М.Н. Катков
М.Н. Катков
Стеснительность условий, в какие поставлена русская художественная деятельность
Стеснительность условий, в какие поставлена русская художественная деятельность
Стеснительность условий, в какие поставлена русская художественная деятельность, Катков Михаил Никифорович, Год: 1871
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Кювье по одному следу допотопного животного, сохранившемуся в окаменелой массе, восстановил образ всей его организации. Если бы в течение времен исчезли все памятники нашей жизни, то глубокомысленный исследователь мог бы воспроизвести историческую формацию, именуемую Россией, по одному маленькому случаю, которого теперь хотим мы коснуться.
Случай этот произошел недавно в нашем театрально-музыкальном мipe и бросил поразительный свет на то положение, в которое русский закон поставил русского артиста. Дело шло о постановке на сцене посмертного произведения Даргомыжского ‘Каменный гость’. По единогласному свидетельству знатоков музыки, имевших случай познакомиться с рукописью этой композиции, ‘Каменный гость’ есть произведение высокой цены. Еще задолго до окончания этой оперы о начатках и отрывках ее уже стали появляться восторженные отзывы в печати, и неудивительно, если публика с нетерпением ждала постановки сочинения, успевшего возбудить такой сильный, хотя бы даже преувеличенный энтузиазм. Но к постановке ‘Каменного гостя’ неожиданно явилось препятствие с официальной стороны. Покойный композитор назначил своей партитуре цену в 3000 рублей, а по действовавшему у нас закону композиторы, оперы которых исполняются в одном из Императорских театров, вознаграждаются или поспектакльною (разового) платой, различною, смотря по числу действий в опере, или же платой единовременного, которая для русских подданных не может превысить 1143 рубля (4000 руб. ассигнациями). Опекун малолетних наследников Даргомыжского г. Кашкарев не счел себя вправе отдать оперу дирекции за плату, меньшую против назначенной покойным композитором, а дирекция, в свою очередь, не сочла себя вправе отступать от положения закона. Таким образом, казна не могла приобрести партитуру ‘Каменного гостя’, и постановка его была бы отложена до издания нового закона, если бы в дело не вмешалась частная инициатива. С разных сторон посыпались пожертвования и предложение для приобретения партитуры, за устранением некоторых других комбинаций, деньги будут собраны, и рукопись ‘Каменного гостя’ куплена петербургским Собранием художников, которое предполагает с этою целью дать концерт. По сборе трех тысяч рублей Собрание художников, сделавшись собственником партитуры, сдаст ее в дирекцию для постановки. Против своего обыкновения, русское общество (особенно в Петербурге) оказало сочувствие делу русского искусства. Но какова роль, которую в этих переговорах пришлось играть русскому закону!
Maximum платы назначен законом только для русских подданных. Иностранцы за свои оперы не только по закону могут получать, но и на деле неоднократно получали гораздо большее вознаграждение. Так, например, италиянцу Верди за одну из его опер (‘La Forza del Destino’) дирекция Императорских театров заплатила, как говорят, двадцать тысяч рублей. Замечательно, что закон, совершенно подобный вышеприведенному о вознаграждении русских композиторов, даже с тождественною цифрой высшего размера платы, существует и относительно жалований артистам Императорских театров. Иностранец, ангажированный играть, петь или танцевать на сцене одного из наших театров, может получать любое жалованье, известно, какие огромные оклады дирекция платит итальянским певцам петербургской оперы. Русский же, если он артист Императорских театров, может получать не свыше 1143 рублей в год. Как явствует из сего, в деле окладов артистам закон допустил выход, которого нет в вопросе о вознаграждениях авторов и композиторов. Закон относительно последних определил плату для всех русских подданных, жалованья же определены только для артистов Императорских театров. Вследствие этого, например, все сколько-нибудь значительные певцы русской оперы (как в Москве, так и в Петербурге) не состоят на службе артистами Императорских театров, а поют по вольному найму, причем, отказавшись от надежды на пенсию и других служебных преимуществ, получают в год от 4000 до 10 000 рублей. К сожалению, ни для авторов, ни для композиторов не имеется соответствующей комбинации.
Если к этим определениям закона присоединить монополию казенных театров, делающую невозможным исполнение опер в столицах вне этих привилегированных стен (для драматических пиес в последние года делаются разные послабления монополии), то становится ясным, что в некоторых случаях помянутый закон может иметь последствия, равносильные запрещению русской оригинальной оперы. Вот его покровительство русскому искусству! Вот поощрение, доставляемое им русской творческой деятельности! Говорят о вреде или бесполезности покровительства, оказываемого искусству, говорят о развратительном влиянии меценатства, говорят, что искусство должно стоять на собственных ногах. Но что хуже, искусственное поощрение или официальные тормозы? Меценатство или притеснение? Каких плодов мы вправе ждать от родного искусства, когда закон нашего отечества почти объявляет ему войну? Как можем мы надеяться соперничать с другими странами Европы, когда ко всем историческим условиям, благоприятным для их развития и неблагоприятным для нашего, присоединяются еще исключительные преимущества, дарованные иностранцам на нашей же почве и в ущерб нам самим? Если бы русскую оперу пришлось ставить в Германии или Франции, автор ее получил бы от управления театра вознаграждение, соразмерное степени своей известности, объему и достоинству своего труда, средствам театра, словом, он был бы на чужбине поставлен в те же условия, как и тамошний уроженец. Совсем не то ждет его в отечестве. Здесь все, что он когда-нибудь сделает на поприще своего искусства, заранее отнесено в низший разряд. В России никакие усилия, никакая энергия, никакое вдохновение не помогут ему выбраться из этого унизительного положения, и почему? Потому что он русский.
Грубое сопротивление, встречаемое нашею учебною реформой, объясняется также во многих случаях этим инстинктивным стремление унижать свой народ. Зачем нам школы высшего образования, какие существуют у других народов Европы? То немцы, а мы русские! Куда нам!
Когда бросаешь взгляд на скудость и незначительность нашей умственной художественной деятельности, на ее медленное развитие, на равнодушие к ней массы публики, на дилетантскую непроизводительность многих из даровитейших наших писателей и артистов, сердце сжимается и слабеет вера в духовные силы нашего народа. Невольно приходит на ум вопрос: или уже мы действительно так отстали от Европы, что никак не можем ее догнать, или же мы от природы раса менее даровитая? В такие минуты сомнения утешительно вспомнить существование законов, подобных вышеприведенным. Утешительно знать, что не собственная бездарность, не великие законы исторической необходимости мешают русскому человеку развернуть свои силы и занять почетное место во всех сферах творчества, что помехой являются прискорбные недоразумения, разные мелочи домашней регламентации, устарелые и бессмысленные тормозы, непонятно для каких целей придуманные, легко устранимые, но из года в год продолжающие действовать и причинять вред. Утешительно знать, что русское искусство существует не вследствие покровительства, а несмотря на притеснения, что оно сумело выработать национальное направление, несмотря на презрение ко всему национальному, выраженное самим законодательством…
Впервые опубликовано: Московские Ведомости. 1871. 20 января. No 15.