Перейти к контенту
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Содержание
Тихое пристанище
После бури
Две женщины
Артисту-чтецу
Тихое пристанище
Как хорошо в деревне летом
От вихря жизни отдохнуть!
Природа ласковым приветом
Там отогреет нашу грудь.
Струится воздух ароматный,
Река сверкает серебром,
Какой-то гений благодатный
Незримо носится кругом.
Благословляю вас, святые
Родного пахаря труды,
Поля и нивы золотые
И изумрудные сады!..
В деревне чувства не гнетутся
Под игом жлчи и тоски,
И в тьме ночей не раздаются
Хожалых резкие свистки.
Нет ни базарной перебранки,
Ни стука дрожек и карет,
И дребезжащие шарманки
Не будят спящего чуть свет.
С кокардой становой заштатный
Не остановит вас в упор,
Чтоб о судьбе своей превратной
Сквозь хмель нести бессвязный вздор.
Вдали от городских волнений,
Тщеславья, лжи и суеты,
Разврата, грязи и гонений
Неотразимой клеветы, —
Вдали всего, что раньше срока
И сушит ум и портит кровь,
Как дети, чуждые порока,
Перерождаемся мы вновь.
В деревне ближе мы к природе,
Мы можем понимать без слов
И пенье птички на свободе,
И шпот листьев и цветов.
А эти добрые крестьяне!
Их тип отмечен простотой.
Уж вы подкуплены заране
Их благородной прямотой.
Закалены трудом их груди,
Природа кормит их, как мать…
Здесь рангов нет, здесь просто ‘люди’,
Здесь веет мира благодать.
Постыдной праздности не зная,
В работе пахарь день-деньской:
По ниве ходит серп, сверкая,
Нестся песня над сохой.
Кормилец наш! Ты терпеливо
Нс жребий свой из века в век,
И та не оскудеет нива,
И не иссохнут русла рек,
Где ты ходил с косой и плугом,
Где лямку тр, лил кровь и пот,
Смотрел в лицо морозным вьюгам
И не боялся непогод.
В деревню ж! Там лишь, может статься,
В виду святых е трудов
В ‘людей труда’ преобразятся
Все тунеядцы городов.
После бури
Любушка-соседка не сдавалась долго
И не нарушала строгости и долга,
Но кипела в жилах огневая кровь, —
Редко ладит с долгом женская любовь, —
И в беседку ночью раз прокралась Люба.
Буря грохотала, но ей было любо
Под грозу, при блеске молний в облаках
С милым целоваться и в его руках
Трепетать и биться, словно птичка в клетке.
Обсушил он ножки Любушке-соседке,
Но, е лаская в полуночный час,
Высушил ли милый слзы ясных глаз?
Ухмыляясь, смотрит он, бровей не хмуря,
Если над землю разразится буря,
Но его соседка… Где теперь она?
Так же ли, как прежде, жизнь е ясна,
Так же ли спокойны молодые грзы
И не жгут подушки пламенные слзы,
И не смеет счастья горе превозмочь?
Или не бесследно в роковую ночь
Пронеслася буря над е головкой,
И тревожно бьтся сердце под шнуровкой,
И ручьями льются слзы из очей
С вечера до ранних солнечных лучей?
Может быть, отдавшись горькой укоризне,
Любушка хотела б вычеркнуть из жизни
Память о беседке, о грозе ночной,
Да малютка плачет на груди больной,
Да нужда сурово ей напоминает
Вс, что Люба любит, вс, что проклинает.
Две женщины
И слушали мы их.
‘Пускай идт молва, —
Сказала первая, — что за свои права
Я смело ратую, борьбы не избегаю,
Что шлейфов не ношу и косу подстригаю,
Что в спорах я резка и ложь сплеча рублю,
Что над рутиною смеяться я люблю…
То правда, но зато, как я вперд шагнула,
Преданья осмеяв, как смело в даль взглянула
И, умственный застой считая страшным злом,
Я независимо смотрю на вс кругом
И смело сознаю, что сделалась я ныне
Свободной женщиной из крепостной рабыни.
Кормленье приживалок, соленье огурцов,
Детей, тряпь, хозяйство, обычаи отцов,
Как истая гражданка, вс осмеяла я.
Льюиса, Бокля, Милля толкуют мне друзья,
Ученьем их мой разум питая и шлифуя,
И вне забот мещанских сознательно живу я.
Пускай в пелнках грязных ребнок мой лежит,
В изорванном халате муж-труженик сидит,
Пусть дед, старик брюзгливый, как член семьи негодный,
В углу свом нередко ворчит полуголодный,
Но мне до них нет дела, — не так же я пуста, —
Судьбой вселенной целой я только занята.
Прогресс для мира нужен, чтоб счастье было шире,
Но без участья женщин возможен ли он в мире?
Реформы, недостатки родной своей страны,
Живые все вопросы мы обсуждать должны.
Поистине, кому же у нас за это взяться,
Когда в дела отчизны не будем мы мешаться?
Ужели петь нам песню запечного сверчка,
Когда, как в половодье широкая река,
Бежит разливом шумным народное движенье
И пробужднной мысли везде кипит броженье?
Так нам ли в это время спать непробудным сном?
Мы, русские гражданки, вперд, вперд пойдм!..’
Умолкла прогрессистка, и ей в ответ другая
Сказала, зарумянясь:
‘Фраз громких избегая,
Вдали от рьяных граждан, прогнавши скуку прочь,
Над колыбелью сына сижу я день и ночь.
Меня зовут отсталой, довольна жизнью мирной,
Себя я не считаю гражданкою всемирной,
Общественных вопросов решать я не могу
И косу, ради моды капризной, не стригу,
На сходках с молоджью не спорю громогласно,
И в их принципах новых мне многое неясно.
Мне не по силам доля — решать судьбу страны:
Роль матери дана мне и любящей жены.
Хоть Дарвина, Льюиса и Милля я читала,
Но их настольной книгой себе не избирала,
А гигиену Бока им смело предпочла,
И за свою отсталость мне не страшна хула.
Идей, стремлений новых вполне не постигая
И для семьи любимой все силы сберегая,
Живу я только сердцем, но ближнему всегда
Готова помогать я, когда придт нужда.
Не в силах уничтожить я всей земли страданья
И горе масс народных унять не в состояньи,
Но личностям отдельным готова я служить,
Себя страдальцу-брату готова посвятить.
Об умственном развитьи безродного бедняжки,
Которого невзгоды со дня рожденья тяжки,
Забочусь я с любовью. Кого гнетт судьба,
Кого сломила в жизни с несчастьями борьба,
Кто бродит одиноко тернистою дорогой,
Всем им помочь я рада с сердечною тревогой.
На зов их бескорыстно всегда я поспешу,
Я на щеках их слзы по капле осушу,
Найду им тплый угол, смирю недугов боли…
Завиднее и краше нет в мире этой доли.
И хоть от граждан века отстала я, конечно,
Но свой удел смиренный несу я безупречно’.
Артисту-чтецу
Посвящается памяти П.А.Никитина*)
Артист! Тво призванье скромно,
Но, как художника-чтеца,
Тво значение огромно
Для лиры русского певца.
В житейском шумном мире этом,
Где все бредут своей тропой,
Посредник ты между поэтом
И равнодушною толпой.
Ты, как толмач е присяжный,
Ей разъяснить не раз помог
В стихах поэта штрих отважный,
Небрежно брошенный намк.
В картине яркой и наглядной
Ты страшным делаешь для всех
И гром сатиры беспощадной,
И горький, ядовитый смех.
Тебя чужое вдохновенье
Вновь вдохновляет, в свой черд,
И — всем знакомое творенье
Как будто заново живт.
С эстрады ты громишь пороки,
Зовшь с житейским злом на бой,