Стихотворения Ивана Никитина, Чернышевский Николай Гаврилович, Год: 1856 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 8 минут(ы)

Н. Г. Чернышевский. Полное собрание сочинений в пятнадцати томах

Том II.

М., ОГИЗ ГИХЛ, 1947

&lt,ИЗ No 4 ‘СОВРЕМЕННИКА’&gt,

Стихотворения Ивана Никитина. Издал граф Д. Н. Толстой. Воронеж. — СПБ. 1856—1864¹.

Когда-то у нас литературные репутации создавались и уничтожались журналами, когда-то были очень многочисленны люди того типа, который двумя-тремя словами очерчен в ‘Театральном разъезде’:

— Ну, что ты скажешь о комедии, которую мы сейчас видели?— спрашивает один.

— Погоди, теперь еще нельзя говорить: посмотрим, что журналы скажут: тогда и узнаем, хороша ли комедия².

Ныне уж не та стала наша публика. Она судит и рядит, не дожидаясь мнения журналов, и часто подсмеивается над ними. Такая перемена невыгодна для критика, который из учителя публики сделался ныне только ее отголоском и часто может выиграть, если сделается ее учеником. А мы все-таки очень рады этой перемене. Слава богу, что публика наша научилась быть самостоятельна в литературных вопросах. Положим, если хотите, дела эти не имеют колоссальной важности, но все-таки хорошо быть самостоятельным и в этих делах. Да и для критика нынешнее скромное положение если не блистательно, зато безопасно: публика редко ошибается, и если будешь прислушиваться к ее мнению, не останешься в накладе.

Эта мысль пришла нам в голову вовсе не по поводу ‘Стихотворений’ г. Никитина: по поводу их ничего особенно хорошего не может притти в голову (хотя издатель, граф Д. Н. Толстой, и написал к ним прекрасное предисловие). Но можно приложить и к ‘Стихотворениям’ г. Никитина слова, которыми начинается наша статейка. И не только можно, даже должно: ведь надобно же сказать что-нибудь об этой книжке, о которой без того ровно нечего будет сказать.

Да, редко ошибается (если когда-нибудь ошибается) публика, и хорошо, когда она судит самостоятельно. Многие журналы рекомендовали ее особенному вниманию стихи г. Никитина, вообразив, что открыли в нем поэта-простолюдина с самобытным и необыкновенным талантом. Публика прочла пьесы, о достоинстве которых с таким восторгом ей возвещали, и очень равнодушно сказала: ‘У г. Никитина есть искусство подбирать прекрасные рифмы и составлять звучные стихи, но поэтического таланта в нем не заметно. Не заметно также, по его стихотворениям, простолюдин он или дворянин, купец или помещик, но видно, что он начитался наших поэтов, стихи которых и переделывает в своих пьесах’. Это общее мнение публики разделяли мы и когда-то его выразили, и — признаться ли?— пожалели потом, что, не смягчив наших слов какими-нибудь общими, ничего не говорящими похвалами, не оставили возможности понимать наше суждение так или иначе, как кому угодно. ‘Почему знать, что может случиться?— думали мы. — Ведь по десяти, пятнадцати слабым пьесам довольно трудно решить, что у человека, их написавшего, нет таланта, и что он вдруг,— не ныне, завтра,— не удивит нас какими-нибудь превосходными созданиями. А тогда и придется нам сознаваться, что мы ошиблись’. Но вот прошел год или два. Г. Никитин издал, или вернее сказать, граф Д. Н. Толстой издал целую книгу его стихотворений. Значит, г. Никитин считает свои пьесы не какими-нибудь неудачными опытами, а произведениями хорошими, достойными своего таланта,— думает, что, написав их, уже совершил иечто такое, на чем может основать свою известность, или точнее сказать, так думает граф Д. Н. Толстой, издавший его стихотворения, а г. Никитин соглашается с мнением гр. Д. H Толстого, потому что иначе бы не дал ему разрешения издавать эту книгу. Прочли мы эту книгу — и улыбнулись над своими сомнениями в основательности и полной точности нашего прежнего суждения, и еще одним новым фактом увеличился длинный ряд случаев, убеждающих, что публика — очень тонкая и верная ценительница всяких, поэтических и не поэтических, дел. Действительно, в целой книге г. Никитина нет ни одной пьесы, которая обнаруживала бы в авторе талант или, по крайней мере, поэтическое чувство. У него есть только уменье писать стихи. Граф Д. Н. Толстой сознается, что г. Никитин — подражатель. Это еще не заставило бы нас отказать ему в таланте: человек с поэтическим дарованием может находиться под влиянием другого поэта, с более значительным или более развитым талантом. Но мало сказать, что г. Никитин подражает тому или другому нашему поэту: он просто переделывает различные пьесы различных авторов,— и как переделывает? так, что в его стихах не заметно ни малейшего поэтического инстинкта: нет ни мысли, ни чувства, ни даже соотношения между различными строфами одной и той же пьесы. И какие пьесы выбирает он для переделки? Не те, смысл которых был бы ему близок, затрогивал бы если не талант его (которого мы не имеем оснований предполагать), то, по крайней мере, его чувство или мысль. Нет, ему мало нужды до того, каково содержание пьесы: были бы в ней только звучные стихи,— он тотчас же напишет несколько куплетов, своею формою и словами похожих на эту пьесу, и думает, что эти куплеты, без всякого чувства, без всякой мысли или связи, составляют лирическое стихотворение. Понравится ему звучность стихов в пьесе Лермонтова ‘Три пальмы’, он тотчас пишет:

В глубоком ущельи, меж каменных плит

Серебряный ключ одиноко звучит³, и т. д.

Понравится звучность стихов в другой пьесе Лермонтова: ‘Когда волнуется желтеющая нива’, он опять пишет:

Когда закат прощальными лучами

Спокойных вод позолотит стекло⁴,

и т. д.

То же делает он с различными пьесами Пушкина и г. Тютчева, г. Щербины и Кольцова, г. Некрасова и г. Фета, г. Полонскоо и г. Огарева и вообще всякого поэта, лишь бы только звучность стихов какой-нибудь пьесы какого-нибудь поэта показалась ему завидна. Вот, например, стихи, переделанные из г. Майкова:

Буря утихла. Грядой облака потянулись к востоку:

Грома глухие раскаты вдали замирать начинают…⁵

а вот из г. Тютчева:

Тихо ночь ложится

На вершины гор,

И луна глядится

В зеркала озер ⁶, и проч.

Вот опять г. Майков:

Оделось мраком поле.

На темной лазури сверкает

Гряда облаков разноцветных.

Бледнея, заря потухает ⁷, и т. д.

А эти стихи взяты из г. Щербины:

Вот здесь узнаю человека

В лице победителя волн,

И как-то отрадно мне думать,

Что я человеком рожден ⁸.

Опыт подражания Пушкину (‘Я помню чудное мгновенье’):

Бывают светлые мгновенья⁹, и т. д.

О переделках из Кольцова мы и не говорим: их целые десятки. Пьеса, которая не была бы заимствована, в которой было бы хотя что-нибудь похожее на самостоятельность, нет ни одной во всех стихотворениях г. Никитина. Сам он не замечает в природе или жизни ничего, не чувствует ничего, но кто-нибудь напишет пьесу из русской жизни, и г. Никитин повторит ее, другой нарисует картину степи или гор — г. Никитин составит описание степи или гор, третий вдохновится произведениями греческой скульптуры — иг. Никитин напишет о художнике, как

Взглянул он на мрамор — и ярким огнем

Блеснули его вдохновенные очи.

И взял он его, и бессонные ночи

Над ним проводил он в своей мастерской.

И камень под творческой ожил рукой.

С тех пор в изумленьи, с восторгом немым

Толпа (воронежских жителей?) преклоняет колена пред ним¹⁰.

Иной напишет картину бури на море — и г. Никитин, живучи в Воронеже, тотчас же вдохновится тем, что

На западе солнце пылает,

Багряное море горит,

Корабль одинокий, как птица,

По влаге холодной скользит.

Сверкает струя за кормою.

Как крылья, шумят паруса,

Кругом неоглядное море,

И с морем слились небеса.

Беспечно веселую песню,

Задумавшись, кормчий поет,

А черная туча на юге,

Как дым от пожара, встает, и т. д.

Вот еще стихотворение, столь же глубоко прочувствованное:

ХУДОЖНИКУ

Я знаю час невыразимой муки,

Когда один, в сомнении немом,

Сложив крестом ослабнувшие руки,

Ты думаешь над мертвым полотном,

Когда ты кисть упрямую бросаешь

И, голову свою склонив на грудь.

Твоих идей невыразимый труд

И жалкое искусство проклинаешь.

Проходит гнев — и творческою силой

Твоя душа опять оживлена,

И, все забыв, с любовью терпеливой

Ты день и ночь сидишь близ полотна.

Окончен труд. Толпа тебя венчает,

И похвала вокруг его шумит,

И клевета, в смущении, молчит,

И все вокруг колени преклоняет.

А ты — бедняк!— поникнувши челом,

Стоишь один с тоскою подавленной,

Не находя в создании своем

Ни красоты, ни мысли воплощенной.

Это взято, конечно, прямо из южно-русской жизни, потому что, как нас уверяет граф Д. Н. Толстой в предисловии, очень хорошо написанном, ‘учителем Никитина была та широкая, степная природа, которая окружала колыбель его, и те общественные условия, которыми сопровождалось его детство’. Признаемся, мы не знали до сих пор, что для воронежских жителей ‘условиями, сопровождающими детство’, бывают корабли, колеблющиеся в гавани, морские бури, дружба с великими живописцами и созерцание дивных созданий ваяния. Итак, Воронеж есть Рим и вместе Неаполь.

Автор предисловия уверяет нас также, что ‘немного книг случалось читать’ г. Никитину. Это, конечно, надобно понимать только сравнительно с числом книг, прочтенных, например, Шиллером или Гете, а говоря без сравнений, мы видим из стихотворений г. Никитина, что он человек довольно начитанный: не только Пушкин и Лермонтов очень хорошо знакомы ему, но и все другие наши поэты изучены им. А так как есть у него заимствования из пьес, которые были напечатаны только в журналах и не собраны еще авторами в отдельные книги, то нет сомнения, что г. Никитин читает журналы и следит за нашею литературою вообще. Это прекрасно, и скрывать от публики такую похвальную черту не для чего. Жаль только, что начитанность не заменяет природного поэтического дарования, которого до сих пор не обнаружил г. Никитин, показав только, что умеет составлять из чужих стихотворений звучные стихи. Правда, издатель уверен, что г. Никитин имеет ‘описательное дарование’, но это потому, что издатель, быть может, не так твердо, как г. Никитин, изучил гг. Тютчева, Фета, Щербину, Майкова, Огарева и других наших поэтов, ai также и Кольцова, потому и не мог принять в соображение, что не только каждая картина, но и каждая черта картины у г. Никитина в точности заимствована у того или другого из этих поэтов. Это уже дар образованности, а не природы. Издатель хвалит г. Никитина за то, что у него картины русской натуры и жизни ‘списаны с натуры с удивительною верностью’, в той же самой степени отличаются верностью итальянской природе и жизни его пьесы итальянского содержания, выписанные нами выше. Это мозаики, составленные по книгам, а не с натуры.

Если у г. Никитина есть зародыш таланта — чему мы были бы очень рады, но чего не решаемся предполагать, видя, что он пишет стихи уже лет семь или восемь (под некоторыми его пьесами выставлен 1849 год) и все еще не выказал его ни одним стихотворением, вылившимся из души, а не пропетым без всякой мысли или чувства, в подражание различным чужим стихам — если б у него, действительно, был зародыш таланта, мы советовали бы г. Никитину, оставив на время сочинение стихов, ждать, пока жизнь разбудит в нем мысль и чувство, не вычитанное из книг и не заученное, а свое собственное, живое, от которого бьется сердце, а не только скрипит гусиное или стальное перо. Тогда и он, по мере своего таланта, будет поэтом, чего, впрочем, не отваживаемся надеяться: на всем, что написал он, лежит такая резкая печать совершенного отсутствия впечатлительности к чему-нибудь, кроме печатных рифмованных строк, что мы опасаемся, не принадлежит ли он по своей натуре к числу дюдей совершенно холодных и неспособных к поэзии.

Если опасение наше справедливо, то он не повредит таланту, Которого не имеет, продолжая переделывать чужие стихотворения. Но это будет, как до сих пор было, делом совершенно бесплодным. Кому охота из пьес г. Никитина знакомиться с отрывками стихотворений Кольцова или г. Фета и других поэтов, давно знакомых каждому? Напротив, никому не может быть приятно читать, например, следующую ‘песню’:

Зашумела, разгулялась

В поле непогода,

Принакрылась белым снегом

Гладкая дорога.

Белым снегом принакрылась —

Не осталось следу,

Поднялася пыль и вьюга —

Не видать и свету.

Да удалому детине

Буря не забота:

Он проложит путь-дорогу,

Лишь была б охота.

Не страшна глухая полночь,

Дальний путь и вьюга,

Если молодца в свой терем

Ждет краса-подруга.

Уж как встретит она гостя

Утренней зарею,

Обоймет его стыдливо

Белою рукою,

Опустивши ясны очи,

Друга приголубит…

Вспыхнет он, и холод ночи

И весь свет забудет.

Или следующую пьесу:

В зеркало влаги холодной

Месяц спокойно глядит

И над землею безмолвной

Тихо плывет и горит.

Легкою дымкой тумана

Ясный одет небосклон,

Светлая грудь океана

Дышит, как будто сквозь сон.

Медленно, ровно качаясь,

В гавани спят корабли,

Берег, в воде отражаясь,

Смутно мелькает вдали.

Смолкла дневная тревога…

Полный торжественных дум,

Видит присутствие бога

В этом молчании ум ¹¹.

Ведь эта пьеса пародия на г. Тютчева, а предыдущая — на Кольцова. Какая же надобность в подобных пародиях? А пьес иного рода г. Никитин доселе не печатал еще ни одной. Гр. Д. Н. Толстой полагает, что, кто пишет так, как г. Никитин, должен быть признан замечательным поэтом: для нас очень прискорбно, что едва ли кто будет разделять его мнение, тем более жалеем об этом, что мы сами желали бы разделять его: так оно прекрасно и умеренно высказано и такими благородными чувствами внушено ¹².

ПРИМЕЧАНИЯ.

¹ Отрицательное отношение к Никитину, как к холодному версификатору и подражателю, разделялось и Добролюбовым — но лишь до известной степени. Поэме Никитина ‘Кулак’ Добролюбов дал в 1858 году оценку довольно благожелательную. По поводу нового издания стихотворений Никитина 1860 года Добролюбов дал отзыв в общем близкий к тому, что говорил Чернышевский, но все-таки с некоторыми смягчениями и оговорками.

² ‘Театральный разъезд’ Гоголя Чернышевский цитирует неточно.

³ Начало стихотворения 1850 года ‘Ключ’.

⁴ Стихотворение 1850 года, не имеющее заглавия, начинающееся приведенными у Чернышевского строками.

⁵ Начало стихотворения ‘Вечер после дождя’ (в первоначальной редакции).

⁶ Стихотворение 1849 года, не имеющее заглавия и начинающееся приведенными у Чернышевского строками.

⁷ Начало стихотворения 1850 года ‘Ночь’ (цитата неточна. У Никитина: ‘Оделося сумраком поле’).

⁸ Начало последней строфы стихотворения 1851 года ‘На западе солнце пылает’,

⁹ Стихотворение 1851 года, не имеющее заглавия и начинающееся приведенными словами. Трудно понять, в чем Чернышевский усматривал подражание пушкинскому ‘Я помню чудное мгновенье’.

¹⁰ Из стихотворения ‘Мрамор’.

¹¹ Стихотворение 1851 года ‘Ночь на берегу моря’.

¹² Сильно задетый статьей Чернышевского, Никитин излил свои чувства в обширном письме к Краевскому от 20 августа 1856 года (И. С. Никитин, Полное собрание сочинений в одном томе под редакцией М. О. Гершензона, издание А. С. Панафидиной, М., 1912, стр. 292—294).

**ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЙ И БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ*.**

* Составлены H. M. Чернышевской.

Первоначально опубликовано в ‘Современнике’ 1856, No 4, стр. 49—56, перепечатано во II томе полного собрания сочинений (СПБ., 1906), стр. 349—354.

Рукопись-автограф на четырех листах в полулист писчего формата.

В рукописи статья кончается словами: ‘едва ли кто будет разделять его мнение’. Остальное добавлено в ‘Современнике’.

Рукопись хранится в Центральном государственном литературном архиве.

Стр. 498, 22 строка. В рукописи: целые десятки [, из г. Некрасова взяты также многие стихотворения].

&lt,ИЗ No 4 ‘СОВРЕМЕННИКА’&gt,

Стихотворения Ивана Никитина. Издал граф Д. Н. Толстой. Воронеж. — СПБ. 1856—18641.

ПРИМЕЧАНИЯ.

ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЙ И БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ*.

Читайте также:

Стихотворения Ивана Никитина. Издал граф Д. Н. Толстой. Воронеж. — СПБ. 1856—1864¹.

**ТЕКСТОЛОГИЧЕСКИЙ И БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ*.**