Перейти к контенту
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Обречённые [3]
Сольфатара [3]
В тихий некрополь [2]
‘Уйду от вас…’ [2]
Собака [1]
Отрывок [2]
Предки [3]
Тоска о сестре [3]
Флаги [3]
Христос [3]
‘Его привезли из Замостья…’ [3]
Триолет [3]
Стихи о страшной глубине [3]
Как и все дни [3]
Февраль в деревне [2]
На заре [3]
Четвёртое измерение [2]
Встреча [2]
Ожидание [3]
О революции [3]
Экклезиаст [3]
Прощание с Иисусом [3]
Поэма гор, художнику [2]
Февраль [2]
‘Этот год для нас незабываем…’ [4]
18 октября 1914 года [2]
‘Курок заржавленный…’ [2]
И эта ночь вокруг, как чёрная купель,
И улиц тишина с больными фонарями.
Ты помнишь, — здесь, в кругу недель
Мы были умными царями.
Но в буднях городских с искусственной луной
Мы позабыли наш неугасимый берег,
И нам ли возвестить о радости иной,
О счастьи завтрашних америк.
Нас светом обожгло внезапное окно,
Но одинокие — без воли, без испуга
Мы падаем опять в бессветное звено.
В пределе твёрдом замкнутого круга
Идём туда, где что-то суждено.
И эта полночь нам подруга.
1908, Москва
Видишь?
— всадник на римской дороге,
где чеканный серебряный свет
остриями ложится на камни
покинутых башен.
Исполнитель тревоги,
о котором вещало безумье Тацитовых лет.
Нам он ведом,
И нам лишь не страшен.
Помнишь?
— в книгах Каббалы
мы прочли: ‘в эти дни засверкает
сильнее стократ Водолей,
будут люди и дни бесконечно усталы,
но раскроются ало
озёра Флегрейских полей*).
В полночь всадник проскачет
и тени назад не отбросит.
Обрекающий индекс начертит
над каждым крыльцом.
Горе тем, кто заплачет,
кто очнётся и спросит.
Горе спящим в домах
и в садах с непокрытым лицом…
Ночь похитила месяц и ярче вдали Сольфатара.
На рассвете узнают бездонность вулканных потех.
Черногрудая парка к утру приготовит для всех
Катапульты сражений и бочки пожара.
Наши песни готовы —
прозорливые песни свершенья назначенных дней,
сотворённые рано…
Посмотри:
Как свеча от подземных огней,
Вдалеке загорелось Аньяно.
1908, Петербург, 1909, Москва
*) Сольфатара — вулкан близ Неаполя.
Тинос двенадцати лет умерла.
Тинос, что дочерью Прота была.
Тело закутали в белый покров.
Были венки из осенних цветов.
Эхо грустило в рассветных лесах.
Спали триэры *) на тёмных волнах,
Кроткая Эос родилась вдали.
С плачем мы девочку Тинос несли.
В море сошла голубая звезда.
В горной стране пробудились стада.
Гелиос пылкий с путей высоты
Жёг на венках полевые цветы.
Сжёг голубые цветы.
Не позднее 1913
Триера — в Древней Греции гребное судно с тремя рядами вёсел.
Я уйду от вас без слов,
Чтоб никто не зарыдал.
Я оставлю этот кров,
Чтоб никто не увидал.
Двери молча распахнёт
Камергер мой вечный — ум.
Ослабеет давний гнёт.
Отойдёт старинный шум.
Вновь задвинется засов
И приложится печать.
Кто-то выйдет из часов
Одиноко помолчать.
Кто-то кроткий, как звезда,
Тронет вечные весы,
И на многие года
Остановятся часы.
Где друзья и где враги?
Что сегодня, что вчера?
Потеряются шаги
В чёрной мягкости ковра.
И никто не подойдёт
И не взглянет вглубь портьер,
Потому что страшен вход,
Осторожен камергер.
Июнь 1913
В отдалённом сарае нашла
Кем-то брошенный рваный халат.
Терпеливо к утру родила
Дорогих, непонятных щенят.
Стало радостно, сладко теперь
На лохмотьях за старой доской,
И была приотворена дверь
В молчаливый рассветный покой.
От востока в парче из светил
Уходили ночные цари.
Кто-то справа на небе чертил
Бледно-жёлтые знаки зари.
1913
Блаженны мы — нищие — ибо мы не станем царями,
Блаженны печальные — ибо мы никем не утешены.
То, что мы ищем — лежит далеко за морями.
То, что мы знаем — тяжёлыми солнцами взвешено.
Мы соль океанов — плывущая в небо ладья.
Вчерашнего утра больные бесцельные пленники.
Мы часто заики и нас презирает семья.
Мы — неврастеники…
1913
Нас шестнадцать равнодушно-рослых
Сочетавших дни и перепутья.
Наши руки на дубовых вёслах
Оставляют ржавые лоскутья.
Много крови и своей и вражьей
Накопили старые кольчуги.
Мы с тобой плывём, убитый княже,
Все шестнадцать, павшие на юге.
Пусть седые греки во вловенях
Забивают мертвецов в колоды.
Мы хотим лежать в холмах весенних —
К своему вернёмся мы народу.
От зари предутренней, прохладной
До вечерних кликов лебединых
Мы лежим безрадостно-громадны
И в сердцах у нас не тают льдины.
Но едва зелёный луч ущерба
Чутко тронет бронзовые брони,
Мы ладьи выводим из-под вербы
И в ушах вечерних ветр застонет.
Мы летим, спешим по водной шири.
Рвём веслом сады подводных стеблей.
Дальше тёмным волоком до Свири,
А потом опять ночною греблей.
И когда у капищ Чернограда
Огибаем Рюриковы срубы,
Нас пронзает прежняя услада,
И на вёслах оживают трупы.
Древним Ладо в голубом тумане
На заре сворачивает волны.
Там нас ждут последние расстанья
Мы туда и правим наши чёлны.
1913, Москва
Ветер сильный, родись и послушно провей.
Я молю, я велю, я хочу.
Ты, что валишь в грозу колокольни церквей.
Ты, что медленно гасишь свечу.
Прошуми, пробеги в придорожной пыли
В голубую вечернюю тень.
Зачерпни кукованья в сосновой дали
И молчанье ночных деревень.
Пронесись молодой над землёй, над водой
В чужелюдную землю Бретань.
Опрокинься в моря корабельной бедой,
И к любимому сердцу пристань.
Прозвени, что в словесный наджизненный скит
Я ушёл, чтоб себя превозмочь.
Прогреми, что и я непогодой убит,
Как кулик в воробьиную ночь.
1913, Грязи
Чёрные флаги восстаний
Свеют последнюю робость.
На башне вечерних ласканий
Чёрная плещется лопасть.
Гордые вызовы в воздух
С песней звонкой метнулись.
В душных револьверных гнёздах
Пули очнулись.
Чёрная вьюга клубящихся тканей
Смоет последнюю негу.
Птицы исканий
Близки к ночлегу.
В буднях родились герои —
Бойцы с немигающим взглядом.
Там, где встретились трое,
Трое становятся рядом.
В небе, ломаясь, трепещут
