ЛИТЕРАТУРНЫЙ МУЗЕУМЪ
ВЛАДИМІРА ИЗМАЙЛОВА.
Издaніе Александрa Ширяева.
МОСКВА.
Въ Типографіи С. Селивановскаго.
1827.
‘Встникъ Европы’, No 21—22, 1812
‘Встникъ Европы’, No 16, 1813
‘Встникъ Европы’, No 18, 1813.
Стихотворения, Иванчин-Писарев Николай Дмитриевич, Год: 1827
Время на прочтение: 12 минут(ы)
КЪ ПОРТРЕТУ К. З. А. В……ОЙ,
которую живописецъ изобразилъ въ вид
одной изъ Музъ, или древней Сивиллы.
Скрижаль и трость въ рук, а взоры въ небесахъ.
Пиши, …. все вржется въ сердцахъ!
Н. Иванч.-Писаревъ.
КЪ ЕЯ ЖЕ ПОРТРЕТУ.
Гд Генія полетъ измренъ,
Тамъ смершнаго-ль рука тебя изобразитъ?
Лишь сердце на земл твой образъ сохранитъ:
Лишь тамъ онъ съ подлинникомъ вренъ!
Н. Иванч.-Писаревъ.
Къ портрету Свтлйшаго Князя.
Кутузовъ! образъ твой Россія и вселенна
На олтар сердецъ потщатся утвердить,
Святая истина, тобой возстановленна,
Въ вкахъ твои дла должна изобразить
Ты памятникъ себ воздвигъ не изъ металловъ,
Ты цпи снялъ съ Царей, народы свободилъ,
Ты гидру низложилъ богопротивныхъ Галловъ,
Ты истребителя вселенной истребилъ!
Н. Ив. Писар.
Акростихъ.
Нерона злобне, Калигулы гнусне,
Атиллу лютостью, коварствомъ превзошелъ,
Пилъ кровь, ругался всмъ что въ мір есть святе,
Ограбивъ свой народъ, чужими завладлъ,
Лія коварства ядъ, союзы расторгая,
Европу въ дику степь хотлъ преобратить,
Отличенъ зврствомъ былъ, въ вкахъ блистать мечтая:
Но что всего страннй — мнилъ Россовъ покорить!…
H. И. Писаревъ.
Къ К. П. И. Ш…. ву.
(который ободряя мой слабый талантъ
дружескимъ привтствіемъ, предлагаетъ
мн написать Поему, где изобразилъ бы я
поцвиги, Россіянъ въ незабвенной брани 1812 года.)
Коль Дмитревы молчатъ, Капнисты не посмли
На лирахъ золотыхъ воспть полубоговъ,
Коль нашъ Торквато-Мерзляковь,
Ты самъ безмолвствуешь!… и мн ли
Толико пть чудесъ, въ полет перегнать
Безсмертнаго Омира?
Разбейся дерзка лира!…
Смирись, о юноша! теб ли возбщать
О слав Россіянъ? — Благоговй — довольно!…
Когда въ восторг чувствъ невольно
Восплъ Бородино, — я дерзости своей,
Мой другъ, не мало удивлялся:
На крыльяхъ восковыхъ я къ солнцу попытался,
Но счастливъ — я упалъ въ объятія друзей.
Николай Иванчинъ-Писаревъ.
Свиданіе съ братомъ, раненымъ 1812 года
 , Сентября 17 при сел Чириков.
Онъ живъ! онъ живъ ! — Ты ль ето, милый братъ?
Тебя благодарить, о Боже! не умю. —
Сюда, ко мн, мой другъ! дай мн, дай мн сто кратъ
Себя разцловать… Но что! — и я не смю
Такъ крпко, какъ хочу, къ груди моей прижать
Того, кто былъ лелеянъ мною,
Съ кмъ юныхъ дней зарю я вмст шелъ встрчать,
Съ кмъ мнилъ рука съ рукою,
Обнявшись, радостьми усыпать жизни путь,
Чьимъ лепетаньемъ мой такъ часто слухъ пляялся,
Чей первой плачь проникъ мою печалью грудь,
Чьей первою мой взоръ улыбкой восхищался…
Гд ты? явись опять на милыхъ мн устахъ*
Явись, отрадная! — Но что сей взоръ вщаетъ,
Мой другъ! сей томный взоръ? — онъ въ сердце гонитъ страхъ,
На язву тяжкую взглянуть онъ заставляетъ…
Дщерь ада! о война!… о радость! другъ мой живъ!
Прощальныя слова большаго брата вспомнилъ,
На нивахъ родины сыновню кровь проливъ,
Священный сына долгъ исполнилъ,
Въ кровавый битвы часъ ты прямо Русскимъ былъ,
Ты видлъ смерть вблизи — и смерти не страшился,
‘Стоялъ за Божій домъ, ЦАРЮ-ОТЦУ служилъ,
Завидлъ лишь, врага, настигъ его,— сразился (*)!
И Галловъ кровію означилъ Россовъ слдъ.
Счастливъ, кто можетъ при закат
Своихъ спокойныхъ дней воспомнить дни побдъ,
Воспомнить, кровь проливъ, о славной сей утрат ,
Кто скажетъ внучатамъ своимъ,
Съ улыбкой имъ свою указывая рану:
‘Мы были подъ Бородинымъ,
И посл за Москву я мстилъ врагу-тирану!’
Ты скажешь ето имъ, ты можешь имъ сказать:
‘Вотъ какъ сражались мы за родину святую!’
Но рану славную, но рану дорогую
Не нужно будетъ указать ,
Она не на спин, она себя укажетъ,
Она твой орденъ, твой диплом,
По ней старикъ тебя уважитъ
И древнимъ склонится челомъ.
Предъ ней Секваны сынъ смирится!…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Хоть каплю крови кто отчизн удлилъ,
Поврь мн, тотъ не даромъ жилъ,
И жало зависти, мой другъ, предъ нимъ таится.
О братъ! не язва то a слава: ей гордись!
О язва милая! тобой видна заслуга !
Вотъ слезы брата-друга,
Вотъ слезы Русскихъ — залчись !
Ник. Иванчинъ-Писаревъ.
(*) Онъ будучи 18 лтъ, вступилъ въ Московское ополченіе, и прямо изъ за учебной книжки явился среди всхъ ужасовъ Бородинской битвы. Потомъ пройдя Столицу, былъ отокомандированъ съ своею ротою, которой одинъ, по недостатку въ офицерахъ, и командовалъ, въ авангард большой арміи Сентября 17. Въ день авангарднаго сраженія онъ со ввренною ему ротою находился при 20 мъ егерскомъ полку, которому велно было вытснить изъ села неприятеля, занявшаго своими стрлками церковь, садъ и крестьянскія избы. Отрокъ, не имющій понятія о военной служб, ведущій въ бой, такъ сказать, простыхъ земледльцевъ, но ощутившій въ сердц своемъ нкое новое для него чувство, которое въ сію минуту громче нежели когда-либо сказало ему, что он Русской, кричитъ ура, опереживаетъ полкъ, бросается, послдуемый своими ратниками, на неприятеля, и не взирая на производимый изъ засады жестокій огонь, штыками вытсняетъ его изъ занятыхъ имъ мстъ. Тутъ изъ аглинскаго сада получаетъ онъ жестокую рану пулею въ щеку, но непрежде ршается оставить мсто сраженія, какъ увидвъ неприятеля совершенно обращеннымъ въ бгство, и почувствовавъ чрезвычайную слабость отъ большаго истеченія крови. Докторъ главной квартиры сказалъ, что никогда не видывалъ столь опасной и вмст столь счастливой раны, ибо глазъ и зубы остались неповрежденными. Плащь его во многихъ мстахъ пробитъ пулями. Сіе дло засвидтельствовалъ предъ начальствомъ 20й егерской полкъ, въ глазахъ котораго оное происходило. Дло при Чириков видно въ краткомъ донесеніи покойнаго Главнокомандующаго.
Кто еще неразвращенъ въ сердц своемъ, кто ненавыкъ съ холодностію толковать въ дурную сторону дйствія и писанія своего ближняго, — тотъ не будетъ порицать меня за то, что я такъ много говорю о брат, который думаетъ, что онъ ничего не сдлалъ кром исполненія своей должности.
Я часто слыхалъ отцовъ и матерей, выхваляющихъ въ присутствіи ста человкъ способность сына или дочери танцовать, говорить иностраннымъ языкомъ, и пр., почемужъ и мн несказать предъ лицемъ всего Россійскаго народа, что братъ мой храбро защищалъ Отечество?
Я чрезвычайно радъ, что имю случай упомянуть о моей благодарности, которую по гроб сохраню въ душ моей къ великодушнымъ Генераламъ: Графу Орлову-Денисову за вниманіе къ раненому брату моему, и Князю Шаховскому, у котораго онъ, какъ у роднаго, провелъ нсколько дней, наслаждаясь совершенно отеческими его о себ попеченіями, до самаго того времени, какъ почувствовалъ возможность отправиться изъ арміи. Не нужна героямъ благодарность, но сердцу чувствительному, но сердцу умющему цнить благодянія, можно ль безъ нее обойтися? И. П.
Къ кортику Петра Великаго (*).
Съ священнымъ трепетомъ дёрзаю прикасаться
Къ теб, святыня Россіянъ!
О мечь Великаго! теб ль не покланяться?
Текутъ народы съ дальныхъ странъ
Воззрть и на слды героевъ дорогія,
A тамъ, гд носится безсмертный духъ Петровъ,
Уже ли не прольетъ твой врный сынъ, Россія!
Слезу признательну на прахъ Его слдовъ?
Пребудь ты вчно свято чтимымъ!
Тобою, дивный мечь! палъ сверный колоссъ,
Не ты ли начерталъ: ‘Зовись непобдимымъ,
Невинность ограждай, карай гордыню, Россъ!‘
Не ты ли подъ Лснымъ, не ты ли подъ Полтавой
Въ десниц громоносной былъ?
Не ты ль, сверкая вчной славой,
Пути къ ней Россамъ проложилъ?
Не Ты ли, грозный Неба мститель,
Ряды Славянъ, какъ вихрь, какъ буря протекалъ?
Не ты ль и нын, мечь спаситель !
Съ святой земли безбожныхъ гналъ?
Хранись, сокровище, хранись, о даръ безцнный!
Укрась и освяти мой скромный уголокъ.
Мой тихій, мирный кровъ не пышенъ, не высокъ,
Но ты въ него вмщенный,
Въ великолпный храм его преобратишь,
И славою Петра въ немъ стны позлатишь.
Петра воображу я, на тебя взирая,
Къ теб при старости я внуковъ подведу,
Скажу имъ: вотъ друзья! вотъ сталь, вотъ сталь святая,
Къ ней Самъ касался Петръ. Когда во гробъ сойду,
Вотъ завщанье вамъ: Да вами сохранится
Остатокъ сей драгой Отечества Отца,
Превыше всхъ богатствъ да въ родъ и родъ онъ чтится.
И утромъ ублаживъ молитвою Творца,
Сюда зайдите поклониться.
Н. Иванчинъ-Писаревъ.
(*) Сей кортикъ въ знакъ отличной милости пожалованъ былъ покойною Императрицею Елисаветою Петровною Гвардіи Преміеръ-Маіору Степану еодоровичу Селиверстову, который служилъ капраломъ въ новоформированномъ Петромъ Первымъ войск. A я получилъ сей неоцненный даръ отъ сына его, моего роднаго дяди, Александра Степановича Селиверстова. По словамъ покойной Императрицы Елисаветы, при пожалованіи дду моему кортика и по преданію отъ него до меня чрезъ дядю моего дошедшему, оный кортикъ находился при Августйшемъ родител ея почти во всхъ его воинскихъ походахъ. И. П.
На смерть М. Л. Голенищева—Кутузова-Смоленскаго.
Кто сей въ пол брани смертный, полубогъ ли,
Дни свои кончаетъ?
Рать уныла Россовъ, и съ ланитъ героевъ
Слезъ потокъ ліется.
Кто сей? — Громъ метавшій изъ десницъ.
На поляхъ при Красномъ,
И полки несмтны новаго Мамая
Въ мрачный адъ пославшій.
Смерть, разить помедли! да сверщитъ Кутузовъ
Подвигъ, имъ начатый!
Да расторгнетъ узы склепанныхъ народовъ!
Да спасетъ Европу!
Тщетно! въ гробъ низходитъ наше пцованье!
Плачь, рыдай Россія!
Плнъ твой сокрушившій, самъ въ оковахъ смерти,
Плачь, великъ уронъ твой!
Нтъ, прерви рыданье, мать племенъ несмтныхъ!
Сынъ твой живъ, не умеръ!
Жить въ вкахъ позднйшихъ будетъ твой спаситель!
Гробъ есть дверь къ безсмертью!
Отъ Невы до Тага и отъ горъ Сибирскихъ,
Вчнымъ льдомъ покрытыхъ,
До Атланта, небо на плечахъ носяща,
И до знойной Сары,
Слава всмъ разскажетъ подвигъ Михаила?
И святому рраху
Изъ далекихъ краевъ придутъ покланяться
Поздные потомки,
И на гроб Вождя, длъ его великихъ
Славой распаленны,
Да клянутся смертью умирать героевъ
За спасенье братій! —
Но тиранъ, не льстися тщетною надеждой!.
Россовъ есть довольно,
Въ адъ готовыхъ свергнуть адскую гордыню,
И карать противныхъ!
Знай, что Самъ Всевышній Россовъ есть защита,
Онъ хранитъ народъ свой,
Онъ во браняхъ Вождь нашъ: — Богу силъ и браней
Кто противустанетъ?
Скоро день настанетъ мщенія Господня?
Скоро грянутъ громы
Изъ десницы вышней, и погибнетъ съ шумомъ
Память нечестивыхъ!
12 Сентября, 1813.
Кострома.
Возвращеніе въ деревню.
‘О родственныхъ полей прелестныя картины!
Когда увижу васъ?’ Горацій говорилъ,
‘Когда могу, узрвъ знакомыя долины,
Забыть дни бурные, что въ Рим проводилъ?’
‘Кто въ город живетъ? тотъ сердца не иметъ,’
Чувствительный Тибуллъ правдиво намъ сказалъ:
‘Кто другъ природы, тотъ льстить людямъ не уметъ.’
Подобно имъ и я, и я всегда желалъ
Въ обитель сельскую отъ вихря удалиться,
Въ свободномъ воздух свободнй я дышу.
Какъ сельный кринъ, душа моя тамъ оживится:
Я жилъ среди полей, за тмъ-то къ нимъ спшу.
Рудички! имя дорогое,
Тебя на карт не найдешь,
Но сердцу слышится родное,
Когда тебя лишь назовешь.
Комужъ не милъ тотъ край, тотъ уголокъ уютный,