Стихотворения, Хвостов Дмитрий Иванович, Год: 1834

Поэзия
Время на прочтение: 52 минут(ы)
Скачать в PDF 
 Д. И. Хвостов 




 Стихотворения 



 ---------------------------------------------------------------------------- 

 Граф Дмитрий Иванович Хвостов. Сочинения. - М.: INTRADA, 1999. 

 Scan ImWerden http://www.imwerden.de 

 ---------------------------------------------------------------------------- 



 ОГЛАВЛЕНИЕ 



 ОДЫ 



 Осень 

 Позднее взывание к музе 



 ПРИТЧИ 



 Жених и две невесты 

 Топор 

 Лев и Невеста 

 Заичьи уши 

 Пустынник и Почести 

 Ритор и Болван 

 Табашник и Борей 

 Грабитель 

 Мыши и Орехи 

 Мужик и змея 

 Лев состаревшейся 

 Осел и Хозяин 

 Любовь и дурачество 

 Петух и Лисица 

 Учитель и Ученик 

 Юпитер и Звери 

 Болван и Богомольцы 

 Сократов дом 

 Собака без ушей 

 Осел кумир 

 Осел и Мужик 

 Верная собака 

 Бочка 

 Лисица и Козел 

 Два плешивые 

 Ескулапий и Больной 

 Два голубя 

 Отпускная 

 Медведь и Кошка 

 Осел и его Хозяин 

 Заяц и Собаки 

 Корабль на море и Корабль на реке 

 Червяк и Собака 

 Проповедник Пифагора 

 Птицы Законоположители 

 Рысь и Крот 

 Сверчок 

 Старуха и Зеркало 

 Алкивиады 

 Лев и Волк 

 Лягушка и Бык 

 Эмпедокл и Туфли 

 Сапожник и Врач 

 Осел и Рябина 

 Рыбак и рыбка 

 Старуха и две служанки 

 Две сумы 

 Нил и собака 



 БАСНИ 



 Скупой и прохожий 

 Летучая мышь 

 Овца и Дождь 

 Кошка Невеста 

 Волк и Ягненок 

 Два Друга 

 Старый Лев и Врачи 

 Козел и Лисица 

 Купец и Счастие 

 Муравей и Муха 

 Заяц и Лягушки 

 Черепаха и Селезни 

 Старик и Три Юноши 

 Туча, Гора и Куча 

 Собака родильница 

 Орлица и Ворона 

 Найденный топор 

 Муж и Яйцо 

 Дворец у Льва 

 Феб и Диана 

 Лев и мудрая змея 

 Лев на войне 

 Змея и пила 

 Человек победитель Льва на картине 

 Старуха и Звездослов 



 ПОСЛАНИЯ 



 А. С. Пушкину, члену Российской Академии, 1831 года, при случае чтения стихов его о клеветниках России 



 СВЕТСКИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ 



 Снега (Сказка) 

 Стихи на Новый 1804 год 

 Весна в Петрополе 1829 года 

 Послание к N. N. о наводнении Петрополя, бывшем 1824 года 7 ноября 

 Холера 1830 года 

 Июль в Петрополе 1831 года 



 НАДПИСИ 



 В мой альбом, 1826 года 

 Императору Александру 1-му, 1819 года 

 На выгрузку камня для колонны монумента Императору Александру 1-му 30-го дня июля 1831 года 

 На воздвижение гранитной колонны в честь императора Александра I 

 На монумент Петра Великого 1783 года 

 К портрету Государя Императора 



 НАДГРОБИЯ 



 Славному Германскому поэту Гете, скончавшемуся в Марте месяце 1832 года в г. Веймаре 

 Василью Львовичу Пушкину, скончавшемуся 20 августа 1830 года 

 Знаменитому современнику Алексею Федоровичу Мерзлякову, скончавшемуся в Москве в Сокольниках, 26 июля 1830 года 

 Александру Андреевичу Жандру, 1830 года в Ноябре месяце 

 Александру Ефимовичу Измайлову, 1831 года 

 Сочинения Руссо Женевского перевод с французского 1776 года 

 Артисту Рязанцову 

 Князю Багратиону, генералу от Инфантерии 

 Путешествующему на корабле из Америки в Грецию самоубийце Французу, 2 сентября 1832 года (шутка) 

 Статскому советнику Николаю Ивановичу Гнедичу, скончавшемуся 1833 года Февраля 13 числа 

 Современнику Обжоркина 

 Надгробие 

 Надгробие Королю Польскому 



 ЭПИГРАММЫ 



 Эпиграмма 

 На самого себя, Марта 1797 года 

 1806 года (с французского) 

 1813 года 

 1806 года 

 Эпиграмма 





 ОДЫ 



 Осень 



 Борей свирепыми крылами 

 Шумя, в подсолнечной летит, 

 Колеблет гордыми дубами, 

 Ярится, злобствует, свистит, 

 Природу люто обнажает, 

 Ея всю прелесть поражает, 

 Ковры зелены и цветы 

 Лишаются сиянья, блеска 

 Средь звуков грома, молний треска 

 Грядешь на царство, Осень, ты. 



 Умолкли птичек нежны хоры, 

 Лишь глас совы поет в ночи, 

 Увяло царство красной Флоры, 

 И томно не журчат ключи, 

 Нахмурились угрюмо воды, 

 В лугах престали хороводы, 

 Веселье скрылось и любовь, 

 Бегут резвясь игры и смехи, 

 Прощайте на земле утехи, 

 Доколь весна не придет вновь. 



 Угрюмо царство и сурово 

 Приносишь, осень, ты земле, 

 Сковать природу все готово. 

 В порфире бурь, дождей во мгле 

 Мертвит и твой приход, и сила, 

 Натура в сиротстве уныла 

 Беспечной томною рукой 

 Тебя без радости сретает, 

 И пир богатый учреждает, 

 Скопленный летом и весной. 



 Пришла - и бури за тобою! 

 Наперсник ближний твой Борей, 

 Стихии радуясь борьбою, 

 Ревет в лесу, среди морей, 

 И флоты в бездну повергает, 

 И сонмы кедров низлагает, 

 Шутя погибелью, бедой, 

 Когда все истощив угрозы, 

 Ведет во след снега, морозы 

 С зимою хладною, седой. 



 Но пусть натурою играешь, 

 Блюдя установленный чин, - 

 Ее всегодно ты караешь 

 По власти Вышнего судьбин: 

 Весна и лето вновь родится, 

 Собой природа возгордится, 

 Когда восчувствует их власть, 

 И солнце пышно пред очами 

 Явится с жаркими лучами 

 Свершать определенну часть. 



 Но придешь ли ко мне обратно 

 Ты, время сладостно весны? 

 О время быстро и приятно! 

 Твои мечтания и сны 

 Утехой душу наполняют, 

 Сокровища не заменяют 

 Игрушек вешнего часа. 

 Где взять восторги те сердечны, 

 Минуты радостны, беспечны? 

 Где скрылася весны краса? 



 Весна моя свой круг свершила, 

 Уже и лето протекло, 

 Своих ты радостей лишила, 

 Я твой полет не чту за зло. 

 Спокоен в осень, равнодушен, 

 Судьбине, благости послушен, 

 На малой ладие теку, 

 Осенню песнь на лире строю, 

 Невинной тешу мысль игрою 

 И в осень дни отрадны тку. 





 Позднее взывание к музе 

 1822 года июля 17 дня, в селе Слободка на Кубре. 



 Пернатые Орфеев хоры 

 Меня восхитили теперь, 

 Леса, поля, долины, горы 

 Открыли в храм Фантазьи дверь, 

 Богатые красы природы, 

 Цветы, ключей шумящих воды, 

 Густая рощей мирных тень, 

 Мой нежат слух, прельщают очи, 

 Луны мерцание средь ночи 

 Мне представляет Музы сень. 



 Уже в сиянье багряницы 

 Полмира снова Феб облек, 

 Овечки кроткие, телицы 

 Толпятся у прохлады рек, 

 Уже пастушки голос нежной 

 Твердит о страсти неизбежной, 

 И солнечный слабея свет, 

 Скользя веселых нив по злату, 

 Поспешно клонится к закату, 

 Но музы предо мною нет. 



 Кубры излучистой по брегу 

 Хариту мыслю я обресть, 

 Вкушая ароматов негу, 

 Желаю жертву ей принесть. 

 Пастушка Лиза мне сказала: 

 'Прохожий! у меня пропала 

 Из стада белая овца, 

 Ее сыскать пекусь всечасно. 

 Кубра! ты не грусти напрасно'. 

 Ласкает юного певца. 



 Не могут звуки громкой лиры 

 Томимый скорбью дух согреть, 

 Коль нет со мною здесь Темиры, 

 В разлуке с ней о ком мне петь? 

 Все радости река глубока 

 Влечет далече от потока, 

 Веселия мгновенен час, 

 Проходит счастья скоро время, 

 Утех воспоминанье - бремя 

 Отягощает только нас. 



 Восторги юности питала 

 Кубра, виясь внизу села, 

 Жезлом волшебным чаровала, 

 С струями радость унесла. 

 Куда ни обращаю взоры, 

 На испещренный луг и горы, 

 Везде один, везде грущу, 

 Среди печальных дум и слезных, 

 Друзей, родителей любезных 

 Напрасно при Кубре ищу. 



 Крылатый властелин природы 

 Прообразует вечность нам, 

 Земля и звезд блестящих своды - 

 Движения текущий храм, 

 Непостоянству все подвластно. 

 Прошедшее вещает ясно 

 Неисчислимость перемен, 

 Где гор чело, где были селы, 

 Являются морей пределы, 

 Ревет бурливых вождь премен. 



 Окрестности Пергама наги, 

 Рушитель царств и городов 

 Средь блат, в развалинах Карфаги 

 Герой таится от врагов*. 

 Роскошный сад Семирамиды, 

 Златые капища Авлиды 

 Травою, мохом поросли. 

 Петра воздвигнуты рукою, 

 Омыты здания Невою 

 Чело за облака взнесли. 



 Все изменяется всечасно, 

 Все гибнет, возрождаясь вновь, 

 Одно изящество прекрасно 

 Не истлевает, и любовь, 

 Надзвездные оставя сферы, 

 На крыльях пламенныя веры 

 Оне, при звуках громких лир, 

 Спускаются с высот небесных, 

 В различных образах прелестных 

 Утешить преходящий мир. 



 Я зиму на главе являя, 

 Не чаю Музой быть любим, 

 Но сердца огнь внутри пылая, 

 Уже талантом стал моим. 

 Оставя скоро дол глубокий, 

 Я вознесусь на холм высокий 

 От зримых далеко веществ, 

 Светил сияньем озарюся, 

 В реку восторгов погружуся, 

 Услышу гимн Творцу существ. 





 ПРИТЧИ 



 Жених и две невесты 



 Был некто молодец середних лет, 

 Ни белокур ни сед, 

 Жениться захотел, но чудною судьбою 

 Он двух невест имел на выбор пред собою, 

 Одна была чрезмерно молода, 

 Другая напротив почти седа, 

 Одна вдовица, 

 Другая скромная девица 

 Когда наедине жених 

 Случался с ними, 

 Он был почтителен и тих, 

 Они меж ласками своими 

 У жениха из каждого виску 

 Щипали мастерски всегда по волоску. 

 Старуха волосы все русые щипала, 

 А девушка точь в точь с седыми поступала, 

 И торопились так в удобный час и день, 

 Что сетовать на них никто не смел за лень, 

 И ремесло свое дней с сотню продолжая, 

 Одна перед другой усердье умножая, 

 Так жали ревностно, что он хоть не старик, 

 Но принужден надеть парик. 

 Смекнул жених, что каждая супруга 

 Желает своего любезна друга 

 Принудить жить на свой лишь образец, 

 И, - выбросил с тех пор из мыслей он венец. 





 Топор 



 На берегу реки мужик дрова рубил, 

 Нечаянно топор он в воду уронил: 

 Прелютой мучится крестьянин мой тоскою, 

 И воет над рекою. 

 Прости топор, простите и дрова! 

 Куда теперь пойдешь, о бедна голова? 

 Пришло мне утопать, топор, с тобою, 

 Но всякая болезнь имеет врачество. - 

 Какой-то счастливой судьбою 

 Простосердечного пришло спасть божество. 

 Зевесовой сказатель власти, 

 Меркурий прилетел, и все напасти 

 В крестьянине пресек, 

 Сказав: я знаю дно глубоких самых рек. 

 Туда я для тебя с охотою спущуся, 

 И с топором твоим оттоле возвращуся. - 

 Не мудрено богам - несчастным помогать, 

 Не стал он боле отлагать. 

 В реку - и вытащил секиру не простую, 

 Секиру золотую. 

 Крестьянин говорит: не ту я потерял, 

 Но бог ему серебрену являл, 

 Мужик: не спорю в том, что топоры богаты, 

 Однако [же] не мой, своей ищу я траты. - 

 Железну наконец секиру бог явил. 

 Вот мой топор, - бедняжка возопил! - 

 Колико щедры боги! 

 И у Меркурия целует ноги. - 

 За то, что правду он сказал, 

 Богаты топоры ему Меркурий дал. - 

 Лишь разнеслись в соседстве эти вести, 

 Все захотели равной чести. - 

 Меркурий к ним опять с небес долой, 

 И вытащил сперва топор он золотой, 

 Не заикнувшися все закричали: мой! 

 Но бог, уверяся в их алчности и лести, 

 Богатым топором им дал по тумаку, 

 И опустил его в реку. 





 Лев и Невеста 



 В глубоку старину, а не теперь, 

 Живали заодно и человек и зверь. 

 Мы наряжалися без пышности убого 

 И были против них слабей не много. 

 В плохой тогдашний век 

 Со львом не смел встречаться человек. 

 В такие времена жил лев детина, 

 По нашему скотина, 

 В красавицу влюбясь, пришел к отцу, 

 Просить его к венцу. - 

 Такое сватовство почтенно и счастливо, 

 Однако ж щекотливо: 

 Старик умней был льва, 

 И ласковые плел ему слова: 

 Что он то принял в честь, но дочь его не Львица, 

 Девица. - 

 Не вновь 

 Любовь 

 Была причиною дурачеств многих. 

 Омирово то дело, не мое. - 

 Погибла Троя от нее. - 

 Царь лев, случась у ней в оковах строгих, 

 Согласен был на все, позволил, как глупец, 

 И когти срезать с лап и вырвать зубы, 

 Оставил только губы, 

 И длинну шерсть своей богатой шубы, 

 И стал он наконец, 

 Как крепость без солдат, без пуль и без снаряду, 

 И назывался львом лишь только для обряду. - 

 Рот львов 

 Не страшен без зубов, 

 А лапы без когтей. - С смычек собак спустили, 

 До смерти жениха легко приколотили. 





 Заичьи уши 



 Толкнул когда-то льва рогами зверь, 

 Царь лев прогневался: сей миг, сей час, теперь 

 Чтоб в царстве у меня рогов ни крошки боле! 

 Пришел о том указ 

 В приказ. 

 Рогатые спешат оттоле: - 

 Коровы и быки, бараны и слоны, 

 И рогоносцы все, сколь было, сосланы. - 

 За ними заяц прыг - ему в глаза лисица, 

 А ты куда спешишь, комола заяц птица? 

 Боюсь прищепок я, боюсь судей, судов 

 И их крючков. - 

 Опомнись куманек, как счесть рогами уши? - 

 Я робок, а притом подьяческие души 

 Легко произведут в оленьи их рога, 

 Мне жизнь всемерно дорога, 

 И так в запас - прощай. - Простился 

 И долго он домой не возвратился. 





 Пустынник и Почести 



 Ни одному на свете божеству 

 Толико олтарей не строят, 

 Так много никого не беспокоят, 

 Как божество, что я фортуною зову - 

 Сказать ли справедливо? 

 Фортуне жить довольно хлопотливо: 

 Предметы всех страстей 

 В руках у ней, 

 Однако ж молодец один случился, 

 Который не весьма за нею волочился, 

 Он был ни беден, ни богат, 

 Доволен был судьбою, 

 Доволен был женою, 

 Он малинькой имел и дом и сад. - 

 В осенню темну ночь фортуна поустала, 

 И у окна его стучала: 

 Пожалуй ночевать меня пусти, 

 Мне дале не куды брести, 

 Богатства, пышности, чины и украшенья 

 Тебе для возвышенья 

 Со мною у ворот. - 

 Мне этот весь народ, 

 Хозяин отвечал без дальня размышленья, 

 Куда девать?.. 

 И у меня одна кровать, 

 Котору берегу, не мучася тоскою, 

 Веселью и покою. 





 Ритор и Болван 



 Был славный человек, 

 Который целый век 

 От красноречия не знал себе покою, 

 Учение текло из уст его рекою. 

 Гремел мой говорун 

 Так точно, как перун. - 



 Стоял болван в лесу, вития мой дуброву 

 Изволит посещать, и мнит, что там готову 

 Себе получит славу нову, 

 И чванится, как Цицерон, 

 Как за Лигария вступился он. - 

 Кто ритор, кто болван - узнай, читатель?.. 

 Оратор мой, немысленный писатель, 

 Болван - глупцы, 

 Которые плетут ему похвал венцы. 





 Табашник и Борей 



 Какой-то молодец пред воротами 

 Табак молол, Борей свирепыми устами 

 Дохнул, и вихрь и пыль поднял. 

 Борей, бог очень строгой, 

 Борей, что ни встречал, крутил и мял. 

 Летя своей дорогой, 

 Дохнул по воздуху, табак на ветр послал. 

 Табашник, видя то, ругал Борея, 

 Борей ему: дурак, 

 Ты будь других умнея, 

 И не брани, что твой развеял я табак, 

 Но знай, что естества блюдя законы, 

 Не внявши частные табашниковы стоны, 

 Я сделал зло тебе, но блага миллионы. 





 Грабитель 



 Один грабитель 

 Чужих сокровищей любитель 

 В великолепные чертоги пригласил 

 Друзей к обеду, 

 На знатную беседу. - 

 Смотрите, братцы, я как прежде жил, 

 И ныне как живу, кичливо говорил. 

 И то, что есть у вас у многих, 

 Всех добродетелей любимцев строгих, 

 Как знатный Господин, 

 Имею я один. - 

 Ответы на вопрос услышал он такие: 

 Конечно у тебя все вещи дорогие, 

 Но только не твои, - чужие. - 

 Когда стихов творец, 

 Не ведав своего искусства правил, 

 Из разных лоскутков творения составил, 

 Кто скажет, чтоб он был творения отец? 

 Тогда стихи прекрасны, 

 Когда свободны, чисты, ясны, 

 Тогда читателей на похвалы влекут, 

 Когда из собственна источника текут. 

 Выкрадывать стихи не важное искусство: - 

 Украдь Корнельев дух, а у Расина чувство. 





 Мыши и Орехи 



 Какой-то мудрый лев в том полагал утехи, 

 Что жаловал мышей и жаловал орехи. - 

 Кому противно что, 

 Тому конечно то 

 Не надо ни на что. 

 Лев мысля то ж, сказал к орешному лукошку: 

 Для сбереженья их определю я кошку, 

 А к малиньким мышам 

 Мартышку стражем дам: 

 Кусочки не по них, я то изведал. - 

 Как лев провозгласил, так лев и сделал, 

 Но стража каждого подзаривал обед, 

 Которой у себя стерег его сосед. 

 Столкнулися они - рукою руку мыли, 

 Орехи Царские, и - мышки с ними сплыли. 





 Мужик и змея 



 Благотворения конечно дар отличный, 

 Богам обычный, 

 Которых на земле преемники Цари. - 

 По мере всяк из нас добро твори, 

 Однако же с разбору, 

 Не всякому и не всегда, а в пору. - 

 Мужик в холодны зимни дни, 

 Когда морозы, снег лишь властвуют одни, 

 Пошел в овин, - змея лежала, 

 Почти замерзла вся, - змея дрожала, 

 Остановилось в ней дыхание и кровь, 

 У мужика в душе пришла к змее любовь. 

 Змею он поднял, - в дом к себе уносит, 

 Пришел, - огня хозяин просит, 

 И печку затопил, стал греть змею 

 Питомицу свою. 

 Змея помалу оживала, 

 И зубы согревала, 

 И в душу вместе, как тепло, 

 Опять у ней гнездится зло. 

 От ярости кипела, 

 Шипела, свистнула и вмиг успела 

 И развернуться вся и голову поднять, 

 И жало на того хотела изощрять, 

 Кто благодетель ей, отец и воскреситель, 

 Спаситель. 

 Неблагодарная! мужик ей отвечал: 

 Какую от тебя награду получал! 

 Умри! и взяв топор, средь гнева жара 

 Змее три дал удара, 

 И хвост и голову от тела отделил. 

 Змея рассечена скакала 

 И части съединить искала, 

 Но труд ее напрасен был. 





 Лев состаревшейся 



 Всему есть мера, вес, всему конец. 

 Был Лев герой, героям образец, 

 Стал стар и ни куда он не годится, 

 Без силы мудрено гордиться. 

 Лев жалок стал, Лев плачет за углом, 

 Лев ноет и лежит в пещере, 

 Как Иов, в море зол, а не в высокой мере. 



 Приходит конь ко Льву, не бить челом, - 

 Копытом Льву туза, а бык рогами, 

 Собака Льва зубами 

 Не сотни, миллион, 

 И звери все, что прежде на поклон 

 Ко Льву ходили, 

 А нынче бить бессильна рассудили: 

 И наконец осел, в пещеру скок, 

 Но Лев ему сказал: я чувствую мой рок, 

 Для всякого смерть злостна, 

 Но твой удар снести сугуба смерть, поносна. 





 Осел и Хозяин 



 Без крылей на Парнас, на небо не спеши, - 

 Кто создан не орлом, летая не смеши! 

 Собачка малинька, Гишпанка родом, 

 Но гордости чужда, жила в дому, 

 Где лишь хозяину в угодность своему, 

 Вилася вкруг него, и так была с доходом, 

 Готово молоко, готов собачке сыр, 

 Собачке всякой день бывает пир: 

 На бархатной подушке почивала, 

 И космы у нее служанка завивала. 

 Глядит в глаза хозяин ей, 

 Ее целует, 

 Ее балует 

 И чтет утехою своей. 

 Собачке вольно и свободно, 

 Лишь было бы угодно 

 На груди взлесть, хозяина обнять, 

 Никто не смеет ей за то пенять, 

 О зависть, страсть злосердого невежды! 

 Осел увидел то, 

 Ушами хлоп, открыл большие вежды, 

 И говорит: я что? 

 Осел, собаки чай не хуже, 

 Зачем имею я и часть не ту же? 

 За чем я не в чести? - На холоде, не сыт? 

 Тружусь, потею век и не щажу копыт, 

 Но люди прихотливы, 

 За труд не наградят, 

 У них лишь те счастливы, 

 Которы им в глаза глядят, 

 Понравятся и угодят. - 

 Собачкин разум тут, собачкина тут сказка, 

 И вот за то ей ласка, 

 И мне нередко таска, 

 Осел уверяся о том, 

 Прыгнул хозяину на шею 

 И завизжал: к тебе ласкаться смею, 

 Хозяин отвечал: я дружбы не имею 

 С ослом: 

 Слуга! дубиной 

 Управься со скотиной. 





 Любовь и дурачество 



 Любовь, дурачество, божки из первых в мире, 

 Как дети разрезвясь, играв на небесах, 

 Заспорили о власти, о порфире 

 И о своих судьбах, 

 Амур хотел на весь богов совет преславный 

 И на Олимп державный 

 Сослаться в том. 

 Дурачество без дальня разговора, 

 Не продолжая спора, 

 Поподчивало вдруг Амура тумаком, 

 Тузами, 

 Так сильно, что навек простился он с глазами, 

 Стал слеп. 

 Пошла молва и шум и пересуды, 

 Ершатся боги все, как в море чуды, 

 Тот на дурачество, Амуру тот свиреп: 

 Богиня красоты Венера, 

 Как женщина, как мать, 

 Не хочет вопля унимать, 

 На апелляцию мнит дело поднимать, 

 К Зевесу с просьбою. - Юпитер знает, 

 И понимает: 

 Любовь, дурачество, два бога на земли, 

 Без коих жить нельзя, кого ни удали, 

 Без каждого земля погибнет. 

 Не хочет он при том Венере досадить. 

 Какой же суд дурачество постигнет? - 

 Юпитер приказал дурачеству водить 

 Слепого купидона 

 Для сохранения закона. 

 Мы видим вместе век и встарь и вновь 

 С дурачеством любовь. 





 Петух и Лисица 



 Петух проворный был, петух боец, 

 По-русски молодец, 

 Сидел как на часах, на дереве высоком, 

 Бежала тут лисица ненароком, 

 Увидя петуха, кричит: ты знай, что я гонец, 

 Приятель мой и кум любезной! 

 Я слух несу полезной, 

 А именно, бегу я в околоток весь 

 Сказать, что мир у нас уставлен здесь, 

 Как петухи, так и лисицы 

 Между собой и братья и сестрицы, 

 Сойди ко мне, позволь себя поцеловать 

 И праздник не забудь давать, 

 Иллюминацию везде бегу устроить. 

 Петух лисе: постой! 

 На что тебе себя так много беспокоить? 

 Я вижу близ тебя пята с пятой 

 Летят собаки 

 И верно не для драки, 

 А мир торжествовать, 

 Мы станем взапуски друг друга целовать, 

 Лиса в ответ: мне эту весть 

 Скорее надобно разнесть, 

 А правда то, что от собак трухнула 

 И плута петуха не обманула. 





 Учитель и Ученик 



 Почтенной древности воспитанник на ус*, 

 Не Немец, не Француз, 

 Наперстник муз, 

 Русак простой в латыню погруженной 

 И не осел, ослинус уваженной, 

 Но все нельзя латынью задавлять, 

 Читать уроки, 

 Виргилия рядил в российски строки, 

 Пошел учитель мой гулять, 

 И стадо с ним латынско, 

 Гулял в саду, - там пруд случился близко. 

 Ребята резвятся, - один шалун 

 Играя, бегая упал без спросу, 

 Не пощадя руки, ни носу, 

 Упал куда? - где царствует Нептун, 

 Однако ж не в реку, не в озеро, не в море, 

 Но в пруд упал дитя, напасти, горе! 

 Кричит ребенок из воды, 

 Подите батюшки сюды, 

 Не дайте потонуть: я чуть не захлебнулся. 

 Учитель встрепенулся, 

 И шагом важности, нахмуря бровь, 

 Пришел и ну сердиться, 

 На мальчика кричать и вновь 

 Стал над Риторикой и Тропами трудиться, 

 И если б хрию досказал, 

 То верно мальчик бы пропал, 

 Но тот барахтался, что толковать невежде, 

 Доскажешь после речь, вынь из воды ты прежде! 





 Юпитер и Звери 



 Кто самолюбия не раб? 

 Кто для себя не слаб? 

 Мы все свои достоинства возносим, 

 Других поносим. 

 Юпитер некогда всех сколько есть зверей 

 К великолепному велел пустить престолу, 

 И каждому из них по произволу 

 Поправить обещал щедротою своей, 

 Что каждый ни найдет нескладно, некрасиво 

 В себе. 

 Тут обезьяна вмиг: благодарю судьбе, 

 Я так, как должно быть, не чудо и не диво, 

 А куманек медведь 

 Не то, как видеть мы привыкли Аонида, 

 И то ему нимало не обида, 

 Что на него не весело глядеть, 

 И ежель моего послушает совета, 

 Ему не должно списывать портрета. 

 Медведь не захотел свово менять лица, 

 Сказав, что он пленил медведиц тьмы сердца, 

 А росту у слона хотел прибавить, 

 Но нечто слон в ките нашел поправить. 

 Так муравей в осе, а муха в пауке, 

 Комар в кузнечике, кузнечик в червяке, 

 Тьма насекомых, птиц и все четвероноги, 

 Собой осталися довольны так, как боги. 





 Болван и Богомольцы 



 Болван пожалован был негде в боги, 

 Готов ему олтарь, курение и жрец, 

 Готовы и мольбы от искренних сердец. 

 Текут толпы народа многи, 

 Как люди, тот зимы, тот просит теплых дней, 

 Один воды, другой огня. 

 Болвана моего лелеют и ласкают 

 И пыль в глаза пускают, 

 Все малы, как сверчки, и мыслят, что болван 

 Пред всеми великан. 

 Кадят болвана в нос, и кровь от жертвы льется, 

 Болван не ворохнется, 

 Болван болваном остается, 

 Молебщики увидя то, 

 Смекнули, что 

 На смех народу 

 Болвана бросить в воду, 

 Сказав ему: изволь Нептунов сок сосать, 

 Ты не возмог казнить и не умел спасать. 

 Вельможи 

 С таким божком не редко схожи. 





 Сократов дом 



 По тщетной пышности мы судим о вещах, 

 Будь честен, будь мудрец, когда не на коврах 

 Ты спишь, на золоте стола ты не имеешь, 

 Напрасно ты титул примать достоинств смеешь! 

 Все ведают о том, 

 Что был Сократ с умом, 

 Сократ построил дом, 

 Сократово строение поносят, 

 Гостиной длинной просят, 

 А галерея-то не очень глубока, 

 Наружность, внутренность все кажется мелка, 

 И говорят, не все у нас Сократы, 

 Как он, для знатна мудреца 

 Почтенного лица 

 Потребен храм, органные палаты. 

 А им Сократ в ответ: наружность лишь обман, 

 Для истинных друзей доволен и чулан. 





 Собака без ушей 



 О горесть! о беда! свирепы души 

 У датска кобеля отрезали вмиг уши. 

 Тоскует, плачет пес, 

 Пришло мне спрятаться в дремучий лес, 

 Как я таким уродом 

 Предстану пред народом? 

 Собака бедная, пожалуй ты не вой! 

 Еще не короток век твой, 

 Пусть уши у тебя, собака, не велики, 

 Привыкнут видеть их, 

 А ты вперед и в случаях таких 

 Останешься как конь, век права без улики. 





 Осел кумир 



 Везли чай в Дельф кумира, 

 Кумир без ног, кумир, как барин, сел. 

 Кумира на плечи поднял осел 

 И божество пространна мира 

 Так точно, как котлы медяны потащил 

 И не спешил, 

 Однако же в пути красавицы, герои 

 Бегут перед ослом кумиру в честь, 

 Разумницы, глупцы, людей различны строи 

 Плетут бесстыдно лесть 

 И просят, что ни есть. 

 Кумира мудрецы в душе не величали, 

 Но то, что он болван, народу не кричали. 

 Осел 

 Услыша в день раз сто: ты бог, ты славен, 

 Ты мудр и милосерд, никто тебе неравен, 

 Подумал впрямь, что мир в его руках висел 

 И что на небеса он сел, 

 И ну просителям оказывать приязни 

 И казни, 

 И бредит всякой час, так истинно: я бог - 

 Я добр, но строг, 

 Однако же ослу быть запретили богом, 

 Ударя много раз тяжелою рукой, 

 Глупцу в киченье многом 

 Нет пользы никакой. 





 Осел и Мужик 



 Старик осла пасет 

 На жирном поле, 

 Мужик услышал шум, не ведаю отколе, 

 И заключает так: то армия идет. 

 Старик трусливей был лягушки, 

 Боится пушки, 

 И говорит ослу: советую бежать, 

 Их громы не легко нам будет отражать. 

 Осел на скачь на рысь скупился, 

 И скоро в тот поход отнюдь не торопился. 

 Старик ему: иль жизнь тебе не дорога, 

 Что тихо так бежишь от лютого врага? 

 Осел в ответ: меня враг этот не задавит 

 И клади не прибавит, 

 Так для меня равно, что ты, что он, 

 Я буду все возить, как слон. 





 Верная собака 



 Мяса кус приносит 

 В ночь одной собаке вор, 

 Так собаку просит: 

 Ты молчи! иду на двор. 



 * * * 



 А собака вору: 

 Я не буду здесь молчать, 

 Приходи ты в пору 

 Пса к подаркам приучать. 



 * * * 



 Свой возьми задаток, 

 Начал лаять громко пес, 

 Не люблю я взяток, 

 Убирайся с ними, бес. 





 Бочка 



 У погреба пустых лежало бочек много, 

 Когда напиток весь из бочки взят до дна, 

 Она 

 Уж боле не нужна, 

 За бочкою пустой не смотрят строго. 

 Из них одна 

 Была пред тем полна 

 Венгерского вина, 

 Как выше сказано, вся выпита до дна, 

 И в бочке не было ни капельки вина. 

 Старуха пьяница там к бочке прибежала, 

 Как розу нюхала, и вкус свой раздражала, 

 И говорила так: 

 Ты лучше Нектара, я чувства услаждаю, 

 Когда лишь тень твоих доброт встречаю, 

 Вино твой должен быть не оцененный смак, 

 Когда твои остатки 

 Так сладки! 





 Лисица и Козел 



 В колодезе Луну за сыр почла Лисица. 

 Лисица лакома - в колодезь скок сестрица. - 

 Нет сыру, - то беда, что из колодезя 

 Ей выпрыгнуть нельзя. 

 К колодезю идет Козел, - хитрица 

 Козлу сказала так: 

 Отведай куманек, какой у сыру смак, 

 Прыгни сюда! Козел на сыр прельстился, 

 Со всею тушею спустился, 

 На вечность целую остался плавать там, 

 Лисица по рогам 

 Козловым поднялась на землю вновь лукавить, 

 Козлову глупость славить! 

 Конечно хорошо несчастного спасать, 

 Не дай лишь из себя плутам твой сок сосать. 





 Два плешивые 



 Два шли плешивые, один на переди, 

 Другой шагает позади. 

 По встречному пути лежит гребенка, - 

 Передний хвать лызгачь*, а задний там - 

 Находка пополам, - 

 Я чаю брат, ты ухватил цыпленка. 

 Другой в ответ: 

 Находка хороша, да нам в ней нужды нет. 

 Друзья не спорятся и люди тамо дружны, 

 Где вещи встретятся их прихотям не нужны. 





 Ескулапий и Больной 



 Муж был труслив, жена скупа, 

 Муж болен, - 

 Стекается врачей толпа, 

 Больной Галенами ни мало не доволен, 

 Нога больнова в гроб итти тупа. 

 У бога врачевства он помощь просит 

 И Ескулапию за жизнь подносит 

 На жертву сто быков. 

 Скупая в обморок от тех ужасных слов, - 

 Пеняет мужу строго, 

 И говорит ему: ты обещаешь много. 

 Больной в ответ: о чем больному рассуждать? 

 Не можно иначе здоровье возрождать, 

 Иное посулить, иное дать. 





 Два голубя 



 Я лаком до чужова - 

 Держуся слова 

 Творца того, 

 Который говорил, чт_о_ хорошо, его - 

 Но то опасно, 

 Чтоб не украсть муки пшеничный напрасно, 

 И чтоб пирог затеян мной 

 Не вышел оржаной. 

 Два были голубя друзья сердечны 

 И провожают дни приятны и беспечны. 

 Один постарей был, другой 

 Был молодой, 

 Весну прелестную лишь видел он однажды, 

 Их дело было то, чтоб вместе ворковать 

 И вместе поклевать 

 И вместе на ручей для утоленья жажды. 

 Однако ж молодой затеял голубок 

 Лететь за море, 

 Другому голубю то было горе, - 

 Был голубь опытен и ум имел глубок, 

 И говорил товарищу любезну: 

 Ты не хорошу мысль питаешь, не полезну, 

 Готовишь множество себе печалей, бед, 

 Зачем летать! здесь тот же солнца свет. 

 Осиротею, я начну терзаться, 

 Худое о тебе мне будет все казаться, 

 Что голоден, не сыт, что без покрова ты, 

 Пускай мечты, 

 Но сердцу нежному гораздо больны. 

 Кто странствовал, беды тот претерпел довольны. 

 Что шаг, 

 То враг, 

 Глубоки воды, 

 Небесны непогоды 

 И коршун и орлы 

 Изображения во сне представят злы. 

 Что Ментор ни поет, все было то бесплодно, 

 Незрелый любит ум лишь поступать свободно. 

 Так голубь молодой 

 Нашел причины многи, 

 Достаточны предлоги, 

 И говорит: одной 

 Весной 

 Путь кончу свой. 

 Чрез путешествие хочу себя наставить, 

 Как голуби живут, и там и сям узнать, 

 Худое пренебречь, что хорошо занять, 

 Рассказом, возвратясь, тебя хочу забавить. 

 Я молод и в поре, 

 Я голубь, а не крот, мне стыдно жить в норе, 

 И наконец - пришлося расставаться, 

 Слезами обливаться. 

 И голубь молодой в минуту полетел, 

 Куда хотел. 

 Оставил он гнездо, спустился в поле, 

 Помахивал крылом мой голубок на воле. 

 Случились там поставлены силки, 

 Куда несмысленны, валятся голубки. 

 В них голубок попал, сидел в темнице, 

 Кой-как разгрыз зубами узелки 

 И волю получил, не даром птице 

 Она пришла. 

 Оставил перушки мой голубь из крыла, 

 А что он в полону силковом находился, 

 Ногой с веревкою сцепился 

 И как цепь во изобличение унес, 

 Когда опять летать пустился. 

 Лишь голубь осмельчал, там гнев небес 

 Постиг его: и дождь и град жестокой 

 Пробили до костей, и листьев кров широкой 

 На дереве не спас, - страдает голубок. 

 Едва обсохнул лишь, пустился ястребок 

 За ним на ловлю, 

 Напасти бегая, в деревне сел на кровлю. 

 Робенок камешек схватил 

 И в голубя пустил. 

 Пошла стрела в свою дорогу 

 И прямо к голубю в крыло и в ногу, 

 Хоть камень голубя не сшиб, 

 Попал ноги он в самый сгиб. 

 Несчастный голубок терпя судьбину строгу 

 Хромой 

 Летит домой 

 И крылышко таскает, 

 О путешествиях и рта не разевает. 





 Отпускная 



 Нептун, свирепый бог морей, 

 Которого на гнев привел Борей, 

 Трезубцем дно стран влажных раздирает 

 И люто корабли несчастны пожирает. 

 Матросы, кормчие и спутники, смотря, 

 Что гневались моря, 

 В несноснейшей печали 

 Молитвой небеса и стоном отягчали. 

 Один глупец хотел отпускную писать, 

 Служитель был охоч свой язычок чесать 

 И говорит в ответ: Нептун, Фетида 

 Слугу и барина готовы взять без вида. 





 Медведь и Кошка 



 Медведь был стар и занемог, 

 Случилась кошка там, и возмечтала, 

 Что сила с летами в медведе вся пропала, 

 И что медведь не столько строг, 

 Что лапкою учтиво 

 Медведя вольно поласкать 

 И ногти запускать, - 

 Что и не диво. 

 Сперва немножко - приятельски и льстиво 

 По роже у него, как по полу, ходит 

 И разные по ней узоры разводит. 

 Наскучивши игрой, как Геркулес Герой, 

 Вдруг лапу приподнял и с одного размаху 

 Он в кошке той ниже оставил праху. 





 Осел и его Хозяин 



 Был некто брат осел простак, 

 По-нашему дурак. 

 Осел плечист и с длинными ушами, 

 Осел работать был весьма смышлен, 

 Осел мой не бывал нигде в совете член, 

 И попросту век жил между ослами, 

 Хотя короткими шагами, 

 Но воз исправно он таскал, 

 Его хозяин злой ни мало не ласкал. 

 Купцу осел по крепости достался. 

 Купец 

 Был Жид, душой скурец*, 

 Глупец, 

 Богатством с барями, с вельможами верстался. 

 Осел на ярмонку, - осел ступай в ряды, 

 Осел на биржу ли, - во все труды. 

 Такое бытие не давно было ново, 

 Как взято у ослов Езопом данно слово. 

 Осел хотя мычал, 

 Хозяин на осла и более кричал, 

 Сердился 

 Ослу за лень, 

 Наделать много пень 

 Дубиною трудился. 

 Сверх силы труд неся и глад, 

 И хлад, 

 Без дальних умыслов скончался: 

 Хозяин в миг к покойнику примчался, 

 И ну осла хвалить и славу напевать, 

 Осла в пример другим давать. 

 Ценят достоинства, когда в гробницу спрячут, 

 И снявши голову по волосам заплачут. 





 Заяц и Собаки 



 Мы смерти бегаем, толпой к фортуне в храм 

 Стучимся, 

 Напрасно тут и там 

 Трудимся. 

 Трусливый заяц зверь, о нем дубрав, лесов, 

 Так повествуют все Саллусты, Фукидиды, 

 Животно кроткое, боится он обиды, 

 Боится псов. 

 Одно дыхание, ничто, и тень ему опасны, 

 Известно, все своим страстям подвластны. 

 Сидел подняв ушки, глядел на все луга, 

 Сидел близ острова, - ударили в рога, 

 Давай бог ноги, 

 Бежать тревоги! 

 Кричит, прыгнув сажени многи, 

 Благодаря ногам, я стал счастливой зверь, 

 Вот замка моего крыльцо и дверь! 

 Однако ж заяц обманулся, 

 Скакав в лесок 

 Споткнулся, 

 Ушиб висок, 

 Упал - и протянулся. 





 Корабль на море и Корабль на реке 



 Корабль среди морей на парусах летая, 

 Седой угрюмой вал 

 Грядами ровными делил и рассекал, 

 Реку текущую к морям встречая, 

 Увидя на реке корабль один, 

 Кричит, спесивится - я знатный господин! 

 Я на море свой дом имею, 

 Я с бурною волной играть умею, 

 А ты, корабль, стоишь на низменной доске, 

 Не стыдно ль плыть тебе, товарищ, по реке? 

 Корабль товарищу ответствовал не строго: 

 Я на реке один, а на море вас много - 

 Живущий господин 

 В столице, 

 Корабль среди морей. - Живущий дворянин 

 В деревне у себя по мере и границе 

 В своем кругу и более блестит, 

 И боле богатит. 





 Червяк и Собака 



 Был молодец червяк, - в чертогах у вельможи, 

 Известно там, 

 Род сильный червякам, 

 Известно, на кого все червяки похожи. 

 Ползуча тварь, - червяк 

 Искусно лапкой загребает, 

 Иное за столом, как гость, хлебает. 

 Червяк ползет вперед, не так, 

 Как рак. 

 Ползет - и вполз на чашу не простую, 

 На чашу золотую. 

 Уселся червячок и говорит, 

 Увидя, что лучи от солнца возблистали, 

 На гладком золоте струей огни метали, 

 Смотри: коликой свет и луч червяк творит! 

 Собачка червяку премудро отвечала: 

 Не чудо то отнюдь, всех лет веков с начала 

 То было, будет впредь, о чем болтать? 

 И право отдано не втуне 

 И солнцу и фортуне, 

 Что могут червяков заставить - возблистать. 





 Проповедник Пифагора 



 Самопожалован мудрец, 

 Который всех наук начало и конец 

 С собой на языке всечасно носит, 

 И слушать только просит, 

 Всегда кричать готов, 

 Что Пифагор великий философ, 

 И вопрошает всех: какое знатно слово 

 Так славно мудрецу дает величье ново, 

 Каким он правилом заставил отличать 

 Себя? В ответ ему: умей - молчать. 





 Птицы Законоположители 



 Задумал птичий род вновь сделать уложенье, 

 На что вельможи, знать, к чему полезен трон? 

 Все птицы собрались дел знатных в уваженье, 

 Хотели издавать закон. 

 Разумные, разумно предлагали, 

 А птицы крикуны их толк опровергали, 

 Вороны каркали: на что Орлы, 

 И соколы? 

 Они горды и злы. 

 Дела свои решить мы и без них умеем, 

 И птиц разбойников казнить мы смеем. 

 Воронам коршун так: пускай, закон 

 Извольте утверждать, как вам угодно, 

 Свободно, 

 Но толковать закон, 

 Ни к делу допускать - нельзя ворон. 





 Рысь и Крот 



 Рысь быстроглазая увиделась с кротом, 

 Случается кроты из норки выбегают, 

 И звезд сияние, и света луч ругают. 

 Увидевшись они, потом 

 Вступили в разговоры: 

 Как жалко то, что слепы взоры, 

 Сказала рысь, у милого крота! 

 Тебе вселенная быть кажется пуста. 

 Досадно истинно не видеть ясно, 

 Сколь мира здание прекрасно! 

 Какие по земли бывают чудеса: 

 Блеск Солнца, тень цветов, различны краски! 

 А крот в ответ: 

 Мне нужды нет 

 Познать все эти сказки, 

 Я лишь хочу иметь покой. 

 На что мне знать, на небе свет какой? 

 Я в тщетных замыслах отнюдь не утопаю, 

 Я сыт в моей норе - покойно засыпаю, 

 Мне нужен рот - 

 На что глаза? - без них я крот. 





 Сверчок 



 Александру Петровичу Сумарокову 



 Бессмертный Сумароков 

 Российский Лафонтен, 

 Гонитель шалостей, пороков! 

 Твой слог легок и быстр, не пышен, не надмен, 

 Природы простоте свободно подражает, 

 Осла во льва, слона в крота не наряжает. 

 Пристойной рисовал ты кистью все лица: 

 Твой нагл Борей, кротка овца. 

 Позволь и мне в звериной коже 

 Изобразить порок. 

 Подай урок, 

 Как свойство всякое представить мне похоже? 

 Равно как Лафонтен, постигнул ты 

 Натуры красоты 

 В убранстве простоты. 

 Позволь, преславна тень бессмертными трудами, 

 Мне робко притчи плесть, твоими лишь следами, 

 Позволь сверчку предстать к читателю на суд, 

 Нелепость не казать за Аполлонов труд. 



 Кто душу нежную имеет, 

 Ценить достоинства умеет, 

 Не диво, что охоч до песней соловья, 

 Орфей, поя, 

 Приятность томную во сердце вложит, 

 Восхитит чувствия и сладостно тревожит. 

 Таков у соловья был господин, был он, 

 Как древний Меценат певцу весны прекрасной, 

 И труд имел всечасной, 

 Чтобы в довольстве жил дубравный Амфион. 

 Сверчок у Соловья хотел доход убавить, 

 Себя прославить, 

 Хозяина и соловья глушил, 

 Нескладным голосом всегда он петь спешил. 

 Хозяин сам, наскуча криком, 

 Он в сердце превеликом 

 Туда, где был сверчок, полез, 

 И соловью сверчка, как Марция*, принес. 





 Старуха и Зеркало 



 Старуха щеголять любила, 

 С Сатурном ссорилась, ему грубила 

 За то, что сорок лет привык ее щипать 

 Старик крылатой, - 

 Она не хочет уступать, 

 На ветхи прелести кладет покров богатой. 

 Старуха зеркало хотела покупать - 

 Купец ей дюжину приносит, - 

 Она возьмет одно, 

 Вертит в руках, кричит: стекло темно, 

 То косо зеркало - и бросит, 

 И на купца кричит - моя ль то красота? 

 Как роза я свежа, а здесь я вся желта, 

 Бранит, поносит 

 За то, что сморщилась - винит купец тебя, 

 А не себя. 

 Уходит 

 Из дому купец, - 

 Сатира умная когда на свете бродит, 

 Скажи, кто виноват, - порочный иль творец? 





 Алкивиады 



 Алкивиады все красиво пишут много, 

 Но к исполнению не приступают строго. 

 В Афинах издан был указ, 

 О чем? не знаю. 

 Не знаю то ж, какой писал приказ, 

 Но только утверждаю, 

 Что это был закон 

 Для Спарты польз не сручен он. 

 Посол Лакедомонской 

 Отправил вмиг гонца 

 К Ликургу самому, чтоб до его лица 

 Скакал всей прытью конской. 

 Ликургов был ответ: пиши, указ какой - 

 Короткой иль большой? 

 Коль в лист, иль в два, иль в пять, пускай 

 и чист и ясен, 

 Указ тот не опасен, 

 А ежель в трех строках, - 

 По справедливости в тебе рождает страх. 





 Лев и Волк 



 Был мудрый лев, и кротостью душевной 

 Казался быть небесно существо, 

 Которым красилось любое естество. 

 Сей Тит между зверей считал тот день плачевной, 

 В который никому 

 Соделать милости не удалось ему*. 

 Благотворение он проливал рекою 

 И не любил одних 

 Он злых. 

 Прогуливался лев вечернею порою 

 И волка повстречал, 

 Который между тем ягненка растерзал, 

 Лев рассерчал, 

 И говорил: в минуту 

 Злодея вы на казнь ведите люту, 

 А пастуха журил довольно крепко он, 

 Сказав: в тебе самом не много видно толку! 

 Зачем ягненка съесть позволил волку, 

 И мне не доносил? ты ведаешь закон! 

 Пастух ответствовал: ты Царь, Царь справедливый, 

 Но ежели б не случай сей счастливый, 

 Вовеки б это зло 

 Ушей твоих коснуться не могло! 

 Светила дневного кроты не любят, 

 Не истинны лучи те, кои ближних губят. 

 Несчастному до Бога высоко, 

 А до Царя безмерно далеко. 





 Лягушка и Бык 



 Лягушка на поле увидела быка, 

 Влюбилася в его широкие бока. 

 Такая толщина для ней была угодна, 

 И мыслит, что она ей так же сродна, 

 Какой же был успех? 

 Пыхтела, дулася и лезла вон из кожи. - 

 Лягушка треснула и породила смех. 

 С моей лягушкой схожи, 

 Дворяне, что живут богато, как Князья, 

 И обнищав, кричат: повеселился я! 





 Эмпедокл и Туфли 



 Не спорю, слава есть прелакомый кусок, 

 Что сей богини раб питает дух высок, 

 Чтобы из гроба зреть в своей потомство власти, 

 Пороки гонит он и побеждает страсти. - 

 Цари и воины, стихов творцы, 

 И сами мудрецы 

 Ее со кротостью приемлют глас устава. 

 Она 

 Одна 

 Последняя их страсть, высоких душ забава, 

 Но коль отраден плод, беспечность и покой, 

 Покой, который веки многи, 

 Как древность говорит, наследовали боги, 

 Неравен он с грызущею тоской, 

 Котора раны даст душе глубоки, 

 Коль самолюбия стезя и корнь пороки. 



 Преславный Эмпедокл над Этною сидел 

 Не год один, но многи годы 

 На действие огня глядел, 

 Стараясь таинство познать природы, 

 Но наконец 

 Наскучил тем мудрец, 

 В огонь скочил, не сделавши духовной, 

 Вины не показав нимало благословной, - 

 Как время не было гробницу созидать, 

 Которою б себя в потомстве славил, 

 В подошве у горы он туфли лишь оставил. 

 Когда в огонь скакать, 

 На что и туфли покидать. 





 Сапожник и Врач 



 Вот свет каков и вот его суды: 

 Неправы, ветрены, с рассудком не согласны, 

 Всегда пристрастны, - 

 И словом заключить, не годны никуды. 

 Сапожник трезвой был, искусной, не ленивой, 

 И обувь на ноги Китайцам мог бы шить, 

 Но в ремесле своем чрезмерно несчастливой, 

 И хлеба должен был себя лишить, 

 И лавку запереть, и шило и колодку 

 Иль бросить в печь, иль дьяволу предать 

 За тем, что не было чего глодать. 

 Хотя сапожник мой Латине не учился, 

 В число врачей включился, 

 И самовольно стал он новой Иппократ, 

 И лучше старого стократ. 

 Всегда он смерть и жизнь с собою носит: 

 Горячку, Паралич, как сено косит. 

 Иное и больных не так махнув рукой, 

 За труд такой, 

 Хоть протянув ладонь, он их не просит, 

 Но сами полились червонцы в дом рекой, 

 Сапожник стал богат от глупости народной. - 

 Сапожник был хорош, а врач негодной. - 

 Вот мненье общества, вот люди каковы! 

 К сапожнику все были строги. 

 Кому сперва жалели верить ноги, 

 Тому и жизнь свою вверяли вы. 





 Осел и Рябина 



 Скопились некогда средь лета облака, 

 Не видно солнца боле, 

 Пустым осталось поле, 

 Лиет с небес река, 

 Тогда бежит медведь в берлогу, 

 Кроты сидят в норах, 

 А птички на кустах, 

 Тогда пошел в дорогу 

 Осел один. 

 Хотя осел не умной господин, 

 Но боль он чувствует, как всякая скотина, 

 Ослу как и лисе холодный дождь 

 Наносит дрожь. 

 Стояла на поле, где шел осел, рябина, 

 Осел с приветством к ней: голубушка моя! 

 По милости твоей не буду зябнуть я, 

 Как епанча, листы твои меня покроют, 

 Ослу приятну жизнь среди дождя устроют, 

 Я вижу птички там, - 

 Так для чего не быть ослам? 

 Ослиной головой мотает 

 И крепко лапами за дерево хватает, 

 Ползет - 

 И дерево грызет. 

 Цепляется ногами, 

 Но длинными ушами 

 За ветку зацепил, осел 

 Мой сел, 

 И на рябине он висел. 

 Все стало дело, 

 Ослино тело 

 Наверх нейдет 

 И отпуска с рябины ждет. 

 Кой как осел спустился: 

 Но влезть на макушку он снова суетился, 

 Коли не удалось мне так разгрызть орех, 

 Я новым опытом найду успех, 

 И поступлю не так, как прежде, 

 На легкость я мою в надежде, 

 На дерево скакну, - и вмиг 

 Ослица прыг, 

 Летит на дерево с размаху. 

 Рябина потряслась - ослу последний час, 

 Упал - находит раз. 

 Теперь ослиного ищите праху! 





 Рыбак и рыбка 



 Мне гуся не сули, подай синицу в руки, 

 Все знают, каковы судейски буки. 

 Здесь дело не о них, о рыбаке, 

 Не дураке. 

 Ловил он щук, закинув сети, 

 Но щуки не поймал, попались щучьи дети, 

 И вежливо ему 

 Сидя в ведре плели ласкательств тьму. 

 Иль добычью, как мы, и малой и не лестной 

 Ты господин рыбак, рыбак известный 

 Доволен можешь быть - позволь ты нам роста 

 И после невода и сети нас пусти, 

 Какой из нас кусок? - мы малы и не жирны, 

 Щучаты мы теперь и в щуках будем смирны. - 

 Рыбак их слушал речь, имев досуг, 

 Однако же щучат и щук 

 Не выпустил из рук. 





 Старуха и две служанки 



 Старуха некогда служанок двух имела 

 И от того считать барыш свой разумела. 

 Их часть 

 Была усердно прясть, 

 И Парки адские, известны пряхи в свете, 

 Их хуже знали толк. Ложились не в подклете, 

 С хозяйкой рядышком, чтоб дело шло скорей, 

 Работу в руки им - и всякой час твердила, 

 Лениться незачем! - Пред утренней зарей 

 Их всякий день будила. 

 Лишь златовласый Феб с одра - 

 И им вставать пора, 

 А между тем петух, злонравный вестник, 

 Как свет стоит, Аврорин друг, наперстник, 

 Часа не промигал. 

 Старуха с петухом согласна, 

 И на плеча шугай: уже петух кричал, 

 Как барыня сердита, самовластна. 

 Пойдет гонять с постели девок прочь: 

 Уже давно был свет, исчезла ночь. - 

 То девкам не мило, умыслили сестрицы 

 К Плутону петуха отправить петь, 

 Чрез день петух попался в адску сеть, 

 И больше не поет, нет голоса у птицы, 

 Но девкам от того не лучше стало жить. 

 Старуха рассудила: 

 Нет пользы о певце тужить, 

 И девок до свету за час всегда будила 





 Две сумы 



 Когда Зевес род смертных сотворил, 

 Двумя сумами он людей всех подарил. 

 Одну суму повесил за плечами, 

 Другую пред очами. 

 Пороки собственны в суме, что за спиной, 

 В суме перед лицом порок чужой. 

 Мы недостатки все у ближнего встречаем, 

 Своих не примечаем. 

 Короче заключить, читатель! я и ты 

 Мы рыси для других, а для себя кроты. 





 Нил и собака 



 Река, которая Египет весь питает, 

 Вся крокодилами полна бывает. 

 Ужасен крокодил там псам, 

 Как древле был Аттилла сам, 

 И чтоб избавиться от зева крокодила, 

 На краешке брегов лакают псы, 

 Не смеют запустить подалее усы. 

 Пришла собака пить на берег Нила, 

 Ее увидел крокодил, 

 К ней ближе подходил 

 И разговор водил, 

 Сказал: на берегу воды остатки, 

 В средине у реки струи гораздо сладки, 

 Иль вкус хороший не любя, 

 Боишься утолять ты жажду? 

 А пес ему на то: от жажды стражду, 

 Но сладку воду пить, боюсь тебя. 





 Скупой и прохожий 



 Скупой над деньгами дышал, 

 Друзьями их себе родными почитал, 

 И столько трепетал 

 Казны своей лишиться, 

 Что за город отнес, и под кустом зарыл 

 Лишь солнышко взойдет, ходил 

 Любезным деньгам поклониться, 

 Лишь солнышко садится, 

 Опять придет проститься. 

 Молодчик этого отнюдь не промигал, 

 Подтибрил денежки, а сам, как сон, пропал. 

 Скупой, увидя кладовую 

 Пустую, 

 На камень сел и зарыдал, 

 Кусточку сторожу пенял, 

 Схватя прохожего, кричал: 

 Узнай, что здесь меня несчастие постигло: 

 Мое сокровище погибло. 

 Червонцы и рубли 

 Отсюда воры унесли. 

 Мне, с места не сходя, лишиться жизни должно. 

 Как! деньги были здесь? - Под этим вот кустом. 

 Пускай ты брат с умом, 

 Но поступил неосторожно. 

 Скажи, в кустарнике кто деньги бережет? 

 При нужде - в доме их скорее вынуть можно, 

 Чем из лесу таскать - теперь набегов нет! 

 Скупой слезами заливался, 

 И так сказал в ответ: 

 Не тратил деньги я, но ими любовался. 

 Прохожий говорит: не плачь и не тужи, 

 Поверь, что попусту себя печалью мучишь. 

 Где были денежки, тут камень положи, 

 И прибыль от него такую же получишь. 





 Летучая мышь 



 Мышь некогда была, 

 Летучая, на все смышленая дела - 

 Зверок и птица! 

 Летала, как синица, 

 Как мышь - ходить легка. 

 Когда проворными ногами 

 Бежит кот за мышами, 

 На воздух даст она стречка, 

 И смело говорит: я не боюся кошки. 

 Как кошка ни прытка, 

 Крылатому везде окошки, 

 И если коршун злой, 

 Вияся в воздухе стрелой, 

 Над нею оказать свое захочет барство, 

 Нырнет в мышачье царство, 

 Покажет лапочки, почванится носком - 

 Так воздух и земля ей постоялый дом: 

 Везде летуча мышь счастлива! 

 Пусть скажут мне: таков весь свет, 

 По мне, душа не очень в том красива, 

 Который так живет. 





 Овца и Дождь 



 С Бореем Феб был в ссоре, 

 Лилось дождя на землю море. 

 Беда, 

 Когда рассердятся большие господа! 

 Дождь очень крупен, част и нивы потопляет. 

 Известно, в дождь никто без нужды не гуляет, 

 Обычай был такой - и есть. 

 Одна овца, забыта в поле, 

 Обмокла вся, нет силы боле 

 Бороться ей с дождем: умеет дождь пролезть 

 Сквозь шерсть. 

 Овца дрожала, 

 К огню бежала 

 Пришла не в хлев к своим сестрам, 

 Сушиться забрела - на кухню к поварам, 

 Они с овечкою не много говорили, 

 А просто - к ужину сварили. 

 Нравоучение, когда угодно вам, 

 Скажу пословицу известную народу: 

 Спасаясь от огня, ты не бросайся в воду. 





 Кошка Невеста 



 Влюбился в статую - кто? Царь Пигмалион, 

 Как уверяет нас затейливый Назон, 

 Так для чего, скажи, и в кошку не влюбиться? 

 А правда или ложь - я не могу божиться. 

 Любовник умолял богов, 

 Чтоб в женщину его красотку превратили. 

 Олимпа жители о том поговорили, 

 Согласны сделались - указ готов, 

 Часы желанны наступили. 

 Жених, гордясь своей судьбой, 

 Пирует с милой красотой. 

 В чертоге радости - в кровати мышь мелькнула, 

 С кровати барыня спрыгнула 

 И стала на часах, чтоб мышку изловить. 

 Природных склонностей нельзя переменить. 





 Волк и Ягненок 



 Тот прав, кто силен: 

 Он доказательством обилен. 

 В реке ягненок пил, 

 Когда голодный волк за тем же прикатил. 

 Волк занял выше кряж - ягненок ниже был. 

 Приметя жадный зверь его, заговорил: 

 О дерзкой, 

 Беспутной скот! 

 Как смеешь ты мутить моих источник вод? 

 Сей час готова казнь! - В ответ на голос зверской 

 Ягненок с робостью: ко мне стекает грязь, 

 Я в устье самом пью, но волк кричит, сердясь, 

 Я на тебя грызу давно, негодной! зубы, 

 Уж минул год, что грубы 

 Ты речи обо мне повсюду распускал. 

 Овечкин первенец сказал: 

 Я в те поры, сударь, еще и не родился, 

 Я матушку сосу, - так братец твой трудился 

 Ругать меня. 

 - Нет братцев, ни сестриц, 

 - Так ближняя родня: 

 Иль тетка иль пастушка. 

 Без дальних слов - унес 

 Ягненка в лес. 

 Вот волку и пирушка! 





 Два Друга 



 Два друга были 

 И жили, 

 Как Лафонтен сказал, отсель 

 За тридевять земель. 

 Один из них в середке ночи 

 С постели скок, что было мочи, 

 И к другу прибежал, 

 Который, пробудясь, пришедшему сказал: 

 Зачем ты изменил Морфею? 

 Когда обижен кем - пойдем отмщать злодею! 

 Нет денег у тебя - вот кошелек, возьми, 

 А если уловлен любовными сетями, 

 О друг любезный! 

 Не тратя час полезный, 

 Поговорим с родней 

 Красавицы твоей. 

 Другой в ответ: ты мне привиделся печален. 

 Не в правду ль было то - узнать я захотел 

 И прилетел. 

 Который более из двух пример похвален, 

 Сам Лафонтен решить не смел! 

 Друг верный на земле - бесценная отрада! 

 Он уловляет мысль, читает тайну взгляда, 

 Он о желаниях не ждет ни просьб, ни слов, 

 У друга в сердце их отыскивать готов. 

 Забота никогда о милых не напрасна: 

 Тут даже - страшен сон, безделица - ужасна. 





 Старый Лев и Врачи 



 Царь лев лейб-медику однажды молвил слово: 

 Я болен, не шутя - лечи! 

 Отвсюду во дворец нахлынули врачи 

 И в миг собрание лечителей готово, 

 Все кинулись обсесть больного льва кровать. 

 Кто корешок принес, умея колдовать, 

 Кто, усыпляя льва, стал оды воспевать, 

 Кто были говорить, кто просто небылицы, 

 Иной... там были все - лишь не было лисицы. 

 Питая волк к лисице злость 

 За то, что лев ей дал недавно лишню кость, 

 Сидя возле льва больнова, 

 Пробормотал всего два слова: 

 Самодержавнейший! - Лиса 

 Не хочет посидеть с тобою ни часа, 

 О прибыли своей век целый помышляет, 

 Но долг прямых рабов, 

 В присутствии твоем, молить теперь богов. 

 Он речью таковой больнова воспаляет, 

 Против лисицы озлобляет. 

 Лев грозно приказал гонцу, 

 Лисицу к царскому привесть тотчас лицу. 

 Лисица прибежав, без страха объявляет: 

 Оставя все дела, 

 У друга я была, 

 Который немощных от смерти избавляет, 

 Хотела снадобье тебе я испросить. 

 Приятель мне сказал: царь будет долго жить, 

 Получит силу царь от врачества простова: 

 Велите кожу снять вы с волка, но с живова, 

 И теплую - по царскому плечу, 

 Раскинуть точно так, как епанчу, 

 То нет сомнения, что врачество такое 

 Великому царю прибавит силы вдвое, 

 И может вновь 

 Разгорячить остывшу кровь. 

 Услыша эту весть, не долго говорили, 

 Тут волка с кожею в минуту разлучили, 

 А тело, за рецепт, лисице подарили. 

 Увы, придворные! - Как! разве у двора, 

 Друг друга не губя, нельзя сыскать добра? 





 Козел и Лисица 



 Козел, немного глуповатый, 

 Но только уж за то - в три яруса рогатый, 

 Гулять пошел с лисой, 

 Проворною кумой. 

 Им захотелось пить, в колодец в миг скочили 

 И жажду утолили. 

 Лисица говорит козлу: сладка вода, 

 Но ежели отсель не вынырнем - беда! 

 Упрись, любезный кум, передними ногами, 

 Вдоль по стене - не будь упрям, 

 Захватит, может, край высокими рогами, 

 У кума по рогам 

 Я, как по лестнице, к веревке доберуся, 

 На землю выпрыгну и за тобой явлюся. 

 Козел ей отвечал: клянуся бородой, 

 Любезная лисица! 

 Что ты на выдумки большая мастерица, 

 Мне не придумать бы! - Исполня вымысл свой, 

 Тотчас затейница на землю возвратилась, 

 Но кума вытащить совсем не суетилась. 

 Коварно заглянув в колодец, прочь пошла. 

 Лисицы выдумка мне в басне не мила: 

 Я не могу терпеть плутов бесчеловечных, 

 Которых богатит беда простосердечных. 





 Купец и Счастие 



 Как водится теперь - и в старину бывало, 

 Слепое счастие купца избаловало. 

 Ему все в руку шло 

 И точно так текло, 

 Как сердце алчное того желать могло. 

 Товарищи его боятся крепко моря 

 И терпят много горя, 

 А для счастливого - нет топких кораблей, 

 Подводных камней нет, ни бури, ни мелей, 

 Чай, сахар и вино и перец и корицу 

 Раскупят в пристани и отошлют в столицу. 

 Купец разбогател - он Русской хлебосол! 

 Дружится с Барями, открытый держит стол, 

 Убранством в комнатах и щегольством посуды 

 Роскошных удивлял. 

 Старинный друг его на то ему сказал: 

 Богатство полилось вдруг на тебя откуды? 

 - Откуды? ум, труды - богатство дали мне, 

 Не трачу времени в забавах и во сне. 

 Пусть так - но чуть, не барыня ль фортуна? 

 При всяком случае - несчастливом и злом 

 Спасала от Нептуна, 

 А после на купца взглянула _Сентябрем_. 

 (Что здесь не чудо). 

 Один его корабль, законопачен худо, 

 Лишь в море выступил - пропал, 

 Другой Алжирцам в дань достался, 

 Приказчик с деньгами бежал, 

 Притом хозяин сам беспутно промотался. 

 Старинный друг его 

 Тогда спросил: скажи, пожалуй, отчего 

 В лохмотьях вижу я любезного мне свата? 

 Где прилежание твое, сноровка, ум? 

 А тот в ответ: дражайший кум! 

 Не я - фортуна виновата. 





 Муравей и Муха 



 Не знаю, муха где близ муравья сидела 

 И все самой себе похвальны песни пела. 

 Ему кричит: твое худое ремесло! 

 Я житель воздуха, всегда везде летаю, 

 Кусочки лучшие на пиршествах вкушаю. 

 Лишь захочу - в уста красавицу лобзаю, 

 В кудрявых волосах резвлюсь у ней, играю. 

 Признайся, скопидом, на царское чело 

 Когда ты смел садиться? 

 Входилось в мысль твою с богами обходиться 

 И видеть их Олимп и райское село? 

 Сказал ей Муравей: нет нужды горячиться 

 И спорить нам, 

 О будущем тебе вольно не суетиться. 

 Когда отселе Феб изволит удалиться, 

 Спокоен буду я, благодаря трудам, 

 Не стану я зимой скитаться по домам, 

 А ты, среди дворца и храма, 

 Искательница срама, 

 Со мной не говори, пожалуй, свысока: 

 Везде ты проклята, несносна и жалка! 





 Заяц и Лягушки 



 Однажды заяц трус уныло 

 Под хворостом сидел, 

 Все то, кругом его что было, 

 Сомненье наводило. 

 Он робко на кусты глядел 

 И говорил: куда животное трусливо 

 На свете несчастливо! 

 Век не случалося, чтоб сладко я поел. 

 Хотя погони нет за мною, 

 Когда засну, но глаз порядком не закрою. 

 Иной изволит мне пропеть 

 В знак крайнего приятства, 

 Что надобно собой владеть, 

 Что худо попусту робеть, 

 А я скажу в ответ: 

 На трусость нет 

 Лекарства. 

 С рябины невзначай тогда упал листок, 

 Испуганный зверок 

 Вздрогнул, с постели скок 

 И ну улизывать чрез горы и долины, 

 Как будто бы за ним гналися исполины, 

 По берегу пруда бежал 

 И землю рыхлую прыжками колебал. 

 Лягушки все затрепетали 

 И лепетали, 

 В пещеры темные пустилися скакать. 

 Тогда, смятенную увидя заяц рать, 

 Кичливо говорил: я царство потрясаю 

 И в трепет привожу огромной силы строй, 

 Смотри, и заяц - стал герой! 

 Но храбрости своей теперь причину знаю, 

 Вся тайна тут: 

 От труса - трусы лишь бегут. 





 Черепаха и Селезни 



 Скажу, как Лафонтен, лишь бы скорей начать, 

 Не худо говорить, а лучше помолчать. 

 Два ловки селезня однажды согласили 

 Мать черепаху в путь 

 И заключили: 

 Ты не успеешь и мигнуть, 

 Россию облетаем. 

 Мы оба, с двух концов, положим палку в рот, 

 Зубами схватишь ты средину без хлопот, 

 Тебя по воздуху - уж любо покатаем, 

 Покрепче! милая! Лишь пустимся в поход, 

 За палку уцепися 

 И веселися 

 Лугами, рощами и широтой морей, 

 Твердили долго ей: 

 Без страха 

 На все смотри 

 И ничего не говори. 

 Охоту странствовать имея, черепаха, 

 По дружбе селезней, летит, 

 Народ сбегается, кричит: 

 Вот, на! диковинка - летает, а не птица! 

 Смотрите пристально, меж уток - не орлица! 

 Летунья мнимая тут отворила рот, 

 Промолвя с радости: дивися мне, народ! 

 Я первая царица 

 Из рода черепах! 

 Но сверху разом вниз слетела, 

 О камень треснулась - и вся расшиблась в прах. 

 Не скоро и нашли царицы этой тела! 





 Старик и Три Юноши 



 Сад начал разводить - кому то в мысль придет - 

 Старик осмидесяти лет, 

 Которому тогда три юноши сказали: 

 Избавь себя печали, 

 Дождаться сих дерев - тебе надежды нет, 

 Брось, дедушка, затеи все пустые, 

 Пекися о душе, оставь другим 

 Надежды дальние и замыслы большие. 

 На это старичок советникам своим 

 Разумно отвечает: 

 Все тихо здесь растет и скоро исчезает, 

 Полезно провести оставший в жизни день 

 Никто меня лишить здесь не имеет права, 

 Потомству моему труды мои - забава, 

 Я внучатам готовлю тень. 

 Вы завтра мните жить, как можно поручиться, 

 Что завтра то опять к нам возвратится? 

 Ни вам, ни мне оно, 

 Поверьте, в крепость не дано. 

 От всех закрыт поход на берег Ахерона, 

 Ни сроку назначать, ни дня нельзя учесть. 

 Случится, может быть, что на ладью Харона 

 Мне дряхлу старику удастся после сесть, 

 Быть может, что мой взор померкший и унылой 

 С зарею встретится над вашею могилой. 

 И подлинно случилось так: 

 Погибли юноши! - один дурак влюбился 

 И застрелился, 

 Другой ухлопан на войне, 

 А третий жизнь скончал морей на дне. 

 Старик доколе жив остался, 

 О них воспоминал - и часто сокрушался. 





 Туча, Гора и Куча 



 Два шли прохожие - друг другу так сказали, 

 К ночевке вечером склоняя разговор: 

 Вот туча впереди - поход не будет спор, 

 И так между собой о туче толковали: 

 Как хлынет дождь, ударит гром, 

 Беда идти пешком! 

 Идут и кропчутся, но бури не встречали. 

 Где тучу видели - там гору примечали, 

 И ну опять судить: 

 Трудненько будет нам всходить, 

 У нас ослабли ноги. 

 Идут - нет нигде крутой дороги, 

 До места добрели. 

 Где видели Кавказ и тучу, 

 Лишь там стоглазые нашли 

 С песком большую кучу. 

 Подобно мы 

 Заботой тяготим умы. 

 На что мечтать, что нас постигнет время злое? 

 Не лучше ль быть в покое, 

 Чем краткой жизни сей скользя по берегам, 

 Не рвать в пути цветов, печальным веря снам? 

 Мечтатель бед себя напрасно беспокоит: 

 Воображение нередко замки строит. 





 Собака родильница 



 Собаке для родин была потребна бутка, 

 Приют себе найти не шутка! 

 Но кумушка свою ей спальню отдала, 

 А та пришла 

 И родила. 

 Отсрочки, между тем, просила раз, другой, 

 И получает. 

 Прошло три месяца - родильница покой 

 Не покидает. 

 Хозяйка говорит: отдай скорей мой дом, 

 Но тут родильница хозяйке объявляет: 

 Теперь перед тобой не стану бить челом, 

 Любезная кума, я не боюся драки! 

 Мои щенки - уже собаки. 

 Хозяйка бедная слезами залилась, 

 Из дому своего вон дале поплелась. 

 Не одолжай коварного 

 Всегда неблагодарного! 





 Орлица и Ворона 



 Орлица детям корм однажды принесла, 

 Барана жирного из стада унесла, 

 С супругой птиц царя затеяла сравниться 

 Ворона глупая - и стала говорить: 

 Кто может запретить 

 Любезных детушек баранами кормить, 

 И славной кражею на свете поживиться! 

 Вкруг стада каркая, изволит ворожить. 

 Барана жертвенна наметила ворона, 

 Которого во дни Сатурна, Аполлона, 

 Питали именно, по хитрости жрецов, 

 Для уст богов. 

 Ворона к тучному, без предисловной речи, 

 Как камень с воздуха, свалилася на плечи 

 И думала большой для деток сделать пир. 

 Баран увесистей чем сыр. 

 Его курчавая клочками шерсть свилася 

 И плотно и ровно, 

 Ногтями глубоко ворона так вплелася, 

 Что вырваться оттоль ей очень мудрено. 

 Пастух веселого был нраву, 

 Нашел себе управу, 

 Воровку ухватил, обрезав крылья ей, 

 Хозяйке подарил в потеху для детей. 

 Положим, воровать иному безопасно, 

 Примеров тысячи всегда легко сыскать, 

 Но в этой басенке нравоученье ясно, 

 Худому образцу не должно подражать. 





 Найденный топор 



 Два Русских мужика однажды в торг ходили, 

 О барышах своих дорогою судили. 

 Лежит топор, 

 Один его поднял и говорит не в спор: изрядно! 

 Находка счастлива, другой ему: ну ладно, 

 Нам нужен был топор и мы его нашли, 

 А тот: не ты, а я приметил, брат, в дали 

 Сокровище такое 

 И я его поднял, не доходя корчмы, 

 Так я один - не двое, 

 Оставь меня в покое, 

 Пожалуй, не мешай не кстате слово мы. 

 Друг другу, рассердясь, в пути не поттакнули, 

 Кричав, пришли в село - тут больше вышел спор. 

 Из этого села пропал вчера топор. 

 Крестьяне говорят: где вы топор стянули? 

 Друзей толкнули, 

 Хотят вязать, 

 Примерно наказать. 

 Один кричит: топор нашли глухой порою, 

 Мы оба у реки в кусточках под корчмою. 

 Другой ему в ответ: 

 Оставь меня в покое, 

 Ты прежде сам кричал - нашли топор не двое, 

 Так мне в побоях доли нет. 





 Муж и Яйцо 



 Узнать хотелось мужу: 

 Крепка ли на слово жена, 

 Но вывесть удалось наружу, 

 Что болтовня она! 

 В соседстве находясь не дальнем друг от друга, 

 Муж ночью закричал хозяюшке своей: 

 Увы! что сделалось с головушкой моей! 

 Несчастный! я пропал, о бедная супруга! 

 Я снес яйцо. Кто - ты? 

 Я точно - и сей час! - дурачество, мечты. 

 Сперва не верила, дивилась, хохотала, 

 Потом сердиться стала. 

 В то время ей сказал супруг: 

 Пожалуй, замолчи про это, милый друг! 

 Она божилась, обещала, 

 И тайну сохранять навек 

 Взялась, как честный человек. 

 Лишь солнце на восходе, 

 Жена у завтрени в приходе, 

 Соседке молвила о том 

 Тайком. 

 Ни с кем не говори, мне очень будет худо, 

 Коли расскажешь ты про это чудо. 

 Соседка говорит: про то, 

 Небось, не сведает никто. 

 Однако кумушке своей сблаговестила, 

 А кумушка другим кумам, 

 Катится яйцо по всем домам. 

 Велика болтовни на свете сила! 

 Весь город в миг узнал, 

 Что муж наседкой стал. 





 Дворец у Льва 



 Самоуправный Лев, четвероногих царь, 

 Указы распустил, чтобы тотчас с поклоном, 

 Его величества пред троном, 

 Явилась вся подвластна тварь, 

 В собрание народно. 

 Дозволил в свой дворец вход подданным свободно. 

 Пришли тигр, барс, медведь, мартышка, волк с лисой, 

 Зверей премножество, и всякий примечает, 

 Что запах во дворце дурной. 

 Медведь всех прежде нос свой лапой закрывает, 

 Приметя это, Лев при всех его терзает. 

 Мартышка хитрая трусливо утверждает, 

 Что розы во дворце и лилии одни, 

 Царь Лев Нерону был с родни, 

 Мартышку жизни в миг за подлу лесть лишает, 

 Потом Лисе наедине 

 Сказал: чем пахнет здесь, скажи открыто мне, 

 Я правды только жажду? 

 Лиса в ответ царю - три дня насморком стражду 

 Иносказательных уроков 

 Учитель первый Сумароков 

 Сказал: коль правдою не можешь отвечать, 

 Полезнее всего молчать. 





 Феб и Диана 



 Луна, кичася бледным светом, 

 Изволит толковать с своим ночным советом: 

 Хочу светить по дням и я, как Аполлон, 

 Все примут с радостью указ его сестрицы, - 

 Я не племянник Фаэтон, 

 Свой выезд у меня, кони и колесницы. 

 В Июле, около полдней, 

 Пред братними лучами 

 Своих поставила Диана так коней, 

 Что Феб у ней 

 Остался за плечами, 

 И сам не видит зги, ни неба, ни морей. 

 Но чем все кончилось? Затменье миновалось, 

 И солнце во струях, как прежде, любовалось, 

 А про Диану все узнали, что она 

 Черна, 

 И свет у брата просит, 

 Когда унылый луч приносит. 

 Не редко мы, взошед на высоту, 

 Свою лишь кажем черноту. 





 Лев и мудрая змея 



 Лев Царь скотов, то есть четвероногих, 

 Был мудр, богат, имел прекрасную жену, 

 Хранитель правил строгих, 

 Любил ее одну. 

 Царям и пастухам бывают дни прекрасны, 

 И дни ненастны. 

 Царица умерла, а царь льет токи слез, 

 И ревом горестным глушит всечасно лес. 

 Придворные тогда придворно поступали, 

 Печальному царю внушали, 

 Что много на земле искуснейших врачей, 

 Что для правителя звериного народа 

 И чудо произвесть должна сама природа. 

 Кого не обольстит мед сладостных речей? 

 Утешась, ободрясь, Царь Лев привстал с постели, 

 Гонцы его меж тем повсюду полетели, 

 Привозят мудреца, мудрец была змея, 

 И говорит: беруся я 

 Искусством оживить души твоей царицу 

 Прекрасную супругу Львицу. 

 Успеха верного от слов моих ты жди, 

 Лишь трех счастливцев мне в земле твоей найди, 

 Которые б не знали, 

 С тех пор, как родились, беды, ниже печали. 

 Отправил царь гонцов. 

 Премудро царствуя во славе, 

 Он думал, что в его державе 

 Счастливцев множество. Привозят и купцов 

 (Звериных только стран), привозят мудрецов. 

 Не тут-то сделалось, - никто не воскресает. 

 Печаль от времени не редко погасает. 

 Случилось это и со львом, 

 Чрез год потом 

 Со львицею другой он браком сочетался, 

 Счастливых не найдя, счастливым сам остался. 

 Пускай велик сей свет, 

 Нет человека в нем, чтоб век провел без бед. 





 Лев на войне 



 Прославить свой народ 

 Желая гордый Лев пред целым светом, 

 Военным повелел советом 

 Зверям итти в поход. 

 В совете должности зверям распределили, 

 Осла и зайчика из списков исключили, 

 Что не способны были: 

 Осел по глупости болтлив, 

 А зайчик чересчур труслив. 

 Но лев тогда сказал: нам в подвиге великом 

 Полезен сам осел своим нелепым криком, 

 Он будет на врагов страх, трепет наводить, 

 А заяц мой приказ в отряды разносить. 

 Тот царь, который ум имеет, 

 Всех подданных своих употреблять умеет, 

 Все в деле у него, 

 Нет лишних никого. 





 Змея и пила 



 Лежала на столе у слесаря пила. 

 Не ведаю, зачем, туда змея пришла, 

 Не бывши никогда в знакомстве с слесарями. 

 Но лишь увидела, что Солнышко лучами, 

 Резвясь с пилой, 

 По ней рассыпало богатой, золотой 

 Чудесный отлив свой 

 (Беда завистнику смотреть на блеск такой), 

 Змея бросается, пилу прилежно гложет, 

 Но повредить не может. 

 Пила сказала ей: мой свет! 

 Ты пощади себя, оставь ухватки грубы. 

 А мой сатирику ответ: 

 Брани мои стихи, когда тебе не любы. 





 Человек победитель Льва на картине 



 Мужик представлен на картине, 

 Благодаря дубине, 

 Он льва огромного терзал, - 

 Все зрители в овине 

 Сплетали множество художнику похвал. 

 Тут лев, и лев живой, случился мимоходом, 

 Сказал перед народом: 

 Вас живописец обманул, - 

 Все это сказки, 

 Не так бы кистию махнул, 

 Когда бы львы взялись за краски. 

 Писавши эту баснь, неужели смекнул 

 Эзоп и в прежни годы 

 Про наши оды. 





 Старуха и Звездослов 



 Коперников наследник, 

 Большой Медведицы отселе собеседник, 

 Отличный Астроном 

 Забыл о том, 

 Сдружась с небесными телами, 

 Что было пред глазами. 

 Когда себя в эфир совсем он перенес, 

 Старуха бедная о милости просила. 

 Хотя свести с небес 

 Его ничья не может сила, - 

 Старуха, мудреца толкнув, заговорила: 

 Не мучь себя, 

 Труды твои напрасны, 

 И знай, что на земле, не на небе несчастны, - 

 Для всех звезда блестит, равно как для тебя. 

 Наука сострадать почтенней всех искусство. - 

 Погибни ум, когда простынет чувство! 





 ПОСЛАНИЯ 



 А. С. Пушкину, члену Российской Академии, 1831 

 года, при случае чтения стихов его о клеветниках 

 России. 



 Когда кипела в жилах кровь, 

 Я славить мог весну, любовь, 

 От ига лет, подобно маку, 

 Я сгорбяся, равняюсь злаку, 

 Но стал союзник Зодиаку * 

 Страшась холеры стрел и пуль, 

 Я пел в Петрополе _июль_, 

 Поклонник давней русской славы, 

 Пел в _августе_ приступ Варшавы, 

 И, очень помню, в _сентябре_, 

 Гуляв на Яхромской горе, 

 Кубры извивом веселился, 

 На берега Невы пустился 

 И в Крестцах пел свиданья час. 

 Теперь, и в _сентябре_, я снова 

 Пою о клевете два слова, 

 Крылатый, борзый конь Пегас 

 Перед глаза мои представил 

 Не Краков, Вильну иль Несвиж, - 

 Многоглаголивый Париж, 

 Без якоря, руля и правил, 

 Где шумных посреди Палат 

 Вития - самозванец, хват 

 Вертит Европой без заботы, 

 К Варшаве посылает _флоты_ 

 И на Себастиани гром*, 

 Витийств злоречивым ядром 

 Из уст сварливо-вздорных мещет, 

 Иль _фразисом_ некстати блещет, 

 Иль, о приступе слыша весть, 

 Зовет соземцев подлецами, 

 Кричит: 'французов пала честь, - 

 Скажи, скажи, что будет с нами? 

 Где бунт, там каждый уголок 

 Для видов лакомый кусок, 

 Его усиливать потребно. - 

 Вот ремесло похвально, хлебно: 

 Французы, будто робкий зверь, 

 В норе зарылися теперь'. 

 Спасибо Пушкину-поэту, 

 Завистникам гостинец вновь 

 Заморскому докажет свету 

 Его к отечеству любовь. 

 Его творение прекрасно, 

 Замысловато, сильно, ясно, 

 Но попадет ли в цель оно?.. 

 Царицу россов клеветали, 

 Когда горела с турком брань, 

 Пускай Европу ужасали 

 Наполеонов меч и длань, - 

 Французов клеветы собрали 

 Большую в это время дань. 

 С ней рядышком самоуправство, 

 Корысть, хищенье, святотатство, 

 Завистливая спесь, вражда, 

 Успех чужой - для ней беда, 

 Желание - другим ничтожность, 

 Самой себе - добра возможность. 

 Тебе дала поэта жар 

 Мать вдохновения - природа: 

 Употреби свой, Пушкин, дар 

 На славу русского народа, 

 Как начал громко - продолжай 

 О древних подвигах великих, 

 И вопли птиц ночных и диких 

 Ты, песнопевец, презирай. 

 Злословье нагло, беспокойно, 

 Высокой лиры недостойно. 

 Поверь, что правды чистой свет 

 Злоумышленья цепь прервет, 

 Дух безначалья обезглавит 

 И мир от гибели избавит. 

 Пусть клевету плодит стоустая молва, 

 Пускай завистники беснуются, проказят, - 

 Им в ответ пойдут слова: 

 'Слава русская жива!' 





 Светские стихотворения 



 Снега 

 Сказка 



 Однажды было то зимой, 

 Когда снега обильны 

 И ветры сильны, 

 Лука, Матвеев сын, мой мальчик крепостной, 

 Дитя десятка лет в избе играл, резвился, 

 С палатей на порог, с порога на крыльцо 

 Шагнул, прыгнул, как яйцо скатился, 

 И в роще из избы в минуту очутился. 

 Случился в роще вор, 

 И он с Лукой имел недлинный разговор, 

 Конец был тот, в слезах мальчишка 

 Пришел домой без кафтанишка, 

 И ну бранить зиму, снега, 

 И говорит: зима строга, 

 В сугробах у себя таит для нас врага, 

 Но вскоре 

 Забыл мальчишка горе, 

 Меж тем проходит год и два и три и пять, 

 И в рощу мальчик тот идет зимой опять. 

 Не вора в роще он находит, но Анюту, 

 И ну у ней там поцелуи брать, 

 И волю дал рукам и грабить и орать. 

 Лука с Анютою возился не минуту, 

 Имел предлинный разговор, 

 Когда в деревню возвратился 

 Хвалить пустился 

 Снега, зиму, 

 И говорит с подругою прекрасной: 

 Куда как хорошо под вечер, в день ненастный 

 Зимой быть в роще одному. 





 Стихи на Новый 1804 год 



 На светозарной колеснице 

 Летит поспешно новый год: 

 Он держит пальмы, лавр в деснице 

 И множество Парижских мод, 

 На землю сыплет к нам беспечность, 

 И сам без устали летит, 

 Летит в пределы те, где вечность 

 Для всех людей кровать хранит. 

 Слетел! - Веселья люди полны, 

 Как в море быстры скачут волны, 

 Шумят, текут: иной коней 

 Готов отпрячь от колесницы, 

 Другой кататься хочет в ней, 

 Прельщен тот блеском багряницы, 

 Что радости торжеств виной, 

 Что ближе люта смерть с косой. 

 От колыбели до могилы 

 В уме лишь царствуют мечты, 

 Нам всем страстей предметы милы, 

 Они нам кажутся цветы. 

 Ползем, - а мыслим, что летаем, 

 Призрак за сущность лиц хватаем, 

 Как ловит мух дитя весь день, 

 Так мы веселья ловим тень. 



 Тот давит злобно мостовую, 

 Стучит, как в древности Вулкан, 

 Огневу искру золотую 

 Из камня рвет колесный стан, 

 Пустой обряд сочтя законом, 

 Летит в переднюю с поклоном, 

 И то себе вменяет в честь, 

 Когда привратник златовидной, 

 С холодной гордостью обидной 

 На лестницу откажет лезть. 

 А тот не установит рожи 

 За ласковый прием вельможи, 

 Иной ценит нарядный цуг 

 В числе отечеству заслуг. 

 Тот записав себя в Париды, 

 Взять хочет яблоко Киприды. 

 Мизеры славнейший герой 

 Бостонной занят век игрой. 

 Пиит без жара и без силы, 

 Увы! питомец Муз постылый, 

 Лететь с Корнелем хочет в ряд. 

 Друзья! все это маскерад 

 Напрасно взапуски стремиться 

 Мы все за временем хотим, 

 Оно в своем кругу вертится, - 

 А мы прямой чертой летим 



 Мы Новым годом все напрасно 

 Двулична бога день зовем, 

 В мечте мы движимся всечасно, 

 Родимся так - и так умрем 





 Весна в Петрополе 1829 года {1} 



 По льду Невы, любуясь бегом, 

 В собольей шубе Клим катит, 

 Озябла мурава под снегом, 

 И жизни дух в деревьях спит. 

 Вязанку дров взваля на плечи, 

 Простолюдины жарят печи, 

 Дым стелется поверх домов. 

 Я сам, окутав ноги, шею, 

 Для поклонения Борею, 

 Скачу гулять в Катерингоф. 

 На сроки ждать весну напрасно: 

 Лишь солнце вступит в знак Овна, 

 Мы взапуски кричим согласно: 

 Порадуйтесь! весна! весна! 

 Хотя зефиры в самом деле, 

 Средь Юга, нежася в постеле, 

 Забыли Севера страну, 

 Гуляя, грязь глотаем, топчем, 

 На тротуарах мы хлопочем 

 Чужую праздновать весну. 



 * * * 



 Свою увидим на престоле, 

 Когда обсохнут рек брега, 

 Блеснут цветочки в чистом поле, 

 Зазеленеются луга. 

 Обремененная снегами 

 И льдов зубчатых остреями 

 Одежду зимнюю Нева 

 Когда с рамен струистых сбросит 

 И льдины гордые разносит 

 Туда, где Бельта скиптр, права. 

 Какой степей ледяных житель 

 Весну без умиленья зрит? 

 Чье сердце, лютости вместитель, 

 На пир натуры не спешит! 

 Вещуньи ласточки явленье, 

 Над Смольным первое круженье - 

 Волнует сердцем и умом. 

 Весну к себе уже приближу, 

 Когда я жаворонка вижу 

 На воздухе, не за столом 



 * * * 



 Когда зимы между коврами 

 Отрадные повеют сны, 

 Проталинка перед глазами 

 Вещает языком весны. 

 Прошедшего остаток лета 

 Еще и в зелень не одета, 

 Под снегом травка лишь мелькнет - 

 Явленье Флоры величаю, 

 Невольно, при восторге, чаю, 

 Что зяблик на кустах поет. 

 Лети на крылиях зефира 

 Весна Петрополя в Предел, 

 Вещай, греми златая лира 

 Пиры и пляски Русских сел. 

 Там лодка ждет струистой влаги, 

 Из хлева вол через овраги 

 Спешит быстро на свежий луг. 

 Я сам весною согреваюсь, 

 Лучами солнца озаряюсь, 

 Спешу гулять, когда досуг. 



 Примечание Хвостова: 



 1 Мысль к сочинению сего Стихотворения подал Автору знаменитый Василий 

 Андреевич Жуковский в Апреле 1829 года. Оно напечатано было в первый раз в 

 7-й книжке Северной Минервы. 





 Послание к N. N. о наводнении Петрополя, 

 бывшем 1824 года 7 ноября*. 



 О златострунная деяний знатных Лира! {1} 

 Воспламени певца безвестного средь Мира, 

 Гласи из уст его правдивую ты речь. 

 Я волн свирепство зрел, я видел Божий меч. 

 Владыка бурь восстал и сел на колесницу, 

 В Европе славную и первую столицу {2} 

 Облек в унынье он, неизъяснимый страх, 

 К могиле близкие, младенцы в пеленах, 

 Все видят смерть, все зрят косы ее размах. 

 Вдруг море челюсти несытые открыло 

 И быструю Неву, казалось, окрылило, 

 Вода течет, бежит, как жадный в стадо волк, 

 Ведя с собою чад ожесточенных полк, 

 И с ревом яростным, спеша губить оплоты, 

 По грозным мчит хребтам и лодки и элботы, 

 Ростя в мгновение, приливная гора, 

 Крутит водовики, сшибает катера {3} 

 И одаль брызгами высоко к небу хлещет, 

 На камень, на чугун бесперестанно плещет, 

 ЕКАТЕРИНИН брег сокрылся внутрь валов {4}, 

 Мы зрим, среди Невы стоят верхи домов, 

 Непримиримые, бунтующие волны, 

 Из ложа выступя, порабощают стогны, 

 В частицах мелких пыль от влаги над рекой 

 Слилася в воздухе густою вскоре мглой, 

 По каменной стезе внезапно многоводной 

 Судам тяжелым путь уставился свободной {5}. 

 Там ветры бурные, союзники реке, 

 С порывом у хватя плывущих на доске, 

 Сокроя от очей предметы им любезны, 

 В пределы мрачные свергают лютой бездны. 

 Все тонет, плавает по улице, рекам, 

 Спасенья нет коню, пощады нет волам {6}. 

 Они среди пространств за добычею рыщут 

 И уловя ее, бросают наугад, 

 Там кровля здания, там корабля снаряд. 

 Хоромы, с родины снесенные ветрами, 

 Стоят на пустырях с окошками, трубами. 

 Решетке Бецкого дивился Альбион {7}, 

 Через гранит с Невы нависнув плоскодон, 

 В нее нахлынул, пал и запер мостовую, 

 Волнуют ветры снедь и утварь золотую. 

 Свободе радуясь, средь накопленных вод, 

 Летает огненный, шумливый Пароход, 

 Но видя мост, дерзнул, - и путь найдя стесненный, 

 Ударился - и стал к нему, как пригвожденный. 

 Отважится ли кто, чей может сильный дух 

 О смерти бедственной вещать потомства в слух? 

 Цветущие красой три юные девицы {8} 

 От страха мертвые лежали вдоль светлицы, 

 Хотя в нее еще не ворвалась река, 

 Одна в своей руке держала голубка 

 И смерти вместе с ним подсечена косою. 

 Там старец мрачной - жив - терзаяся тоскою, 

 Средь разрушения блуждает будто тень 

 И вопиет: где ты, любезная мне сень? 

 Где дочь и сыновья, где ты, моя супруга? 

 Без дома, без детей, лишенный сил и друга, 

 Среди печали злой, отчаяния сын, 

 Связь с миром перервав, скитаюсь я один. 

 Приятность островов Петрополь украшала, 

 Окрестности его и муза возглашала, 

 Все быстрое стекло любили Невских вод, 

 И Феба из морей торжественный восход. 

 Но там свирепое явяся наводненье, 

 Отягощая мысль, не утешает зренье. 

 Пред днем молитвенным бесплотных в свете сил, 

 В твои навечерный день, Архангел Михаил, 

 С Петрополем в полдни событие ужасно, 

 Повсюду зрится вод скопление опасно. 

 Хотел могущий Бог нас гневом посетить, 

 И в то же время зло щедротой прекратить, 

 Водами ополчась по беспредельной власти, 

 Он сердце людям дал ценить других напасти. 

 Все кинулись к судам, все, окрылясь, бегут, 

 Все жизнь, жизнь ближнего, как жизнь свою брегут, 

 Текут с стихией в брань, призвав на помощь Бога, 

 Сам Сердобольный Царь от высоты Чертога, 

 Покорности к Творцу, любви к народу полн, 

 Послал жертв исхищать из уст свирепых волн. 

 Посланник воин был, и близ Царя в сраженье 

 Зрел смерть лицом к лицу, зрел ужас, истребленье, 

 Ступя на бурный вал, до катера достиг, 

 Схватил его, летел, в час гибельный и миг 

 Догнал он водовик, на коем утопали, 

 Пусть волны злобные к нему не допускали, 

 Мужаясь в подвиге, усердием горя, 

 Спас погибающих, - и спас в глазах Царя. 

 Коль злополучие Петрополя известно, 

 То исцеление поистине чудесно, 

 Ты, лира, огласи на крылиях молвы 

 По красным берегам и Волги и Москвы. 

 Быть может, возвратясь из Океанов дальных 

 Иной, услыша весть о бытиях печальных, 

 К речам свидетелей не преклоняя слух, 

 Вещает: 'Не был здесь явлений бурных дух, 

 К Петрополя красе мрак не касался ночи, 

 Меня обманывать мои не могут очи, 

 Здесь прежний царствует порядок и покой, 

 Петрополь осмотря, я был и за рекой, 

 На стогнах чистота, по-прежнему громады, 

 По-прежнему мосты, по-прежнему ограды, 

 Где наводненья след и где свирепость волн? 

 Весь град движения, занятий мирных полн. 

 Кто стогны очищал, где от хором обломки? 

 Вулкана древнего по-прежнему потомки, 

 С железом ратуя, взялись за крепкий млат, 

 Я вижу в мастерских орудиев снаряд. 

 Обуревание жестокое природы, 

 Которое едва ль исправить могут годы, 

 Так скоро здесь могло успехи приобресть, 

 Что гости за моря отрадную шлют весть? 

 Или покрытый град свирепою водою 

 Возобновился вдруг волшебною рукою?' 

 Ах нет! Петрополь цел от бедоносных вод 

 Зефира кротостью - наитием щедрот. 

 Кто помощи других себе в напасти просит, 

 Благотворителю мольбы свои приносит. 

 А здесь несчастному не слезы нужно лить, 

 Чтоб состраданье в соотчичей вселить, 

 Благотворения великое здесь дело 

 Текло прямой стезей, достигло цели смело! 

 В бедах не надобно предстателя искать, 

 Здесь ищут тех, кому потребно помогать {9}. 

 Умолк на Бельте рев и онемели стогны, 

 Посыпалися здесь с престола миллионы, 

 Среди Петрополя от ярости злых вод 

 Пусть есть погибшие, - но верно нет сирот. 

 Любовью чистою, Небесною согреты 

 Все у пристанища, упитаны, одеты, 

 Все, благости прияв Священнейший залог, 

 Рекут: средь тяжких зол есть Милосердный Бог. 



 Примечания Хвостова: 



 1 Сочинитель сделал несколько перемен в сем Послании в самую ту 

 минуту, когда отдавал оное в печать, и потому в Немецком переводе на место 

 первых стихов относящихся к Издателю Телеграфа, находятся другие три стиха к 

 N. N. 

 2 Смотри Майское гулянье стр. 4-я, где сочинитель называет Петрополь 

 первою столицею. 

 3 Водовик, судно на коем в Петрополь привозятся разные припасы. 

 4 Берег сей из гранитных камней высотою более аршина от мостовой, был 

 покрыт водою, так что вторые и третьи этажи домов, как острова казались 

 посреди реки находящимися. 

 5 По двум набережным Морским, по Миллионной, Невской и многим другим 

 улицам 7-го Ноября до семи часов вечера другого экипажа не было, кроме 

 Катеров, Шлюбок и Лодок. Смотр. Сын Отечества No 46 и другие журналы. 

 6 Смотр. в Сыне Отечества No 46 статью о наводнении 7-го ноября. 

 7 Сказывают, что при Екатерине II-й, когда у Летнего Сада поставили 

 гранитную решетку, один Английский Лорд, приехав в С. Петербург, осмотрел 

 сие превосходное творение искуства, и в тот же день отправился обратно на 

 корабле из Кронштадта. 

 8 Стихотворное описание о погибших и о порыве бури, которая сносила 

 крышки домов и самые мелкие домы, хотя сделано по преданию, однадсо вымыслом 

 назвать нельзя, ибо много было таковых или подобных случаев при 

 обстоятельствах последнего наводнения. Но истинно то, что примеры 

 самоотвержения, готовности помогать нещастным бесчислены и достойны 

 удивления. Смотр. Сын Отечества No 46 статью о наводнении 7-го Ноября. 

 9 Смотри Рескрипт, данный на имя Князя Алексея Борисовича Куракина. 

 Каждый Христолюбивый человек должен принести с умилением сердца жертву 

 благодарения ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ за попечительное и быстрое вспоможение 

 нещастным, потерпевшим от наводнения. Подлинно можно сказать к чести 

 исполнителей, на коих возложено сие великое дело помогать нещастным в 

 Петрополе от наводнения: 



 Пусть есть погибшие, но верно нет сирот. 



 Сочинитель за удовольствие себе поставляет сказать, что все 

 последствия наводнения, то есть: картины о действиях ветра и разлитие вод, 

 верны. Плоскодон или плашкот, по простонародному названию лежал у Летнего 

 Сада до 10-го Ноября и не только один, но еще и два. Пароход, с так 

 называемого на Пряжке Бертового Завода сорвавшись, остановился у Каменного в 

 Коломне моста. - ГОСУДАРЬ, увидя из окна погибающее с людьми судно, послал 

 Дежурного Генерал-Адъютанта Бенкендорфа на своем катере, также 

 Флигель-Адъютанта Германа спасать в Коломне погибающих людей. Впрочем все 

 сии подробности частию описаны в Консерватере (Conservateur), Инвалиде, Сыне 

 Отечества No 46 и других журналах. 



 Коль злополучие Петрополя известно 



 и проч. Сей стих о наводнении не приписывается уже более Издателю 

 Телеграфа, и также вмещаются еще новые стихи, перед самым печатанием 

 послания прибавленные. О заборах, на Васильевском Острову и в других местах 

 поставленных, большею частию по воле ИМПЕРАТОРА, иждивением казны. О 

 ремесленных орудиях, которыми снабжены Художники в замену тех, кои они 

 потеряли. О щедротах распространенных по случаю наводнения на Иностранных 

 Купцов, или торгующих здесь Гостей. 





 Холера 1830 года 



 Свирепое исчадье ада! 

 Восстал неукротимый змей, 

 Шипя, на воздух льет отраву, 

 Плечист, огромен и крылат, 

 Внезапно с берегов Евфрата 

 До Каспия проник и Волги, 

 Где он, там сокрушенье, страх, 

 Там бич несытыя холеры 

 И смертных тысячи валятся, 

 Друг другу прививая смерть. 

 Поток с кремнистых гор лиется, 

 Грозя покрыть водой поля, 

 Недуг - враг тайный человеков 

 Распространяет гибель вмиг, 

 Сугубя жар, ослабя нервы, 

 Течение сгущает крови. 

 Больной, почувствуя внутри 

 Страдание неизъяснимо, 

 Испустит яд и дух последний 

 На перси кровных и друзей. 



 * * * 



 Восторги Пиндара, спуститесь! 

 Святой восторг, тебя зову! 

 Вы сердце старца вспламените, 

 На струны пролия огонь. 

 Доселе новый и чудесный 

 Геройский подвиг летописный 

 Пою на лире древних лет, 

 Пою любовь Отца к страдальцам, 

 Явленье доблести высокой 

 Чей голос может превознесть? 

 Невы от берегов гранитных 

 Оставя Царь любезных чад, 

 Петрополь, нежную Царицу 

 Спешит в стенащую Москву {1}. 

 Он там... и вновь восторги внемлет. 

 И купно радости, рыданье, 

 Он змия зрит лицом к лицу, 

 Стремяся бодро вырвать жало. 

 Россия дух Царя великий 

 Вписала сердца на скрижаль. 



 Примечание Хвостова: 



 1 Сие стихотворение напечатано было в Невском Альманахе Егора 

 Васильевича Аладьина 1831 года. Оно написано при первом появлении лютой 

 болезни в Москве, когда Автор был поражен великодушием, и чуть ли не 

 единственным, примером в истории примером в Истории, - самоотвержения 

 Государя Императора. 





 Июль в Петрополе 1831 года 



 Ступил на Север зверь крылатый, 

 Лия мгновенно смерти яд, 

 Язык горящий омокает 

 В потоки быстрые Невы, 

 Река, лишась прохладной неги, 

 В себя прияв недуга семя, 

 Внутри питает зной и жар, 

 Струя, подобна белизною 

 Златой Аравии жемчугу, 

 На воздух стелет смрадный дым. 

 Единственный Петрополь, славный, 

 Краса Европы городов! 

 Пошто твои унылы стогны, 

 Не слышно стука колесниц? 

 Вздремали быстрых рек проводы, 

 В дубравах соловьи умолкли, 

 В кустах за милого дружка 

 Средь полдня горлица томится, 

 Трепещет горестных свиданий, 

 Вздохнув, пускает тяжкий стон. 



 * * * 



 Почувствуя Холеры тягость, 

 Спешит на торжищи народ {1}, 

 Не постигая скорби корня, 

 Тоскует лакомств вредных раб: 

 Обители забав закрыты, 

 Не веют в тростнике зефиры, 

 Увяли на лугах цветы, 

 Пресеклись съезды и гулянья, 

 При встрече бар, простолюдинов, 

 О черной немочи запрос {2}. 

 Царь Россов бодрствует, не дремлет, 

 Унынья, страха чужд... Он рек!.. 

 Одушевились миллионы {3}, 

 Пред небом выю преклоня, 

 Мгновенно пали на колена, 

 Рыданья воссылают к Богу, 

 Спасенья просят у Творца. 

 Как благовонный дым кадила, 

 Огонь молитвы теплой, чистой, 

 Лазурный проницает свод. 



 * * * 



 Могущего отверсты храмы, 

 Уста Пресвитеров гремят, 

 Се зрелище великолепно! 

 Первосвященники грядут, 

 Грядут с хоругвями смиренно 

 И, полня славословьем стогны, 

 С земли возносят к небу глас. 

 Там пастыри среди народа, 

 Горящим сердцем в звучном лике, 

 Святую сеют благодать. 

 Дружина Македонян в древность, 

 Без опасения меча, 

 Врагам казалася стеною, 

 Неразрушимою ничем, 

 В России чада Иппократа 

 Питомцы мудрости, науки - 

 Бесстрашные богатыри, 

 Болезнь в ущельях достигают, 

 Из пасти льва приемлют жертвы 

 С восходом солнца и в полночь. 



 * * * 



 Огромны здания больницы {4}, 

 Полмертвые пьют жизни сок, 

 Граждане знатные, вельможи, 

 От смерти входы сторожат, 

 Сугубя миг, врачи всечасно 

 Пространство облетают града, 

 Их ум крылатый, быстрый взор, 

 Под кровом хижин и в чертогах 

 Страдальцев бедных видят муки 

 И облегчение несут. 

 Отцов и матерей лишенны 

 Покров младенцы обрели, 

 Благотворенья длань открыта, 

 Сирот встречая колыбель. 

 Кто на умерших кинул взоры, 

 Кто обеспечил их в могиле? - 

 Великодушный Царь-отец: 

 Отвсюду полилося злато, 

 Святому следует примеру {5} 

 Сословие купцов, Бояр. 



 * * * 



 Уже истощеваясь в силах, 

 В обратный путь стремится Лев, 

 Уже к Неве спустилась Дева - 

 Посланница святых небес {6}, 

 Она Отечеству обильно 

 Подаст богатство, славу, радость. 

 Сам Бог России твердый щит: 

 Он в бурях жизни - избавитель, 

 Но мирных дней благополучных 

 Создатель - кроткий, добрый Царь. 

 Средь рева бурь, средь искушений, 

 Непобедимый в мире Росс, 

 Святою Верой огражденный 

 На Бога крепко уповай. 

 Друг человеков, муж правдивый, 

 По сердцу Бога венценосец, 

 К тебе любовью полный Царь, 

 Твоим оплотом вечно будет, 

 Смотри, тупеет смерти жало, 

 Сияет снова твой Сион. 



 * * * 



 В летах моих унылых, поздних, 

 Покрытый сединой давно {7}, 

 Я жив... Но много жертв достойных 

 Недуга пало под косой, 

 Кто здесь Отечеству полезен, 

 Тот в гроб всегда нисходит рано, 

 Ловя последний сердца луч, 

 Певец и скорби и печали, 

 Могу соземцев на гробницах, 

 Могу еще я слезы лить. 



 Примечания Хвостова: 



 1 Народ мечтал, что болезнь _холера_ не существовала, а люди умирали 

 от отравы, которую бросали злонамеренные в водные источники, для умножения 

 заразы. Мудрый, мужественный и решительный Великий Государь Николай I 

 остановил народное волнение одним появлением на торговой площади у Спаса. 

 2 Холера названа черною немочью, которая свирепствовала в Москве в 

 1600 и 1605 годах, и причинила, как повествуют Историки, опустошения, 

 превосходившие нынешнюю потерю в людях. 

 3 При открытии холеры были учреждены Крестный ход по улицам кругом 

 каждого прихода, и чтение молитв с коленопреклонением во время Божественной 

 литургии. 

 4 В Петрополе, попечением Комитета о холере, не только установлены 

 были в каждой части города больницы но, по Высочайшей воле, назначен был 

 попечитель из Сенаторов или чиновников 4-го Класса. 

 5 Весьма значительная сумма собрана на помощь вдов и сирот, оставшихся 

 после умерших от холеры. Смотри газеты того времени. 

 6 Смотри стихотворение: 'Радостная в Августе весть', к коему сии стихи 

 служат эпиграфом. 

 7 Автор на 75 году писал сие Стихотворение, за которое выручил от 

 продажи в лавке Глазунова 250 руб. и пожертвовал для сирот, оставшихся после 

 родителей, умерших от холеры. Смотри С. Петербургские Ведомости и Северную 

 Пчелу того времени. 



 Надписи 



 В мой альбом, 1826 года 



 Восьмидесяти лет старик простосердечный, 

 Я памятник себе воздвигнул прочный, вечный 

 Мой памятник, друзья, мой памятник альбом, 

 Пишите, милые, и сердцем и умом, 

 Пишите взапуски, пишите, что угодно, 

 Пускай перо и кисть играют здесь свободно, 

 Рисует нежность чувств стыдлива красота, 

 Промолвит дружбы в нем невинной простота, 

 Я не прошу похвал, я жду любви совета 

 Хвостова помните, забудьте вы поэта 





 Императору Александру 1-му, 1819 года 



 Российский Александр вселенный отрада, 

 Им свержен с высоты сын горделивый ада. 

 Он пролил всюду жизнь, пресек насилья пир, 

 Атланту равен Он - сдержал на плечах мир {*}. 



 Примечание Хвостова: 



 {* Сии стихи - подражание французским, которые в 1814 были сделаны в 

 Париже.} 





 На выгрузку камня для колонны монумента 

 Императору Александру 1-му 

 30-го дня июля 1831 года {*} 



 Питомец Севера, сын грозныя природы, 

 Тяжеловесный столп единствен и высок, 

 Глава утеса там, небесные где своды, 

 Подошва - нутрь земли, где вод кипит поток, 

 На Бельта раменах, по воле Николая, 

 Гора чудесная в Петрополь приплыла 

 В потомстве прославлять, святыни луч являя, 

 Вновь, Александр, Твои бессмертные дела. 



 Примечание Хвостова: 



 {* Первая надпись объясняет только выгрузку с корабля цельного 

 гранитного камня, бывшую при собрании народа 1831 года Июля 30-го дня.} 





 На воздвижение гранитной колонны 

 в честь императора Александра I {1} 



 Гранит единственный в день Невского Героя 

 Среди Петрополя главу свою подъял, 

 Пред ним Троянов столп, доселе дивный - мал, 

 Тот пышной суетой Рим гордый изумляет, 

 Здесь благость двух Царей Россия прославляет. 



 Примечание Хвостова: 



 {1 1832 года, в Александров день, была поставлена на свое место сия 

 колонна, превосходящая Троянову величиною единственною, так сказать, 

 цельного камня. Сверх того столп, удивляющий более полутора тысяч лет 

 вселенную, называемый Троянов, не цельный, а составной.} 





 На монумент Петра Великого 1783 года 



 Когда б устроил Бог, Творец земного чина, 

 Чтоб ранее Петра жила Екатерина, 

 В то время бы сия предивная гора 

 Екатерину нам являла, не Петра. 





 К портрету Государя Императора 



 Двух Александров нам история являет, 

 Которых подвиги различно величает. 

 Один всю Азию преобразил во прах, 

 Другой Европу спас и царствует в сердцах. 





 Надгробия 



 Славному Германскому поэту Гете, 

 скончавшемуся в Марте месяца 1832 года 

 в г. Веймаре 



 С богатым вымыслом, с природой неразлучный, 

 О Гете! голос твой прелестный, нежный, звучный 

 Умолк и перестал вселенну восхищать, 

 Умолкли на порок гремящие перуны, 

 Вдруг лиры золотой окаменели струны, 

 К ним приложила смерть безмолвия печать 

 Увы! сокрылся бард в обитель привидений, 

 Но Гете жив, он жив, - не умирает гений. 





 Василью Львовичу Пушкину, 

 скончавшемуся 20 августа 1830 года {1} 



 Рыдает Муз собор в печали справедливой, 

 Поэта Пушкина лишился наш Парнас. 

 Он посвятил друзьям свой мирный век счастливый: 

 Меж Аонид расцвел, и между их погас. 



 Примечание Хвостова: 



 {1 Василий Львович Пушкин, сочинитель многих прекрасных Стихотворений, 

 скончался в Москве 1830 года.} 





 Знаменитому современнику 

 Алексею Федоровичу Мерзлякову, 

 скончавшемуся в Москве в Сокольниках, 

 26 ИЮЛЯ 1830 года 



 Наш Северный Лагарп, высоких чувств поэт, 

 Избавясь бремени мимотекущих лет, 

 Взлетел на Геликон небесного чертога 

 Воспел с Державиным святыню, правду, Бога. 





 Александру Андреевичу Жандру, 

 1830 года в Ноябре месяце {1} 



 Здесь Жандр лежит. Прохожий, слезы лей. 

 Знай, жертва он зло действия ужасна. 

 Присяги долг храня в душе своей, 

 Как Русский пал - и смерть его прекрасна. 



 Примечание Хвостова: 



 {1 Генерал-лейтенант и кавалер Александр Андреевич Жандр, состоя при Его 

 Императорском Высочестве, покойном Великом Князе Константине Павловиче, убит 

 Варшавскими крамольниками в Ноябре месяце 1830 года.} 





 Александру Ефимовичу Измайлову, 1831 года {1} 



 Измайлов здесь лежит. Поэт хотя недамский, 

 Ему по басенкам знаком был путь Парнасский. 

 Огнем священных дев до смерти он дышал, 

 Лишь жаль, Пьянюшкина с красавцами мешал. 

 Но ах, закашлявшись на родине Пиндара, 

 В Петрополь прикатя, скончался от удара. 



 Примечание Хвостова: 



 {1 Александр Ефимович Измайлов к сожалению рисовал часто пошлые, т. е. 

 карикатурные лица, впрочем сказочки его из Лафонтена отличаются простотою 

 рассказа и заслуживают внимания публики. Если у почтенного г. Измайлова в 

 иных статьях не доставало вкуса, зато он во многих обиловал отличным 

 природным дарованием, скончался в С. Петербурге в 1830 году, возвратясь из 

 Архангельска, а сие надгробие печатается, как приятельская шутка, без 

 оскорбления хорошего пиитического дара сочинителя сказки _Чорт_.} 





 Сочинения Руссо Женевского 

 перевод с французского 1776 года {1} 



 Здесь два любовника друг другом умерщвленны. 

 Друг другу на земли питая страсти жар, 

 Друг другу дали смерть их руки исступленны, 

 Любовь, отчаянье свершили злой удар. 

 Самоубийство здесь закон грехом считает, 

 Слезами чувства чтит, рассудок умолкает. 



 Примечание Хвостова: 



 {1 Сочинения Руссо-Женевского печатаются первый раз для показания 

 отличной мысли французского автора об ужасном преступлении.} 





 Артисту Рязанцову {1} 



 Рязанцов весельчак забавил нас умно, 

 В нем каждое лицо являлося смешно. 

 Но ах! несытая холера 

 Его похитила к досаде лож, партера, 

 И, право, это ей грешно, 

 А не смешно. 



 Примечание Хвостова: 



 {1 Артист Рязанцов, хороший Актер и большой искусник по части Мимики, то 

 есть лице действия, умер также от холеры в 1831 году.} 





 Князю Багратиону, генералу от Инфантерии {1} 



 Прохожий, в Симе зри того героя прах, 

 Который гром метал на Альпа высотах. 

 Бог рати, он слуга Отечества и Трона, 

 Здесь кончил жизнь свою, разя Наполеона. 



 Примечание Хвостова: 



 {1 Генерал от Инфантерии, Князь Багратион, будучи жестоко ранен при 

 сражении в селе Бородине, привезен был к приятелю своему Князю Борису 

 Андревичу Голицыну, Владимирской губернии в село Симу, где и кончил жизнь 

 Сентября 1812-го. Сия эпитафия собственно принадлежит певцу Кубры, который 

 заказывал и бронзовую доску, находящуюся в Симе при гробе Полководца.} 





 Путешествующему на корабле 

 из Америки в Грецию 

 самоубийце Французу, 2 сентября 1832 года 

 (шутка) 



 Лукьян, как и отец, наскуча быть ничем, 

 Не веря честности, не веря даже в Бога, 

 Пустяся храбро в ад, сразил себя мечем, - 

 Туда ему давно открытая дорога. 





 Статскому советнику 

 Николаю Ивановичу Гнедичу {1}, 

 скончавшемуся 1833 года Февраля 13 числа 



 Здесь Гнедич погребен, сын громкия Полтавы, 

 По справедливости наперсник Муз и славы, 

 Средь мира суеты хотя недолго жил, 

 Омира древнего он Россам подарил. 



 Примечание Хвостова: 



 {1 Николай Иванович Гнедич погребен в Невской Лавре в новой и той же 

 самой ограде, где покоится прах историографа Карамзина.} 





 Современнику Обжоркина* 



 Здесь милый хлебосол в могиле жить остался, 

 Перед другими он талантом отличался, 

 Амура резвого, Киприды не любил, 

 Но ровно сорок лет он сладко ел и пил, - 

 И, наконец, обкушавшись блинов, скончался. 





 Надгробие 



 Лежит и погребен здесь Северный Икар, 

 Который странствовал от Киева до Риги, 

 Здесь наших дней Сократ: он презирал все книги, 

 А помнил наизусть газеты, календарь. 





 Надгробие Королю Польскому* 



 Се на чужом брегу кормило корабля! 





 Эпиграммы 



 Эпиграмма 



 Какой-то глупый канодей 

 На праздник звал к себе премножество людей 

 Я две трапезы дам для милых мне гостей, 

 Сперва духовную, потом плотскую 

 Сказали гости все мы будем на вторую 



 На самого себя, Марта 1797 года {1} 



 Поэт, который век с Пегасом обходился, 

 И в рифмах возглашал земель дальнейших весть, 

 Сорокалетний он, желав на лошадь сесть, 

 Садясь, не совладал и - до смерти убился. 



 Примечание Хвостова: 



 {1 Эпиграмма на самого себя описывает, что Автор, при торжественном 

 въезде Императора Павла I в Москву 1797 года, будучи Камер-Юнкером, чуть не 

 упал с лошади и принужден был, оставя церемониальный марш, удалиться 

 объезжими улицами в свой дом.} 



 1806 года (с французского) {1} 



 Здесь спит моя жена под гробовой доской, 

 Нашла себя, и мне доставила покой. 



 Примечание Хвостова: 



 {1 Эпиграмма на сумасбродную жену, по остроте выражения своего, 

 превозносится французскими любителями Словесности, и печатается в первый 

 раз.} 



 1813 года {1} 



 Кисть дерзновенная, маляр, в твоей руке 

 Нарисовала нам поэта в колпаке. 

 Певцу зеленый лавр - других нет украшений, 

 Поэт чужд старости, - не знает смерти гений. 



 Примечание Хвостова: 



 {1 Знаменитый и почтенный Гавриил Романович Державин представлен был на 

 выставку Императорской Академии Художеств одним не искусным живописцем в 

 параличном состоянии и в колпаке. Автор, уловляя всегда изящную природу, 

 ополчался на подобные, безобразные списки с оной, и очень сожалеет, что во 

 многих местах встречаются бессмертного писателя Фелицы бюсты в колпаке. 

 Желая обратить художников на дорогу настоящую, он написал сию эпиграмму.} 



 1806 года 



 Нельзя о новости стерпеть твоих мне врак. 

 Узнай в моем ответе, 

 Что нового нет ничего на свете, 

 Не новое и то, что ты дурак. 



 Эпиграмма 



 Нарцизовой красы историю слыхали: 

 У зря себя в водах, в восторге умер он, 

 Ты в воды не смотрись! Тебе другой закон: 

 Ты можешь умереть с печали. 



 ПРИМЕЧАНИЯ 



 Тексты в настоящем издании печатаются в соответствии с современными 

 нормами орфографии, в ряде случаев сохранены характерные особенности 

 орфографии и пунктуации Хвостова (например, 'Лев состаревшейся' вместо 

 'состарившийся'). 



 Оды. 'Осень' печатается по изд.: 'Оды Дмитрия Хвостова'. - М. 1801, 

 'Позднее взывание к музе' - по изд.: Хвостов Д. И. Лирические стихотворения. 

 Т. 1, кн. 1. - СПб., 1828. 

 Осень. 'Ярится... Бегут резвясь игры и смехи...' - Ср. у Пушкина в 'Оде 

 его снят. гр. Дм. Ив. Хвостову': 'Султан ярится... Феб, Игры, Смехи, Вакх, 

 Харон'. 

 Позднее взывание к музе. 'Спокоен в осень, равнодушен, Судбине, 

 благости послушен' - Возможная реминисценция этих строк у Пушкина в 

 'Прощанье' (1817): 



 Лишь я, во всем судьбе послушный, 

 Беспечной лени верный сын, 

 К честям ничтожным равнодушный... 



 'Герой таится от врагов...' - 'См. в истории повествование о Римском 

 полководце Марии, который от гонения Силлы скитался по развалинам Карфагена' 

 (прим. Хвостова). 

 Притчи. Печатаются по изд.: 'Избранные притчи из лучших сочинителей 

 Российскими стихами Члена Российской Императорской Академии Графа Дмитрия 

 Хвостова'. - СПб.: При Императорской Академии Наук, 1802. 

 Ритор и Болван. 'Как за Лигария вступился он...' - Имеется в виду речь 

 Цицерона 'за Лигария' (Pro Ligario). 

 Учитель и ученик, '...воспитанник на ус' - т. е. вставляющий всюду 

 кстати и некстати латинское окончание 'ус'. 

 Два плешивые. Лызгачь - бойкий, проворный. 

 Осел и его Хозяин. Скурец - скупой, скряга. 

 Сверчок, '...как Марция' - имеется в виду состязание Аполлона и сатира 

 Марсия, после которого с Марсия содрали кожу. 

 Лев и Волк. 'Сей Тит между зверей считал тот день плачевной...' - 

 'Потерял день' ('diem perdidi'),- слова императора 

 I ита Веспасиана Августа о дне, когда ему не удавалось сделать доброго 

 дела. 

 Басни. Басни 'Лев и мудрая змея', 'Лев на войне', 'Змея и пила', 

 'Человек победитель Льва на картине', 'Старуха и Звездослов' печатаются по 

 изд.: Гр. Хвостов. Стихотворения. Т. 7. - СПб., 1834. Прочие басни - по 

 изд.: Басни Графа Хвостова. - СПб., 1820. 

 Послания. Печатаются по изд.: Гр. Хвостов. Стихотворения. Т. 7. - СПб., 

 1834, с. 171. 

 А. С. Пушкину, члену Российской Академии, 1831 года. 

 'Стал союзник Зодиаку...' - Хвостов интересовался астрологией и 

 использовал в стихах ее мотивы. 

 Себастиани Орас (1772-1851), маршал Франции, министр иностранных дел 

 при Луи-Филиппе. 

 Соловей в Таврическом саду. 

 'Ступай подслушать на Фурштатской...' - Весной-осенью 1832 Пушкины жили 

 на Фурштатской улице в доме Алымова (на месте нынешнего дома No 20). 

 Светские стихотворения. Сказка 'Снега' печатается по изд.: Друг 

 Просвещения: Журнал Литтературы, Наук и Художеств на 1804. Часть 2, No 4. - 

 М., 1804, с. 27, 'Стихи на Новый 1804 год' - по изд.: 'Друг просвещения, 

 Часть 1, 1804, No2, с. 105-106, 'Весна в Петрополе 1829 года' и 'О 

 наводнении Петрополя' печатаются по отдельным оттискам, 'Холера 1830 года' и 

 'Июль в Петрополе 1831 года' - по изд.: Стихотворения графа Д. И. Хвостова. 

 Т. 7. - СПб., 1834. 

 Послание к N. N. о наводнении Петрополя... Первоначально - послание к 

 издателю 'Московского телеграфа'. Хвостов надеялся, что послание будет 

 напечатано Н. А. Полевым, но этого не произошло, и Хвостов изменил 

 посвящение. 

 Надписи. Надпись 'К портрету Государя Императора' печатается по 

 рукописи: РО ИРЛИ. Ф. 322, No 19, с. 60. Прочие надписи печатаются по изд.: 

 Стихотворения графа Д. И. Хвостова. Т. 7. - СПб., 1834. 

 Эпиграммы. Эпиграмма 'Какой-то глупый канодей...' печатается по изд.: 

 Друг Просвещения: Журнал Литтературы, Наук и Художеств на 1804. Часть 1, 

 No2, с. 119. Эпиграмма 'Нарцизовой красы историю слыхали...' - по изд.: Друг 

 Просвещения... 

 1804. Часть 1, No 1, с. 25. Прочие эпиграммы - по изд.: Стихотворения 

 графа Д. И. Хвостова. Т. 7. - СПб., 1834. 

 Надгробия. Надгробия 'Лежит и погребен здесь Северный Икар...' и 

 'Королю Польскому' печатаются по изд.: Друг Просвещения, 1804. Часть 1, No 

 3, ч. 2, No 5. Прочие надгробия - по изд.: Стихотворения графа Д. И. 

 Хвостова. Т. 7. - СПб., 1834. 

 Современнику Обжоркина. Я. Грот (Соч. Державина, т. VI, с. 215) 

 предполагал, что Обжоркиным Хвостов называл Крылова (ср. стихи Хвостова в 

 Дамском журнале, 1832, No 8, в Альбом NN - Хвалителю Обжоркина). Так же, 

 видимо, считали современники и сам Крылов. (См. комментарии А. В. Западова к 

 Запискам о словесности Хвостова: Лит. архив, т. 1, М.-Л. 1938, с. 

 Надгробие Королю Польскому. Имеется в виду Станислав II Август 

 Понятовский (1732-1798), последний король независимой Польши (1764-95), 

 умерший в Санкт-Петербурге в положении полупленника.
Хвостов Дмитрий Иванович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Басни, Хвостов Дмитрий Иванович, Год: 1802
  2. Стихотворения, Хвостов Дмитрий Иванович, Год: 1805
  3. Стихотворения, Хвостов Дмитрий Иванович, Год: 1813
  4. Стихотворения в прозе, Уманов-Каплуновский Владимир Васильевич, Год: 1909
  5. Стихотворения, Теннисон Альфред, Год: 1840
  6. Стихотворения, Дингельштедт Николай Федорович, Год: 1909
  7. Стихотворения, Щербатов Михаил Михайлович, Год: 1789
  8. Стихотворения, Орешин Петр Васильевич, Год: 1928
Электронная библиотека