луны, —
На цветах, наконец, рассеянных по льду…

ОТСВЕТЫ

Мне пучина ночных сновидений
Так страшна, так страшна!..
Глубина сновидений полна,
Как и сердце, луны отражений!..
Чуть трепещет тростник сиротливый
Над немым отраженьем теней,
Стройных пальм, роз и бледных лилей,
Плачут тени над влагой ленивой.
Угасает закат отраженный,
Облетают цветы без следа,
Чтоб исчезнуть в воде полусонной
Навсегда, навсегда!..

МОЛИТВА

О Боже! Ты ведаешь эти терзанья!
Прими же от бедного сына дары, —
Поблекший венок в тихий час расставанья,
Земли и горячего солнца созданье
Кладу я над телом сестры!
О Боже! Ты видишь мое изнуренье!..
Луна побледнела, мрак ночи черней…
О Боже! Луч славы бессмертной пролей
На бедное, бедное уединенье,
Дай луч благодати небесной Твоей!..
О Боже! Открой мне святые пути,
Изнывшую душу мою просвети!..
Ты ведаешь, этих восторгов страданье —
Последней травы надо льдом увяданье!

ПЯТНАДЦАТЬ ПЕСЕН
(1896—1900)

I

Заключила она ее в грот,
Сделала знак у ворот,
Дева живет, как во сне,
Ключ под волнами, на дне.
Вешние дни протекли,
Путники мимо прошли,
Ждет уже семь она лет…
Зимних дождалася дней,
Вспомнили волосы свет,
Ждут его кольца кудрей…
Тихо меж камней скользят,
Ищут желанных лучей,
Встретили свет — и блестят…
Снова там путник бредет,
Странных не видит лучей,
Света из камней не ждет.
Не понял он знаков во тьме,
Он думал: родник золотой —
Иль ангелов игры во мгле,
И той же бредет он тропой…

II

— А если он вернется,
Что я сказать должна?
‘Скажи: его ждала я,
Пока не умерла!..’
— А если б, как чужую,
Расспрашивать он стал?
‘Ответь ему, как брату,
Быть может, он страдал’.
— А если спросит: где ты?
Какой я дам ответ?
‘Кольцо мое безмолвно
Отдай ему в ответ’.
— А если он увидит,
Что комната пуста?
‘Скажи: угасла лампа
И дверь не заперта’.
— А если о последних
Минутах спросит он?
‘Скажи: я улыбалась,
Чтоб не заплакал он’.

IV

С очами, повязками скрытыми,
(Сорвите златые повязки!)
С очами, повязками скрытыми,
Искали, где счастье, семь дев.
И где-то в равнине полуденной,
(Храните златые повязки!)
И где-то в равнине полуденной
Нашли стоколонный дворец.
И, гимном свободу приветствуя,
(Тесней завяжите повязки!)
И, гимном свободу приветствуя,
Навеки вступили в тюрьму!

V

У слепых трех сестер,
(Будем ждать мы желанную весть)
У слепых трех сестер
Золотые светильники есть.
Вот восходят на башню они,
(Здесь они, здесь и мы, здесь и вы)
Вот восходят на башню они
И проводят томительно дни.
Ах! сказала одна,
(Будем ждать мы желанную весть)
Ах! сказала одна,
Пламя в наших светильниках есть.
Ах! сказала вторая тогда,
(Здесь они, здесь и мы, здесь и вы)
Ах! сказала вторая тогда,
Поспешает король к нам сюда.
Нет, сказала святая в ответ,
(Будем ждать мы желанную весть)
Нет, сказала святая в ответ,
У светильников пламени нет.

VI

Кто-то мне сказал
(О, дитя, мне страшно!),
Кто-то мне сказал:
Час его настал.
Лампу я зажгла
(О, дитя, мне страшно!),
Лампу я зажгла,
Близко подошла.
В первых же дверях
(О, дитя, мне страшно!),
В первых же дверях
Пламень задрожал.
У вторых дверей
(О, дитя, мне страшно!),
У вторых дверей
Пламень зашептал.
У дверей последних
(О, дитя, мне страшно!),
Вспыхнув только раз,
Огонек угас.

VII

Когда умерла Орламонда,
Семь дочерей
Волшебной жены Орламонды
Искали дверей.
Лампады свои засветили,
На башню взошли,
Четыреста зал отворили,
Но света они не нашли.
Проникли под гулкие своды,
Спустилися с круч,
Нашли под закрытою дверью
Из золота ключ.
Сквозь щели им видится море,
Боятся они умереть,
Стучатся у запертой двери,
Не смея ее отпереть.

X

Когда влюбленный удалился,
(Я слышал двери скрип)
Когда влюбленный удалился,
От счастья взор у ней светился.
Когда же он опять пришел,
(Я видел лампы свет)
Когда же он опять пришел,
Другую женщину нашел.
И видел я: то смерть была,
(Ее дыханье я узнал)
И видел я: то смерть была,
Она его к себе ждала.

XI

О, мать, кто крадется ко мне?
Они пришли предупредить…
— О, дочь моя, дай руку мне,
Корабль готовится отплыть.
О, мать моя, нам нужно ждать…
Опасность очень велика?
— Не бойся, дочь моя, пока…
Они собрались уезжать.
О, мать моя, Она стоит.
Она берется за окно,
— Не бойся, дочь моя, все спит,
Корабль плывет уже давно.
О, мать, я слышу голоса…
И чей-то шепот слышу я.
— Они в пути, о дочь моя,
Корабль уж поднял паруса.
На звездах, мать, Ее покров,
Она стучит ко мне в окно…
— О, дочь, то тень от парусов,
Само открылося окно.
О, мать моя, уж свет погас,
Ее дыханье здесь сейчас…
— Корабль уплыл уже в моря,
О ком твердишь ты, дочь моя?

XII

Зажгли лампады вы свои,
— О, ярко солнце светит там!
Зажгли лампады вы свои.
Но льется луч сквозь двери к нам.
Откройте двери в сад, к лучам!
Уж нет ключей от тех дверей,
Должны мы ждать, должны мы ждать,
Ключи пропали, нет ключей,
Должны мы ждать, должны мы ждать,
И будем ждать иных мы дней…
Узрим мы солнце из дверей,
Но лес те двери сторожит,
Вокруг жилища лес горит:
На листьях отблеск от лучей, —
Там, на пороге, у дверей…
Иные дни утомлены,
Опять, как прежде, смущены,
Иные дни уж не придут,
Иные дни, как те, умрут.
И мы, и мы погребены…

XV. ПЕСНЯ МАДОННЫ

Всем — кто грешен, кто в слезах,
Всем — кто принял муки,
Открываю в небесах
Благостные руки.
Где звучал любви привет,
Там греха не стало,
Душам скорбным смерти нет,
Где любовь рыдала.
Для нее дорог во тьме
Бесконечно много.
Но слезам любви — ко мне
Лишь одна дорога.

МОРИС МЕТЕРЛИНК
(1862—1949)

Поэтическое наследие Мориса Метерлинка невелико: в 1889 году вышел первый сборник его стихов ‘Теплицы’, на который с восторгом откликнулся ряд поэтов и критиков (‘Вот книга стихов, которая заслуживает аплодисментов’, — так начинает публикуемое в настоящем издании эссе, посвященное книге Метерлинка, Эмиль Верхарн), в 1896 году появилась вторая поэтическая книга — ‘Двенадцать песен’, которая — с добавлением еще трех текстов — была переиздана в 1900 году под названием ‘Пятнадцать песен’. И хотя Метерлинк вошел в историю европейской культуры прежде всего как выдающийся драматург и философ-эссеист (в 1911 году он стал одним из наиболее молодых лауреатов Нобелевской премии по литературе), его лирика осталась яркой страницей бельгийского — и шире: французского — символизма.
Отвечая на вопросы критика Эдмона Пикара, Метерлинк сказал: ‘Я внимательно и все более и более сосредоточенно прислушиваюсь ко всем неясным голосам человеческой души… Я хотел бы изучить все, что несформулировано в живом существе, все, что не имеет выражения ни в жизни, ни в смерти, все, что ищет отзвук в самом сердце…’ Художественным воплощением этих задач стала драматургия Метерлинка, теоретическим — его натурфилософские произведения, хотя и в них куда больше ‘художественности’ и ‘романтики’, чем собственно исследовательской мысли.
Метерлинк родился во Фландрии, учился в Генте (где его однокашником был Шарль Ван Лерберг), с 1885 года начал печататься в ‘Молодой Бельгии’. Изучал право в Париже, там же познакомился с Малларме и Вилье де Лиль-Аданом, чье влияние на молодого Метерлинка оказалось весьма существенным. Вернувшись в Гент, он занимался адвокатской практикой и — что стало важным для формирования его философских воззрений — переводил с фламандского и немецкого (в частности, Новалиса), а также исследовал народную лирику (аукнувшуюся в его ‘Двенадцати песнях’).
В дальнейшем Метерлинк уже не возвращался к поэзии, но перенес в другие формы творчества, прежде всего в драматургию, основные постулаты символизма, сила или слабость поэта, отмечал он, ‘вовсе не в том, что делает он сам, но в том, насколько он может опереться на мощь окружающего его, на сокровенный и вечный порядок вещей и скрытую в них волшебную силу. Он должен обрести такое положение, чтобы Вечность подтверждала его слова…’
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека