Стихотворения, Кузьмина-Караваева Елизавета Юрьевна, Год: 1912

 
 Е. Ю. Кузьмина-Караваева Стихотворения ---------------------------------------------------------------------------- Царицы муз: Русские поэтессы XIX - начала XX вв. / Сост., автор вступ. статьи и коммент. В. В. Ученова. - М.: Современник, 1989. ---------------------------------------------------------------------------- Содержание 'Завороженные годами...' 'Разве можно забыть? Разве можно не знать?..' 'Вела звериная тропа...' 'Как сладко мне стоять на страже...' 'Взлетая в небо, к звездным, млечным рекам...' 'Встает зубчатою стеной...' 'Тружусь, как велено, как надо...' 'Я не ищу забытых мифов...'. (Из цикла 'Курганная царевна') * * * Завороженные годами Ненужных слов, ненужных дел, Мы шли незримыми следами, Никто из бывших между нами Взглянуть на знаки не хотел. Быть может, и теперь - все то же, И мы опять идем в бреду, Но только знаки стали строже, И тайный трепет сердце гложет, Пророчит явь, несет беду. Пусть будут новые утраты Иль призрак на пути моем, Всё, чем идущие богаты, Оставим в жертву многократы И вновь в незримое уйдем. Зачем жалеть? Чего страшиться? И разве смерть враждебна нам? В бою земном мы будем биться, Пред непостижным склоним лица, Как предназначено рабам. * * * Разве можно забыть? Разве можно не знать? Помню, - небо пылало тоскою закатной, И в заре разметалася вестников рать, И заря нам пророчила путь безвозвратный. Если сила в руках, - путник вечный, иди, Не пытай и не мерь, и не знай и не числи. Все мы встретим смеясь, что нас ждет впереди, Все паденья и взлеты, восторги и мысли. Кто узнает - зачем, кто узнает - куда За собой нас уводит дорога земная? Не считаем минут, не жалеем года И не ищем упорно заветного рая. * * * Вела звериная тропа Меня к воде седой залива, Раскинулась за мною нива, Колосья зрелы, ждут серпа. Но вдруг тропу мне пересек Бушующий поток обвала, За ним вода, дробясь, бежала, Чтоб слиться с бегом тихих рек. И я, чужая всем средь гор, С моею верой, с тайным словом, Прислушалась к незримым зовам Из гнезд, берлог земных и нор. Я слышала: шуршит тростник, Деревья клонят низко ветки, Скользит паук по серой сетке, Так тайну тайн мой дух постиг. Как будто много крепких жил Меня навек с землей связало, Как будто в бешенстве обвала Мне рок свой образ обнажил. И то, что знает каждый зверь, Так близко мне, так ясно стало, С событий пелена упала: Судьба, закон, словам не верь. * * * Как сладко мне стоять на страже, Сокровище неисчислимо, И я всю ночь над ним не сплю. А мой маяк пути укажет Всем рыбакам, плывущим мимо, И между ними кораблю. И тот, кто ночью у кормила Ведет корабль средь волн и пены, Поймет слепящий, белый луч, Как много лет я клад хранила, Без горечи, без перемены С крестом носила ржавый ключ. Тремя большими якорями Корабль в заливе будет сдержан, Чтобы принять тяжелый груз. Какими он проплыл морями? В какие бури был он ввержен? Где встретил мертвый взгляд Медуз? Но кормщик тихий не расскажет, Куда теперь дорогу правит, Не разомкнет спокойных уст, Мой клад канатами увяжет И ничего мне не оставит, - Я только страж, вот дом мой пуст. * * * Взлетая в небо, к звездным, млечным рекам, Одним размахом сильных белых крыл, Так хорошо остаться человеком, Каким веками каждый брат мой был. И, вдаль идя крутой тропою горной, Чтобы найти заросший древний рай, На нивах хорошо рукой упорной Жать зреющих колосьев урожай. Читая в небе знак созвездий каждый И внемля медленным свершеньям треб, Мне хорошо земной томиться жаждой И трудовой делить с земными хлеб. * * * Встает зубчатою стеной Над морем туч свинцовых стража. Теперь я знаю, что я та же И что нельзя мне стать иной. Пусть много долгих лет пройдет, Пусть будет волос серебриться, - Я, как испуганная птица, Лечу, и к дали мой полет. Закатом пьяны облака, И солнце борется с звездою, Над каждой взрытой бороздою Все то же небо, так века. И так века взрывает плуг Усталые от зерен нивы, И так века шумят приливы, Ведет земля свой мерный круг. И так же все, закрыть глаза, Внимать без счастья и без муки, Как ширятся земные звуки, Как ночь идет, растет лоза. Идти смеясь, идти вперед Тропой крутой, звериным следом. И знать - конец пути неведом, И знать - в конце пути - полет. * * * Тружусь, как велено, как надо, Ращу зерно, сбираю плод. Не средь равнин земного сада Мне обетованный оплот. И в час, когда темнеют зори, Окончен путь мой трудовой, Земной покой, земное горе Не властны больше надо мной, Я вспоминаю час закатный, Когда мой дух был наг и сир, И нить дороги безвозвратной, Которой я вступила в мир. Теперь свершилось: сочетаю В один и тот же божий час Дорогу, что приводит к раю, И жизнь, что длится только раз. ИЗ ЦИКЛА 'КУРГАННАЯ ЦАРЕВНА' * * * Я не ищу забытых мифов, - Я жду, я верю, я кляну. Потомок огненосцев-скифов, Я с детства в тягостном плену. Когда искали вы заложников, Меня вам отдал мой отец, - Но помню жертвы у треножников, Но помню царственный венец... И рабства дни бегут случайные, Курганного царя я дочь, Я жрица, и хранитель тайны я, Мелькнет заря, - уйду я прочь. Пока ж я буду вам послушною И тихо веки опущу, А втайне - месть бездонно душную Средь ваших городов ращу. ПРИМЕЧАНИЯ КУЗЬМИНА-КАРАВАЕВА Елизавета Юрьевна (1891-1945, урожд. Пиленко, во втором браке Скобцева-Кондратьева). Родилась в Петербурге, в дворянской семье. После окончания Бестужевских высших женских курсов в Петербурге активно включилась в литературную жизнь столицы. Принимала участие в литературном объединении 'Цех поэтов' и выпуске поэтического альманаха 'Гиперборей'. Рано определилось тяготение поэтессы к мистическим и теософским темам. В 1912 г. вышел первый стихотворный сборник Е. Кузьминой-Караваевой 'Скифские черепки', в 1916 г. - второй сборник 'Руфь'. Здесь преобладает лирика философского содержания. В 1919 г. Е. Ю. Кузьмина-Караваева эмигрировала во Францию, в 1931 г. постриглась в монахини. Берлинское издательство 'Петрополис' выпустило сборник стихов монахини Марии. Мать Мария - участница французского Сопротивления, погибла в фашистском концлагере Равенсбрюке незадолго до окончания войны. 'Курганская царевна' печатается по изд.: Кузьмина-Караваева Е. Скифские черепки. Пб., 1912. Остальные тексты печатаются по изд.: Кузьмина-Караваева Е. Руфь. Пг., 1916. Мать Мария Стихотворения --------------------------------------------------------------------------- 'Мы жили тогда на планете другой...': Антология поэзии русского зарубежья. 1920-1990: В 4 кн. Кн. 1 М., 'Московский рабочий', 1995. --------------------------------------------------------------------------- 'Ввели босого и в рубахе...' 'Вольно вьется на рассвете ветер...' 'Закрутит вдруг средь незнакомых улиц...' 'Устало дышит паровоз...' 'Охраняющий сев, не дремли...' 'И в этот вольный, безразличный город...' 'Я знаю, зажгутся костры...' 'Парижские приму я Соловки...' 'Присмотришься - и сердце узнает...' 'Обряд земли - питать родные зерна...' 'Не голодная рысит волчиха...' 'О, всё предчувствие, преддверье срока...' * * * Ввели босого и в рубахе, - Пускай он ищет, наг, один, Простертый на полу, во прахе, Свой ангелоподобный чин. Там, в прошлом, страстной воли скрежет: Был нерадивый Иоанн. Потом власы главы обрежут, Обет священный будет дан. И облекут в иное платье, И отрешат от прежних мук. Вставай же инок, брат Игнатий, Твою главу венчал клобук. Новоначального помилуй И отгони полночный страх, Ты, чьей недремлющею силой Вооружается монах. А я стою перед иконой И знаю, - скоро буду там Босой идти, с свечой зажженной - Пересекать затихший храм. В рубаху белую одета... О, внутренний мой человек. Сейчас еще Елизавета, А завтра буду - имя рек. * * * Вольно вьется на рассвете ветер. За стеклом плуги с сноповязалкой. Сумрак. Римский дом. С ногою-палкой Сторож бродит в бархатном берете. На базар ослы везут капусту. Солнце загорелось, в тучах рдея. В сумрачных пролетах Колизея Одиноко, мертвенно и пусто. Вольно вьется на рассвете ветер... Хорошо быть странником бездомным, Странником на этом Божьем свете, Многозвучном, мудром и огромном. * * * Закрутит вдруг средь незнакомых улиц, Нездешним ветром душу полоснет... Неужто ли к земле опять свернули Воители небесные полет? Вот океан не поглощает сушу И в черной тьме фонарь горит, горит. Ты вкладываешь даже в камень душу, - И в срок душа немая закричит. Архангелы и ангелы, господства, И серафимов пламеносный лик... Что я могу?.. прими мое юродство, Земли моей во мне звучащий крик. Весна 1931 Ницца * * * Устало дышит паровоз, Под крышей белый пар клубится, И в легкий утренний мороз Торопятся людские лица. От города, где тихо спят Соборы, площади и люди, Где темный, каменный наряд Веками был, веками будет. Где зелена струя реки, Где все в зеленоватом свете, Где забрались на чердаки Моей России милой дети, Опять я отрываюсь в даль, Опять душа моя нищает, И только одного мне жаль, - Что сердце мира не вмещает. Осень 1931 Безансон * * * Охраняющий сев, не дремли, Данный мне навсегда провожатый. Посмотри - я сегодня оратай Средь Господней зеленой земли. Не дремли, охраняющий сев, Чтобы некто не сеял средь ночи Плевел черных на пажити Отчей, Чтоб не сеял унынье и гнев. Охраняющий душу мою, Ангел Божий великой печали, Здесь, на поле, я все лишь в начале, Пот и кровь бороздам отдаю. Серп Твой светлый тяжел и остер. Ты спокоен, мой друг огаелицый. В закрома собираешь пшеницу, Вражьи плевелы только в костер. 7 августа 1934 * * * И в этот вольный, безразличный город Сошла пристрастья и неволи тень, И северных сияний пышный ворох, И Соловецкий безрассветный день. При всякой власти, при любых законах, Палач ли в куртке кожаной придет Или ревнитель колокольных звонов Создаст такой же Соловецкий гнет. Один тюрьму на острове поставил Во имя равенства, придет другой Во имя мертвых, отвлеченных правил На грудь наступит тяжкою стопой. Нет, ничего я здесь не выбирала, Меня позвал Ты, как же мне молчать? Любви Твоей вонзилось в сердце жало, И на челе избрания печать. 22 июня 1937 * * * Я знаю, зажгутся костры Спокойной рукою сестры, А братья пойдут за дровами, И даже добрейший из всех Про путь мой, который лишь грех, Недобрыми скажет словами. И будет гореть мой костер Под песнопенье сестер, Под сладостный звон колокольный, На месте на Лобном, в Кремле, Иль здесь, на чужой мне земле, Везде, где есть люд богомольный. От хвороста тянет дымок, Огонь показался у ног, И громче напев погребальный. И мгла не мертва, не пуста, И в ней начертанье креста - Конец мой, конец огнепальный. * * * Парижские приму я Соловки, Прообраз будущей полярной ночи. Надменных укротителей кивки, Гнушенье, сухость, мертвость и плевки - Здесь, на свободе, о тюрьме пророчат. При всякой власти отошлет канон (Какой ни будь!) на этот мертвый остров, Где в северном сияньи небосклон, Где множество поруганных икон, Где в кельях-тюрьмах хлеб дается черствый. Повелевающий мне крест поднять, Сама, в борьбу свободу претворяя, О, взявши плуг, не поверну я вспять, В любой стране, в любой тюрьме опять На дар Твой кинусь, плача и взывая. В любые кандалы пусть закуют, Лишь был бы лик Твой ясен и раскован. И Соловки приму я, как приют, В котором Ангелы всегда поют, - Мне каждый край Тобою обетован. Чтоб только в человеческих руках Твоя любовь живая не черствела, Чтоб Твой огонь не вызвал рабий страх, Чтоб в наших нищих и слепых сердцах Всегда пылающая кровь горела. 22 июня 1937 * * * Присмотришься - и сердце узнает, Кто Ветхого, кто Нового Завета, Кто в бытии, и кто вступил в исход, И кто уже созрел в Господне лето. Последних строк грядущие дела Стоят под знаком женщины родящей, Жены с крылами горного орла, В пустыню мира Сына уносящей. О, чую шелест этих дивных крыл Над родиной, над снеговой равниной. В снегах нетающих Рожденный был Спасен крылами Женщины орлиной. * * * Обряд земли - питать родные зерна, А осенью, под ветром, умирать, - Я приняла любовно и покорно, Я научилась ничего не знать. Есть в мире два Божественных искусства - Начальное, - все, что познал, хранить, Питать себя наукою стоустой, От каждой веры мудрости испить. И есть искусство. Как назвать - не знаю, Символ его, - все зачеркнувший крест, Обрыв путей, ведущих сердце к раю, Блуждание среди пустынных мест. Искусство от любимого отречься И в осень жизни в ветре холодеть, Чтоб захотело сердце человечье Безропотно под ветром умереть. Лишь этот путь душе моей потребен, Вот рассыпаю храмину мою И Господу суровому молебен С землей и ветром осенью пою. * * * Не голодная рысит волчиха, Не бродягу поглотил туман, - Господи, не ясно и не тихо Средь Твоих оголодавших стран. Над морозными и льдистыми реками Реки ветра шумные гудят. Иль мерещится мне только между нами Вестников иных тревожный ряд? Долгий путь ведет нас всех к покою (Где уж там, на родине, покой?), Лучше по-звериному завою - И раздастся отовсюду вой. Посмотрите - разметала вьюга Космы дикие свои в простор. В сердце нет ни боли, ни испуга, - И приюта нет средь изб и нор. Нашей правды будем мы достойны, Правду в смерть мы пронесем, как щит... Господи, неясно, неспокойно Солнце над землей твоей горит. * * * О, всё предчувствие, преддверье срока, О, всё подготовительный восторг. На торжищах земли закончим торг, Проснемся, крикнем и вздохнем глубоко. Ты, солнце вечности, восход багров И предрассветный холод сердце душит. Минула ночь. Уже проснулись души От утренних, туманно-теплых слов. И сны бегут, и правда обнажилась. Простая. Перекладина креста. Последний знак последнего листа, - И книга жизни в вечности закрылась. МАТЬ МАРИЯ (в миру Елизавета Юрьевна Скобцова, урожд. Пиленко, по первому мужу Кузьмина-Караваева, 21 декабря 1891, Рига - 31 марта 1945, концлагерь Равенсбрюк). Дочь городского головы г. Анапы. Некоторое время жила в Петербурге, училась на Бестужевских курсах. Была знакома с М. Волошиным, Вяч. Ивановым, на 'башне' у которого неоднократно встречалась и со многими другими писателями и поэтами. До революции издала два сборника стихов. Одно время входила в партию социалистов-революционеров. В 1919 г. выехала из России, с 1923 г. жила в Париже. Здесь поэтесса сотрудничала в издательстве 'Имка-Пресс' вместе с деятелями 'русского религиозного возрождения', в том числе с Н. Бердяевым. В этом издательстве вышли написанные ею два сборника житий святых, а также книги об А. Хомякове, Вл. Соловьеве и Ф. Ф. Достоевском. Публиковала стихи в различных эмигрантских изданиях. В 1932 г. приняла постриг, при котором ей было наречено имя Мария. В тридцатых годах мать Мария основала в Париже религиозную благотворительную организацию 'Православное дело'. В 1937 г. издала сборник стихов уже под именем монахини Марии. Во время второй мировой войны оказывала помощь евреям и деятелям Сопротивления, которых преследовали гитлеровцы. В 1943 г. была арестована и брошена в концлагерь, где и погибла. После смерти матери Марии вышли еще два сборника ее стихов. Ей принадлежат также мемуарные очерки. Участница антологий 'Якорь', 'На Западе', 'Муза Диаспоры'. БИБЛИОГРАФИЯ: 'Стихи' (Берлин, 1937), 'Стихотворения' (Париж, 1947), 'Стихи' (Париж, 1949, книга издана 'Обществом друзей матери Марии').