Стихотворения, Крылов Иван Андреевич, Год: 1795

 
 Крылов Иван Андреевич. Стихотворения ------------------------------------------------------------------- Ocr Longsoft http://ocr.krossw.ru, октябрь 2005 ------------------------------------------------------------------- МОЕ ОПРАВДАНИЕ К Анюте Защищая пол прелестный, Аннушка, мой друг любезный! Часто ты пеняла мне, Что лишь слабости одне В женщинах ценю я строго И что нежных тех зараз, Чем они пленяют нас, Нахожу я в них немного. Удивляло то тебя, Что писать про них я смею, Ты пеняла, что умею В них пороки видеть я. Ты пеняла - я смеялся. Ты грозила - я шутил. И тебя я не боялся! И тебе самой не льстил! Для меня казалось стыдно, И досадно, и обидно Девочке в пятнадцать лет, Как судье, давать ответ. Но судьба здесь всем играет, Вид всему дает иной: Часто роза там блистает, Иней где мертвел седой. Где лежал бел снег пушистый, Облака крутил Борей, Флора утренней зарей Стелет там ковры душисты Для любовных алтарей. Все природе уступают. Превратяся воды в лед, Пусть Бореев презирают. Придет час - они растают, Вся их твердость пропадет, Их теперь и вихри люты Не возмогут всколебать, Но настанут те минуты, Как резвясь их волновать Станут ветерки восточны. Сердце наше таково: Твердо, холодно, как камень, Но наступит час его, Вспыхнет вдруг, как лютый пламень. Все в нем страсти закипят, И тогда один уж взгляд Волновать его удобен И, вливая в душу яд, Душу связывать способен. Но когда здесь всё не впрок, Может быть, закон природы И моей уже свободы Назначает близкий срок. Скоро, скоро, может статься, Заплачу большой ценой За вину, что воружаться Смел на пол я нежный твой, Но теперь лишь оправдаться Я желаю пред тобой. Зла тоскою не избудешь, Грустью тучи не принудишь Грозу мимо пронести. Я еще вздохнуть успею, Как совсем уж ослабею От беды себя спасти И погибну невозвратно. Так тебе то не приятно, Что на женщин я пишу, Их причуды поношу, Открываю их пороки, Страсти пылки и жестоки, Кои вредны иногда, Странны и смешны всегда. Но тебя ль я обижаю, Коль порочных поражаю? Нет - тебя тем обожаю. Твой лишь тихий, кроткий нрав, Не любя переговоров, Колких шуток, ссор и споров, То твердит, что я не прав. И когда пером шутливым, Не бранчивым, не брюзгливым, Глупость я колю одну, Ты в поступке видишь этом, Будто с целым женским светом Злую я веду войну. Так пастух в лесу тенистом, Голосом пленяясь чистым Милой пеночки своей, Чтоб дать боле места ей, Прочь от дерева гоняет Глупых каркливых ворон, Но тем пеночку пугает - Робка пеночка слетает - И ее теряет он, Как приятный, сладкий сон. Но тебе ль, мой друг любезный, Страх пристал сей бесполезный? Пусть Венера во сто лет, Колотя в поддельны зубы И надув увядши губы, Мне проклятие дает За вину, что слишком строго Заглянул к ней в туалет И ценил его я много, Но тебе в том нужды нет. Ты красот не покупаешь В баночках большой ценой, И природе лишь одной Тем должна, чем ты пленяешь. Пусть пеняет на меня Скромна, хитра щеголиха, Пусть ворчит мне исподтиха, Мниму злость мою кляня. Перед ней, сказать неложно, Не совсем я чист и прав, И не слишком осторожно Я открыл лукавый нрав, Хитры замыслы, уловки, Кои чаще у нее, Нежель у мужа ее Модны головны обновки. Не совсем я прав и тем, Что сказал за тайну всем, Как она над ним играет, Знает кстати похвалить, Знает кстати слезы лить, Кстати часто обмирает, И, воскреснув без него, Мужа скромного сего Лоб счастливый убирает. Пусть она бранит меня, Перед ней я очень грешен, Но я тем, мой друг, утешен, Что я прав перед тобой: С описаньем сим несходен Нрав невинный, скромный твой: Он приятен, благороден - Как тиха заря весной. Ты притворства ненавидишь - Нужды в нем себе не видишь - И к чему тебе оно? Всё судьбой тебе дано, Чтоб тобою восхищаться! Для чего же притворяться? Разве только для того, Чтоб любезной не казаться? Пусть, как хочет, так бранит Резвая меня Ветрана, Пусть везде она твердит, Что я схож на грубияна, Что во мне искусства нет Тешить нежно модный свет. Гнев ее ничуть не дивен: Кто портрет ее писал И, писав его, не лгал, Тот, конечно, ей противен. Если б я не рассказал, Как сердца она меняет, Как нередко в сутки раз Верностью своей линяет, Не храня своих зараз, И как бабочка летает С василька на василек, И с кусточка на кусток, Если б я был скромен боле, Если б я смолчать умел, Может быть, с другими в доле Сердцем бы ее владел, Но в блаженстве без препятства Мало есть, мой друг, приятства - Мил сокол нам в высоке - Скучит скоро на руке. Пусть она кричит, как хочет, Пусть язык, как бритву, точит: Мне не страшен гнев ея. Но, писав портрет Ветраны, Хитрость, плутовство, обманы, Чем тебе досаден я? Ты ловить сердца не ищешь, За победами не рыщешь На гуляньи, в маскарад, В сосьете, в спектакли, в сад. И хотя ты всех пленяешь И умом и красотой, Но, сколь взгляд опасен твой, Всех ты мене это знаешь. Перед зеркалом, друг мой, Ты не учишь улыбаться, Ни вздыхать, ни ужиматься, Кстати бросить томный взгляд, Иль лукавы сделать глазки, Щеголих подборны краски, Весь ученый их снаряд, Расставлять сердцам тенета, Быть влюбленной не любя - Вся наука хитра эта Не понятна для тебя. У тебя, мой друг, не в моде С сердцем быть глазам в разводе. Ты открыта - твой язык К хитрой лести не привык. Плачешь ты или хохочешь Не тогда, когда захочешь, Но как сердце то велит. С ним одним всегда согласны Голос твой, глаза и вид: Оттого они прекрасны. Ах! когда бы весь твой пол Сходен был во всем с тобою, Кто б, мой друг, был столько зол И с душою столь слепою, Чтобы не пленяться им? Слабым я пером моим Лишь ему платил бы дани И оставил бы все брани Злым порокам и смешным. С лирой томной и согласной, Пел бы пол я сей прекрасной: И учился б лишь тому, Чтоб уметь его прославить, Кстати - в шутках позабавить - И приятным быть ему. К ДРУГУ МОЕМУ А. И. К <лушину> Скажи, любезный друг ты мой Что сделалось со мной такое? Не сердце ль мне дано другое? Не разум ли мне дан иной? Как будто сладко сновиденье, Моя исчезла тишина, Как море в лютое волненье, Душа моя возмущена. Едва одно желанье вспыхнет, Спешит за ним другое вслед, Едва одна мечта утихнет, Уже другая сердце рвет. Не столько ветры в поле чистом Колеблют гибкий, белый лен, Когда, бунтуя с ревом, свистом, Деревья рвут из корня вон, Не столько воды рек суровы, Когда ко ужасу лугов Весной алмазны рвут оковы И ищут новых берегов, Не столько и они ужасны, Как страсти люты и опасны, Которые в груди моей Мое спокойство отравляют И, раздирая сердце в ней, Смущенный разум подавляют. Так вот, мой друг любезный, плод, Который нам сулят науки! Теперь ученый весь народ Мои лишь множит только скуки. Платон, Сенека, Эпиктет, Все их ученые соборы, Все их угрюмы заговоры, Чтоб в школу превратить весь свет, Прекрасных девушек в Катонов И в Гераклитов всех Ветронов, Все это только шум пустой. Пусть верит им народ простой, А я, мой друг, держусь той веры, Что это лишь одни химеры. Не так легко поправить мир! Скорей воскреснув новый Кир Иль Александр, без меры смелый, Чтоб расширить свои пределы, Объявят всем звездам войну И приступом возьмут луну, Скорее Сен-Жермень восстанет И целый свет опять обманет, Скорей Вралин переродится, Стихи картавить устыдится И будет всеми так любим, Как ныне мил одним глухим, Скорей все это здесь случится, Но свет - останется, поверь, Таким, каков он есть теперь, А книги будут всё плодиться. К чему ж прочел я столько книг, Из них ограду сердцу строя, Когда один лишь только миг - И я навек лишен покоя? Когда лишь пара хитрых глаз, Улыбка скромная, лукава, И философии отрава Дана в один короткий час. Премудрым воружась Платоном, Угрюмым Юнгом, Фенелоном, Задумал целый век я свой Против страстей стоять горой. Кто ж мог тогда мне быть опасен? Ужли дитя в пятнадцать лет? Конечно - вот каков здесь свет! Ни в чем надежды верной нет, И труд мой стал совсем напрасен, Лишь встретился с Анютой я. Угрюмость умерла моя - Нагрелось сердце, закипело - С умом спокойство отлетело. Из всех наук тогда одна Казалась только мне важна Наука, коя вечно в моде И честь приносит всей природе, Которую в пятнадцать лет Едва ль не всякий узнает, С приятностью лет тридцать учит, Которою никто не скучит, Доколе сам не скучен он, Где мил, хотя тяжел закон, В которой сердцу нужны силы, Хоть будь умок силен слегка, Где трудность всякая сладка, В которой даже слезы милы - Те слезы, с смехом пополам, Пролиты красотой стыдливой, Когда, осмелясь стать счастливой, Она дает блаженство нам. Наука нужная, приятна, Без коей трудно век пробыть, Наука всем равно понятна - Уметь любить и милым быть. Вот чем тогда я занимался, Когда с Анютой повстречался, Из сердца мудрецов прогнал. В нем место ей одной лишь дал И от ученья отказался. Любовь дурачеству сродни: Деля весь свет между собою, Они, мой друг, вдвоем одни Владеть согласно стали мною. Вселяся в сердце глубоко, В нем тысячи затей родили, Все пылки страсти разбудили, Прогнав рассудок далеко. Едва прошла одна неделя, Как я себя не узнавал: Дичиться женщин перестал, Болтливых их бесед искал - И стал великий пустомеля. Все в них казалось мне умно: Ужимки, к щегольству охота, Кокетство - даже и зевота - Все нежно, все оживлено, Все прелестью и жаром блещет, Все мило, даже то лино, Под коим бела грудь трепещет. Густые брови колесом Меня к утехам призывали, Хотя нередко угольком Они написаны бывали, Румянец сердце щекотал, Подобен розе свежей, алой, Хоть на щеке сухой и вялой Природу худо он играл, Поддельна грудь из тонких флеров, Приманка взорам - сердцу яд - Была милей всех их уборов, Мой развлекая жадный взгляд. Увижу ли где в модном свете Стан тощий, скрученный, сухой, Мне кажется, что пред собой Я вижу грацию в корсете. Но если, друг любезный мой, Мне ложны прелести столь милы И столь имеют много силы Мою кровь пылку волновать, - Представь же Аннушку прелестну, Одной природою любезну - Как нежный полевой цветок, Которого лелеет Флора, Румянит розова Аврора, Которого еще не мог Помять нахальный ветерок, Представь - дай волю вображенью - И рассуди ты это сам, Какому должно быть движенью, Каким быть должно чудесам В горящем сердце, в сердце новом, Когда ее увидел я? Обворожилась грудь моя Ее улыбкой, взором - словом: С тех пор, мой друг, я сам не свой. Любовь мой ум и сердце вяжет, И, не заботясь, кто что скажет, Хочу быть милым ей одной. Все дни мне стали недосужны, Твержу науку я любить, Чтоб женщине любезным быть, Ты знаешь, нам не книги нужны. Пусть Аннушка моя умна, Но все ведь женщина она. Для них магниты, талисманы - Жилеты, пряжки и кафтаны, Нередко пуговка одна. Я, правда, денег не имею, Так что же? - Я занять умею. Проснувшись с раннею зарею, Умножить векселя лечу - Увижу ль на глазах сомненье, Чтоб все рассеять подозренье, Проценты клятвами плачу. Нередко, милым быть желая, Я перед зеркалом верчусь И, женский вкус к ужимкам зная, Ужимкам ловким их учусь, Лицом различны строю маски. Кривляю носик, губки, глазки, И, испужавшись сам себя, Ворчу, что вялая природа Не доработала меня И так пустила, как урода. Досада сильная берет. Почто я выпущен на свет С такою грубой головою. Забывшись, рок я поношу И головы другой прошу, - Не зная, чем и той я стою, Которую теперь ношу. Вот как любовь играет нами! Как честью скромный лицемер, Как службой модный офицер, Как жены хитрые мужьями. Не день, как ты меня узнал: Не год, как мы друзья с тобою, Как ты, мой друг, передо мною Малейшей мысли не скрывал, И сам в душе моей читал, - Скажи ж: таков ли я бывал? - Сует, бывало, ненавидя, В тулупе летом дома сидя, Чинов я пышных не искал, И счастья в том не полагал, Чтоб в низком важничать народе, - В прихожих ползать не ходил. Мне чин один лишь лестен был, Который я ношу в природе, - Чин человека, - в нем лишь быть Я ставил должностью, забавой, Его достойно сохранить Считал одной неложной славой. Теперь, мой друг, исчез тот мрак, И мыслю я совсем не так. Отставка начала мне скучить, Хочу опять надеть мундир, 'Как счастлив тот, кто бригадир, Кто может вдруг шестерку мучить!' - Кричу нередко сгоряча И шлем и латы надеваю, В сраженьях мыслию летаю, Как рюмки, башни разбиваю И армии рублю сплеча, Потом, в торжественной минуте. Я возвращаюся к Анюте, Покрытый лавровым венком, Изрублен, крив, без рук и хром, Из-под медвежьей теплой шубы Замерзло сердце ей дарю, И сквозь расколотые зубы Про стару нежность говорю, Тем конча все свое искусство, Чтоб раздразнить в ней пылко чувство. Бывало, мне и нужды нет, Где мир и где война сурова: Не слышу я - и сам ни слова, - Иди, как хочет здешний свет. Теперь, мой друг, во все вплетаюсь И нужным быть везде хочу, То к Западу с войной лечу, То важной мыслью занимаюсь Европу миром подарить, Иль свет по-новому делить, - И быв нигде, ни в чем не нужен, Везде проворен и досужен, И все лишь только для того, Чтоб луч величья моего Привлек ко мне Анюту милу, Чтоб, зная цену в нем и силу, Сдалась бы всею мне душой И стала б барыней большой. Бывало, мне покой мой сладок, Честь выше злата я считал: С богатством совесть не равнял И к деньгам был ничуть не падок. Теперь хотел бы Крезом быть, Чтоб Аннушки любовь купить, Индейски берега жемчужны Теперь мне надобны и нужны. Нередко мысленно беру Я в сундуки свои Перу. И, никакой не сделав службы, Хочу, чтобы судьбой из дружбы За мной лишь было скреплено Сибири золотое дно: Чтобы иметь большую славу, Анюту в золоте водить, Анюту с золота кормить, Ее на золоте поить И деньги сыпать ей в забаву. Вот жизнь весть начал я какую! Жалей о мне, мой друг, жалей - Одна мечта родит другую, И все - одна другой глупей, Но что с природой делать станешь? Ее, мой друг, не перетянешь. Быть может, что когда-нибудь Мой дух опять остепенится, Моя простынет жарка грудь - И сердце будет тише биться, И страсти мне дадут покой. Зло так, как благо, - здесь не вечно, Я успокоюся конечно, Но где? - под гробовой доской. К СЧАСТЬЮ Богиня резвая, слепая, Худых и добрых дел предмет, В которую влюблен весь свет, Подчас некстати слишком злая, Подчас роскошна невпопад, Скажи, Фортуна дорогая, За что у нас с тобой не лад? За что ко мне ты так сурова? Ни в путь со мной не молвишь слова, Ни улыбнешься на меня? И между тем, как я из ласки Тебе умильны строю глазки, Ты, важность гордую храня, Едва меня приметить хочешь, Иль в добрый час чуть-чуть слегка Блеснувши мне издалека, Меня надеждою волочишь. Как мрак бежит перед зарей, Как лань, гонима смертью злою, Перед свистящею стрелою, Так ты бежишь передо мной И хочешь скрыться вон из виду, Когда другим, все мне в обиду, Ты льешься золотой рекой И в том находишь всю забаву, Чтоб множить почесть их и славу. Но коль ко мне ты так дика, Позволь же, чтоб хотя слегка Моя пропела скромна лира Твои причудливы дела И их бы счетом отдала На суд всего честного мира. За что любимцев нежа сих, Как внуков бабушка своих, Везде во всем им помогаешь, Всегда во всем им потакаешь? Назло завидливым умам, Под облака их взносишь домы, Как чародейные хоромы, Какие в сказках слышны нам. На темны ледники холодны Сбираешь вины превосходны Со всех четырех света стран, Арабски дороги металлы, Индийски редкие кристаллы В огрузлый сыплешь их карман? Когда, мой друг, у нас в заводе Ни яблоков моченых нет Приправить скромный наш обед, Тогда ты, в перекор природе, Их прихотливым вкусам льстишь И в зимних месяцах жестоких На пышных их столах широких Им сладки персики растишь, Румянишь сливы мягки, белы И, претворя стол в райский сад, В фарфоры сыплешь виноград, И дыни, и арбузы спелы. Когда весна везде мертва, Тогда у них она жива. В крещенски лютые морозы На их столах блистают розы. Ни в чем для них отказа нет! Восток им вины редки ставит, Голландия червонцы плавит, Им угождает целый свет. Лукреции платки их ловят, И те, которые злословят Прелестно божество утех, Для них его не ставят в грех. Они лишь только пожелают, И в жертву им сердца пылают. Пускай вздыхает Адонис, Пусть за победами он рыщет, Напрасно целый век просвищет: Он в Мессалинах скромность сыщет И встретит святость у Лаис, А им к весталкам ход свободен. С тобой, будь гадок, как Азор, При счастье гадок - не укор: Без роду будешь благороден, Без красоты пригож и мил. Пусть, изо всех надувшись сил, Герой о громкой славе грезит, На стены мечется и лезет. Бок о бок трется с смертью злой, Бригады с ног валит долой, Пусть вечность он себе готовит И лбом отважно пули ловит, Пусть ядры сыплет так, как град, Все это будет невпопад, И труд его совсем напрасен, Коль он с тобою не согласен. Как слабый след весла в волнах Едва родится, исчезает. Как лунный свет в густых парах Едва мелькнет и умирает, - Так дел его геройских плод И мал, и беден, и беспрочен: Ему как будто изурочен Во храм болтливой славы вход. Никто его нигде не знает, Он города берет в полон: О нем никто не вспоминает, Как будто б в свете не был он, И вся его награда в том, Что, дравшись двадцать лет иль боле. Герой домой придет пешком, Все зубы растерявши в поле. Но если ты кого в герои Захочешь, друг мой, посвятить, Ни брать тому не надо Трои, Ни флотов жечь, ни турков бить. Пускай сидит он вечно дома, Не лезет вон из колпака, Военного не зная грома, Он будет, брать издалека И страшны крепости и грады: В Мадрите сидя, он осады На пышный поведет Пекин, Возьмет приступом Византин, И, не знакомясь век со шпагой, Помпеев, Кесарев затмит И всю вселенну удивит Своею храбростью, отвагой, Его причислят к чудесам, И в те часы, когда он сам Не будет знать, чем он так славен, Богам вдруг сделается равен И возвеличен к небесам. Пусть горделивый суетится, Чтобы чинов, честей добиться, Пусть ищет случая блистать Законов строгим наблюденьем, Рассудком, истиной, ученьем, И на чреду вельможи стать, Как хочешь, будь ты так исправен, Бесчисленны труды терпи, Работай день и ночь, не спи, Но если для тебя не нравен, Останешься последним равен: За правду знатью не любим, За истину от всех гоним, Умрешь и беден и бесславен. А ты, схвативши дурака, Назло уму, рассудку, чести. Чрез подлости, пронырства, лести, Возносишь в знать под облака. Тебе и то в нем очень важно, Что он у знатных по утрам В прихожих стены трет отважно, Развозит вести по домам, Исправный счет ведет рогам, Из пользы такает и спорит, Умеет кстати подшутить Или, чтоб время проводить, Честных людей бесчестно ссорит, И ты за то горой ему Богатства сыплешь в воздаянье. Иль глупости и злодеянья У счастья служат все в найму? Когда взгляну в твои палаты, В них редко виден мне мудрец, Но иль порочный, иль глупец. Один дурачится из платы, Другой для выгоды своей, Родни не зная, ни друзей, Чтобы ладнее быть с тобою, Готов из мира сделать Трою, А ты, уму наперекор, Ни в малый с ним не входишь спор: А ты его по шерстке гладишь, К честям ведешь и в славу рядишь. Пускай трудится домовод Честным трудом нажить именье И истощает все уменье С приходом согласить расход, Уметь ко времени засеять И в добрый час с полей убрать, Уметь минуты не терять И деньги так, как сор, не веять, Как будто бы из-под обуха За труд ты платишь потовой, Некстати у него засуха, Некстати дождик проливной. Прогнав град сильный полосою, Ты им нередко, как косою, Мертвишь на нивах нежный плод, Трудов награду истребляешь И вмиг надежду погубляешь, Которой он ласкался год. А в городе твоим стараньем Шестеркин с небольшим познаньем Науки легкой банк метать, На рубль рубли стадами тянет, Пред ним руте - богатства мать Едва загнется и увянет. С рублем начавши торг такой, Шестеркин мой почти в два года Разбогател, как воевода, И скачет хватской четверней. Ему что день, то новы сроки С понтеров собирать оброки. С тех пор как ладен он с тобой, Своим уменьем и проворством, А более твоим потворством, Не сотню в мир пустил с сумой. Пускай другой в трудах хлопочет, На это мой герой хохочет, Мораль такую в грязь он мнет, Трудами жить ничуть не хочет, Не сеет он, а только жнет, И веселенько век живет. Вот как ты, Счастье, куролесишь, Вот как неправду с правдой весишь! Ласкаешь тем, в ком чести нет, Уму и правде досаждая, Безумство, наглость награждая, Ты портишь только здешний свет. Я вижу, ты, мой друг, уж скучишь И, может быть, меня проучишь За то, что я немножко смел И правду высказать умел. Послушай, я не кинусь в слезы: Мне шутка все твои угрозы. Что я стараюсь приобресть, То не в твоих руках хранится, А чем не можешь поделиться, Того не можешь и унесть. МОЙ ОТЪЕЗД Песня Уже близка минута Разлуки моея, Прости, прости, Анюта, Уж скоро еду я. Расставшися с тобою, Расстанусь я с душою, А ты, мой друг, кто знает, Ты вспомнишь ли меня. Позволь мне в утешенье Хоть песенкою сей Открыть мое мученье И скорбь души моей. Пусть за меня в разлуке Она напомнит муки, - А ты, мой друг, кто знает, Ты вспомнишь ли меня. Моря переплывая, Меж камней, между гор, Тебя лишь, дорогая, Искать мой станет взор. С кем встречусь, лишь одною Займу его тобою, А ты, мой друг, кто знает, Ты вспомнишь ли меня. Лесок, деревня, поле, Все вспомнит предо мной Места, где в тихой доле Был счастлив я с тобой. Все мне тебя представит, Все слезы лить заставит, А ты, мой друг, кто знает, Ты вспомнишь ли меня. Вот лес, скажу, унылой, Где вдруг ты стала зла, Потом улыбкой милой Знак к миру мне дала. Там я с тобой встречался, Здесь я тобой прельщался, А ты, мой друг, кто знает, Ты вспомнишь ли меня. Предвижу, как в оковы Сердца к тебе летят, Сулят утехи новы, Быть верными сулят. Увы, зря их мученье, Их ласки, обоженье, Увы, мой друг, кто знает, Ты вспомнишь ли меня. Хоть вспомни, как тобою Томится грудь моя, И что, лишась покою, Не льщусь надеждой я. Ах, вспомни все мученье И это разлученье, Мой друг! - Мой друг, кто знает, Ты вспомнишь ли меня. ВЕЧЕР Не спеши так, солнце красно, Скрыть за горы светлый взор! Не тускней ты, небо ясно! Не черней, высокий бор! Дайте мне налюбоваться На весенние цветы. Ах! не больно ль с тем расстаться, В чем Анюты красоты, В чем ее душа блистает! Здесь ее со мною нет, И мое так сердце тает, Как в волнах весенний лед. Нет ее, и здесь туманом Расстилается тоска. Блекнут кудри василька, И на розане румяном Виден туск издалека. Тень одна ее зараз В сих цветах мне здесь отрадна. Ночь! не будь ты так досадна, Не скрывай ее от глаз. Здесь со мною милой нет, Но взгляни, как расцветает В розах сих ее портрет! Тот же в них огонь алеет, Та ж румяность в них видна: Так, вполнехотя она, Давши поцелуй, краснеет. Ах! но розы ли одни С нею сходством поражают? Все цветы - здесь все они Мне ее изображают. На который ни взгляну - Погляжу ли на лилеи: Нежной Аннушкиной шеи Вижу в них я белизну. Погляжу ли, как гордится Ровным стебельком тюльпан: И тотчас вообразится Мне Анютин стройный стан. Погляжу ль... Но солнце скрылось, И свернулись все цветы, Их сияние затмилось, Ночь их скрыла красоты. Аннушка, мой друг любезный! Тускнет, тускнет свод небесный, Тускнет, - но в груди моей, Ангел мой! твой вид прелестный Разгорается сильней. Сердце вдвое крепче бьется, И по жилам холод льется, - Грудь стесненную мою В ней замерзший вздох подъемлет, - Хладный пот с чела я лью. - Пламень вкруг меня объемлет, - Аннушка! - душа моя! Умираю - гасну я! ОДА, выбранная из псалма 71-го Боже, суд твой цареви даждь и правду твою сыну цареву. Подай царю твой, боже, суд, И правду дай цареву сыну, Да к пользе царства примет труд, Да истину хранит едину - И кротко, как зарей зефир, Ко всем странам прольется мир. Он не предаст сирот и вдов, На трон в лице восседши бога, Сомкнет уста клеветников, Спасет и нища и убога. Как солнце вешнее с высот, Прольет на всех он луч щедрот. Как напояет землю дождь И проникает мягку волну, Так сей ко счастью кроткий вождь Прольет в сердца отраду полну, - И не затмит его лучей Вся толща туч, весь мрак ночей. К нему народы потекут, Как в океан пространны реки, Цари различны дань дадут, Он возродит златые веки, - И где конец земле, морям, Предел его державе там. Как неисчерплем океан, Его сокровища узрятся, Среди его цветущих стран Довольство с миром водворятся, - И дом его, ко славе скор, Превысит верх Ливанских гор. Его благословит народ, Рабы, как чада, будут верны. Предупредят зарей восход От всех ему хвалы усердны, - И, мудрости его внемля, Ему восплещет вся земля. ОДА, выбранная из псалма 93-го Бог, отмщений господь. Снесись на вихрях, мщений царь! Воссядь на громах - тучах черных, Судить строптивых и упорных, Ступи на выи непокорных И в гордых молнией ударь. Доколь вздымать им грудь надменну И подпирать пороков трон, Правдивых гнать из света вон? Доколь твой презирать закон И осквернять собой вселенну? Куда ни обращусь, внемля, Везде их меч, везде угрозы. Там на невинности железы, Там льются сирых кровь и слезы, Злодейством их грузна земля. Так, проливая крови реки, Заграбя мир себе в удел, Твердят они на грудах тел: Господь не видит наших дел И не познает их вовеки. Безумец! где твой ум и слух? Стряхни невежество глубоко, Скажи, хоть раз взнесясь высоко: Ужели слеп создавший око И сотворивший ухо - глух? Скажи, оставя мудрость лживу, Без света ли творец светил? Бессилен ли создатель сил? Безумен ли кто ум в нас влил? И мертв ли давший душу живу? Блажен, о боже, в ком твой свет: Он соблюдется цел тобою, Тогда как, окруженный мглою, В изрытый ров своей рукою Злодей со скрежетом падет. Кто? Кто с мечом? Со мною рядом Кто мне поборник на убийц? Кто на гонителей вдовиц? Никто, - всех взоры пали ниц, И всех сердца страх облил хладом. Никто - но бог, сам бог со мной, Сам бог приемлет грозны стрелы, Вселенной двигнет он пределы, Разрушит замыслы их смелы И с тверди их сопхнет земной. НОЧЬ Уже на западе остылом Зари румяный след угас, И звоном колокол унылым Давно пробил полночный час. Природу сладкий сон объемлет, Зефир на свежих розах дремлет - Не вьет он кудрей ручейка, Вода, как зеркало, гладка, Листок от ветра не трясется, И Филомела не поет, Нигде, ни в чем движенья нет, - Мое лишь сердце крепко бьется И мне покоя не дает. От глаз моих сон сладкий гонит, Уснули страсти у людей, А тот, кто убегал страстей, Из глаз слезу горячу ронит, Их чувствуя в груди своей. Мои лишь вздохи нарушают Угрюмой ночи тишину И другу злополучных - сну Закрыть глаза мои мешают. Дыханьем хладным грудь тесня, Последние отъемля силы, Иссохши, бледны и унылы Стоят печали вкруг меня. Приди, приди, о сон любезный, И легкою твоей рукой Их вид страдающий и слезный Хотя на час от глаз закрой. Но ты словам моим не внемлешь: Иль от несчастных ты бежишь, Счастливцев маками даришь И с ними на диванах дремлешь? Мой друг! для них ли создан ты! Кто здесь блаженством обладает, Чье сердце горестей не знает, На что тому твои мечты? Они его не утешают, - Но, только память в нем затмив, Ему лишь чувствовать мешают, Сколь много в свете он счастлив. Когда тебе он подать платит, Тогда он час веселья тратит. Ах, если б, Аннушку любя, Я награжден был равной страстью, Не нужен бы ты был мне к счастью, Не призывал бы я тебя, Не сном хотел бы подкрепляться, Но чувством лестным наслаждаться, Что милой Аннушкой любим, Хотел бы чувством нежным сим И умирать и возрождаться, Хотел бы силы им терять И в новых силах обновляться. Но если сердцу мне дано Вкушать одно лишь огорченье, Когда мне всякий миг мученье, В который чувствует оно, - К чему тогда мне служит время? К чему тогда им дорожить? Чтоб умножать печали бремя, Чтоб долее в мученьи жить? Тогда часы лишь те мне святы, Которые у жизни взяты И сну безмолвному даны. Я в них лишь только не страдаю И слез не чувствую своих, Я в них на время умираю. Приди ж, природы обновленье, Приди, приятный, крепкий сон. Прерви на время мой ты стон И сладкое пролей забвенье На чувства пылкие мои, Рассыпь вокруг цветы свои, Приди - и лестными мечтами Мое ты сердце обнови, Приди - Анюты красотами Мою грудь томну оживи, Мне в лестных видах представляйся: Представь мне, что она моя, Что с ней в восторгах таю я, Представь - и ввек не прерывайся. ОТЪЕЗД ИЗ ДЕРЕВНИ Прости, любезное село, Столица мира дорогого, Прости, ключ чистый, как стекло, И ты, тенистая дуброва, В которой часто день бывал Мне так короток, как минута, Где часто соловей певал Так чисто, нежно, как Анюта. Простите вы, мои друзья, - Из недр спокойства и свободы Я еду в мрачный гроб природы, - Простите, в город еду я. Не воздух легкий, ароматный Мне будет грудь там оживлять: Я еду в мир пустой, развратный Седую, знойну пыль глотать. Когда зарей здесь развернутся Цветы на бархатных лугах И хоры птичек раздадутся В тенистых и густых лесах, Как соловьи начнут согласно Будить и кликать солнце красно, - Тогда меня разбудит стук Карет, по мостовой гремящих, Иль с грузами телег скрыпящих, Иль колокольный скучный звук. Как солнце здесь взойдет высоко И разгорится ясный день, Вы, птички, скроетесь далеко Густых дерев в прохладну тень, Где жар и ветр вас не гоняют, Где вам утехи сохраняют Любови нежной алтари И где листочка два иль три Чертоги царски заменяют. А я, когда наступит день, Как мне ни больно и ни лень И как ни бесполезно свету, Тащусь на завтрак иль обед, Играть в бостон или в пикет, Иль, если карт, к несчастью, нет, Тащусь зевать по этикету И ползать в суетах мирских Промежду глупостей людских, Где языки одни речисты, Где все добро на языке, Где дружба - почерк на песке, Где клятва - сокол в высоке, Где нрав и сердце так же чисты (Не в гнев то буди городских), Как чист и легок воздух их. Когда у вас на небосклоне Потухнет алая заря И, сон приятный вам даря, Ночь сядет на сапфирном троне, Уныло зашумят леса И, в хороводах звезд прекрасных, В одеждах бледно-желтых, ясных, Взойдет луна на небеса, Проступит бледность на вершинах И, серебром светясь, туман Расстелется у вас в долинах, Как утром тихий океан, - Тогда, не зная что заботы, Невозмущенные тоской, В роскошных пеленах дремоты Вы сладкий вкусите покой. А я, когда за нашим градом, Застыв, потускнет небосклон, И с темной ночью придут рядом Печальна мысль, мятежный сон, Свет закатится с ясным Фебом, Но не замолкнет стон людской, И под угасшим черным небом Раздастся глухо шум градской, А я - там, где все так нестройно В цепях шумливой суеты, Средь роскоши и нищеты, А я - засну ли там спокойно? Ах, нет! не сон, друзья, не сон - Тогда мои мне милы слезы, И мысль одна приятна мне, Чтоб вас увидеть, хоть во сне. Мои любезны дики розы, И чтоб у вас в густой тени, Кудрявы юные березы, Воспеть златые сельски дни. ОДА УЕДИНЕНИЕ Среди лесов, стремнин и гор, Где зверь один пустынный бродит, Где гордость нищих не находит И роскоши неведом взор, Ужели я вдали от мира? Иль скрежет злобы, бедных стон И здесь прервут мой сладкий сон? Вещай, моя любезна лира! Вдали - и шумный мир исчез, Исчезло с миром преступленье, Вдали - и здесь, в уединенье, Не вижу я кровавых слез. На трупах бледных вознесенна Здесь слава мира не сидит, Вражда геенны не родит, Земля в крови не обагренна. Ни башней гордых высота Людей надменья не вещает, Ни детских чувств их не прельщает Здесь мнима зданий красота. Знак слабости и адской злобы, Здесь стены сердцу не грозят, Здесь тьмами люди не скользят В изрыты сладострастьем гробы. Там храмы как в огне горят, Сребром и златом отягченны, Верхи их, к облакам взнесенны, Венчанны молнией, блестят, У их подножья бедность стонет, Едва на камнях смея сесть, У хладных ног их кротость, честь В своих слезах горючих тонет. Там роскошь, золотом блестя, Зовет гостей в свои палаты И ставит им столы богаты, Изнеженным их вкусам льстя, Но в хрусталях своих бесценных Она не вина раздает: В них пенится кровавый пот Народов, ею разоренных. Там, вид приманчивых забав Приемля, мрачные пороки Влекут во пропасти глубоки, Сердца и души обуяв, Природа дремлет там без действа, Злосчастие рождает смех, Болезни там - плоды утех, Величие - плоды злодейства. Оставим людям их разврат, Пускай фортуну в храмах просят И пусть гордятся тем, что носят В очах блаженство, в сердце - ад. Где, где их счастья совершенство? За пышной их утехой вслед, Как гарпия, тоска ползет, - Завидно ль сердцу их блаженство? Гордясь златою чешуей, Когда змея при солнце вьется, От ней как луч приятный льется И разных тысяча огней: Там синева блестит небесна, Багряность там зари видна, - И, кажется, горит она, Как в тучах радуга прелестна, Горит, но сей огонь - призрАк! Пылающа единым взглядом, Она обвита вечным хладом, В ней яд, ее одежда - мрак. Подобно и величье мира. Единой внешностью манит: В нем угрызений желчь кипит, На нем блестит одна порфира. Но здесь на лоне тишины, Где все течет в природе стройно, Где сердце кротко и спокойно И со страстями нет войны, Здесь мягкий луг и чисты воды Замена злату и сребру, Здесь сам веселья я беру Из рук роскошныя природы. Быв близки к сердцу моему, Они мое блаженство множат, Ни в ком спокойства не тревожат И слез не стоят никому. Здесь по следам, едва приметным, Природы чин я познаю, Иль бога моего пою Под дубом, миру равнолетным. Пою - и с именем творца Я зрю восторг в растенье диком, При имени его великом Я в хладных камнях зрю сердца, По всей природе льется радость: Ключ резвится, играет лес, Верхи возносят до небес Одеты сосны в вечну младость. Недвижны ветры здесь стоят И ждут пронесть в концы вселенной, Что дух поет мой восхищенный, Велик мой бог, велик - он свят! На лире перст мой ударяет. Он свят! - поют со мной леса, Он свят! - вещают небеса, Он свят! - гром в тучах повторяет. Гордитесь, храмы, вышиной И пышной роскошью, народы, Я здесь в объятиях природы Горжусь любезной тишиной, Которую в развратном мире Прочь гоните от сердца вы И кою на брегах Невы Наш Росский Пиндар пел на лире. Вдали от ваших гордых стен, Среди дубрав густых, тенистых, Среди ключей кристальных, чистых, В пустыне тихой я блажен. Не суетами развлекаться В беседах я шумливых тщусь, Не ползать в низости учусь - Учусь природе удивляться. Здесь твердый и седой гранит, Не чувствуя ни стуж, ни лета, Являя страшну древность света, Бесчисленность столетий спит. Там ключ стремнины иссекает Иль роет основанья гор И, удивляя смертных взор, Труд тысячи веков являет. Там дуб, от листьев обнажен, По камням корни простирает - На холм облегшись, умирает, Косою времени сражен. Там горы в высотах эфира Скрывают верх от глаз моих - И, кажется, я вижу в них Свидетелей рожденья мира Но что за громы вдалеке? Не ад ли страшный там дымится? Не пламя ль тартара крутится, Подобно воющей реке? Война! - война течет кровава! - Закон лежит повержен, мертв, Корысть алкает новых жертв, И новой крови жаждет слава! Сомкнитесь, горы, вкруг меня! Сплетитеся, леса дремучи! Завесой станьте, черны тучи, Чтоб злости их не видел я. Удары молнии опасны, В дубравах страшен мрак ночной, Ужасен зверя хищна вой - Но люди боле мне ужасны. СОНЕТ К НИНЕ Нет мира для меня, хотя и брани нет, В надежде, в страхе я, в груди то хлад, то пламень, То вьюсь я в небесах, то вниз лечу, как камень, То в сердце пустота, то весь в нем замкнут свет. Та, кем познал мой дух мучения суровы, Ни быть рабом, ни быть свободным не велит, Ни послабляет мне, ни тяготит оковы, Ни смертью не грозит, ни жизни не сулит. Гляжу не видя я - и молча призываю, Ищу погибели - и помощи желаю, Зову, гоню, кляну, объемлю тень драгой. Сквозь слезы я смеюсь, в печалях трачу силы, И жизнь и смерть равно душе моей постылы - Вот, Нина, до чего я доведен тобой! К СОЛОВЬЮ Отчего сей свист унылый, Житель рощей, друг полей? Не из города ль, мой милый, Прилетел ты, соловей? Не из клетки ль на свободу Выпорхнул в счастливый час И, еще силка страшась, Робко так поешь природу? Ах! не бойся - и по воле Веселись, скачи и пой, Здесь не в городе мы - в поле, За прекрасный голос свой В клетке здесь не насидишься И с подружкой дорогой За него не разлучишься. Позабудь людей, друг мой: Все приманки их - отравы, Все их умыслы - лукавы. Здесь питье и корм простой, Но вкуснее он на ветке. При свободе чувств своих, Нежель корм богатый их В золотой и пышной клетке. ПИСЬМО О ПОЛЬЗЕ ЖЕЛАНИЙ Наскуча век желаньями терзаться, Препятством чтя их к благу моему, Сжал сердце я и волю дал уму, Чтобы от них навеки отвязаться. Все суета - так пишет Соломон, Хоть ныне мы ученей древних стали, Но и они не всё же вздор болтали, - Так думал я, едва не прав ли он. Все суета, все вещи точно равны - Желанье лишь им цену наддает Иль их в число дурных вещей кладет, Хотя одни других не боле славны. Чем худ кремень? чем дорог так алмаз? Коль скажут мне, что он блестит для глаз - Блестит и лед не менее подчас. Так скажут мне: поскольку вещи редки, Постольку им и цены будут едки. Опять не то - здесь римска грязь редка, Она лишь к нам на их медалях входит, Но ей никто торговли не заводит, И римска грязь - как наша грязь, гадка. Редка их грязь, но римские антики Не по грязи ценою так велики, Так, стало, есть оценщик тут другой, - Желанье? Да, оно - никто иной, И, верьте мне, оценщик предурной. Ему-то мы привыкнув слепо верить, Привыкли всё его аршином мерить, Оно-то свет на свой рисует лад, Оно-то есть томящий сердце яд. На эту мысль попав, как на булавку, Желаньям всем я тотчас дал отставку. Казалося, во мне остыла кровь: Прощай чины, и слава, и любовь. Пленясь моих высоких дум покроем, Все вещи я своим поставил строем И мыслил так: все счастья вдалеке Пленяют нас, вблизи всё скоро скучит, Так все равно (не ясно ль это учит?), Что быть в венце, что просто в колпаке, Что быть творцом прекрасной Энеиды, От нежных муз почтенье заслужить, Князей, царей и царства пережить, Что быть писцом прежалкой героиды, Иль, сократя высоких дум расход, Писать слегка про свой лишь обиход, Что на полях трофеи славы ставить, С Румянцевым, с Каменским там греметь, Отнять язык у зависти уметь, И ненависть хвалить себя заставить, Что, обуздав военный, пылкий дух, Щадя людей, бить, дома сидя, мух. Пускай же свет вертится так, как хочет, Пускай один из славы век хлопочет, Другой, копя с червонцами мешки, На ордены, на знать не пяля глаза, Одним куском быть хочет сыт два раза И прячет рай за крепкие замки: Все это - вздор, мечтанье, пустяки! Не лучше ли своих нам нужд не множить. Спокойно жить и света не тревожить? Чем мене нужд, тем мене зла придет, Чем мене нужд, тем будет счастья боле, А нужды все желанье нам дает: Так, стало, зла умалить в нашей воле. Так точно! ключ от рая я сыскал, Сказал - и вдруг желать я перестал. Противник чувств, лишь разуму послушен, Ко всем вещам стал хладен, равнодушен, Не стало нужд, утихли страсти вдруг, Надежда, мой старинный, верный друг, В груди моей себе не видя дела, Другим сулить утехи полетела, Обнявшись с ней, ушли улыбки вслед - И кровь моя преобратилась в лед. Все скучно мне и все постыло стало, Ничто во мне желанья не рождало. Без горести, без скуки я терял, Без радости я вновь приобретал, Равно встречал потери и успехи, Оставили меня и грусть и смехи, Из глаз вещей пропали дурноты, Но с ними их пропали красоты - И, тени снять желая прочь с картины, Оставил я бездушный вид холстины. Или, ясней, - принявши за закон, Что в старину говаривал Зенон, Не к счастию в палаты я ворвался, Не рай вкусил, но заживо скончался - И с трех зарей не чувствовать устал. 'Нет, нет! - вскричат, - он точно рай сыскал И, что чудней, на небо не взлетая'. А я скажу, что это мысль пустая. Коль это рай, так смело я стою, Что мы в аду, а камни все в раю. Нет, нет, не то нам надобно блаженство, С желанием на свет мы рождены. На что же ум и чувства нам даны? Уметь желать - вот счастья совершенство! К тому ль дан слух, чтобы глухими быть? На то ль язык, чтоб вечно быть немыми? На то ль глаза, чтобы не видеть ими? На то ль сердца, чтоб ими не любить? Умей желать и доставай прилежно: С трудом всегда приятней приобресть, Умей труды недаром ты понесть - Дурачество желать лишь безнадежно. Препятство злом напрасно мы зовем, Цена вещей для нас лишь только в нем: Препятством в нас желанье возрастает, Препятством вещь сильней для нас блистает. Нет счастья нам, коль нет к нему помех, Не будет скук, не будет и утех. Не тот счастлив, кто счастьем обладает: Счастлив лишь тот, кто счастья ожидает. Послушайте, я этот рай узнал, Я камнем стал и три дни не желал, Но целый век подобного покою Я не сравню с минутою одною, Когда мне, сквозь несчастья мрачных туч, Блистал в глаза надежды лестной луч, Когда, любя прекрасную Анюту, Меж страхами и меж надежды жил. Ах, если б льзя, я б веком заплатил Надежды сей не год, не час - минуту! Прочь, школами прославленный покой, Природы враг и смерти брат родной, Из сердца вон - и жди меня во гробе! Проснитесь вновь, желанья, вы во мне! Явись при них скорей надежда мила! Так - только в вас и важность вся и сила: Блаженство дать вы можете одне. Пусть мудрецы системы счастья пишут: Все мысли их лишь гордостию дышут. На что сердцам пустой давать закон, Коль темен им и бесполезен он? Системы их не выучишь в три века, Они ведут к бесплодным лишь трудам. А я, друзья, скажу короче вам: Желать и ждать - вот счастье человека. ПОСЛАНИЕ О ПОЛЬЗЕ СТРАСТЕЙ Почто, мой друг, кричишь ты так на страсти И ставишь их виной всех наших зол? Поверь, что нам не сделают напасти Любовь, вино, гульба и вкусный стол. Пусть мудрецы, нахмуря смуры брови, Журят весь мир, кладут посты на всех, Бранят вино, улыбку ставят в грех И бунт хотят поднять против любови. Они страстей не знают всей цены, Они вещам дать силы не умеют, Хотя твердят, что вещи все равны, Но воду пьют, а пива пить не смеют. По их словам, полезен ум один: Против него все вещи в мире низки, Он должен быть наш полный властелин, Ему лишь в честь венцы и обелиски. Он кажет нам премудрые пути: Спать нажестке, не морщась пить из лужи, Не преть в жары, не мерзнуть век от стужи, И словом: быть бесплотным во плоти, Чтоб, навсегда расставшись с заблужденьем, Презря сей мир, питаться - рассужденьем. Но что в уме на свете без страстей? - Природа здесь для нас, ее гостей, В садах своих стол пышный, вкусный ставит, Для нас в земле сребро и злато плавит, А мудрость нам, нахмуря бровь, поет, Что здесь во всем для наших душ отрава, Что наши все лишь в том здесь только права, Чтоб нам на всё смотреть разинув рот. На что ж так мир богат и разновиден? И для того ль везде природа льет Обилие, чтоб только делать вред? - Величеству ее сей суд обиден. Поверь, мой друг, весь этот мудрый шум Между людей с досады сделал ум. И если б мы ему дались на волю, Терпели бы с зверями равну долю, Не смели бы возвесть на небо взор, Питались бы кореньями сырыми, Ходили бы нагими и босыми И жили бы внутри глубоких нор. Какие мы ни видим перемены В художествах, в науках, в ремеслах, Всему виной корысть, любовь иль страх, А не запачканны, бесстрастны Диогены. На что б вино и ткани дальних стран? На что бы нам огромные палаты, Коль были бы, мой друг, мы все Сократы? На что бы плыть за грозный океан, Торговлею соединять народы? А если бы не плыть нам через воды, С Уранией на что б знакомство нам? К чему бы нам служили все науки? Ужли на то, чтоб жить, поджавши руки, Как встарь живал наш праотец Адам? Под деревом в шалашике убогом С праматерью не пекся он о многом. Виньол ему не строивал палат, Он под ноги не стлал ковров персидских, Ни жемчугов не нашивал бурмитских, Не иссекал он яшму иль агат На пышные кубки для вин превкусных, Не знал он резьб, альфресков, позолот И по стенам не выставлял работ Рафаэлов и Рубенсов искусных. Восточных он не нашивал парчей, Когда к нему ночь темна приходила, Свечами он не заменял светила, Не превращал в дни ясные ночей. Обедывал он просто, без приборов, И не едал с фаянсов иль фарфоров. Когда из туч осенний дождь ливал, Под кожами зуб об зуб он стучал И, щуряся на пасмурность природы, Пережидал конца дурной погоды, Иль в ближний лес за легким тростником Ходил нагой и верно босиком, Потом, расклав хворостинку беремя, Он сиживал с женой у огонька И проводил свое на свете время В шалашике не лучше калмыка. Все для него равно на свете было, Ничто его на свете не манило, Так что ж его на свете веселило? А все-таки золотят этот век, Когда труды природы даром брали, Когда ее вещам цены не знали, Когда, как скот, так пасся человек. Поверь же мне, поверь, мой друг любезный, Что наш златой, а тот был век железный, И что тогда лишь люди стали жить, Когда стал ум страстям людей служить. Тогда пути небесны нам открылись, Художества, науки водворились, Тогда корысть пустилась за моря И в ней весь мир избрал себе царя. Тщеславие родило Александров, Гальенов страх, насмешливость Менандров, Среди морей явились корабли, Среди полей - богатыри-полканы, Там башни вдруг, как будто великаны, Встряхнулися и встали из земли, Чтоб вдаль блистать верхами золотыми. Рассталися с зверями люди злыми, И нужды, в них роями разродясь, Со прихотьми умножили их связь, Солдату стал во брани нужен кесарь, Больному врач, скупому добрый слесарь. Страсть к роскоши связала крепче мир. С востока к нам - шелк, яхонты, рубины, С полудня шлют сыры, закуски, вины, Сибирь дает меха, агат, порфир, Китай - чаи, Левант нам кофе ставит, Там сахару гора, чрез океан В Европу мчась, валы седые давит. Искусников со всех мы кличем стран. Упомнишь ли их всех, моя ты муза? Хотим ли есть? - дай повара-француза, Британца дай нам школить лошадей, Женился ли, и бог дает детей - Им в нянюшки мы ищем англичанку, Для оперы поставь нам итальянку, Джонсон - обуй, Дюфо - всчеши нам лоб, Умрем, и тут - дай немца сделать гроб. Различных стран изделия везутся, Меняются, дарятся, продаются, Край света плыть за ними нужды нет! Я вкруг себя зрю вкратце целый свет. Тут легка шаль персидска взор пленяет И белу грудь от ветра охраняет, Там английской кареты щегольской Чуть слышен стук, летя по мостовой. Все движется, и все живет меной, В которой нам указчик первый страсти. Где ни взгляну, торговлю вижу я, Дальнейшие знакомятся края, Знакомщик их - причуды, роскошь, сласти. Ты скажешь мне: 'Но редкие умы?' Постой! Возьмем людей великих мы, Что было их душою? Алчность славы И страсть, чтоб их делам весь ахал мир Там c музами божественный Омир, Гораций там для шуток и забавы, Там Апеллес вливает душу в холст, Там Пракситель одушевляет камень, Который был нескладен, груб и толст, А он резцом зажег в нем жизни пламень. Чтоб приобресть внимание людей, На трех струнах поет богов Орфей, А Диоген нагой садится в кадку. - Не деньги им, так слава дорога, Но попусту не делать ни шага Одну и ту ж имеют все повадку. У мудрецов возьми лишь славу прочь, Скажи, что их покроет вечна ночь, Умолкнут все Платоны, Аристоты, И в школах вмиг затворятся вороты. Но страсти им движение дают: Держася их, в храм славы все идут, Держася их, людей нередко мучат, Держася их, добру их много учат. Чтоб заключить в коротких мне словах, Вот что, мой друг, скажу я о страстях: Они ведут - науки к совершенству, Глупца ко злу, философа к блаженству. Хорош сей мир, хорош, но без страстей Он кораблю б был равен без снастей. ЭПИГРАММЫ на перевод поэмы 'L'art poetique' 'Ты ль это, Буало?.. Какой смешной наряд! Тебя узнать нельзя: совсем переменился!' - 'Молчи! Нарочно я Графовым нарядился, Сбираюсь в маскарад'. Рецензенту поэмы 'Руслан и Людмила' Напрасно говорят, что критика легка, Я критику читал Руслана и Людмилы. Хоть у меня довольно силы, Но для меня она ужасно как тяжка! * * * Убогий этот дом Василий Климыч Злов С большим раченьем Своим построил иждивеньем. И нищие в дому его же всё трудов. * * * Федул твердит, что Фока плут Его позорит и ругает, Но я не вижу толку тут: Кто уголь сажею марает?