К.Р. (Константин Романов) Стихотворения ---------------------------------------------------------------------------- К. Р. Избранное. М., 'Советская Россия', 1991 Составитель и автор предисловия Е. И. Осетров ---------------------------------------------------------------------------- Из цикла 'У берегов' Задремали волны, Ясен неба свод, Светит месяц полный Над лазурью вод. Серебрится море, Трепетно горит... Так и радость горе Ярко озарит. Орианда Май 1879 ЗАТИШЬЕ Голубые покоились волны, Голубой свод небесный дремал... В мертвом сне цепенея, безмолвный Час томительный полдня настал. Застывала, палима лучами, Раскаленная почва земли, Трепетала лишь чайка крылами И вилась, и кружилась вдали... Притупилися все ощущенья, Все застыли волненья в груди, И душа, забывая стремленья, Ничего не ждала впереди. Лишь испуганно, где-то глубоко В задремавшем уме притаясь, О минувшем мечта одиноко Трепетала, кружилась, вилась... Афины 23 декабря 1882 * * * С. А. Философовой Вы помните ль? Однажды, в дни былые, К пруду мы с вами в полдень забрели, В воде играли рыбки золотые И белые кувшинчики цвели. Мы на скамью уселись с вами рядом, Рассеянно следя усталым взглядом Игривый пестрых бабочек полет... Над нами зеленел тенистый свод И, липовым нас цветом осыпая, Затейливою сетью рисовал Узоры по песку, благоухая, Куст алых роз вблизи нас расцветал... И так тепло, и солнечно так было! Без слов мы наслаждались тишиной, - Но сердце все ж сжималося и ныло, Как бы перед грозящею бедой. И предвкушая будущие муки, Душа, робея, торопилась жить, Чтоб близость неминуемой разлуки, Хоть на одно мгновенье, отдалить. Афины 30 марта 1883 * * * Умолкли рыдания бури кипучей, Клокочущей бездны волна улеглась, Опять выплывает луна из-за тучи, Над гладью морской тишина разлилась. В борьбе непрестанной с мятежною страстью Опять побежден ненасытный недуг, И с новою силой, и с новою властью Воспрянет опять торжествующий дух! Красное Село 2 июля 1883 * * * Затишье н_а_ море... За бурею строптивой Настала мертвая, немая тишина: Уж выбившись из сил, как вяло, так лениво, Едва колышется усталая волна. Затишье н_а_ сердце... Застыли звуки песен, Тускнея, меркнет мысль, безмолвствуют уста, Круг впечатлений, чувств так узок и так тесен, - В душе холодная такая пустота. Но налетит гроза и дрогнут неба своды, Заблещут молнии, и разразится гром, И грозный ураган на дремлющие воды Дохнет властительным, победным торжеством. Так минет наконец пора дремоты косной, Унылая душа воспрянет ото сна, И снова грянет песнь моя победоносно, - И потечет стихов созвучная волна! Венеция 16 апреля 1885 * * * Озеро светлое, озеро чистое, Гладь, тишина и покой! Солнце горячее, солнце лучистое Над голубою волной! О, если б сердце тревожное, бурное Так же могло быть светло, Как это озеро в утро лазурное, Только что солнце взошло! Фридрихсгафен 27 сентября 1887 У ОЗЕРА М. Д. Давыдову Усталый сын земли, в дни суетных забот, Средь мелочных обид и светского волненья, У озера в лесу ищу уединенья. Не налюбуешься прозрачной гладью вод: В ней словно тайная есть сила притяженья. Не оттого ль меня так к озеру влечет, Что отражается в струях его порою Вся глубина небес нетленною красою - И звезд полуночных лучистый хоровод, И утро ясное румяною зарею, И светлых облаков воздушная семья? Не оттого ль, что здесь, хоть и пленен землею, К далеким небесам как будто ближе я? Близ станции Белой 5 октября 1889 НА ИМАТРЕ I Ревет и клокочет стремнина седая И хлещет о звонкий гранит, И влагу мятежную, в бездны свергая, Алмазною пылью дробит. На берег скалистый влечет меня снова. И любо, и страшно зараз: Душа замирает, не вымолвить слова, Не свесть очарованных глаз. И блеск, и шипенье, и брызги, и грохот, Иная краса каждый миг, И бешеный вопль, и неистовый хохот В победный сливаются клик. Весь ужаса полный, внимая, гляжу я, - И манит, и тянет к себе Пучина, где воды, свирепо бушуя, Кипят в вековечной борьбе. 10 мая 1890 II Над пенистой, бурной пучиной Стою на крутом берегу, Мятежной любуюсь стремниной И глаз оторвать не могу. Нависшими стиснут скалами, Клокочет поток и бурлит, Сшибаются волны с волнами, Дробясь о недвижный гранит. И рвутся, и мечутся воды Из камня гнетущих оков, И молит немолчно свободы Их вечный неистовый рев. О, если б занять этой силы, И твердости здесь почерпнуть, Чтоб смело свершать до могилы Неведомый жизненный путь, Чтоб с совестью чистой и ясной, С открытым и светлым челом Пробиться до цели прекрасной В бореньи с неправдой и злом. Иматра 5 августа 1907 У БАЛТИЙСКОГО МОРЯ I И. А. Зеленому Здесь не видно цветов, темный лес поредел, Словно чарам земли здесь положен предел. Над пустынной, песчаною гранью Отдаешься здесь волн обаянью. Глубь небесная, моря безбрежная даль, Разве может ничтожная сердца печаль Обладать просветленной душою Пред могучею ширью такою? Сладко взором тонуть в глубине голубой, Вольно дышится, мир забываешь земной, Исчезает мгновенное горе, Как та чайка в лазурном просторе. Усть-Нарова 25 августа 1890 II Барону К. Н. Корфу Не вчера ли, о, море, вечерней порой К берегам ты ласкалось лукавой волной? В алом блеске зари не вчера ли Небеса голубые сияли? А сегодня косматой грядою валы, В грозном беге крутясь у прибрежной скалы, Бурно рвутся на приступ могучий, Обгоняя свинцовые тучи. В битве жизни не так ли и ты, человек, Терпишь зол и гонений мятежный набег? Но не вечны страданья и беды: Ты дождешься над ними победы. Верь, улягутся волны и завтра опять Будут берег любовно и нежно ласкать, Просветлеют небесные дали, И рассеются сердца печали. Вайвара 28 августа 1890 III Ты безмолвно, затихшее море, Ты безбрежен, привольный простор. Как от шумного, тесного света Здесь и слух отдыхает, и взор! Но надолго ли это затишье, И всегда ли ясна эта даль? Как и в сердце, живут, чередуясь, В мире радость и злая печаль. Миг - и море взревет, даль померкнет, Волны яростно ринутся в бой, И под черною тучей белея Крылья чайки заспорят с грозой. Ты не та же ли чайка, о, сердце? Долго ль тишью пленяться тебе? Грянет гром, разбушуется буря - Будь готово к отважной борьбе. Стрельна 19 июня 1902 ЭЛЕГИИ I Орианда Я посетил родное пепелище - Разрушенный родительский очаг, Моей минувшей юности жилище, Где каждый мне напоминает шаг О днях, когда душой светлей и чище, Вкусив впервые высшее из благ, Поэзии святого вдохновенья Я пережил блаженные мгновенья. Тогда еще был цел наш милый дом. Широко сад разросся благовонный Средь диких скал на берегу морском, Под портиком фонтан неугомонный Во мраморный струился водоем, Прохладой в зной лаская полуденный, И виноград, виясь между колонн, Как занавескою скрывал балкон. А ныне я брожу среди развалин: Обрушился балкон, фонтан разбит, Обломками пол каменный завален, Цветы пробились между звонких плит, Глицинией, беспомощно печален, Зарос колонн развечанных гранит, И мирт, и лавр, и кипарис угрюмый Вечнозеленою объяты думой. Побеги роз мне преградили путь... Нахлынули гурьбой воспоминанья И тихой грустью взволновали грудь. Но этот край так полн очарованья, И суждено природе здесь вдохнуть Так много прелести в свои созданья, Что перед этой дивною красой Смирился я плененною душой. Орианда - Вильдунген 10 августа 1908 II Осташево Люблю тебя, приют уединенный! Старинный дом над тихою рекой И бело-розовый, в ней отраженный Напротив сельский храм над крутизной. Сад незатейливый, но благовонный, Над цветом липы пчел гудящий рой, И перед домом луг с двумя прудами, И островки с густыми тополями. Люблю забраться в лес, поглубже в тень, Там, после солнцем залитого сада, Засушным летом, в яркий знойный день И тишина, и сумрак, и прохлада... Люблю присесть на мхом обросший пень: Среди зеленой тьмы что за отрада, Когда в глаза сверкнет из-за дерев Река, зеркальной гладью заблестев! Под ельника мохнатыми ветвями Таинственный, суровый полумрак. Ковер опавшей хвои под ногами, Она мягка и заглушает шаг. А дальше манит белыми стволами К себе веселый, светлый березняк С кудрявою, сквозистую листвою И сочною, росистою травою. Схожу в овраг. Оттуда вверх ведет Ступенями тропа на холм лесистый, Над нею старых елей мрачный свод Навис, непроницаемый, ветвистый, И потайной пробился в чаще ход. Там аромат обдаст меня смолистый. В густой тени алеет мухомор И белый гриб украдкой дразнит взор. Другой овраг. Вот мост желтеет новый. С него взберусь опять на холм другой, И прихожу, минуя бор сосновый, К ответному обрыву над рекой. Мне видны здесь: отлив ее свинцовый, Далекий бег и заворот крутой, Простор, и гладь, и ширь, и зелень луга Прибрежнего напротив полукруга. А вдалеке на берегу наш дом С колоннами, классическим фронтоном, Широкой лестницей перед крыльцом, Двумя рядами окон и балконом. - Смеркается. Малиновым огнем Река горит под алым небосклоном. Уж огонек между колонн в окне Из комнаты моей сияет мне. Домой, где ждет пленительный, любимый За письменным столом вседневный труд! Домой, где мир царит невозмутимый, Где тишина, и отдых, и уют! Лишь маятник стучит неутомимый, Твердя, что слишком скоро дни бегут... О, как душа полна благодаренья Судьбе за благодать уединенья! Осташево 20 августа 1910 III В Крым Княгине З. Н. Юсуповой Навстречу птицам перелетным На дальний юг стремились мы Из царства северной зимы К весны пределам беззаботным. Небес полдневных глубины Чем дальше, тем ясней синели, Алмазней звезды пламенели Среди полночной тишины. И все обильнее цветами, Благоуханьем и теплом Весна дарила с каждым днем, Лаская нежными лучами. Пустынных гор последний кряж Нас отделял еще от цели, Вдали ворота зачернели, Все ближе, ближе... О, когда ж! Мы трепетно переступали Порог скалистый... Наконец!.. В нас сердце замерло... Творец! Не сон ли это, не мечта ли? У наших ног обрыв крутой, А впереди - неизмеримый, Безб_е_режный, необозримый, Лазоревый простор морской. Неописуемое море, Лицом к лицу перед тобой, Пред этой дивной красотой Не всякое ль забудешь горе! Кореиз 27 апреля 1911 IV Из Крыма Баронессе Н. Ф. Майендорф Необъятное южное море, Млея в золоте жарких лучей, Ты надолго сокроешься вскоре Из плененных тобою очей. К морю севера путь мой, к печальным Побережьям туманов и бурь, И объемлю я взором прощальным Беспредельную даль и лазурь. За скалистой исчезла горою Бирюзовая гладь... О, прощай, Зачарованный вешней порою Благодатный полуденный край! Не видать уж лиловых глициний, Кипарисов, повитых плющом, По горам стройных кедров и пиний, И фиалок над звонким ключом. Но мой север, мой край полуночный Мне сулит вместо лавров и роз Милых ландышей цвет непорочный И душистую свежесть берез. И спешу я от знойной и темной Красоты пышнозвездных ночей В край родной, где заря в неге томной Во всю ночь не смыкает очей. Павловск 21 мая 1911 Из цикла 'Библейские песни' ПСАЛМОПЕВЕЦ ДАВИД О, царь, скорбит душа твоя, Томится и тоскует! Я буду петь: пусть песнь моя Твою печаль врачует. Пусть звуков арфы золотой Святое песнопенье Утешит дух унылый твой И облегчит мученье. Их человек создать не мог, Не от себя пою я: Те песни мне внушает Бог, Не петь их не могу я! О, царь, ни звучный лязг мечей, Ни юных дев лобзанья Не заглушат тоски твоей И жгучего страданья! Но лишь души твоей больной Святая песнь коснется, - Мгновенно скорбь от песни той Слезами изольется. И вспрянет дух унылый твой, О, царь, и торжествуя, У ног твоих, властитель мой, Пусть за тебя умру я! Татой (близ Афин) Сентябрь 1881 ЦАРЬ САУЛ Душа изнывает моя и тоскует, - О, пой же мне, отрок мой, песню твою: Пусть звуки ее мою скорбь уврачуют, - Я так твои песни святые люблю! Гнетут меня злобного духа объятья, Опять овладело уныние мной, И страшные вновь изрыгают проклятья Уста мои вместо молитвы святой. Томлюся я, гневом пылая, и стражду, Недугом палимая мучится плоть, И злоба в душе моей... Крови я жажду, И тщетны усилия зло побороть. Не раз, жалом немощи той уязвленный, Тебя мог убить я в безумном бреду. О, пой же! Быть может, тобой исцеленный, Рыдая, к тебе я на грудь упаду!.. Петербург 15 мая 1884 ЛЕГЕНДА ПРО МЕРТВОЕ МОРЕ В знойной степи, у истока священной реки Иордана, В каменных сжато объятиях скал, раскаленных полуднем. Чудно синея, безмолвно покоится Мертвое море. Мрачной пустыни бесплодная почва безжизненна, скудна. Издали волн заколдованных гладь голубую завидев, В ужасе зверь убегает, пугливо небесные птицы С жалобным криком спешат улететь от проклятого места, Змеи одни обитают в глубоких расщелинах камней, Лишь бедуин одинокий, копьем тростниковым махая, Быстрым конем уносимый, промчится песчаным прибрежьем. Тайны зловещей печать тяготит над страною забвенья. Древнее ходит сказанье про это пустынное море: Лишь только звезды златые зажгутся в безоблачном небе, Тьмою огней отражаясь в заснувших лазоревых волнах, Лишь в вышину голубую серебряный выплывет месяц, - Вдруг просветляется влажное лоно прозрачной пучины, Сноп белоснежных лучей всю глубокую бездну морскую С глади незыблемой вод и до самого дна проницает. Там, в глубине, озаренные блеском полночного неба, Груды развалин толпятся в безжизненном древнем величье, Словно как трупы недвижные, в мертвенном сне цепенея, Эти обломки морское песочное дно покрывают... - Это Содом и Гоморра... Господь их порочное племя В оные дни покарал за великие, тяжкие вины. Долготерпенья превечного Бога исполнилась мера: Огненный дождь ниспослал Он на царство греха и разврата: Недра земные разверзлись и те города поглотили, Бездну провала залили морские соленые воды... Там, где был край многолюдный, подобно великой могиле, Ныне, синея, безмолвно покоится Мертвое море. Палермо 15 февраля 1882 СФИНКС В знойной пустыне веками покоится сфинкс полногрудый, Гордо главу приподняв и очей неподвижные взоры В даль устремив беспредельную... Только песчаные груды Всюду вокруг разостлалися в необозримом просторе... - Кем ты воздвигнут, незыблемый страж раскаленной пустыни? Кто твои мощные члены изваял рукой безыскусной? Что за значение придал твоей он недвижной твердыне? И отчего улыбаешься ты так загадочно-грустно? Древнее ходит сказанье о том, как в Египет бежала Божия Матерь с Младенцем Божественным из Палестины. Был утомителен путь. С голубой вышины обливало Знойное солнце лучами поверхность песчаной равнины. Между гранитными лапами сфинкса Она приютилась, Идол, своими объятьями тень расстилая над Нею, Зной умерял нестерпимый. И вот незаметно спустилась Тихая звездная ночь, безмятежно, спокойно синея. Сладостным сном позабылася Мать у подножья кумира, И на руках у Нея Искупитель покоился мира... Сфинкс ощутил неземного Создания прикосновенье, И улыбнулся он, тайну пытаясь постичь искупленья... Не оттого ли, поведай, пустыни жилец одинокий, Не оттого ли еще до сих пор отпечаток глубокий Той неразгаданной тайны твои сохраняют черты, И через много веков еще все улыбаешься ты? Афины 9 января 1883 ИЗ АПОКАЛИПСИСА I И. А. Зеленому ...Се стою при дверехъ и толку: аще кто оуслышить гласъ мой, и сотверзетъ двери, внйду къ нему, и вечераю съ нимъ, и той мною. III 20 Стучася, у двери твоей Я стою: Впусти Меня в келью свою! Я немощен, наг, утомлен и убог, И труден Мой путь и далек. Скитаюсь Я по миру беден и нищ, Стучуся у многих жилищ: Кто глас Мой услышит, кто дверь отопрет, К себе кто Меня призовет, - К тому Я войду и того возлюблю, И вечерю с ним разделю. Ты слаб, изнемог ты в труде и борьбе, - Я силы прибавлю тебе, Ты плачешь, - последние слезы с очей Сотру Я рукою Моей. И буду в печали тебя утешать, И сяду с тобой вечерять... Стучася, у двери твоей Я стою, Впусти Меня в келью свою! Усть-Нарова Август 1883 II Я новое небо и новую землю увидел... Пространство далекое прежних небес миновало, И прежней земли преходящей и тленной не стало, И моря уж нет... Новый город священный я видел, От Бога сходящий в великом, безбрежном просторе, Подобный невесте младой в подвенечном уборе, Невесте прекрасной, готовой супруга принять. 'Се скиния Бога с людьми. Обитать 'Здесь с ними Он будет'. - Я слышал слова громовые: 'Сам Бог будет Богом в народе Своем, 'И всякую с глаз их слезу Он отрет. И земные 'Печали исчезнут. В том граде святом 'Не будет ни плача, ни вопля, ни горьких стенаний, 'Не будет болезни, ни скорби, ни тяжких страданий, 'И смерти не будет. Таков Мой обет, 'Прошло все, что было, и прежнего нет'. Петербург 6 марта 1884 ПРИТЧА О ДЕСЯТИ ДЕВАХ Се женихъ градеть въ полунощи, и блаженъ рабъ, егоже обращеть бдаша: не достоишь же паки, егоже обращеть оунывающа. Тропарь Они засветили лампады свои, На встречу они Жениху поднялися толпою На радостный праздник любви. Их пять было мудрых и пять неразумных. Уж тьмою Бесчисленных звезд небеса заблистали, - Но медлил Жених. Долго девы прождали, Уж сон безмятежный спустился на них, И дремой смежились усталые очи. Внезапно в немой тишине полуночи Послышался клик: 'Се Жених 'Грядет! Исходите на встречу!' И девы восстали, Спеша полуночный исполнить обряд. Елеем пять мудрых лампады свои напитали, И так неразумные им говорят: 'Мы н_е_ взяли, сестры, елея с собою, 'Светильников пламень угас, 'И ныне мы к вам приступаем с мольбою, 'Елея мы просим у вас'. Им мудрые молвят в ответ: 'Хоть помочь мы и рады, 'Но только ни вам недостанет, ни нам на лампады, 'Купить у торгующих вы бы могли'. И вот к продающим спешат неразумные девы... Тогда раздалися веселья напевы: Жених приближался. С Ним вместе вошли Пять мудрых на свадебный пир со своими Лампадами. И затворилися двери за ними. И прочие девы к закрытым дверям Вернулись. Стеная и плача, они восклицали: 'Отверзи, о, Господи, Господи, нам!' И слышат в ответ в неутешной печали Они Жениха укоризненный глас: 'Аминь, говорю вам, не ведаю вас!' Красное Село 11 июля 1884 Из цикла 'Послания и стихотворения на разные случаи' НА ПОРОГЕ ЖИЗНИ I Великому Князю Георгию Михайловичу Дверь распахнулась... Облитый лучами Зеленый сад благоухал, Широкий путь, усеянный цветами, В даль голубую убегал. Из тесноты докучливой и душной Ты в жизнь привольную вступил, И свет заманчивый тебе радушно Свои объятия раскрыл. Дверь распахнулась... С Богом, отрок милый, Пускайся смело в дальний путь И полн отваги, полн надежд и силы Неустрашим и крепок будь! Красное Село 11 августа 1883 II Великому Княэю Александру Михайловичу Что корабль под всеми парусами, Гавань тихую забыв, Уносимый буйными ветрами Мчится смел и горделив В голубом потешиться просторе С прихотливою волной, - Ты стремишься в жизненное море, Увлекаемый судьбой. В добрый час! Не бойся урагана, Перед бурей не робей, Не страшись ни мели, ни тумана, Ни обманчивых зыбей! Смелым Бог владеет: полон силы, Полн отваги юной будь, Не бросай надежного кормила И держи прямее путь. Чист душой стремись неустрашимо Полон веры в подвиг свой И борись, борись неутомимо С бурной жизненной волной! Мраморный дворец 1 апреля 1886 А. Н. МАЙКОВУ I В ответ на его письмо с новыми стихотворениями Опять твое раздалось пение, Опять звучит нам песнь твоя! К ней, очарован, в восхищенье Опять прислушиваюсь я. Забыта вновь юдоль земная, Я будто слышу твой призыв, И, словно крылья расправляя, Вмиг встрепенувшись и ожив, Душа и просится, и рвется В те неземные высоты, Откуда голос твой несется, Туда, откуда манишь ты. О, пой нам! Пой не умолкая С той высоты, чтоб и опять Я в этой дивной песне рая Мог вдохновенье почерпать. Мраморный дворец 23 февраля 1887 II На пятидесятилетие его писательской деятельности 30 апреля 1888 Твоя восторженная лира И песни чистые твои Нам проливали звуки мира, Добра, надежды и любви. Ты черни ветреной в угоду Себе, певец, не изменял, Свою священную свободу Страстям толпы не подчинял, Ты пел в течение полвека, Бессмертья лаврами увит, Ту песнь, что душу человека И возвышает, и живит. О, если б струны эти пели Нам долго, долго твой завет, Как несравненной должен цели Быть верен истинный поэт! Мраморный дворец А. А. ФЕТУ I Отважно пройдена дорога, И цель достигнута тобой: Ты, веря в доброе и в Бога, Свершил высокий подвиг свой. И ныне следом за тобою Пуститься в путь дерзаю я, Пусть путеводною звездою Сияет вера мне твоя. А ты, испытанный годами, Не унывающий боец, Ты, убеленный сединами, Венчанный славою певец, Меня, взращенного судьбою В цветах, и счастье, и любви, Своей дряхлеющей рукою На трудный путь благослови. Мраморный дворец 29 марта 1887 II На пятидесятилетие его писательской деятельности 28 января 1889 Есть помыслы, желанья и стремленья, И есть мечты в душевной глубине: Не выразить словами их значенья, Неведомы таятся в нас оне. Ты понял их: ты вылил в песнопенья Те звуки, что в безгласной тишине Пленяют нас, те смутные виденья, Что грезятся лишь в мимолетном сне. Могучей силой творческого духа Постигнув все неслышное для уха, Ты угадал незримое для глаз. И сами мы тех сердца струн не знали, Что в сладостном восторге трепетали, Когда, чаруя, песнь твоя лилась. Мраморный дворец 25 января 1889 Я. П. ПОЛОНСКОМУ На пятидесятилетие его писательской деятельности 10 апреля 1887 Незабвенных поэтов бессмертную лиру Унаследовал ты, о, певец! Ты ревниво и свято сберег ее миру И стяжал себе славы венец. В чутких струнах будила волшебные звуки Вдохновенная песня твоя, То врачуя сердец сокровенные муки, То веселье и радость лия. Лишь во имя того, что светло и правдиво, Что волнует восторгами грудь, Лишь во имя добра ты всю жизнь терпеливо Свой тернистый прокладывал путь. И за то, что завет тех певцов незабвенных Ты исполнил, трудясь и любя, Никогда в песнопеньях твоих вдохновенных Не забудет отчизна тебя. Мраморный дворец НА СМЕРТЬ ГРАФИНИ А. А. МОЙРА Одной прекрасною душою Меж нами менее опять, - Она рассталася с землею, Чтобы бессмертие приять. Она из мира слез и тленья Переселилася туда, Где ждет ее упокоенье От многой скорби и труда. Но в небесах не позабудет Она земной юдоли сей: За нас, горюющих по ней, Она молитвенницей будет. Сарагосса 31 октября 1887 ВДОВЦУ А. А. Цицовичу Блеск и сиянье сменило ненастье, Осень сгубила все наши цветы... Где твое первое, светлое счастье? Где молодые мечты? Горе подкралось с той грозною тучей: Льются дожди, - льются слезы твои, Их проливаешь струею горючей Ты о погибшей любви. Плачь, и рыдай, и печалься, и сетуй! Но да не молвят хулений уста, С верой из мрака стремися ты к свету, Бремя подъемля креста. Минет зима... И цветы, и сиянье С юной весною увидишь ты вновь: Верь же в грядущую радость свиданья! Верь, что воскреснет любовь! Штадтгаген (Княжество Шаумбург-Липпе) 28 ноября 1887 И. А. ГОНЧАРОВУ Венчанный славою нетленной, Бессмертных образов творец! К тебе приблизиться смиренно Дерзал неопытный певец. Ты на него взглянул без гнева, Своим величьем не гордясь, И звукам робкого напева Внимал задумчиво не раз. Когда ж бывали песни спеты, Его ты кротко поучал, Ему художества заветы И тайны вечные вещал. И об одном лишь в умиленье Он ныне просит у тебя: Прими его благодаренье Благословляя и любя! Гатчина 31 декабря 1887 ЖЕНИХУ На помолвку Великого Князя Павла Александровича Ты томился всю ночь до рассвета, Погруженный в тревожные сны, Долго, долго прождал ты расцвета И улыбки душистой весны. Но настал этот день светозарный, Солнце счастья взошло над тобой, И за яркость весны благодарный, Просиял ты расцветшей душой. Весь в лучах, в этот миг просветленья, В ослепительном блеске зари Ту, чья жизнь - лишь твоей отраженье, Ты любовью своей озари, Чтоб на ней все яснее и жарче Разгорался твой радостный свет, Чтоб любви все пышнее и ярче Распускался пленительный цвет! Мраморный дворец 30 октября 1888 А. Г. РУБИНШТЕЙНУ На пятидесятилетие его музыкальной деятельности Игры упоительной звуки текли. Мы в нежном восторге внимали. Все радости неба, все горе земли Те звуки в себе отражали. Пленять нас и трогать им было дано: Пред ними стихали сомненья, И было так много обид прощено И пролито слез умиленья! О, пусть нас уносит волшебной игрой Туда, в те надзвездные дали, Где нет ни вражды, ни тревоги земной, Ни зла, ни борьбы, ни печали! Павловск 17 ноября 1889 ГРАФУ П. Д. БУТУРЛИНУ в ответ на его 'Двенадцать сонетов' Когда певучие твои звучат сонеты, Мне мнится, что на миг взвились края завес, Сокрывших славный век художества чудес, Любовью к вечному, к прекрасному согретый. О, как далек тот век! И где его поэты? Где незабвенные избранники небес? Не их ли дух, певец, в твоем стихе воскрес За то, что набожно ты их хранишь заветы? Не изменяй же им! Верь в светлый идеал, Что, как звезда, тебе путь жизни осиял, Звезда, какой была Лаура для Петрарки! Люби, как он любил, как он, пой до конца, Чтоб звучный, словно гром, и, словно молнья, яркий Твой стих восторгами воспламенял сердца! Контрксевиль 18 мая 1892 НА ДВУХСОТЛЕТИЕ СО ДНЯ РОЖДЕНИЯ М. В. ЛОМОНОСОВА Среди полночных диких скал При блеске северных сияний Его томила жажда знаний И свет науки привлекал. Еще над русскою землею Невежества царила ночь, И долго, долго превозмочь Ее он силился мечтою. Его пленяло с ранних пор Величье северной природы: Двины стремительные воды И моря Белого простор, И в необъятном океане Плавучие громады льдин, И блеск алмазный их вершин В золото-пурпурном тумане, И ночь, забывшая зимой Про утра свет, про вечер ясный, И беззакатный день прекрасный Цветущей летнею порой. Юношей, светлой надеждой манимым, Зимнею ночью, тайком, С севером смело расставшись родимым, Отчий покинул он дом. Труден, пустынен был путь до столицы, Долго он брел... И вдали Стены зубчатые, башни, бойницы Путника взор привлекли, Встала Москва перед ним: золотые Главы соборов горят, Алой морозною мглой повитые Высятся кровли палат. Гулко разносится звон колокольный, Словно пришельца зовет. Радостно внемля призыв богомольный, Смело пошел он вперед. Начал под эти гудящие звуки Дальнего севера сын Жадно умом погружаться в науки, В тайну их вечных глубин. Монастырский ученик Много лет трудолюбиво Черпал мыслью терпеливо Вековую мудрость книг. Из развенчанной столицы - Белокаменной Москвы К берегам реки Невы, В город северной царицы Был он вызван. И его Отослали к иноземцам, За рубеж, к ученым немцам, Чтоб постигнуть существо И искусства, и науки... Он пытливостью своей Превзошел учителей. Там любви восторг и муки Он впервые пережил. Страсти творческой волненья И усладу вдохновенья Странник сердцем ощутил. Испытал он много, много И лишений, и забот, И напастей, и невзгод, Но идя прямой дорогой И томясь в чужих краях, Претерпел лихую долю И рекрутскую неволю В прусских воинских рядах. После долгих лет скитанья, Возвращаясь в край родной, Из земли привез чужой Он сокровища познанья. У престола сплотясь, в те года Чужеземцы гнушалися нами. Весь отдался он жизни труда И упорной борьбе со врагами. Словно молотом тяжким ковал Он певучее русское слово, И стихами его зазвучал Наш язык величаво и ново. Он познал тяготенье миров, В горных недрах металлов рожденье. Грозный ток молньеносных громов И небесных созвездий теченье. В темный век свой всезрящим умом Разгадал он средь тайн мирозданья, Что теперь лишь мы смело зовем Достояньем наук и познанья. Горячий, в гневе страстный, Любил он и душой И сердцем свой прекрасный, Свой милый край родной. Надеждой окрыленный Провидел он мечтой Россию просвещенной, Счастливою страной. И мы любовью нежной Покроем страстный пыл, Который так мятежно Всю жизнь его палил. Тебя страна родная Уж третий славит век, Тебе хвалу слагая, Великий человек. Стрельна 8 сентября 1911 Из цикла 'Мечты и думы' СЕРЕНАДА О, дитя, под окошком твоим Я тебе пропою серенаду... Убаюкана пеньем моим, Ты найдешь в сновиденьях отраду, Пусть твой сон и покой В час безмолвный ночной Нежных звуков лелеют лобзанья! Много горестей, много невзгод В дольнем мире тебя ожидает, Спи же сладко, пока нет забот, И душа огорчений не знает, Спи во мраке ночном Безмятежным ты сном, Спи, не зная земного страданья! Пусть твой ангел-хранитель святой, Милый друг, над тобою летает И, лелея сон девственный твой, Песню рая тебе напевает, Этой песни святой Отголосок живой Да дарует тебе упованье! Спи же, милая, спи, почивай Под аккорды моей серенады! Пусть приснится тебе светлый рай, Преисполненный вечной отрады! Пусть твой сон и покой В час безмолвный ночной Нежных звуков лелеют лобзанья! Палермо 5 марта 1882 ТЫ ПОБЕДИЛ, ГАЛИЛЕЯНИН! Сраженный стрелою парфянскою, пал Кесарь, отступник Христова учения, В смертной тоске к небесам он воззвал: 'Ты победил, Галилеянин!' Погиб Юлиан, враг Христова креста, Церковь свободна от злого гонения. Снова воскликнули верных уста: 'Ты победил, Галилеянин!' Расторгнем же сети порока и зла, К свету воспрянем из тьмы усыпления, Вновь да раздастся и наша хвала: 'Ты победил, Галилеянин!' Палермо 30 марта 1882 * * * Опять снизошло на меня вдохновенье, И звонкие струны рокочут опять: Иль прежние снова вернулись волненья, Иль снова я стану любить и страдать? Нет, выдохлись старые, скучные песни, Вы их от меня не услышите вновь. Доныне дремавшая сила, воскресни! Воскресни, проснися, иная любовь! Любви безнадежной забота напрасна. К чему тяготиться уныньем, тоской? Взгляните, как жизнь хороша и прекрасна, И сколько блаженства дано нам судьбой! Гремите же, струны! Полна увлеченья, В честь жизни раздайся, о, песня моя! Забыв и печаль, и тоску, и мученья, Живите и пользуйтесь жизнью, друзья! Стрельна 12 июля 1882 * * * Поймете ль вы те чудные мгновенья, Когда нисходит в душу вдохновенье, И зародившись, новой песни звук В ней пробуждает столько тайных мук И столько неземного восхищенья? Те приступы восторженной любви, Тот сокровенный творчества недуг - Поймете ль вы?.. Я всю любовь, все лучшие стремленья, Все, что волнует грудь в ночной тиши, И все порывы пламенной души Излил в свои стихотворенья... Но если, бессознательно порою Высокий долг поэта позабыв, Пленялся я чарующей мечтою, И звуков увлекал меня наплыв, - Не осудите слабости случайной, Души моей поймите голос тайный. Что может ум без сердца сотворить? Я не умею петь без увлеченья И не могу свои творенья Холодному рассудку подчинить!.. Стрельна 13 июля 1882 ОТДОХНИ Отдохни, отдохни! Совершая Утомительный жизненный путь, Ты устала, моя дорогая! Не пора ли тебе отдохнуть? Среди всякого зла и гоненья, Всякой злобы и желчи людской Не нашла ты себе утешенья В этой грустной юдоли земной. Как волна беспокойного моря, Без тревоги ты жить не могла: Если б даже и не было горя, Ты сама бы его создала! Но вглядись: в нашей жизни печальной Разве нет и хороших сторон? Ведь не все слышен звон погребальный, - Раздается ж и радости звон. Помирись же с судьбою суровой, Горемычной земли не кляни И, сбираяся с силою новой, Милый друг, отдохни, отдохни! Стрельна 8 августа 1882 * * * Уж гасли в комнатах огни... Благоухали розы... Мы сели на скамью в тени Развесистой березы. Мы были молоды с тобой! Так счастливы мы были Нас окружавшею весной, Так горячо любили! Двурогий месяц наводил На нас свое сиянье: Я ничего не говорил, Боясь прервать молчанье, Безмолвно синих глаз твоих Ты опускала взоры: Красноречивей слов иных Немые разговоры. Чего не смел поверить я, Что в сердце ты таила, Все это песня соловья За нас договорила. Павловск 30 июля 1883 * * * Принцессе Елизавете Саксен-Альтенбургской Взошла луна... Полуночь просияла, И средь немой, волшебной тишины Песнь соловья так сладко зазвучала, С лазоревой пролившись тишины. Ты полюбила, - я любим тобою, Возможно мне, о друг, тебя любить! И ныне песнью я зальюсь такою, Какую ты могла лишь вдохновить. Стрельна 8 сентября 1883 РАЗЛУКА Еще последнее объятье, Еще последний взгляд немой, Еще одно рукопожатье, - И миг пронесся роковой... Но не в минуту расставанья Понятна нам вся полнота И вся действительность страданья, А лишь впоследствии, когда В семье, среди родного круга, Какой-нибудь один предмет Напомнит милый образ друга И скажет, что его уж нет. Пока разлука приближалась, Не верилось, что час пробьет, Но что несбыточным казалось, Теперь сознанью предстает Со всею правдой, простотою И очевидностью своей. И вспоминается с тоскою Вся горесть пережитых дней, И время тяжкое разлуки Так вяло тянется для нас, И каждый день, и каждый час Все большие приносят муки. Стрельна 5 октября 1883 * * * Принцессе Елизавете Саксен-Альтенбургской Я засыпаю... Уж слабея и бледнея, Сознанье еле властно надо мной, И все еще, как наяву, дрожа, немея, Я вижу образ твой перед собой. За мной смыкаются действительности двери, Я сплю, - и в царстве призраков и снов Ты мне являешься, пленительная пери, И звуки ласковых я слышу слов. Я просыпаюсь, полн волшебных впечатлений, К тебе протягиваю руки я, - Но расступилися уже ночные тени, Уж воцарилося сиянье дня. И пронеслися мимолетные виденья... И целый день с томлением, с тоской Я темной ночи жду, - жду грез и усыпленья, Чтоб хоть во сне увидеться с тобой! Мраморный дворец 9 октября 1883 * * * Я не могу писать стихов, Когда встречаюся порою Средь всяких дрязг и пустяков Со лживой пошлостью людскою. Я говорил себе не раз: Оставь, не обращай вниманья! Смотри: не каждый ли из нас Несовершенное созданье? Мы жертвы слабые судьбы, Проступки наши так понятны: У розы даже есть шипы, И есть на самом солнце пятна. Но нет, пусть ум твердит свое! Душа с рассудком не мирится, И сердце бедное мое Тоской и злобою томится. И тщетно ищешь рифм и слов, Зовешь напрасно вдохновенье, - И раздраженный, в озлобленье Я не могу писать стихов! Дрезден 22 мая 1885 * * * Нет! Мне не верится, что мы воспоминанья О жизни в гроб с собой не унесем, Что смерть, прервав навек и радость, и страданья, Нас усыпит забвенья тяжким сном. Раскрывшись где-то там, ужель ослепнут очи, И уши навсегда утратят слух? И память о былом во тьме загробной ночи Не сохранит освобожденный дух? Ужели Рафаэль, на том очнувшись свете, Сикстинскую Мадонну позабыл? Ужели там Шекспир не помнит о Гамлете, И Моцарт Реквием свой разлюбил? Не может быть! Нет, все, что свято и прекрасно, Простившись с жизнью, мы переживем И не забудем, нет! Но чисто, но бесстрастно Возлюбим вновь, сливаясь с Божеством! Штадтгаген 24 мая 1885 * * * Мне снилось, что солнце всходило, Что птицы очнулись от сна И стаей неслись легкокрылой Поведать природе унылой, Что скоро вернется весна! Забыты снега и морозы, Уж льды расторгает поток, И вот - оживают березы, Повеяло запахом розы, И теплый пахнул ветерок... То сном мимолетным лишь было, Обманчивым призраком грез: Нет, солнце еще не всходило, И в мире царили уныло И льды, и снега, и мороз! И прежнего боле тоскуя, Душа нетерпенья полна, Я жду твоего поцелуя, Дождаться тебя не могу я, Весна, молодая весна! Мраморный дворец 16 декабря 1885 МОЛИТВА Научи меня, Боже, любить Всем умом Тебя, всем помышленьем, Чтоб и душу Тебе посвятить И всю жизнь с каждым сердца биеньем. Научи Ты меня соблюдать Лишь Твою милосердную волю, Научи никогда не роптать На свою многотрудную долю. Всех, которых пришел искупить Ты Своею Пречистою Кровью, Бескорыстной, глубокой любовью Научи меня, Боже, любить! Павловск 4 сентября 1886 НА СТРАСТНОЙ НЕДЕЛЕ Жених в полуночи грядет! Но где же раб Его блаженный, Кого Он бдящего найдет, И кто с лампадою возжженной На брачный пир войдет за Ним? В ком света тьма не поглотила? О, да исправится, как дым Благоуханного кадила, Моя молитва пред Тобой! Я с безутешною тоскою В слезах взираю издалека И своего не смею ока Возвесть к чертогу Твоему. Где одеяние возьму? О, Боже, просвети одежду Души истерзанной моей, Дай на спасенье мне надежду Во дни святых Твоих Страстей! Услышь, Господь, мои моленья И тайной вечери Твоей, И всечестного омовенья Прими причастника меня! Врагам не выдам тайны я, Воспомянуть не дам Иуду Тебе в лобзании моем, Но за разбойником я буду Перед Святым Твоим крестом Взывать коленопреклоненный: О, помяни, Творец вселенной, Меня во царствии Твоем! Мраморный дворец Страстная Среда 1887 В ДОЖДЬ Великому Князю Сергею Александровичу Дождь по листам шелестит, Зноем томящий сад Жажду теперь утолит, Слаще цветов аромат. Друг, не страшись. Погляди: Гроз не боятся цветы, Чуя, как эти дожди Нужны для их красоты. С ними и я не боюсь: Радость мы встретим опять... Можно ль наш тесный союз Жизненным грозам порвать? Счастье не полно без слез, Небо синей из-за туч, - Лишь бы блистал среди гроз Солнышка радостный луч. Красное Село 4 июля 1888 * * * О, не гляди мне в глаза так пытливо! Друг, не заглядывай в душу мою, Силясь постигнуть все то, что ревниво, Робко и бережно в ней я таю. Есть непонятные чувства: словами Выразить их не сумел бы язык, Только и властны они так над нами Тем, что их тайну никто не постиг. О, не гневись же, когда пред тобою, Очи потупив, уста я сомкну: Прячет и небо за тучи порою Чистой лазури своей глубину. Красное Село 17 июля 1888 * * * Принцу Петру Александровичу Ольденбургскому Говорят мне: 'Собою владеть ты умей, 'Научиться пора хладнокровью, 'Надо сдержанней быть, ты не мало людей 'Необдуманной сгубишь любовью...' Но любовь удержать разве властна душа, Как добычу орел в сильных лапах? Нет, цветам, благовоньем весенним дыша, Не сдержать упоительный запах! Коль любить, так безумствуя в страсти слепой, В этом бреде бессилен рассудок... Знать ли солнцу, что им с вышины голубой Спалена красота незабудок? Красное Село 19 июля 1888 * * * Любовью ль сердце разгорится, - О, не гаси ее огня! Не им ли жизнь твоя живится, Как светом солнца яркость дня? Люби безмерно, беззаветно, Всей полнотой душевных сил, Хотя б любовию ответной Тебе никто не отплатил. Пусть говорят: как все в творенье, С тобой умрет твоя любовь, - Не верь во лживое ученье: Истлеет плоть, остынет кровь, Угаснет в срок определенный Наш мир, а с ним и тьмы миров, Но пламень тот, Творцом возжженный, Пребудет в вечности веков. Павловск 10 октября 1889 * * * П. И. Чайковскому О, люди, вы часто меня язвили так больно, Слезы не редко мои с досады текли, И все-таки вас люблю я невольно, О, бедные дети земли! Виновники скорби своей, творите вы злое, Множа печаль на земле неправдой своей, Но, если поздней скорбите вы вдвое, Мне жаль вас, как малых детей. И как от души не простить задора ребенка, Коль не под силу ему свой гнев затаить? Хоть больно его колотит ручонка, Но можно ль дитя не любить! Павловск 24 октября 1889 В ДЕТСКОЙ Князю Гавриилу Константиновичу Крошка, слезы твои так и льются ручьем И прозрачным сверкают в глазах жемчугом. Верно, няня тебя в сад гулять не ведет? Погляди-ка в окно: видишь, дождик идет. Как и ты, словно плачет развесистый сад, Изумрудные капли на листьях дрожат. Полно, милый, не плачь и про горе забудь! Ты головку закинь: я и в шейку, и в грудь Зацелую тебя. Слезы в глазках твоих Голубых не успеют и высохнуть, в них Уж веселье блеснет, в пухлых щечках опять Будут взор мой две мягкие ямки пленять, И зальешься ты хохотом звонким таким, Что и сам небосвод синим оком своим Засияет тебе из-за сумрачных туч, И сквозь капли дождя брызнет солнышка луч. Павловск 4 ноября 1889 В РАЗЛУКЕ Великой Княгине Елизавете Маврикиевне В тени дубов приветливой семьею Вновь собрались за чайным мы столом. Над чашками прозрачною струею Душистый пар нас обдавал теплом. Все было здесь знакомо и привычно, Кругом все те же милые черты. Казалось мне: походкою обычной Вот-вот пойдешь и сядешь с нами ты. Но вспомнил я, что ты теперь далеко И что не скоро вновь вернешься к нам Подругою моей голубоокой За чайный стол к развесистым дубам! Павловск 29 июня 1890 * * * О, как люблю я этот сад тенистый! Со мною здесь лишь птицы да цветы. Беспечно я вдыхаю воздух чистый Здесь, вдалеке от светской суеты. Как я им рад, певцам крылатым неба, Когда, слетясь доверчивой семьей, Клюют они, порхая, крошки хлеба, Что любящей им сыплю я рукой! А вы, питомцы северного лета, - Цветы мои, - я каждого из вас, Лишь расцветет, улыбкою привета Люблю встречать, счастливый всякий раз. О, милый сад, приют отдохновенья, Приветливой и мирной простоты! Ты мне даришь часы уединенья, - Со мною здесь лишь птицы да цветы. Красное Село 19 июня 1893 * * * Княгине С. Н. Голицыной Родного севера картина: Полей зеленых предо мной Необозримая равнина И церковь Божья над рекой. Кругом, что ни обнимут взоры, Жилья далеко не видать, Луга, овраги, лес да горы, Простор, раздолье, - благодать! Как веют на сердце целебно И этот мир, и тишина! И песнью радостно хвалебной Опять душа моя полна. Стрельна 25 мая 1899 * * * Когда креста нести нет мочи, Когда тоски не побороть, Мы к небесам возводим очи, Творя молитву дни и ночи, Чтобы помиловал Господь. Но если вслед за огорченьем Нам улыбнется счастье вновь, Благодарим ли с умиленьем, От всей души, всем помышленьем Мы Божью милость и любовь? Красное Село 10 июня 1899 * * * Бывают светлые мгновенья: Земля так несравненно хороша! И неземного восхищенья Полна душа. Творцу миров благоуханье Несет цветок, и птица песнь дарит: Создателя Его созданье Благодарит. О, если б воедино слиться С цветком и птицею, и всей землей, И с ними, как они, молиться Одной мольбой, Без слов, без думы, без прошенья В восторге трепетном душой гореть И в жизнерадостном забвенье Благоговеть! Стрельна 2 июля 1902 * * * Угасло дитя наше бедное В расцвете младенческих дней, Все грезится личико бледное Мне милой малютки моей. Черты ее детски прекрасные Не детскую думу таят, А светлые, чистые, ясные Смежились очи, их взгляд Со строгостью, с грустью блаженною Как будто во внутрь устремлен, Лазурь созерцая нетленную И ангельских сил легион. Над гробом малютки склоненные, На милые глядя черты, Горюем мы, тайной плененные Небесной ее красоты, И плачем, бояся рыданьями Смутить этот сон гробовой, Стяжавшей земными страданьями Бессмертия вечный покой. Павловск 10 марта 1906 * * * Блаженны мы, когда идем Отважно, твердою стопою С неунывающей душою Тернистым жизненным путем, Когда лукавые сомненья Не подрывают веры в нас, Когда соблазна горький час И неизбежные паденья Нам не преграда на пути, И мы, восстав, прах отряхая, К вратам неведомого края Готовы бодро вновь идти, Когда не только дел и слова, Но даже мыслей чистоту Мы возведем на высоту, Все отрешаясь от земного, Когда к Создателю, как дым Кадильный, возносясь душою, Неутомимою борьбою Себя самих мы победим. Иматра 1 августа 1907 * * * О, если б совесть уберечь, Как небо утреннее, ясной, Чтоб непорочностью бесстрастной Дышали дело, мысль и речь! Но силы мрачные не дремлют, И тучи - дети гроз и бурь - Небес приветную лазурь Тьмой непроглядною объемлют. Как пламень солнечных лучей На небе тучи заслоняют - В нас образ Божий затемняют Зло дел, ложь мыслей и речей. Но смолкнут грозы, стихнут бури, И - всепрощения привет - Опять заблещет солнца свет Среди безоблачной лазури. Мы свято совесть соблюдаем, Как небо утреннее, чистой И радостно тропой тернистой К последней пристани придем. Стрельна 21 августа 1907 Из цикла 'Времена года' * * * Повеяло черемухой, Проснулся соловей, Уж песнью заливается Он в зелени ветвей. Учи меня, соловушко, Искусству твоему! Пусть песнь твою волшебную Прочувствую, пойму. Пусть раздается песнь моя Могуча и сильна, Пусть людям в душу просится, Пусть их живит она, И пусть все им становится Дороже и милей, Как первая черемуха, Как первый соловей! Красное Село 20 июня 1884 СИРЕНЬ Сирень распустилась у двери твоей И лиловыми манит кистями: О, выйди! Опять любоваться мы ей Восхищенными будем глазами. Смотри: гнутся ветви все в пышном цвету, - Как обильны они и пушисты! Не долго глядеть нам на их красоту И вдыхать этот запах душистый. Весна промелькнет словно шаткая тень, Как во сне пронесется крылатом... Скорей! Наглядимся ж на эту сирень И упьемся ее ароматом. Красное Село 6 июня 1888 * * * Вчера соловьи голосистые Запели порою ночной, И тополя листья душистые Шептались во сне меж собой. С зарею встречаясь малиновой, Другая заря занялась... С тобою за рощей осиновой В полночный мы встретились час. Напрасно тропинкой знакомою Ты шла на свиданье со мной: Я, сладкой объятый истомою, Не мог любоваться тобой. Любуясь той ночью единою, Я молча и млел, и дрожал, За песнью следя соловьиною, Я тополей запах вдыхал. О, вешняя ночь благовонная! Я понял волшебный твой свет: Земля, в это небо влюбленная, Ему свой являла расцвет. Красное Село 8 июня 1888 ЛЕТОМ Давно черемуха завяла, И на сирени средь садов Уж не качались опахала Благоухающих цветов. По длинным жердям хмель зеленый Вился высокою стеной, И рдели пышные пионы, Нагнувшись низко над травой. Гляделись звезды золотые В струи прозрачные реки, И словно очи голубые Во ржи синели васильки. Мы дождались средины лета, Но вешних дней мне было жаль, И с этой радостью расцвета Прокралась в душу мне печаль. Лишиться вновь мне страшно стало Всего, чем жизнь так хороша, Чего так долго сердце ждало, Чего так жаждала душа! Красное Село 14 июля 1888 * * * С. А. Философовой Я нарву вам цветов к именинам, Много пестрых, пахучих цветов: И шиповнику с нежным жасмином, И широких кленовых листов. Подымуся я ранней порою, Заберуся в густую траву И, обрызганных свежей росою, Вам лиловых фиалок нарву. Побегу я в наш садик тенистый И по всем буду шарить кустам: Есть у нас и горошек душистый, И гвоздика махровая там, Камыши берега облепили, Отражаясь в зеркальном пруде, Белоснежные чашечки лилий Распустились в прозрачной воде. Я в широкое сбегаю поле, Где волнуется нива кругом, Где хлеба дозревают на воле, Наливается колос зерном, Где кружится рой пчел золотистый, Копошатся проворно жуки, Где, пестрея во ржи колосистой, С алым маком цветут васильки. Я обеими буду руками И цветы, и колосья срывать И со всеми своими цветами Вас скорей побегу поздравлять. Стрельна 28 августа 1884 * * * Как жаль, что розы отцветают! Цветов все меньше по садам, Уж дни заметно убывают, И звезды ярче по ночам. Жасмин отцвел, сирень увяла, Давно нет ландышей нигде, Один шиповник запоздалый Еще алеет кое-где. Уж сено убрано, долины Лиловым вереском полны, Уж спеют ягоды рябины, Уж листья желтые видны... Мы и заметить не успели, Как осень скучная пришла, Как пронеслися те недели Весны, и солнца, и тепла, Как миновало наше лето, А с ним и все его цветы, И все благоуханье это, Весь этот праздник красоты! Красное Село 3 августа 1885 * * * Смеркалось, мы в саду сидели, Свеча горела на столе. Уж в небе звезды заблестели, Уж смолкли песни на селе... Кусты смородины кивали Кистями спелых ягод нам, И грустно астры доцветали, В траве пестрея здесь и там. Между акаций и малины Цвел мак махровый над прудом, И горделиво георгины Качались в сумраке ночном. Тут и березы с тополями Росли, и дуб, и клен, и вяз, И ветви с зрелыми плодами Клонила яблоня на нас, Трещал кузнечик голосистый В кусте осыпавшихся роз... Под этой яблоней тенистой В уме столпилось столько грез И столько радужных мечтаний, Живых надежд, волшебных снов И дорогих воспоминаний Былых, счастливейших годов! . . . . . . . . . . . . . . . Сад задремал, уже стемнело, И воцарилась тишина... Свеча давно уж догорела, Всходила полная луна, - А мы... мы все в саду сидели, Нам не хотелось уходить! Лишь поздней ночью еле-еле Могли домой нас заманить. Мыза Смерди 15 августа 1885 * * * Улыбкою утра пригретые снова, В лесную мы прячемся тень. Казалось, зима разлучить нас готова, Вдруг теплый один еще день. Осенней красою любуются взоры, И радость в душе и печаль: Нас радужно-пестрые тешат узоры, И листьев опавших нам жаль. И сердце о крае незримом мечтает, Где вечер не ведает тьмы, Где осени губящей лето не знает И где не расстанемся мы. Павловск 21 сентября 1889 ЕЛИ Когда листы, поблекнув, облетели, И сном зимы забылось все в лесу, Одни лишь вы, задумчивые ели, Храните прежнюю красу. И словно шепчете вы с тихой грустью: 'Спи, темный лес! Уснуло все кругом, 'Струи ручьев, в живом стремленьи к устью, 'Застыли, скованные льдом, 'Мороз дохнул, метель спугнула стаю 'Жильцов твоих осиротелых гнезд, 'И песнь ее к иному рвется краю, 'Где ярче блеск полночных звезд, 'Охваченный дремотой непробудной, 'Ты изнемог под саваном зимы... 'Нам не вздремнуть: одеждой изумрудной 'Всегда равно пленяем мы. 'Но минут дни, и сон стряхнувши зимний, 'Ты зацветешь, взломают лед ручьи, 'И прилетят под кров гостеприимный 'Певцы крылатые твои. 'Пускай тогда ты юною красою 'Затмишь, о, лес, печальный наш наряд: 'Твоих ветвей объятья нас от зною 'Листвой душистой защитят'. Павловск 21 октября 1889 * * * Красу земли сгубил жестокий К зиме от лета переход, И полн лишь неба свод глубокий Неувядаемых красот. Грустят цветы в саду печальном, Им ароматом не дохнуть, Но взор поднимешь, в небе дальнем Все так же ярок Млечный Путь. Здесь все так тускло и ненастно, Лесов осыпался наряд, А звезды неба так же ясно В лучах немеркнущих горят. Пусть влажной мглой и туч клубами Лазурь небес заволокло: Мы знаем, там, за облаками, Всегда и пышно, и светло! Павловск 27 октября 1889 * * * Зарумянились клен и рябина, Ярче золота кудри берез, И безропотно ждет георгина, Что спалит ее первый мороз. Только тополь да ива родная Все сдаваться еще не хотят И, последние дни доживая, Сохраняют зеленый наряд. И, пока не навеяло снега Ледяное дыханье зимы, Нас томит непонятная нега, И печально любуемся мы. Но промчалося лето с весною, Вот и осени дни сочтены... Ах, уж скоро мы с этой красою Распростимся до новой весны! Павловск Осень 1897 * * * Последней стаи журавлей Под небом крики прозвучали. Сад облетел. Из-за ветвей Сквозят безжизненные дали. Давно скосили за рекой Широкий луг, и сжаты нивы. Роняя листья, над водой Грустят задумчивые ивы. В красе нетронутой своей Лишь озимь зеленеет пышно, Дразня подобьем вешних дней... - Зима, зима ползет неслышно! Как знать. Невидимым крылом Уж веет смерть и надо мною... О, если б с радостным челом Отдаться в руки ей без бою, И с тихой, кроткою мольбой, Безропотно, с улыбкой ясной Угаснуть осенью безгласной Пред неизбежною зимой! Козельский уезд 1 октября 1901 ЗИМОЙ О, тишина Глуши безмолвной, безмятежной! О, белизна Лугов под пеленою снежной! О, чистота Прозрачных струй обледенелых! О, красота Рощ и лесов заиндевелых! Как хороша Зимы чарующая греза! Усни, душа, Как спят сугробы, пруд, береза... Сумей понять Природы строгое бесстрастье: В нем - благодать, Земное истинное счастье. Светлей снегов Твои да будут сновиденья И чище льдов Порывы сердца и стремленья. У ней учись, У зимней скудости прелестной, И облекись Красою духа бестелесной. Павловск 18 марта 1906 ЛАНДЫШИ Если ландыша листья средь жаркого лета Мне в тени попадутся лесной, Я не вижу на них благовонного цвета, Облетевшего ранней весной. Затаенною грустью и радостью ясной Сердце сладко заноет в груди: Много счастья изведано в жизни прекрасной, Мне не знать уж весны впереди. Пусть земле возвращает она ежегодно Белоснежного ландыша цвет, - Призрак старости манит рукою холодной: Юным дням повторения нет. Но не жаль мне покинуть земное жилище: Там, в неведомой сердцу дали Расцветают красы и светлее, и чище Милых ландышей бедной земли. Либенштейн 3 июля 1909 ВРЕМЕНА ГОДА Сонет О, радость утра ясного весной! Ты ласточек навеяна крылами. Вы, незабудки, споря с небесами, Так празднично убрались бирюзой. О, летний день! Сияя над землей, Ты теплыми даришь ее лучами И мака знойными во ржи цветами И жаворонка песне заливной. О, золотистость осени печальной! Скорбь увяданья, грусти красота И журавлей отлет зарей прощальной. О, зимней ночи жуть и нагота! Зловещий ворон в белизне хрустальной И лунный свет, и глушь, и немота... Симбирск - Москва 28 октября 1910 Из цикла 'На чужбине' ВЕНЕЦИЯ I Надпись к картине С какою кроткостью и скорбью нежной Пречистая взирает с полотна! Грядущий час печали неизбежной Как бы предчувствует Она! К груди Она Младенца прижимает И Им любуется, о Нем грустя... Как Бог, Он взором вечность проницает И беззаботен, как дитя! Гмунден 20 мая 1882 II Баркарола Плыви, моя гондола, Озарена луной, Раздайся, баркарола, Над сонною волной. Настроена гитара: О, друг, я в честь твою Всего земного шара Все песни пропою! Смотри, уж на Пьяццетте Потушены огни, При ярком лунном свете С тобою мы одни. Замолкли серенады, И ставни заперты, - Среди ночной прохлады Не спим лишь я да ты. До Лидо не далеко, Мы быстро доплывем, Там море так широко Раскинулось кругом, Там месяц волны любит: Смотри, как с вышины Лучами он голубит Морские глубины. Там, в голубом просторе, В лазоревой дали Забудем мы и горе, И бедствия земли. Пусть звуки поцелуя Подслушает волна, И, как тебя люблю я, Пусть подглядит луна! Гмунден 24 мая 1882 III Мост вздохов Под мостом вздохов проплывала Гондола позднею порой, И в бледном сумраке канала Раздумье овладело мной. Зачем таинственною сенью Навис так мрачно этот свод? Зачем такой зловещей тенью Под этим мостом обдает? Как много вздохов и стенаний, Должно быть, в прежние года Слыхали стены этих зданий И эта мутная вода! Могли б поведать эти своды, Как в дни жестокой старины, Бывало, оглашались воды Паденьем тела с вышины, И волн, и времени теченье Спешило тело унести: То были жертвы отомщенья Совета Трех и Десяти... Но не болтливы стен каменья, Не разговорчива вода, И лишь в одном воображенье Встают минувшие года. Безмолвна мраморная арка, Безмолвен сумрачный канал... Крылатый лев Святого Марка Сном вековечным задремал. Штутгарт 4 июня 1882 IV Скользила гондола моя над волной Морского широкого лона. Заката малиновый луч надо мной Румянил лазурь небосклона. Жемчужные сверху ряды облаков Гляделись в спокойное море, И слышался бой отдаленный часов, Теряясь в безбрежном просторе. Желанием сладостным, нежной тоской Душа изнывала и млела: Хотелося слиться с волной голубой, Лететь выше неба предела, Хотелось угаснуть, как луч золотой, Застыть, как те звуки в просторе, - Хотелось объять ненасытной душой Все небо и целое море! Стрельна 12 июля 1882 V Помнишь, порою ночною Наша гондола плыла, Мы любовались луною, Всплескам внимая весла. Помнишь, безмолвно дремала Тихим Венеция сном, В сонные воды канала Звезды гляделись кругом. Мимо палаццо мы дожей, Мимо Пьяццетты колонн Плыли с тобою... О, Боже, Что за чарующий сон! Искрились волны лагуны... Где-то в дали голубой Плакали нежные струны, - Пел гондольер молодой, Пел он про месяц и море, Про голубую волну, Пел про блаженство и горе. Пел про любовь и весну. Дивная песнь навевала Грезы блаженной любви, В душу она проникала, Страсть разжигала в крови... Помнишь, порою ночною Тихо гондола плыла, Мы любовались луною... О, что за ночь то была! Красное Село 28 июля 1882 VI На площади Святого Марка, Где вьются стаи голубей, Где меж бесчисленных колонн за аркой арка Пленяют взор каймой узорчатой своей, Остановился я... Уж угасал, бледнея, Тревожный, суетливый день, С безоблачных небес, таинственно синея, На землю сонную спускалась ночи тень, И колокола благовест унылый Сзывал к вечерне христиан. Меня Влекло неведомою силой К старинному собору, чтобы дня Забыть и шум, и утомленье. Благоговейного исполнен умиленья, Переступил святыни я порог... Лампады теплились, дымилися кадила, И сумрачная мгла, казалось, говорила: Здесь соприсутствует нам Бог! - И стал молиться я спокойный и безмолвный. Орган откуда-то с незримой вышины Звучал торжественно, и стройных звуков волны Лилися среди мертвой тишины. В них слышались и слезы, и стенанья, Скорбь за утраченные небеса, И неземные воздыханья, И райских песен голоса. Прозрачный, легкий дым каждений благовонных, Струясь вкруг мраморных столбов, Скользя по плитам стен, вдоль сводов закопченных, Вился и таял в мраке куполов, Молитвой и веками освященных. И лики строгие угодников святых Со злата греческой мусии Глядели на меня... И о родных Иконах матушки России Невольно вспомнил я тогда, Моя душа крылатою мечтою Перенеслась на родину, туда, На север, где теперь, согретая весною, Душистая черемуха цветет, Благоухают пышные сирени, И песни соловей поет... В уме столпилось столько впечатлений!.. И вздохом я вздохнул таким, Каким вздохнуть один лишь Русский может, Когда его тоска по родине изгложет Недугом тягостным своим. Венеция 19 апреля 1885 * * * Растворил я окно, - стало грустно невмочь, Опустился пред ним на колени, И в лицо мне пахнула весенняя ночь Благовонным дыханьем сирени. А вдали где-то чудно так пел соловей, Я внимал ему с грустью глубокой И с тоскою о родине вспомнил своей, Об отчизне я вспомнил далекой, Где родной соловей песнь родную поет И, не зная земных огорчений, Заливается целую ночь напролет Над душистою веткой сирени. Мейнинген 13 мая 1885 РАФАЭЛЬ САНЦИО 1483-1520 В Страстную пятницу недаром он родился, В Страстную пятницу недаром умер он! В него божественный дух творчества вселился, Он свыше тайною был силой облечен. * Небесной, ангельской красою одаренный, Недаром имя он бесплотного носил, И верить хочется, что кистью несравненной Его руководил архангел Рафаил... С.-Петербург 30 мая 1885 КОЛОКОЛА Несется благовест...- Как грустно и уныло На стороне чужой звучат колокола. Опять припомнился мне край отчизны милой, И прежняя тоска на сердце налегла. Я вижу север мой с его равниной снежной, И словно слышится мне нашего села Знакомый благовест: и ласково, и нежно С далекой родины гудят колокола. Штутгарт 20 октября 1887 Из цикла 'Севастиан-Мученик' ПОСВЯЩЕНИЕ Королеве Эллинов Ольге Константиновне Тебе, тебе, мой ангел нежный, Я посвящаю этот труд, О, пусть любовно и прилежно Твои глаза его прочтут. Ты мне внушила эти строки, Они тобой вдохновлены: Пускай же будут в край далекий Они к тебе унесены. И если грудь заноет больно Тоской по нашей стороне, Пускай тогда они невольно Тебе напомнят обо мне. И пусть хоть тем тебе поможет Тот, кто всегда и всюду твой, Кто позабыть тебя не может, И чья душа полна тобой. СТРОФЫ Севастиан-Мученик Претерпевый же до конца, той спасетса. (Матф. XXIV, 13) I В Риме праздник. Рыщут колесницы, Топот, стук колес по мостовой, Ржанье, свист бича и крик возницы В гул слилися. К форуму толпой Повалил народ. Снуют носилки, Пыль клубится облаком густым, Фыркает, храпит и рвется пылкий Конь под всадником лихим. II В честь богини зеленью, цветами Убран был Венеры пышный храм, От курильниц синими клубами Возносился легкий фимиам. В наготе божественного тела, Фидия рукою создана, В благовонном сумраке белела Олимпийская жена. III Совершая жертвоприношенье, Цезарь сам стоял пред алтарем, И жрецы в немом благоговенье С утварью теснилися кругом. Все во прах повергнулись толпою, Преклонился сам Максимиан, - Не поник отважной головою Лишь один Севастиан. IV Засверкали цезаревы очи И зловещим вспыхнули огнем, Вне себя он стал мрачнее ночи Искаженным яростью лицом: 'Ты ль не хочешь чтить моей святыни, 'Возмущая наше торжество! 'Ты ль, трибун мой, дерзкою гордыней 'Оскорбляешь божество!' V И бесстрашно, твердо и спокойно Отвечал ему Севастиан: 'Человеку, цезарь, недостойно 'Почитать бездушный истукан. 'Правды нет в твоей безумной вере, 'Ваши боги - лживая мечта, 'Не могу я кланяться Венере, 'Исповедуя Христа! VI 'Он - мой Бог! Его святою кровью 'Грешный мир искуплен и спасен, 'Лишь Ему с надеждой и любовью 'Я молюсь коленопреклонен. 'Небеса Он создал, создал землю, 'Создал все, что дышит и живет. 'Лишь Его велениям я внемлю, 'Он мне помощь и оплот!' VII Неподвижно, в трепетном молчанье, Царедворцы робкою толпой Роковое слушали признанье, Изумляясь дерзости такой. Обезумел цезарь, злобы полный, Ярый гнев уста его сковал, И смятенным ликторам безмолвно Он трибуна указал. VIII Вмиг вокруг него живой стеною Их сомкнулись тесные ряды, Повлекли они его с собою В гору, в Палатинские сады. Нумидийской цезаревой страже Сдали там с рук на руки его... И покорно стал от злобы вражьей Он конца ждать своего. IX Гаснет алый запад, догорая В небесах багряною зарей, Быстро тень надвинулась густая, И звезда зажглася за звездой, Уж померкло небо голубое, Тихо все... Уснул великий Рим, И в немом, задумчивом покое Ночь спустилася над ним. X Уж во власти тихого Морфея, Под его чарующим крылом Все, в дремоте сладкой цепенея, Позабылось безмятежным сном. Лишь к стволу привязан кипариса, Молодой трибун-христианин, Там, в саду цветущем Адониса, В эту ночь не спит один. XI А кругом на храмы, на чертоги Налегла таинственная тьма, Сторожат изваянные боги Рощи Палатинского холма, Сладко в них цветы благоухают, Водометы плещут и журчат И росою свежей орошают Мрамор царственных палат. XII Полночь дышит влажною прохладой. У стены на каменном полу Стража крепко спит под колоннадой. Догорев, костер дымит в углу, Пламя, вспыхнув, озарит порою То карниз, то вазу, то плиту, И кружася, искры над золою С треском гаснут на лету. XIII И задумчив узник одинокий, Кротких глаз не сводит он с костра: Скоро мрак рассеется глубокий, Минет ночь, - не долго до утра. Заблестит восток воспламененный, Брызнут солнца первые лучи И разбудят этот город сонный, И проснутся палачи. XIV На него они наложат руки, Истерзают молодую грудь, И настанет час предсмертной муки, И окончен будет жизни путь. Словно искра, в мраке исчезая, Там, над этим тлеющим костром, Жизнь его, как утро, молодая В миг один угаснет в нем. XV Но ни жизни, полной юной силы, Ни даров земных ему не жаль, Не страшит его порог могилы, Отчего ж гнетет его печаль? Отчего заныла грудь тоскою? Отчего смутилось сердце в нем? Иль ослаб он бодрою душою Пред мучительным концом? XVI Не его ли пламенным желаньем Было встретить доблестный конец, Радость вечную купить страданьем И стяжать мучения венец? Не мечтал ли дни он молодые Положить к подножию Креста И, как те избранники святые, Пасть за Господа Христа? XVII Но они не ведали печали: Не в тиши безмолвной и глухой, - Посреди арены умирали Пред ликующей они толпой. Нет, в душе их не было кручины, Погибать отрадней было им: В Колизее славной их кончины Был свидетель целый Рим. XVIII Может быть, звучали в утешенье Им слова-напутствия друзей, Их молитвы, их благословенья, Может быть, меж сотнями очей Взор они знакомый различали Иль привет шептавшие уста, Мужества, дивясь, им придавали Сами недруги Христа. XIX А ему досталась доля злая Позабытым здесь, в глуши немой, Одиноко, в муках замирая, Изнывать предсмертною тоской. Никого в последнее мгновенье Не увидит он, кто сердцу мил, Кто б его из мира слез и тленья Взором в вечность проводил. XX А меж тем над спящею столицей, Совершая путь обычный свой, Безмятежно месяц бледнолицый Уж плывет по выси голубой. Просияла полночь, мрак редеет, Всюду розлит серебристый свет, И земля волшебным блеском рдеет Небу чистому в ответ. XXI Там белеет храм Капитолийский, Древний форум стелется под ним, Здесь колонны, арки, обелиски Облиты сияньем голубым, Колизей возносится безмолвный, А вдали, извилистой каймой Тибра мутные струятся волны За Тарпейскою скалой. XXII И любуясь дивною картиной, Позабылся узник молодой, Уж теперь не горем, не кручиной, - Сердце полно сладкой тишиной. Приутихло жгучее страданье, И в душе сомненье улеглось: Этой ночи кроткое сиянье Словно в грудь ему влилось. XXIII Примиренный с темною судьбою, Вспоминает он былые дни: Беззаботной, ясной чередою Пронеслись на севере они. Видит он зеленые равнины, Где блестят сквозь утренний туман Альп далеких снежные вершины, - Видит свой Медиолан. XXIV Видит дом родной с тенистым садом, Рощи, гладь прозрачную озер И себя, ребенком малым, рядом С матерью, ее он видит взор, На него так нежно устремленный... Как у ней был счастлив он тогда, Этим милым взором осененный, В те беспечные года! XXV От нее услышал он впервые Про Того, Кто в мир тоски и слез Нам любви учения святые И грехов прощение принес, Кто под знойным небом Галилеи Претерпел и скорбь, и нищету, И Кого Пилат и фарисеи Пригвоздили ко кресту. XXVI Но года промчалися стрелою... - Детства дней счастливых не вернуть! Он расстался с домом и семьею, Перед ним иной открылся путь: Он, покорный долгу, в легионы Под знамена бранные вступил И свой меч, отвагой закаленный, Вражьей кровью обагрил. XXVII Бой кипел на западе далеком: Там с врагами Рима воевал Юный вождь. Ревнивым цезарь оком На победный лавр его взирал. Против франков, в войске Константина, Острых стрел и копий не страшась, Севастьян и с ним его дружина Храбро билися не раз. XXVIII Но и в грозный час кровавой битвы, Поминая матери завет, Благодатной силою молитвы Соблюдал он в сердце мир и свет. Бедный дух его не устрашали Зной и стужа, раны и нужда, Он сносил без жалоб, без печали Тягость ратного труда. XXIX И властям всегда во всем послушный, Он жалел подвластных и щадил, С ними он, доступный, благодушный, И печаль, и радости делил. Кто был горем лютым иль несчастьем, Или злой невзгодой удручен, Шел к нему, и всякого с участьем Принимал центурион. XXX И за то с любовью беспримерной Подчинялись воины ему, Зная, что своей дружины верной Он не даст в обиду никому, И везде, из всех центурий стана, И в бою, и в пору мирных дней Отличалась сотня Севастьяна Ратной доблестью своей. XXXI И привязан был он к этой сотне Всеми силами души своей, В ней последним ратником охотней Был бы он, чем первым из вождей Всех когорт и легионов Рима. Не желал он участи иной, Не была душа его палима Властолюбия мечтой. XXXII В бранном стане, в Галлии далекой Скромный дорог был ему удел, И его на блеск и сан высокий Променять бы он не захотел. Почесть с властью или роскошь с силой, Или все сокровища земли Никогда ему той сотни милой Заменить бы не могли. XXXIII Что людьми зовется верхом счастья, То считал тяжелым игом он. Но, увы, непрошеною властью Слишком рано был он облечен! О, какою горькою кручиной Сердце в нем исполнилось, когда С этой храброй, доблестной дружиной Он расстался навсегда. XXXIV Никогда доселе сердцем юным Ни тщеславен не был он, ни горд, У преторианцев став трибуном, Во главе блестящих их когорт, Он остался воином смиренным, Ни наград не ждавшим, ни похвал, И горя усердьем неизменным, Честно долг свой исполнял. XXXV Но душе его прямой и нежной Чужд был этот гордый, пышный Рим, Этот Рим порочный и мятежный, С ханжеством, с безверием своим Утопавший в неге сладострастной, Пресыщенный праздной суетой, Этот душный Рим с подобострастной Развращенною толпой. XXXVI Здесь, в тревожной суетной столице, Окружен неправдою и злом, Как в глухой, удушливой темнице, Изнывал он сердцем и умом. Поли отваги, мужества и рвенья, До конца готовый претерпеть, Жаждал он скорей принять мученья И за веру умереть. XXXVII И пришла пора освобожденья: Только ночь прожить еще одну, И настанет час успокоенья. С упованьем глядя в вышину, Он привет читает в блеске ночи: Звезд лучи, пронизывая тьму, С голубых небес, как Божьи очи, Светят радостно ему. XXXVIII Небо залито лазурью нежной, Закатился месяц в облака, Медленно, неслышно, безмятежно Уплывает ночь. Вот ветерка Предрассветная прохлада веет, Край небес, светлея и горя, Заалел с востока... Тьма редеет, - И зарделася заря. XXXIX Узник видит утра пробужденье, Светом солнца обдало его, И за день последнего мученья Он прославил Бога своего. Пробудились стражи. Обступили Севастьяна шумною толпой, Молодое тело обнажили, Высоко над головой XL Подняли беспомощные руки, Притянули к дереву плотней... Лютые принять готовый муки, В ожиданьи участи своей, Он стоял живой пред ними целью В алом блеске утренних лучей, Не внимая дикому веселью Нумидийских палачей. XLI В этот час предсмертного томленья Все земное мученик забыл, Поли восторга, в сладком упоеньи, В небесах мечтою он парил. Перед ним отверзлись двери рая, Озарен сияньем неземным, Звал его, венец ему сплетая, Лучезарный серафим. XLII И не видел узник Нумидийца С длинным луком, с стрелами его, В забытье не видел, как убийца Долго, долго целился в него, Тетива как дрогнула тугая, Не видал, как спущена была И примчалась, воздух рассекая, Смертоносная стрела. XLIII Лишь когда отточенное жало Глубоко в нагую грудь впилось, В ней от боли сердце задрожало, И очнулся он от светлых грез. Шумный говор, крики, взрывы смеха Услыхал он, мукою томим: Зверская, кровавая потеха По душе пришлася им. XLIV Чередуясь, каждый в нетерпенье В грудь стрелу спешил ему послать, Чтобы силу, ловкость и уменье Над бессильной жертвой показать. И стрела вонзалась за стрелою... Он терпел с молитвой на устах, Кровь из жгучих ран лилась струею, И мутилося в глазах. XLV Уж сознанье гасло и бледнело, И молитв мешалися слова, На руках без чувств повисло тело, И на грудь склонилась голова, Подкосились слабые колени... В область тьмы, забвения и сна Погрузился дух... Земных мучений Чашу он испил до дна. XLVI А честное мученика тело, Брошено руками палачей, Скоро б незарытое истлело Под огнем полуденных лучей, Где-нибудь во рву иль яме смрадной, Где бы хищный зверь, в ночную тьму, Оглодал его, где б коршун жадный Очи выклевал ему. XLVII Уж его от дерева поспешно Отвязать мучители хотят... Той порою, плача неутешно, Две жены прокрались тайно в сад. Но мольбы напрасны, тщетно слезы Изобильно льются из очей: Им в ответ звучат одни угрозы С бранью злобной палачей. XLVIII Жены им дрожащими руками Сыплют деньги... Шумный спор возник, Зазвенело злато... Меж стрелками Завязалась драка, слышен крик... А они страдальца тихо взяли, Дорогой обвили пеленой И, глубокой полные печали, Унесли его с собой... ----- I Рим ликует. Зрителей без счета Уж с утра стеклося в Колизей: Христианам вновь грозит охота, - Под ареной слышен вой зверей. И до зрелищ жадный, в нетерпеньи, Ожидает цезаря народ... Вдруг раздались клики в отдаленьи: 'Тише, тише! Он идет!' II Распахнулась дверь. Цветов кошницы Высоко держа над головой, Дев прекрасных сходят вереницы Меж колонн по лестнице крутой. Из дворца идут они, как тени, Устлан путь узорчатым ковром, Их цветы на гладкие ступени Пестрым сыплются дождем. III Движется дружина за дружиной: Здесь и Дак косматый, и Сармат, Здесь и Скиф под шкурою звериной. Блещут медь, железо и булат, Рог и трубы воздух оглашают, И проходят пращники, стрелки, Серебром и золотом сияют Стражи цезарской полки. IV Свищут флейты, и гремят цевницы, Скачет шут, и вертится плясун. Вот певцов проходят вереницы И под звуки сладкогласных струн Воспевают в песне величавой Вечный Рим с владыками его, Их полки, увенчанные славой, И знамен их торжество. V Звонких лир бряцанье заглушает Грохот бубнов и кимвалов звон. Горделиво цезарь выступает, Облеченный в пурпур и виссон. Скиптр его из драгоценной кости И орлом украшен золотым, Дорогой венец на длинной трости Черный раб несет над ним. VI Вдруг кимвалы стихли, смолкли бубны, И застыл кифар и гуслей звук, В отдаленьи замер голос трубный, Все кругом недвижно стало вдруг. Цепенея в ужасе безмерном, Цезарь глаз не сводит со стены, И к стене той в страхе суеверном Взоры всех устремлены. VII Там в окне, над мраморною аркой, Между двух порфировых колонн, Полосою света залит яркой, Полунаг, изранен, изможден, Словно призрак иль жилец загробный, Отстрадавший юноша предстал. Красотой небесной, бесподобной Ясный взор его сиял. VIII Волоса на плечи упадали Золотистой, шелковой волной, Кроткий лик, исполненный печали, Выражал величье и покой, Бледны были впалые ланиты, И прошла морщина вдоль чела: Злая мука пытки пережитой Как печать на нем легла. IX Посреди молчанья гробового Он, вздохнув, отверз уста свои, Полилось восторженное слово, Как потока вешние струи: 'Цезарь! О, возьми меня с собою! 'В Колизее ждет тебя народ... 'Христиан замученных тобою 'Кровь на небо вопиет. X 'Уж песок арены зверь взрывает... 'Медлишь ты, бледнеешь и дрожишь! 'Иль тебя то зрелище пугает? 'Что ж смущен ты, цезарь, и молчишь? 'Содрогнешься ль ты перед страданьем? 'Иль твой слух еще не приучен 'К детским крикам, к воплям и стенаньям 'Старцев, юношей и жен? XI 'Мало ль их, смерть лютую приявших! 'Мало ль их, истерзанных тобой! 'Одного из тех перестрадавших 'Ныне видишь ты перед собой. 'Эта грудь - одна сплошная рана, 'Вот моя кровавая броня! 'Узнаешь ли ты Севастиана? 'Узнаешь ли ты меня? XII 'Но сильней любовь и милосердье 'Жала стрел убийственных твоих: 'Я уход, заботу и усердье 'Близ твоих чертогов золотых, 'Под одною кровлею с тобою 'Находил у праведных людей, 'Я их доброй, ласковой семьею 'От руки спасен твоей. XIII 'О, как тяжко было пробужденье 'После казни той, когда я ждал, 'Что очнуся в небе чрез мгновенье, 'Осушив страдания фиал. 'Но не мог расстаться я с землею, 'Исцелела немощная плоть, 'И ожившим, цезарь, пред тобою, 'Мне предстать судил Господь. XIV 'Страха чужд, тебе отдавшись в руки, 'Я пришел принять двойной венец. 'Претерпеть опять готов я муки 'И отважно встретить свой конец. 'Цезарь, там, я слышу... гибнут братья. 'С ними смертью пасть хочу одной! 'К ним иду я кинуться в объятья, - 'Цезарь! Я иду с тобой!' XV Недвижимо, притаив дыханье, Как волшебным скованные сном, Тем словам, в томительном молчанье, Все внимали трепетно кругом. Он умолк, и как от грез очнулся Цезарь, а за ним и весь народ, Гордый дух в нем снова встрепенулся И над страхом верх берет. XVI 'Надо мной ты смеешь издеваться, 'Или мнишь, что кары ты избег! 'Червь со львом дерзает ли тягаться, 'Или с Зевсом смертный человек? 'Испытай же гордой головою, 'Что мой гнев громов небес грозней, 'И что казнь, придуманная мною, 'Когтя львиного страшней! XVII 'Пусть потрачены те стрелы даром. 'Но палач мой справится с тобой: 'Под тяжелым палицы ударом 'Размозжится жалкий череп твой. 'И погибнешь - миру в назиданье - 'Ты за то, что вел безумный спор 'С тем, кто власть свою могучей дланью 'Над вселенною простер!' XVIII Он шагнул вперед, и всколыхалась Словно море пестрая толпа. В колоннадах снова песнь раздалась, Свищут флейты, и гудит труба, Плясуны вновь пляшут по ступеням, Вновь грохочут бубны и кимвал, И вдоль лестниц с кликами и пеньем Лязг оружья зазвучал. XIX Но в последний раз борца Христова С вышины послышались слова, - И мгновенно все умолкло снова, Как объято силой волшебства. Над немой, смятенною толпою Словно с неба слово то гремит И ее, как Божьею грозою Разражаяся, громит: XX 'Ты ужели страхом новой казни 'Возмечтал слугу Христа смутить? 'Воин твой, о, цезарь, чужд боязни, 'Казнь одну успел я пережить, - 'Верь! Приму вторую также смело, 'Умирая с радостью святой: 'Погубить ты властен это тело, 'Но не дух бессмертный мой. XXI 'О, Господь, простивший Иудеям, 'На кресте их злобою распят, 'Отпусти, прости моим злодеям: 'И они не знают, что творят. 'Пусть Христовой веры семенами 'В глубине поляжем мы земли, 'Чтоб побеги веры той с годами 'Мощным деревом взошли. XXII 'Верю я! Уж время недалеко: 'Зла и лжи с земли сбегает тень, 'Небеса зарделися с востока, - 'Близок, близок правды яркий день! 'Уж вдали стекаются дружины, 'Юный вождь свою сбирает рать, 'И ничем его полет орлиный 'Вы не можете сдержать. XXIII 'Константин - тот вождь непобедимый! 'Он восстанет Божиим послом, 'Он восстанет, Промыслом хранимый, 'Укрепленный Господом Христом. 'Вижу я: в руке его державной 'Стяг, крестом увенчанный, горит, 'И богов он ваших в битве славной 'Этим стягом победит. XXIV 'Тьму неправды властно расторгая, 'Словно солнце пламенной зарей, 'Засияют истина святая 'И любовь над грешною землей. 'И тогда, в день радости и мира, 'Осенятся знаменьем креста 'И воспрянут все народы мира, 'Славя Господа Христа!' Павловск 22 августа 1887 Из цикла 'Гекзаметры' I Любо глядеть на тебя, черноокий приветливый отрок, В ясное утро, когда ты диском играешь блестящим. Спину согнув, опершись в колено левой рукою, Правою ловко ты круг увесистый бросишь далеко. Если ж никто с тобой не сравнится в уменьи, и диск твой, С медным звоном в плиту ударяясь, всех мимо промчится, - Стройно ты выпрямишь стан, задорно голову вскинешь, Кудри встряхнешь и таким заразительным смехом зальешься, В душу твой просится смех, и думаю я в восхищеньи: Как хороша ты, о, жизнь! О, юность, как ты прекрасна! Петергоф 20 июля 1888 II Счастье ж твоим голубям! Ты снова в дверях показалась С пестрой корзиной в руках, зерном наполненной крупным. Все встрепенулись они, все вдруг над тобой закружились, Близко уселись к тебе и, нежно ласкаясь, воркуют, Голуби всюду: в самой корзине над лакомым кормом, Те на плечах у тебя доверчиво так приютились, Эти у ног и клюют на пороге упавшие зерна. О, не спешите вспорхнуть! Побудьте здесь, кроткие птицы! Дайте завидовать мне вашей близости к деве прекрасной, Дайте хоть издали мне на нее любоваться подоле. Красное Село 22 июня 1888 III Завтра вот эти стихи тебе показать принесу я. Сядем мы рядом, опять разовью заветный я свиток, Голову нежно ко мне на плечо ты снова приклонишь, Почерк затейливый мой на свитке с трудом разбирая. С робостью тайной в душе и трепетом сладким объятый, Взора не смея поднять на тебя, притаивши дыханье, Буду безмолвно внимать, угадывать буду стараться Все, что в этих стихах ты осудишь, и все, что похвалишь. Каждую темную мысль, неловкое слово, неровность Голоса звук оттенит, невольное выдаст движенье. Если ж все до конца дочитаешь ты без запинки, В очи тебе загляну я и в них приговор прочитаю. Ласковой, ясной меня озаришь ты, быть может, улыбкой... Мне ль благодарным не быть вдохновенью за эту улыбку! О, если б только оно меня осеняло почаще! Красное Село 26 июля 1888 'Сонеты к Ночи' I Что за краса в ночи благоуханной! Мечтательно ласкает лунный свет, Небесный свод, как ризой златотканой, Огнями звезд бесчисленных одет. О, если б там, в стране обетованной, Где ни забот, ни слез, ни горя нет, Душе расцвесть красою первозданной, Покинув мир страданий, зол и бед! Но, может быть, там суждено забвенье Всего того, чем в нежном умиленье Здесь на земле пленялася душа? Нет, будем жить! Хоть скорбью и тоскою Больная грудь сжимается порою, Хоть страждем мы, но жизнь так хороша! Красное Село 23 июля 1890 II За день труда, о, ночь, ты мне награда! Мой тонет взор в безбрежной вышине, Откуда ты глядишься в душу мне Всей красотой нетленного наряда. В сиянии твоем - что за услада, И что за мир в отрадной тишине! Я признаю в сердечной глубине Власть твоего чарующего взгляда. Цари, о, ночь, и властвуй надо мной, Чтоб мне забыть о суете земной, Пред тайною твоей изнемогая, И, немощным восхитив к небесам, Окрепнувшим верни, о, неземная, Меня земле, к заботам и трудам! Контрксевиль 18 мая 1892 III Здесь, в тишине задумчивого сада, Опять, о, ночь, меня застанешь ты, И все одной душа полна мечты, Что я калиф, а ты Шехеразада. Последняя нарушена преграда Меж миром слез и дольней суеты И царством грез и горней красоты, Я твой, о, ночь! Меж нами нет разлада. Ты шепчешь мне про таинства небес, И словно я с лица земли исчез, Отдавшись весь твоей волшебной воле. Калиф внимал красавице своей, Но ты одна мне рассказала боле, Чем в тысячу уведал он ночей. Штадтгаген 11 июня 1892 IV Люблю, о, ночь, я погружаться взором В безоблачность небесной глубины. Какая чистота! Как с вышины Ласкаешь ты лазоревым убором! Ты так светла, что меркнет лик луны, Пустыней горнею плывя дозором, И сонмы звезд бледнеющим узором Двойной зари сияньем спалены. О, нежная, прозрачно-голубая! Гляжу, с тебя очей не отрывая, Лицом к лицу пред тайною твоей. Дай от тебя, о, ночь, мне научиться Средь дольней тьмы душою становиться, Как ты сама, все чище и светлей! Новгород 21 июня 1899 V Нет, не туда, о, ночь, в плененном созерцанье Взор устремляется, где в ризе золотой, В огнях и пурпуре сокрылся царь дневной, Багряным заревом пылая на прощанье. Усталые глаза хотят красы иной: Там, у тебя они найдут очарованье, Где кротко теплится нетленное сиянье И млеет ясною и томной синевой. От рубежа небес с его зарей огнистой Я очи возвожу к твоей лазури чистой И признаю меж нас таинственный союз. Тебе, о, ночь, тебе, царице светозарной, С восторгом радости, с молитвой благодарной Я умиленною душою отдаюсь! Стрельна 4 июля 1899 VI Она плывет неслышно над землею, Безмолвная, чарующая ночь, Она плывет и манит за собою И от земли меня уносит прочь. И тихой к ней взываю я мольбою: - О, ты, небес таинственная дочь! Усталому и телом, и душою Ты можешь, бестелесная, помочь. Умчи меня в лазоревые бездны: Свой лунный свет, свой кроткий пламень звездный Во мрак души глубокий зарони, И тайною меня обвеяв чудной, Дай отдохнуть от жизни многотрудной И в сердце мир и тишину вдохни. Мраморный дворец 19 сентября 1904 VII Какой восторг! Какая тишина! Благоуханно ночи дуновенье, И тайною истомой усыпленья Природа сладостно напоена. Тепло... Сияет кроткая луна... И очарованный, в благоговенье Я весь объят расцветом обновленья, И надо мною властвует весна. Апрельской ночи полумрак волшебный Тебя, мой стих мечтательно-хвалебный, Из глубины души опять исторг. Цветущую я созерцаю землю И, восхищен, весне и ночи внемлю... Какая тишина! Какой восторг! Павловск 21 апреля 1906 VIII О, лунная ночная красота, Я пред тобой опять благоговею. Пред тишиной и кротостью твоею Опять немеют грешные уста. Так непорочна эта чистота, Так девственна, что омовенный ею Восторгом я томлюсь и пламенею. Как эта ночь, будь, о, душа, чиста! Отдайся вся ее целебной власти, Забудь земли и помыслы, и страсти, Дай пронизать себя лучам луны. И просветленней, бестелесней ночи, И мира полная, и тишины, Ты вечности самой заглянешь в очи. Осташево 17 августа 1909 БУДДА Годы долгие в молитве На скале проводит он. К небесам воздеты руки, Взор в пространство устремлен. Выше туч святому старцу И отрадней, и вольней: Там к Создателю он ближе, Там он дале от людей. А внизу необозримо Гладь безбрежная кругом Разлилась и тихо дышит На просторе голубом, Солнце ходит, месяц светит, Звезды блещут, вкруг скалы Реют мощными крылами Над пучиною орлы, Но красою Божья мира Муж святой не восхищен: К небесам воздеты руки, Взор в пространство устремлен. Он не слышит, как порою Грозно воет ураган, Как внизу грохочут громы И бушует океан. Неподвижный, цепенея В созерцаньи Божества, Над измученною плотью Духа ждет он торжества, Ждет безмолвия Нирваны И забвения всего, В чем отрада человека И страдание его. С той поры, когда свой подвиг Стал свершать он, каждый год, Как шумел крылами в небе Первых ласточек прилет, Пташка старцу щебетала, Что опять весна пришла, И гнездо в иссохшей длани Безбоязненно вила. И в руке его простертой, Средь заоблачных высот, Много птенчиков крылатых Выводилось каждый год. И уж праведнику мнилось, Что навеки стал он чужд Упований и желаний, И земных страстей, и нужд. И о них воспоминанья Отогнать не может он. Для того ль он мир покинул, Звал забвенья вечный сон, Заглушал борьбою с плотью Всякий помысел земной, Чтобы пташки мимолетной Ждать с ребяческой тоской? Что же ласточек все ждет он С нетерпеньем из-за гор? Разве снег еще не стаял? Разве года нет с тех пор, Как последние вспорхнули И, простясь с родным гнездом, Белогрудые, в тумане Потонули голубом? Иль не все еще живое Страшный подвиг в нем убил? Или тщетно истязанье? Или... Чу! не шум ли крыл? Он глядит: в лучах восхода Мчится с дальней стороны Стая ласточек, - все ближе Провозвестницы весны, Ближе!.. Но к нему не вьется Ни единая из них... Стая, мимо уплывая, Тонет в безднах голубых... И у праведника, руки Простирающего к ней, Слезы градом полилися Из померкнувших очей. Гатчина 8 декабря 1891 Из цикла 'В строю' УМЕР Умер, бедняга! В больнице военной Долго родимый лежал, Эту солдатскую жизнь постепенно Тяжкий недуг доконал... Рано его от семьи оторвали: Горько заплакала мать, Всю глубину материнской печали Трудно пером описать! С невыразимой тоскою во взоре Мужа жена обняла, Полную чашу великого горя Рано она испила. И протянул к нему с плачем ручонки Мальчик-малютка грудной... ...Из виду скрылись родные избенки, Край он покинул родной. В гвардию был он назначен, в пехоту, В полк наш по долгом пути, Сдали его в Государеву роту Царскую службу нести. С виду пригожий он был новобранец, Стройный и рослый такой, Кровь с молоком, во всю щеку румянец, Бойкий, смышленый, живой, С еле заметным пушком над губами, С честным открытым лицом, Волосом рус, с голубыми глазами, Ну, молодец молодцом. Был у ефрейтора он на поруке, К участи новой привык, Приноровился к военной науке, Сметливый был ученик. Старым его уж считали солдатом, Стал он любимцем полка, В этом Измайловце щеголеватом Кто бы узнал мужика! Он безупречно во всяком наряде Службу свою отбывал, А по стрельбе скоро в первом разряде Ротный его записал. Мы бы в учебной команде зимою Стали его обучать, И подготовленный, он бы весною В роту вернулся опять, Славным со временем был бы он взводным. Но не сбылись те мечты! ...Кончились лагери, ветром холодным Желтые сдуло листы, Серый спустился туман на столицу, Льются дожди без конца... В осень ненастную сдали в больницу Нашего мы молодца. Таял он, словно свеча, понемногу В нашем суровом краю, Кротко, безропотно Господу Богу Отдал он душу свою. Умер вдали от родного селенья, Умер в разлуке с семьей, Без материнского благословенья Этот солдат молодой. Ласковой, нежной рукою закрыты Не были эти глаза, И ни одна о той жизни прожитой Не пролилася слеза! Полк о кончине его известили, - Хлопоты с мертвым пошли: В старый одели мундир, положили В гроб и в часовню снесли. К выносу тела в военной больнице Взвод был от нас наряжен... По небу тучи неслись вереницей В утро его похорон, Выла и плакала снежная вьюга С жалобным воплем таким, Плача об участи нашего друга, Словно рыдая над ним! Вынесли гроб, привязали на дроги, И по худой мостовой Серая кляча знакомой дорогой Их потащила рысцой. Сзади и мы побрели за ворота, Чтоб до угла хоть дойти: Всюду до первого лишь поворота Надо за гробом идти. Дрогам вослед мы глядели, глядели Долго с печалью немой... Перекрестилися, шапки надели И воротились домой... Люди чужие солдата зароют В мерзлой земле глубоко, Там, за заставой, где ветры лишь воют, Где-то в глуши далеко. Спи же, товарищ ты наш, одиноко! Спи же, покойся себе В этой могилке сырой и глубокой! Вечная память тебе! Мыза Смерди 22 августа 1885 Из цикла 'Солдатские сонеты' I Новобранцу Теперь ты наш. Прости, родная хата, Прости, семья! С военною семьей Сольешься ты родством меньшого брата, И светлый путь лежит перед тобой. Усердием душа твоя богата, Хоть дремлет ум, объят глубокой тьмой, Но верность, честь, все доблести солдата Тебе внушит отныне долг святой. И прежний мрак уступит дня сиянью: Все доброе, досель в груди твоей Дремавшее, пробудится к сознанью, Когда ж придешь к своим, в простор полей, Не изменяй высокому призванью И сей добро на родине своей! С.-Петербург 11 января 1891 II Часовому Взят от сохи, полей вчерашний житель, Ты на часах сегодня, рядовой, Недремлющий, терпенья выразитель, Неколебим, могуч и тверд душой. Предстань тебе крылатый небожитель И повели с поста сойти долой, - Не внял бы ты: лишь тот твой повелитель, Чьим словом здесь стоишь ты, часовой. Твоя рука оружья не положит, Тебя ничто лишить его не может, Ты лишь Царю отдать его готов. В глазах толпы пусть твой удел ничтожен. Нет! На тебя великий долг возложен: Здесь на посту ты Божий да Царев! С.-Петербург 13 февраля 1891 III Пред увольнением В его глазах прочел я скорбь немую, Лишь он предстал впервые предо мной: Семью и дом, и сторону родную Покинул он для жизни боевой. Прошли года. Всю силу молодую, Весь рьяный пыл он в долг влагает свой. Усердие и простоту святую - Как не любить в солдате всей душой? И я люблю с отеческой заботой, Но сжиться он едва успеет с ротой, Как подойдет срок выслуженных лет. Я с ним делил и радости, и горе, А он - печаль в моем прочтет ли взоре, Которым я взгляну ему вослед? Красное Село 26 июля 1890 IV Полк Наш полк! Заветное, чарующее слово Для тех, кто смолоду и всей душой в строю. Другим оно старо, для нас - все так же ново И знаменует нам и братство, и семью. О, знамя ветхое, краса полка родного, Ты, бранной славою венчанное в бою!* Чье сердце за твои лоскутья не готово Все блага позабыть и жизнь отдать свою? Полк учит нас терпеть безропотно лишенья И жертвовать собой в пылу святого рвенья. Все благородное: отвага, доблесть, долг, Лихая удаль, честь, любовь к отчизне славной, К великому Царю и вере православной В едином слове том сливается: наш полк! {* Вариант: О, ветхий наш штандарт, краса полка родного, Ты, бранной славою увенчанный в бою!} Красное Село 31 мая 1899 V Порт-артурцам Среди громов и молний бури бранной Твердыни вы незыблемый оплот. Смерть, в очи вам глядяся непрестанно, Борцам венцы бессмертия плетет. О, страстотерпцы! Мукой несказанной Запечатлен осады грозный год... За ужасы лишений и невзгод Блеснет ли вам свободы день желанный? Вы претерпеть готовы до конца, Богатырей в вас ожили сердца С их мужеством, отвагою и рвеньем. России слава, гордость и любовь, За подвиг ваш, страдания и кровь Мы скорбью платим вам и восхищеньем. Псков 8 декабря 1904 VI Кадету Хоть мальчик ты, но сердцем сознавая Родство с великой воинской семьей, Гордися ей принадлежать душой. Ты не один: орлиная вы стая. Настанет день, и, крылья расправляя, Счастливые пожертвовать собой, Вы ринетесь отважно в смертный бой. Завидна смерть за честь родного края! Но подвиги и славные дела Свершать лишь тем, в ком доблесть расцвела: Ей нужны труд и знанье, и усилья. Пускай твои растут и крепнут крылья, Чтоб мог и ты, святым огнем горя, Стать головой за Русь и за Царя. Воронеж - Вольск 11 марта 1909 VII Юнкеру Ты - что рассвета вешняя заря: Минула ночь, до дня еще далеко, Как утра блеск твое сияет око, Решимостью и удалью горя. Мир тесен для тебя: вдаль за моря Стремишься ты, за облака высоко, И рад сражаться с недругом жестоко За родину, за веру, за Царя. Повеет лето за весной прекрасной. О, встреть его, храня душою ясной Отвагу, доблесть, мужество и честь, Чтобы закатом осени холодной До зимней тьмы стезею благородной Светильник правды и добра донесть. Полоцк 6 декабря 1910 ВЕЧЕР В ЕГИПТЕ И. Н. Дараган Алеет Нил румяным блеском... Длиннее тени пирамид... Багряный вал ленивым плеском С прибрежной пальмой говорит. Объята заревом пустыня. Все ниже солнце... Через миг Надгробья царского твердыня Сокроет пламеносный лик. Коснувшись грани мавзолея, Горит он кругом огневым И закатился, пышно рдея, За исполином вековым. Хелуан 31 декабря 1912 К. Р. Стихотворения ---------------------------------------------------------------------------- Поэты 1880-1890-х годов. Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание Л., 'Советский писатель'. Составление, подготовка текста, биографические справки и примечания Л. К. Долгополова и Л. А. Николаевой OCR Бычков М. Н. mailto:bmn@lib.ru ---------------------------------------------------------------------------- Содержание Биографическая справка 395. 'Давно, забытая под слоем пыли...' 399. Письмо из-за границы В 1882 году на страницах 'Вестника Европы' было опубликовано стихотворение великого князя Константина Романова 'Псалмопевец Давид', подписанное литерами К. Р. Так он подписывал затем все свои последующие произведения. Константин Романов не делал тайны из своего авторства, но его принадлежность к царствующему дому создавала определенные неудобства для выступлений в печати под полным литературным именем. По обычаю великому князю надлежало заниматься государственными делами, в числа которых поэзия не числилась, и его увлечение поэзией оставалось частной затеей, допустимой для К. Р., но не для официального представителя царствующей династии. Константин Константинович Романов родился 10 августа 1858 года в Стрельне, близ Петергофа. Его отец, Константин Николаевич, в звании генерал-адмирала управлял русским флотом и во времена царствования Александра II считался одним из влиятельных сторонников правительственных реформ. {По характеристике современного исследователя, 'умный и широко образованный Константин Николаевич... являлся одним из наиболее крупных деятелей эпохи реформ. По своим политическим воззрениям великий князь Константин Николаевич был решительным сторонником буржуазных преобразований, являясь идейным вождем либеральной бюрократии' (П. А. Зайончковский, Российское самодержавие в конце XIX столетия (политическая реакция 80-х начала 90-х годов), М., 1970, с. 49).} Он покровительствовал некоторым начинаниям в области науки, искусства и, в частности, заметно обновил содержание официозного 'Морского сборника', предоставив его страницы для произведений Гончарова, Григоровича, Островского, Писемского, Станюковича, Мельникова-Печерского и др. После отмены крепостного права русская монархия стремилась реформировать свои отсталые политические институты по либеральным проектам европейского образца, и эти веяния времени отразились отчасти на характере воспитания молодого К. Р. Он получил разностороннее домашнее образование, в числе его учителей были знаменитые историки К. Н. Бестужев-Рюмин, С. М. Соловьев. В программе воспитания К. Р. далеко не последнее место было отведено развитию художественных наклонностей, хотя с детских лет он был определен для традиционной карьеры в армии и на флоте. Тринадцати лет К. Р. был произведен в чин гардемарина и на винтовом фрегате 'Светлана' отправился в первое дальнее плавание вокруг Европы. В 1876 году, в чине мичмана, он плавал на том же фрегате по Атлантике. С объявлением русско-турецкой войны 'Светлана' вернулась в Кронштадт, и К. Р. принял участие в военных действиях на Дунае. После падения Плевны он в 1877 году покинул действующую армию и вернулся в Петербург. В последующие годы К. Р. совершил несколько новых морских путешествий, его плавание на фрегате 'Герцог Эдинбургский' продолжалось около двух лет (1880-1882). За это время К. Р. побывал в Греции, Италии, Алжире, Египте, Палестине и других странах Средиземноморья. В 1884 году К. Р. начал командовать ротой гвардейского Измайловского полка, не слишком обременяя себя, впрочем, тяготами военной службы. Под покровительством К. Р. в полку был создан офицерский музыкально-литературный кружок 'Измайловские досуги', на собраниях которого бывали артисты, поэты, читались собственные стихи и экспромты. Из числа известных поэтов на этих собраниях бывали А. Н. Майков и Я. П. Полонский. Увлечение новыми обязанностями 'отца-командира' гвардейского полка отозвалось в стихах К. Р., собранных затем в циклах 'Из полковой жизни' и 'Солдатские сонеты'. Критика отмечала, что в некоторых стихотворениях последнего цикла К. Р. подражал Некрасову. {См.: Пл. Краснов, К. Р. - 'Новый мир', 1899, No 24, с. 480, Н. Я. Стечькин, К. Р. (25 лет поэтической деятельности). - 'Русский вестник', 1904, No 7, с. 353.} А. М. Горький сравнивал стихотворения К. Р. с лирикой поэта-гусара Дениса Давыдова. 'Мне кажется, - писал Горький, - что Давыдов имел в поэзии ученика и подражателя, это К. Р. - Конст. Романов, сродный ему по темам'. {Переписка А. М. Горького с И. А. Груздевым. - 'Архив А. М. Горького', т. 11, М., 1966, с. 290-291.} В 1886 году небольшим тиражом в одну тысячу экземпляров был издан первый сборник 'Стихотворений К. Р.'. Книга в продажу не поступила, а была роздана и разослана по списку, утвержденному автором. В числе других адресатов сборник был послан поэтам, которых К. Р. считал своими непосредственными учителями - Фету, Майкову, Полонскому. Сохранилась обширная переписка К. Р. с с этими поэтами, содержащая интересные замечания старших мастеров об искусстве лирической поэзии. Со своей стороны, А. А. Фет, посылая К. Р. новое издание книги 'Вечерние огни' (1888), обратился к нему как к своему прямому наследнику: Трепетный факел, - с вечерним мерцанием Сна непробудного чуя истому, - Немощен силой, но горд упованием, Вестнику света сдаю молодому. 'Упования' Фета оказались чрезмерными. Хотя К. Р. обладал несомненным лирическим дарованием и достаточно искусно владел техникой стиха, он не был самобытным и оригинальным поэтом, способным самостоятельно нести 'трепетный факел' Фета. Стихотворения К. Р. вторичны по своему содержанию и форме, его зависимость от поэтов 'чистого искусства', их эстетики и условно-поэтического стиля слишком очевидна, и критика не без оснований отмечала черты прилежного эпигонства в стихах августейшего поэта. В 1889 году К. Р. переиздал свою первую книгу и выпустил сборник 'Новые стихотворения К. Р.' (СПб., 1889), среди которых была напечатана его поэма 'Севастьян-мученик' на религиозный сюжет. В 1900 году вышел 'Третий сборник стихотворений К. Р.'. В этот сборник вошли стихотворения, частью уже напечатанные в 'Новом времени', 'Севере', 'Русском обозрении' и других периодических изданиях. В следующие годы он выступал главным образом со стихотворными переводами. К. Р. принадлежат переводы 'Мессинской невесты' Ф. Шиллера (1885), трагедии Шекспира 'Гамлет', {А. Р. Кугель называл этот перевод 'весьма благозвучным, ясным и отличающимся изысканной простотою'. - 'Театр и искусство', 1900, No 49, с. 892.} выпущенной двумя изданиями с обширными примечаниями переводчика (1900, 1910), а также перевод драмы Гете 'Ифигения в Тавриде' с приложением критического этюда (1912). Трагедия Шекспира 'Гамлет' в новом переводе К. Р. была исполнена на сцене Эрмитажного театра. В роли принца Гамлета выступал сам К. Р., причем его исполнение, как отмечают некоторые очевидцы, не было ординарным. {См.: 'Новое время', 1915, 4 (17) июня.} Поэтические интересы К. Р. соседствовали и переплетались с музыкальными. Он был близко знаком с А. Г. Рубинштейном, в течение ряда лет общался и переписывался с П. И. Чайковским. По свидетельству композитора Н. И. Казаили (автора оперы 'Миранда'), К. Р. исполнял однажды в Мраморном дворце концерт Моцарта с оркестром и первый концерт Чайковского. {См.: 'Петроградская газета', 1915, 4 июня.} Чайковский ценил музыкальность лирических стихотворений К. Р. и написал на его тексты несколько романсов ('Блажен, кто улыбается, кто с радостным лицом...', 'Первое свидание', 'О дитя, под окошком твоим...', 'Уж гасли в комнате огни...', 'Я вам не нравлюсь...', 'Я сначала тебя не любила...', 'Растворил я окно, стало грустно невмочь'). Стихи К. Р., кроме названных выше романсов Чайковского, в разное время были положены на музыку композиторами А. Глазуновым, Р. Глиэром, А. Гречаниновым, М. Ипполитовым-Ивановым, Э. Направником, С. Рахманиновым и др. Эти лирические произведения К. Р., соединенные с музыкой выдающихся композиторов, остались наиболее долговечной частью его поэтического наследства. В мае 1889 года указом Сената К. Р. был назначен президентом Российской академии наук. В этом звании он оставался до конца жизни. При его участии Академия наук провела в 1899 году большие юбилейные торжества в честь 100-летия со дня рождения Пушкина (на это событие К. Р. откликнулся стихотворной кантатой). По инициативе К. Р. в 1900 году при отделении русского языка и словесности Академии наук был образован разряд изящной словесности. Первыми академиками нового разряда стали Л. Н. Толстой, А. Ф. Кони, А. П. Чехов, В. Г. Короленко, А. А. Голенищев-Кутузов, К. А. Арсеньев, П. Д. Боборыкик, Н. А. Котляревский и др. К. Р. также был избран почетным академиком. Как и А. А. Голенищев-Кутузов, К. Р. был одним из основных рецензентов поэтических произведений, представлявшихся на академическую Пушкинскую премию. Его статьи и рецензии собраны в книге 'Критические отзывы' (Пг., 1915), изданной посмертно. Несмотря на репутацию либерала и мецената, К. Р. в критических общественно-политических ситуациях занимал вполне охрани- тельные позиции. При его участии были отменены результаты выборов в академики М. Горького. {См. статью Н. Козьмина 'Максим Горький и императорская Академия наук (по неофициальным документам)'. - 'Историк-марксист', 1938, No 4, с. 53-74.} В 1905 году, разгневанный демонстрацией молодых художников, К. Р. распорядился закрыть Академию художеств, в стены которой проник революционный дух. Будучи президентом Академии наук и главным генерал-инспектором высших военных заведений (с 1910 года), он своим призванием считал, однако, поэзию. Незадолго до смерти К. Р. окончил историческую драму в стихах на евангельский сюжет 'Царь Иудейский' (1914). В издание этой книги вошли обширные примечания К. Р., по словам А. Ф. Кони 'сами по себе представляющие в высшей степени ценный труд, богатый историческими и археологическими данными и справками'. {Литературные и научно-популярные приложения 'Нивы', 1916, No 12, с. 455.} Последнее издание стихотворений вышло в 1912-1915 годах - 'Стихотворения 1879-1912', тт. 1-3, СПб., 1912-1915. Этими тремя томами, в сущности, исчерпывается лирика К. Р. К. Р. умер 2 июня 1915 года в Павловском дворце. В память о почетном академике и поэте К. Р. большую речь о нем на общем собрании Академии наук произнес А. Ф. Кони. {Там же, с. 434-460.} 395 Давно забытая под слоем пыли Умолкла лира... Песни молодые, Созвучья вдохновенные застыли, И порвалися струны золотые. Была пора... Со мною то же было: Недугом тягостным душа болела, И всё в ней лучшее дремало, стыло... Любить, надеяться она не смела... Но день придет: вернется вдохновенье, Вновь порванные струны натяну я, И вновь мое раздастся песнопенье, Денницу новой жизни торжествуя. 5 мая 1884 399. ПИСЬМО ИЗ-ЗА ГРАНИЦЫ Гой, измайловцы лихие, Скоро ль вас увижу я? Стосковалась по России И по вас душа моя. Надоело за границей Киснуть по чужим краям, Обернуться бы мне птицей Да лететь скорее к вам! Но на родину покуда Не пускают доктора: Всё проклятая простуда!.. Скоро в лагерь вам пора: Выступит, блестя штыками, Полк наш в Красное Село, Офицеры со шнурами, В скатках {1}, шашки наголо, Люди в стареньких мундирах, В ранце каждый молодец, - И на лагерных квартирах Разместитесь наконец. И приеду я... Забьется Сердце радостней, быстрей, Живо рота соберется, Поздороваюсь я с ней, Грянет: 'Здравия желаем!' На приветствие в ответ, И опять мы загуляем По примеру прежних лет. Я фельдфебеля рассказы Стану слушать по утрам Про солдатские проказы По соседним кабакам, Про артельную лошадку, Про количество больных, Про гимнастику, прикладку И успехи молодых. Будет, как в былые годы, Мой артельщик приходить На текущие расходы Денег у меня просить. Писарь с денежною книжкой, С кипой рапортов, бумаг И со счетами под мышкой Прибежит ко мне в барак. Ротные пойдут ученья, Захождения плечом, Будем строить отделенья Мы и шагом, и бегом, Рано будет начинаться Ежедневная стрельба И над полем раздаваться Бесконечная пальба. Пули будем мы лениво, Лежа на траве, считать, Сласти, ягоды и сливы У разносчика скупать. Станет рядовым патроны Каптенармус выдавать, И во взводные колонны Я построю вас опять. Снова, помоляся богу, За линейку мы пойдем И знакомою дорогой На участок {2} побредем. 'Тверже ногу!' - 'Где равненье!' - 'На весь след!' - 'На нас глядят!' - 'Не сбиваться в отделенье!' - 'Смирно!' - 'Подтяни приклад!' Мы резерва не забудем, В цепь два взвода отошлем И сражаться лихо будем С 'обозначенным' врагом. Зазвучат команды хором, И свистков раздастся свист, А за мною с жалонёром Барабанщик и горнист. Мы в штыки ударим смело, Грянет дружное 'ура', - Глядь, а солнышко уж село, И домой идти пора. После долгого гулянья Ждет нас скромная еда: В офицерское собранье Повалили господа... Субалтерны нам в буфете Подают благой пример, И играет на корнете Жалонёрный офицер. . . . . . . . . . . . . Офицеры посмелее Водят в качестве друзей По березовой аллее Генеральских дочерей. И, усталые порядком, Только позднею порой По баракам и палаткам Разбредутся на покой. Утром, лишь заря займется, Горн побудку протрубит, Мигом лагерь встрепенется, Снова жизнью закипит: Жизнью бойкою, привольной, Жизнью дельной, трудовой И веселой, и раздольной Жизнью силы молодой. Те же лица дорогие, Те ж товарищи, друзья, Сослуживцы удалые, Та ж единая семья. Та же дружная работа, Труд и честный, и лихой, Та же доблестная рота, Батальон и полк родной. Гой ты матушка Россия, Гой ты родина моя! Гой, измайловцы лихие, Скоро ль вас увижу я? 19 мая 1885 Альтенбург 1 Скатанное пальто, надеваемое через плечо. 2 Участками называются места в окрестностях Красного Села отведенные войскам для производства учений и маневров. ПРИМЕЧАНИЯ Настоящий сборник преследует цель дополнить представление о массовой поэзии 1880-1890-х годов, которой посвящены другие тома Большой серии 'Библиотеки поэта'. За пределами сборника оставлены поэты того же периода, уже изданные к настоящему времени отдельными сборниками в Большой серии 'Библиотеки поэта' (П. Ф. Якубович, А. Н. Апухтин, С. Я. Надсон, К. К. Случевский, К. М. Фофанов, А. М. Жемчужников), не включены в сборник произведения поэтов, вошедших в специальные тома Большой серии: 'Революционная поэзия (1890-1917)' (1954), 'Поэты-демократы 1870-1880-х годов' (1968), 'Вольная русская поэзия второй половины XIX века' (1959), 'И. З. Суриков и поэты-суриковцы' (1966) и др. За пределами сборника оставлены также поэты конца XIX века, имена которых были известны в свое время по одному-двум произведениям, включенным в тот или иной тематический сборник Большой серии (например, В. Мазуркевич как автор слов известного романса 'Дышала ночь восторгом сладострастья...', включенного в состав сборника 'Песни и романсы русских поэтов', 1965). Составители настоящего сборника не стремились также ни повторять, ни заменять имеющиеся многочисленные стихотворные антологии, интерес к которым на рубеже XIX-XX веков был очень велик. Наиболее крупные из них: 'Избранные произведения русской поэзии' В. Бонч-Бруевича (1894, изд. 3-1908), 'Русские поэты за сто лет' А. Сальникова (1901), 'Русская муза' П. Якубовича (1904, изд. 3 - 1914), 'Молодая поэзия' П. Перцова (1895) и др. Во всех этих сборниках поэзия конца века представлена достаточно широко. Следует, однако, заметить, что никаких конкретных целей - ни с тематической точки зрения, ни со стороны выявления каких-либо тенденций в развитии поэзии - составители этих и подобных изданий, как правило, перед собой не ставили. {Исключение представляет лишь сборник, составленный П. Перцовым и ориентированный, как видно из заглавия, на творчество поэтов начинающих. О трудностях, возникших при отборе имен и определении критериев отбора, П. Перцов подробно рассказал в своих 'Литературных воспоминаниях' (М.-Л., 1933, с. 152-190).} Столь же общий характер имеет и недавняя хрестоматия 'Русские поэты XIX века' (сост. Н. М. Гайденков, изд. 3, М., 1964). В задачу составителей данного сборника входило прежде всего дать возможно более полное представление о многообразии поэтического творчества и поэтических исканий 1880-1890-х годов. Этим и объясняется известная пестрота и 'неоднородность' в подборе имен и стихотворных произведений. Главная трудность заключалась в том, чтобы выбрать из большого количества имен те, которые дали бы возможность составить характерное представление об эпохе в ее поэтическом выражении (с учетом уже вышедших в Большой серии сборников, перечисленных выше, из числа которых на первом месте следует назвать сборник 'Поэты-демократы 1870-1880-х годов'). Для данного издания отобраны произведения двадцати одного поэта. {Некоторые поэты, включенные в настоящий сборник, вошли в состав книги 'Поэты 1880-1890-х годов', выпущенной в Малой, серии 'Библиотеки поэта' в 1964 г. (вступительная статья Г. А. Бялого, подготовка текста, биографические справки и примечание Л. К. Долгополова и Л. А. Николаевой).} Творчество каждого из них составители стремились представить с возможной полнотой и цельностью. Для этого потребовалось не ограничиваться примерами творчества 1880-1890-х годов, но в ряде случаев привести и стихотворения, созданные в последующие десятилетия - в 1900-1910-е годы, а иногда и в 1920-1930-е годы. В результате хронологические рамки сборника несколько расширились, что позволило отчетливей выявить ведущие тенденции поэтического творчества, складывавшиеся в 1880-1890-е годы, и те результаты, к которым они в конечном итоге привели. При отборе произведений составители старались избегать 'крупных' жанров - поэм, стихотворных циклов, драматических произведений. Несколько отступлений от этого правила сделаны в тех случаях, когда требовалось с большей наглядностью продемонстрировать особенности как творческой эволюции поэта, так и его связей с эпохой. Сюда относятся: Н. М. Минский (драматический отрывок 'Последняя исповедь', поэма 'Гефсиманская ночь'), П. С. Соловьева(поэма 'Шут'), С. А. Андреевский (поэма 'Мрак'). В число произведений Д. С. Мережковского включен также отрывок из поэмы 'Смерть', а в число произведений Н. М. Минского - отрывок из поэмы 'Песни о родине'. В сборник включались преимущественно оригинальные произведения. Переводы помещались лишь в тех случаях, если они были характерны для творческой индивидуальности поэта или если появление их связано было с какими-либо важными событиями общественно-политической жизни (см., например, переводы Д. Л. Михаловского, С. А. Андреевского, А. М. Федорова, Д. П. Шестакова и некоторых других). В основу расположения материала положен хронологический принцип. При установлении порядка следования авторов приняты во внимание время начала творческой деятельности, период наибольшей поэтической активности и принадлежность к тем или иным литературным течениям. Стихотворения каждого автора расположены в соответствии с датами их написания. Немногочисленные отступления от этого принципа продиктованы спецификой творчества того или иного поэта. Так, в особые разделы выделены переводы Д. Л. Михаловского и Д. П. Шестакова, сонеты П. Д. Бутурлина. Даты стихотворений по возможности уточнены по автографам, письмам, первым или последующим публикациям и другим источникам. Даты, указанные в собраниях сочинений, как правило, специально не оговариваются. Даты в угловых скобках означают год, не позднее которого, по тем или иным данным, написано произведение (как правило, это время его первой публикации). Разделу стихотворений каждого поэта предшествует биографическая справка, где сообщаются основные данные о его жизни и творчестве, приводятся сведения о важнейших изданиях его стихотворений. Были использованы архивные материалы при подготовке произведений С. А. Андреевского, К. Р., А. А. Коринфского, И. О. Лялечкина, М. А. Лохвицкой, К. Н. Льдова, Д. С. Мережковского, П. С. Соловьевой, О. Н. Чюминой, Д. П. Шестакова. В ряде случаев архивные разыскания дали возможность не только уточнить дату написания того или иного стихотворения, но и включить в текст сборника никогда не печатавшиеся произведения (ранние стихотворные опыты Д. С. Мережковского, цикл стихотворений К. Н. Льдова, посвященных А. М. Микешиной-Баумгартен). На архивных материалах построены биографические справки об А. Н. Будищеве, А. А. Коринфском, И. О. Лялечкине, Д. М. Ратгаузе, Д. П. Шестакове. Во всех этих случаях даются лишь самые общие указания на архив (ПД, ГПБ, ЛБ и т. д.). {В биографической справке о Д. П. Шестакове использованы, кроме того, материалы его личного дела, которое хранится в Государственном архиве Татарской АССР (Казань).} Стихотворения печатаются по тем изданиям, в которых текст впервые окончательно установился. Если в последующих изданиях стихотворение иередечатьшалось без изменений, эти перепечатки специально не отмечаются. В том случае, когда произведение после первой публикации печаталось без изменений, источником текста для настоящего издания оказывается эта первая публикация и данное обстоятельство в каждом конкретном случае не оговаривается. Специально отмечаются в примечаниях лишь те случаи, когда первоначальная редакция претерпевала те или иные изменения, произведенные автором или возникшие в результате цензурного вмешательства. Примечания строятся следующим образом: вслед за порядковым номером идет указание на первую публикацию произведения, {В связи с тем, что в сборник включены представители массовой поэзии, произведения которых печатались в большом количестве самых разных изданий, как периодических, так и непериодических, не всегда с абсолютной достоверностью можно утверждать, что указанная в настоящем сборнике публикация является первой. Это относится прежде всего к произведениям, приводимым по стихотворным сборникам.} затем следуют указания на все дальнейшие ступени изменения текста (простые перепечатки не отмечаются), последним обозначается источник, по которому произведение приводится в настоящем издании (он выделяется формулой: 'Печ. по...'). Далее следуют указания на разночтения по сравнению с автографом (или авторским списком), данные, касающиеся творческой истории, историко-литературный комментарий, пояснения малоизвестных реалий и т. п. Разделы, посвященные А. Н. Будищеву, П. Д. Бутурлину, К. Н. Льдову, Д. С. Мережковскому, Н. М. Минскому, Д. Л. Михаловскому, Д. М. Ратгаузу, П. С. Соловьевой, Д. П. Шестакову, подготовил Л. К. Долгополов, разделы, посвященные С. А. Андреевскому, А. А. Голенищеву-Кутузову, К. Р., А. А. Коринфскому, М. А. Лохвицкой, И. О. Лялечкину, С. А. Сафонову, А. М. Федорову, С. Г. Фругу, Д. Н. Цертелеву, Ф. А. Червинскому, подготовила Л. А. Николаева, раздел, посвященный О. Н. Чюминой, подготовил Б. Л. Бессонов. СОКРАЩЕНИЯ, ПРИНЯТЫЕ В ПРИМЕЧАНИЯХ BE - 'Вестник Европы'. ВИ - 'Всемирная иллюстрация'. ГПБ - Рукописный отдел Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (Ленинград). ЖдВ - 'Журнал для всех'. ЖО - 'Живописное обозрение'. КнНед - 'Книжки 'Недели''. ЛБ - Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина. ЛН - 'Литературное наследство'. ЛПкН - 'Ежемесячные литературные приложения к 'Ниве''. МБ - 'Мир божий'. Набл. - 'Наблюдатель'. НВ - 'Новое время'. ОЗ - 'Отечественные записки'. ПД - Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР. ПЖ - 'Петербургская жизнь'. РБ - 'Русское богатство'. РВ - 'Русский вестник'. РМ - 'Русская мысль'. РО - 'Русское обозрение'. СВ - 'Северный вестник'. СМ - 'Современный мир'. К. Р. Стих. 1889 - Стихотворения К. Р., изд. 2, 1879-1885, СПб., 1889. СТИХОТВОРЕНИЯ 395. Стих. 1889, с. 50. Положено на музыку Е. Ф. Аленевым, А. Н. Алфераки, А. Н. Корещенко. 399. Стих. 1889, с 213, без ст. 85-92. Печ. по Стих. 1913, т. 1, с. 366. Автограф - ПД. А. А. Фет в письме к К. Р. от 19 декабря 1886 г. свою оценку этого стихотворения сопроводил интересными рассуждениями о поэтическом мастерстве: '...у поэта нельзя отрицать права размахнуться такой специальной картинкой, как нельзя отнять права у живописца-художника бойко нарисовать пером игривый очерк в альбоме. Но все-таки этот род не может один упрочить поэтического кредита. Стихотворения на известные случаи самые трудные, и это понятно: нужна необычайная сила, чтобы из тесноты случайности вынырнуть с жемчужиной общего, вековечного. Конечно, прощание Пушкина с иностранкой случайно, но он и не бьет на эту случайность, а лишь на - 'но ты от страстного лобзанья свои уста оторвала', которое составляет вековечное содержание искусства и только одной поэзии потому, что изображения этого момента для всех иных искусств недоступны. Поэзия непременно требует новизны, и ничего для нее нет убийственнее повторения, а тем более самого себя. Хотя бы меня самого, под страхом казни, уличали в таких повторениях, я, и сознавшись в них, не могу их не порицать. Под новизною я подразумеваю не новые предметы, а новое их освещение волшебным фонарем искусства. Стихотворение, подобно птице, пленяет или задушевным пением, или блестящим хвостом, часто даже не собственным, а блестящим хвостом сравнения. Во всяком случае вся его сила должна сосредотачиваться в последнем куплете, чтобы чувствовалось, что далее нельзя присовокупить ни звука. Вот главнейшие правила, которых я стараюсь держаться при стихотворной работе, причем, главное, стараюсь не переходить трех, много четырех куплетов, уверенный, что если не удалось ударить по надлежащей струне, то надо искать другого момента вдохновенья, а не исправлять промаха новыми усилиями' (ПД). Гончаров писал, что в стихотворениях К. Р., обращенных к родине из-за границы, 'влечение к родине, тоска по ней и т. п. выражаются слишком общими местами... Вообще в чувствах к богу, к родине и другим высоким предметам - нужно исторгать из души вдохновенные гимны и молитвы и 'ударять по сердцам с неслыханною силой', или - сознавая бессилие, умалчивать, чтоб не впасть в бесцветную похвалу и аффектацию' (И. А. Гончаров, Литературно-критические статьи и письма, Л., 1938, с. 349). Субалтерн - младший обер-офицер, подчиненный ротному командиру. Жалонер - один из солдат, поставленный для указания расположения воинских подразделений на парадных смотрах. К. P. Стихотворения ---------------------------------------------------------------------------- К. P. Времена года: Избранное / Вступит. статья, составление, комментарии А. Б. Муратова. - СПб.: Северо-Запад, 1994. - 510 с. OCR Бычков М. Н. mailto:bmn@lib.ru ---------------------------------------------------------------------------- Содержание Из цикла ПОСЛАНИЯ И СТИХОТВОРЕНИЯ НА РАЗНЫЕ СЛУЧАИ Письмо Из цикла МЕЧТЫ И ДУМЫ 'Я баловень судьбы... Уж с колыбели...' 'О, не дивись, мой друг, когда так строго...' 'Садик запущенный, садик заглохший...' Розы Колыбельная песенка 'Когда меня волной холодной...' 'Меня бранят, когда жалею...' ВРЕМЕНА ГОДА 'Земля пробудилась от долгого сна...' 'Уж скоро стает снег, и пронесутся льдины...' 'Еще и Марта нет, а снег...' 'Прошла зима! Не видно снега...' Весной 'Вернулся Май! Уж журавли...' 'Улыбка радостная Мая...' 'Распустилась черемуха в нашем саду...' 'Опять томит очарованьем...' 'Отцветает сирень у меня под окном...' 'На балконе, цветущей весною...' 'Вчера мы ландышей нарвали...' Ландыши После грозы 'Как хорошо бывало летом...' 'Пронеслись мимолетные грезы!..' 'Не много дней осталося цвести...' 'Как пленительно-тихо в отцветших полях!..' 'Багряный клен, лиловый вяз...' К осени К концу зимы Снег Из цикла НА ЧУЖБИНЕ В горах Гастейна Из цикла В АЛЬБОМ 'Я на тебя гляжу, любуясь ежечасно...' 'Давно ли, кажется, больной, нетерпеливый...' 'Измученный в жизни тревоги и зол...' 'Что тебе на прощанье скажу я...' 'Когда, провидя близкую разлуку...' 'Когда с зарей над сонною землею...' 'Твоей любуясь красотой...' 'Ты в жизни скорби и мучений...' 'Мне бессильным не выразить словом...' Из цикла НОЧИ 'Ни звезд, ни луны. Небеса в облаках...' 'Ах, эта ночь так дивно хороша!..' 'Ночь. Небеса не усеяны звездами...' 'Тихая, теплая ночь. - Позабудь...' Из цикла В СТРОЮ Измайловский Досуг Из лагерных заметок В дежурной палатке I. 'Гаснет день. Я сижу под палаткою...' II. 'Снова дежурю я в этой палатке...' III. 'Вот и опять под этой же палаткой...' IV. 'Ты снова со мною, о, муза моя...' Уволен На 25-летие Измайловского Досуга Из цикла ПОСЛАНИЯ И СТИХОТВОРЕНИЯ НА РАЗНЫЕ СЛУЧАИ ПИСЬМО Семейству П. Е. Кеппена Вот умчалися дни золотые, Как волшебные, чудные сны: Так разносятся брызги седые Голубой океанской волны. Но то время хотя и далеко, Я поныне мечтаю о нем, Оно в душу запало глубоко, Оно врезалось в сердце моем. В вашем доме я столько участья, Столько дружбы всегда находил, С вами я и мгновения счастья, И минуты печали делил. Если ж сердце порой изнывало Среди всякой тревоги мирской, В вашем доме, как путник усталый, Находил я и мир, и покой. И теперь среди прелестей юга, В благодатной, роскошной стране Дорогого семейного круга Лица милые видятся мне. Мне мерещатся Настины глазки, Светлорусые волны кудрей, Ее милые, нежные ласки, Лепет слышится детских речей. Но как вспомню, что долго и много Мне скитаться еще надлежит, Что идем не одной мы дорогой, Что разлука меж нами лежит, Так болезненно сердце сожмется, Так заноет мучительно грудь! Но что делать! Ведь время несется. Верю я, что окончится путь, Что достигну я края родного, Что вас всех я увижу опять И что вы не откажетесь снова, Как бывало, меня приласкать. Флоренция 24 октября 1882 Из цикла МЕЧТЫ И ДУМЫ * * * Я баловень судьбы... Уж с колыбели Богатство, почести, высокий сан К возвышенной меня манили цели, - Рождением к величью я призван. Но что мне роскошь, злато, власть и сила? Не та же ль беспристрастная могила Поглотит весь мишурный этот блеск, И все, что здесь лишь внешностью нам льстило, Исчезнет, как волны мгновенный всплеск? Есть дар иной, божественный, бесценный, Он в жизни для меня всего святей, И ни одно сокровище вселенной Не заменит его душе моей: То песнь моя!.. Пускай прольются звуки Моих стихов в сердца толпы людской, Пусть скорбного они врачуют муки И радуют счастливого душой! Когда же звуки песни вдохновенной Достигнут человеческих сердец, Тогда я смело славы заслуженной Приму неувядаемый венец. Но пусть не тем, что знатного я рода, Что царская во мне струится кровь, Родного православного народа Я заслужу доверье и любовь, Но тем, что песни русские, родные Я буду петь немолчно до конца И что во славу матушки России Священный подвиг совершу певца. Афины 4 апреля 1883 * * * Великой Княгине Елисавете Маврикиевне О, не дивись, мой друг, когда так строго Я пред тобой молчаньем обуян, На дне морском сокровищ много, Но их не выдаст океан. В душе моей загадочной есть тайны, Которых не поведать языком, И постигаются случайно Они лишь сердцем, не умом. О, пусть духовный взор твой сокровенно Проникнет в глубину души моей, И тайны все ее мгновенно Легко ты разгадаешь в ней. Так месяц глубь морскую проницает Снопом своих серебряных лучей И безмятежно созерцает На дне сокровища морей. Красное Село 3 августа 1884 * * * Садик запущенный, садик заглохший, Старенький, серенький дом, Дворик заросший, прудок пересохший, Ветхие службы кругом. Несколько шатких ступеней крылечка, Стекла цветные в дверях, Лавки вдоль стен, изразцовая печка В низеньких, темных сенях, В комнате стулья с обивкой сафьяной, Образ с лампадой в углу, Книги на полках, камин, фортепьяно, Мягкий ковер на полу... В комнате этой и зиму, и лето Столько цветов на окне... Как мне знакомо и мило все это, Как это дорого мне! Юные грезы! Счастливые встречи В поле и в мраке лесном... Под вечер долгие, тихие речи Рядом, за чайным столом... Годы минувшие, лучшие годы, Чуждые смут и тревог! Ясные дни тишины и свободы! Мирный, родной уголок! Ныне ж одно только на сердце бремя Незаменимых потерь... Где это доброе старое время? Где это счастье теперь? Павловск 13 сентября 1886 РОЗЫ {*} Во дни надежды молодой, Во дни безоблачной лазури Нам незнакомы были бури, - Беспечны были мы с тобой. Для нас цветы благоухали, Луна сияла только нам, Лишь мне с тобою по ночам Пел соловей свои печали. - В те беззаботные года Не знали мы житейской прозы: Как хороши тогда, Как свежи были розы! То время минуло давно... - Изведав беды и печали, Мы много скорби повстречали, Но унывать, мой друг, грешно: Взгляни, как Божий мир прекрасен, Небесный свод глубок и чист, Наш сад так зелен и душист, И теплый день, и тих, и ясен, Пахнул в растворенную дверь, В цветах росы сияют слезы... Как хороши теперь, Как свежи эти розы! За все, что выстрадали мы, Поверь, воздастся нам сторицей. Дни пронесутся вереницей, И после сумрачной зимы Опять в расцветшие долины Слетит счастливая весна, Засветит кроткая луна, Польется рокот соловьиный, И отдохнем мы от труда, Вернутся радости и грезы: Как хороши тогда, Как свежи будут розы! Мраморный дворец 9 декабря 1886 {* Написано к состязанию 'Измайловских Досугов' на тему из Стихотворений в прозе И. С. Тургенева: 'Как хороши, как свежи были розы!'} КОЛЫБЕЛЬНАЯ ПЕСЕНКА Князю Иоанну Константиновичу Спи в колыбели нарядной, Весь в кружевах и шелку, Спи, мой сынок ненаглядный, В теплом своем уголку! В тихом безмолвии ночи С образа, в грусти святой, Божией Матери очи Кротко следят за тобой. Сколько участья во взоре Этих печальных очей! Словно им ведомо горе Будущей жизни твоей. Быстро крылатое время, Час неизбежный пробьет, Примешь ты тяжкое бремя Горя, труда и забот. Будь же ты верен преданьям Доброй, простой старины, Будь же всегда упованьем Нашей родной стороны! С верою твердой, слепою Честно живи ты свой век! Сердцем, умом и душою Русский ты будь человек! Пусть тебе в годы сомненья, В пору тревог и невзгод, Служит примером терпенья Наш православный народ. Спи же! Еще не настали Годы смятений и бурь! Спи же, не зная печали, Глазки, малютка, зажмурь!.. Тускло мерцает лампадка Перед иконой святой... Спи же беспечно и сладко, Спи, мой сынок, дорогой! Мраморный дворец 4 марта 1887 * * * Когда меня волной холодной Объемлет мира суета, Звездой мне служат путеводной Любовь и красота. О, никогда я не нарушу Однажды данный им обет: Любовь мне согревает душу, Она - мне жизнь и свет. Не зная устали, ни лени, Отважно к цели я святой Стремлюсь, чтоб преклонить колени Пред вечной красотой. Берлин 5 декабря 1887 * * * Меня бранят, когда жалею Я причиняющих печаль Мне бессердечностью своею, Меня бранят, когда мне жаль Того, кто в слабости невольной Иль в заблужденьи согрешит... Хоть и обидно мне, и больно, Но пусть никто не говорит, Что семя доброе бессильно Взойти добром, что только зло На ниве жатвою обильной Нам в назидание взошло. Больней внимать таким сужденьям, Чем грусть и скорбь сносить от тех, Кому мгновенным увлеченьем Случится впасть в ничтожный грех. Не все ль виновны мы во многом, Не все ли братья во Христе? Не все ли грешны перед Богом, За нас распятым на кресте? Мраморный дворец 1 мая 1888 ВРЕМЕНА ГОДА * * * Земля пробудилась от долгого сна, Явилась предвестница лета, - О, как хороша ты, младая весна, Как сердце тобою согрето! Люблю я простор этих ровных полей, Люблю эти вешние воды. Невольно в душе отразилась моей Краса обновленной природы. Но грустно и больно, что все, к чему мы Привязаны сердцем так нежно, Замрет под холодным дыханьем зимы И вьюгой завеется снежной! Афины 20 апреля 1882 * * * Уж скоро стает снег, и понесутся льдины {*} Вдоль по течению освобожденных струй, И вновь слетит весна в расцветшие долины И подарит земле свой первый поцелуй. А перелетных птиц ликующая стая Вернется поглядеть на вешние цветы, И солнце загорит, восторженно блистая, Над этим праздником чудесной красоты. Как много свежести, тепла, благоуханья, Как много света нам несет с собой весна! Как много счастья в ней, любви, очарованья! Как упоительна, как хороша она! Но всем ли принесет она одни услады, Одно веселие, надежды и цветы? Но все ли будем мы так искренно ей рады, И сбудутся ли все заветные мечты? Когда дары своей кошницы благовонной Рукою щедрою посыплет нам весна, Быть может, кто-нибудь найдется обделенный И незамеченный? Бездольного она Своими теплыми не озарит лучами, Ему пленительной улыбки не пошлет И, осыпая мир душистыми цветами, Вдаль от забытого направит свой полет. Быть может, как мечта, как звук неуловимый, Как лучезарный сон, беспечна, молода, В избытке юности она промчится мимо, Не ведая его! О, пусть же и тогда Не молвит он вослед ей злобного укора, И, горькую печаль глубоко затая, Пусть не кидает он завистливого взора Ее избранникам и баловням ея. О, пусть не выдает души своей страданья Он ни единою напрасною слезой, Чтоб не смутить ничем все это ликованье И радость, и восторг, навеянный весной. Мраморный дворец 30 апреля 1886 {* Написано к состязанию 'Измайловских Досугов' на тему стихотворения А. Н. Майкова: 'Над необъятною пустыней океана...'.} * * * Еще и Марта нет, а снег Уж тает, обнажая землю. Я вешних вод веселый бег Опять, обрадованный, внемлю. Струи взломали хрупкий лед, Грачи обратно прилетели... Пройдет еще две-три недели - И мир воскреснет, зацветет. Пригрей, о, солнце, землю лаской Твоих живительных лучей И оживи весенней сказкой Глухую мертвенность полей! Зазимовавшею душою Пора очнуться ото сна: Добра и света дай, весна, И мне в борьбе со злом и тьмою! Павловск 28 февраля 1910 * * * Прошла зима! Не видно снега, Запели птицы с высоты... Что за чарующая нега Кругом разлита! Это ты, Весны желанная примета! Теченьем льдины унесло, И в этот ясный час рассвета Благоуханно и тепло! Весна! В душе стихают бури, Как в небе тают облака. Весна! Душа полна лазури, Как эта тихая река. Мраморный дворец 11 апреля 1888 ВЕСНОЙ Д. А. Шуринову Вешние воды бегут... Засиневшее Небо пригрело поля. Зимнее горе, давно наболевшее, Выплакать хочет земля. Зори полночные, негою томною Млея, гоните вы прочь Тысячезвездную, холодно-темную, Долгую зимнюю ночь. Ласточки, жаждой свиданья влекомые, Милые дети весны, Нам вы, вернувшися в гнезда знакомые, Счастья навеете сны. Яблоня, снег отряхнув, белоснежною Ризой цветов убрана, О, как пленительна свежестью нежною, Как благовонна она! Грей ты нас, солнце, сияй ослепительно Стуже на смену и тьме, Дай насладиться весной упоительной, Дай позабыть о зиме. Мраморный дворец 4 мая 1902 * * * Вернулся Май! Уж журавли Обратно прилетели, Луга цветами зацвели, Леса зазеленели. За богатырским сном зимы Настало пробужденье, Как после ночи долгой тьмы Денницы возрожденье. Земля как будто лишь ждала Весеннего лобзанья, И в миг природа ожила, И всюду ликованье. Весь мир поет, и ширь полей, И рощи тихий шелест, И в каждой песне соловей Весны волшебной прелесть. Порою вешнею счастлив Поэт: уж он не дремлет И силы творческой прилив Душою чуткой внемлет, Он ударяет по струнам, И, полно вдохновенья, Его свободно к небесам Несется песнопенье. Земмеринг 6 мая 1882 * * * Улыбка радостная Мая И первой ласточки прилет! Земля цветет, благоухая, И соловей в саду поет. Его певучей внемля сказке, Я в ночь гляжу - не нагляжусь И словно материнской ласке, Как нежный сын, ей отдаюсь. Заря не меркнет. Небосвода Неугасима глубина. Благодарю, о, мать-природа! Как хороша твоя весна! Павловск 13 июня 1890 * * * Распустилась черемуха в нашем саду, На сирени цветы благовонные, Задремали деревья... Листы, как в бреду, С ветром шепчутся, словно влюбленные. А отливы заката, алея, горя, Синеву уж румянят небесную: На весну наглядеться не может заря, Жаль покинуть ей землю чудесную. Напоенный душистым дыханьем берез, Воздух в юную грудь так и просится, - И, волшебных, чарующих полная грез, Далеко моя песня разносится! Альтенбург 21 мая 1885 * * * Опять томит очарованьем Благоуханная весна, Опять черемухи дыханьем Ее краса напоена. Нежнозеленою, сквозистой Оделись дымкою леса, Струей повеяло душистой, Лаская, греют небеса. Мне запах милый и знакомый Былое в сердце воскресил: Объятый тайною истомой, Прилив учуя свежих сил, Дышу черемухи дыханьем, Внимаю жадно соловью, Весь отдаюсь весны лобзаньям И - очарованный - пою. Гатчина 4 мая 1890 * * * Отцветает сирень у меня под окном, Осыпаются кисти пушистые... Уж пахнуло, повеяло летним теплом, Гуще зелень берез, солнце знойным лучом Золотит их стволы серебристые. Скоро лето придет и опять уберет Васильками всю ниву зеленую, Скоро жимолость в нашем саду зацветет, И опять незабудками сплошь зарастет Мшистый берег над речкой студеною. Скоро скошенным сеном запахнет кругом... Как бы досыта, всласть грудью жадною Надышаться мне этим душистым теплом, Пока мир ледяным не уснул еще сном, Усыпленный зимой безотрадною! Павловск 28 июня 1885 * * * Государыне Императрице Марии Федоровне На балконе, цветущей весною, Как запели в садах соловьи, Любовался я молча тобою, Глядя в кроткие очи твои. Тихий голос в ушах раздавался, Но твоих я не слушал речей: Я как будто мечтой погружался В глубину этих мягких очей. Все, что радостно, чисто, прекрасно, Что живет в задушевных мечтах, Все сказалось так просто и ясно Мне в чарующих этих очах. Не могли бы их тайного смысла Никакие слова превозмочь... Словно ночь надо мною нависла, Светозарная, вешняя ночь! Красное Село 15 июня 1888 * * * Вчера мы ландышей нарвали, Их много н_а_ поле цвело, Лучи заката догорали, И было так тепло, тепло! Обыкновенная картина: Кой-где березовый лесок, Необозримая равнина, Болото, глина и песок. Пускай все это и уныло, И некрасиво, и бедн_о_, Пусть хорошо все это было Знакомо нам давным-давно, Налюбоваться не могли мы На эти ровные поля... О, север, север мой родимый, О, север, родина моя! Красное Село 16 июня 1885 ЛАНДЫШИ Если ландыша листья средь жаркого лета Мне в тени попадутся лесной, Я не вижу на них благовонного цвета, Облетевшего ранней весной. Затаенною грустью и радостью ясной Сердце сладко заноет в груди: Много счастья изведано в жизни прекрасной, Мне не знать уж весны впереди. Пусть земле возвращает она ежегодно Белоснежного ландыша цвет, - Призрак старости манит рукою холодной: Юным дням повторения нет. Но не жаль мне покинуть земное жилище: Там, в неведомой сердцу дали Расцветают красы и светлее, и чище Милых ландышей бедной земли. Либенштейн 3 июля 1909 ПОСЛЕ ГРОЗЫ Гром затих. Умчались тучи, Бурю ветром унесло, Снова блещет полдень жгучий, В небе ясно и светло: В сад скорее! Потенистей Мы дорожку изберем, Зелень здесь еще душистей, Теплым вспрыснута дождем. Хорошо нам здесь на воле, И так дышится легко! Посмотри, как это поле Разостлалось широко! Здесь зеленый всходит колос Средь раздольной ширины... Слышишь: жаворонка голос Льется с синей вышины. В той дали голубоватой Ослепленный тонет взор... Так и тянет нас куда-то В тот заманчивый простор! Альтенбург 16 октября 1887 * * * Как хорошо бывало летом В цветущем садике моем, Так жарко, знойно так пригретом Горячим солнечным лучом! Тот запах липового цвета, Уж я вдыхал его, вдыхал! Прошли те дни тепла и света, Когда весь мир благоухал, Когда душистого горошка Так много было под окном... А уж теперь моя дорожка Опавшим устлана листом, Мои березки пожелтели, Уж осыпается мой сад... И мне сдается: не во сне ли Весь этот радужный наряд, Которым, как в волшебной сказке, Была разубрана земля, Весь этот блеск, все эти краски, Всю эту прелесть видел я! В карауле в Зимнем дворце 13 сентября 1885 * * * Пронеслись мимолетные грезы! Беззаботные минули дни! - Словно осенью листья березы, Незаметно умчались они. Все, что горького в прошлом прожито Наболевшей душою моей, Хоть на миг было мной позабыто Среди этих безоблачных дней... Но конец пышноцветному лету, Уж грозит нам седая зима, И на смену и зною, и свету Наступают и стужа, и тьма. Принимайся ж опять за работу И за подвиг берись трудовой: Будь готов и печаль, и заботу Снова встретить отважной душой. Павловск 2 октября 1886 * * * Не много дней осталося цвести Красе роскошной Божья сада: Уж кроткое мне слышится 'прости' В печальном шуме листопада. И тем спешит налюбоваться взор, Чего не погубила осень: Она сорвет с земли ее убор, Щадя лишь хвои мрачных сосен. О, солнце, грей! Благоухайте ж мне, Весной взлелеянные розы! Лишь бы пронесть хоть память о весне Сквозь ночь и стужу зимней грезы! Павловск 1 сентября 1889 * * * Как пленительно-тихо в отцветших полях! Наша осень полна обаянья: Сколько прелести в грустных, безжизненных днях Этой кроткой поры увяданья! Воздух влажен и свеж, облетают листы, Тучи кроют лазурь небосвода, Безответно, безропотно блекнут цветы, И покорно зимы ждет природа. Не блаженство ли этой внимать тишине, Где пред смертью покорность такая? Так же мирно навеки уснуть бы и мне, Без напрасной борьбы угасая! Павловск 30 октября 1889 * * * Багряный клен, лиловый вяз, Золотолистая береза... Как больно в сердце отдалась Мне красок осени угроза! Природы радужный наряд И блеск, и роскошь увяданья С покорной грустью говорят, Что уж близка пора прощанья, Прощанья с летом и теплом, И липы блеклыми листами, Что, золотым опав дождем, Шуршат в аллее под ногами, И с вашей яркою красой, Береза, клен и вяз лиловый, До дней, когда вы жизни новой Дождетесь новою весной. Павловск 23 сентября 1898 К ОСЕНИ Роковая, неизбежная, Подползла, подкралась ты, О, губительница нежная Милой летней красоты! Обольстительными ласками Соблазнив и лес, и сад, Ты пленительными красками Расцветила их наряд. Багряницей светозарною Ты по-царски их убрав, Сдернешь прихотью коварною Ризу пышную дубрав. Но пока красы обманчивой Не сорвала ты с лесов, Сколько прелести заманчивой В этой радуге цветов! Скоро с кротостью печальною В увяданья тихий час Сад улыбкой нас прощальною Подарит в последний раз. И с порою грустью веющей Я безропотно мирюсь И природе вечереющей Побежденный отдаюсь. Павловск 30 сентября 1907 К КОНЦУ ЗИМЫ Чем солнце зимнее теплее, Тем ослепительней снега, А нагота ветвей в аллее Все так же мертвенно строга. Хоть не сдают еще морозы - Но жизни чуется прилив, И светлые роятся грезы, Печаль унылую сменив. Назло зиме, где в полдень жарче, Уж тает ледяной наряд, И капли с крыш алмазов ярче Слезами счастия горят. Уже не хохлится сонливо Семья домашних голубей И суетится хлопотливо, Купаясь в золоте лучей. Царица Ночь изнемогает, Дню покоряясь, как царю, А он все шире раздвигает Утра и вечера зарю. И крыльев плеск, и воркованье, И жизнерадостные сны, И всепобедное сиянье - Все веет близостью весны. Павловск 31 марта 1906 СНЕГ Падай, падай, снег пушистый, Расстилайся пеленой, Падай, легкий, падай, чистый, Землю зябнущую крой. Заметая дали мглою, Всякий цвет, отлив и тень Непорочной белизною Словно саваном одень. И беззвучной, и бесцветной, И безжизненной порой Дай природе безответной Мир и отдых, и покой, Чтоб забыться ей, зимою Усыпленной до весны, Чтобы грезились тобою Ей навеянные сны, Чтоб копилася в ней сила На иное бытие, И с весною воскресила Тайна творчества ее. Павловск 12 января 1907 Из цикла НА ЧУЖБИНЕ В ГОРАХ ГАСТЕЙНА Главой венч_а_нною снегами Как высоко, громада гор, Ты вознеслася над долами В недосягаемый простор! Чт_о_ перед мощью горделивой Твердыни царственной твоей В борьбе тревожно суетливой Заботы жалкие людей? Душой из дольнего я мира Стремлюся в эти высот_ы_, Обитель отдыха и мира, Приют нетленной чистоты. Берлин 12 июля 1900 Из цикла В АЛЬБОМ * * * Великой княгине Елисавете Феодоровне Я на тебя гляжу, любуясь ежечасно: Ты так невыразимо хороша! О, верно под такой наружностью прекрасной Такая же прекрасная душа! Какой-то кротости и грусти сокровенной В твоих очах таится глубина, Как ангел, ты тиха, чиста и совершенна, Как женщина, стыдлива и нежна. Пусть на земле ничто средь зол и скорби многой Твою не запятнает чистоту, И всякий, увидав тебя, прославит Бога, Создавшего такую красоту! Село Ильинское 24 сентября 1884 * * * Королеве Эллинов Ольге Константиновне I Давно ли, кажется, больной, нетерпеливый, Тревожно так, с томлением, с тоской, В мучительном бреду, то грустный, то счастливый, Я ожидал свидания с тобой? И наконец настал желанный час свиданья, И всей душой отдавшися ему, Не находил я слов и, притаив дыханье, Прислушивался к счастью своему. В избытке радости уста мои немели, Мутился ум, кружилась голова, - Я так блаженствовал! Но не прошло недели, Как раздались прощальные слова. И мне не верится, что наяву то было: Нет, то был радужный, волшебный сон, И как во тьме ночной померкшее светило, Мгновенно пролетел и сгинул он! То лихорадочный был бред ума больного, - Нет призраков, уж смолкли голоса. И на действительность я раскрываю снова Слезами обожженные глаза... Венеция 5 мая 1885 II Измученный в жизни тревоги и зол, Опять, моя радость, я душу отвел С тобою: И на сердце вновь и светло, и тепло, Как будто бы жаркое солнце взошло Весною. Оно растопило и льды, и снега, И пышно опять запестрели луга Цветами, И синие блещут опять небеса, Крылатыми вновь огласились леса Певцами... Спасибо, о, солнце! Спасибо твоим Лучам светозарным, лучам золотым И зною! Тебе ж, моя радость, сказать я пришел Спасибо за то, что я душу отвел С тобою! Павловск 10 августа 1887 III Что тебе на прощанье скажу я? Пред разлукой немеет язык, И безмолвный, грустя и тоскуя, Я опять головою поник. Но, как темная ночь, минет горе, Надо ж радости солнцу блестнуть! Не прощаемся ль мы, чтобы вскоре Повстречаться опять где-нибудь? Провожая тебя, в час прощанья Я промолвлю лишь слово одно: Это слово мое: до свиданья! Нас обоих утешит оно. Павловск 24 сентября 1888 * * * Когда, провидя близкую разлуку, Душа болит уныньем и тоской, Я говорю, тебе сжимая руку: Христос с тобой! Когда в избытке счастья неземного Забьется сердце радостью порой, Тогда тебе я повторяю снова: Христос с тобой! А если грусть, печаль и огорченье Твоей владеют робкою душой, Тогда тебе твержу я в утешенье: Христос с тобой! Любя, надеясь, кротко и смиренно Свершай, о, друг, ты этот путь земной И веруй, что всегда и неизменно Христос с тобой! С.-Петербург 7 января 1886 * * * Когда с зарей над сонною землею Забрезжит луч небесного огня, Я начинаю новый день мольбою: Благослови меня! Лишь только вечер, тихо догорая, Подернет сумраком сиянье дня, Я говорю тебе, о, дорогая: Благослови меня! И если знаешь ты, мой ангел милый, Как дорога молитва мне твоя, То и всегда, всю жизнь и до могилы Благословляй меня! Павловск 4 сентября 1886 * * * Великой Княгине Анастасии Михайловне Великой Герцогине Мекленбург-Шверинской Твоей любуясь красотой И взором ласково-стыдливым, Пять светлых дней провел с тобой Я в упоении счастливом. Прошли те радостные дни, Как все проходит в мире этом, Но верь, не могут быть они Забыты любящим поэтом. Твой образ в памяти моей Запечатлелся так глубоко, Что - верь мне - после многих дней, Скитаясь долго и далеко, Его я вспомню! И опять, Как звезды неба в мраке ночи, Твои задумчивые очи Мне будут издали сиять. Шверин 10 октября 1887 * * * Великой Княгине Вере Константиновне, Герцогине Виртембергской Ты в жизни скорби и мучений Не избалована судьбой, И много бед и огорчений Уже испытано тобой. Душою кроткой и смиренной В надежде, вере и любви Переносила неизменно Ты все страдания свои. Своим безропотным терпеньем Ты скорбь умела побороть, Приемля все с благоговеньем, Что посылал тебе Господь. О, верь: сторицею с годами Вознаградится этот труд, Не все ль, кто сеяли слезами, Святою радостью пожнут? Штутгарт 25 октября 1887 * * * Принцессе Евгении Максимилиановне, Ольденбургской Мне бессильным не выразить словом, Как у вас отдыхает душа, Как под вашим приветливо кровом И как ваша Рамонь хороша! Хороша она далью лесною И дворцом над обрывом крутым, Хороша тихоструйной рекою И привольным простором степным. Но милее и лучше, и краше Гор, оврагов, озер и полей Дорогое радушие ваше С простотой деревенской своей. Киев 12 сентября 1896 Из цикла НОЧИ * * * Ни звезд, ни луны. Небеса в облаках. Ветер замер. В лесу тишина. Не дрогнет ни единый листок на ветвях. Эта ночь тайной неги полна! Ни слез, ни борьбы, позабыт мир земной, И одна лишь в душе благодать. В упоеньи так сладостно с нежной тоской Этой ночи безмолвной внимать! Она овладела таинственно мной... Ожидая чего-то, стою... Полновластная ночь, я один пред тобой: О, поведай мне тайну свою! Близ станции Белой 2 октября 1889 * * * Ах, эта ночь так дивно хороша! Она томит и нас чарует снова... О, говори: иль не найдется слова, Чтоб высказать все, чем полна душа? В такую ночь нельзя владеть собой, Из груди сердце вырваться готово!... Нет, замолчи: чт_о_ может наше слово Пред несказанной прелестью такой? Красное Село 5 июля 1890 * * * Ночь. Небеса не усеяны звездами: В свете немеркнущем тонут оне. Чу! Соловьи залилися над гнездами... Томно и больно, и трепетно мне... Вдоволь бы песни наслушаться сладостной, Взором бы в небе тонуть голубом! Горе забыто душой жизнерадостной: Ночью ль такой помышлять о земном! Красное Село 17 июля 1890 * * * Тихая, теплая ночь. - Позабудь Жалкие нужды земли. Выйди, взгляни: высоко Млечный Путь Стелется в синей дали. Что перед светлою звездной стезей Темные наши пути? Им, ознакомленным с ложью людской, Неба красой не цвести. Глаз не сводил бы с лучистых высот! - Выйди, зову тебя вновь: В небо вглядись, отрешись от забот, К вечности душу готовь. Павловск 22 августа 1900 Из цикла В СТРОЮ ИЗМАЙЛОВСКИЙ ДОСУГ {*} Собираясь, как жрецы на жертвоприношенье, Перед художества священным алтарем, Служа искусству, мы свои произведенья На суд товарищей смиренно отдаем. Не ищем мы, друзья, ни славы, ни хвалений, - Пусть безымянные в могиле мы уснем, Лишь бы Измайловцы грядущих поколений, Священнодействуя пред тем же алтарем, Собравшись, как и мы, стремяся к той же цели, В досужие часы чрез многие года Те песни вспомнили, что мы когда-то пели, Не забывая нас и нашего труда. Гремите, пойте же, Измайловские струны, Во имя доблести, добра и красоты! И меч наш с лирою неопытной и юной Да оплетут нежней художества цветы. С.-Петербург 9 января 1885 {* Так называются литературные вечера л.-гв. в Измайловском полку. Стихотворение написано к состязанию на одном из этих вечеров.} ИЗ ЛАГЕРНЫХ ЗАМЕТОК Знакомые места! Здесь над оврагом Стояли мы привалом прошлый год: Мы долго шли все в ногу, крупным шагом И сделали далекий переход. Составив ружья, кто на суковатом Уселся пне, кто скатку подложил, Одолженную вежливым солдатом, А мне сиденьем барабан служил. Увешанный медалями, крестами, Степенно, важно, сидя на бревне, Курил фельдфебель трубку в стороне. Фланговый шапку украшал цветами, Один прилаживал манерку к ранцу, Другой зевал, - раздался храп и свист, Дремавшему на травке новобранцу Стеблем цветка нос щекотал горнист. А вот и луг за рощею тенистой, Где на участке ротный жалонёр Нарвал мне ландышей букет душистый, Пока мы брали приступом забор. Вот речка, - здесь победу одержали Мы над петрушками {*}, был славный бой! Одну сторожку мы атаковали, Где овладел противник высотой. Я людям прочитал нравоученье И вкратце объяснил атаки ход, У 'скачек' начали мы наступленье, По правилам - шагов за восемьсот - В атаку перешли, два первых взвода В цепи. Была чудесная погода, - Полковник наш отъехал далеко, - Дышалось так свободно и легко. Цепь перебежками все подвигалась, Пока во рву не удалось залечь. Я подозвал резерв, тут открывалась Позиция врага. Его картечь Давно бы всех перекрошила нас, Но там не неприятельская пушка Была, а только красная петрушка! И стойко мы держались. Здесь как раз Мы очутились на краю обрыва, Где перекинут мост через рек_у_. Четвертый взвод за третий вздвоил живо, Ура! - и мы на вражьем берегу Рассыпались. Вторая полурота В цепи, а взводы первый и второй Теперь в резерв сомкнулись за рекой. Нам предстояла главная работа: Уж близко неприятеля стрелки, Уж подготовлен был удар в штыки, И я шагов за двести приказал Горнисту с барабанщиком сигнал Подать к атаке. Не поняв, в чем дело, Цепь на петрушек бросилась бегом, Ура на всю окрестность загремело, И по дороге пыль взвилась столбом. Но вот уж храбрецы приутомились, Пройдя с утра верст десять по жаре, Бегут все тише и... остановились. А белая петрушка на горе, Недосягаема, неуязвима, Торчит одна, цела и невредима! 'Поручик Дрентельн! Где ваш третий взвод? Назад! Кто вас просил начать атаку? Мы все сначала повторим'. И вот Назад по моему вернулись знаку Мои богатыри со всех сторон, И взводному я унтер-офицеру Стал выговаривать за то, что он Не выучился лучше глазомеру, Что слишком рано закричал ура, Что лишь тогда в штыки идти пора, Когда уверен, что ничто не может Атаки нашей боле удержать, Что все она сомнет и уничтожит. Поручику Цицовичу начать Все снова поручил я. И опять Под мнимым мы огнем перебегали Все тот же мост, цепь снова рассыпали, Раздался звук знакомого сигнала, И сомкнутая часть к нам подбежала. Опять вступили мы в отважный бой, Но уж теперь я сам повел атаку И шашкой замахал над головой, Мои бойцы чуть не вступили в драку С петрушками, стремглав они бегут, И высота осталася за нами. Мы торжествуем, наш окончен труд, И утираем пот с лица платками. Знакомые места, где мы не раз Учились с Г_о_с_у_д_а_р_е_в_о_ю ротой, Где с конницей дрались мы и с пехотой, - Как нежно, горячо люблю я вас! Я вас люблю все более и боле, И каждый лес люблю, деревню, поле, Люблю и зелень каждого куста! О, юная, лихая жизнь на воле, О, милые, знакомые места! Павловск 1 июля 1885 {* Цветные значки, обозначающие противника: красные - артиллерию, желтые - резерв, белые - цепь.} В ДЕЖУРНОЙ ПАЛАТКЕ I Гаснет день. Я сижу под палаткою И гляжу, как гряды облаков Мчатся тенью прозрачной и шаткою Над зеленым простором лугов. Приутихли беседы веселые, Вечер... Все разбрелись на покой, Только поступью ровной, тяжелою Ходит взад и вперед часовой. И легко, и привольно так дышится После долгого, знойного дня, Где-то песня солдатская слышится... И сижу я один без огня... Тихо полог палатки колышится, Сладкий сон обвевает меня... Красное Село 14 июля 1886 II Снова дежурю я в этой палатке, Ходит, как в прежние дни, часовой Взад и вперед по песчаной площадке... Стелется зелень лугов предо мной. Здесь далеки мы от шумного света, Здесь мы не знаем тревожных забот. Жизнь наша рвеньем горячим согрета, Каждый здесь царскую службу несет. Вот отчего мне так милы и любы Эти стоянки под Красным Селом, Говор солдатский веселый и грубый, Шепот кудрявых березок кругом, Эта укромная наша палатка, Этот широкий простор луговой... В лагерной жизни труда и порядка Я молодею и крепну душой! Красное Село 31 мая 1888 III Вот и опять под этой же палаткой Сижу один, как в прежние года. Мне не забыть, о, муза, как украдкой, Незримая, являлась ты сюда! Лишь только ночь, бывало, в небе ясном Своих огней заводит хоровод, Уж сердцем я, всегда тебе подвластным, Невольно твой угадывал приход. Я замирал, восторгов чистых полный Под взором глаз невидимых твоих, И в этот час, таинственно-безмолвный, Пленительный в душе слагался стих. О, если бы тот миг учуять снова! Уже во тьме узоры звезд зажглись. Все спит кругом. Душа моя готова. Я жду тебя... О, муза, появись! Красное Село 5 июля 1889 IV Ты снова со мною, о, муза моя, Здесь, под лагерной этой палаткою, Вновь песни любимые слушаю я, Упиваясь их негою сладкою. Те песни дают постигать красоту, Где ее угадать и не чается: От них, как от вешних лучей, все в цвету, Все в волшебные сны облекается. Тобой вразумленный, я в песнях твоих Полюбил нашу долю солдатскую, И все, что прекрасно в ней, вылилось в стих, Вдохновленный любовию братскою, И обдало новою жизнью меня, Жизнью, полною смысла и рвения. Прими ж в благодарность, о, муза моя, Этот радостный возглас хваления! Красное Село 2 июня 1890 УВОЛЕН Уволен! Отслужена служба солдата, Пять лет пронеслись словно день, По-прежнему примет родимая хата Его под радушную сень. Там ждет не дождется жена молодая, Там ждут и сынишка, и мать... Малютка-то вырос, отца поджидая, Пожалуй, его не узнать. Уж близко теперь: вот знакомые нивы И речка, и жиденький мост, Вот церковь белеет, и старые ивы Склонились на мирный погост, Вот избы: все снегом пушистым одето, Овин, огороды, гумно, И трудно поверить ему, что все это Покинуто им так давно. Как будто вчера лишь с родной, дорогою Семьей разлучили его. Седая старушка дрожащей рукою Крестила сынка своего, Вся бледная мужу повисла на шею, От слез надрываясь, жена: Всего лишь два годика прожил он с нею, Уж с ним расставалась она. Покойник отец был испытан годами, Сурового нрава мужик, Но как ни крепился, - не сладил с слезами, Прощайся с сыном, старик. Болезненно сердце заныло тоскою У нашего парня в груди: Все счастье, казалось, разбито судьбою, И горе одно впереди... Но в горе мужает душа человека: Кто в жизни бедой закален, Тот духом сильнее. Таков уж от века Нам Богом положен закон. Солдатом он стал Г_о_с_у_д_а_р_е_в_о_й роты В одном из гвардейских полное, Сначала скучал без обычной работы, Оторван от сельских трудов. И шумно, и душно казалось в столице Ему после тихих полей, Где рос на свободе он вольною птицей На родине милой своей. И долго по ней тосковал он... Но время И молодость взяли свое, - Привык, и слюбилось солдатское бремя И новое это житье. Товарищей добрых нашлося довольно, Таких же, как он, молодцов, От той же отторгнутых жизни привольной, От жен, матерей и отцов. Им стала второю семьею та рота, Сроднил меж собою их полк, Одна их связала друг с другом забота, И царская служба, и долг. Тот долг исполняя во всем терпеливо Не ради похвал и наград, Служил он усердно, исправно, ретиво, Как служит наш русский солдат. Веселый и ревностный, бойкий, смышленый, Он с честью носил свой мундир, И вышел лихой из него отделенный И взводный потом командир. Идут ли походом в дни жаркие лета, И все приуныли в пути, Он бодр и беспечен, хотя б на край света Еще приходилось идти. Дожди ли над лагерем нашим польются, Тоску наводя на людей, В палатке его и поют, и смеются, Хоть вымокли все до костей. Зимой, в долгий вечер, в казарме толпою Солдаты его окружат, Товарищам книжку прочесть иль простою Занять их беседой он рад. Когда ж на покой разбредутся, то волю Заветным мечтам он дает, Родных вспоминает, их горькую долю И долго очей не сомкнет. Немного вестей приходило оттуда, Писали, уж с год, что постом В могилу отца уложила простуда, И не было писем потом. Теперь чт_о_-то сталося с ними? Быть может, Ему изменила жена?.. И сердце тоска безотчетная гложет, Душа злой кручины полна... А время летело, с родными свиданья Уж близился радостный час, Стрелою промчалися дни ожиданья, И был он уволен в запас. И вот наконец он на родине милой, Подходит к деревне родной... Забилося сердце, и дух захватило, От радости сам он не свой. Вот с края деревни знакомая крыша Приветливо манит к себе, Все шибче, земли под ногами не слыша, Бежит он к родимой избе. И все с каждым шагом растет нетерпенье... Вот, вот она, хата его! Но что это значит? В каком разрушенье: Дверь настежь, внутри - никого, Повыбиты стекла, свалились ворота... Но что же жены не видать? Иль, может, нашлась ей какая работа, А с ней и сынишка, и мать? И душу тревожит дурная примета... Спросить бы соседей?.. Но к ним Идти он боится, страшася ответа, Предчувствием смутным томим. Задами, послушный неведомой силе, Он к церкви неспешной стопой Идет поклониться отцовской могиле И думает: тою порой Вернутся родные... По кладбищу бродит Он между могил и крестов, Легко на одном незнакомом находит Он надпись из нескольких слов. У самой ограды под старой сосною Отец его был схоронен. И набожно воин, крестяся рукою, Кладет за поклоном поклон. Других два креста та сосна осенила Угрюмою тенью своей, И свежая детская чья-то могила Ютилася тут же под ней. Случайным, рассеянным взглядом невольно Прочел имена он, и вдруг В глазах помутилось, грудь сжалась так больно, И выпала шапка из рук. Опять, пораженный, как грома ударом, Читает те надписи он, - Глаза не ошиблись: на службе недаром Он грамоте был обучен. И снова не веря, он снова читает Все те ж роковые слова... Кручина жестокая сердце терзает, Поникла на грудь голова. Ему те надгробные строки сказали, Что счастье погибло навек: Что некому высказать лютой печали, Что лишний он стал человек, Что тех, кто так дороги были и милы, Ему не видать никогда, Что в мире остались ему лишь могилы, Лишь горе да злая нужда... Садилося солнце, зарею вечерней Румяный зардел небосклон, Смеркалось... Ударили в церкви к вечерне, И тихий послышался звон. Лились, замирая вдали, эти звуки, Как зов милосердный Того, Кто дал человеку душевные муки И в горе утешит его. Павловск 10 сентября 1888 НА 25-ЛЕТИЕ ИЗМАЙЛОВСКОГО ДОСУГА Робко мы в храме огонь возжигали С жертвой смиренной своей, Не проникая туманные дали Жречества будущих дней. Лиру и меч мы сплетали цветами И не гадали о том, Как наш алтарь разгорится с годами Светлым и жарким огнем. Вам завещаем мы наше служенье: Старым пора на покой, - Юное, полное сил поколенье Пусть нас заменит собой. О, да не гаснет наш пламень заветный, Бережно вами храним! Пусть он пылает отрадный, приветный, Пусть озаряются им Долго Досуги! Дверь храма родного Двадцать пять лет отперта, Нам ее отперли эти три слова: Доблесть, добро, красота. Павловск 2 ноября 1909 Комментарии Большинство стихотворений К. Р. впервые было опубликовано в сборниках: Стихотворения (1879-1885). СПб., 1886, 1889, Новые стихотворения (1886-1888). СПб., 1889, Третий сборник стихотворений (1889-1899). СПб., 1900, Стихотворения (1900-1910). СПб., 1911. Печатаются по последнему прижизненному изданию: К. Р. Стихотворения. 1879-1912: [В 3 т.] СПб., 1913. Т. 1. Письмо (Стр. 43). - Кеппен Павел Егорович (1846-1911) - генерал-от-артиллерии, управляющий двором вел. кн. Александры Иосифовны, матери К. Р. Назначенный в 1879 г. адъютантом вел. кн. Константина Николаевича, он стал близким человеком в их семье, воспитателем К. Р. и его брата Вячеслава Константиновича. Кеппен был тесно связан с деятельностью учреждений, бывших в ведении и под покровительством Константина Николаевича и Александры Иосифовны, особенно - детских приютов и народных учебных заведений. Мне скитаться еще надлежит... - В 1880-82 гг. К. Р. был в плавании на фрегате 'Герцог Эдинбургский'. 'О, не дивись, мой друг, когда так строго...' (Стр. 58). - 14 апреля 1884 г. К. Р. обвенчался с принцессой Блисаветой Саксен-Альтенбургской, которая стала великой княгиней Елизаветой Маврикиевной (отчество ее - русский 'вариант' имени ее отца - Саксонского герцога Морица). Розы (Стр. 63). - Состязания 'Измайловских Досугов' - вечера в Измайловском полку, организованные К. Р. Как сказано в его стихотворении 'Измайловский Досуг' (1885), они были созданы 'во имя доблести, добра и красоты' и в надежде, что И меч наш с лирою неопытной и юной Да оплетут нежней художества цветы. В 'Измайловских Досугах' принимали участие и известные поэты. Стихотворения К. Р., созданные к этим 'состязаниям', в большинстве своем написаны 'на темы' произведений других поэтов (Пушкина, Майкова и др.). 'Как хороши, как свежи были розы...' - одно из самых известных 'стихотворений в прозе' И. С. Тургенева (1879), написанное на 'мотив' стихотворения И. П. Мятлева 'Розы' (1835). В стихотворении К. Р. есть отзвук стихотворения А. А. Фета 'Кому венец: богине ль красоты...' (1865). Колыбельная песенка (Стр. 65). - Князь Иоанн Константинович (1886-1918) - первый сын К. Р., родился 23 июня 1886 г. 'Уж скоро стает снег, и понесутся льдины...' (Стр. 77). - Об 'Измайловских Досугах' см. коммент. к стих. 'Розы'. Кошница - корзина. 'Прошла зима! Не видно снега...' (Стр. 79). - Впервые: Русский вестник. 1889. No 3. 'На балконе, цветущей весною...' (Стр. 86). - Императрица Мария Федоровна (1847-1928) - жена Александра III. После грозы (Стр. 90). - Впервые: Русский вестник. 1889. No 3, без названия. 'Я на тебя гляжу, любуясь ежечасно...' (Стр. 113). - Вел. кн. Елисавета Федоровна (1864-1916) - жена вел. кн. Сергея Александровича (см. стих. 'В дождь'). 'Давно ли, кажется, больной, нетерпеливый...' (Стр. 113). - Королева Эллинов Ольга Константиновна (1851 - 1926) - сестра К. Р., жена короля Греции Георга I. 'Когда, провидя близкую разлуку...' (Стр. 116). - Стихотворение написано в день Рождества Христова. 'Твоей любуясь красотой...' (Стр. 117). - Вел. кн. Анастасия Михайловна (1860-1922), дочь вел. кн. Михаила Николаевича и двоюродная сестра К. Р., была супругой великого герцога Макленбург-Шверинского Фридриха-Франца. 'Ты в жизни скорби и мучений...' (Стр. 118). - Вел кн. Вера Константиновна (1854-1912), сестра К. Р., была замужем за его высочеством Вильгельмом-Евгением Виртембергским, который умер в 1877 г. 'Мне бессильным не выразить словом...' (Стр. 119). - Принцесса Евгения Максимилиановна (1845-?) - дочь вел. кн. Марии Николаевны и двоюродная сестра К. Р., попечительница Комитета о сестрах Красного Креста, общины св. Евгении и Максимилиановской лечебницы, преседательница имп. общества поощрения художеств и президент Минералогического общества. ---------------------------------------------------------------------------- Романов К.К. Дневники. Воспоминания. Стихи. Письма М., 'Искусство', 1998. ---------------------------------------------------------------------------- 'Больной матрос. В чужом порту, в больнице...' Смерть 'Цветущий Запад! Здесь плодами...' 'Блажен, кто улыбается, кто с радостным лицом...' 'Семь голубей' Посвящаю Ольге Больной матрос. В чужом порту, в больнице Он слег. Не много дней еще болеть ему. Ох, не легко и жить-то за границей, А умирать - не дай-то Боже никому. Убогая палата. Стены голы, Пол клейкий, крашеный и низкий потолок, Хоть бы один лампады луч веселый, Хоть бы один в углу невзрачный образок. Все сестры милосердья, да больные, Все речи на чужом, невнятном языке, Все лица незнакомые, чужие, И одинок меж всех в предсмертной он тоске. Но вот неслышно, легкою стопою Подходит женщина к кровати бедняка. То Русская и русскою душою Так и влечет ее проведать земляка. Слова участья на родном наречье Так нежно, ласково звучат его ушам, И на короткий миг свое увечье Позабывает он, внимая тем словам. В ее глазах так много состраданья, Она заботливо так на него глядит, Она ему внушает упованье И образок святой забытому дарит. Он умер, никого не проклиная, Есть хоть единая душа в краю чужом, Ему не близкая, но все ж родная Она помолится и погрустит о нем. Дудергоф. 15 и 16 августа СМЕРТЬ Когда твой образ я увижу пред собою И взглянешь пристально ты на меня, когда Меня коснешься ты костлявою рукою И за собою мне велишь идти туда, В неведомую даль, откуда нет возврата, Которой все равно мы в жертву отдаем Кто матерь, кто отца, кто друга или брата, В тот мрак таинственный, что смертью мы зовем, Когда услышу я зловещее то слово, То неизбежное, нещадное: 'За мной!' - Не испугаюсь я веленья рокового, И не единою постыдною слезой Не буду я молить отсрочки иль ослабы. И гордо я скажу: - Смерть! ты мне не страшна. Пусть верует иной, беспомощный и слабый, Что непроклонна ты, могуча и сильна, Страшится пусть твоей косы неумолимой, Пусть для него бежит песок твоих часов - В тебя не верю я! Ты призрак лживый, мнимый, Рожденный трусостью бессмысленных умов. Для духа смерти нет! и нет для духа тленья! И ныне и всегда бессмертен я. Для верующих есть одно переселенье Из мира тления в нетленье бытия. Флоренция. 25 апреля. Цветущий Запад! Здесь плодами Так изобилует земля, Богаты села с деревами И обработаны поля, Изо всего, что под рукою, Из гор, лесов, долин и рек Здесь пользу с выгодой прямою Извлечь умеет человек. Но всех твоих великолепий Дороже, краше и милей Мне невозделанные степи Далекой родины моей. И этих благ не променяю Я на Восток убогий мой. Я твердо верую, я знаю: Есть силы на Руси святой Под нищетой ее унылой В смиреньи чад ее родных - И те таинственные силы Святей сокровищ всех земных. Дорогой из Берлина во Франкфурт. 24 сентября. И. П. Маркову Блажен, кто улыбается, кто с радостным лицом Несет свой крест безропотно под терновым венцом, Не унывает в горести, в печали терпелив И слезы копит бережно, их в сердце затаив. Блажен, кто скуп на жалобы, кто светлою душой Благословляет с кротостью уныний жребий свой, Кто средь невзгод, уныния, тревоги и скорбей Не докучает ближнему кручиною своей. Кто, помня цель заветную, бестрепетной стопой И весело, и радостно идет своей стезей. Блажен, кто не склоняется перед судом молвы, Пред мнением толпы людской не клонит головы. Кто злыми испытаньями и горем закален, Исполненный отвагою, незыблем и силен, Пребудет тверд и мужествен средь жизненной борьбы, Стальною наковальнею, под молотом судьбы. Венеция. 10-го апреля. 'СЕМЬ ГОЛУБЕЙ' (Басня по поводу отлучения Л. Н. Т.) {*} Чем дело началось, не помню, хоть убей! Но только семь смиренных голубей, Узнав, что лев блюсти не хочет их обычай, И выдумал (ведь дерзость какова!) - Жить наподобье льва - Решили отлучить его от стаи птичьей! Ни для кого теперь ведь не секрет, Что послан льву такой декрет: Чтоб с голубями он не смел летать Доколь не станет он, как голубь ворковать И крошки хлебные клевать. Ликуют голуби: 'Мы победили, чудо! Мы надо львом свершили правый суд, В лице своем соединить умея И кротость голубей и мудрость змея'. Однако, может быть, вопрос нам зададут: Да где ж победа тут? Но так как если верить слуху, Те голуби сродни Святому Духу, То каждый, чтобы быть цельней, Конечно, от таких воздержится вопросцев И будет славить голубей-Победоносцев. К. Р. {* Речь идет о Льве Николаевиче Толстом.}
Стихотворения, К. Р., Год: 1879
Время на прочтение: 85 минут(ы)