Стихотворения, Гейне Генрих, Год: 1877

Время на прочтение: 6 минут(ы)

ГЕЙНЕ.

Нмецкіе поэты въ біографіяхъ и образцахъ. Подъ редакціей Н. В. Гербеля. Санктпетербургъ. 1877.
Недвижно, въ далекомъ эир…
Какъ сны полунощныя, зданья…
Какъ ты можешь спать спокойно…
Невольничій корабль
Тамбурмажоръ великой арміи
Ундина
Концертъ юныхъ котовъ

* * *

Недвижно, въ далёкомъ эир,
Блестящія звзды стоятъ,
И сотни столтій съ любовью
Одна на другую глядятъ.
Он говорятъ нежь собою,
И дивно богатъ ихъ языкъ,
И нтъ на зеил филолога,
Кто бъ тайну ихъ рчи проникъ.
Но мн сталъ языкъ ихъ понятенъ,
Я долго его изучалъ:
Въ глазахъ моей милой подруги
Я врный словарь отыскалъ.
. Миллеръ.

* * *

Какъ сны полунощные, зданья
Стоятъ въ безконечномъ ряду.
Я мимо ихъ, въ плащъ завернувшись,
По улиц молча иду.
И слышу: на башн собора
Двнадцать ужь колоколъ бьётъ.
Съ какимъ же теперь нетерпньемъ
Меня моя милая ждётъ!
Сопутникъ мой мсяцъ: онъ свтятъ
Привтно въ дорогу мою.
И вотъ — я у двери знакомой
И мсяцу такъ говорю:
‘Спасибо, мой добрый товарищъ,
Что ты посвтилъ мн идти!
Теперь я тебя отпускаю:
Теперь ты другимъ посвти.
‘И если увидишь скитальца
Съ нмою сердечной тоской —
Утшь его такъ же, мой милый,
Какъ я былъ утшенъ тобой.’
. Миллеръ.

* * *

Какъ ты можешь спать покойно?
Вдь ты знаешь, что я живъ
И храню въ душ досаду,
Прежнихъ ранъ не позабывъ.
Помнишь старую балладу,
Какъ пришолъ ночной порой
Мёртвый юноша изъ гроба
За подругой молодой?
Берегись, моя красотка!
Я отмстить теб готовъ:
Я не умеръ — и сильне
Всхъ на свт мертвецовъ.
. Миллеръ.

НЕВОЛЬНИЧІЙ КОРАБЛЬ.

1.

Въ кают своей суперкарго Ванъ-Койкъ
За книгой сидитъ и считаетъ:
Свой грузъ оцняя по счётамъ, съ него
Наличный барышъ вычисляетъ.
‘И гумми, и перецъ сойдутъ — у меня
Ихъ триста боченковъ, цнне
Песокъ золотой да слоновая кость,
Но чорный товаръ прибыльне.
‘Я негровъ шесть сотенъ почти за ничто
Промномъ досталъ съ Сенегала,
Ихъ тло, ихъ члены, ихъ мускулы — всё
Какъ лучшій отливъ изъ метаіла.
‘За нихъ, вмсто платы, я водки давалъ,
Да бусъ, да куски позументовъ.
Умрётъ половина — и то барыша
Мн будетъ сотъ восемь процентовъ.
‘И если три сотни изъ нихъ довезу
До гавани въ Ріо-Жанейро —
По сотн червонцевъ за штуку возьму
Съ домовъ Гонзалеса Перейро.’
Но вдругъ изъ пріятныхъ мечтаній своихъ
Почтенный Ванъ-Койкъ пробудился:
Ванъ-Шмиссенъ, его корабельный хирургъ,
Къ нему съ донесеньемъ явился.
То былъ человкъ долговязый, сухой,
Лицо всё въ угряхъ и веснушкахъ.
‘Ну что, мой любезнйшій фельдшеръ морской,
Что скажешь о чорненькихъ душкахъ?’
Хирургъ поклонился на этотъ вопросъ:
— Я къ вамъ, отвчалъ онъ умильно,
Съ докладомъ, что ночью умершихъ число
Межь ними умножилось сильно.
— Пока умирало ихъ круглымъ числомъ
Лишь по двое въ сутки, а нын
Ихъ семеро пало и я въ черновой
Убытокъ вписалъ по-латын.
— Ихъ трупы внимательно я осмотрлъ —
Вдь негры лукаве чорта:
Прикинуться мёртвыми могутъ порой.
Чтобъ только ихъ бросили съ борта.
— Я съ мёртвыхъ оковы немедленно снялъ,
Вс члены своею рукою
Ощупалъ и въ море потомъ приказалъ
Всхъ бросить ихъ утромъ, съ зарёю.
— И тотчасъ изъ волнъ налетли на нихъ
Акулы — вдругъ цлое стадо.
Нахлбниковъ много межь нихъ у меня:
Имъ чорное мясо — отрада!
— Изъ гавани самой повсюду он
Слдятъ постоянно за нами:
Знать бестіи чуютъ добычу свою
И всхъ пожираютъ глазами.
— И весело, право, на нихъ посмотрть,
Какъ мёртвыхъ канальи хватаютъ:
Та голову хапнетъ, та ногу рванётъ,
Другая лохмотья глотаетъ.
— И все проглотивъ, соберутся толпой
Внизу подъ кормой и оттуда
Глазютъ, какъ-будто хотятъ мн’ъа?.атъ
‘Спасибо за сладкое блюдо!’
Но, тяжко вздыхая, прервалъ его рчь
Ванъ-Койкъ: ‘О, скажи мн скоре,
Что длать, чтобъ эту мн смертность пресчь?
Какое тутъ средство врне?’
— Въ томъ сами они виноваты одни,
Хирургъ отвчаетъ разумный:
Своимъ непріятнымъ дыханьемъ они
воздухъ испортили трюмный.
— Притомъ съ меланхоліи многіе мрутъ:
Они вдь ужасно скучаютъ:
Но воздухъ, да пляска, да музыка тутъ
Всегда хорошо помогаютъ.—
‘Прекрасно, отличію, мой фельдшеръ морской!
Ты подалъ совтъ мн чудесный!
Я врю — умомъ не сравнится съ тобой
И самъ Аристотель извстный.
‘Тюльпанной компаніи нашъ президентъ
Въ Делет — учоный дтина,
И очень умёнъ, но едваль у него
Ума твоего половина.
‘Скорй музыкантовъ сюда! У меня
Запляшетъ всё общество чорныхъ,
А кто не захочетъ изъ нихъ танцовать —
Арапникъ подгонитъ упорныхъ.’

2.

Высоко, со свода небесъ голубыхъ,
Свтила прекрасныя ночи
Глядятъ такъ отрадно, привтно, умно,
Какъ женщинъ плнительныхъ очи.
Глядятъ на равнину безбрежную водъ,
Кругомъ фосфорическимъ блескомъ
Покрытыхъ, а волны привтствуютъ ихъ
Своимъ упоительнымъ плескомъ.
Свернувъ паруса, неподвижно стоитъ
Невольничій бригъ, отдыхая.
Но ярко на дек горятъ фонари
И громко гудитъ плясовая.
Усердно на скрипк пилитъ рулевой,
Матросъ въ барабанъ ударяетъ,
Хирургъ корабельный имъ вторитъ трубой,
А поваръ на флейт играетъ.
И сотни невольниковъ, женщинъ, мужчинъ,
Кружатся, махаютъ руками
И скачутъ по деку, и съ каждымъ прыжкомъ
Гремятъ, потрясая цпями.
И скачутъ въ безумномъ весельи кругомъ:
Тамъ черной красавицы руки
Нагого товарища вдругъ обоймутъ —
И слышны стенанія звуки.
Одинъ изъ десятскихъ, танцмейстеромъ ставъ,
Арапникомъ длиннымъ махаетъ,
Стегая уставшихъ своихъ плясуновъ:
Къ веселью онъ ихъ поощряетъ.
И всё дребезжитъ, и гудитъ, и гремитъ,
И звуки несутся далёко:
Они пробуждаютъ чудовищъ морскихъ,
Уснувшихъ въ пучин глубокой.
Акулы въ просонкахъ съ прохладнаго дна
Наверхъ выплываютъ стадами,
И, будто на диво, глядятъ на корабль
Смущёнными глупо глазами.
Он замчаютъ, что утренній часъ
Ещё не насталъ, и зваютъ
Огромною пастью: ряды ихъ зубовъ,
Какъ острыя пилы, сверкаютъ.
И всё дребезжитъ, и гремитъ, и гудитъ,
На палуб скачка, круженье,
Акулы глазютъ наверхъ и хвосты
Кусаютъ себ съ нетерпнья.
Вдь музыки звуковъ не любятъ он,
Какъ вс имъ подобныя хари,
И Байронъ сказалъ: ‘берегись доврять
Не любящей музыки твари.’
И всё дребезжитъ, и гудитъ, и гремитъ,
И тянется гулъ безконечно.
Почтенный Ванъ-Койкъ у фокъ-мачты стоитъ
И молится жарко, сердечно:
‘О, Господи! ради Христа, сохрани
Отъ всякихъ недуговъ тлесныхъ
Сихъ гршниковъ чорныхъ! прости имъ: они
Глупе скотовъ безсловесныхъ!
‘Спаси ихъ, о Боже! и жизнь ихъ продли
Спасителя нашего ради!
Ахъ, если въ живыхъ не останется ихъ
Штукъ триста — я буду въ наклад!
. Миллеръ.

ТАМБУРМАЖОРЪ ВЕЛИКОЙ АРМІИ.

Смотрите, вотъ старый нашъ тамбурмажоръ —
Онъ голову, бдный, повсилъ.
А прежде какъ ярко горлъ его взоръ,
Какъ былъ онъ доволенъ и веселъ!
Какъ гордо вертлъ онъ своей булавой,
Съ улыбкой сверкая глазами,
Его заслуженный мундиръ золотой
Сіялъ, озарённый лучами.
Когда онъ въ глав барабановъ своихъ
Вступалъ въ города и мстечки,
У нашихъ двицъ и у женщинъ иныхъ
Тревожно стучали сердечки.
Являлся — и всюду свободной рукой
Срывалъ побдительно розы:
На усъ его чорный струились порой
Нмецкія женскія слёзы.
А мы всё сносили въ терпньи нмомъ,
Смиряясь предъ вражьимъ напоромъ,
Мужчины склонялись предъ сильнымъ царёмъ,
А дамы — предъ тамбурмажоромъ.
Мы вс Терпливо то иго несли,
Какъ дубы германской породы,
Но вдругъ отъ начальства къ намъ всти пришли
Къ возстанью за дло свободы.
Тогда мы, уставивъ рога, какъ быки,
Отважно на бой полетли,
И галльскіе всюду сбивала штыки,
И Кернера псни мы пли.
Ужасныя псни! Ихъ звуки и хоръ
Грозой для тирановъ звучали.
Отъ нихъ императоръ и тамбурмажоръ
Со страхомъ домой убжали.
Того и другого постигнулъ конецъ,
Ихъ гршныхъ дяній достойный:
Тамъ въ руки британцевъ попалъ наконецъ
И самъ императоръ покойный.
На остров дикомъ творили они
Надъ нимъ свои грубыя шутки,
Пока не пресклись ихъ плнника дни!
Въ страданьяхъ — отъ рака въ-желудк.
Отставленъ былъ также и тамбурмажоръ —
Дни славы его улетли,
И чтобъ прокормиться, онъ служитъ съ тхъ поръ
Привратникомъ въ нашей отели.
Онъ воду таскаетъ, онъ колетъ дрова,
Метётъ коридоры и сни,
Его вся сдая отъ лтъ голова
Трясётся при каждой ступени.
Когда ко мн Фрицъ, мой пріятель, зайдётъ —
Онъ тотчасъ, съ насмшливымъ видомъ,
Острить и трунить безпощадно начнётъ
Надъ бднымъ, сдымъ инвалидомъ.
‘О, Фрицъ! тутъ не кстати словъ острыхъ потокъ
Съ подобною глупой забавой:
Для сына Германіи низко, дружокъ,
Глумиться надъ падшею славой.
По мн тутъ приличнй участье къ судьб.
Чмъ шутки надъ горемъ случайнымъ:
Кто знаетъ, быть можетъ, отецъ онъ теб
Доводится случаемъ тайнымъ.
. Миллеръ.

УНДИНА.

Прохлады живительной полный.
Былъ вечоръ, туманъ упадалъ,
Съ таинственнымъ говоромъ волны,
Плескаясь, играли у скалъ.
И образъ прелестной ундины
Вдругъ нй берегъ вышелъ ко мн,
И перси ея лебедины
Вздымались, подобно волн.
Она меня крпко и больно
Сжимала въ рукахъ ледяныхъ:
— Пусти меня, два! довольно!
Мн душно въ объятьяхъ твоихъ.—
‘О нтъ! я тебя обнимаю
Такъ крпко, мой другъ молодой,
Затмъ-что согрться желаю
Холодной вечерней порой.’
— Смотри — тамъ луна всё блдне
На землю глядитъ съ вышины:
Твой взоръ сталъ туманнй, мрачне,
Прелестная два волны!—
‘О, нтъ! теб такъ показалось!
Глаза мои влаги полны:
Въ нихъ свтлая капля осталась
Родимой, игривой волны.’
— Крикъ чаекъ вдали раздаётся
И моря сердитаго вой…
Зачмъ твоё сердце такъ бьё тся
Мятежно въ груди молодой?’
‘Влекомое силой мятежной,
Оно ужь такъ бьётся давно,
Затмъ-что любовію нжной
Къ теб оно, милый, полно!’
. Миллеръ.

КОНЦЕРТЪ ЮНЫХЪ КОТОВЪ или ПОЭЗІЯ МУЗЫКИ.

Филармоническій създъ у котовъ
Нынче на крыш собрался,
Въ ночь, не изъ прихоти глупой — о, нтъ:
Мыслью иной онъ задался.
Тутъ серенады бы въ лтнюю ночь
Съ пснью любви не годились:
Зимнее время — мятель и морозъ,
Лужи вс въ лёдъ обратились.
Нтъ, вообще новый духъ обуялъ
Юныхъ котовъ поколнье:
Новое племя усатыхъ пвцовъ
Къ высшему чуетъ влеченье.
Отжилъ ихъ старый, напыщенный родъ,
Новыя силы возникли,
Новыя струи кошачьей весны
Въ жизнь и въ искусство проникли.
Ныншній създъ меломановъ-котовъ
Носится съ новой задачей:
Хочетъ ввести безъискусственный родъ,
Прежній, наивно-кошачій.
Ищетъ поэзіи музыки онъ,
Любитъ руллады безъ трели:
Правила старыхъ отжившихъ доктринъ
Страшно ему надоли.
Хочетъ владычества генія онъ —
Пусть онъ порой и споткнётся,
Но иногда, самъ не вдая какъ,
Въ высшія сферы взовьётся.
Истиннымъ геніемъ чтитъ лишь того,
Кто отъ природы отбился,
Кто не напыщенъ учоностью — и
Точно нигд не учился.
Вотъ вамъ программа собранья котовъ —
Могутъ ли цли быть выше?
И они первый свой зимній концертъ
Дали сегодня на крыш.
Но исполненье великихъ идей
Съ паосомъ дикимъ свершилось.
Ахъ, удавись, дорогой Берліозъ,
Что тебя тутъ не случилось!
Это такая была кутерьма,
Будто бы въ сотню волынокъ
Вдругъ загудлъ, насосавшись вина,
Цлый погонщиковъ рынокъ.
Былъ тутъ и вой, и мычанье, и свистъ —
Будто въ ковчег у Ноя
Стали вс зври потопъ воспвать,
Дико-восторженно воя!
О, что за кваканье, кряканье, гамъ,
Что за мяуканья были!
Трубы печей, какъ церковный органъ,
Басомъ отчаянно выли.
Громче звучалъ тутъ одинъ голосокъ —
Нжно и нсколько сипло —
Точно у Зонтагъ: такъ пла она
Посл того какъ охрипла.
Ну ужь концертъ! Говорятъ, что на нёмъ
Новый тедеумъ давали
Въ честь торжества, что надъ здравымъ умомъ
Дерзость и дурь одержали.
Или, быть-можетъ, тамъ пли ещё
Аріи мольнаго тона
Оперы той, что венгерскій пьянистъ
Создалъ для сэръ Чатертона.
Цлую ночь напролётъ до зари
Та катавасія длилась…
Съ музыки этой кухарка одна
Раньше поры разршилась.
Память у бдной отшибло совсмъ,
Такъ-что она позабыла,
Кто былъ отецъ мальчугана того,
Что ей судьба подарила.
‘Кто же отецъ-то? Иванъ или Пётръ?
Лиза, скажи откровенно?’
Лиза заводитъ глаза и твердитъ:
‘Листъ! ты мой котъ вдохновенный!’
. Миллеръ.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека