СТИХОТВОРЕНИЯ А. А. ФЕТА.
Санкт-Петербург. В тип. Э. Праца. 1856.
СТИХОТВОРЕНИЯ А. А. ФЕТА.
Санкт-Петербург. В тип. Э. Праца. 1856.
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Стихотворения А. А. Фета, Тургенев Иван Сергеевич, Год: 1857
Время на прочтение: 9 минут(ы)
И. С. Тургенев. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Письма в восемнадцати томах.
Том двенадцатый. Либретто комических опер. Водевиль. Стихотворения. Речи. Записки общественного назначения. Автобиографическое. Незавершенное. Dubia
Издание второе, исправленное и дополненное
М., ‘Наука’, 1986
В 1850 году г. Фет издал первое полное собрание своих стихотворений. С тех пор публика встречала новые произведения одного из лучших наших поэтов в журналах, конечно, восхищалась ими,— что можно предположить без всякого преувеличения,— и, может быть, жалела, что у нее нет под рукою книги, в которой было бы собрано все, что она любит у этого поэта. Первое издание не отличалось строгим выбором пьес, и в нем наряду с стихотворениями прекрасными можно было встретить такие, над которыми читатель самый благосклонный невольно задумался бы. Поэтому-то, кажется, и вышло новое издание стихотворений г. Фета, которое вполне можно назвать дополненным и исправленным,— и название это не будет пустою фразою. В новое собрание стихотворений г. Фета вошло и все прежнее издание, но только после строгого выбора, и все потом напечатанные стихотворения, разбросанные в журналах. Многое из прежде напечатанного исключено, многое исправлено — и прекрасно исправлено, так что иногда даже нельзя узнать прежних неудачных стихотворений: так они мастерски, можно сказать, вновь написаны. Выбор был строгий, и потому г. Фет, выступая перед публикой с новою книгою, может сказать теперь: ‘Вот только эти стихотворения я ценю, судите меня впредь только по тем поэтическим созданиям, которые я признаю в настоящее время, все остальное, прежде мною написанное, я не уважаю’. Так по крайней мере мы поняли несколько строчек предисловия, в котором сказано:
‘Собрание стихотворений, предлагаемое читателю, составилось вследствие строгого выбора между произведениями, уже изданными автором. Многие из них подверглись поправкам и сокращениям, некоторые, новые, прибавлены. Автор надеется, что в теперешнем своем виде они более прежнего достойны благосклонного внимания публики и беспристрастной критической оценки’.
Мы этой прекрасной книге и таланту г. Фета посвятим особенную статью, а теперь пока укажем на некоторые исправления, невольно обращающие на себя внимание. Вот, например, в каком виде было в издании 1850 года первое стихотворение в серии под названием: ‘Снега’.
Я русской, я люблю молчанье дали мразной,
Под пологом снегов, как смерть однообразной!..
Леса под шапками иль в инее седом
Да речку звонкую под темно-синим льдом.
В издании 1856 года начало это вот как переделано:
На пажитях немых люблю в мороз трескучий
При свете солнечном я снега блеск колючий,
Леса под шапками иль в инее седом
Да речку звонкую под темно-синим льдом.
Не нужно много эстетического вкуса, чтоб понять все достоинство этого исправления.
Вот как оканчивалась пьеса в изд<ании> 1850 года:
Как любят находить задумчивые взоры
Завеянные рвы, навеянные горы,
Былинки сонные, иль средь нагих полей,
Где холм причудливый, как некий мавзолей
Изваян полночью,— круженье вихрей дальных
И блеск торжественный при звуках погребальных.
В издании 1856 года стихи эти выправлены следующим образом:
Как любят находить задумчивые взоры
Завеянные рвы, навеянные горы,
Былинки сонные среди нагих полей,
Где холм причудливый, как некий мавзолей
Изваян полночью — иль тучи вихрей дальных
На белых берегах и полыньях зеркальных.
Очевидно, картина получила определенность, которой она совершенно не имела вследствие последнего стиха темного и нейдущего к делу.
В издании 1850 года мы читали в ‘Снегах’ такую пьесу:
Ветер злой, ветер крутой в поле
Заливается,
А сугроб на степной воле
Завивается.
При луне — на версте мороз
Огонечками,
Про живых ветер весть пронес
С позвоночками.
Под дубовым крестом свистит,
Раздувается.
Серый заяц степной хрустит,
Не пугается.
Подобных неудобопостижимых пьес в издании 1856 уже вы не встретите, потому что сам автор, к великому нашему удовольствию, не признал их.
Многие стихотворения, как, например, следующее, сделались прекрасными, безукоризненными потому только, что автор выбросил несколько стихов (четыре), наводивших какую-то темноту на светлую, блестящую картину.
Мы одни, из сада в стекла окон
Светит месяц… тусклы наши свечи,
Твой душистый, твой послушный локон,
Развиваясь, падает на плечи.
Что ж молчим мы? или самовластно
Царство тихой, светлой ночи майской?
Иль поет и ярко так и страстно
Соловей над розою китайской?
Знать, цветы, которых нет заветней,
Распустились в неге своевольной?
Знать, и кактус побелел столетний,
И банан, и лотос богомольный.
Переделав четыре предпоследние стиха, так:
Что ж молчим мы? или самовластно
Царство тихой, светлой ночи мая?
Иль поет и ярко так и страстно
Соловей, над розой изнывая?
Затем последние четыре стиха, в которых трудно было найти какой-либо смысл, поэт совершенно выбросил и конец стихотворения оставил таким же, как и в издании 1850 года. Стихотворение вышло одним из самых смелых и ярких. Вот окончание слово в слово, одинаковое в обоих изданиях:
Иль проснулись птички за кустами,
Там, где ветер колыхал их гнезда?
И, дрожа ревнивыми лучами,
Ближе, ближе к нам нисходят звезды?
На суку извилистом и чудном
Пестрых сказок пышная жилица,
Иль в огне, в сиянье изумрудном,
Над водой качается жар-птица,
Расписные раковины блещут
В переливах чудной позолоты,
До луны жемчужной пеной мещут
И алмазной пылью водометы,
Листья полны светлых насекомых,
Все растет и рвется вон из меры,
Много снов проносится знакомых,
И на сердце много сладкой веры,
Переходят радужные краски,
Раздражая око светом ложным,
Миг еще… и нет волшебной сказки,
И душа опять полна возможным.
Мы одни, из сада в стекла окон
Светит месяц… тусклы наши свечи,
Твой душистый, твой послушный локон,
Развиваясь, падает на плечи.
Таких исправлений и переделок очень много.
Читатель видит, что нельзя не отдать полной похвалы г. Фету за все поправки, которые он внес в новое издание своих стихотворений. Пример поучительный! Сам ли автор нашел недостаточными многие из своих прежних произведений, воспользовался ли советами других — все равно исправления эти делают одинаково честь ему. Они доказывают, что г. Фет, несмотря на свой неоспоримый талант, принимает в соображение и те требования, которые высказываются другими, он делается строг к самому себе, и от этого только выигрывают его произведения. Он не дошел — и слава богу! — до того приятного самообольщения, когда каждая строка кажется автору золотым стихом, когда он с недоверчивою и снисходительною улыбкою слушает мнения других, считая, без сомнения, свои собственные мнения непогрешимыми, а свои произведения — безукоризненными. И Пушкин был строг к своим произведениям, очень строг, только граф Хвостов отсылал в типографию все то, что успевал написать.
На это только достоинство нового издания стихотворений мы и хотели теперь указать, потому что о таланте г. Фета, который мы глубоко уважаем, будем говорить в другой статье, и подробно. Пока мы смело можем рекомендовать всем, кто любит русский звучный и картинный стих, кто любит поэзию,— вышедшую ныне книжку и уверены, что нас поблагодарят за такую рекомендацию. В новое издание вошло все — даже Спор, последнее стихотворение, напечатанное в нынешнем году,— все, конечно, за исключением прекрасного перевода од Горация, которые продолжают печататься в нашем журнале.
Впервые опубликовано (без подписи): Отеч Зап, 1856, No 5, раздел ‘Библиографическая хроника’, с. 1—4. Перепечатано: Вопросы литературы, 1957, No 3, с. 199—202.
Печатается по первой публикации.
Подлинник неизвестен.
В собрание сочинений включается впервые.
Первое свидетельство вероятной принадлежности этой рецензии Тургеневу — строки из его письма к издателю ‘Отечественных записок’ А. А. Краевскому от 8(20) февраля 1856 г.: ‘Статью о Фете напишу с удовольствием — но раньше апрельской книжки ее поместить нельзя, потому что собрание его стихотворений явится только в половине марта’. Тургеневу принадлежала главная роль в редактировании сборника стихотворений Фета, вышедшего в свет весной 1856 г. Безусловно зная об этом, Краевский именно к Тургеневу обращается с просьбой написать статью о Фете. Как видно из цитированного письма, Тургенев обещает написать статью в ближайшее время.
Заслуживают внимания и многие другие свидетельства.
Бросается в глаза совпадение ряда положений рецензии с мнениями Тургенева, неоднократно высказывавшимися в его письмах к Фету. Мнения эти достаточно известны и изучены {См.: Благой Д. Д. Тургенев — редактор Фета.— Печать и революция, 1923, кн. 3, Бухштаб Б. Я. Судьба литературного наследства А. А. Фета.— Лит Насл, т. 22—24.}, но о них в данном случае следует все-таки вспомнить.
В фетовских стихотворениях Тургенев, как правило, критикует стихи, с его точки зрения, неясные, расплывчатые, лишенные точности и простоты выражения. Смысл подобных замечаний часто сводился к тому, чтобы придать стихам Фета вид, приближающий их к классическим образцам. С наибольшей четкостью это стремление Тургенева проявилось при редактировании им сборника стихов 1856 года. Фет всячески отстаивал свои стихи, но в конце концов вынужден был подчиниться авторитету автора ‘Рудина’, согласиться с его указаниями (см.: Фет, ч. I, с. 104—105). Эту особенность деспотической редактуры Тургенева важно иметь в виду потому, что, оценивая новый сборник Фета, автор настоящей рецензии обращает свое внимание исключительно на внесенные в него исправления. Он считает, что все эти исправления сыграли самую положительную роль, придав сборнику качества, выгодно отличающие его от предшествующего издания. Рецензия пестрит замечаниями такого рода, и все они по духу своему и текстуально напоминают оценки из писем Тургенева. Так, процитировав одно из стихотворений, рецензент замечает: ‘Очевидно, картина получила определенность, которой она совершенно не имела вследствие последнего стиха, темного и не идущего к делу’. В другом месте он пишет: ‘…последние четыре стиха, в которых трудно было найти какой-либо смысл, поэт совершенно выбросил, и … стихотворение вышло одним из самых смелых и ярких’. Или еще: ‘Подобных неудобопостижимых пьес в издании 1856 уже вы не встретите…’ В письмах Тургенева к Фету находим целый поток аналогичных дружески-бесцеремонных характеристик. Например: ‘Эдип, разрешивший загадку Сфинкса, завыл бы от ужаса и побежал бы прочь от этих двух хаотически-мутно-непостижимых стихов’ (Т, ПСС и П, Письма, т. III, с. 265), ‘Темнота … вывих…’ (там же), ‘стих, лишенный смысла…’ (там же, т. III, с. 349), ‘Привык понимать вас, как бы иногда темно и чудно ни выражался ваш язык’ (там же, т. IV, с. 363), ‘но тут же находится pendant к необъятно-непостижимому стихотворению’ (там же, т. V, с. 134), ‘считаю долгом уведомить вас, что я, несмотря на свое бездействие, угобзился, однако, сочинить <...> вещь, которая, вероятно, вам понравится, ибо не имеет никакого человеческого смысла, даже эпиграф взят у вас’ (там же, т. V, с. 164 — см. эпиграф к повести ‘Призраки’), ‘Из присланных Ваших стихотворений — первое: ‘Море и звезды’ — недурно, не более,— за исключением непостижимо-непонятного стиха: ‘Бросаясь навстречу движения двойного…’ Второе стихотворение — ‘Сны и тени’ — есть — извините за выражение — совершенный сумбур’ (там же, т. III, с. 392), ‘перевод <...> прелестен — за исключением темного стиха…’, ‘Это величественное стихотворение у вас вышло с вывихнутыми ногами’ (там же, с. 392, 393) и т. д.
Есть и другие доказательства авторства Тургенева, не менее веские.
Одно из положений рецензии гласит: ‘Подобных неудобопостижимых пьес в издании 1856 уже вы не встретите, потому что сам автор, к великому нашему удовольствию, не признал их’. Слова, выделенные курсивом, намекают на то, что автор рецензии — не постороннее лицо в деле подготовки издания сборника. В самом деле, в то время как история подготовки этого издания была известна только Тургеневу и узкому кругу его друзей, автор рецензии пишет об этом уверенно и с большим знанием подробностей, в чем легко убедиться, прочтя то место рецензии, где автор сопоставляет первое издание стихотворений Фета со вторым, отмечая все преимущества последнего — ‘прекрасно исправленные’ тексты и их ‘строгий выбор’.
Выбор действительно был очень строгий, и многие стихотворения благодаря Тургеневу были, ‘можно сказать, вновь написаны’. Только в советские годы стало известно, что благодаря именно Тургеневу радикальной переделке подверглось стихотворение Фета ‘Я русский, я люблю молчанье дали мразной’ (см.: Лит Насл, т. 22—24, с. 568— 571). Между тем автор рецензии также указывает на эту переделку, посвящая ей почти целую страницу, сопровождая свой анализ точными, уверенными, привычными для Тургенева-критика характеристиками (‘Не нужно много эстетического вкуса, чтобы понять все достоинство этого исправления’ и т. д.). Беседовать с читателем в таком тоне мог только Тургенев, знавший всю подноготную издания и в значительной степени определивший его облик. Поставить же свое имя в конце рецензии помешала Тургеневу щепетильность. Дело в том, что автор рецензии наставляет Фета как ментор, как человек, обладающий большим опытом и непогрешимым эстетическим чутьем (‘И Пушкин был строг к своим произведениям, очень строг, только граф Хвостов отсылал в типографию все то, что успевал написать’). Одним из позднейших образчиков такого менторски-фамильярного тона может служить письмо Тургенева к Фету от 16(28) января 1859 г. Кстати, в этом же письме упоминается и граф Хвостов в качестве поэта, сходства с которым следует избегать.
Рецензия с назидательным оттенком, подписанная общепризнанным писателем, могла в известном смысле и повредить тогда еще не очень прочной поэтической репутации Фета. К этому следует добавить: в настоящей рецензии цитируется тургеневское предисловие к стихотворениям Фета, предисловие, автор которого был раскрыт самим Фетом лишь в 1888 г. (см.: Фет А. А. Вечерние огни. М., 1888. Вып. 3).
Кроме Тургенева, теоретически, эту рецензию могли написать Некрасов, Панаев, Дружинин, Анненков и Гончаров, принимавшие участие в редактировании сборника (см.: Фет, ч. 1, с. 104). Но Гончаров и Анненков как возможные авторы рецензии должны быть исключены, так как участие их в редактировании было минимальным. Остаются Панаев, Некрасов, Дружинин, Боткин. Но для Панаева и Некрасова естественнее было печататься не в ‘Отечественных записках’, а в журнале, им принадлежащем, то есть в ‘Современнике’. Дружинин в это время уже был редактором ‘Библиотеки для чтения’. Кроме того, в майской книжке этого журнала за 1856 год появилась его большая статья о Фете. Авторство же Боткина маловероятно по другой причине: ему принадлежит статья о Фете в январском номере ‘Современника’ за 1857 год. Пафос ее состоял в провозглашении принципов ‘чистого искусства’. Трудно представить себе, чтобы, написав такую статью о Фете к началу 1857 г., Боткин в начале 1856 г. написал о нем же чисто деловую рецензию. Недаром же в письме к Тургеневу от 3 января 1857 г. он пишет о своей статье: ‘Тебе, верно, не понравится восторженный тон ее… но я решительно не могу, говоря о поэзии и искусстве, не выйти из обыденного тона’ (Боткин и Т, с. 110).
Итак, наиболее вероятный автор рецензии — Тургенев.
Свое обещание Краевскому дать статью о Фете Тургенев, строго говоря, не выполнил. Он отказался от написания развернутой статьи и ограничился рецензией, в которой сборник стихов Фета подвергается оценке лишь в свете внесенных в него исправлений. Почему же Тургенев в дальнейшем отказался от своего намерения написать еще и ‘особенную статью’ о Фете? Очевидно, потому, что в такой статье уже не было надобности: Дружинин и Боткин опередили его, написав о Фете статьи, встретившие почти безоговорочное его одобрение. В письме к Боткину от 11(23) июня 1856 г. Тургенев писал о Дружинине и его статье: ‘Немного он вдался в преувеличение в своей статье о Фете в Б. д. Ч.— но все-таки статья славная’. А в письме к Боткину от 17 февраля (1 марта) 1857 г. он так охарактеризовал статью Боткина: ‘…основная мысль весьма верна и дельна, и щедрой рукой рассыпаны тонкие и умные замечанья’. Ясно, что при таких обстоятельствах уже не могло быть и речи еше об одной статье о Фете. Наконец, если бы автором статьи был кто-нибудь из тех, кто не принимал участия в редактировании стихов Фета, он, как это обычно бывает, выразил бы и какое-нибудь несогласие с принципами редактуры. Но вопроса о критическом отношении к редактуре, об известной нецелесообразности поправок для автора анонимной рецензии попросту не существует. Очевидно, потому, что возражения самому себе не имели бы смысла.