Стихотворения, Доброхотов Анатолий Павлович, Год: 1918

Время на прочтение: 6 минут(ы)
Русская стихотворная сатира 1908-1917-х годов
Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание
Л., ‘Советский писатель’, 1974

А. П. ДОБРОХОТОВ

115. Из крымских мотивов
116. ‘И в Питере, и в Нижнем…’

115. ИЗ КРЫМСКИХ МОТИВОВ

На лихом коне я мчался
В Симеиз во весь опор.
Справа горы, слева море
Убаюкивали взор.
Разукрашенные туфли
С запыленных снявши ног,
Страстно молится татарин,
Обратившись на Восток…
‘Помолись, о брат мой добрый,
За меня… ведь бог — один…’
— ‘Бог один, но есть Думбадзе…’ —
Отвечает муэдзин.
&lt,1908&gt,

116

И в Питере, и в Нижнем,
И там, где блещет Дон,
Царят на рынке книжном
Картер и Пинкертон.
‘Сатир’, ‘Вопросы пола’
Для любящих сердец…
Анакреона школа
На русский образец!
&lt,1908&gt,

ПРИМЕЧАНИЯ

Анатолий Павлович Доброхотов (р. 1874), выступавший в печати также под псевдонимом ‘Мечтательный рыцарь’, с 1890-х годов сотрудничал в журнале ‘Развлечение’, в 1908 г. — в журнале ‘Зритель’. Стихи за двенадцать лет (1900—1912) собраны в его книге ‘Песни воли и тоски’ (1913).
115. ‘Зритель’, 1908, No 8, с. 2. Сатирический перепев собственного стихотворения ‘По дороге в Симеиз’ (см.: Анатолий Доброхотов, Песни воли и тоски, М., 1913, с. 12). Симеиз — курортный городок в Крыму. Муэдзин — служитель при мечети.
116. ‘Зритель’, 1908, No 10, с. 7, подпись: Мечтательный рыцарь. Ник Картер и Нат Пинкертон — сыщики, персонажи детективных романов, широко распространенных в России. ‘Сатир’ — под этим названием с 1896 г. выходили альбомы и альманахи, содержащие рассказы, анекдоты и карикатуры низкопробного свойства. ‘Вопросы пола’ — журнал, посвященный сексуальным проблемам, выходил в 1908—1909 гг.

——

Содержание

В Татьянин день
17-ого октября 1905 года
Война
Нерадивый ландскнехт
По дороге в Симеиз
Тоска о неисполненном
Князь мира
В родной глуши
Яблоня севера
Заповедный лес
Листопад
Берлин
Мать и сын

В Татьянин день

Они сверкали ярко во мраке тёмной ночи
Каскадом бирюзовых, сапфировых огней,
Святой науки звёзды, победной правды очи,
Зарницы голубые грядущих светлых дней.
Пускай за стяг науки бойцы в сраженьи пали,
Пусть умерли за правду Спиноза и Бруно —
Звучит победа света в торжественном хорале:
Бойцов нерасторжимо могучее звено.
Пусть ставит косность злая позорные препоны
И в плясках Сатурналий хохочет злобный мрак —
Придут авгуры света, Коперники, Ньютоны,
Великий Ломоносов — архангельский рыбак.
Сегодня служит юность сверкающую мессу
В честь праздника науки и воли золотой…
Почтим святой науки звезду и патронессу,
Почтим, друзья, Татьяну признательной хвалой.
Пусть смёл в душе надежды суровой жизни молот
И очи мне туманит тоски моей роса…
Сегодня я блаженен, душою снова молод,
Хоть снегом серебрятся печально волоса.
В душе моей воскресли былые орхидеи,
В груди моей ликует, смеётся и поёт…
Вдали заря сверкает, пленительно алея…
Да здравствует Татьяна, свобода и народ!
17 октября 1905 года

* * *

Знаю из сказок народных —
Нет на Руси ни одной
Сказки с победою света
Над торжествующей тьмой.
Тёмная страшная сила
Правду гнетёт под конец…
Был лишь моим утешеньем
Милый Иван-молодец:
Долго сносил он неволю,
Горечь обиды и гнёт…
Верил я — время настанет,
Цепи Иван разорвёт,
Братьям он старшим покажет
Силу и удаль свою —
Вера сбылась золотая…
Слава погибшим в бою!
‘Вечерняя почта’ — 17 октября 1905

Война

Как бедная чайка над сирым гнездом,
Так мысль моя ныне грустит об одном,
И в горьких слезах повторяет она
Позорное, страшное слово ‘война’.
Я вижу убитых в сраженьях детей,
Я вижу тоскующих их матерей,
Я слышу безумно рыдающих жён,
И треск канонады, и раненых стон…
Забыв о великой вселенской любви,
Мы руки свои обагряем в крови,
Идём на кровавый, бессмысленный бой,
Венчаем возвышенным словом ‘герой’
Того, кто был всех кровожадней в бою…
Я песню проклятья ‘героям’ пою…
О, люди, о, братья, другая война
Встаёт предо мною в цветах, как весна, —
Война с вековечным, безжалостным злом…
Мы шпагою воли оковы собьём.
Та шпага — науки, любви и труда…
Нам светит победы великой звезда!
‘Южный Кавказ’ — 12 октября 1911

Нерадивый ландскнехт

(Из Эмиля Шенаих-Каролат)

Нахально гремят барабаны,
Литавры и трубы звучат,
Идёт чрез леса и поляны
Усталый немецкий солдат.
А рожь золотится и зреет,
И щука играет в реке…
Вечерняя зорька алеет,
И песня звучит в челноке.
‘Какое мне дело, какое,
Восторг и печаль оттого —
Карл Пятый ли будет героем
Иль грозный противник его!
Он громкую славу добудет,
Мир станет про Карла твердить…
Умру я — жена моя будет
Безумно и горько грустить’.

По дороге в Симеиз

На лихом коне я мчался
В Симеиз во весь опор —
Справа горы, слева море
Убаюкивали взор.
Песни звучные на воле
Мне прибой немолчно пел,
А восток в дали прозрачной
Розовел и розовел.
Разукрашенные туфли
С запылённых снявши ног,
Тихо молится татарин,
Обратившись на восток.
‘Помолись, о брат мой добрый,
За меня — ведь Бог один…’
— ‘Бог один!’ — несётся эхо
Из гарцующих долин.
Симеиз мелькал пред взором,
Утопая весь в садах,
Весь в магнолиях душистых,
Кипарисах и цветах.
1906

Тоска о неисполненном

Ах, знаю, знаю, как я ничтожен
В сравненьи с вами — бойцами света,
Что бесполезен, что путь мой ложен,
А всё же путь мой был путь поэта.
И если знамя, мечту лелея,
Не мог нести я, лишённый дара,
То всё ж сверкало в груди пигмея
Сиянье Солнца — огонь пожара,
Огонь великий, огонь мятежный,
Огонь заветной вражды к тиранам,
И это пламя храню я нежно,
Хоть жизнь одета густым туманом.
Моих страданий о смятой воле —
Мой стих бессильный в тоске рыдает,
Но спеть не может о горькой доле,
О страшных муках, цепях народа,
О гордо-смелых орлиных крыльях…
Тебя прославить, о мать-свобода,
Нет сил, тщетны мои усилья.
Я верил страстно в приход рассвета,
Мечтой о воле душа горела —
Всё ж я ничтожен… Как больно это:
Прожить до гроба пигмеем дела!
Безумство храбрых, геройство смелых
Я, средь пигмеев пигмей ничтожный,
Хотел прославить в стихах незрелых,
Мечтой обманут красиво-ложной.
Мне жить осталось совсем немного,
Но жизнь прошёл я путём поэта —
Всё грёз волшебных влекла дорога…
Как сладко это, как грустно это!
‘Астраханский вестник’ — 25 марта 1912

Князь мира

Мне весело царить среди попойки дикой —
Я в чистые сердца вношу преступный яд,
А в нежную семью — губительный разлад…
Я — алкоголь, я мира князь великий!
У чуткой совести я закрываю око,
Караю правнуков за дедов старый грех,
Над всем возвышенным я вызываю смех
И девушку несу в объятиях порока.
Я многих победил, я грозный триумфатор…
За мной идут толпы поверенных рабов,
С лицом болезненным, под тяжестью оков,
А я лежу в цветах, как римский император.
Я царствую везде — в Лапландии холодной,
В стране, где нежно Нил сверкает голубой,
Где дышит океан могучею волной,
В бретанских деревнях, в степях Руси голодной.
Мне не страшны людских проклятий крики —
Сам грозный Вельзевул меня послал сюда…
И умных, и глупцов влечёт моя звезда…
Я — алкоголь, я — мира князь великий!

В родной глуши

Я в деревне живу вдалеке от людей,
В стороне от столичного гула,
Я живу в тишине золотистых полей…
Моё сердце на время уснуло.
Что-то утром звучит и ласкает мой слух, —
Я с восторгом глаза открываю:
То играет в рожок деревенский пастух.
Просыпаюсь… опять засыпаю…
В жаркий полдень иду в заколдованный лес,
И лежу на зелёной поляне,
И смотрю в синеву беспредельных небес…
Закрываются очи в тумане.
А под вечер на сердце уснувшем легко,
Небо чисто, ясней перламутра,
И жужжит мошкара высоко, высоко,
Предвещая хорошее утро.
‘Юная Россия’ — август 1906

Яблоня севера

Яблоня севера, деточка бедная,
Словно сиротка, природой забытая,
О, деревцо моё, чахлое, бледное,
Зеленью вялой печально покрытое.
Вновь мне припомнилась тундра угрюмая,
Остров средь волн, неустанно бушующих,
Снова я полон тоскливою думою,
Вновь улетаю из мира ликующих.
Севера яблоня — детка печальная,
Знаешь ты яблони юга душистые —
К морю спускаясь тропой триумфальною,
Гордо стоят они, ярко цветистые…
Яблонька-друг, деревцо бесталанное,
С думами севера робко-пугливыми
Всё я к тебе улетаю, желанная, —
Лучше с тобою, чем с гордо-счастливыми…
‘Юная Россия’ — ноябрь 1912

Заповедный лес

Лес тёмный, лес дремучий,
Мой заповедный лес,
Прекрасный и могучий,
Исполненный чудес,
Когда душа уныла
Была, тоской полна,
Меня к тебе манила
Лесная тишина.
Беззвучно с гордых елей
Вдруг шишки упадут…
Щеглов несутся трели…
Малиновки поют…
Украсились берёзы
В свой девственный наряд…
Цветут на сердце грёзы…
Кузнечики звенят…
Там озеро лесное
Прозрачно, как хрусталь,
Студёною водою
Течёт привольно вдаль…
Лишь в небе месяц строгий
Торжественно взойдёт,
Серебряной дорогой
Он в озере блеснёт,
Дорогу чистым златом
Покроет, серебром…
К русалочьим палатам
Дорожкой там придём.
Средь ночи чарованья,
В объятьях тишины,
Воскресли вновь сказанья
Далёкой старины.
Черёмухи да ивы
Склонились над водой,
Мечтая молчаливо,
Вечернею порой
Кувшинники, купавы
Блаженно, сладко спят…
О, ночи величавой
Пленительный наряд!
А месяц круглоликий,
Король ночных чудес,
Наводит нежно блики
На озеро и лес.
‘Южная Россия’ — июль 1912

Листопад

Листья падают тоскливо
С опечаленных берёз,
И грустит, тоскует ива,
И в саду не видно роз.
Тихо падают на землю
Помертвелые листы…
С грустью шороху их внемлю
В царстве мёртвой красоты.
Сколько листьев пожелтелых
Ярко-красных, золотых!
Я по ним хожу несмело
И жалею сердцем их.
Ходят в небе злые тучи,
Вьюга крадется к листам,
Ветер яростно-могучий
Их уносит к облакам…
………………………..
Розы тихо умирают
И роняют перлы слёз,
Листья грустно опадают
С опечаленных берёз.
‘Детский отдых’ — 10, 1906

Берлин

Посвящ. С.О.Серополко
Этот город огромный жесток,
Он украсился пышно домами,
Он украсился ярко дворцами,
Но царит в нём холодный порок.
Этот город могучий хорош:
В нём — создания гордой культуры,
В нём — творения чудной скульптуры,
А внутри — беспощадная ложь.
Здесь так резки границы контраста:
Барельефы роскошных дворцов,
А кругом — угнетённая каста
Истомлённых фабричных рабов.
Где витрины сверкают богато,
Средь довольных, сияющих лиц
Ходят дети нужды и разврата,
Бродят стаи голодных блудниц.
Для приманки в шелка разодета,
Возле ярких, блестящих витрин —
Это ты, это ты, Margarethe,
А твой Фауст — бездушный Берлин.
И тоску миллионных страданий
Отгоняет приманками прочь
Осквернённая ядом желаний,
Опьянённая ночь…

Мать и сын

Он вернулся домой, невредимый,
После бури военных годин,
Её первенец нежно любимый,
Её милый единственный сын.
И не знает старушка, как сына
После долгой разлуки принять,
И с очей улетела кручина,
И хлопочет счастливая мать.
‘Горячо я, родимый, молилась
Перед Матерью Божьей в слезах,
Чтоб она за тебя заступилась
И хранила в кровавых боях.
И услышала Матерь Господня…
Ты устал, мой сыночек, усни…
И тебя я целую сегодня,
Как в былые младенчества дни.
Ну, а ты, дорогой мой, прекрасный,
Никого ты в бою не убил,
Мать другого не сделал несчастной,
Не прибавил угрюмых могил?’
И лампада печально горела
Перед образом кротким Христа,
Мать с вопросом на сына глядела,
Но молчали сыновьи уста…
‘Семья и школа’ — сентябрь 1909
Анатолий Доброхотов.
Песни воли и тоски: 1900—1912 гг: (За 12 лет). М., 1913.
Оригинал здесь
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека