Стихотворения, Гейне Генрих, Год: 1858

Переводы
Время на прочтение: 27 минут(ы)
Скачать в PDF

СТИХОТВОРЕНІЯ изъ ГЕЙНЕ.

ПЕРЕВОДЪ
И. Семенова.

Сновиднія. Псни. Романсы. Сонеты.

ПОСЛДНІЕ ГОДЫ ЖИЗНИ ГЕЙНЕ.

(съ портретомъ автора).

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
1858.

ОГЛАВЛЕНІЕ.

СТИХОТВОРЕНІЯ.

Предисловіе

СНОВИДНІЯ.

Мн снились дикій огнь любви прекрасныхъ двъ…
Мн снился рдкій мрачный сонъ…
Я видлъ самого себя во сн…
Разъ снился сонъ мн: кротка, фатъ страшнйшій…
Зачмъ такъ кровь моя кипитъ…
Въ отрадномъ сн, во тм ночной…
Я шелъ отъ прекрасной подруги своей…
Я спалъ, и мирно, сладко спалъ…
Я много блдныхъ мертвецовъ…

ПСНИ.

Я утромъ встану и мечтаю…
Хожу съ нетерпніемъ взадъ и впередъ…
Бродилъ я съ тоскою, кручиною злою…
Положи ты, прелестная, ручку свою…
Ты, колыбель моихъ страданій…
Постой, сейчасъ, любезный боцманъ…
Градъ и горы отражаетъ…
Сначала думалъ я не снесть…
Кипарисомъ зеленымъ, цвтами и златомъ…

РОМАНСЫ.

Печальный юноша
Горное эхо
Два брата
Пснь узника
Дна гренадера
Посольство
Приглашеніе
Донъ-Рамиро
Бальтасаръ
Минезенгеры
Знакомство
Раненный рыцарь
Напрасное ожиданіе
Пснь о раскаяніи
Пвиц
Пснь о червонцахъ
Разговоръ на Падерборнской Степи
Въ альбомъ
Во-истину-такъ

СОНЕТЫ.

А. В. Шлегелю
Моей матери, Б. Гейне. I. II.
Г. С-у

ФРЕСКО-СОНЕТЫ, ПОСВЯЩЕННЫЕ ХРИСТІАНУ С.

Я не курю смолы предъ тмъ болваномъ…
Дай маску: я хочу маскироваться…
Смюся я надъ фатами-козлами…
Есть сказка дивная въ мозгу моемъ…
Въ вечерній часъ, въ часъ сладкаго мечтанья…
Ты въ поцалу разъ мн отказала…
Другъ! Берегись ты рожъ бсовскихъ ярыхъ…
Видалъ, какъ я сражался съ пуделями…
Я плакать бы желалъ, но нту силъ…

СТИХОТВОРЕНІЯ.

КНИГА ПСЕНЪ.

ПРЕДИСЛОВІЕ

Войду ли въ сказочный мой лсъ —
Волшебно все: луны сіянье,
Зеленый рядъ цвтущихъ липъ
И воздуха благоуханье…
Иду… вотъ соловей заплъ
Надъ головой моей высоко,
Заплъ онъ псню о любви,
Мученьи сладкомъ и жестокомъ,
Заплъ о смх и слезахъ,
Вздыхалъ и плакалъ и смялся,
И слушалъ я, и сонъ за сномъ
Временъ забытыхъ пробуждался…
Пошелъ я дал… предо мной
Старинный замокъ на полян,
Его далекіе верхи,
Поднявшись, прятались въ туман.
Закрыты ставни. Ни души!
Въ стнахъ молчанье гробовое,—
Какъ будто бъ смерть одна жила
И вымерло въ нихъ все живое.
На страж у воротъ былъ сфинксъ,
Чудовище, краса-двица,
Головка, перси юныхъ женъ,
А станъ и лапы дикой львицы.
Она была такъ хороша!
Глаза сверкали сладострастьемъ
И, молча, полныя уста
Просили нжнаго участья…
А соловей такъ сладко плъ!…
Не выдержалъ тогда я дол,
Поцаловалъ прекрасный ликъ,
И палъ, какъ жертва слабой воли…
И оживился милый ликъ,
Статуя, вспыхнувъ, застонала
И съ жаждой ненасытный пылъ
Лобзанья моего впивала…
Впивая жизнь мою, она
Желаньемъ высшихъ чувствъ горла,
И обняла меня, и вдругъ
Вонзилась мн когтями въ тло…
И все слилось въ единый мигъ —
Восторгъ и адское мученье,
И боль отъ демонскихъ когтей,
И поцалуя упоенье…
А соловей все плъ!… Онъ плъ:
‘О сфинксъ мой, о любовь земная!
‘ Зачмъ примшиваешь ты
‘Страданія къ блаженству рая!’
‘О, разрши, подруга-сфинксъ,
‘ Мудреную любви задачу!
-Я нсколько ужъ тысячъ лтъ
‘ Надъ ней напрасно время трачу. ‘

ЮНЫЯ СТРАДАНІЯ.
1817 — 1821.

СНОВИДНІЯ.

I.

Мн снились дикій огнь любви прекрасныхъ двъ,
И локоны, и миртъ и резеда живые,
11 сладкія уста, и рчи горько-злыя,
И псни мрачныя, и мрачный ихъ напвъ.
Поблекли и ужъ нтъ тхъ больше сновидній!
Любимецъ-призракъ былъ — и тотъ исчезъ изъ нихъ!
Остались рима лишь да звучный мрный стихъ,
Въ который перелилъ я пламень вдохновенья!
Осталась ты одна, пснь сирая моя!
Несися же и ты туда, гд призракъ милый,
И передай ему привтъ мой, вздохъ унылый,
Какъ призраку, ему шлю дуновенье я.

II.

Мн снился рдкій страшный сонъ:
Отраденъ и ужасенъ онъ!
Еще теперь передо мной
Парить изъ призраковъ иной…
Мн снились, будто я иду
Въ какомъ-то неземномъ саду
И въ томъ саду растутъ цвты
Необычайной красоты,
И птицы въ зелени кустовъ
Поютъ про страстную любовь,
И солнце красное пятномъ
Горитъ въ сіяньи золотомъ,
И каждой травки нжный листъ
Струитъ бальзамъ и такъ душистъ,
И дышетъ такъ тепломъ эиръ,
И веселъ такъ весь свтлый міръ!
Средь цвтника родникъ журчитъ
И въ мраморный бассейнъ бжитъ.
И вижу двушка… Она
Полощетъ въ родник одна.
Полощетъ, — не забуду вкъ, —
Въ немъ платье блое какъ снгъ…
Все въ ней краса: лазурь очей,
Румянца цвтъ и ленъ кудрей.
Подъ звучный говоръ струйныхъ водъ
Она полощетъ и поетъ:
‘Шуми, бги вода скорй,
‘Мой платье блое блй…’
И подошелъ и молвилъ я:
Скажи, красавица моя,
Созданье нжное мечты,
Чье это платье моешь ты?
Она въ отвть: ‘О милый мой!
‘ Я это мою саванъ твой!…’
Сказала, и въ моихъ глазахъ
Разсыпалась и стала прахъ.
И очутился я потомъ
Въ лсу высокомъ и густомъ.
То былъ дремучій темный лсъ,
Чуть не касавшійся небесъ.
Вперилъ я въ чащу слухъ и взоръ,
И слышу застучалъ топоръ…
Иду — и все слышне стукъ,
И вышелъ вскор я на лугъ.
Средь луга дубъ стоитъ одинъ,
Окрестныхъ дебрей исполинъ,
И призракъ мой, стуча по немъ,
Блестящимъ рубитъ топоромъ.
И рубитъ, и не устаетъ,
И тихо про-себя поетъ:
‘Руби, топоръ, руби, мой другъ,
‘Сруби дубовый мн сундукъ…’
И подошелъ и молвилъ я:
Скажи, прелестная моя,
Царица женской красоты,
Кому сундукъ готовишь ты?
Она въ отвтъ: ‘О милый мой!
‘Я это гробъ готовлю твой!…’
Сказала, и въ моихъ глазахъ
Разсыпалась и стала прахъ.
И вмигъ исчезло все… Одна
Окрестъ пустая степь видна!
Невольный страхъ меня объялъ
И я, задумавшись, стоялъ…
Пошелъ… вдругъ вижу предъ собой
Видніе въ дали степной…
Спшу къ нему, и узнаю
Красу-пророчицу свою.
Стоитъ въ степи, какъ смерть блдна,
Съ могильнымъ заступомъ она,
Съ могильнымъ заступомъ стоитъ
И роетъ яму, не глядитъ,
И роетъ, и не устаетъ,
И тихо про-себя поетъ:
‘Рой, острый заступъ, рой, стальной,
‘Рой яму въ сажень глубиной…’
И подошелъ и молвилъ я:
Скажи, безцнная моя,
На что средь здшней пустоты
Спшишь и яму роешь ты?
Она въ отвтъ: ‘Не утаю —
‘Могилу рою я твою!…’
Сказала, и вдругъ шире сталъ
Зіяющій въ земл провалъ,
И, съ ужаса оцпенвъ,
Я полетлъ въ могильный звъ,
И вчный мракъ обдалъ меня,
И тотчасъ же проснулся я.

III.

Я видлъ самого-себя во онъ.
Что я брожу на бал разодтый:
Фракъ черный, шелковый жилетъ, манжеты —
По мод все изъисканной на мн.
И вотъ межъ дамъ присла всторон
Одна, кого люблю я въ цломъ свт.
Я, поклонясь, сказалъ ей: * Правдаль это,—
Наврно же, не новости одн, —
‘Что вы помолвлены?… Могу поздравить?…’
И думалъ я, что вотъ мн горло сдавитъ
Натянутый холодный чинный тонъ…
И слзы полились изъ глазокъ ясныхъ.
О лгуньи-звздочки моей прекрасной!…
А все жъ такъ вришь вамъ, хоть ложенъ сонъ!…

IV.

Разъ снился сонъ мн: крошка, фатъ страшнйшій,
И весь-то съ перстъ, шелъ, гордо выступалъ…
Онъ чисто былъ одть: блья крахмалъ
Блестлъ на немъ, какъ горный снгъ первйшій,
Но сердцемъ былъ онъ человкъ грязнйшій
И препустой, прежалкій самохвалъ,
Онъ все о храбрости своей кричалъ
И забіяка былъ одинъ изъ злйшихъ…
‘А знаешь ли въ чемъ онъ великъ?…’
Спросилъ меня, смясь, Морфей-старикъ:
‘Смотри сюда!…’ и указалъ направо.
Гляжу… а фатъ съ невстою моей
Цалуются, и тысяча чертей,
Кривляясь и свища, имъ плететъ: ‘Браво!…’

V.

Зачмъ такъ кровь моя кипитъ
И сердце какъ въ огн горитъ?…
Кипитъ кровь бшенымъ клюнемъ
И, пняся, клокочетъ въ немъ.
Затмъ клокочетъ кровь моя,
Что сонъ тревожный видлъ я…
Мн снилось, предъ меня предсталъ
Сынъ ночи и меня умчалъ.
Умчалъ меня въ домъ свтлый онъ,
Гд слились арфы сладкій звонъ,
Веселья шумъ и блескъ огней
Горящей тысячи свчей…
Вошелъ я въ залъ, въ отрадный міръ,
И вижу свадебный въ немъ пиръ,
Ликуютъ гости за столомъ,
Сидитъ невста съ женихомъ.
И чтожъ? кого жъ я въ ней узналъ?
Ее, кого я называлъ
Красой-подругою своей!…
Я подошелъ и всталъ за ней.
Стоялъ я, голову склоня:
Видъ радости терзалъ меня.
Онъ руку ей пожалъ — она
Сверкнула, счастіемъ полна…
Женихъ, наливъ вина покалъ,
Отпилъ его и ей подалъ.
О гор мн! Кого люблю,
Ршилась, кровь пила мою!…
Невста яблоко взяла
И жениху его дала…
Онъ въ яблоко свой ножъ вонзилъ:
Въ тотъ мигъ онъ сердце мн пронзилъ!…
И жгучъ сталъ ихъ и дологъ взглядъ —
Во мн заговорилъ весь адъ!…
Женихъ ее поцаловалъ —
Меня могильный хладъ объялъ!…
Увы! Не двигался, свинцомъ
Лежалъ языкъ во рту моемъ!
Начался танецъ. Какъ мечта
Неслася первой ихъ чета.
Уныло я стоялъ нмой,
. Мелькали пары предо мной.
Женихъ шепнулъ два слова ей —
Невста сдлалась краснй…

VI.

Въ отрадномъ сн, во тм ночной,
Волшебно, тихо предо мной
Явилася краса моя,
Кого любилъ такъ нжно я,
И, яркой прелести полна,
Мн улыбнулася она…
Я радостно затрепеталъ
И съ жаромъ страсти ей сказалъ:
Все, все я подарю теб,
Возьми, что хочешь, все себ,
Не уходи лишь ныньче прочь
И провели со мною ночь!…
Она была удивлена
И молвила, тоски полна,
Сверкая юной красотой:
‘Отдай блаженство жизни той!’
Все, все, и жизнь и кровь свою
Отдамъ я за любовь твою,
Но душу не могу продать
И царствіе небесъ отдать!
И, такъ ршивъ, сказалъ я ей,
Но все прекраснй и милй
Она твердила, ангелъ мой:
‘Отдай блаженство жизни той!’
И глухъ былъ звукъ сихъ словъ. Меня
Жгло море вчнаго огня.
Я смутно смыслу ихъ внималъ
И тяжело, едва дышалъ.—
Явились Ангелы толпой
Въ златомъ сіяньи предо мной,
За ними черный сонмъ духовъ,
Печальныхъ хаоса сыновъ.
Вступили бсы съ ними въ бой,
И Ангеловъ умчался строй,
И вскор хоръ бсовъ самихъ,
Исчезнувъ въ воздух, затихъ.—
А я — къ груди ея припалъ
И жизни лучшій свтъ впивалъ…
Она, забывшись въ сладкомъ сн,
Какъ серна жалася ко мн.
И горько плакала порой…
И я лобзаньемъ и мольбой
Спшилъ остановить ее:
О, не грусти, дитя мое!
Я только-что сказать усплъ,
И вдругъ я весь оцпенлъ,
И затряслась земля, и въ пей
Разверзлась пропасть, тмы чернй,
И передъ мой предстали взоръ
Вс силы ада, весь ихъ хоръ…
Вспорхнула два, поблднвъ,
И я стоялъ, оторопвъ,
Смотрлъ ей исчезавшей вслдъ:
Одинъ, одинъ я, — милой нтъ!…
Вотъ вкругъ меня вся бсовъ рать,
Кривляясь, начала плясать,
И меньше кругъ сталъ, и схватилъ
Меня ихъ сонмъ, и хоръ завылъ:
‘ Ты душу ныньче продалъ намъ,
‘ Теперь принадлежишь бсамъ!

VII.

Я шелъ отъ прекрасной подруги своей,
Блуждая съ безумьемъ во мрак полей,
И вышелъ къ кладбищу, и брелъ близь него,
И строго глядли могилы его…
Вдругъ мсяцъ холодный, блднй мертвеца,
Сверкнулъ по плит и могил пвца,
Послышалось: ‘Выйду, братъ, выйду сейчасъ!’
И вылзъ пвецъ и одеждой потрясъ.
Прислъ на плиту онъ, гитару досталъ,
Ударилъ рукой по струнамъ, заигралъ,
Потомъ вкругъ себя на могилы взглянулъ
И голосомъ рзкимъ, глухимъ затянулъ:
Вы помните ль, струны, ту псню мою,
Ту старую пснь, что порой я пою,
Что дико ворочаетъ юною кровью,
Что Ангелы благомъ небеснымъ зовутъ,
Что черти мученіемъ адскимъ клянутъ,
А люди, а люди прозвали — ‘любовью?»
Едва лишь онъ слово ‘любовь’ возгласилъ,
И вс мертвецы поднялись изъ могилъ,
Воздушные призраки лзли изъ норъ,
Парили къ пвцу и вдругъ грянули хоръ:
Любовь, любовь! Любови сила
Насъ всхъ въ постелю уложила
И намъ глаза навкъ закрыла: —
Но кто насъ вызвалъ изъ могилы?

ПВЕЦЪ.

Отлично! браво! Такъ всегда
Вы развлекайтесь, веселитесь!
Прошу покорнйше, садитесь!
Я очень радъ вамъ, господа!
Ага! подйствовало слово
Волшебное на васъ! Кой прахъ!
Весь вкъ лежимъ молчкомъ въ норахъ,—
Да эдакъ одурь взять готова!
Сегодня приглашаю васъ
Разсяться.— Но, погодите,
Чтобъ не подслушали здсь насъ…
Подите, кто-нибудь, взгляните…—
Сознайтеся, мои друзья,
Что вы, и съ вами вмст я,
Мы вс глупцами въ жизни были
И слишкомъ яростно бсили
Себя за ту, кого любили…
У насъ сегодня время есть,
За словомъ намъ въ карманъ не лзть,
Пускай же каждый здшній членъ
Намъ про любовь свою разскажетъ,
И этимъ крайне всхъ обяжетъ,
Какъ онъ сюда попался въ плнъ,
Какъ женщины его травили
На пол сердца своего,
Какъ загнали потомъ его
И, наконецъ, со свта сжили…
И вотъ легче втра собранью предсталъ
Чахоточный призракъ и такъ прожужжалъ:
Я портнымъ былъ подмастерьемъ,
Съ ножницами и иглой,
И, скажу вамъ, былъ изъ первыхъ,
Съ ножницами и иглой,
Трикъ! Дочь мастера шмыгнула,
Съ ножницами и иглой,
Трикъ! И въ сердце мн кольнула
Ножницами и иглой.
И хохотъ раздался въ собраньи духовъ,
И вышелъ другой. Онъ былъ мраченъ, суровъ:
Я мечталъ быть Ринальдини,
Шиндергансомъ, Орландини
И уж съ давнишнихъ поръ
Мой любимецъ былъ Карлъ Моръ *).
*) Шиндергансъ (настоящее имя и фамилія его Иванъ Бюклеръ) — предводитель шайки разбойниковъ, грабившей въ конц XVIII-го столтія, по Рейну. Ринальдо-Ринальдини и Карлъ Моръ — великодушные разбойники, герои знаменитыхъ пьесъ: Ринальдини — герой романа, составленнаго Вульпіусомъ, шуриномъ Гте, а Моръ — герой извстной драмы ‘Разбойники’, написанной Шиллеромъ. Примч. Перед.
Подражая ихъ примру
И влюбившися не въ-мру,
Я преслдовалъ мечтой
Образъ двы неземной…
Также, какъ они, терзался,
И съ досады забирался
Къ ближнему въ карманъ потомъ
За батистовымъ платкомъ.
Будочники мн угрозы
Длали, зачмъ я слзы
Страсти — незнакомой имъ —
Утиралъ платкомъ чужимъ.
Въ силу оной же причины,
Руки мн связавъ на спину,
Отвели въ рабочій домъ,
И я мирно зажилъ въ немъ.
Сладостно о ней мечтая,
Я сидлъ тамъ, шерсть ссучая…
Вдругъ Ринальда тнь пришла,
И съ собой меня взяла.
И хохотъ раздался неистовый вновь,
И третій предсталъ предъ собранье духовъ:
Я актеръ былъ, и къ несчастью
Роль любовниковъ игралъ,
Въ слов ‘ахъ!’ вздыхалъ со страстью,
‘ О! ‘же страшно какъ оралъ.
Лучше же всего я въ рол
Нжной Мортимера былъ,
Разумется, тмъ бол,
Что Мари я самъ любилъ…
Длалъ ясные такіе
Жесты ей, давая знать,
Что люблю, молъ, васъ, Марія, —
Какъ ей было не понять!…
Но она не понимала!…
Вотъ я бдный застоналъ:
О Марія!— и кинжаломъ
Хвать, и въ бокъ себ попалъ *).
*) Истинное происшествіе, случившееся въ одномъ изъ иностранныхъ театровъ.— Мортимеръ, юноша, влюбленный въ Марію, шотландскую королеву, и лишившій себя жизни ударомъ кинжала, — одинъ изъ героевъ шиллеровой драмы ‘Марія Стуарть.’ Прим. Перев.
И хохотъ раздался неистовый вновь,
И вышелъ четвертый изъ круга духовъ:
Я студентомъ былъ и спалъ
Чудо какъ, пока читалъ
Намъ профессоръ, но желалъ
Лучше бъ я, не засыпая,
Быть, гд дочь его младая.
Цвтъ красавицъ всхъ, она,
Тайной прелести полна,
Кланялась мн изъ окна…
Вдругъ цвтъ этотъ, въ силу злата,
Смять былъ лапою богатой…
Проклялъ я въ душ своей
Женщинъ всхъ и богачей,
Соку блены скорй
Подмшалъ въ покалъ рейнвейну,
Выпилъ, и прощай, братъ, Гейне!
И хохотъ ужасный, и онъ не смолкалъ,
И пятый съ веревкой на ше предсталъ:
За столомъ сидя съ покаломъ,
Хвасталъ знатный графъ немало
Обществу всему гостей
Милой дочерью своей,
Блескомъ дорогихъ камней.
Что мн, — думалъ я, звая,
Вся казна твоя златая!
Дочь твоя въ глазахъ моихъ
Выше всхъ богатствъ твоихъ,
Краше всхъ камней драгихъ.
На ночь графъ, — когда сбирался
Спать лечь, — крпко запирался
На крюки и на замка,
Слугъ держалъ чуть не полки,
Я же ршилъ: все пустяки!…
Вотъ я лстницу приставилъ
Къ милому окну и ставилъ
Было ногу на нее —
Вдругъ кричатъ: ‘Дитя мое,
‘Не бери, что не твое!…’
Такъ смялся надо мною
Графъ, и слуги вс толпою
Обступили тутъ меня,
И, межъ челяди стой,
Въ оправданье молвилъ я:
Я не воръ, мн надо было
Утащить лишь сердце милой…
Гд! не помогло… Шесть слугъ
Вмигъ петлей, безъ дальнихъ мукъ,
Вздернули меня на крюкъ…
И хохотъ сильнй — и прервался: о страхъ!
Явился шестой съ головою въ рукахъ:
Я, покинувъ вс заботы,
Шелъ съ двухстволкой на охот,
Шелъ, а воронъ надо мной:
Каркъ — башку, каркъ — долой!…
Долго я стоялъ на мст,
Думая своей невст
Голубка въ тотъ день свалить,
И пошелъ въ лсу ходить.
Чу! Дв горлицы воркуютъ
И другъ-друга въ клювъ цалуютъ…
Взвелъ курокъ и подошелъ
И кого же я нашелъ!…
Милую свою съ мущиной,
Ворковавшихъ за осиной…
Попаду ли?…— я сказалъ.
Бацъ! и парня на-повалъ.
Вскор съ палачемъ и стражей
Проходилъ я лсъ тотъ вражій,
Шелъ, а воронъ надо мной:
Каркъ — башку, каркъ — долой!…
И хохотъ все пуще, и пуще, и вновь —
Пвецъ самъ предсталъ предъ собранье духовъ:
Я проплъ вамъ до конца
Псню бднаго пвца,
Лучше этой псни нту!
Да притомъ когда поэту
Сердце разобьютъ, тогда
Не до псенъ, господа!
И хохотъ страшне, и смолкнуть не могъ,
И призраки быстро вертлись въ кружокъ…
Вдругъ полночь пробило, и подняли вой,
И скрылись вс духи въ могил сырой.

VIII.

Я спалъ, и мирно, сладко спалъ,
Безъ мукъ, безъ горестной мечты…
Вдругъ призракъ предъ меня предсталъ
Въ сіяньи женской красоты.
Казалось, мрамора блднй
Была она, ко мн войдя.
Какъ ленъ былъ цвтъ ея кудрей,
Какъ жемчугъ цвтъ очей ея.
И, тихо двигался, шла
Она и подошла ко мн,
И подошла и прилегла
Къ моей сердечной сторон…
И молвилъ я: Въ груди моей
Горитъ любовь и сердце сжетъ,
Твоя же грудь и сердце въ ней
Мертвы и холодны какъ ледъ!…
Она въ отвтъ: ‘Въ груди моей
‘Ты не найдешь огня крови,
‘За то найдешь всю власть страстей
‘И все могущество любви…’
‘Бла щека моя какъ снгъ
‘И кровь не гретъ грудь мою,
‘Но не бги моихъ ты нгъ,
‘Когда я такъ тебя люблю!…’
И обняла меня она.
И съ боли чуть не вскрикнулъ я…
Заплъ птухъ, и какъ луна
Ушла въ окно краса моя.

IX.

Я много блдныхъ мертвецовъ
Изъ гроба вызвалъ силой слова,
И посл вся толпа духовъ
Никакъ не шла въ могилу снова.
Отъ ужаса я позабылъ
Знакъ власти, мн надъ ними данной,
И вотъ ихъ сонмъ меня тащилъ
Въ ночь вчную, въ свой домъ туманный…
Стой! Не влеките такъ меня
Вы, смерти мрачныя созданья!
Еще здсь столько вижу я
Отрады въ розовомъ сіяньи!…
И какъ мн не стремиться къ пси,
Крас моей, подруг страстной!
Что жизнь, когда бъ въ груди моей
Любви къ ней не было, къ прекрасной!…
Хоть разъ горячими бъ руками
Обнять ее и къ ней прижаться,
Слить жаркія уста съ устами
И, сливъ ихъ, не поцаловаться!…
Хоть разъ услышать звуки бъ словъ,
Услышать голосъ, сердцу милый!…
Потомъ я слдовать готовъ
За вами тотчасъ же въ могилу!
И закивали головой
Вс духи, тихо присдая…—
Ты любишь ли меня, другъ мой,
Моя подруга молодая!

ПСНИ.

I.

Я утромъ встану и мечтаю:
Придетъ ли милая моя,
Настанетъ вечеръ — я вздыхаю:
Нтъ не пришла!— промолвлю я.
Всю ночь безъ сна, съ своей заботой,
Глазъ не смыкая, пролежу,
Потомъ весь день въ полудремот
Унылый грустный прохожу.

II.

Хожу съ нетерпніемъ взадъ и впередъ,
Часъ другой подождать, и ко мн на свиданье
Краса изъ блестящихъ красавицъ придетъ…
Что бьешься такъ сердце, другъ врный страданья!
Однакожъ часы прелпивый народъ:
Чуть тащатся, еле-то двигаютъ ноги,
Звая, плетутся въ свой глупый походъ.
Да ну же, часы, шевелитесь не много!
Увы, нетерпніе мучитъ меня!
Нтъ, знать, не любили красавицы-Горы *)!
Надъ спшностью бдныхъ влюбленныхъ труня,
Сплетаютъ он противъ ней заговоры.
*) Горы (Horae) богини времени. Примч. Перев.

III.

Бродилъ я съ тоскою, кручиною злого,
Одинъ-одиншенекъ въ лс густомъ,
И вотъ промелькнуло мечтанье былое
И вкралося въ сердце и ожило въ немъ.
Вы, птички, пвицы воздушныхъ селеніи,
Кто слову завтному васъ научилъ?
Молчите, — чтобъ сердца былыя мученія
Нечаянно голосъ вашъ не разбудилъ.
А птички въ отвтъ мн: ‘Разъ шла здсь двица
‘И пла все псню о счастьи своемъ,
‘ И слово той псни словили мы, птицы,
‘ И милое слово твердимъ и поемъ. ‘
О нжныя, хитрыя міра созданья,
Предвстницы солнца лучей золотыхъ!
Вамъ хочется вывдать тайну страданья,
Но я не доврю вамъ тайнъ никакихъ.

IV.

Положи ты, прелестная, ручку свою,
Положи ты на бдную грудь на мою,
И послушай, какъ плотникъ, угрюмый и злой,
Тамъ стучитъ и готовитъ мой домъ вковой.
Онъ стучитъ и колотитъ день цлый, всю ночь,
И давно отогналъ сонъ отрадный мой прочь,
Онъ спшитъ и не хочетъ никакъ отдохнуть.
Ахъ, скорй бы кончалъ онъ и далъ мн заснуть!

V.

Ты, колыбель моихъ страданій,
Надгробный камень мирныхъ дней,
Прими навкъ мое прощанье,
Прости градъ родины моей!
Простите, доски вы сдыя,
Порогъ, гд милый слдъ ступалъ,
Ты, снь любви, гд я впервые
Прелестный образъ увидалъ!
О, лучше бы твой образъ милый
Я не встрчалъ, краса моя!
Мое бы сердце не изныло
И не былъ такъ несчастливъ я!
Я не искалъ взаимной страсти,
Моихъ желаній цль была —
Жить, наслаждаться тихимъ счастьемъ
Вблизи тхъ мстъ, гд бъ ты жила.
А ты!… ты одного желала,
Чтобъ дальше былъ я отъ тебя,
Ужъ мн грозить безумье стало
И я не узнаю себя!
Ослабли хилыя колни,
И, опершись на посохъ свой,
Бреду, пока мои мученья
Не приметъ горсть земли чужой….

VI.

Постой, сейчасъ, любезный боцманъ,
Пойдемъ на пристань мы съ тобой,
Съ двумя лишь двами прощусь я —
Съ Европой и съ моей красой.
Струись кровь жгучими струями
Изъ тла и очей моихъ,
Чтобъ тяжкое мое страданье
Могъ передать кровавый стихъ.
Зачмъ ты, тло, такъ страшишься
Сегодня видть кровь мою,
Когда съ окровавленнымъ сердцемъ
Всю жизнь и предъ тобой стою?
Ты слышало ли то сказанье
О яблок въ раю земномъ,—
Какъ змй вкусить его далъ людямъ
И праотецъ нашъ палъ потомъ?
Ахъ, яблоко всхъ золъ причина!
Съ нимъ Евва смерть вручила намъ,
Эрида огнь внесла съ нимъ въ Трою *)
Ты огнь и смерть внесло къ людямъ.
*) Эрида. богиня Раздора, сестра и спутница Марса, бросившая яблоко золотое въ среду боговъ, гостей на свадьб Пелея и етиды,— въ отмщеніе зато, что ея не пригласили на эту свадьбу. На яблок была надпись: ‘Прекраснйшей изъ богинь’. Парисъ, къ которому на судъ явились съ этимъ яблокомъ Минерва, Юнона и Венера, прося ршить которая изъ нихъ прекраснй, отдалъ первенство Венер. Въ награду зато богиня Любви помогла ему похитить первую греческую красавицу, Елену, жену Менелая. Менелай поднялъ почти всю Гре цію, завязалась продолжительная война, и городъ Троя былъ разрушенъ. Примеч. Перев.

VII.

Градъ горы отражаетъ
Рейна струйное стекло,
Наше судно убгаетъ
Въ синю даль, гд такъ свтло.
Мирно радостно гляжу я
На движенье волнъ златыхъ,
Мирно, радостно бужу я
Въ сердц тайны чувствъ живыхъ.
И, привтливо сверкая,
Въ глубь свою рка манитъ,
Но привть я этотъ знаю:
Онъ мн смертію грозитъ…
И коварство и отрада —
Рейнъ портретъ красы моей:
Взоръ привтный, житель ада.
Блещетъ тоже и у ней.

VIII.

Сначала думалъ я не снесть
Мн всхъ превратностей судьбы,
И нотъ же я ихъ перенесъ,
Но какъ — не спрашивайте вы!…

IX.

Кипарисомъ зеленымъ, цвтами и златомъ
Разубрать бы альбомъ мой роскошно, богато
И украсить какъ гробъ и въ него схоронить
Вс т псни, гд душу я думалъ излить.
Схоронить бы любови блаженство земное!…
На могил любови растетъ цвтъ покоя.
Не растетъ онъ, покоя цвтокъ, для меня,
Ждетъ, пока не сойду въ земь холодную я.
Вотъ т псни, что, грянувъ струею кипучей.
Какъ потоки катящейся лавы горючей,
Изъ груди появились изъ юной моей
И разсыпались тысячью яркихъ огней.
И т псни покоятся, трупамъ подобно,
И безмолвны и мракомъ облиты холоднымъ,
Но коснется ихъ, блдныхъ, былая любовь —
И мои мертвецы оживляются вновь….
Ахъ! Съ предчувствія сердце трепещетъ и млетъ,
Что на нихъ животворной любовью поветъ,
Что прочтешь ты альбомъ мой — все врится мн —
Ты, прелестная, нын въ далекой стран!
И исчезнетъ изъ псенъ и мракъ и забвенье,
И блеснутъ предъ тобою ихъ буквы съ моленьемъ,
И заглянутъ въ прекрасныя очи твои,
И разскажутъ теб про страданья мои.

РОМАНСЫ

I.
ПЕЧАЛЬНЫЙ ЮНОША.

Всякъ смотритъ съ явнымъ сожалньемъ
На блдный цвтъ его ланитъ,
Въ его лиц все говоритъ
О тяжкомъ и нмомъ мученьи.
И дышетъ втерокъ прохладой
На жаркое чело его,
И много женщинъ отъ него
Улыбкой грусть прогнать бы рады.
Изъ города на воздухъ чистый
Бжитъ онъ скрыться въ синій боръ,
Тамъ веселъ птицъ нестройный хоръ
И веселъ говоръ липъ душистыхъ.
Но только лишь онъ приближаетъ
Стопы туда, гд виднъ лсъ —
И тотчасъ птичекъ хоръ исчезъ
И липы мрачно умолкаютъ.

II.
ГОРНОЕ ЭХО.

Какъ долиною горной плетется здокъ,
Онъ печальной плетется рысцой.
Гд отраду найду я? Въ объятьяхъ ея,
Иль отрада въ могил сырой?
И пустынное эхо въ дали голубой
Отвчаетъ: Въ могил сырой!
И онъ дале детъ долиной въ горахъ
И уныло вздыхаетъ порой:
Ахъ, ужели въ могилу мн надобно лечь?
Ну, да впрочемъ — въ могилъ покой!
И пустынное эхо въ дали голубой
Повторяетъ: Въ могил покой!
И катится слеза у него по щек,
И ршаетъ, махнувъ онъ рукой:
А вдь правда, что счастія нтъ на земл,
Что блаженство въ могил одной!
И пустынное эхо въ дали голубой
Подтверждаетъ: Въ могил одной!

III.
ДВА БРАТА.

Глухая полночь покрываетъ
Старинный замокъ на скал,
Но, чу! мечи, звеня, сверкаютъ,
Внизу, въ долин, въ синей игл…
Два брата бьются межъ собою,
Пылая мстительнымъ огнемъ.
Что жъ было поводомъ къ ихъ бою,
Зачмъ имъ споръ кончать мечемъ?
Глаза графини голубые
Причиною всей ссоры ихъ,
Ея очей лучи живые
Зажгли вражду въ сердцахъ младыхъ.
Но кто жъ изъ нихъ, избранникъ милый,
Могъ больше взоръ ея привлечь?
Увы! Ршить они не въ сил,
Пускай ршаетъ острый мечъ.
И бьются братья, и удары
Одни вослдъ другимъ гремятъ.
Несчастные! имъ въ злоб ярой
Клинки во мрак измнятъ.
О зври хищные, не люди!
О замокъ смерти, не любви!
Ужъ сталь вонзилася въ ихъ груди,
И братья падаютъ въ крови.
Вка грядутъ, и съ ними смло
Уноситъ земь толпы людей.
Безмолвный замокъ, опустлый,
Печально смотритъ въ даль полей.
Но ночь настанетъ, и въ долин
Идутъ дв тни въ страшный часъ
И бьются за любовь графини,
За блескъ ея прекрасныхъ гласъ.

IV.
ПСНЬ УЗНИКА.

Какъ Лизу испортила бабка моя,
Вс бабушку сжечь сговорились,
Но сколько чернилъ ни истратилъ судья,
А правды отъ ней не добились.
Приказный старушку въ котелъ посадилъ,
И страшно старушка запла,
Но только-что съ копотью дымъ повалилъ —
Какъ галкой она полетала.
О бабушка-галка! Заглянь къ намъ въ тюрьму.
Провдай же внучка въ невол,
Смотри, принеси сквозь ршетку ему,
Блинковъ съ творогомъ, да побол!
Да помни, когда я пущуся плясать
Межъ небомъ и между землею,
Чтобъ тетка не стала глаза мн клевать,
Крича и кружась надо мною.

V.
ДВА ГРЕНАДЕРА.

Какъ два гренадера во Францію шли,
Въ плну бывъ въ Россіи далеко,
Добрались они до нмецкой земли
И оба вздохнули глубоко.
Они услыхали, что Франція ихъ
Погибла, воскреснетъ едва ли,
Разбиты полки гренадеровъ лихихъ
И въ плнъ императора взяли.
Заплакали оба солдата навзрыдъ,
Услышавъ печальныя всти.
И молвилъ одинъ: ‘О, какъ страшно горитъ
‘Плечо на прострленномъ мст!’
И молвилъ, поникнувъ главою, другой:
Все стало немило на свт
И я бы ршился и умеръ съ тобой,
Когда бъ не жена и не дти.
‘Ахъ, что мн теперь до дтей, до жены!
‘Пусть лучше бъ они пострадали,
‘Просили даянья, когда голодны,—
‘Но въ плнъ императора взяли!’
‘Исполни, сегодня, братъ, просьбу мою:
‘Умру, если Богу угодно,
‘Свези, схорони ты въ родную землю,
‘Во Францію, прахъ мой холодный,’
‘И крестъ легіона почетный на грудь
‘Привсь мн, за честь и отвагу,
‘Въ могилу ружье положи, не забудь,
‘Потомъ прицпи ты мн шпагу.’
‘И буду въ наряд своемъ боевомъ
‘Лежать я и слушать въ молчаньи,
‘Пока не послышится пушечный громъ
‘И топотъ коней и ихъ ржанье.’
‘Подетъ въ дыму по могил моей
‘Въ рядахъ императоръ со свитой,
‘И я поднимусь изъ могилы своей
‘И выйду къ нему для защиты.’

VI.
ПОСОЛЬСТВО.

Сдлай, мой рабъ, коня, скачи
Сквозь лсъ, черезъ поля
И лтомъ въ замокъ ты лети
Дункана короля.
Войди въ конюшню и тайкомъ
Тамъ разузнай скорй,
Кого просватали изъ двухъ
Дункана дочерей.
Брюнетка, скажутъ — такъ гони
Назадъ что мочи есть,
Когда жъ блондинка — не спши
Тогда отвтъ привезть.
Тогда купи веревку мн,
Тащись шажкомъ, смотри,
И кто бъ ни встртился съ тобой —
Ни съ кмъ не говори.

VII.
ПРИГЛАШЕНІЕ.

Не пойду я одинъ, дорогая моя,
Мы пойдемъ, другъ мой милый, вдвоемъ —
Въ преуютную древнюю страшную келью,
Въ безотрадный, холодный мой домъ, въ подземелье,
Тамъ у входа старушенька, скорчась, сидитъ,
Ждетъ сынка, не дождется меня, и груститъ.
‘Отступися ты, мрачный мой духъ, отъ меня!
‘Я нисколько тебя не звала.
‘Какъ ты дышешь огнемъ, а рука холодна,
‘И сверкаетъ твой взоръ, а ланита блдна!
‘Я пойду веселиться, гд розы растутъ
‘И въ предвчномъ сіяніи солнца цвтутъ. ‘
Что тутъ розы и вчные солнца лучи,
Ты, прелестная міра сего!
Повяжись блоснжной вуалью своей
Да потомъ заиграй на гитар скорй,
Да знакомую брачную псню запой,
А напвъ пусть просвищетъ намъ втеръ ночной.

VIII.
ДОНЪ-РАМИРО.

‘Донна-Клара, другъ мой милый,
‘Пылко и давно любимый!
‘Погубила, донна-Клара,
‘Ты меня, мой ангелъ нжный!’
‘Донна-Клара, донна-Клара!
‘Сладокъ жизни даръ высокій,
‘Но въ земл, въ могил, Клара,
‘Сыро, холодно и мрачно!’
‘Веселися, донна-Клара!
‘Завтра твой женихъ, Фернандо,
‘Назоветъ тебя супругой.—
‘Пригласишь меня на свадьбу?…’
‘ ‘Донъ-Рамиро, донъ-Рамиро!
»Горько слышать эти рчи,
»Горьче даже, чмъ насмшку
»Надо мной свтилъ небесныхъ!»
»Донъ-Рамиро, донъ-Рамиро!
»Сбрось съ себя покровъ печальный:
»Много безъ меня красавицъ:
»Знать, Самъ Богъ насъ разлучаетъ…
»Донъ-Рамиро, ты, который
»Побдилъ войска арабовъ,
»Побди себя и завтра
»Приходи ко мн на свадьбу.’
‘Донна-Клара, донна-Клара!
‘ Да, клянусь теб, приду я
‘Завтра танцовать съ тобою!
‘До свиданья!’ — »До свиданья!»
И окошко затворилось,
И, вздохнувъ, стоялъ Рамиро
Долго, какъ окаменлый,
Наконецъ исчезъ во мрак.
Посл долгаго боренья
Ночь смнилась яснымъ утромъ,
И какъ пестрый садъ цвточный
Показалося Толедо.
Зданія, дворцы и виллы
Засверкали въ блеск солнца
И главы церквей высокихъ
Въ синев зазолотились.
Вотъ колокола привтно
Вскор благовстить стали
И послышалося пнье
Сладостное въ Божьихъ храмахъ.
Посмотрите-ка на площадь
Какъ народъ валитъ изъ церкви
И толпа, снуя, пестретъ
Разноцвтною одеждой!
Рыцари и дамы блещу т
Пышнымъ праздничнымъ убранствомъ,
Звонъ колоколовъ несется
И гудетъ органъ межъ звономъ.,
Средь толпы густой народа,
Разступившейся съ почтеньемъ,
Шествуютъ четой счастливой
Донна-Клара, донъ-Фернандо.
До дворца до женихова
Ихъ народъ сопровождаетъ,
Тамъ справляться будетъ свадьба,
По обычаю ихъ предковъ.
Вслдъ за рыцарской игрою
Вс спшатъ, садясь обдать.
Шумно время пролетаетъ
И спадаетъ ночь на землю.
И выходятъ гости въ зало,
Собираются для танцевъ,
И пестрютъ ихъ наряды
Въ яркомъ свт блыхъ свчекъ.
Вотъ женихъ съ невстой въ кресла
Возвышенныя садятся,
Донна-Клара, донъ-Фернандо,
И текутъ ихъ сладко рчи.
Весело по залу гости
Движутся цвтной толпою,
И гремятъ въ хору литавры
И трещатъ вослдъ имъ трубы.
‘Но зачмъ, моя богиня,
‘Устремила ты такъ взоры
‘Въ отдаленный уголъ зала?’
Спрашиваетъ донъ-Фернандо.
»Ты не видишь, донъ-Фернандо,
»Рыцаря въ плащ тамъ черномъ?»
И съ улыбкой донъ-Фернандо
Отвчаетъ: ‘Это тнь лишь.’
Но вотъ ближе вдругъ подходить
Къ ней въ плащ печальномъ рыцарь,
И, узнавъ Рамиро, вспыхнувъ,
Поклонилась донна-Клара.
Танецъ между тмъ начался,
И кружатся гости въ вальс,
И дрожитъ, и мощно гнется
Полъ подъ ними въ длинномъ зал.
»Врь мн, я съ тобой охотно
»Протанцую, донъ-Рамиро,
»Но зачмъ, скажи, надлъ ты
»Черный плащъ и въ немъ явился?…»
Проницая неподвижнымъ
Долгимъ взглядомъ донну-Клару,
Отвчаетъ онъ ей мрачно:
‘Ты сама придти велла!…’
И они вступаютъ оба
Въ кругъ волнующійся танцевъ,
И гремятъ въ хору литавры,
И трещатъ вослдъ имъ трубы.
»Какъ блдны твои ланиты’
»Кажется, бле снгу….»
Шепчетъ Клара, содрогнувшись.
‘Ты сама придти велла!’
И трепещетъ свчъ сіянье
Надъ толпой жужжащей въ зал.
И гремятъ въ хору литавры,
И трещатъ вослдъ имъ трубы.
»Ахъ, твои, Рамиро, руки
»Холодны какъ ледъ сегодня!…»
Шепчетъ Клара съ тайнымъ страхомъ.
‘Ты сама придти велла!’
»Ахъ, пусти меня, Рамиро!
»Трупомъ ты могильнымъ дышешь!… »
Но все т жъ слова глухія:
‘Ты сама придти велла!’
»О, пусти меня, Рамиро!»
Молитъ Клара въ вихр вальса,
Но все тоже возраженье:
‘Ты сама придти велла!’
»Такъ ступай же, Богъ съ тобою!…»
Твердо произноситъ Клара:
Но едва она сказала,
Какъ исчезъ вдругъ донъ-Рамиро.
Цпенетъ донна-Клара,
Блдность ликъ покрыла милый,
Мракъ и хладъ ее объемлютъ
И низводятъ въ царство ночи.
Наконецъ самозабвенье
Пало мглой съ рсницъ прелестной,
Но отъ удивленья Клара
Чуть ихъ снова не сомкнула….
Странно, что она вс танцы
Вовсе съ мста не сходила,
Сидя рядомъ съ донъ-Фернандо.
И ведетъ онъ рчь съ заботой:
‘Что блдны твои ланиты
‘И такъ мутенъ взоръ твой свтлый?…’
»А Рамиро?…» вдругъ спросила,
Запинаясь, донна-Клара.
Но женихъ чело наморщилъ:
‘Не желай знать, донна-Клара,
‘Всть кровавую подробно:
‘Ныньче въ полдень палъ Рамиро…’

IX.
БАЛЬТАСАРЪ.

Ужъ близилась полночь и въ сладкій ужъ сонъ
Давно погрузился и смолкъ Вавилонъ,
И только рабы лишь въ палатахъ царя,
Кишли толпами, безчинства творя.
Въ нихъ царь Вальтасаръ пиръ веселый давалъ
И царски, со славой, на немъ угощалъ.
Сидли, ликуя, рабы за столомъ,
И цнились кубки искристымъ виномъ,
И кубки звенли, и челядь пила,
Царю та бесда по нраву была.
И рдлися щки его все алй,
А пылъ и отвага расли все сильнй,
И царь былъ безумьемъ слпымъ увлеченъ,
Я началъ, кичась, богохульствовать онъ,
И пьяная челядь, сидя вкругъ него,
Съ безстыдствомъ хвалила распутство его.
Царь крикнулъ, сверкнулъ повелительный взглядъ.
И рабъ поспшилъ и вернулся назадъ.
Онъ много сосудовъ принесъ золотыхъ,
Изъ храма Еговы похитивши ихъ.
Царь дерзко священную чашу схватилъ
И въ чашу вина дорогаго налилъ,
И онъ опорожнилъ священный покалъ
И съ пною у рта, бснуясь, вскричалъ:
Егова! Владыко всхъ сущихъ міровъ!
Я врагъ Твой отнын во вки вковъ!
Но только-что вымолвилъ рчь онъ сію,
И сдлалось страшно земному царю,
И смхъ прекратился, и въ зал одна
Настала могильныхъ гробовъ тишина,
И вдругъ при минутно блеснувшей лун
Рука появилась на блой стн
И буквы на ней начертала огнемъ
И, ихъ начертавши, исчезла потомъ.
И съ ужасомъ царь на ту надпись взиралъ,
Сталъ снгу блй и всмъ тломъ дрожалъ.
Какъ трупы недвижно, безъ звука, безъ словъ
Сидли несмтные сонмы рабовъ.
И маговъ ученыхъ велли позвать,
Но словъ сихъ никто не съумлъ разобрать.
На утро услышалъ весь градъ Вавилонъ,
Что царь былъ рабами въ ту ночь умерщвленъ.

X.
МИНЕЗЕНГЕРЫ.

Къ пснопнью, къ состязанью,
Минезенгеры идутъ.
Вотъ-то странное ристанье
Псноборцы вамъ дадутъ!
Пылкое воображенье
Будетъ имъ служить конемъ,
Ихъ щитомъ — даръ пснопнья,
А даръ слова — ихъ мечемъ.
Дамы, удивленье свта,
Собралися на балконъ,
Лишь одной межъ ними нту,
Нтъ съ завтнйшимъ внкомъ.
Люди, въ бой вступая бранный,
Здравы тломъ и душой,
Мы жъ спшимъ съ смертельной раной
Къ состязанью межъ собой.
И кто боле прекрасной
Крови псенъ въ немъ прольетъ,
Тотъ изъ устъ подруги страстной
Больше славы обртетъ.

XI.
ЗНАКОМСТВО.

Разъ юноша блдный по улиц шелъ,
А два, смотря изъ окошка,
Сказала вполголоса: ‘Экъ онъ разцвлъ?
‘Покойникъ красне немножко.’
Вотъ юноша, бывшій отъ ней безъ ума,
Взглядъ поднялъ молящій къ окошку,
И вскор красавица стала сама
Блдне покойницъ немножко.
Бывало, день цлый, съ любови блдна.
Глазетъ она изъ окошка,
Вдругъ, ночью, съ любови же, стала она
Живыхъ покрасне немножко….

XII.
РАНЕННЫЙ РЫЦАРЬ.

Я старинную псенку знаю,
Преуныло поется она, —
Какъ влюбленныя наздникъ страдаетъ,
Что подруга его неврна.
И ее-то, къ кому онъ привязанъ,
Презирать онъ теперь принужденъ!
Честь священныхъ страданій обязанъ
Почитать оскорбленною онъ.
А пойди-ка и вызови нын
Онъ всхъ рыцарей въ поле, на бой, —
За подругу свою, за святыню,
Непорочность красы молодой.
Исключая влюбленнаго болей,
Вс молчаніе будутъ хранить!
И придется ему поневол
На себя ужъ копье обратить.

XIII.
НАПРАСНОЕ ОЖИДАНІЕ.

Стоялъ я, къ мачт прислонясь,
Волну считая за волною.
Прости, о родина моя!
И судно плыло съ быстротою.
Вотъ рядъ окошекъ засверкалъ
Красы моей, подруги страстной.
Я ждалъ, что выглянетъ она,
Чуть глазъ не проглядлъ — напрасно!…
О, не мути же такъ очей
Слеза, ты, горестей подруга!
Не разорвися грудь моя
Отъ слишкомъ тяжкаго недуга!

XIV.
ПСНЬ О РАСКАЯНІИ.

Какъ дубровою мчится здокъ на кон, —
Лсъ зеленый такъ шепчется сладко,
Вдругъ онъ видитъ… двица стоитъ всторон
И глядитъ изъ за втви украдкой…
Говоритъ онъ: Да, знаю, другъ нжный ты мой,
Я твой образъ прекрасный, цвтущій, —
Какъ всегда онъ меня увлечетъ за собой
Иль въ толпу иль въ пустынныя кущи!…
Вонъ дв розы — уста, что такъ страстны, любя,
Такъ свжи и улыбкой сверкаютъ,
А какъ часто межъ ними, коварно скользя,
Сборъ язвительныхъ словъ вылетаетъ!
И затмъ-то уста у подруги моей
Точь-въ-точь розы разцвтшей кусточки,
Гд. шипя, пресмыкается множество змй,
Притаившихся въ чащ листочковъ.
А т ямочки щечекъ, прелестне дня,
Гд сокрыты любви ожиданья:
Ахъ! то бездна, куда увлекалъ такъ меня
Пылъ невольныхъ безумныхъ желаній!
А т милыя кудри волосъ золотыхъ,
Что такъ мило спадають съ головки:
То волшебная сть, чмъ лукавый изъ злыхъ
Мой разсудокъ опуталъ такъ ловко!
А т очи, свтле волны голубой,
Пріутихшей въ часъ лтней прохлады,
Я мечталъ въ нихъ найдти рай, незнаемый мной,
А нашелъ въ нихъ преддверіе ада!
И възжаетъ онъ дале въ лсъ на конъ,
Лсъ шумитъ такъ уныло, прощально,
Вдругъ онъ видитъ… старушка сидитъ всторон,
И блдна такъ она и печальна…
Говоритъ онъ: то мать тамъ, старушка моя,
Что мн счастія столько хотла,
Жизнь которой такъ грустно и горестно я
Опечалилъ и словомъ и дломъ!
О, когда бы хоть слзы твои осушить
Всей моею горячей любовью,
Снгъ поблеклыхъ ланитъ нарумянить, облить
Ихъ изъ сердца добытою кровью!
И онъ дале детъ на борзомъ кон,
И въ лсу понемногу темнетъ,
И онъ слышитъ норой голоса всторон,
И порою вдругъ втеръ поветъ.
И онъ слышитъ, что звуки имъ сказанныхъ словъ
Кто то по-лсу вслухъ повторяетъ:
Повторяютъ ихъ птички въ раздольи кустовъ,
И про всадника вслухъ напваютъ,
‘Онъ груститъ и премилую псню поетъ —
‘О раскаяньи, мук суровой,
‘И когда онъ ее до конца допоетъ,
‘Начинаетъ затягивать снова.’

XV.
ПВИЦЪ, ПРОПВШЕЙ ОДИНЪ СТАРИННЫЙ РОМАНСЪ.

Я помню, какъ ее впервые,
Волшебницу, услышалъ я,
Какъ звуки сладкіе витали
И тайно въ сердце проникали,
И слзы по щек сверкали,
И въ даль неслась душа моя!
И сонъ объялъ меня, и снилось
Мн, будто я еще дитя,
Сижу я въ спальн при сіяньи
Лампады и съ живымъ вниманьемъ
Читаю древнее сказанье,
А втръ въ окно шумитъ, свистя.
Вотъ сказка оживляться стала,
И изъ могилъ выходятъ вонъ
Вс рыцари, спша сразиться.
Роландъ самъ къ Ронсесвалю мчится *),
Войска ужъ двинулися биться,
Идетъ предатель Ганелопъ.
*) Роландъ — одинъ изъ славныхъ героевъ паладиновъ Карла-Великаго. Онъ былъ плмянникъ этого императора, сынъ его сестры, Берты и Милона Англантскаго. По совту предателя Ганелона Майнцскаго, его отчима, Карлъ Великій оставилъ его съ малымъ отрядомъ защищать Испанію. Вскор напали на Роланда несравненно значительныя противу него силы сарацинскаго государя, Марсилья, сразились съ нимъ при Ронсесвал или Ронсево (Roncesvalles, Ronccvaux), и Роландъ посл продолжительнаго сопротивленія былъ убитъ, едва успвъ протрубить въ охотничій рогъ, котораго звуки слишкомъ поздно достигли до слуха Карла. Примч. Перев.
Вотъ падаетъ Роландъ могучій,
И льется кровь его ркой,
Рожокъ охотничій взявъ въ руки,
Трубитъ онъ, но едва лишь звуки
Достигли Карла — въ смертной мук
Окончилъ жизнь свою герой.
При этихъ звукахъ вщихъ, рзкихъ
Я пробуждаюся отъ сна:
Сказанье тихо исчезаетъ,
Толпа пвицу поздравляетъ
И громкимъ ‘браво’ оглушаетъ,
И всхъ благодаритъ она.

XVI.
ПСНЬ О ЧЕРВОНЦАХЪ.

Гд-то вы, мои червонцы?
Гд-то вы? ужъ не на солнце ль?
Не у золотыхъ ли рыбокъ,
Что въ ручь, рзвясь, играютъ, —
То нырнуть, то вновь всплываютъ?
Иль у золотыхъ цвточковъ,
Что, на лугъ смотря душистый,
Блещутъ внчикомъ росистымъ?
Иль у золотыхъ вы птичекъ,
Что въ сіяньи дня высоко
Вьются въ синев глубокой?
Иль у золотыхъ вы звздокъ,
Что въ свтящемъ вихр страстномъ
Улыбаются такъ ясно?
Нтъ, друзья мои, червонцы!
Вы нисколько не на солнц,
Не у рыбокъ золотистыхъ
И не у цвтовъ душистыхъ,
Не у птичекъ у прелестныхъ,
Не у звздочекъ небесныхъ, —
Вы теперь въ рукахъ врнйшихъ,
У ростовщиковъ добрйшихъ!

XVII.
РАЗГОВОРЪ НА ПАДЕРБОРНСКОЙ СТЕПИ.

Ты не слышишь въ отдаленьи
Звуки скрыпокъ сладострастныхъ?
Въ этотъ мигъ тамъ, безъ сомннья,
Сонмъ танцуетъ дамъ прекрасныхъ!
‘Вотъ такъ слухъ, сказать, богатый!
‘Никакихъ тамъ нту скрыпокъ:
‘Свиньи тамъ и поросята
‘Хрюкаютъ, идя межъ липокъ.’
Слышишь, рогъ тамъ раздается
И охотникъ сзываетъ?
Стадо вонъ овецъ пасется,
Пастушекъ въ свирль играетъ.
‘Мелешь, другъ, ты все пустое!
‘Гд ты слышишь рогъ, свирли?
‘Стадо тамъ домой свиное
‘Гонитъ мальчикъ мимо ели.’
Слышишь ты, какъ нжно льются
Псни сладкіе мотивы
И какъ ‘браво’ къ намъ несутся
Эльфъ, малюточекъ красивыхъ *)?
*) Эльфы — чрезвычайно нжные добрые малютки-духи, которыми поэтическое воображеніе германскихъ и кельтическихъ народовъ населяло всю природу. По ихъ миологіи эти духи обитаютъ въ холмахъ, живутъ совершенно такъ, какъ люди, имютъ своего короля и королеву (Оберонъ и Титанія, восптые Шекспиромъ), при лунномъ свт лтнихъ ночей выходятъ на поверхность земли невидимками, пасутъ своихъ синихъ овецъ и коровъ, пляшутъ въ-кружокъ, играютъ превосходно на музыкальныхъ инструментахъ, поютъ волшебныя псни, очаровательнымъ голосомъ заманиваютъ къ себ благороднаго рыцаря, который, попавшись къ нимъ, долженъ пробыть у нихъ семь лтъ, похищаютъ дтей, какъ это видно изъ баллады ‘Царь Эльфъ, Erlenknig’ (то есть Elfenknig) Гте, переведенной у насъ Жуковскимъ (‘Лсной-Царь’), и проч. Примч. Перев.
‘Я тебя не понимаю:
‘То не Эльфы, а осины,
‘И мужикъ тамъ, распвая,
‘Гонитъ степью гуртъ гусиный.’
Слышь, колокола на башн
Четверти часовъ пробили?
Вонъ идутъ селяне съ пашни,
Многія крестьянки милы.
‘Ври, любезный! врать здорово,
‘Я жъ замтить только смю,
‘Что звонятъ тамъ три коровы
‘Колокольчикомъ на ше.’
Видишь даму тамъ въ вуали,
Что намъ грустно поклонилась?
То краса моя: съ печали
Вонъ слеза у ней скатилась!
‘Ну, да полно жъ, другъ мой! Это
‘Вдьма злая съ бородою,
‘Сгорбясь, вдьма-Лизавета
‘Полемъ тащится съ клюкою.’
Смйся, смйся, сколько хочешь,
Надъ фантазіей высокой:
Ты, пожалуй, обморочишь
Мудрость истины глубокой.

XVIII.
ВЪ АЛЬБОМЪ.

Земля — столбовая дорога, на ной
Мы вс пассажиры, что разнымъ манеромъ
Идемъ и несемся посредствомъ коней,
Точь-въ-точь скороходы мы или курьеры.
Другъ друга встрчаешь, кивнешь головой,
Поклонъ посылаешь платкомъ изъ кареты
И даже обняться бы рады душой,
Да лошади мчатся и времени нту.
Едва лишь на станціи нын я васъ
Увидлъ, усплъ передать вамъ два слова,
И вотъ почтальона труба вскор насъ,
Мой принцъ незабвенный, разлучитъ ужъ снова.

XIX.
ВО-ИСТИНУ-ТАКЪ!

Когда весна грядетъ къ намъ съ солнечнымъ сіяньемъ,
Тогда являются цвты, краса полей,
Когда луна, всходя, польетъ свое сіянье,
Тогда и звздочки всплываютъ вслдъ за ней,
Когда пвецъ глаза увидитъ милой двы,
Тогда изъ сердца бьютъ ключомъ его напвы, —
Но солнца вшній свтъ, и звзды и цвты,
Луна и блескъ очей двичьей красоты,
Какъ это все, друзья, ни нравится порой —
Не составляетъ все жъ вселенной всей собой.

СОНЕТЫ.

А. В. ШЛЕГЕЛЮ.

И въ фижмахъ и въ цвтахъ, рой мушекъ черныхъ
На нарумяненныхъ какъ жаръ ланитахъ,
Въ сапожкахъ, носики которыхъ сшиты
Какъ птичій клювъ, вся въ кружевахъ узорныхъ,
Прическа башнею глядитъ дозорной,
И въ таліи осою перевита, —
Такой лжемузою, другъ знаменитый,
Была германская, явясь покорной
И страстной предъ тобой. Не довряя
Ей, шелъ впередъ ты и, въ глуши блуждая,
Набрелъ на замокъ, въ немъ краса дремала
Германской музою, прямой, законной.
Она, освободясь отъ нги сонной,
Съ любовію на грудь твою упала.

МОЕЙ МАТЕРИ Б. ГЕЙНЕ, УРОЖДЕННОЙ ФОНЪ-ГЕЛЬДЕРНЪ.

I.

Я голову привыкъ держать высоко,
Я непреклоненъ, тугъ обыкновенно:
Кто бъ ни взглянулъ въ лице мн дерзновенно —
Я не моргну предъ нимъ нисколько окомъ,
Но, матушка, признаюсь откровенно,
Какъ гордость ни умчи меня далеко —
Я уваженіемъ смирюсь глубокимъ
Въ присутствіи твоемъ благословенномъ.
Не знаю я: душа ль твоя смущаетъ
Меня, что мощно такъ все проникаетъ
И къ небесамъ, гор, порой взлетаетъ.
Меня гнетутъ воспоминанья тни,
Что столько причинилъ я огорченій
Теб, въ любви которой нтъ сравненій!

II.

Безумецъ, я съ тобой тогда разстался!
Я думалъ исходить весь свтъ, міръ цлый,
Найдти любовь, любовь на самомъ дл,
Которой бы я сердцемъ всмъ предался.
И чтожъ? Къ кому я въ двери ни стучался
Рукой усталою, оледенлой,
Прося любви душ осиротлой, —
Везд съ насмшкою одной встрчался!
И все-то, все любви искалъ я жадно,
Не находя нигд ея, отрадной,
И вотъ вернулся я больной, угрюмый.
Но ты предстала мн: въ теб сверкала
Любовь, любовь, которой такъ искала
Душа моя, стремясь къ ней нжной думой.

Г. С—У.

Когда я книжечку твою рукою
Поспшною открылъ — мн вдругъ предстали
Виднья милыя, что такъ витали
Въ дни дтства нжнаго передо мною.
Мн вновь предсталъ соборъ, что такъ главою
Вознесся къ небесамъ и что создали
Германцы врные, вновь зазвучали
Колокола съ органомъ, со святою
Молитвою. Вотъ вижу я… толпятся
Вкругъ зданья карлики, наверхъ взлзаютъ
И украшенія его ломаютъ.
Напрасно дубъ имъ оголять стараться:
Придетъ весна, вслдъ за зимой суровой,
И листьями покроется онъ снова.

ФРЕСКО-СОНЕТЫ, ПОСВЯЩЕННЫЕ ХРИСТІЯНУ С.

I.

Я не курю смолы предъ тмъ болваномъ,
Въ комъ грязь съ пескомъ подъ кожей золотой.
Не дамъ руки я подлецу душой,
Что очернить меня готовъ обманомъ.
Я низачто сгибать спины не стану
Предъ барыней, продажною красой,
И не пойду за жалкою толпой,
Что тащится за колесницей пана.
Я знаю: дубъ падетъ — что длать, други!—
А трость, въ дугу склоняясь передъ вьюгой,
Останется… Какой же ей конецъ?
Большая честь! возьметъ ее глупецъ
На мсто палки! иль и то занятье —
Вкъ выколачивать отъ пыли платье…

II.

Дай маску: я хочу маскироваться,—
Тряпичникомъ, чтобы мерзавцы-фаты,
Ослы, одтые въ костюмъ богатый,
Въ ‘свои’ ко мн не смли навязаться.
Дай мн манеръ и пошлыхъ словъ набраться,
Чтобы предстать предъ нихъ лакейскимъ хватомъ,
Скрыть все, весь лоскъ, поддльное все злато,
Чмъ франты такъ умютъ отличаться.
Я такъ пущуся въ плясъ, средь масокъ странныхъ,
Германскихъ рыцарей, аббатовъ сытыхъ,
Жрецовъ, немногими межъ нихъ открытый.
Меня клинкомъ шпаженки деревянной
Отшлепаютъ. Отлично! А сними я
Вдругъ маску — вс умолкнутъ, какъ нмые…

III.

Смюся я надъ фатами-козлами,
Что такъ меня порою озираютъ, —
Надъ лисами, что на меня взираютъ
Язвительно невинными глазами, —
Надъ обезьянами, лжемудрецами,
Что съ важностью смшною возвышаютъ
Себя въ судьи надъ тмъ, чего не понимаютъ,
Ну хоть въ судьи надъ нашими умами.
Смюсь затмъ я, что когда случатся
Несчастія и намъ судьба сердито
Къ ногамъ подброситъ то, что сердцу мило
И что она безжалостно разбила,
И будетъ сердце ужъ само разбито,
Тогда останется одно — смяться.

IV.

Есть сказка дивная въ мозгу моемъ,
Въ той сказк псня есть, а въ псн той
Растетъ, цвтетъ двица красотой,
У двушки той сердце есть, но въ немъ
Любви лишь нтъ: въ томъ сердц ледяномъ
Лишь спсь видна съ надменностью одной.
Не слышишь, какъ въ моей глав младой
Звнитъ та сказочка, какъ страшнымъ сномъ
Жужжитъ та псенка и какъ лукаво
Смется двушка? О, я несчастный!
Боюсь, чтобъ черепъ мой не разломился!
Но распадися онъ — о Боже правый!
Нтъ, это, признаюсь, было бъ ужасно,
Когда бъ разсудокъ мой на свтъ явился!

V.

Въ вечерній часъ, въ часъ сладкаго мечтанья,
Умолкшія раздались пснопнья,
Скатилась по щек слеза мученья
И вновь раскрылися мои страданья,
Передо мной, во всемъ своемъ блистаньи,
Она, мое прелестное виднье,
Сидя, склонясь надъ столикомъ надъ швейнымъ,
Вязала въ тишин святой, въ молчаньи…
Потомъ, вдругъ весело вскочивъ со стула,
Отрзала свой локонъ и вручила
Его колечко мн съ улыбкой милой.
И сердце съ радости во мн вздрогнуло….
Но демонъ сплелъ изъ тхъ волосъ веревку
И водитъ вкъ меня на ней преловко.

VI.

Ты въ поцалу мн разъ отказала.
Ты помнишь ли?…. сказалъ съ упрекомъ я.
Сказалъ, и нжная краса моя
Въ отвтъ, обнявъ меня, попаловала
И мирты втвь съ улыбкою сорвала,
Что на окн росла, въ горшк стоя.
‘На эту втвь, на память отъ меня,
‘И посади ее’ — она сказала.
Прошли года. Увядшей мирты нтъ,
Да и ее саму давнымъ-давно
Я не встрчалъ, но попалуя слдъ
Все сжетъ меня. Вчера я прискакалъ
Изъ дальнихъ странъ, чтобъ на ея окно
Взглянуть и ночь подъ нимъ всю простоялъ.

VII.

Другъ! Берегись ты рожъ бсовскихъ ярыхъ,
Но больше личиковъ страшись несмлыхъ!
Разъ мн одно изъ нихъ вонзило въ тло,
Въ залогъ любви, когтей острйшихъ пару…
Другъ! Берегись ты кошекъ черныхъ старыхъ,
Но больше кошечекъ страшися блыхъ!
Разъ мн одна изъ нихъ чуть не успла
Все сердце изорвать въ нжнйшемъ жар.
О личико моей подруги страстной!
Какъ могъ въ очахъ твоихъ я ошибиться
И кровь могла отъ этихъ лапокъ литься!
О лапки милыя моей прекрасной!
Когда бъ хоть разъ прижаться къ вамъ устами,
И пусть бы кровь моя текла ручьями!

VIII.

Видалъ, какъ я сражался съ пуделями
Въ очкахъ и съ кошками, что притирались
И славу очернить мою старались,
И какъ меня честили именами
Педанты, и межъ нихъ какъ отличались
Шуты, звня своими колпаками,
И какъ я окруженъ бывалъ змями,
И кровь изъ ранъ моихъ какъ изливалась!
Тебя жъ средь нихъ ничто не сокрушило.
Твоя глава мн маякомъ служила,
А сердце — гаванью, гд въ часъ ненастный
Шумятъ валы и рдко лишь случится
Судамъ ходить близъ ней и не разбиться,
Зато, войдя въ нее, спи безопасно.

IX.

Я плакать бы желалъ, но нту силъ,
Желалъ бы къ облакамъ сейчасъ подняться,
А на земл вкъ долженъ пресмыкаться,
Гд такъ меня сонмъ гадовъ окружилъ.
Я всмъ бы существомъ теперь парилъ
Близъ той, къ кому мечты мои стремятся,
Дыханьемъ бы ея сталъ упиваться,
Но сердце мн судьбины мечъ пронзилъ,
И изъ него горячими струями
Струится кровь моя, и ужъ безсильный
Едва я вижу свтъ передъ собою,
И съ тайнымъ страхомъ въ даль несусь мечтою,
Въ туманный міръ, гд мягкими руками
Меня обниметъ хоръ тней могильныхъ.
Гейне Генрих
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Стихотворения, Гейне Генрих, Год: 1877
  2. Стихотворения, Гейне Генрих, Год: 1877
  3. Стихотворения, Гейне Генрих, Год: 1877
  4. Стихотворения, Гейне Генрих, Год: 1856
  5. Стихотворения, Гейне Генрих, Год: 1873
  6. Стихотворения, Гейне Генрих, Год: 1887
  7. Стихотворения, Гейне Генрих, Год: 1856
  8. Стихотворения, Гейне Генрих, Год: 1859
Электронная библиотека