Стихотворения, Губер Эдуард Иванович, Год: 1847

 
 Э. И. Губер Стихотворения ---------------------------------------------------------------------------- Поэты 1840-1850-х годов Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание. Л., 'Советский писатель', 1972 Вступительная статья и общая редакция Б. Я. Бухштаба Составление, подготовка текста, биографические справки и примечания Э. М. Шнейдермана ---------------------------------------------------------------------------- СОДЕРЖАНИЕ Биографическая справка 39. Судьба поэта 40. На кладбище 41. Три сновидения 42. На смерть Пушкина 43. Награда поэта 44. Художнику 46. <Из трагедии Гете 'Фауст'> 1. <Монолог Фауста> 2. <Песня Маргариты> 47. Душе 48. Могила 49. Цыганка 50. Новгород 51. Смерть и время 52. На покой 53. Сердце 54. Любовь 55. Охлаждение 56. Бессонница 57. Песня 58. Расчет 59. Иным 60. Проклятие 61. Последний друг 62. Странник 64. Странный дом 65. 'Думал мужик: 'Я хлеб продам...' 66. 'Я по комнате хожу...' 67. 'В эту ночь, чуть горя...' 68. 'И снова вдали замирают...' 69. У люльки 70. 'Свободен я! Царей гробница...' Эдуард Иванович Губер родился 1 мая 1814 года в поселке Усть-Золиха Саратовской губернии, в семье бедного пастора лютеранской церкви. Родным языком Губера был немецкий. Уже в четырехлетнем возрасте он научился читать, а вскоре, под руководством отца, начал заниматься латинским и греческим. Шести лет он уже сочинял стихи на немецком и латинском языках. В 1823 году семья переехала в Саратов, куда был переведен отец Губера. Здесь мальчик за несколько месяцев овладел русским языком, которого ранее не знал, и был принят в гимназию. В ученические годы большую роль в развитии литературных способностей Губера сыграл преподаватель русской словесности Ф. П. Волков. В 1830 году юноша блестяще закончил гимназический курс и на выпускном акте читал написанное по-русски стихотворение 'Прощание с друзьями'. В том же году для продолжения образования Губер переехал в Петербург. С 1832 по 1834 год он учился в Институте корпуса путей сообщения, окончив который в чине прапорщика, поступил на службу военным инженером. Однако главным в его жизни были литературные интересы. Губер знакомится со многими литераторами: В. А. Жуковским, Н. А. Полевым, Н. В. Кукольником и другими, посещает литературные 'четверги' Н. И. Греча. На протяжении 30-х годов сильное влияние на Губера оказывал И. А. Фесслер (1756-1839), немецкий ученый-историк, писатель и общественный деятель, в начале века поселившийся в России. Губер познакомился с ним еще в Саратове, а в Петербурге сблизился и под его руководством на протяжении нескольких лет изучал философию. Исследователи отмечали продолжительное воздействие на творчество поэта личности Фесслера, сочетавшего в своем мировоззрении мистические и атеистические тенденции. {См.: П. А. Висковатов, Эдуард Губер и Фесслер, СПб., 1897.} Фесслер ввел Губеpa в мир гетевского 'Фауста', и в 1831 году семнадцатилетний поэт впервые в России принялся за стихотворный перевод трагедии. В 1835 году перевод первой части был завершен и отдан в цензуру, однако цензура запретила его, и тогда Губер, в досаде и ярости, уничтожил свою рукопись. Это трагическое обстоятельство послужило поводом для знакомства с Пушкиным, который разыскал неизвестного ему прежде поэта и сумел убедить его вторично приняться за работу. Губер, боготворивший Пушкина, стал часто бывать у него, показывая фрагменты заново переводимого им произведения. Законченный г. опубликованный уже после смерти Пушкина, в 1838 году, перевод вышел с посвящением памяти великого поэта. Появление 'Фаустам даже в изуродованном цензурой виде (многие места и целые страницы текста были изъяты) навлекло на Губера неприятности по службе: заподозренный в сочувствии 'вредным и безнравственным' идеям, поэт не получил обещанной ему ранее должности адъюнкт-профессора русской словесности в Инженерном институте, к чему несколько лет готовился, усердно занимаясь историей русской литературы. Вскоре, в 1839 году, Губер вышел в отставку в чине капитана и поступил на гражданскую службу, в канцелярию главноуправляющего путями сообщения. Независимый и прямой, он не смог стать послушным чиновником и, испортив отношения со своим начальником, графом П. А. Клейнмихелем, в 1842 году окончательно оставил службу. Нужда преследовала Губера до конца жизни. Едва приехав из Саратова в Петербург, он отказался от родительского пособия и умудрялся еще из своего скудного жалованья оказывать постоянную помощь младшему брату, студенту. В 30-е годы, по заказу Академии наук, он взялся за перевод с немецкого огромной Тибетской грамматики и словаря, а затем принял участие в 'Энциклопедическом словаре' Плюшара, для которого написал статьи по истории немецкой литературы. В 1840 году Губер получил от Сенковского приглашение сотрудничать в журнале 'Библиотека для чтения' и стал заведовать там отделами 'Критика' и 'Литературная летопись'. Постоянно нуждавшийся, изнурявший себя непосильной литературной работой, Губер подорвал свое здоровье, из-за тяжелого сердечного заболевания он вынужден был в 1842 году уйти из журнала. Вернулся он туда незадолго до смерти, в конце 1846 года, а с начала 1847-го, кроме того, стал вести отделы фельетона и театральной хроники в 'Санкт-Петербургских ведомостях'. Своими фельетонами, которые пользовались успехом, Губер, по словам М. Н. Лонгинова, 'много содействовал тому, что во многих гостиных заговорили хоть отчасти по-русски'. {'Московские ведомости', 1857, 12 ноября.} Здесь же были напечатаны несколько его статей и среди них статья о 'Выбранных местах из переписки с друзьями' Гоголя, о которой Белинский отозвался как о 'замечательном и отрадном явлении'. {В. Г. Бе линский, Полн. собр. соч., т. 12, М., 1956, с. 332, ср. на с. 340.} Жизнь Губера оборвалась в результате сильнейшего сердечного приступа. Поэт умер 11 апреля 1847 года, не дожив и до 33 лет. Первое стихотворение Губера, 'Разочарованный', было опубликовано в 1831 году в петербургской газете 'Северный Меркурий'. Затем его стихи печатались в журналах 'Современник', 'Сын отечества' и в различных альманахах, а особенно часто - в начале 1840-х годов - в 'Библиотеке для чтения'. В 1835 году Губер подготовил к изданию сборник из 25 стихотворений. Рукопись прошла цензуру, но, по неизвестным причинам, издание не состоялось. Только через десять лет поэт издал сборник своих 'Стихотворений' (СПб., 1845), куда вошли произведения, написанные в 1832-1814 годах. Рецензенты, признавая талант поэта, справедливо критиковали книгу за ее сгущенно мрачный колорит. Белинский, упрекая автора в отсутствии творческой фантазии, подчеркивал все же, что его поэзия отличается 'замечательно хорошим стихом и избытком чувства'. {Там же, т. 9, М., 1955, с. 391.} В 1845 году Губер создал одно из лучших своих произведений - поэму 'Прометей'. Свободолюбивые, тираноборческие мотивы сделали невозможным ее опубликование при жизни автора. Напечатать поэму удалось лишь в виде расположенных в нарочитом беспорядке отрывков ('Иллюстрация', 1847), что не давало почти никакого представления о произведении в целом. Ранняя смерть помешала Губеру завершить начатую еще в конце 30-х годов поэму 'Ангоний' (из задуманных восьми глав он успел написать шесть). Поэма отчасти автобиографична, в особенности первые главы, описывающие детство героя. Незадолго до смерти Губер начал поэму 'Вечный жид', но успел написать лишь пролог. К середине 40-х годов можно отнести поворот Губера от романтического мировоззрения к реалистическому осмыслению окружающей действительности. Его стихи последних лет проникнуты состраданием к обездоленным и ненавистью к власть имущим. Наметилось сближение поэта с представителями 'натуральной школы', с кругом 'Современника'. Так, имя Губера в конце 1846 года встречается в списке будущих постоянных участников 'Современника', переходившего тогда к Некрасову. Не случайно намерение этого журнала, не осуществившееся из-за цензурного запрещения, напечатать стихотворение Губера 'У люльки'. Однако новым тенденциям в его творчестве не суждено было развиться. После смерти Губера появились его трехтомные 'Сочинения', изданные под редакцией А. Г. Тихменева (СПб., 1859-1860). Различного рода искажения, имеющиеся здесь в большом количестве, делают это издание малоавторитетным в текстологическом отношении. 39. СУДЬБА ПОЭТА Когда, в пучинах жизни смрадной Борьбой напрасной истомясь, Грехами черни кровожадной В правдивом ужасе смутись, Поэт разгневанный проснется, Жрецом небес заговорит, И речь, как буря, пронесется, И слово громом прогремит, - Тогда с насмешкою лукавой, И любопытна и глупа, Для праздной, суетной забавы К нему сбегается толпа, Его и хвалит и порочит, И дико смотрит на него, Или бессмысленно хохочет Над вдохновением его, И как раба своей забавы, На шумный пир его зовет, И жрец небес, питомец славы У ней поденщиком слывет! Им чужд язык его могучий, И всуе дивный глас певца Волною пламенных созвучий Тревожит хладные сердца. И только редкою порою, Возненавидев жалкий свет, Он купит страшною ценою Отрадный ласковый привет, И вдохновительница муза С улыбкой сына обоймет И в знак священного союза Чело венками обовьет. 1833 40. НА КЛАДБИЩЕ В страшный час томящих снов, В тихой области гробов, На обломках бытия От людей скрываюсь я. Нива божия молчит, Ветер дремлет, воздух спит, Над гробами тишина, Ночь глубоких дум полна, И не тронет этих дум Праздной жизни праздный шум. В этот час молюся я, Детский страх в душе тая, В этот час в тоске немой Проклинаю жребий мой. Здесь, в безмолвии святом, Под могилой и крестом Спят страдания людей До рассвета лучших дней. Всё, что радовало их, Что терзало душу в них, Грусть и смех, печаль и страх, Всё навек легло в гробах! Сколько тайн на дне могил Медный заступ схоронил! Надпись хладная молчит, Смерть костям не изменит. Лишний житель бытия, Между них усну и я, И - в могиле свежий гость - Возле кости ляжет кость. Тих и темен бедный дом. В нем усну я долгим сном. Гроб не выдаст мертвеца В руки праздного глупца, Не отдаст моих костей В посмеяние людей! 1834 41. ТРИ СНОВИДЕНИЯ 1 Порой три сна меня мутят, Порой три сна ко мне нисходят, И смутным страхом тяготят, И думы на душу наводят. И в первый сон мой вижу я Роскошный образ бытия, И колыбель между цветами, И пышной юности рассвет С ее заветными мечтами, С ее тоской, с ее слезами, С надеждами грядущих лет. Я вижу вновь ручей сребристый, Громаду гор н темный лес, Ковры цветов и луг душистый, И ясный свод родных небес. Как прежде, ветхая лачужка С патриархальной простотой Стоит над светлою рекой, А в ней приветная старушка С улыбкой нежной из окна Глядит на сына-шалуна, И вдруг сердито погрозится, Когда на утлом челноке Стрелой но дремлющей реке Дитя веселое промчится. Шалун над сонною водой Играет легкими веслами, Зовет грозу к себе на бой И ждет, чтоб мутными волнами Вскипела буря над рекой. Дрожит поверхность сонной влаги, И страх старушке под окном, И любо подсмотреть тайком Порыв младенческой отваги И этот гордый взмах веслом. Темнеет, вечер наступает, Шалун на ужин прибежит, Его старушка побранит, Его старушка поласкает, - И тихо время вечерком Течет под кровлей бедной хаты. Наступит ночь - пред смирным сном Старушка милая трикраты Благословит его крестом, Ему к молитве руки сложит И тихо спать его уложит. Увы, тех дней давно уж нет! Мой детский быт с его забавой, Моих надежд роскошный цвет Поблек в потоке бурных лет Под ядовитою отравой. Порой томит меня тоска, И мнится мне, как над могилой Шалун посыпал горсть песка На тихий гроб старушки милой. 2 Второй мой сон - борьба страстей, Пора печальных испытаний, Тоска о немощи моей В порывах пламенных желаний. Душа в огне, уста дрожат, Мечты слились в живые звуки, То грозные, как громовой раскат, То нежные, как лепет страстной муки: 'Восстань от сна, сорвись с цепей! Он твой, весь этот мир! переступи за грани, Зови врага на грудь и ненависть людей Испепели огнем лобзаний, Пожаром бешеных страстей!' Весь мир на грудь мою! От пламенных объятий Судьба бессильная меня не оторвет, И на любовь мою, как на любовь дитяти, Вражда коварная отравой не дохнет. За мной, под небеса родные! На горы темные, на родину громов! Туда, где бури вековые Свивают тучи громовые Из влажной ткани облаков! Вперед, вперед! Под пяты гром ложится, Как пояс, молнии вкруг тела обвились, И говор жизни смолк, и прах у ног дымится, И тучи долу понеслись. Иду по граням поколений! Смотри, нога моя на рубеже миров! Я встал без трепета на крайние ступени, Где колыбель и гроб веков Здесь радость зачата, зарождены печали, Судьба сокрытая слетела с высоты И пишет в молниях железные скрижали, И шлет на долю нам то слезы, то мечты. Я ближе к небесам! Приветнее денница Над головой моей горит, И темной вечности сокрытая страница Словами радуги с душою говорит. О дивная пора священных вдохновений, Пора разгульных дум и грустной тишины! В ней слезы горьких огорчений Слезой любви заменены. Слеза любви, слеза печали, Зародыш пламенных страстей, - В ее таинственной скрижали Сокрыта исповедь моих печальных дней. Коварный сон! Я вижу образ девы, Мне снится блеск ее очей, Я слышу сладкие напевы, И ласки лживые, и томный звук речей. Как прежде, жжет огонь пронзительных лобзаний С горящих уст ее взволнованную кровь, И с негой пламенных желаний Слилась безумная любовь. Пусть грянет свод небес, пусть упадет громами Среди дымящихся развалин надо мной! Я не услышу их под страстными мечтами, На персях девы молодой. Я пил из чаши ядовитой С изменой женскою и женскую любовь, Но страсть печальная не зарумянит вновь Мои поблекшие ланиты! 3 Мой третий сон рисует мне Пору существенности строгой. Мне снится: в дальней глубине Пришлец задумчивый под хижиной убогой, Печать враждующей судьбы Прожгла чело его кровавыми браздами И на больном лице волнения борьбы Еще виднеются глубокими чертами. От глаз изгнанника бежит тревожный сон, Он вспомнил с горькою улыбкой, Как весело носился он, Еще дитя, по влаге зыбкой, И как он проклинал дремоту сонных волн, Как жаждал он ударов бури, И как он ждал, отваги полн, Чтоб грянул гром с высот лазури. И грянул он, желанный этот гром! И юность резвая поблекла в бурях света, И мир бесчувственный, в безмолвии глухом, Не принял от него сердечного привета. Дыхание вражды оледенило кровь, Нагая истина надежды заменила, А ненависть разрушила любовь И радость бытия отравой осквернила. Он видел, как глупец понес хвалу миров, С чела достойного сорвал венок лавровый, И нагло рядится в плоды его трудов, И вторит грозный звук мечты его суровой. Толпа плетет ему венец И на руках своих уносит в Капитолий. А тот, высоких дум непризнанный творец, Влачит проклятия своей печальной доли. Беснуйтесь, жалкие слепцы! Венчайте ложного пророка! Да красят грязные венцы Чело неправды и порока! Он не просил у вас ни лавров, ни похвал, Обидных, как хула, в устах толпы подкупной, Он жил не для наград, он не для них искал Священной истины, для черни недоступной. Быть может, время разгромит Сосуд неправды своевластной, И клевету разоблачит На стыд векам рукой бесстрастной, И гений мира развернет Его грядущих дней блестящие скрижали, И радость тихая блеснет Росой целебною на старые печали. 1835 42. НА СМЕРТЬ ПУШКИНА Я видел гроб его печальный, Я видел в гробе бледный лик И в тишине, с слезой прощальной, Главой на труп его поник. Но пусть над лирою безгласной Порвется тщетная струна И не смутит тоской напрасной Его торжественного сна. Последний звук с нее сорвется, Последний звук струны моей, Как вестник смерти, пронесется И, может быть, в сердцах людей На тайный вздох их отзовется, И мир испуганный вздрогнет, И в тихий час залогом славы, В немой тоске, на гроб кровавый Слезу печали принесет. Но тесный гроб, добычи жадный, Не выдаст мертвого певца. Он спит, ему в могиле хладной Не нужно бренного венца. Молчит цевницы звук приветный, Уснула сладкая мечта, И, как могила, безответны Его холодные уста. В немой тоске, вдали от света, В своей незнаемой глуши, Я приношу на гроб поэта Смиренный дар моей души - Простой листок в венке лавровом. Простая дань души простой Не поразит могучим словом, Не тронет сердца красотой. Нет! В грустный час томящей муки Мне сладких песен не дано, Мне облекать в живые звуки Моей тоски не суждено! Но над могилою кровавой Я брошу блеклый мой листок, Пока сплетет на гробе славы Другой певец - другой венок. А ты!.. Нет, девственная лира Тебя, стыдясь, не назовет, Но кровь певца в скрижали мира На суд веков тебя внесет. Влачись в пустыне безотрадной С клеймом проклятья на челе! Твоим костям в могиле хладной Не будет места на земле! Не знай надежды светозарной, Чуждайся неги сладких снов И в глубине души коварной Таи проклятия веков! Когда же, горькими слезами В предсмертной муке принята, Молитва грешными словами Сойдет на грешные уста, - Тогда проникнет к ложу муки Немая тень во тьме ночной И окровавленные руки Судом поднимет над тобой! 27 февраля 1837 43. НАГРАДА ПОЭТА В часы забот и скуки хладной Молчит задумчивый певец, И вольной песни звук отрадный Не тронет жаждущих сердец. Он тоже страждет, тоже стонет Под ношей горя и страстей, Но он тогда струны не тронет, Он всуе слова не заронит В сердца бесчувственных людей. На голос черни безответен, Он бурю жизни переждет, И одинок и незаметен, Он громких хвал не соберет. Зато в минуту вдохновенья, Нарушив долгий, праздный сон, Из глубины уединенья На грозный суд выходит он. И льется песнь живым потоком, И въяве сходит благодать, И на челе его высоком Пылает божия печать. И робкий мир, склоняясь долу, Глядит на страшного певца, И внемлют грозному глаголу Ожесточенные сердца. Как смелый воин в бурной сече, Он преступление казнит, И по лицу земли далече Живое слово прогремит. И то не суетное слово, Не бесполезное зерно, В сердцах людей свежо и ново Созреет жатвою оно. И этой жатвою богатой Гордится праведный поэт, И в ней одной бессмертной платой Ему заплатит грешный свет. 1837 44. ХУДОЖНИКУ Как хороша в красе священной Мадонна дивная твоя! Живым искусством упоенный, Дивлюсь, художник вдохновенный, Твоей высокой мысли я! Она, земным незрима оком, В святой заветной тишине Спала в бездействии глубоком, Но вдруг взвилась живым потоком И разлилась на полотне. Гордись! Потомок благодарный Тебя оценит и поймет, И тщетный гнев толпы бездарной Устами зависти коварной Твоей картины не сотрет. Но нет, художник вдохновенный, Ты всуе славой не гордись И над толпой непосвященной Насмешкой дерзкой и надменной На краткий миг не возносись. Беги, ремесленник ничтожный, Склони во прах свое чело, Твоя картина - очерк ложный С мечты, для кисти невозможной, Твое искусство - ремесло! Забудь торжественные звуки, Разбей холодную скрижаль Иль нарисуй нам лепет муки, Над гробом бога вздох разлуки, Невыразимую печаль! Иль жизнь вдохни в ее страданье, Подслушай тайный вздох ея, Молитву слез и упованье, И перелей ее дыханье В живые краски бытия! Но нет, ты их создать не можешь... Ты бросил кисть, поник главой, Ты черни грубой не встревожишь И в диком гневе уничтожишь Бездушный, слабый снимок свой! Не подходи к своей картине. К пей черни хладной не зови! Остановись на половине И полотно посередине С насмешкой горькой разорви! 1837 46. <ИЗ ТРАГЕДИИ ГЕТЕ 'ФАУСТ'> 1 <МОНОЛОГ ФАУСТА> Вестником неба весна прилетела, Растаяли льдины на светлых реках, Весне уступая, зима присмирела И ищет приюта на снежных горах. И только порою под ветром взыграет, Бессильную льдину с утеса пошлет, И раннюю зелень на миг покрывает, И вновь на суровых вершинах заснет, Но солнце дохнуло над снежной корою: Всё жизнию дышит, растет и кипит. Цветы лишь не вскрылись под ранней весною - Их в пестрых нарядах толпа заменит. В роскошной одежде природа пред нами! Ты видишь ли город с этих высот? Как весело люди выходят толпами, Шумя и пестрея, из тесных ворот! И любо им, все веселятся сегодня, Всем светят забавы и радость любви. То праздничный день: воскресенье господне! Но вместе с ним сами воскресли они, Воскресли, восстали от жизни бездушной, От мелких забот, ежедневных трудов, Из тесных улиц, из хижины душной, Из древнего храма, из хладных гробов. Смотри, как шумно толпа разбежалась! Тот бросился в поле, тот в сад полетел. Ладья по реке за ладьей показалась, И гордый поток под веслом зашумел. И даже в горах над крутыми скалами Пестрою лентой проходит толпа. Вот это их небо! Оно перед нами! Их жизнь беззаботна, их радость слепа. Радость и горе проходят над веком, Любо с толпою по морю плыть! Мне любо с ней вместе быть человеком! Я только здесь им могу еще быть! 2 <ПЕСНЯ МАРГАРИТЫ> Тяжка печаль И грустен свет, Ни сна, ни покоя Мне, бедной, нет. Где нет его Передо мной, Могилой там Весь мир земной. Потух, поблек Мой бедный ум, Нет ясных чувств, Нет светлых дум. Тяжка печаль, И грустен свет, Ни сна, ни покоя Мне, бедной, нет. За ним гляжу я, За ним хожу, Его ищу я, Не нахожу! Его улыбка И жар страстей, И стан высокий, И блеск очей. И сладкие речи, Как говор струй, Восторг объятий И поцелуй! Тяжка печаль, И грустен свет, Ни сна, ни покоя Мне, бедной, нет! О нем грущу И плачу я, О нем томится Вся грудь моя! Зачем не могу я За ним лететь, Любить и млеть И в поцелуе С ним умереть! <1838> 47. ДУШЕ Умри, заглохни, страсть мятежная, Души печальной не волнуй! Не для тебя надежда нежная, Любви горячий поцелуй! Зачем ты требуешь участия, Душа, страдалица моя? Тебе ль искать земного счастия В холодном море бытия? Не ты ль сподобилась страдания От юных лет, от первых дней? Неси свой крест без содрогания, Красуйся язвами скорбей! Но долго слово отвержения Волнует пламенную кровь, Но страшно слушать смех презрения В ответ на знойную любовь. Для всех цветет надежда нежная, Любовь для всех дана судьбой, Лишь для тебя, душа мятежная, Души не создано другой! 1839 48. МОГИЛА Душа моя - пустынная могила, И много в ней холодных мертвецов. На долгий сон она их схоронила И не сочтет безвременных жильцов. На дне души схоронена глубоко Прошедших лет безумная любовь, Она без слез уснула одиноко, И тихо спит, и не проснется вновь. И рядом с ней надежда опочила, И улеглись волнения страстей, И прежних лет восторженная сила, И жажда дел, и мысли юных дней. Там спят мои младенческие грезы, Мечты, любовь, надежда и покой, Но с ними спят и горести, и слезы Под тою же могильною доской. Но с ними спит и вековое горе, Мой бедный брат, мой неотступный гость, И ненависть с проклятием во взоре, И ревности мучительная злость. <1840> 49. ЦЫГАНКА Жива - как забава, как смех - весела, Несется волшебница дева, Кружится и пляшет, быстра как стрела, Под звуки родного напева. Как воздух легка, понеслась и летит, И тешится резвой игрою, Дика как разврат, закружилась, дрожит И манит улыбкой живою. Жаждой неги дыша, Как любовь хороша, Горяча как огонь поцелуя, И мила и стройна, Пролетела она, Мимолетной улыбкой даруя. И бежит и летит, И дрожит и горит, И ревнивый покров раздирает, А с нагого плеча Сорвалась епанча И, шумя, перед ней упадает. Вот она, дитя Востока, В сладострастной красоте, Жрица пышного порока, В полной, дикой наготе. И зовет палящим взором, Манит бархатом ланит, И любуется позором, И хохочет, и дрожит. Вдруг в безмолвии суровом, И стыдлива и скромна, Под разодранным покровом Робко прячется она. Так, настигнута врагами, Чуя гибельную брань, Исчезает за кустами Перепуганная лань. Миг - и снова вспыхнет дева, Сладострастия полна, И опять под звук напева, Как огонь, как стрела, пролетела она. <1840> 50. НОВГОРОД Время пролетело, Слава прожита, Вече онемело, Сила отнята. Город воли дикой, Город буйных сил, Новгород великой Тихо опочил. Слава отшумела, Время протекло, Площадь опустела, Вече отошло. Вольницу избили, Золото свезли, Вече распустили, Колокол снесли. Порешили дело... Всё кругом молчит, Только Волхов смело О былом шумит. Белой плачет кровью О былых боях И поет с любовью О старинных днях. Путник тихо внемлет Песне ярых воли И опять задремлет, Тайной думы полн. Между 1838 и 1840 51. СМЕРТЬ И ВРЕМЯ Смерть Всё мое - и плод, и семя, Бесконечна власть моя. Покорись, седое время, Я владычица твоя. Всё мое! Я всем владею, Что родится - то умрет, Всё под властию моею, Всё в гробах моих сгниет. Где следы твоих деяний? Где немолчные дела? Семена твоих созданий Я же жатвой собрала. Где твой Рим? твои державы? Где плоды твоих трудов? Всё легло в борьбе кровавой, Спит на дне моих гробов. Всё мое - и плод, и семя, Всё под властию моей! Покорись, седое время, Пред владычицей твоей! Время Без конца и без начала, Я отец и сын веков, А тебя судьба сковала Мертвым тлением гробов. Где лежат твои могилы, Где гниют твои гробы, Там мои живые силы Строят здание судьбы. Из твоих могил беру я Семена моих трудов, Колыбель мою творю я Из досок твоих гробов. Без конца моя дорога. Цепь веков в моих руках. Я ношу одежду бога На бессмертных раменах. Без границ мое теченье, Бесконечно как судьба, Ты сама - мое рожденье, Я - владыка, ты - раба. 1840 52. НА ПОКОЙ Тяжело, не стало силы, Ноет грудь моя, Злое горе до могилы Дотащу ли я? На покой пора печали, Время спать костям, Душу страсти разорвали, Время спать страстям. А далеко ли? У гроба Отдохнул бы я, Отдохнули бы мы оба, Я да грусть моя. 1841 53. СЕРДЦЕ Поиграли бедной волею Без любви и жалости, Повстречались с новой долею - Надоели шалости. А пока над ним шутили вы, Сердце к вам просилося, Отшутили, разлюбили вы - А оно разбилося. И слезами над подушкою Разлилось, распалося... Вот что с бедною игрушкою, Вот что с сердцем сталося. 1841 54. ЛЮБОВЬ Безумно жаждать тихой встречи, Со страхом встречи избегать, С безмолвной негой слушать речи, Дыханье сладкое впивать, Ловить задумчивые взоры, Упасть на девственную грудь, С восторгом - ласки и укоры В одном лобзании вдохнуть, Ее одну повсюду видеть, В нее и душу перелить, Весь этот мир возненавидеть, Чтоб в нем одну ее любить, Терзать с жестоким наслажденьем, Чтоб слезы пить с ее ресниц, Ревнивым мучить подозреньем, И проклинать, и падать ниц, Слезами робко ей мелиться, Ее терзать, ее томить, Ее томленьем насладиться - Вот так хотел бы я любить! <1842> 55. ОХЛАЖДЕНИЕ Мучительно следить за медленной утратой Годами купленной, любовию богатой И близкой нам души, нести заветных уз Не в силах бедная. Таинственный союз Разрушен навсегда, не умысел коварный Созрел изменою в душе неблагодарной, Не легкомыслие, не медленный расчет На связи прежние в ней холодно встает. Другой лежит ей путь, другие впечатленья Уносят прежние, не гнева, не презренья, А пламенных молитв и непритворных слез Достойна бедная. Блажен, кто перенес Падение ее без грешного укора, Кто в преступление ей не вменял позора, Кто целомудренно хранит в душе своей Воспоминание одних прошедших дней, Кто для нее сберег одни благословенья, Да дружбу грустную, да слезы умиленья. 1842 56. БЕССОННИЦА Ночи бессонные, ночи мучения, Скоро ли минете вы? Скоро ли снимете ношу сомнения С бедной моей головы? Скроете мысли мои беззаконные, Смоете язву страстей, Ночи печальные, ночи бессонные, Ночи забот и скорбей? Тише!.. Я вижу в тоске лихорадочной - Бледные лица встают, Шепчут и пляшут толпою загадочной, Длинные песни поют. В ночи бессонные ходят видения Мимо раскрытых очей, Громом срывается хохот презрения С уст бестелесных теней. Молча раскроешь немые объятия, - Где-то родная душа? Ищешь молитвы, а шепчешь проклятия, Страхом и злобой дыша. Где же мечты мои, где упования, Жажда возвышенных дел? Воля железная, жар дарования, Вера в высокий удел? Труд неоконченный предан забвению, Сила души прожита, И, покоряясь немому сомнению, Сохнет живая мечта. Так пробуждаются страсти бездонные В мраке ночной тишины, Так облекаются ночи бессонные В страшные, долгие сны. 1842 57. ПЕСНЯ На душе свободной Много дум лежало, Много в мир холодный Тайных слов упало. В мире негде звуку Разойтись широко, Носишь злую муку На душе глубоко. На зеленой ветке Птичка распевала, - В золоченой клетке Птичка замолчала. Я запел бы смело - Да не та мне доля: Износилось тело, Уходилась воля. 1843 58. РАСЧЕТ Когда развертываю я Печальный свиток жизни бедной, Итог пустого бытия, И бесполезный и безвредный, И мимо памяти моей Пройдет обычной чередою Холодный ряд бесцветных дней С его томительной тщетою, - Тогда рождается во мне Вопрос обидного сомненья: Ужели в страшной тишине Мой век прошел без назначенья? Или, окован суетой, Я цели тайной не заметил И ни единою чертой Духовной жизни не отметил? И мне благая часть дана, Но я над нею терн посеял И ни единого зерна Не возрастил, не возлелеял. Я своевольно издержал Мои божественные силы И ныне мертвый капитал Несу к дверям моей могилы. У этой пропасти без дна Со страхом жизнь мою объемлю: Я ни единого зерна Не положил в родную землю. Ничем я жизни не вознес, Ничем я жизни не украсил, Я дни мои от горьких слез, От мыслей лень обезопасил. Но ежели, как вялый сон, Мой век и суетен, и мрачен, Зачем по крайней мере он Грехом могучим не означен? Зачем не внес он новых ран В глухую повесть человека? И двинул бы благой обман Пружины дремлющего века! Но нет! И дик, и темен он, Без вдохновения и силы, Однообразный, вялый сон, Могила жизни до могилы. 1843 59. ИНЫМ Когда, нахмуря бровь, как мученик свободы, Ты, детской скорбию томим, И людям и богам, страдалец безбородый, Грозишь проклятием своим, Когда бессильную в кулак сжимаешь руку И песни грозные поешь, - Кривляньем приторным, дитя, ты только скуку Да отвращенье наведешь. Смешна печаль твоя, смешон твой голос дикий, И жалок твой бессильный гнев! Меняй безумные, лирические крики На элегический напев... Какое дело нам до суетных желаний Любви восторженной твоей Или до жалких ран, до мелочных страданий Твоих бессмысленных страстей? Иные, строгие, без страха и боязни, Нам проповедники нужны, Не крикунов пустых - мы ждем пророков казни, Мы ждем апостолов войны. Да прогремят они больному поколенью Глаголы гнева и стыда, Да соберут они бездействием и ленью Изнеможенные стада! В годину тяжкую, в минуту близкой брани Мы ждем воззвания к мечу, Но вы, тщедушные певцы своих страданий, Вы, дети, нам не по плечу! Что общего у нас? Нам ваши песни чужды, Нам ваши жалобы смешны, Вы плачете шутя, а нам другие нужды, Другие слезы нам даны. С дороги! Пир готов! И желчи полон кубок! Напейтесь допьяна, бойцы! А вам не место здесь, герои женских юбок, Долой, презренные скопцы! Мы не хотим ни слез, ни вздохов вопиющих... Долой, пустые воркуны! Вы не нарушите святой судеб грядущих Глубокополной тишины. Не та у нас пора, не то настало время... Забудьте песенки свои! Нам некогда вздыхать, с дороги, бабье племя, Под юбку, карлики мои! 1844 60. ПРОКЛЯТИЕ Я вижу, смерть близка, болезненные силы Последней вспыхнули борьбой. Я встречусь наконец на ступенях могилы С неумолимою судьбой. И ныне, рядом с ней, мне хочется поверить Итог пустого бытия. Не буду сетовать, не стану лицемерить И страхом не унижусь я. Прощаясь с жизнию, в урочный час разлуки Над нею некогда шутить, Но полную тревог, и слез, и тайной муки Я не могу благословить. Я прокляну ее за то, что с колыбели Я был игралищем судьбы, За то, что дни мои я проволок без цели, В тревогах суетной борьбы. Я прокляну ее за длинный рой видений, Игравших жизнию моей, За бесконечный ряд коварных заблуждений И неразгаданных страстей, За то, что все мои мечты и упованья Она презренью обрекла, Что не исполнила ни одного желанья И горьких слез не поняла, За то, что душу я отравою сомненья, Что сердце ядом напоил, За то, что никогда в душе благословенья Ни для кого не находил, Что, идя за толпой я по тропе избитой, Не бросил яркого следа, Что не оставлю я ни мысли плодовитой, Ни благородного труда. Я прокляну ее за всё, что в мире видел, За всё, что в жизни презирал, За всё, что я любил, за всё, что ненавидел, Что с тайным страхом проклинал. 1844 61. ПОСЛЕДНИЙ ДРУГ В дни нашей юности младые впечатленья Меняются в душе, как пестрые виденья: Приходят и пройдут, что день, то встретишь вновь И незваных друзей, и званую любовь. Все ощущения, все радости и слезы Волнуют нас слегка, как утренние грезы, Как беглые мечты, по памяти скользя, Их потерять легко, их удержать нельзя. Тот наш, с кем весело, своих друзей мы ценим По степени забав, наскучат - мы изменим, Разлюбят ли они, обманет ли любовь - Мы погрустим о них, но мы полюбим вновь. А в годы зрелые мы чувствами беднее, И связи новые нам заводить труднее, В круговорот страстей холодные умы Вступают медленней, разборчивее мы. На дружбу и любовь мы смотрим осторожно, Нам трудно разлюбить, а не любить возможно, И друга нового мы выберем не вдруг, Кого же избрали - тот навсегда нам друг, И будь он юношей, душою чист и молод, Его явление согреет давний холод, В нем молодость свою мы снова познаем, Зато с боязнию мы друга бережем, Зато нам хочется в холодном мире этом И горьким опытом, и старческим советом Его предостеречь на будущем пути, От горя оградить и молодость спасти. Но если он от нас отступится, с досадой На лица строгие, и будет нам наградой За дружескую речь да за благой совет Сомненья гордого презрительный ответ, И мы не сохраним заботою бесплодной Ни чистых дум его, ни силы благородной - Насмешкой хладною последних лет обман Нас огорчит в душе и много старых ран Проснется в памяти, но друга молодого Не оскорбит упрек язвительного слова, Мы и тогда его в душе благословим, Но чувство в нас замрет, но сердце вместе с ним Свою последнюю привязанность глубоко Схоронит в памяти, и в жизни одиноко, Без друга милого, без чувства, без страстей Мы донесем тоску до гробовых дверей. 1844 62. СТРАННИК Иду домой знакомою дорогой. Я издали вернулся. На покой Пора костям. Житейскою тревогой Я утомлен, и, слабою рукой Облокотясь на посох мой убогой, Я думаю с невольною тоской: Кто мой приход на родину заметит? Кто ныне здесь меня как друга встретит? Мне не жилось в родимой стороне, От юности, среди немых волнений, Мне грезились видения во сне, И звал меня какой-то злобный гений В чужую даль, и душно было мне Под бременем неясных вдохновений, И вышел я из родины моей В широкий мир сомнений и страстей. Но не сбылись младые упованья, Разрушился пророческий обман. Сомнение - болезненного знанья Унылый плод, рассеялся туман, Я не сберег ни одного желанья... И в этот час, среди кровавых ран, Я отдал бы за дружескую ласку Былых надежд несбыточную сказку. Домой, домой, на родину мою! Я вновь дышу вечернею прохладой В родных полях, я снова узнаю И старый дом, и церковь за оградой, И молодость веселую свою Я вспомнил вновь, и с тайною отрадой На прах земли я головой клонюсь, Я снова здесь надеюсь и молюсь. По-старому я с братьями моими! Узнают ли больного пришлеца? Но разве я не встречу между ними Ни одного знакомого лица? Я не найду, один между чужими, Ни матери, ни старого отца. Другое им отведено жилище - Там за селом, где тихое кладбище. Но вот они проходят, - я дрожу, Знакомые черты припоминаю, Их имена я в памяти твержу, Их братского привета ожидаю. Толпа глядит, я тихо подхожу, По имени себя им называю: Не вспомнит ли хоть кто-нибудь из них Об имени родителей моих? Они прошли, всё тихо, понемногу Толпа редеет, время на покой. Я подхожу к знакомому порогу, Стою один и с тайною тоской Гляжу вперед на пыльную дорогу, На посох мой облокотясь рукой, И стыдно мне, что я забыт народом, Что никого не радую приходом. Куда теперь? Кому же протянуть В последний раз хоть на прощанье руку? Кому отдам, пускаясь в новый путь, Больной души мучительную скуку? Иду один, и некому вздохнуть, На долгую благословить разлуку! Вокруг меня и братья, и родня - А некому молиться за меня! 1844 64. СТРАННЫЙ ДОМ Я слышу: хохочут, поют и шумят, Как тени, меняются лица, Тут кто-то заплакал, там цепи гремят... Ужели и это темница? Какая пустая и страшная тьма! Тут рядом и слезы, и шутка. Да, это темница больного ума, Да, это могила рассудка. Нельзя ли вернуться?.. Мне страшно пройти... Сперва помолиться бы богу... Ах! если и мне по тому же пути Окончить придется дорогу, И быть как они, ничего не желать, На привязи жить как соседи, И корм ежедневный спокойно съедать, Как в клетке ручные медведи, И видеть, как сдвинется та же стена Над бедною жизнью моею, Как зверь, на цепи у решетки окна Стоять напоказ ротозею, Не думать, не плакать, на крик сторожей Сходиться ко сну или к пище, И жить как собака, под гнетом цепей, Пока не свезут на кладбище. Нет, только не здесь бы печальные дни Окончить под грубым надзором, Не в доме безумья, не так, как они, Покрытые вечным позором. 1845 65 Думал мужик: 'Я хлеб продам, Барин спросит - оброк отдам. В город снесу на продажу товару Да лошадок куплю себе пару, А потом и Ванюху женю На Марфуше к Миколину дню'. Хлеба продал он на два алтына, Барин сказал ему сукина сына, На деревне случился пожар, Вместе с хатой сгорел и товар. Почесался мужик поневоле, Не женил он Ванюхи к Миколе, Поглядел он в пустую мошну И напился к Миколину дню. 1845 66 Я по комнате хожу, Через улицу гляжу, Вижу барские палаты. Крыша светится что жар, У дверей стоит швейцар, В доме много знатных бар, - Видно, дом богатый! Ноги ходят по коврам, Шелк и бархат по стенам, Потолки всё расписные... Поглядишь - уж боже мой, Чудо, что за дом такой! Вместо окон, сударь мой, Зеркала двойные. А хозяин молодой Всех обходит чередой, Вся толпа ему знакома, Видно, весело ему, Что съезжаются к нему, Что по городу всему Нет такого дома. Я по комнате хожу, Через улицу гляжу. Вижу, в том же самом доме, И забыта, и бедна, На чердак отнесена, Бьется бедная жена На гнилой соломе. Барин с девкой пошалил. Сделал брюхо - отпустил, Потому что крепостная. Он со смехом на устах Тратит время на пирах, А она лежит в родах... Знать, судьба такая! Я по комнате хожу, Я на барина гляжу, - Я бы барина повесил! Говорят, судьба одна, Всем на радость жизнь дана... Отчего ж она грустна? Отчего он весел? 1845 67 В эту ночь, чуть горя, Тощий свет фонаря Пробивался лениво. В эту ночь, у окна, Видел я, как она Пробежала пугливо. Я смотрел... Молода - И румянец стыда На ланитах светился... И махнул я рукой, Но с невольной тоской За нее помолился. Знаю я - чуток слух, Зорок глаз у старух: Все выдумщицы злые! Позабыли они Про минувшие дни, Про грехи молодые. И пойдут за тобой Безобразной толпой, И соседа расспросят, А узнают - беда! Не уйдешь от стыда, Все каменьями бросят. 1845 68 И снова вдали замирают Живые, весенние звуки, И в душу мою западают, Как тайные песни разлуки. Вот бури на степи родные Из дальних сторон налетели - И грозно, как стражи ночные, Качаются старые ели. Мне грустно!.. В могилу сложу ли Я ныне последние муки, До новой весны доживу ли И те же услышу ли звуки, Что ныне в душе так отрадно Будили заветную думу, И снова безмолвно и жадно Склонюсь я к знакомому шуму? Как пусто осеннее поле, Тиха и безлюдна дорога! Еще бы я пожил на воле, Еще пострадал бы немного... 1845 69. У ЛЮЛЬКИ В хате тихо, треща, догорая, Еле светит лучинка... Что ты плачешь, жена молодая, На реснице слезинка? Али больно тебе, что Ванюху Барин отдал в солдаты, Что кормить и себя, и старуху, Сиротинка, должна ты? Что на люльку ты смотришь уныло, Что глядишь на мальчишку? Хорошо при отце ему было: Как любил он сынишку! Как, бывало, с работы вернется, Шапку старую скинет, В угол помолится, да засмеется, К люльке скамейку придвинет. А теперь, без отца-то родного, Даром сгинет мальчишка, Пропадет у народа чужого, Будет плут да воришка. А как схватят, в открытом ли поле, На большой ли дороге, Век покончит он в горькой неволе, В кандалах да в остроге! Жалко матери стало ребенка... Видно, доля такая! И заплакала горько бабенка, Тихо люльку качая... 1846 70 Свободен я! Царей гробница Не плата мне за песнь мою, За небо божие, как птица, За божий воздух я пою... С дворцов высоких не гляжу я На иноземные края, Как птичка в гнездышке живу я, Мое богатство - песнь моя! ПРИМЕЧАНИЯ В настоящий сборник вошли произведения четырнадцати поэтов 1840-1850-х годов, чье творчество не представлено в Большой серии 'Библиотеки поэта' отдельными книгами и не отражено в коллективных сборниках (таких, например, как 'Поэты-петрашевиы'). Некоторые произведения Е. П. Ростопчиной, Э. И. Губера, Е. П. Гребенки, Ю. В. Жадовской, Ф. А. Кони, И. И. Панаева были включены в сборник 'Поэты 1840-1850-х годов', выпущенный в Малой серии в 1962 году (вступительная статья и общая редакция Б. Я. Бухштаба, подготовка текста, биографические справки и примечания В. С. Киселева). В настоящем издании творчество их представлено полнее. Из других поэтов П. А. Каратыгин, П. А. Федотов, Ф. Б. Миллер, Н. В. Берг представлены в различных выпусках 'Библиотеки поэта' лишь отдельными произведениями, стихи И. П. Крешева, Н. Д. Хвощннской, Е. Л. Милькеева, М. А. Стаховича в издания 'Библиотеки поэта' не входили. Для создания правильного представления о поэтах, творческий путь которых начался в 1830-е годы (Ростопчина, Губер, Гребенка, Кони, Каратыгин) или продолжался в 1860-1870-е (Каратыгин, Миллер), в сборник включены произведения и этих периодов. При установлении порядка следования авторов в сборнике принимались во внимание как биографические данные (дата рождения, время начала творческой деятельности, период наибольшей активности), так и жанровые: в особую группу выделены водевилисты (Кони, Каратыгин) и сатирики (Панаев, Федотов), завершают книгу переводчики по преимуществу (Берг, Миллер). При подготовке настоящего сборника были просмотрены отдельные, прижизненные и посмертные, издания данных поэтов, журналы, альманахи, некоторые газеты за ряд лет, рукописные материалы. Одиннадцать стихотворений, принадлежащих Ростопчиной, Милькееву, Копи, Миллеру, публикуются впервые. Тексты публикуемых стихотворений сверялись с обнаруженными в архивах рукописями. В результате этой сверки ряд текстов печатается в более полном или измененном, по сравнению с прежними публикациями, виде. Тексты, как правило, печатаются в последней авторской редакции. Отдельные случаи, когда предпочтение отдается посмертному изданию, главным образом из-за цензурных купюр в прижизненном, оговорены в примечаниях. Произведения, впервые опубликованные после смерти поэта, печатаются по наиболее авторитетным посмертным изданиям. Особую трудность представляет выбор текста для произведений Федотова. Большая их часть публиковалась по спискам (автографы, за редкими исключениями, не сохранились), причем публикации и известные нам списки одного произведения часто имеют множество разночтений. В подобных случаях нами выбирался наиболее авторитетный, наиболее исправный из имеющихся текст, явные искажения исправлялись по другим публикациям и спискам, все эти исправления отмечены в примечаниях. Слова в тексте, заключенные в угловые скобки, являются редакторскими конъектурами. В угловые скобки, кроме того, взяты заглавия и подзаголовки, данные редакцией. Слова, зачеркнутые автором в рукописи, заключаются в квадратные скобки. Орфография и пунктуация приближены к современным нормам. Явные опечатки в источниках текста исправляются без оговорок в примечаниях. Стихотворения каждого автора расположены в хронологическом порядке, недатированные стихотворения помещены в конце. Многие датировки стихотворений уточнены по первым публикациям, автографам, письмам и другим источникам, в необходимых случаях обоснование датировок приведено в примечаниях. Даты в угловых скобках означают год, не позднее которого, по тем или иным данным, было написано произведение, для водевильных куплетов - это нередко год первой постановки водевиля на сцене, для других - год первой публикации или цензурного разрешения издания. Предположительные даты сопровождаются вопросительным знаком. Подборке стихотворений каждого автора предшествует биографическая справка, где сообщаются основные сведения о жизни и творчестве поэта, приводятся данные о важнейших изданиях его стихотворений. Здесь, как и в примечаниях, использованы, наряду с опубликованными, и рукописные материалы. В примечаниях после порядкового номера указывается первая публикация, затем, через точку с запятой, последовательные ступени изменения текста (простые перепечатки не отмечаются) и, после точки, источник, по которому печатается текст. Источник текста вводится формулой 'Печ. по...', эта формула носит условный характер, обозначая издание, в котором текст впервые установился. Указание только одной (первой) публикации означает, что текст в дальнейшем не изменялся. Авторские сборники, часто встречающиеся в примечаниях к стихотворениям одного автора, полностью описаны лишь при первом упоминании, а в дальнейшем даны в сокращении. Описания книг и журналов, часто встречающихся в примечаниях к стихотворениям нескольких авторов, также даны в сокращении (см. список сокращений). Сведения о музыкальных переложениях произведений нами заимствованы из книги: Г. К. Иванов, Русская поэзия в отечественной музыке (до 1917 года), справочник, вып. 1-2, М., 1966-1969, причем приводятся фамилии только сколько-нибудь известных композиторов, остальные даны суммарно, по формуле: 'Положено на музыку одним композитором (двумя и т. д. композиторами)'. Сокращения, принятые в примечаниях БдЧ - 'Библиотека для чтения'. Булгаков - Ф. И. Булгаков, П. А. Федотов и его произведения художественные и литературные, СПб., 1893. Вольф - А. Вольф, Хроника петербургских театров, ч. 1-3, СПб., 1877-1884. ГБЛ - Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина (Москва). ГПБ - Рукописный отдел Государственной Публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина (Ленинград). ГРМ - Рукописный отдел Государственного Русского музея (Ленинград). ЕИТ - 'Ежегодник императорских театров'. ИВ - 'Исторический вестник'. ЛГ - 'Литературная газета'. Лещинский - Я. Д. Лещинский, Павел Андреевич Федотов - художник и поэт, Л.-М., 1946. ЛН - 'Литературное наследство'. М - 'Москвитянин'. ОЗ - 'Отечественные записки'. П - 'Пантеон', 'Пантеон русского и всех европейских театров'. ПД - Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинского дома) АН СССР. Ростковский -? Ф. Ростковский, История лейб-гвардии Финляндского полка, отд. 2 и 3. 1831-1881, СПб., 1881. PC - 'Русская старина'. С - 'Современник'. СО - 'Сын отечества'. Сомов - А. И. Сомов, П. А. Федотов, СПб., 1878. ССНП - (И. И. Панаев), Собрание стихотворений Нового поэта, СПб., 1855. ГБЛ - Государственная театральная библиотека им. А. В. Луначарского (Ленинград). 'Тетрадь Пушкина' - рукописная тетрадь, содержащая автографы стихотворений Е. П. Ростопчиной, принадлежавшая ранее А. С. Пушкину (ПД). ЦГАЛИ - Центральный государственный архив литературы и искусства (Москва). ЦГИА - Центральный государственный исторический архив (Ленинград). ц. р. - цензурное разрешение. ЦТМ - Центральный театральный музей им. А. А. Бахрушина (Москва). СТИХОТВОРЕНИЯ 39. 'Сборник на 1838 год', СПб., с. 285. Автограф - ПД. 40. СО, 1839, No 1-2, с. 13. Датируется по Стихотворениям, СПб., 1845. Автограф - ПД. Ранняя редакция приведена в Сочинениях, т. 1, СПб., 1859, с. 51-53. 41. С, 1837, т. 5, с. 186, без подписи (в содержании: Губерт). Печ. по Стихотворениям, с. 7. Автограф - ПД. Денница - утренняя заря. Капитолий - здесь: храм в Древнем Риме, где происходили заседания сената. 42. 'Московские ведомости', 1857, 12 ноября, в тексте 'Воспоминания об Эдуарде Ивановиче Губере' М. Лонгинова, который писал: 'Мне.. . вскоре (после смерти Пушкина) дали прочесть два рукописных стихотворения на смерть Пушкина, ходившие в городе, из которых одно принадлежит Губеру... Вот эти стихи, сохранившиеся у меня едва ли не с тех пор... Стихи Губера в то время не были напечатаны, потому что событие, внушившее их, было еще слишком свежо и многие весьма понятные отношения препятствовали тогда их обнародованию'. Ст. 26-41 вошли с незначительными изменениями в 'Посвящение' к переводу 'Фауста' ('Фауст', сочинение Гете. Перевод Эдуарда Губера, СПб., 1838, с. VIII). Цевница - свирель. 43. БдЧ, 1840, No 3-4, с. 12. Печ. по Стихотворениям, с. 26. Автограф - ПД. Стихотворение развивает тему стих. Пушкина 'Поэт' ('Пока не требует поэта...'). 44. СО, 1838, No 1-2, с. 143 (ц. р. - 30 декабря 1837 г.). Печ. по Стихотворениям, с. 33, с исправлением неверно указанной здесь даты (1838) по автографу ПД. 45-46. Фауст, сочинение Гете. Перевод Эдуарда Губера, СПб., 1838, с. 41, 167. 1. Из сцены 'За городскими воротами'. Фауст произносит монолог, обращаясь к Вагнеру. 2. Сцена 'Комната Маргариты' (Маргарита за прялкой). Положено на музыку М. И. Глинкой. 47. 'Утренняя заря, альманах на 1840 год', СПб., с. 127. Печ. по Стихотворениям, с. 43. Положено на музыку А. Л. Гурилевым и еще тремя композиторами. 48. БдЧ, 1841, No 1-2, с. 95 (ц. р. -31 декабря 1840 г.). Датировка произведения в Стихотворениях и автографе ПД 1842 г. явно ошибочна, датируется 1840 г. по ц. р. первой публикации. 49. БдЧ, 1840, No 1-2, с. 15, с разночтениями и строкой точек вместо ст. 24. Печ. по Стихотворениям, с. 52. Автограф ПД совпадает с печатаемым текстом. Стихотворение было включено во 2-ю п. поэмы 'Антоний'. Положено на музыку двумя композиторами. Епанча - старинный широкий плащ. Ланиты - щеки. Под разодранным покровом - цитата из стих. А. И. Полежаева 'Цыганка'. 50. Стихотворения, с. 85. Автограф (ПД), с датой: 1842 и чтением ст. 24-28: О свободных днях. Русский песне внемлет, Он ее поймет, И опять задремлет, И опять заснет. Вошло, с незначительными изменениями и чтением ст. 24-28 как в автографе, во 2-ю гл. поэмы 'Антоний' (Сочинения, СПб., 1859, т. 1). Включение стихотворения в сб. 'Всемирная Илиада'. Опыт исторической хрестоматии, составитель Е. М. Жданов (СПб., 1886) послужило одной из причин цензурного запрещения и уничтожения этого сборника (ЦГИА, ф. 777, оп. 3, ед. хр. 94). Входило в подпольные сборники революционных песен (напр., в сб. 'Песни свободы', 1905). Положено на музыку О. И. Дютшем и тремя другими композиторами. 51. 'Утренняя заря, альманах на 1841 год', СПб., с. 206 (ц. р. - 30 октября 1840 г.). Печ. по Стихотворениям, с. 58. Автограф - ПД. Где твой Рим? Подразумевается падение Римской империи, разгромленной варварами. Рамена - плечи. 52. БдЧ, 1842, No 7-8, с. 7. Датируется по Стихотворениям. Автограф - ПД. Положено на музыку А. Е. Варламовым и еще четырьмя композиторами. 53. 'Дагерротип', тетрадь 1, СПб., 1842, с. 3. Автограф - ПД. Положено на музыку А. Л. Гурилевым и еще семью композиторами. 54. БдЧ, 1842, No 5-6, с. 75. В Стихотворения не вошло. Положено на музыку А. С. Даргомыжским и еще тремя композиторами. Ср. ст. 11-12 со ст. 11-12 из стих. Лермонтова 'К *' ('Я не унижусь пред тобою...', 1832, впервые, неполно, опубликовано в 1859 г.)-'И целый мир возненавидел, Чтобы тебя любить сильней'. 55. Стихотворения, с. 82. Автограф - ПД. 56. Там же, с. 83. Автограф - ПД. Объясняя причину возникновения этого и двух других стихотворений Губера ('Молитва', 1839 и 'Одиночество', 1840), О. И. Сенковский писал: 'Постоянная бессонница уже в 1839 году была его постоянным недугом. Он проводил ночи в изнурительном бдении, то сидя в креслах, то расхаживая по комнате, и засыпал часа на два - на три, не иначе как после совершенного телесного изнеможения. Эти мучения, это ужасное ночное одиночество, нередко наполненное беспорядочными видениями, следствием сильного волнения крови, несколько раз изображал он глубокими и мрачными чертами, и молитвой его был печальный стон о послании единственного блага земного, сна... Это... стихотворение написано в 1842 году: поэт уже чувствовал постепенное разрушение действием тлетворного недуга своего редкого таланта...' (БдЧ, 1847, Н' 5-6, отд. 6, с. 19, 21). 57. БдЧ, 1843, No 5-6, с. 10. Датируется по Стихотворениям. АвтографПД. Положено на музыку А. С. Танеевым и двумя другими композиторами. 58. 'Молодик на 1844 год', СПб., с. 103. Печ. по Стихотворениям, с. 97. Автограф - ПД. Благая часть - здесь: лучшая доля. 59. Стихотворения, с. 101, с цензурным изъятием строф 5, 9 и 11, замененных строками точек. Печ. по кн.: 'Поэты 1840-1850-х годов', 'Б-ка поэта' (М. с), 1962, с. 182, где впервые опубликовано полностью по автографу ПД. 60. Стихотворения, с. 106. Автограф - ПД. Перекликается со стих. Лермонтова 'Дума' ('Печально я гляжу на наше поколенье!..'). Ср. в особенности ст. 29-32, перефразирующие следующие лермонтовские строки: Толпой угрюмою и скоро позабытой Над миром мы пройдем без шума и следа, Не бросивши векам ни мысли плодовитой, Ни гением начатого труда. 61. Стихотворения, с. 108. Печ. по сб. 'Новоселье', ч. 3, СПб., 1846, с. 141. Автограф - ПД. Вероятно, здесь подразумевается друг Губера последних лет его жизни - 17-летний кн. Д. П. Салтыков, которому посвящено в том же году написанное стих. 'Князю Д. П. Салтыкову' ('У гроба близкого я весело гляжу...'). 62. Стихотворения, с. 110. Автограф - ПД. 64. Сочинения, т. 1, с. 188. Печ. с исправлением ст. 25 по беловому датированному автографу ПД, там же - второй, черновой автограф. 65. 'Искра', 1859, No 3, с. 1, без ст. 8, замененного точками. Печ. по Сочинениям, т. 1, с. 183, где опубликовано полностью, с восстановлением правильного чтения в ст. 6, 8, 13 по автографу ПД. Датируется 1845 г. по месту автографа на одном листе с черновым автографом стих. No 64 ('Странный дом', 1845), NoNo 66-68, записанные на том же листе грубой оберточной бумаги, что свидетельствует о близости времени их написания, - также датируются нами 1845 г. 68. 'Искра', 1859, No 3, с. 1, с иным чтением ст. 4, 11, 42 и пропуском ст. 29-31, замененных строками точек. Полностью печ. впервые, по автографу ПД. Датировка - см. примеч. 65. 67. Сочинения, т. 1, с. 186. Автограф - ПД. Датировка - см. примеч. 65. 68. Там же, с. 184. Печ. По автографу ПД. Датировка - см. примеч. 65. В Сочинениях напечатано с продолжением из 8 стихов, которые, хотя и находятся в автографе ниже ст. 20, но - после некоторого пробела и, вернее всего, являются недоконченной попыткой переделки стихотворения. Приводим эти стихи здесь: Вдали замирают Живые, весенние звуки И в грудь западают, Как грустные песни разлуки. Как стражи ночные, Качаются старые ели, И степи родные В туманной дали зашумели. 69. Сочинения, т. 3, СПб., 1860, с. 335, б. г., со следующим пояснением А. Г. Тихменева: ''Современник', переходивший тогда в руки гг. Некрасова и Панаева, получил от него (Губера) стихотворение, предназначенное в первую книжку 'Современника' за 1847 год (ц. р. журнала No 1 за этот год - 30 декабря 1846 г.). По не зависевшим от редакции обстоятельствам, оно тогда не было напечатано (т. е. было запрещено цензурой), а затем затерялось в бумагах. Только по выходе в свет первых двух томов нашего издания мы получили это стихотворение от Н. А. Некрасова. Спешим передать его читателям здесь, так как оно уже не может войти в ряд с прочими мелкими стихотворениями Губера, которые все помещены в первом томе нашего издания' (с. 334-335). 70. Сочинения, т. 1, с. 179. Автограф - ПД.