Е. И. Замятин
Стенька Разин
КОММЕНТАРИИ
Стенька Разин, Замятин Евгений Иванович, Год: 1933
Время на прочтение: 20 минут(ы)
Замятин Е. И. Собрание сочинений: В 5 т. Т. 4. Беседы еретика
М., ‘Дмитрий Сечин’, ‘Республика’, 2010.
Темный экран. Слышно карканье ворон. Открывается: поле, осенние сумерки, силуэт виселицы. Летает воронье. И силуэты двух людей: один — поменьше, другой кажется огромным. Он кричит: ‘Прочь!’ — Птица поднимается с земли и улетает. Он нагибается к лежащему на земле трупу, переворачивает его, смотрит — и вслух: ‘Нет, и это не он!’ Его спутник — он в одежде монаха — осматривает другой труп, спрашивает: ‘Левое ухо у брата твоего рублено?’ — ‘Левое…’ — ‘Не он. Пойдем, сторожей спросим…’
Костер. Трое стрельцов, с ними Подьячий в накинутой на плечи шубе. Подходят Монах и с ним высокий, широкоплечий человек в крестьянском зипуне, с черной, как смоль, кудрявой бородой, с серьгой в ухе. Монах спрашивает: не было ли среди казненных человека без левого уха. Стрелец отвечает, что такого не было: наверное, он еще в Пыточной башне, там еще идет работа… Подьячий прибавляет: ‘Там их научат, как бунтовать народ — вот таких дураков-мужиков, как этот…’ Человек в тулупе рванулся к нему. Монах его удержал, тащит — они уже уходят, как вдруг слышится, непонятно откуда, слабый женский голос: ‘Пи-ить!’ Что это такое? Кто это? Стрельцы хохочут, один из них показывает куда-то вниз, себе под ноги. И тогда видно: в земле — женщина, зарыта по шею, снаружи только голова, губы шевелятся, и снова слышно ‘пить’… Человек в зипуне бросается к ней и прикладывает к ее губам флягу. Подьячий пинком выбивает у него флягу из рук. Человек в зипуне дернул его за ногу — и Подьячий упал, но уже подскочили стрельцы с бердышами. Человек в зипуне схватил тщедушного Подьячего за ноги, размахивает им как кистенем, ударяет первого подвернувшегося стрельца, тот падает, двое других, кинув бердыши, убегают. Человек в зипуне — как мешок бросает Подьячего и бердышом начинает торопливо откапывать женщину. Спрашивает ее: ‘За что они тебя?’ Женщина: ‘В колдовстве винят’. Монах в страхе отбегает, уговаривает спутника уйти. Но тот уже кончил, он накидывает на женщину шубу Подьячего — она зарыта была голой. Женщина ведет его к себе. Монах идет за ними издали — подойти боится…
Сводчатая комната в Пыточной башне. За столом — боярин: Судья. Рядом с ним Писец. Перед столом стоит связанный высокий, сильный казак — левого уха у него нет, сзади его наготове — Палач. Судья — казаку: ‘Молчишь? Ну ладно…’ Палач, по знаку Судьи, ведет казака к жаровне с угольями —сейчас приступит к работе… Но в башню входит молодой, на польский манер одетый Князь-Воевода, а за ним — Перс-старик и Толмач. Персу нужно купить рабов для Хана — Воевода предлагает ему выбрать любых из числа сидящих в башне. Перед ним открывают дверь камеры, набитой людьми в крестьянской одежде, в казацких кафтанах. Перс смотрит их зубы, ощупывает их, как лошадей. Вот одного Палач уже ведет к жаровне, чтоб заковать его. Казак без уха, привязанный к столбу возле жаровни, ждет…
В глиняной мазанке возле жаровни с угольями сидит юноша. Открывается дверь, входит женщина в шубе в сопровождении своего спасителя. Юноша кидается к ней, радостно мычит что-то: это — ее немой брат. Женщина приказывает ему уйти и потом спрашивает пришедшего с ней: ‘Как же звать тебя? Чтобы знать мне, кого дарить, кого благодарить буду?’ Молчание… ‘Из беглых крепостных? Мне говори — не бойся!’ Ответ: ‘А слыхала ты — объявился на Волге казак Стенька Разин — поднимает мужиков на бояр?’ Женщина: ‘Ты, значит, из его людей?’ — ‘Нет’. — ‘Так кто ж ты?’ — ‘Стенька Разин…’ Он осматривает бедную мазанку: ничего, кроме жаровни, кувшина с водой, кошмы с подушками. Усмехается: ‘А дарить тебе меня, похоже, нечем. Разве что…’ — он кладет ей руку на голое плечо — шуба у ней сползла с плеча, распахнулась. Женщина отстраняет его и дарит ему какие-то очень странные дары: взяла горящий уголек из жаровни, через уголек налила в Стеньки-ну флягу воды. Объясняет: ‘Этим угольком присушишь вещь, какую хочешь, — и она будет у тебя. А этой воды выпьешь и запоешь — все, кто услышат, будут твои…’ Зажженный красотой женщины, Разин не хочет от нее так уйти, поднял ее, положил на кошму. Она предупреждает, что тогда дары ее потеряют силу: ‘Твоя судьба: или все — или одна…’ Разин стоит, распахнув кафтан — сейчас сбросит его…
К мазанке снаружи подбегают Монах и казак в разорванном кафтане — Васька Ус (с одним усом — другой давно вырван). Они тихо кличут Разина.
Внутри: Разин услышал, встрепенулся. Женщина вся тянется кнему, но говорит: ‘Слышишь? Зовут тебя люди… Иди!’ Зов повторяется — громче. Разин обнял женщину, поцеловал крепко, шагнул к порогу. Остановился: ‘Прощай, Катерина… или встретимся еще?’ Женщина: ‘Встретимся… когда час придет…’ Разин выходит. Женщина кинулась за ним следом к двери… Вернулась, легла ничком на кошму…
Монах и Васька Ус сообщают Разину, что товарищей их схватили на улице и потащили в Пыточную башню, там же и брат Разина — Иван, а самого Разина всюду ищут, по всей Астрахани: надо бежать, пока не поздно. Разин отказывается покинуть в застенке товарищей и брата: надо их выручить. Монах: ‘Куда ж нам их выручать? Там — стрельцы, пушки, а нас осталось всего трое’. Разин: ‘А вот солнце взойдет — тогда посчитаем. Утро вечера мудренее…’
Утро. Зеркальная, утренняя река. Чайки летают над водой. Слышен мерный утренний благовест.
Стена, в стене — маленькое зарешеченное окошко, под ним — куст. На кусте — проснулись, зачирикали воробьи.
Внутри башни, в камере — узники в мужицких сермягах, в казачьей одежде — тянутся к окошку, вслушиваются в щебетанье воробьев. Молодой казак схватился за решетку окна, дернул: нет, крепка…
Мазанка Катерины — внутри. Она посылает Немого: ‘Иди и будь с ним. Береги его от других — и от него самого…’ Тот кивнул: ‘Понимаю’ — уходит.
Перед Пыточной башней — пушки, стрельцы. В сторонке, на траве — группа мужиков и баб, с узелками, с хлебом в руках, сбились, как стадо. К ним подходит (по-прежнему — в крестьянском зипуне) Разин: ‘Чего тут сидите?’ Мужик: ‘Колодникам нашим еду принесли, ждем…’ Разин: ‘Эх вы, овцы! Ждете… С топорами сюда вам прийти бы…’ От него в страхе шарахаются. Он горько машет рукой: ‘Эх!’ — идет дальше…
Через дорогу — ‘царев кабак’, на площади перед ним — толпа: горожане и стрельцы, торговцы — русские, татары, персы, Коробейник с товаром. На винной бочке — Скоморох, припевая, бренчит на домре, внизу — его товарищ с медведем на цепи. Двинув плечом так, что в толпе — сразу переулок, Стенька подходит к бочке. Сгреб за шиворот Скомороха, ссадил его наземь, вскочил сам на бочку, кричит зычно: ‘Довольно скоморошить — вместо Скомороха я вам спою!’ Вынул флягу с колдовской водой, хлебнул, запел песню о колодниках. Ропот в толпе, поддерживающей обиженного Скомороха, мгновенно затихает, все слушают зачарованно, у Скомороха текут слезы, другие хватаются за ножи. Посланный от Пыточной башни отряд стрельцов подошел, остановился — стрельцы заслушались, бердыши валятся из рук…
Внутри Пыточной башни — смятение: Воеводе докладывают, что ‘стрельцы стоят, как заколдованные’… Воевода приказывает наводить пушки: пушку не заколдуют…
Разин кончил петь. Толпа кричит: ‘Веди нас! Веди!’ — хватают оружие у стрельцов, колья, камни. Разин ведет толпу, рядом с ним — впереди других — Скоморох, Коробейник и вынырнувший откуда-то Немой…
Внутри башни — уже слышен грозный рев толпы. Воевода приказывает Палачу и его помощникам — скорей прикончить колодников. Но казаки в камере услышали приказ, подперли плечами дверь в камеру, не пускают. Палач начинает рубить дверь топором…
У крыльца Пыточной башни — Разин, без шапки, разорвав на себе зипун, обнажил грудь, кричит пушкарям: ‘Вот —я! Что ж стали? Стреляйте!’ Пушкари пятятся от пушек, ныряют в толпу. Толпа начинает громить окованную железом входную дверь.
Внутри башни: поднята крышка узенького люка в полу, туда быстро спускается Воевода, за ним — остальные, последним лезет Судья. Но боярин этот слишком грузен и толст: он застрял в люке… А входная дверь уже разбита — с криком вваливается часть толпы… Мгновенно сбиты замки с дверей — колодники освобождены, жены, братья, отцы обнимают их. Боярина, наконец, с трудом вытащили из люка, поставили перед Разиным.
Волнующаяся толпа перед башней. Слышен набат.
Мазанка. Женщина открыла окно, тревожно вслушивается в гуденье набата.
Фасад какого-то Приказа, из окон бросают вниз документы—в костер. Монах подхватил одну бумагу: ‘Царский указ!’ — положил сверху на огонь. Видно, как свертывается, корчится на огне подпись: ‘Царь всея Руси…’ Набат…
Отряд стрельцов — в военном строю. Стрелецкий Голова, вынув саблю, командует: ‘Вперед!’ Но, едва он повернулся, — стрельцы схватили его, вяжут, кричат: ‘К атаману его тащи! К Разину!’ Набат слышен где-то совсем близко.
В башне перед Разиным — связанный Боярин (Судья). Разин — ему: ‘А брата моего — куда ж дел? Тут его нету’. Боярин отвечает, что вместе с прочими Воевода продал его в Персию, Хану. Разин, стиснув зубы, уж поднял над Боярином свой кистень, но сдержался. Спрашивает его: ‘А Воевода где?’ Боярин показывает на открытый люк: отсюда ход наружу, за городскую стену. Разин: ‘Эх, горе — тебе сюда никак не пролезть! Как же быть, а? (Освобожденным колодникам.) Возьмите-ка его да с городской стены — вниз: пусть летит — своих догоняет…’ Колодники, торжествуя, тащат Боярина…
Монах и группа людей возле костра. Подбегает Васька Ус с несколькими стрельцами, из головы Уса струится кровь, в руках он держит связку из трех огромных ключей. Его встречают ликующим криком. Из кучи наваленных на земле вещей
Монах берет большое серебряное блюдо, на него кладут ключи, дают Усу. На блюдо, на ключи — капает кровь…
Река. Покачиваясь, медленно плывут обгорелые бревна, бочки, боярские шапки, раскрытый сундук с боярским добром. Слышны колокола, но теперь это уже не набат, а веселый перезвон.
Мазанка. Женщина у окна услышала перезвон, закрыла окно. Высыпала уголья из жаровни, вылила воду из кувшина, бросила его на пол — кувшин разбился на куски. Уходит…
На площади перед кабаком — опрокинутая винная бочка. Она застлана яркими шелками, коврами, и на этом ‘троне’ — сидит Разин, в казацком кафтане, с атаманским бунчуком в руке. На некотором расстоянии от ‘трона’ — кольцо толпы. Звон колоколов, крик толпы. Разин нагибается к стоящему рядом с ним Немому: ‘Поди, скажи сестре, чтоб к ночи ждала: приду к ней’. Немой уходит. Колокола, крики — все вокруг затихает: в толпе образуется живая улица, по ней идет Ус, неся на блюде ключи, за ним — Монах, несколько стрельцов. Киргиз, Черкес и молодой Перс. Ус и стрельцы подносят Разину ключи от Астрахани. Разин вытирает рукавом своего кафтана кровь на лице Уса, целует его, сажает рядом с собой: ‘Будешь моим есаулом…’ Монах подводит послов от киргизов, черкесов, от мордвы: они просят Разина принять к себе их отряды. Посланец от персов просит у Разина защиты от Хана. Прием послов прерывается возвращением Немого: он подает Разину половину разбитого кувшина — это все, что осталось от Катерины… Разин понурился на секунду, задумался — затем, встряхнувшись, кричит толпе: ‘А что, соколы, есть еще у нас крылья?’ Голоса: ‘Есть! Есть!’ Разин: ‘Так поднимайте на стругах паруса: полетим вниз по Волге — к Хану в гости, в Персии погуляем!’ Взрыв криков в толпе, снова — звон колоколов…
Волга. Солнце заходит. Летит стая птиц. Откуда-то издали слышна песня: ‘Вниз по матушке по Волге…’ Птицы летят — виден берег вдали, впереди…
Терраса в ханском дворце. Дочь Хана — Зейнаб играет со своим соколом, отец ею любуется. Сзади почтительно ждет старик-перс Ага, покупавший рабов в Астрахани. Терраса — над морем: видно опускающееся в море солнце. На террасе бьет замысловатый фонтан из клювов птиц, все время плывущих по кругу. Выбрав момент, старик Ага спрашивает Хана,
какие дары он прикажет приготовить для отправки московскому царю. Хан перечисляет…
Струг Разина причаливает к берегу. На берегу — народ, пышно одетые ханские придворные низко кланяются. Разин и его люди ничего не понимают: почему их так встречают? Перс Мамет — тот, что в Астрахани жаловался Разину на Хана, — предупреждает его: ‘Ловушка!’ Затем спрашивает придворных: оказывается, они ждут послов от московского царя и приняли Разина с подручными за ожидаемых послов. Разин решает использовать это недоразумение, чтобы произвести разведку, может быть даже, — освободить брата и других.
На дворцовой террасе Зейнаб продолжает свои забавы с соколом: она сажает его на движущихся в фонтане птиц — сокол важно путешествует по кругу. Вдруг фонтан останавливается. Хан стучит палкой в пол террасы.
Подвал под террасой. Огромное горизонтальное колесо. Купленные в Астрахани рабы, в том числе брат Разина, —прикованы к колесу, стоят. Услышали стук сверху, снова пошли — наверху снова бьет фонтан.
С соответствующей церемонией на террасу вводят ‘царских послов’: это — Разин, Скоморох, Немой, Васька Ус и перс Мамет — в качестве толмача. Играет персидская музыка. Подается угощение, вино. ‘Послы’ ведут себя как-то не по-посольски. Мамет говорит дерзко, Скоморох начинает наигрывать на домре и приплясывать. Немой мычит и тянет Разина — он чует опасность. Хан и придворные в недоумении, Зейнаб довольна: какие забавные люди! В особенности этот одноусый человек: она не спускает глаз с Васьки Уса, наконец, не выдержав, подходит, вскакивает ему на колени и тянет его за ус… Разин заинтересован, в чем секрет движущегося фонтана, — его ведут вниз, в подвал.
В подвале — брат Разина и другие тотчас же узнают его, остановились — и как вкопанный остановился Разин. Но это — только мгновение: Разин так взглянул на брата, что тот понял и снова двинулся, за ним — другие, колесо завертелось…
Вернувшись на террасу, Разин просит Хана продать ему этих рабов. Начинается торг, Хан быстро уступает ‘послу’ —сейчас сделка благополучно закончится… Вдруг Али вбегает в полной растерянности, что-то шепотом докладывает Хану… ‘Послы?’ — изумленно говорит Хан. ‘Да… Они настаивают, они не хотят уйти…’ — отвечает Али. Хан, в недоумении глядя
на своих гостей, приказывает: ‘Пусть войдут!’ Входят два боярина со свитой — настоящие московские послы. Самозванство первых ‘послов’ обнаружено. Хан приказывает схватить их. На них бросаются солдаты Хана. Разин вынул саблю: остается одно — подороже продать жизнь…
В подвале услышали топот над головой, остановились…
На террасе — фонтан замер. Немой сталкивает Разина с края нависшей над морем террасы — в воду, прыгает туда сам, за ними — Васька Ус. В руках ханских солдат остались только Скоморох и Мамет — Скоморох как будто совершенно спокоен. За Разиным посылается погоня. Бояре-послы объясняют Хану, что погоня бесцельна: когда они шли сюда, люди Разина уже высаживались на берег, лодки в их руках, эти разбойники могут ворваться и сюда, в город. Хан приказывает немедленно закрыть городские ворота и никому не открывать без его личного приказа, затем начинает допрашивать Скомороха. Скоморох объясняет, что он не убежал вместе с Разиным и остался здесь для того, чтобы отомстить Разину. За что? А за то, что Разин поет лучше его, за то, что Разин осрамил его в Астрахани перед всем народом, Мамет это видел… Мамет кричит Скомороху: ‘Изменник! Собака!’ Скоморох просит Хана отпустить его к Разину — тогда он устроит так, что нынче же ночью Разин будет в руках Хана. Хан требует доказательств, что Скоморох не обманет. Скоморох задумался…
Фонтан на террасе остановился, замер…
Разин и Васька Ус — уже высаживаются на берег, их встречают радостно Монах и другие…
Скоморох выдает Хану, что среди купленных им рабов —брат Разина. Мамет, вырвавшись из рук солдат, подскакивает к Скомороху и плюет ему в лицо. Хан отпускает Скомороха —его уводят. Фонтан снова начинает бить, птицы быстро движутся по кругу…
Ночь. В городе — тревожно. Верхушка городской стены, освещенная луной: пушкари чистят пушку, солдаты кипятят в котле смолу — лить вниз, когда начнется штурм. Во дворце, в спальне Зейнаб, мамка уговаривает ее лечь спать, девушка не хочет, ей страшно, она спрашивает, где отец… Ее сокол мечется в клетке, она открывает клетку и вынимает его, ласкает…
Городские ворота приоткрываются и пропускают Скомороха. Его уже ждут у ворот сам Хан и с ним Али. Скоморох докладывает Хану о своем уговоре с Разиным: сверху, со стены, должна быть спущена веревка — и Скоморох в корзине поднимет Разина, у Разина среди ханских солдат много людей вроде Мамета, — и только Разин появится среди них — они сейчас же начнут бунт. Хан злорадно улыбается: ‘Пусть появится — мы его теперь встретим…’ Отдавши на ухо какой-то приказ Али и взяв с собой несколько надежных людей, Хан идет со Скоморохом вверх на стену…
Зейнаб пробует посадить сокола в клетку, но он не идет, вырывается…
На пустой террасе медленно движутся, останавливаются, снова движутся птицы в фонтане. Появляется Али, нагибается над каналом, подающим воду в бассейн фонтана, осматривает какой-то затворена городской стене, возле пушки, спрятавшись за каменным зубцом, Хан с нетерпением смотрит вниз, приставив пистолет к груди Скомороха. На широкий обод пушечного колеса, как на лебедку, намотана веревка — Скоморох вертит колесо, подымая что-то снизу, из-за стены, один из людей Хана помогает ему. И вот, наконец, показывается внизу корзина…
Зейнаб удалось наконец посадить птицу в клетку — она захлопывает дверцу…
Корзина — уже чуть ниже уровня городской стены. Спрятавшиеся за зубцом люди Хана — наготове: сейчас кинутся и схватят Разина. Хан, по-прежнему держа пистолет нацеленным на Скомороха, наклоняется… Быстрое движение Скомороха — он сталкивает Хана в корзину. Хан, падая, стреляет — очевидно, мимо, куда-то вверх. На секунду ошалевшие люди Хана кидаются на Скомороха…
На террасе дворца — Али услышал выстрел, быстро дергает вверх затвор и уходит.
На стене — Скоморох под ударами людей Хана падает возле пушки. Колесо пушки вертится, унося корзину и в ней Хана вниз.
На террасе — птицы фонтана рванулись вперед, остановились, с бешеной скоростью помчались по кругу в противоположную сторону — опять стали…
Снаружи, во рву под городской стеной, несколько человек с фонарями — среди них Разин — вытаскивают Хана из корзины и ведут его, угрожая ему пистолетом…
На городской стене — тревога, пылают смоляные бочки, силуэты людей с факелами, с оружием. Скоморох лежит ничком. По узкой, темной улице бегут солдаты. Во дворце — полураздетая Зейнаб вскакивает с постели, прислушивается…
На террасе — из стороны в сторону мечутся птицы фонтана.
В подвале под террасой: из отверстия сверху широкой струей льет вода, люди, прикованные к колесу, мечутся — они уже по пояс в воде…
Городские ворота, перед ними — встревоженная стража. Снаружи — стук и голос Хана, приказывающий открыть ворота. Испуганный начальник стражи, не доверяя слуху, заглядывает в маленькое окошечко: перед ним-искаженное бессильным гневом лицо Хана. Осторожно приоткрывает ворота — и сейчас же, под ударами снаружи, они широко распахиваются, чьи-то руки вталкивают связанного Хана, за ним появляется с пистолетом Разин. Крикнул: ‘Сарынь!’ — и человеческая волна хлынула снаружи в ворота…
В подвале под террасой — вода затопляет казаков, уже видны одни головы…
На верху стены, возле пушки, освещенный пылающей бочкой — Скоморох. Он, очевидно, очнулся, подползает к краю стены, смотрит вниз, слышит торжествующие крики казаков, на лице у него — удовлетворенная улыбка. Затем — голова свесилась вниз со стены, руки тоже — повисли неподвижно…
В спальне Зейнаб — ясно слышны крики, топот, выстрелы: это уж где-то здесь, во дворце, рядом. Испуганные Зейнаб и Мамка… Врываются трое казаков: один схватил Зейнаб, другой — Мамку, третий с любопытством вертит в руках клетку с соколом, открыл — птица вылетела, бьется в окно. Зейнаб бьется в руках у казака, кричит. Вбегает Васька Ус — Зейнаб узнала знакомого ей одноусого человека, дрожа кинулась, прижалась к нему. Он, обняв, ведет ее в соседний покой дворца.
Это — богато украшенный зал. В окнах мигает зарево близкого пожара. Толпа разинцев и сам Разин. Перед ним — мокрый Немой, беспомощно пытающийся объяснить что-то. И такой же мокрый с ног до головы Монах, оттолкнув Немого, говорит Разину: ‘Опоздал ты…’ — и объясняет, что подвал, где был брат Разина и другие, залит водой, все там погибли… Разин стоит молча — грозный, темный, как туча, смотрит на Хана. У того ноги подгибаются, он опускается на пол. Зейнаб поняла, что отцу грозит опасность, она плачет, кричит что-то Разину, вырвалась из рук Уса, кинулась к Разину и зубами вцепилась в его руку, уже взявшуюся за рукоять сабли. Разин стряхнул ее, как котенка, посмотрел на кровь, выступившую на руке, пристально посмотрел на Зей-наб — говорит: ‘Отвести ее на мой струг!’ Васька Ус отвечает: ‘Да это уж я ее отведу…’ Хана Разин приказывает запереть в тот же подвал под террасой и снова залить подвал водою. Крики разинцев: ‘Так! Так!’
Вдруг все затихают, слышны только тихие всхлипывания Зей-наб — затихла и она: несколько разинцев вносят в зал тело Скомороха, кладут перед Разиным на ковер. Разин стоит над ним, сняв шапку, потом опускается на колени: ‘Спасибо тебе — положил голову за товарищей. Прощай, веселый человек!’ — целует его и идет к двери, за ним остальные…
Яркий день. Волга. Летит стая птиц…
Струг Разина под парусами плывет по реке. Разинцы — часть вповалку спит на палубе, часть занята веселой игрой: здоровенный казак сидит на пушке, напружив живот, а другие по очереди подходят и лупят его по животу поленом… Гогочут… Разин вышел из своей рубки, смотрит хмуро. Сверху, с мачты, дозорный кричит: ‘Судно идет!’ Взрыв хохота играющих заглушает дозорного — его услышал один Разин. Он быстро идет по палубе в корму — там другая рубка, окно открыто, слышен смех женщины. Разин, насупившись, остановился, заглянул в окно. Немой мычит, тянет его от окна — Разин оттолкнул его…
Внутри рубки: на полу, на ковре — сидит Зейнаб, перед ней на корточках Васька Ус, они играют ‘в ладошки’, Зейнаб хохочет, дергает Ваську за ус, лицо у Васьки блаженно сияет… Разин входит в рубку. Зейнаб вскочила, забилась в угол, смотрит на Разина, как испуганный зверек. Разин — Ваське: ‘В ладошки играешь? Есау-ул!’ Васька молчит. Разин приказывает ему пойти и приготовить людей: встречное судно идет. Васька нехотя уходит, на пороге остановился, хочет что-то сказать, но сжался под взглядом Разина, вышел. Разин медленно подходит к Зейнаб…
Васька Ус на палубе сердито кричит на играющих — те прекращают игру. Будит спящих. С мачты — снова крик: ‘Судно иде-ет!’
С верхушки мачты — вдали на реке видно судно.
В рубке — Разин подошел к Зейнаб, опустился около нее, пробует, как Васька, играть с ней в ладошки, но она прячет
свои руки под платье. Он вытаскивает из кармана ожерелья, браслеты, кладет ей на колени. Она берет подарки, смотрит на них — и сбрасывает их на пол, потом, топая ногами, кричит на Разина: ‘Уходи! Уходи!’ Он растерянно, робко пятится к двери — сейчас уйдет…
Берег Волги. Бурлаки в лямках, с песней, тянут вверх по реке тяжело груженую купеческую баржу…
Разин на пороге рубки остановился: до него долетел чуть слышный обрывок бурлацкой песни, он что-то вспомнил. Вынул из кармана флягу, посмотрел: там — только последний глоток воды на дне… Все равно: выпил, запел тоскливую бурлацкую песню. Зейнаб затихла, широко открыла глаза, слушает. Разин, вдруг оборвав, — начинает другую, горячую любовную песню. И видно, как понемногу загорается Зейнаб — она встала, медленно приближается к певцу…
Васька Ус и несколько разинцев, занятых приготовлением к встрече с судном и к возможному бою, слышат негромкое пение из рубки. Васька остановился, криво усмехаясь, говорит: ‘Сейчас — дело, а он там персидке песни поет!’ Казаки — добродушно: ‘Ничего-о! Успеется! Еще судно далеко!’ Васька Ус сердито командует: ‘Спускай челн!’ Спускают со струга лодку.
В рубке Разин перестал петь. Зейнаб — около него, она просит: ‘Еще! Еще!’ Разин стал и совсем тихо поет колыбельную, осторожно привлекая к себе Зейнаб. Положил ее к себе на колени, тихо покачивает ее, она закрыла глаза…
На воде — уже спущен, покачивается челн…
Васька Ус одним рывком открывает дверь в рубку. ‘Ш-ш-ш!’ — останавливает его Разин — на лице у Разина невиданная, нежная улыбка… ‘Челн спущен!’ — угрюмо говорит Васька. Разин осторожно, как стеклянную, поднимает Зейнаб, чтоб положить на подушки, брошенные на ковре. Но Зейнаб не спит, она открыла глаза, обхватила шею Разина, не отпускает, просит его: ‘Еще пой! Еще!’ Разин бережно кладет ее на ковер: ‘Подожди, к ночи вернусь — хоть до утра буду тебе петь…’ Васька глухо говорит Разину: ‘Ты персидку не тронь, оставь, она моя!’ — ‘А твоя — так бери, попробуй!’ — усмехается Разин. Васька бросается к девушке, зовет ее: ‘Зейнаб, Зейнаб… это же я, я!’ Но она как будто и не видит его, она тянется к Разину: ‘Не уходи…’ Васька Ус скрипнул зубами, справился с собой, подходит к Разину: ‘Что ж, атаман, видно — твой верх!’
Оба выходят на палубу. Разин глотнул воздух полной грудью: ‘Эх, Васька! Хороша Волга-мать!’ Васька молчит угрюмо. Оба спрыгивают в челн, где уже сидит несколько разин-цев, и быстро плывут к берегу, к кустам…
Река, купеческая баржа. На палубе накрыт стол. Тощий старикашка с козлиной бородой, в кухарском фартуке завертывает пирожное тесто с начинкой: ‘Вот как пирог надо стряпать!’ Протягивает руки, слуги вытирают ему руки полотенцем, он покрикивает на них, потом — за борт, громко, бурлакам: ‘Тяни, тяни, что стали?’
Берег, бурлаки—стоят. Из кустов выходит Разин: ‘А ну, дайте я потяну!’ Отстранив бурлаков, взялся за канат, налег — баржа быстро пошла к берегу, а уж из кустов выскочили Васька Ус и другие разинцы. Купец увидал с баржи, кричит слугам: ‘Караул! Пали в них! Пали!’ Разин понатужился, резко дернул канат — Купец и кто-то из его людей рядом с ним падают, среди разинцев — хохот. Один из слуг Купца успел выстрелить, Разин шатнулся: по правому рукаву у него бежит кровь. Он перехватил канат в левую и подтягивает струг к берегу.
На разинском струге, в рубке — Зейнаб подняла с полу подаренный Разиным браслет, надела на правую руку, потом перенадела на левую. Взяла подаренное им ожерелье, приложила к щеке, затем надевает на шею…
Разин со своими людьми — уже на купеческой барже. Купец стоит связанный, ошалевший — и вдруг, оглядываясь куда-то назад, начинает метаться: ‘Пустите! Пустите!’ Разин: ‘Куда? Куда?’ Бурлаки кричат: ‘В воду его!’ Купец, вырываясь, вопит: ‘Ой, пироги подгорят!’ Действительно: слышно шипенье забытых на сковороде пирогов. Разин добродушно смеется (ему сегодня мил весь мир): ‘А пусть-ка он у нас кухарем будет! Ну, угощай, Купец, Стеньку Разина!’ — ‘Ра… Разина?’ — разинув рот, Купец в страхе валится на колени. Разин кричит ему: ‘Да пироги же подгорят!’ Купец кидается к сковороде с пирогами. Хохот кругом…
На разинском струге, в рубке Зейнаб оделась в лучший свой наряд — ждет Разина. Он входит. Зейнаб увидела на рукаве, на руке у него кровь — бросилась к нему, схватила его за руку, испугана, слезы на глазах… Разин поднял ее, целует в глаза… Увидел надетые на ней свои подарки, спрашивает ее: ‘Что? Что ты еще хочешь? Говори — все тебе будет! Все!’ Зейнаб вспомнила о своем любимом соколе: если бы еще он был тут…
Разин огорчен — как малый ребенок: откуда ж он ей достанет сокола? Вспомнил: ‘Постой, сейчас…’ Вытащил из кисета подаренный Катериной уголек…
В другой, атаманской рубке — Васька Ус, обыскивающий Купца, рванул подкладку в купцовой шапке — и вытаскивает оттуда грамоту: ‘Это что?’ Купец трясется, молчит… Васька читает про себя грамоту, водя пальцем по строкам…
Разин неумело чертит на бумаге угольком птицу, обводит квадратом, и еще маленький квадратик — дверца в клетке. Зей-наб смеется, а Разин — не то шутя, не то всерьез — глядит в окно: вот-вот сейчас влетит сокол. Но сокола нет, Разин с досадой швыряет уголек на пол. Зейнаб, смеясь, обнимает Разина. Под окном рубки скулит по-собачьи, воет Немой, видевший всю эту сцену. Но Разин не слышит: для него сейчас во всем мире — только обнявшая его Зейнаб…
Волга. Близок вечер. По небу несутся тучи.
У острова, в камышовых зарослях, стоит на якоре разинский струг. Свистит ветер в снастях. Паруса убраны. Группа разинцев на корме — шумят, галдят. К ним подходит Монах, они кричат ему: ‘Это что ж, уж которую неделю мы тут зря стоим! А в Астрахани-то… слыхал, что творится?’ Купец выталкивает вперед горбатенького человечка, в рваной чуйке — беглеца из Астрахани. Он рассказывает, что Астрахань взята царскими войсками и что нынче вечером в соборе объявят анафему Разину и всем, кто с ним… Монах бледнеет, губы у него трясутся. Разинцы требуют, чтоб он шел с ними к атаману и доложил ему обо всем, Монах боится. Васька Ус зло усмехается: ‘Атаман занят’. Крики: ‘С бабой занят?’ — ‘Довольно! Идем! Васька Ус, веди нас к нему!’
В рубке — Разин с Зейнаб, полуодетый. Стук в дверь. Еще раз… Разин в гневе подбегает к двери: ‘Кто… Какой дьявол?’ Голоса: ‘Все! Все!’ Накинув кафтан, Разин выбегает, кричит: ‘Это что? Забыли, кто я?’ Выступает вперед седой, как лунь, казак: ‘Уж прости, а похоже, Стенька, ты забыл, кто ты, — из-за бабы. Народ за тобой пошел, а ты — что же?’ Разин пытается что-то сказать, но его заглушает такой дружный, общий, негодующий крик, что он растерянно отступает к рубке, захлопнул дверь, прижался к ней спиной, заслоняя собой вход в рубку, где осталась Зейнаб. Стоит, схватившись руками за голову, дико глядя на толпу. Толпа понемногу затихает. К Разину подходит Васька Ус: ‘Астрахань взята…’ Разин опускается
на чурбан у входа в рубку. Через толпу проталкивается казак, кричит Разину: ‘Монах в челне убежал — вон, вон!’ Все головы поворачиваются туда, куда показывает казак: виден уплывающий челн с Монахом. Крики: ‘Гони за ним!’ Разин — устало махнув рукой: ‘Не надо, пусть… Уйдите все — я скоро скажу вам, — дайте подумать…’
Все уходят. Возле Разина, у его ног — только Немой, мычит ему что-то, нету слов, не может сказать, как пес — трется о его колени. Разин погладил его по голове. Встал, идет в рубку. Немой вползает туда за ним, неслышно…
Зейнаб, видимо, поняла все, она слышала, как выкрикивали ее имя. Она просит Разина: ‘Лучше ты сам, сам убей меня!’ Разин: ‘Замолчи!’ — прижимает ее к себе. Немой поднимается с полу за ее спиной, вынул нож, знаками показывает Разину: ‘Дай — это сделаю я…’ Разин, выхватив у него нож, замахивается на него. Зейнаб успела схватить Разина за руку, он яростным пинком вышвыривает Немого за дверь. Немой, всхлипывая, забивается между связками канатов на палубе. Разин вышел на палубу и стоит у борта, подставив ветру лицо, ссутулившись. Глаза закрыты, брови судорожно сцеплены. Издали ветер доносит еле слышный благовест колокола.
Прорез колокольни в Астрахани, качается язык колокола…
Васька Ус и Купец, тихо о чем-то разговаривая, остановились недалеко от Немого — он прислушивается к их разговору. К ним подходит Разин. Сгорбившись все так же — как будто неся на плечах огромную тяжесть, он твердо говорит Ваське Усу: ‘В ночь нынче идем на Астрахань…’ — и Купцу, стараясь быть веселым: ‘Ну, кухарь, ничего не жалей — угости на прощанье!’ Едва только Купец и Васька Ус отошли, Немой бросается к Разину, цепляется за него, не пускает его войти в рубку, в невероятном волнении хочет рассказать ему что-то очень важное, но слов нет. В дверях рубки показывается Зейнаб. Отмахнувшись от Немого, Разин идет к ней…
Прорез колокольни: медленные, редкие удары колокола.
Двери собора снаружи: они открыты, виден толпящийся внутри народ, шепчутся, смотрят на приготовленный, но еще не зажженный костер на каменных плитах перед дверями.
Празднично убранный разинский струг: мачты доверху увиты шелками, окручены шелком даже пушки. На скамьях за столами, на коврах, брошенных на палубу, — всюду люди Разина, идет пир. Веселый гомон голосов, пение. Место Разина еще пусто. Васька Ус постучал в двери разинской рубки, возвращается к пирующим: ‘Сейчас, сейчас придет…’
Собор — внутри. Посредине на возвышении — архиерей и духовенство. Хор поет. Вдруг замолкает, тишина. Открывается одна из боковых дверей алтаря, показывается какое-то шествие: пономари в стихарях, дьяконы. Слышны редкие удары колокола…
Открывается дверь разинской рубки, он выходит вместе с Зейнаб. Он — в богатом парчовом кафтане, она — в самом нарядном из своих платьев. Он ведет Зейнаб, крепко ее обнимая, как будто защищая ее…
Собор: шествие из алтаря. Дьяконы несут грубо сделанное — и все-таки похожее чучело Разина в казацком кафтане, несут его на возвышение посредине. В народе — движение, шепот, чей-то вскрик…
На струге: движение среди пирующих, появление Разина с Зейнаб принято как вызов. Поднимается ропот недовольства. Разин выпрямил сгорбленные плечи, метнул глазами, крикнул: ‘Молчать!’ — Тишина. Он продолжает: ‘Подождите — будете атаманом довольны, недолго ждать!’
Прячась в камышах, недалеко от струга, пробирается лодка с какими-то людьми. Садится солнце.
Разин поднимает чару за здоровье товарищей. Выпил — и подставляет еще, и выпивает до дна третью. Гул одобрения, все кричат и пьют за атамана.
Собор: ударяя посохом в грудь чучела, архиерей провозглашает анафему Разину. Похоронный звон колокола…
Снаружи перед собором служки суетятся — готовятся зажигать костер. Недалеко стоит женщина, накрытая темным платком…
Разин приоткрывает покрывало на Зейнаб — целует ее и дает ей выпить вина из своей чаши, наливает еще: ‘Пей!’ — и она пьет. Купец-кухарь суетится, перебегая от одной группы пирующих к другой, по временам выглядывает за борт. Перебежал на корму — там никого, пусто. К корме из камышей подходит лодка, притаилась под кормой…
Из дверей собора начинает выходить народ. Женщина в платке отступает за дверь, поворачивается — и теперь видно: это — спасенная Разиным Катерина.
Немой — сзади Разина — хочет помешать ему пить, он отталкивает его, пьет и снова поит Зейнаб. Пирующие кричат атаману: ‘Спой! Спой нам!’ Он встал, вынул из кармана заветную флягу — но фляга пуста, он бросает ее за борт, молча, сгорбившись, опускается на скамью. Зейнаб ласкает, старается утешить его — она выскакивает из-за стола и начинает танцевать, сначала медленно, потом все быстрее, отчаянней, исступленней. Разин очнулся, жадно смотрит на нее… На столах, на бочках зажигаются огни…
Перед дверями собора — служки зажгли костер. Дьяконы выносят чучело Разина…
Зейнаб кончила танец, остановилась, качается — сейчас упадет. Разин вскочил, подхватил ее на руки, стиснул, неистово целует ее, поднимая все выше, — вдруг размахнулся — и бросил ее в воду, за борт… Ее крик — все вскочили, замерли, тишина, только слышен свист ветра в снастях, плеск волн о борт струга. Схватившись за голову, неподвижно стоит у борта Разин…
Перед дверями собора — дьяконы бросают чучело Разина в костер. Чучело вспыхивает. Медленные удары колокола… Катерина подбежала к костру, ее оттеснили…
Разина окружили, кричат, кто-то целует у него руки. Васька Ус подносит ему чашу вина, еще одну, он жадно пьет. Шатаясь, идет на свое место. Ударив кулаком по столу, кричит: ‘Что же вы? Пейте! Пойте!’ Пир возобновляется…
Перед дверями собора — на костре чучело горит, корчится. Народ молча, со страхом, смотрит…
Разин встал из-за стола, идет, еле держится на ногах. Васька Ус уводит его, поддерживая под руку, на корму. Разин тяжело падает на груду запасных парусов в мертвом сне. Убедившись, что он спит, Васька Ус уходит. Возле Разина появляется Немой.
Перед дверями собора — костер уже догорает. Все разошлись. Около костра — одна стоит Катерина.
На струге — все пьяны, многие спят там же, где сидели. Другие еще шумят, допивают невыпитое. К корме крадутся Васька Ус и Купец. Немой заметил, вскочил, мычит. Васька Ус кинулся на него, схватил за горло — удар ножом — и Немой уже лежит на палубе, онемев навсегда. Васька Ус и Купец связывают Разина и спускают вниз в лодку, стоящую под кормой, туда же спускаются и сами. Люди в лодке освещают фонарем лицо Разина, он что-то бормочет во сне, слышно слово: ‘Зейнаб!’ Лодка отплывает…
Утро. Тихо покачиваясь, плывет по реке шапочка Зейнаб. Над нею кружится птица…
Площадь в Астрахани перед Пыточной башней. На крыльце стоит Воевода, рядом с ним Васька Ус и Купец, теперь одетый в наряд Судьи. На площади народ. Судья — ‘Купец’ вынимает из шапки <,грамоту>, с приказом поймать Разина, допросить и доставить в Москву для казни. В народе — угрюмое молчание. Чей-то крик: ‘Везут! Везут!’
Телега. В ней, с колодкой на шее, стоит прикованный к перекладине Разин. Телегу медленно везут между двумя шпалерами стрельцов, отделяющих Разина от толпы. Тишина. Слышны только чьи-то всхлипывания, причитания: ‘Батюшка! Сокол!’
На крыльце башни — Васька Ус бледнеет и хватается за косяк открытой двери башни: на него пристально смотрит с подъехавшей телеги Разин. ‘Ну, есаул мой верный, спасибо тебе!’ — говорит Разин. Васька кричит Воеводе: ‘Не давай, не давай ему говорить — не давай!’ По знаку Воеводы стрельцы направляются к Разину, но он так взглянул на них, что они как споткнулись — стали…
Сверху, с телеги, Разин обводит взглядом народ и хочет что-то сказать. Вдруг, прорвав стрелецкую охрану, к нему кидается из толпы женщина, хватает его за ноги, молча впивается в него взглядом. Это — Катерина. ‘Взять ее! Взять ее!’ — кричит с крыльца Воевода. Стрельцы стоят, не двигаясь… ‘Вот и встретились… — говорит Катерине Разин. — Здравствуй!’ Но Катерину уже схватили сбежавшие с крыльца Воевода и Судья, тащат ее в Пыточную башню, Катерина, обернувшись, кричит Разину: ‘Проща-ай!’ Этот крик подхватывают в толпе. Движение Разина — толпа мгновенно затихла. Он говорит: ‘Не прощайтесь: еще вернусь я… Ждите!’ Затем — стрельцам: ‘Ну, что ж стали? Ведите меня, пора!’ Стрельцы, потупив глаза, робея, подходят к телеге…
Чох на ветер,
Кожа на шест,
Мясо собакам,
Кости в ров, —
Степан Тимофеич,
Будь здоров!
1932-1933
Впервые: Замятин Е. Сочинения. Т. 4. С. 95-112.
Печатается по данному изданию.
Сценарий написан в 1932-1933 гг. для студии ‘Вандор-филмз’, которой руководил русский эмигрант Михаил Залкинд. Сценарий был написан специально для Шаляпина.
Проект не был реализован.