СТИХОТВОРЕНИЯ А. А. ФЕТА
2 части. Издание Солдатенкова. М. 1863.
СТИХОТВОРЕНИЯ А. А. ФЕТА
2 части. Издание Солдатенкова. М. 1863.
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Б. Б.
Стихотворения А. А. Фета, Зайцев Варфоломей Александрович, Год: 1863
Время на прочтение: 7 минут(ы)
В. А. Зайцев. Избранные сочинения в двух томах
Том первый. 1863—1865
Издательство всесоюзного общества политкаторжан и ссыльно-поселенцев
Теперь обратимся к предмету более нежных свойств, чем пища и химия (1). Предмет этот — г. Фет, т. е. не сам г. Фет, — он вещь, конечно, тоже материальная, — но его стихотворения.
Г. Фет, несмотря на вражду свою с гусями и на распрю о презренном металле с знаменитым работником Семеном (2),— поэт совершенно идеальный. Другие поэты, кого ни возьмите, все-таки более касаются положительных, фактических сторон жизни. Так, например, в древности Ломоносов писал оды на иллюминации и фейерверки, в новейшее время действительный статский советник Ф. И. Тютчев также на разные случаи пел на своей старческой лире. Но Фет уклонялся положительно в своих стихах от практической стороны жизни. То напишет послание к смерти, предмету, так сказать, неосязаемому, даже вовсе не предмету, то к одинокому дубу, то к Италии, то к старым письмам, предмету хотя осязаемому, но утратившему всякое положительное значение, и т. д. (3). Есть даже и такие стихотворения, в которых ровно ничего и ни о чем не говорится. Например:
Вечер у взморья.
Засверкал огонь зарницы,
На гнезде умолкли птицы,
Тишина леса объемлет,
Не качаясь, колос дремлет.
День бледнеет понемогу,
Вышла жаба на дорогу.
Ночь светлеет и светлеет.
Под луною море млеет,
Различишь прилежным взглядом,
Как две чайки, сидя рядом,
Там на взморье плоскодонном
Спят на камне озаренном.
Почему это стихотворение названо ‘Вечер у взморья’? С таким же правом его можно было бы назвать ‘Жаба’ или ‘Две чайки’, и ничто не препятствовало бы назвать ‘Две жабы’, ‘Три жабы’, наконец, ‘Сто жаб’.
Есть у г. Фета и такие стихи, в которых, с одной стороны, кажется, что как-будто есть что, а с другой — как-будто ничего нет, кроме рифм и размера.
Давно ль под волшебные звуки
Носились по зале мы с ней,
Теплы были нежные руки.
Теплы были звезды очей.
Вчера пели песнь погребенья,
Без крыши гробница была,
Закрывши глаза, без движенья,
Она под парчею спала.
Я спал. Над постелью моею
Стояла луна мертвецом,—
Под чудные звуки мы с нею
Носились по зале вдвоем.
Последняя строфа плохо может быть согласована человеком, обладающим здравым рассудком, с двумя первыми. Почему же он спал в такую печальную минуту? И как могла стоять луна мертвецом над его постелью? И как, если он спал, а она умерла, могли они носиться по зале? Странный требуется комментарий, вроде тех, какими г. Фет снабдил свой перевод Горация.
Есть у него и такие стихотворения, где хотя и сказано что-то, но такое неподобное, что лучше бы было, если б вовсе не было сказано.
Под небом Франции, среди столицы света,
Где так изменчива народная волна.
Не знаю, отчего грустна душа поэта *
И тайной скорбию душа его полна.
Каким-то чуждым сном весь блеск несется мимо,
Под шум ей грезится иной далекий край…
Так древле дикий скиф средь праздничного Рима
Со вздохом вспоминал свой северный Дунай.
О боже! перед кем везде страданья наши,
Как звезды по небу полночному горят,
Не дай моим устам испить из горькой чаши
Изгнанья мрачного по капле жгучий яд…
* Можно также бы было написать вместо поэта прямо: А. Фета.
Гм! Ведь это опять-таки работник Семен! Воля ваша, — это работник Семен! Ну, Семен, — даже в Париже не давал спокойно уснуть просвещенному скифу. И ведь чего человеку в голову не войдет? Какой-то яд изгнанья выдумал. Видно, что душа поэта (можно читать также: А. Фета) на луне обитает. Украсть рубль, два, ну даже десять, напустить гусей, натравить их на хозяйское добро, на все это Семен покуситься может. Но чтоб насчет вольнодумства… Боже упаси! Что это вам в голову пришло, г. Фет!? Это все оттого, что насмотрелись на ‘народную волну в столице света’. Ну, да ведь на то там и Ваал, а у нас-то!.. Благоразумно вы сделали, что уехали из столицы света в свою наследственную или благоприобретенную. Оно, конечно, и здесь Семен ворует, и гуси тоже воруют, да, по крайней мере, на душе-то мир и благодать. А то не весть что попритчилось (4).
Образованный скиф заезжал и в Италию, но она ему не понравилась, потому что он в ней не нашел скифской березы, и жалуется, что Италия ему солгала: уверяла, что в ней воздух такой, как в России, а оказалось, что и не похож даже (5). Нельзя не пожалеть, что поэт не заглянул перед отъездом в любой учебник географии и не посмотрел, под каким градусом лежит Италия и какие деревья в ней произрастают. Это бы избавило его от расходов на путешествие.
А то еще г. Фет фокусы разные умеет делать. Я, по крайней мере, не знаю, за что другое можно счесть следующие стихи:
Буря на небе вечернем.
Моря сердитого шум —
Буря на море и думы,
Много мучительных дум,—
Буря на море и думы,
Хор возрастающих дум —
Черная туча за тучей.
Моря сердитого шум.
Видите, как хитро: все буря, море да думы, больше и нет ничего. Конечно, такое занятие, как выдумывать такие стихи, ничем не отличается от перебирания пальцами, которому с наслаждением предаются многие купчихи, однако пойди, напиши такую штуку. Не написать вовек. Потому что при этом первое правило: покуда пишешь, решительно ни о чем не думать. Ну, а легко ли это? Впрочем, и в этих стихах есть недостаток, который я советую г. Фету исправить в будущем издании их. А именно стих: Черная туча за тучей заменить следующим: Черная буря за бурей, а то этот стих как-то неприятно рябит и выдается из общего хаоса.
А то есть и такие стихи:
Свеча нагорела. Портреты в тени.
Сидишь прилежно и скромно ты,
Старушке зевнулось — по окнам огни
Прошли в те дальные комнаты.
Никак комара не прогонишь ты прочь,
Поет и к свету все просится,
Взглянуть ты не смеешь на лунную ночь,
Куда душа переносится.
Подкрался, быть может и смотрит в окно,—
Увидит мать — догадается.
Нет, верно у старого клена давно
Стоит в тени, дожидается.
Это стихотворение лучшее, потому что по нем уже решительно хоть шаром покати: нет ни мысли, ни даже рифм и размера. Разве где-нибудь зацепишься за кочковатый стих.
Т. е. собственно не ему, а его сердцу. Но эта хрия превращенная, сердце г. Фета взято вместо целого г. Фета.
Многими красотами изобилуют стихотворения г. Фета. Я упомяну здесь лишь о том, что когда г. Фет присутствует на бале, ‘то его душа, дыша бывалой жизнью, заранее учится переселяться в чужой восторг’ (6), также и о том, что ‘деревья, как-будто чуя двойную жизнь и как бы вдвойне обвеянные ею, чувствуют родную землю и просятся в небо’ (7), и о том, что г. Тургенев спрашивал г. Фета, отчего они оба любят свое отечество, а г. Фет, ‘встретившись в окрыленной думе с г. Тургеневым’, сообщил ему, что оттого, что в Петербурге ночи хороши. Упомяну также о том, что, по мнению г. Фета, г. Тургенев — любовник Юга, ‘никогда не лелеявшего в своих раскаленных объятиях такой ночи, как петербургская’, но зато лелеявшего в них автора ‘Отцов и детей’ (8). Г. Фет сообщает также, что готовит г. Тургеневу ‘тучного тельца’, но не уведомляет, ел ли Иван Сергеич тельца и понравился ли он ему, т. е. не Иван Сергеич тельцу, а наоборот (9). Касательно железных дорог г. Фет утверждает, что это огненный змей (10). Конечно, нет никакого вероятия, чтобы образованный скиф считал локомотив за огненного змея, такой взгляд на локомотив приличен разве гусям г. Фета, а не ему. Поэтому решительно непонятно, почему он в стихах придерживается гусиного миросозерцания. Говорит еще г. Фет своей музе, что ему сладко внимать девственным словам ее.
Могучее твое учуя дуновенье.
Слово учуя так хорошо, что я предлагаю г. Фету написать целое стихотворение, в котором только чтоб и было, что это слово. В заключение г. Фет высказывает надежду, что
Приснится мне опять весенний, светлый сон,
На ложе божески едином *,
И мира юного, покоен, примирен,
Я стану вечным гражданином (11).
* Стих, требующий комментария.
Таким образом, г. Фет намеревается быть в некотором роде citoyen’ом. Оно лестно, особенно если при этом Семен за свое негодяйство будет получать возмездие. Тогда можно возлечь под кущею своею гражданином юного мира и самодовольно и уверенно за всякую плутню говорить Семену: ‘ладно, дескать, вспорют, будешь знать’. Приятно. После получения Семеном порки можно сделаться и примиренным гражданином. Вот разве гуси! О, гуси, гуси! Шестнадцать гусей, неповинно пожранных!
Что касается до переводных стихотворений г. Фета, то он бы крайне обязал всю публику, если б сообщил, какой именно сорт чая продается в цыбиках с подобной надписью:
Башня лежит,
Все уступы сочтешь.
Только ту башню
Ничем не сметешь.
Солнце ее
Не успеет узнать, —
Смотришь, луна
Положила опять (12).
Занятно, должно быть, видеть китайские стихи. Они и в переводе любопытны, потому что доказывают, что г. Фет мог бы блистать и в числе китайских поэтов, но все-таки в подлиннике, верно, лучше и написано, верно, еще хитрее.
В переводах из Горация всего замечательнее примечания к ним. Большая часть этих примечаний такого рода: ‘Ахилл — царь мирмидонов’, ‘Индия и Аравия славились богатствами’, ‘Диана — помощница в родах’, ‘Вакх — бог Фгала (?) (13), постоянный спутник Венеры’ и т. д. Но некоторые особенно хороши. Например к стиху:
…священному собранию
Отцов ты слово дал быть во-время, когда ж и т. д.
сделано примечание: ‘отцов народа — патрициев’, между тем как для всех ясно, что тут идет речь о сенате. Или еще есть примечание такого рода: ‘лом для разламывания дверей, факелы для освещения пути или ночных пиршеств и, наконец, лук, вероятно (или, лучше сказать, весьма невероятно), для устрашения привратников’. Вот логика! Вероятно или весьма невероятно — по мнению г. Фета, одно и то же? Теперь понятно, отчего собственные стихотворения этого пииты не отличаются богатством мысли.
Но довольно о г. Фете, тем более, что, повидимому, он сменил лиру поэта на перо публициста и позабыл лук и Аполлона для гусей и работника Семена с украденной им полтиной. Надоел он мне порядочно, да и читателям, я думаю, тоже.
СТИХОТВОРЕНИЯ А. А. ФЕТА. Напечатано в ‘Русском Слове’, 1863, No 8, ‘Библиографический листок’, стр. 62—67.
Фет в 60-е годы — наиболее яркий представитель ‘чистой поэзии’. В связи с реакционностью его идеологии это сделало его стихи обычной мишенью издевательств со стороны не только ‘антиэстетической’, но и вообще радикальной журналистики 60-х годов. Для уяснения критического метода Зайцева мы приводим далее несколько строф Фета, темы которых изложены в рецензии.
(1) Рецензия на стихотворения Фета напечатана вслед за рецензией на книгу Молешотта ‘Учение о пище’.
(2) В ‘Русском Вестнике’ 1862—64 гг. Фет напечатал серию очерков ‘Из деревни’, в которых выказал себя весьма практичным и прижимистым помещиком. Сопоставление этих очерков Фета с его стихами давало благодарную возможность для развенчивания ‘эстетики’. Очерки вызвали большое количество сатирических и пародийных откликов. Особенно благодарным материалом оказались главы III и IV (‘Русский Вестник’, 1863 г., т. 43). В главе III Фет описывает, как, уволив за прогулы работника Семена, он потом лишь с большим трудом получил назад неотработанную Семеном часть уже выданного задатка. Он возмущается, что мировой посредник не продал имущества этого работника, чтобы вернуть ему, Фету, деньги. В главе IV описывается, как автор оштрафовал крестьян на 60 куриных яиц за то, что шестеро гусей с гусенятами зашли в его пшеницу.
(3) Имеются в виду стихотворения: ‘Смерти’, ‘Одинокий дуб’, ‘Италия’, ‘Старые письма’.
(4) Зайцев намеками вскрывает политический смысл стихотворения Фета — боязнь революции.
(5) Италия, ты сердцу солгала,
Как долго я в душе тебя лелеял,
Но не такой мечта тебя нашла,
И не родным мне воздух твой повеял.
В твоих степях любимый образ мой
Не мог, опять воскреснувши, не вырость,
Сын севера — люблю я шум лесной
И зелени растительную сырость.
(‘Италия’).
(6) Чего хочу? Иль, может статься,
Бывалой жизнию дыша,
В чужой восторг переселяться
Заране учится душа.
(‘Бал’).
(7) Как-будто, чуя жизнь двойную
И ей овеяны вдвойне, —
И землю чувствуют родную
И в небо просятся оне.
(‘Заря прощается с землею…’).
(8) Стихотворение ‘Ответ Тургеневу’.
(9) Стихотворение ‘Тургеневу’.
(10) Мы через дебри и овраги
На змее огненном летим.
(‘На железной дороге’),
(11) Стихотворение ‘Кричат перепела, трещат коростели’.
(12) Стихотворение ‘Тень’ (с китайского)’.
(13) У Фета ‘Вакх — бог фиала, постоянный спутник Венеры’ — примечание к словам: ‘Фиал, Венеры друг, налит вином’ в оде ‘К Фавну’ (II, 128).