З. Н. Гиппиус Стихотворения ---------------------------------------------------------------------------- Царицы муз: Русские поэтессы XIX - начала XX вв. / Сост., автор вступ. статьи и коммент. В. В. Ученова. - М.: Современник, 1989. ---------------------------------------------------------------------------- Содержание Ты любишь? Луговые лютики Поцелуй Ничего Узел Довольно Ты любишь? Был человек. И умер для меня. И, знаю, вспоминать о нем не надо. Концу всегда, как смерти, сердце радо, Концу земной любви - закату дня. Уснувшего я берегу покой. Да будет легкою земля забвенья! Распались тихо старой цепи звенья... Но злая жизнь меня свела - с тобой. Когда бываем мы наедине - Тот, мертвый, третий - вечно между нами. Твоими на меня глядит очами И думает тобою - обо мне. Увы! в тебе, как и, бывало, в нем, Не верность, - но и не измена... И слышу страшный, томный запах тлена В твоих речах, движениях, - во всем. Безогненного чувства твоего, Чрез мертвеца в тебе, - не принимаю, И неизменно строгим сердцем знаю, Что не люблю тебя, как и его. 1896 Луговые лютики А. М-ву Мы - то же цветенье Средь луга цветного, Мы - то же растенье, Но роста иного. Нас выгнало выше, А братья отстали. Росли ль они тише? Друг к другу припали Так ровно и цепко, Головка с головкой... Стоят они крепко, Стоять им так ловко... Ковер все плотнее, Весь низкий, весь ниже... Нам - небо виднее, И солнце нам ближе, Ручей нам и звонок, И песнь его громче, - Но стебель наш тонок, Мы ломче, мы ломче... 1902 Поцелуй Когда, Аньес, мою улыбку К твоим устам я приближаю, Не убегай пугливой рыбкой, Что будет - я и сам не знаю. Я знаю радость приближенья, Веселье дум моих мятежных, Но в цепь соединю ль мгновенья? И губ твоих коснусь ли нежных? Взгляни, не бойся, взор мой ясен, А сердце трепетно и живо. Миг обещанья так прекрасен! Аньес... Не будь нетерпелива... И удаление, и тесность Равны, - в обоих есть тревожность. Аньес, люблю я неизвестность, Не исполнение, - возможность. Дрожат уста твои, не зная, Какой огонь я берегу им... Аньес... Аньес... Я только края Коснусь скользящим поцелуем. 1903 Ничего Время срезает цветы и травы У самого корня блестящей косой, Лютик влюбленности, астру славы... Но корни все целы - там, под землей. Жизнь и мой разум, огненно-ясный! Вы двое - ко мне беспощадней всего, С корнем вы рвете то, что прекрасно, В душе после вас - ничего, ничего! 1903 Узел Сожму я в узел нить Меж сердцем и сознаньем. Хочу разъединить Себя с моим страданьем. И будет кровь не течь - Ползти сквозь узел глухо. И будет сердца речь Невнятною для духа. Пусть, теплое, стучит И бьется, спотыкаясь. Свободный дух молчит, Молчит, не откликаясь. Храню его полет От всех путей страданья. Он дан мне - для высот И счастья созерцанья. Узлом себя делю, Преградой размыкаю. И если полюблю - Про это не узнаю. Покой и тишь во мне. Я волей круг свой сузил. . . . . . . . . . . . . . Но плачу я во сне, Когда слабеет узел. 1905 Довольно С. П. К-ву Мы долго ей, царице самозваной, Курили фимиам. Еще струится дым благоуханный, Еще мерцает храм. Но крылья острые Времен пронзили, Разбили тайну тьмы. Мы поняли, прозрев, кому служили, - И содрогнулись мы. Сладка была нам воля Самозванки, Пред нею сладко пасть... Мы не царице отдали - служанке Бессмысленную власть. Довольно! С опозоренного трона Столкнем ее во прах. Дрожи, закройся складками хитона, Лежи на ступенях. Лежи, смирись, - и будешь между нами, Мы не отгоним прочь. Лежи на ступенях, служи при храме, Но храма не порочь. Ты все равно не перейдешь отныне Заветную черту. Мы, сильные, свергаем власть рабыни, Свергаем - Красоту. 1909 ПРИМЕЧАНИЯ ГИППИУС Зинаида Николаевна (1869-1945). По отцу поэтесса шведского происхождения. До того как вышла замуж за писателя Д. С. Мережковского, жила на Кавказе. В 1888 г. впервые появилось ее стихотворение в 'Русском вестнике'. Она деятельно включилась в литературную жизнь: опубликовала несколько сборников рассказов, несколько романов, постоянно выступала со стихами в периодических изданиях. Работала как литературно-художественный критик под псевдонимом Антон Крайний. В творчестве Зинаиды Гиппиус сконцентрированы декадентские мотивы, настроения пессимизма и богостроительства. З. Н. Гиппиус крайне враждебно приняла Октябрьскую социалистическую революцию. В 1920 г. эмигрировала. Тексты печатаются по изд.: Гиппиус 3. Собрание стихов. Кн. 1. М., 1904, кн. 2. М., 1910. З. Гиппиус Стихотворения ---------------------------------------------------------------------------- Русская поэзия XX века. Антология русской лирики первой четверти века. ---------------------------------------------------------------------------- Содержание Возьми меня. (Собрание стихов. Кн. вторая. 1910) Днем. (Там же) Иди за мной. (Собрание стихов. 1904) Камень. (Собрание стихов. Книга вторая) К ней. (Там же) Нескорбному учителю. (Собрание стихов. 1904) Пьявки. (Там же) Улыбка. (Там же) 14 декабря. (Собрание стихов. Кн. вторая) ИДИ ЗА МНОЙ. Полуувядших лилий аромат Мои мечтанья легкие туманит. Мне лилии о смерти говорят, О времени, когда меня не станет. Мир - успокоенной душе моей. Ничто ее не радует, не ранит. Не забывай моих последних дней, Пойми меня, когда меня не станет. Я знаю, друг, дорога не длинна, И скоро тело бедное устанет. Но ведаю: любовь, как смерть, сильна. Люби меня, когда меня не станет. Мне чудится таинственный обет.' И, ведаю, он сердца не обманет, - Забвения тебе в разлуке нет! Иди за мной, когда меня не станет. 1895. УЛЫБКА. Поверьте, нет, меня не соблазнит Печалей прежних путь давно пройденный. Увы! душа покорная хранит Их горький след, ничем не истребленный. Года идут, но сердце вечно то же. Ничто для нас не возвратится вновь, И ныне мне всех радостей дороже Моя неразделенная любовь. Ни счастья в ней, ни страха, ни стыда Куда ведет она меня - не знаю... И лишь в одном душа моя тверда: Я изменяюсь, - но не изменяю. 1907. КАМЕНЬ. Камень тела давит дух, Крылья белые, шелестящие, Думы легкие и творящие... Давит камень тела - дух. Камень тела душит плоть, Радость детскую, с тайной свитую Ласку быструю и открытую... Душит камень тела - плоть. Камню к камню нет путей. Мы в одной земле - погребенные, И собой в себе - разделенные... Нам друг к другу нет путей. 1907. ДНЕМ. Я ждал полета и бытия. Но мертвый ястреб - душа моя. Как мертвый ястреб, лежит в пыли, Отдавшись тупо во власть земли. Разбить не может ее оков. Тяжелый холод - земной покров. Тяжелый холод в душе моей, К земле я никну, сливаюсь с ней. И оба мертвы, - она и я. Убитый ястреб - душа моя. 1904. ПЬЯВКИ. Там, где заводь тихая, где молчит река, Липнут пьявки черные к корню тростника. В страшный час прозрения, на закате дней, Вижу пьявок, липнущих и к душе моей. Но душа усталая мертвенно тиха, Пьявки, пьявки черные жадного греха! НЕСКОРБНОМУ УЧИТЕЛЮ. Иисус, в одежде белой, Прости печаль мою! Тебе я дух несмелый И тяжесть отдаю. Иисус, детей надежда! Прости, что я скорблю! Темна моя одежда, Но я тебя люблю. 1901. ВОЗЬМИ МЕНЯ. Открой мне, боже, открой людей! Они твои ли, твое ль созданье, Иль вражьих плевел произрастанье? Открой мне, боже, открой людей! Верни мне силу, отдай любовь. Отдай ночные мои прозренья, И трепет крыльев, и озаренья... Отдай мне, боже, мою любовь. И в час победы - возьми меня. Возьми, о, жизни моей Властитель, В твое сиянье, в твою обитель, В твое забвенье возьми меня! 1904. К НЕЙ. О, почему тебя любить Мне суждено неодолимо? Ты снишься мне, иль, может быть, Проходишь где-то близко, мимо, И шаг твой дымный я ловлю, Слежу глухие приближенья... Я холод риз твоих люблю, Но трепещу прикосновенья. Теряет бледные листы Мой сад, тобой завороженный... В моем саду проходишь ты, - И я тоскую, как влюбленный. Яви же грозное лицо! Пусть разорвется дым покрова! Хочу, боюсь - и жду я зова... Войди ко мне. Сомкни кольцо. 1905. 14 ДЕКАБРЯ. Ужель прошло - и нет возврата? В морозный день, заветный час, Они, на площади Сената, Тогда сошлися в первый раз. Идут навстречу упованью, К ступеням зимнего крыльца.. Под тонкою мундирной тканью Трепещут жадные сердца. Своею молодой любовью Их подвиг режуще-остер, Но был погашен их же кровью Освободительный костер. Минули годы, годы, годы... А мы все там, где были вы. С отрите, первенцы свободы: Мороз на берегах Невы! Мы - ваши дети, ваши внуки... У неоправданных могил, Мы корчимся все в той же муке, И с каждым днем все меньше сил. И в день декабрьской годовщины Мы тени милые зовем. Сойдите в смертные долины, Дыханьем вашим - оживем. Мы, слабые, - вас не забыли, Мы восемьдесят страшных лет Несли, лелеяли, хранили Ваш ослепительный завет. И вашими пойдем стопами, И ваше будем пить вино... О, еслиб начатое вами Свершить нам было суждено! 14 декабря 1909. СПБ. Гиппиус З. - Зинаида Николаевна Гиппиус - род. 8 ноября (ст. ст). 1869 в г. Белеве Тульской губ. Жена писателя Дмитрия Сергеевича Мережковского. Происходит из дворянской семья фон-Гиппиус - немцы, переселившиеся из Мекленбурга в Москву в 1515 г. Отец Г. был обер-прокурором сената, а впоследствии - председателем Нежинского суда. Воспитывалась дома. В 1889 г. в Тифлисе вышла замуж за Мережковского и переехала в Петербург. Стихи начала писать с детства. Первое литературное выступление - стихотворения за подписью З. Г. в 'Северном Вестнике' (ноябрь) за 1888 г. Много путешествовала за границей. Одна из основательниц религиозно-философского общества в Петербурге (1901-1902) и редакторов журнала 'Новый Путь' (1902-1904 г. г.). Литературно-критические статьи писала под псевдонимом 'Антон Крайний'. Отдельные издания: 1)Собрание стихов (1889-1903 г. г.). Изд. 'Скорпион'. М. 1904. 2) Собрание стихов. Кн. 2. Изд. 'Мусагет'. М. 1910. 3) Последние стихи (1914-1918 г. г.). Пг. 1918. Гиппиус Зинаида Николаевна. 8.11.1869-9.9.1945. Эмигрировала в 1920 г. вместе с мужем, писателем Д. Мережковским. Стихи. Дневник 1911-1922. Берлин, 1922. 'Сияние'. Париж, 1939. Стихотворения и поэмы, т. 1-2. Париж, 1972. 'Последние стихи'. М., 1990. З. Н. Гиппиус Стихотворения Гиппиус З. H. Опыт свободы / Подготов. текста, примеч. Н. В. Королевой М.: Панорама, 1996. (Библиотека 'Русская литература. XX век'). СОДЕРЖАНИЕ Песня Гризельда Сентиментальное стихотворенье Конец Христу 'Я'. От чужого имени Страх и смерть Сны Алмаз Числа Земля Божья тварь Костер Белая одежда Баллада Ночью Только о себе Свобода Все кругом Отрывочное В черту Гроза Ты Она ('В своей бессовестной и жалкой низости...') Она ('Кто видел Утреннюю, Белую...') Опять Нелюбовь Три формы сонета I. 'Веленьем не моим, но мне понятным...' II. 'Я все твои уклоны отмечаю...' III. 'Не знаю я, где святость, где порок...' Сызнова Журавли Внезапно Земля 14 декабря Петербург Zepp'Lin III Не будем как солнце Не сказано Протяжная песня. Амалии Крылатое Слова любви Берегись Серое платьице Колодцы У порога Переменно Тише! Опрощение Божья На поле чести А. Блоку ('Все это было, кажется, в последний...') Шел... I. 'По торцам оледенелым...' II. 'По камням ночной столицы...' Свеча ненависти Час победы Знайте! В Дружносельи 1. Прогулки 2. Пробуждение 3. Пусть А. Блоку ('Впереди 12-ти не шел Христос...') Петербург Летом 1917 Родине I. 'Не знаю, плакать иль молиться...' II. 'Повелишь умереть - умрем...' Рождение Родное Лазарь Веер Негласные рифмы Наставление Неотступное Отраженность Две Равнодушие Вечноженственное Горное Все равно Жить Воскресенье Досада Сиянья 'Она его тогда узнала...' Прежде. Теперь Стужа 1. 'Я больше не могу тебя оставить...' 2. 'Я должен и могу тебя оставить...' 'Когда-то было, меня любила...' 'По лестнице... ступени все воздушней...' СОДЕРЖАНИЕ СОБРАНИЕ СТИХОВ 1889-1903 Песня Баллада ('Сырые проходы...') Осень Родина Сонет ('Один я в келии неосвещенной...') Вечерняя заря Пыль Вечер Молитва Серенада Лестница Мгновение Круги Прогулка вдвоем Стук Дар Тихое пламя Мертвая заря Глухота Песни русалок (Из драмы 'Святая кровь' ) До дна В гостиной Кровь Истина или счастье? Не знаю Христианин Другой христианин Предсмертная исповедь христианина Как все Смиренность Швея Ограда Сосны Тетрадь любви (Надпись на конверте) Два сонета I. Спасение II. Нить Вместе Что есть грех? Стариковы речи Мученица 13 Мережи Нагие мысли Противоречия Луна и туман Опустошение Богиня Сообщники Зеленое, желтое и голубое Цепь СОБРАНИЕ СТИХОВ. КНИГА ВТОРАЯ. 1903-1909 Петухи Брачное кольцо Благая весть Не здесь ли? Победы Успокойся? Дождичек Они Коростель Дома Перебои Час третий Росное имя Малинка Август Так ли? Заклинанье Весенний ветер Черный серп Тоске времен Женское ('Нету') Он - ей Тварь СТИХИ. ДНЕВНИК 1911-1921 А потом..? Поэту родины Миндальный цветок Его дочка Последние сны Возня Псалмопевцу Все мое Банальностям Зеленый цветок Сентябрь Кто он? Где он? Желтое окно Напрасно ('Всю душу не тебе ли я...') Есть речи Может быть Не бывает За копьями Как прежде Дни Тяжелый снег Тишь Качание Тщета Пока С варевом Ночь Песня без слов Там и здесь Видение (Этюд на 'анте') Оттуда? Глаза из тьмы Будет ИЗ 'ПОХОДНЫХ ПЕСЕН' Божий суд Гость Над забвеньем Ясность Прорезы Ей в горах I. 'Я не безвольно, не бесцельно...' II. 'Новый цветок я найду в лесу...' Прошла St. Therese de l'Enfant Jesus Зеркала 8 ноября Eternite fremissante Когда? СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В СБОРНИКИ 'Осенняя ночь и свежа, и светла...' 'Долго в полдень вчера я сидел у пруда...' П. И. Вейнбергу ('Люблю - хрусталь бесценный и старинный...') П. И. Вейнбергу ('Вы задали мне трудную задачу!..') З. А. Венгеровой 'На стене темно-красной...' Прямо в рай Тема для стихотворения Неуместные рифмы I. 'Ищу напевных шепотов...' II. 'Верили мы в неверное...' Тебе На-крест Завяжи Издевка Три сына - три сердца Копье Большевицкий сон Красноглазое Твоя любовь 'Никогда не читайте...' '...Сказаны все слова...' Надежда моя (Амалии) Рыдательное Голубой конверт Верность Пламя Лик Слово? Тройное На Croisette Смотрю В старом замке Хорошая погода В новой Здесь У маленькой Терезы Отъезд Две Сестрицы Вспоминаю 'Люблю огни неугасимые...' 'Тереза, Тереза, Тереза, Тереза...' 'Одиночество с Вами... Оно такое...' Бессилие Страны уныния L'imprevisibilite Жара Память стена Лягушка Сон Быть может Сияния Придверник Последний круг ПЕСНЯ Окно мое высоко над землею, Высоко над землею. Я вижу только небо с вечернею зарею,- С вечернею зарею. И небо кажется пустым и бледным, Таким пустым и бледным... Оно не сжалится над сердцем бедным, Над моим сердцем бедным. Увы, в печали безумной я умираю, Я умираю, Стремлюсь к тому, чего я не знаю, Не знаю... И это желание не знаю откуда Пришло, откуда, Но сердце хочет и просит чуда, Чуда! О, пусть будет то, чего не бывает, Никогда не бывает: Мне бледное небо чудес обещает, Оно обещает. Но плачу без слез о неверном обете, О неверном обете... Мне нужно то, чего нет на свете, Чего нет на свете. Март 1893 ГРИЗЕЛЬДА Над озером, высоко, Где узкое окно, Гризельды светлоокой Стучит веретено. В покое отдаленном И в замке - тишина. Лишь в озере зеленом Колышется волна. Гризельда не устанет, Свивая бледный лен, Не выдаст, не обманет Вернейшая из жен. Неслыханные беды Она перенесла: Искал над ней победы Сам Повелитель Зла. Любовною отравой И дерзостной игрой, Манил ее он славой, Весельем, красотой... СЕНТИМЕНТАЛЬНОЕ СТИХОТВОРЕНЬЕ Час одиночества укромный, Снегов молчанье за окном, Тепло... Цветы... Свет лампы томный - И письма старые кругом. Бегут мгновения немые... Дыханье слышу тишины... И милы мне листы живые Живой и нежной старины. Истлело все, что было тленьем, Осталась радость чистоты. И я с глубоким умиленьем Читаю бледные листы. 'Любовью, смерти неподвластной, Люблю всегда, люблю навек...' Искал победы не напрасно Над смертью смелый человек. Душа, быть может, разлюбила - Что нам до мимолетных снов? Хранит таинственная сила Бессмертие рожденных слов. Они когда-то прозвучали... Пусть лжив торжественный обет, Пускай забыты все печали - Словам, словам забвенья нет! Теснятся буквы черным роем, Неверность верную храня, И чистотою, и покоем От лжи их веет на меня. Живите, звуков сочетанья, И повторяйтесь без конца. Вы, сердца смертного созданья, Сильнее своего творца. Летит мгновенье за мгновеньем, Молчат снега, и спят цветы... И я смотрю с благоговеньем На побледневшие листы. 1896 КОНЕЦ Огонь под золою дышал незаметней, Последняя искра, дрожа, угасала, На небе весеннем заря догорала, И был пред тобою я все безответней, Я слушал без слов, как любовь умирала. Я ведал душой, навсегда покоренной, Что слов я твоих не постигну случайных, Как ты не поймешь моих радостей тайных, И, чуждая вечно всему, что бездонно, Зари в небесах не увидишь бескрайных. Мне было не грустно, мне было не больно, Я думал о том, как ты много хотела, И мало свершила, и мало посмела. Я думал о том, как в душе моей вольно, О том, что заря в небесах - догорела... 1901 ХРИСТУ Мы не жили - и умираем Среди тьмы. Ты вернешься... Но как узнаем Тебя - мы? Все дрожим и себя стыдимся, Тяжел мрак. Мы молчаний Твоих боимся... О, дай знак! Если нет на земле надежды - То все прах. Дай коснуться Твоей одежды, Забыть страх. Ты во дни, когда был меж нами, Сказал Сам: 'Не оставлю вас сиротами, Приду к вам'. Нет Тебя. Душа не готова, Не бил час. Но мы верим - Ты будешь снова Среди нас. 1901 'Я' ОТ ЧУЖОГО ИМЕНИ Я Богом оскорблен навек. За это я в Него не верю. Я самый жалкий человек, Я перед всеми лицемерю. Во мне - ко мне - больная страсть: В себя гляжу, сужу, да мерю... О, если б сила! Если б - власть! Но я, любя, в себя не верю. И все дрожу и всех боюсь, Глаза людей меня пугают... Я не даюсь, я сторонюсь, Они меня не угадают. А все ж уйти я не могу: С людьми мечтаю, негодую... Стараясь скрыть от них, что лгу, О правде Божией толкую,- И так веду мою игру, Хоть притворяться надоело... Есмь только я... И я - умру! До правды мне какое дело? Но не уйду, я слишком слаб, В лучах любви чужой я греюсь, Людей и лжи я вечный раб, И на свободу не надеюсь. Порой хочу я всех проклясть - И лишь несмело обижаю... Во мне - ко мне - больная страсть. Люблю себя - и презираю. 1901 СТРАХ И СМЕРТЬ Я в себе, от себя, не боюсь ничего, Ни забвенья, ни страсти. Не боюсь ни унынья, ни сна моего - Ибо все в моей власти. Не боюсь ничего и в других, от других, К ним нейду за наградой, Ибо в людях люблю не себя... И от них Ничего мне не надо. И за правду мою не боюсь никогда, Ибо верю в хотенье, И греха не боюсь, ни обид, ни труда... Для греха - есть прощенье. Лишь одно, перед чем я навеки без сил,- Страх последней разлуки. Я услышу холодное веянье крыл... Я не вынесу муки. О Господь мой и Бог! Пожалей, успокой, Мы так слабы и наги. Дай мне сил перед Ней, чистоты пред Тобой И пред жизнью - отваги... 1901 СНЫ Все дождик да дождик... Все так же качается Под мокрым балконом верхушка сосны... О, дни мои мертвые! Ночь надвигается - И я оживаю. И жизнь моя - сны. И вплоть до зари, пробуждения вестницы,- Я в мире свершений. Я радостно сплю. Вот узкие окна... И белые лестницы... И все, кто мне дорог... И все, что люблю. Притихшие дети, веселые странники, И те, кто боятся, что сил не дано... Все ныне со мною, все ныне избранники, Одною любовью мы слиты в одно. Какие тяжелые волны курения, Какие цветы небывалой весны, Какие молитвы, какие суждения... . . . . . . . . . . . . . . . . . Какие живые, великие сны! 1901 АЛМАЗ Д. В. Философову Вечер был ясный, предвесенний, холодный, Зеленая небесная высота - тиха. И был тот вечер - Господу неугодный, Была годовщина нашего невольного греха. В этот вечер, будто стеклянный - звонкий, На воспоминание и на боль мы осуждены. И глянул из-за угла месяц тонкий Нам в глаза с нехорошей, с левой стороны. В этот вечер, в этот вечер веселый, Смеялся месяц, узкий, как золотая нить. Люди вынесли гроб, белый, тяжелый, И на дроги с усилием старались положить. Мы думали о том, что есть у нас брат - Иуда, Что предал он на грех, на кровь - не нас... Но не страшен нам вечер, мы ждем чуда, Ибо сердце у нас острое, как алмаз. 29.3.1902 ЧИСЛА Бездонного, предчувственного смысла И благодатной мудрости полны, Как имена вторые,- нам даны Божественные числа. И день, когда родимся, налагает На нас печать заветного числа, До смерти наши мысли и дела Оно сопровождает. И между числами - меж именами - То близость, то сплетенье, то разлад. Мир чисел, мы,- как бы единый сад, С различными цветами. Земная связь людей порою рвется, Вот - кажется - и вовсе порвалась... Но указанье правды - чисел связь - Навеки остается. В одеждах одинаковых нас трое. Как знак различия к общности легло На ткани алой белое число, Для каждого - родное. Наш первый - 2. Второй, с ним, повторяясь, Свое, для третьего, прибавил - 6. И вот, в обоих первых - третий есть, Из сложности рождаясь. Пусть нет узла - его в себе мы носим. Никто сплетенных чисел не рассек. А числа, нас связавшие навек - 2, 26 и 8. 1902 ЗЕМЛЯ Минута бессилья... Минута раздумия... И сломаны крылья Святого безумия. Стою над могилой, Где спит дерзновение... О, все это было - Веселье, волнение, И радость во взоре Молитвенно чистая, Весенние зори, Сирень восьмилистая... Ужель это было? Какое обманное! Стою над могилой С надеждою странною... Под пылью и прахом Ищу я движения, С молитвой, со страхом Я жду - воскресения... Но ждать все страшнее... Стою без защиты я... Смеется, чернея, Могила открытая, Я требую чуда Душою всесильною... Но веет оттуда - Землею могильною... 1902 БОЖЬЯ ТВАРЬ За Дьявола Тебя молю, Господь! И он - Твое созданье. Я Дьявола за то люблю, Что вижу в нем - мое страданье. Борясь и мучаясь, он сеть Свою заботливо сплетает... И не могу я не жалеть Того, кто, как и я,- страдает. Когда восстанет наша плоть В Твоем суде, для воздаянья, О, отпусти ему, Господь, Его безумство - за страданье. 1902 КОСТЕР Живые взоры я встречаю... Огня, огня! Костер готов. Я к ближним руки простираю, Я жду движенья, знака, слов... С какою радостною мукой В очах людей ловлю я свет! Но говорю... и дышит скукой Их утомительный ответ. Я отступаю, безоружный, И длю я праздный разговор, И лью я воду на ненужный, На мой безогненный костер. О, как понять, что это значит? Кого осудим,- их? меня? Душа обманутая плачет... Костер готов - и нет меня. 1902 БЕЛАЯ ОДЕЖДА Побеждающему Я дам белые одежды. Апокалипсис Он испытует - отдалением, Я принимаю испытание. Я принимаю со смирением, Его любовь - Его молчание. И чем мольба моя безгласнее - Тем неотступней, непрерывнее, И ожидание - прекраснее, Союз грядущий - неразрывнее. Времен и сроков я не ведаю, В Его руке Его создание... Но победить - Его победою - Хочу последнее страдание. И отдаю я душу смелую Мое страданье Сотворившему. Сказал Господь: 'Одежду белую Я посылаю - победившему'. 1902 БАЛЛАДА П. С. Соловьевой Мостки есть в саду, на пруду, в камышах. Там, под вечер, как-то, гуляя, Я видел русалку. Сидит на мостках,- Вся нежная, робкая, злая. Я ближе подкрался. Но хрустнул сучок - Она обернулась несмело, В комочек вся съежилась, сжалась,- прыжок - И пеной растаяла белой. Хожу на мостки я к ней каждую ночь. Русалка со мною смелее: Молчит - но сидит, не кидается прочь, Сидит, на тумане белея. Привык я с ней, белой, молчать напролет Все долгие, бледные ночи. Глядеть в тишину холодеющих вод И в яркие, робкие очи. И радость меж нею и мной родилась, Безмерна, светла, как бездонность. Со сладко-горячею грустью сплелась, И стало ей имя - влюбленность. Я - зверь для русалки, я с тленьем в крови. И мне она кажется зверем... Тем жгучей влюбленность: мы силу любви Одной невозможностью мерим. О, слишком - увы! - много плоти на мне! На ней - может быть - слишком мало... И вот, мы горим в непонятном огне Любви никогда не бывалой. Порой, над водой, чуть шуршат камыши, Лепечут о счастье страданья... И пламенно-чисты в полночной тиши,- Таинственно-чисты - свиданья. Я радость мою не отдам никому. Мы - вечно друг другу желанны, И вечно любить нам дано,- потому, Что здесь мы, любя,- неслиянны! 1903 НОЧЬЮ Ночные знаю странные прозрения: Когда иду навстречу тишине, Когда люблю ее прикосновения И сила яркая растет во мне. Колдует ли душа моя иль молится,- Не ведаю. Но радостна мне весть... Я чую, время пополам расколется, И будущее будет тем, что есть. Все чаянья,- все дали и сближения,- В один великий круг заключены. Как ветер огненный,- мои хотения, Как ветер, беспреградны и властны. И вижу я,- на ком-то загораются Сияньем новым белые венцы... Над временем, во мне, соприкасаются Начала и концы. 1904 ТОЛЬКО О СЕБЕ Нат. Гиппиус Мы - робкие - во власти всех мгновений. Мы - гордые - рабы самих себя. Мы веруем,- стыдясь своих прозрений, И любим мы,- как будто не любя. Мы - скромные - бесстыдно молчаливы. Мы в радости боимся быть смешны,- И жалобно всегда самолюбивы, И низменно всегда разделены! Мы думаем, что общий храм построим Для новой, нам обещанной, земли... Но каждый дорожит своим покоем И одиночеством в своей щели. Мы - тихие - в себе стыдимся Бога, Надменные,- мы тлеем не горя... О страшная и рабская дорога! О мутная последняя заря! 1904, СПб СВОБОДА Я не могу покоряться людям. Можно ли рабства хотеть? Целую жизнь мы друг друга судим,- Чтобы затем - умереть. Я не могу покоряться Богу, Если я Бога люблю. Он указал мне мою дорогу, Как от нее отступлю? Я разрываю людские сети - Счастье, унынье и сон. Мы не рабы,- но мы Божьи дети, Дети свободны, как Он. Только взываю, именем Сына, К Богу, Творцу Бытия: Отче, вовек да будут едино Воля Твоя и моя! 1904 ВСЕ КРУГОМ Страшное, грубое, липкое, грязное, Жестко тупое, всегда безобразное, Медленно рвущее, мелко-нечестное, Скользкое, стыдное, низкое, тесное, Явно-довольное, тайно-блудливое, Плоско-смешное и тошно-трусливое, Вязко, болотно и тинно застойное, Жизни и смерти равно недостойное, Рабское, хамское, гнойное, черное, Изредка серое, в сером упорное, Вечно лежачее, дьявольски косное, Глупое, сохлое, сонное, злостное, Трупно-холодное, жалко-ничтожное, Непереносное, ложное, ложное! Но жалоб не надо. Что радости в плаче? Мы знаем, мы знаем: все будет иначе. 1904, СПб ОТРЫВОЧНОЕ Красная лампа горит на столе, А вокруг, везде - стены тьмы. Я не хочу жить на земле, Если нельзя уйти из тюрьмы. Красная лампа на круглом столе. Никто не хочет тьму пройти. А если весь мир лежит во зле - То надо мир спасти. Красная лампа на круглом столе... Сердце твердит: не то! не то! Сердце горит - и гаснет во мгле: Навстречу ему нейдет никто. Лето 1905, СПб В ЧЕРТУ Он пришел ко мне,- а кто, не знаю, Очертил вокруг меня кольцо. Он сказал, что я его не знаю, Но плащом закрыл себе лицо. Я просил его, чтоб он помедлил, Отошел, не трогал, подождал. Если можно, чтоб еще помедлил И в кольцо меня не замыкал. Удивился Темный: 'Что могу я?' Засмеялся тихо под плащом. 'Твой же грех обвился,- что могу я Твой же грех обвил тебя кольцом'. Уходя, сказал еще: 'Ты жалок!' Уходя, сникая в пустоту. 'Разорви кольцо, не будь так жалок! Разорви и вытяни в черту'. Он ушел, но он опять вернется. Он ушел - и не открыл лица. Что мне делать, если он вернется? Не могу я разорвать кольца. 1905 ГРОЗА А. А. Блоку Моей души, в ее тревожности, Не бойся, не жалей. Две молнии, две невозможности, Соприкоснулись в ней. Ищу опасное и властное, Слиянье всех дорог. А все живое и прекрасное Приходит в краткий срок. А если правда здешней нежности Не жалость, а любовь,- Всесокрушающей мятежности Моей не прекословь. Тебя пугают миги вечные... Уйди, закрой глаза. В душе скрестились светы встречные, В моей душе - гроза. 1905 ТЫ Вешнего вечера трепет тревожный - С тонкого тополя веточка нежная. Вихря порыв, горячо-осторожный - Синей бездонности гладь безбережная. В облачном небе просвет просиянный - Свежих полей маргаритка росистая. Меч мой небесный, мой луч острогранный - Тайна прозрачная, ласково-чистая. Ты - на распутье костер ярко-жадный - И над долиною дымка невестная. Ты - мой веселый и беспощадный - Ты - моя близкая и неизвестная. Ждал я и жду я зари моей ясной, Неутомимо тебя полюбила я... Встань же, мой месяц серебряно-красный, Выйди, двурогая,- Милый мой- Милая... 1905 ОНА В своей бессовестной и жалкой низости, Она как пыль сера, как прах земной. И умираю я от этой близости, От неразрывности ее со мной. Она шершавая, она колючая, Она холодная, как змея. Меня изранила противно-жгучая Ее коленчатая чешуя. О, если б острое почуял жало я! Неповоротлива, тупа, тиха. Такая тяжкая, такая вялая, И нет к ней доступа - она глуха. Своими кольцами она, упорная, Ко мне ласкается, меня душа. И эта мертвая, и эта черная, И эта страшная - моя душа! 1905, СПб ОНА А. А. Блоку Кто видел Утреннюю, Белую Средь расцветающих небес,- Тот не забудет тайну смелую, Обетование чудес. Душа, душа, не бойся холода! То холод утра,- близость дня. Но утро живо, утро молодо, И в нем - дыхание огня. Душа моя, душа свободная! Ты чище пролитой воды, Ты - твердь зеленая, восходная, Для светлой Утренней Звезды. 1905, СПб ОПЯТЬ Бор. Буг<аеву> Ближе, ближе вихорь пыльный, Мчится вражеская рать. Я - усталый, я - бессильный, Мне ли с вихрем совладать? Одинокие послушны, Не бегут своей судьбы. Пусть обнимет вихорь душный, Побеждает без борьбы. Выйду я к нему навстречу, Силе мглистой поклонюсь. На призыв ее отвечу, В нити серые вовьюсь. Не разрежет, не размечет, Честной сталью не пронзит,- Незаметно изувечит, Невозвратно ослепит. Попируем мы на тризне... Заметайся, пыльный след! Распадайтесь, скрепы жизни, Ночь прошла, но утра нет. Едко, сладко дышит тленье... В сером вихре тает плоть... Помяни мое паденье На суде Твоем, Господь! 1906 НЕЛЮБОВЬ З. В. Как ветер мокрый, ты бьешься в ставни, Как ветер черный, поешь: ты мой! Я древний хаос, я друг твой давний, Твой друг единый,- открой, открой! Держу я ставни, открыть не смею, Держусь за ставни и страх таю. Храню, лелею, храню, жалею Мой луч последний - любовь мою. Смеется хаос, зовет безокий: Умрешь в оковах,- порви, порви! Ты знаешь счастье, ты одинокий, В свободе счастье,- и в Нелюбви. Охладевая, творю молитву, Любви молитву едва творю... Слабеют руки, кончаю битву, Слабеют руки... Я отворю! 1907 ТРИ ФОРМЫ СОНЕТА I Веленьем не моим, но мне понятным, Ты, непонятная, лишь мне ясна. Одной моей душой отражена,- Лишь в ней сияешь светом незакатным. Мечтаньям ли, молитвам ли невнятным Ты отдаешься средь тоски и сна,- От сна последнего ты спасена Копьем будящим, ядом благодатным. Я холод мертвый ядом растоплю, Я острого копья не притуплю, Пока живая сила в нем таится. Но бойся за себя. Порою мнится, Что ложью острое копье двоится,- И что тебя я больше не люблю. II Я все твои уклоны отмечаю. Когда ты зла,- я тихо утомлен, Когда ты падаешь в забвенный сон,- С тобою равнодушно я скучаю. Тебя, унылую, брезгливо презираю, Тобой, несчастной,- гордо огорчен, Зато в глубокую всегда влюблен, А с девочкою ясною - играю. И каждую изменчивость я длю. Мне равносвяты все твои мгновенья, Они во мне - единой цепи звенья. Терзаю ли тебя, иль веселю, Влюбленности ли час, иль час презренья,- Я через все, сквозь все - тебя люблю. III Б. Б-у ...И не мог совершить там никакого чуда... Не знаю я, где святость, где порок, И никого я не сужу, не меряю. Я лишь дрожу пред вечною потерею: Кем не владеет Бог - владеет Рок. Ты был на перекрестке трех дорог,- И ты не стал лицом к Его преддверию... Он удивился твоему неверию И чуда над тобой свершить не мог. Он отошел в соседние селения... Но поздно, близок Он, бежим, бежим! И, если хочешь,- первый перед Ним С бездумной верою склоню колени я... Не Он Один - все вместе совершим, По вере, чудо нашего спасения... 1907, Париж СЫЗНОВА Хотим мы созидать - и разрушать. Все сызнова начнем, сначала. Ужели погибать и воскресать Душа упрямая устала? Все сызнова начнем,- остановись, Жужжащая уныло прялка. Нить, перетлевшая давно,- порвись! Мне в прошлом ничего не жалко. А если не порвешься - рассечем. Мой гнев, удар мой, непорочен. Разделим наше бытие мечом: Клинок мерцающий отточен... 1907 ЖУРАВЛИ Ал. Меньшову Там теперь над проталиной вешнею Громко кричат грачи, И лаской полны нездешнею Робкой весны лучи... Протянулись сквозистые нити... Точно вестники тайных событий С неба на землю сошли. Какою мерою печаль измерить? О, дай мне, о, дай мне верить В правду моей земли! Там под ризою льдяной, кроткою, Слышно дыханье рек. Там теперь под березкой четкою Слабее талый снег... Не туда ль, по тверди глубинной, Не туда ль, вереницею длинной, Летят, стеня, журавли? Какою мерою порыв измерить? О, дай мне, о, дай мне верить В счастье моей земли! И я слышу, как лед разбивается, Властно поет поток, На ожившей земле распускается Солнечно-алый цветок... Напророчили вещие птицы: Отмерцали ночные зарницы,- Солнце встает вдали... Какою мерою любовь измерить? О, дай мне, о, дай мне верить В силу моей земли! Март 1908, Париж. ВНЕЗАПНО... Тяжки иные троп_ы_... Жизнь ударяет хлестко... Чьи-то глаза из толпы Взглянули так жестко. Кто ты, усталый, злой, Путник печальный? Друг ли грядущий мой? Враг ли мой дальный? В общий мы замкнуты круг Боли, тоски и заботы... Верю я, все ж ты мне друг, Хоть и не знаю,- кто ты... 1908 ЗЕМЛЯ Пустынный шар в пустой пустыне, Как Дьявола раздумие... Висел всегда, висит поныне... Безумие! Безумие! Единый миг застыл - и длится, Как вечное раскаянье... Нельзя ни плакать, ни молиться... Отчаянье! Отчаянье! Пугает кто-то мукой ада, Потом сулит спасение... Ни лжи, ни истины не надо... Забвение! Забвение! Сомкни плотней пустые очи И тлей скорей, мертвец. Нет утр, нет дней, есть только ночи... Конец. 1908 14 ДЕКАБРЯ Ужель прошло - и нет возврата? В морозный день, в заветный час, Они, на площади Сената, Тогда сошлися в первый раз. Идут навстречу упованью, К ступеням Зимнего Крыльца... Под тонкою мундирной тканью Трепещут жадные сердца. Своею молодой любовью Их подвиг режуще-остер, Но был погашен их же кровью Освободительный костер. Минули годы, годы, годы... А мы все там, где были вы. Смотрите, первенцы свободы: Мороз на берегах Невы! Мы - ваши дети, ваши внуки... У неоправданных могил Мы корчимся все в той же муке, И с каждым днем все меньше сил. И в день декабрьской годовщины Мы тени милые зовем: Сойдите в смертные долины, Дыханьем вашим - оживем. Мы, слабые,- вас не забыли, Мы восемьдесят страшных лет Несли, лелеяли, хранили Ваш ослепительный завет. И вашими пойдем стопами, И ваше будем пить вино... О, если б начатое вами Свершить нам было суждено! 14 декабря 1909, СПб ПЕТЕРБУРГ Сергею Платоновичу Каблукову Люблю тебя, Петра творенье... А. Пушкин Твой остов прям, твой облик жесток, Шершавопыльный - сер гранит, И каждый зыбкий перекресток Тупым предательством дрожит. Твое холодное кипенье Страшней бездвижности пустынь. Твое дыханье - смерть и тленье, А воды - горькая полынь. Как уголь дни,- а ночи белы, Из скверов тянет трупной мглой. И свод небесный, остеклелый, Пронзен заречною иглой. Бывает: водный ход обратен, Вздыбясь, идет река назад... Река не смоет рыжих пятен С береговых своих громад, Те пятна, ржавые, вскипели, Их ни забыть, ни затоптать... Горит, горит на темном теле Неугасимая печать! Как прежде, вьется змей твой медный, Над змеем стынет медный конь... И не сожрет тебя победный Всеочищающий огонь. Нет! Ты утонешь в тине черной, Проклятый город, Божий враг! И червь болотный, червь упорный Изъест твой каменный костяк! 1909, СПб ZEPP'LIN III Еще мы здесь, в юдоли дольней... Как странен звон воздушных струн! То сероблещущий летун Жужжит над старой колокольней. Его туманные винты, Как две медузы, дымноструйны. И мнится - вот он, юный, буйный, Заденет древние кресты. Но взмыл,- и режет облак пыльный Своим сверкающим ребром. И пар небес, под острием, Растаял, нежный и бессильный. Дрожит волнистая черта, На нем и в нем все что-то дышит... И ласково его колышет, Смиряясь, злая пустота. Нет, мы не здесь, в юдоли дольней, Мы с ним, летим, к завесе туч! И серый луч скользит, колюч, Над удивленной колокольней. 1909, Frankfurt am Mein НЕ БУДЕМ КАК СОЛНЦЕ Ропшину О нет. Не в падающий час закатный, Когда, бледнея, стынут цветы дня, Я жду прозрений силы благодатной... Восток - в сияньи крови и огня: Горело, рдело алое кадило, Предвестный ветер веял на меня, И я глядел, как медленно всходило, Багряной винностью окроплено, Жестокое и жалкое светило. Во славе, в пышности своей оно, Державное Величество природы, Средь голубых пустынь - всегда одно, Влекутся соблазненные народы И каждому завидуют лучу. Безумные! Во власти - нет свободы, Я солнечной пустыни не хочу,- В ней рабье одиночество таится,- А ты - свою посмей зажечь свечу, Посмей роптать, но в ропоте молиться, Огонь земной свечи хранить, нести, И, покоряя - вольно покориться. Умей быть верным верному пути, Умей склоняться у святых подножий, Свободно жизнь свободную пройти И слушать... И услышать голос Божий. Январь 1911, Канн. НЕ СКАЗАНО Тебя проведу я, никем не замеченного... Со мной ключи. Я ждал на пороге молчанием встреченного... И ты молчи. Пусть сердце угрюмое, всеми оставленное, Со мной молчит. Я знаю, какое сомненье расплавленное В тебе горит. Законы Господние дерзко пытающему Один ответ: Черту заповедную переступающему - Возврата нет. Но вот уж не друг и не раб тебе преданный я - Сообщник твой. Придя - перешел ты черты заповеданные, И я с тобой. В углу, над лампадою, Око сияющее Глядит, грозя. Ужель там одно, никогда не прощающее, Одно - нельзя? Нельзя: ведь душа, неисцельно потерянная, умрет в крови. И... надо! твердит глубина неизмеренная Моей Любви. Пришел ты с отчаяньем - и с упованиями... Тебя я ждал. Мы оба овиты живыми молчаниями, И сумрак ал. В измене обету, никем не развязанному Предел скорбей. И все-таки сделай по слову несказанному: Иди. Убей. Август 1911, СПб ПРОТЯЖНАЯ ПЕСНЯ АМАЛИИ Звени, Звени, кольцо кандальное, Завейтесь в цепи, злые дни... Тянись, Мой путь, в изгнанье дальнее, Где вихри бледные сплелись. В полночь, Когда уснут вожатые, Бесшумно отползу я прочь. Собью, Собью кольцо проклятое, Переломлю судьбу мою. Прими, Прими, тайга жестокая, Меня, гонимого людьми. Сокрой, Укрой, ледяноокая, Морозной ризой, колкой мглой. Бегут Пути, никем не слежены, Куда бегут? куда ведут? Иди, Иди тайгой оснеженной, И будь что будет впереди. Звезда - Звезда горит - та самая, Которую любил всегда. Гори, Гори меж туч, звезда моя, О вольной воле говори. Поет Мне ветер песню смелую, Вперед свободного зовет. Метель, Метель свивает белую, Свивает вечную постель - Любви, Любви тоску незримую, О Смерть, о Мать, благослови. Прильну, Склонюсь на грудь любимую И, вольный,- вольно я усну. Декабрь 1911, СПб КРЫЛАТОЕ И. А. Бунину В дыму зеленом ивы... Камелии - бледны. Нежданно торопливы Шаги чужой весны. Томленье, воскресанье Фиалковых полей. И бедное дыханье Зацветших миндалей. По зорям - все краснее Долинная река, Воздушней Пиренеи, Червонней облака. И, средь небес горящих, Как золото, желты - Людей, в зарю летящих, Певучие кресты. Февраль 1912, По СЛОВА ЛЮБВИ Любовь, любовь... О, даже не ее - Слова любви любил я неуклонно. Иное в них я чуял бытие, Оно неуловимо и бездонно. Слова любви горят на всех путях, На всех путях - и горных, и долинных. Нежданные в накрашенных устах, Неловкие в устах еще невинных, Разнообразные, одни всегда И верные нездешней лжи неложной, Сливающие наши 'нет' и 'да' В один союз, безумно-невозможный,- О, все равно, пред кем, и для чего, И кто, горящие, вас произносит! Алмаз всегда алмаз, хотя его Порою самый недостойный носит. Живут слова, пока душа жива. Они смешны - они необычайны. И я любил, люблю любви слова, Пророческой овеянные тайной. Декабрь 1912, СПб БЕРЕГИСЬ... Не разлучайся, пока ты жив, Ни ради горя, ни для игры. Любовь не стерпит, не отомстив, Любовь отнимет свои дары. Не разлучайся, пока живешь, Храни ревниво заветный круг. В разлуке вольной таится ложь. Любовь не терпит земных разлук, Печально гасит свои огни, Под паутиной пустые дни. А в паутине - сидит паук. Живые, бойтесь земных разлук! Январь 1913, СПб СЕРОЕ ПЛАТЬИЦЕ Девочка в сером платьице... Косы как будто из ваты... Девочка, девочка, чья ты? - Мамина... Или ничья. Хочешь - буду твоя. Девочка в сером платьице... Веришь ли, девочка, ласке? Милая, где твои глазки? - Вот они, глазки. Пустые, У мамочки точно такие. Девочка в сером платьице, А чем это ты играешь? Что от меня закрываешь? - Время ль играть мне, что ты? Много спешной работы. То у бусинок нить раскушу, То первый росток подсушу, Вырезаю из книг странички, Ломаю крылья у птички... Девочка в сером платьице, Девочка с глазами пустыми, Скажи мне, как твое имя? - А по-своему зовет меня всяк: Хочешь эдак, а хочешь так. Один зовет разделеньем, А тот враждою, Зовут и сомненьем Или тоскою. Иной зовет скукою, Иной мукою... А мама-Смерть - Разлукою Девочку в сером платьице... Январь 1913, СПб КОЛОДЦЫ Александру Блоку Слова, рожденные страданьем, Душе нужны, душе нужны. Я не отдам себя молчаньям, Слова как знаки нам даны. Но сторожит молчаний демон Колодцы черные свои. Иду - и знаю: Страшен тем он, Кто пил от горестной струи. Слова в душе - ножи и копья... Но воплощенные, в устах - Они как тающие хлопья, Как снежный дым, как дымный прах. Ты лёт мгновенный их не встретил, Бессильный зов не услыхал, Едва рожденным,- не ответил, Детей, детей не удержал! Молчанье хитрое смеется: Они мои, они во мне, Пускай умрут в моем колодце, На самом дне, на самом дне... О друг последний мой! Кому же, Кому сказать? Куда идти? Пути всё уже, уже, уже... Смотри: кончаются пути. Февраль 1913, СПб У ПОРОГА На сердце непонятная тревога, Предчувствий непонятный бред. Гляжу вперед - и так темна дорога, Что, может быть, совсем дороги нет. Но словом прикоснуться не умею К живущему во мне - ив тишине. Я даже чувствовать его не смею: Оно как сон. Оно как сон во сне. О, непонятная моя тревога! Она томительней день ото дня. И знаю: скорбь, что ныне у порога, Вся эта скорбь - не только для меня! 1913, СПб ПЕРЕМЕННО Какой сегодня пятнистый день: То оживляю дугу блестящую, То вижу солнца слепого тень, По ширмам рдяной иглой скользящую. Какой на сердце бесстыдный страх! Какие мысли во мне безумятся! И тьмы, и светы в моих стенах. Автомобили поют на улице. Неверно солнце и лжет дождем. Но дождь январский еще невернее. Мороз ударит как кистенем. В кристаллы мгленье сожмет вечернее. А я не выйду,- куда во мглу Пойду по льду я, в туманы талые? Там жгут, колдуя, во льду, в снегу На перекрестках жаровни алые. Январь 1914, СПб ТИШЕ! Громки будут великие дела... Ф. Сологуб 7.8.1914 Поэты, не пишите слишком рано, Победа еще в руке Господней. Сегодня еще дымятся раны, Никакие слова не нужны сегодня. В часы неоправданного страданья И нерешенной битвы Нужно целомудрие молчанья И, может быть, тихие молитвы. 8 августа 1914, СПб ОПРОЩЕНИЕ Армяк и лапти... да, надень, надень На Душу-Мысль свою, коварно-сложную, И пусть, как странница, и ночь, и день, Несет сермяжную суму дорожную. В избе из милости под лавкой спит, Пускай наплачется, пускай намается, Слезами едкими свой хлеб солит,- Пусть тяжесть земная ей открывается... Тогда опять ее прими, прими Всепобедившую, смиренно-смелую... Она, крылатая, жила с людьми, И жизнь вернула ей одежду белую. <1915> БОЖЬЯ Милая, верная, от века Суженая, Чистый цветок миндаля, Божьим дыханьем к любви разбуженная, Радость моя - Земля! Рощи лимонные - и березовые, Месяца тихий круг. Зори Сицилии, зори розовые,- Пенье таежных вьюг. Даль неохватная и неистовая, Серых болот туман - Корсика призрачная, аметистовая Вечером, с берега Канн. Ласка нежданная, утоляющая Неутолимую боль, Шелест, дыханье, память страдающая, Слез непролитых соль,- Всю я тебя люблю, Единственная, Вся ты моя, моя! Вместе воскреснем, за гранью таинственною, Вместе,- и ты, и я! Ноябрь 1916, СПб А. БЛОКУ Дитя, потерянное всеми... Все это было, кажется, в последний, В последний вечер, в вешний час... И плакала безумная в передней, О чем-то умоляя нас. Потом сидели мы под лампой блеклой, Что золотила тонкий дым, А поздние распахнутые стекла Отсвечивали голубым. Ты, выйдя, задержался у решетки, Я говорил с тобою из окна. И ветви юные чертились четко На небе - зеленей вина. Прямая улица была пустынна, И ты ушел - в нее, туда... Я не прощу. Душа твоя невинна. Я не прощу ей - никогда. Апрель 1918, СПб ШЕЛ... Белому и Блоку I По торцам оледенелым, В майский утренний мороз Шел, блестя хитоном белым, Опечаленный Христос. Он смотрел вдоль улиц длинных, В стекла запертых дверей. Он искал своих невинных Потерявшихся детей. Все - потерянные дети,- Гневом Отчим дышат дни,- Но вот эти, но вот эти, Эти двое - где они? Кто сирот похитил малых, Кто их держит взаперти? Я их знаю, Ты мне дал их, Если отнял - возврати... Покрывало в ветре билось, Божьи волосы крутя... Не хочу, чтоб заблудилось Неразумное дитя... В покрывале ветер свищет, Гонит с севера мороз... Никогда их не отыщет, Двух потерянных - Христос. Май 1918, СПб II Всем, всем, всем По камням ночной столицы, Провозвестник Божьих роз, Шел, сверкая багряницей, Негодующий Христос. Темен лик Его суровый, Очи гневные светлы. На веревке, на пеньковой, Туго свитые узлы. Волочатся, пыль целуют Змиевидные концы... Он придет, Он не минует, В ваши храмы и дворцы, К вам, убийцы, изуверы, Расточители, скопцы, Торгаши и лицемеры, Фарисеи и слепцы! Вот, на празднике нечистом Он застигнет палачей, И вопьются в них со свистом Жала тонкие бичей. Хлещут, мечут, рвут и режут, Опрокинуты столы... Будет вой, и будет скрежет - Злы пеньковые узлы! Тише город. Ночь безмолвней. Даль притайная пуста. Но сверкает ярче молний Лик идущего Христа. Май 1918, СПб СВЕЧА НЕНАВИСТИ Рабы, лгуны, убийцы, тати ли - Мне ненавистен всякий грех. Но вас, Иуды, вас, предатели, Я ненавижу больше всех. Со страстью жду, когда изведаю Победный час, чтоб отомстить, Чтоб вслед за мщеньем и победою Я мог поверженным - простить. Но есть предатели невинные: Странна к ним ненависть моя... Ее и дни, и годы длинные В душе храню ревниво я. Ревниво теплю безответную Неугасимую свечу. И эту ненависть заветную Люблю... но мести не хочу. Пусть к черной двери искупления Слепцы-предатели идут... Что значу я? Не мне отмщение, Не мой над ними будет суд. Мне только волею Господнею Дано у двери сторожить, Чтоб им ступени в преисподнюю Моей свечою осветить. Июнь 1918, СПб ЧАС ПОБЕДЫ ...Он ушел, но он опять вернется. Он ушел и не открыл лица... Что мне делать, если он вернется? Не могу я разорвать кольца... 'В черту' (1905) Он опять пришел - глядит презрительно (Кто - не знаю, просто Он, в плаще) И смеется: 'Это утомительно, Надо кончить - силою вещей. Я устал следить за жалкой битвою, А мои минуты на счету. Целы, не разорваны круги твои, Ни один не вытянут в черту. Иль душа доселе не отгрезила? Я мечтаний долгих не люблю. Кольца очугуню, ожелезю я И надежно скрепы заклеплю'. Снял перчатки он с улыбкой гадкою И схватился за концы кольца... Но его же черною перчаткою Я в лицо ударил пришлеца. Нет! Лишь кровью может быть запаяно И распаяно мое кольцо!.. Плащ упал, отвеянный нечаянно, Обнажая мертвое лицо. Я взглянул в глаза его знакомые, Я взглянул... И сник он в пустоту. В этот час победное кольцо мое В огненную выгнулось черту. Сентябрь 1918, СПб ЗНАЙТЕ! Она не погибнет,- знайте! Она не погибнет, Россия. Они всколосятся,- верьте! Поля ее золотые. И мы не погибнем,- верьте! Но что нам наше спасенье: Россия спасется,- знайте! И близко ее воскресенье. Декабрь 1918, СПб В ДРУЖНОСЕЛЬИ 1. ПРОГУЛКИ Вы помните? О, если бы опять По жесткому щетинистому полю Идти вдвоем, неведомо куда, Смотреть на рожь, высокую, как вы, О чем-то говорить, полуслучайном, Легко и весело, чуть-чуть запретно... И вдруг - под розовою цепью гор, Под белой незажегшейся луною, Увидеть моря синий полукруг, Небесных волн сияющее пламя... Идти вперед, идти назад, туда, Где теплой радуги дымно-горящий столб Закатную поддерживает тучу... И, на одном плаще минутно отдохнув, Идти опять и рассуждать о Данте, О вас - и о замужней Беатриче, Но замолчать средь лиственного храма, В чудесном сумраке прямых колонн, Под чистою и строгой лаской Огней закатных, огней лампадных... Вы помните? Забыли?.. 2. ПРОБУЖДЕНИЕ Последних сновидений стая злая, Скользящая за тьму ночных оград... Упорный утренний собачий лай - И плеск дождя за сеткой винограда... 3. ПУСТЬ Пусть шумит кровавая гроза, Пусть гремят звериные раскаты... Буду петь я тихие закаты И твои влюбленные глаза. <1918> А. БЛОКУ ...На танцульке в Кронштадте сильно выпивший матрос, обиженный отказом барышни, сорвал икону Божьей Матери и принялся с нею выплясывать. Через час он умер. Легенда (или правда) наших дней Впереди 12-ти не шел Христос: Так сказали мне сами хамы. Зато в Кронштадте пьяный матрос Танцевал польку с Прекрасной Дамой. Говорят, он умер... А если б нет? Вам не жаль Вашей Дамы, бедный поэт? Апрель 1919, СПб ПЕТЕРБУРГ ...И не пожрет тебя победный Всеочищающий огонь - Нет! Ты утонешь в тине черной, Проклятый город... 1909. 'Петербург' В минуты вещих одиночеств Я проклял берег твой, Нева. И вот, сбылись моих пророчеств Неосторожные слова. Мой город строгий, город милый! Я ненавидел - но тебя ль? Я ненавидел плен твой стылый, Твою покорную печаль. О, не тебя, но повседневность И рабий сон твой проклял я... Остра, как ненависть, как ревность, Любовь жестокая моя. И ты взметнулся Мартом снежным, Пургой весенней просверкал... Но тотчас, в плясе безудержном, Рванулся к пропасти - и пал. Свершилось! В гнили, в мутной пене, Полузадушенный, лежишь. На теле вспухшем сини тени, Закрыты очи, в сердце тишь... Какая мга над змием медным, Над медным вздыбленным конем! Ужель не вспыхнешь ты победным Всеочищающим огнем? Чей нужен бич, чье злое слово, Каких морей последний вал, Чтоб Петербург, дитя Петрово, В победном пламени восстал? Апрель 1919, СПб ЛЕТОМ О, эти наши дни последние, Обрывки неподвижных дней! И только небо в полночь меднее Да зори голые длинней... Хочу сказать... Но нету голоса. На мне почти и тела нет. Тугим узлом связались полосы Часов и дней, недель и лет. Какою силой онедвижена Река земного бытия? Чьим преступленьем так унижена Душа свободная моя? Как выносить невыносимое? Как искупить кровавый грех, Чтоб сократились эти дни мои, Чтоб Он простил меня - и всех? Июль 1919, СПб ОСЕНЬЮ (сгон на революцию) На баррикады! На баррикады! Сгоняй из дальних, из ближних мест... Замкни облавой, сгруди, как стадо, Кто удирает - тому арест. Строжайший отдан приказ народу, Такой, чтоб пикнуть никто не смел. Все за лопаты! Все за свободу! А кто упрется - тому расстрел. И все: старуха, дитя, рабочий - Чтоб пели Интер-национал. Чтоб пели, роя, а кто не хочет И роет молча - того в канал! Нет революций краснее нашей: На фронт - иль к стенке, одно из двух. ...Поддай им сзаду! Клади им взашей, Вгоняй поленом мятежный дух! На баррикады! На баррикады! Вперед за 'Правду', за вольный труд! Колом, веревкой, в штыки, в приклады... Не понимают? Небось, поймут! 25 октября 1919, СПб 1917 Глядим, глядим все в ту же сторону, На мшистый дол, на топкий лес, Вослед прокаркавшему ворону, На край бледнеющих небес. Давно ли ты, громада косная, В освобождающей войне, О Русь, как туча громоносная, Восстала в вихре и огне. И вот опять, опять закована, И безглагольна, и пуста... Какой ты чарой зачарована? Каким проклятьем проклята? Но, во грехе тобой зачатые, Хотим с тобою умирать. Мы дети, матерью проклятые И проклинающие мать. <1920> РОДИНЕ I Не знаю, плакать иль молиться, Дождаться дня, уйти ли в ночь, Какою верой укрепиться, Каким неверием помочь? И пусть вины своей не знаем, Она в тебе, она во мне, И мы горим и не сгораем В неочищающем огне. II Повелишь умереть - умрем. Жить прикажешь - спорить не станем. Как один, за тебя пойдем, За тебя на тебя восстанем. Видно, жребий у нас таков, Видно, велено так законом, Откликается каждый зов В нашем сердце, тобой зажженном. Будь что будет. Нейти назад: Покорились мы Божьей власти. Подымайся на брата брат, Разрывайся душа на части! <1920> РОЖДЕНИЕ Беги, беги, пещерная вода, Как пенье звонкая, как пламя чистая. Гори, гори, небесная звезда, Многоконечная, многолучистая. Дыши, дыши, прильни к Нему нежней, Святая, радостная, ночь безлунная... В тебе рожденного онежь, угрей, Солома легкая, золоторунная... Несите вести, звездные мечи, Туда, туда, где шевелится мга, Где кровью черной облиты снега, Несите вести, острые лучи, На край земли, на самый край, туда - Что родилась Свобода трехвенечная И что горит восходная Звезда, Многоочитая, многоконечная... 24 декабря 1920, Париж РОДНОЕ Т. И. М<анухиной> Есть целомудрие страданья И целомудрие любви. Пускай грешны мои молчанья - Я этот грех ношу в крови. Не назову родное имя, Любовь безмолвная свята. И чем тоска неутолимей, Тем молчаливее уста. Декабрь 1920, Париж ЛАЗАРЬ Нет, волглая земля, сырая, Только и может - тихо тлеть, Мы знаем, почему она такая, Почему огню на ней не гореть. Бегает девочка с красной лейкой, Пустоглазая,- и проворен бег, А ее погоняют: спеши-ка, лей-ка, Сюда, на камень, на доски, в снег! Скалится девочка: 'Везде побрызжем!' На камне - смуглость и зыбь пятна, А снег дымится кружевом рыжим Рыжим, рыжим, рыжей вина. Петр чугунный сидит молча, Конь не ржет, и змей ни гу-гу. Что ж, любуйся на ямы волчьи, На рыжее кружево на снегу. Ты, Строитель, сам пустоглазый, Ну и добро! Когда б не истлел, Выгнал бы девочку с лейкой сразу, Кружева рыжего не стерпел. Но город и ты - во гробе оба, Ты молчишь, Петербург молчит. Кто отвалит камень от гроба? Господи, Господи, уже смердит... Кто? Не Петр. Не вода. Не пламя. Близок Кто-то. Он позовет. И выйдет обвязанный пеленами: 'Развяжите его. Пусть идет'. 8 ноября 1922 ВЕЕР Смотрю в лицо твое знакомое, Но милых черт не узнаю. Тебе ли отдал я кольцо мое И вверил тайну - не мою? Я не спрошу назад, что вверено, Ты не владеешь им,- ни я: Все позабытое потеряно, Ушло навек из бытия. Когда-то, ради нашей малости И ради слабых наших сил, Господь, от нежности и жалости, Нам вечность - веером раскрыл. Но ты спасительного дления Из Божьих рук не приняла И на забвенные мгновения Живую ткань разорвала... НЕГЛАСНЫЕ РИФМЫ Хочешь знать, почему я весел? Я опять среди милых чисел. Как спокойно меж цифр и мер. Строг и строен их вечный мир. Все причинно и тайно-понятно, Не случайно и не минутно. И оттуда, где всё - кошмары, Убегаю я в чудо меры. Как в раю, успокоен и весел, Я пою - божественность чисел. <1925> НАСТАВЛЕНИЕ Молчи. Молчи. Не говори с людьми, Не подымай с души покрова. Все люди на земле - пойми! Пойми! - Ни одного не стоят слова. Не плачь. Не плачь. Блажен, кто от людей Свои печали вольно скроет. Весь этот мир одной слезы твоей, Да и ничьей слезы не стоит. Таись, стыдись страданья твоего, Иди - и проходи спокойно. Ни слов, ни слез, ни вздоха,- ничего Земля и люди недостойны. Начало 1925 г., Париж НЕОТСТУПНОЕ Я от дверей не отойду. Пусть длится ночь, пусть злится ветер. Стучу, пока не упаду. Стучу, пока Ты не ответишь. Не отступлю, не отступлю, Стучу, зову Тебя без страха: Отдай мне ту, кого люблю, Восстанови ее из праха! Верни ее под отчий кров, Пускай виновна - отпусти ей! Твой очистительный покров Простри над грешною Россией! И мне, упрямому рабу, Увидеть дай ее, живую... Открой! Пока она в гробу, От двери Отчей не уйду я. Неугасим огонь души, Стучу - дрожат дверные петли, Зову Тебя - о, поспеши! Кричу к Тебе - о, не замедли! Ноябрь 1925, Villa Alba ОТРАЖЕННОСТЬ Опять ты зреешь золотистой дыней На заревом небесном огороде, И с каждым новом вечером - пустынней Вокруг тебя, среди твоих угодий. И с каждым вечером, на желтой коже Сильней, и ярче выступают пятна: Узор, как будто на лицо похожий, Узор тупой, привычно-непонятный. Все это мне давным-давно знакомо! Светлей круглись и золотей бессонно. Я равнодушен к золоту чужому, Ко всем на свете светам - отраженным. 1926, Cannet ДВЕ Она войдет, земная и прелестная, Но моего ее огонь не встретит. Ему одна моя любовь небесная. Моя прозрачная любовь ответит. Я обовью ее святой влюбленностью, Ее, душистую, как цвет черешни. Заворожу неуловимой сонностью, Отдам, земную, радости нездешней. А пламень тела, жадный и таинственный, Тебе, другой, тебе, незримой в страсти. И ты придешь ко мне в свой час единственный, Покроешь темными крылами счастья. О, первые твои прикосновения! Двойной ожог невидимого тела. И путь двойной - томления и дления До молнии, до здешнего предела. 1915-1927 РАВНОДУШИЕ ...Он пришел ко мне,- а кто, не знаю, Он плащом закрыл себе лицо... 1905 Он опять пришел, глядит презрительно, Кто - не знаю, просто Он, в плаще... 1918 Он приходит теперь не так. Принимает он рабий зрак. Изгибается весь покорно И садится тишком в углу Вдали от меня, на полу, Подхихикивая притворно. Шепчет: 'Я ведь зашел, любя, Просто так, взглянуть на тебя, Мешать не буду - не смею... Посижу в своем уголку, Устанешь - тебя развлеку, Я разные штучки умею. Хочешь в ближнего поглядеть? Это со смеху умереть! Назови мне только любого. Укажи скорей хоть кого, И сейчас же тебя в него Превращу я, честное слово! На миг, не на век! - Чтоб узнать, Чтобы в шкуре его побывать... Как минуточку в ней побудешь - Узнаешь, где правда, где ложь, Всё до донышка там поймешь, А поймешь - не скоро забудешь. Что же ты? Поболтай со мной... Не забавно? Постой, постой, И другие я знаю штучки...' Так шептал, лепетал в углу, Жалкий, маленький, на полу, Подгибая тонкие ручки. Разъедал его тайный страх, Что отвечу я? Ждал и чах, Обещаясь мне быть послушен. От работы и в этот раз На него я не поднял глаз, Неответен - и равнодушен. Уходи - оставайся со мной, Извивайся,- но мой покой Не тобою будет нарушен... И растаял он на глазах, На глазах растворился в прах, Оттого, что я - равнодушен... 1927, Париж ВЕЧНОЖЕНСТВЕННОЕ Каким мне коснуться словом Белых одежд Ее? С каким озареньем новым Слить Ее бытие? О, ведомы мне земные Все твои имена: Сольвейг, Тереза, Мария... Все они - ты Одна. Молюсь и люблю... Но мало Любви, молитв к тебе. Твоим - твоей от начала Хочу пребыть в себе, Чтоб сердце тебе отвечало - Сердце - в себе самом, Чтоб Нежная узнавала Свой чистый образ в нем... И будут пути иные, Иной любви пора. Сольвейг, Тереза, Мария! Невеста - Мать - Сестра! Январь 1928, Париж ГОРНОЕ Освещена последняя сосна. Под нею темный кряж пушится. Сейчас погаснет и она. День конченый - не повторится. День кончился. Что было в нем? Не знаю, пролетел, как птица. Он был обыкновенным днем, А все-таки - не повторится. Июль - август 1928, Thorrenc ВСЕ РАВНО ...Нет! из слабости истощающей Никуда! Никуда! Сердце мое обтекающей Как вода! Как вода! Ужель написано - и кем оно? В небесах, Чтоб въедались в душу два демона, Надежда и Страх? Не спасусь, я борюсь, Так давно! Так давно! Все равно утону, уж скорей бы ко дну... Но где оно?.. <1930> ЖИТЬ Как будто есть - как будто нет... Умру наверно, а воскресну ли? То будто тень - то будто свет... Чего искать и ждать - известно ли? Вот и живем, и будем жить, Сомненьем жалким вечно жалимы. А может быть, а может быть, Так жить и надо, чтоб не знали мы? <1932> ВОСКРЕСЕНЬЕ Д. М<ережковскому> Не пытай ни о чем дорогой, Легкой ткани льняной не трогай, И в пыли не пытай следов,- Не ищи невозможных слов. Посмотри, как блаженны дети, Будем просты сердцем и мы. Нету слов об этом на свете, Кроме слов - последних - Фомы. <1933> ДОСАДА Когда я воскрес из мертвых, Одно меня поразило: Что это восстанье из мертвых И все, что когда-то было,- Все просто, все так, как надо... Мне раньше бы догадаться! И грызла меня досада, Что не успел догадаться. Март 1933 СИЯНЬЯ Сиянье слов... Такое есть ли? Сиянье звезд, сиянье облаков - Я все любил, люблю... Но если Мне скажут: вот сиянье слов - Отвечу, не боясь признанья, Что даже святости блаженное сиянье Я за него отдать готов... Все за одно сиянье слов! Сиянье слов? О, повторять ли снова Тебе, мой бедный человек-поэт, Что говорю я о сияньи Слова, Что на земле других сияний нет? <1937> * * * А. А. и Л. Д. Она его тогда узнала, И он любил ее тогда. Каким дождем их осверкала Любви восходная звезда! Но вот прошло, и стало былью. Не любит он, не любишь ты. И затянулись точно пылью, Их лиц ужасные черты. Очень давно ПРЕЖДЕ. ТЕПЕРЬ Не отдавайся никакой надежде И сожаленьям о былом не верь. Не говори, что лучше было прежде... Ведь, как в яйце змеином, в этом Прежде Таилось наше страшное Теперь. И скорлупа еще не вся отпала, Лишь треснула немного: погляди, Змея головку только показала, Но и змеенышей в яйце не мало... Без возмущенья, холодно следи: Ползут они скользящей чередою, Ползут, ползут за первою змеею, Свивая туго за кольцом кольцо... Ах, да и то, что мы зовем Землею,- Не вся ль Земля - змеиное яйцо? Февраль 1940, Париж СТУЖА Как эта стужа меня измаяла, Этот сердечный мороз. Мне бы заплакать, чтоб сердце оттаяло, Да нет слез... 1941 * * * 1 Д. С. Мережковскому Я больше не могу тебя оставить. Тебе я послан волей не моей: Твоей души, чтоб душу жечь и плавить, Чтобы отдать мое дыханье - ей. И связанный и радостный свободно Пойду с тобой наверх по ступеням, Так я хочу - и так Ему угодно: Здесь неразлучные - мы неразлучны там. 1918 2 В. А. Злобину Я должен и могу тебя оставить. Тебе был послан я - но воля не моя. Я не могу ничем тебя исправить. И друг от друга мы свободны: ты и я. Будь с тем - с кем хочешь быть поближе, Спускайся с ним по шатким ступеням А я пойду туда, в St. Genevieve, и ниже, И встречусь с тем одним, с кем быть хочу и там. 1943 * * * Когда-то было, меня любила Его Психея, его Любовь. Но он не ведал, что Дух поведал Ему про это - не плоть и кровь. Своим обманом он счел Психею, Своею правдой лишь плоть и кровь. Пошел за ними, а не за нею, Надеясь с ними найти Любовь. Но потерял он свою Психею, И то, что было, - не будет вновь. Ушла Психея, и вместе с нею Я потеряла его любовь. 1943, Париж * * * Господи, дай увидеть! Молюсь я в часы ночные. Дай мне еще увидеть Родную мою Россию. Как Симеону увидеть Дал Ты, Господь, Мессию, Дай мне, дай увидеть Родную мою Россию. 1940-е гг. (?) * * * По лестнице... ступени все воздушней Бегут наверх иль вниз - не все ль равно! И с каждым шагом сердце равнодушней: И все, что было,- было так давно... 1945 ПРИМЕЧАНИЯ Песня. З. Н. Гиппиус. 'Новые люди'. СПб., 1896. С. 219. Открывало первую книгу стихов Гиппиус 1903 г. Ранняя редакция вписана в дневник 19 марта 1893 г. со словами: 'Я писала стихи сегодня, после многих лет. Пусть они плохи, но пишу их и повторяю потом - как молюсь' (опубл. Т. А. Пах-мус в ж. 'Возрождение', Париж, 1969, No 211. С. 31-32). Отражает душевное состояние поэта после разрыва отношений с поэтом Ф. А. Червинским, носящих характер 'метафизического романа', две последние строки являются повторением слов из письма Гиппиус к Червинскому: 'Я хочу того, чего на свете нет, я хочу и жду чудес' (РГАЛИ). Гризельда. Там же, No 2. С. 178-180. Гризельда - имя героини австрийского драматурга Фридриха Гальма (Э. Ф. Мюнх-Беллингсгаузена, 1806-1871), трагедия которого 'Гризельда' была переделана для русской сцены П. Г. Ободовским в 1840 г. Гризельда- дочь угольщика, прекрасная и добродетельная, на которой женился рыцарь, подвергший ее верность многим испытаниям. Она выходит из этих испытаний незапятнанной, прощает рыцаря ради их ребенка, сюжет баллады Гиппиус - дальнейшая судьба верной и одинокой Гризельды, соблазняемой Сатаной. Сентиментальное стихотворенье. З. Гиппиус. Зеркала. С. 292-293. Авторская помета на одной из книг 'Собрания стихов 1889-1903' (ИМЛИ) - 'О Минском' - позволяет считать начало 4-й строфы цитатой из письма Н. М. Минского к Гиппиус. Конец. 'Новое дело', 1902, No 10. С. 206. Христу. 'Журнал для всех', 1902, No 1. СПб. 13. 'Не оставлю вас сиротами...' - слова Иисуса Христа ученикам после вечери перед Пасхой, Евангелие от Иоанна, XIV, 18. 'Я'. От чужого имени.- Впервые в кн. 'Собр. стихов 1889-1903', в экземпляре этой книги, хранящейся в библиотеке ИМЛИ РАН и впервые описанной Н. А. Богомоловым в изд. 1991 г., помета Гиппиус: 'От имени Д. В. Философова'. Отражает состояние души Д. В. Философова весны 1901 г. Страх и смерть. 'Новый путь', 1903, No 9. С. 90. Стихотворение перекликается с предыдущим, являясь как бы его антитезой ('Во мне ко мне...' - 'Я в себе от себя...', 'Я все дрожу и всех боюсь' - 'Не боюсь ничего'... и т. д.). Сны. 'Северные цветы на 1902 г.' 1902. С. 106. Алмаз. 'Северные цветы'. Третий альманах книгоизд. 'Скорпион'. 1903. С. 149. Посвященное Д. В. Философову стихотворение написано 'в годовщину Бывшего' - особого домашнего богослужения втроем, состоявшегося 29 марта 1901 г. в квартире Мережковских. Для этих богослужений сестры Гиппиус писали специальные молитвы, был разработан особый ритуал. Споры о праве верующих на внецерковность велись в кругу Мережковских многие годы. Числа. Там же. С. 148-149. Речь идет о датах рождения, которые определяют судьбы и связывают родственные души: так, по мнению автора, связаны Д. С. Мережковский (день рождения 2 августа), Д. В. Философов (26 марта) и З. Н. Гиппиус (8 ноября). Земля. Там же. Написано как бы от имени Антона Владимировича Карташова (1875-1960), религиозного мыслителя, церковного деятеля, познакомившегося с кругом Мережковских в начале 900-х годов (особенно тесно - с сестрами З. Н., Натальей и Татьяной). Позже Карташов - профессор Петербургской духовной академии, министр вероисповеданий Временного правительства, активный участник Религиозно-философских собраний, организованных Мережковскими для объединения передовой интеллигенции, светской и духовной. Божья тварь. 'Северные цветы на 1903 г.' 1903. С. 150. Костер. 'Новый путь', 1903, No 9. С. 93. Белая одежда. Там же. С. 99. Эпиграф - Апокалипсис (Откровение) святого Иоанна Богослова, III, 5. Баллада. 'Новый путь', 1903, No 9. С. 94-95. Стихотворение является вариантом сюжета, использованного Гиппиус в пьесе 1901 г. 'Святая кровь'. Ночью. Там же. 1904, No 9. С. 237 (второе в составе цикла 'Днем и ночью'). Только о себе. 'Новый путь', 1904, No 7. С. 89. Посвящено сестре, Наталии Николаевне Гиппиус (1880-1963), скульптору, участнице религиозно-философского кружка Мережковских и, в частности, попытки составить союз четырех (четверобратство), в который входили сестра Татьяна Николаевна (1877-1957), А. В. Карташов и В. В. Успенский, преподаватели Пб. духовной академии. О духовном развитии и приобщении к миру культуры и красоты этих молодых священнослужителей ('кутейников с виду') З. Н. Гиппиус чрезвычайно заботилась в 1904 г., 'баловала их', 'пыталась показать им настоящее красивое и заботливо создавала для них массу подлинных внешних мелочей, от густых деревьев ромашки в моей комнате до стихов Пушкина и Лермонтова (уже не Бальмонта), которые я им сама с любовью читала поздними вечерами' (З. Н. Гиппиус. Сочинения. Стихотворения. Проза. 1991. С. 617). Свобода. Там же, No 12. С. 119. Все кругом. 'Весы', 1906, No 3/4. С. 8. Входило в цикл 'Водоскат', состоящий из 13-ти стихотворений: 1. Водоскат. 2. К ней. 3. Ты. 4. Брачное кольцо. 5. Перебои. 6. Все кругом. 7. Узел. 8. Оно. 9. Она ('Кто видел...') 10. Она ('В своей...') 11. Гроза. 12. Заклинание. 13. Земля. Отрывочное. 'Свобода', Варшава, 1920, No 49. 12 сент. С. 3. В черту. 'Весы', 1907, No 12. С. 7-8. Стихотворение положило начало циклу, над которым Гиппиус работала в сентябре 1918 и в 1927 гг. ('Час победы' и 'Равнодушие'). Гроза. 'Весы', 1906, No 3/4. Там же. С. 15. Ты. Там же. С. 5. Стихотворение построено как двухголосие: мужской и женский голоса переплетаются так же, как чередуются существительные и местоимения мужского (нечетные строки) и женского рода (четные). Вместе с тем формальное обозначение прямой речи принципиально отсутствует. Она. ('В своей бессовестной и жалкой низости...') 'Весы', 1906, No 3/4. С. 14. Она. {'Кто видел Утреннюю, Белую...') Там же. С. 13. Опять. Там же, 1907, No 12. С. 5-6. В журнале посвящение обозначено, как 'Андрею Белому'. Об Андрее Белом (Борисе Николаевиче Бугаеве, 1880-1934) Гиппиус писала в очерке о Блоке 'Мой лунный друг', ему посвящены несколько стихотворений и статей Гиппиус и Мережковского. Наиболее дружны они были в 1905-1908 гг., в 1918 г. она писала о Блоке и Белом как о 'потерявшихся детях', 'потерянных детях' русской трагической действительности, в 1922 г., работая над мемуарами, заявляла: 'Об Андрее Белом, специально, мне даже и охоты нет писать. Я возьму прежнего Борю Бугаева...' ('Мой лунный друг', гл. 8). Нелюбовь. Там же, 1908, No 12. С. 12. Посвящено 3. А. Венгеровой (см. примеч. к с. 25). Три формы сонета. Собрание стихов. Книга вторая. 1903-1909. Третий из сонетов посвящен Б. Н. Бугаеву (Андрею Белому). Сызнова. 'Весы', 1907, No 12. С. 9. Журавли. Там же. Посвящено поэтессе П. С. Соловьевой (А. Меньшов - один из ее псевдонимов). Внезапно... Собрание стихов. Книга вторая. 1903-1909. Земля. 'Италия'. Лит. сборник в пользу пострадавших от землетрясения в Мессине. СПб., 1909. С. 17. 14 декабря. Собрание стихов. Книга вторая. 1903-1909. Стихотворение, посвященное восемьдесят четвертой годовщине восстания декабристов 1825 года на Сенатской площади, заключает вторую книгу стихов Гиппиус. Петербург. 'Весы', 1909, No 10/11. С. 135-136. Открывает вторую книгу стихов Гиппиус. Посвящено Сергею Платоновичу Каблукову (1881-1919), другу и соратнику Мережковских, секретарю Религиозно-философского общества. Преподаватель математики в гимназиях и реальных училищах, Каблуков был знатоком и тонким ценителем церковной музыки и поэзии, многие годы вел дневник, содержащий массу фактических сведений о культурной жизни и крупнейших литераторах и философах Петербурга. Эпиграф - первая строка вступления к поэме А. С. Пушкина 'Медный всадник'. Река не смоет рыжих пятен...- в системе поэтических образов Гиппиус рыжий цвет, цвет ржавчины - обозначение крови, ...змей твой медный...- памятник Петру I скульптора Э. Фальконе ('Медный всадник'), Проклятый город, Божий враг! - намек на легенду о проклятии Петербургу царицы Авдотьи Лопухиной, легенда многократно использовалась поэтами и писателями 'серебряного века' (Мережковский, Ахматова и др.). Zерр'lin III. Собрание стихов. Книга вторая. 1903-1909. Цеппелин III - третья модель дирижабля, испытания которого в 1909 г. наблюдали З. Н., Д. С. Мережковский и Д. В. Философов. Не будем как солнце. 'Биржевые ведомости', СПб., утрен. вып. 1914, 11 мая, No 14147. 'Новое слово', 1914, No 5. С. 3. Заглавие - антитеза заглавию поэтического сборника К. Д. Бальмонта 1903 г. 'Будем как Солнце'. Посвящено Борису Викторовичу Савинкову (1879-1925), крупному деятелю и члену ЦК партии эсеров, руководителю террористической боевой организации, писателю. В. Ропшин - литературный псевдоним Савинкова. Б. В. Савинков познакомился с Гиппиус в 1906 г. в Париже, под влиянием Савинкова написана статья Гиппиус 'О насилии'. В книге 'Дмитрий Мережковский' Гиппиус подробно рассказывает об их общении, роман Савинкова 'Конь бледный' многократно обсуждался Мережковскими и был отредактирован Гиппиус. Несказано. 'Сирин', сб. 3. Пб., 1914. С. XII-XIII, входило в цикл 'Молчание' под No 2 (No 1 - 'L'improvisibilite' - непредвиденное - фр.), No 3 'Его дочка', No 4 - 'Поэту родины', No 5 - 'Последние сны', No 6 - 'Псалмопевцу', No 7 - 'Возня', No 8 - 'Слова любви', No 9 - 'Серое платьице', No 10 - 'Берегись...', No 11 - 'Напрасно', No 12- 'На-крест', No 13 - 'Переменно', No 14 - 'Колодцы'.) Возможно, навеяно общением с Б. В. Савинковым в связи с осмыслением его террористической деятельности. В книге 'Дмитрий Мережковский' Гиппиус писала об их спорах на основании своих дневниковых записей: 'Нельзя передать режущего впечатления, которое теперь нами владеет. Да? Нет? Нельзя? Надо? Или 'нельзя', но еще 'надо'?.. Главная тяжесть была в том, что Савинков сам как будто чувствовал себя убиваемым - убивая. Говорил, что кровь убитых давит его своей тяжестью'. Протяжная песня. Амалии. 'Русская мысль', 1912, No 5, отд. 1. С. 119-120. Посвящено Амалии Осиповне Фондаминской (урожд. Гавронской, ум. 1935), близкой приятельнице Мережковских, которой посвящено несколько стихотворений З. Н. и Д. С., статья-некролог Гиппиус 'Негасимая свеча (памяти Амалии Фондаминской)' - 'Последние новости', Париж, 1935, 22 июня, No 5203, статья 'Единственная' (1937) и др. Крылатое. Там же. С. 120. Посвящено Ивану Алексеевичу Бунину (1870-1953), с которым Мережковские сблизились в 1912 г. во Франции. Бунину посвящены статьи Гиппиус 'Тайна зеркала. Иван Бунин' и 'Бесстрашная любовь (Русский народ и Иван Бунин)', стихотворение 'Все мое' (1913). Эпиграф из стих, Гиппиус того же названия 1896 года. В первой публикации было посвящение М-му <Н. М. Минскому?>. Слова любви. 'Сирин', 1914. С. XX-XXI. С посвящением А. Р. Берегись... Там же. С. XXV. Вторая строка запомнилась современникам Гиппиус, в частности, Анне Ахматовой, в другом варианте: 'Ни ради дела...' (см. в кн. А. Г. Наймана 'Рассказы о Анне Ахматовой'. М., 1989. С. 97). Серое платьице. Там же. С. XXII-XXIV. Колодцы. Там же. С. XXX-XXXI. В книге стихов посвящение А. А. Блоку отсутствует. У порога. 'Современные записки', 1922, No 10. С. 119, под загл. '1 января 1914 года'. Открывало книгу стихов Гиппиус 1922 г. 'Стихи. Дневник 1911-1921'. Переменно. 'Сирин', 1914. С. XXIX. Тише! 'Биржевые ведомости', утр. вып. 1914, 16 нояб., No 14498, под загл. 'С любовью'. Эпиграф из стихотворения Ф. Сологуба 'Марш' (у Сологуба: 'Громки будут отважные дела'). Даты эпиграфа и стихотворения Гиппиус указывают, что последнее явилось непосредственным откликом на стихотворение Сологуба, выражавшее восторженное приятие первой мировой войны и веру в победы России. Опрощение. 'Вершины', 1915, No 6. С. 6. Божья. 'Голос жизни', 1915, No 16. С. 41-42 (загл. 'Вся'). А. Блоку. Гиппиус. Стихи. Дневник 1911-1921. Берлин, 1922. Образ 'потерянных детей' - поэтов, запутавшихся в определении своей позиции в революционной России октября 1917 - мая 1918 г.- в применении к А. Блоку и А. Белому сложился в спорах Гиппиус с А. Белым и отражен в ее дневнике в записи от 24 октября 1917 г.: 'Бедное 'потерянное' дитя', Боря Бугаев, приезжал сюда и уехал вчера обратно в Москву. Невменяемо. Безответственно <...> Другое 'потерянное дитя', похожее - А. Блок. Он сам сказал, когда я говорила про Борю: 'И я такое же потерянное дитя'. Об этом же разговоре Гиппиус рассказывает в мемуарном очерке 'Мой лунный друг'. Неприятие общественной позиции Блока и Белого выражено в статьях Гиппиус 'Люди и нелюди' ('Новые ведомости', веч. вып. 1918,10 апреля, No 43) и 'Бабская зараза' (там же, 22 июня, No 93). Стихотворение было написано Гиппиус на экземпляре книги 'Последние стихи. 1914- 1918' и послано Блоку. Блок отвечал стихами 'З. Гиппиус (При получении 'Последних стихов') 1-6 июня 1918 г. И плакала безумная в передней... Воспоминание о посещении Блоком квартиры Гиппиус весной 1916 г., когда в дом вбежала полубезумная девушка, умолявшая о защите и ссылавшаяся на похожую коллизию в пьесе Гиппиус 'Зеленое кольцо'. Шел... 'Новые ведомости', веч. вып. 1918, 10 июня, No 82. С. 5. Отклик на опубликование (в газете 'Знамя труда') поэмы А. Блока 'Двенадцать', стих. 'Скифы' и поэмы А. Белого 'Христос воскрес'. Свеча ненависти. 'Отечество', Париж, 1921, No 1. С. 13. Но есть предатели невинные. Ср. слова в письме Гиппиус Андрею Белому 1 сент. 1918 г.: 'Я считаю вас невинным (и Блока) потому, что вы не сознаете, куда идете, чему сопричастились. Но ваша невинность личная, как моя к вам личная любовь, дела не меняет, а лишь дают мне боль, которую принимаю, вам на нее не жалуясь' (Лит. наследство, т. 92, кн. 3. М., 1982. с. 480). Право человека на отмщение- тема многих стихотворений Гиппиус 1918 г. и периода эмиграции- восходит к евангельскому тексту - словам Христа 'Мне отмщение, Я воздам', Рим, XII, 19 и др. Час победы. Гиппиус. Стихи. Дневник 1911- 1921. Знайте! 'Современное слово', 1918, 4 мая, No 3546. С. 3. Печаталось также под загл. 'Нет!'. В Дружносельи. 'Звено', Париж, 1926, 21 февраля, No 160. С. 3. Дружноселье - название дачного места - имения князя Витгенштейна близ станции Сиверская под Петербургом - обыгрывается как символ разрушенной революцией прекрасной дворянской культуры. В Дружносельи Мережковские проводили лето 1917 и 1918 гг. вместе с Д. В. Философовым, студентом Владимиром Ананьевичем Злобиным и его матерью, и сестрами З. Н.- Анной, Татьяной и Натальей. А. Блоку ('Впереди 12-ти не шел Христос...') В. Н. Орлов. Поэма Александра Блока 'Двенадцать'. М., 1962. С. 143. Стихотворение с посвящением: 'Б<ывшему> рыцарю Прекрасной Дамы' было передано Блоку Мережковским 7 мая 1919 г. Блок отвечал на него стих. 'Вы жизнь по-прежнему нисколько Не знаете...', которое записал на своей книге 'Каталина', видимо, предназначенной для Гиппиус, но не отосланной. Эпиграф- рассказ о кощунствующем матросе и его внезапной смерти - со слов Гиппиус был записан в дневник С. П. Каблуковым 24 апреля 1919 г. (отдел рукописей Российской Национальной библиотеки СПб). Петербург. 'Окно', 1923, No 1. С. 48-49. Эпиграф - автоцитата. И ты взметнулся Мартом снежным. Речь идет о февральской революции 1917 г. Гиппиус писала о ней: '27 февраля <...> Это был день, когда революция восторжествовала, решилась бесповоротно <...> День 1 марта (все по старому стилю) был, собственно, последний день революционной радости...' ('Дмитрий Мережковский'). Ужель не вспыхнешь ты победным... В апреле 1919 г. Мережковские и другие представители российской интеллигенции ожидали успехов белых армий Юденича, подошедшего к Петрограду, Деникина, Колчака. В книге 'Дмитрий Мережковский' Гиппиус писала о том, что Деникин и Юденич не захватили Петроград 'из-за 'неуместного соревнования' - кто первый войдет в Петербург?' И результат - отступление обоих, 'когда разъезды уж достигли Забалканского проспекта'. Летом. 'Русская мысль', София, 1921, No 3/4. С. 3-4 (под загл. 'Июнь'). Эпиграф в этой публикации был первой строфой стихотворения. 1917. Антон Кирша. Походные песни. Варшава, 1920. С. 3. Это и последующие 'Походные песни' написаны Гиппиус как бы от лица участников белого движения. Родине. Там же. С. 16. Рождение. Гиппиус. Сияния. Париж, 1938. Относится к типу рождественских стихов, с обязательным для таких стихов набором реалий-символов: ясли, рожденный младенец, Вифлеемская звезда. Туда, туда, где шевелится мга - в Россию. Родное. 'Общее дело', 1921, 10 февраля, No 210. С. 2 (под загл. 'Молчанье'). Посвящено Татьяне Ивановне Манухиной (урожд. Крундышева, 1885-1962), автору воспоминаний, романа 'Отечество', лит.-крит. статей, жене Ивана Ивановича Манухина, врача, ученого, деятеля международного Красного Креста. С Татьяной Манухиной Гиппиус была дружна многие годы, их сближал аналитический склад ума и общий интерес к религиозно-философским вопросам, судьбам России, истории русской революции. Т. Манухина написала рецензию на книгу Гиппиус 'Живые лица', Гиппиус - на роман Манухиной 'Отечество' (1925 и 1933). Лазарь. 'Окно', 1923, No 1. С. 50-51 (под загл. 'Рыжее кружево (о Петербурге)'). Лазарь - житель Вифании, брат Марии и Марфы, которого Иисус воскресил после четырехдневного пребывания во гробе. Кто отвалит камень от гроба... 'Иисус говорит: отнимите камень'. (Еванг. от Иоанна. XI, 39). Господи, Господи, уже смердит. 'Сестра умершего, Марфа, говорит Ему: Господи, уже смердит...' (Там же), И выйдет обвязанный пеленами. 'И вышел мертвый, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами, и лице его обвязано было платком. Иисус говорит им: развяжите его, пусть идет'. (Там же, XI, 44). Ты, Строитель... Ср.: 'Добро, строитель чудотворный!' - А. С. Пушкин, 'Медный всадник'. Веер. 'Современные записки', 1923, No 20. С. 222, под загл. 'Веер времени' и с иным окончанием: 'С тех пор бегут они и множатся, Всегда дробясь средь пустоты... Но вечный веер снова сложится, И буду я - не там, где ты'. Негласные рифмы. Идущий мимо. 'Современные записки', 1925, No 25. С. 254-246. Негласные - здесь: рифмы, в которых различны ударные гласные. Наставление. Там же. С. 208-209. В стих, использованы 'формулы' молчания 'Silentium!' и др. стихотворений Ф. И. Тютчева: 'Молчи, скрывайся и таи', 'Молчи, прошу, не смей меня будить', 'Покров, накинутый над бездной', 'Слезы людские' и пр. Неотступное. 'Современные записки', 1926, No 27. С. 208. Отраженность. Там же, 1927, No 31. С. 245. Две. 'Новый журнал', 1952, No 30. С. 128. Равнодушие. 'Возрождение', Париж, 1928, 9 февраля, No 982. С. 3 под загл. 'Он - без плаща'. О цикле, который составили три стих. - 'В черту', 'Час победы' и 'Равнодушие' см. с. 505. Вечноженственное. 'Новый корабль', 1928, No 3. С. 3. Посвящено Нине Николаевне Берберовой (1901-1994), поэту и прозаику, жене В. Ф. Ходасевича, с которыми Мережковских связывали дружеские и деловые отношения,- см. З. Гиппиус. Письма к Берберовой и Ходасевичу. 1978. Сольвейг, Тереза, Мария - символы вечной женственности. Сольвейг - героиня драматической поэмы Г. Ибсена 'Пер Гюнт', Тереза - 'маленькая Тереза', 'Тереза Лизьеская', канонизированная в 1925 г. французская монахиня-кармелитка, которой посвящена повесть Д. С. Мережковского 'Маленькая Тереза'. Мария - Богородица, мать Иисуса. Горное. 'Современные записки', 1930. No 43. С. 209- 210. Все равно. 'Числа', 1930, No 1. С. 9, под загл. 'Вниз'. Жить. 'Современные записки', 1932. No 49. С. 203-204. Воскресенье. Там же, 1933, No 52. С. 185. Посвящается Дмитрию Сергеевичу Мережковскому. Кроме слов - последних - Фомы. Фома, один из двенадцати апостолов, учеников Иисуса, не поверил в его воскресенье, пока не увидел раны от гвоздей и не вложил персты в ребра его. Последние слова уверовавшего Фомы - признание: 'Господь мой и Бог мой!' (Еванг. от Иоанна. XX, 28). Досада. Гиппиус. Сияния. 1938. Сиянья. 'Русские записки', Париж, Шанхай, 1937, No 2. С. 114. Открывало книгу стихов Гиппиус 'Сияния', Париж, 1938. 'Она его тогда узнала...' Гиппиус. Стихотворения и поэмы, т. 2. Мюнхен, 1972. С. 116. Посвящено А. А. Блоку и Л. Д. Блок (урожд. Менделеева, 1881-1939). Возможно, написано при известии о смерти Л. Д. Блок. Прежде. Теперь. 'Новый журнал', 1952, No 28. С. 115-116. Стужа. Там же, 1961, No 66. С. 7. I. 'Я больше не могу тебя оставить...' II. 'Я должен и могу тебя оставить...' Гиппиус. Стихотворения и поэмы, т. 2. С. 34. Две части-антитезы стихотворения были написаны в разное время - вторая после смерти Д. С. Мережковского, которому посвящена первая часть и о соединении с которым идет речь во второй. Сененевьев де Буа - кладбище вблизи Парижа, где похоронен Мережковский в январе 1941 г. 'Когда-то было, меня любила...' 'Возрождение, 1958, No 76. С. 117, в книге В. А. Злобина 'Тяжелая душа'. По свидетельству С. Маковского в воспоминаниях 'На Парнасе 'Серебряного века', Мюнхен, 1962 (очерк 'Зинаида Гиппиус' с публикацией неизданных стихотворений Гиппиус) стихотворение написано под впечатлением известия о смерти Д. В. Философова, умершего под Варшавой 4 августа 1940 г. Дух поведал Ему про это - не плоть и кровь. Возможно, намек на гомосексуальные наклонности Философова, которые мешали его духовной любви-дружбе с Мережковскими. 'По лестнице... ступени все воздушней...' С. Маковский. На Парнасе 'Серебряного века'. Мюнхен, 1962. С. 122. По свидетельству В. А. Злобина, эти строки Гиппиус, уже полупарализованная, записала левой рукой справа налево, так что прочесть можно было только в зеркале, за несколько недель до своей смерти на обложке антологии русской поэзии 'Якорь' (Берлин, 1936). 'Тяжелая душа'. С. 12. Гиппиус З. Сочинения: Стихотворения, Проза Сост., подгот. текста, комм. К. Азадовского, А. Лаврова. Л., 'Художественная литература', 1991. ПЕСНЯ Окно мое высоко над землею, Высоко над землею. Я вижу только небо с вечернею зарею,- С вечернею зарею. И небо кажется пустым и бледным, Таким пустым и бледным... Оно не сжалится над сердцем бедным, Над моим сердцем бедным. Увы, в печали безумной я умираю, Я умираю, Стремлюсь к тому, чего я не знаю, Не знаю... И это желание не знаю откуда, Пришло откуда, Но сердце хочет и просит чуда, Чуда! О, пусть будет то, чего -не бывает, Никогда не бывает: Мне бледное небо чудес обещает, Оно обещает, Но плачу без слез о неверном обете, О неверном обете... Мне нужно то, чего нет на свете, Чего нет на свете. 1893 БАЛЛАДА Сырые проходы Под светлым Днепром, Старинные своды, Поросшие мхом. В глубокой пещере Горит огонек, На кованой двери Тяжелый замок. И капли, как слезы, На сводах дрожат. Затворника грезы Ночные томят. Давно уж не спится... Лампаду зажег, Хотел он молиться, Молиться не мог. - Ты видишь, Спаситель, Измучился я, Открой мне, Учитель, Где правда твоя! Посты и вериги Не Божий завет, Христос, в Твоей книге Прощенье и свет. Я помню: в оконце Взглянул я на сад, Там милое солнце,- Я солнцу был рад. Там в зарослях темных Меня не найдут, Там птичек бездомных Зеленый приют. Там плачут сирени От утренних рос, Колеблются тени Прозрачных берез. Там чайки мелькают По вольной реке, И дети играют На влажном песке. Я счастлив, как дети, И понял я вновь, Что в Божьем завете Простая любовь. Темно в моей келье... Измучился я, А жизнь,- и веселье, И правда Твоя,- Не в пыльных страницах, Не в тусклых свечах, А в небе, и птицах, И звездных лучах. С любовью, о Боже, Взглянул я на все: Ведь это - дороже, Ведь это - Твое! 1890 ОСЕНЬ Длиннее, чернее Холодные ночи, А дни все короче, И небо светлее. Терновник далекий И реже и суше, И ветер в осоке, Где берег высокий, Протяжней и глуше. Вода остывает, Замолкла плотина, И тяжкая Тина Ко дну оседает. Бестрепетно Осень Пустыми очами Глядит меж стволами Задумчивых сосен, Прямых, тонколистых Берез золотистых,- И нити, как Парка, Седой паутины Свивает и тянет По гроздьям рябины, И ласково манит В глубь сонного парка... Там сумрак, Там сладость, Все Осени внемлет, И тихая радость Мне душу объемлет. Приветствую смерть я С бездумной отрадой, И муки бессмертья Не надо, не надо! Скользят, улетают - Бесплотные - тают Последние тени Последних волнений, Живых утомлений - Пред отдыхом вечным... Пускай без видений, Покорный покою, Усну под землею Я сном бесконечным... 1895 РОДИНА В темнице сидит заключенный Под крепкою стражей, Неведомый рыцарь, плененный Изменою вражей. И думает рыцарь, горюя: 'Не жалко мне жизни. Мне страшно одно, что умру я Далекий отчизне. Стремлюся я к ней неизменно Из чуждого края И думать о ней, незабвенной, Хочу, умирая'. Но ворон на прутья решетки Садится беззвучно. 'Что, рыцарь, задумался, кроткий? Иль рыцарю скучно?' Тревогою сердце забилось, И рыцарю мнится - С недоброю вестью явилась Недобрая птица. 'Тебя не посмею спугнуть я, Ты здешний,- я дальний... Молю, не цепляйся за прутья, О, ворон печальный! Меня с моей думой бесплодной Оставь, кто б ты ни был'. Ответствует гость благородный: 'Я вестником прибыл. Ты родину любишь земную, О ней помышляешь. Скажу тебе правду иную - Ты правды не знаешь. Отчизна тебе изменила, Навеки ты пленный, Но мира она не купила Напрасной изменой: Предавшую предали снова - Лукаво напали, К защите была не готова, И родину взяли. Покрыта позором и кровью, Исполнена страха... Ужели ты любишь любовью Достойное праха?' Но рыцарь вскочил, пораженный Неслыханной вестью, Объят его дух возмущенный И гневом, и местью, Он ворона гонит с укором От окон темницы... Но вдруг отступил он под взором Таинственной птицы. И снова спокойно и внятно, Как будто с участьем, Сказал ему гость непонятный: 'Смирись пред несчастьем. Истлело достойное тленья, Все призрак, что было. Мы живы лишь силой смиренья, Единою силой. Не веруй, о рыцарь мой, доле Постыдной надежде. Не думай, что был ты на воле Когда-либо прежде. Пойми - это сон был свободы, Пускай и короткий. Ты прожил все долгие годы В плену, за решеткой. Ты рвался к далекой отчизне, Любя и страдая. Есть родина, чуждая жизни, И вечно живая'. Умолк... И шуршат только перья О прутья лениво. И рыцарь молчит у преддверья Свободы нелживой. 1897 СОНЕТ Один я в келий неосвещенной. С предутреннего неба, из окна, Глядит немилая, холодная весна. Но, неприветным взором не смущенной, Своей душе, в безмолвие влюбленной, Не страшно быть одной, в тени, без сна. И слышу я, как шепчет тишина О тайнах красоты невоплощенной. Лишь неразгаданным мечтанья полны. Не жду и не хочу прихода дня. Гармония неслышная таится В тенях, в нетрепетной заре... И мнится: Созвучий нерожденных вкруг меня Поют и плещут жалобные волны. 1897 ВЕЧЕРНЯЯ ЗАРЯ Я вижу край небес в дали безбрежной И ясную зарю. С моей душой, безумной и мятежной, С душою говорю. И если боль ее земная мучит - Она должна молчать. Ее заря небесная научит Безмолвно умирать. Не забывай Господнего завета. Душа,- молчи, смирись... Полна бесстрастья, холода и света Бледнеющая высь. Повеяло нездешнею прохладой От медленной зари. Ни счастия, ни радости - не надо. Гори, заря, гори! 1897 ПЫЛЬ Моя душа во власти страха И горькой жалости земной. Напрасно я бегу от праха - Я всюду с ним, и он со мной. Мне в очи смотрит ночь нагая, Унылая, как темный день. Лишь тучи, низко набегая, Дают ей мертвенную тень. И ветер, встав на миг единый, Дождем дохнул - и вмиг исчез. Волокна серой паутины Плывут и тянутся с небес. Ползут, как дни земных событий, Однообразны и мутны. Но сеть из этих легких нитей Тяжеле смертной пелены. И в прахе душном, в дыме пыльном, К последней гибели спеша, Напрасно в ужасе бессильном Оковы жизни рвет душа. А капли тонкие по крыше Едва стучат, как в робком сне. Молю вас, капли, тише, тише... О, тише плачьте обо мне! 1897 ВЕЧЕР Июльская гроза, шумя, прошла. И тучи уплывают полосою. Лазурь неясная опять светла... Мы лесом, едем, влажною тропою. Спускается на землю бледный мрак. Сквозь дым небесный виден месяц юный, И конь все больше замедляет шаг, И вожжи тонкие дрожат, как струны. Порою, туч затихнувшую тьму Вдруг молния безгромная разрежет. Легко и вольно сердцу моему, И ветер, пролетая, листья нежит. Колеса не стучат по колеям. Отяжелев, поникли долу ветки... А с тихих нив и с поля, к небесам, Туманный пар плывет, живой и редкий... Как никогда, я чувствую - я твой, О милая и строгая природа! Живу в тебе, потом умру с тобой... В душе моей покорность - и свобода. 1897 МОЛИТВА Тени луны неподвижные... Небо серебряно-черное... Тени, как смерть, неподвижные... Живо ли сердце покорное? Кто-то из мрака молчания Вызвал на землю холодную, Вызвал от сна и молчания Душу мою несвободную. Жизни мне дал унижение, Боль мне послал непонятную... К Давшему мне унижение Шлю я молитву невнятную. Сжалься, о Боже, над слабостью Сердца, Тобой сотворенного, Над бесконечною слабостью Сердца, стыдом утомленного. Я - это Ты, о Неведомый, Ты - в моем сердце, Обиженный, Так подними же, Неведомый, Дух Твой, Тобою униженный, Прежнее дай мне безмолвие, О, возврати меня вечности... Дай погрузиться в безмолвие, Дай отдохнуть в бесконечности!.. 1897 СЕРЕНАДА Из лунного тумана Рождаются мечты. Пускай, моя Светлана, Меня не любишь ты. Пусть будет робкий лепет Неуловимо тих, Пусть тайным будет трепет Незвучных струн моих. Награды не желая, Душа моя горит. Мой голос, дорогая, К тебе не долетит. Я счастье ненавижу, Я радость не терплю. О, пусть тебя не вижу, Тем глубже я люблю. Да будет то, что будет, Светла печаль моя. С тобой нас Бог рассудит - И к Богу ближе я. Ищу мою отраду В себе - люблю тебя. И эту серенаду Слагаю для себя. 1897 ЛЕСТНИЦА Сны странные порой нисходят на меня. И снилось мне: наверх, туда, к вечерним теням, На склоне серого и ветреного дня, Мы шли с тобой вдвоем, по каменным ступеням.. С неласковой для нас небесной высоты Такой неласковою веяло прохладой, И апельсинные невинные цветы Благоухали там, за низкою оградой. Я что-то важное и злое говорил... Улыбку помню я, испуганно-немую... И было ясно мне: тебя я не любил, Тебя, недавнюю, случайную, чужую... Но стало больно, странно сердцу моему, И мысль внезапная мне душу осветила: О, нелюбимая, не знаю почему, Но жду твоей любви! Хочу, чтоб ты любила! 1897 МГНОВЕНИЕ Сквозь окно светится небо высокое, Вечернее небо, тихое, ясное. Плачет от счастия сердце мое одинокое, Радо оно, что небо такое прекрасное. Горит тихий, предночный свет, От света исходит радость моя. И в мире теперь никого нет. В мире только Бог, небо и я. 1898 КРУГИ Я помню: мы вдвоем сидели на скамейке. Пред нами был покинутый источник и тихая зелень. Я говорил о Боге, о созерцании и жизни... И, чтоб понятней было моему ребенку, я легкие круги чертил на песке. И год минул. И нежная, как мать, печаль меня на ту скамейку привела. Вот покинутый источник, та же тихая зелень, те же мысли о Боге, о жизни. Только нет безвинно умерших, невоскресших слов, и нет дождем смытых, землей скрытых, моих ясных, легких кругов. 1899 ПРОГУЛКА ВДВОЕМ Дорога все выше да выше, Все гуще зеленые сени, Внизу - чуть виднеются крыши, В долине - лиловые тени, Дорога все выше да выше... Мы с нею давно уж в пути, И знаю - нам надо идти. Мы слабы и очень устали, Но вверх всё идем мы послушно. Под кленами мы отдыхали, Но было под кленами душно... Мы слабы и очень устали. Я ведал, что трудны пути, Но верил, что надо идти. Она - все слабее и тише... Ее поддержать я пытался, Но путь становился все выше, Все круче наверх подымался, И шла она тише да тише... И стала она на пути. Не знала, что надо идти. И было на сердце тревожно... Я больше помочь не умею. Остаться в пути невозможно, Спускаться назад я не смею, И было на сердце тревожно. Она испугалась пути, Она не посмела дойти. И вот я бреду одинокий, А полдень тяжелый и жаркий... Тропой каменистой, широкой Иду я в бестенности яркой, Иду все наверх, одинокий... Я бросил ее на пути. Я знаю: я должен идти. 1900 СТУК Полночная тень. Тишина. Стук сердца и стук часов. Как ночь непонятно черна! Как тяжек ее покров! Но знаю: бессильных сердец Еще неподвижней мрак. Тебе я молюсь, о Отец! Подай мне голос, иль знак! Сильней, чем себя и людей, Я душу свою люблю. И надвое волей моей Я душу переломлю. И стала живой тишина. В ней, темной, слышу ответ: Пусть ночь бесконечно длинна,- Из тьмы да родится свет! 1900 ДАР Ни о чем я Тебя просить не смею, все надобное мне - Ты знаешь сам, но жизнь мою,- то, что имею,- несу ныне к Твоим ногам. Тебе Мария умыла ноги, и Ты ее с миром отпустил, верю, примешь и мой дар убогий, и меня простишь, как ее простил. 1901 ТИХОЕ ПЛАМЯ Я сам найду мою отраду. Здесь все мое, здесь только я. Затеплю тихую лампаду, Люблю ее. Она моя. Как пламя робкое мне мило! Не ослепляет и не жжет. Зачем мне грубое светило Недосягаемых высот? . . . . . . . . . . . . . . . Увы! Заря меня тревожит Сквозь шелк содвинутых завес, Огонь трепещущий не может Бороться с пламенем небес. Лампада робкая бледнеет... Вот первый луч - вот алый меч... И плачет сердце... Не умеет Огня лампадного сберечь! 1901 МЕРТВАЯ ЗАРЯ Пусть загорается денница, В душе погибшей - смерти мгла. Душа, как раненая птица, Рвалась взлететь - но не могла. И клонит долу грех великий, И тяжесть мне не по плечам. И кто-то жадный, темноликий, Ко мне приходит по ночам. И вот - за кровь плачу я кровью. Друзья! Вы мне не помогли В тот час, когда спасти любовью Вы сердце слабое могли. О, я вины не налагаю: Я в ваши верую пути, Но гаснет дух... И ныне - знаю - Мне с вами вместе не идти. 1901 ГЛУХОТА Часы стучат невнятные, Нет полной тишины. Все горести - понятные, Все радости - скучны. Угроза одиночества, Свидания обет... Не верю я в пророчества Ни счастия, ни бед. Не жду необычайного: Все просто и мертво. Ни страшного, ни тайного Нет в жизни ничего. Везде однообразие, Мы - дети без Отца, И близко безобразие Последнего конца. Но слабости смирения Я душу не отдам. Не надо искупления Кощунственным словам! 1901 ПЕСНИ РУСАЛОК (ИЗ ДРАМЫ 'СВЯТАЯ КРОВЬ') I Мы белые дочери озера светлого, от чистоты и прохлады мы родились. Пена, и тина, и травы нас нежат, легкий, пустой камыш ласкает, зимой подо льдом, как под теплым стеклом, мы спим, и нам снится лето. Все благо: и жизнь! и явь! и сон! Мы солнца смертельно горячего не знаем, не видели, но мы знаем его отражение,- мы тихую знаем луну. Влажная, кроткая, милая, чистая, ночью серебряной вся золотистая, она - как русалка - добрая... Все благо: и жизнь! и мы! и луна! У берега, меж камышами, скользит и тает бледный туман. Мы ведаем: лето сменится зимою, зима - весною много раз, и час наступит сокровенный, как все часы - благословенный, когда мы в белый туман растаем, и белый туман растает. И новые будут русалки, и будет луна им светить,- и так же с туманом они растают. Все благо: и жизнь! и мы! и свет! и смерть! II Вода в камышах колыхается. В небе загорелись зеленые звезды. Над лесом луна подымается. Смотрите, сестрицы, гаснут звезды! Туман, как живой, извивается... Туман - это наша душа водяная. Он редеет и, тая, скрывается... Туман - наша жизнь и наша смерть водяная. В эту ночь все мы живы да радостны, веселье наше - как лунный свет. Давайте ж, перекликнемся, все друг дружке голос подадим! Мы, озерные, речные, лесные, долинные, пустынные, подземные и наземные, великие и малые, мохнатые и голые, все друг дружке о себе знать дадим! О-йе! О-йе! Отвечайте, братцы! Отвечайте, сестрицы! 1901 ДО ДНА Тебя приветствую, мое поражение, тебя и победу я люблю равно, на дне моей гордости лежит смирение, и радость, и боль - всегда одно. Над водами, стихнувшими в безмятежности вечера ясного,- все бродит туман, в последней жестокости - есть бездонность нежности, и в Божией правде - Божий обман. Люблю я отчаяние мое безмерное, нам радость в последней капле дана. И только одно здесь я знаю верное: надо всякую чашу пить - до дна. 1901 В ГОСТИНОЙ Серая комната. Речи не спешные, Даже не страшные, даже не грешные. Не умиленные, не оскорбленные, Мертвые люди, собой утомленные... Я им подражаю. Никого не люблю. Ничего не знаю. Я тихо сплю. КРОВЬ Я призываю Любовь, Я открываю Ей сердце. Алая, алая кровь, Тихое, тихое сердце. Руку мою приготовь, Верой, овей мое сердце. Алая, алая кровь, Тихое, тихое сердце. Тайному не прекословь. В Тайне теперь мое сердце. Алая, алая кровь, Тихое, тихое сердце. Путь наш единый, Любовь! Слей нас в единое сердце! Алая, алая кровь, Вещее, вещее сердце.. 1901 ИСТИНА ИЛИ СЧАСТЬЕ? В. К. Вам страшно за меня - а мне за вас. Но разный страх мы разумеем. Пусть схожие мечтания у нас,- Мы разной жалостью жалеем. Вам жаль 'по-человечески' меня. Так зол и тяжек путь исканий! И мне дороги тихой, без огня Желали б вы, боясь страданий. Но вас - 'по-Божьему' жалею я. Кого люблю - люблю для Бога. И будет тем светлей душа моя, Чем ваша огненней дорога. Я тихой пристани для вас боюсь, Уединенья знаю власть я, И не о счастии для вас молюсь - О том молюсь, что выше счастья. 1902 НЕ ЗНАЮ Мое одиночество - бездонное, безгранное, но такое душное, такое тесное, приползло ко мне чудовище, ласковое, странное, мне в глаза глядит и что-то думает - неизвестное. Все зовет меня куда-то и сулит спасение - неизвестное, и душа во мне горит... ему принадлежу отныне я, все зовет меня и обещает радость и мученье крестное, и свободу от любви и от уныния. Но как отречься от любви и от уныния? Еще надеждою душа моя окована. Уйти не смею я... И для меня есть скиния,- но я не знаю, где она мне уготована. 1901 ХРИСТИАНИН По Ефр. Сирину Все прах и тлен, все гниль и грех, Позор - любовь, безумство - смех, Повсюду мрак, повсюду смрад, И проклят мир, и проклят брат. Хочу оков, хочу цепей... Идите прочь с моих путей! К Нему - мой вздох, к Нему - мой стон, В затвор иду - в затворе Он! 1901 ДРУГОЙ ХРИСТИАНИН Никто меня не поймет - и не должен никто понять. Мне душу страдание жжет, И радость мешает страдать. Тяжелые слезы свечей и шелест чуть слышных слов... В сияньи лампадных лучей поникшие стебли цветов, рассвет несветлого дня,- всё - тайны последней залог... И, тайну мою храня, один я иду за порог. Со мною меч - мой оплот, я крепко держу рукоять... Никто меня не поймет - и не должен никто понять. 1901 ПРЕДСМЕРТНАЯ ИСПОВЕДЬ ХРИСТИАНИНА А.-К. Подолгу бремя жизни нес Я, долгу мрачному послушен. Мне мир казался миром слез, И к смерти был я равнодушен. Несправедливостью судеб Я огорчался в час раздумий, Но зарабатывал мой хлеб Без возмущений и безумий. Не ненавидел никого И не любил я через меру. В конец, блаженный для всего, Хранил заботливую веру. Всегда скромны мои мечты,- Мечтал о том лишь, что возможно... И от соблазнов красоты Я удалялся осторожно. Я тихо жил - умру легко, Был ни веселым, ни унылым, Не заносился высоко И брал лишь то, что мне по силам. Я, раб Господень (имярек), Кончиной близкою утешен. Я очень скромный человек, Господь простит мне, в чем и грешен. 1902 КАК ВСЕ Не хочу, ничего не хочу, Принимаю все так, как есть. Изменять ничего не хочу. Я дышу, я живу, я молчу. Принимаю и то, чему быть. Принимаю болезнь и смерть.. Да исполнится все, чему быть! Не хочу ни ломать, ни творить. И к чему оно все - Бог весть! Но да будет все так, как есть. Нерушимы земля и твердь. Неизменны и жизнь, и смерть. 1901 СМИРЕННОСТЬ Учитель жизни всех нас любит И дал нам силы - по судьбе. Смиренномудрие нас губит И страсть к себе. Глаза и лица закрываем, Бежим от узкого пути... Зачем мы лжем? Мы знаем, знаем, Куда идти! 1901 ШВЕЯ Уж третий день ни с кем не говорю... А мысли - жадные и злые. Болит спина, куда ни посмотрю - Повсюду пятна голубые. Церковный колокол гудел, умолк, Я все наедине с собою. Скрипит и гнется жарко-алый шелк Под неумелою иглою. На всех явлениях лежит печать. Одно с другим как будто слито. Приняв одно - стараюсь угадать За ним другое,- то, что скрыто. И этот шелк мне кажется - Огнем. И вот уж не огнем - а Кровью. А кровь - лишь знак того, что мы зовем На бедном языке - Любовью. Любовь - лишь звук... Но в этот поздний час Того, что дальше,- не открою. Нет, не огонь, не кровь... а лишь атлас Скрипит под робкою иглою. 1901 ОГРАДА В пути мои погасли очи. Давно иду, давно молчу. Вот,- на заре последней ночи Я в дверь последнюю стучу. Но там, за стрельчатой оградой - Молчанье, мрак и тишина. Мне достучаться надо, надо, Мне надо отдыха и сна... Ужель за подвиг нет награды? Я чашу пил мою до дна... Но там, за стрелами ограды - Молчанье, мрак и тишина. Стучу, кричу: нас было трое, И вот я ныне одинок. Те двое - выбрали иное, Я их молил, но что я мог? О, если б и они желали, Как я - любили... мы теперь Все трое вместе бы стучали Последней ночью в эту дверь. Какою было бы отрадой Их умолить... но все враги. И вновь стучу. И за оградой Вот чьи-то тихие шаги. Но между ним и мной - ограда. Я слышу только шелест крыл И голос,- легкий, как прохлада. Он говорит: 'А ты - любил? Вас было трое. Трех мы знаем, Троим - вам быть здесь суждено. Мы эти двери открываем Лишь тем, кто вместе - и одно. Ты шел за вечною усладой, Пришел один, спасал себя... Но будет вечно за оградой, Кто к ней приходит - не любя'. И не открылись двери сада, Ни оправданья, ни венца, Темна высокая ограда... Мне достучаться надо, надо, Молюсь, стучу, зову Отца - Но нет любви,- темна ограда, Но нет любви,- и нет Конца. 1902 СОСНЫ Желанья всё безмернее, Всё мысли об одном. Окно мое вечернее, И сосны под окном. Стволы у них багровые, Колюч угрюмый сад. Суровые, сосновые Стволы скрипят, скрипят. Безмернее хотения, Мечтания острей - Но это боль сомнения У запертых дверей. А сосны всё качаются И всё шумят, шумят, Как будто насмехаются, Как будто говорят: 'Бескрылые, бессильные, Унылые мечты. Взгляни: мы тоже пыльные, Сухие, как и ты. Качаемся, беспечные, Нет лета, нет зимы... Мы мертвыет мы вечные, Твоя душа - и мы. Твоя душа, в мятежности, Свершений не дала. Твоя душа без нежности, А сердце - как игла'. Не слушаю, не слушаю, Проклятье, иглы, вам! И злому равнодушию Себя я ие предам, Любви хочу и веры я... Но спит душа моя. Смеются сосны серые, Колючие - как я. 1902 ТЕТРАДЬ ЛЮБВИ (НАДПИСЬ НА КОНВЕРТЕ) Сегодня заря встает из-за туч. Пологом туч от меня она спрятана. Не свет и не мгла... И темен сургуч, Которым 'Любовь' моя запечатана. И хочется мне печати сломать... Но воля моя смирением связана. Пусть вечно закрытой лежит тетрадь, Пусть будет Любовь моя - недосказана. 1901 ДВА СОНЕТА Л. С. Баксту I. СПАСЕНИЕ Мы судим, говорим порою так прекрасно, И мнится - силы нам великие даны. Мы проповедуем, собой упоены, И всех зовем к себе решительно и властно. Увы нам: мы идем дорогою опасной. Пред скорбию чужой молчать обречены,- Мы так беспомощны, так жалки и смешны, Когда помочь другим пытаемся напрасно. Утешит в горести, поможет только тот, Кто радостен и прост и верит неизменно, Что жизнь - веселие, что все - благословенно, Кто любит без тоски и как дитя живет. Пред силой истинной склоняюсь я смиренно, Не мы спасаем мир: любовь его спасет. II. НИТЬ Через тропинку в лес, в уютности приветной, Весельем солнечным и тенью облита, Нить паутинная, упруга и чиста, Повисла в небесах, и дрожью незаметной Колеблет ветер нить, порвать пытаясь тщетно, Она крепка, тонка, прозрачна и проста. Разрезана небес живая пустота Сверкающей чертой - струною многоцветной. Одно неясное привыкли мы ценить. В запутанных узлах, с какой-то страстью ложной, Мы ищем тонкости, не веря, что возможно Величье с простотой в душе соединить. Но жалко, мертвенно и грубо все, что сложно, А тонкая душа - проста, как эта нить. 1901 ВМЕСТЕ Я чту Высокого, Его завет. Для одинокого - Победы нет. Но путь единственный Душе открыт, И зов таинственный, Как клич воинственный, Звучит, звучит... Господь прозрение Нам ныне дал, Для достижения - Дорогу тесную, Пусть дерзновенную, Но неизменную, Одну,- совместную - Он указал. 1902 ЧТО ЕСТЬ ГРЕХ? В. Ф. Нувелю Грех - маломыслие и малодеянье, Самонелюбие - самовлюбленность, И равнодушное саморассеянье, И успокоенная упоенность. Грех - легкочувствие и легкодумие, Полупроказливость - полуволненье. Благоразумное полубезумие, Полу внимание - полу забвенье. Грех - жить без дерзости и без мечтания, Не признаваемым - и не гонимым. Не знать ни ужаса, ни упования И быть приемлемым, но не любимым. К стыду и гордости - равнопрезрение... Всему покорственный привет без битвы... Тяжеле всех грехов - Богоубьение, Жизнь без проклятия - и без молитвы. 1902 СТАРИКОВЫ РЕЧИ Иль дует от оконницы? Я кутаюсь, я зябну у огня... Ломоты да бессонницы Измучили, ослабили меня. Гляжу на уголь тлеющий, На жалобный, на пепельный налет, И в памяти слабеющей Все прошлое, вся жизнь моя встает. Грехи да заблуждения... Но буду ли их ныне вспоминать? Великого учения Премудрую постиг я благодать. Погибель и несчастие - Лишь в суетной покорности страстям. Явил Господь бесстрастие, Бесстрастие Он заповедал нам. Любовь,- но не любовную, Греховную, рожденную в огне, А чистую, бескровную - Духовную - Он посылает мне. Изменникам - прощение, Друзьям моим и недругам - привет... О, вечное смирение! О, сладостный, о, радостный завет! Все плоть моя послушнее... Распаяно последнее звено. Чем сердце равнодушнее - Тем Господу угоднее оно. Гляжу в очаг, на тление... От тления лишь дух освобожден. Какое умиление! В нечестии весь мир,- а я спасен! 1902 МУЧЕНИЦА Кровью и огнем меня покрыли, Будут жечь, и резать, и колоть. Уголь алый к сердцу положили, И горит моя живая плоть. Если смерть - светло я умираю, Если гибель - я светло сгорю. И мучителей моих я не прощаю, Но за муку - их благодарю. Ибо радость из-под муки рвется, И надеждой кажется мне кровь. Пусть она за эту радость льется, За Того, к кому моя любовь. 1902 13 Тринадцать, темное число! Предвестье зол, насмешка, мщенье, Измена, хитрость и паденье,- Ты в мир со Змеем приползло. И, чтоб везде разрушить чет,- Из всех союзов и слияний. Сплетений, смесей, сочетаний- Тринадцать Дьявол создает. Он любит числами играть. От века ненавидя вечность,- Позорит 8 - бесконечность,- Сливая с ним пустое 5. Иль, чтоб тринадцать сотворить,- Подвижен, радостен и зорок,- Покорной парою пятерок Он 3 дерзает осквернить. Порой, не брезгуя ничем, Число звериное хватает И с ним, с шестью, соединяет Он легкомысленное 7. И, добиваясь своего, К двум с десятью он не случайно В святую ночь беседы тайной Еще прибавил - одного. Твое, тринадцать, острие То откровенно, то обманно, Но непрестанно, неустанно Пронзает наше бытие. И, волей Первого Творца, Тринадцать, ты - необходимо. Законом мира ты хранимо - - Для мира грозного Конца. 1903 МЕРЕЖИ Мы долго думали, что сети Сплетает Дьявол с простотой, Чтоб нас поймать, как ловят дети В силки беспечных птиц, весной. Но нет. Опутывать сетями - Ему не нужно никого. Он тянет сети - между нами, В веселье сердца своего. Сквозь эту мглу, сквозь эту сетку, Друг друга видим мы едва. Чуть слышен голос через клетку, Обезображены слова. Шалун во образе змеином Пути друг к другу нам пресек. И в одиночестве зверином Живет отныне человек. 1902 НАГИЕ МЫСЛИ Темные мысли - серые птицы... Мысль одинокая нас не живит: Смех, ли ребенка, луч ли денницы, Струн ли дрожание - сердце молчит. Не оясняют, но отдаляют Мысли немые желанный ответ. Ожесточают и угашают Нашей природы божественный свет. Тяжкие мысли - мысли сухие, Мысли без воли - нецарственный путь. Знаю свои и чужие грехи я, Знаю, где можно от них отдохнуть. Мы соберемся в скорби священной, В дыме курений, при пламени свеч, Чтобы смиренно и дерзновенно В новую плоть наши мысли облечь. Мы соберемся, чтобы хотеньем В силу бессилие преобразить, Веру - со знанием, мысль - с откровеньем, Разум - с любовию соединить. 1902 ПРОТИВОРЕЧИЯ Тихие окна, черные... Дождик идет шепотом... Мысли мои - непокорные. Сердце полно - ропотом. Падают капли жаркие Робко, с мирным лепетом. Мысли - такие яркие... Сердце полно - трепетом. Травы шепчутся сонные... Нежной веет скукою... Мысли мои - возмущенные, Сердце горит - мукою... И молчанье вечернее, Сонное, отрадное, Ранит еще безмернее Сердце мое жадное... 1903 ЛУНА И ТУМАН Озеро дышит теплым туманом. Он мутен и нежен, как сладкий обман. Борется небо с земным обманом: Луна, весь до дна, прорезает туман. Я, как и люди, дышу туманом. Мне близок, мне сладок уютный обман. Только душа не живет обманом: Она, как луна, проницает туман. 1902 ОПУСТОШЕНИЕ В моей душе, на миг опустошенной, На миг встают безгласные виденья. Качают головами сонно, сонно, И пропадают робкие виденья. Во тьме идет неслышно дождь упрямый, Безмолвный мимо пролетает ветер. Задев крылами, сотрясает рамы И вдаль летит без звука черный ветер. Что холодит меня во мне так странно? Я, слушая, не слышу бьенья сердца. Как будто льда обломок острогранный В меня вложили тайно вместо сердца. Я сплю, успенью моему покорный, Но чаю воскресенья вечной правды. Неси мою одежду, ветер черный, Туда, наверх, к престолу нашей Правды! 1902 БОГИНЯ Что мне делать с тайной лунной? С тайной неба бледно-синей, С этой музыкой бесструнной, Со сверкающей пустыней? Я гляжу в нее - мне мало, Я люблю - мне не довольно... Лунный луч язвит, как жало,- Остро, холодно и больно. Я в лучах блестяще-властных Умираю от бессилья... Ах, когда б из нитей ясных Мог соткать я крылья, крылья! О, Астарта! Я прославлю Власть, твою без лицемерья, Дай мне крылья! Я расправлю Их сияющие перья, В сине-пламенное море Кинусь в жадном изумленьи, Задохнусь в его просторе, Утону в его забвенья... 1902 СООБЩНИКИ В. Брюсову Ты думаешь, Голгофа миновала, При Понтии Пилате пробил час, И жизнь уже с тех пор не повторяла Того, что быть могло - единый раз? Иль ты забыл? Недавно мы с тобою По площади бежали второпях, К судилищу, где двое пред толпою Стояли на высоких ступенях. И спрашивал один, и сомневался, Другой молчал,- как и в былые дни. Ты все вперед, к ступеням порывался... Кричали мы: распни Его, распни! Шел в гору Он - ты помнишь? - без сандалий... И ждал Его народ из ближних мест. С Молчавшего мы там одежды сняли И на веревках подняли на крест. Ты, помню, был на лестнице, направо... К ладони узкой я приставил гвоздь. Ты стукнул молотком по шляпке ржавой,- И вникло острие, не тронув кость. Мы о хитоне спорили с тобою, В сторонке сидя, у костра, вдвоем... Не на тебя ль попала кровь с водою, Когда ударил я Его копьем? И не с тобою ли у двери гроба Мы тело сторожили по ночам? . . . . . . . . . . . . . . . . Вчера, и завтра, и до века, оба - Мы повторяем казнь - Ему и нам. 1902 ЗЕЛЕНОЕ, ЖЕЛТОЕ И ГОЛУБОЕ Я горестно измучен. Я слаб и безответен. О, мир так разнозвучен! Так грубо разносветен! На спрошенное тайно - Обидные ответы... Все смешано - случайно, Слова, цвета и светы. Лампада мне понятна, Зеленая лампада. Но лампы желтой пятна Ее лучам - преграда. И, голубея, окна В рассветном льду застыли... Сплелись лучи - в волокна Неясно-бурой пыли. И люди, зло и разно, Сливаются, как пятна: Безумно-безобразно И грубо-непонятно. 1903 ЦЕПЬ Один иду, иду чрез площадь снежную, Во мглу вечернюю, легко-туманную, И думу думаю, одну, мятежную, Всегда безумную, всегда желанную. Колокола молчат, молчат соборные, И цепь оградная во мгле недвижнее. А мимо цепи, вдаль, как тени черные, Как привидения,- проходят ближние. Идут - красивые, и безобразные, Идут веселые, идут печальные, Такие схожие - такие разные, Такие близкие, такие дальные... Где ненавистные - и где любимые? Пути не те же ли всем уготованы? Как звенья черные,- неразделимые, Мы в цепь единую навеки скованы. 1902 ПЕТУХИ П. С. С. Ты пойми,- мы ни там, ни тут. Дело наше такое,- бездомное. Петухи поют, поют... Но лицо небес еще темное. На деревья гляди,- на верхи. Не колеблет их близость рассветная... Всё поют, поют петухи,- Но земля молчит, неответная... Париж 1906 БРАЧНОЕ КОЛЬЦО Над темностью лампады незажженной Я увидал сияющий отсвет. Последним обнаженьем обнаженной Моей душе - пределов больше нет. Желанья были мне всего дороже... Но их, себя, святую боль мою, Молитвы, упованья,- все, о Боже, В Твою Любовь с любовью отдаю. И этот час бездонного смиренья Крылатым пламенем облек меня. Я властен властью - Твоего веленья, Одет покровом - Твоего огня. Я к близкому протягиваю руки, Тебе, ~ Живому, я смотрю в Лицо, И, в светлости преображенной муки, Мне легок крест, как брачное кольцо. СПБ 1905 БЛАГАЯ ВЕСТЬ Дышит тихая весна, Дышит светами приветными.. Я сидела, у окна За шерстями разноцветными. Подбирала к цвету цвет, Кисти яркие вязала я... Был мне весел мой обет: В храм святой завеса алая. И уста мои твердят Богу Сил мольбы привычные... В солнце утреннем горят Стены горницы кирпичные... Тихо, тихо. Вдруг в окне, За окном,- мелькнуло белое... Сердце дрогнуло во мне, Сердце девичье несмелое... Но вошел... И не боюсь, Не боюсь я Светлоликого. Он как брат мой... Поклонюсь Брату, вестнику Великого. Белый дал он мне цветок... Не судила я, не мерила, Но вошел он на порог, Но сказал,- и я поверила. Воля Господа - моя. Будь же, как Ему угоднее... Хочет Он - хочу и я. Пусть войдет Любовь Господняя... СПБ Март 1904 НЕ ЗДЕСЬ ЛИ? Я к монастырскому житью Имею тайное пристрастие. Не здесь ли бурную ладью Ждет успокоенное счастие? В полночь - служенье в алтаре, Напевы медленно-тоскливые... Бредут, как тени, на заре По кельям братья молчаливые. А утром - звонкую бадью Спускаю я в колодезь каменный, И рясу черную мою Ласкает первый отсвет пламенный. Весь день - работаю без дум, С однообразной неизменностью, И убиваю гордый ум Тупой и ласковой смиренностью. Я на молитву становлюсь В часы вечерние, обычные, И говорю, когда Молюсь, Слова чужие и привычные. Так жизнь проходит и пройдет, Благим сияньем озаренная, И ничего уже не ждет Моя душа невозмущенная. Неразличима смена дней, Живу без мысли и без боли я, Без упований и скорбей, В одной блаженности - безволия. 1904 ПОБЕДЫ Звезды люблю я и листья весенние,- Темную землю и алую кровь. Чем сочетанья во мне совершеннее, Тем горячее и тем неизменнее Жадного сердца живая любовь. Шорохи теплые, прикосновения Хаоса черного,- вас ли губить? О, не пред образом мрака и тления, Не пред угрозою всеразрушения Может живая любовь отступить! Темные шорохи, слепорожденные, Я ли закрою пред вами лицо? Безблагодатные и беззаконные, Вас я хочу разбудить, мои сонные, Вас заключить в световое кольцо. Небо от крови закатной червоннее... Мне ль по мостам золотым не идти? С каждым мгновеньем люблю неуклоннее, С каждым мгновеньем любовь рзареннее, Ближе воскресная смерть на пути! 1906 УСПОКОЙСЯ? Своей рукою Вседержитель К спасенью хочет привести. И уготована обитель, И предназначены пути. - Все решено от Духа Свята, Он держит всех судеб ключи, Он всех спасет. Не трогай брата, Не убеждай... Оставь. Молчи. Но если всем своя дорога, И есть завет: не прекословь,- Зачем же нам, по воле Бога, Дана - бездейственно - Любовь? 1904 ДОЖДИЧЕК О, веселый дождь осенний, Вечный - завтра и вчера! Все беспечней, совершенней Однозвучная игра. Тучны, грязны и слезливы, Оседают небеса. Веселы и шепотливы Дождевые голоса. О гниеньи, разложеньи Всё твердят - не устают, О всеобщем разрушеньи, Умирании поют. О болезни одинокой, О позоре и скорбях Жизни нашей темноокой, Где один властитель - Страх. И, пророчествам внимая, Тупо, медленно живу, Равнодушно ожидая Их свершенья наяву, Помню, было слово: крылья... Или брежу? Все равно! Без борьбы и без усилья Опускаюсь я на дно. 1904 ОНИ Звенят, поют, проходят мимо, Их не постичь, их не догнать, Во мглу скользят неуловимо - И возвращаются опять... Игра и дымность в их привете, Отсветы мыслей, тени слов... Они - таинственные дети Еще несознанных миров. Не жизнь они - но жажда жизни, Не звуки - только дрожь струны. Своей мерцающей отчизне Они, крылатые, верны. А я, разумный и безвластный, Заворожить их не могу, Остановить их лет неясный, Зажечь на этом берегу. Я только слышу - вьются, вьются, Беззвонный - трепет я ловлю. Играют, плачут и смеются, А я, безвластный,- их люблю. 1904 КОРОСТЕЛЬ А. К. 'Горяча моя постель... Думка белая измята... Где-то плачет коростель, Ночь дневная пахнет мятой. Утомленная луна Закатилась за сирени... Кто-то бродит у окна, Чьи-то жалобные тени. Не меня - ее, ее Любит он! Но не ревную, Счастье ведаю мое И, страдая,- торжествую. Шорох, шепот я ловлю... Обнял он ее, голубит... Я одна - но я люблю! Он - лишь думает, что любит. Нет любви для двух сердец. Там, где двое,- разрушенье. Где, начало - там конец. Где слова - там отреченье. Посветлеет дым ночной, Встанет солнце над сиренью, Он уйдет к любви иной... Было тенью - будет тенью... Горяча моя постель, Светел дух мой окрыленный... Плачет нежный коростель, Одинокий и влюбленный'. 1904 ДОМА Зеленые, лиловые, Серебряные, алые... Друзья мои суровые, Цветы мои усталые... Вы - дни мои напрасные, Часы мои несмелые, О, желтые и красные, Лиловые и белые! Затихшие и черные, Склоненные и ждущие... Жестокие, покорные, Молчаньем Смерть зовущие...- Зовут, неумолимые, И зов их все победнее... Цветы мри, цветы мои, Друзья мои последние! Париж 1908 ПЕРЕБОИ Если сердце вдруг останавливается...- на душе беспокойно и весело... Точно сердце с кем-то уславливается...- а жизнь своя лик занавесила... Но вдруг - Нет свершенья, новый круг, Сердце тронуло порог, Перешло - и вновь толчок, И стучит, стучит, спеша, И опять болит душа, И опять над ней закон Чисел, сроков и времен, Кровь бежит, темно звеня, Нету ночи, нету дня, Трепет, ропот, торопь, стук, И вдруг - Сердце опять останавливается...- Вижу я очи Твои, Безмерная, под взором Твоим душа расплавливается...- о, не уходи, моя Единая и Верная, овитая радостями тающими, радостями, знающими Все. 1905 ЗЕМЛЕ В рассветный вечер окно открою Навстречу росам и ветру мглистому. Мое Страданье, вдвоем с тобою Молиться будем рассвету чистому. Я знаю: сила и созиданье В последней тайне,- в ее раскрытии. Теперь мы двое, мое Страданье, Но будем Два мы,- в одном совитии. И с новым ликом, без рабства счастью, В лучах страданья, в тени влюбленности, К рассветным росам пойдем со властью, Разбудим росы от смертной сонности. Сойдем туманом, веселым дымом, Прольемся в небе зарею алою, желаньем неутолимым Больную землю, сестру усталую... Нет, не к сестре мы - к Земле-Невесте Пойдем с дарами всесильной ясности. И если нужно - сгорим с ней вместе, Сгорим мы трое в огне всестрастности. 1905 ЧАС ТРЕТИЙ Три раза искушаема была Любовь моя. И мужественно борется... сама Любовь, не я. Вставало первым странное и тупо-злое тело. Оно, слепорожденное, прозрений не хотело. И яростно противилось, и падало оно, Но было волей светлою Любви - озарено. Потом душа бездумная,- опять слепая сила,- Привычное презрение и холод возрастила. Но волею горячею растоплен колкий лед: Пускай в оврагах холодно,- черемуха цветет! О, дважды искушенная, дрожи пред третьим разом! Встает мой ярко-огненный, мой беспощадный разум! Ты разум человеческий, его огонь и тишь, Своей одною силою, Любовь,- не победишь. Не победишь, живущая в едином сердце тленном, Лишь в сердце человеческом, изменном и забвенном. Но если ты не здешнего - иного сердца дочь,- Себя борьбою с разумом напрасно не порочь. Земная ярость разума светла, но не бездонна. Любовь! Ты власти разума, как смерти, неподклонна. Но в Третий час к Создавшему, приникнув, воззови,- И Сам придет Защитником рожденной Им - Любви. 1906 РОСНОЕ ИМЯ Вал. Нувелю Мы вчера говорили, говорили... Прекрасные, ясные цветы вырастали, тонкие, стройные травы всходили, вырастали, всходили - и вяли... Сухие стебли поникли, повисли, и не было ничего, что было... Нас связали слова, и мысли, а Страшное Имя разделило. Мы разошлись забвенна и косно, не знаю - праведно иль греховно... Ужели навек все меж нами безросно, и безросно, к безлюбовно? 1904 МАЛИНКА ...А в ком дух слабел, тому дед давал ягодки, вроде малинки. И кто кушал, тот уже смерти не пугался, а шел на нее мирно, как бы в полусне... Раскольники-самосожженцы Лист положен сверху вялый, Переплет корзинки туг. Я принес подарок алый Для души твоей, мой друг. Темно-ярки и пушисты, Все они - одна к одной. Спят, как дети, чисты, чисты, В колыбели под листвой. Томь полудня вздохом мглистым Их, лаская, обвила. Дымом легким и огнистым Заалели их тела. Погляди ж в мою корзинку, Угостить себя позволь... Любит вещую малинку Человеческая боль. Сердце плачет? Кушай, кушай, Сердце- ворог, сердце - зверь. Никогда его не слушай, Никогда ему не верь. Обрати, душой покорной, Трепет в тихость, пламень в лед... От малинки наговорной Все забудешь, все пройдет. Кушай, кушай... Всюду бренность, Радость - с горем сплетена... Кушай... В ягодках забвенность, Мара, сон и тишина... 1907 АВГУСТ Пуста пустыня дождевая... И, обескрылев в мокрой мгле, Тяжелый дым ползет, не тая, И никнет, тянется к земле. Страшна пустыня дождевая... Охолодев, во тьме, во сне, Скользит душа, ослабевая, К своей последней тишине. Где мука мудрых, радость рая? Одна пустыня дождевая, Дневная ночь, ночные дни... Живу без жизни, не страдая, Сквозь сон все реже вспоминая В тени угасшие огни. Господь, Господь мой, Солнце, где Ты? Душе плененной помоги! Прорви туманные наветы, О, просияй! Коснись! Сожги... 1904 ТАК ЛИ? Бегу от горько сложной боли я, От праздных мыслей, праздных слов. Бегу от судорог безволия И перепутанных узлов. О, эти злобные туманности, Порывный взлет,- падений пыль... Не лучше ль в тихой безжеланности Уснуть, как спит степной ковыль?.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . 1907 ЗАКЛИНАНЬЕ Расточитесь, духи непослушные, Разомкнитесь, узы непокорные, Распадитесь, подземелья душные, Лягте, вихри, жадные и черные. Тайна есть великая, запретная. Есть обеты - их нельзя развязывать. Человеческая кровь - заветная: Солнцу кровь не велено показывать. Разломись, Оно, проклятьем -цельное! Разлетайся, туча исступленная! Бейся, сердце, каждое,- отдельное, Воскресай, душа освобожденная! СПБ Декабрь 1905 ВЕСЕННИЙ ВЕТЕР П. Соловьевой Неудержимый, властный, влажный, Весельем белым окрылен, Слепой, безвольный - и отважный, Он вестник смены, сын Времен. В нем встречных струй борьба и пляска, И разрезающе остра Его неистовая ласка, Его бездумная игра. И оседает онемелый, Усталый, талый, старый лед. Люби весенний ветер белый, Его игру, его полет... 1907 ЧЕРНЫЙ СЕРП Спеленут, лежу, покорный, Лежу я очень давно, А месяц, черный-пречерный, Глядит на меня в окно. Мне страшно, что месяц черный... А, впрочем,- не все ль равно? Когда-то я был упорный, Вил цепь, за звеном звено... Теперь, как пес подзаборный, Лежу да твержу одно: И чем мой удел позорный? Должно быть так суждено. Водицы бы мне наговорной,- Да нет ее, не дано, Чьей силою чудотворной Вода перейдет в вино? И страх мой - и тот притворный: Я рад, что кругом темно, Что месяц корявый, черный, Глядит на меня в окно. 1908 ТОСКЕ ВРЕМЕН Пришли - и стали тени ночи... Полонский Ты, уныльница, меня не сторожи, Ты хитра - и я хитер, не обморочишь. Глубоко я провожу мои межи, И захочешь, да никак не перескочишь. Я узнал тебя во всех твоих путях, Ты сближаешь два обратные желанья, Ты сидишь на перепутанных узлах, Ищешь смешанности, встречности, касанья. Я покорных и несчастных не терплю, Я рабом твоим, запутчица, не стану. Ты завяжешь,- я разрежу, разделю, Не поддамся надоевшему обману. Буду весел я и прост,- пока живу... Если в сердце, в самом сердце, петлю стянешь,- Я и этот страшный узел разорву. Не поймаешь, не обманешь, не обманешь... 1907 ЖЕНСКОЕ 'НЕТУ' Где гниет седеющая ива, где был и ныне высох ручеек, девочка, на краю обрыва, плачет, свивая венок. Девочка, кто тебя обидел? скажи мне: и я, как ты, одинок. (Втайне я девочку ненавидел, не понимал, зачем ей венок.) Она испугалась, что я увидел, прошептала странный ответ: меня Сотворивший меня обидел, я плачу оттого, что меня нет. Плачу, венок мой жалкий сплетая, и не тепел мне солнца свет. Зачем ты подходишь ко мне, зная, что меня не будет - и теперь нет? Я подумал: это святая или безумная. Спасти, спасти! Ту, что плачет, венок сплетая, взять, полюбить и с собой увести... - О, зачем ты меня тревожишь? мне твоего не дано пути. Ты для меня ничего не можешь: того, кого нет,- нельзя спасти. Ты душу за меня полежишь,- а я останусь венок своя вить. Ну скажи, что же ты можешь? это Бог не дал майе - быть. Не подходи к обрыву, к краю... Хочешь убить меня, хочешь любить? я ни смерти, ни любви не понимать, дай мне венок мой, плача, вить. Зачем я плачу - тоже не знаю... высох - но он был, ручеек... Не подходи к страшному краю: мое бытие - плача, вить венок. Париж 1907 ОН - ЕЙ Разве, милая, тебя люблю я как человек человека? Я людей любить, страдая и ревнуя, не умею, не умею. Но как тайную тебя люблю я радость, простую, простую... Как нежданную и ведомую сладость молитвы, молитвы. Я люблю тебя, как иву ручьевую, тихую, тихую, Как полоску в небе заревую, тонкую, тонкую. Я люблю тебя, как весть оттуда, где все ясное, ясное. Ты в душе - как обещанье чуда, верное, верное. Ты - напоминание чего-то дорогого, вечного, вечного. Я люблю тебя, как чье-то слово, вещее, вещее. 1907 ТВАРЬ Царица вечно-ясная, Душа моей души! Зову тебя, прекрасная, Зову тебя, спеши! Но знаю, на свидание Придешь ты не одна: Придет мое страдание, Мой грех, моя вина. И пред тобой, обиженной, Склоняться буду ниц. И слезы пить униженно С опущенных ресниц. Прости мне! Бесконечности В любви я не достиг. Творю тебя не в вечности,- Творю на краткий миг. Приходишь ты, рожденная Лишь волею моей. И, волею зажженная, Погаснешь вместе с ней. Шатаясь, отодвинешься,- Чуть ослабею я... И молча опрокинешься Во мглу небытия. 1907 А ПОТОМ..? Ангелы со мной не говорят. Любят осиянные селенья, Кротость любят и печать смиренья. Я же не смиренен и не свят: Ангелы со мной не говорят. Темненький приходит дух земли. Лакомый и большеглазый, скромный. Что ж такое, что малютка - темный? Сам мы не далеко ушли... Робко приползает дух, земли. Спрашиваю я про смертный час. Мой младенец, хоть и скромен,- вещий. Знает многое про эти вещи, Что, скажи-ка, слышал ты о нас? Что это такое - смертный час? Темный ест усердно леденец. Шепчет весело: 'И все ведь жили. Смертный час пришел - я раздавили. Взяли, раздавили - и конец. Дай-ка мне четвертый леденец. Ты рожден дорожным червяком. На дорожке долго не оставят, Ползай, ползай, а потом раздавят. Каждый, в смертный час, под сапогом, Лопнет на дорожке червяком. Разные бывают сапоги. Давят, впрочем, все они похоже, И с тобою, милый, будет то же, Чьей-нибудь отведаешь ноги... Разные на свете сапоги. Камень, нож иль нуля, все - сапог. Кровью ль сердце хрупкое зальется, Болью ли дыхание сожмется, Петлей ли раздавит позвонок - Иль не все равно, какой сапог?' Тихо понял я про смертный час Я ласкаю гостя, как родного, Угощаю и пытаю снова: Вижу, много знаете о нас! Понял, понял я про смертный час. Но когда раздавят - что потом? Что, скажи? Возьми еще леденчик, Кушай, кушай, мертвенький младенчик! Не взял он. И поглядел бочком: 'Лучше не скажу я, что - потом'. Канн Январь 1911 ПОЭТУ РОДИНЫ А. Меньшову Угодила я тебе травой, зеленями да кашками, ширью моей луговой, сердцами золотыми - ромашками. Ты про них слагаешь стихи, ты любишь меня играющей... Кто же ратая мои да грехи покроет любовью прощающей? Нет, любя ядовитый туман, что встает с болотца поганого, подзаборный сухой бурьян, мужичка моего пьяного... А коль тут - презренье и страх, коли видишь меня красивою, заблудись же в моих лесах, ожигаяся моей крапивою! Не открою тому лица, кто красу мою ищет показную, кто не принял меня до конца, безобразную, грязную... СПБ Август 1911 МИНДАЛЬНЫЙ ЦВЕТОК О теплый, о розово-белый, О горький миндальный цветок! Зачем ты мой дух онемелый Проклятой надеждой ожег? Надежда клятая - упорна, Свиваются нити в клубок... О белые, хрупкие зерна, О жадный миндальный цветок! Изъеденный дымом и гарью, Задавленный тем, что люблю,- Ползу я дрожащею тварью, Тянусь я к нему - к миндалю. Качаясь, огни побежали. Качаясь, свиваясь в клубок... О кали, цианистый кали, О белый, проклятый цветок! СПБ Ноябрь 1911 ЕГО ДОЧКА Ее, красивую, бледную, Ее, ласковую, гибкую, Неясную, зыбкую, Ее улыбку победную, Ее платье странное, Серое, туманное, Любовницу мою - Я ненавижу. И ненависть таю. Когда в саду смеркается, Желтее листья осенние, И светы изменнее - Она на качелях качается... Кольца стонут, ржавые, Складки вьются лукавые... Она чуть видна. Я ее ненавижу: Знаю, кто - она. Уйду ли из паутины я? От сказок ее о жалости, От соблазнов усталости... Ноги у нее гусиные, Волосы тягучие, Прозрачные, линючие, Как северная ночь. Я ее ненавижу: Это - Дьявола дочь. Засну я - бежит украдкою К Отцу - старику, властителю, К своему Учителю... Отец ее любит, сладкую, Любит ее, покорную, Ласкает лапой черною И шлет назад, грозя. Я ее ненавижу, А без нее - нельзя. От нее не уйдешь... Я ее ненавижу: Ей имя - Ложь. СПБ Ноябрь 1911 ПОСЛЕДНИЕ СНЫ О сны моей последней ночи, О дым, о дым моих надежд! Они слетелись ко мне с полночи, Мерцая тлением одежд. Один другим, скользя, сменялся, И каждый был как тень, как тень... А кто-то мудрый во мне смеялся, Твердя: проснись! довольно! День. Париж Май 1912 ВОЗНЯ Остов разложившейся собаки Ходит вкруг летящего ядра. Долго ли терпеть мне эти знаки? Кончится ли подлая игра? Все противно в них: соединенье, И согласный, соразмерный ход, И собаки тлеющей крученье, И ядра бессмысленный полет. Если б мог собачий труп остаться, Яркопламенным столбом сгореть! Если б одному ядру умчаться, Одному свободно умереть! Но в мирах надзвездных нет событий, Все летит, летит безвольный ком. И крепки вневременные нити: Песий труп вертится за ядром. СПБ Ноябрь 1912 ПСАЛМОПЕВЦУ Вл. Бестужеву О тайнах подземных и звездных Поешь ты в пустынной тиши. О вечных стихиях и безднах Своей одинокой души. Но своды небесные низки, Полны голубой простоты, А люди так жалобно близки И так же одни, как и ты. Уйдешь? Но не пить мы не смеем Святого земного вина. Уйдешь - но смеющимся змеем Ползет за тобою вина. Не ты ль виноват, что голодный Погиб у забора щенок? Что где-то, зарею холодной, Под петлей хрустит позвонок? Не ты ли зажег крепостную Над белой рекою иглу? Не ты ли сгущаешь земную, Седую, полынную мглу? Твоей человеческой воле Одной - не ответит Господь. Ты ждешь и поешь - но Его ли, Приявшего бедную плоть? Не в звездных пространствах - Он ближе Он в прахе, в пыли и в крови. Склонись, чтобы встретил Он, ниже, Склонись до земли - до любви. СПБ Декабрь 1912 НАПРАСНО Я и услышу, и пойму А все-таки молчи. Будь верен сердцу своему, Храни его ключи. Я пониманьем - оскорблю. Не оттого, что не люблю, А оттого, что скорбь - твоя, А я не ты, и ты не я. И пусть другой не перейдет Невидимый порог. Душа раскрытая - умрет, Как сорванный цветок. Мы два различных бытия. Мы зеркала - и ты, и я. Я все возьму и углублю, Но, отражая,- преломлю. Твоя душа... Не оттого ль Даю так много ей, Что все равно чужая боль Не может быть моей? Страдать достойней одному. Пусть я жалею и пойму - Любви и жалости не верь, Не открывай святую дверь, Храни, храни ее ключи, И задыхайся - и молчи. СПБ Февраль 1913 ВСЕ МОЕ И. А. Бунину День вечерен, тихи склоны, Бледность, хрупкость в небесах, И приземисты суслоны На закошенных полях. Ближний лес узорно вышит Первой ниткой золотой И, притайный,- тайной дышит, Темной свежестью грибной. В бело-перистом тумане, Зыбко взреявшем, сыром, Грезят сизые елани Об осеннем, о ночном. Чуть звенит по глади росной Чья-то песня, чей-то крик... Под горой, на двуколесной Едет пьяненький мужик. Над разлапистой сосною Раскричалось воронье. Все мне близко. Все родное. Все мне нужно. Все мое. СПБ Октябрь 1913 L'IMPREVISIBILITE По слову извечно Сущего, Бессменен поток времен, Чую лишь ветер грядущего, Нового мига звон. С паденьем идет, с победою? Оливу несет иль меч? Лика его я не ведаю, Знаю лишь ветер встреч. Летят нездешними птицами, В кольцо бытия, вперед, Миги с закрытыми лицами, Как удержу их лет? И в тесности, в перекрестности, Хочу, не хочу ли я,- Черную топь неизвестности Режет моя ладья. СПБ 1 января 1914 БАНАЛЬНОСТЯМ Не покидаю острой кручи я, Гранит сверкающий дроблю. Но вас, о старые созвучия, Неизменяемо люблю. Люблю сады с оградой тонкою, Где роза с грезой, сны весны И тень с сиренью - перепонкою, Как близнецы, сопряжены. Влечется нежность за безбрежностью, Всё рифмы-девы,- мало жен... О как их трогательной смежностью Мой дух стальной обворожен! Вас гонят... Словно дети малые, Дрожат мечта и красота... Целую ноги их усталые, Целую старые уста. Создатели домов лучиночных, Пустых, гороховых домов, Искатели сокровищ рыночных - Одни боятся вечных слов. Я - не боюсь. На кручу сыпкую Возьму их в каменный приют. Прилажу зыбкую им зыбку я... Пусть отдохнут! Пусть отдохнут! СПБ Январь 1914 СЕНТЯБРЬ Полотенца лунно-зеленые На белом окне, на полу. Но желта свеча намоленная Под вереском, там, в углу. Протираю окно запотелое, В двух светах на белом пишу... О зеленое, желтое, белое! Что выберу?.. Что решу?.. СПБ Сентябрь 1916 КТО ОН? Проклятой памяти безвольник, И не герой - и не злодей, Пьеро, болтун, порочный школьник, Провинциальный лицедей, Упрям, по-женски своенравен, Кокетлив и правдиво-лжив, Не честолюбец - но тщеславен, И невоспитан, и труслив... В своей одежде неопрятной Развел он нечисть наших дней, Но о свободе незакатной Звенел, чем дале, тем нежней... Когда распучившейся гади Осточертела песнь Пьеро,- Он, своего спасенья ради, Исчез, как легкое перо. Ему сосновый скучен шелест... Как-претерпеть унылый час? А здесь не скучно: гадья челюсть, Хрустя, дожевывает нас. Забвенья нет тому, что было. Не смерть позорна - пусть умрем... Но увенчает и могилу Пьеро - дурацким колпаком. СПБ Март 1918 ГДЕ ОН? Близкому - далекому Я знаю, что жизнь размерена, и круг ввивается в круг. Но где он, опять потерянный, опять далекий друг? Горя каким томлением и судьбы чьи - верша, стремит к своим достижениям уверенная душа? Мне милы ее огромности, то срыв - то всплеск огня, И все ее сложные темности, прозрачные для меня. Я знал, какие извилины лежат на его путях. Но конь не споткнется взмыленный - поводья в крепких руках. Спокойно в алые дали я гляжу - совершений жду. И что бы ни было далее - я верю в его Звезду! СПБ Апрель 1918 ЖЕЛТОЕ ОКНО Иди сюда, взгляни-ка Сквозь желтое стекло. Взгляни, как небо дико, Подземно и светло. Клубясь, ползет червивый И дымный ворох туч. Мертво рудеют ивы Над желтью жарких круч. Ручей по дну оврага - Как черное вино. Как жженая бумага - Трава в мое окно. Бессмысленно-кровавы Тела апрельских рощ. Накрапывает ржавый, Сухой и горький дождь. И всюду эти стекла Проклятого окна. Земля моя поблекла, Земля опалена! Апрель 1918 НАПРАСНО Всю душу не тебе ли я Несу - но тщетно: Как тихая Корделия, Ты неответна. Заря над садом красная, Но сад вечерен. И, может быть, напрасно я Тебе так верен. СПБ 1918 ЕСТЬ РЕЧИ... У каждого свои волшебные слова. Они как будто ничего не значат, Но вспомнятся, скользнут, мелькнут едва,- И сердце засмеется и заплачет. Я повторять их не люблю, я берегу Их от себя, нарочно забывая. Они мне встретятся на новом берегу: Они написаны на двери Рая. СПБ Июнь 1918 МОЖЕТ БЫТЬ... Скоро изменятся жизни цветы, я отойду ото всех, кто мил, буду иные искать ответы, если здешние отлюбил. И не будет падений в бездны: просто сойду со ступень крыльца, просто совьется свиток звездный, если дочитан до конца. СПБ Июнь 1918 НЕ БЫВАЕТ Нет, не бывает, не бывает, Не будет, не был и нет. Зачем нас этот сон смущает,. На безответное, ответ? Он до сих пор кому-то снится, И до сих пор нельзя забыть... Он никогда не воплотится: Здесь - ничего не может быть. СПБ Август 1918 ЗА КОПЬЯМИ Горят за копьями ограды, - В жестокой тайне сочетаний, Неугасимые лампады Моих сверкающих мечтаний. Кто ни придет к ограде,- друг ли, Иль враг,- войти в нее не смея, ^ Лампады меркнут, точно угли, Во тьме дыша и ало рдея. Не знать огней моих лампадных Тому, кого страшат потери. Остры концы мечей оградных, И нет в ограде этой - двери. Сверкайте, радужные цепи Моих лампад, моих мечтаний, В бесплодности великолепий, В ненужности очарований. СПБ Август 1918 КАК ПРЕЖДЕ Твоя печальная звезда Недолго радостью была мне: Чуть просверкнула,- и туда, На землю,- пала темным камнем. Твоя печальная душа Любить улыбку не посмела, И от меня уйти спеша, Покровы черные надела. Но я навек с твоей судьбой Связал мою - в одной надежде. Где б ни была ты - я с тобой, И я люблю тебя, как прежде. СПБ Сентябрь 1918 ДНИ Все дни изломаны, как преступлением, Седого Времени заржавел ход. И тело сковано оцепенением, И сердце сдавлено, и кровь - как лед. Но знаю молнии: все изменяется... Во сне пророческом иль наяву? Копье Архангела меня касается Ожогом пламенным - и я живу. Пусть на мгновение,- на полмгновения, Одним касанием растоплен лед... Я верю в счастие освобождения, В Любовь, прощение, в огонь - в полет! СПБ Ноябрь 1918 ТЯЖЕЛЫЙ СНЕГ В. А. Злобину Звезда субботняя лампады, За окнами - тяжелый снег, Пространств пустынные преграды, Ночных мгновений четкий бег... Вот 3 удара, словно пенье Далекое - колоколов... И я, чтоб задержать мгновенья, Их сковываю цепью слов. СПБ Ноябрь 1918 ТИШЬ На улицах белая тишь. Я не слышу своего сердца. Середе, отчего ты молчишь? Такая тихая, такая тихая тишь... Город снежный, белый - воскресни! Луна - окровавленный щит. Грядущее все неизвестней... Сердце мое, воскресни! воскресни! Воскресение - не для всех. Тихий снег тих, как мертвый. Над городом распростерся грех. Тихо плачу я, плачу - обо всех. СПБ Декабрь 1918 КАЧАНИЕ Все 'Я' мое, как маятник, качается, и длинен, длинен размах. Качается, скользит, перемежается - то надежда - то страх. От знания, незнания, мерцания умирает моя плоть. Безумного качания страдание ты ль осудишь, Господь? Прерви его, и зыбкое мучение останови! останови! Но только не на ужасе падения, а на взлете - на Любви! СПБ Февраль 1919 ТЩЕТА Я шел по стылому, седому льду. Мой каждый шаг - ожоги и порезы. Искал тебя - и знал, что не найду, Как синтез не найду без антитезы. Смотрело маленькое солнце зло (Для солнца нет ни бывших, ни грядущих На хрупкое и скользкое стекло, На лица синие мимоидущих. Когда-нибудь и ты меня искать Пойдешь по той же режущей дороге. И то же солнце будет озарять Твою тщету и раненые ноги. СПБ Март 1919 ПОКА Я ненавижу здешнее 'пока': С концами всё, и радости, и горе. Ведь как бы ни была длинна река - Она кончается, впадая в море. Противны мне равно земля, и твердь, И добродетель, и бесчеловечность, Одну тебя я принимаю, Смерть: В тебе единой не пока - но вечность. СПБ Апрель 1919 С ВАРЕВОМ Две девочки с крошечными головками, ужасно похожие друг на дружку, тащили лапками, цепкими и ловкими, уёмистую, как бочонок, кружку. Мне девчонки показались занятными, заглянул я в кружку мимо воли: суп,- с большими сальными пятнами, а на вкус - тепловатый и без соли. Захихикали, мигнули: 'Не нравится? да он из лучшего кошачьего сала! наш супец - интернационально славится, а если тошнит,- так это сначала...' Я от скуки разболтался с девчонками, их личики непрерывно линяли, но голосами монотонно-звонкими они мне все о себе рассказали: 'Личики у нас, правда, незаметные, мы сестрицы, и мы - двойняшки, мамаш у нас количества несметные, и все мужчины наши папашкн. Я - Счастие, а она - Упокоение, так зовут нас лучшие поэты... Совсем напрасно твое удивление: или ты, глупый, не веришь в это?' Такой от девчонок не ждал напасти я, смеюсь: однако, вы осмелели! Уж не суп ли без соли - эмблема счастия? Нет, как зовут вас на самом деле? Хохоток их песочком сеется... 'Как зовут? Сказать ему, сестрица? Да Привычкой и Отвычкой, разумеется! наших имен нам нечего стыдиться. Мы и не стыдимся их ни крошечки, а над варевом смеяться - глупо, мы, Привычка и Отвычка,- кошечки... Подожди, запросишь нашего супа...' СПБ Апрель 1919 НОЧЬ ...Не рассветает, не рассветает.. На брюхе плоском она ползет. И все длиннеет все распухает, Не рассветает! Не рассветет. СПБ Декабрь 1919 ПЕСНЯ БЕЗ СЛОВ Как ясен знак проклятый Над этими безумными! Но только в час расплаты Не будем слишком шумными. Не надо к мести зовов И криков ликования: Веревку уготовав - Повесим их в молчании. СПБ Декабрь 1919 ТАМ И ЗДЕСЬ Там - я люблю иль ненавижу,- Но понимаю всех равно: И лгущих, И обманутых, И петлю вьющих, И петлей стянутых... А здесь - я никого не вижу. Мне все равны. И все равно. Бобруйск Январь 1920 ВИДЕНИЕ (ЭТЮД НА 'АНТЕ') На Смольном новенькие банты из алых заграничных лент. Закутили красноармейские франты близится великий момент. Жадно комиссарские аманты мечтают о журнале мод. Улыбаются спекулянты, до ушей разевая рот. Эр-Эс-Эф-ка - из адаманта, победил пролетарский гнев! Взбодрились оба гиганта, Ульянов и Бронштейн Лев. Завели крепостные куранты (кто услышит ночной расстрел?), разработали все пуанты европейских революционных дел. В цене упали бриллианты, появился швейцарский сыр... . . . . . . . . . . . . . . . Что случилось? А это Антанта с большевиками заключает мир. Минск Январь 1920 ОТТУДА? Д. П. С. Она никогда не знала, как я любил ее, как эта любовь пронзала все бытие мое. Любил ее бедное платье, волос ее каждую прядь... Но если б и мог сказать я - она б не могла понять. И были слова, далеки... И так - до последнего дня, когда в мои путь одинокий она проводила меня... Ни жалоб во мне, ни укора... Мне каждая мелочь близка, над каждой я плачу, которой касалась ее рука... Не знала - и не узнает, как я любил ее, каким острием пронзает любовь - бытие мое. И, может быть, лишь оттуда,- если она уж там,- поймет любви моей чудо она по этим слезам... Варшава Май 1920 ГЛАЗА ИЗ ТЬМЫ О эти сны! О эти пробуждения! Опять не то ль, Что было в дни позорного пленения, Не та ли боль? Не та, не та! Стремит еще стремительней Лавина дней, И боль еще тупее и мучительней, Еще стыдней. Мелькают дни под серыми покровами, А ночь длинна. И вся струится длительными зовами Из тьмы,- со дна... Глаза из тьмы, глаза навеки милые, Неслышный стон... Как мышь ночная, алая, острокрылая, Мой каждый сон. Кому страдание нести бесслезное Моих ночей? Таит ответ молчание угрозное, Но чей? Но чей? Варшава Август 1920 БУДЕТ И. И. Манухину Ничто не сбывается. А я верю. Везде разрушение, А я надеюсь. Все обманывают, А я люблю. Кругом несчастие, Но радость будет. Близкая радость, Нездешняя - здесь. 1922 БОЖИЙ СУД Это, братцы, война не военная, Это, други, Господний наказ. Наша родина, горькая, пленная, Стонет, молит защиты у нас. Тем зверьем, что зовутся 'товарищи', Изничтожена наша земля. Села наши - не села, пожарищи, Опустели родные поля. Плачут дети, томясь в испытании И от голода еле дыша, Неужель на такие страдания Не откликнется наша душа? Мы ль не слышим, что совестью велено? Мы ль не двинемся все, как один, Не покажем Бронштейну да Ленину, Кто на русской земле господин? Самодержцы трусливые, куцые, Да погибнут под нашим огнем! Знамя новой, святой революции В землю русскую мы понесем. Слава всем, кто с душой неизменною В помощь Родине ныне идут. Это, други, война не военная, Это Божий свершается суд. ГОСТЬ Как приехал к нам англичанин-гость, По Гостиному по Двору разгуливает, В пустые окна заглядывает. Он хотел бы купить - да нечего. Денег много - а что толку с того? Вот идет англичанин завтракать, Приходит он в Европейскую гостиницу, А ее, сердечную, и узнать нельзя. Точно двор извозчичий, заплевана, Засорена окурками да бумажками. Три года скреби - не выскребешь, Не выскребешь, не выметешь. Ни тебе обеда, ни ужина, Только шмыгают туда-сюда Ловкачи - комиссары бритые. Удивился гость, покачал головой И пошел на Садовую улицу Ждать трамвая номер тринадцатый. Ждет он час, ждет другой,- не идет трамвай. А прохожие только посмеиваются: 'Ишь нашелся какой избалованный. Что ж, вожди, потерпи, коли время есть, Долго ли до второго пришествия?' И прождал бы он так до вечера, Да терпение аглицкое лопнула, И побрел он пешком к Покрову, домой. Наплывали сумерки осенние, Фонарей не видать, не светятся, Ни души крупом, тишина да мгла, Только слышно: журчит где-то около Ручеек, по камушкам прыгая, Да скрипит-шуршит, мягко стелется Под ногою трава забвения. Вот пришел он домой измученный, Не горят камин, темно-холодно, Керосину в лампе ни капельки, Хлеба ни крошки, и корочки, Трубы лопнули - не идет вода, Не идет, только сверху капает, С потолка на голую лысину. Покорился гость, делать нечего. Доплелся до кровати ощупью И улегся спать, не поужинав. Как заснул он - выползла из щелочки Ядовитая вошь тифозная. Поглядела, воздуха понюхала. Очень запах ей аглицкий понравился, Подползла ока тихонько, на цыпочках, И... куснула англичанина я самый пуп. Пролежал англичанин в сыпном тифу. Пролежал полтора он месяца. А как выздоровел, сложил чемодан И удрал, не теряя времени, Прямо в Лондон через Финляндию. Вот приехал к себе он на родину, Обо всем Ллойд Джоржу докладывает, 'Ваше, говорит, Превосходительство: Был я в русской советской республике, Еле ноги унес, еле душу спас Никого там нет, ничего там нет, Только белая вошь да галки потаи, С кем торговлю вести, мир заключать, Не со этой ли сыпнотифозною?' А Ллойд Джорж сидит, усмехается, Пузом стоим потряхивает, На соседнюю дверь подмигивает: 'Обману, говорит, я обманщиков, Самого товарища Красина, Штуку выкину, только дайте срок. Время терпит, а дело трудное'. ----- Врет, иль правду говорит? Спорить неуместно. Кто кого перехитрит, Ой, неизвестно. НАД ЗАБВЕНЬЕМ Я весь, и сердцем и телом, Тебя позабыл давно, Как будто в дому опустелом Закрылось твое окно. И вот, этот звук случайный, Который я тоже забыл, По связи какой-то тайной Меня во мне изменил. Душу оставил все тою, Уму не сказал ничего, Лишь острою теплотою Наполнил меня всего. Не память, но воскресенье, Мгновений обратный лет... Так бывшее над забвеньем Своею жизнью живет. ЯСНОСТЬ В. А. Мамченко Невинны нити всех событий, Но их не путай, не вяжи, И чистота, единость нити Всегда спасет тебя от лжи. ПРОРЕЗЫ Здесь - только обещания и знаки: Игла в закатном золоте вина, Сияющий прорыв, прорез на мраке... Здесь только счастье - голубого сна. Но я земным обетам жадно внемлю. Текут мгновения, звено к звену. И я люблю мою родную Землю, Как мост, как путь в зазвездную страну. И этот вечер, весь под лунным жалом, (Все вечера, все вечера - один!) Лишь алый знак, написанный кинжалом На терпком холоде зеленых льдин. И чем доверчивее, тем безгрешней Люблю мое высокое окно. Одну Нездешнюю люблю я в здешней, Люблю Ее... Она и ты - одно. ЕЙ В ГОРАХ I Я не безвольно, не бесцельно Хранил лиловый мой цветок. Принес его, длинностебельный, И положил у милых ног. А ты не хочешь... Ты не рада... Напрасно взгляд твой я ловлю. Но пусть! Не хочешь - и не надо, Я все равно тебя люблю. II Новый цветок я найду в лесу. В твою неответность не верю, не верю! Новый, лиловый я принесу В дом твой прозрачный, с узкою дверью. Но стало мне страшно там, у ручья: Вздымился туман из ущелья, стылый, Тихо шипя, проползла змея... И я не нашел цветка для милой. ПРОШЛА На выгибе лесного склона Я увидал Ее в закатный час. Зеленая прозрачная корона, Печальность неподвижных глаз. Легко прошла, меж алых сосен тая, Листом коричневым не прошурша, Корона изумрудела сквозная... И плакала моя душа. Любил Ее, люблю, не зная... Узнаю ль в мой закатный час? Сверкнет ли мне в последний раз Ее корона тонкая, сквозная, Зеленая осеннесть глаз? ST. THERESE DE L'ENFANT JESUS Девочка маленькая, чужая, Девочка с розами, мной не виденная, Ты знаешь все, ничего не зная, Тебе знакомы пути неиденные - Приди ко мне из горнего края, Сердцу дай ответ, неспокойному... Милая девочка, чужая, родная, Приди к неизвестному, недостойному... Она не судит, она простая, Желанье сердца она услышит, Розы ее такою чистою, Такой нежной радостью дышат... О, будь со мною, чужая, родная, Роза розовая, многолистая... ЗЕРКАЛА А вы никогда не видали? В саду или в парке - не знаю, Везде зеркала сверкали. Внизу, на поляне, с краю, Вверху, на березе, на ели. Где прыгали мягкие белки, Где гнулись мохнатые ветки,- Везде зеркала блестели. И в верхнем - качались травы, А в нижнем - туча бежала... Но каждое было лукаво, Земли иль небес ему мало,- Друг друга они повторяли, Друг друга они отражали... И в каждом - зари розовенье Сливалось с зеленостью травной, И были, в зеркальном мгновеньи, Земное и горнее - равны. 8 НОЯБРЯ Тихие сумерки... И разноцветная медленно меркнущая морская даль. Тоже тихая и безответная, розово-серая во мне печаль. Пахнет розами и неизбежностью, кто поможет, и как помочь? Вечные смены, вечные смежности, лето и осень - день и ночь... Свечи кудрявятся за тихой всенощной, к окнам узким мрак приник, пахнет розами... Как мы немощны! Радуйся, радуйся, Архистратиг! ETERNITE FREMISSANTE В. С. Варшавскому Моя любовь одна, одна, Но все же плачу, негодуя: Одна,- и тем разделена, Что разделенное люблю я. О Время! Я люблю твой ход, Порывистость и равномерность. Люблю игры твоей- полет, Твою изменчивую верность. Но как не полюбить я мог Другое радостное чудо: Безвременья живой поток, Огонь, дыхание 'оттуда'? Увы, разделены они - Безвременность и Человечность. Но будет день: совьются дни В одну - Трепещущую Вечность. КОГДА? В церкви пели Верую, весне поверил город. Зажемчужилась арка серая, засмеялись рои моторов. Каштаны веточки тонкие в мартовское небо тянут. Как веселы улицы звонкие в желтой волне тумана. Жемчужьтесь, стены каменные, марту, ветки, верьте... Отчего у меня такое пламенное желание - смерти? Такое пристальное, такое сильное, как будто сердце готово. Сквозь пенье автомобильное не слышит ли сердце зова? Господи! Иду в неизвестное, но пусть оно будет родное. Пусть мне будет небесное такое же, как земное... * * * Осенняя ночь и свежа, и светла - В раскрытые окна глядела, По небу луна величаво плыла, И листья шептались несмело. Лучи на полу сквозь зеленую сеть Дрожали капризным узором... О, как мне хотелось с тобой умереть, Забыться под ласковым взором! В душе что-то бурной волною росло, Глаза застилались слезами. И было и стыдно, и чудно светло, И плакал Шопен вместе с нами. О, милый, мы счастья так ждали с тобой - И счастье неслышно подкралось, Пришло, как волна, унеслося волной, Пришло, но навек не осталось! * * * Долго в полдень вчера я сидел у пруда. Я смотрел, как дремала лениво, Как лениво спала голубая вода Над склоненной, печальною ивой. А кругом далеко - тишина, тишина, Лишь звенят над осокой стрекозы, - Неподвижная глубь и тиха, и ясна, И душисты весенние розы. Но за пыльной оливой, за кущами роз, Там, где ветер шумит на просторе, Меж ветвями капризных, стыдливых мимоз Море видно, безбрежное море!.. Все полудня лучами залито, дрожит, И дрожит, и смеется, сверкая, И бросает волна на прибрежный гранит Серебристую пену, играя. Что-то манит туда, в неизвестную даль, Манит шум синих волн бесконечный... Океану неведома наша печаль, Он - счастливый, спокойный и вечный. Но... блеснувшая в сумерках робко звезда, Темных вязов густая аллея И глубокие, тихие воды пруда Утомленному сердцу милее... П. И. ВЕЙНБЕРГУ Люблю - хрусталь бесценный и старинный, Обычаи невозвратимых дней, Благоприятны старые картины И старое вино душе моей. Всегда, всегда любила я седины, И наконец пришла моя пора: Не устояло сердце робкой Зины Перед цветами Вейнберга Петра! СПБ 8 января 1894 П. И. ВЕЙНБЕРГУ Суббота, 25 июля <18>98 г. Аврора Вы задали мне трудную задачу! Ответить собираюсь я давно... Беру перо, сажусь - и чуть не плачу... Зачем шутить стихом мне не дано!? Нравоученья в декадентских ризах Упрямо музе более под стать, Я не волан в ее пустых капризах, Я не умею дам разубеждать. Звенит ваш стих, и с гибкостью завидной По строкам рифма веется, как змея... Досадно мне, и больно, и обидно - Но я, увы, не вы, а вы - не я... Довольно! Чем богата, тем и рада. Мне даже нравится мои странный слог. И будет, верю, за труды награда: Ответная чета блестящих строк. 'Была я в Петербурге, буря злилась, И дождик шел... Ну, чистая напасть! Домой я непрестанно торопилась М, на Фонтанку не могла попасть. Лишь утешала страждущего брата, Упавший дух немного подняла И тщательно и зорко берегла От милого, но страшного 'возврата'... (Подумаешь, не стоило и лезть: Там утешителей не перечесть)'. Живем мы здесь не шатко и не валко, Мясник-мошенник, серы небеса, Поют кузнечики, мне просто жалко, Что здесь случаются и чудеса'. Вот первое: не будет Вам в обиду. Но я рецензии пошла писать, Венгерову же нашу, Зинаиду, Метнули на стихи.... Вот благодать! Она теперь к день и ночь в экстазе Рассеянна, как истинный поэт. Но думаю, нам с Вами в этом разе Среди поэтов места больше нет! . . . . . . . . . . . . . . . . . . Как поживаете? Что ваши своды? И - новые - как прежде ль хороши? По-прежнему ль к Вам ломятся народы, Мечтая с Фонда получить гроши? Меня сулили Вы, вести в Монако,- Я согласилась хоть на Меррекюль... Клялись словами Демона... Однако Из обещаний этих вышел нуль, Тот постоянства сердца не оценят, Кто чувства лучшие мои отверг... И знаю: мне не раз еще изменит Коварный, легкомысленный Вейнберг. Но не могу я с ним затеять ссору,- Изменника люблю еще сильней... И коль захочет посетить Аврору - Он будет встречен нежностью моей... . . . . . . . . . . . . . . . . . Я новости вам сообщить хотела, Но более стихов писать нет сил, Космополис, как слышно, опочил, В подробностях не знаете ли дела? ----- Как рада я, что минуло пол-лета! Собраний жду под сводами поэта, А на письмо - приятного ответа... Поклон Вам шлет мой занятый супруг И я, Ваш неизменный, редкий друг. О, верьте! Вам одна Всегда верна - Zina. З. А. ВЕНГЕРОВОЙ Небо широкое, широкое. Смотрит заря утомленная. В окно мое одинокое Заря полночная, зеленая, Небо широкое, широкое... Заря неверная, неверная, Заря неяркая, туманная, Как ты - чужая, лицемерная, Как ты - ненужная, обманная. Заря неверная, неверная... Солнце победное, победное Придет, убьет зарю невечную Ее - отражение солнца бедное, Убьет любовь небесконечную Солнце победное, победное... * * * На стене темно-красной Темно-красный цветок, Дышит скукой опасной Скучный наш уголок, В безнадежности ясной Я смотрю на цветок, (Вот раздался звонок) От тебя, от безгласной, Я не жду боли страстной И не жду, чтоб увлек Тебя поток... ПРЯМО В РАЙ Если хочешь жизни вечной, Неизменно-бесконечной - Жизни здешней, быстротечной Не желай. От нее не жди ответа, И от солнечного света, Человечьего привета - Убегай. И во имя благодати Не жалей о сонном брате, Не жалей ему проклятий, Осуждай. Все закаты, все восходы, Все мгновения и годы, Все - от рабства до свободы - Проклинай. Опусти смиренно вежды, Разорви свои одежды, Изгони свои надежды, Верь и знай - Плоть твоя - не Божье дело, На борьбу иди с ней смело, И неистовое тело Умерщвляй. Помни силу отреченья! Стой пред Богом без движенья И в стояньи откровенья Ожидай. Мир земной - змеи опасней, Люди - дьяволов ужасней, Будь мертвее, будь безгласней И дерзай: Светлый полк небесной силы, Вестник смерти легкокрылый Унесет твой дух унылый - Прямо в рай! 1901 ТЕМА ДЛЯ СТИХОТВОРЕНИЯ У меня длинное, длинное черное платье, я сижу низко лицом к камину. В камине в одном углу черные дрова, меж ними чуть бродит вялое Пламя. Позади, за окном, сумерки, весенние, снежные, розово-синие, С края небес подымается большая луна, ее первый взор холодит мои волосы. Звонит колокол, тонкий, бедный, редкий, спор идет неслышно в моем сердце: Спорит тишина - с сомнениями, любовь - с равнодушием... НЕУМЕСТНЫЕ РИФМЫ I Ищу напевных ше- потов В несвязном шу- ме, Ловлю живые шо- рохи В ненужной шу- тке. Закидываю не- воды В озера гру- сти, Иду к последней не- жности Сквозь пыль к гру- бость. Ищу росинок ис- кристых В садах непра- вды, Храню их в чаше ис- тины, Беру из пра- ха. Хочу коснуться сме- лаго Чрез горечь жи- зни. Хочу прорезать сме- ртное И знать, что жив - я. Меж цепкого и ле- пкого Скользнуть бы с ча- шей. По самой темной ле- стнице Дойти до сча- стья. II Верили мы в неверное, Мерили мир любовью, Падали в смерть без ропота, Радо ли сердце Божие? Зори встают последние, Горе земля не изжито, Сети крепки, искусные. Дети земли опутаны. Наша мольба не услышана, Чаша еще не выпита, Сети невинных спутали, Дети земли обмануты... Падали, вечно падаем... Радо ли сердце Божие? ТЕБЕ В горькие дни, в часы бессонные Боль побеждай, боль одиночества. Верь в мечты свои озаренные: Божьей правды живи пророчества. Пусть небеса зеленеют низкие, Помни мысль свою новогоднюю. Помни, есть люди, сердцу близкие, Веруй в любовь, в любовь Господнюю. 1.I.1913 НА - КРЕСТ Стены белы в полуночный час. Вас ли бояться,- отмены, измены? Мило мне жизни моей движенье, Биенье,- забвенье того, что было, Знак переплета... Сойдутся ль, нет ли Петли опять - но будет не так. Тают мгновенья, пройти не хотят. Рад я смене, пусть умирают. Слов не надо - хотения смелы. Белы стены поздних часов. 1914 ЗАВЯЖИ Если хочешь говорить - Говори ясно. Если вздумаешь любить - Люби прекрасно. Если делать - делай так, Чтобы делу выйти. Если веришь - дай мне знак, Завяжи нити... ИЗДЕВКА Ничего никому не скажешь Ни прозой, ни стихами, Разделенного - не свяжешь Никакими словами. Свернем же дырявое знамя, Бросим острое древко, Это черт смеется над нами, И надоела издевка. Ведь так в могилу и ляжешь,- И придавит могилу камень,- А никому ничего не скажешь Ни прозой, ни стихами... ТРИ СЫНА - ТРИ СЕРДЦА З. В. Р. Р. Когда были зори июльские багровые, Ангел, в одежде шарманщика, пришел к ней на дачу, где, счастливая, она жила. Только всего и было, что зори багровые. Спросил ее шарманщик: одно ли у тебя сердце? Она подумала и сказала: три. Заплакал шарманщик, шарманку завертел свою, другие слушали и ничего не понимали, но выговаривала шарманка ясно для нее: 'Посмотри, посмотри на зори багровые, вынуты у тебя будут все три сердца, три раны, три раны останутся вместо них...' Розовые в свете зорь багровеющих, розовые капали у Ангела слезы... Кончилась песенка, и пошел он прочь. Но чуть вышел за ограду садовую, встречу ему попался пустой извозчик, старый старичишка с белой бородой. Увидал старичишка Ангела, начал, на чем свет стоит, ругаться: 'Ах ты, своевольник, такой-сякой, ах ты, жалетель без ума-разума, чего распустил розовые слюни, душу человечью на месте убил? Гляди, вот, ее веревочка длинная, в тысячу дней тесемка, и не сряду на ней, не сряду три узелка! Тысячу дней ты сделал минуточкой, да как ты осмелился на такое, силы человечьи не ты считал!' Испугался Ангел, и слезы высохли. Николая-Угодника узнал он: нажалуется, не минует,- как быть? А извозчик на козлах прыгает, рукой морщинистой машет: 'Иди, неуемный, иди назад, сыграй ей такую песенку, чтобы все, что узнала, забыла, а тебе нагоняй - своим чередом'. Побежал Ангел, спотыкается, спешит, а она на том же месТе, только не стоит - сидит на песке. И видит Ангел: губы у нее белые. Вынуты у нее все тр^ сердца, во не три раны, а одна. Привязал к шарманке веревочку, длинную веревочку с тремя узелками, длинную веревочку в тысячу дней, и заиграл Ангел песенку, песенку забвенную, бедную, возвращая Время в свой круг, покрывая тьмою грядущее, чтобы копились силы человечьи по воле Того, Кто их знал. И дрожал шарманщик, играючи: закроется ли тройная рана? вернется ли в свои дни душа? Люди подбежали, подняли ту, что сидела с белыми губами. Она очнулась, слушает, глядит, смеется: 'Ах, вдруг точно уснула я, и что-то снилось мне, что - не знаю...' Три сердца ее Ангел увидал, три сына, Смертью отмеченные, три узелка на веревочке длинной, на длинной веревочке в тысячу дней. А Николай-Угодник у решетки дожидается, посадил Ангела в старенькую пролетку и судить его за самовластье повез. ----- Недаром разгорались зори багровые. У кого не вынули они сердца? Не оставили кровавых ран? У той, что на даче жила, счастливая, первое сердце взяли чужие, второе - свои, а третье - неизвестно, кто. Но три раны не сливались в единую, потому что давал ей сил для страданья, давал каждый из тысячи дней. СПБ 1914-1918 КОПЬЕ Лукавы дьявольские искушения, но всех лукавее, одно,- последнее, тем невозвратнее твое падение и неподатливость твоя победнее. Но тайно верю я, что сердце справится и с торжествующею преисподнею, что не притупится и не расплавится копье, врученное рукой Господнею. Дружноселье 17.8.1918 БОЛЬШЕВИЦКИЙ СОН Ам...ии Комната. Окна в какой-то сад. В комнате гости. А день так светел. Я улыбаюсь, гостям я рад... Странное в них не сразу заметил. Что? Да как? Они без лиц! Дримса-пумса-цуц и цыц. Сверху у этих - вот тебе раз! - Гладко и бледно что-то круглится. Нету на гладком ни ртов, ни глаз: Это, что хочешь, только не лица. Ни единого лица, Лапца-дрыпца гоп-ца-ца! Каждый телесным своим пятном, Розово-желтым, ворочал мило. Это казалось сперва смешно, Ну а потом - меня затошнило. Хоть кусочек бы лица, Дрости-крости гоп-ца-ца1 Вдруг я увидел, что черный кот Тихо скользит меж толпой у двери, Щурит глаза, раскрывает рот... О, как я жадно бросился к зверю! И целую во уста - Есть лицо хоть у кота! КРАСНОГЛАЗОЕ Схватило, заперло, оставило Многоголовое Оно. В холодной келье замуравило Мое последнее окно. О, пусть бы яма одинокая, И темь, и тишь, и холод плит. Но я не знал, что Красноокое Меня и с Ним разъединит. Разъединило! Нету доступа Ему ко мне и мне к Нему. Не уловлю я легкой поступи И уст к одежде не прижму... И если в келью позабытую Он постучит ко мне: открой! Как я открою дверь забитую Моей слабеющей рукой? 1919 ТВОЯ ЛЮБОВЬ Из тяжкой тишины событий, Из горькой глубины скорбей, Взываю я к Твоей защите. Хочу я помощи Твоей. Ты рабьих не услышишь стонов, И жалости не надо мне. Не применения законов - А мужества хочу в огне. Доверчиво к Тебе иду я. Мой дух смятенный обнови. Об Имени Своем ревнуя, Себя во мне восстанови. О, пусть душа страдает смело, Надеждой сердце бьется вновь... Хочу, чтобы меня одела, Как ризою,- Твоя любовь. 17 окт. 1919 * * * Никогда не читайте Стихов вслух. А читаете - знайте: Отлетит дух. Лежат, как скелеты, Белы, сухи... Кто скажет, что это Были стихи? Безмолвие любит Музыка слов. Шум голоса губит Душу стихов. * * * ...Сказаны все слова. Теплится жизнь едва... Чаша была полна. Выпита ли до дна? Есть ли у чащи дно? Кровь ли в ней, иль вино? Будет последний глоток: Смерть мне бросит платок! 1920 НАДЕЖДА МОЯ (АМАЛИИ) Speranza mia! Non piange... Неаполитанская песенка Надежда моя, не плачь: С тобой не расстанемся мы. Сегодня ночью палач Меня уведет из тюрьмы. Не видит слепой палач - Рассветна зеленая твердь. Надежда моя! Не плачь: Тебя пронесу я сквозь смерть. РЫДАТЕЛЬНОЕ Кипела в речке темная вода, похожая на желтое чернило. Рыдал закатный свет, как никогда, и все кругом рыдательное было. Там, в зарослях, над речкой, на горбе, где только ветер пролетает, плача,- преступница, любовь моя, тебе я горькое свидание назначил. Кустарник кучился и сыро прел, дорога липла, грязная, у склона, и столбик покосившийся серел, а в столбике - забытая икона... Прождать тебя напрасно не боюсь: ты не посмеешь не услышать зова... Но я твоей одежды не коснусь, я не взгляну, не вымолвлю ни слова - пока ты с плачем ветра не сольешь и своего рыдательного стона, пока в траву лицом не упадешь не предо мной - пред бедною иконой.. Не сердце хочет слез твоих... Оно, тобою полное,- тебя не судит. Родная, грешная! Так быть должно, И если ты еще жива - так будет! Рыдает черно-желтая вода, Закатный отсвет плачет на иконе. Я ждал тебя и буду ждать всегда Вот здесь, у серого столба, на склоне... ГОЛУБОЙ КОНВЕРТ В длинном синем конверте Она мне письмо прислала. Я думал тогда о смерти... В письме было очень мало, Две строчки всего: 'Поверьте, Люблю я, и мир так светел...' Я думал только о смерти И ей на письмо не ответил.. На сердце было пустынно... Я сердцу не прекословил. Разорванный, праздный, длинный Конверт на ковре васильковел. ВЕРНОСТЬ И. И. Ф - му Смерч пролетел над вздрогнувшей вселенной, Коверкая людей, любовь круша. И лишь одна осталась неизменной Твоя беззлобная душа. Как медленно в пространстве безвоздушном Недель и дней влечется череда! Но сердцем бедным, горько-равнодушным, Тебя - люблю, мой верный, навсегда. ПЛАМЯ Посмотри в жаркие окна, в небесный фарфор. Чей это желтый локон вьется из-за гор? Ширится, крутится круче... Что это? Не гроза ль? Но почему под тучей забагровела даль? Вся в искрах странная хмара. Нет, не гроза, не гроза! Это лесного пожара огненные глаза. Ало мглы загорелись... Дымы - как фимиам... Маковое ожерелье вспыхнуло по холмам. А с неба кто-то струями льет сверкающий зной: белое горнее пламя - в красный огонь земной. ЛИК О моря тишь в вечерний час осенний! О неба жемчуг,- белая вода! И ты, как золотой укол, звезда, И вы, бесшелестных платанов тени,- Я не любил вас никогда. Душа строга и хочет правды строгой. Ее поймет, ее услышит Бог. В моей душе любви так было много, Но ни чудес земли, ни даже Бога Любить - я никогда не мог. Зарниц отверзтые блистаньем вежды, Родных берез апрельские одежды, На лунном море ангелов стезя - И вас любить? Без страха и надежды, Без жалости - любить нельзя. А вы, и Бог,- всегда одни, от века Вы неподвижный пламень бытия. Вы - часть меня, сама душа моя. Любить же я могу лишь человека, Страдающую тварь, как я. Не человека даже - шире, шире! Пусть гор лиловых светит красота И звезды пышно плавают в эфире, Любовь неумолима и проста: Моя любовь - к живому Лику в мире, От глаз звериных - до Христа. СЛОВО? Проходили они, уходили снова, Не могли меня обмануть... Есть какое-то одно слово, В котором вся суть. Другие - сухой ковыль. Другие все - муть, Серая пыль. Шла девочка через улицу, Закричал ей слово автомобиль... И вот, толпа над ней сутулится, Но девочки нет - есть пыль. Не правда ли, какие странные Уши и глаза у людей? Не правда ли, какие туманные Линии и звуки здесь? А мир весь Здесь. Для нас он - потери... Но слово знают звери, Молчаливые звери: Собачка китайская, Голая, с кожей грубой, В дверях какого-то клуба Дрожит вечером майским, Смотрит сторожко,- Молчит тринадцать лет, Как молчит и кошка В булочной на Muette. Звери сказать не умеют, Люди не знают, И мир, как пыль, сереет. Пропадом пропадает... ТРОЙНОЕ Тройною бездонностью мир богат. Тройная бездонность дана поэтам. Но разве поэты не говорят Только об этом? Только об этом? Тройная правда - и тройной порог. Поэты, этому верному верьте. Только об этом думает Бог: О Человеке. Любви. И Смерти. НА CROISETTE Зверенок на веревочке, с круглыми ушами, С предлинным и претонким тельцем шерстяным, Откуда и зачем ты явился между нами, И как ты на веревочку попал - к чужим? Не то чтоб обезьяна он, нисколько не кошка: Ухватки не кошачьи, и лапочки не те. Свистит протяжно-робко, сидит, поджавши ножки, На собственном, смешном, на узеньком хвосте. За что тебя обидели чужие напрасно? Заставили покинуть родину твою? Ты все это расскажешь мне, свистом ясным, Когда мы повстречаемся с тобой - в Раю. СМОТРЮ Я сужен на единой Мысли, Одно я вижу острие... Ну что ж! Смотри, гадай и мысли, Не отступай,- смотри в нее. Я на единой Мысли сужен. Смотрю в блистательную тьму... И мне давно никто не нужен, Как я не нужен никому. В СТАРОМ ЗАМКЕ Птичий всклик зеленой ночью отрывисто-строгий, лунный сверк зеленой ночью креста при дороге... Древнее молчанье башен тяжелых. Тень и молчанье в бойницах полых. И только сердце не ищет покоя. Слышу, как бьется сердце, еще живое... ХОРОШАЯ ПОГОДА Травы, травы, тростники На сухой вершине... Почему бы тростники? Ни ручья здесь, ни реки, Вся вода в долине. Небо каждый Божий день Ровноголубое. Почему бы каждый день? И куда девалась тень? Что это такое? Для того, чтоб обмануть, Свод небес так ясен. Соблазнить и обмануть, Убедить кого-нибудь, Что наш мир прекрасен. Не поддамся этой лжи, Знаю, не забуду: Мир кругом лежит во лжи... Ворожи, не ворожи - Не поверю чуду. В НОВОЙ Отблеск зеленый в дверном стекле, поют внизу автомобили. Не думаю о моей земле: что тут думать? Ее убили. Вы, конечно, за это меня - за недуманье - упрекнете? А лишь жду, чтоб прошло три дня: она воскреснет - в новой плоти. ЗДЕСЬ Чаша земная полна Отравленного вина. Я знаю, знаю давно - Пить ее нужно до дна... Пьем,- но где же оно? Есть ли у чаши дно? У МАЛЕНЬКОЙ ТЕРЕЗЫ Ряды, ряды невестных, Как девушки, свечей, Украшенных чудесно Венцами из огней. И свет, и тишь, и тени, И чей-то вздох - к Тебе... Склоненные колени В надежде и мольбе. Огонь дрожит и дышит Й розами цветет. Она ли не услышит? Она ли не поймет? О, это упованье! О, эта тишина! И теплое сиянье, И нежность,- и Она. 1933 ОТЪЕЗД До самой смерти... Кто бы мог думать? (Санки у подъезда. Вечер. Снег.) Никто не знал. Но как было думать, Что это - совсем? Навсегда? Навек? Молчи! Не надо твоей надежды! (Улица. Вечер. Ветер. Дома.) Но как было знать, что нет надежды? (Вечер. Метелица. Ветер. Тьма.) ДВЕ СЕСТРИЦЫ Тихонько упрекала Любовь свою Сестру: Оставить убеждала Жестокую игру. Шептала ей: 'Послушай, Упрямицей не будь! Оставь людские души, Не трогай их, забудь. И я несу терзанья, И я пытаю их. Но сладки им страданья И раны стрел моих. Ты ж - словно тихим жалом Пронзаешь дух и плоть, Отравленным кинжалом Не устаешь колоть... А потому не странно (И вечно будет так), Что я для них желанна, А ты для них - как враг'. 'Сестрица, я не злая, Ведь я тебе Сестра! Все знаю и сама я, И это не игра. Прости, что прекословлю, Пойми, пойми меня! Я в душах путь готовлю Для твоего огня. Поверь: моей отравы Не знавший человек - Тебя, с твоею славой, Не примет он вовек! И видишь: от кинжала Сама я вся в крови...' Так отвечала Жалость Сестре своей - Любви. ВСПОМИНАЮ Душе, единостью чудесной, Любовь единая дана. Так в полугрустностй небесной Цветная полоса - одна. И семь цветов семью огнями Горят в одной: любовь одна, Одна от века, и не нами Ей семицветность суждена. В ней фиолетовость и алость, В ней кровь и золото вина. То изумрудность, то опалость, И семь сияний - и одна. Не все ль равно, кого отметит, Кого пронижет луч до дна, Чье сердце меч прозрачный встретит, Чья отзовется глубина? Она всецветна - и одна. Ее хранит, ее венчает Святым единством - белизна. * * * Люблю огни неугасимые, Любви заветные огни. Для взора чуждого незримые, Для нас божественны они. Пускай печали неутешные, Пусть мы лишь знаем,- я и ты,- Что расцветут для нас нездешние Любви бессмертные цветы. И то, что здесь улыбкой встречено, Как будто было не дано, Глубоко там уже отмечено И в тайный круг заключено. * * * Тереза, Тереза, Тереза, Тереза. Прошло мне сквозь душу твое железо. Твое ли, твое ли? Ведь ты тиха. Ужели оно - твоего Жениха? Не верю, не верю, и в это не верю! Он знал и Любовь, и земную потерю. Страдал на Голгофе, но Он же, сейчас, Страдает вместе и с каждым из нас. Тереза, Тереза, ведь ты это знала. Зачем же ты вольно страданий желала? Ужель, чтоб Голгофе Его подражать, Могла ты страданья Его умножать? Тереза, Тереза, Тереза, Тереза. Так чье же прошло мне сквозь сердце железо? Не знаю, не знаю, и знать не хочу. Я только страдаю и только молчу. 1941-1942 * * * В. Злобину Одиночество с Вами... Оно такое, Что лучше и легче быть ОДНОМУ. Оно обнимает густою тоскою, И хочется быть совсем ОДНОМУ. Тоска эта - нет! - не густая - пустая. В молчаньи проще быть ОДНОМУ. Птицы-часы, как безвидная стая, Не пролетают - один к ОДНОМУ. Но ваше молчание - не беззвучно, Шумы, иль тень их, все к ОДНОМУ. С ними, пожалуй, не тошно, не скучно, Только желанье - быть ОДНОМУ. В этом молчаньи ничто не родится, Легче родить самому - ОДНОМУ. В нем только что-то праздно струится... А ночью так страшно быть ОДНОМУ. Может быть, это для вас и обидно, Вам, ведь, привычно быть ОДНОМУ - И вы не поймете... И разве не видно, Легче и вам, без меня - ОДНОМУ. 1941-1942 КОММЕНТАРИИ В настоящем издании печатаются четыре книги стихотворений З. Н. Гиппиус в полном объеме и в авторской композиции, а также избранные стихотворения, в них не вошедшие, и избранные повести и рассказы дореволюционного периода творчества писательницы. Книга Гиппиус 'Последние стихи' вошла в ее книгу 'Стихи. Дневник 1911-1921' почти целиком и здесь не воспроизводится, стихотворения из нее, не включенные в 'Стихи. Дневник 1911-1921', выделены в особый раздел - также как и избранные стихотворения из сборника агитационных стихов 'Походные песни'. В комментариях указываются публикации Стихотворений и прозаических произведений Гиппиус, предшествовавшие их появлению в авторских сборниках, а также наиболее существенные варианты по отношению к окончательному тексту (многочисленные пунктуационные варианты в первых публикациях стихотворений не фиксируются). Перепечатки стихотворений Гиппиус в антологиях и хрестоматиях не фиксируются. Тексты произведений Гиппиус, включенных в издание, печатаются по авторским сборникам, стихотворения, не вошедшие в сборники,- по прижизненным авторским или посмертным публикациям, в единичных случаях (оговариваемых в примечаниях) - по архивным источникам. Тексты печатаются с исправлением типографских погрешностей и в соответствии с современными нормами орфографии и пунктуации (но с сохранением специфических особенностей, отражающих индивидуальную авторскую манеру). Годы в авторских датировках Гиппиус, как правило, обозначает сокращенно: '97', '01' и т. п., мы их указываем в полной форме. Учитывается опыт двух посмертных изданий стихотворений Гиппиус: Стихотворения и поэмы. Т. I-II / First comprehensive edition compilete, annotated and with introduction by Ternira Pachmuss. Munchen: Wilhelm Fink Verlag, 1972, Стихотворения. Живые лица / Вступ. ст., сост., подгот. текста и примеч. Н. А. Богомолова. М.: Худож. лит., 1991. СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ, ИСПОЛЬЗУЕМЫХ В ПРИМЕЧАНИЯХ БВ - газета 'Биржевые ведомости' (Петербург). ГБЛ - Отдел рукописей Гос. библиотеки СССР им. В. И. Ленина (Москва). ГПБ - Отдел рукописей Гос. публичной библиотеки им. M. E. Салтыкова-Щедрина (Ленинград). Дневники - Гиппиус З. Петербургские дневники. 1914-1919. 2-е изд. Нью-Йорк: Телекс, 1990. ЖдВ - 'Журнал для всех' (Петербург). Зеркала - Гиппиус (Мережковская) З. Н. Зеркала: Вторая книга рассказов. СПб., изд. Н. М. Геренштейна, 1898. Из переписки З. Н. Гиппиус - Расhmuss Temira. Intellect and Ideas in Action. Selected Correspondence of Zinaida Hippius: Из переписки З. Н. Гиппиус. Munchen: Wilhelm Fink Verlag, 1972. ИРЛИ - Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР (Ленинград). Маковский - Маковский С. На Парнасе 'Серебряного века'. Мюнхен, 1962. С. 87-122 (очерк 'Зинаида Гиппиус' с публикацией неизданных стихотворений Гиппиус). * НЖ - 'Новый журнал' (Нью-Йорк). НЖдВ - 'Новый журнал для всех' (Петербург). НЛ - Гиппиус (Meрежковская) З. Н. Новые люди: Рассказы. СПб.: Тип. М. Меркушева, 1896. НП - журнал 'Новый Путь' (Петербург). О Бывшем, 1, 2, 3 - Гиппиус З. О Бывшем // Возрождение (Париж). 1970. No,218. С. 52-70 (1), No 219. С. 57-75 (2), No 220. С. 53-75 (3) / Публ. Темиры Пахмусс. ПН - газета 'Последние новости' (Париж). ПП - Антон Кирша. Походные песни. Варшава, 1920. ПС - Гиппиус З. Н. Последние стихи. 1914-1918. Пб., 1918. РМ - журнал 'Русская мысль' (Петербург). СВ - журнал 'Северный вестник' (Петербург). СЗ - журнал 'Современные записки' (Париж). Сирин - 'Сирин'. Сб. 3. СПб., 1914. СП - Гиппиус З. Н. Стихотворения и поэмы. Том II: 1918-1945. Munchen: Wilhelm Fink Verlag, 1972. СЦ - 1901 - 'Северные цветы на 1901 год, собранные книгоиздательством 'Скорпион''. М., 1901. СЦ - 1902 - 'Северные цветы на 1902 год, собранные книгоиздательством 'Скорпион''. М., 1902. СЦ - 1903 - 'Северные цветы. Третий альманах книгоиздательства 'Скорпион''. М., 1903. ЦГАЛИ - Центральный гос. архив литературы и искусства СССР (Москва). Экз. ИMЛИ - Экземпляр 'Собрания стихов 1889-1903 гг.' с рукописными маргиналиями автора, хранящийся в библиотеке Института мировой литературы АН СССР, использован в примечаниях Н. А. Богомолова в кн.: Гиппиус З. Н. Стихотворения. 'Живые лица'. М., 1991. Contes d'amour, 1,2 - Гиппиус 3. Contes d'amour // Возрождение (Париж). 1969. No 211. С. 21-47 (1 ), No 212. С. 39-53 (2) / Публ. Темиры Пахмусс. СТИХОТВОРЕНИЯ СОБРАНИЕ СТИХОВ 1889-1903 Книга 'Собрание стихов 1889-1903 гг. вышла в свет г московском издательстве 'Скорпион' в октябре 1903 г. (на титульном листе: 1904). Печатается по тексту этого издания. Работа над составлением сборника была начата Гиппиус, как это можно проследить по ее письмам к В. Я. Брюсову (ГБА, Ф. 386. Карт. 70. Ед. хр. 36, 37),.представлявшему издательство 'Скорпион', в 1902 г. и продолжалась в 1903 г. вплоть до стадии прохождения корректур (в ходе ее правки Гиппиус прибавляла новые стихи, меняла состав и композицию сборника). См.: Богомолов Н. А., Котрелев Н. В. К истории первого сборника стихов Зинаиды Гиппиус // Рус. литература. 1991. No 3. Одно время Гиппиус предполагала выделить в сборнике особый раздел 'иронических стихотворений' ('Можно назвать их какими-нибудь 'улыбками': тихими, добрыми, печальными, вы лучше придумаете',- писала она Брюсову 30 мая или 6 июня 1903 г.- Там же), к включению в этот раздел были намечены стихотворения 'Я', 'Христианин', 'Грех' ('Что есть трех?'), 'Пьявки', 'Старик' ('Стариковы речи'), 'Предсмертная исповедь христианина',. 'Любовь к недостойной', 'Прямо в рай' (последние два в книгу не вошли). От реализации этого замысла Гиппиус отказалась, однако определенно заявленное авторское отношение к перечисленным стихотворениям позволяет воспринимать их как заведомо неадекватное, опосредованное отражение ее поэтического кредо. Критические отзывы на 'Собрание стихов 1889-1903 гг.' отчетливо делятся на две группы - многочисленные, появившиеся на страницах изданий, отвергавших 'новое' искусство, и немногочисленные, опубликованные 'декадентскими' органами, в первых преобладало негативное отношение к книге, во вторых - признание поэтического дарования Гиппиус. При этом отзывы 'антидекадентского' характера, напечатанные в изданиях различных, а зачастую и полярно противоположных, общественно-политических позиций, в отношении к поэзии Гиппиус сливались в дружный хор. Публицист-марксист и литературный критик вульгарно-социологического толка В. М. Шулятиков писал о 'полной художественной несостоятельности поэтессы', ее 'растерянности перед процессом жизни' (Курьер. 1903. No 273 (1 дек.). С. 2, 3), ему вторил консервативный публицист М. О. Меньшиков, полагавший, что отдельные 'симпатичные строки' у Гиппиус 'теряются среди нагроможденных друг на друга разнозвучных 'безумно-безобразных и грубо-непонятных' строф' (Рус. вестник. 1904. No 5. С. 247. Подпись: M. M-в), в сходном ключе выступал и анонимный рецензент в либеральной 'Русской мысли', утверждавший, что 'г-жа Гиппиус - не поет', а ее стихи представляют собой 'размышления (о чем - редко можно сказать), облеченные в довольно неудачные формы, и некоторые картины, в которых содержание таинственно, а способы выражения некрасивы' (РМ. 1904. No 7. Отд. И. С. 208, 207). Особенно решительно критики стремились разоблачить и опровергнуть самые основы творческого мироощущения Гиппиус. Так, А. И. Богданович увидел в ней лишь самовлюбленного декадента, 'кокетливого, манерного и игривого' (Мир Божий. 1904. No 1. Отд. II. С. 85, 83. Подпись: А. Б.). Не менее резко высказывался FL Ф. Якубович: '...наша поэтесса готова любить кого и что угодно - себя, Бога, Дьявола - и только и людям относится с неизменным презрением' (Рус. богатство. 1904. No 1. Отд. II. С. 3. Без подписи). Не все отклики рецензентов-'традиционалистов' были столь однозначными. Например, А. М. Аовягин заключал: 'Большинство стихотворений <...> не отличается ни непонятностью, ни искусственностью содержания. Это не лишает их ни искренности, ни силы' (Лит. вестник. 1904. Т. VII. No 1. С. 90). Н. Н. Вентцель противопоставлял непонятным, 'умышленным' стихотворениям Гиппиус те ее произведения ('Электричество', 'Гризельда'), в которых она 'умеет, когда захочет, выразить в образе красивом, ярком и в то же время понятном мысль, хотя бы и очень отвлеченную' (Ю-н. Поэты 'стиль-модерн' // Новое время. Лит. приложение. 1903. No 9968 (3 дек.). С 9-10). Наконец, А. А. Измаилов в статье 'Мистическая поэзия XX века' пришел к выводу, что в книге 'сквозят <...> искренние и благородные искания пытливого духа, в которых нет ничего общего с тем низкопробным шарлатанством, каким угощали нас декаденты первичной фазы', и дал 'Собранию стихов' по сути положительную оценку: 'Предлагаемые не вразброс к частично, но в целом и достаточно цельном сборнике,- ее стихи чрезвычайно выигрывают. <...> Чтение этой книги в целом убеждает в искренности многих дум Гиппиус. Искренность примиряет со всем' (БВ. Утр. вып. 1903. Ха 604 (6 дек.). С. 2). Точка зрения на поэзию Гиппиус, определенная Измайловым, в последующие годы обозначится в 'широкой' литературной критике как преобладающая. В 'своем' литературном кругу 'Собрание стихов' было встречено исключительно положительными откликами. Н. Я. Абрамович посвятил ему пространную статью 'Лирика З. Н. Гиппиус', в которой особенно акцентировал внутреннюю цельность и глубоко личностное своеобразие сборника: 'Книгу 'Собрание стихов' З. Н. Гиппиус кроме ее автора написать никто не мог. Pf то жизненно прекрасное, то духовное и пленительное по своей внутренней чистоте, твердости и изяществу, что составляет содержание этой белой книжки,неповторяемо. <...> поэзия Гиппиус - маленькая строгая часовня, безмолвная, сумеречная, в тишине которой чувствуется сосредоточенно глубокая, немая и незримая жизнь в Боге'.' (НИ. 1904. No 8. С. 217, 218). Не менее восторженным был отзыв молодого поэта и критика А. А. Смирнова (впоследствии - крупного историка западноевропейских литератур), утверждавшего, что творчество Гиппиус 'озаряет самые смутные и тревожные наши переживания': 'Поэтесса <...> идет в глубину, вскрывает тайны окружающей действительности, передает свои откровения. Это - религиозное созерцание (другого имени не нахожу), наполняющее почти всю книгу и чувствующееся, может быть, сильнее всего там, где о Боге не сказано ни слова'. Осмысляя стихи Гиппиус на фоне 'импрессионизма' новейших поэтов, Смирнов отмечает: 'З. Гиппиус, наоборот, фиксирует свои образы, дает им вполне развиться и лишь тогда замыкает в красивую, изысканную форму. Искусственность ли это? Думаю, что это 'вторая искренность', 'вторая непосредственность', которая избавляет и ее самое и читателя от неловкого обмана' (Хроника журнала 'Мир искусства'. 1903. No 16. С. 182). С. 50. Песня.- НЛ. С. 219 (без деления на строфы). Неоднократно перепечатывалось в поэтических антологиях и хрестоматиях. 19 марта 1893 г. Гиппиус зафиксировала в дневник': 'Я писала стихи сегодня, после многих лет. Пусть они плохи, но пищу их и повторяю потом - как молюсь. Есть неведомое чувство умиления и порыва в душе. О, если б молиться, пока жить!' Далее в дневнике приводится текст 'Песни', существенно отличающийся от его окончательной редакции: 'Окошко мое высоко над землею, Высоко над землею. Вижу я только небо с вечернею зарею, С вечернею зарею. И небо кажется пустым и бледным, Пустым и бледным. Оно не сжалится над сердцем бедным. Над моим сердцем бедным. Увы, в печали безумной я, умираю, Я умираю. И жажду того, чего я не знаю, Не знаю. И это желание не знаю откуда. Пришло откуда, Но сердце просит я хочет чуда. Чуда! Мои глаза его не видали, Никогда не видали, Но рвусь к нему в безумной печали, В безумной печали. О, пусть будет то, чего не бывает, Не бывает, Мне бледное небо чудес обещает, Оно обещает,- Но плачу без слез о неверном обете, О неверном обете. Мне нужно то, чего нет на свете, Чего нет на свете. После 17-го марта' (Contes d'amour, 1. С. 31-32). Та же редакция стихотворения (с небольшими разночтениями) имеется в беловом автограф', (ИРЛИ. Ф. 39. Ед. хр. 1122). Стихотворение написано Гиппиус после разрыва отношений с поэтом Ф. А. Червинским (17 марта 1893 г., см.: Contes d'amour, 1. С. 30-31), ср. фразу в одном из недатированных писем Гиппиус к Червинскому: 'Я хочу того, чего на свете нет, я хочу и жду чудес' (ЦГАЛИ. Ф. 154. Оп. 1. Ед. хр. 9). С. 60-61. Осень.- СВ. 1896. No9. С 80 (без ст. 30-33, вариант ст. 35: 'Как призраки, тают'). Парки (рим. миф.) - богини судьбы, прядущие нити человеческих жизней. С. 66-68. Родина.- Зеркала. С. 294-296. Вариант (строфа 6, ст. 3-4): 'Молю, не цепляйся за прутья // Решетки печальной' (Зеркала). С. 68. Сонет.- Зеркала. С. 298. Вариант ст, 5: 'Моей душе, в безмолвие влюбленной' (Зеркала). С. 69. Вечерняя заря.- Зеркала. С. 297. Вариант (строфа 4, ст. 1): 'Повеяло нездешнею отрадой' (Зеркала). С. 70. Вечер.- СВ. 1897. No 8. С. 220 (с посвящением Н. А. Борисовскому, без деления на строфы), Зеркала. С. 300 (без деления на строфы). Вариант ст. 2: 'И уплывают тучи полосою' (СВ). Автограф, посланный З. А. Венгеровой, датирован: '17 июля, 97. Шевино' (ИР ЛИ. Ф. 39. Ед. хр. 542), в Экз. ИМЛИ помета: 'Шевино летом'. Шевино - имение у станции Преображенская Варшавской железной дороги (близ Луги), Гиппиус и Мережковский жили там летом 1897 г. С. 71. Молитва.- СВ. 1897. No 10. С. 118, Зеркала. С. 301. В Экз. ИМЛИ помета: 'Шевино осенью'. С. 71-72. Серенада.- Зеркала. С. 302. С. 72-73. Снег.- Живописное обозрение. 1898. Т. I. С. 106: НП. С. 74. Лестница.- В Экз. ИМЛИ посвящено Лизе О<вербе>к. Баронесса Елизавета фон Овербек - по словам Гиппиус, 'молоденькая англичанка, идеально музыкальная (она написала музыку 'хор' к трагедиям Софокла и Эврипида, шедшим тогда на Александрийском театре)' (Пахмусс Т. Зинаида Гиппиус: 'Эпоха 'Мира искусства'' // Возрождение (Париж). 1968. No 203. С. 73). Н. А. Богомолов в своих примечаниях (Гиппиус З. Н. Стихотворения. Живые лица. М., 1991. С. 418-419) приводит подробную характеристику Овербек из письма Гиппиус к В. Д. Комаровой от 19 июля 1898 г.: 'В последнее же мое путешествие, нынче весной, я встретилась с одной барышней, музыкантшей, с которой мы очень сошлись. Судьба ее трагическая: она русская, в раннем детстве была увезена из России родителями, бежавшими по политическим причинам в Англию и скоро умершими. Девочка не понимает ей слова по-русски, воспитана церемонной англичанкой. Кончила лондонскую консерваторию, издала уже несколько сборников своих песен, написала четыре симфонии, оперу, дирижирует оркестром и начинает приобретать известность. Но дело не в этом, а в том, что она волшебно музыкальна. Никогда я не встречала такого странного существа. Вы не поверите, как она была мне полезна, какие толчки уму в сторону музыки она мне дала' (ЦГАЛИ. Ф. 238. Оп. 1. Ед. хр. 154). Эпизод знакомства с Овербек на вилле Рейф весной 1898 г., отразившийся в стихотворении, Гиппиус воссоздает в ретроспективной дневниковой записи от 16 августа 1899 г.: 'Мы спустились в сад, на крутой скале, и сели на камни. <...> У англичаночки была странная, красивая палка в руках, с перламутровыми инкрустациями. 'Покажите мне вашу палку',- сказала я. И когда она мне ее протянула, у меня было неопределимое чувство, без слов: а ведь я с этим существом все могу сделать, что захочу, оно - мое. Слова потом пришли, очень вдолге. На другой день - вечер у Gloeden'a... Там <...> - музыка и опять то же бессловесное чувство. Вдвоем - только раз, на каменной лестнице' (Contes d'amour, 1. С. 45-46, Franz von Gloeden - живописец и художественный фотограф). Таким образом, авторская датировка стихотворения (1897) неточна. Близость Гиппиус к Овербек (приезжавшей в Петербург) не осталась незамеченной в литературной среде, в частности, В. Я. Брюсов записал в дневнике в начале 1903 г.: 'При Зиночке состояла и Лиза Овербек, девица для лесбийских ласк, тощая, сухая, некрасивая, Лепечущая по-французски)' (ГБЛ. Ф. 386. Карт. 1. Ед. хр. 16. Л. 29 об.). Позднее Гиппиус вспоминала о своих отношениях с Овербек в письме к З. А. Венгеровой от 6 апреля 1908 г.: 'Для меня не все равно, вдвоем, 'втроем или соборне',- ибо малейший пол я признаю только, когда есть любое'. А любовь непременно 'тайна двух'. <...> Постольку, поскольку есть Любовь между двумя,- нет 'разврата'. Они - взаимоисключающи. <...> Я не была субъективно, в меру моего тогдашнего сознания, да и объективно, развратна, вступая 'в брак с Лизой'. Но была, говоря вам об этом и 'шаля' с вами. Сложностей вопроса я не касаюсь, но вот общие черты' (ИР ЛИ. Ф. 39. Ед. хр. 542). С. 75. Mгновение.- НП. 1903. No 9. С. 86. В Экз. ИМЛИ под текстом помета 'Аврора' (см. примеч. к с. 65). Круги.- В Экз. ИMЛИ посвящено Л. О<вербек>, под текстом помета 'Гомбург' (в Гомбурге Мережковские жили летом 1899 и 1900 г.) С. 76-77. Прогулка вдвоем.- Ежемесячные сочинения. 1901. Т. IV. No 3. С. 202 (варианты - строфа 2, ст. 1, 5: 'Мы слабы и оба устали', строфа 3, ст. 7, 'Не знала, что надо дойти'). В Экз. ИМЛИ посвящено Л. О<вербек>. С. 78-79. Там Харон (греч. миф.) - перевозчик умерших по водам подземных рек (Стыке, Лета). С. 82. Тихое пламя.- ЖдВ. 190?. No 8. Стб. 932 (без деления на строфы). Варианты - ст. 7: 'Зачем мне грозное светило', ст. 11: 'И пламя робкое не может' (ЖдВ). С. 82-83. Мертвая заря.- ЖдВ. 1903. No 9, Стб. 1040 (без деления на строфы). С. 83. Глухота.- Мир искусства. 1901. No 5. С. 203 (с датировкой '6 марта', без деления на строфы). С. 84-85. Песни русалок.- СЦ - 1901. С. 2, 21 - в составе драмы З. Н. Гиппиус 'Святая кровь', вошедшей затем в ее 'Третью книгу рассказов' (СПб., 1902). С. 85. До дна.- Мир искусства. 1901. No 5. С. 202 (датировка '17 окт. 1900'). С. 85-86. В гостиной.- Новое дело. 1902. No 12. С. 219 (под заглавием 'Собрание'). В Экз. ИМЛИ подзаголовок 'На журфиксе'. С. 88-89. Истина или счастье? - Посвящение ('В. К.'). Гиппиус расшифровывает в Экз. ИМЛИ: 'Успенскому и К<арташе>ву вместе'. Василий Владимирович Успенский - приват-доцент (позднее профессор) Петербургской духовной академии, участник Религиознофилософских собраний. Знакомство Гиппиус с ним (1902 г.) развивалось параллельно ее общению с Карташевым, который переживал тогда своеобразное увлечение ею. Говоря о Карташеве в записи от 16 февраля 1904 г., Гиппиус добавляет: 'Другой профессор, Успенский, моложе и весь не то теленок, не то ребенок - и 'кутейник' с виду, но они у меня оба почему-то неотделимо бывали, чем-то (новостью среды?) слитые, но я на Успенского почти не обращала внимания, так, 'второй'. Карташов бывал и отдельно, и я неудержимо говорила свое, торопясь дать ему что-то внешнее, ему недостающее (как мне казалось), чтобы он мог понимать мою, 'декадентски'-отливающуюся, речь', 'Когда бывали оба -ля говорила больше с Успенским, но не видя его, или полувидя, а для Карташова. Я баловала их, я пыталась показать им настоящее красивое и заботливо создавала для них массу подлинных внешних мелочей, от густых деревьев ромашки в моей комнате до стихов Пушкина и Лермонтова (уже не Бальмонта), которые я им сама с любовью читала поздними вечерами. Я хотела и мечтала создать Карташову такой новый мир, который был бы для его растущей души дождем, и она, не смятая, расцвела бы для... всего будущего, моего' (Contes d'amour, 2. С. 46, 47). С 89. Не знаю.- ВД. 1903. No 9. С. 87. В Экз. ИМЛИ пояснение: 'О 'философии' Минского'. Подразумевается мистико-философская теория 'меонизма' - религии небытия,- подробно изложенная Минским в трактате 'При свете совести. Мысли и мечты о цели жизни' (СПб., 1890). Христианин.- Одно из 'иронических' стихотворений (см. выше, с. 606). Ефрем Сирин (ок. 306-373) - классик сирийской литературы, виднейший аскетико-моралистический писатель и церковный поэт. С. 90. Другой христианин.- Со мною меч - мой оплот...- В письме к В. Я. Брюсову от 11 января 1902 г. Гиппиус, приводя евангельскую формулу 'не мир пришел Я принести, но меч' (Мф X, 34), добавляла: 'Вот лицо грядущего Христа, Христа второго пришествия - (и того же самого, который был)' (ГБЛ. Ф. 386. Карт. 82. Ед. хр. 36). С. 91-92. Предсмертная исповедь христианина.- Одно из 'иронических' стихотворений (см, выше, с. 606). Кто подразумевается за инициалами посвящения, неясно (возможно, А. В. Карташев). С. 92. Как все.- В Экз. ИМЛИ помета: 'Мэонист', в автографе, сохранившемся в архиве В. Я. Брюсова, подзаголовок 'Мэоническая молитва' (ГБЛ. Ф. 386. Карт. 128. Ед. хр. 13). См. примеч. к с. 89. Смиренность.- Новое дело. 1902. No 9. С. 87. С. 94. Швея.- Новое дело! 1902. No 5. С. 50-51. С. 95-96. Ограда - НП. 1903. No 9. С. 91-92. Вариант ст. 24: 'Вот чьи-то легкие виги' (НП). С. 96-97. Сосны.- СЦ - 1902. С. 106-107. Варианты - строфа 3, ст. 3: 'И глубже боль сомнения', строфа 5, ст. 1-2: 'Унылые, 6ессильные, // Бескрылые мечты' (СД - 1902), С. 97-98. Тетрадь любви.- Под 'тетрадью любви' подразумевается собрание дневниковых записей 'Contes d'amour', которые Гиппиус заносила с большими хронологическими перерывами, в частности, между 11 апреля 1901 г. и 16 февраля 1904 г. записей не было (по содержанию стихотворения можно судить, что Гиппиус в 1901 г, приговорила тетрадь лежать 'вечно закрытой'). Запись от 16 февраля 1904 г. начинается словами: 'Три года тетрадь эта лежала в запечатанном конверте. Сегодня я разорвала конверт, но тетради не перечитаю, нарочно, до тех пор, пока не сделаю того, для чего разорвала конверт - не впишу нужного' (Cotises d'amour, 2. С. 45). С. 98-99. Два сонета.- ЖдВ. 1902. No 2. Стб. 191-192. Под общим заглавием 'Сонеты'. Лев Самойлович Бакст (Роэенберг, 1866-1924) - живописец, участник объединения 'Мир искусства', автор портрета З. Н. Гиппиус (1905). Упоминая Бакста в незаконченном очерке 'Эпоха 'Мира искусства'', Гиппиус добавляет: 'Мы с ним весьма дружили' (Возрождение. 1968. No 203. С. 72). Дружба эта носила неровный характер: еще 20 октября 1899 г. Гиппиус сообщала З. А. Венгеровой, что 'пошла к Баксту' и 'совершенно и бесповоротно с ним порвала' (ИРЛИ. Ф. 39. Ед. хр. 542), а в 1904 г., описывая свои встречи с Бакстом, заключала: '...если у Него и было что-нибудь ко мне - то... он только лежал у моих 'ног'. Выше моих ног его нежность не поднималась. Голова моя ему была не нужна, сердце - непонятно, а ноги казались достойными восхищения' (Contes d'amour, 2. С 52)' См. также некрологическую статью Гиппиус 'Умная душа. О Баксте' (ПН. 1925. No 1446, 11 янв.). С. 99. Вместе.- ЖдВ. 1903. No 7. Стб. 807-808. Вариант ст. 10-12: 'Для достижения // Господь прозрение // Нам ныне дал' (ЖдВ). В автографе стихотворения, хранящемся в архиве В. Я. Брюсова, зачеркнуто заглавие 'Единая дорога' и проставлена точная дата: '28 марта 1902' (ГБЛ. Ф. 386. Карт. 128. Ед. хр. 13). С. 99-100. Что есть грех? - Новое дело. 1902. No 9. С. 86 (заглавие 'Что есть грех'). Одно из 'иронических' стихотворений (см. выше, с. 606). Вальтер Федорович Нувель (1871-1949) - чиновник особых поручении канцелярии министерства императорского двора, один из организаторов 'Вечеров современной музыки' и руководителей 'Мира искусства', гимназический товарищ и близкий друг Д. В. Философова. Мережковские сблизились с Нувелем в 1901 г., надеясь с его помощью - а отчасти и нейтрализовав его влияние - всецело вовлечь Философова в мистический союз, объединенный идеей 'новой церкви'. В стихотворении отразились коллизии общения с Нувелем весной - летом 1901 г. и представления Гиппиус о его духовно-психологическом облике, зафиксированные в ее записях: 'Говорила с Нувелем, возвращаясь в белую ночь от Розанова. Нувель мне показался страдающим, и что-то искреннее мелькнуло в нем. Накануне отъезда моего, днем, Нувель был у меня - но тут он мне показался только любопытствующим', 'Я виделась с ним, говоря себе, что для того вижусь, чтоб любить себя и его. А выходило, что я, во время этих свиданий, презираю и себя, к его, я ничего сделать нельзя. <...> А потом мы уже стали говорить прямее, и тогда выяснилось и для него, что между нами нет ничего общего', 'Он почти страшен отсутствием первого понятия о Любви. Жалость ему заменяет любовь. Говорил 'я готов полюбить вас' - когда готов был пожалеть. <...> Ему все легко и все все равно' (О Бывшем, 1. С. 64-66). С. 100-101. Стариковы речи.- Новое дело. 1902. No 5. С. 49-50. Под заглавием 'Старик'. Одно из 'иронических' стихотворений (см. выше, с 606). С. 104-105. 13.- 8 - бесконечность...- Подразумевается математический знак бесконечности. Число звериное...- 'Кто имеет ум, тот сочти число зверя <...> Число его шестьсот шестьдесят шесть' (Откр. XIII, 18). В святую ночь беседы тайной // Еще прибавил - одного.- Подразумевается Тайная Вечеря Христа с 12-ю апостолами. С. 105-106. Мережи.- Мережи (диал.) - рыболовные сети. С. 110-111. Богиня.- Астарта - в западносемитской мифологии олицетворение планеты Венера, богиня любви и плодородия, богиня-воительница. С. 111-112. Сообщники.- НП. 1903. No 9. С. 96-97 (без посвящения). Посвящение стихотворения Валерию Яковлевичу Брюсову (1873-1924) отражает неоднократно возникавшие между ним И Гиппиус споры о христианстве, о вере и неверии, ср. фрагмент из письма Гиппиус к Брюсову от 11 января 1902 г.: 'Иногда у меня (уж не сердитесь) к вам в душе - малодушная и смиренная шалость: кто его знает? а вдруг он что-нибудь поймет, и пойдет туда, где воистину 'трудны и узки пути'? Не лучше ли жить так, в тихой эстетике, в мирных отречениях, в бездейственном самодовольстве маленькой свободы? Ведь у вас нет мученичества в душе, того ожога, который дает Огонь, впервые касаясь души, той боли, огромной и невыносимой, которую причиняет оскорбление Христу?' (ГБА. Ф. 386. Карт. 82. Ед. хр. 36). С. 115. Цепь.- НП. 1903. No 9. С. 98. СОБРАНИЕ СТИХОВ. КНИГА ВТОРАЯ. 1903-1909 Книга 'Собрание стихов. Книга вторая. 1903-1909' вышла в свет в московском издательстве 'Мусагет' в конце апреля - начале мая 1910 г. Печатается по тексту этого издания. Издание состоялось в 'Мусагете' через посредничество Андрея Белого, одного из руководителей этого издательства, которому Гиппиус писала 8 декабря 1909 г.: 'Я очень хочу, Боря, чтобы вы издали вторую книжку моих стихов. <...> Мне Брюсов писал, глухо, о вашем издательстве <...>', в письме к Белому от 27 января 1910 т. она вновь касалась этой темы: 'Сережа передавал мне, что вы не прочь издать мою новую книгу стихов' (ГБЛ. Ф. 25. Карт. 14. Ед. хр. 6, Сережа - СМ. Соловьев). Книга была подготовлена и выпущена в свет за несколько месяцев. Критические отклики на второй сборник стихов Гиппиус характеризуются преобладающим стремлением определить черты поэтической индивидуальности его автора - в отличие от многих отзывов на первый сборник, продиктованных главным образом противостоянием 'декадентству' или приятием его. При этом вторая книга рассматривалась на фоне первой. Один из анонимных рецензентов, отмечавший, что уже в первой книге Гиппиус 'ярко обнаружился острый, рассекающий ум этого поэта и болезненно-уединенная, жаждущая освобождения душа', полагал, что 'внутренним раскрепощением, правда, еще не вполне осознанным и не вполне еще принятым, прежде всего и отличается вторая книга от первой' (Против течения. 1910. No 2 (22 окт.). С. 4). М. Кузмин, напротив, полагал, что вторая книга не меняет 'почти ни одной черты в знакомом лице': 'Ни падения, ни завоевания - ровная линия', порицая стихи Гиппиус за чрезмерную отвлеченность, он в то же время отдавал должное ее дарованию: '...З. Гиппиус - подлинный и весьма значительный поэт с редкой концентрацией, ритмическим богатством, остротою чувства и мысли, большою четкостью, но поэт безуханный, без очарования, без певучести, с мыслями скорей рассудочными, чем поэтическими, с головной страстностью, с чрезмерной долей 'мозгологии'. Цветок, засушенный в томе логарифмов' (Письма о русской поэзии // Аполлон. 1910. No 8. Отд. II. С. 62-63). Упреки в рассудочности повторялись в нескольких рецензиях на вторую книгу. И. И. Ясинский, признавая, что Гиппиус - 'настоящая поэтесса', заключал: 'Рассудочность и надуманность часто берут верх над поэзией и, следовательно, над правдой' (Новое слово. 1911. No 3. С. 155. Подпись: М. Чуносов). Л. Н. Войтоловский утверждал, что 'философско-критическое дарование Гиппиус гораздо выше и разностороннее ее поэтического таланта': 'У нее беспокойное воображение, носящее сильно метафизическую окраску и совершенно чуждое внешнему, красочному миру. Оно, как выражаются французы, смотрит на мир полузакрытыми глазами размышления, и оттого поэзия Гиппиус исходит не от души, а из головы. У стихов ее больше культурности и мыслей, чем поэзии, а у мыслей - больше стремительности, чем содержания' (Парнасские трофеи. IV // Киевская мысль. 1910. No 215 (6 авг.). С. 5. Подпись: Л. В.). Б. А. Грифцов, также сетовавший на отвлеченность и 'немоту' поэзии Гиппиус, признавал, однако, что 'теоретизация - только досадное пятно среди стихов, где действительно найдены образы для сложных чувствований' (Утро России. 1910. No 153 (22 мая). С. 3). Краткую, но чрезвычайно емкую характеристику второй книги стихов Гиппиус дал в своей рецензии В. Я. Брюсов (РМ. 1910. No 7), как бы подводя разнородные впечатления и оценки к общему знаменателю: 'Своеобразное, вполне самостоятельное дарование З. Гиппиус давно определилось и, кажется, по всем направлениям уже коснулось своих пределов! Ее стихи всегда обдуманны, умны, s них есть острая наблюдательность, направленная как вовне, так и в глубь души, они всегда сделаны просто, но изящно и с большим мастерством. Видно, что как художнику З. Гиппиус доступны все современные пути поэзии, но что сознательно она не хочет полной яркости и полной звучности, избегает слишком резких эффектов, слишком кричащих слов. <...> Несколько слабее среди новых стихотворений З. Гиппиус те, в которых решительно преобладает отвлеченная мысль, которые написаны как бы для проповеди определенных религиозных идей' (Брюсов В. Среди стихов. 1894-1924: Манифесты. Статьи. Рецензии. М., 1990. С. 316-317). С. 118. Петухи - РМ. 1909. No 1. Отд. I. С. 88 (без посвящения). Адресат посвящения - П. С. Соловьева (см. примеч. к с. 86-87). С. 118-119. Брачное кольцо.- Весы. 1906. No 3/4. С. 6 (4-е в цикле 'Водоскат'). С. 119-120. Благая весть.- НП. 1904. No 5. С. 53-54. Под заглавием 'Весть'. В основе сюжета - евангельский эпизод Благовещения Деве Марии (Лк I, 26-38). С. 122-123. Не здесь ли? - НП. 1904. No 12. С. 117-118. С. 123-124. Победы - Золотое руно. 1906. No 7/9. С. 102 (вариант предпоследнего ст.: 'С каждым дыханьем любовь озареннее'). С. 124. Успокойся?- НП. 1904. No 5. С. 56. С. 124-125. Дождичек.- ЖдВ. 1904. No 10. С. 580. Под заглавием 'В ваши дни'. С. 125. Они.- НП. 1904. No 12. С. 116. С. 126. Коростель.- ЖдВ. 1904. No 10. С. 580. Под заглавием 'Весенний коростель'. Вариант ст. 8: 'Две обнявшиеся тени'. Адресат посвящения - возможно, А. В. Карташев (см. примеч. к с. 87). С. 127. Мeжду.- Весы. 1907. No 5. С. 11-12 (с посвящением 'Д. Ф-ву'). Адресат посвящения - Д. В. Философов. С. 127-128. Дома.- Образование. 1908. No 8. Отд. I. С. 44 (без деления на строфы). С. 131. Перебои.- Весы. 1906. No 3/4. С. 7 (5-е в цикле 'Водоскат'). Неоднократно перепечатывалось в поэтических антологиях и хрестоматиях. С. 132-133. Земле.- Весы. 1906. No3/4. С. 17-18. Под заглавием 'К земле' (13-е в цикле 'Водоскат'). С. 144-145. Малинка.- Весы. 1908. No 12. С. 7-8. С. 145-146. Август.- НП. 1904. No 8. С. 1. С. 149. Заклинанье.- Весы. 1906. No 3/4. С. 16. С. 149-150. Весенний ветер.- Утро. Понедельник. 1908. No 16 (15 сент.). С. 3 (без заглавия и посвящения, без деления на строфы, вариант последнего ст.: 'Его сверкающий полет'). С. 151. Черный серп.- Весы. 1908. No 12. С 13-14 (с делением на четверостишия). С. 151-152. Тоске времен.- Эпиграф - 1-я строка стихотворения Я. П. Полонского (1842). С. 155-156. Женское.- Юбилейный сборник Литературного фонда. 1859-1909. СПб., [1910]. С 214. Под заглавием 'Женское. Венок', без деления на строфы. СТИХИ. ДНЕВНИК 1911-1921 Книга 'Стихи. Дневник 1911-1921' вышла в свет в Берлине в издательстве 'Слово' в начале 1922 г. Печатается по тексту этого издания. Этой книге предшествовал сборник Гиппиус 'Последние стихи. 1914-1918' (Пб., 1918). Из составляющих его 46-ти стихотворений 43 включены в 'Стихи. Дневник 1911-1921'. 3 стихотворения из 'Последних стихов', не вошедшие в этот сборник, печатаются ниже в особом разделе. Книга 'Стихи. Дневник 1911-1921' вызвала ряд критических отзывов в русской зарубежной печати. Большинство их объединяло настороженно-неприязненное отношение к политическим стихам Гиппиус, порой доходившее до резкого неприятия,- факт примечательный, в особенности, если учесть антибольшевистскую направленность печатных органов, поместивших эти отзывы. Молодой критик А. В. Бахрах, в частности, утверждал, 'В Революции Гиппиус узрела лишь нечто внешнее, лишь разрушительное - подход к ней оказался с нотой обывательщины <...>. Поэзия не может рождаться из ненависти и превращается тогда в более или менее удачное и остроумное версификаторство' (Дни (Берлин). 1922. No 57.(7 янв.). С. 15). Другой рецензент, заявлявший, что Гиппиус в своем гневе 'озлобленна и вульгарна', сетовал на то, что она приносит поэзию в жертву политике, и с особенной силой отвергал 'Песню без слов': 'Эти стихотворные призывы к палаческому ремеслу, это сладострастие вешателей - великолепный пандан из белого стана к чекистскому садизму, имеющему тоже своих песнопевцев' (Голос России (Берлин). 1922. No 1013 (23 июля). С. 5, 6. Подпись 'Л-р'). Роман Гуль, ранее участник белого движения, также указывавший, на преобладание в книге 'темных', 'ночных' настроений, тем не менее отмечал: 'Но мне кажется: ненависть Гиппиус больше всего ее личная боль, ее личная мука' (Новая русская книга (Берлин). 1922. No 8. С. 17). Еще увереннее на неоднозначность эмоций, господствовавших а книге Гиппиус, обращал внимание Вл. Кадашев (В. А. Амфитеатров): 'Основное настроение 'Дневника' - нестерпимо острое ощущение постигнувшей мир космической катастрофы и столь же острое сознание, что черный вихрь хаоса, веющий ныне над землею, будет преодолен творческою любовью. <...> Но окрыленный гнев только первое, почти инстинктивное движение сердца при виде злобных мелких бесов, погано-счастливых победою тьмы. Душа книги гораздо глубже. Она - в творческой и творящей любви'. Критик подчеркивал и высокие эстетические достоинства книги: '...все та же строгая четкость стиха, все те же матово-жемчужные, благородные краски, какими Гиппиус давно пленяет нас' (Руль (Берлин). 1922. No 464 (28 мая). С. 9). Не менее высокую оценку дал книге Гиппиус Саша Черный, объяснявший разноголосицу поэтических тем и настроений 'Дневника' непосредственным воздействием запечатленной в нем исторической реальности: 'Бездарная звериная эпопея последних лет, конечно, давно уже антиреволюционна по своему существу, и сама по себе тема эта за пределами лирических откровений. Отсюда и срывы от надежды и любви во что бы то ни стало <...> к темной проклинающей безнадежности' (Новости литературы (Берлин). 1922. No 1. С. 55. Подпись: А. Черный). С. 162-163. А потом..?- НЖдВ. 1912. No 10. С. 49. Гиппиус написала автопародию на это стихотворение 'Ангелы со мной не говорили...' (СП. С. 88-89). С. 165-166. Поэту родины.- Сирин. С. [XIV-XV] (4-е в цикле 'Молчания'). С. 166. Миндальный цветок.- НЖдВ. 1912. No 12. Стб. 17-18. Под заглавием 'Предательство'. С. 167. Его дочка.- Сирин. С. [XII-XIII] (3-е в цикле 'Молчания', вариант - строфа 4, ст. 3: 'К Отцу, своему Учителю...'). С. 169-170. Последние ст.- Сирин. С. [XVI] (5-е в цикле 'Молчания'). С. 170. Возня.- Сирин. С. [XIX] (7-е в цикле 'Молчания'). ...вкруг летящего ядра.- Обыгрывается основной сюжетный мотив романов Ж юля Верна 'С Земля на Луну' (1865) и 'Вокруг Луны' (1870), герои которого совершают межпланетный полет внутри огромного пушечного ядра. С. 171-172. Псалмопевцу.- Сирин. С. [XVII-XVIII] (6-е в цикле 'Молчания'). Вл. Бестужев - один из литературных псевдонимов поэта, критика, педагога Владимира Васильевича Гиппиуса (1876-1941), родственника З. Н. Гиппиус близкого к Мережковским по идейно-эстетический позициям. З. Н. общалась с Вл. Гиппиусом с начала 1890-х гг., содействовала его литературному самоопределении) и отходу от юношеского 'декадентства'. В 1900-1901 гг. Гиппиус входил в узкий круг лиц, в котором Мережковские выващивали идею 'новой церкви', вновь тесно сблизился с Мережковскими в 1910-е гг. См.: Гиппиус-Мережковская З. Дмитрий Мережковский. Париж, 1951. С. 65. С. 175-176. Напрасно.- Сирин. С. [XXVI-XXVII] (11-е в цикле 'Молчания'). Варианты - строфа 5, ст. 4: 'Не может стать моей?', строфа 6, ст. 1: 'Достойней плакать одному' (Сирин). Храни, храни ее ключи // И задыхайся - и молчи.- Ср. 'Silentium!' Ф. И. Тютчева: 'Взрывая, возмутишь ключи,- // Питайся ими - и молчи'. С. 176-177. Все мое.- Новое слово. 1914. No 8. С. 3. Под заглавием 'На севере', без посвящения, с эпиграфом '..Все ненужно, все чужое...' ('На юге',- Р-на) - подразумевается стихотворение В. Ропшина (Б. В. Савинкова). Елани (диад.) - луга, поляны, просторные лесные просеки. С. 177. L'imprevisibilite.- Сирин. С. (IX] (1-е в цикле 'Молчалия', с датировкой: 1913), ПС. С. (III]. Под заглавием 'Непредвиденное. 1913 г.'. L'imprevisibilite (фр.- непредвиденность) - один из терминов философии Анрн Бергсона. Ср. запись Гиппиус (декабрь 1919 г.): 'Ohe, Bergson! Мы вышли из твоей философии! Кончена imprevisibilite! Остался 'учет',- по Ленину' (Дневники. С. 306). С. 178. Банальностям.- Очарованный странник. Вып. 3. СПб., 1914. Под заглавием 'Банальность'. С. 189-190. Сентябрь.- ПС. С. 32. Под заглавием 'Сентябрьское'. С. 200-201. Кто он?- Свобода. 1920. No 60 (25 сент.). С. 1. В стихотворении идет речь об А. Ф. Керенском (ср. запись Гиппиус от 14 марта 1917 г.: 'Лицо Керенского <...> все - живое, чем-то напоминающее лицо Пьеро' - Дневники. С. 114). Гиппиус вспоминает о зиме 1915-1916 г.: 'У нас бывало много народа, чаще всего бывал Керенский. Мы его знали давно. <...> Главное - в нем была какая-то мальчишеская живость, скорость движений и - кажется, обманчивая - решительность. Но была в нем, увы, и женская истеричность' (Гиппиус-Мережковская З. Дмитрий Мережковский. Париж, 1951. С. 217-218). В 1917 г. отношение Гиппиус к Керенскому эволюционировало от надежд на его активную роль в деле преобразования России (5 апреля 1917 г.: 'Я верю Керенскому, лишь бы ему не мешали', 20 мая 1917 г.: 'Керенский военный министр. Пока что - он действует отлично. (.*.) Керенский- настоящий человек на настоящем месте') к глубокому разочарованию: 'Да, фатальный человек, слабый... герой. Мужественный... предатель. Женственный... революционер. Истерический главнокомандующий. Нежный, пылкий, боящийся крови - убийца. И очень, очень, весь - несчастный' (Дневники. С. 129, 131, 207). С. 202. Где он?- Свобода. 1920. No 61 (26 сент.). С. 1 Под заглавием '1-го мая 1918 г.', с посвящением Борису Савинкову. Об отношениях Гиппиус и Савинкова - см. примеч. к с. 164. После октября 1917 г. Гиппиус не имела непосредственных контактов с Савинковым вплоть до встречи в начале 1920 г. в Варшаве. С. 202-203. Желтое окно.- Новые ведомости. Веч. вып. 1918. No 97 (28 июня). С. 5 (вариант - строфа 4, ст. 2: 'Тела июньских рощ...'). С. 205-206. Hапрасно.- Корделия - младшая дочь короля Лира в трагедии Шекспира (1605). С. 206. Есть речи...- СЗ. 1922. No 10. С. 121. Заглавие - первые слова стихотворения М. Ю. Лермонтова 'Есть речи - значенье...' (1840). С. 207. Может быть...- Просто совьется свиток звездный...Ср.: 'И небо скрылось, свившись, как свиток' (Откр VI, 14). С. 210. Тяжелый снег.- О В. А. Злобине см. примеч. к 190. С. 211-212. Тишь.- РМ (София). 1921. No 3/4. С. 3 (1-е в цикле 'Из С. П. Б.-ского дневника 19 года'), с датировкой 'Январь'. С. 216. Ночь.- РМ (София). 1921. No 3/4. С. 6. Под заглавие'! 'Совдепская ночь' (5-е в цикле 'Из С. П. Б.-ского дневника 19 года'), Последние известия. 1921. No 148 (20 июня). С. 2. Под заглавием 'Совдепская ночь'. С. 217. Видение.- Сегодня (Рига). 1920. No 54 (6 марта). С. 3. Под заглавием 'Рифмо-этюд'. Аманты (фр. amant) - любовники. Бронштейн Лев - настоящее имя Л. Д. Троцкого. Антанта с большевиками заключает мир.- В декабре 1919 г. Верховный, совет Антанты принял решение о прекращении помощи белогвардейским силам на территории Восточной России, а 16 января 1920 г. формально снял блокаду советской России. С. 217-218. Оттуда? - Посвящено Дарье Павловне Соколовой (1856-?), няне Гиппиус. С. 218-219. Глаза из тьмы.- Свобода. 1920. No 46 (8 сент.). С. 2. Под заглавием 'Наши сны', Общее дело. 1921. No 210 (10 февр.). С. 2. Под заглавием 'Сны' (вариант - строфа 4, ст. 2: 'Неслышный стон...'). С. 220. Будет.- Общее дело. 1921. No 210 (10 февр.). С. 2 (без посвящения, вариант ст. 9-10: 'А если и умрем? // Россия воскреснет!'), СЗ. 1922. No 10. С. 124 (без посвящения, датировка '19 г. СПб.'). Иван Иванович Манухин (1882-?) - врач, муж Т. И. Манухиной (см. предыдущее примеч.). Гиппиус называет Манухина 'незабвенным другом нашим, удивительнейшим человеком': 'Он,- и жена его,- люди, с которыми мы действительно вместе, почти не разлучаясь физически и душевно, переживали годы петербургской трагедии. <...> И. И.- редкое сочетание очень серьезного ученого, известного своими творческими работами в Европе,- и деятельного человека жизни, отзывчивого и гуманного. Типичные черты русского интеллигента - крайняя прямота, стойкость, непримиримость - выражались у него не словесно, а именно действенно. Он жил по соседству с нами, но во время войны мы не были знакомы' (Дневники. С. 234). ИЗ 'ПОХОДНЫХ ПЕСЕН' С. 224-225. Божий суд.- ПП. С. 17-18. Бронштейн.- См. примеч. к с. 217. С. 225-227. Гость.- ПП. С. 19-22. Дэвид Ллойд-Джордж (1863-1945) - английский политический и государственный деятель, премьер-министр (с 1916 г.). Леонид Борисович Красин (18701926) -- советский партийный и государственный деятель, в 1920 г.глава советского представительства в Лондоне. СИЯНИЯ Сборник 'Сияния' вышел в свет в Париже в 1938 г. тиражом 200 экз. (серия 'Русские поэты' (вып. 2.), выпускавшаяся издательской фирмой 'Дом книги'). Приводимые в комментариях датировки стихотворений сообщены Темирой Пахмусс (см.: СП. Т. I. С. XLII). Сопоставляя 'Сияния' с предшествовавшими им книгами стихотворений Гиппиус, поэт и критик М. О. Цетлин заключал: 'Стихи эти не очень отличаются от тех, которые в прошлом создали ей славу. Меньше, может быть, остроты и 'игры', больше горечи, и сильнее зазвучали мотивы разочарования, почти отчаянья в жизни. <...> Больше стало в них сдержанности, меньше изысканности. <...> Все главное осталось. Осталась своеобразная смесь рефлексии, и даже дидактизма, и подлинного лирического чувства, иронии и религиозности, мужского ума, направленного на высшие вопросы духа, и женской манерности'. Цетлин подчеркивает, что лирика Гиппиус обделена характерными признаками символистской поэтической школы, что по-своему сближает ее с современностью: 'По-прежнему любит она неожиданные прозаизмы <...> и вообще стремится, чтобы стихи звучали не как 'напевы', а как интимная, разговорная речь. То, что наиболее отталкивает теперешнего читателя в стихах символистов - чрезмерная насыщенность образами, излишняя декоративность, извилистость, непрямота линий,- всего этого нет в стихах З. Гиппиус. Ее стихи вообще лучше сравнивать не с живописью, а с графикой. Это тончайшие рисунки тушью или пером, изломанные капризные линии, ставшие, правда, теперь менее острыми и выразительными, чем раньше' (СЗ. 1938. No 67. С. 449-450). О верности Гиппиус в новой ее книге своему прежнему поэтическому облику говорили и другие рецензенты. Одних этот облик оставлял равнодушным: 'Весь набор символистических отмычек налицо в этой книге (слегка ржавчиной покрытый)' (Мирный В. С. 'Сияния' - стихи З. Гиппиус // Иллюстрированная Россия (Париж). 1938. No 24 (682) (4 июня). С. 19), другие, наоборот, подчеркивали, что сборник 'Сияния' - 'все та же своеобразная и острая поэзия', в которой, однако, 'меньше едкости, меньше обреченности, чем в прежних стихах' (Осоки н С.//Рус записки (Париж). 1938. No 10. С. 193-194). С обстоятельными отзывами, содержавшими не только оценку 'Сияний', но и характеристику поэтической индивидуальности Гиппиус в целом, выступили В. Ходасевич и Г. Адамович. '...Само обаяние этой поэзии,- писал Ходасевич,- в значительной мере возникает из происходящего в ней совершенно своеобразного внутреннего борения поэтической души с непоэтическим умом, художественного чутья с антихудожественными понятиями, вкуса с безвкусицей. Отсюда и происходит вся причудливость и вся в некотором роде прелестная хрупкость гиппиусовской поэзии, ежесекундно грозящей распасться, рассыпаться, безнадежно сорваться и - надо сказать правду - нередко в самом деле срывающейся' (Xодасевич Вл. Двадцать два // Возрождение (Париж). 1938. No 4136 (17 июня). С 9). Если Ходасевич задерживает внимание на специфических недостатках поэзии Гиппиус, заключающихся в 'прегрешениях' перед формой (словесная неточность, приблизительность, 'напрасная прихотливость'), то Адамович считает нужным сделать акцент на ее исключительном своеобразии: 'Место стихам Гиппиус в русской литературе обеспечено по той простой причине, что других таких стихов не было и, вероятно, не будет. ('З. Гиппиус остается собой в соседстве с любым гением'. 'Сияниях, по мнению Адамовича, 'не слабее и не лучше других ее книг' ('к штатам ее склада не применимо понятие развития'), но в них 'заметнее, чем прежде у Гиппиус, стремление к простоте и чистоте' (Адамович Г. Литературные заметки // ПН. 1938. No 6283 (9 июня). С 3). С. 229-230. Над забвеньем.- СЗ. 1932. No 49. С. 203. Датировка 'Сентябрь 1928 г., Cafe des Allees, Cannes'. С. 235. Ясность.- Виктор Андреевич Мамченко (19011982) - поэт, 'друг No 1' Гиппиус в период ее парижской эмиграции. См. письма Гиппиус к Мамченко 1936-1944 гг. (Из переписки З. Н. Гиппиус. С. 448-460). Прорезы.- Окно (Париж). 1923. No 1. C. 52. Датировка '13 августа 1918 г. С.-Петербург', другая датировка '13 марта 1918 г. Дружноселье'. Варианты первой публикации - строфа 1, ст. 4: 'Здесь - только радость лунного окна', строфа 2, ст. 4: 'Как мост, как путь в залунную страну', строфа 3, ст. 1, 2: 'Все эти дни, под ядовитым жалом, // (Безумные, как длительный - один!)', строфа 4: И все прозрачнее, необычайней Прорез высокий моего окна. Люблю Любовь в ее последней тайне, Нездешняя и здешняя - одна. Ей в горах.- Цикл написан в 1928 г., адресован Н. Н. Берберовой, которая вспоминает: '...я прожила у них (Мережковских.- Ред.) три дня, в Торран, над Грассом, и она подарила мне листок с тремя стихотворениями, написанными в эти дни. Эти стихи удивили меня, они показали мне неожиданную нежность ее ко мне и тронули меня. <...> Торран - место в горах, высоко, высоко, в Приморских Альпах, и там, в старом замке, Мережковские снимали один этаж' (Берберова Н. Курсив мой. С. 284, 285). В автографе, подаренном Берберовой, цикл называется 'Ей в Thorenc' и состоит из трех стихотворений, 3-е, заключительное, при жизни Гиппиус не было напечатано (см. с. 273 наст. изд.). С. 238. Прошла.- СЗ. 1923. No 14. С. 168 (вариант ст. 1: 'На круглом выгибе лесного склона'). Датировка '1921, Висбаден'. С. 239. St. Therese de l'Enfant Jesus.- СЗ. 1925. No 23. С. 207, 208. Под заглавием 'Therese de l'Enfant Jesus'. Варианты - ст. 7: 'Милая девочка, чужая', ст. 12: 'Такою нежною радостью дышат...'. Датировка '1 января 1925 г., Париж', За свободу (Варшава). 1929. Ne 135 (2768) (26 мая). С. 3 (вариант ст. 7: 'Милая девочка, чужая'). St. Therese de l'Enfant Jesus (фр.) - Св. Тереза Младенца Иисуса. Имеется в виду так называемая 'маленькая Тереза' - Тереза Лизьеская (Мари Франсуаза Тереза Мартен, 1873-1897, канонизирована в 1925 г.), французская монахинякармелитка, чрезвычайно высоко почитавшаяся Мережковским и Гиппиус, в ней они видели живое воплощение своей метафизической концепции любви-'влюбленности'. Подробнее см., Мережковский Д. Маленькая Тереза / Под ред., со вступ ст. и коммент. Темиры Пахмусс. Ann Arbor, 1984. С. 241. 8 ноября.- Числа. 1933. No 9. С. 7 (с делением на четверостишия, перед ст. 9-12 строка отточий, варианты - ст. 3-4: 'Розово-серая и безответная, // Тоже тихая, во мне печаль', ст. 10: 'К окнам высоким мрак приник'). Датировка '1933 г.'. Радуйся, радуйся Архистратиг! - 8 ноября ст. ст. (день рождения Гиппиус) - собор Архистратига Михаила. Eternite fremissantе.- СЗ. 1934. No 54. С. 189. Без посвящения, под заглавием помета 'Плотин - Бергсон'. Датировка '23 декабря 1933 г.'. Eternite fremissante (фр.) - трепещущая вечность, философская формула А. Бергсона. Владимир Сергьевич Варшавский (1906-1978) - прозаик, журналист, знаток философии А. Бергсона. С. 243. Когда?- СЗ. 1924. No 20. С. 221 Под заглавием 'Etoile' (фр. - звезда). Датировка '1 марта 1924 г., Париж'. Варианты - ст. 7, 8: 'Какие улицы звонкие // в желтой волне туманов!', ст. 11: 'Но отчего у меня такое пламенное', ст. 17, 18: 'Господи! Я пойду в неизвестное, // только пусть оно будет родное' (СЗ). СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В СБОРНИКИ С. 248. 'Осенняя ночь и свежа, и светла...' - СВ. 1888. No 12. С. 112. Подпись: З. Г. С. 248-249. 'Долго в полдень вчера я сидел у пруда...' - СВ. 1889. No 10. С. 156. Подпись: З. Н. С. 249: П. И. Вейнбергу ('Люблю - хрусталь бесценный и старинный...'). - ИРЛИ. Ф. 62. Оп. 3. Ед. хр. 326. Петр Исаевич Вейнберг (1831-1908) - поэт, переводчик, историк литературы. Сохранявшиеся письма З. Н. Гиппиус к Вейнбергу охватывают период 1894-1900 гг. С. 249-251. П. И. Вейнбергу ('Вы задали мне трудную задачу...').- ИРЛИ. Ф. 62. Оп. 3. Ед. хр. 326. Аврора.- См. примеч. к с. 65. Мечтая с Фонда получить гроша? - Имеется в виду Литературный фовд (общество для пособия нуждающимся литераторам и ученым), Вейнберг был с 1893 г. членом Комитета Литературного фонда, а с 1901 года - его председателем. Меррекюлъ - курорт в Эстляндской губернии ва берегу Финского залива. Космополис - международный журнал 'Cosmopolis', основанный в 1896 г. в Париже на трех языках: французском, английском и немецком, с 1897 г. в Петербурге выходил русский вариант журнала (редактор Ф. Д. Батюшков). В 1898 г. издание прекратилось. С. 251. З. А. Венгеровой.- ИРЛИ. Ф. 39. Ед. хр. 1122, Литературное обозрение. 1990. No 9. С. 99-100 / Публ. Н. А. Богомолова и А. Л. Соболева (с неточностями). О З. А. Венгеровой см. примеч. к с. 65, С. 252. 'На стене темно-красной...' - ИPЛИ. Ф. 39. Ед. хр. 1122, Литературное обозрение. 1990. No 9. С. 100 / Публ. Н. А. Богомолова и А. Л. Соболева. С. 252-253. Прямо в рай - ГБЛ. Ф. 386. Карт. 128. Ед. хр. 13. Л. 10 об., Карт. 56. Ед. хр. 16. Л. 2 об., Литературное обозрение. 1990. No 9. С. 100 / Публ. Н. А. Богомолова. Одно из 'иронических' стихотворений (см. выше, с. 606). С. 253. Тема для стихотворения.- Перцов П. Литературные воспоминания. 1890-1902 гг. М., Л., 1933. С. 229. Публикуя этот стихотворный набросок, сохранившийся в его архиве, Перцов поясняет: 'Несмотря на недовершенность и очень 'женский' характер темы и исполнения, этот поэтический эмбрион не лишен интереса,- тем более, что он реалистически точно рисует домашнюю обстановку Зинаиды Николаевны' (Там же. С. 228-229). С. 253-255. Неуместные рифмы.- Северные цветы. Альманах пятый книгоиздательства 'Скорпион'. М., 1911. С. 1-3. С. 255. Тебе.- Возрождение (Париж). 1955. No 43. С. 28. По рукописи, предоставленной А. М. Ремизовым. С. 255-256. На-крест.- Сирин. С. [XXVIII] (12-е в цикле 'Молчания', вариант ст. 4: 'Бьенье,- забвенье всего, что было'), СЗ. 1930. No 43. С. 208. С. 256. Завяжи.- БВ. Утр. вып. 1914. No 14032 (2 марта). С. 2. С. 256-257. Издевка.- Огонек. 1918. No 12, 26(13) мая. С. 7. С. 257-259. Три сына - три сердца.- Сегодня. 1924. No 94 (26 апр.). С. 3. В рукописной тетради Гиппиус 'Под знаком Девы' датировано 'Июль 1918. СПб.', заглавие 'Три сердца' (СП. С. 4, 7). Посвящено 3. В. Ратьковой-Рожновой. С. 259-260. Копье - СП. С. 21. Из тетради 'Под знаком Девы'. С. 261-262. Большевицкий сон.- СЗ. 1932. No 49. С. 204. Посмертно опубликована редакция текста под заглавием 'Сон (советский)' (НЖ. 1954. No 37. С. 123-124). С. 262. Красноглазое.- СЗ. 1925. No 25. С. 244. Вариант заключительной строфы (СП. С. 50): И если в дверь мою железную Он постучит - услышу ль я? Нет, рву, как тряпку бесполезную, Я мой остаток бытия. С. 264. Твоя любовь.- Маковский. С. 109. Датировка - СП. С. 55. С. 265. 'Никогда не читайте...' - НЖ. 1961. No 64. С. 8, СП. С. 60. Под заглавием 'Стихи'. '...Сказаны все слова...' - СП. С. 102. С. 265-266. Надежда моя.- СЗ. 1923. No 14. С. 171. Датировка '1921, Висбаден' (СП. С. 103, 104). Посвящено Амалии Фондаминской (см. примеч. к с. 168-169). С. 266. Рыдательное.- СЗ. 1923. No 14. С. 170. Датировка '1921, Париж' (СП. С. 107, 109). Но я твоей одежды не коснусь... - Реминисценция из стихотворения А. Блока 'Русь' ('Ты и во сне необычайна...', 1906): 'Твоей одежды не коснусь'. С. 267. Голубой конверт.- СЗ. 1923. No 14. С. 169. Датировка 'Париж, 2 июля 1922' (СП. С. 62). С. 268. Верность.- СЗ. 1924. No 18. С. 99. Адресат посвящения - Илья Исидорович Бунаков-Фондаминский (1880-1942) - видный деятель партии социалистов-революционеров, журналист, один из редакторов 'Современных записок' (1920-1940), многолетний близкий друг Мережковских (знакомство завязалось зимой 1907-1908 г.). Ср. дневниковые записи Гиппиус: 'Илья Фондаминский - еврей, абсолютно не похожий на еврея. Нежный, кроткий, христианнейший, - весь любовь. Смутно верующий и веры своей боящийся' (14 марта 19-11 г.), 'Илюшу я поняла изнутри и полюбила еще больше' (1913. Страстная Суббота) (О Бывшем, 3.- С. 55, 72). Пламя.- СЗ. 1924. No 18. С. 101 (4-е в цикле 'Южные стихи'). С. 269. Лик.- СЗ. 1925. No 23. С. 206. Датировка '24 декабря 1924 г., Париж' (СП. С. 135). С. 269-270. Слово? - СЗ. 1925. No 25. С. 245-246. С. 273. Тройное.- СЗ. 1927. No 31. С. 247. Датировка '1927. Париж' (СП. С. 148). С. 273-274. На Croisette.- Числа. 1930. No 1. С. 10. Датировка '24 сентября 1929. Villa Tranquille. Le Cannet' (СП. С. 156). С. 274. Смотрю.- СЗ. 1930. No 43. С. 210. В старом замке.- СЗ. 1930. No 43. С. 210, СП. С. 150, - С. 274-275. Хорошая погода.- СЗ. 1930. No 44. С. 210. Датировка '1930, Le Cannet' (СП. С. 161). С. 275. Жить.- СЗ. 1932. No 49. С. 203-204. С. 275-276. В новой.- СЗ. 1932. No 49. С. 205. С. 276. Здесь.- СЗ. 1933. No 52. С. 185. У маленькой Терезы.- СЗ. 1934. No 54. С. 188-189. См. примеч. к с. 239. С. 276-277. Отъезд.- СЗ. 1935. No 57. С. 232. С. 277. Две Сестрицы.- СЗ. 1938. No 67. С. 147-148. Датировка '1938, Париж' (СП. С. 171). С. 278. Вспоминаю.- СП. С. 69. 'Люблю огни неугасимые...'- HЖ. 1961. No 64. С. 9. С. 279-280. 'Тереза, Тереза, Тереза, Тереза...' - СП. С. 174. См. примеч. к с. 239. С. 280. 'Одиночество с Вами... Оно такое...' - СП. С. 175. О В. А. Злобине см. примеч. к с. 190. Гиппиус З. H. Стихи и проза: Избранные произведения. Воспоминания. Тула: Приок. кн. изд-во, 1992.- (Отчий край). БЕССИЛИЕ Смотрю на море жадными очами, К земле прикованный, на берегу... Стою над пропастью - над небесами,- И улететь к лазури не могу. Не ведаю, восстать иль покориться, Нет смелости ни умереть, ни жить... Мне близок Бог - но не могу молиться, Хочу любви - и не могу любить. Я к солнцу, к солнцу руки простираю, И вижу полог бледных облаков... Мне кажется, что истину я знаю - И только для нее не знаю слов. 1893 СТРАНЫ УНЫНИЯ Минуты уныния... Минуты забвения... И мнится - в пустыне я. Сгибаю колени я, Молюсь - но не молится Душа несогретая, Стучу - не отворится, Зову - без ответа я... Душа словно тиною Окутана вязкою, И страх, со змеиною Колючею ласкою, Мне в сердце впивается, И проклят отныне я... Но нет дерзновения. Кольцо замыкается... О, страны забвения! О, страны уныния! 1902 L'IMPREVISIBILITE По слову извечно Сущего, Бессменен поток времен, Чую лишь ветер грядущего, Нового мига звон. С паденьем идет, с победою? Оливу несет, иль меч? Лика его я не ведаю, Знаю лишь ветер встреч. Летят нездешними птицами, В кольцо бытия, вперед, Миги с закрытыми лицами, Как удержу их лет? И в тесности, в перекрестности, Хочу, не хочу ли я - Черную топь неизвестности Режет моя ладья. 1 Января, 1914, СПб ЖАРА Опять черна, знакома и чиста Свой звездный купол ночь вскружила. Давно мне сердце эта пестрота Неотвратимостью своею утомила. И Млечный Путь - застывшая река, Где не текут и не мерцают струи... О, тени Божьих мыслей,- облака! Я вас любил... И как о вас тоскую! [1924] ПАМЯТЬ Недолгий след оставлю я В капризной памяти людской. Но память - призрак бытия - Ненужный, лживый и пустой. На что мне он? Живу в себе, А если нет, не все ль равно, Что кто-то помнит о тебе Иль всеми ты забыт давно. Пройдут единой чередой И долгий век и краткий день, Нет жизни в памяти чужой. И память, как забвенье - тень. Но на земле, пока моя Еще живет и дышит плоть, Лишь об одном забочусь я, Чтоб не забыл меня Господь. 1925 СТЕНА В полусверкании зеленом, Как в полужизни - полусне, Иду по круто-узким склонам, По бело-блещущей стене. И тело легкое послушно, Хранимо пристальной луной. И верен шаг полу воз душный Над осиянной пустотой. Земля, твои оковы сняты, Твои законы сметены. Как немо, вольно и крылато В высоком царствии луны! И вьется в полусмертной тени Мой острый путь - тропа любви... О мать, земля! моих видений Далеким зовом - не прерви! Ужель ты хочешь, чтоб опять я Рабом очнулся, и в провал - В твои ревнивые объятья - Тяжелокаменно упал? [1925] ЛЯГУШКА Какая-то лягушка (все равно!) Свистит под небом черновлажным Заботливо, настойчиво, давно... А вдруг она - о самом важном? И вдруг, поняв ее язык, Я б изменился, все бы изменилось, Я мир бы иначе постиг, И в мире бы мне новое открылось? Но я с досадой хлопаю окном: Все это мара ночи южной С ее томительно-бессонным сном... Какая-то лягушка! Очень нужно! 1926 СОН Наивный месяц, мал и тонок, Из белых облачных пеленок Смотрел на луг. А на лугу - Сидел взъерошенный котенок, Как в зачарованном кругу. Зачем он был, зачем сидел, И отчего так месяц бел,- Все мне казалось непонятно... Но был котенок очень смел, А луг круглился необъятно. И пенилась моя надежда,- В котенке, в небе,- как вино... Иль это сонная одежда На том, что есть,- но не дано, Что наяву утаено?.. [1926] БЫТЬ МОЖЕТ Как этот странный мир меня тревожит! Чем дальше - тем все меньше понимаю. Ответов нет. Один всегда: быть может. А самый честный и прямой: не знаю. Задумчивой тревоге нет ответа. Но почему же дни мои ее все множат? Как родилась она? Откуда? Где-то - Не знаю где - ответы есть... быть может? Сент. 1930 СИЯНИЯ Сиянье слов... Такое есть ли? Сиянье звезд, сиянье облаков - Я все любил, люблю... Но если Мне скажут: вот сиянье слов - Отвечу, не боясь признанья, Что даже святости блаженное сиянье Я за него отдать готов... Все за одно сиянье слов! Сиянье слов? О, повторять ли снова Тебе, мой бедный человек-поэт, Что говорю я о сияньи Слова, Что на земле других сияний нет? 1937 ПРИДВЕРНИК Дойти бы только до порога! Века, века... И нет уж сил. Вдруг кто-то властно, но не строго Мой горький путь остановил. И вижу: дальше нет дороги. Сверкают белые огни. Старик, у двери, на пороге Рукой мне машет: 'Отдохни!' Ужели новое томленье? Опять века, века, века Здесь, на пороге? С нетерпеньем Я поглядел на старика И тотчас начал сказ мой длинный: Волнуясь, путаясь, спеша Твердил и каялся: повинна Во всем, во всем моя душа! И нет такого дела злого, Какого б я не совершал...- Старик с усмешкою суровой Поток речей моих прервал: 'Не торопись! Кто ни прибудет, Во всем винит себя тотчас: Там разберут, мол, и рассудят, И все грехи простят зараз. Грехов у каждого не мало, Ты огулом казниться рад... А разберись-ка сам сначала, Найди, в чем был - не виноват. Подумай, сядь вот здесь, на камне, Спроси у сердца своего...' Опять века... Да что века мне! Не мог придумать ничего. Мелькают тени прегрешений - Гордыня, страх, упорство в зле, Измена... О, старик! В измене Я был невинен на земле! Пусть это мне и не в заслугу, Но я Любви не предавал. И Ей - ни женщине, ни другу - Я никогда не изменял! Быть может, надо на пороге В томленьи ждать еще века - Лишь об измене нет тревоги, Лишь от нее душа легка, К суду готовлюсь - за другое, И будь что будет впереди! Но он дрожащею рукою Дверь отомкнул передо мною: 'Суда не будет. Проходи'. 1938 ПОСЛЕДНИЙ КРУГ Вскипают волны тошноты нездешней И в черный рассыпаются туман. И вновь во тьму, которой нет кромешней. Скользят к себе, в подземный океан. Припадком боли, горестно-сердечной, Зовем мы это здесь. Но боль - не то. Для тошноты подземной и навечной Все здешние слова - ничто. Пред болью - всяческой - на избавленье Надежд раскинута живая сеть: На дружбу новую, на Время, на забвенье, Иль, наконец, надежда - умереть. Будь счастлив, Дант, что по заботе друга, В жилище мертвых ты не все узнал, Что спутник твой отвел тебя от круга Последнего. Его ты не видал. И если б ты не умер от испуга, Нам все равно о нем бы не сказал. <Без даты> БЕССИЛИЕ. Цитируя строки из этого стихотворения: 'Мне близок Бог, бо не могу молиться, Хочу любви' и не могу любить'. В. А. Злобин вспоминает лермонтовского 'Демона': 'Хочу я с небом примириться, Хочу любить, хочу молиться...' и продолжает: 'И таких совпадений много. Недаром ее так к Лермонтову влечет. Некоторые его стихи она даже помнит наизусть, свои, за редкими исключениями,- никогда...' (Тяжелая душа. Вашингтон, 1970. С. 14-15). L'IMPREVISIBILITE. В переводе с французского 'Непредвиденное', печаталось также под этим названием и под названием '1 Января 1914 г.'. Набранное курсивом, это стихотворение предваряет сборник Гиппиус 'Последние стихи. 1914-1918' (Пб., 1918) и продолжает тему страшных предчувствий предыдущего стихотворения, но прежняя тревога переросла в готовность идти навстречу судьбе и стих приобрел эпическую торжественность. ЖАРА. Печатается по сборнику 'Сияния', условно датируется годом первой публикации в составе цикла 'Южные стихи' (Современные записки. 1924.' No 18. С. 102). ПАМЯТЬ. Печатается по публикации в газете 'Возрождение' (1928. 9 фев.), журнальной публикации, в которой, по косвенным сведениям, есть существенные, 'говорящие' расхождения с газетным текстом, из-за некомплектности журнала 'Новый корабль', отыскать не удалось. СТЕНА. Печатается по сборнику 'Сияния', условно датируется годом первой публикации в газете 'Последние новости' (1925. 11 окт. в составе цикла 'Стихи о луне'). ЛЯГУШКА. Печатается по сборнику 'Сияния', первая публикация в журнале 'Современные записки' (1927. No 31. С. 244), датируется по парижскому сборнику 1984 года. СОН. ('Наивный месяц, мал и тонок...'). Печатается по первой публикации (Современные записки. 1926. No 27. С. 209), условно датируется годом этой публикации. БЫТЬ МОЖЕТ. Печатается по сборнику 'Сияния', авторская датировка в первой публикации в журнале 'Современные записки' (1930. 'V 44. С. 212). где стихотвовение посвящено Георгию Адамовичу. СИЯНИЯ. Печатается по одноименному сборнику, впервые опубликовано в журнале 'Русские записки' (1937. No 2. С. 114), датируется по парижскому сборнику 1984 года. ПРИДВЕРНИК. Печатается но первой публикации в журнале 'Современные записка' (1938. No 67. С. 150). ПОСЛЕДНИЙ КРУГ. При жизни Гиппиус не публиковалось. Печатается по ежеквартальнику 'Новый журнал' (1952. Т. 28. С. 115). Это вступление к поэме 'Последний круг (и Новый Дант в аду)', над которой Гиппиус работала до своей предсмертной болезни. Первый вариант поэмы, состоящий из 4 песней, как у Данте, но написанный ямбическим пентаметром (опубликован в журнале 'Возрождение'. 1968. No 198, 199, с предисловием публикатора Т. Пахмусс), Гиппиус начали переписывать терцинами, чтобы приблизить к Данте. По свидетельству Пахмусс, есть три версии поэмы, переписанной в терцинах, но ни одна из них не закончена. Работу над поэмой прервала болезнь, а затем смерть. 'Мы жили тогда на планете другой...': Антология поэзии русского зарубежья. 1920-1990: В 4 кн. Кн. 1 М., 'Московский рабочий', 1995. Стихи о луне 1. Пятно 2. Стена 'Я был бы рад, чтоб это было...' СТИХИ О ЛУНЕ 1 ПЯТНО Кривое, белое пятно Комочком смято-мутным Висит бесцельно и давно Над морем неуютным. Вздымая водные пласты, Колеблет моря сваи. А солнце смотрит с высоты, Блистая и скучая. Но вот, в тот миг, когда оно Сердито в тучу село, Мне показалось, что пятно Чуть-чуть порозовело. Тревожит сердце кривизна И розовые тени, И жду я втайне от пятна Волшебных превращений... 2 СТЕНА В полусверкании зеленом, Как в полужизни-полусне, Иду по крутоузким склонам, По белоблещущей стене. И тело легкое послушно, Хранимо пристальной луной. И верен шаг полувоздушный Над осиянной пустотой. Земля, твои оковы сняты. Твои законы сменены. Как немо, вольно и крылато В высоком царствии луны! И вьется в полусмертной тени Мой острый путь - тропа любви... О мать земля! моих видений Далеким зовом - не прерви! Ужель ты хочешь, чтоб опять я Рабом очнулся, и в провал - В твои ревнивые объятья - Тяжелокаменно упал? * * * В. Злобину Я был бы рад, чтоб это было, Чтоб так оно могло и быть, Но чтоб душа у вас забыла Лишь то, что надо ей забыть. Не отдавалась бы злословью, Могли бы вы его понять И перестали бы любовью Томленье, сон и скуку звать. Я ж - ничего не забываю, Томленьем вашим не живу, Я даже если сплю - то знаю: Я тот же весь, как наяву. 1944 Зинаида Гиппиус Стихотворения Литература русского зарубежья. Антология в шести томах. Том первый. Книга первая 1920-1925. М., 'Книга', 1990 Содержание Зеркала повсюду Домой Программа Зеркала повсюду А вы никогда не видали? В саду или в парке - не знаю, - везде зеркала сверкали. Внизу, на поляне, с краю. вверху, на березе, на ели. где прыгали мягкие белки. где гнулись мохнатые ветки.- везде зеркала блестели. И в верхнем - качались травы. а в нижнем - туча бежала... Но каждое было лукаво. земли иль небес ему мало,- друг друга они повторяли. друг друга они отражали... И в каждом - зари розовенье сливалось с зеленостью травной, и были - в зеркальном мгновеньи - земное и горное - равны. Домой Мне - о земле - болтали сказки: 'Есть человек. Есть любовь'. А есть - лишь злость. Личины. Маски. Ложь и грязь. Ложь и кровь. Когда предлагали мне родиться - Не говорили, что мир такой. Как же я мог не согласиться? Ну а теперь - домой, домой! Программа Здесь все - только опалово, только аметистово, да полоска заката алого. да жемчужина неба чистого... А где-то на поле - цветы небывалые, и называется поле - нетово... Что мне зеленое, белое, алое? Я хочу, чтоб было ультрафиолетово... З. H. ГИППИУС Стихотворения --------------------------------------------------------------------------- З. H. Гиппиус. Стихотворения СПб.: Академический проект, 1999. --------------------------------------------------------------------------- СОДЕРЖАНИЕ СОБРАНИЕ СТИХОВ 1889-1903 Необходимое о стихах СОБРАНИЕ СТИХОВ. КНИГА ВТОРАЯ. 1903-1909 122. Земле 148. Так ли? СТИХИ. ДНЕВНИК 1911-1921 У ПОРОГА 182. Напрасно ('Я и услышу, и пойму...') ВОЙНА 193. Наше Рождество ИЗ 'ПОХОДНЫХ ПЕСЕН' 265. Милая 266. Рвань 267. Комиссар 268. Красная Звезда 269. Товарищ 270. Письмо из Совдепии СИЯНИЯ 280. Женскость 283-286. Южные стихи 1. За что? 2. Лягушка 3. Жара 4. Дождь 287-288. Стихи о Луне 1. Пятно 2. Стена 299. Втайне 314. Домой СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В АВТОРСКИЕ СБОРНИКИ 315. 'Давно печали я не знаю...' 316. 'Я помню аллею душистую...' 319. 'Мой дворец красив и пышен, и тенист душистый сад...' 320. 'Я истинному верен останусь до конца...' 325. 'Брат Иероним! Я умираю...' 326. <П. И. Вейнбергу> ('Пусть проходят дни и годы...') 328-329. Втайне! 1. Hommage 2. Уши 331. Любовь к недостойной 332. Обе 333. Песня о голоде 334. К Добролюбову 335. 'Все колдует, все пророчит...' 336. Реплика ведьмы 337. 'Ты не один в своей печали...' 338. 'То бурная, властно-мятежная...' 339. Поликсене Соловьевой 342. Январь - алмаз 343. Кипарисы 344. Свое 345. Амалии 346. Сергею Платоновичу Каблукову 347. 'Оле' 348. Девочка 349. 'Аркаша, Аркаша...' 350. Ответ - 351. Тебе 353. Три креста 356. Опрощение 357. 'Плотно заперта банка...' 358. 'Нет выбора, что лучше и что хуже...' 359. 'Ходит, дышит, вьется, трется между нами...' 360-363. Жизнеописание Ники 1. ''Нет, я не льстец!' Мои уста...' 2. 'От здешних Думских оргий...' 3. ''Буря мглою небо' слюнит...' 4. 'Со старцем Ник беседовал вдвоем...' 364. Вере 365. С лестницы 366. О: ('Знаю ржавые трубы я...') 367. 'Опять мороз! И ветер жжет...' 368. Рано? 369. Ленинские дни 371. Мелешин-Вронский 376. Невеста 377. Навсегда 379. Звездоубийца 380. Сон 382. Мир сей 383-386. Любовь 1. 'Какая тайна в этом слове...' 2. 'Я воздыхал и дни и ночи...' 3. 'Любовь приходит незаметно...' 4. 'Как незаметно из-под пыли...' 387. Не за мной 388. 16 389. Программа 393. Двое 394. Хобиас 395. Не согласные рифмы 397. '...О, эти наши дни последние...' 398. Презренье 400. Сад Двух 401. 'Сказать - не поверят...' 402. Рай 410. Цифры 412. Извержение Этны 413. Гурдон 414. Падающее 415. Сбудется 418. 'Любовь уходит незаметно...' 421. Две сестры 423. Память 424. Подожди 425. Стихи о луне. 3. Месяц 426. Ответ Дон-Жуана 428. 'Дана мне грозная отрада...' 429-431. <Стихотвореиия В. Витовта> 1. 'Улица. Фонарь. И я...' 2. 'Ночую за полтиницей...' 3. 'Милая, выйди со мной на балкон...' 432. О Тундре 434. Октябрь 440. Белград 447. Стены 452. На фабрике 453. Другой 454. Условия 457. Арфа 458. Тереза 459. Слова и Молчанья 460. Remember! 469. Не одним хлебом 470. 'Я был бы рад, чтоб это было...' НЕОБХОДИМОЕ О СТИХАХ Стихи мои я в первый раз выпускаю отдельной книгой, и мне почти жаль, что я это делаю. Не потому, что их написано за пятнадцать лет слишком мало для книги, и не потому, что считаю мою книгу хуже всех, без счета издающихся, стихотворных сборников: нет, я думаю - она и хуже, и лучше многих, но мне жаль создавать нечто совершенно бесцельное и никому не нужное. Собрание, книга стихов в данное время - есть самая бесцельная, ненужная вещь. Я не хочу этим сказать, что стихи не нужны. Напротив, я утверждаю, что стихи нужны, даже необходимы, естественны и вечны. Было время, когда всем казались нужными целые книги стихов, когда они читались сплошь, понимались и принимались. Время это - прошлое, не наше. Современному читателю не нужен, бесполезен сборник современных стихов. Это и не может быть иначе, и вина (если тут есть вина) лежит столько же на читателях, сколько на авторах. Ведь и те, и другие - одинаковые дети своего времени. Ему подчиняясь, современный поэт утончился и обособился, отделился, как человек (и, естественно, как стихотворец), от человека, рядом стоящего, ушел даже не в индивидуализм, а в тесную субъективность. Именно обособился, перенес центр тяжести в свою особенность, и поет о ней, потому что в ней видит свой путь, святое своей души. Это может казаться печальным, но тут нет ничего безнадежного или мелкого, и опечаленных пусть утешает мысль, что это - современное, а все 'современное' - временно. Неизбежная одинокая дорога, быть может, ведет нас, и в области поэзии, к новому, еще более полному, общению. Но возвращусь к тому, что есть. Я считаю естественной и необходимейшей потребностью человеческой природы - молитву. Каждый человек непременно молится или стремится к молитве,- все равно, сознает он это или нет, все равно, в какую форму выливается у него молитва и к какому Богу обращена. Форма зависит от способностей и наклонностей каждого. Поэзия вообще, стихосложение в частности, словесная музыка - это лишь одна из форм, которую принимает в нашей душе молитва. Поэзия, как определил ее Баратынский,- 'есть полное ощущение данной минуты'. Быть может, это определение слишком обще для молитвы,- но как оно близко к ней! И вот мы, современные стихописатели, покорные вечному закону человеческой природы, молимся - в стихах, как умеем, то неудачно, то удачно, но всегда берем наше 'свое', наш центр, все наше данное 'я' в данную минуту (таковы законы молитвы), - виноваты ли мы, что каждое 'я' теперь сделалось особенным, одиноким, оторванным от другого 'я', и потому непонятным ему и ненужным? Нам, каждому, страстно нужна, понятна и дорога наша молитва, нужно наше стихотворение,- отражение мгновенной полноты нашего сердца. Но другому, у которого заветное 'свое' - другое, непонятна и чужда моя молитва. Сознание одиночества еще более отрывает людей друг от друга, обособляет, заставляет замыкаться душу. Мы стыдимся своих молитв и, зная, что все равно не сольемся в них ни с кем,- говорим, слагаем их уже вполголоса, про себя, намеками, ясными лишь для себя. Некоторые из нас, стыдясь и печалясь, совсем оставляют стихотворную форму, как слишком явно молитвенную, и облекают иной, сложной и туманной, плотью свое божественное устремление. Если есть где-нибудь один, кто поймет нашу молитву,- он поймет ее и сквозь печаль тумана. Но есть ли он? Есть ли чудо? Я считаю мои стихи (независимо от того - бездарны они или талантливы,- не мне судить, да и это к делу не относится) - очень современными в данном значении слова, то есть очень обособленными, своеструнными, в своеструнности однообразными, а потому для других ненужными. Соединение же их в одной книге - должно казаться просто утомительным. Книга стихотворений - даже и не вполне 'обособленного' автора - чаще всего утомительна. Ведь все-таки каждому стихотворению соответствует полное ощущение автором данной минуты, оно вылилось - стихотворение кончилось, следующее - следующая минута,- уже иная, они разделены временем, жизнью, а читатель перебегает тут же с одной страницы на другую, и смены, скользя, только утомляют глаза и слух. Но, повторяю, было время, когда стихи принимались и понимались всеми, не утомляли, не раздражали, были нужны всем. И не оттого, что прежние поэты писали прекрасные стихи, а теперешние пишут плохие, что толкуют о вырождении стиха, об исчезновении поэтических талантов! Исчезли не таланты, не стихи,- исчезла возможность общения именно в молитве, общность молитвенного порыва. Я утверждаю, что стремление к ритму, к музыке речи, к воплощению внутреннего трепета в правильные переливы слов - всегда связано с устремлением молитвенным, религиозным, по-ту-сторонним,- с самым таинственным, глубоким ядром человеческой души, и что все стихи всех действительно-поэтов - молитвы. Молитвенны стихи и прежних наших стихотворцев,- тех, в свое время принятых, понятных. Был и будет Пушкин, он принят навсегда, он был и будет нужен, его песни, он сам - как солнце, он вечен, всепроникающ, но,- как солнце,- неподвижен. То, что есть молитвы Пушкина,- не утоляет нашего порыва, не уничтожает нашего искания: он - не цель, не конечный предел, а лишь некоторое условие существования этого порыва, как солнце не жизнь, а только одно из условий жизни. Пушкин - вне времени, зато он и вне нашего пути, исторического и быстрого. Но вот Некрасов, поэт во времени, любимый и всем в свое время нужный. И его 'гражданские' песни - были молитвами. Но молитвы эти оказались у него общими с его современниками. Дрожали общие струны, пелись хвалы общему Богу. Каковы они были - все равно. Они замолкли и уже не воскреснут, как молитвословия. Но они звучали широко и были нужны, они были - общими. Теперь - у каждого из нас отдельный, сознанный или несознанный,- но свой Бог, а потому так грустны, беспомощны и бездейственны наши одинокие, лишь нам и дорогие, молитвы. Есть и в прошлом один, нам подобный, 'ненужный всем' поэт: Тютчев. Любят ли его 'все', понятны ли 'всем' его странные, лунные гимны, которых он сам стыдился перед другими, записывал на клочках, о которых избегал говорить? Каким бесцельным казался и кажется он! Если мы, редкие, немногие из теперешних, почуяли близость его и его Бога, сливаемся сердцем с его славословиями,- то ведь нас так мало! И даже для нас он, Тютчев, все-таки - из прошлого, и его Бог не всегда, не всей полностью - наш Бог... Я намеренно не вхожу здесь в оценку величины и малости того или другого поэта. Вопрос о силе таланта не имеет значения для тех мыслей, которые мне хотелось высказать. Я думаю, явись теперь, в наше трудное, острое время, стихотворец, по существу подобный нам, но гениальный,- и он очутился бы один на своей узкой вершине, только зубец его скалы был бы выше,- ближе к небу,- и еще менее внятным казалось бы его молитвенное пенье. Пока мы не найдем общего Бога, или хоть не поймем, что стремимся все к Нему, Единственному,- до тех пор наши молитвы,- наши стихи,- живые для каждого из нас,- будут непонятны и не нужны ни для кого. З. Гиппиус 122. ЗЕМЛЕ В рассветный вечер окно открою Навстречу росам и ветру мглистому. Мое Страданье, вдвоем с тобою Молиться будем рассвету чистому. Я знаю: сила и созиданье В последней тайне,- в ее раскрытии. Теперь мы двое, мое Страданье, Но будем Два мы,- в одном совитии. И с новым ликом, без рабства счастью, В лучах страданья, в тени влюбленности, К рассветным росам пойдем со властью, Разбудим росы от смертной сонности. Сойдем туманом, веселым дымом, Прольемся в небе зарею алою, Зажжем желаньем неутолимым Больную землю, сестру усталую... Нет, не к сестре мы - к Земле-Невесте Пойдем с дарами всесильной ясности. И если нужно - сгорим с ней вместе, Сгорим мы трое в огне всестрастности. 1905 148. ТАК ЛИ? Бегу от горько сложной боли я, От праздных мыслей, праздных слов. Бегу от судорог безволия И перепутанных узлов. О, эти злобные туманности, Порывный взлет,- падений пыль... Не лучше ль в тихой безжеланности Уснуть, как спит степной ковыль?.. 1907 182. НАПРАСНО Я и услышу, и пойму, А все-таки молчи. Будь верен сердцу своему, Храни его ключи. Я пониманьем - оскорблю, Не оттого, что не люблю, А оттого, что скорбь - твоя, А я не ты, и ты не я. И пусть другой не перейдет Невидимый порог. Душа раскрытая - умрет, Как сорванный цветок. Мы два различных бытия. Мы зеркала - и ты, и я. Я всё возьму и углублю, Но, отражая,- преломлю. Твоя душа... Не оттого ль Даю так много ей, Что всё равно чужая боль Не может быть моей ? Страдать достойней одному. Пусть я жалею и пойму - Любви и жалости не верь, Не открывай святую дверь, Храни, храни ее ключи, И задыхайся - и молчи. Февраль 1913 СПБ 193. НАШЕ РОЖДЕСТВО Вместо елочной, восковой свечи бродят белые прожекторов лучи, сверкают сизые стальные мечи вместо елочной, восковой свечи. Вместо ангельского обещанья пропеллера вражьего жужжанье, подземное страданье ожиданья вместо ангельского обещанья. Но вихрям, огню и мечу покориться навсегда не могу. Я храню восковую свечу, я снова ее зажгу и буду молиться снова: родись, Предвечное Слово! Затепли тишину земную. Обними землю родную... Декабрь 1914 СПБ 265. МИЛАЯ Где-то милая? Далеко, На совдепской на земле. Ходит, бродит одиноко, Ест солому, спит в золе. Или, может, изменила, Поступила в Нарпродком? Бриллианты нацепила И сидит с большевиком? Провожала, так недаром Говорила мне: ну что ж? Подружусь я с комиссаром, Если скоро не придешь. Нет, не верю! Сердце чисто, И душа ее верна. Не полюбит коммуниста, Не таковская она. Голодает, холодает,- Не продаст чертям души. Наше войско дожидает: Где мой милый? Поспеши! Я в томленьи ежечасно, Где же друг? Освободи! Убери ты этих красных... Милый, белый мой, приди! Слышу, слышу, верь заклятью! Мы готовы, мы идем! Все нагрянем буйной ратью, Красных дьяволов сметем. Или кони наши - клячи? Братья, други, все ко мне! Иль у вас никто не плачет На родимой стороне? 266. РВАНЬ Видали ль вы, братцы, Какой у нас враг, С кем будем сражаться, Какой у них флаг? Эй, красное войско! Эй, сборная рать! Ты ль смертью геройской Пойдешь умирать? Китайцы, монголы, Башкир да латыш... И всякий-то голый, А хлебца-то - шиш... И немцы, и турки, И черный мадьяр... Командует юркий Брюнет-комиссар. Плетется, гонимый, И русский дурак, Столкуемся с ним мы, Не он же наш враг. ----- Мы скажем: ты с нами. Сдавайся своим! Взгляни, что за знамя Над войском твоим? Взгляни, как чернеет, Чернеет насквозь. Не кровью ль твоею Оно запеклось? Очнись от угара И с Богом - вперед! Тащи комиссара, А сброд - удерет. Погоним их вместе, Дорогу, воры! Мы к семьям, к невесте, В родные дворы! 267. КОМИССАР Комиссар! Комиссар! Отрастил ты брюхо. Оттого-то наш народ Душит голодуха. Комиссар! Комиссар! Эй, не зарывайся. Не спасет тебя Че-Ка, Сколько ни старайся. Комиссар! Комиссар! Нам с тобой не внове. Мы теперь - не дураки, Попил нашей крови. Комиссар! Комиссар! Трусишь, милый? Вольно! Наших баб нацеловал, А теперь - довольно. Комиссар! Комиссар! Пуля - много чести. На веревке повиси, На своей невесте! 268. КРАСНАЯ ЗВЕЗДА Повалили Николая, Ждали воли, ждали рая - Получили рай: Прямо помирай. Воевать не пожелали, Мир похабный подписали, Вместо мира, вот - Бьемся третий год. Додушив буржуев, сами Стать хотели буржуями, Вот те и буржуй: Паклю с сеном жуй. Видим, наше дело чисто... Записались в коммунисты, Глядь, взамен пайка - Сцапала Че-Ка. Не судили - осудили, И китайцев пригласили... К стенке под расстрел - Окончанье дел. Заклинаем люд рабочий, Трудовой и всякий прочий, До последних дней: Будьте нас умней! Не сидите вы в Совете! Всех ужасней бед на свете Черная беда - Красная Звезда. 269. ТОВАРИЩ Неспокойствие во взоре, Ловок, юрок, брит. Чепуху такую порет, Даже слушать - стыд. Врет, что вырос на Урале, Этакий нахал! В плен его мы что ли взяли, Как сюда попал? Всюду трется, всюду вьется, Всюду лезет в спор: 'Что в Совдепии живется Плохо - сущий вздор. Этих басен ходит много Про советский край. Там, не верите? ей-Богу, Не житье - а рай. Что душе твоей угодно, Можешь всё купить. Кормят, поят превосходно, Весело служить. Все обуты, все одеты, Не на что роптать. Опекают всех Советы, Как родная мать. Говорят, что пулеметы Ставят за спиной. Эка, не было заботы! Сами рвутся в бой. Всё честь-честью. Всё как надо. Никаких Че-Ка. Дисциплина и порядок. Русские войска. И охота вам сражаться, На своих идти? Так ли думаете, братцы, Родину спасти? Ах ты, бритая лисица, Вот куда ты гнешь! Только стоит ли трудиться: Нас не проведешь! Ишь нашелся примиритель! Видим, кто таков! Не умеришь нашей прыти Бить большевиков. Знаешь, пуля есть шальная? Не уйти в кусты: Для такого негодяя Отлита, как ты. 270. ПИСЬМО ИЗ СОВДЕПИИ С аэроплана посылаю Письмо - кому? Кому-нибудь. Хочу сказать, что умираю, Что тяжкий камень давит грудь. Знакомый летчик, парень смелый, Мне обещался сбросить лист. (Я знаю, летчик этот - белый, Хоть говорит, что коммунист.) Кому б листочки ни попались, Пусть он поверит, пусть поймет: Мы ныне в муке все сравнялись, Нет ни рабочих, ни господ. Я сам рабочий, пролетарий, Из Петрограда - металлист, Схватили, заперли в подвале За то, что я - социалист. Жена сидела и сынишка, Сидели с нами мужики - Зачем не ссыпали 'излишка' Армейцам красным в сундуки. В допросах мы хлебнули горя: Ходил кулак, свистела плеть... Жена моя скончалась вскоре, Да что ж! И лучше помереть. О мне не толк - мы все страдальцы. На землю нашу пала тень. Впились в нас дьявольские пальцы, И недалек последний день. Скажите всем - ужель не знают? Ужель еще не пробил час ? Что красный дьявол замышляет, Прикончив здесь - идти на вас. Скажите всем, что небо грозно, Что гибель наша - гибель вам. Скорей, скорей, пока не поздно! Идите все на помощь к нам! Труслив наш враг, хотя и ловкий, Легко с ним справимся и мы... Но развяжите нам веревки, Освободите из тюрьмы! Зовем из вражеского стана, Из преисподней мы кричим... Лети, письмо с аэроплана, К свободным, честным и живым! 280. ЖЕНСКОСТЬ Падающие, падающие линии... Женская душа бессознательна, Много ли нужно ей? Будьте же, как буду отныне я, К женщине тихо-внимательны, И ласковей, и нежней. Женская душа - пустынная, Знает ли, какая холодная, Знает ли, как груба? Утешайте же душу невинную, Обманите, что она свободная... Всё равно она будет раба. 283-286. ЮЖНЫЕ СТИХИ 1 ЗА ЧТО? Качаются на луне Пальмовые перья. Жить хорошо ли мне, Как живу теперь я? Ниткой золотой светляки Пролетают, мигая. Как чаша, полна тоски Душа - до самого края. Морские дали - поля Бледно-серебряных лилий... Родная моя земля, За что тебя погубили? 2 ЛЯГУШКА Какая-то лягушка (всё равно!) Свистит под небом черно-влажным Заботливо, настойчиво, давно... А вдруг она - о самом важном? И вдруг, поняв ее язык, Я б изменился, всё бы изменилось, Я мир бы иначе постиг, И в мире бы мне новое открылось? Но я с досадой хлопаю окном: Всё это мара ночи южной С ее томительно-бессонным сном... Какая-то лягушка! Очень нужно! 3 ЖАРА Опять черна, знакома и чиста, Свой звездный купол ночь вскружила. Давно мне сердце эта пестрота Неотвратимостью своею утомила. И Млечный Путь - застывшая река, Где не текут и не мерцают струи... О, тени Божьих мыслей, - облака! Я вас любил... И как о вас тоскую! 4 ДОЖДЬ И всё прошло: пожары, зной, И всё прошло, - и всё другое: Сереет влажно полог низкий. О, милый дождь! Шурши, шурши, Родные лепеты мне близки, Как слезы тихие души. 287-288. СТИХИ О ЛУНЕ 1 ПЯТНО Кривое, белое пятно Комочком смято-мутным Висит бесцельно и давно Над морем неуютным. Вздымая водные пласты, Колеблет море сваи. А солнце смотрит с высоты, Блистая и скучая. Но вот, в тот миг, когда оно Сердито в тучу село, Мне показалось, что пятно Чуть-чуть порозовело. Тревожит сердце кривизна, И розовые тени, И жду я втайне от пятна Волшебных превращений... 2 СТЕНА В полусверкании зеленом, Как в полужизни - полусне, Иду по крутоузким склонам, По бело-блещущей стене. И тело легкое послушно, Хранимо пристальной луной. И верен шаг полувоздушный Над осиянной пустотой. Земля, твои оковы сняты, Твои законы сменены. Как немо, вольно и крылато В высоком царствии луны! И вьется в полусмертной тени Мой острый путь - тропа любви... О мать, земля! моих видений Далеким зовом - не прерви! Ужель ты хочешь, чтоб опять я Рабом очнулся и в провал - В твои ревнивые объятья - Тяжелокаменно упал? 299. ВТАЙНЕ Сегодня имя твое я скрою, И вслух - другим - не назову, Но ты услышишь, что я с тобою, Опять тобой - одной - живу. На влажном небе Звезда огромней, Дрожат - струясь - ее края. И в ночь смотрю я, и сердце помнит, Что эта ночь - твоя, твоя! Дай вновь увидеть родные очи, Взглянуть в их глубь - и ширь - и синь. Земное сердце великой Ночью В его тоске - о, не покинь! И всё жаднее, всё неуклонней Оно зовет - одну - тебя. Возьми же сердце мое в ладони, Согрей, - утишь, - утешь, любя... 314. ДОМОЙ Мне - о земле - болтали сказки: 'Есть человек. Есть любовь'. А есть - лишь злость. Личины. Маски. Ложь и грязь. Ложь и кровь. Когда предлагали мне родиться - не говорили, что мир такой. Как же я мог не согласиться? Ну, а теперь - домой! домой! 315 Давно печали я не знаю, И слез давно уже не лью. Я никому не помогаю, Да никого и не люблю. Любить людей - сам будешь в горе. Всех не утешишь всё равно. Мир - не бездонное ли море? О мире я забыл давно. Я на печаль смотрю с улыбкой, От жалоб я храню себя. Я прожил жизнь мою в ошибках, Но человека не любя. Зато печали я не знаю, Я слез моих давно не лью. Я никому не помогаю, И никого я не люблю. 316 Я помню аллею душистую И ветви сирени кругом, Росу на траве серебристую И небо, объятое сном. Я помню, как трелью рыдающей Сирень оглашал соловей, И как аромат опьяняющий Волной доносился с полей. Я помню скамью одинокую, Забытые грезы и сны, И пруд, весь заросший осокою, И силу живую весны... У берега лодка качается, И плещется тихо вода, И звезды, блестя, отражаются На зыбком просторе пруда. Стихает природа уснувшая, Всё негой весенней полно... Я помню то время минувшее, Я помню, что было давно... 319 Мой дворец красив и пышен, и тенист душистый сад, В рощах царственных магнолий воды тихие журчат, Там желтеет в темной куще золотистый апельсин И к студеному фонтану наклоняется жасмин. Блещет море, и гирляндой роз пунцовых обвита Кипарисов темнокудрых величавая чета. Шепот нежных слов и трели полуночных соловьев, О, когда б навек остаться здесь, у милых берегов!.. Но порою я спускаюсь, одинока и грустна, Вниз по мраморным ступеням, где, луной озарена, Чуть колышется, чуть дышит золотистая волна. Я веду беседу с морем, я гляжу в немую даль И с любовью вспоминаю мою прежнюю печаль. Вспоминаю домик бедный и черемухи кусты, И сирени белоснежной ароматные цветы, Песни жаворонка в поле, на заре, кудрявый лес, Васильки родимой нивы и глубокий свод небес. Помню я мои мученья, слезы бедные мои, Помню жажду тихой ласки, жажду счастья и любви. Но зачем, следя за лунным отражением в волнах, Как о счастии тоскую я о горе и слезах... И зачем в саду у моря, где чуть слышен запах роз, Мне так жалко прежней доли, мне так жалко милых слез?.. 320 Я истинному верен останусь до конца: Смирите, люди-братья, надменные сердца! Вы верите и в счастье, и в радостные годы, Вы к знанию стремитесь, вы ищете свободы - Но в мире нет свободы, нет в мире красоты... Смиритесь, позабудьте безумные мечты! Непобедимой смерти таинственная сила Людей живую душу навеки покорила. И в первое мгновенье, как и в последний час, - О, смерть, ты будешь с нами, и будешь вечно в нас! Приходит смерть любовью, светлы ее одежды, Приносит нам отраду и робкие надежды... Но от любви бегите, бегите, люди, прочь! Ведь это смерть пред вами, ведь это - та же ночь... Любовь - еще страшнее и непонятней смерти... Смиритесь, братья-люди, смиритесь и поверьте, Что в мире нет свободы, и, волею судьбы - Любя и умирая, мы вечные рабы! 325 Брат Иероним! Я умираю... Всех позови! Хочу при всех Поведать то, что ныне знаю, Открыть мой злой, тяжелый грех. О, я не ведал, что нарушу, Господь, веления Твои! Ты дал мне пламенную душу И сердце, полное Любви. И долго, смелый, чуждый страха, Тебе покорный, - я любил. Увы, я слаб! Я прах от праха! И Враг - Твой Враг - меня смутил. Презрел я тайные заветы, Отверг любовь - еще любя, И в ризы длинные одетый Пришел сюда, спасать себя. Мне враг шептал: здесь подвиг крестный. Любовь же - грех и суета. И я оставил путь мой тесный, Войдя в широкие врата. Я подвизался неустанно, Молчал, не спал, не ел, не пил... О, Долорес! О Донна Анна! О все, которых я любил! 326. <П. И. ВЕЙНБЕРГУ> Пусть проходят дни и годы, Вечно та же сердцем я! Жадно рвусь под Ваши своды, И со мной - мои друзья. Но... живу я наизнанку, Как подняться спозаранку? Разболится голова... Мы приедем на Фонтанку В среду, в среду, ровно в 2. 5 февраля 1901 328-329. ВТАЙНЕ! 1. HOMMAGE* 'Га! Петушья у меня нога!' Народами повелевал Наполеон, И трепет был пред ним великий. Герою - честь! Ненарушим закон! И без надзора - все мы горемыки. Курятнику - петух единый дан. Он властвует, своих вассалов множа. И в стаде есть Наполеон: баран. И в Мирискусстве есть: Сережа. * Дань уважения (франц.) - Ред. 2. УШИ 'Имеющий уши - слышит' П. П. Перцову, компании Мирискусства, а также В. Гиппиусу Безумна я была, упряма, как ребенок. Я думала, что мы свободны и равны. Всё оттого, что был мой слух нелепо тонок И различал шаги с нездешней стороны. Но боле восставать мятежный дух не будет. И я теперь, - как вы, - в туманной тишине. Лишь гений нас, больных, когда-нибудь разбудит, До гения ж поспим. И правы мы во сне. Ни боли, ни борьбы... Как путь отрадно-ясен! Как мне близки друзья, с тех пор, как я глуха! Поверим лишь в того, кто будет громогласен, И коль услышим крик, - хотя бы петуха, - Он будет тот, кого мы ждем. И мы пойдем за петухом. 331. ЛЮБОВЬ К НЕДОСТОЙНОЙ Ах! Я одной прекрасной дамы Был долго ревностным пажом, Был ей угоден... Но когда мы Шли в парк душистый с ней вдвоем - Я шел весь бледный, спотыкался, Слова я слышал, как сквозь сон, Мой взор с земли не подымался... Я был безумен... был влюблен... И я надеялся... Нередко Я от людей слыхал о том, Что даже злостная кокетка Бывает ласкова - с пажом. Моя ж мадонна - молчалива, Скромна, прелестна и грустна, Ни дать ни взять - немая ива, Что над водами склонена. О, ей - клянусь! - я был бы верен! Какие б прожили мы дни!.. И вот, однажды, в час вечерен, Мы с ней у озера, - одни. Длинны, длинны ее одежды, Во взгляде - нежная печаль... Я воскресил мои надежды, - Я всё скажу! Ей будет жаль... Она твоим внимает пеням, Лови мгновения, лови!.. Я пел, склонясь к ее коленям, И лютня пела о любви. Туман на озеро ложится, Луна над озером блестит, Всё живо... Всё со мной томится... Мы ждем... Я жду... Она молчит. Туман качается, белея, Влюбленный стонет коростель... Я ждать устал, я стал смелее И к ней: 'Мадонна! Неужель Не стоит робкий паж привета? Ужель удел его - страдать? Мадонна, жажду я ответа, Я жажду ваши мысли знать'. Она взглянула... Боже, Боже! И говорит, как в полусне: 'Знать хочешь мысли? Отчего же! Я объясню их. Вот оне: Решала я... - вопрос огромен! (Я шла логическим путем), Решала: нумен и феномен В соотношении - каком? И всё ль единого порядка - Деизм, теизм и пантеизм? Рациональная подкладка Так ослабляет мистицизм! Создать теорию - не шутка, Хотя б какой-нибудь отдел... Ты мне мешал слегка, малютка, Ты что? смеялся? или пел?' . . . . . . . . . . . . . . . Мрачись, закройся, месяц юный! Умолкни, лживый коростель! Пресекнись, голос! Рвитесь, струны! Засохни, томный розанель! И ссохлось всё, и посерело, Застыл испуганный туман. Она - сидела как сидела, И я сидел - как истукан. То час был - верьте иль не верьте, - Угрюмей всяких похорон... Бегите, юноши, как смерти, Философических мадонн! 1902 332. ОБЕ За гранью смерти ее я встречу, Ее, единую, ее, любимую. И ей, как в детстве, на зов отвечу С любовью первою, - неисцелимою. Ее ли сердцем не угадаю? В ней жизнь последняя и бесконечная. Сквозь облик милый - тебя узнаю, Тебя, Заступница, тебя, Предвечная... 333. ПЕСНЯ О ГОЛОДЕ (1904 г., посв. А. Блоку) Хата моя черная, убогая, В печке-то темно да холодно, На столе-то хлеба ни корочки, В углах и тараканы померли. Хозяйка моя - молчит, молчит, Соседи мои - немудреные, Соседи мякину лопают. Животы-то у них бурчат, ворчат, А они ничего - радуются. А были соседи - да померли, Лежат, ничего, погоста ждут, Лежат себе - не схоронены. Кто жив - глядишь, издевается: 'Чего, дурак, мякины не жрешь? Небось, подыхал, так наелся бы'. А не лезет в меня мякина-то, Нету моего согласия, Чистой смертыньки пойду искать, От соседей уйду, от хозяюшки, Один на один умирать пойду. Над колодцем месяц серебряный, За вербой заря кровавая, Под зарей, внизу, поле черное. Пойду я да лягу на поле, Буду в небо глядеть, алое и белое, Так и умру с ним один на один, Умру на земле - от голода... 334. К ДОБРОЛЮБОВУ Нет отреченья в отреченьи, От вечных дум исхода нет. Ты видишь свет и мрак в смешеньи. В тебе раздельны мрак и свет. И за полями, за горами, Где меркнет жизнь и след людской, Ты узришь жадными очами, Что кинул здесь в семье родной. В пустыне нет уединенья, Повсюду жизнь, повсюду Бог. Лишь сердцу, сердцу нет смиренья, - От жизни в жизни - нет дорог. 335 Всё колдует, всё пророчит, Лысоглавый наш Кузьмич... И чего он только хочет Ворожбой своей достичь? Невысокая природа Колдовских его забав: То калоши, то погода, То Иванов Вячеслав... Нет, уж ежели ты вещий, Так наплюй на эти вещи, Не берись за что поплоше, Брось Иванова с калошей, Потягайся с ведьмой мудрой, Силу в силе покажи. Ворожун мой бледнокудрый, Ты меня заворожи. 336. РЕПЛИКА ВЕДЬМЫ ...бойся, Зинаида, Двери, тени и кольца... Эко диво, ну и страхи! Вот так сила колдуна! Нет, в хламиде иль в рубахе - Всё одна тебе цена. Тени легкие люблю я, Милы мне и ночь - и день. И ревнуя, и колдуя, Я легка, сама - как тень. Дверью - может лишь Валерий Брюсов - Белого пугать! Что мне двери, что мне двери, Я умею без потери, Не помяв блестящих перий, В узость щелки пролезать. Ну а кольца... Я ль не знала Тайны колец и кругов? Я чертила и стирала, Разнимала и смыкала Круги, кольца - властью слов. Ты колдуешь в уголочке, Манишь, манишь - не боюсь... Ты не в круге - весь ты в точке, Я же в точку не вмещусь. Нет, оставь пустые бредни. Не тебе играть со мной! Замыкаю круг последний, Троецветный и тройной. Подожди, хламиду снимешь, Будешь, будешь умирать! И тогда придешь... и примешь Трехвенечную печать. 21 марта 1905 337 Ты не один в своей печали... Ждала громов не от тебя ли Душа моя? Ее надежды окрыляли, Но крылья нежные упали, - Грущу и я. Поверь, я знала и заране Незлую власть очарований Твоих - стихов... Но жаль мне власти тайных знаний.. Она рассыпалась в обмане, Она растаяла в тумане Красивых слов! 24м<арта 19>05 СПБ 338 То бурная, властно-мятежная, - То тише вечернего дня, Заря огневая и нежная На небе взошла для меня. Простая, спокойно-суровая. Как правда, пряма и ярка, Чиста, как вода родниковая, Как чистый родник, глубока. Пусть люди, судя нас и меряя, О нас ничего не поймут. Не людям - тебе одной верю я, Над нами есть Божеский суд. Их жизнь суетливо-унылая Проходит во имя ничье. Я вечно люблю тебя, милая, И всё, что ты любишь, - мое. 1 января 1906 339. ПОЛИКСЕНЕ СОЛОВЬЕВОЙ Довольно! Земного с созвездий не видно. Витать в межпланетных пространствах мне стыдно. Земля - в содроганьях, в грязи и в крови - А мы распеваем о вешней любви. Довольно! Разбейся, лукавая лира! Довольно! Бериллы - в окне ювелира. Из лука - мальчишка стреляет ворон, А девы - на Невском. На бойне - овен. Ведь топчут сейчас где-то первую травку, Ведь мылят сейчас для кого-то удавку, Ведь кто-то сидит над предсмертным письмом - А мы о любви небывалой поем, О робких балконах, о каплях дождевных, О сладких мечтаньях, бессильно-безгневных. Довольно! Иду....................... Нет, стары мы духом и слабы мы телом И людям не можем, ни словом, ни делом, Помочь разорвать их проклятую сеть... Нам - страшно во имя любви умереть. 342. ЯНВАРЬ - АЛМАЗ Сонет Он вечно юн. Его вино встречает. А человека, чья зажглась заря В сверкающую пору января, - Судьба как бы двойная ожидает. И волею судьбу он избирает. Пока живет страдая и творя, Алмазной многоцветностью горя - Он верен, он идет - и достигает. Но горе, если в поворотный час Изменит он последнему усилью: Тогда возможное не станет былью, Погаснет камень января - алмаз. А та душа, чей талисман погас, - Бесследной разлетится пылью. 19 января 1911 343. КИПАРИСЫ Они четой растут, мои нежные, Мои узкие, мои длинные, Неподвижные - и мятежные, Тесносжатые - и невинные... Прямей свечи, Желания колючей, Они - мечи, Направленные в тучи... 1911 344. СВОЕ По темным скатам, на дороге Шуршат опавшие листы. Идет Дон-Карлос легконогий, Прозрачны жаркие мечты. Идет он с тайного свиданья... Он долго ждал, искал, молил - Свершилось! Дерзкие желанья Он с нежной Нонной утолил. О, как была она прекрасна Во гневе горестном своем! И улыбается он ясно, Закрывшись бархатным плащом. 'Подите прочь! Дон-Карлос, выли Так недостойно, в эту ночь Ко мне прокрались, оскорбили... Забвенья нет... Идите прочь! О, знали вы: из сожаленья Я дерзость ваших ласк терплю. В моей душе одно презренье, Я не любила! Не люблю!' Он целовал ей кончик платья, Шептал: 'Прости мне! Ты - чиста!' Но помнил - лишь ее объятья, Ее горячие уста. И думал: если ты несчастна - Зато безмерно счастлив я. Что о любви твердить напрасно? Мила нам страсть, и страсть своя. Сжимал я трепетное тело, Изведал сладостную власть... Мученьем, гневом, - что за дело, Чем ты ответишь мне на страсть? И стон ли счастья, крик ли боли - Они равны в моем огне. А разделенный поневоле - Он ярче и милее мне... Но молча слушал он укоры. Сказать? Она не поняла б... И от разгневанной синьоры Он, властелин, ушел - как раб. Невинны нити всех событий, Но их не путай, не вяжи, И чистота, единость нити Всегда спасут тебя от лжи. Мерцает полночь, на дороге Едва шуршит упавший лист. Идет Дон-Карлос легконогий, Невинен, верен, прав и чист. 345. АМАЛИИ Люблю тебя ясную, несмелую, Чистую, как ромашка в поле. Душу твою люблю я белую, Покорную Господней воле. И радуюсь радостью бесконечною, Что дороги наши скрестились, Что люблю тебя любовью вечною, Как будто мы вместе - уже молились. 26 марта 1911 Париж 346. СЕРГЕЮ ПЛАТОНОВИЧУ КАБЛУКОВУ Темны российские узоры: Коровы, пьянство и заборы, Везде измены и туманы Да Кукол Чертовых обманы... Пусть! верю я, и верить буду Наперекор стихиям - чуду, И вас зову с собою: верьте! Но верой огненной, -до смерти. 27 сентября 1911 С.-Петербург 347. 'ОЛЕ' Безвольность рук твоих раскинутых... уста покорные молчат. И сквозь ресниц полусодвигнутых едва мерцает бледный взгляд. Ты вся во власти зыбкой томности и отдающегося сна... О, не любовью, грешной темностью моя душа уязвлена. Пусть не люблю - нет сожаления, пусть ты не любишь - всё равно, меня жестокости и дления пьянит холодное вино. Как будто в дьявольское зеркало взглянули мы... Оно светло, и нас обоих исковеркало его бездонное стекло. 348. ДЕВОЧКА Я претепло одета: Под капором коса. Гулять - теперь не лето - Иду на полчаса. Погода-то какая! Снежок хрустит, хрустит. Далёко бы ушла я, А няня не велит. Схватиться бы за санки, Скатиться бы с горы, Да я с Феклистой няней, А с ней не до игры. Противная Феклиста! Не хочет ничего, Вот Ваню гимназиста Пускают одного. Твердит: 'Ты не мальчишка, Тебе нельзя одной'. А брат приготовишка Гуляет, как большой. Башлык наденет рыжий, Коньки несет, звеня, А сам и ростом ниже, Да и глупей меня. Смеется: 'Я направо, Не надо мне Феклист'. Ах, как досадно, право, Что я не гимназист! 349 Аркаша, Аркаша, Во рту твоем каша, Но что-то в тебе восхитительное. Румян ты и сдобен, Купидоподобен, Как яблочко весь - ахтительное. Поспорили ныне Две лучших богини, Любви твоей радостной жаждая, И пламень твой страстный Делить не согласны, Всего тебя требует каждая. Ты с ними уветлив, Невинно кокетлив, И спором весьма удручаешься. Как шарушек каткий, И нежный, и сладкий, Меж ними приятно катаешься. Настроил ты скиний, Везде по богине, Всё счастье богинь тебе вверено, Но, схапав манатки, Во все-то лопатки Уехал Аркашенька в Верино. 350. ОТВЕТ - Всё так просто, всё мне мило, Шмель гудит, цветет сирень, Солнце ясно восходило: Ясный будет нынче день. Дятел ползает на ветке... Нет, иду, не утерплю... Знаю, знаю, ты в беседке, Ты, которую люблю! Ах, любовь всегда наивна (Если истина она), Упоительно-призывна, Драгоценно-неумна. И не ходит по дорогам, Где увял сирени цвет, Где в томленьи слишком строгом Грезим мы о слишком многом, О любви, которой нет. Ах, любовь проста, как роза! Успокоит - опьяня. Не стыдись, моя мимоза, Благодатного огня. Будем ясно жить на свете, В сердце есть на всё ответ. Любим мы, да любят дети, А иной любви и нет. Целоваться б неотрывно Там, в беседке, у реки... Я наивен - ты наивна, Остальное пустяки. Остальное всё ничтожно - Если, впрочем, не шучу. Но об этом осторожно, Осторожно умолчу. 351. ТЕБЕ В горькие дни, в часы бессонные Боль побеждай, боль одиночества. Верь в мечты свои озаренные: Божьей правды живы пророчества. Пусть небеса зеленеют низкие, Помни мысль свою новогоднюю. Помни, есть люди, сердцу близкие, Веруй в любовь, в любовь Господнюю. 1 января 1913 353. ТРИ КРЕСТА О, Бельгия, земля святых смертей! Ты на кресте, но дух твой жив и волен. И перед ним - что кровь твоих детей И дым, и гарь воздушных колоколен? На Польшу, близкую сестру, взгляни, - Нет изумительней ее удела: Безумием пылающие дни Ей два креста судили: на одном Ее истерзанное тело, - Душа немая на другом. Но сочтены часы томленья, Господь страданий не забудет. Голгофа - ради воскресенья, И веруем, - да будет! 357 Плотно заперта банка. Можно всю ночь мечтать. Можно, встав спозаранка, То же начать опять. Можно и с пауками Играть, полезть к ним в сеть. Можно вместе с мечтами Весело умереть. 358 Нет выбора, что лучше и что хуже. Покину ль я, иль ты меня покинешь - Моя любовь стрелы острей и уже - Конец зазубрен: ты его не вынешь. 359 Ходит, дышит, вьется, трется между нами Черный человечек с белыми глазами. Липой ли он пахнет, потом или сеном? Может быть, малинкой, а быть может, тленом. Черный ползунишка с белыми глазами, Пахнущий постелью, мясом и духами, Жертвочек ты ищешь, ловишь в водах мутных, Любишь одиноких деток перепутных. 360-363. ЖИЗНЕОПИСАНИЕ НИКИ {*} 1 'Нет, я не льстец!' Мои уста Свободно Ника {1} славословят. Ни глад, ни мор, ни теснота, Ни трус меня не остановят. Ты скромен, Ника, но ужель Твои дела мы позабыли? Преследуя святую цель, Трудился с Филиппом {2} - не ты ли? Ты победил надеждой страх, Недаром верила Россия! На Серафимовых {3} костях Не ты ли зачал Алексия? Не ты ль восточную грозу Привлек, махнувши ручкой царской? И пролил отчую слезу Над казаками - в день январский? {4} Толпы мятежные лились... У казаков устали руки. Но этим только начались Твои, о Ник, живые муки. Ты дрогнул, поглядев окрест, И спешно вызвал Герра Витта... {5} Наутро вышел манифест... Какой? О чем? Давно забыто. Но сердце наше Ник постиг. Одних сослал, других повесил. И крепче сел над нами Ник, Упрямо тих и мирно весел. С тех пор один он блюл, хранил Жену, Россию и столицу И лишь недавно их вложил В святую Гришину {6} десницу. Коль раскапризится дитя, - Печать, рабочие и Дума, - Вдвоем вы справитесь, шутя: Запрете их в чулан без шума. На что нам Дума и печать? У нас священный старец Гриша. Россия любит помолчать... Спокойней, дети, тише, тише!.. И что нам трезвость, {7} что война? Не страшны дерзкие Германы. С тобою, Ники, без вина Победоносны мы и пьяны. И близок, близок наш тупик Блаженно-смертного забвенья, Прими ж дары мои, о Ник, Мои последние хваленья. Да славит всяк тебя язык! Да славит вся тебя Россия! Тебя возносим, верный Ник! Мы богоносцы - ты Мессия! 2 От здешних Думских оргий На фронт вагонит Нике, При нем его Георгий {8} И верный Фредерикс. {9} Всё небо в зимних звездах. Железный путь готов: Ждут Никса на разъездах Двенадцать поездов. . . . . . . . . . . . . На фронте тотчас слово Он обратил к войскам: 'Итак, я прибыл снова К героям-молодцам. Спокойны будьте, дети, Разделим мы беду - И ни за что на свете Я с места не сойду. Возил сюда сынишку, Да болен он у нас. Так привезу вам Гришку Я в следующий раз. Сражайтесь с Богом, тихо, А мне домой пора'. И вопят дети лихо: 'Ура! ура! ура!' Донцы Крючков и Пяткин {10} Вошли в особый пыл, Но тут сам Куропаткин {11} С мотором подкатил. Взирает Ника с лаской На храброго вождя... В мотор садятся тряский, Беседу заведя. Взвилася белым дыбом Проснеженная пыль И к рельсовым изгибам Запел автомобиль. Опять всё небо в звездах, И пробкой, {12} как всегда, Шипят на ста разъездах Для Ники поезда. К семье своей обратно Вагонит с фронта Нике. И шамкает невнятно: 'В картишки бы приятно' - Барон фон Фредерикс. 3 'Буря мглою небо' слюнит, Завихряя вялый снег, То как 'блок' она занюнит, То завоет, как 'эс-дек'. В отдаленном кабинете Ропщет Ника: 'Бедный я! Нет нигде теперь на свете Мне приличного житья! То подымут спозаранку И на фронт велят скакать, {13} А воротишься - Родзянку {14} Не угодно ль принимать. Сбыл Родзянку - снова крики, Снова гостя принесло: Белый дядя Горемыкин {15} В страхе едет на Село. Всё боится - огерманюсь, Или в чем-нибудь проврусь... Я с французами жеманюсь, С англичанами тянусь... Дома? Сашхен {16} всё дебелей, Злится, черт ее дери... Все святые надоели - И Мардарий {17} и Гри-Гри. {18} Нет минуты для покоя, Для картишек и вина. Ночью, 'мглою небо кроя', Буря ржет, как сатана. Иль послать за Милюковым? {19} Стойкий, умный человек! Он молчанием иль словом Бурю верно бы пресек! Совершится втайне это... Не откроет он лица... Ох, боюсь, сживут со света! Ох, нельзя принять 'кадета' {20} Мне и с заднего крыльца!' Нике тошно. Буря злая Знай играет, воет, лает На стотысячный манер. Буря злая, снег взвихряя, То 'эн-эсом' {21} зарыдает, То взгрохочет, как 'эс-эр'. {22} Полно, Ника! Это сон... Полно, выпей-ка винца! В 'Речи' сказано: 'спасен Претерпевый до конца'. {23} 4 Со старцем {24} Ник беседовал вдвоем. Увещевал его блаженный: 'Друже! Гляди, чтоб не было чего похуже. Давай-ка, милый, Думу соберем. А деда {25} - вон: слюнявит да ворчит. Бери, благословясь, который близко, Чем не министр Владимирыч Бориска? {26} Благоуветливый и Бога чтит. Прощайся, значит, с дединькою, - раз, И с энтим, с тем, что рыльце-то огнивцем, Что брюхо толстое - с Алешкою убивцем. {27} Мне об Алешке был особый глас. Да сам катись в открытье - будет прок! Узрят тебя, и все раскиснут - лестно! Уж так-то обойдется расчудесно... Катай, катай, не бойся, дурачок!' Увещевал его святой отец. Краснеет Ника, но в ответ ни слова. И хочется взглянуть на Милюкова, И колется... Таврический Дворец. Но впрочем, Ник послушаться готов. Свершилось всё по изволенью Гриши: Под круглою Таврическою крышей Восстали рядом Ник и Милюков. А Скобелев, Чхеидзе и Чхенкели, {28} В углах таясь, шептались и бледнели. Повиснули их буйные головки. Там Ганфман {29} был и Бонди {30} из 'Биржевки' - Чтоб лучше написать о светлом дне... И написали... И во всей стране Настала некакая тишина, Пусть не надолго - все-таки отдышка. Министров нет - один священный Гришка... Мы даже и забыли, что война. {31} <Март 1916> * Подстрочные примечания к тексту сделаны С. П. Каблуковым 1 Ник = Нике = Николай II. 2 Ф. - спирит, лечивший Ал<ександру> Ф<едоровну>, рождавшую только девочек. 3 После открытия мощей пр<еподобного> Серафима Саровского родился у Николая сын Алексей, очень болезненный. 4 9 января 1905 года - манифестация рабочих с св<ященником> Гапоном во главе перед Зимним дворцом была разогнана казаками. 5 Гр<аф> С. Ю. Витте, инициатор манифеста 17 октября 1905 года. 6 Гриша = Григорий Ефимович Новых, прежде Распутин, ныне 'придворный духовный собеседник' с жалованием в 12000 р. в год, по слухам едва ли неверным - любовник жены Ник<олая> и постоянный его советник во всем. 7 С 19 июля 1914 г. в России запрещена продажа вина и спиртных напитков, но пьянство уменьшилось мало. 8 Георгиевская дума присудила ему знак ордена Георгия 4 степени. 9 Старый гр<аф> Фредерикс - министр Имп<ераторского> Двора - из немцев. 10 Два казака, отличившиеся особой военной удалью и жестокостью. 11 А. Н. Куропаткин - бывший главнокомандующий во время неудачной для нас Японской войны 1904 г., теперь командует армиями северо-западного фронта. 12 Поезда, ждущие Н<иколая>, затрудняют гражданское железнодор<ожное> движение. 13 Частые поездки в действующую армию. 14 Предс<едатель> 4-ой Гос<ударственной> Думы камергер М. В. Родзянко надоедает Н<иколаю> своими предостережениями, требованиями, указаниями и пр. 15 Статс-секретарь И. Л. Горемыкин, бывший дважды после 1905 г. Председателем Совета Министров - последний раз с 1914 - февраль 1916 г., когда по рекомендации Распутина был уволен и заменен гофмейстером Борис<ом> Влад<имировичем> Штюрмером. 16 Сашхен - и<мператри>ца Александра Феодоровна. 17 Мардарий - иеромонах черногорец, выдает себя за секретаря митрополита Черногорского, студент 4-го (?) курса здешней Д<уховной> Академии. Отличается особенным женолюбием и, по мнению женщин, красотою. При дворе является конкурентом Распутина. 18 Гри-Гри = Распутин. 19 Павел Николаевич Милюков - лидер конституционно-демократической партии. Историк. Депутат Думы всех 4-х созывов - известный общественный деятель. 20 См. 'Речь' 25 дек. 1915 г., ст<атья> Д. Философова. 21 'Ка-дет' = принадл<ежащий> к конституционно-демократической партии. 21 'Эн-эс' - член партии народных социалистов (н.-с). 22 'Эс-эр' - социалист-революционер (с.-р.). 23 Д. В. Философов - друг З. Гиппиус и мой - известный публицист, радикал и общественный деятель. 24 Разумеется Гр. Распутин. 25 И. Л. Горемыкина. 26 Борис Владимирович Штюрмер - заменил Горемыкина - ср. выше пр<имечание>. 27 Алешка убивец - так называет Григ. Распутин Алексея Николаевича Хвостова, заменившего князя Н. Щербатова в должности Министра Внутренних Дел и на днях уволенного. Подозревается в замысле устроить покушение на Гр. Распутина. 28 Чхеидзе, Чхенкели и Скобелев - социал-демократы, члены Государственной Думы. 29 Ганфман - редактор газеты 'Речь'. 30 Бонди - редактор газеты 'Биржевые Ведомости' = 'Биржевка'. 31 Имеется в виду приезд Николая на открытие весенней думской сессии 1916 г. в Таврический Дворец. 364. ВЕРЕ На луне живут муравьи И не знают о зле. У нас - откровенья свои, Мы живем на земле. Хрупки, слабы дети луны, Сами губят себя. Милосердны мы и сильны, Побеждаем - любя. 29 апреля 1916 С.-Петербург 365. С ЛЕСТНИЦЫ Нет, жизнь груба, - не будь чувствителен, Не будь с ней честно-неумел: Ни слишком рабски-исполнителен, Ни слишком рыцарски-несмел. Нет, Жизнь - как наглая хипесница: Чем ты честней - она жадней... Не поддавайся жадной, с лестницы Порой спускать ее умей! 28 мая 1916 Кисловодск 366. О: Знаю ржавые трубы я, понимаю, куда бег чей, знаю, если слова грубые, - сейчас же легче. Если выберу порвотнее (как серое мыло), чтобы дур тошнило, а дуракам было обидно - было! - сейчас же я беззаботнее, и за себя не так стыдно. Если засадить словами в одну яму Бога и проститутку, то пока они в яме - вздохнешь на минутку. Всякий раскрытый рот мажь заношенной сорочкой, всё, не благословясь, наотмашь бей черной строчкой. Положим, тут самовраньё: мышонком сверкнет радость, строчки - строчки, не ременьё, но отдышаться надо ж? Да! Так всегда! скажешь погаже, погрубее, - сейчас же весело, точно выпил пенного... Но отчего? Не знаю, отчего. А жалею и его, его, обыкновенного, его, таковского, как все мы, здешние, - грешного, - Владимира Маяковского. 13 октября 1916 367 Опять мороз! И ветер жжет Мои отвыкнувшие щеки, И смотрит месяц хладноокий, Как нас за пять рублей влечет Извозчик, на брега Фонтанки... Довез, довлек, хоть обобрал! И входим мы в Петровский зал, Дрожа, промерзнув до изнанки. Там молодой штейнерианец (В очках и лысый, но дитя) Легко, играя и шутя, Уж исполнял свой нежный танец. Кресты и круги бытия Он рисовал скрипучим мелом И звал к порогам 'оледелым' Антропософского 'не я'... Горят огни... Гудит столица... Линялые знакомы лица, - Цветы пустыни нашей невской: Вот Сологуб с Чеботареве кой, А вот, засунувшись за дверь, Василий Розанов и дщерь... Грустит Волынский, молью трачен, Привычно Ремизов невзрачен, След прошлого лежит на Пясте... Но нет, довольно! Что так прытко? Кончается моя открытка! Домой! Опять я в вашей власти - Извозчик, месяца лучи И вихря снежного бичи. 368. РАНО? Святое имя среди тумана Звездой далекой дрожит в ночи. Смотри и слушай. И если рано - Будь милосерден, - молчи! молчи! Мы в катакомбах, и не случайно Зовет нас тайна и тишина. Всё будет явно, что ныне тайно, Для тех, чья тайне душа верна. 369. ЛЕНИНСКИЕ ДНИ 'В эти дни не до 'поэзии'' О, этот бред партийный, Игра, игра! Уж лучше Киев самостийный И Петлюра!.. 12 декабря 1917 СПБ 371. МЕЛЕШИН-ВРОНСКИЙ (шутя) Наш дружносельский комиссар - Кто он? Чья доблестная сила Коммунистический пожар В его душе воспламенила? Зиновьев, Урицкий, иль Он, Сам Ленин, старец мудроглавый? Иль сын Израиля - Леон, Демоноокий и лукавый? Иль, может быть, от власти пьян (Хотя боюсь, что ошибуся), Его пленил левак-Прошьян И разнесчастная Маруся? А вдруг и не Прошьян, не Зоф Нагнал на комиссара морок? Вдруг это Витенька Чернов, - Мечта казанских акушерок? Иль просто, княжеских простынь Лилейной лаской соблазненный, Средь дружносельских благостынь Живет владыка наш смущенный? В его очах - такая грусть... Он - весь загадка, хоть и сдобен. Я не решу вопроса... Пусть Его решит Володя Злобин. 8 июля 1918 Сиверская 376. НЕВЕСТА Мне жить остается мало... Неправда! Жизнь - навсегда. Душа совсем не устала Следить, как летят года. Пускай опадают листья - Видней узор облаков... Пускай всё легче, сквозистей На милом лице покров, Невеста, Сестра! не бойся, Мне ведома сладость встреч. Приди, улыбнись, откройся, Отдай мне свой нежный меч... Всё бывшее - пребывает, Всё милое - будет вновь: Его земле возвращает Моя земная Любовь. 2 августа 1918 377. НАВСЕГДА Нет оправдания в незнаньи И нет невинной слепоты. Она открылась мне страданьем, Любовь, единая, как Ты. Душа ждала, душа желала Не оправданья, но суда... И принял я двойное жало Любви единой - навсегда. 379. ЗВЕЗДОУБИЙЦА Всё, что бывает, не исчезает. Пусть миновало, но не прошло. Лунное небо тайны не знает, Лунное небо праздно-светло. Всё, что мелькнуло, - новым вернется. Осень сегодня - завтра весна... Звездоубийца с неба смеется, Звездоубийца, злая луна. В явь превращу я волей моею Всё, что мерцает в тающем сне. Сердцу ль не верить? Я ль не посмею? Только не надо верить луне. 380. СОН Наивный месяц, мал и тонок, Без белых облачных пеленок Смотрел на луг. А на лугу - Сидел взъерошенный котенок, Как в зачарованном кругу. Зачем он был, зачем сидел, И отчего так месяц бел, - Всё мне казалось непонятно... Но был котенок очень смел, А луг круглился необъятно. И пенилась моя надежда, - В котенке, в небе, - как вино... Иль это сонная одежда На том, что есть, -но не дано, Что наяву утаено?... Август 1918 382. МИР СЕЙ... Прости мне за тех, кого я отнял у жизни сей, отнял у сна и покоя, у жен и у матерей. Ведь если я отнимаю, в это иду, любя, верю, иду и знаю: так делаю - для Тебя. <Сентябрь-октябрь 1918> Петербург 383-386. ЛЮБОВЬ 1 Какая тайна в этом слове, как мало думают о нем. Оно пылает ярче крови преображающим огнем. Его - никто не понимает. Ему до срока - не сверкнуть. И милосердие скрывает его недейственную суть. 12 октября 1918 2 Я воздыхал и дни и ночи, об избавлении стеня, и чьи-то пристальные очи взглянули тихо на меня. Они взглянули и сказали: ты шел неправедно за мной. Вернись, и выйди из сандалий, и с непокрытой головой. 13 октября 1918 3 Любовь приходит незаметно и, непредвиденная, - ждет, пока не вспыхнет семицветно в живой душе ее восход. Не бойся этого прозренья. Его ничем не отвратить. Оно дается на мгновенье, чтоб умереть иль полюбить. 15 сентября 1918 4 Как незаметно из-под пыли пробилась чистая струя. О, первая любовь, не ты ли любовь-последняя моя? Смотри: глаза мои прозрели, мечты земные о земном, преобразясь, запламенели в кольце светящемся твоем: И дух и плоть - неразделимо к тебе на жертвенник легли. И древний столб огня и дыма вознесся к небу от земли. 387. НЕ ЗА МНОЙ Мой путь идет по кручам, и остры стремнины... давно я изранен, измучен, но не сойду в долины. Я для тех, кто всеми оставлен, иду за второй белизною - мой путь окровавлен, не ходи за мною. Я свободен - и связан, всё равно пойду по стремнинам: мой путь мне указан Отцом и Сыном. 388. 16 СОНЕТ Шестнадцать уст, и в памяти храню я К устам прикосновенье уст моих. В них было откровенье поцелуя. Шестнадцать уст! Я помню только их. Любовию иль нежностью волнуем, Во власти добрых духов или злых, Когда б я не касался уст иных, Святое пламя пил я с поцелуем. И если даже вдруг, полуслучайно, Уста сближались на единый раз, В едином миге расцветала тайна. И мне не жаль, что этот миг погас. О, в поцелуе всё необычайно. Шестнадцать уст - я помню только вас! 1918 389. ПРОГРАММА Здесь всё - только опалово, только аметистово, да полоска заката алого, да жемчужина неба чистого... А где-то на поле - цветы небывалые, и называется поле - нетово... Что мне зеленое, белое, алое? Я хочу, чтоб было ультра-фиолетово... 393. ДВОЕ А. и Л. Она его тогда узнала... И он любил ее тогда. Каким дождем их осверкала Любви восходная звезда! И вот прошло, и стало былью. Не любит он, не любишь ты... И затянулись серой пылью Их лиц ужасные черты. 394. ХОБИАС Какая чья-то синяя гримаса, Как рана алая стыда, Позорный облик Хобиаса Преследует мои года. И перья крыл моей подруги, Моей сообщницы, - Любви, И меч, и сталь моей кольчуги, И вся душа моя - в крови. Мы побеждаем. Зори чисты. Но вот опять из милых глаз Большеголовый, студенистый, Мне засмеялся - Хобиас! 395. НЕ СОГЛАСНЫЕ РИФМЫ В углу, под образом Горит моя медовая свеча. Весной, как осенью, Горит твоя прозрачная душа. Душа, сестра моя! Как я люблю свечи кудрявый круг! Молчу от радости, Но ангелы твои меня поймут. 6 марта 1919 397 ... О, эти наши дни последние, Остатки неподвижных дней. И только небо в полночь меднее, Да зори голые длинней... 398. ПРЕЗРЕНЬЕ Казалось: больше никогда Молчания души я не нарушу. Но вспыхнула в окне звезда, - И я опять мою жалею душу. Всё умерло в душе давно. Угасли ненависть и возмущенье. О бедная душа! Одно Осталось в ней: брезгливое презренье. 400. САД ДВУХ Есть сад... Никто не знает О нем - лишь я да ты. Там ныне расцветают Волшебные цветы. Они разнообразны, Красивы - и смешны, Но все, хотя и разны, Таинственно-нежны. И все они мне милы, Все милы мне, как ты. Сама любовь взрастила Волшебные цветы. Октябрь 1919 401 Сказать - не поверят. Кричать - не поймут. И близится черед. Свершается суд... 402. РАЙ (в альбом ***, в СПб-ге) '...почтительнейше билет возвращаю...' (Ив. Карамазов) Не только молока иль шеколада, Не только воблы, соли и конфет - Мне даже и огня не очень надо: Три пары досок обещал комбед. Меня ничем не запугать: знакома Мне конская багровая нога, И хлебная иглистая солома, И мерзлая картофельная мга. Запахнет, замутится суп, - а лук-то? А сор, что вместо чаю можно пить? Но есть продукт... Без этого продукта В раю земном я не могу прожить. Искал его по всем нарводпродвучам, Искал вблизи, смотрел издалека, Бесстрашно лазил по окопным кручам, Заглядывал и в самую чеха. Ее ж, смотри, не очень беспокой-ка: В раю не любят неуместных слов. Я только спрашивал... и вся ревтроика Неугомонный подымала рев. . . . . . . . . . . . . . . . . . . И я ходил, ходил в петрокомпроды, Хвостился днями у крыльца в райком... Но и восьмушки не нашел - свободы Из райских учреждений ни в одном. Не выжить мне, я чувствую, я знаю, Без пищи человеческой в раю: Все карточки от Рая открепляю, И в нарпродком с почтеньем отдаю. 410. ЦИФРЫ 22, 25... целых 8! Далеко стонет бледная Лебедь, Этот март невесенен, как осень... 25... 26 - будет 9! Будет 9... Иль 100? 90? Под землей бы землею прикрыться... Узел туг, а развяжется просто: 900, 27, но не 30. 900, да 17, да 10... Хочет Март Октябрем посмеяться, Хочет бледную Лебедь повесить, Обратить все 17 - в 13. 412. ИЗВЕРЖЕНИЕ ЭТНЫ 'Население Montenegro и Monterosso, убегая, запрягало в тележки домашний скот, свиней и даже индюшек...' Из газет Меж двумя горами, Черной и Красной, мы, безумные, метались тщетно. Катится меж Черной и Красной огненная стена из Этны. Запрягли индюшек - рвемся налево, запрягли свиней - бежать направо, но нет спасенья ни направо, ни налево, и ближе дышит, катится лава. Катится с металлическим скрипом, с тяжелым подземным лаем. Опаленные, оглушенные скрипом, мы корчимся, шипим - и пропадаем. 413. ГУРДОН A Miss May Noms Суровый замок на скале-иголке. Над пепельностью резких круч Лет голубей, свистящий шелком, И сырь сквозистая заночевавших туч. Бойниц замшонных удивленный камень, И шателенка, с белым псом, В одежде шитой серебром, С весенним именем - с осенними глазами, Здесь все воспоминания невнятны: Слились века и времена, Как недосмотренного сна Едва мерцающие пятна. Здесь - в облачном объятии дремать, В объятии сыром и тесном, Но жить - нельзя... А вспоминать - Зачем? О чем? О неизвестном? 414. ПАДАЮЩЕЕ Падающая, падающая линия... Видишь ли, как всё иное Становится день ото дня? Чашка разбилась синяя. Чашка-то дело пустое, А не скучно ли тебе без меня? Падает падающая линия... Не боюсь, что стало иное, Не жалею о прошедшем дне, Никакого не чувствую уныния. Ты не видишься почти со мною, Но ты вечно скучаешь обо мне, Ибо чашка-то не разбилась синяя... 1923 415. СБУДЕТСЯ Что мне - коварное и злое данное: я лишь о должном говорю, я лишь на милое, мне желанное, на него одно смотрю. Радость помнится, не забудется, надежно сердце ее хранит. И не минуется, скоро сбудется то, чем душа моя горит. Не отвержено, не погублено всё, любимое Тобой. И я увижу глаза возлюбленной, увижу здесь, на земле, живой. Ты отдаешь утрясенной мерою. Господи! Знаю, что воля - Твоя, но не боюсь, ибо радостно верую: Ты хочешь того, чего и я. Париж, весна 418 Любовь уходит незаметно, Она бездейственно не ждет. Скользит, скользит... И было б тщетно Ее задерживать отход. Не бойся этого скольженья. Ты так легко ослепнешь вновь, Что позабудешь и прозренья И слово самое любовь. 421. ДВЕ СЕСТРЫ Ты Жизни всё простил: игру, Обиду, боль и даже скучность. А темноокую ее Сестру? А странную их неразлучность?.. 423. ПАМЯТЬ Недолгий след оставлю я В безвольной памяти людской. Но этот призрак бытия, Неясный, лживый и пустой, - На что мне он? Живу - в себе, А если нет... не всё ль равно, Что кто-то помнит о тебе, Иль всеми ты забыт давно? Пройдут одною чередой И долгий век, и краткий день... Нет жизни в памяти чужой. И память, как забвенье, - тень. А на земле, пока моя Еще живет и дышит плоть, Лишь об одном забочусь я: Чтоб не забыл меня Господь. 1913-1925 СПБ - Cannet 424. ПОДОЖДИ ('... революция выкормила его, как волчица Ромула...') Д. М. Пришла и смотрит тихо. В глазах - тупой огонь. Я твой щенок, волчиха! Но ты меня не тронь. Щетенишься ли, лая, Скулишь ли - что за толк! Я все ухватки знаю, Недаром тоже волк. Какую ни затеешь Играть со мной игру - Ты больше не сумеешь Загнать меня в нору. Ни шагу с косогора! Гляди издалека И жди... Узнаешь скоро Ты волчьего щенка! Обходные дороги, Нежданные пути К тебе, к твоей берлоге, Сумею я найти. Во мху, в душистой прели, Разнюхаю твой след... Среди родимых елей Двоим нам - места нет. Ты мне заплатишь шкурой... Дай отрастить клыки! По ветру шерсти бурой Я размечу клоки! 425. СТИХИ О ЛУНЕ 3 Месяц Вернулась - как голубой щит: Даже небо вокруг голубит. Скажи, откуда ты, где была? Нигде, я только, закрывшись, спала. А почему ты такая другая? Осень, осенью я голубая. Ночь холоднее - и я синей. Разве не помнишь лазурных огней? Алмазы мои над снегами? Острого холода пламя? Ты морозные ночи любил... Любил? Не помню, я всё забыл, Не надо о них, не надо! Постой, Скажи мне еще: где тот, золотой, Что недавно на небе лежал, - пологий, Веселый, юный, двурогий? Он? Это я, луна. Я и он, - я и она. Я не вечно бываю та же: Круглая, зеленая, синяя, Иль золотая, тонкая линия - Это всё он же, и всё я же. Мы - свет одного Огня. Не оттого ль ты и любишь меня? 426. ОТВЕТ ДОН-ЖУАНА Дон-Жуан, конечно, вас не судит, Он смеется, честью удивлен: Я - учитель? Шелковистый пудель, Вот, синьор, ваш истинный патрон. Это он умеет с 'первой встречной' Ввысь взлетать, потом идти ко дну. Мне - иначе открывалась вечность: Дон-Жуан любил всегда одну. Кармелитка, донна Анна... Ждало Сердце в них найти одну - Ее. Только с Нею - здешних молний мало, Только с Нею - узко бытие... И когда, невинен и беспечен, Отошел я в новую страну, - На пороге Вечности я встречен Той, которую любил - одну.. 428 Дана мне грозная отрада, Моя необщая стезя. Но говорить о ней не надо, Но рассказать о ней нельзя. И я ли в нем один! Не все ли? Мое молчанье - не мое: Слова земные отупели, И ржа покрыла лезвее. Во всех ладах и сочетаньях Они давно повторены, Как надоевшие мечтанья, Как утомительные сны. И дни текут. И чувства новы. Простора ищет жадный дух. Но где несказанное слово, Которое пронзает слух? О, родился я слишком поздно, А бедный дух мой слишком нов... И вот с моею тайной грозной Молчу - среди истлевших слов. 429-431.<СТИХОТВОРЕНИЯ В. ВИТОВТА> 1 Улица. Фонарь. И я. Под фонарем круг. В круге, со мною, друг. А друг - это сам я. Светит фонарь. Часы бегут. Простор. Уют. Я. Круг. И фонарь. 2 Ночую за полтиницей. А то в котлах. Пальцы в заусеницах, Голова в паршах. Да девчонкам не доглядывать, Бери, не хочу. Любая рада порадовать, Как с удачей примчу. А удача моя - сноровочка: Проюркиваю под локтем, Продергиваюсь веревочкой, Проскальзываю ужом. Нате-ка, заденьте-ка! Гладко место - а утек. Такая у меня политика, Дипломатия рук и ног. Однако, и с дипломатией Случается провал: В лапы к чертовой матери Два раза попадал. Эх, одно бы меня упрочило: Руки бы подлинней, А ноги да покороче бы, Чтоб казаться - на четверне! 3 Милая, выйди со мной на балкон. Вечер так строг, это вечер молчанья. Слышишь? Отвсюду, со всех сторон, Наплыванья благоуханья. Видишь? Вверху зажглись цветы, Внизу под пеплом город рдеет. Я молчу - молчи и ты. Ожиданье молчать умеет. Целую молча улыбку твою, В свете медном звездных гроздей. Я сегодня ночью себя убью: Милая, милая, насмотрись же на звезды! 432. О ТУНДРЕ Писать роман - какое бремя! Писать и думать: не поймут... Здесь, на чужбине, в наше время, Еще тяжеле этот труд. А кончил - 'не противься злому': Идешь на то, чтобы попасть Антону Крайнему любому - В его безжалостную пасть. Не жди от критиков ответа, Скорее жди его от нас: Ведь всем известно, что поэты Проникновенней во сто раз. И по заслугам оценив, мы Давно б воспели твой роман. Но только... нет на 'Тундру' рифмы... И в этом весь ее изъян. 1926 Paris 434. ОКТЯБРЬ Чуть затянуто голубое Облачными нитками. Луг, с пестрой козою, Блестит маргаритками. Ветки, по-летнему знойно, Сивая слива развесила, Как в июле - всё беспокойно, Ярко, ясно и весело. Но длинны паутинные волокна Меж высокими цветами синими. Но закрыты милые окна На даче с райским именем. И напрасно себя занять я Стараюсь этими строчками: Не мелькнет белое платье С лиловыми цветочками... 1926 Le Cannet 440. БЕЛГРАД Он до сих пор тревожит мои сны... Он символ детства, тайного мечтанья, И сказочной, далекой старины, И - близкого еще воспоминанья. О, эта память о недавних днях! Какая в ней печальная отрада! Дым золотой за Савой, на холмах, И нежный облик милого Белграда. А виноградник, свежий дух земли, Такой живительный и полный ласки... На карточке - улыбка Эмили, - Пленительной царевны в русской сказке. Над белой скатертью веселый свет, И речь веселая, и неизменно - Во всех словах, во всех глазах - привет, Для бедных странников нежданно ценный. И много, много было - но всего В экспромте этом рассказать нет силы... Те дни прошли, погасли... Ничего! Они прошли, но сердце не забыло. 1928 447. СТЕНЫ Амалии на Rue Chemovitz Ни на кого не променяю Тебя, - ни прелести твоей. Я ничего не забываю, Живу сияньем прежних дней. И если в сердце нет измены, Оно открыто чудесам. Печальна ты... А в окнах - стены Растут всё выше к небесам. Но пусть растут они огромней, Пусть холоднее милый взор, Я только близость нашу помню, И солнце в окна, и простор! 18 декабря 1932 Париж 452. НА ФАБРИКЕ Среди цепей, среди огней, В железном грохоте и стуке, Влачу я цепь недобрых дней. Болят глаза, в мозолях руки, Но горестный привет я шлю Тебе, мое изнеможенье: Я недостойную люблю, Я жду, хочу, ищу забвенья. Свистите, скользкие ремни! Вы для меня, как шелест крыльный. О пусть длиннее длятся дни, И гром, и лязг, и ветер пыльный! Страшусь ночей я тихих... Вновь Она стоит передо мною, Моя позорная любовь, Она, чье имя не открою. Ее одну, ее одну Я в сонном стоне призываю... Как изменившую жену, Люблю ее - и проклинаю. 453. ДРУГОЙ Т. С. В-р Неожиданность - душа другого, Удивляющая вновь и вновь. Неожиданность - всякое слово, Всякая ненависть и любовь. Неожиданностей ожидая, Будь же готовым им стать слугой. Неожиданность еще двойная, Если женщина - твой 'другой'. 454. УСЛОВИЯ Был тихий вечер и весна. Нам звезды светили любовно. Вы мне сказали: я верна, Но - верностью не безусловной! Услышав это в первый раз (Я знал лишь верность без условий), С улыбкой я взглянул на вас И отошел - не прекословя. 457. АРФА Откуда плывут эти странные звуки? В них горечь свиданья, в них тайна разлуки, На здешнюю муку нездешний ответ. Из дальних покоев волна их струится. На арфе любимой играет царица, Жена Александра - Елизабет. На струнах лежат ее нежные руки, И падают, падают легкие звуки. Их ангел как будто на крыльях принес. Но падают тихими каплями слез. 458. ТЕРЕЗА Ты оглянулась... Было странно, Взор твой встретив, - не полюбить. Но не могу я тебя от Жанны В сердце моем отъединить. Жанна и Ты... Обеим родная, Та, которой душа верна, Нежная, грешная и святая, Вечно-трепетная страна. Ты и она - вы досель на страже. Вместе с ней Одного любя, Не испугаетесь силы вражьей, Меч у нее - меч у тебя. 459. СЛОВА И МОЛЧАНЬЯ Есть на земле Слова: они как тени, Как тень от тени, - в них не верю я. И есть Молчанья - сны без сновидений, Как бы предчувствие небытия. Зато другие мне равно угодны, И открывается душа моя, Когда Слова крылаты и чисты... Когда Молчанья трепетно-свободны, И грустно мне, что слов не любишь ты. 460. REMEMBER!* '...Тот край, где о 'прости' уж и помину нет...' 'Прости' - Жуковский. '...В разлуке вольной таится ложь...' Когда разлуку здесь, в изгнаньи, Мы нашей волей создаем, Мы ею гасим обещанье И новых встреч, свидания в краю ином. Любовь всегда, везде одна. И кто не Высшим указаньем Здесь, в этом мире расстается - Того покинула она. Покинула и не вернется. Не даст исполниться святым обетованьям. Разлукой вольной - вечный круг Смыкается и там, за гранью: Прощанье в нем без упованья... Разлука вольная - страшнее всех разлук. * Помни! (англ.). - Ред. 469. НЕ ОДНИМ ХЛЕБОМ... Вл. Злобину Закон я помню, помню слово, Что всем нам надо жить любя, Любить - не как-нибудь другого, А совершенно как себя. О чем забочусь я безмерно, И что люблю в себе самом - О том мой долг - нелицемерно Всегда заботиться - в другом. Теперь скажу немного грубо, Но в деликатности ли суть? Мне в слове точность, резкость люба, - Поймут меня когда-нибудь! Так вот, скажу: пекусь о брюхе - Да и не только о своем! А от докучливой старухи, Что мне и вечером и днем Бурчит, что надобно о духе Вперед заботиться, - в ответ Я отмахнулся, как от мухи... Не говоря ни да, ни нет. На харю старческую хмуро Смотрю и каменем молчу. О чем угодно думай, дура, А я о духе не хочу. 1944 470 В. Злобину Я был бы рад, чтоб это было, Чтоб так оно могло и быть, Но чтоб душа у вас забыла Лишь то, что надо ей забыть. Не отдавались бы злословью, Могли бы вы его понять, И перестали бы любовью Томленье, сон и скуку звать. Я ж - ничего не забываю, Томленьем вашим не живу, И даже если сплю - то знаю: Я тот же весь, как наяву. 1944 ПРИМЕЧАНИЯ В настоящее издание включены четыре книги стихотворений З. Н. Гиппиус в полном объеме и в авторской композиции, а также стихотворения, в них не вошедшие. Книга Гиппиус 'Последние стихи' вошла в се книгу 'Стихи. Дневник 1911-1921' почти целиком и здесь не воспроизводится, стихотворения из нее, не включенные в 'Стихи. Дневник 1911-1921', выделены в особый раздел. Сборник политических и агитационных стихов 'Походные песни', вышедшие в свет под псевдонимом 'Антон Кирша', воспроизводится с изъятием двух стихотворений - заключительного ('Знайте!'), входящего в 'Стихи. Дневник 1911-1921', и вступительного ('1917', первая строка: 'Глядим, глядим все в ту же сторону...'), принадлежащего Д. С. Мережковскому (сохранился черновой автограф стихотворения в ИРЛИ, No 24345, как стихотворение Мережковского, оно напечатано без заглавия в кн.: Восемьдесят восемь современных стихотворений, избранных З. Н. Гиппиус. [Пг.], 1917. С. 27, 94, под заглавием 'Возвращение' - в кн.: Мережковский Д. С. Полн. собр. соч. Т. 15. СПб., М.: Изд. т-ва М. О. Вольф, 1914. С. 205). За пределами издания осталась также книга 'Как мы воинам писали и что они нам отвечали. Книга - подарок. Составлено З. Гиппиус' (М., 1915) - сборник стилизованных под 'простонародное' творчество писем (в стихах и прозе) от петроградских женщин в действующую армию и ответных посланий. В примечаниях указываются публикации стихотворений, предшествовавшие их появлению в авторских сборниках, а также наиболее существенные лексические варианты по отношению к окончательному тексту (многочисленные пунктуационные, строфические и графические варианты в автографах и первых публикациях стихотворений не фиксируются, за исключением наиболее значимых случаев). Перепечатки стихотворений Гиппиус в антологиях и хрестоматиях не фиксируются. В тех случаях, когда библиографические примечания к стихотворениям отсутствуют, это означает, что первая их публикация осуществлена в составе данной авторской книги (либо первая публикация не выявлена). Тексты произведений Гиппиус, включенных в издание, печатаются по авторским сборникам, стихотворения, не вошедшие в сборники, - по прижизненным авторским публикациям, а также по посмертным публикациям, в отдельных случаях- по архивным источникам (если стихотворение публикуется впервые, а также в тех случаях, когда сверка с автографом позволяет внести коррективы в опубликованный ранее текст). Тексты печатаются с исправлением типографских погрешностей и в соответствии с современными нормами орфографии и пунктуации (но с сохранением специфических особенностей, отражающих индивидуальную авторскую манеру). Даты под текстами стихотворенийавторские. Годы в авторских датировках (воспроизводимые без дополнительных уточняющих редакторских коррективов) Гиппиус, как правило, обозначает сокращенно: '97', '01' и т. п., мы их указываем в полной форме. Наиболее полным собранием стихотворных произведений Гиппиус на сегодняшний день остается издание: Стихотворения и поэмы. Т. 1-2 / First comprehensive edition compiled, annotated and with introduction by Ternira Pachmuss. Munchen: Wilhelm Fink Verlag, 1972. В нем факсимильно воспроизведены все прижизненные отдельные издания стихотворений Гиппиус, а также поэма 'Последний круг (И новый Дант в аду)' - по первой журнальной публикации, кроме того, издание включает большой раздел стихотворений, в большинстве своем не входящих в авторские сборники, которые распределены по четырем рубрикам: 1 - 'Лаборатория стихов: 1918-1943', 2 - 'Тетрадка стихов', 3 - 'Из разных источников' ('From various sources'), 4 - 'Из писем Гиппиус к Грете Герелль' (в основном - авторские переводы стихотворений на французский язык). Стихотворения, напечатанные в 1-й (с. 1-81) и 2-й (с. 83-178) рубриках, приводятся по автографам, которые зафиксированы в рукописных тетрадях Гиппиус, находящихся в распоряжении публикатора - Темиры Пахмусс, многие из них имеют варианты по отношению к опубликованным при жизни автора редакциям текста. Комментариями издание не сопровождается. Тексты стихотворений, не входящих в авторские сборники, в этом издании не свободны от опечаток и иных публикаторских недочетов, тем не менее некоторые стихотворения Гиппиус, впервые в нем опубликованные, мы приводим по этому источнику, без проверки по автографам, которые остались для нас недоступными. В России за последние годы появилось несколько изданий стихотворений Гиппиус, в том числе и комментированные: Стихотворения. 'Живые лица' / Вступ. статья, составление, подготовка текста, комментарий Н. А. Богомолова. М.: 'Художественная литература', 1991, Сочинения. Стихотворения. Проза / Вступ. статья, составление, подготовка текста и комментарии К. М. Азадовского, А. В. Лаврова. Л.: 'Художественная литература', 1991, Стихи и проза / Составление, комментарии и послесловие Н. И. Осьмаковой. Тула: Приокское книжное изд-во, 1992, Опыт свободы / Подготовка текста, составление, предисловие и примечания Н. В. Королевой. М.: 'Панорама', 1996. Опыт этих изданий также учтен при подготовке настоящей книги, которая является наиболее полным собранием стихотворного наследия З. Н. Гиппиус, осуществленным в России. При составлении раздела 'Стихотворения, не вошедшие в авторские сборники' за основу принят хронологический принцип, который, однако, не представлялось возможным соблюсти с неукоснительной точностью. Трудности при установлении внутренней композиции этого раздела были обусловлены тем, что многие стихотворения Гиппиус лишены авторских дат, имеющиеся же даты часто не содержат безусловно точного указания на время написания (в некоторых источниках один и тот же текст сопровождается различными авторскими датами - чаще всего ретроспективными, в иных случаях дата указывает не время окончания авторской работы над текстом, а день фиксации данного автографа). Даты, отсутствующие в прижизненных авторских публикациях стихотворений, а также даты, приведенные в посмертных публикациях, но вызывающие те или иные сомнения, указываются в примечаниях к соответствующим текстам, также как и предположительные даты. При определении места стихотворения в общей композиции учитывались факт первой прижизненной публикации (указывающей на год, позднее которого не может быть датирован данный текст, нередко, однако, первая публикация стихотворения осуществлялась многие годы спустя после его написания), обстоятельства биографии Гиппиус, археографические особенности текста, иные косвенные свидетельства. В ряде случаев местоположение текста в общей композиции определяется условно (это относится главным образом к отложившимся в архиве Гиппиус или в фондах других лиц недатированным стихотворениям, опубликованным посмертно или впервые публикуемым в составе настоящего издания). Отсутствие указания в библиографической части примечаний на источник текста означает, что им является первая публикация или автограф, опубликованный в издании Темиры Пахмусс или хранящийся в рукописном собрании. Раздел 'Стихотворения, не вошедшие в авторские сборники' не претендует на исчерпывающую полноту. За его пределами остались ряд стихотворений (преимущественно - стихотворных экспромтов, стихов 'на случай') из указанного выше двухтомного издания под редакцией Тсмиры Пахмусс и некоторые тексты аналогичного рода, в это издание не входящие. Автографы и списки стихотворений Гиппиус рассеяны по многочисленным рукописным собраниям в России и за рубежом, использовать которые нам удалось лишь частично (особую благодарность выражаем Амхсрстскому центру русской культуры в США - Amtierst Center for Russian Culture, - предоставившему возможность ознакомиться со стихотворными автографами Гиппиус, хранящимися в коллекции Томаса Унтли), безусловно, при обследовании их, а также путем фронтального просмотра печатных изданий, вероятны и даже неизбежны новые находки, которые позволят расширить корпус стихотворного наследия Гиппиус. Большинство сохранившихся автографов стихотворений Гиппиус - беловые, имеющие чаще всего незначительные отклонения от печатных редакций, столь же невелики, как правило, разночтения между первопечатными редакциями стихотворений и теми, которые представлены в основном тексте - в авторских сборниках. В силу этого обстоятельства в книге не выделен особый раздел 'Другие редакции и варианты', традиционный для изданий 'Библиотеки поэта', предполагаемая этим разделом текстологическая информация сообщается непосредственно в примечаниях. Составитель выражает свою глубокую признательность людям, способствовавшим его работе над изданием документальными материалами, ценными сведениями, конструктивными советами и указаниями: К. М. Азадовскому, Н. А. Богомолову, А. В. Бурлакову, В. Э. Вацуро, Дж. Стюарту Дюрранту, Н. В. Котрелеву, К. А. Кумпан, Л. А. Мнухину, M. M. Павловой, Стэнли Рабиновичу, А. Л. Соболеву, Т. Ф. Чудотворцевой, Е. Ц. Чуковской. Список условных сокращений БВ - газета 'Биржевые Ведомости' (С.-Петербург). ГАРФ - Гос. архив Российской Федерации (Москва). ГЛМ - Отдел рукописей Гос. Литературного музея (Москва). Дневники - Гиппиус З. Петербургские дневники. 1914-1919. 2-е изд. Нью-Йорк: 'Телекс', 1990. ЖдВ - 'Журнал для всех' (С.-Петербург). Живые лица - Гиппиус З. Н. Стихотворения. 'Живые лица' / Вступ. статья, составление, подготовка текста, комментарий Н. А. Богомолова. М.: 'Художественная литература', 1991. Загл. - заглавие. Зеркала - Гиппиус (Мережковская) З. Н. Зеркала. Вторая книга рассказов. СПб.: Изд. Н. М. Геренштейна, 1898. Из переписки З. Н. Гиппиус - Pachmuss Ternira. Intellect and Ideas in Action. Sclcctcd Corrcspondcncc of Zinaida Hippius. Из переписки 3. H. Гиппиус. Munchen: Wilhelm Fink Verlag, 1972. ИРЛИ - Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский Дом) РАН (С.-Петербург). Маковский - Маковский С. На Парнасе 'Серебряного века'. Мюнхен, 1962. С. 87-122 (очерк 'Зинаида Гиппиус' с публикацией неизданных стихотворений Гиппиус). НЖ - 'Новый Журнал' (Нью-Йорк). НЖдВ - 'Новый Журнал для всех' (С.-Петербург). НЛ - Гиппиус (Мережковская) З. Н. Новые люди. Рассказы. СПб.: Тип. М. Меркушева, 1896. НП - журнал 'Новый Путь' (С.-Петербург). О Бывшем 1, 2, 3 - Гиппиус 3. О Бывшем // Возрождение (Париж). 1970. No 218. С. 52-70 (1), No 219. С. 57-75 (2), No 220. С. 5375 (3). Публикация Темиры Пахмусс. Примеч. - примечание. ПН - газета 'Последние Новости' (Париж). ПП - Антон Кирша. Походные песни. Варшава, 1920. ПС - Гиппиус З. Н. Последние стихи. 1914-1918. Пб., 1918. РГАЛИ - Российский гос. архив литературы и искусства (Москва). РГБ - Отдел рукописей Российской гос. библиотеки (Москва). РМ - журнал 'Русская Мысль' (С.-Петербург). РНБ - Отдел рукописей Российской Национальной библиотеки (С.-Петербург). СВ - журнал 'Северный Вестник' (С.-Петербург). СЗ - журнал 'Современные Записки' (Париж). Сирин -'Сирин'. Сб. 3. СПб., 1914. СП - Гиппиус З. Н. Стихотворения и поэмы. Том II: 1918-1945. Munchen: Wilhelm Fink Verlag, 1972. ст. - стих. ст-ние - стихотворение. СЦ-1901 - 'Северные цветы на 1901 год, собранные книгоиздательством 'Скорпион''. М., 1901. СЦ-1902 - 'Северные цветы на 1902 год, собранные книгоиздательством 'Скорпион''. М., 1902. СЦ-1903 - 'Северные цветы. Третий альманах книгоиздательства 'Скорпион''. М., 1903. ЧТ - 'Черные тетради' Зинаиды Гиппиус / Подготовка текста М. М. Павловой. Вступ. статья и примечания M. M. Павловой и Д. И. Зубарева // Звенья. Исторический альманах. Вып. 2. М., СПб., 1992. С. 11 - 173. Экз. ИМЛИ - Экземпляр 'Собрания стихов 1889-1903 гг.' с рукописными маргиналиями автора, хранящийся в библиотеке Института мировой литературы РАН (по предположению А. Л. Соболева, принадлежал Наталии Михайловне Доброхотовой, близкой знакомой Мережковских, см.: Новый мир. 1992. No 4. С. 251), использован в комментарии Н. А. Богомолова в кн.: Гиппиус З. Н. Стихотворения. 'Живые лица'. М., 1991. Contes d'amour, 1, 2 - Гиппиус З. Contes d'amour // Возрождение (Париж), 1969. No 221. С. 21-47 (1), No 212. С. 39-53 (2). Публикация Темиры Пахмусс. СОБРАНИЕ СТИХОВ 1889-1903 Книга 'Собрание стихов 1889-1903 г.' вышла в свет в московском издательстве 'Скорпион' в октябре 1903 г. (на титульном листе: 1904). Печатается по тексту этого издания, с исправлением опечаток (листок с авторским исправлением замеченных опечаток сохранился в экземпляре издания, находящемся в собрании Л. М. Турчинского, Москва). Работа над составлением сборника была начата Гиппиус, как это можно проследить по се письмам к В. Я. Брюсову (РГБ, ф. 386, карт. 70, ед. хр. 36, 37, Переписка З. Н. Гиппиус, Д. С. Мережковского, Д. В. Философова с В. Я. Брюсовым (1901-1903 гг.) / Публикация и подготовка текста М. В. Толмачева. Вступ. заметка и комментарии Т. В. Воронцовой // Российский литературоведческий журнал. 1994. No 5/6. С. 284-322), представлявшему издательство 'Скорпион', в 1902 г. и продолжалась в 1903 г., вплоть до стадии прохождения корректур (в ходе ее правки Гиппиус прибавляла новые стихи, меняла состав и композицию сборника). См.: Богомолов Н. А., Котрелев Н. В. К истории первого сборника стихов Зинаиды Гиппиус // Русская литература. 1991. No 3. С. 121-132. Одно время Гиппиус предполагала образовать в сборнике особый раздел 'иронических стихотворений'. '...Думаю, надо выделить иронические стихотворения в один отдел, иначе они непонятны, - писала она Брюсову в конце мая 1903 г. - Можно назвать его какими-нибудь 'улыбками': тихими, добрыми, печальными - вы лучше придумаете' (Российский литературоведческий журнал. 1994. No 5/6. С. 299). К включению в этот раздел были намечены стихотворения 'Я', 'Христианин', 'Грех' ('Что есть грех?'), 'Пьявки', 'Старик' ('Стариковы речи'), 'Предсмертная исповедь христианина', 'Любовь к недостойной', 'Прямо в рай' (последние два в книгу не вошли). От реализации этого замысла Гиппиус отказалась, однако определенно заявленное авторское отношение к перечисленным стихотворениям позволяет воспринимать их как заведомо неадекватное, опосредованное отражение ее поэтического кредо. Критические отзывы на 'Собрание стихов 1889-1903 г.' отчетливо делятся на две группы - многочисленные, появившиеся на страницах изданий, отвергавших 'новое' искусство, и немногочисленные, опубликованные 'декадентскими' органами, в первых преобладало негативное отношение к книге, во вторых - признание поэтического дарования Гиппиус. При этом отзывы 'антидскадентского' характера, напечатанные в изданиях различных, а зачастую и полярно противоположных, общественно-политических позиций, в отношении к поэзии Гиппиус сливались в дружный хор. Публицист-марксист и литературный критик вульгарно-социологического толка В. М. Шулятиков писал о 'полной художественной несостоятельности поэтессы', се 'растерянности перед процессом жизни' (Курьер. 1903. No 273, 1 декабря. С. 2-3), ему вторил консервативный публицист М. О. Меньшиков, полагавший, что отдельные 'симпатичные строки' у Гиппиус 'теряются среди нагроможденных друг на друга разнозвучных 'безумно-безобразных и грубо-непонятных' строф' (Русский Вестник. 1904. No 5. С. 247. Подпись: M. M-в), в сходном ключе выступал и анонимный рецензент в либеральной 'Русской мысли', утверждавший, что 'г-жа Гиппиус - не поэт': 'Поэт имеет великую тайную власть над тем, кто слушает его', настроения же Гиппиус 'нимало нас не трогают, не увлекают, не тревожат и не возбуждают уважения', а ее стихи представляют собой 'размышления (о чем - редко можно сказать), облеченные в довольно неудачные формы, и некоторые картины, в которых содержание таинственно, а способы выражения некрасивы' (РМ. 1904. No 7. Отд. II. С. 208, 207). Особенно решительно критики стремились разоблачить и отвергнуть самые основы творческого мироощущения Гиппиус. Так, А. И. Богданович увидел в ней лишь самовлюбленного декадента, 'кокетливого, манерного и игривого': '...все 'обособленные' до полной вздорности стихи г-жи Гиппиус не имеют в себе ничего поэтичного, молитвенного или оригинального: это просто фиглярство, доведенное иногда до неприличного издевательства над читателем' (Мир Божий. 1904. No 1. Отд. II. С. 85, 83. Подпись: А. Б.). Не менее резко высказывался П. Ф. Якубович: '...наша поэтесса готова любить кого и что угодно - себя, Бога, Дьявола - и только к людям относится с неизменным презрением', 'Не очевидно ли, что вся эта напускная религиозность есть лишь видоизменение того ломанья и паясничанья, которое заставляет разных декадентских рифмоплетов славословить черта, зло, порок и распутство?..' (Русское Богатство. 1904. No 1. Отд. II. С. 3, 4. Без подписи). Не все отклики рецензентов-'традиционалистов' были столь однозначными. Например, А. М. Ловягин заключал: 'В этих религиозных стихах немало оригинального. Подобно еврейским каббалистам, г-жа Гиппиус в непонятных для непосвященного сочетания цифр излагает свои мысли <...>. Большинство стихотворений, однако, в противность уверениям самого автора, но отличается ни непонятностью, ни искусственностью содержания. Это не лишает их ни искренности, ни силы' (Литературный Вестник. 1904. Т. VII. No 1. С. 90). Н. Н. Вентцель противопоставлял непонятным, 'умышленным' стихотворениям Гиппиус те ее произведения ('Электричество', 'Гризельда'), в которых она 'умеет, когда захочет, выразить в образе красивом, ярком и в то же время понятном мысль, хотя бы и очень отвлеченную', в целом же формы творческого самовыражения Гиппиус не вызывают у него признания и доверия: Гиппиус в восприятии Вентцеля - 'поэтесса, которая молится, кокетливо охорашиваясь и как бы примеряя на себя какой-нибудь новый придуманный ею костюм в стиле 'модерн'' (Ю-и. Поэты 'стиль-модерн' // Новое Время. Лит. приложение. 1903. No 9968, 3 декабря. С. 9-10). Наконец, А. А. Измайлов в статье 'Мистическая поэзия XX века' пришел к выводу, что в книге 'сквозят <...> искренние и благородные искания пытливого духа, в которых нет ничего общего с тем низкопробным шарлатанством, каким угощали нас декаденты первичной фазы', и дал 'Собранию стихов' по сути положительную оценку: 'Предлагаемые не вразброс и частично, но в целом и достаточно цельном сборнике,- ее стихи чрезвычайно выигрывают. <...> Вы следите за субъективнейшими воззрениями и настроениями этой субъективнейшей из поэтесс. <...> Чтение этой книги в целом убеждает в искренности многих дум Гиппиус. Искренность примиряет со всем', эта 'книга для немногих', по формулировке Измайлова, 'сконцентрировала в себе с удивительной и редкой определенностью элементы своеобразного мистического мировоззрения. Это одна из очень выдержанных и наименее прикровенных поэтических иллюстраций к буддизму, сплетшемуся с христианством' (БВ. Утр. вып. 1903. No 604, 6 декабря. С. 2). Точка зрения на поэзию Гиппиус, определенная Измайловым, в последующие годы обозначится в 'широкой' литературной критике как преобладающая. В 'своем' литературном кругу 'Собрание стихов' было встречено исключительно положительными откликами. Н. Я. Абрамович (критик, тяготевший к модернистам) посвятил ему пространную статью 'Лирика З. Н. Гиппиус', в которой особенно акцентировал внутреннюю цельность и глубоко личностное своеобразие сборника: 'Книгу 'Собрание стихов' З. Н. Гиппиус кроме ее автора написать никто не мог. И то жизненно прекрасное, то духовное и пленительное по своей внутренней чистоте, твердости и изяществу, что составляет содержание этой белой книжки, - неповторяемо. <...> впечатление книги стихов З. Н. Гиппиус своим многообразием подобно именно свежему ощущению природы. В ней, этой книге, не мертвые, пустые слова и строки, но сама жизнь, странно и сильно переживаемая. Книга живая, - и это первое, что о ней должно быть сказано. <...> Да, поэзия Гиппиус - маленькая строгая часовня, безмолвная, сумеречная, в тишине которой чувствуется сосредоточенно глубокая, немая и незримая жизнь в Боге...' По убеждению Абрамовича, 'три элемента художественного творчества лирика-стихотворца: 1) законченность, полнота мысли и образа, 2) легкость, чистота стиха и 3) наличность своего <...> слова особого индивидуального оттенка, цвета и запаха,- достигнуты здесь в совершенстве' (НП. 1904. No 8. С. 217-219). Не менее восторженным был отзыв молодого поэта и критика А. А. Смирнова (впоследствии - известного историка западноевропейских литератур), утверждавшего, что творчество Гиппиус 'озаряет самые смутные и тревожные наши переживания': 'Поэтесса <...> идет в глубину, вскрывает тайны окружающей действительности, передает свои откровения. Это - религиозное созерцание (другого имени не нахожу), наполняющее почти всю книгу и чувствующееся, может быть, сильнее всего там, где о Боге не сказано ни слова. Почти все стихотворения - вдохновенные псалмы, гимны, meditations religieuses, и потому не только очень современны (как идущие навстречу нашим молитвенным порывам), но и в высшей степени причастны вечному, непреходящему в искусстве'. Осмысляя стихи Гиппиус на фоне 'импрессионизма' новейших поэтов, Смирнов отмечает: '3. Гиппиус, наоборот, фиксирует свои образы, даст им вполне развиться, и лишь тогда замыкает в красивую, изысканную форму. Искусственность ли это? Думаю, что это 'вторая искренность', 'вторая непосредственность', которая избавляет и ее самое и читателя от неловкого обмана. Оттого и сами стихотворения, и форма их производят впечатление такой зрелости, такой глубины...' (Хроника журнала 'Мир Искусства'. 1903. No 16. С. 182.). Поэт и критик Н. Е. Поярков, анализируя 'Собрание стихов', увидел в нем возможность проследить духовную эволюцию Гиппиус - 'своеобразный путь от липкого неверия к христианству', при этом ранние, 'декадентские', произведения ему представляются более художественно значительными, чем позднейшие, исполненные религиозных устремлений: 'Именно те стихотворения Гиппиус, которые содержат искания Бога, холодны, сухи и немолитвенны. Они слишком логичны и схематичны, в них нет искреннего вопля грешника, страстности ищущего Бога - человека на распутьи. Манерностью и позой полны они, могут понравиться скорее эстету, чем глубоко верующему христианину. <...> А старые вещи лучше - они были действительно искренними молитвами, и в них звучала богатая разнообразными оттенками душа Гиппиус' (Поярков Ник. Поэты наших дней. Критические этюды. М., 1907. С. 37, 33). Ту же двойственность, но уже не в плане духовного развития, а в метафизической сути творческой личности Гиппиус, отмечал в очерке о ней М. Л. Гофман: 'Творчество З. Гиппиус представляет собою нередко какое-то странное соединение искренности искания - с изломанною искренностью бессилия и вычурностью, и холодной, ледяной гордости и презрения ко всему - с жалобными мотивами смиренности и своеобразным сентиментализмом. <...> Часто мышление, головное перевешивает в З. Гиппиус все остальное, но глубоко чувствующая и умеющая чувствовать ее душа сказывается и в этих головных увлечениях, и они иногда облекаются в плоть и кровь живых, не всегда ярких, по сильных, искренних и художественных образов'. Гиппиус, заключает критик, 'пишет порою странные декадентские строчки 'с дерзанием'. И от этой рисовки бессилием еще ярче оттеняется ее подлинное, истинное бессилие, ее надорванная, изломанная современная душа. Какая-то необычайная честность и строгость к себе отмечают творчество Гиппиус <...> Пусть бессильной и болезненной является иногда эта рефлексия, этот порою мелкий самоанализ, похожий па самовлюбленность, но рефлексия часто удерживает З. Гиппиус от успокоения в найденной вере красивых слов и фраз...' (Книга о русских поэтах последнего десятилетия / Под ред. Модеста Гофмана. СПб., М., [1909]. С. 176-177). С. 71. Необходимое о стихах. Судя по письмам Гиппиус к В. Я. Брюсову, относящимся к июлю-августу 1903 г., предисловие было написано ею в ходе работы над корректурами 'Собрания стихов'. 24 августа Гиппиус писала Брюсову: 'Посылаю вам 'предисловие' <...>. Не скрою от вас, что я его отчасти употребила в дело, вставив куски из него в мою статейку для сентябрьской книжки Нов<его> Пути. М<ожет> б<ыть>, это ничего. Другого предисловия написать не могу. А. С. его одобряет' (РГБ, ф. 386, карт. 82, ед. хр. 36). Отдельные фрагменты предисловия почти дословно совпадают с положениями статьи Гиппиус 'Нужны ли стихи?' (НП. 1903. No 9), см.: Антон Крайний (Гиппиус З.). Литературный дневник (1899-1907). СПб., 1908. С. 153-169. Основное содержание предисловия Гиппиус проясняет в позднейшем письме к Г. В. Адамовичу (10 июня 1927 г.), откликаясь на его слова, произнесенные в кружке 'Зеленая Лампа' ('Некоторые говорят, что поэзия - молитва. Молитва - кому?'): 'Тут вы, очевидно, намекали на мою статью 'О стихах'. Мне казалось, что я говорю ужасно ясно и точно, а вот, оказывается (по вашей фразе), что неясно. При чем тут 'кому'? Я говорила об известном состоянии души, которое, по-моему, очень можно назвать словом, которым назвала я, обстоятельно, при этом, объясняя это 'состояние', всячески оговаривая, - а вы - 'кому?' Если вас смутило слово, и вы соединили его с тем, что им обычно зовется, - с молитвой перед обедом или с акафистом Тихону Задонскому, - оставьте его, понимайте 'вдохновение', будет то же, а если мне это слово не нравится - тут дело привычных вкусов' (Из переписки З. Н. Гиппиус. С. 346). Поэзия, как определил ее Баратынский, - 'есть полное ощущение данной минуты'. - Цитата восходит к 'Материалам для биографии Е. А. Баратынского', помещенным в издании сочинений поэта под редакцией его сына H. E. Баратынского: 'Однажды спрашивали у Баратынского: что такое поэзия? -он отвечал: 'поэзия есть полное ощущение известной минуты'' (Баратынский Е. А. Сочинения. Казань, 1884. С. 481). 122. Весы. 1906. No 3/4. С. 17 (13-е в цикле 'Водоскат'), под загл. 'К земле'. 148. В наборной рукописи 'Собрания стихов' зачеркнута помета под текстом: 'Париж'. 182. Сирин. С. [XXVI-XXVII] (11-е в цикле 'Молчания'), варианты - строфа 5, ст. 4: 'Не может стать моей?', строфа б, ст. 1: 'Достойней плакать одному'. Беловой автограф (наборная рукопись цикла 'Молчания') - с зачеркнутой датой: 'СПб. - 1-13' (т. е. январь 1913 г.), вариант - строфа 6, ст. 1: 'Достойней плакать одному' (ИРЛИ, ф. 79, оп. 4, ед. хр. 55, л. 11-11 об.). Храни, храни ее ключи, II И задыхайся - и молчи. - Ср. 'Silentium!' Ф. И. Тютчева: 'Взрывая, возмутишь ключи, - // Питайся ими - и молчи'. 193. Северный луч. 1916. No 9. С. 7, под загл. 'Третье Рождество', ПС. С 26, под загл. 'Второе Рождество', с датой: 1915, перед ст. 1 - ст.: 'Белый праздник, - рождается предвечное Слово, // белый праздник идет, и снова -'. Беловой автограф - РНБ, ф. 481, ед. хр. 10, верстка (3 экземпляра) -там же, ед. хр. 11. ИЗ 'ПОХОДНЫХ ПЕСЕН' Сборник 'Походные песни', выпущенный под псевдонимом Антон Кирша, был отпечатан в Варшаве в 1920 г. В предисловии к 'Варшавскому дневнику' Гиппиус Т. Пахмусс сообщает о 'Походных песнях': 'Написаны эти песни были для русского отряда, который должен был находиться в авангарде польской армии при походе па Москву' (Возрождение. 1969. No 214. С. 76). 265. ПП. с. 4. 266. ПП. с. 6. 267. ПП. с. 8. 268. ПП. с. 9. 269. ПП. с. 11. 270. ПП. с. 14. СИЯНИЯ 280. Новый корабль. 1927. No 1. С. 6, под загл. 'Падающее'. Дата: 1923 г. 283-286. 1. СЗ. 1924. No 18. С. 100 (1-е в цикле 'Южные стихи'), под загл. 'Сумерки'. Дата: 'июнь 1923 г., Грасс'. 2. СЗ. 1927. No 31. С. 244. Автограф - без загл., с датой: '1926 Cannet' (СП. С. 145). Ср. развитие темы ст-ния в письмах Гиппиус к М. В. Вишняку: 'Я, ведь, за себя не держусь, я только за 'бессмысленные мечтанья', хоть лягушка проквакай их со смыслом, эти мечтанья <...> лягушку благословим' (31 марта 1927 г.), 'Лягушка может быть сама плоха, голос может не нравиться, если она скверно и лживо сама к своему кваканью относится - се можно убить, по все это последующее и особый суд над ней, прокваканная же правда таковой остается' (27 февраля 1931 г.) (Cahiers du Monde russe et sovietique. 1982. Vol. XXIII (3-4). P. 447, 453). О 'принципе квакающей правду лягушки' и 'бесконечной сложности их кваканья' Гиппиус пишет и Г. В. Адамовичу: 'А лягушка ли проквакаст правду, или я скажу, - это уже все равно' (27 июля, 4, 8 августа 1927 г. // Из переписки З. Н. Гиппиус. С. 356, 358, 361). 3. СЗ. 1924. No 18. С. 101 (3-е в цикле 'Южные стихи'), варианты - ст. 2: 'Свой звездный купол ночь вскруглила', ст. 7: 'О, реки Божьих мыслей, - облака!'. 4. СЗ. 1924. No 18. С. 102 (5-е в цикле 'Южные стихи'), под загл. 'Мелькнули дни...'. Дата: '1923. Грасс'. 287-288. ПН. 1925. No 1677, 11 октября. С. 2. 299. СЗ. 1926. No 27. С. 210, За свободу! (Варшава). 1929. No 135, 26 мая. С. 3, под загл. '24 декабря'. Дата: '23 декабря 1925 г., Париж'. 314. СЗ. 1923. No 15. С. 158. Дата: '1922, Париж'. 315. Русская литература. 1991. No 2. С. 182. Публикация А. Л. Соболева по автографу (РГБ, ф. 386, карт. 82, ед. хр. 36, л. 10). Как 'первое стихотворение' Гиппиус опубликовано В. А. Злобиным в составе первых двух строф, строфа 2: Людей любить - сам будешь в горе. Всем не поможешь всё равно. Мир что большое сипе-море, И я забыл о нем давно. (Злобин В. Тяжелая душа. Вашингтон, 1970. С. 13, СП. С. 180). Сообщая текст ст-ния В. Я. Брюсову, Гиппиус писала ему (11 января 1902 г.): 'В 1880 году, т. е. когда мне было 11 лет, я уже писала стихи (причем очень верила во 'вдохновение' и старалась писать сразу, не отрывая пера от бумаги). Стихи мои всем казались 'испорченностью', но я их не скрывала. Были довольно однообразны, не сохранились, но вот, помню кусочки одного из самых первых. Оцените детскую и странную искренность. Должна оговориться, что я была нисколько не 'испорчена' и очень 'религиозна' при всем этом'. Приведя далее текст ст-ния, Гиппиус добавляла: 'Выписываю со всеми трогательными 'рифмами', как помню. Вот вам ваше сердце - в теле одиннадцатилетней девочки, едва прочитавшей Пушкина и Лермонтова - потихоньку! не знающей ни стиха, боящейся наказания за 'испорченность', напрасно старающейся каяться перед Христом 'нищих духом и обремененных'!' (Российский литературоведческий журнал. 1994. No 5/6. С. 288. Публикация М. В. Толмачева). В. А. Злобин приводит также четверостишие, написанное Гиппиус, по его свидетельству, в девятилетнем возрасте: Довольно мне тоской томиться И будет безнадежно ждать! Пора мне с небом примириться И жизнь загробную начать. (Злобин В. Тяжелая душа. С. 14). 316. СВ. 1888. No 12. Отд. I. С. 112 (1-е в подборке 'Два стихотворения'). Подпись: З. Г. 319. СВ. 1889. No 11. Отд. I. С. 212. Подпись: Н. З. - опечатка (в указателе содержания журнала обозначено: 'Стихотворение З. Н.'). 320. СВ. 1892. No 2. Отд. I. С. 116. 325. Русская литература. 1991. No 2. С. 182. Публикация А. Л. Соболева. Печ. по черновому автографу (ГЛМ, ф. 254, оф. 4702) - с воспроизведением верхнего слоя правки, в котором зачеркнуты два последних стиха: 'Любил - по Божьему велению, // Забыл - в заботах о себе'. В черновом варианте представлена также другая редакция текста (Там же): Брат Иероним! Я умираю. Всех зови! Хочу при всех Поведать то, что ныне знаю, Исповедать тяжкий грех. Как мог я думать, что нарушу Волю Бога моего! Он дал мне пламенную душу Для любви - и для Него. Ему покорный, чуждый страха, Я в страдании - любил. Увы! я слаб! Я прах от праха! Диавол сердце мне смутил. Отверг я Божие веленье И любовь - еще любя... Пришел сюда, в уединенье, Чтобы здесь спасать себя. Шептал мне враг: вот подвиг крестный! В мире - брань и суета, И променял я путь мой тесный На широкие врата. 326. Автограф - ИРЛИ, ф. 62, оп. 1, ед. хр. 11, л. 16. О П. И. Вейнберге - см. примеч. 321. Мы приедем на Фонтанку // В среду, в среду, ровно в 2. - Судя по датировке послания, имеется в виду 7 февраля 1901 г. См. также примеч. 322. 328-329. Печ. по автографу (РГАЛИ, ф. 154, оп. 1, ед. хр. 3, л. 1-1 об.), рукой П. П. Перцова - дата: '1901, IV' и пояснения к тексту. 1. Перцов П. Литературные воспоминания. 1890-1902 гг. М., Л., 1933. С. 207, вариант ст. 2: 'Он властвует своих вассалок множа'. Пояснение Перцова: 'На Сергея Павловича Дягилева, о котором члены 'Мира Искусства' говорили: 'Он - наш Наполеон'. (В ответ я послал З. Н. юмористич<еское> стихотворение 'Vive l'empereur!')'. В 'Литературных воспоминаниях' (с. 307-308) Перцов приводит 'Мой ответ' ('Когтистых эпиграмм колючие словечки...') на это ст-ние Гиппиус. С. П. Дягилев (1872-1929) - театральный и художественный деятель, один из создателей художественного объединения 'Мир Искусства' и редактор одноименного журнала (1899-1904). Строфа 2 - в кн.: Злобин В. Тяжелая душа. Вашингтон, 1970. С. 49. 2. Русская литература. 1991. No 2. С. 183. Публикация А. Л. Соболева. Пояснение Перцова: '- 'Ждать гения' - тогда рекомендовал обычно Д. В. Философов. В ответ я послал стих<отворение> 'Заря-заряница'. Не напечатано'. О П. П. Перцове - см. примеч. 35. О В. В. Гиппиусе - см. примеч. 177. Эпиграф - Откр. II, 7. 331. Русская литература. 1991. No 2. С. 183. Публикация А. Л. Соболева. Печ. по автографу (первоначальное загл. - 'Несчастная') (РГБ, ф. 386, карт. 128, ед. хр. 13, л. 8 об.-10). Ст. 45-48 опубликованы в кн.: Злобин В. Тяжелая душа. Вашингтон, 1970. С. 15 ('Решала я - вопрос огромен...') - с сопроводительным текстом: 'Она с начала своих дней живет как бы вне времени и пространства, занятая чуть ли не с пеленок решением 'вечных вопросов'. Она сама над этим смеется в одной из своих пародий, писать которые мастерица'. Те же строки перепечатаны под загл. 'Пародия' (СП. С. 189). Другая редакция текста - под загл. 'Прекрасная Дама' (НЖ. 1997. No 207. С. 250-251. Публикация Темиры Пахмусс). Варианты - ст. 1: 'Я у одной прекрасной Дамы', ст. 3-5: 'Был ей покорен. И когда мы // Шли в парк вечерний с ней вдвоем, - // Я шел весь бледный, задыхался', ст. 8: 'Я был несчастен - был влюблен', ст. 11: 'Что даже гордая кокетка', ст. 14: 'Тиха, задумчива, грустна', ст. 16: 'Что над волною склонена', ст. 17-20 отсутствуют, ст. 23: 'Я оживил мои надежды', ст. 25-27: 'Она моим внимает пеням. // Лови мгновение, лови! // Я пал, припав к ее коленям', вместо ст. 33-38: 'Я осмелел... Ужель привета // Паж недостоин ожидать?', ст. 42: 'Луна, любовь и мы одни...', ст. 44: 'Сказать не трудно, вот они', ст. 57-61: Сокройся месяц! Вяньте травы! Замолкни, нежный коростель! Сомкнитесь чашечки, купавы, Сломись, душистый розеисль! Иссохлось всё и почернело. Ст. 64: 'А я стоял, как истукан', ст. 66: 'Страшнее всяких похорон'. Тексту предпосланы строки из стихотворного послания В. Брюсова 'З. Н. Гиппиус' ('Твои стихи поют, как звучный...', 1909), входящего в его книгу 'Все напевы' (фрагмент от строки 'Однажды в год, в святой Сочельник' до строки 'Твоих стихов бессмертный ключ'). По сообщению публикатора этой редакции текста стихотворения, оно имеет 'непосредственное отношение' к 'верному 'пажу'' Гиппиус - В. А. Злобину, автограф ст-ния Т. Пахмусс получила от Злобина (НЖ. 1997. No 207. С. 248). Ст-ние, однако, было написано Гиппиус Задолго до се знакомства с Злобимым, вероятна позднейшая 'переадресовка' при восстановлении (скорее всего, по памяти) текста, получившего загл. 'Прекрасная Дама'. 332. Русская литература. 1991. No 2. С. 184. Публикация А. Л. Соболева. Псч. по автографу (РГБ, ф. 386, карт. 56, ед. хр. 16, л. 12). 333. СЗ. 1925. No 25. С. 243. Автограф ст-ния, переданный А. А. Блоку 15 февраля 1914 г. (см. примеч. 350), - в его архиве (ИРЛИ, ф. 654, оп. 3, ед. хр. 63, л. 3-3 об.). В мемуарном очерке 'Мой лунный друг. О Блоке' (1922) Гиппиус свидетельствует: '...у меня случайно остался листок с одним очень старым моим, никогда не напечатанным, стихотворением - 'Песня о голоде', переписанным рукой Блока' (Живые лица. С. 236). 334. Русская литература. 1991. No 2. С. 184. Публикация А. Л. Соболева. Список рукой И. М. Брюсовой в тетради 'Списки стихов разных поэтов. 1899-1900 гг.' (РГБ, ф. 386, карт. 129, од. хр. 41, л. 34). Александр Михайлович Добролюбов (1876-1945?) - поэт-'декадент', в 1898 г., пережив внутренний религиозный переворот, ушел в народную среду, стал странником, позднее организовал религиозную секту (см.: Азадовский К. М. Путь Александра Добролюбова // Творчество А. А. Блока и русская культура XX века. Блоковский сборник III (Ученые записки Тартуского гос. университета. Вып. 459). Тарту, 1979. С. 121-146, Иванова Е. В. Александр Добролюбов - загадка своего времени // Новое литературное обозрение. 1997. No 27. С. 191-236). По предположению А. Л. Соболева, ст-ние написано под впечатлением от общения с Добролюбовым во время его непродолжительного пребывания в Петербурге в декабре 1904 г. (Русская литература. 1991. No 2. С. 188). В статье 'Критика любви' (1901), посвященной в значительной части анализу личности и духовной эволюции Добролюбова, Гиппиус Заключала: 'В Добролюбове, несомненно, как во многих и многих теперь, жила смутная жажда <...> новой, неизвестной и необходимой религии не отречения от жизни, а освящения и принятия се, жажда свободного оправдания и плоти и духа равно - потому что всякий из нас - плоть и дух равно', 'Действительно была у Добролюбова, если не в сознании, то в муке, все возрастающая потребность слить в одно два начала человеческой природы - любовь к небу и любовь к земле. Оправдать дух плотью, оправдать плоть - духом' (Антон Крайний (Гиппиус З.). Литературный дневник (1899-1907). СПб., 1908. С. 58-59, 60). 335. Русская литература. 1991. No 2. С. 184. Публикация А. Л. Соболева. Автограф - ИРЛИ, ф. 289, оп. 7, ед. хр. 10, л. 3. В мемуарном очерке о поэте и прозаике Федоре Сологубе (настоящ. имя Федор Кузьмич Тетерников, 1863-1927) 'Отрывочное' (1924) Гиппиус приводит ст-ние по памяти (без ст. 11-12) и с вариантами - ст. 1: 'Все колдует, все морочит', ст. 4: 'Колдовством своим достичь?', ст. 10: 'Так не трогай эти вещи', ст. 15: 'О, Кузьмич мой беднокудрый' (Живые лица. С. 367). Характеризуя там же 'краткую переписку в стихах' с Сологубом, Гиппиус пишет о своих ст-ниях: '...мои не были напечатаны и затерялись. Помню лишь первое, совсем шутливое, поводом к которому послужили разные мелкие 'колдовства' Сологуба - над чьими-то калошами, а главное, случай с Вяч. Ивановым: только что приехавший тогда из-за границы поэт-европеец отправился знакомиться с Сологубом. Да так пропал, с утра, что жена тщетно искала его по всему городу. И сидела у нас, в ужасе, когда ей дали знать, что он обретен наконец у себя в постели и в крапивной лихорадке. Словом, смешные пустяки' (Там же. С. 366). Этот эпизод документирован недатированным письмом Гиппиус к Сологубу, приведенным в комментарии А. Л. Соболева: 'Федор Кузьмич. Когда был у вас Вячеслав Иванович и куда девался от вас? Лидия Дмитриевна у нас и страшно беспокоится, в самом деле страшно, нигде его нет, ни дома, - ждем немедленно вестей от вас, все, что знаете. З. Мережковская' (Русская литература. 1991. No 2. С. 188). В мемуарах Вл. Пяста приводится без указания автора 'четверостишие' (ст. 5-8 ст-ния Гиппиус) с разъяснениями по поводу его написания и относительно 'гипнотической силы' Сологуба: 'Приведу здесь рассказывавшийся самим Вячеславом Ивановым анекдот об этой особой силе Федора Сологуба. Только что с ним познакомившись и в первый раз к нему придя, Вячеслав Иванов никак не мог от пего выйти: на улице моросило, и ему казалось, что это, т. с. дурную погоду, сделал нарочно Федор Сологуб. Но чтобы выйти под дождь, необходимо было надеть калоши. В передней было много калош, в том числе и его, В. И., в которых он пришел. Однако на всех калошных парах Вячеслав Иванов видел одни и тс же буквы: Ф. Т. - настоящая фамилия Сологуба была Тетерников...' (Пяст Вл. Встречи. М., 1997. С. 84). На стихотворное послание Гиппиус Сологуб откликнулся следующим ст-нием: Заклятие первое (Зинаиде Гиппиус) Не облекся я в хламиду, И на звезды не гляжу. Без реторт я Зинаиду Гиппиус Заворожу. Зинаида, искушаешь И меня ты, и судьбу. Ты не видишь, не внимаешь, Но узнаешь ворожбу. Помни эти перемены То погоды, то калош. Это только брызги пены, И усмешка, но не ложь. Ассирийская хламида Не нужна для мудреца. Бойся, бойся, Зинаида, Двери, тени и кольца. Есть неведомые круги, - Ты гляди, гляди вокруг. Не тебя ль ведут подруги В заколдованный мой круг? (ИРЛИ, ф. 289, оп. 1, ед. хр. 3, No 1007. По списку рукой Д. М. Пинеса опубликовано А. Л. Соболевым: Русская литература. 1991. No 2. С. 189). Ср. надписи Гиппиус Сологубу на ее книгах 'Третья книга рассказов' (М., 1902): 'Федору Кузьмичу Тетерникову, т. с. Сологубу с надеждой на будущий общий еретизм З. Гиппиус. 21 ноября 02 СПб.' (Автографы поэтов серебряного века. Дарственные надписи па книгах. М., 1995. С. 243), 'Собрание стихов 1889-1903 г.' (М., 1904): 'Близкому поэту Ф. К. Сологубу от З. Н. Гиппиус. Выходи к воротам И фонарь пред собою неси. Хоть бы сгинул ты сам, Но того, кто взывает, спаси. 6 декабря 1903 г. СПб.' (Шаталина Н. Н. Библиотека Ф. Сологуба. Материалы к описанию // Неизданный Федор Сологуб. М., 1997. С. 444). В письме к Б. В. Савинкову от 25 сентября 1908 г. Гиппиус отмечала, что Сологуб 'очень субъективно близок' ей - 'в некоторых стихах, повестях, переживаниях' (ГАРФ, ф. 5831, оп. 1, ед. хр. 126). 336. Русская литература. 1991. No 2. С. 185. Публикация А. Л. Соболева. Псч. по автографу (ИРЛИ, ф. 289, оп. 7, ед. хр. 10, л. 2-2 об.). Отклик на ст-ние Ф. Сологуба 'Заклятие первое' (из которого взят эпиграф), см. примеч. 335. Сологуб откликнулся на 'Реплику ведьмы' следующим ст-нием: Заклятие второе (Зинаиде Гиппиус) Ты не сломаешь похвальбою Того, что сковано судьбою, Что я ковал. Они везде, всегда с тобою, Кого я вещей ворожбою К тебе послал. Нет в чарах смерти и потери, - Нет мелкой злости в той пещере, Где мой очаг. Всё в должный срок и в должной мере, В растворе каждом каждой двери Их зыбкий шаг. Замкнув тебя широким кругом, Тебя доверил я подругам, - И твой сосуд Они в стремлении упругом Над живоносным, тайным лугом Ко мне несут. Соблазны чисел в дольнем мире, - Ликуют три, горят четыре, И семь в кольце. Но знанье есть верней и шире. Уже и ты в моей порфире, В моем венце. Твой ропот и твоя мятежность В моей душе рождают нежность, И с ней печаль. В моих томленьях есть безбрежность, И в чарах злая безнадежность, - Тебя мне жаль. Пока, последнего размаха Еще не зная, злая пряха Глядит во тьму К исчадьям робким лжи и праха, - Я, так и быть, заклятье страха С тебя сниму. Пока твердишь ты об измене, Уста ты умочила в пене, А не в вине. Когда же всходишь на ступени, То обо мне вещают тени, Лишь обо мне. 24.3.1905 (Сологуб Ф. Неизданное и несобранное. (Slavistischc Beitruge. Bd. 245). Herausgegeben von Gabriele Pauer. Munchen, 1989. C. 89). 337. Русская литература. 1991. No 2. С. 185. Публикация А. Л. Соболева. Автограф - ИРЛИ, ф. 289, оп. 7, ед. хр. 10, л. 1. Ответ на 'Заклятие второе' Ф. Сологуба (см. примеч. 336). В автографе, посланном Сологубу, подпись: '3. Гиппиус (которая оч<ень> просит зайти в воскресенье по особо важному делу)' (воскресенье - 27 марта 1905 г.). 338. Возрождение (Париж). 1955. No 43. С. 28. Опубликовано по рукописи, предоставленной А. М. Ремизовым, над текстом помета: 'Из альбома Серафимы Павловны Ремизовой-Довгелло (+ 13.V.1943)'. С. П. Ремизова (урожд. Довгелло, 1876-1943) - жена А. М. Ремизова, была связана с Гиппиус многолетними дружескими отношениями. См. публикацию фрагментов из писем Гиппиус к ней 1905-1935 гг. (Lampl Horst. Zinaida Hippius an S. P. Remizova-Dovgello // Wiener Slawistischуr Almanach. 1978. Bd. 1. S. 155-194). 339. Русский сборник. Кн. I. Париж, 1946. С. 135. Повторная публикация - НЖ. 1954. No 37. С. 122, с датой: 1906. Об адресате ст-ния см. примеч. 52. 342. Беловой автограф в архиве Б. В. Савинкова ст. 1 - с правкой: 'Январь, ты он. Тебя вино встречает' (ГАРФ, ф. 5831, оп. 1, ед. хр. 126, л. 57). Написано в связи с днем рождения Б. В. Савинкова (19/31 января 1879 г.). См. примеч. 167. 343. СЗ. 1925. No 25. С. 244, с датой: 1911. В. А. Злобин в списке ст-ния, переданном С. К. Маковскому, приводит дату: 1904 (РГАЛИ, ф. 2512, оп. 1, ед. хр. 233, л. 56). Беловой автограф, переданный А. А. Блоку 6 ноября 1915 г., без загл., - в его архиве (ИРЛИ, ф. 654, оп. 3, ед. хр. 63, л. 4 об.). 344. Литературное обозрение. 1990. No 9. С. 100. Публикация Н. А. Богомолова. Печ. по автографу (РГБ, ф. 386, карт. 56, ед. хр. 16, л. 9-11), посланному В. Брюсову в 1911 г. 345. Памяти Амалии Осиповны Фондаминской. Париж, 1937. С. 47. Повторная публикация - НЖ. 1954. No 37. С. 182. Обращено к А. О. Фондаминской (см. примеч. 172). 346. Русская литература. 1991. No 2. С. 186. Публикация А. Л. Соболева по списку в дневнике С. П. Каблукова. Печ. по: Автографы поэтов серебряного века. Дарственные надписи на книгах. М., 1995. С. 238 (текст и факсимиле белового автографа па шмуцтитуле кн.: Гиппиус З. Н. Чертова кукла. М., 1911, книга хранится в РГБ). О С. П. Каблукове - см. примеч. 100. 27 сентября 1911 г. Каблуков записал в дневнике: 'Сегодня получил от З. Н. Мережковской се рукописи и рассказы 'Жестокие люди' и др. и 1 экземпляр 'Чертовой куклы' с надписью, ею сделанной, такого содержания' (далее приводится текст ст-ния) (РНБ, ф. 322, ед. хр. 16, л. 129). 347. Автограф - СП. С. 117. Адресат ст-ния - О. А. Флоренская. Сведения о ней приводятся в родословных росписях Флоренских, составленных по материалам, собранным ее братом, богословом и ученым П. А. Флоренским: 'Ольга Александровна Флоренская (р. 19 февраля 1890, +2 октября 1914). <...> В семье ее звали 'Валя'. Художница, поэтесса. Некоторое время в ранней юности была близка к кругу Д. С. Мережковского и З. Н. Гиппиус, затем под влиянием П. А. Флоренского отошла от них' (Флоренский П., свящ. Детям моим. Воспоминанья прошлых дней. Генеалогические исследования. Из соловецких писем. Завещание. М., 1992. С. 450). 348. Тропинка. 1912. No 1. С. 37, перепечатано в сб.: 'Радуга'. Детская библиотека 'Слова' / Составил Саша Черный. Берлин, 1922. С. 49. 349. Псч. по беловому автографу (РНБ, ф. 481, ед. хр. 9, л. 2). Позднейший автограф 12-ти начальных ст. - под загл. 'Вспоминаю' (СП. С. 68), варианты - ст. 3: 'Но что-то в тебе восхитительно', ст. 5-6: 'Купиду подобен, // Как яблоко весь ты 'ахтительно'', ст. 8-10: 'Четыре богини, // Любви твоей сладостной жаждая, // Но пламень твой страстный'. Обращено к А. В. Руманову (см. примеч. 178). Поспорили ныне // Две лучших богини... - Иронически обыгрывается сюжет из греческой мифологии - суд Париса над тремя богинями (Герой, Афиной, Афродитой), заспорившими о своей красоте. Уехал Аркашенька в Верино. - Верино - имение близ Ямбурга (в Петербургской губернии), Гиппиус и Д. С. Мережковский жили там летом 1912 г. 350. Любовь к трем апельсинам. Журнал Доктора Дапертутто. 1914. No 2. С. 5. Беловой автограф под загл. 'Ответ' - в архиве А. А. Блока (ИРЛИ, ф. 654, оп. 3, ед. хр. 63, л. 2-2 об.), между строфами I и 2: В росной сырости дорожка Жук гудит, цветет сирень. Не пройтись ли мне немножко По дорожке, там, где тень? Между строфами 5 и 6 - зачеркнутые ст.: 'Посмотри, как все прекрасно! // Где вопросы - там ответ', первоначальные варианты - строфа 1, ст. 4: 'Нынче ясный будет день', строфа 4, ст. 5: 'Ждем, чего на свете нет', строфа 6, ст. 3-4: 'Любим мы, как любят дети, // Да иной любви и нет'. К тексту приложена пояснительная записка Блока: 'Два стихотворения З. Н. Гиппиус (она дала мне их 15 февр<аля> 1914 г.). Первое ('Ответ') - шутка по поводу Бакстовых объяснений ей в любви. Оба - черновики. 'Ответ' - во 2-ой No 'Любви к трем апельсинам'' (Там же, л. I. Второе ст-ние в этой подборке - 'Песня о голоде', см. No 333). Об отношениях Гиппиус с Л. С. Бакстом см. примеч. 70-71. 351. Возрождение (Париж). 1955. No 43. С. 28. Опубликовано по рукописи, предоставленной А. М. Ремизовым. 353. День. 1914. No 286, 21 октября. С. 4. Беловой автограф - в собрании П. Е. Щеголева (ИРЛИ, ф. 627, оп. 2, ед. хр. 7, л. 2), вместе ст. 7-14: Ей - два креста послали наши дни, Неистовым безумием дыша... И на одном кресте томится тело, А на другом - душа. Первая публикация - в номере газеты, посвященном 'Героической Бельгии' (в первые месяцы мировой войны в Бельгии происходили особенно кровопролитные сражения), наряду со ст-ниями Ф. Сологуба ('Утешение Бельгии'), А. Блока ('Антверпен'), И. Северянина ('Поэза о Бельгии') и статьей Д. С. Мережковского 'Убийца лебедей'. Перепечатано в сборниках 'Современная война в русской поэзии' (Пг., 1915), 'Книга короля Альберта' (М., 1915), 'Военные стихи современных русских поэтов' (Пг., 1917). 357. Русская литература. 1991. No 2. С. 186 (с неточностью). Публикация А. Л. Соболева. Печ. по черновому автографу (РНБ, ф. 481, ед. хр. 13). Текст зачеркнут, рядом с ним - еще один зачеркнутый черновой набросок: Я в плотной запертой банке С целой кучей жаб. Давно душа на изнанке Кто я? Не жабий ли раб? Развитие тех же образных построений - в стихотворном фрагменте, опубликованном Т. Пахмусс (СП. С. 35): Я в плотной запертой банке Под целой кучей жаб. Давно душа на изнанке, Давно я - жабий раб. Смотрите сюда, народы, Народы всех Европ: Здесь в банке - предел свободы Широк стеклянный гроб. 358. Русская литература. 1991. No 2. С. 186. Публикация А. Л. Соболева. Черновой набросок - первоначальный вариант ст. 2: 'Покинь меня - Ее ты не покинешь' (РНБ, ф. 481, од. хр. 9, л. 3). 359. Русская литература. 1991. No 2. С. 186. Публикация А. Л. Соболева. Автограф - РНБ, ф. 481, ед. хр. 9, л. 3. 360-363. Русская литература. 1991. No 2. С. 186 (1-е ст-ние цикла). Публикация А. Л. Соболева. Печ. по списку в дневнике С. П. Каблукова с его подстрочными пояснительными примеч. (РНБ, ф. 322, од. хр. 39, л. 205 об. - 217). В записи от 15 марта 1916 г. Каблуков указывает: '...четыре стих<отворо>ния З. Гиппиус о Николас II. Эти стихотворения переданы ею мне 14. III' (РНБ, ф. 322, ед. хр. 39, л. 206). Наряду со ст-ниями Каблуков записал в дневник полученные им от Гиппиус сведения из современной политической жизни, которые поясняют и дополняют содержание се стихотворных сатир (там же, л. 222-226): 'Из рассказов З. Гиппиус 14 марта: 1) Депутат-казак Караулов познакомился где-то с Гр. Распутиным и спросил его, чем объясняется его необычайный успех у женщин. Р<аспутин> ответил буквально: 'оттого что я шибко любить умею'. 2) Бывший министр вн<утренних> дел - Ал. Н. Хвостов по его удалении с должности призывал к себе Гессена из 'Речи' и Б. Суворина и показывал им разные документы, касающиеся Распутина. На вопрос их, почему же он но удосужился выслать Распутина из СПб, сказал: 'что же, я вышлю, а за ним пошлют императорский поезд и все выйдут его встречать'. К этому прибавил, что из-за Р<аспути>на ему покоя не было ни дном, ни ночью. Напр<имер>, на Рождество у 'Никса' была устроена елка для Распутина, дочери Н<иколая> Ольга и Татьяна одолели Хвостова требованиями по телефону привести Распутина, который накануне где-то пьянствовал и блудил, и но вполне отрезвился. Х<восто>ву пришлось отрезвлять его. 3) При Распутине Хвостов держал 5 филеров, столько же и> было при нем и от С. Белецкого, товарища м<инист>ра внутр<енних> дел. Между Х<востовым> и Б<елецким> около Распутина шла борьба. Белецкому удалось 'уйти' Хвостова в связи с раскрытие!' организованного им покушения на Р<аспути>на, но на радостях Белецкий разболтал Гаккебушу из 'Б<иржевых> В<едомостей>' данные предвар<ительного> следствия по этому делу, эта болтовня была напечатана в 'Биржевке', и Белецкий потерял свое место иркутского генерал-губернатора, подал в 'чистую' отставку и даже привлекается к суду за оглашение данных предв<арительного> следствия вместе с ред<актором> 'Биржевых Ведомостей' Проппсром. 4) Будто и Штюрмер уже уходит... 5) У мин<истра> нар<одного> просв<ещения> гр<афа> Игнатьева тоже недурные отношения с 'священным' Гришей. Последний часто пишет первому записочки такого рода: 'Милай, прими NN...' 6) Следственная комиссия о Сухомлинове с достоверностью установила, что существовали до 18 (пока) шпионских немецких организаций, руководимых Сухомлиновым, и что он несвоевременно уничтожил 1 000 000 запасных берданок, которые скоро понадобились Недавно Сухомлинов был в 'Речи' у Гессена и просил напечатать с газете заявление, что известная ст<атья> в 'Б<иржевых> В<едомостях>' 'Мы готовы' была написана Ржевским без всякого его участия. Гессен отказался. Рассказывая это, З. Н. Гиппиус прибавила: 'Что сталось бы уже с Германией, если бы се военный министр был таким шпионом к предателем, как Сухомлинов. А России все ничего'. Замечание верное. 7) Хвостов А. Н. уехал из СПб. не вполне добровольно, а 'повинуясь воле Монарха' (его слова)'. (Упоминаемый в записях Каблукова бывший военный министр генерал-адъютант Владимир Александрович Сухомлинов (1848-1926) был летом 1915 г. в связи с обвинением в государственном преступлении отстранен от должности 18 марта 1916 г. исключен из Государственного Совета, а 20 апреля арестован и препровожден в Петропавловскую крепость, позднее переведен под домашний арест. Николай II был убежден в его невиновности, см.: Ольденбург С. С. Царствование императора Николая II СПб., 1991. С. 579-580). О жизни при дворе Николая II в предреволюционные годы и о роли Г. Е. Распутина в ней Гиппиус подробно пишет в очерке 'Маленький Анин домик. Вырубова' (1923) (Живые лица. С. 277-313). 1. 'Нет, я не льстец!' - Начало ст-ния А. С. Пушкина 'Друзьям' (1828): 'Нет, я не льстец, когда царю // Хвалу свободную слагаю'. Ни трус меня не остановят. - Трус (древнерусск.) - землетрясение. Трудился с Филиппом - не ты ли? - Речь идет о 'знахаре Филиппе из Лиона', друге и последователе знаменитого французского оккультиста и гипнотизера Папюса (см.: Палеолог М. Царская Россия накануне революции. M., 1991. С. 235-236). 2. И верный Фредерикс. - Граф Владимир Борисович Фредерикс (1838-1927) - генерал-адъютант, член Государственного Совета, министр императорского двора, пользовался полным доверием Николая II, с начала мировой войны находился с ним в ставке в Могилеве. Возил сюда сынишку... - Со второй половины 1915 г. Николай II 'жил в Ставке, примерно раз в месяц приезжая на несколько дней в Царское Село. С Ним вместе, большей частью, находился Наследник Цесаревич' (Ольденбург С. С. Царствование императора Николая II. С. 568). Но тут сам Куропатки)!... - Алексей Николаевич Куропаткин (1848-1925) - генерал, в 1898-1904 гг. - военный министр, во время русско-японской войны 1904-1905 гг. - главнокомандующий сухопутными, а затем всеми вооруженными силами России на Дальнем Востоке. 3. 'Буря мглою небо'... - Начало ст-ния А. С. Пушкина 'Зимний вечер' (1825), далее пародийно обыгрываются его последующие строки. А воротишься - Родзянку... - Михаил Владимирович Родзянко (1859-1924) - один из основателей партии 'Союз 17 октября', один из лидеров Прогрессивного блока (август 1915 г.) и единственный официальный посредник между Государственной Думой и верховной властью, активный противник Г. Е. Распутина, требовал отставки ряда непопулярных министров. ...'спасен // Претерпевый до конца'. - Имеется в виду статья Д. В. Философова 'Рождественские мечты австро-германцев', содержащая обзор рождественской австро-венгерской и немецкой печати и завершающаяся словами: '...будем бодры. Опыт войны нас научил скромности. Неосторожностей мы, конечно, совершать больше не будем. Но из этого не следует, что разумно преувеличивать силы врага. Враг заметно устает, теряет ощущение смысла дальнейшего ведения войны. <...> Претерпеный до конца спасен будет' (Речь. 1915. No 355, 25 декабря. С. 4). 4. Со старцем Ник беседовал вдвоем. - Вероятная пародийная реминисценция 1-й строки стихотворного послания Пушкина Н. И. Гнедичу (1832): 'С Гомером долго ты беседовал один'. Чем не министр Владимирыч Бориска? - Председатель Совета министров Иван Логгинович Горемыкин (1839-1917) был отправлен в отставку 20 января 1916 г., его преемником стал Борис Владимирович Штюрмер (1848-1917). О замене Горемыкина Штюрмером Гиппиус подробно пишет в очерке 'Маленький Анин домик' (Живые лица. С. 301 - 303). ...с Алешкою убивцем. - Министр внутренних дел и шеф корпуса жандармов Алексей Николаевич Хвостов (1872-1918) последовал в отставку следом за И. Л. Горемыкиным. Ср. свидетельства Мориса Палеолога (3 февраля 1916 г.): 'Отставка Хвостова дело рук Распутина. В течение некоторого времени между этими двумя лицами шла борьба не на живот, а на смерть. По этому поводу по городу ходят самые странные, самые фантастические слухи. Говорят, будто Хвостов хотел убить Гришку через преданного ему агента, Бориса Ржевского <...>. Но директор департамента полиции Белецкий, креатура Распутина, напал на след заговора и донес непосредственно императору. Отсюда внезапная отставка Хвостова' (Палеолог М. Царская Россия накануне революции. С. 35). Гиппиус, упоминая об отставке Хвостова в очерке 'Маленький Анин домик', пишет, что Распутин был исполнен 'самого обыкновенного, животного страха перед 'убивцем', как зовет Хвостова' (Живые лица. С. 304). Свершилось все по изволенью Гриши... - Имеется в виду прибытие Николая II с фронта в Петербург к открытию думской сессии: 9 февраля 1916 г. он присутствовал на молебне в Таврическом дворце и обратился к депутатам Думы с приветственным словом. А Скобелев, Чхеидзе и Чхенкели... - Члены меньшевистской фракции 4-й Государственной Думы Матвей Иванович Скобелев (1885-1938), Николай Семенович Чхеидзе (1864-1926), Аркадий Иванович Чхеиксли (1874-1959 или 1931?). 364. Русская литература. 1991. No 2. С. 186. Публикация А. Л. Соболева. Печ. по ксерокопии автографа на титульном листе сборника З. Н. Гиппиус 'Лунные муравьи. Шестая книга рассказов'. М., 1912 (РГБ, ф. 218, карт. 1362, ед. хр. 11). Адресат - Вера Емсльяповна Федосеева (род. в 1896), студентка Психо-Неврологического института. На луне живут муравьи... - Подразумевается один из эпизодов романа Герберта Уэллса 'Первые люди на Луне' (1901, гл. XVII - 'Битва в пещере лунных мясников'), переосмысленный Гиппиус в рассказе 'Лунные муравьи' (1910), открывающем одноименный сборник (см.: Гиппиус З. Н. Сочинения: Стихотворения. Проза. Л., 1991. С. 575-576). 365. Русская литература. 1991. No 2. С. 187. Публикация А. Л. Соболева. Беловой автограф (РНБ, ф. 481, ед. хр. 16), текст - на открытке, посланной Д. В. Философову из Кисловодска (почт. шт. - 28. 5. 16) в Ессентуки (почт. шт. - 29.5.16). Нет, Жить - как наглая хипесница... - Хипесница (арго) - мошенница, завлекающая мужчину-жертву на квартиру, где ее сообщники обворовывают его или вымогают ценности (см.: Словарь тюремно-лагерно-блатного жаргона / Сост. Д. С. Балдаев, В. К. Белко, И. М. Исупов. М., 1992. С. 269). 366. Автограф - в письме к В. А. Злобину от 13 октября 1916 г. (РНБ, ф. 481, ед. хр. 41), тексту предшествует следующий иронический пассаж: 'Я вспоминаю, Владимир Ананьевич, что мы о многих поэтах забыли. <...> В конце концов я даже склоняюсь и к Маяковскому. Он противен, по не без значения же. А противен он, может быть, потому, что сам себе иногда бывает противен. (Это бы дай Бог ему!) Всякую противность можно понять по-человечески. Я бы могла, пожалуй, ему в таком роде сказать что-нибудь' - далее следует текст ст-ния, после чего Гиппиус Заключает: 'Фу, как затянул меня! Даже надоело. Спешу кончить это письмо'. 367. Русская литература. 1991. No 2. С. 187. Публикация А. Л. Соболева. Печ. по автографу (РНБ, ф. 481, ед. хр. 14, на обороте телеграфного бланка, почт, шт.: Петроград, 15. 2. 17). Там молодой штейнерианец... - Подразумевается Андрей Белый, возвратившийся в августе 1916 г. в Россию из Швейцарии убежденным приверженцем антропософии Р. Штсйнсра, 16 февраля 1917 г. он выступил в Петроградском Религиозно-философском обществе с докладом 'Творчество мира', ср. его запись за этот день: 'Лекция моя 'Творчество мира'. Примирение с Мережковскими' (Андрей Белый. Жизнь без Аси // РГБ, ф. 25, карт. 31, ед. хр. 1). Гиппиус свидетельствует (22 февраля 1917 г.): 'У нас в Рел.-Фил. Об-ве Алдрсй Белый читал дважды. Публичная лекция была ничего, а закрытое заседание довольно позорное: почти не могу видеть эту праздную толпу, жаждущую 'антропософии'' (Дневники. С. 74). Уж исполнял свой нежный танец... - Имеется в виду интенсивная жестикуляция, которой Андрей Белый неизменно сопровождал свои публичные выступления. Вот Сологуб с Чеботаревской... - Анастасия Николаевна Чеботаревская (1876-1921) - литератор, переводчица, с 1908 г. - жена Ф. Сологуба и помощница в его литературных делах. Василий Розанов и дщерь... - В. В. Розанов и, видимо, его старшая дочь Татьяна Васильевна Розанова (1895-1975). След прошлого лежит на Пясте...Владимир Алексеевич Пяст (наст. фам. Пестовский, 1886-1940) - поэт, переводчик. 368. Грядущее (Кисловодск). 1917. No 2, сентябрь, De Visu. 1993. No 2. С. 43 (в составе заметки А. Л. Соболева ''Грядущее' Д. С. Мережковского и З. Н. Гиппиус'). Позднейший вариант - No 427. 369. Автограф - на 2-й странице обложки кн.: Восемьдесят восемь современных стихотворений, избранных З. Н. Гиппиус. (Пг.), 1917 (ИРЛИ, р. I, оп. 5, ед. хр. 232). Симон Петлюра (1879-1926) был с ноября 1917 г. по апрель 1918 г. генеральным секретарем (министром) по военным делам в правительстве Украинской Центральной Рады. 371. Автограф - СП. С. 87. Наш дружносельский комиссар... - Имение Дружноселье (близ Сиверской под Петербургом) распоряжением Сиверского волостного совета перешло в середине февраля 1918 г. от управляющего имением Крумбсрга в ведение комиссара Мелешина (Гос. архив Октябрьской революции и социалистического строительства Ленинградской области, ф. 1, оп. 1, д. 1, л. 32), в 1919 г. комиссар Мелешин был директором совхоза 'Дружноселье' - до прихода белых войск осенью того года (сообщил А. В. Бурлаков). Зиновьев, Урицкий, иль Он... - Григорий Евсеевич Зиновьев (Овсей-Герш Аронович Радомысльский, 1883-1936) - член ЦК РСДРП(б), с декабря 1917 г. - председатель Петроградского Совета. Моисей Соломонович Урицкий (1873-1918)- член ЦК РСДРП(б), с марта 1918 г. - председатель Петроградской ЧК, с апреля 1918 г. - нарком внутренних дел Северной области. Иль сын Израиля - Леон... - Подразумевается Лев Давидович Троцкий. Его пленил левак - Прошьян // И разнесчастная Маруся? - Прош Перчевич Прошьян (1883-1918) - член ЦК Партии левых социалистов-революционеров, с декабря 1917 г. возглавлял Наркомат почт и телеграфов. Мария Александровна Спиридонова (1884-1941) - лидер Партии левых эсеров. Зоф... - Вячеслав Иванович (Шапович) Зоф (1889-1937) - рабочий-металлист, большевик, член ВЦИК, в 1918 г. - комиссар дивизии и начальник снабжения 3-й армии восточного фронта. Вдруг это Витенька Чернов... - Виктор Михайлович Чернов (1873-1952) - лидер Партии социалистов-революционеров, председатель Учредительного Собрания (5-6 января 1918 г.). Его решит Володя Злобин. - В. А. Злобин (см. примеч. 207) летом 1918 г. жил в Дружносслье вместе с Гиппиус и Д. С. Мережковским. 376. СЗ. 1922. No 10. С. 120. Автограф - с датой: 2 августа 1918, варианты - строфа 3, ст. 2: 'Мы видели сладость встреч', строфа 4, ст. 2: 'И милое - будет вновь' (СП. С. 8). 377. Черновой автограф, первоначальные варианты - ст. 2: 'И нет греховной чистоты', ст. 5: 'Душа ждала, душа искала', ст. 7-8: 'Тебя, Любви двойное жало // Благословляю - навсегда', 'Любви одной двойное жало // Благословляю - навсегда' (РНБ, ф. 481, ед. хр. 13). В дневниковой записи от 16 апреля 1919 г. С. П. Каблуков сообщил о получении от Гиппиус автографа ст-ния 'Навсегда' с датой: август 1918 г. (РНБ, ф. 322, ед. хр. 63, л. 151). 379. СЗ. 1930. No 43. С. 209. Автограф - в тетради 'Под знаком Девы', общая датировка тетради: июль-август 1918 г. (СП. С. 14). 380. СЗ. 1926. No 27. С. 209. Автограф в тетради 'Под знаком Девы' - под загл. 'Котенок', с датой: Август 1918, варианты - строфа 2, ст. 3: 'Все оставалось непонятно...', строфа 3, ст. 2: 'В котенке, в луге, - как вино...', ст. 5: 'И до времен утаено?' (СП. С. 22). 382. СЗ. 1930. No 43. С. 209. Автограф в тетради 'Под знаком Девы' - с датой: 'Сентябрь 1918. Окт<ябрь> - Петербург' (СП. С. 31). 383-386. Автограф - в тетради 'Под знаком Девы'. 1. С датой: 12. 10. 1918. 2. С датой: 13. 10. 1918. 3. С датой: 15. 9. 1918 (СП. С. 16). Ср. No 418. 387. СЗ. 1922. No 10. С. 122. Два автографа (СП. С. 94, 95), с делением на четверостишия, с датой: 'Осень 1918. СПб.', в первом между ст. 4 и 5 строфа: Искушенье - твоя ответность... а я почти безоружен... Но ведь я иду через семицветность - и я тебе не нужен... Во втором - между ст. 4 и 5 эта и дополнительная строфа: Твой дар иной, и ясен. Служи этим чистым даром. Поверь, он не напрасен, и не погибнет даром. Вариант ст. 5-6: 'А я для тех, кто всеми оставлен, // пойду за второй белизною -'. 388. НЖ. 1952. No 30. С. 127. Автограф в тетради 'Под знаком Девы' - под загл. 'Шестнадцать', без деления на строфы, с датой: 9 августа 1918, варианты - ст. 3: 'В нем было откровенье поцелуя...', ст. 5: 'Жестокостью иль нежностью волнуем', ст. 9: 'И даже если вдруг, полуслучайно' (СП. С. 10). 389. СЗ. 1923. No 15. С. 159. Автограф - под загл. 'Лучи', без деления на строфы, с датой: 30 дек<абря> 1918, варианты - ст. 1-2: 'Здесь все - томно опалово, // в лучшем случае аметистово...', ст. 7: 'Что мне желтое, жемчужное, алое?' (СП. С. 42). 393. Беловой автограф - РНБ, ф. 481, ед. хр. 9, л. 1. С отсылкой к этому тексту, но с разночтениями опубликовано А. Л. Соболевым (Русская литература. 1992. No 3. С. 198). Позднейший автограф - под загл. 'А. А. и Л. Д.', помета под текстом: 'Очень давно', варианты - ст. 5: 'Но вот прошло, и стало былью', ст. 7: 'И затянулись точно пылью' (СП. С. 116). А. и Л. - А. А. Блок и ого жена Любовь Дмитриевна Блок (урожд. Менделеева, 1881-1939), Гиппиус была посвящена в перипетии их личных отношений (см.: Из переписки Зинаиды Гиппиус / Вступ. заметка и публикация А. Л. Соболева // Русская литература. 1992. No 3. С. 197-200). 394. Автограф - СП. С. 45. Датируется предположительно февралем 1919 г. Центральный образ ст-ния связан, скорее всего, с английской сказкой, известной в русском изложении детского писателя и художника Валерия Вильямовича Каррика (1869-1942), см.: Каррик В. Хобиасы (Английская сказка). ('Сказки-картинки', No 22). СПб., 1912. Хобиасы - злобные фантастические существа (на рисунках - наподобие жуков или больших букашек), съевшие старика и старушку и похитившие девочку, рефрен сказки: 'Войдем, войдем в избушку, // Съедим старика и старушку!' 397. РМ. 1921. No 3/4. С. 49. В составе дневников Гиппиус, запись, открывающая 'Черную книжку' (июнь 1919 г.). Ср.: Дневники. С. 245. Автограф - под загл. 'В июне' (СП. С. 54). Предпослано эпиграфом к ст-нию 'Летом' (No 251). 398. Возрождение (Париж). 1949. No 5. С. 11. Автограф - СП. С. 54. Предположительно датируется осенью 1919 г. 400. Автограф - СП. С. 101. Другая редакция текста (СП. С. 100): О нем никто не знает, Лишь двое: он и ты. Что день - там расцветают Всё новые цветы. Они разнообразны, Красивы - и смешны, Но все, хотя и разны, Таинственно-нежны. И несравнимо-милы Они ему - как ты. Сама Любовь взрастила Волшебные цветы. 401. РМ. 1921. No 3/4. С. 96. В составе дневников Гиппиус, запись от 23(10) декабря 1919 г. См.: Дневники. С. 309. 402. Виленский курьер. 1920, 28 января, под загл. 'Рай земной'. Печ. по: РМ. 1921. No 3/4. С. 5 (4-е в цикле 'Из С.-П.-Б.-ского дневника 19 года'). Автограф - под загл. 'В Альбом Чуковскому', с пометой: 'СПб., Дек. 1919, перед бегством' (СП. С. 86), варианты - ст. 1-2: 'Не только молока и шоколада, // Не только булок, соли и конфет', ст. 14: 'Искал вблизи, искал издалека', между ст. 25 и 26: Мятежный, безнадежный, я в Манежный, Влачась по стыди снежной, заходил, К седому мальчику с душою нежной... Увы, увы, и он меня не утолил! Эпиграф - слова Ивана Карамазова ('Братья Карамазовы', ч. 2, кн. 5, гл. IV): '...слишком дорого оцепили гармонию, не по карману нашему вовсе столько платить за вход. А потому свой билет на вход спешу возвратить обратно. <...> Не Бога я не принимаю, Алеша, я только билет ему почтительнейше возвращаю' (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 14. Л., 1976. С. 223). ('Седой мальчик' - К. И. Чуковский, он жил в Петрограде в Манежном переулке). Автограф в рукописном альманахе Корнея Чуковского 'Чукоккала' - под загл. 'В раю земном', эпиграф: ''Я только почтительнейше билет возвращаю...' Федор Михайлович', варианты ст. 1-2 - как в СП, между ст. 25 и 26: Голодный, безнадежный, и в Манежный Влачась по стыди снежной, заходил, К седому мальчику с душою нежной... Увы, и он меня не утолил! Ст. 28: 'Я карточки от рая открепляю', дата: '5 дек. 19 г. СПБ'. (Сообщено Е. Ц. Чуковской). Первая газетная публикация перепечатана в статье Анатолия Иванова 'Все карточки от рая открепляю...' (Русская мысль. 1995. No 4095, 5-11 октября, No 4096, 12-18 октября. С. 10), в пей эпиграф - неточные цитаты из шуточного послания А. А. Блока 'Чуковскому' ('Стихи о предметах первой необходимости', 6 декабря 1919 г.), занесенного в 'Чукоккалу' 28 декабря 1919 г.: '...Для носящего котомки // И капуста - ананас. // Как с Прекрасной Незнакомки // Он с нее не сводит глаз... // Где же дальше Совнархоза // Голубой искать цветок?' (см.: 'Чукоккала'. Рукописный альманах Корнея Чуковского. М., 1979. С. 218-220, Блок А. Собр. соч.: В 8 т. Т. 3. М., Л., 1960. С. 426-427). 410. Числа. 1933. No 9. С. 6. Автограф - с делением на четверостишия и датой: '1922 в Париже', варианты - ст. 1-2: '25, 27, 28 // На пруду стонет Лебедь', ст. 4-9: 43, 46, 39 23, 2 x 2 = 90 Под землей бы землею покрыться. Узел туг - но развяжется просто. 18, 11, 30. 60, 114, 10. Ст. 12: '27, 25 и 13!' (СП. С. 112). 412. СЗ. 1924. Na 18. С. 100 (в цикле 'Южные стихи'). Автограф - с датой: 'Grasse. Июнь 1923' (СП. С. 123). Этна - действующий вулкан на остове Сицилия (высота 3340 м). 413. СЗ. 1924. No 18. С. 102 (в цикле 'Южные стихи'). Автограф - под загл. 'Gourdon', с датой: '23 августа 1923. Grasse' (СП. С. 126). Гурдон (Gourdon) - горное селение на юге Франции, в Приморских Альпах (между Ниццей и Грассом). Имя адресата посвящения совпадает с именем героини повести Гиппиус 'Мисс Май' (1895). См.: Гиппиус З. Н. Сочинения: Стихотворения. Проза. Л., 1991. С. 303-338. 414. Автограф -СП. С. 121. 415. СЗ. 1924. No 20. С. 223. Автограф - под загл. 'Должное', с датой: '1924. Париж', варианты - строфа 3, ст. 4: 'еще здесь, на земле, - живой', строфа 4, ст. 3: 'но не боюсь, ибо радостью верую:' (СП. С. 128). 418. НЖ. 1961. No 66. С. 7. Автограф - в тетради (1924) под загл. 'Еще пародия', между 1-й и 2-й строфами - строфа: Я не боюсь ее скольженья: Любовь сумеет умереть. Скорей, чем я, в своем забвеньи, О ней успею пожалеть. (СП. С. 90) В тексте - вариации образного строя 3-го ст-ния из цикла 'Любовь' (NoNo 383-386). 422. СЗ. 1925. No 25. С. 246. 424. СЗ. 1927. No 31. С. 246. Автограф - с датой: '1925. Cannet', вариант ст. 16: 'Ты волчьего сынка!' (СП. С. 139). Автограф - без загл., с делением на четверостишия, варианты - ст. 1: 'Пришла - и смотришь тихо', ст. 5: 'Щетинишься ли, серая', ст. 11 -12: 'не вгонишь,- не посмеешь, - // опять к себе в нору', ст. 14: 'Смотри издалека', ст. 16: 'ты вольного щенка', вместо ст. 17-28: Я из лесу дорогу узнал - теперь шалишь. Не сунусь я в берлогу, пока ты там сидишь. В заветный час к берлоге нежданного пути обходные дороги сумею я найти. Придет свой час для бою, придет, - я не боюсь. Нежданною тропою в родимый лес вернусь. Не сбережешь ты шкуры, дай отрастить клыки. По ветру шерсти бурой я размечу клоки. Я в листьях, в палой прели разнюхаю твой след. Среди родимых елей вдвоем нам места нет. (СП. С. 141). Эпиграф - цитата из книги Д. С. Мережковского 'Наполеон' (глава 'Устроитель хаоса'), в оригинале: 'Революция вскормила его, как волчица Ромула' (Мережковский Д. С. Наполеон. Т. 1. Наполеон - человек. Белград, 1929. С. 24). 425. ПН. 1925. No 1677, 11 октября. С. 2 (3-е в составе цикла 'Стихи о лупе'. 1-е и 2-е ст-ния цикла - NoNo 287-288). Автограф - с датой: '1925. Июль-Авг<уст>-Сент<ябрь>. Villa Alba', варианты - ст. 12: 'Любил? Не знаю. Я все забыл', ст. 14: 'Скажи мне еще: а где золотой', ст. 16: 'Юный, веселый, двурогий?', ст. 19: 'Я не всегда бываю та же' (СП. С. 137). 426. Новый дом. 1926. No 1. С. 5. Автограф - под загл. 'Ответ Дон-Жуана (ответ Адамовичу)', с датой: '1924?', вариант - строфа 2, ст. 2: 'Ввысь взлететь, чтобы пойти ко дну' (СП. С. 136). 'Ответ' - на ст-ние Г. В. Адамовича, опубликованное вместе с ним (Новый дом. 1926. No 1.С. 4): Дон-Жуан, патрон и покровитель Всех, кто не находит забытья, Первомученик, первоучитель Дон-Жуан, - тебя ль не вспомню я? На Монмартре, в сумерки, в отеле С первой встречною наедине, Наспех, молчаливо... Неужели Знал ты все, что так знакомо мне? Также ль умирала, воскресала, Улетала вдаль душа твоя? Также ль ей казалось слишком мало Бесконечности и бытия? И потом, почти в изнеможеньи, С отвращеньем глядя на кровать, Также ль ты хотел просить прощенья Говорить, смеяться, плакать, спать? О намерении публично 'прочесть вашего 'Дон-Жуана'' Гиппиус писала Адамовичу 20 июля 1927 г. (Из переписки З. Н. Гиппиус. С. 351). 428. Новый корабль. 1927. No 2. С. 5, под псевдонимом В. Витовт. Перепечатано: Маковский. С. 98. В. А. Злобин сообщает о Гиппиус: '...она раз послала, через Г. В. Адамовича, несколько стихотворений за подписью В. Витовт в 'Новый корабль', ближайшей сотрудницей которого состояла. Одно из них было напечатано во втором номере. Но авторство Гиппиус открылось совершенно случайно. Она, должно быть, не рассчитывала, что стихи будут напечатаны, и хотела сконфузить слишком разборчивую редакцию, объявив, что Витовт - это она' (Злобин В. Тяжелая душа. Вашингтон. 1970. С. 31). Среди писем Гиппиус к Злобину помещено следующее послание (22 мая 1926 г.): 'М. Г. Я послал в Звено письмо (2-3 недели) для вас и для Гиппиус, с указанием адреса, о достоинствах моих стихов, прося ответа (3.). Вы оба не ответили, не оказав помощи, о которой просил. Если бы вы объявили, что не отвечаете, люди бы знали. Очень жалею. В. Витовт' (Из переписки З. Н. Гиппиус. С. 217). 429-431. Из переписки З. Н. Гиппиус. С. 218. Тексты ст-ний были присланы В. А. Злобину с сопроводительным письмом: 'М. Г. Позволяю себе просить вас в случае достоинства напечатать следующие мои стихотворения. (3.) В. Витовт' (Там же. С. 217). О В. Витовте - литературной мистификации Гиппиус - см. примеч. 428. I. Улица Фонарь. И я... - Иронический отклик на ст-ние А. Блока 'Ночь, улица, фонарь, аптека...' (1912). 432. Автограф в альбоме Е. А. Ляцкого (ИРЛИ, ф. 163, новое поступление). Адресат - Евгений Александрович Ляцкий (1868-1942), литературный критик, историк русской литературы, этнограф-фольклорист, прозаик. В его романе 'Тундра' (ч. 1-2. Прага, 1925) описывается жизнь русских эмигрантов. 434. Автограф -СП. С. 144. 440. Астограф - СП. С. 67. Написано под впечатлением от поездки в Белград в конце сентября - начале октября 1928 г. на Международный конгресс русских писателей-эмигрантов, состоявшийся при материальной поддержке югославского правительства и под эгидой короля Югославии Александра I, в числе других писателей Гиппиус и Д. С. Мережковский были награждены орденом св. Саввы (Мережковский- орденом 1-й степени, Гиппиус - 2-й степени). См.: Пахмусс Т. З. Н. Гиппиус в эмиграции - по ее письмам // Русская литература и эмиграции: Сб. статей под ред. Н. П. Полторацкого. Питтсбург, 1972. С. 125-126, Из переписки З. Н. Гиппиус. С. 219-228, Eypnh Octoja, Dr. Руска литсрарна Србиja 1920-1941 (Писци, кружоци и изданья. Београд, [1990]. С. 160-168. В собрании А. Д. Романенко сохранились записные книжки Гиппиус с рассказом о поездке в Белград (Зайцева-Соллогуб Н. Я вспоминаю... Устные рассказы. М., 1998. С. 52). 447. Памяти Амалии Осиповны Фондаминской. Париж, 1937. С. 49, НЖ. 1954. No 39. С. 50 (посмертная публикация). Об адресате ст-ния А. О. Фондаминской - см. примеч. 172. 452. Числа. 1933. No 9. С. 6. Автограф - варианты ст. 1: 'Среди огней, среди цепей', ст. 8: 'И жду, хочу, ищу забвенья', ст. 13: 'Чуть в тишине очнусь- и вновь' (СП. С. 159). 453. СЗ. 1935. No 57. С. 232, НЖ. 1952. No 30. С. 128 (посмертная публикация) - без загл., вариант ст. 6-8: 'Приготовься им быть слугой. // Неожиданность же самая большая - // Это, что женщина - твой другой'. Автограф - вариант ст. 6-7: 'Приготовься им быть слугой. // Неожиданность двойная' (СП. С. 77). Адресат посвящения- Татьяна Сергеевна Варшер (1880-1960), приятельница Гиппиус, ученица проф. М. И. Ростовцева, историк, археолог (участвовала в археологическом исследовании Помпей), автор книги 'Виденное и пережитое в Советской России' (Берлин, [1923]). См. о ней: 'Скифский роман' / Под общей редакцией академика Г. М. Бонгард-Левина. М., 1997. С. 193, 199, 272, 285. 454. СЗ. 1935. No 57. С. 232. Автограф - вариант ст. 3: 'Вдруг вы сказали: 'Я верна'' (СП. С. 76). 457. НЖ. 1961. No 64. С. 9. 458. Cahiers du Monde russe et sovietique. 1980. Vol. XXI. No 2. P. 230. Публикация Тсмиры Пахмусс. Тереза - см. примеч. 300. Но не могу я тебя от Жанны... - Имеется в виду французская героиня св. Жанна д'Арк (ок. 1412-1431). Параллели между ней и св. Терезой Лизьсской Гиппиус проводит также в письме к Грете Герелль от 26 октября 1938 г. (Из переписки З. Н. Гиппиус. С. 609, Пахмусс Т. Вступ. статья в кн.: Мережковский Д. Маленькая Тереза. Ann Arbor, 1984. С. 19). Та же параллель подробно развивается в книге Д. С. Мережковского 'Жанна д'Арк' (1938). См.: Мережковский Д. Жанна д'Арк. М., 1995. С. 8-10, 25-26, 104-106. 459. СЗ. 1938. No 67. С. 147. Автограф - с датой: 1937, варианты - ст. 4: 'Как бы предчувствия небытия', ст. 7-8: 'Когда Молчанья трепетно-свободны, // Когда Слова крылаты и чисты...' (СП. С. 166). 460. СЗ. 1938. No 67. С. 148. Автограф - с пометой подтекстом: 'Для Т. И.' (подразумевается Т. И. Манухина, см. примеч. 259), с датой: 25 января 1938, эпиграф: 'По Жуковскому: '...Тот край, где о 'прости' уж и помину нет'. '...В разлуке вольной таится ложь...'. По Лермонтову: 'Но в мире новом друг друга они не узнали''. Варианты - строфа 1, ст. 3: 'Мы сами гасим обещанье', строфа 2, ст. 2: 'Тех, кто не Высшим указаньем', ст. 4: 'Давно покинула она' (СП. С. 167). Эпиграфы - заключительная строка ст-ния В. А. Жуковского 'Прости' (1811) и заключительная строка ст-ния М. Ю. Лермонтова 'Они любили друг друга так долго и нежно...' (1841). 469. Автограф - СП. С. 177. См. примеч. 207. 470. Автограф - СП. С. 178. См. примеч. 207. 471. Маковский. С. 122. Приводя это четверостишие, С. К. Маковский поясняет: 'А вот - совсем последние ее <З. Н. Гиппиус> строки. Они сочинены накануне смерти. Она уже не могла писать и продиктовала их В. А. Злобину'. Последний сообщает, что эти строки Гиппиус, уже полупарализованная, написала 'за несколько недель до своей смерти' на обложке антологии русской поэзии 'Якорь' (Берлин, 1936) - 'левой рукой, справа налево, так что прочесть написанное можно только в зеркале' (Злобин В. Тяжелая душа. С. 12). 472. Возрождение (Париж). 1968. No 198. С. 21, No 199. С. 7. Публикация Темиры Пахмусс. Поэма представлена двумя версиями текста. Т. Пахмусс сообщает в текстологических пояснениях к публикации: 'Непосредственно за <...> текстом поэмы, написанным ямбическим пентаметром, в рукописях З. Н. Гиппиус следует текст в терцинах. Автор настоящего примечания видел три версии 'Последнего круга' в терцинах. Одна, находящаяся во владении Виктора Мамченко, оканчивается первой песней, вторая, находящаяся в библиотеке Иллинойсского университета, кончается словами из первой песни 'Так кончился подземный разговор'. Приводимая ниже третья версия - самая длинная и более законченная - воспроизводит целиком первую и вторую песни. Очевидно, третья и четвертая песни не были переписаны терцинами из-за болезни и последовавшей 9 сентября 1945 г. кончины поэтессы <...> текст в терцинах соответствует тексту в ямбическом пентаметре, отличаясь от него, однако, по топу и по стилю. В терцинах меньше иронии, но больше горечи и чувства личного разочарования поэта в 'друге' и 'полу-друге', изменивших поэту в наиболее тяжелую пору жизни' (Возрождение. 1968. No 199. С. 23). ----- СЕРЕБРЯНЫЙ ДЕНЬ А. О. Лурье Люблю, люблю серебряные дни, Без солнца - в солнце, в облачной тени. Как риза брачная, свежа, ясна Задумчивого моря белизна, Колеблется туман над тихой далью, А голос волн и ласковей, и глуше... Такие я встречал людские души: Овеяны серебряной печалью, Они улыбкою озарены, В них боль и радость вечно сплетены... И любит буйная моя мятежность Их детскую серебряную нежность.
Стихотворения, Гиппиус Зинаида Николаевна, Год: 1909
Время на прочтение: 205 минут(ы)