Стихотворения, Фет Афанасий Афанасьевич, Год: 1854 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 15 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Афанасий Фет

ШАРМАНЩИК

К окну я в потемках приник —

Ну, право, нельзя неуместней:

Опять в переулке старик

С своей неотвязною песней!

Те звуки свистят и поют

Нескладно-тоскливо-неловки…

Встают предо мною, встают

За рамой две светлых головки.

Над ними поверхность стекла

При месяце ярко-кристальна.

Одна так резво-весела,

Другая так томно-печальна.

И — старая песня!- с тоской

Мы прошлое нежно лелеем,

И жаль мне и той и другой,

И рад я сердечно обеим.

Меж них в промежутке видна

Еще голова молодая,-

И всё он хорош, как одна,

И всё он грустит, как другая.

Он предан навеки одной

И грусти терзаем приманкой…

Уйдешь ли ты, гаер седой,

С твоей неотвязной шарманкой?..

ИВА

Сядем здесь, у этой ивы,

Что за чудные извивы

На коре вокруг дупла!

А под ивой как красивы

Золотые переливы

Струй дрожащего стекла!

Ветви сочные дугою

Перегнулись над водою,

Как зеленый водопад,

Как живые, как иглою,

Будто споря меж собою,

Листья воду бороздят.

В этом зеркале под ивой

Уловил мой глаз ревнивый

Сердцу милые черты…

Мягче взор твой горделивый…

Я дрожу, глядя, счастливый,

Как в воде дрожишь и ты.

1854

ПАРОХОД

Злой дельфин, ты просишь ходу,

Ноздри пышут, пар валит,

Сердце мощное кипит,

Лапы с шумом роют воду.

Не лишай родной земли

Этой девы, этой розы,

Погоди, прощанья слезы

Вдохновенные продли!

Но напрасно… Конь морской,

Ты понесся быстрой птицей —

Только пляшут вереницей

Нереиды за тобой.

1854

* * *

В долгие ночи, как вежды на сон не сомкнуты,

Чудные душу порой посещают минуты.

Дух окрылён, никакая не мучит утрата,

В дальней звезде отгадал бы отбывшего брата!

Близкой души предо мной все ясны изгибы:

Видишь, как были, — и видишь, как быть мы могли бы!

О, если ночь унесёт тебя в мир этот странный,

Мощному духу отдайся, о друг мой желанный!

Я отзовусь — но, внемля бестелесному звуку,

Вспомни меня, как невольную помнят разлуку!

1851

* * *

Люди спят, мой друг, пойдем в тенистый сад.

Люди спят, одни лишь звезды к нам глядят.

Да и те не видят нас среди ветвей

И не слышат — слышит только соловей…

Да и тот не слышит,- песнь его громка,

Разве слышат только сердце и рука:

Слышит сердце, сколько радостей земли,

Сколько счастия сюда мы принесли,

Да рука, услыша, сердцу говорит,

Что чужая в ней пылает и дрожит,

Что и ей от этой дрожи горячо,

Что к плечу невольно клонится плечо…

К ЛИДИИ

Из Горация, книга III, ода IX

Гораций

Доколе милым я еще тебе казался

И белых плеч твоих, любовию горя,

Никто из юношей рукою не касался,

Я жил блаженнее персидского царя.

Лидия

Доколь любовь твоя к другой не обратилась

И Хлои Лидия милей тебе была,

Счастливым именем я Лидии гордилась

И римской Илии прославленней жила.

Гораций

Я Хлое уж теперь фракийской покорился,

Ее искусна песнь и сладок цитры звон,

Для ней и умереть бы я не устрашился,

Лишь был бы юный век судьбами пощажен.

Лидия

Горю я пламенем взаимности к Капаю,

Тому, что Орпитом турийским порожден,

И дважды за него я умереть желаю,

Лишь был бы юноша судьбами пощажен.

Гораций

Что, если бы любовь, как в счастливое время,

Ярмом незыблемым связала нас теперь?

И русой Хлои я с себя низвергнув бремя,

Забытой Лидии отверз бы снова дверь?

Лидия

Хоть красотою он полночных звезд светлее,

Ты ж споришь в легкости с древесною корой,

И злого Адрия причудливей и злее —

С тобой хотела б жить и умереть с тобой.

НА ДНЕПРЕ В ПОЛОВОДЬЕ

(А. Я. П-вой)

Светало. Ветер гнул упругое стекло

Днепра, еще в волнах не пробуждая звука.

Старик отчаливал, опершись на весло,

А между тем ворчал на внука.

От весел к берегу кудрявый след бежал,

Струи под лодкой закипели,

Наш парус, медленно надувшись, задрожал,

И мы как птица полетели.

И ярким золотом и чистым серебром

Змеились облаков прозрачных очертанья,

Над разыгравшимся, казалося, Днепром

Струилися от волн и трав благоуханья.

За нами мельница едва-едва видна

И берег посинел зеленый…

И вот под лодкою вздрогнувшей быстрина

Сверкает сталью вороненой…

А там затопленный навстречу лес летел…

В него зеркальные врывалися заливы,

Над сонной влагою там тополь зеленел,

Белели яблони и трепетали ивы.

И под лобзания немолкнущей струи

Певцы, которым лес да волны лишь внимали,

С какой-то негою задорной соловьи

Пустынный воздух раздражали.

Вот изумрудный луг, вот желтые пески

Горят в сияньи золотистом,

Вон утка крадется в тростник, вон кулики

Беспечно бегают со свистом…

Остался б здесь дышать, смотреть и слушать век…

<1853>

* * *

Растут, растут причудливые тени,

В одну сливаясь тень…

Уж позлатил последние ступени

Перебежавший день.

Что звало жить, что силы горячило —

Далеко за горой.

Как призрак дня, ты, бледное светило,

Восходишь над землей.

И на тебя, как на воспоминанье,

Я обращаю взор…

Смолкает лес, бледней ручья сиянье,

Потухли выси гор,

Лишь ты одно скользишь стезей лазурной,

Недвижно все окрест…

Да сыплет ночь своей бездонной урной

К нам мириады звезд.

* * *

Не спрашивай, над чем задумываюсь я:

Мне сознаваться в том и тягостно и больно,

Мечтой безумною полна душа моя

И в глубь минувших лет уносится невольно.

Сиянье прелести тогда в свой круг влекло:

Взглянул — и пылкое навстречу сердце рвется!

Так, голубь, бурею застигнутый, в стекло,

Как очарованный, крылом лазурным бьется.

А ныне пред лицом сияющей красы

Нет этой слепоты и страсти безответной,

Но сердце глупое, как ветхие часы,

Коли забьет порой, так всё свой час заветный.

Я помню, отроком я был еще, пора

Была туманная, сирень в слезах дрожала,

В тот день лежала мать больна, и со двора

Подруга игр моих надолго уезжала.

Не мчались ласточки, звеня, перед окном,

И мошек не толклись блестящих вереницы,

Сидели голуби нахохлившись, рядком,

И в липник прятались умолкнувшие птицы.

А над колодезем, на вздернутом шесте,

Где старая бадья болталась, как подвеска,

Закаркал ворон вдруг, чернея в высоте, —

Закаркал как-то зло, отрывисто и резко.

Тот плач давно умолк, — кругом и смех и шум,

Но сердце вечно, знать, пугаться не отвыкнет,

Гляжу в твои глаза, люблю их нежный ум…

И трепещу — вот-вот зловещий ворон крикнет.

<1854>

ПЕРВАЯ БОРОЗДА

Со степи зелено-серой

Подымается туман,

И торчит еще Церерой

Ненавидимый бурьян.

Ржавый плуг опять светлеет,

Где волны, склонясь, прошли,

Лентой бархатной чернеет

Глыба взрезанной земли.

Чем-то блещут свежим, нежным

Солнца вешние лучи,

Вслед за пахарем прилежным

Ходят жадные грачи.

Ветерок благоухает

Сочной почвы глубиной,-

И Юпитера встречает

Лоно Геи молодой.

* * *

Ты расточительна на милые слова,

А в сердце мне не шлешь отрадного привета

И в тайне думаешь: причудлива, черства

Душа суровая поэта.

Я тоже жду, я жду, нельзя ли превозмочь

Твоей холодности, подметить миг участья,

Чтобы в глазах твоих, загадочных как ночь,

Затрепетали звезды счастья.

Я жду, я жажду их, мечтателю в ночи

Сиянья не встречать пышнее и прелестней,

И знаю — низойдут их яркие лучи

Ко мне и трепетом, и песней.

1854

ЛЕС

Куда ни обращаю взор,

Кругом синеет мрачный бор

И день права свои утратил.

В глухой дали стучит топор,

Вблизи стучит вертлявый дятел.

У ног гниет столетний лом,

Гранит чернеет, и за пнем

Прижался заяц серебристый,

А на сосне, поросшей мхом,

Мелькает белки хвост пушистый.

И путь заглох и одичал,

Позеленелый мост упал

И лег, скосясь, во рву размытом,

И конь давно не выступал

По нем подкованным копытом.

<1854>

* * *

Какое счастие: и ночь, и мы одни!

Река — как зеркало и вся блестит звездами,

А там-то… голову закинь-ка да взгляни:

Какая глубина и чистота над нами!

О, называй меня безумным! Назови

Чем хочешь, в этот миг я разумом слабею

И в сердце чувствую такой прилив любви,

Что не могу молчать, не стану, не умею!

Я болен, я влюблён, но, мучась и любя —

О слушай! о пойми! — я страсти не скрываю,

И я хочу сказать, что я люблю тебя —

Тебя, одну тебя люблю я и желаю!

* * *

Что за ночь! Прозрачный воздух скован,

Над землёй клубится аромат.

О, теперь я счастлив, я взволнован,

О, теперь я высказаться рад!

Помнишь час последнего свиданья!

Безотраден сумрак ночи был,

Ты ждала, ты жаждала признанья —

Я молчал: тебя я не любил.

Холодела кровь, и сердце ныло:

Так тяжка была твоя печаль,

Горько мне за нас обоих было,

И сказать мне правду было жаль.

Но теперь, когда дрожу и млею

И, как раб, твой каждый взор ловлю,

Я не лгу, назвав тебя своею

И клянясь, что я тебя люблю!

1854

СТАРЫЙ ПАРК

Сбирались умирать последние цветы

И ждали с грустию дыхания мороза,

Краснели по краям кленовые листы,

Горошек отцветал, и осыпалась роза.

Над мрачным ельником проснулася заря,

Но яркости ее не радовались птицы,

Однообразный свист лишь слышен снегиря,

Да раздражает писк насмешливой синицы.

Беседка старая над пропастью видна.

Вхожу. Два льва без лап на лестнице встречают.

Полузатертые чужие имена,

Сплетаясь меж собой, в глазах моих мелькают.

Гляжу. У ног моих отвесною стеной

Мне сосен кажутся недвижные вершины,

И горная тропа, размытая водой,

Виясь как желтый змей, бежит на дно долины.

И солнце вырвалось из тучи, и лучи,

Блеснув как молния, в долину долетели.

Отсюда вижу я, как бьют в пруде ключи

И над травой стоят недвижные форели.

Один. Ничьих шагов не слышу за собой.

В душе уныние, усилие во взоре.

А там, за соснами, как купол голубой,

Стоит бесстрастное, безжалостное море.

Как чайка, парус там белеет в высоте.

Я жду, потонет он, но он не утопает

И, медленно скользя по выгнутой черте,

Как волокнистый след пропавшей тучки тает.

1853 (?)

ВЕСЕННИЕ МЫСЛИ

Снова птицы летят издалека

К берегам, расторгающим лед,

Солнце теплое ходит высоко

И душистого ландыша ждет.

Снова в сердце ничем не умеришь

До ланит восходящую кровь,

И душою подкупленной веришь,

Что, как мир, бесконечна любовь.

Но сойдемся ли снова так близко

Средь природы разнеженной мы,

Как видало ходившее низко

Нас холодное солнце зимы?

1848

* * *

Какие-то носятся звуки

И льнут к моему изголовью.

Полны они томной разлуки,

Дрожат небывалой любовью.

Казалось бы, что ж? Отзвучала

Последняя нежная ласка,

По улице пыль пробежала,

Почтовая скрылась коляска…

И только… Но песня разлуки

Несбыточной дразнит любовью,

И носятся светлые звуки

И льнут к моему изголовью.

<1853>

* * *

Расстались мы, ты странствуешь далече,

Но нам дано опять

В таинственной и ежечасной встрече

Друг друга понимать.

Когда в толпе живой и своевольной,

Поникнув головой,

Смолкаешь ты с улыбкою невольной, —

Я говорю с тобой.

И вечером, когда в аллее темной

Ты пьешь немую ночь,

Знай, тополи и звезды негой томной

Мне вызвались помочь.

Когда ты спишь, и полог твой кисейный

Раздвинется в лучах,

И сон тебя прозрачный, тиховейный

Уносит на крылах,

А ты, летя в эфир неизмеримый,

Лепечешь: ‘Я люблю’, —

Я — этот сон, — и я рукой незримой

Твой полог шевелю.

1857

* * *

Когда, измучен жаждой счастья

И громом бедствий оглушен,

Со взором, полным сладострастья,

В тебе последнего участья

Искать страдалец обречен, —

Не верь, суровый ангел бога,

Тушить свой факел погоди.

О, как в страданьи веры много!

Постой! безумная тревога

Уснет в измученной груди.

Придет пора — пора иная:

Повеет жизни благодать,

И будет тот, кто, изнывая,

В тебе встречал предтечу рая,

Перед тобою трепетать.

Но кто не молит и не просит,

Кому страданье не дано,

Кто жизни злобно не поносит,

А молча, сознавая, носит

Твое могучее зерно,

Кто дышит с равным напряженьем, —

Того, безмолвна, посети,

Повея полным примиреньем,

Ему предстань за сновиденьем

И тихо вежды опусти.

ЭЛЕГИЯ

Когда мои мечты за гранью прошлых дней

Найдут тебя опять за дымкою туманной,

Я плачу сладостно, как первый иудей

На рубеже земли обетованной.

Не жаль мне детских игр, не жаль мне тихих снов,

Тобой так сладостно и больно возмущённых

В те дни, как постигал я первую любовь

По бунту чувств неугомонных.

По сжатию руки, по отблеску очей,

Сопровождаемым то вздохами, то смехом,

По ропоту простых, незначащих речей,

Лишь нам звучащих страсти эхом.

1844

* * *

Кричат перепела, трещат коростели,

Ночные бабочки взлетели,

И поздних соловьев над речкою вдали

Звучат порывистые трели.

В напевах вечера тревожною душой

Ищу былого наслажденья —

Увы, как прежде, в грудь живительной

струей

Они не вносят откровенья!

Но тем мучительней, как близкая беда,

Меня томит вопрос лукавый:

Ужели подошли к устам моим года

С такою горькою отравой?

Иль век смолкающий в наследство передал

Свои бесплодные мне муки,

И в одиночестве мне допивать фиал,

Из рук переходивший в руки?

Проходят юноши с улыбкой предо мной,

И слышу я их шепот внятный:

Чего он ищет здесь средь жизни молодой

С своей тоскою непонятной?

Спешите, юноши, и верить и любить,

Вкушать и труд и наслажденье.

Придет моя пора, — и скоро, может быть,

Мое наступит возрожденье.

Приснится мне опять весенний, светлый сон

На лоне божески едином,

И мира юного, покоен, примирен,

Я стану вечным гражданином.

ГРЕЗЫ

Мне снился сон, что сплю я непробудно,

Что умер я и в грезы погружен,

И на меня ласкательно и чудно

Надежды тень навеял этот сон.

Я счастья жду, какого — сам не знаю.

Вдруг колокол — и все уяснено,

И, просияв душой, я понимаю,

Что счастье в этих звуках. — Вот оно!

И звуки те прозрачнее, и чище,

И радостней всех голосов земли,

И чувствую — на дальнее кладбище

Меня под них, качая, понесли.

В груди восторг и сдавленная мука,

Хочу привстать, хоть раз еще вздохнуть

И, на волне ликующего звука

Умчася вдаль, во мраке потонуть.

ГОРНОЕ УЩЕЛЬЕ

За лесом лес и за горами горы,

За темными лилово-голубые,

И если долго к ним приникнут взоры,

За бледным рядом выступят другие.

Здесь темный дуб и ясень изумрудный,

А там лазури тающая нежность…

Как будто из действительности чудной

Уносишься в волшебную безбрежность.

И в дальний блеск душа лететь готова,

Не трепетом, а радостью объята,

Как будто это чувство ей не ново,

А сладостно уж грезилось когда-то.

У КАМИНА

Тускнеют угли. В полумраке

Прозрачный вьется огонек.

Так плещет на багряном маке

Крылом лазурным мотылек.

Видений пестрых вереница

Влечет, усталый теша взгляд.

И неразгаданные лица

Из пепла серого глядят.

Встает ласкательно и дружно

Былое счастье и печаль,

И лжет душа, что ей не нужно

Всего, чего глубоко жаль.

ХИЖИНА В ЛЕСУ

На лес насунулися тучи,

Морозит — трудно продохнуть.

Ни зги не видно, вихрь колючий

Сугробом переносит путь.

О, как он путнику несносен!

Но вот надежда — огонек

Блеснул звездою из-за сосен:

Приют знакомый недалек.

Стучусь с уверенностью давней:

Знакомый голос за стеной,

Как прежде, луч, скользя меж ставней,

Ложится яркой полосой.

‘О, выйди! Это я!..’ Напрасно!..

Я слышу голос, вижу свет, —

Всё так безжизненно, бесстрастно:

Ответа нет, привета нет!

Давно ль сюда рвался так жадно

Я с одинокого пути?..

Здесь умирать так безотрадно,

И сил нет далее брести!

УЗНИК

Густая крапива

Шумит под окном,

Зеленая ива

Повисла шатром,

Веселые лодки

В дали голубой,

Железо решетки

Визжит под пилой.

Бывалое горе

Уснуло в груди,

Свобода и море

Горят впереди.

Прибавилось духа,

Затихла тоска,

И слушает ухо,

И пилит рука.

* * *

Я долго стоял неподвижно,

В далёкие звёзды вглядясь, —

Меж теми звездами и мною

Какая-то связь родилась.

Я думал… не помню, что думал,

Я слушал таинственный хор,

И звёзды тихонько дрожали,

И звёзды люблю я с тех пор…

<1843>

Ивы и березы

Березы севера мне милы, —

Их грустный, опущенный вид,

Как речь безмолвная могилы,

Горячку сердца холодит.

Но ива, длинными листами

Упав на лоно ясных вод,

Дружней с мучительными снами

И дольше в памяти живет.

Лия таинственные слезы

По рощам и лугам родным,

Про горе шепчутся березы

Лишь с ветром севера одним.

Всю землю, грустно-сиротлива,

Считая родиной скорбей,

Плакучая склоняет ива

Везде концы своих ветвей.

* * *

Ночь. Не слышно городского шума.

В небесах звезда — и от нее,

Будто искра, заронилась дума

Тайно в сердце грустное мое.

И светла, прозрачна дума эта,

Будто милых взоров меткий взгляд,

Глубь души полна родного света,

И давнишней гостье опыт рад.

Тихо все, покойно, как и прежде,

Но рукой незримой снят покров

Темной грусти. Вере и надежде

Грудь раскрыла, может быть, любовь?

Что ж такое? Близкая утрата?

Или радость?- Нет, не объяснишь,-

Но оно так пламенно, так свято,

Что за жизнь Творца благодаришь.

ПЕСНЬ ПАЖА

(Из времен рыцарства)

Говорят, мой голос звонок,

Говорят, мой волос тонок, —

Что красавец я,

Говорят, я злой ребенок, —

Бог им в том судья!

Мне сулят во всём удачу,

Судят, рядят наудачу, —

Кто их разберет!

А не знают, как я плачу

Ночи напролет.

‘Он дитя’ — меня балуют,

‘Он дитя’ — меня целуют.

Боже мой! Оне

И не знают, что волнуют,

Мучат всё во мне.

Целовал бы, да не смею,

Прошептал бы, да робею,

Этим всё гублю…

А давно сказать умею:

‘Я люблю! люблю!’

<1845>

* * *

Солнца луч промеж лип был и жгуч и высок,

Пред скамьей ты чертила блестящий песок,

Я мечтам золотым отдавался вполне,-

Ничего ты на всё не ответила мне.

Я давно угадал, что мы сердцем родня,

Что ты счастье свое отдала за меня,

Я рвался, я твердил о не нашей вине,-

Ничего ты на всё не ответила мне.

Я молил, повторял, что нельзя нам любить,

Что минувшие дни мы должны позабыть,

Что в грядущем цветут все права красоты,-

Мне и тут ничего не ответила ты.

С опочившей я глаз был не в силах отвесть,-

Всю погасшую тайну хотел я прочесть.

И лица твоего мне простили ль черты? —

Ничего, ничего не ответила ты!

<1885>

* * *

Есть ночи зимней блеск и сила,

Есть непорочная краса,

Когда под снегом опочила

Вся степь, и кровли, и леса.

Сбежали тени ночи летней,

Тревожный ропот их исчез,

Но тем всевластней, тем заметней

Огни безоблачных небес.

Как будто волею всезрящей

На этот миг ты посвящён

Глядеть в лицо природы спящей

И понимать всемирный сон.

1885

* * *

Последний звук умолк в лесу глухом,

Последний луч погаснул за горою…

О, скоро ли в безмолвии ночном,

Прекрасный друг, увижусь я с тобою?

О, скоро ли младенческая речь

В испуг мое изменит ожидание?

О, скоро ли к груди моей прилечь

Ты поспешишь, вся трепет, вся желание?

Скользит туман прозрачный над рекой,

Как твой покров, свиваясь и белея…

Час фей настал! Увижусь ли с тобой

Я в царстве фей, мечтательная фея?

Иль заодно с тобой и ночь и мгла

Меня томят и нежат в заблужденьи?

Иль это страсть больная солгала

И жар ночной потухнет в песнопеньи?

1855

МУЗА

Не в сумрачный чертог наяды говорливой

Пришла она пленять мой слух самолюбивый

Рассказом о щитах, героях и конях,

О шлемах кованных и сломанных мечах.

Скрывая низкий лоб под ветвию лавровой,

С цитарой золотой иль из кости слоновой,

Ни разу на моем не прилегла плече

Богиня гордая в расшитой епанче.

Мне слуха не ласкал язык ее могучий,

И гибкий, и простой, и звучный без созвучий.

По воле пиерид с достоинством певца

Я не мечтал стяжать широкого венца.

О нет! Под дымкою ревнивой покрывала

Мне музу молодость иную указала:

Отягощала прядь душистая волос

Головку дивную узлом тяжелых кос,.

Цветы последние в руке ее дрожали,

Отрывистая речь была полна печали,

И женской прихоти, и серебристых грез,

Невысказанных мук и непонятных слез.

Какой-то негою томительной волнуем,

Я слушал, как слова встречались поцелуем,

И долго без нее душа была больна

И несказанного стремления полна.

1854

* * *

Дай руку мне, дай руку, пери злая,

Хоть раз еще приветливо взгляни,

Горячкой рифм восторг мой объясняя,

Влюбленного поэтом не брани.

Ревнивые лишь с тем хариты дружны,

Кто забывать для них готов весь свет.

Коль жителям Олимпа жертвы нужны

И сердца кровь — плохой же я поэт.

Пусть музами навек оставлен буду,

Пусть Феб меня карает за грехи, —

Под хохот твой я музу позабуду,

За поцелуй я все отдам стихи.

1854

ВЕСНА

Пришла, — и тает всё вокруг,

Всё жаждет жизни отдаваться,

И сердце, пленник зимних вьюг,

Вдруг разучилося сжиматься.

Заговорило, зацвело

Всё, что вчера томилось немо,

И вздохи неба принесло

Из растворенных врат эдема.

Как весел мелких туч поход!

И в торжестве неизъяснимом

Сквозной деревьев хоровод

Зеленоватым пышет дымом.

Поет сверкающий ручей,

И с неба песня, как бывало,

Как будто говорится в ней:

Всё, что ковало, — миновало.

Нельзя заботы мелочной

Хотя на миг не устыдиться,

Нельзя пред вечной красотой

Не петь, не славить, не молиться.

ТУРНЕНЕВУ

Из мачт и паруса — как честно он служил

Искусному пловцу под ведром и грозою! —

Ты хижину себе воздушную сложил

Под очарованной скалою.

Тебя пригрел чужой денницы яркий луч,

И в откликах твоих мы слышим примиренье,

Где телом страждущий пьет животворный ключ,

Душе сыскал ты возрожденье.

Поэт! и я обрел, чего давно алкал,

Скрываясь от толпы бесчинной,

Среди родных полей и тень я отыскал

И уголок земли пустынной.

Привольно, широко, куда ни кинешь взор.

Здесь насажу я сад, здесь, здесь поставлю хату!

И, плектрон отложа, я взялся за топор

И за блестящую лопату.

Свершилось! Дом укрыл меня от непогод,

Луна и солнце в окна блещет,

И, зеленью шумя, деревьев хоровод

Ликует жизнью и трепещет.

Ни резкий крик глупцов, ни подлый их разгул

Сюда не досягнут. Я слышу лишь из саду

Лихого табуна сближающийся гул

Да крик козы, бегущей к стаду.

Здесь песни нежных муз душе моей слышней,

Их жадно слушает пустыня,

И верь! — хоть изредка из сумрака аллей

Ко мне придет моя богиня.

Вот здесь, не ведая ни бурь, ни грозных туч

Душой, привычною к утратам,

Желал бы умереть, как утром лунный луч,

Или как солнечный — с закатом.

1864

‘Notturno’

Ты спишь один, забыт на месте диком,

Старинный монастырь!

Твой свод упал, кругом летают с криком

Сова и нетопырь.

И стекол нет, и свищет вихорь ночи

Во впадину окна,

Да плющ растет, да устремляет очи

Полночная луна.

И кто-то там мелькает в свете лунном,

Блестит его убор —

И слышатся на помосте чугунном

Шаги и звуки шпор.

И грустную симфонию печали

Звучит во тьме орган…

То тихо всё, как будто вечно спали

И стены и орган.

1846

ПРОСТИ (ОФЕЛИИ)

Прости, — я помню то мгновенье,

Когда влюбленною душой

Благодарил я провиденье

За встречу первую с тобой.

Как птичка вешнею зарею,

Как ангел отроческих снов,

Ты уносила за собою

Мою безумную любовь.

Мой друг, душою благодарной,

Хоть и безумной, может быть,

Я ложью не хочу коварной

Младому сердцу говорить.

Давно ты видела, я верю,

Как раздвояется наш путь!

Забыть тяжелую потерю

Я постараюсь где-нибудь.

Еще пышней, еще прекрасней

Одна — коль силы есть — цвети!

И тем грустнее, чем бесстрастней

Мое последнее прости.

1846

На озере

И силу в грудь, и свежесть в кровь

Дыханьем вольным лью.

Как сладко, мать-природа, вновь

Упасть на грудь твою!

Волна ладью в размер весла

Качает и несет,

И вышних гор сырая мгла

Навстречу нам плывет.

Взор мой, взор, зачем склоняться?

Или сны златые снятся?

Прочь ты сон, хоть золотой, —

Здесь любовь и жизнь со мной!

На волнах сверкают

Тысячи звезд сотрясенных,

В дымном небе тают

Призраки гор отдаленных.

Ветерок струится

Над равниною вод,

И в залив глядится

Дозревающий плод.

1859

* * *

Над озером лебедь в тростник протянул,

В воде опрокинулся лес,

Зубцами вершин он в заре потонул,

Меж двух изгибаясь небес.

И воздухом чистым усталая грудь

Дышала отрадно. Легли

Вечерние тени.- Вечерний мой путь

Краснел меж деревьев вдали.

А мы — мы на лодке сидели вдвоем,

Я смело налег на весло,

Ты молча покорным владела рулем,

Нас в лодке как в люльке несло.

И детская челн направляла рука

Туда, где, блестя чешуей,

Вдоль сонного озера быстро река

Бежала как змей золотой.

Уж начали звезды мелькать в небесах…

Не помню, как бросил весло,

Не помню, что пестрый нашептывал флаг,

Куда нас потоком несло!

* * *

Средь кленов девственных и плачущих берез

Я видеть не могу надменных этих сосен,

Они смущают рой живых и сладких грез,

И трезвый вид мне их несносен.

В кругу воскреснувших соседей лишь оне

Не знают трепета, не шепчут, не вздыхают

И, неизменные, ликующей весне

Пору зимы напоминают.

Когда уронит лес последний лист сухой

И, смолкнув, станет ждать весны и возрожденья,-

Они останутся холодною красой

Пугать иные поколенья.

В саду

Приветствую тебя, мой добрый, старый сад,

Цветущих лет цветущее наследство!

С улыбкой горькою я пью твой аромат,

Которым некогда дышало детство.

Густые липы те ж, но заросли слова,

Которые в тени я вырезал искусно,

Хватает за ноги заглохшая трава,

И чувствую, что там, в лесу, мне будет грустно.

Как будто с трепетом здесь каждого листа.

Моя пробудится и затрепещет совесть,

И станут лепетать знакомые места

Давно забытую, оплаканную повесть.

И скажут: ‘Помним мы, как ты играл и рос,

Мы помним, как потом, в последний час разлуки,

Венком из молодых и благовонных роз

Тебя здесь нежные благословляли руки.

Скажи: где розы те, которые такой

Веселой радостью и свежестью дышали?’

Одни я раздарил с безумством и тоской,

Другие растерял — и все они увяли.

А вы — вы молоды и пышны до конца.

Я рад — и радости вполне вкусить не смею,

Стою как блудный сын перед лицом отца,

И плакать бы хотел — и плакать не умею!

Больной

Его томил недуг. Тяжелый зной печей,

Казалось, каждый вздох оспаривал у груди.

Его томил напев бессмысленных речей,

Ему противны стали люди.

На стены он кругом смотрел как на тюрьму,

Он обращал к окну горящие зеницы,

И света божьего хотелося ему —

Хотелось воздуха, которым дышат птицы.

А там, за стеклами, как чуткий сон легки,

С востока яркого всё шире дни летели,

И солнце теплое, морозам вопреки,

Вдоль крыш развесило капели.

Просиживая дни, он думал всё одно:

‘Я знаю, небеса весны меня излечут…’

И ждал он: скоро ли весна пахнет в окно

И там две ласточки, прижавшись, защебечут?

Ревель

(после представления Фрейшица)

Театр во мгле затих. Агата

В объятьях нежного стрелка

Еще напевами объята,

Душа светла — и жизнь легка.

Всё спит. Над тесным переулком,

Как речка, блещут небеса,

Умолк на перекрестке гулком

Далекий грохот колеса.

И с каждым шагом город душный

Передо мной стесняет даль,

Лишь там, на высоте воздушной,

Блестит балкон, поет рояль…

И с переливом серебристым,

С лучом, просящимся во тьму,

Летит твой голос к звездам чистым

И вторит сердцу моему.

1855

* * *

По замечанью моему,

Альбом походит на кладбище.

Баратынский.

Отвергнув гордое сомненье

И не смущаемый трудом,

Простой приязни выраженье

Вношу смиренно в ваш альбом.

Легко минутное решенье

Забыться непробудным сном,

Где наше место погребенья

Хоть потревожат, — но с умом,

Где между прочими гробами

И наш без надписи найдут,

А между зримыми чертами

Лукаво зоркими глазами

Черты незримые прочтут.

Читайте также: