Стихотворения, Кюхельбекер Вильгельм Карлович, Год: 1845

 
 В. К. Кюхельбекер Стихотворения ---------------------------------------------------------------------------- Лирика лицеистов / Вступ. ст., сост. и примеч. А. Утренева М., 'Художественная литература', 1991 ---------------------------------------------------------------------------- Содержание Осень Вакхическая песнь Кофе Зима Разлука К Матюшкину Элегия Отчизна Memento mori К Пушкину К моему Гению Тоска по Родине К Музе Ручей Амур живописец (Подражание Гете) Пробуждение Элегия Возраст счастия ОСЕНЬ Ветер протек по вершинам дерев, дерева зашатались - Лист под ногою шумит, по синему озеру лебедь Уединенный плывет, на холмах и в гулкой долине Смолкнули птицы. Солнце, чуть выглянув, скроется тотчас: луч его хладен. Все запустело вокруг. Уже отголосок не вторит Песней жнецов, по дороге звенит колокольчик унылый, Дым в отдаленья. Путник, закутанный в плащ, спешит к молчаливой деревне. Я одинокий брожу. К тебе прибегаю, Природа! Матерь, в объятья твои! согрей, о согрей мое сердце, Нежная матерь. Рано для юноши осень настала. - Слезу сожаленья, Други! я умер душою: нет уже прежних восторгов, Нет и сладостных прежних страданий - всюду безмолвье, Холод могилы! БАКХИЧЕСКАЯ ПЕСНЬ Что мне до стишков любовных? Что до вздохов и до слез? Мне, венчанному цветами, С беззаботными друзьями Пить под тению берез! Нам в печалях утешенье Богом благостным дано: Гонит мрачные мечтанья, Гонит скуку и страданья Всемогущее вино. Друг воды на всю природу Смотрит в черное стекло, Видит горесть и мученье, И обман и развращенье, Видит всюду только зло! Друг вина смеется вечно, Вечно пляшет и поет! Для него и средь ненастья Пламенеет солнце счастья, Для него прекрасен свет. О вино, краса вселенной, Нектар страждущих сердец! Кто заботы и печали Топит в пенистом фиале, Тот один прямой мудрец. КОФЕ Пусть другие громогласно Славят радости вина: Не вину хвала нужна! Бахус, не хочу напрасно Над твоей потеть хвалой: О, ты славен сам собой! И тебе в ней пользы мало, Дар прямой самих богов, Кофе, нектар мудрецов! Но сколь многих воспевало Братство лириков лихих, Даже не спросясь у них! Жар, восторг и вдохновенье Грудь исполнили мою - Кофе, я тебя пою, Вдаль мое промчится Пенье, И узнает целый свет, Как любил тебя поэт. Я смеюся над врачами! Пусть они бранят тебя, Ревенем самих себя И латинскими словами И пилюлями морят - Пусть им будет кофе яд. О напиток несравненный, Ты живишь, ты греешь кровь, Ты отрада для певцов! Часто, рифмой утомленный, Сам я в руку чашку брал И восторг в себя впивал. ЗИМА Взор мой бродит везде по немой, по унылой пустыне, Смерть в увядшей душе, все мертво в безмолвной природе, Там на сосне вековой завыванию бури внимает Пасмурный вран. Сердце заныло во мне, средь тягостных дум я забылся: Спит на гробах человек и видит тяжелые грезы, Спит - и только изредка скорбь и тоска прилетают Душу будить! 'Шумная радость мертва, бытие в единой печали, В горькой любви, и в плаче живом, и в растерзанном сердце!' - Вдруг закачал заскрипевшею елию ветер: я, вздрогнув, Очи подъял! Всюду и холод и блеск. Обнаженны древа и покрыты Льдяной корой. Иду, хрустит у меня под ногою Светлый, безжизненный снег, бежит по сугробам тропики В белую даль! РАЗЛУКА Длань своенравной Судьбы простерта над всею вселенной! Ей, непреклонной, ничто слезы печальной любви, Милого хладной рукой отторгнув от милого друга, Рок безмятежен, без чувств, неомрачаем вовек. Ропот до слуха его не доходит! - Будем же тверды: Боги покорны ему, высше Судьбы человек, Мы никому, друзья, не подвластны душою, в минувшем, В будущем можем мы жить, в сладостной, светлой мечте. К МАТЮШКИНУ Скоро, Матюшкин, с тобой разлучит нас шумное море: Челн окрыленный помчит счастье твое по волнам! Юные ты племена на брегах отдаленной чужбины, Дикость узришь, простоту, мужество первых времен, Мир Иапета, дряхлеющий в страшном бессилья, Европу С новым миром сравнишь, - мрачную тайну Судеб С трепетом сердца прочтешь в тумане столетий грядущих, Душу твою изумит суд жизнедавцев богов! В быстром течении жаждущий взгляд остановишь на льдинах К небу стремящихся гор, на убегающих в даль Пышных брегах, ты пояс земли преплывешь, и познаешь Сон недвижных зыбей, ужас немой тишины, Рев и боренье стихий, и вёдро, и ужасы встретишь, Но не забудешь друзей! нашей мольбою храним, Ты не нарушишь обетов святых, о Матюшкин! в отчизну Прежнюю к братьям любовь с прежней душой принесешь! ЭЛЕГИЯ Цвет моей жизни, не вянь! О время сладостной скорби, Пылкой волшебной мечты, время восторгов, - постой! Чем удержать его, друг мой? о друг мой, могу ли привыкнуть К мысли убийственной жить с хладной, немою душой, Жить, переживши себя? Почто же, почто не угас я С утром моим золотым? Дельвиг, когда мы с тобой Тайными мыслями, верою сердца делились и смело В чистом слиянии душ пламенным летом неслись В даль за пределы земли, в минуту божественной жажды Было мне умереть, в небо к отцу воспарить, К другу созданий своих, к источнику вечного света! - Ныне я одинок, с кем вознесуся туда, В области тайных знакомых миров? Мы розно, любезный, С грозной судьбою никто, с жизнью меня не мирит! Ты, о души моей брат! Затерян в толпе равнодушной, Твой Вильгельм сирота в шумной столице сует, Холод извне погашает огонь его сердца: зачем же Я на заре не увял, весь еще я не лишен Лучшей части себя - благодатных святых упований? В памяти добрых бы жил рано отцветший певец! ОТЧИЗНА В утренний час бытия, когда еще чувство восторгов, Чувство страданий живых тихо дремало во мне, - Ум, погруженный во мрак, не снимал с Природы покрова, С детской улыбкой еще я на вселенну глядел. Но и тогда волшебною силой задумчивый месяц Неизъяснимой красой взоры мои привлекал: Часто я, вечор сиди пред окном, исчезал в океане Неизмеримых небес, в бездне миров утопал. Игры, бывало, покину: над ропотом вод тихоструйных Сладкой исполнен тоски, в даль уношуся мечтой, - Тайна сам для себя, беспечный младенец, я слезы (Их я причины не знал), слезы священные лил, В полночь немую на мирном одре предчувствовал вечность, При колыханья лесов сладостным хладом объят, Рано я слушать любил унылую жалобу бури. Шорох падущих листов трепет во мне разливал, Слышу, казалося, в воздухе голос знакомый, - безмолвен, Слух устремляю в даль, - всюду молчанье, но даль В тайной беседе со мной. - О сонмы светил неисчетных! К вам улетал я душой, к вам я и нынче лечу: Или над вами отчизна моя? над вами с родною Чистой душой съединен, к богу любви вознесусь? Царское Село MEMENTO MORI {*} {* 'Помни о смерти (лат.).} Здесь, между падших столпов, поросших плющом и крапивой Здесь, где ветер свистит между разрушенных стен, Я, одинок на холме, под тению тлеющей башни, С древнего камня взгляну в даль, на равнину, на лес, Солнце, взгляну на тебя! на пламенный запад, на небо. О, как синева там, там надо мною тиха! - Здесь я сокроюсь от жизни на миг, на миг позабуду Горечь ее! или нет: скуку, и грусть, и тоску, Все обманы судьбы и предательства смертных воспомню, Чувства в себе пробужу, плачем живым наслажусь! Но почему заструилась ковыль и вдруг засребрилась? Слышу сладостный стон, сладостный шепот и вздох! Ты ли со мной говоришь, тишина? Я слух преклоняю, Холод по мне пробежал, слезы блеснули в очах! Где же ты прежде дышал, о зефир? где, сладостный, веял? Ты заунывен и тих: урны ли ты облетал? 'Урны я облетал! по безмолвным веял могилам: Там не стонет печаль! там непробудный покой!' О ветерок! о голос из дальней отчизны, помедли! Но кругом все молчит! все в темноту облеклось! - Солнце с лазури скатилось давно, носясь над туманом, Месяц простер по лугам бледный, трепещущий свет, Звезды сияют, манят и сон на глаза низсылают - Башня, седой великан, дремлет над спящей землей. К ПУШКИНУ Счастлив, о Пушкин, кому высокую душу Природа, - Щедрая Матерь, дала, верного друга - мечту, Пламенный ум и не сердце холодной толпы! Он всесилен В мире своем, он творец! Что ему низких рабов, Мелких, ничтожных судей, один на другого похожих, - Что ему их приговор? Счастлив, о милый певец, Даже бессильною завистью Злобы - высокий любимец, Избранник мощных Судеб! огненной мыслию он В светлое небо летит, всевидящим взором читает И на челе и в очах тихую тайну души! Сам Кронид для него разгадал загадку Созданья - Жизнь вселенной ему Феб-Аполлон рассказал. Пушкин! питомцу богов хариты рекли: 'Наслаждайся!' - Светлою, чистой струей дни его в мире текут. Так, от дыханья толпы все небесное вянет, но Гений Девствен могущей душой, в чистом мечтаньи - дитя! Сердцем высше земли, быть в радостях ей не причастным Он себе самому клятву священную дал! К МОЕМУ ГЕНИЮ Приди, мой добрый, милый Гений, Приди беседовать со мной! Мой верный друг в пути мучений, Единственный хранитель мой! С тобой уйду от всех волнений, От света убегу с тобой, От шуму, скуки, принуждений! О, возврати мне мой покой! Главу с тяжелыми мечтами Хочу на грудь твою склонить И на груди твоей Слезами Больную душу облегчить! Не ты, не ты моим страданьем Меня захочешь упрекать, Шутить над теплым упованьем И сердце разумом терзать! Но было время - разделенья От братии ждал я, от друзей, - Зачем тоски и наслажденья Я не берег от их очей! Безмолвный страж моей святыни - Я стану жить в одном себе: О ней я говорю отныне, Хранитель, одному тебе! О ней! ее я обожаю, Ей жизнь хотел бы я отдать! Чего же я, чего желаю? Чего желать? - любить, страдать! Приди, о ты, мой добрый Гений, Приди беседовать со мной, Мой верный друг в пути мучений, Единственный сопутник мой! ТОСКА ПО РОДИНЕ На булат опершись бранный, Рыцарь в горести стоял, И, смотря на путь пространный, Со слезами он сказал: 'В цвете юности прелестной Отчий кров оставил я, И мечом в стране безвестной Я прославить мнил себя. Был за дальними горами, Видел чуждые моря, Век сражался я с врагами За отчизну и царя. Но душа моя страдала - В лаврах счастья не найти! Всюду горесть рассыпала Терны на моем пути! Без отчизны, одинокий, Без любезной и друзей Я грущу в стране далекой Среди вражеских полей! Ворон сизый, быстрокрылый, Полети в родимый край, Жив ли мой отец унылый - Весть душе моей подай. Старец, может быть, тоскою В хладну землю положен, Может быть, ничьей слезою Гроб его не орошен! Сядь, мой ворон, над могилой, Вздох мой праху передай, А потом к подруге милой В древний терем ты слетай! Бели ж грозный рок, жестокой, Мне сулил ее не зреть, Ворон! из страны далекой Для чего назад лететь?..' Долго рыцарь ждал напрасно: Ворон все не прилетал, И в отчаяньи несчастный На равнине битвы пал! Над высокою могилой, Где страдальца прах сокрыт, Дремлет кипарис унылый И зеленый лавр шумит! К МУЗЕ Что нужды на себя приманивать вниманье Завистливой толпы и гордых знатоков? О Муза, при труде, при сладостном мечтанье Ты много на мой путь рассыпала цветов! Вливая в душу мне и жар и упованье, Мой Гений от зари младенческих годов, Поешь - и не другой, я сам тебе внимаю, И грусть, и суету, и славу забываю! РУЧЕЙ Мальчик у ручья сидел, Мальчик на ручей глядел, Свежий, краснощекий, Он тоскующей душой За бегущею волной Несся в край далекий. 'Как здесь стало тесно мне! Здесь в унылой тишине Чуть влачатся годы. Ах, умчусь ли я когда В даль волшебную, куда Льются эти воды?' Льются, льются токи вод, Миновал за годом год. Он узнал чужбину, Полетел, исполнен сил, Жадно наслажденье пил, Жадно пил кручину. Быстрым пламенем любовь В нем зажгла и гонит кровь. Сердце в нем вспылало: Как горит он все обнять, Все к груди, к душе прижать. Все для сердца мало. Он за славой полетел, Полетел навстречу стрел, В шум и ужас боя, Разгромил врагов герой, - Но насытился войной: Мрачен лик героя. Льются, льются токи вод, Миновал за годом год, Бросил он чужбину И, согбенный над клюкой, Вот понес в свой край родной Дряхлость и кручину. Над ручьем старик сидел, На ручей старик глядел: Дряхлый, одинокий. Он растерзанной душой За бегущею волной Несся в край далекий! АМУР ЖИВОПИСЕЦ (Подражание Гете) До зари сидел я на утесе, На туман глядел я, недвижимый, Простирался, будто холст бесцветный, Покрывал седой туман окрестность. Вдруг подходит незнакомый мальчик. 'Что сидишь ты, - говорит мне, - праздный? Что глядишь на этот холст бесцветный, Или ты навек утратил жажду Бодрой кистью вызывать картины?' На него взглянул я и помыслил: 'Ныне уж учить и дети стали!' 'Брось тоску, - сказал он, - лень и скуку! Или с ними в чем успеть мечтаешь? - Посмотри, что здесь я нарисую, Перейми, мой друг, мои картины!' Тут он поднял пальчик, алый пальчик, Схожий цветом с юной, свежей розой: Им он водит по ковру тумана, Им он пишет на холсте бесцветном. Сверху пишет ясный образ солнца И слепит мой взор его сияньем, И лучи сквозь облака проводит, И огнем края их обливает, Он рисует зыбкие вершины Леса, напоенного росою, Протянув прелестный ряд пригорков, Не забыл он и воды сребристой, В даль он пролил светлый ручеечек, И, казалось, в нем сверкали блески, В нем струи кипели, будто жемчуг. Вдруг цветочки всюду распустились: Берег ими, дол, холмы пестреют, В них багрец, лазурь и злато блещут, Дерн под ними светит изумрудом, Горы бледной сединой оделись, Свод небес подъялся васильковый... Весь дрожал я - и, восторга полный, На творца смотрел и на картину. 'Не совсем дурной я живописец, - Молвил он, - признайся же, приятель! Подожди: конец венчает дело'. Вот он снова нежною ручонкой Возле леса рисовать принялся: Губки закусил, трудился долго, Улыбался, и чертил, и думал. Я взглянул, - и что же вдруг увидел? Возле рощи милая пастушка: Лик прелестный, грудь под снежной дымкой, Стройный стан, живые щечки с ямкой, Щечки те под прядью темных кудрей Отражали сладостный румянец, Отражали пальчик живописца. 'Мальчик! мальчик! - я тогда воскликнул, - Так писать, скажи, где научился?' - Восклицанья продолжать хотел я, Но зефир повеял вдруг и, тронув Рощу и подернув рябью воду, Быстрый, заклубил покров пастушки, - И тогда (о, как я изумился!) Вдруг пастушка поднимает ножку, Вдруг пошла и близится к утесу, Где сидел я и со мной проказник! Что же тут, когда все всколебалось - Роща и ручей, цветы и ножка, Дымка, кудри, покрывало милой? Друга, верьте, что и я не пробыл На скале один скалой недвижной! ПРОБУЖДЕНИЕ Благодатное забвенье Отлетело с томных вежд, И в груди моей мученье Всех разрушенных надежд. Что несешь мне, день грядущий? Отцвели мои цветы, Слышу голос, вас зовущий, Вас, души моей мечты! И взвились они толпою И уносят за собой Юных дней моих с весною Жизнь и радость и покой. Но не ты ль, Любовь святая, Мне хранителем дана! Так лети ж, мечта златая, Увядай, моя весна! ЭЛЕГИЯ Ясные грезы от вас, о бессмертные жители неба! Не отнимайте - молю! - райской мечты у меня: Нет оскорбления вам, когда безнадежный страдалец, Чарами ночи пленен, счастлив обманчивым сном. Сладостный голос ее, небесные, светлые очи, Прелесть - улыбка и взор, прелесть - волшебная грудь - Так! я видел Элизу! В прекрасном виденьи Элиза Руку сжимала мою, боги! скажу ль? на меня Нежно взглянув: 'Я чистою дружбой утрату любови, Бедный! тебе заменю!' - мае говорила она. ВОЗРАСТ СЧАСТИЯ Краток, но мирен и тих младенческий, сладостный возраст! Но - ах, не знает цены дням безмятежным дитя. Юноша в буре страстей, а муж, сражаяся с буйством, По невозвратном грустят в тяжкой и тщетной тоске. Так из объятий друзей вырывается странник, но вскоре Вздрогнет, настижен грозой, взглянет в унылую даль: Ищет - бедный! - любви, напрасно хижины ищет, Он одинок - и дождь хлещет навстречу ему, Ветер свистит, гремят и рокочут сердитые громы, И, осветя темноту, молния тучи сечет! ---------------------------------------------------------------------------- Джеймс Макферсон. Поэмы Оссиана James Macpherson The Poems Of Ossian Издание подготовил Ю. Д. Левин Л., 'Наука', 1983 Серия 'Литературные памятники' OCR Бычков М.Н. ---------------------------------------------------------------------------- ОССИАН ВОСПОМИНАНИЕ О КАРТИНЕ ЖИРОДЕ Пастух Сын отдаленной чужбины, Муж иноземный, - куда? В бездне лазурной пучины Теплится искра-звезда, Там же в парах белоснежных Спит золотая луна, Нет еще вихрей мятежных, Всюду еще тишина. Но уже пали на очи Брови седой полуночи, Бурь просыпается дух. Странник Жаждут и сердце и слух Песней Улина и Гала: Дом благодатный Фингала Близко ли, древний пастух? Пастух Хладный, немой, обгорелый, В сизой трепещущей мгле, Остовом дом опустелый Черный стоит на скале, Смотрит на синие волны: Из дружелюбной страны Уж не приносятся челны Шумно к подножью стены, Уж за трапезой Фингала Арфа давно замолчала: Рино и Гал и Улин, Да и мужей властелин, Сам он, отец Оссиана, Все они в царстве тумана, Сын только бродит один. Скорбью ведом и мечтами, Бродит унылый певец Между родными гробами, Сирый и дряхлый слепец. Строгой судьбой пораженный, Он полонен темнотой, Но его дух дерзновенный Мир созидает иной, Мир сладкозвучья и стона: Там еще дышит Минона, Юноша Рино не пал, Жив и Оскар и Фингал, Кровные барда обстали, Слушают песни печали Призраки с облак и скал. Пастырь умолкнул, и взоры Муж иноземный подъял С дола на мрачные горы: Камни мостов и забрал, Своды упавшей бойницы, Сельму и поле могил Змий быстротечной зарницы Белым огнем серебрил, Грома огромные струны Задребезжали, перуны Весь очертили обзор, Вздрогнул от ужаса бор, Скалы трепещут от гула... Чу! чья-то арфа дерзнула С арфой небесною в спор! Смелы и резки удары, Тверд повелительный глас, Грозны священные чары: С дивных и пламень угас И улеглися стихии, В лоно безмолвья и сна Пали воздушные змии, Снова на небе луна, Старца луна осветила: Будто широкие крыла, Вьется с рамен его плед, Молча и прадед, и дед, Сын, и отец, и клевреты, В лунное злато одеты, Слушают барда побед... Помню эфирное племя... Некогда зрел их и я В юное, мощное время (Где оно? где вы, друзья?). В райские годы, когда мы Из упованья и снов Строили пышные храмы Для небывалых богов! Часто я в светлые лета Вдруг из святыни поэта Гнедича, {1} сына Камен, {2} Несся ко гробу племен, Поли необъятного чувства, В дивном созданьи искусства Видел воскресший Морвен! - Ах! и мой Дельвиг, {3} Вильгельму Он с вдохновенным челом В Лору вождем был и Сельму, В радостный, царственный дом. Рек же владыка: 'Чужбина В Сельму послала певцов, Чашу привета, Мальвина, Дева, царица пиров!' Гнедич и Дельвиг! и оба В дверь безответного гроба, Оба и вдруг вы ушли! - В глубь беспредельной дали Ухо вперяю напрасно, Все и темно и безгласно: Там они, высше земли! Тихо, по звездному своду Ходит немая луна, Ночь обаяла природу Маками мертвого сна, Дремлют и стоны и бури. Вдруг... по дрожащим лучам Что-то скользнуло с лазури, Зримое вещим очам... Холодно! млею, мой волос Весь поднялся, как живой, Всею моею душой Делятся радость и трепет, Песнью становится лепет... Братья! не вы ли со мной? 1835 ПРИМЕЧАНИЯ Оссиан. - Рус. старина, 1884, т. XLI, No 2. с. 348-351 (в публикации дневника Кюхельбекера под датой 6 января 1835 г.). Печ. по автографу (Инст. рус. лит. (Пушкинский Дом) ЛИ СССР). В поэтическом творчестве декабриста Вильгельма Карловича Кюхельбекера (1797-1840) образ Оссиана связывался с раздумьями о судьбе и назначении поэта. В стихотворении 'Поэты' шотландский бард выступает в одном ряду с Анакреоном, Гомером, Эсхилом, Ювеналом, германскими бардами, Шиллером, Ломоносовым и Державиным, которые представлены как вдохновители и наставники человечества. Упоминая в подзаголовке стихотворения 'Оссиан' 'картину Жироде', Кюхельбекер, видимо, допустил ошибку. Судя по содержанию стихотворения' он имел в виду картину не Анн Луи Жироде-Триозона (1767-1824), который изобразил Оссиана, встречающего в загробном мире павших наполеоновских генералов, но Франсуа Жерара (1770-1837), представившего Оссиана с арфой в окружении теней его героев (см. выше, с. 273). Обе картины были написаны по заказу Наполеона, и Кюхельбекер мог их видеть во время пребывания в Париже в 1821 г. 1 Гнедич Н. И. - см. выше, с. 561. 2 Камены (римск. миф.) - музы. 3 Дельвиг Антон Антонович (1798-1831) - поэт и журналист, друг и соученик Кюхельбекера и Пушкина по Царскосельскому лицею, к Дельвигу было обращено стихотворение 'Поэты'. 4 До смерти мне грозила смерти тьма... - В 1845 г. Кюхельбекер ослеп. 5...рано улетевшие друзья... - умершие-друзья поэта, к которым он обращается дальше: А. С. Грибоедов, А. С. Пушкин, А. А. Дельвиг и Е. А. Баратынский.