Стихотворения, Мандельштам Юрий Владимирович, Год: 1942

 
 Юрий Мандельштам Стихотворения --------------------------------------------------------------------------- 'Мы жили тогда на планете другой...': Антология поэзии русского зарубежья. 1920-1990: В 4 кн. Кн. 3 М., 'Московский рабочий', 1994. --------------------------------------------------------------------------- 'Гомеровским стихом священным...' Два ноктюрна (1-2) 1. 'Неполный месяц, желтый и смешной...' 2. 'Какая грусть на площади ночной!..' 'Предчувствовало сердце: безразличен...' 'Я внутри совершенно пустой...' 'Что этот мир? Мы так различны в нем...' 'Как просто жить, ходить на службу...' 'Как жить на земле? Человек не знает...' 'В житейской тине счастья не найти...' 'Ты говорил - я долго слушал...' 'Сначала весна, и томленья...' 'Все то же - люди, имена и лица...' 'Как неожиданны и редки...' 'Бывало - с полузвука, с полуслова...' '- Электрический запах озона...' 'Сколько нежности грустной...' 'Ты знаешь ли это мученье?..' 'Ни радости, ни скорби нет конца...' 'Поля без конца, без предела...' 'Ну что мне в том, что ветряная мельница...' 'Налетает беда, налетает...' 'Нет, не воем полночной сирены...' 'Какая ночь! Какая тишина!..' 'Мы с тобою - в трагическом мире...' 'Как Пушкин, в снежном сугробе...' Тебе Зимой в бараке АТП Дорога в Каргополь * * * Гомеровским стихом священным, Античной, строгой красотою Еще полна душа Елены, В веках не позабывшей Трою. А голова Софии мудрой - В ней глубоко таится знанье И посыпает белой пудрой Упорных мыслей сочетанья. И всех прекрасней и нежнее, Как позабытых стран равнины, И сердце радовать умеют Любовь и скорбь Екатерины. Но даже их не променяю На случай радостный и странный. В любви внезапной забываю Тоску, и мудрость, и обманы. Часами ласково и дико Я славлю северное имя, О счастьи думаю великом, Не замечаемом другими. Я предугадываю встречи - - Ведь у влюбленных столько дела - И дома вспоминаю вечер, Когда душа стрелой запела. Моя веселая измена! Предчувствую: тебе единой Простят София и Елена, И скорбная Екатерина. ДВА НОКТЮРНА 1 Неполный месяц, желтый и смешной, И редкие зарницы за спиной. Казалось, ночь июльская была Из тонкого, волнистого стекла. Неясная печаль издалека... Как больно сжалась теплая рука! 2 Какая грусть на площади ночной! В угарном и безрадостном весельи О чем-то горьком, как июльский зной, Скрипят неугомонно карусели. А в комнате беспомощный рояль Дрожит и стонет под рукой неровной, И жалуется душная печаль, Прикрытая усмешкой хладнокровной. И только там - на белом потолке,- Где тихо бродят ласковые тени, Нет ни упорных мыслей о тоске, Ни медленных, назойливых сомнений. * * * Предчувствовало сердце: безразличен. И как надеяться любимым быть! Поэты обожают Беатриче, Но Беатриче их не полюбить. А я - последний в неземной плеяде, Любовник скучный и плохой поэт. Не мне искать таких противоядий, Которых вовсе не было и нет. Но мой некрепкий голос напрягая, - Его бессмертным пеньем не зови - Я верю: ты услышишь, ты узнаешь, Ты будешь плакать о моей любви. * * * Я внутри совершенно пустой, Даже сердце как будто не бьется. Только память о жизни простой - - Как на дне векового колодца. Так, наверное, новый мертвец, В первый раз выходя из могилы, Все не верит, что жизни конец, Смотрит в небо и пробует силы. * * * Влад. Смоленскому Что этот мир? Мы так различны в нем: Я расточителен, ты скуп и беден. Но мы от одиночества умрем, И нам скучна земля, и поддень бледен. Мы устаем от ветреных друзей. Но чем нужней, чем ближе мы с тобою, Тем больше слов ничтожных и людей Нас разделяют бездною морскою. * * * Как просто жить, ходить на службу. Мне так легко: покой в крови. Не верю в длительную дружбу, Не знаю тягостной любви. И дни проходят в мирной скуке. Но по ночам - к чему скрывать - Все та же ты, и те же муки Хранит безмолвная кровать. Так море бури забывает, Качает лодку на волне, И на песке с детьми играет, А бури спят на самом дне. И пусть в моей душевной лени Нет места памяти твоей, В тревоге мутных сновидений Все ближе ты, и все нужней. * * * Как жить на земле? Человек не знает. Человек рождается, человек умирает. Сгнивает тело в плотной земле. Летает душа в поднебесной мгле. Поэт, послушай, не думай о многом! Ты - человек, ты не станешь Богом. Послушай - не твой ли голос поет: Человек родился, человек умрет. * * * В житейской тине счастья не найти... Но и взлетев в небесные пространства, Мы не забудем прежние пути, Простую грусть, простое постоянство. И стоит ли смотреть за облака Нам, обреченным смерть принять оттуда, Пока еще прекрасна и легка Земная жизнь, где нам не надо чуда. * * * Юрию Терапиано Ты говорил - я долго слушал. О, я согласен был во всем: Сомненье не спасает душу Опустошительным огнем. И горе не изменит света - - Все так же солнце греет нас, И столько радостных ответов Хранит хотя бы этот час. Ты говорил, и все казалось Неизмеримо и светло, Но что-то смутное осталось И там, за памятью, легло. Все это так: и мир без края И жизнь прекрасна и чиста, Но только знаешь ли, какая Бывает в сердце пустота! * * * Сначала весна, и томленья, И небо в закатном огне. Потом тишина, и сомненья, И нежность в ночной тишине. Потом - удивленье, и жадность, И радость, и мука моя. Потом - пустота, беспощадность. Безжалостность небытия. И все. Даже трудно поверить, Что это любовь. Пустота. Быть может, любовь, да не та... Что, если еще раз проверить? * * * Все то же - люди, имена и лица. Неясный свет, обыкновенный свет. Беспутная Лилит, почти блудница, Какой ты можешь обещать ответ? Ночной кабак, безлюбое веселье. Тебе - угар, а мне - чужой позор. Туманит отвратительное зелье Поклонников неискушенных взор. Но как проста пустая мелодрама - Кто с этой страстью не знаком! Зачем ты уходила от Адама, Чтобы вернуться в облике таком? Я сам беспутный, но совсем иначе. Тебе хоть блуд, а мне жестокий стыд. В случайном счастьи, в лепсой неудаче Ты ничего не объяснишь, Лилит. * * * В любви, как в злобе, верь, Тамара... М. Лермонтов Как неожиданны и редки Такие встречи. Первый зов Прелестней венской оперетки И безошибочней стихов. Но самые скупые строфы От перебоев не спасут, И реет отзвук катастрофы В сладчайшей музыке минут. Не уклоняйся от удара. Душа права и жизнь права. 'В любви, как в злобе, верь, Тамара'... Но распыляются слова. * * * Пред ослепленными глазами Светилась синяя звезда. Н. Гумилев Бывало - с полузвука, с полуслова Рождалась музыка твоих стихов. Ты вспоминал зачем-то Гумилева, Но был тебе не нужен Гумилев. Над островами солнечной пустыни, Над радостью неопытных страстей, Твоя звезда - ничем не хуже Синей - Тебе светила золотом лучей. Как было тяжело с таким сияньем Тебе расстаться. Наступила ночь С отчаяньем, сомненьем и незнаньем. Ты плачешь, но тебе нельзя помочь. Теперь узнаешь ты, что боль напрасна, Что есть любовь, но счастья нет в любви, Что даже музыка не так прекрасна, Как верил ты. И все-таки живи. * * * Электрический запах озона, Вдалеке нарастающий гром, И огромные, в полнебосклона, Черно-синие тучи кругом. Ты, я знаю, грозы не боялась И теперь, со слезами в глазах, Не в испуге ко мне прижималась, Не защиты просила в слезах. Никому не расскажешь словами Про молчание, нежность и стыд, И тоща разорвался над нами Ослепительный метеорит. Я проснулся от ливня и грома. Сон счастливый был все-таки сном. В одиночестве сонного дома Отзывался насмешливый гром. * * * Сколько нежности грустной В безмятежной Савойе! Реет вздох неискусный В тишине и покое. Над полями, в сияньи Тишины беспредельной, Реет вздох неподдельный, Как мечта о свиданьи. Этой грусти без края Я значенья не знаю, Забываю названье В тишине и сияньи. Реет легкая птица, Синий воздух тревожит. Если что-то свершится... Но свершиться не может. Что же, будем мириться С тишиною и светом Этой грусти бесцельной, С этим летом и счастьем Тишины беспредельной. * * * Молчите, проклятые книги, Я вас не писал никогда. А. Блок Ты знаешь ли это мученье? Один, у чужого окна, Молчанье и сердцебиенье, И там, за окном - тишина. Я сердце сжимаю руками. О, как неразборчивы мы! Отчаяньем, болью, стихами - Но только бы прочь из тюрьмы. И вот я накликал свиданье. Любовь. Но поют петухи. И разве мое ожиданье Похоже еще на стихи? Уже приближаются сроки. О, как неразборчив я стал! Молчите, проклятые строки: Я вас никогда не писал. * * * Ни радости, ни скорби нет конца. Любовь и смерть всегда в единоборстве. Пускай черты любимого лица Стирает смерть в медлительном упорстве - Любовь их снова к жизни призовет Движеньем памяти, простым и верным. И наш союз незыблем. Он живет. Он светит мне лучом нелицемерным. * * * Поля без конца, без предела, Где ночью рождаются сны, А днем пролегает несмело Граница соседней страны, Где пахнет цветами, и летом, И сеном, и свежестью рос, И душным июльским ответом На робкий весенний вопрос... Гляжу в безграничные дали, В мерцанье зеленых полей, Лежу в синеве и печали, В тоске благодатной моей. Я слышу жужжанье, и шепот, И шорох, и легкий полет, И горький бессмысленный ропот В усталой душе не встает. Сюда приходил я и прежде От пыльной суцьбы городской, В неясной и чудной надежде, В желанный, но смутный покой. И даже в полях бесконечных, В июльский торжественный зной Лишь звук обещаний сердечных Миражем парил предо мной. Теперь я вернулся на волю, Но только вернулся другим - И легче беседовать полю С внимательным сердцем моим. * * * Ну что мне в том, что ветряная мельница Там на пригорке нас манит во сне? Ведь все равно ничто не переменится Здесь, на чужбине, и в моей стране. И оттого, что у чужого домика, Который, может быть, похож на мой, Рыдая надрывается гармоника,- Я все равно не возвращусь домой. О, я не меньше чувствую изгнание, Бездействием не меньше тягощусь, Храню надежды и воспоминания, Коплю в душе раскаянье и грусть. Но отчего неизъяснимо-русское, Мучительно-родное бытие Мне иногда напоминает узкое, Смертельно ранящее лезвие? * * * Налетает беда, налетает Черной тучей удушливых снов. В сердце хрупкое счастье растает - Я очнусь безотраден и вдов. Без любви, без друзей, на чужбине, Не считая обид и утрат, Настоящим изгнанником ныне, Без надежды на близкий возврат. Все проиграно в жизненном споре. Замолчали живые ручьи. Не хочу я удерживать горе И холодные слезы мои. * * * Нет, не воем полночной сирены, Не огнем, не мечом, не свинцом, Не пальбой, сотрясающей стены, Не угрозой, не близким концом - Ты меня побеждаешь иначе, Беспросветное время войны: Содроганьем в безропотном плаче Одинокой сутулой спины, Отворотом солдатской шинели, Заколоченным наспех окном, Редким звуком шагов на панели В наступившем молчаньи ночном. * * * Какая ночь! Какая тишина! Над спящею столицею луна Торжественною радостью сияет. Вдали звезда неясная мерцает Зеленым, синим, розовым огнем. И мы у темного окна, вдвоем, В торжественном спокойствии молчанья - Как будто нет ни горя, ни войны - Внимаем вечной песне мирозданья, Блаженству без конца обручены. * * * Мы с тобою - в трагическом мире, В том, который Шекспиром воспет... - Нет, уж лучше молчи о Шекспире, Ни Полоний, ни леди Макбет. Даже Яго, приспешник презренный, Даже гений предательства, Брут, Не дошли до пределов измены, До бесчестья последних минут. Их, по крайности, мучила совесть, По ночам не давала им спать. Их печальную, мрачную повесть Осеняла порой благодать. Перед смертью им ангелы пели О свободе, любви, чистоте, О надежде, о белой метели, О далекой заветной мечте. А теперь - не любовь, не свобода, Не раскаянье сердца, не честь... Только рабская подлость народа И трусливых сановников лесть. Как легко пережить униженье: Лишь бы нас не коснулась беда. О, безумной Офелии пенье, О, живая речная вода! * * * Как Пушкин, в снежном сугробе Сжимающий пистолет - В последней напрасной злобе На столько бесцельных лет... Как Лермонтов на дуэли, Не отвернув лица... Как Гоголь в своей постели, Измучившись до конца... Как Тютчев, в поздней печали, С насмешливой простотой... На позабытом вокзале, В беспамятстве, как Толстой... Не стоит думать об этом - Может быть, пронесет! Или ничто не спасет Того, кто рожден поэтом! ТЕБЕ Когда я буду умирать, Тебе - последний вздох и слово. Пока я жив - молчи, не трать Сокровищ сердца для чужого! Не надо ни добра, ни зла. Ни ласки их, ни беззаконий. Я больше не хочу тепла, Чем ты хранишь в своей ладони. Ни горьких слов, ни нежных слов Я говорить чужим не буду. И тот не знает про любовь, Кто расточал ее повсюду. И ненависть тому чужда, Кто пил ее из каждой лужи, Как конь, сорвавший удила, Или невольник неуклюжий. Но если я приду домой, Как зверь, ушедший от погони, Без слов - в молчаньи - головой Я припаду к твоей ладони. И если есть бесслезный плач, Ты все поймешь в минуту встречи, Смотря на согнутые плечи, Где знак поставил мне палач. ЗИМОЙ В БАРАКЕ АТП Сосед случайный, я уйду Из горизонта твоего. Верь, в наступающем году Не обойдут нас никого. Придет и наш конец страданий. В каком раю или аду? - О том не думаю заране. Я думаю о том, сосед, Что не вернуть нам этих лет, И каждый год вдет бесследно, И не узнаем никогда, Как много в жизни нашей бедной Было сердечного труда И кладов мысли заповедной Под маской холода и льда. И думаю о том, сосед, Что эти строки холодны, Как зов неузнанного брата: На языке чужой страны Чужая горесть и утрата. Но тянет нас по временам Дать волю сердцу - выход снам. Зимой в бараке АТП, Случайно встреченный в толпе, Товарищ лагерной недоли! - Есть на земле и рай и ад,- Об этом годы говорят, В тоске прожитые и боли, И слово 'друг' и слово 'брат', И нас враги не побороли. Так пусть же хоть из этих слов К тебе прорвется дальний зов На память дружбы безымянной- Как в ночь полярных холодов Доходит с южных берегов Привет по радио нежданный. ДОРОГА В КАРГОПОЛЬ Вор смотрел немигающим взглядом На худые пожитки мои, А убийца, зевая, лег рядом Толковать о продажной любви. Дождь сочился сквозь крышу сарая, Где легли голова к голове,- И всю ночь пролежал до утра я В лихорадке на мокрой листве. Снились мне поезда и свобода, Средиземный простор голубой. На рассвете стоял я у входа В белый дом, ще мы жили с тобой. Но рука моя долго медлила Постучать у закрытой двери, Точно вражья свинцовая сила Уцепилась за полы мои. Вьщь навстречу, пока еще время. Помоги, оттяни за порог! Видишь, плечи согнуло мне бремя, Ноги в ранах от русских дорог. Исходил я широко Рассею, Но последний тяжел переход. И открыть я дверей - не успею. На рассвете бригада идет. 'Подымайся!' - За хриплой командой Подымайся и стройся в ряды. Пайка хлеба и миска с баландой И - поход до вечерней звезды. МАНДЕЛЬШТАМ Юрий Владимирович (25 сентября 1908, Москва - 1943). Выехал из России вместе с родителями в 1920 г. Жил во Франции. В 1925 г. окончил русскую гимназию в Париже, а в 1929 г. - филологический факультет Сорбонны. 10 марта 1942 г. был арестован (как еврей) немецкими оккупационными властями и в июле 1943 г. вывезен в Германию. Погиб в немецком концлагере. Первые публикации стихов Ю. Мандельштама появились в 1929 г. Печатался в журналах 'Возрождение', 'Числа', альманахе 'Круг' и др. Был близок к В. Ходасевичу н группе 'Перекресток'. Автор ряда критических статей и эссе (например, 'О любви' в сборнике 'Литературный смотр', Париж, 1931). Стихи Ю. Мандельштама были включены в антологии 'Якорь', 'На Западе', 'Муза Диаспоры'. БИБЛИОГРАФИЯ: 'Остров' (Париж, 1930), 'Верность' (Париж, 1932), 'Третий час' (Берлин, 1935), 'Годы' (Париж, 1950), Собрание стихотворений (Гаага, 'Лёксенхофф', 1990). Тебе. Это стихотворение (как и два следующих) были написаны в немецком концлагере, где поэт и погиб. Зимой в бараке ATП. АТП - аббревиатура не расшифрована.