Стихотворения, Коринфский Аполлон Аполлонович, Год: 1906

 
 А. А. Коринфский Стихотворения ---------------------------------------------------------------------------- Поэты 1880-1890-х годов. Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание Л., 'Советский писатель'. Составление, подготовка текста, биографические справки и примечания Л. К. Долгополова и Л. А. Николаевой Дополнение по: Стихотворная сатира первой русской революции (1905-1907) Составление, подготовка текстов и примечания Н. Б. Банк, Н. Г. Захаренко и Э. М. Шнейдермана Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание Л., 'Советский писатель', 1969 ---------------------------------------------------------------------------- Содержание Биографическая справка 357. 'Если в мгновенье тоски роковой...' 358. Я видел 359. 'Безотчетные порывы...' 360. Из осенних набросков 361. В тумане 362. В вагоне 363. В полях 364. 'Венок цветущих иммортелей...' 365. 'Свободною душой далек от всех вопросов...' 366. 'В стенах неволи городской...' 367. Никогда! 368. Круговорот 369. 'Бледное, чахлое утро туманное...' 370. Влюбленные фавны (Из классического мира) 371. Святогор 372. Русалочья заводь (Из волжских преданий) 373. На чужом пиру 374. Во дни безвременья 375. 'Поздно! Цветы облетают...' 376. Гигантские чаши 377. Карнавал. Южные картинки 378. 'Роковые вопросы страстей...' 379. Красная весна 380. 'Ты прав, мой друг: мы все чудес ждем в эти дни...' 381. Микула. Песня о старом богатыре 382. Ответ 383. Жигули 384. 'Под темным наметом сосны вековой...' 385. 'К пустынному приволью...' 386. Расчет 387. Памяти графа Алексея Константиновича Толстого Дополнения 100. Столичные рифмы 101. Рыцарь наших дней Аполлон Аполлонович Коринфский родился 29 августа 1868 года в городе Симбирске в небогатой дворянской семье. Отец его, Аполлон Михайлович, кандидат естественных наук Казанского университета, много лет прослужил в должности городского судьи и мирового посредника, а затем поселился в своем имении, сельце Ртищево-Каменский Отколоток Симбирского уезда. Там и прошло детство поэта. Мать Коринфского, Серафима Семеновна Волкова, умерла в день рождения сына, и все заботы о судьбе осиротевшего мальчика легли на отца. Родоначальником потомственных дворян Коринфских был дед поэта, Михаил Петрович, выходец из семьи арзамасского крестьянина-мордвина Варенцова, занимавшегося земледелием и мелкой торговлей. Выучившись грамоте у приходского дьячка, Михаил Варенцов бежал из дому, с помощью друзей-семинаристов поступил в Казанскую гимназию, с успехом окончил ее и за выдающиеся способности к рисованию был послан на казенный счет в Петербургскую Академию художеств. Избрав своей специальностью архитектуру, он при выпуске представил проект в коринфском стиле, за который получил большую золотую медаль и звание академика. Как отмечает в своей автобиографии Коринфский, император Александр I, присутствовавший на торжественном акте Академии, 'заинтересовался личностью автора-художника и, узнав о его судьбе, повелел именоваться ему не Баренцевым, а Коринфским, собственноручно написав об этом на его конкурсном плане'. {ПД.} Впоследствии многие считали литературное имя Аполлона Коринфского многозначительным псевдонимом в стиле 'чистого искусства', не подозревая, откуда в действительности такая звучная фамилия у поэта, происходившего по прямой линии из мордовских крестьян. Пяти лет Коринфский остался круглым сиротой, после смерти отца его воспитанием занялись родственники и гувернантки. Еще не умея читать, он заучивал наизусть стихотворения Фета, Майкова, Полонского, которых называл потом своими первыми поэтическими учителями. В 1879 году Коринфский поступил в Симбирскую гимназию и был зачислен в первый класс - тот самый, что и девятилетний Владимир Ульянов (Ленин). 'Семь лет волею судеб и в силу землячества, - писал Коринфский, - мне пришлось провести с ним в стенах Симбирской губернской гимназии. Оба мы - волжане симбирцы... Илья Николаевич Ульянов, отец его, был довольно заметным на губернском горизонте деятелем... И. Н. Ульянов являл собою живую силу на фоне плесневевшей от затхлой мертвечины провинциальной глуши. Один (старший) из его сыновей - Александр - пал жертвой старого режима, принеся многообещающую молодую жизнь на алтарь 'погибающих за великое дело любви' - к родине, к родному народу. Будучи студентом С.-Петербургского университета, этот питомец той же Симбирской гимназии принадлежал к тайной революционной организации, подготовлявшей государственный переворот в восьмидесятых годах, - был выслежен, арестован и казнен 'ad majorem Александра III gloriam' (к вящей славе. - Ред.). Он шел в гимназии класса на четыре, на три старше нас с Владимиром. Другой сын Ильи Николаевича - Ленин. Этим все сказано: комментарии были бы, при его всесветной известности, совершенно излишни в этих... 'листках воспоминаний''. {'Вечернее слово', 1918, 1 июня. Это едва ли не первые опубликованные воспоминания о гимназических годах В. И. Ульянова-Ленина, содержащие интересные подробности из жизни Симбирской гимназии 80-х годов.} Сохранились свидетельства, подтверждающие, что в юношеские годы В. И. Ленин бывал у Коринфского, пользовался его прекрасной домашней библиотекой, вызывавшей восхищение школьных друзей. Библиотека эта помещалась в так называемом Языковском доме в Симбирске, где когда-то останавливался Пушкин. Здесь Владимир Ульянов мог получить книги революционных демократов, изъятые к 80-м годам из общественных библиотек, комплекты старых литературных журналов, произведения классиков мировой литературы и многие редкие книги, которые в Симбирске нелегко было достать. {См.: Д. М. Андреев, В гимназические годы. - 'Звезда', 1941, No 6, с. 7, Ж. Трофимов, Здесь каждый камень Ленина помнит... - 'Наука и жизнь', 1969, No 8, с. 12-13.} Сам Коринфский указывает, что после гимназии он никогда не встречался с Владимиром Ульяновым и до выступления Ленина с балкона дворца Кшесинской в 1917 году не мог даже предположить, что Ленин и Ульянов - одно и то же лицо. В старших классах гимназии Коринфский входил в литературный кружок и одно время издавал рукописный журнал 'Плоды досуга'. Гимназическое начальство довольно косо смотрело на эти 'плоды', как и вообще на усиленное внеклассное чтение книг, не предусмотренных казенной программой. Это обстоятельство, между прочим, и послужило причиной досрочного выхода Коринфского из гимназии. Он решил бросить последний выпускной класс и сменить наскучившие занятия на свободный литературный труд. Вскоре после ухода из гимназии Коринфский заведовал симбирским отделением 'Казанского листка'. Начало литературной деятельности Коринфского относится к 1886 году. В симбирских и казанских газетах он печатал библиографические заметки, фельетоны и корреспонденции из симбирской жизни, вел также 'Журнальное обозрение' 'Симбирской газеты' (за подписью 'Б. О. Колюпанов'). В 1887 году Коринфский опубликовал в 'Казанском листке' свой первый рассказ 'Не вынесла!', в следующем, 1888 году один из петербургских иллюстрированных журналов поместил первое его стихотворение. С тех пор многочисленные стихотворения, беллетристические и этнографические очерки, фельетоны на общественные темы и критические статьи Коринфского регулярно печатались в провинциальной и столичной прессе. С начала 90-х годов Коринфский - деятельный сотрудник многих литературных изданий и журналов. Он принимал участие в редактировании московского иллюстрированного журнала 'Россия' (в 1890 году), был помощником редактора журнала 'Наше время' (1892-1894), ближайшим сотрудником журнала 'Всемирная иллюстрация' и других. В письме к редактору 'Всемирной иллюстрации' П. В. Быкову Коринфский откровенно признавался: 'Появление стихов в печати в настоящее время моего 'рукопечатания' меня едва ли меньше радует, чем десять лет тому назад, когда я выступал робким новичком в провинции и кое-где по столичным мелким журнальцам... А я весь - по уши увяз в сушащей мозг и убивающей творчество работе... Ежедневная каторга... день и ночь в редакции... Тяжело достается хлеб, но ведь без каторжного труда не просуществовать нашему брату-пролетарию с семьей. Взялся за гуж - не говори, что не дюж'. {ПД.} С середины 1894 года Коринфский заведовал редакцией журнала 'Север', а с конца 1896 по октябрь 1897 года был редактором этого журнала. Положение Коринфского в литературе упрочилось. С середины 90-х годов он издает одну книгу за другой: 'Песни сердца' (1894, 2-е издание - 1898), 'Черные розы' (1896), 'На ранней зорьке' (1896), 'Тени жизни' (1897), 'Гимн красоте' (1899), 'Бывальщины' (1899), 'В лучах мечты' (1905) и другие. Сохранилось письмо И. А. Бунина к Ап. Коринфскому (от 7 сентября 1895 года), где он осведомляется о выходе его ближайшей книги и добавляет: 'Вам везет, Аполлон Аполлонович, - Вам нужно работать, потому что это Ваша сфера, говорю серьезно и искренно, именно сфера, потому что Вы свободны в ней'. {ПД.} Но спустя два года на очередной (четвертый) сборник его стихотворений Бунин написал уже резко отрицательную рецензию, в которой иронически и зло высмеял многописание Ап. Коринфского. {'Новое слово', 1897, кн. 6 (в разделе 'Новые книги'). Рецензия была опубликована без подписи. Об авторстве И. А. Бунина см.: А. Бабореко, И. А. Бунин. Материалы для биографии, М., 1967, с. 61.} В Петербурге у Коринфского образовался широкий круг разнообразных литературных знакомств. Он бывал в доме Я. П. Полонского, на 'пятницах' К. К. Случевского, где собирались поэты разных поколений и школ. Своеобразной данью этим литературным вечерам были критические этюды Коринфского - 'Поэзия К. К. Случевского' (СПб., 1900) и 'Д. Н. Садовников и его поэзия' (СПб., 1900). С К. К. Случевским, который занимал официальный пост главного редактора 'Правительственного вестника', Коринфский был связан также служебными отношениями - с 1895 года он состоял одним из помощников главного редактора по историческому отделу, и почти все историко-этнографические очерки, появлявшиеся в 'Правительственном вестнике' во второй половине 90-х годов, принадлежали его перу. Рано пристрастившись к литературе, Коринфский и в гимназии, и в более поздние годы с повышенным интересом прислушивался к народному слову, к сказкам, преданиям, пословицам и загадкам пестрого волжского люда. Коринфский хорошо знал волжский фольклор, и для изучающих народный быт и нравы Поволжья некоторые его наблюдения в стихах и прозе представляют несомненный интерес ('Бывальщины и Картины Поволжья', СПб., 1899, 'Народная Русь. Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц', М., 1901, 'Волга. Сказания, картины и думы', М., 1903, 'В мире сказаний. Очерки народных взглядов и поверий', Пб., 1905, 'За далью веков. Исторические рассказы, очерки и стихотворения', М., 1909). В русской поэзии Коринфский - современник Бальмонта, Бунина, Брюсова, но по оригинальности и масштабам таланта их трудно сравнивать. Слишком много в стихах Коринфского вторичного, книжного, светившего отраженным светом. Отвечая на одну из литературных анкет, Коринфский перечислил писателей, которые имела на него наибольшее влияние, среди них на первом месте - Пушкин, Фет, А. К. Толстой, Полонский, Некрасов. {Ап. Ап. Коринфский. Анкета от 23 декабря 1914 года. - ПД.} Коринфский стремился соединить некоторые риторические формулы 'гражданской поэзии' с эстетическими канонами 'чистого искусства'. Сам он определял свое кредо тройственной формулой! 'Возвышающая красота. - Доля народа. - Свобода мысли и труда'. {Там же.} За стилизации в былинно-эпическом духе Ап. Коринфского называли наследником Алексея Толстого и Льва Мея, а иногда даже причисляли к поэтам народнического направления. На самом деле он держался умеренных взглядов, в которых не было ничего специфически народнического. При всей цветистости, тяге к старине и славянскому орнаменту, в поэзии Коринфского звучали порой и злободневные ноты, искреннее сочувствие к тяжкой народной доле ('Песни голи и бедноты', СПб., 1909). В пору общественного подъема революции 1905 года Коринфский написал и напечатал (под разными псевдонимами) {Свои произведения он подписывал псевдонимами: Б. Колюпавов, Н. Варенцов, Semper Idem, Фебуфис, Присяжный читатель, Аполлон Рифмачев, Кор. А - н и другими.} массу сатирических стихотворений обличительного характера. С осени 1905 по март 1908 года Коринфский редактировал газету 'Голос правды', но в общем политика мало занимала его. Он не отличался определенностью политических взглядов и сотрудничал в литературных изданиях самых разных общественных оттенков и направлений - от радикального сатирического журнала 'Зритель' до официозного 'Правительственного вестника'. За долгие годы своей литературной деятельности Коринфский не мог пожаловаться на невнимание критики. Выпущенные им книги отмечены большим числом печатных отзывов и рецензий (сам поэт насчитывал их более четырехсот). Однако Коринфский не был баловнем критики. Многие критические суждения о его поэзии была достаточно суровы, в особенности отзывы П. Гриневича (Якубовича), А. Волынского, И. Бунина, В. Брюсова и других. 'В груде стихотворных томов г. Коринфского мерцает огонек поэтического воодушевления, - писал В. Брюсов, - но он еле теплится, редкие художественные строчки разделены целыми десятками трафаретных стихов, отдельные яркие образы вправлены в тусклые, ремесленно задуманные пьесы. Г. Коринфский стремится, по-видимому, быть 'народным' поэтом, но для этого недостаточно наполнять свои стихи условно русскими выражениями... Пушкин был народным поэтом, не рядя своих созданий в эти оперные костюмы, даже изображая Испанию или средневековую Германию, потому что выражал особенности русского духа'. {В. Брюсов, Аполлон Коринфский. В тучах мечты. Новые стихотворения. - 'Весы', 1905, No 11, с. 67.} Сам Коринфский, сознавая неравноценность многих произведений своей плодовитой музы, выделил в автобиографии ряд наиболее удачных, с его точки зрения, произведений из 'народного' цикла, 'Наибольшую ценность придает автор своим 'Бывальщинам', 'Северному лесу' и 'Картинкам Поволжья' - стихотворениям, в которых он то в эпической, то в лирической форме хотел воскресить сроднившиеся с его фантазией образы родной старины - как отошедшие в глубь седых веков, так и теперь обступающие кровно близкую ему северную душу народа-пахаря'. {ПД.} Не случайно с одним из самых видных поэтов 'народа-пахаря', С. Д. Дрожжиным, Коринфского связывала многолетняя дружба. {См.: А. Милютина, С. Д. Дрожжин в его переписке с А. А. Коринфским. - 'Ученые записки Енисейского государственного педагогического института', вып. 5, Красноярск, 1963, с. 65-92.} В разные годы Коринфский много переводил из зарубежной поэзии. Ему, в частности, принадлежат переводы из Гейне, Колриджа, Мицкевича, Юл. Словацкого, Рунеберга, Роденбаха и других иностранных поэтов. Переводы Ап. Коринфского тогдашней критикой оценивались как малоудачные. Как и многие литераторы близкой ему буржуазной ителлигентской среды, Коринфский восторженно встретил Февральскую революцию 1917 года, но не смог понять и оценить историческое значение Октября. Его литературная деятельность после революции резко пошла на убыль. В 20-е годы Коринфский продолжал только переводческую работу (переводил Шевченко, Янку Купалу). Выступления с собственными стихами были редкими - в самом конце 20-х годов Коринфский написал ряд стихотворений, воспевавших советскую новь, под общим заглавием 'Моя страна' (из 'Современного дневника'): 'Моя советская страна', 'В советской деревне', 'Рабочий городок (чудо-городок)', 'Рабоче-крестьянской республике' и другие. В 1929 году Коринфский из Лигово под Ленинградом перебрался в Тверь, где работал в местном издательстве. Умер Коринфский 12 января 1937 года в безвестности. 357 Если в мгновенье тоски роковой Сердце твое вдруг сильнее забьется, Если в душе, усыпленной средой, Чувство живое нежданно проснется И, обо всем позабыв, Бросишься ты на призыв К бурям и грозам борьбы Против всевластной судьбы, - Милый мой друг, под тревожной грозой Не вспоминай ты, встречая невзгоды, Тихого счастья бесстрастные годы: Мертвому - мертвый покой!.. Если - измученный тяжкой борьбой - Ты, без трофеев, увенчанных славой, С сердцем изнывшим, с разбитой душой, С поля далекого битвы кровавой Снова вернешься сюда, К пристани мирной труда, - С гнетом бессилья в груди, С мукою ран впереди, - Милый мой друг, не клонись головой И не рыдай у бескрестной могилы, Где схоронил ты кипучие силы: Мертвому - мертвый покой!.. 1889 Симбирск 358. Я ВИДЕЛ Я видел, как в углу подвала умирал Больной старик, детьми покинутый своими, Как взором гаснущим кого-то он искал, Устами бледными шептал он чье-то имя... Он одиноко жил, и друга не нашлось Закрыть в предсмертный час померкнувшие очи, И он ушел навек во мрак загробной ночи Один с своей тоской невыплаканных слез... Я видел, как стоял мужик над полосой, Распаханной его могучими руками, Заколосившейся пшеницей золотой И градом выбитой... Горючими слезами Он не встречал своей негаданной беды: Угрюм и даже дик был взор его унылый, И молча он стоял, беспомощный и хилый, Согбенный тяжестью безвыходной нужды... Я видел, как дитя единственное мать Сама несла в гробу, - как в церкви от страданья Она уж не могла молиться и рыдать... Окончился обряд печальный отпеванья, - Она была без чувств... Малютку понесли В последний путь, - она, собрав остаток силы, Едва могла дойти до дорогой могилы И сыну бросить горсть последнюю земли... Я видел, как в тюрьме на дремлющую степь Сквозь переплет окна задумчиво смотрела Колодников толпа, и слышал я, как цепь Нежданно в тишине на ком-то прозвенела, И лица темные исполнились у них Такого жгучего сознания и боли, Что сразу понял я, что в этот самый миг Забылись узники в мечтах о прежней воле. Я видел, как в тоске голодной протянул Оборванный бедняк нарядной даме руку И, милостыню взяв, в лицо ее взглянул И замер, как стоял, не проронив ни звука... Немая скорбь прошла, и бросил деньги прочь С рыданием старик: в раскрашенном созданье, Проехавшем с толпой гуляк на посмеянье, Бедняк узнал ее - свою родную дочь!.. Я видел это всё, когда одна печаль Роднилася с моей пытливою душою, Когда до боли мне чего-то было жаль, К кому-то рвался вновь я с горькою мольбою... Я видел это всё и понял, что тоска - Тоска моей души, исполненной желанья, - Пред всеми этими примерами страданья Ничтожна и мелка... 1 июля 1890 Москва 359 Безотчетные порывы Мимолетного волненья, Мимолетные приливы Безотчетного томленья! Грезы юности желанной, Отблеск страсти пережитой, Свет весны моей туманной, Безо времени забытой, - Всё мелькает предо мною В них нестройной вереницей - Потухающей зарею, Отдаленною зарницей... Нет вам смены, нет забвенья, Мимолетные порывы Безотчетного волненья! Для меня полны значенья Безотчетные приливы Мимолетного томленья!.. 31 июля 1890 360. ИЗ ОСЕННИХ НАБРОСКОВ Сегодня целый день бродил я по лугам, С двустволкою в руках... Знакомые картины Мелькали предо мной... Пестрели здесь и там Усадьбы серые: дымилися овины На гумнах у крестьян, по берегу реки Ютилось на горе село с убогим храмом, Паслись по озимям стада-особняки, Обманывая глаз, на горизонте самом Зубчатою стеной вставал сосновый бор, И летом, и зимой хранящий свой убор... На всем заметен был истомы грустной след... Угрюм, печален вид природы сиротливой Осеннею порой, - а всё ж иной поэт Найдет ее подчас и пестрой, и красивой!.. Его пленит собой узорная гряда Курчавых облаков на бледном небосводе, Излучина реки, быть может, иногда И самая печаль, разлитая в природе... Она его душе мечтательной сродни: В ней - отголосок дум, желаний и волнений, Она исполнена тревоги, как они, Она таинственна, как своенравный гений Певца-художника... Невидимая нить Привязывает к ней природы властелина, И - с ней наедине - способен он забыть Минуты горькие, часы тупого сплина, Обиду кровную, лишений тяжкий гнет, Измену женщины, грядущих дней тревогу, - Его упавший дух невольно оживет, Больная мысль найдет желанную дорогу... Куда ни кинет он пытливо грустный взгляд - Мелькают образы, плывут живые тени, Повеет ветерком - неслышно налетят Все спутники его минутных вдохновений, Тут рифмы звонкие ласкают чуткий слух, Здесь строфы мерные сплетают ряд созвучий, А там - растет мотив... И вмиг воспрянет дух, И сердце застучит, и стих готов летучий... ...Так вот и я с утра до вечера бродил По берегам реки, среди родной природы... Забывши о ружье, нередко я следил За стаей вольных птиц, прорезывавших своды Тяжелой мантией нависших облаков, Терявшихся вдали, в таинственном просторе, И крикнуть был порой, смотря им вслед, готов: 'Снесите мой привет за радужное море!..' . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Лишь поздним вечером вернулся я домой, С пустою сумкою, измученный, усталый... Казался город мне огромною тюрьмой, И грудь была полна тоскою небывалой, Душа опять рвалась от каменных громад На волю, на простор... А сердце в песню муки, В больную песнь любви, слагало наугад Природой серою подсказанные звуки... 6 октября 1890 361. В ТУМАНЕ Конст<антину> Михайл<овичу> Фофанову И вот опять ползут косматые туманы Из северных болот и сумрачных лесов, Покинув нехотя просторные поляны Для тесной суеты шумливых городов... Задернуты с утра какой-то мутной мглою Огромные дома, сады и острова, Гранитные дворцы над смолкшею рекою И в латах ледяных красавица Нева... И снова целый день по улицам туманным Брожу я, затаив в груди печаль свою, И - как больной в бреду - в своем кошмаре странном Ни близких, ни врагов кругом не узнаю... Худые, бледные, измученные лица Повсюду предо мной мелькают, из-за них Глядит в мои глаза туманная столица Зрачками мутными несчетных глаз своих... И думается мне: весь этот город шумный Внезапно заболел, и бред его больной, Сливаяся с моей тоскою многодумной, Звучит во мне самом и гонится за мной... 19 декабря 1891 С.-Петербург 362. В ВАГОНЕ Павлу Владим<ировичу> Засодимскому Несется поезд... Дым змеистый Клубами тает позади, Картиной яркой и лучистой Даль развернулась впереди... Ручьев серебряных извивы Мелькают всюду предо мной, Кустов щетинистые гривы Плывут зеленою волной, Водой размытые долины Хранят остатки снежных гор, Толпятся сосны-исполины, Взбежав на каменный бугор, Лучей полдневных позолота Слегка покрыла небеса, И мхом одетые болота, И темнокудрые леса... И ни начала, ни конца нет Гирляндам серых деревень, - Родная глушь невольно манит В свою задумчивую сень... Несется поезд... Обгоняя, Летит мечтаний бледный рой - Как птиц встревоженная стая Передрассветною порой... Что их влечет в простор лазурный, Что их зовет в немую даль? Затишья сонного печаль, Волненья ль прошлой жизни бурной?! Их не догнать! Из душных стен, На миг отрясши прах столицы, Летят, забыв недавний плен, Их окрыленные станицы... Куда летят? Зачем, к кому?! Не всё ль равно! Вернуться снова Им суждено в свою тюрьму От неба ясно-голубого, От этих ласковых долин, От хвойных стен лесов унылых, От грустных северных картин, Вдвойне больному сердцу милых... 10 мая 1892 363. В ДОЛЯХ 1 Еду я, еду... Везде предо мной Чахлые нивы родимые Стелются мертвенно-бледной волной, Солнца лучами палимые... Колос пустой от межи до межи Перекликается с колосом, Нудится: кто-то над волнами ржи Стонет пронзительным голосом... Слышится ропот тревоги больной, Слышатся слезы смирения, - Это рыдает над нивой родной Гений труда и терпения!.. 2 Чутко дремлет в полях недожатая рожь, С нетерпеньем жнецов дожидается, Побурел-пожелтел шелковистый овес, Точно пьяный от ветру шатается. Нарядилась гречиха в цветной сарафан И белеет над горными скатами.... Ветерок, пробегая хлебами, шумит: 'Будем золото гресть мы лопатами!..' Солнце красное сыплет лад грудью земли, Над рабочею ратью могучею, Золотые снопы искрометных лучей, Ни на миг не скрываясь за тучею... Улыбается солнце... До ясных небес С нивы песня доносится женская... Улыбается солнце и шепчет без слов: 'Исполать тебе, мощь деревенская!..' 25 мая 1892 364 Венок цветущих иммортелей, В своей печальной красоте, Висит под сенью старых елей На покачнувшемся кресте. Но безымянная могила Молчит про то, кто в ней зарыт, О ком молва не сохранила Ни лжи, ни правды в камне плит. Но может быть, и здесь витала Недавно фея светлых грез И холм надгробный орошала Святою влагой чистых слез: Обросший мохом крест убогий - Соперник памяти людской, Могильных сводов сторож строгий, Увенчан любящей рукой... Всесильна вечностью своею Слепая смерть, но всё же власть И сила есть у нас над нею: Та власть - любовь, та сила - страсть! Под балдахином хмурых елей О них гласит моей мечте Венок печальных иммортелей В своей цветущей красоте... Сентябрь 1892 365 Свободною душой далек от всех вопросов, Волнующих рабов трусливые сердца, - Он в жизни был мудрец, в поэзии - философ, И верен сам себе остался до конца! Он сердцем постигал все тайны мирозданья, Природа для него была священный храм, Куда он приносил мечты своей созданья, Где находил простор и песням, и мечтам. Он был певцом любви, он был жрецом природы, Он презирал борьбы бесплодной суету, Среди рабов он был апостолом Свободы, Боготворил - одну святую Красоту. И в плеске вешних вод, и в трепете пугливом Полуночных зарниц, в дыхании цветов И в шепоте любви мятежно-прихотливом, - Во всем он находил поэзию без слов. Привычною рукой касаясь струн певучих, Он вызывал из них заветные слова, И песнь его лилась потоком чувств кипучих - В гармонии своей свободна и жива. Но вещий голос смолк... Но песня жизни спета... Но поздний дар любви упал из рук жреца... И траурный венок я шлю к могиле Фета - Венок стихов на гроб могучего певца... 10 декабря 1892 366 В стенах неволи городской Кончая хмурый день печальный, С какой безвыходной тоской Я вспомнил плеск реки кристальной, Повисший над обрывом сад, Берез развесистые сени, В старинном доме комнат ряд, Террасы шаткие ступени, Поля, луга... Как будто вдруг - Под стон озлобленной столицы - Перечитал мне старый друг Забытой повести страницы... Казалось мне: в степной глуши Я вновь живу, - поля родные Со мной беседуют в тиши И мне внимают как живые, И я люблю, люблю впервые, Всем юным трепетом души!.. Между 1889 и 1893 367. НИКОГДА! Как звезд, далеких звезд, не счесть ночной порою, Когда в чертог небес - бледна и холодна - В венце своих лучей, неслышною стопою Взойдет луна, Как не исчерпать зла, которым знаменуют Дни равномерное течение времен, Как не сдержать ветров, когда они бушуют Со всех сторон, - Так не постичь умом мечты певца мятежной, Когда с дрожащих уст - наперекор судьбе - Срывается волна поэзии безбрежной, Неся в себе Волшебный дар небес - дар творчества победный, Понятный для певца, не зримый никому, И тихо льется песнь, как свет лампады бледный В ночную тьму... Между 1889 и 1893 368. КРУГОВОРОТ Летят часы... За ними вслед - Как призрачная тень - Бежит зари вечерней свет, И гаснет шумный день... И меркнет день... И ночь кругом. И ночь, и мрак, и тишь. И сном больным, тревожным сном, Ты грезишь, а не спишь... Уходит ночь за грани гор, Проснулися поля, В - волшебный утренний убор Оделася земля... Заря румяная горит На бархате небес, Росой посеребренный щит Встряхнул зеленый лес... И - разогнав обрывки туч В синеющую даль - Прорезал солнца знойный луч Ночных небес эмаль... Опять растет в груди порыв, Опять томит покой, Опять хандра, опять прилив Тоски моей больной... Между 1889 и 1893 369 Бледное, чахлое утро туманное Робко встает над безмолвной столицею, Скоро проснется и солнце румяное Вместе с толпою рабов бледнолицею... В темных подвалах, в палатах блистательных Снова застонет нужда беспощадная - Бич всех людей идеально-мечтательных, Злая, больная, жестокая, жадная... Жаль мне вас, дети нужды истомленные, Жаль мне и вас, дети праздности чванные, Жаль мне и дни беспросветно-туманные, Жаль мне и песни, в тумане рожденные... Между 1889 и 1893 370. ВЛЮБЛЕННЫЕ ФАВНЫ (Из классического мира) Каждый день румяным утром За белеющею виллой Появлялась дочь архонта, Словно призрак легкокрылый. Чуть с востока выплывала Розоперстая Аврора, Ключевой водой поспешно Наполнялася амфора, И на мраморных ступенях, За плющом темно-зеленым, Заглушался шум потока Страстным шепотом влюбленным. Стороною пробирался Вслед затем пастух кудрявый, Выбегал за ним неслышно Из засады фавн лукавый. И - счастливцу подражая - Обращался к деве страстно, О любви своей кипучей Говорил ей, но - напрасно... Утром - новое свиданье... Но соперника однажды Сговорились фавны злые Отучить навек от жажды, - Сговорились втихомолку И красавца усыпили Сонным зельем так, что спит он В преждевременной могиле. С той поры не видно больше У источника свиданий, С той поры не слышно фавнам Упоительных лобзаний... Всё прошло, хотя, как прежде, В час, когда спешит Аврора На восток, водою снова Наполняется амфора, И в тени плюща заметен, За белеющею виллой, Над источником холодным Тот же призрак легкокрылый. Взор у дочери архонта Полон жгучей, страстной муки, И сидит она, на мрамор Опустив бессильно руки. 'Изменил тебе коварный!' - Шепчет фавн с усмешкой едкой, Приютись у водоема За зеленой зыбкой сеткой. Но напрасно козлоногий Ей твердит любви признанья - Не глядит она на фавна, Вся в истоме ожиданья. Лепет струй воды прозрачной - Мелодично-музыкальный - Для нее звучит мотивом Милой сердцу песни дальной, И сидит она - безмолвна, Словно призрак легкокрылый, - Над источником певучим, За белеющею виллой... Между 1889 и 1893 371. СВЯТОГОР В старину Святогор-богатырь, Чуя силу в себе дерзновенную, В час недобрый надумал рукой Приподнять-опрокинуть вселенную. И на борзом своем скакуне Он поехал в путину немалую, - Едет тягу земную искать, Видит гору вдали небывалую... 'Уж не здесь ли?!.' И плеткой коня Он ударил рукою могучею, - Конь взлетел, словно птица, наверх И как вкопанный встал по-над кручею... Слез с седла богатырь Святогор, - Хоть бы птица кругом перелетная! Ни души... Только смотрит: пред ним Словно сумка лежит перемётная... Поклонился земле богатырь, Хочет сумку поднять - не ворохнется... Что за диво! Ни взад, ни вперед, А вокруг ветерок не шелохнется... Понатужился - пот в три ручья Покатился с лица загорелого, И тревога за сердце взяла Святогора, воителя смелого... 'Что за нечисть!.. Так нет же, умру, А не дам надругаться над силою!..' И опять приналег богатырь - И гора стала силе могилою: Где стоял, там он в землю ушел, Не сдержав богатырского норова, Вместе с тягой земною в руках... Там - и место теперь Святогорово!.. На горе на крутой до сих пор - Там, где бездна-овраг разверзается, - Камень-конь своего седока Больше тысячи лет дожидается... А кругом - только ветер шумит, Ветер песню поет неизменную: 'Не хвалился бы ты, Святогор, Приподнять-опрокинуть вселенную!..' 14 ноября 1893 372. РУСАЛОЧЬЯ ЗАВОДЬ (Из волжских преданий) Под суглинистым обрывом, над зеленым крутояром День и ночь на темный берег плещут волны в гневе яром... Не пройти и не проехать к той пещере, что под кручей Обозначилась из груды мелкой осыпи ползучей... Выбивают прямо с_о_ дна, и зимой не замерзая, Семь ключей - семь водометов и гремят не умолкая... Закружит любую лодку в пене их молочно-белой, И погибнет, и потонет в ней любой безумец смелый. Далеко потом, далёко - на просторе на гульливом - Тело мертвое на берег Волга выбросит приливом... Было время... Старожилы речь ведут, и не облыжно, Что стояла эта заводь, как болото, неподвижно, В камышах, огородивших омут чащею зеленой, Семь русалок выплывали из речной воды студеной, - Выплывали и прохожих звали песнями своими Порезвиться в хороводе под луною вместе с ними. И, бывало, кто поддается приворотному призыву Да сойдет к речному логу косогором по обрыву - На него все семь русалок и накинутся толпою, Перекатным звонким смехом заливаясь над водою. Защекотят сестры насмерть гостя белыми руками И глаза ему замечут разноцветными песками, А потом, потом зароют в той пещере, в той могиле, Где других гостей без счету - без числа нахоронили... Клич русалочий приманный услыхал один прохожий, Вещей силой наделенный, прозорливый старец божий, - Услыхал и проклял заводь нерушимым гневным словом, И на берег, и на волны пал туман густым покровом... В тот же миг стал осыпаться по обрыву щебень серый И повис щитом надежным над осевшею пещерой, А русалки так и сгибли в расходившейся пучине, - Семь гремячих водометов выбивают там доныне... Вешней ночью в этом плеске слышны тихие призывы, Внятны робкие моленья, слез и смеха переливы, А под утро над ключами, перед зорькой раным-рано, Семь теней дрожат и вьются в дымном облаке тумана... Конный мимо них несется, не жалея конской силы, Пеший усталь забывает близ русалочьей могилы... И поют ключи, и плачут - слезно плачут в гневе яром, Точно правят панихиды над зеленым крутояром... <1894> 373. НА ЧУЖОМ ПИРУ Пир - горой... В пылу разгула Льются волнами слова, У честных гостей от гула Закружилась голова. Речи буйные сменяя. По столам - полным-полна - Ходит чаша круговая Чудодейного вина. Кто хоть выпьет, хоть пригубит - Словно горя не видал, Как зазноба, всех голубит Хмель под сводом ярких зал... На пиру всем честь и место - Только, песня, нет тебе, Вдохновенных дум невеста И сестра мне по судьбе! Только мы одни с тобою Обойденные стоим: Ты кручинишься со мною, Я - горю огнем твоим... Но недаром пьяной чашей Обнесли нас на пиру - С простодушной музой нашей Не пришлись мы ко двору! Здесь поют певцы другие - Пира шумного льстецы, От разгула не впервые Захмелевшие певцы... Где царит одна услада, Не знававшая тоски, - Там с тобою нас не надо, Мы для всех там - чужаки! Место наше - за порогом Этих праздничных хором, По проселочным дорогам Мы, сестра, с тобой пойдем... Мы послушаем, поищем, Что и как поют в глуши, С каждым путником и нищим Погуторим от души... Перехожею каликой, Скоморохом-гусляром Мы по всей Руси великой С песней-странницей - вдвоем. По деревням и по селам Расстилается наш путь. Нам, и грустным и веселым, Будет рад хоть кто-нибудь... Гой вы гусли! Гей вы мысли! Гой ты струн гусельных строй! Что вам тучи, что нависли Над победной головой?! Гряньте песню дружным ладом, Как певали в старину, - Русским словом, русским складом Подпевать я вам начну... Здравствуй, удаль! Здравствуй, воля - Воля вольная!.. Авось На просторе наше поле Клином в поле не сошлось!.. <1894> 374. ВО ДНИ БЕЗВРЕМЕНЬЯ Ослеп наш дряхлый век, и, как слепец несчастный, Бредет он наугад, окутан дымной тьмой, И кажется ему весь божий мир прекрасный Огромною тюрьмой... Ни солнце Истины на небе мирозданья, Ни звезды яркие Добра и Красоты Не светят для него, - не льют благоуханья Живой Любви цветы. Забыл наш хмурый век надежды молодые, Не вспомнить старику о радужных мечтах, - Встречает он теперь все радости земные С печалью на устах. Больной, угрюмый век, - бредет впотьмах несчастный, И некому слепца седого довести Рукою любящей, рукою смелой, властной До нового пути. А этот новый путь лежит так недалеко, Над ним не меркнет свет борьбы с житейской тьмой, И мир, вокруг него раскинувшись широко, Не кажется тюрьмой... <1894> 375 Поздно! Цветы облетают, Осень стучится в окно... Поздно! Огни догорают, Завечерело давно... Поздно... Но что ж это, что же, - С каждой минутой светлей, С каждым мгновеньем дороже Память промчавшихся дней!.. В сердце нежданно запала Искра живого тепла: Всё пережить бы сначала И - догореть бы дотла!.. 10 октября 1894 376. ГИГАНТСКИЕ ЧАШИ Котловины между гор - что чаши, Зеленым вином налитые с краями... Где места привольнее и краше? Что красой сравнится с Жигулями?!. Высоко взобрались на шиханы Темных сосен траурные гривы, Низко-низко на берег песчаный Плещут волн, певучих волн приливы... По буграм - разросся лес дремучий, По-над лесом - гребни да утесы... Каждый раз, над ними встретясь с тучей, Ветер ей об них расчешет косы, Словно хмельный, ходит Жигулями... А они - всё выше да всё краше... Ходит ветер валкими шагами, - Ходит он от чаши к новой чаше, Зеленым вином наполненной с краями... Между 1893 и 1895 377. КАРНАВАЛ Южные картинки 1 Огни, цветы и маски, Пьеретты и Пьеро... Алмазы, а не глазки, Не смех, а серебро! Лукавый Мефистофель К наивности самой Склоняет резкий профиль, Обвив ей стан рукой. Глядят полишинели На них со всех сторон - Под вздох виолончели, Под скрипок томный стон... Мандола, мандолина, И флейты, и фагот, И ширится картина, И вихорь-вальс растет... Не слушая оркестра, Несется пестрый бал, И правит им маэстро - Веселый карнавал... 2 То площадь или море? И смех, и крик, и гул, И пламя в каждом взоре, И на сердце разгул. Плащи, мантильи, маски, Пьеретты и Пьеро, - Смешалось в буйной пляске Всё шумно и пестро. Блестят с балконов взоры, Цветов и фруктов град Посыпали синьоры В летучий маскарад. За ними - и confetti Ударила картечь... Монтекки с Капулетти То не ведут ли речь?!. О нет! Борясь с истомой, На свой турнир созвал - С враждою незнакомый - Весь город карнавал... 22 января 1895 378 Роковые вопросы страстей - Порождение дня многошумного! Кто ответит на вас сонму хмурых людей В смуту нашего века разумного, Кроме сердца безумного? Роковые вопросы страстей!.. Роковые ответы судьбы - Дети воли ничтожного случая! Кто поймет вас в разгаре холодной борьбы? . Только смерть, только смерть неминучая Разгадает - могучая - Роковые ответы судьбы... Роковое во всем и везде - Где ни взглянешь душою пытливою... Неужели не вспыхнуть счастливой звезде Над бездольной житейскою нивою?.. Нет, не быть ей счастливою, - Роковое - во всем и везде!.. 20 марта 1895 379. КРАСНАЯ ВЕСНА Посвящается Петру Васильевичу Быкову 1 То не белая купавица Расцвела над синью вод - С Красной Горки раскрасавица Ярью-зеленью идет. Пава павой, поступь ходкая, На ланитах - маков цвет, На устах - улыбка кроткая, Светел-радошен привет. Красота голубоокая, - Глубже моря ясный взгляд, Шея - кипень, грудь высокая, Руса косынька - до пят. Летник - празелень, оборчатый - Облегает стройный стан, Голубой под ним, узорчатый Аксамитный сарафан... За повязку, зернью шитую, Переброшена фата: Ото взоров неукрытою Расцветает красота... Ни запястий, ни мониста нет, Ожерелий и колец, И без них-то взглянешь - выстынет Сердце, выгорит вконец! Следом всюду за девицею - Ступит красная едва - Первоцветом, медуницею Запестреет мурава. Где прошла краса - делянками Цвет-подснежник зажелтел, Стелет лес пред ней полянками Ландыш, руту, чистотел... В темном лесе, на леваде ли, По садам ли - соловьи Для нее одной наладили Песни первые свои... Чу, гремят: 'Иди, желанная! Будь приветлива-ясна! Здравствуй, гостья богоданная! Здравствуй, Красная Весна!..' 2 Знай спешит, идет без роздыху Раскрасавица вперед: От нее - волной по воздуху - Радость светлая плывет. Птичьи песни голосистые Переливами звенят, Травы-цветики душистые Льют медвяный аромат. Сыплет солнце дань богатую - Злато-серебро лучей - В землю, жизнью тороватую, - Ослепляет взор очей, Проникают в глубь подземную. Чудодейно-горячи, - Выгоняют подъяремную Силу вешнюю лучи. Выбивает сила волнами, Расплывается рекой, - Силу пригоршнями полными Черпай смелою рукой! Набирайся мочи на лето По весне, родимый край! Всюду силы столько налито, - Сила плещет через край!.. То не заревом от пламени Утром пышет даль, горя, - В зеленеющие рамени Льются золота моря. Лес дремучий, степь раздольная, Хлебородные поля, - Дышит силой вся привольная Неоглядная земля... Что ни день - то ароматнее Духовитые цветы, Что ни пядь - всё необъятнее Чары вешней красоты... Всё звончей, звончей крылатая Песня в честь ее слышна: 'Расцветай, красой богатая, - Царствуй, Красная Весна!..' 3 В полном цвете раскрасавица, Заневестилась совсем, - Всем купавицам - купавица, Алый розан - розам всем! Закраснелся лес шиповником, В незабудках - все луга, Розовеет степь бобовником, В небе - радуга-дуга. Время к Троице... Далёко ли Праздник девичий - Семик! По низинам ли, высоко ли - Всюду зелен березник... Заплетать венки бы загодя Красным девушкам себе, - Уж гадать пора на заводи О негаданной судьбе! Ветлы - полны черным галочьем, Возле ветел, в тальнике, Ночью выкликом русалочьим Кто-то кличет на реке... Впрямь - русалки по-над водами Пляс заводят по ночам, Тешат сердце хороводами На соблазн людским очам. То они порой вечернею, Выплывая там и тут, Над водой, повитой чернию, Зелень кос своих плетут... Семь ночей - в Семик - положено Вспоминать былое им, - Так судьбою наворожено, А не знахарем мирским! Семь ночей им - в волю вольную Петь-играть у берегов, Жизнь посельскую-попольную Зазывать к себе с лугов... И по логу неоглядному Семь ночей их песнь слышна: 'Уступай-ка лету страдному Царство, Красная Весна!' 20 апреля 1895 380 Ты прав, мой друг: мы все чудес ждем в эти дни На сумрачной земле, забытой небесами, Но мы не верим в них, - там, где и есть они, Во имя Знания их разрушая сами. Непостижимого чарующий туман От жизни отогнав, постигнув смысл загадок, Мы поздно поняли, как нужен нам 'обман, Нас возвышающий', как он безмерно сладок! Томясь безверием под кровом душной тьмы, Ни проблеска зари не видя ниоткуда, Мы ждем так искренно, так страстно жаждем мы Какого ни на есть, но только чуда, чуда... Так в дни бездождия ждет вечера земля, Чтоб хоть роса ее собою освежила, Зимой бесснежною так вьюги ждут поля, Чтоб снегом их она от холода прикрыла!.. 1895 или 1896 381. МИКУЛА Песня о старом-богатыре СКАЗ ПЕРВЫЙ Стародавние былины, Песни родины моей! Породили вас равнины, Горы, долы, даль полей. Ширь, размах, захват глубокий - Всё звучит в вас, всё поет, Как в забытый край далекий - В глубь былых веков зовет... Песнотворцев древних ладом Убаюкивает слух, Дышит зноем, веет хладом Струн гусельных русский дух. Вижу я: седое время Восстает в лучах зари, Вижу - едут, стремя в стремя, О конь конь, богатыри. Шишаки, щиты, кольчуги, Шестоперы, кистени, Самострелы, шелепуги, Копий лес... В его тени - Волх Всеславьевич с Добрыней, Ставр, Поток, Алеша млад, Стар Илья - седой, что иней, Всем хоробрым - старший брат, А за ним - еще, еще там Богатырь с богатырем, Все стоят стеной-оплотом Перед вражьим рубежом. Словно сталь- несокрушимый, Окрыленный духом строй... Кто же в нем из всех любимый Богатырь заветный мой?!. СКАЗ ВТОРОЙ С непокрытой головою И с распахнутой душой - Он встает передо мною Из-за дали вековой. Вон он - мощный и счастливый Сын деревни и полей! Ветерок, летя над нивой, Треплет шелк его кудрей... Нет копья, меча-булата, Каленых-пернатых стрел, И без них бы супостата Наземь грянуть он сумел, - Да, о том не помышляя, Знай свершает подвиг свой, Сам-друг с лошадью шагая За кленового сохой. Пашет он, каменья, корни Выворачивая прочь, Что ни шаг - идет проворней, Могутнеет сила-мочь. Посвист пахаря в далеком Слышен во поле кругом, Не окинуть сразу оком Новь, им вспаханную днем! А сохи его кленовой Не взяла и Вольги рать, Сумки ратая холщовой Святогор не смог поднять! Не живал он в неге-холе Княженецкого кремля, - Нет, Микулу в чистом поле Любит Мать Сыра Земля... СКАЗ ТРЕТИЙ Мать Земля Микулу любит, До сих пор Микула жив, И ничто его не сгубит Посреди родимых нив. День за днем и год за годом Он крестьянствует века, Ухмыляется невзгодам, Счастлив счастьем бедняка. И зимой теплы полати, Коль не пусто в закромах, Светит свет и в дымной хате, Просвет есть и в черных днях! День красен: пирушки правит, Мужиков зовет на пир, И Микулу-света славит По Руси крещеный мир. Чуть весна на двор - за дело: Селянина пашня ждет! Только поле зачернело - Там Микула... Вот он, вот - С непокрытой головою И с распахнутой душой, Держит путь свой полосою За кленового сохой. Шелест ветра, птичий гомон И весенний дух цветов - Всё, с чем вёснами знаком он С незапамятных веков, - Всё зовет его в одну даль - В даль полей, в степную ширь, И, сохе вверяя удаль, Знает пахарь-богатырь, Что за ним-то - вдоль загонов Идут родиной своей Девяносто миллионов Богатырских сыновей!.. 15 января 1896 С.-Петербург 382. ОТВЕТ Молчанье, молчанье... Другого не будет Ответа! А кто-то так жаждет привета... Нет, в сердце его не пробудит Признанье... В холодной могиле Все чувства, все страсти Былого! И к жизни не вызвать их снова Ничьей очарованной власти И силе... О, если б желанье... Но нет, не пробудит Желаний Поэзия поздних признаний! Ответом одним только будет Молчанье... 14 июня 1896 383. ЖИГУЛИ ...Жигули, Жигули!.. И - опять предо мной К облакам вознесли Горы лес вековой. Взоры верхом скользят - От скалы до скалы, Где лишь тучки парят Да ширяют орлы. Люб им Волги простор - Белопенная гладь, Зеленеющих гор Красота-благодать. Здесь пред ними встает За курганом курган, Где (гуторит народ) 'Думу думал Степан', Где бессудным судьей Разин правил свой суд, Где о воле родной Бури песни поют... Июнь 1896 384 Под темным наметом сосны вековой, Пронизанной солнца лучами, Лежу я безмолвно... Ковер меховой Пестреется всеми цветами. В глуши благодатной, вдали от людей, Недвижно - как мертвый - лежу я И в ближний просвет из-за хвои ветвей Любуюсь на высь голубую. Кругом - тишина, тишина, тишина... Как будто в истоме от зноя Забылась природа, в объятиях сна Неспящую жизнь успокоя. Пролетное облачко держит свой путь, За облачком думы несутся. И хочется здесь мне заснуть, так заснуть - Чтоб после вовек не проснуться!.. 21 июля 1896 385 К пустынному приволью Склонился небосклон, Душистый воздух смолью И зноем напоен. Ни зверя и ни птицы Среди прямых стволов, Над ними - вереницы Жемчужных облаков. Пески, да мхи, да хвоя В безлюдной стороне. Предчувствие покоя - В природе и во мне!.. 22 июля 1896 386. РАСЧЕТ В последней пристани... К затону Их ловко 'хватальщик' подвел... Стоят по горному услону На якорях... Весь лес дошел!.. Окончен плес... С плотовщиками Свел счет приказчик кое-как... И торопливыми шагами С плотов побрел народ - в кабак... Расчет - разгул... Бренчат казною... Дешевка плещет через край... Сошлись пред стойкою одною Волгарь, пермяк и ветлугай... 'А ловко, братцы, обсчитали?..' - 'Куда ловчей! Народ лихой!.. Всё берегли, недоедали, Осталось - разве на пропой!..' Яр-хмель - давно свой брат в артели. В соседстве с ним и бурлаки Не то чтоб очень захмелели - Поразвязали языки!.. 'Хватили горя?!.' - 'Было дело! Чуть не пропали все за грош!..' - 'Аль жить на свете надоело?' - 'Не плыть, так по миру пойдешь!..' 'По чарке дай еще на брата!..' - 'Ну, со свиданьем!' - 'Сто лет жить!..' - 'Бог спас... Спасет еще, ребята!..' - 'Как ни гадай, придется плыть!..' И впрямь - хоть спорь не спорь с судьбою - А нет другого им труда: Погонят с новою водою Они - плоты, а их - нужда!.. 4 августа 1896 387. ПАМЯТИ ГРАФА АЛЕКСЕЯ КОНСТАНТИНОВИЧА ТОЛСТОГО 1 Наш вдохновенный бард, наш северный Баян. Он был певец - воистину народный! Как небо синее, что море-окиян, Глубок его напев торжественно-свободный. В годину смутную озлобленной борьбы Сумел он овладеть святынь предвечных тайной. Не поняли тогда пролётных дней рабы, Что он в их стане был свободный 'гость случайный'! 'Двух станов не боец' - входил он в пламя сеч С одними гуслями да с вольною душою, И под гуслярный звон могучею волною Всплывала, пенилась разгарчивая речь. Как мощный взмах орла в безоблачном просторе, Как дружеский призыв на общего врага - Звучала в ней 'любовь, широкая - как море', И были тесны ей 'земные берега'... С повадкой княжею, со взором соколиным, С душою пахаря в живой груди своей - Он Змей-Тугарина разил словцом единым, Как будто был рожден в века богатырей. Нрав Муромца Ильи, стать статная Потока, Алёши удаль-смех, Добрыни смелый склад- Сливались в нем с тоской библейского пророка И в песнях залегли, как заповедный клад. И вот живая песнь, как солнце над землею, Восходит из его пророческой мечты, И тают перед ней весеннею водою Снега над вечною святыней Красоты... Я верю: вспыхнет тьма, зимы утихнет заметь, Опять Весна пойдет родимой стороной. Близка она, близка, - когда проснется память О вешних пахарях поэзии родной! 2 О, если бы - вещий певец-богатырь - Восстал он из гроба и кречета взором Сверкнул через всю святорусскую ширь, Над всем неоглядным привольем-простором! О, если б весь гул перекрестных речей, Стон песен, рожденных мятущимся духом, Всю смуту конца наших сумрачных дней Услышал он чуждым смятения слухом! Свои бы звончатые гусли он взял, Стряхнул бы с них пыль, наметенную ложью, И, кликнув свой клич по всему бездорожью, Как в старую старь, по струнам пробежал. Вся кровь расходилась бы с первых же слов, Душа загорелась бы полымем-гневом, - Наносную немочь с бессильных певцов Спугнул бы он мощным, как буря, напевом... 'За честь нашей родины я не боюсь!' - Грозою промчалось бы смелое слово. Всяк вторил бы песне Баяна родного: 'Нет, шутишь! Жива наша русская Русь!' 10 декабря 1898 С.-Петербург ПРИМЕЧАНИЯ Настоящий сборник преследует цель дополнить представление о массовой поэзии 1880-1890-х годов, которой посвящены другие тома Большой серии 'Библиотеки поэта'. За пределами сборника оставлены поэты того же периода, уже изданные к настоящему времени отдельными сборниками в Большой серии 'Библиотеки поэта' (П. Ф. Якубович, А. Н. Апухтин, С. Я. Надсон, К. К. Случевский, К. М. Фофанов, А. М. Жемчужников), не включены в сборник произведения поэтов, вошедших в специальные тома Большой серии: 'Революционная поэзия (1890-1917)' (1954), 'Поэты-демократы 1870-1880-х годов' (1968), 'Вольная русская поэзия второй половины XIX века' (1959), 'И. З. Суриков и поэты-суриковцы' (1966) и др. За пределами сборника оставлены также поэты конца XIX века, имена которых были известны в свое время по одному-двум произведениям, включенным в тот или иной тематический сборник Большой серии (например, В. Мазуркевич как автор слов известного романса 'Дышала ночь восторгом сладострастья...', включенного в состав сборника 'Песни и романсы русских поэтов', 1965). Составители настоящего сборника не стремились также ни повторять, ни заменять имеющиеся многочисленные стихотворные антологии, интерес к которым на рубеже XIX-XX веков был очень велик. Наиболее крупные из них: 'Избранные произведения русской поэзии' В. Бонч-Бруевича (1894, изд. 3-1908), 'Русские поэты за сто лет' А. Сальникова (1901), 'Русская муза' П. Якубовича (1904, изд. 3 - 1914), 'Молодая поэзия' П. Перцова (1895) и др. Во всех этих сборниках поэзия конца века представлена достаточно широко. Следует, однако, заметить, что никаких конкретных целей - ни с тематической точки зрения, ни со стороны выявления каких-либо тенденций в развитии поэзии - составители этих и подобных изданий, как правило, перед собой не ставили. {Исключение представляет лишь сборник, составленный П. Перцовым и ориентированный, как видно из заглавия, на творчество поэтов начинающих. О трудностях, возникших при отборе имен и определении критериев отбора, П. Перцов подробно рассказал в своих 'Литературных воспоминаниях' (М.-Л., 1933, с. 152-190).} Столь же общий характер имеет и недавняя хрестоматия 'Русские поэты XIX века' (сост. Н. М. Гайденков, изд. 3, М., 1964). В задачу составителей данного сборника входило прежде всего дать возможно более полное представление о многообразии поэтического творчества и поэтических исканий 1880-1890-х годов. Этим и объясняется известная пестрота и 'неоднородность' в подборе имен и стихотворных произведений. Главная трудность заключалась в том, чтобы выбрать из большого количества имен те, которые дали бы возможность составить характерное представление об эпохе в ее поэтическом выражении (с учетом уже вышедших в Большой серии сборников, перечисленных выше, из числа которых на первом месте следует назвать сборник 'Поэты-демократы 1870-1880-х годов'). Для данного издания отобраны произведения двадцати одного поэта. {Некоторые поэты, включенные в настоящий сборник, вошли в состав книги 'Поэты 1880-1890-х годов', выпущенной в Малой, серии 'Библиотеки поэта' в 1964 г. (вступительная статья Г. А. Бялого, подготовка текста, биографические справки и примечание Л. К. Долгополова и Л. А. Николаевой).} Творчество каждого из них составители стремились представить с возможной полнотой и цельностью. Для этого потребовалось не ограничиваться примерами творчества 1880-1890-х годов, но в ряде случаев привести и стихотворения, созданные в последующие десятилетия - в 1900-1910-е годы, а иногда и в 1920-1930-е годы. В результате хронологические рамки сборника несколько расширились, что позволило отчетливей выявить ведущие тенденции поэтического творчества, складывавшиеся в 1880-1890-е годы, и те результаты, к которым они в конечном итоге привели. При отборе произведений составители старались избегать 'крупных' жанров - поэм, стихотворных циклов, драматических произведений. Несколько отступлений от этого правила сделаны в тех случаях, когда требовалось с большей наглядностью продемонстрировать особенности как творческой эволюции поэта, так и его связей с эпохой. Сюда относятся: Н. М. Минский (драматический отрывок 'Последняя исповедь', поэма 'Гефсиманская ночь'), П. С. Соловьева(поэма 'Шут'), С. А. Андреевский (поэма 'Мрак'). В число произведений Д. С. Мережковского включен также отрывок из поэмы 'Смерть', а в число произведений Н. М. Минского - отрывок из поэмы 'Песни о родине'. В сборник включались преимущественно оригинальные произведения. Переводы помещались лишь в тех случаях, если они были характерны для творческой индивидуальности поэта или если появление их связано было с какими-либо важными событиями общественно-политической жизни (см., например, переводы Д. Л. Михаловского, С. А. Андреевского, А. М. Федорова, Д. П. Шестакова и некоторых других). В основу расположения материала положен хронологический принцип. При установлении порядка следования авторов приняты во внимание время начала творческой деятельности, период наибольшей поэтической активности и принадлежность к тем или иным литературным течениям. Стихотворения каждого автора расположены в соответствии с датами их написания. Немногочисленные отступления от этого принципа продиктованы спецификой творчества того или иного поэта. Так, в особые разделы выделены переводы Д. Л. Михаловского и Д. П. Шестакова, сонеты П. Д. Бутурлина. Даты стихотворений по возможности уточнены по автографам, письмам, первым или последующим публикациям и другим источникам. Даты, указанные в собраниях сочинений, как правило, специально не оговариваются. Даты в угловых скобках означают год, не позднее которого, по тем или иным данным, написано произведение (как правило, это время его первой публикации). Разделу стихотворений каждого поэта предшествует биографическая справка, где сообщаются основные данные о его жизни и творчестве, приводятся сведения о важнейших изданиях его стихотворений. Были использованы архивные материалы при подготовке произведений С. А. Андреевского, К. Р., А. А. Коринфского, И. О. Лялечкина, М. А. Лохвицкой, К. Н. Льдова, Д. С. Мережковского, П. С. Соловьевой, О. Н. Чюминой, Д. П. Шестакова. В ряде случаев архивные разыскания дали возможность не только уточнить дату написания того или иного стихотворения, но и включить в текст сборника никогда не печатавшиеся произведения (ранние стихотворные опыты Д. С. Мережковского, цикл стихотворений К. Н. Льдова, посвященных А. М. Микешиной-Баумгартен). На архивных материалах построены биографические справки об А. Н. Будищеве, А. А. Коринфском, И. О. Лялечкине, Д. М. Ратгаузе, Д. П. Шестакове. Во всех этих случаях даются лишь самые общие указания на архив (ПД, ГПБ, ЛБ и т. д.). {В биографической справке о Д. П. Шестакове использованы, кроме того, материалы его личного дела, которое хранится в Государственном архиве Татарской АССР (Казань).} Стихотворения печатаются по тем изданиям, в которых текст впервые окончательно установился. Если в последующих изданиях стихотворение иередечатьшалось без изменений, эти перепечатки специально не отмечаются. В том случае, когда произведение после первой публикации печаталось без изменений, источником текста для настоящего издания оказывается эта первая публикация и данное обстоятельство в каждом конкретном случае не оговаривается. Специально отмечаются в примечаниях лишь те случаи, когда первоначальная редакция претерпевала те или иные изменения, произведенные автором или возникшие в результате цензурного вмешательства. Примечания строятся следующим образом: вслед за порядковым номером идет указание на первую публикацию произведения, {В связи с тем, что в сборник включены представители массовой поэзии, произведения которых печатались в большом количестве самых разных изданий, как периодических, так и непериодических, не всегда с абсолютной достоверностью можно утверждать, что указанная в настоящем сборнике публикация является первой. Это относится прежде всего к произведениям, приводимым по стихотворным сборникам.} затем следуют указания на все дальнейшие ступени изменения текста (простые перепечатки не отмечаются), последним обозначается источник, по которому произведение приводится в настоящем издании (он выделяется формулой: 'Печ. по...'). Далее следуют указания на разночтения по сравнению с автографом (или авторским списком), данные, касающиеся творческой истории, историко-литературный комментарий, пояснения малоизвестных реалий и т. п. Разделы, посвященные А. Н. Будищеву, П. Д. Бутурлину, К. Н. Льдову, Д. С. Мережковскому, Н. М. Минскому, Д. Л. Михаловскому, Д. М. Ратгаузу, П. С. Соловьевой, Д. П. Шестакову, подготовил Л. К. Долгополов, разделы, посвященные С. А. Андреевскому, А. А. Голенищеву-Кутузову, К. Р., А. А. Коринфскому, М. А. Лохвицкой, И. О. Лялечкину, С. А. Сафонову, А. М. Федорову, С. Г. Фругу, Д. Н. Цертелеву, Ф. А. Червинскому, подготовила Л. А. Николаева, раздел, посвященный О. Н. Чюминой, подготовил Б. Л. Бессонов. СОКРАЩЕНИЯ, ПРИНЯТЫЕ В ПРИМЕЧАНИЯХ BE - 'Вестник Европы'. ВИ - 'Всемирная иллюстрация'. ГПБ - Рукописный отдел Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (Ленинград). ЖдВ - 'Журнал для всех'. ЖО - 'Живописное обозрение'. КнНед - 'Книжки 'Недели''. ЛБ - Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина. ЛН - 'Литературное наследство'. ЛПкН - 'Ежемесячные литературные приложения к 'Ниве''. МБ - 'Мир божий'. Набл. - 'Наблюдатель'. НВ - 'Новое время'. ОЗ - 'Отечественные записки'. ПД - Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР. ПЖ - 'Петербургская жизнь'. РБ - 'Русское богатство'. РВ - 'Русский вестник'. РМ - 'Русская мысль'. РО - 'Русское обозрение'. СВ - 'Северный вестник'. СМ - 'Современный мир'. А. А. Коринфский ПС - Песни сердца. Стихотворения. 1889-1893, М., 1894. ЧР - Черные розы. Стихотворения. 1893-1895, Пб., 1896. ТЖ - Тени жизни. Стихотворения. 1895-1896. Пб., 1897. СТИХОТВОРЕНИЯ 357. ПС, с. 94. 358. Набл., 1890, No 10, с. 73, где после ст. 8 дополнительная строфа: Я видел, как в цветах пред божьим алтарем Явилась девушка в наряде подвенечном, А рядом с ней, с обрюзгнувшим лицом, Глядящий в гроб старик, - как в горе бесконечном Созданье кроткое сказало тихо 'да!', И мертвой белизной лицо ее покрылось, И как она потом, бедняжка, ни крепилась - Но слез, нежданных слез, сдержать уж не могла. Печ. по ПС, с. 64. Автограф с датой: '1 июля 1890' - ПД. 359. 'Россия', 1890, No 24, с. 7, в цикле 'Арабески'. Печ. по ПС, с. 60. Автограф с датой: '31 июля 1890' - ПД. 360. 'Художник', 1891, No 20, с. 524, где после ст. 9: Журча бежал родник по узкому оврагу, С природою ведя несложный разговор, Нашептывая ей одну и ту же сагу... Печ. по ПС, с. 190. Автограф с датой: '6 октября 1890' - ПД. 361. ПС, с. 164. Фофанов Константин Михайлович (1862-1911) - поэт-лирик, с которым Коринфского связывали многолетние дружеские отношения. Нередко в критических статьях имена обоих поэтов упоминались рядом. Так, в 'Обзоре новейшей современной поэзии' П. Ф. Якубович писал: 'В иллюстрированных изданиях г. А. Коринфский играл бы роль полновластного царя современных поэтов, если бы не было у него там опасного соперника в лице г. Фофанова, слава которого установилась гораздо раньше и все еще остается непоколебимо прочной. Пишет г. Коринфский, как и г. Фофанов, довольно звучным и легким стихом, с безупречно гармонирующими рифмами, и отличается при этом изумительной плодовитостью...' (РБ, 1897, No 8, с. 151). 362. 'Наше время', 1892, No 7, с. 115. Автограф с датой: '10 мая 1892' - ПД. Засодимский Павел Владимирович (1843-1912) - писатель-семидесятник народнического направления, автор ряда произведений о крестьянстве: 'Хроника села Смурина' (1874), 'Повести из жизни бедных' (1876), 'Бывальщины и сказки' (1888) и др. 363. ПС, с. 135. Автограф стихотворения 'Еду я, еду... Везде предо мной...' с датой: '25 мая 1892' - ПД. 364. 'Наше время', 1892, No 22, с. 355, в цикле 'На кладбище'. 365. 'Наше время', 1892, No 34, с. 548, в цикле 'Венок на могилу Фета'. Автограф - ПД. 366. ПС, с. 93. 367. ПС, с. 130. Положено на музыку А. В. Таскиным. 368. ПС, с. 153. 369. ПС, с. 182. 370. ПС, с. 186. Архонт - высшее должностное лицо в Афинах. 371. 'Нива', 1894, No 9, с. 207. Печ. по ЧР, с. 89, в разделе 'Бывальщины'. Автограф с датой: '14 ноября 1893' - ПД. Пересказ былины 'Святогор и тяга земная', принадлежащей к числу редких. О другом варианте этого сюжета см. примеч. 372 и 381. 372. ЛПкН, 1894, No 6, с. 261. Печ. по ЧР, с. 61, в разделе 'Бывальщины'. И. А. Бунин на выход в свет сборника Коринфского 'Тени жизни' откликнулся критической рецензией, в которой с иронией писал: 'Прочитавши 'Песни сердца' и 'Черные розы', мы заметим, что г. Коринфский воспевает главным образом русалок, Поволжье, старорусских богатырей на борзых конях или с гуслями-самогудами, приход 'Весны-чаровницы' (иначе солнечные заигрыши)...' ('Новое слово', 1897, No 6, с. 57). В этой рецензии наряду с другими стихотворениями упоминались 'Русалочная заводь', 'Микула', 'Святогор' и др. См. примеч. 381. 373. ЖО, 1894, No 19, с. 382. П. Ф. Якубович в статье о Коринфском, объясняя его популярность 'в одной части публики и литературы', писал: 'Во второй половине восьмидесятых годов существовало несколько модных увлечений. Едва ли не главным из таких увлечений был в известных слоях прессы и публики подъем 'национального чувства'... Вот в эту-то полосу нашего 'общественного сознания'... и расцвели на поле русской поэзии 'черные розы' г. Аполлона Коринфского, с первых же шагов начавшего петь в народном духе, народным слогом и складом' (П. Ф. Гриневич (П. Ф. Якубович), Очерки русской поэзии, изд. 2, СПб., 1911, с. 313). Процитировав программное стихотворение 'На чужом пиру', критик далее заключил: 'Вот какие задачи ставит себе 'простодушная', но обиженная в 'праздничных хоромах' литературы муза г. Коринфского. Но легко, видно, захотеть, но нелегко на самом деле запеть настоящим 'русским словом' и 'русским складом', сделаться действительно народным поэтом, Кольцовым, Шевченком, Берн сом, Беранже...' (там же, с. 314). 374. 'Труд', 1894, No 6, с. 625, в цикле 'Во дни безвременья'. Печ. по ЧР, с. 172, в разделе 'Отголоски'. 375. ВИ, 1897, No 1502, с. 459, в цикле 'Поздние песни' (отрывки из дневника). Печ. по 'Гимн красоте', СПб., 1899, с. 87. Автограф с датой: '10 октября 1894' - ПД. 376. ЧР, с. 265, в разделе 'Картины Поволжья'. В связи с этим стихотворением П. Ф. Якубович писал: 'С большой охотой пишет г. Коринфский картинки природы, родного Поволжья и пр. Быть может, этот род поэзии и есть настоящее его призвание, но и тут все дело портит отсутствие простоты, как в стиле, так и в образах, - все эти 'Русь русская', 'зорька-заряница', сравнение котловин между горами с чашами, налитыми до краев 'зеленым вином', от которого пьянеет ветер, и пр. и пр.' (П. Ф. Гриневич (П. Ф. Якубович), Очерки русской поэзии, изд. 2, СПб., 1911, с. 316). Шихан - холм, бугор. 377. 'Звезда', 1895, No 6, с. 141. Печ. по ТЖ, с. 69. Автограф с датой: '22 января 1895' - ПД. 378. ЖО, 1895, No 17, с. 322, в цикле 'Отклики'. Печ. по ЧР, с. 170, в разделе 'Отголоски'. Автограф с датой: '20 марта 1895' - ПД. 379. 'Нива', 1895, No 20, с. 472, под загл. ''Красная весна'. Фантазия'. Печ. по ЧР, с. 94. Автограф с датой: '20 апреля 1895' - ПД. Быков Петр Васильевич (1843-1930) - писатель и библиограф, автор многочисленных биографических очерков о выдающихся литературных деятелях. Рамень - ромашка. Троица - весенне-летний праздник, пятидесятый день после Пасхи. Семик - четверг на русальской (семицкой), седьмой неделе после Пасхи. Этот день отмечался ритуальным гулянием девушек, которые ходили 'завивать' березки - пригибать и переплетать их с травой, связывать концы веток в кольцо, в виде венка. 380. ТЖ, с. 69. 'Обман, нас возвышающий' - неточная цитата из стихотворения Пушкина 'Герой'. 381. 'Нива', 1896, No 15, с. 344. Печ. по сб. ''Бывальщины' и 'Картины Поволжья'', СПб., 1899, с. 12, где народно-балладные стихотворения Коринфского были объединены в отдельный раздел 'Бывальщины', в который, наряду с другими, вошли стихотворения 'Русалочная заводь', 'Святогор', 'Красная весна', 'Микула'. Автограф - ПД. В критике этот сборник вызвал разноречивые мнения. В определенной части критики Коринфский оценивался как один 'из немногих видных представителей поэзии, успешно разрабатывающих русские национальные темы. В своих стихах он захватывает все 'бывалое'. Поет он Святогора-богатыря, этого Самсона земли русской, и самую Русь... в этой стороне своей деятельности он является достойным подражателем 'короля русских поэтов' К. К. Случевского и покойного гр. А. К. Толстого' ('Кавказ', 1899, 24 июня). Но в большинстве критических отзывов 'бывальщины', напротив, оценивались как мнимо народные и подражательные произведения. 'Кое-что он, конечно, сам от себя присоединяет к подражательным вещам. Но этого своего, самостоятельного, вдохновенного, так мало в массе навеянных звуков...'писал В. Буренин ('Новое время', 1899, 24 сентября). Подобным же образом 'бывальщины' характеризовались и в рецензии, появившейся в газете 'Россия'. Они назывались 'рабским подражанием' балладам и легендам А. К. Толстого ('Россия', 1899, 5 июня). Микула - образ богатыря-крестьянина, является в былинах воплощением народной силы. Шишак - шлем, каска с гребнем или хвостом. Шелепуга - плеть, кнут, палка. Ввлх Всеславьевич - могучий богатырь. В былине рассказывается о его походе в Индийское царство, о том, как 'завладел он всей Индеюшкой богатою'. Этот поход в Индийское царство сопоставляют с походом Олега в Царьград. Ставр, Поток - герои былин о верной и неверной женах. Однако в былинах этому сказочно-житейскому сюжету придается героический характер. А сохи его кленовой не взяла и Вольги рать. Микула победил князя Вольгу Святославовича и его дружину, которая не могла 'сошки с земельки повыдернути, из омешков земельку повытряхнути, бросити сошку за ракитов куст'. Сумки ратая холщовой Святогор не мог поднять. Воин-богатырь Святогор не в силах был поднять сумочку с тягою земною, которую нес на своих плечах и бросил на дороге Микула. 382. 'Север', 1896, No 33, с. 1150. Автограф без загл., с датой: '14 июня 1896' - ПД. 383. РО, 1896, No 7, с. 163, без загл., в цикле 'Из Волжского альбома'. Печ. по сб. ''Бывальщины' и 'Картины Поволжья'', СПб., 1899, с. 243. 384-385. ВИ, 1896, No 1437, с. 148, в цикле 'Под сенью сосен'. Автографы с датами: '21 июля' и '22 июля 1896' - ПД. В рецензии на сб. ТЖ эти стихотворения отмечались как 'лучшие пьесы г. Коринфского... где сказывается нечто неуловимо бледное, тихое и совершенно пассивное. В них г. Коринфский вполне естественен и непосредственен. Таковые: 'Под темным наметом сосны вековой...', 'К пустынному приволью...' и подобные...' ('Новое время', 1897, 1 января). 386. КнНед, 1896, No 11, с. 26, в цикле 'На плотах (Из поволжских сказаний)', под загл. 'У пристани'. Печ. по ТЖ, с. 204, в цикле 'На плотах (Из 'Картин Поволжья')'. Автограф без загл., с датой: '4 августа 1896' - ПД. 387. ''Бывальщины' и 'Картины Поволжья'', СПб., 1899, с. 7. В тетради автографов стихотворений за 1898 г. (ПД) вклеены корректурные листки с правкой А. А. Коринфского и пометой: 'Оба стихотворения были прочтены мною на художественно-литературном вечере, устроенном Л. Б. Яворской в память гр. А. К. Толстого 10 декабря'. В годину смутную озлобленной борьбы. Подразумеваются 60-е годы, время острейшей общественно-идеологической борьбы. 'Гость случайный', 'Двух станов не боец' - цитаты из стихотворения А. К- Толстого 'Двух станов не боец, но только гость случайный...' ((1858)). 'Любовь, широкая - как море'... 'земные берега' - цитата из стихотворения А. К. Толстого 'Слеза дрожит в твоем ревнивом взоре...' (1858). Змей-Тугарин - образ злейшего врага в русских былинах. В Тугарине видят отражение исторического лица - половецкого хана Тугорхана (XI в.). Илья Муромец, Поток, Алеша Попович, Добрыня Никитич - самые популярные образы богатырей русских былин. В конце 60-х - начале 70-х годов А. К. Толстой написал ряд былин: 'Змей Тугарин' (1868), 'Поток богатырь' (1871), 'Илья Муромец' (1871), 'Алеша Попович' (1871), в некоторых из них фольклорные сюжеты тенденциозно связывались с современностью. 'За честь нашей родины я не боюсь!'... 'Нет, шутишь! Жива наша русская Русь!' - цитата из былины А. К. Толстого 'Змей Тугарин'. Дополнения А. А. КОРИНФСКИЙ (Аполлон Рифмачев, Фебуфис) 100. СТОЛИЧНЫЕ РИФМЫ В божий храм веду сестру ли - Всё патрули да патрули! В гости к дядюшке Петру ли - Всё патрули да патрули! Кучер громко скажет 'тпррру!' ли - Всё патрули да патрули! Нос нечаянно потру ли - Всё патрули да патрули! Октябрь или ноябрь 1905 101. РЫЦАРЬ НАШИХ ДНЕЙ Ода-баллада Ротмистр фон Сивере! Тебя я пою, - Славы ты Мина достоин, Ты показал в Прибалтийском краю, Что ты за доблестный воин!.. Взявши в пример голутвинский расстрел, Словно на диких японцев, Вместе с отрядом своим полетел Ты на смиренных эстонцев. {*} Перновский, Феллинский взял ты уезд, Юрьевский и Везенбергский, - Лихо себе зарабатывал крест В битве с 'крамолою дерзкой'. Села-деревни ты сам поджигал, В дыме веселых пожаров Каждому жителю ты рассыпал По сту, по двести ударов. Розги и пули свистали, когда, Верен великому делу, Ты присуждал без допроса-суда Целые семьи к расстрелу: Женщины, дети - расстреливал всех (Кажется, даже и вешал!), Славной победы блестящий успех Душу геройскую тешил... Кончил фон Сиверc свой смелый наезд, Край усмирил изуверский,- Юрьевский, Феллинский взял он уезд, Перновский и Везенбергский. Поняли все в Прибалтийском краю, Что он за доблестный воин... Рыцарь фон Сиверc! Тебя я пою... Ты - славы Мина достоин!.. {* См. телеграмму из Юрьева в 359 ? 'Слова'.} ПРИМЕЧАНИЯ Аполлон Аполлонович Коринфский (1868-1937) - поэт, переводчик и журналист, сотрудничал в сатирических журналах 1905-1906 гг.: 'Бурелом', 'Зритель', 'Заноза'. Коринфский ненадолго был захвачен революционным подъемом, однако вскоре испугался размаха борьбы и вернулся на свои прежние консервативные позиции. 100. 'Зритель', 1905, No 22, с. 8, подпись: Аполлон Рифмачев. 101. 'Заноза', 1906, No 2, с. 14, подпись: Фебуфис. Голутвинский расстрел - расстрел без всякого суда десятков рабочих, осуществленный на подмосковной железнодорожной станции в декабре 1905 г. карательной экспедицией Семеновского полка.