Сигизмунд Кржижановский.
Стихи
Сигизмунд Кржижановский.
Стихи
Стихи, Кржижановский Сигизмунд Доминикович, Год: 1933
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Лаврские куранты
Восемь звонов нисходящих,
Точно дальний плеск причала,
С высей в сумрак улиц спящих
Башня, бросив, замолчала.
Нисходящих восемь звонов:
Так Глубинное Начало,
Цепью никнущих эонов,
Мир роняя, прозвучало.
Кто-то тихо водит стрелки
Циферблата белым диском
И в секунд деленьях мелких
Ищет Вечность: Вечность близко.
Монастырь. Шум ветра чёток.
(Слышен ли там в кельях низких?)
Там, где пальцы в звеньях чёток
Ищут вечность — Вечность близко.
Близко… К сердцу вдруг нагнулось
То, что выше слов всех мелких:
— Это Вечность прикоснулась
К острию секундной стрелки!
Сумерки
Густеют сумерки. Ползут в усталый ум,
Туманом влажным и холодным,
Сплетенье серых чувств и звенья бледных дум…
Хочу их разогнать усилием свободным, —
Но воля тупо спит. Всё сумерки густей…
Туман поёт в душе тоскливо и уныло.
Вдруг вспыхнут отблески неведомых огней!
Всё это, помню я, когда-то… раз уж было..
И в душу вновь пришло —
И сумерки густей.
* * *
В душе, как в нетопленной комнате.
А ведь жизнь — неуютная штука:
Сегодня тоска, завтра скука…
И всё.
Сижу над книгой, нравственно зябну:
Разве строчками можно сказать? —
— Можно лгать, да… талантливо лгать —
Это всё.
Так бушует, так хлещет наш ‘стиль’!
Так бездвижен душевный наш штиль.
Так бескрыла тоска…
* * *
Море цвета лакмуса.
В небо рвутся скалы.
На скамье, у кактуса,
Кто-то сел устало, —
Кто-то, огорошенный,
Синих волн блистаньем.,
Гость почти непрошенный
К жизни мирозданьем.
И в душе на ролике
Слово ‘я’ вертится.
Угрызенья — колики:
В них душа ютится.
……………………..
Ты противен кактусу,
Гадок волн прибою!
В море цвета лакмуса
Брякнись головою.
Молодожёны
Молодожёны (с глазами как сливы в блаженства компоте)
С ними мамаша в пятнистом капоте:
Влезли в купе.
В угол зажали меня чемоданами,
Саки на полках, узлы под диванами —
Едем.
Что-то шептал он — она хохотала,
И, отвернувшись, мамаша жевала
Грушу.
Ручку ей сжал он — и тихо стыдилась…
Если б мамаша куском подавилась!
О, если б!..
Роюсь в rugsack’е: словарчик — заметки,
Книги: мечты в коленкоровой клетке…
Скучно.
Песню вагоны бессловную пели.
Медленно сумерки вкруг засерели.
Скучно.
Молча глядел я в померкшие дали:
Сумерки звёзды ‘для них’ зажигали…
………………………………………
Ну конечно — ‘для них’!
Дачная опушка
Меж глупо-ярких крашеных дачек,
Рояльного скрежета, лая собачек,
По змеистой вязкой тропинке,
Макая в лужу ботинки,
Иду я к лесу.
О, ты, жуть дачных опушек!
В гамаках спят трупы жёлтых старушек.
В траве жестянка, блеск битой бутылки,
Застыли над книгами чьи-то затылки,
Хрипят мордастые — сытые мопсы,
По бумаге зелёным трут Шишкины —
Жёлтым трут Ропсы.
Мимо. — Пискнула птичка. Стучат нудно дятлы.
Ветер чешет деревьям зелёные патлы.
Меж стволов сплошь синеют-алеют капоты.
И горько-горько мне:
Зажмурив глаза, сижу над лужицей.
Ах, над лужицей так сладко тужится —
На мокром пне.
И я
О вы, воспетые, тысячу раз уж воспетые,
‘Ивы, над камнем могильным склонившие ветви свои’…
Вот бы и мне рассказать, по-старинному грезя и сетуя,
Как мои думы склонились, ‘как ивы, над тишью земли’.
Дайте и мне погрустить о ветвях, наклонённых над дёрном,
В ветре молитву творящих шёпотом тонких листов.
Критика: ‘Старый мотив, плагиат, стих шаблонен, не нов’ —
Где же мне взять красоты невоспетой, несказанных слов?
Да разве слёзы мои лишь цитата?
Разве страданье моё — плагиат?
Нет. Пусть над дёрном, скорбя об утрате,
Ивы плакучие — ветви бесстрашно склонят.
И буду петь (не писать ‘петь’) рутинно, лениво
Старую-старую песню об ивах немых,
Что безутешно тоскуют у камня забытой могилы,
В чёрную тень оправляя блистанье лучей золотых.
Поэту
Меж душой и миром тишина:
Там, над тишиной, повис узорный мостик.
По его излому в мир идут слова,
Чтобы в плоть облечь там букв сухие кости.
Но пред тем, как в шумный мир сойти,
Долго, наклоняясь, стоят над тишиною:
Так влечёт прильнуть к молчащему покою.
Но перо, скрепя, толкает их в значки.
— Если ты поэт, то слышишь в час бессонный
Вздохи тайных слов, гонимых из души.
Там, на мостике, над тишиной бездонной,
Все свои слова… останови.
Стринберг
…Он ненавидел жизнь и проклял мысль людскую,
Любовь земли отверг и веру растоптал.
Тоской об Истине сжёг душу он больную,
И не найдя её — безмолвно умирал.
И лишь в последние, предсмертные мгновенья
Из гаснущей души блеснул сокрытый свет, —
Сказал он: ‘В гроб со мной пусть Книгу Откровенья
Положат.
В ней одной, быть может, есть ответ…’
Череп Канта
…долихоцефалической формы, несколько выше средней ёмкости…
Антропология
Из футляра костяного
Смертью вынут сложный мир,
И Ничто глядится снова
Сквозь просвет глазничных дыр.
Череп пуст: из лобных складок
Мысль ушла. Осталась быль.
Череп длинен, жёлт и гладок,
В щелях швов осела пыль.
Есть легенда: в этой тесной
Узкой келье в два окна
Десять лет жила безвестно
Явь, скрываясь в мире сна.
Что её из ‘Царства Целей’
Завлекло к земле, на дно?
В номер скромного отеля
(Тот ли, этот — всё равно)? —
Трансцендентные просторы
На ‘пространство’ променяв,
В серых схемах a priori
Здесь ждала свобода — явь.
Всё что было — стало Былью.
Книги полны странных слов, —
Череп пуст, — и серой пылью
Время входит в щели швов.
* * *
На тихом кладбище, на мраморе доски,
Желтеет слов истёртых позолота.
Здесь тусклая любовь каракули тоски
Нескладно вывела у смертного излёта.
Там в высоте прозрачных тучек сеть,
Здесь травка бледная глядит из глины робко,
Ползёт на край креста и пробует лететь
На алых крылышках ввысь божия коровка.
…О, слёзы старины, уснувшие меж трав
Под мерный плеск ручьёв и звон шмелиных песен —
Любовь в вас умерла, словами отсверкав,
И по зигзагу букв ползёт неслышно плесень.
Академия (IV в. до Р. Х.)
Шаги и мысли отзвучали:
Сад Академоса закрыт.
На лёгких оттисках сандалий