Перейти к контенту
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Нмецкіе поэты въ біографіяхъ и образцахъ. Подъ редакціей Н. В. Гербеля. Санктпетербургъ. 1877.
Недвижно, въ далекомъ эир…
Какъ сны полунощныя, зданья…
Какъ ты можешь спать спокойно…
Невольничій корабль
Тамбурмажоръ великой арміи
Ундина
Концертъ юныхъ котовъ
Недвижно, въ далёкомъ эир,
Блестящія звзды стоятъ,
И сотни столтій съ любовью
Одна на другую глядятъ.
Он говорятъ нежь собою,
И дивно богатъ ихъ языкъ,
И нтъ на зеил филолога,
Кто бъ тайну ихъ рчи проникъ.
Но мн сталъ языкъ ихъ понятенъ,
Я долго его изучалъ:
Въ глазахъ моей милой подруги
Я врный словарь отыскалъ.
. Миллеръ.
Какъ сны полунощные, зданья
Стоятъ въ безконечномъ ряду.
Я мимо ихъ, въ плащъ завернувшись,
По улиц молча иду.
И слышу: на башн собора
Двнадцать ужь колоколъ бьётъ.
Съ какимъ же теперь нетерпньемъ
Меня моя милая ждётъ!
Сопутникъ мой мсяцъ: онъ свтятъ
Привтно въ дорогу мою.
И вотъ — я у двери знакомой
И мсяцу такъ говорю:
‘Спасибо, мой добрый товарищъ,
Что ты посвтилъ мн идти!
Теперь я тебя отпускаю:
Теперь ты другимъ посвти.
‘И если увидишь скитальца
Съ нмою сердечной тоской —
Утшь его такъ же, мой милый,
Какъ я былъ утшенъ тобой.’
. Миллеръ.
Какъ ты можешь спать покойно?
Вдь ты знаешь, что я живъ
И храню въ душ досаду,
Прежнихъ ранъ не позабывъ.
Помнишь старую балладу,
Какъ пришолъ ночной порой
Мёртвый юноша изъ гроба
За подругой молодой?
Берегись, моя красотка!
Я отмстить теб готовъ:
Я не умеръ — и сильне
Всхъ на свт мертвецовъ.
. Миллеръ.
Въ кают своей суперкарго Ванъ-Койкъ
За книгой сидитъ и считаетъ:
Свой грузъ оцняя по счётамъ, съ него
Наличный барышъ вычисляетъ.
‘И гумми, и перецъ сойдутъ — у меня
Ихъ триста боченковъ, цнне
Песокъ золотой да слоновая кость,
Но чорный товаръ прибыльне.
‘Я негровъ шесть сотенъ почти за ничто
Промномъ досталъ съ Сенегала,
Ихъ тло, ихъ члены, ихъ мускулы — всё
Какъ лучшій отливъ изъ метаіла.
‘За нихъ, вмсто платы, я водки давалъ,
Да бусъ, да куски позументовъ.
Умрётъ половина — и то барыша
Мн будетъ сотъ восемь процентовъ.
‘И если три сотни изъ нихъ довезу
До гавани въ Ріо-Жанейро —
По сотн червонцевъ за штуку возьму
Съ домовъ Гонзалеса Перейро.’
Но вдругъ изъ пріятныхъ мечтаній своихъ
Почтенный Ванъ-Койкъ пробудился:
Ванъ-Шмиссенъ, его корабельный хирургъ,
Къ нему съ донесеньемъ явился.
То былъ человкъ долговязый, сухой,
Лицо всё въ угряхъ и веснушкахъ.
‘Ну что, мой любезнйшій фельдшеръ морской,
Что скажешь о чорненькихъ душкахъ?’
Хирургъ поклонился на этотъ вопросъ:
— Я къ вамъ, отвчалъ онъ умильно,
Съ докладомъ, что ночью умершихъ число
Межь ними умножилось сильно.
— Пока умирало ихъ круглымъ числомъ
Лишь по двое въ сутки, а нын
Ихъ семеро пало и я въ черновой
Убытокъ вписалъ по-латын.
— Ихъ трупы внимательно я осмотрлъ —
Вдь негры лукаве чорта:
Прикинуться мёртвыми могутъ порой.
Чтобъ только ихъ бросили съ борта.
— Я съ мёртвыхъ оковы немедленно снялъ,
Вс члены своею рукою
Ощупалъ и въ море потомъ приказалъ
Всхъ бросить ихъ утромъ, съ зарёю.
— И тотчасъ изъ волнъ налетли на нихъ
Акулы — вдругъ цлое стадо.
Нахлбниковъ много межь нихъ у меня:
Имъ чорное мясо — отрада!
— Изъ гавани самой повсюду он
Слдятъ постоянно за нами:
Знать бестіи чуютъ добычу свою
И всхъ пожираютъ глазами.
— И весело, право, на нихъ посмотрть,
Какъ мёртвыхъ канальи хватаютъ:
Та голову хапнетъ, та ногу рванётъ,
Другая лохмотья глотаетъ.
— И все проглотивъ, соберутся толпой
Внизу подъ кормой и оттуда
Глазютъ, какъ-будто хотятъ мн’ъа?.атъ
‘Спасибо за сладкое блюдо!’
Но, тяжко вздыхая, прервалъ его рчь
Ванъ-Койкъ: ‘О, скажи мн скоре,
Что длать, чтобъ эту мн смертность пресчь?
Какое тутъ средство врне?’
— Въ томъ сами они виноваты одни,
Хирургъ отвчаетъ разумный:
Своимъ непріятнымъ дыханьемъ они
воздухъ испортили трюмный.
— Притомъ съ меланхоліи многіе мрутъ:
Они вдь ужасно скучаютъ:
Но воздухъ, да пляска, да музыка тутъ
Всегда хорошо помогаютъ.—
‘Прекрасно, отличію, мой фельдшеръ морской!
Ты подалъ совтъ мн чудесный!
Я врю — умомъ не сравнится съ тобой
И самъ Аристотель извстный.
‘Тюльпанной компаніи нашъ президентъ
Въ Делет — учоный дтина,
И очень умёнъ, но едваль у него
Ума твоего половина.
‘Скорй музыкантовъ сюда! У меня
Запляшетъ всё общество чорныхъ,
А кто не захочетъ изъ нихъ танцовать —
Арапникъ подгонитъ упорныхъ.’
Высоко, со свода небесъ голубыхъ,
Свтила прекрасныя ночи
Глядятъ такъ отрадно, привтно, умно,
Какъ женщинъ плнительныхъ очи.
Глядятъ на равнину безбрежную водъ,
Кругомъ фосфорическимъ блескомъ
Покрытыхъ, а волны привтствуютъ ихъ
Своимъ упоительнымъ плескомъ.
Свернувъ паруса, неподвижно стоитъ
Невольничій бригъ, отдыхая.
Но ярко на дек горятъ фонари
И громко гудитъ плясовая.
Усердно на скрипк пилитъ рулевой,
Матросъ въ барабанъ ударяетъ,
Хирургъ корабельный имъ вторитъ трубой,
А поваръ на флейт играетъ.
И сотни невольниковъ, женщинъ, мужчинъ,
Кружатся, махаютъ руками
И скачутъ по деку, и съ каждымъ прыжкомъ
Гремятъ, потрясая цпями.
И скачутъ въ безумномъ весельи кругомъ:
Тамъ черной красавицы руки
Нагого товарища вдругъ обоймутъ —
И слышны стенанія звуки.
Одинъ изъ десятскихъ, танцмейстеромъ ставъ,
Арапникомъ длиннымъ махаетъ,
Стегая уставшихъ своихъ плясуновъ:
Къ веселью онъ ихъ поощряетъ.
И всё дребезжитъ, и гудитъ, и гремитъ,
И звуки несутся далёко:
Они пробуждаютъ чудовищъ морскихъ,
Уснувшихъ въ пучин глубокой.
Акулы въ просонкахъ съ прохладнаго дна
Наверхъ выплываютъ стадами,
И, будто на диво, глядятъ на корабль
Смущёнными глупо глазами.
Он замчаютъ, что утренній часъ
Ещё не насталъ, и зваютъ
Огромною пастью: ряды ихъ зубовъ,
Какъ острыя пилы, сверкаютъ.
И всё дребезжитъ, и гремитъ, и гудитъ,
На палуб скачка, круженье,
Акулы глазютъ наверхъ и хвосты
Кусаютъ себ съ нетерпнья.
Вдь музыки звуковъ не любятъ он,
Какъ вс имъ подобныя хари,
И Байронъ сказалъ: ‘берегись доврять
Не любящей музыки твари.’
И всё дребезжитъ, и гудитъ, и гремитъ,
И тянется гулъ безконечно.
Почтенный Ванъ-Койкъ у фокъ-мачты стоитъ
И молится жарко, сердечно:
‘О, Господи! ради Христа, сохрани
Отъ всякихъ недуговъ тлесныхъ
Сихъ гршниковъ чорныхъ! прости имъ: они
Глупе скотовъ безсловесныхъ!
‘Спаси ихъ, о Боже! и жизнь ихъ продли
Спасителя нашего ради!
Ахъ, если въ живыхъ не останется ихъ