РАЗСКАЗЫ ИЗЪ ИСТОРІИ АНГЛІИ
ПРИ КОРОЛЯХЪ ІАКОВЪ II и ВИЛЬГЕЛЬМ III И КОРОЛЕВ АНН.
Экспедиція на югъ Ирландіи.— Марльборо беретъ Коркъ и Кинсэль.— Шотландскія дла.— Интриги Монгомери съ якобитами.— Открытіе Шотландскаго Парламента.— Церковное устройство.— Вильгельмъ недоволенъ церковнымъ устройствомъ Шотландіи.— Общее собраніе Шотландской церкви.— Положеніе длъ на континент.— Герцогъ савойскій присоединяется къ коалиціи.— Заговоръ якобитовъ.— Митингъ главныхъ заговорщиковъ.— Бумаги, переданныя Престону.— Кэрмэргенъ узнаетъ о заговор.— Арестъ Престона и его товарищей.— Путешествіе Вильгельма въ Голландію.— Въздъ Вильгельма въ Гагу.— Конгрессъ въ Гаг.— Вильгельмъ самъ ведетъ дипломатическіе переговоры, не имя министра иностранныхъ длъ.— Слдуетъ ли обвинять его зато въ отступленіи отъ конституціонныхъ началъ.— Неудобства, неизбжныя въ коалиціи.— Осада и паденіе Мопса.— Нершительность Престона и его признанья.— Смерть Джорджа Фокса, его характеръ.— Измна Росселя, Годольфина и Марльборо.— Война въ Ирландіи.— Сраженіе при Агрим.— Вторая осада Лимерика.— Капитуляція Лимерика.— Положеніе Ирландіи посл войны.— Отношеніе побдителей-англичанъ къ туземцамъ.— Ирландскіе патріоты восемнадцатаго столтія.— Открытіе Англійскаго Парламента.— Пренія по поводу остъ-индской торговли.— Пренія по поводу билля объ измненіи суда надъ государственными преступниками.— Заговоръ Марльборо противъ Вильгельма.— Заговоръ Фуллера.
Когда Вильгельмъ прибылъ въ Лондонъ, экспедиція, назначенная въ Коркъ, готовилась отплыть изъ Портсмута, и Марльборо ожидалъ попутнаго втра.
Наконецъ, 18 сентября, при попутномъ втр, флотъ пустился въ море, и 21 показался передъ гаванью Корка. Войска высадились, и вскор къ нимъ присоединился герцогъ виртембергскій, съ датскими, голландскими, французскими полками, которые отдлились отъ арміи, осаждавшей Лимерикъ. Герцогъ немедленно предъявилъ притязаніе, которое было бы гибельно успху экспедиціи, еслибъ англійскій генералъ не обладалъ такимъ сильнымъ умомъ и гибкимъ характеромъ: его высочество утверждалъ, что онъ, какъ принцъ царственной крови, иметъ право на главное командованіе? Марльборо спокойно и вжливо доказывалъ, что подобная притязательность не основательна. Послдовалъ споръ, въ которомъ герцогъ говорилъ грубо, а англійскій генералъ съ мягкой твердостью,— твердостью, которой онъ, быть можетъ, еще боле, чмъ своимъ великомъ дарованіямъ, обязанъ былъ успхами въ жизни. Наконецъ Марльборо согласился передать часть своихъ правъ, и уступилъ герцогу поочередное командованіе, черезъ день. Въ первое же утро своего начальствованія, Марльборо далъ по арміи пароль: ‘Виртембергъ’. Сердце герцога смягчилось такою любезностью, и на слдующій день онъ далъ пароль: ‘Марльборо’.
Но каковъ бы ни былъ пароль, геній всегда сохранялъ принадлежащее ему превосходство. Марльборо былъ истиннымъ начальникомъ арміи и въ т дни, когда командовалъ герцогъ. Коркъ былъ стсненъ осаждающими. Быстро, одно укрпленіе сдавалось за другимъ. Въ сорокъ-восемь часовъ все кончилось. Слды борьбы видны досел. Старинный фортъ, гд ирландцы защищались съ наибольшимъ упорствомъ, еще лежитъ въ развалинахъ. На городскомъ собор оставлены знаки англійскими ядрами. Осаждающіе шли на приступъ къ городскимъ укрпленіямъ по вязкимъ болотамъ и готовились къ рукопашному бою, какъ вдругъ осажденные отступили и потребовали переговоровъ. Они сдавались на капитуляцію. Марльборо общалъ ходатайствовать за нихъ у Вильгельма и предохранить городъ отъ разграбленія. По нкоторые полки ворвались въ улицы черезъ брешь и разгромили дома многихъ католиковъ.
Никакой полководецъ не умлъ лучше Марльборо пользоваться побдой. Черезъ нсколько часовъ по взятіи Корка, англійская кавалерія скакала по дорог къ Кипсэлю. Послали трубача потребовать сдачи города. Ирландскій комендантъ угрожалъ повсить его за передачу подобныхъ предложеній, зажегъ городъ, а самъ удалился съ гарнизономъ въ два форта, называвшіеся Старымъ и Новымъ. Англійская конница поспла во время, чтобы потушить пламя. Между тмъ, Марльборо поспшно подвигался съ пхотой. Старый фортъ былъ немедленно взятъ штурмомъ, но для взятія Новаго, требовалось повести атаку боле методически. Поставили батареи, прорыли траншеи, подвели мины — черезъ нсколько дней осаждающіе увидли въ своей власти контръ-эскарпъ, и все было готово къ приступу, какъ комендантъ согласился на капитуляцію. Гарнизону позволили удалиться свободно, и войска Марльборо насладились во вновь взятой крпости всмъ возможнымъ довольствомъ, потому что это мсто было запаснымъ магазиномъ инсургентовъ.
Успхи англійскаго полководца были полны и быстры, и, въ самомъ дл, не будь они быстры, они никогда не были бы полными. Какъ ни кратковременъ былъ его походъ, ужасная болзнь успла, однако же, произвесть страшныя опустошенія между англійскими солдатами,— несчастіе, которому въ Ирландіи неизбжно подвергались войска въ осеннее время, когда болота становятся непроходимыми, а воздухъ сырымъ. Таже болзнь, которая уничтожала ряды Шомберговой арміи при Допдальк, которая заставила Вильгельма поспшно отступить отъ шаннонскаго лимана, начала показываться въ Кинсэл. Какъ ни быстры и ршительны были мры, принятыя Марльборо для прекращенія зла, однакожь, гораздо большее число людей погибло у него отъ недуга, чмъ отъ огня непріятеля. Марльборо представился въ Кенсингтонъ только пять недль спустя посл того, какъ отплылъ изъ Портсмута, и былъ принятъ въ высшей степени благосклонно. ‘Никто изъ ныншнихъ генераловъ’, сказалъ Вильгельмъ, ‘прослуживъ такъ мало, какъ мой Марльборо, не способенъ такъ, какъ онъ, къ совершенію великихъ подвиговъ и къ командованію арміями.’
Въ Шотландіи, какъ изъ Ирландіи, ходъ длъ въ это лто значительно измнился къ лучшему. Тотъ клубъ недовольныхъ виговъ, который въ предшествующемъ году управлялъ Парламентомъ, низвергалъ министровъ, отказывалъ въ субсидіяхъ и останавливалъ дйствіе правительства, палъ теперь подъ бременемъ общаго презрнія и наконецъ совсмъ пересталъ существовать. Появилось гармоническое согласіе между государемъ и депутатами, и прежнія распри по поводу двухъ формъ церковнаго управленія кончились благополучно, единственнымъ способомъ, могущимъ внести миръ и благоденствіе въ страну.
Такой счастливый исходъ длъ надо главнымъ образомъ приписать ошибкамъ коварнаго, мстительнаго Монгомери. Нсколько недль спустя посл закрытія той парламентской сессіи, втеченіе которой онъ обладалъ неограниченнымъ вліяніемъ въ Шотландскомъ Парламент, Монгомери отправился въ Лондонъ съ двумя главными своими сообщниками — графомъ Аннэндэлемъ и лордомъ Россомъ. Вс трое получили аудіенцію у Вильгельма и представили ему записку, въ которой излагались ихъ требованія, касательно публичныхъ длъ. Они не замедлили бы измнитъ свой тонъ, еслибы Вильгельмъ даровалъ имъ то, что они просили лично для себя. Но онъ глубоко гнушался ихъ поведеніемъ, и ршился не награждать ихъ за вражду къ себ. Пріемъ, сдланный имъ, убдилъ ихъ, что отъ короля нечего ожидать, ни малйшей благосклонности или награды. Монгомери былъ гордъ, нужды давили его, бдность его доходила до нищеты, и если въ самое короткое время ему не удастся достать выгоднаго мста, онъ подвергался неминуемой опасности попасть въ тюрьму. Едва лишь увидлъ онъ, что его услуги не нужны Вильгельму, онъ ршился продать ихъ Іакову. Маклера нашли легко и скоро. Монгомери былъ старымъ знакомымъ Фергюсона. Они хорошо понимали другъ друга, ихъ натуры были родственны, при всемъ различіи въ дарованіяхъ, оба они были одинаково тщеславны, ненасытны, коварны. Монгомери черезъ Фергюсона познакомился съ Невилемъ Пэйномъ, однимъ изъ самыхъ искусныхъ и ршительныхъ агентовъ изгнанной Фамиліи. Пэйна давно знали въ Лондон, какъ пачкуна въ стихотворств и человка ничтожнаго въ политик. И хотя его нравственный характеръ былъ невысокъ, однако скоро онъ имлъ случай доказать, что владлъ храбростью и врностью, достойными лучшаго дла, чмъ было дло Іакова, и лучшаго сообщества, чмъ было сообщество Монгомери.
Переговоры скоро заключились союзническимъ трактатомъ. Пэйнъ секретно общалъ Монгомери не только прощеніе, ной богатство, власть и титулъ. Монгомери, также секретно, взялъ на себя обязанность склонить Шотландскій Парламентъ снова призвать законнаго короля. Россъ и Аннэндель охотно согласились на все, что предложилъ ихъ дятельный и даровитый сотоварищъ. Одинъ авантюристъ, готовый продать за деньги душу свою какой угодно сторон, взялъ на себя доставить Іакову предложенія Клуба. Монгомери и его два знаменитые соучастника возвратились въ Эдинбургъ, и тамъ вошли въ союзъ съ своими старыми врагами, защитниками прелатства и неограниченной власти.
Когда Шотландскій Парламентъ снова собрался въ Эдинбург, Вильгельмъ находился въ немаломъ затрудненіи, какимъ образомъ дйствовать съ этимъ своенравнымъ и прихотливымъ политическимъ тломъ. Англійскія Палаты выводили его иногда изъ терпнія, но он вотировали ему мильоны и никогда не просили у него такихъ уступокъ, какія настоятельно требовались шотландскимъ народнымъ собраніемъ, которое могло дать ему лишь очень мало, и не давало ничего. Англійскіе государственные люди, съ которыми онъ имлъ сношенія, вообще не стояли и не заслуживали стоять высоко въ его мнніи, однако, немногіе изъ нихъ были до такой крайней степени лживы и безстыдны, какъ главные шотландскіе политики. Но нравственности и честности, Гамильтонъ скоре стоялъ выше, чмъ ниже своихъ товарищей, а даже и Гамильтонъ былъ непостояненъ, лживъ и корыстолюбивъ. ‘Молю Бога’, воскликнулъ однажды раздраженный Вильгельмъ, ‘чтобы Шотландія отстояла отъ меня на тысячу миль, а герцогъ Гамильтонъ сдлался ея королемъ. Тогда я избавился бы разомъ отъ нихъ обоихъ.’ — По долгомъ обсужденіи, Вильгельмъ ршился послать въ Шотландію Мельвиллу въ качеств верховнаго лорда-коммиссара. Во вновь собранномъ Парламент Монгомери не нашелъ того сочувствія къ своимъ планамъ, какое надялся найдти. Большая часть членовъ отклонилась отъ якобитовъ, и скоре была наклонна дйствовать за одна съ существующимъ правительствомъ, нежели противъ. Такимъ образомъ, ожиданія Монгомери и его сотоварищей не оправдались* Важнйшими дйствіями этой сессіи были т акты, которые установили церковную конституцію Шотландіи. Требованіемъ о правахъ было объявлено, что власть епископовъ есть невыносимая тяжесть и обида, и Вильгельмъ, принимая корону, обязался не поддерживать установленія, осужденнаго тмъ самымъ актомъ, которымъ давалось ему право на корону. По требованіе о правахъ не опредлило формы церковнаго управленія, которая должна была замнить собою епископальное устройство, а втеченіе бурныхъ засданій, лтомъ 1689 года, интриги и неумренность Клуба длали невозможнымъ всякое законодательство. Поэтому, впродолженіе многихъ мсяцевъ все находилось въ безпорядк. Одни установленія были уничтожены, а другія не поставлены на мсто уничтоженныхъ. Положить конецъ такой анархіи было одною изъ первыхъ заботъ Парламента. Мельвиль, не взирая на сопротивленіе англійскихъ тори, получилъ отъ Вильгельма власть утвердить своимъ согласіемъ такія церковныя учрежденія, которыя могли бы удовлетворить шотландскій народъ. Первый законъ, котораго лордъ-коммиссаръ коснулся своимъ жезломъ, уничтожалъ Актъ Верховности. Потомъ онъ утвердилъ королевскимъ согласіемъ законъ, который возстановлялъ въ прежнихъ правахъ тхъ духовныхъ, которые занимали должность приходскихъ священниковъ во время Ковенанта и въ эпоху Реставраціи отставлены были отъ мстъ за непризнаніе епископской власти. Такихъ священниковъ изъ триста-пятидесяти осталось только шестьдесятъ.
Потомъ, Парламентъ перешелъ къ опредленію и составленію народнаго символа вры. ‘Исповданіе вры,’ составленное собраніемъ духовныхъ въ Вестминстер, ‘Пространный и краткій катихизисъ’ и ‘Правило’ считались у набожныхъ пресвитеріанъ основными камнями вры, поэтому, надялись, что законодательное собраніе обсудитъ ихъ съ подобающимъ благоговніемъ. Эта надежда, однакожь, отчасти не оправдалась. ‘Исповданіе вры’ прочли посреди неудержимой звоты, и утвердили безъ измненій. Но когда было предложено принять къ разсмотрнію ‘Катихизисы’ и ‘Правило’, дурное расположеніе духа служителей обнаружилось ропотомъ: пристрастіе къ длиннымъ проповдямъ, сродное шотландскому простонародно, отнюдь не было раздляемо шотландскою аристократіею. Парламентъ уже цлыхъ три часа внималъ съ тоскою богословскимъ догматамъ и чувствовалъ въ себ мало склонности слушать еще что нибудь касательно первоначальнаго грха или предопредленія. Герцогъ Гамильтонъ сказалъ, что Парламентъ сдлалъ уже все, существенно-необходимое. Онъ освятилъ своимъ согласіемъ символъ главнйшихъ началъ христіанства. Разсмотрніе остального легко можетъ быть предоставлено Церкви. Измученное большинство радостно согласилось на его слова, не взирая на ропотъ нкоторыхъ ревностныхъ пресвитеріанскихъ священниковъ.
Законъ, которымъ опредлялось церковное устройство Шотландіи, былъ предложенъ графомъ Сутерландомъ. Въ силу этого закона, синодальное устройство было вновь возстановлено. Управленіе церковью вручалось 60-ти возстановленнымъ священникамъ и такимъ лицамъ, духовнымъ или свтскимъ, которыхъ эти священники признаютъ достойными раздлять съ ними власть.
Монгомери сдлалъ все, отъ него зависящее, чтобъ помшать сословіямъ установить церковное устройство королевства. Онъ возбуждала ревностныхъ ковенантеровъ на такія требованія, которыя, онъ зналъ, никогда не могутъ быть дарованы правительствомъ. Онъ протестовалъ противъ всякихъ уступокъ. Голландскій пресвитеріанизмъ никогда не удовлетворитъ, говорилъ онъ, шотландцевъ. Шотландія снова желаетъ имть систему 1649 года. Эта система вытекаетъ изъ Божественнаго Слова: она была самою могучею уздою, которая когда либо обуздывала тиранію властолюбивыхъ королей, и теперь должна быть снова возстановлена безъ всякой перемны. Его якобитскіе союзники не могли скрыть своего негодованія, слушая такія рчи, а частныя поясненія Моигомери но этому поводу отнюдь ихъ не удовлетворяли. Въ то время, какъ они ратовали съ нимъ касательно этого предмета, въ Эдинбургъ прибылъ гонецъ съ важными депешами отъ Іакова и его супруги. Эти депеши на писаны были въ томъ убжденіи, что общанія Монгомери приведены въ исполненіе и что, подъ его вліяніемъ, Шотландскій Парламентъ объявилъ себя за законнаго государя противъ похитителя. Іаковъ былъ такъ благодаренъ за неожиданную помощь своихъ старыхъ враговъ, что совершенно позабылъ услуги своихъ старыхъ друзей и не обращалъ ни малйшаго вниманія на ихъ чувства. Три главные предводителя Клуба, хотя были бунтовщики и пуритане, сдлались теперь его любимцами. Аннэндэля жаловалъ онъ маркизомъ, комендантомъ эдинбургской крпости и верховнымъ лордомъ-коммиссаромъ. Монгомери давалъ титулъ графа Айра и санъ государственнаго секретаря, Росса длалъ графомъ и кром того главнымъ начальникомъ гвардіи, одинъ законовдецъ, безъ правилъ и убжденій. по имени Яковъ Стыоэртъ, который былъ сильно замшанъ въ заговор Арджайля, который потомъ перемнилъ -лагерь и поддерживалъ королевскую власть, который затмъ вторично перемнилъ лагерь и содйствовалъ Революціи, и который теперь перемнилъ лагерь въ третій разъ и задумывалъ планы совершить Реставрацію,— этотъ человкъ получалъ отъ Іакова званіе лорда-адвоката. Тайный совтъ, парламенты, армія все общалъ Іаковъ наполнить вигами. Онъ назначалъ Совтъ Пяти, которому должны были безпрекословно повиноваться вс шотландцы, и въ этомъ Совт Монгомери, Россъ, Аннэндэль составляли большинство. Марія Моденская извщала Монгомери, что пятьсотъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ предоставляются въ его распоряженіе, и въ скоромъ времени послдуетъ еще столько же. Балькаррасъ и т, которые дйствовали за одно съ нимъ, были глубоко оскорблены обращеніемъ съ ними изгнаннаго короля. Ихъ имена даже вовсе не упоминались въ письм. Все, что они сдлали и выстрадали, казалось, совершенно исчезло изъ памяти ихъ властителя. Онъ далъ имъ теперь очень ясное предостереженіе въ томъ, что если они, съ опасностью жизни и имущества, возстановятъ его на престол, то все, что только король будетъ въ состояніи раздавать, даруется тмъ, кто низложитъ его. Они видли также, что онъ былъ обманутъ хвастовствомъ и неумренными общаніями виговъ-отступниковъ. Онъ воображалъ, что Клубъ всесиленъ въ Эдинбург, а на самомъ дл, Клубъ сдлался предметомъ всеобщаго презрнія. Тори-якобиты легко нашли предлогъ, чтобы отказать въ повиновеніи якобитамъ-пресвитеріанамъ, которымъ изгнанный король передавалъ свою власть. Они жаловались, что Монгомери показалъ имъ не вс полученныя депеши. Они притворялись, будто подозрваютъ, что Монгомери передлалъ печати на конвертахъ. Монгомери призывалъ Бога въ свидтели, что это подозрніе неосновательно. Но клятвы, естественно, не могли служить достаточнымъ обезпеченіемъ со стороны человка, который еще недавно клался житьи умереть защищая Вильгельма, противъ котораго теперь составлялъ заговоръ. Съ обихъ сторонъ произошелъ раздоръ,— союзъ распался, бумаги брошены были въ огонь, и спустя нсколько дней, безчестные тріумвиры, бывшіе втеченіе одного года восторженными вильгельмитами и восторженными якобитами, еще разъ обратились въ вилгельмитовъ и доносами другъ на друга пытались снова примириться съ правительствомъ. Ни Вильгельмъ отвергнулъ ихъ съ презрніемъ, и вс они кончили жизнь въ бдственномъ положеніи, въ нищет и презрніи. Одинъ Пэйнъ выказалъ большую твердость духа, геройски вытерплъ пытку, которой его подвергли въ Шотландіи, и по освобожденіи изъ темницы провелъ остатокъ дней своихъ въ придумываніи плановъ, какъ бы возвратить законнаго властителя и низвергнуть съ позоромъ похитителя-самозванца.
Еще передъ арестованіемъ Пэйна, кончились засданія Парламента, посл сессіи, одной изъ важнйшихъ въ исторіи Шотландіи. Весь народъ призналъ новое церковное устройство.Люди, равнодушные къ религіи, радовались, что кончилась анархія и также легко пристали къ Пресвитеріанской церкви, какъ прежде приставали къ Епископальной. Сдланное соглашеніе вполн удовлетворяло умренныхъ пресвитеріанъ. Большинство строгихъ пресвитеріанъ также подчинилось новымъ установленіямъ, но только съ протестомъ. Они, въ самомъ дл, не находили въ нихъ того, что, по ихъ мннію, составляло истинную красоту той церкви, которая сорокъ лтъ назадъ была славою и гордостью Шотландіи. Но хотя вновь построенный храмъ не равнялся въ благолпіи первому, благочестивые могли утшать себя тою мыслью, что посл продолжительнаго плненія вавилонскаго, имъ удалось снова выстроить Божій Домъ на древнемъ основаніи, хотя и не совершенно, не могли они по этому не питать къ латитударіанцу Вильгельму тхъ же благодарныхъ чувствъ, какія питали, напримръ, возвращенные іудеи къ язычнику Киру. Но король только въ половицу былъ доволенъ новымъ церковнымъ устройствомъ Шотландіи. Ему казалось, что съ приверженцами старой Епископальной церкви поступили слишкомъ сурово, и онъ боялся, что съ ними станутъ поступать еще сурове, когда новая церковь окрпнетъ и организуется. Онъ сильно желалъ, чтобы актъ, установлявшій Пресвитеріанскую церковь, сопровожденъ другимъ актомъ, которымъ дозволялось бы лицамъ, непринадлежавшимъ къ этой церкви, совершать свободно свое богослуженіе и составлять религіозныя собранія, въ своей инструкціи Ліельвилю онъ особенно настаивалъ на этомъ пункт. Но нкоторые, пользовавшіеся популярностью, проповдники такъ сильно и горячо говорили въ Эдинбург противъ свободы совсти, которую они называли порожденіемъ лжи, что Мельвиль не осмлился повиноваться желаніямъ своего государя. Въ Парламент сдлана была слабая попытка со стороны Мельвиля въ пользу терпимости, но предложеніе было принято холодно и даже враждебно.
Однако Вильгельмъ твердо ршился не допустить торжествующую секту къ преслдованію ея соперниковъ, и воспользовался первымъ случаемъ возвстить всенародно свою ршимость. Первое общее собраніе вновь установленной церкви случилось вскор посл его возвращенія изъ Ирландіи. Было необходимо, чтобы онъ, назначилъ коммиссара и послалъ грамоту. Нкоторые ревностные пресвитеріане надялись, что Кравфортъ будетъ назначенъ коммиссаромъ, и эдинбургскіе священники составили просьбу, въ которой весьма ясно намекали, что таково ихъ желаніе. Однако, Вильгельмъ выбралъ лорда Кармихаэля, человка замчательнаго своимъ здравымъ смысломъ, терпимостью и умренностью. Королевское письмо къ собранію было мудро по своему содержанію и выразительно по языку. ‘Мы надемся, писалъ король, что ваши дйствія не подадутъ намъ никакихъ причинъ раскаяваться въ томъ, что мы совершили. Мы никогда не думали, что насиліе можетъ способствовать распространенію истинной вры, и не допустимъ такъ же, чтобы наша власть могла служить покровомъ для неразумныхъ страстей какой, бы то ни было партіи. Терпимость и кротость — вотъ что предписываетъ Спаситель,— вотъ чего ожидаютъ отъ васъ сосднія вамъ церковныя братства,— и тоже самое мы, съ своей стороны, предписываемъ наблюдать вамъ’. Шестьдесятъ духовныхъ и ихъ товарищи очень рады были бы отвчать на эти слова языкомъ, подобнымъ тому, какой употребляло духовенство въ то время, когда Карлъ Второй находился въ Шотландіи. Но имъ объяснили, что въ Англіи глубоко сочувствуютъ священникамъ Епископальной церкви, и что при такихъ условіяхъ было бы безумно имъ, представителямъ Пресвитеріанской церкви, вступать въ распрю съ королемъ. Но этому, собраніе послало королю почтительный и благодарственный отвтъ, и увряло его величество, что они слишкомъ много страдали отъ притсненій, чтобы самимъ быть притснителями.
Между тмъ, войска на всемъ континент (1690) размщались по зимнимъ квартирамъ. Везд компанія по своимъ результатамъ оказалась нершительною. Побда, выигранная Люксембургомъ при Флёрюс, не произвела никакихъ важныхъ слдствій. На верхнемъ Рейн большія арміи цлые мсяцы наблюдали другъ за другомъ, не обмнявшись ни выстрломъ. Въ Каталоніи было взято нсколько ничтожныхъ крпостей. На восток Европы, въ нкоторыхъ мстахъ, турки одержали верхъ, въ другихъ — христіане, и окончаніе распри казалось такъ же далекимъ, какъ и прежде. Союзъ въ этомъ году потерялъ одного полезнаго члена и пріобрлъ въ замнъ другаго. Герцогъ лотарингскій, лучшій военачальникъ императорской арміи, умеръ, какъ жилъ, изгнанникомъ и не завщалъ своимъ дтямъ ничего, кром своей славы. Но въ то самое время, когда союзные государи были чрезмрно огорчены потерею такого полководца, они узнали, что къ нимъ присоединился другой государь, который не уступалъ умершему ни въ сил, ни въ мужеств.
То былъ Викторъ Амедей, герцогъ савойскій. Герцогъ, еще молодой человкъ, усплъ однакоже пріобрсти ту ловкость и искусство, которыя прославлялись всми государственными людьми Италіи, которыя возвысили Каструччіо Кастракани и Франциска Сфорцу на высокую степень величія и приведены въ систему Макіавелемъ. Никакой государь новйшей Европы при такомъ маленькомъ владніи, каково-было герцога савойскаго, не оказывалъ такого огромнаго вліянія на ходъ европейской политики, втеченіе столь продолжительнаго времени, какъ Викторъ Амедей. Нкоторое время онъ, съ наружной преданностью, по съ тайной ненавистью, подчинялся вліянію французскаго Двора. Когда началась война, онъ объявилъ себя нейтральнымъ, но вошелъ въ тайные переговоры съ австрійскимъ домомъ. По всему вроятію онъ долго еще выжидалъ бы благопріятной минуты, для нанесенія ршительнаго удара, еслибъ его хитрые планы не были разстроены быстротою и ршительностью Людовика. Французская армія, подъ начальствомъ Катина, полководца весьма даровитаго и храбраго ‘двинулась въ Піемонтъ. Съ тмъ вмст, Людовикъ увдомилъ герцога, что его поведеніе возбудило подозрмія, которыя могутъ быть устранены только въ томъ случа, если онъ согласится впустить французскіе гарнизоны въ Туринъ и Верчелли. Онъ увидалъ, что ему приходится быть или рабомъ или открытымъ врагомъ своего сильнаго и повелительнаго сосда. Онъ избралъ послднее, и вслдствіе того началась война, которая втеченіе семи лтъ занимала таланты лучшихъ полководцевъ Людовика. Тотчасъ посл разрыва изъ Гурина было послано торжественное посольство въ Лондонъ. Посланникъ поздравлялъ Вильгельма, что онъ возвратилъ Англіи принадлежащее ей мсто въ ряду прочихъ народовъ и разбилъ цпи, долго тяготвшія надъ Европою. ‘Мой государь’, сказалъ онъ, ‘благодаритъ Бога, что наконецъ иметъ возможность выразить вашему величеству т доброжелательныя и почтительныя чувства, которыя онъ давно уже питалъ въ тайн души своей. Вы воспламенили его сердце надеждою освобожденія, посл столькихъ годовъ рабства и униженія.’
Было ршено, что втеченіе слдующей зимы будетъ собранъ въ Гаг конгрессъ всхъ державъ, враждебныхъ Франціи. Вильгельмъ хотлъ нетерпливо туда отправиться, но прежде надлежало открыть ему лично засданія Парламента. Въ октябр Палаты собрались въ Вестминстер. Собранный Парламентъ дйствовалъ съ рдкимъ единодушіемъ и безпрекословно согласился на вс требованія правительства. Были вотированы огромныя суммы на веденіе войны. Вмродолженіе этой же сессіи судили Торрингтона, который, вслдствіе проснувшагося къ нему въ народ участія, былъ освобожденъ и оправданъ. Посл суда онъ вздумалъ было явиться ко Двору, по Вильгельмъ принялъ его очень холодно, и вскор удалилъ отъ всхъ должностей.
До отъзда, короля въ Гагу, случилось весьма важное происшествіе, которое, между прочимъ, дало случай Кэрмэртену утвердить свое вліяніе.
Казалось, якобиты были совершенно подавлены въ август. Побда при Бойн и неудержимый взрывъ патріотическихъ чувствъ, произведенный появленіемъ Турвилля на берегахъ Девоншира, заставили присмирть и устрашили самыхъ смлыхъ поборниковъ наслдственнаго права. Большая часть главныхъ заговорщиковъ провели нсколько недль въ потаенныхъ мстахъ, опасаясь показываться въ народ. Но какъ ни далеко распространялись развтвленія заговора, только одинъ заговорщикъ потерплъ наказаніе за свое преступленіе. Когда оказалось, что правительство считало достаточнымъ принести одну только жертву, когда, прошла опасность вншняго вторженія, когда народный энтузіазмъ, возбужденный этой опасностью, началъ остывать, когда снисходительность правительства освободила нкоторыхъ заговорщиковъ изъ темницъ и ободрила другихъ покинуть свои убжища,— тогда враждебная партія, пораженная и разсянная, снова начала подавать знаки жизни и движенія. Старые измнники, снова соединившись на старыхъ мстахъ сходбищъ, обмнивались многозначительными взглядами и таинственнымъ шопотомъ, вынимали изъ кармановъ пасквили на Кенсингтонскій Дворъ и письма изъ Сенъ-Жермена. Самые дятельные между ними были Престонъ, Даргмоутъ и Кларендонъ. Съ. ними соединился неприсягнувшій епископъ Элійскій, которому правительство дозволяло еще оставаться во дворц, ему уже не принадлежавшему и который, не задолго передъ тмъ, торжественно призывалъ небеса въ свидтели, что ему ненавистна самая мысль о приглашеніи иностранцевъ къ нашествію на Англію. Одинъ удобный случай былъ потерянъ, но представлялся теперь другой и надо было постараться не упустить его. Похититель долженъ вскор оставить Англію. Правленіе опять будетъ вврено слабой женщин и разномыслящему Совту. Заканчивающійся годъ былъ, конечно, весьма несчастливъ, но годъ наступающій можетъ быть гораздо благопріятне.
Въ декабр главные якобиты сошлись на митингъ. Мнніе собранія, состоявшаго исключительно изъ протестантовъ, было таково, что надобно попытать что нибудь, но что трудности представляются громадныя. Никто не ршился подать совтъ, чтобы Іаковъ явился въ Англію не сопровождаемый регулярными войсками. Но вс, наученные опытомъ минувшаго лта, устрашились дйствія, которое можетъ быть произведено появленіемъ французскихъ мундировъ и знаменъ на англійской земл. Составили бумагу, которая, надялись, убдитъ Іакова, а равно и Людовика, что реставрація не можетъ быть произведена иначе, какъ при содйствіи націи. Франція — таково было содержаніе этого замчательнаго документа — можетъ, пожалуй, обратить островъ въ груду развалинъ, но никогда не обратитъ его въ покоренную провинцію. Едва ли возможно вообразить кому нибудь, кто не имлъ случая наблюдать состояніе общественнаго духа, ту страшную, дикую и свирпую ршительность, съ которою люди всхъ классовъ, сектъ и партій готовы сопротивляться какой бы то ни было иноземной держав, которая захотла бы покорить королевство силою оружія. Равно управленіе Англіи должно быть иное, чмъ управленіе римско-католической страны. Пять мильоновъ протестантовъ живутъ въ королевств, а папистовъ нтъ и сотни тысячъ: возможно ли, чтобы такое меньшинство подавило такое большинство? нтъ, это Физически невозможно, а передъ физической невозможностью должны падать вс другія соображенія. Поэтому желательно, чтобы его величество принялъ немедленно такія мры, которыя ясно показывали бы, что онъ намренъ покровительствовать протестантамъ. Къ несчастію, каждое письмо, прибывающее изъ Франціи, содержитъ въ себ нчто такое, что клонится къ раздраженію чувствъ, которыя въ высшей степени желательно бы утишить совершенно. Всюду ходятъ разсказы объ оскорбленіяхъ, которымъ подвергаются въ Сенъ-Жермен протестанты, подавшіе высочайшее доказательство врности, послдовавъ въ изгнаніе за властелиномъ, исповдующимъ враждебную имъ религію. Эдикты, изданные противъ гугенотовъ Людовикомъ, можетъ быть, весьма полезны и оправдываются анархическими мнніями и поступками этой секты, но въ высочайшей степени несправедливо и негостепріимно обращать эти эдикты противъ людей, которые оставили свою родную страну единственно изъ привязанности къ римско-католическому королю. Нтъ, не должно запрещать сынамъ Англиканской церкви, которые, повинуясь своему ученію, покинули все драгоцннйшее для нихъ на земл, лишь бы служить королевскому длу,— не должно запрещать имъ собираться на молитву въ какомъ нибудь скромномъ зданіи, совершать тамъ свои религіозные обряды и искать отрады въ своей вр. Извстіе, что Людовикъ, по просьб Іакова, позволилъ англійскимъ изгнанникамъ поклоняться Богу согласно съ ихъ національными формами,— такое извстіе произведетъ весьма благодтельное впечатлніе и послужитъ приготовленіемъ къ великой попытк. Эта попытка должна быть совершена при начал весны. Французскія войска, безъ сомннія, должны сопровождать его величество. Но онъ обязанъ немедленно объявить, что привезъ эти силы единственно для охраненія своей особы и для покровительства своимъ врнымъ подданнымъ, и что тотчасъ, какъ только иноземные утснители будутъ изгнаны, иноземные освободители также оставятъ британскую почву. Онъ долженъ, кром того, дать общаніе управлять согласно закону, а вс спорные пункты между имъ и народомъ предоставить ршенію Парламента.
Было ршено, что IIрестонъ доставитъ въ Сенъ-Жерменъ совты и внушенія заговорщиковъ. Не легко было найдти въ гавани Лондона частное судно, котораго владлецъ не стснился бы тмъ употребленіемъ, для котораго предназначалось его судно. Аштонъ и Элліотъ, другіе два заговорщика, долженствовавшіе отправиться съ Престономъ,— были представлены хозяину купеческаго корабля Лаковъ и Елизавета’. Якобитскіе агенты выдавали себя за контрабандистовъ и толковали весьма убдительно о тысячахъ фунтовъ, которые попадутъ имъ въ карманъ, вслдствіе одной только счастливой поздки во Францію и обратно. Скоро сторговались и сдлали вс необходимыя распоряженія къ дорог.
Друзья снабдили Престона пакетомъ, содержавшимъ многія важныя бумаги. Между ними находился списокъ офицеровъ англійскаго Флота, переданный Дартмоутомъ, который поддерживалъ сношенія со многими изъ своихъ старыхъ товарищей но оружію, изложеніе ршеній, которыя были приняты на митинг заговорщиковъ,— и потомъ главные пункты деклараціи, которую Іаковъ долженъ быль издать въ минуту своей высадки. Тутъ заключалось также шесть или семь писемъ отъ значительныхъ лицъ якобитской партіи. Большая часть этихъ писемъ писана иносказательно, но нтъ большой трудности разъяснить смыслъ этихъ загадокъ. Одинъ заговорщикъ поддлывался подъ судебный языкъ: ‘Есть надежда, что мистеръ Джаксонъ скоро возвратитъ свое имніе. Новый землевладлецъ суровый человкъ и вооружилъ противъ себя всхъ Фермеровъ. Немного требуется, чтобы вновь пріобрсти утраченную собственность. Мннія лучшихъ судей склоняются на сторону мистера Джаксона. Теперь, главнымъ образомъ, необходимо его личное присутствіе въ Вестминстеръ Голл. Послднее засданіе должно совершиться до исхода Пасхи.’ Другіе усвоили себ биржевой языкъ: ‘Явились великія требованія на товаръ хорошаго сорта. Есть надежда, что старая Фирма скоро заключитъ полезные союзы съ домами, съ которыми прежде не имла никакихъ оборотовъ. (Здсь, очевидно, заключается намекъ на недовольныхъ виговъ.) Но, прибавлялось, купцы не должны медлить. Нтъ ничего опасне, какъ пропустить базарное время. Если ожидаемыя клади не прибудутъ десятаго марта, пропадетъ весь годовой барышъ. Что же касается до подробностей, то таковыя можетъ сообщить хозяину надежный Факторъ, податель этой записки.’ Кларендонъ принялъ тонъ свата: ‘Есть надежда, что затянное сватовство придетъ къ хорошему концу, и что на приданое за невстой можно смло разсчитывать. Ваши родственники, писалъ онъ, намекая на свой арестъ, поступили со мной очень невжливо въ послднее лто. Но все-таки, едва лишь я отъ нихъ отдлался, снова продолжалъ начатое сватовство.’ Катерина Седли вручила Престону письмо, въ которомъ, безъ оговорокъ и аллегорій, говорила, что любовникъ оставилъ ей дочь на рукахъ, и весьма настоятельно просила денегъ. Но дв самыя важныя депеши принадлежали епископу Тёрнеру. Они были адресованы къ мистеру и мистриссъ Реддингъ, но языкъ въ нихъ былъ такого рода, что никакой джентльменъ не могъ употребить его, какъ только обращаясь къ царственнымъ особамъ. Епископъ уврялъ ихъ величества, что онъ всей душой преданъ ихъ длу, что горячо жаждетъ великаго испытанія, при которомъ онъ могъ бы выказать свою ревность, и что онъ разв тогда можетъ отступить отъ своей обязанности относительно ихъ особъ, когда захочетъ отказаться отъ небесной благодати. Онъ прибавляетъ, прибгая, правда, къ метафорической фразеологіи, впрочемъ, вполн понятной, что онъ мундштукъ и узда многихъ неприсягнувшихъ прелатовъ и особенно Санкрофта. ‘Господинъ, я говорю отъ лица многихъ,— таковы слова письма къ Іакову,— ибо я выражаю чувства моего старшаго брата, равно какъ и мои собственныя, и чувства остальныхъ членовъ нашего семейства.’ Письмо къ Маріи Моденской заключаетъ въ себ тотъ же смыслъ: ‘Я говорю такъ по полномочію отъ моего старшаго брата и остальныхъ нашихъ ближайшихъ родственниковъ.’
Престонъ лично долженъ былъ дать Іакову необходимыя поясненія и дополненія. Онъ имлъ при себ собственноручныя замчанія касательно предметовъ, о которыхъ намревался говорить съ своимъ владыкой и съ министрами Людовика. Эти замчанія, хотя написанныя очень отрывочно, могутъ быть истолкованы безъ большаго труда: означены вс слабйшіе пункты берега. Госпортъ защищенъ только палисадами. Гарнизонъ Портсмута малочисленъ. Французскій флотъ долженъ отправиться въ апрл и дать сраженіе, прежде нежели голландцы появятся въ Канал.
Все было готово къ отъзду Престона. Но хозяинъ судна возъимлъ подозрніе, что экспедиція, для которой нанятъ его корабль, была скорй политическаго, чмъ коммерческаго свойства. Ему пришло въ голову, что будетъ выгодне донести на своихъ пассажировъ, чмъ доставить ихъ во Францію. Немедленно онъ передалъ лорду-президенту увдомленіе о происходившемъ. Никакое извстіе не могло быть ему пріятне. Онъ пришелъ въ восхищеніе при мысли, что теперь можетъ доказать разительнымъ образомъ свою преданность новому правительству, и заставить молчать своихъ враговъ, которые обвиняли его въ измн. Онъ тотчасъ принялъ необходимыя мры, съ своею обычною ршимостью и быстротою. Его старшій сынъ, графъ Дэнби, смлый, втренный, и немного эксцентрическій молодой человкъ, очень любилъ море, жилъ долго между моряками и имлъ въ своемъ владніи маленькую яхту чудесной быстроты. Это судно, снабженное врными людьми, было отдано подъ начальство падежнаго офицера, Биллона, и отправлено внизъ по рк, будто бы для набора матросовъ.
По наступленіи ночи, послдней ночи 1690 г., Престонъ, Аштонъ и Элліотъ стояли на палуб своего судна, около Товера. Они смертельно опасались, что Фрегатъ, лежавшій въ Вульвич, или сторожевая флотилія, расположенная въ Гревзенд, остановятъ ихъ и станутъ объискивать. Но миновавъ и фрегатъ и крпостцу, даже безъ оклика часовыми, они ободрились, повеселли, и, почувствовавъ аппетитъ, развязали корзинку, исправно снабженную мясомъ, кулебякой, бутылками съ виномъ и такъ дале. Только что сли они за столъ праздновать свою рожденственскую пирушку, какъ безпокоило ихъ тревожное извстіе, что корабль изъ Тильбюри несется за ними. Едва лишь успли они спрятаться въ темную яму, оставленную въ баласт, состоявшемъ изъ песку, какъ судна было настигнуто и Биллопъ, во глав вооруженныхъ людей, вступилъ на палубу. Разрыли песокъ и арестовали заговорщиковъ, ихъ платье было внимательно осмотрно. Престонъ въ испуг уронилъ на песокъ свою оффиціальную печать и пакетъ, который везъ на себ. Печать найдена тамъ же, куда и упала. Аштонъ, зная важность бумагъ, подхватилъ ихъ и пытался спрятать, но он скоро были найдены у него за пазухой.
Тогда плнники пытались упросить или подкупить Биллопа. Они потребовали вина, чокались съ нимъ, пили въ честь его тосты, удивлялись его благородной наружности, изящнымъ манерамъ, и увряли, что, если онъ подетъ съ ними, или даже позволитъ только бросить этотъ маленькій свертокъ бумагъ за бортъ, въ Темзу, онъ сразу составитъ себ великолпную каррьеру. Теперь дла, говорили они, стоятъ на поворот: они не могутъ боле итти такъ, какъ шли въ послднее время, и вотъ теперь во власти капитана пріобрсти себ богатство и могущество, какого только пожелаетъ. Биллопъ, хотя вжливый, оставался непреклоннымъ. Заговорщики поняли, что ихъ головы находятся въ страшной опасности. Тяжелое испытаніе ярко выказало характеры всхъ трехъ. Престонъ всегда пользовался славою мужественнаго и находчиваго джентльмена, но близкая перспектива тюрьмы и вислицы совершенно уничтожили его. Элліотъ бсновался и богохульствовалъ, клялся, что если когда нибудь вырвется на свободу, онъ страшно отомститъ, и съ ужасными проклятіями призывалъ небесный громъ ударить въ яхту, а Лондонскій мостъ рухнуть и раздавать ее. Одинъ Аштонъ велъ себя съ мужественною твердостью.
Поздно вечеромъ яхта достигла вайтгольской пристани, и плнники подъ строгимъ надзоромъ, были отведены въ канцелярію государственнаго секретаря. Бумаги, найденныя за пазухой Аштона, были въ ту же ночь пересмотрны Нотингэмомъ и Кэрмэртеномъ, а на слдующее утро переданы Кэрмэртеномъ въ руки короля.
Скоро пронесся но всему Лондону слухъ, что открытъ заговоръ, что пойманы агенты якобитовъ, которые умоляли Іакова снова сдлать вторженіе съ Французскими войсками,— пойманы стараніями дятельнаго и энергическаго лорда-президента, и что очевидныя письменныя доказательства, ставившія въ опасность жизнь многихъ сильныхъ людей, находятся въ рукахъ правительства. Якобиты были поражены невыразимымъ ужасомъ, вопли виговъ противъ Кэрмэртена внезапно умолкли, и парламентская сессія кончилась совершенно мирно. Пятаго января король благодарилъ Палаты за ихъ поддержку, и уврялъ, что не будетъ располагать ни однимъ изъ конфискованныхъ ирландскихъ помстьевъ, покамстъ Палаты не соберутся снова. Король намекнулъ на только что открытый заговоръ, и выразилъ надежду, что друзья Англіи будутъ не мене дружны и не мене дятельны, чмъ ея враги, и за тмъ объявилъ, что отсрочиваетъ Парламентъ. На слдующій день, сопровождаемый пышною свитою, онъ отправился на конгресъ въ Гагу.
Путешествіе Вильгельма моремъ было скучно и непріятно. Долго флотъ былъ удерживаемъ безвтріемъ, и не ране, какъ черезъ пять дней, лоты показали, что берегъ Голландіи недалекъ. Морской туманъ разстилался такъ густо, что нельзя было примтить твердой земли, и потому полагали не безопаснымъ для кораблей подвигаться дале во мрак. Вильгельмъ, измученный путешествіемъ и нетерпливо желавшій увидть свою любимую страну, ршился перехать на берегъ въ открытой лодк. Вельможи, составлявшіе его свиту, пытались отклонить его отъ этого намренія, подвергавшаго опасности такую драгоцнную жизнь, но когда увидли, что его ршимость непоколебима, они настаивали на позволеніи раздлить опасность. Эта опасность оказалась боле серьёзною, чмъ ожидали. Полагали, что черезъ часъ пассажиры достигнутъ берега. Но большія массы плавающаго льду мшали движенію бота. Наступила ночь. Туманъ длался все гуще и непроницаеме, волны обливали короля и придворныхъ. Одну минуту лодка ударилась въ песокъ и ее стащили съ великимъ трудомъ. Самые смлые матросы приходили въ безпокойство. Но Вильгельмъ, во всю ночь, оставался такъ же спокойнымъ, какъ если бы сидлъ въ своемъ кабинет, въ Кенсингтон. ‘Стыдись,’ сказалъ онъ одному испуганному матросу: — ‘ты боишься умереть вмст со мною?’ Одинъ смлый голландскій морякъ ршился выпрыгнуть изъ лодки и, преодолвая большія трудности, плавая и карабкаясь черезъ льдины и буруны, достигъ твердой земли. Тутъ онъ выстрлилъ изъ ружья и зажегъ огонь, въ знакъ своего спасенія. Однако никто изъ пассажировъ не считалъ благоразумнымъ послдовать смлому примру. Они качались въ виду зажженнаго имъ пламени, пока первые блдные лучи январскаго утра не показали имъ, что они находились близъ острова Гори. Король и его спутники, окоченлые отъ холода и покрытые льдомъ, радостно причалили къ земл обогрться и отдохнуть.
Отдохнувъ нсколько часовъ въ крестьянской хижин, Вильгельмъ продолжалъ путешествіе въ Гагу. Его нетерпливо ожидали тамъ: ибо, хотя флотъ, привезшій его, не былъ видимъ съ берега, однако королевскіе салюты проникли чрезъ туманъ и повстили всему берегу о его прибытіи. Тысячи собрались въ Гонслердик привтствовать его съ восторгомъ, исходившимъ отъ сердца и достигавшимъ до его сердца. Этотъ день былъ однимъ изъ свтлыхъ дней его жизни, славной, но далеко несчастливой. По прошествіи боле чмъ двухъ лтъ, проведенныхъ на чужой земл, онъ снова вступалъ на свою родную землю. Снова внималъ онъ языку своего дтства, снова видлъ пейзажи и строенія, которыя нераздлимо соединялись въ его ум съ воспоминаніями дтства и пробуждали въ его груди священныя чувства роднаго очага. Его взору представлялись унылые песчаные холмы, покрытые раковинами, о которые разбивались волны Нмецкаго моря, нескончаемые луга, пересченные канавами, свтлые, какъ зеркало, каналы, виллы, пестрвшія странными рисунками и надписями. Втеченіе многихъ тяжкихъ мсяцевъ жилъ онъ среди народа, который не любилъ его, который не понималъ его, который никогда не забывалъ, что онъ иноземецъ. Т англичане, которые служили ему врно, служили безъ энтузіазма, безъ личной привязанности, единственно по чувству общественнаго долга. Въ глубин сердца они тосковали, что имъ не оставалось другаго выбора, какъ только между англійскимъ тираномъ и голландскимъ освободителемъ. Теперь все измнилось. Вильгельмъ находился среди народонаселенія, которое его обожало, какъ обожали Елизавету, когда она скакала посреди войскъ къ Тильбюри, какъ обожали Карла Втораго, когда онъ высадился въ Дувр. Правда, что старинные враги Оранскаго дома не оставались бездйственными во время отсутствія штатгальтера. Противъ него поднимался въ стран, если не крикъ ожесточенія, то по крайней мр ропотъ. Онъ пренебрегъ, толковали многіе, свою родную страну для новаго королевства. Гд дло шло объ достоинств англійскаго флага, или о благосостояніи англійской торговли, онъ забывалъ, что родился въ Голландіи. Но, какъ только его всмъ памятное лицо показалось снова, вся холодность — исчезла. Въ той толп, которая окаймляла дорогу отъ Гонслердика до Гаги, не было крестьянина, не было рыбака, не было Фабричнаго, котораго сердце не подымалось бы отъ гордости, при мысли, что первый министръ Голландіи сдлался великимъ королемъ, что онъ освободилъ Англію и побдилъ ирландцевъ. Со стороны Вильгельма было бы безуміемъ прохать безъ стражи отъ Гамптонъ-Курта до Вестминстера, по въ своей отчизн, онъ не нуждался для своей защиты ни въ шпагахъ, ни въ карабинахъ. ‘Не гоните народа,’ кричалъ онъ, ‘дайте имъ быть поближе ко мн: вс они добрые друзья мои’. Вильгельмъ скоро узналъ, что были сдланы роскошныя приготовленія для его пріема въ Гаг. Сначала онъ сопротивлялся и возражалъ. ‘Мн ненавистны, говорилъ онъ, шумъ и блескъ. Уже и безъ того тяжесть войны чрезмрно давитъ народъ ‘?. Онъ надялся, что его добрые товарищи сограждане станутъ смотрть на него, какъ на сосда, рожденнаго и воспитаннаго вмст съ ними, и не станутъ обижать его комплиментами и церемонными процессіями. Но вс его возраженія оказались тщетными. Голландцы, въ обыкновенной жизни простые и бережливые, приложили все свое стараніе устроить своему знаменитому соотечественнику встрчу, соотвтственную его сану и заслугамъ, — и король нашелся вынужденнымъ уступить. Въ день тріумфальнаго вшествія стеченіе народа было громадно. Многія тысячи прикатились на конькахъ по замерзлымъ каналамъ, отъ Амстердама, Ротердама, Лейдена, Гаарлема, Дельфта. Въ десять часовъ утра, 26 января, большой колоколъ городской ратуши подалъ сигналъ. Вс балконы, улицы, крыши домовъ были наполнены народомъ, одтымъ въ праздничное платье. Королевская карета, сопровождаемая алебардщиками, бжавшимъ народомъ и длиннымъ рядомъ великолпныхъ экипажей, прозжала подъ многочисленными арками, позолоченными и разрисованными, посреди безпрерывныхъ криковъ ‘да здравствуетъ король, нашъ штатгальтеръ’. Наружный фасадъ ратуши и вся окружность площади были убраны цвтами. Внки мира, троФеи, эмблемы искусствъ, паукъ, торговли и земледлія виднлись всюду. Въ одномъ мст Вильгельмъ увидлъ изображеніе славныхъ дйствій своихъ предковъ. Тутъ видлся молчаливый принцъ, основатель Батавской республики, переходящій рку Маасъ съ своими воинами. Возл него стоялъ порывистый Морицъ, ведущій аттаку при Ньюпорт. Немного дале герой празднества могъ прослдить всю богатую событіями исторію своей жизни. Вотъ онъ сидитъ ребенкомъ на колняхъ своей овдоввшей матери. Вотъ стоитъ при алтар, держась за руку Маріи. Тутъ высаживается при Торбэ. Тамъ плыветъ черезъ Бойну. Здсь посреди льдовъ и буруновъ качается лодка, надъ нею, весьма кстати, стоятъ слова великаго римлянина: ‘Чего боишься ты? Ты везешь Цезаря и его счастье’. Британскіе лорды поздравляли своего властителя съ его громадной популярностью. ‘Да,’ сказалъ онъ, ‘но не я ихъ фаворитъ. Вс эти возгласы оказались бы ничтожны сравнительно съ тмъ, что было бы, еслибъ Марія находилась со мною’.
Тмъ временемъ, какъ совершались эти празднества, улицы Гаги были запружены экипажами и свитами государей и посланниковъ, которые стекались толпами на великій конгресъ. Первый пріхалъ тщеславный и честолюбивый Фридрихъ, курфирстъ бранденбургскій, который, нсколько лтъ поздне, принялъ титулъ прусскаго короля. Потомъ прибыли: молодой курфирстъ баварскій, регентъ виртембергскій, ландграфы гессенъ-кассельскій и гессенъ-дармштатскій, и длинный рядъ владтельныхъ князей, происходившихъ изъ знаменитыхъ домовъ: Брауншвейгскаго, Саксонскаго, Голштинскаго и Нассаускаго. Маркизъ Гастанага, губернаторъ испанскихъ Нидерландовъ, присоединился къ собранію. Полномочные министры были присланы императоромъ, испанскимъ королемъ, Польшею, Даніею, Швеціею и герцогомъ савойскимъ. Едва доставало помщенія въ город и въ окрестностяхъ для англійскихъ лордовъ и джентльменовъ, нмецкихъ графовъ и бароновъ, которыхъ привлекло къ мсту сбора любопытство или обязанности службы. Угрюмая столица самого суроваго и трудолюбиваго народа глядла весело, какъ Венеція въ карнавалъ. Аллеи, прорзанныя посреди величавыхъ липъ и ольхъ, которыя обнимаютъ собою виллу принцевъ оранскихъ, блистали перьями, звздами, волнистыми париками, золотыми одеждами и шпагами лондонскихъ, берлинскихъ и внскихъ придворныхъ.
Въ пылу этихъ пированій не забывали и дло. На торжественномъ собраніи конгреса предсдательствовалъ Вильгельмъ. Въ короткой и полной достоинства рчи, которая вскор обошла всю Европу, онъ изложилъ необходимость твердаго союза и энергическихъ дйствій. Глубокое благоговніе, съ которымъ блистательное собраніе внимало рчи короля, весьма непонравилось врагамъ Англіи и сильно оскорбило многихъ. Такъ германскіе государи были горько упрекаемы за то, что уступили предсдательство выскочк. Дйствительно, самые знаменитые между ними выказывали ему такія знаки почтенія и подчиненности, которыя они едва ли бы стали оказывать самому императору: князья каждодневно тснились въ его залахъ и за столомъ вели себя такъ почтительно, какъ только можетъ вести себя англійскій лордъ относительно своего государя.
Скоро было ршено, что до начала лта будетъ выставлено противъ Франціи двсти двадцать тысячъ человкъ. Сила контингента, которую долженъ былъ доставить каждый изъ союзниковъ, была теперь опредлена. Т предметы, о которыхъ нельзя было объявлять всенародно, разсматривались и обсуживались въ, тайн англійскимъ королемъ и его союзниками. Въ этомъ случа, какъ и во всхъ другихъ важныхъ случаяхъ своего правленія, Вильгельмъ исполнялъ самъ должность своего министра иностранныхъ длъ. Форма требовала, чтобы его сопровождалъ государственный секретарь, по этому, Ноттингэмъ послдовалъ за нимъ въ Голландію. Но Ноттингэмъ, пользовавшійся большимъ довріемъ своего государя во внутреннихъ длахъ Англіи, очень мало понималъ о длахъ конгреса, едва ли боле того, что онъ читалъ въ газетахъ.
Подобный способъ дйствія показался бы теперь противоконституціоннымъ, и нкоторые писатели, прилагая требованія и понятія своего вка къ обсужденію событій прошедшихъ временъ, строго упрекали Вильгельма за его самостоятельныя дйствія, безъ совта министровъ,— а его министровъ за ихъ непозволительную уступчивость, за предоставленіе на его волю длъ, которыя такъ близко касались благосостоянія націи. Но если такіе люди, какъ Ноттингэмъ между тори, и Сомерсъ между вигами, не только допускали подобный образъ дйствія, но и признавали его необходимость, то дло не можетъ не найдти себ извиненій, и достаточно сильныя извиненія можно отъискать безъ труда.
Ученіе, что король не подлежитъ отвтственности, всегда было однимъ изъ основаній англійской конституціи. Ученіе, что министры короля отвтственны, существовало также съ незапамятной древности.Соотвтственно чистой иде конституціоннаго правленія, государи должны царствовать, none должны управлять, и конституціонное королевство, въ томъ вид, какъ оно теперь существуетъ въ Англіи, ближе, чмъ какая нибудь другая страна, подходитъ къ чистой иде. Но совершенно ошибочно думать, что англійскіе короли всегда только царствовали и никогда не управляли. Въ семнадцатомъ столтіи, какъ виги, такъ равно и тори, думали, что первенствующій правитель не только можетъ, но и долженъ управлять. Вс партіи согласно порицали Карла Второго зато, что онъ не былъ своимъ первымъ министромъ, вс партіи согласно хвалили Іакова за то, что онъ былъ самъ своимъ собственнымъ лордомъ-адмираломъ,— и вс партіи считали естественнымъ и благоразумнымъ, что Вильгельмъ самъ исполняетъ должность министра ‘иностранныхъ длъ.
Надо замтить, что люди, которые осуждаютъ нын за то Вильгельма, едва ли въ своихъ возраженіяхъ согласны сами съ собою. Порицая Вильгельма за то, что онъ самъ былъ своимъ собственнымъ министромъ въ Гаг,— въ тоже время, они восхваляютъ его за то, что онъ былъ самъ своимъ собственнымъ главнокомандующимъ въ Ирландіи. Однако, гд же различіе относительно принципа въ этихъ обоихъ случаяхъ? Изъ тхъ основаній, которыя выставляются въ доказательство того, что онъ нарушилъ конституцію, когда исключительно своей собственной властью заключалъ договоры съ императоромъ и съ курфирстомъ бранденбургскимъ,— изъ тхъ же самыхъ основаній можно вывесть, что онъ точно также нарушилъ конституцію, когда своей собственной властью приказалъ одной колонн двинуться на непріятеля при Ольдбридж, а другой перейти Слэнскій мостъ. Если конституція даровала ему начальство надъ военными силами государства, то конституція же даровала ему управленіе иностранными сношеніями государства. На основаніи какого же принципа, въ такомъ случа, можно утверждать, что онъ былъ воленъ пользоваться властью перваго рода, не совтуясь ни съ кмъ, и что былъ обязанъ пользоваться властью послдняго рода, не иначе, какъ прибгая къ совтамъ своихъ министровъ? Скажутъ ли, что ошибка въ дипломатик боле гибельна для страны, чмъ ошибка въ стратегіи? Наврное, нтъ. Едва ли возможно думать, чтобы ошибка на конгрес въ Гаг могла быть боле гибельною общественнымъ пользамъ, чмъ пораженіе при Бойн. Или, быть можетъ, скажутъ, что съ гораздо большею довренностію можно было положиться на его военныя, чмъ на дипломатическія способности? Наврное, нтъ. На войн онъ выказалъ замчательныя дарованія, но, какъ тактикъ, онъ не стоялъ высоко, и изъ многихъ, веденныхъ имъ, кампаній, только дв кончились ршительно въ его пользу. Никто, никогда, не превзошелъ его въ дипломатическихъ способностяхъ. Касательно интересовъ и тайныхъ желаній континентальныхъ Дворовъ, онъ зналъ боле, чмъ вс англійскіе государственные люди вмст. Нкоторые изъ его министровъ были, безъ сомннія, люди большихъ способностей, превосходные ораторы, отлично знавшіе дло внутренняго управленія Англіею. Но при разсужденіяхъ конгреса Кэрмэртенъ и Ноттингэмъ оказались бы на столько же ниже Вильгельма, на сколько онъ оказался бы ниже ихъ при парламентскихъ преніяхъ по вопросу чисто англійскому. Союзъ противъ Франціи былъ его дломъ. Онъ одинъ соединилъ вс части этого великаго цлаго, и онъ одинъ могъ поддержать это единство. Если бы онъ возложилъ эту громадную и многосложную машину на попеченіе кого нибудь изъ своихъ подданныхъ, она немедленно распалась бы на части.
Ведя переговоры, Вильгельмъ ни на минуту не забывалъ, что его назначеніе, его наслдственное призваніе заключалось въ покровительств реформированной церкви. Его вліяніе на римско-католическихъ государей постоянно и энергически клонилось къ тому, чтобы доставить возможное облегченіе ихъ протестантскимъ подданнымъ. Весною 1691 года, вальденскіе пастухи, подвергавшіеся долгому и ожесточенному преслдованію, были изумлены радостными извстіями. Т, которые содержались въ заключеніи, какъ еретики, получили свободу и возвратились въ свои жилища. Дти, отнятыя у родителей для воспитанія въ католичеств, были отосланы обратно. Т духовныя конгрегаціи, которыя досел сходились съ трепетомъ и подъ страхомъ смертной казни, могли теперь свободно славословить Бога среди благо дня. Эти простодушные горцы, вроятно, никогда не знали, что ихъ судьба была предметомъ спора на конгрес, и что тихимъ счастіемъ домашняго очага и безопасностью своихъ храмовъ они обязаны тому вліянію, какое Вильгельмъ имлъ надъ герцогомъ савойскимъ..
Вильгельму предстояло побдить большія трудности на конгрес, потому что приходилось бороться съ недостатками, неизбжными въ каждой коалиціи.
Никакая коалиція никогда не имла начальника способнйшаго, чмъ былъ Вильгельмъ. Но даже и Вильгельмъ часто напрасно боролся противъ тхъ недостатковъ, которые присущи всякой коалиціи. Предпріятіе, требующее дружнаго и продолжительнаго содйствія нсколькихъ независимыхъ государствъ, иметъ мало вроятности придти къ хорошему концу. Неизбжно пораждается зависть. Споры зараждаются спорами. Каждый союзникъ старается взвалить на своего товарища ту тяжесть, которую долженъ нести самъ. Едва ли кто нибудь честно доставляетъ общанный контингентъ. Едва ли кто точно наблюдаетъ назначенные сроки. Но, быть можетъ, ни одна коалиція, когда либо существовавшая, не подвергалась такой постоянной опасности распаденія, какъ коалиція, сформированная Вильгельмомъ съ такими безконечными усиліями. Столбцы газетъ, украшенные длиннымъ спискомъ государей, сошедшихся на конгрес или имвшихъ на немъ своихъ представителей, глядли очень заманчиво. Вереница княжескихъ экипажей, сопровождаемыхъ разноцвтною гвардіею и лакеями, пріятно манила взоръ между липовыми аллеями Воргоута. Но т же самыя обстоятельства, которыя длали конгресъ боле блестящимъ, чмъ другіе конгресы, длали союзъ слабе, чмъ другіе союзы. Чмъ многочисленне были союзники, тмъ многочисленне были опасности, угрожавшія лиг. Было невозможно, чтобъ двадцать правительствъ, раздленныхъ ссорами за предсдательство, ссорами за территорію, ссорами за торговлю, ссорами за религію,— могли дйствовать долго съ совершеннымъ единодушіемъ. То обстоятельство, что они, втеченіе многихъ годовъ, дйствовали съ замчательнымъ единодушіемъ, надо приписать мудрости, терпнію и твердости Вильгельма.
Положеніе могучаго противника было совершенно иное. Средства Французской монархіи, хотя, конечно, не равныя средствамъ Англіи, Голландіи, Австріи и Германской Имперіи, взятымъ вмст, были, однако, громадны, вс они заключались нераздльно въ одномъ государств, вс находились подъ безграничнымъ управленіемъ одного лица. Людовикъ двумя словами могъ сдлать то, чего Вильгельмъ не могъ достигнуть двумя мсяцами переговоровъ въ Берлин, Мюнхен, Брюссел, Турин и Вн. Такимъ образомъ, Франція являлась равною въ своихъ дйствующихъ силахъ всмъ другимъ государствамъ, которыя соединились противъ нея. Ибо въ политик, какъ и въ природ, можетъ быть равенство силъ въ двухъ различныхъ тлахъ, въ томъ случа, когда одно тло, меньшее по всу, превосходитъ другое быстротою.
Скоро справедливость этого оправдалась на дл. Въ март, государи и посланники, собранные въ Гаг, разъхались: а едва лишь они разъхались, какъ вс ихъ планы были разстроены смлымъ и искуснымъ движеніемъ непріятеля.
Людовикъ понималъ, что собраніе конгреса способно произвести сильное впечатлніе на общественное мнніе Европы. Онъ ршился противодйствовать этому впечатлнію какимъ нибудь внезапнымъ и страшнымъ ударомъ. Покамстъ его враги разсуждали, сколько войскъ каждый изъ нихъ долженъ выставить, онъ приказалъ своимъ многочисленнымъ корпусамъ стянуться отъ отдаленныхъ точекъ къ Монсу, одной изъ самыхъ важныхъ крпостей, прикрывавшихъ испанскіе Нидерланды. Его намреніе открылось только тогда, когда было приведено въ исполненіе. Вильгельмъ, удалившійся на нсколько дней въ Ло, узналъ, съ величайшимъ удивленіемъ и огорченіемъ, что французская кавалерія, пхота, артиллерія быстро приближались къ Монсу разными дорогами. У враговъ собралось въ одно цлое сто тысячъ человкъ. Вс военныя потребности были щедро доставлены военнымъ министромъ Лувуа, первымъ изъ жившихъ тогда администраторовъ. Начальствованіе поручено Люксембургу, первому изъ современныхъ полководцевъ. Осадныя операціи направлялись Вобаномъ, первымъ изъ современныхъ инженеровъ. Чтобы еще боле возжечь соревнованіе въ рядахъ своей храброй и изящной арміи, великолпный король лично отправился изъ Версаля въ лагерь. Однако, Вильгельмъ все-таки не покидалъ надежды воспрепятствовать осад. Онъ кинулся въ Гагу, привелъ въ движеніе вс находившіяся на лицо войска республики, и отправилъ энергическія письма къ германскимъ государямъ. По истеченіи трехъ недль посл полученія перваго намека объ опасности, онъ находился уже въ сосдств осажденнаго города, во глав почти пятидесяти тысячъ человкъ различныхъ націй’. Аттаковать превосходныя силы, предводительствуемыя такимъ полководцемъ, какъ Люксембургъ, было бы смлымъ, почти отчаяннымъ предпріятіемъ. Однако Вильгельмъ такъ глубоко сознавалъ, что потеря Монса была бы почти неисправимымъ несчастіемъ и позоромъ, что твердо ршился на рискъ. Онъ былъ убжденъ, что исходъ осады опредлитъ политику Дворовъ копенгагенскаго и стокгольмскаго. Эти кабинеты недавно казались склонными присоединиться къ союзу. Если Мопсъ падетъ, они наврное останутся нейтральными, даже могутъ сдлаться враждебными. ‘Рискъ великъ’, писалъ онъ Гейнзіусу, ‘однако я не вовсе отчаяваюсь. Сдлаю все, что можно сдлать. Исходъ въ рукахъ Бога.’ Но въ тотъ же самый день, какъ это письмо было написано, Монсъ палъ. Осада велась съ изумительною дятельностью. Самъ Людовикъ, хотя больной подагрою, подавалъ примръ напряженныхъ усилій. Его гвардейцы — лучшіе солдаты во всей Европ — превзошли самихъ себя, возбуждаемые его присутствіемъ. Молодые царедворцы усиливались обратить на себя вниманіе короля беззавтнымъ мужествомъ и кидались въ самый жарчайшій пылъ сраженія, съ тою же веселостью, съ какою привыкли являться на его балахъ.
Посл взятія крпости, арміи удалились на зимпія квартиры. Военныя операціи прервались на нсколько недль: Людовикъ воротился съ торжествомъ въ Версаль, а Вильгельмъ отправился на короткое время въ Англію, гд его присутствіе было необходимо.
Онъ нашелъ своихъ министровъ все еще занятыхъ отъискиваніемъ нитей заговора, который былъ открытъ передъ его отъздомъ. Въ январ, Престона, Аштона и Элліота представили къ суду. Какъ Престонъ, такъ и Аштонъ были обвинены и приговорены къ смертной казни. Вскор Аштона казнили. Элліота не требовали къ суду: противъ него не находили очевидныхъ доказательствъ, а по своему характеру и значенію онъ не стоилъ гнва правительства. Участь Престона долго находилась въ неопредленномъ положеніи. Якобиты показывали видъ, будто уврены, что правительство не осмлится пролить его крови. Онъ, говорили они, Фаворитъ въ Версали, и за его смерть послдуетъ страшное возмездіе. Они раскидывали по улицамъ Лондона листки, въ которыхъ утверждали, что если съ Престономъ случится какое нибудь зло, Монтджой и вс другіе знатные англичане, находившіеся въ плну во Франціи, немедленно будутъ колесованы. Эти нелпыя угрозы не отсрочили бы казни ни на одинъ день, но лица, державшія Престона въ своей власти, были не прочь пощадить его на извстныхъ условіяхъ. Онъ былъ посвященъ во вс тайны недовольной партіи и могъ дать драгоцнныя свднія. Его увдомили, что его судьба зависитъ отъ него самого. Борьба была продолжительная и суровая. На одной сторон стояли гордость, совстливость, духъ партіи, на другой — врожденная любовь къ жизни. Стеченіе нкотораго времени онъ нершительно переходилъ то туда, то сюда. Слушалъ онъ своихъ собратовъ якобитовъ — и его мужество росло, слушалъ агентовъ правительства — и его сердце боязливо сжималось. Вечеромъ, плотно поужинавъ и выпивъ кларету, онъ не боялся ничего. Онъ хотлъ лучше умереть, но умереть какъ мужъ, чмъ спасти свою голову низкимъ дломъ. Но расположеніе духа измнялось въ немъ совершенно, когда онъ просыпался на слдующее утро, когда испарялась храбрость, почерпнутая изъ бутылки и возбужденная обществомъ, когда онъ оставался одинокъ съ желзными ршетками и каменными стнами, и когда картины плахи, топора и крови вставали въ его воображеніи. Втеченіе нкотораго времени каждый полдень онъ аккуратно писалъ признаніе, когда находился въ трезвомъ состояніи, и сжигалъ его каждую ночь, когда былъ навесел. Его неприсягнувшіе друзья составили планъ, какъ бы провести въ Товеръ Санкрофта, въ той надежд, безъ сомннія, что такой великій прелатъ и такой великій святой утвердитъ колеблющуюся добродтель плнника. Удался ли бы этотъ планъ — неизвстно, онъ не былъ приведенъ въ исполненіе, потому что роковой часъ приблизился, и твердость Престона сокрушилась. Онъ признался въ своей вин и наименовалъ, какъ своихъ соучастниковъ, Кларендона, Дартмоута, и епископа Элійскаго. Кром того, онъ назвалъ и многихъ другихъ заговорщиковъ. Впрочемъ, правительство со всми виновными поступило въ высшей степени снисходительно. Никто изъ нихъ, исключая уже названнаго, не былъ казненъ, нкоторые просидли нсколько мсяцевъ въ крпости, другимъ же дали возможность скрыться.
Въ то время, какъ Лондонъ былъ взволнованъ извстіями объ открытіи заговора, умеръ Джорджъ Фоксъ, основатель секты квакеровъ. Боле сорока лтъ прошло съ тхъ поръ, какъ Фоксъ началъ созерцать виднія и изгонять бсовъ. Онъ былъ тогда юношей строгой нравственности и серьёзной наружности, съ дурнымъ отъ природы характеромъ, съ ограниченнымъ воспитаніемъ и съ умственными способностями самыми несчастными изъ всхъ способностей, то есть, слишкомъ безпорядочными для свободы и не довольно безпорядочными для Бедлама. Обстоятельства, въ которыя онъ былъ поставленъ, могли только способствовать сильнйшему развитію природныхъ недостатковъ его ума. Въ то время, когда созрвали его способности, приверженцы Епископальной церкви, пресвитеріанцы, индепенденты, баптисты боролись между собою за первенство и въ каждомъ углу королевства отвергали и унижали другъ друга. Онъ путешествовалъ отъ конгрегаціи къ конгрегаціи: слушалъ священниковъ, проклинающихъ пуританъ, слушалъ пуританъ, проповдующихъ противъ священниковъ, и тщетно прилплялся къ ученымъ той или другой партіи для духовнаго назиданія. Юный искатель истины покинулъ съ отвращеніемъ этихъ совтодателей и спустя нкоторое время, пришелъ къ тому заключенію, что никакое человческое существо не способно наставить его въ божественныхъ вещахъ, и что истина сообщается ему непосредственнымъ внушеніемъ Неба. Онъ убдился, что, такъ какъ раздленіе языковъ случилось при строеніи Вавилонскаго столпа, итакъ какъ гонители Христа поставили надъ его крестомъ надписи на латинскомъ, греческомъ и еврейскомъ языкахъ: то, поэтому, познаніе языковъ, и особенно языковъ греческаго, латинскаго и еврейскаго, не только не нужно христіанскому учителю, но и пагубно для души. Одною изъ драгоцнныхъ истинъ, открытыхъ имъ, было то, что говорить во второмъ лиц вы, а не ты, множественное, а не единственное число, есть ложь и грховная лесть. Другая истина, что употреблять слово ‘мартъ’, значитъ приносить жертву кровожадному богу Марсу, а говорить ‘понедльникъ’ (Monday), значитъ благоговйно поклоняться лун (moon). Говорить доброе утро или добрый вечеръ въ высшей степени непозволительно, потому что эти Фразы очевидно намекаютъ на то, что Богъ создалъ дурные дни и дурныя ночи. Христіанинъ долженъ скорй умереть мучительной смертью, чмъ снять свою шляпу передъ величайшимъ изъ смертныхъ. Когда Фокса вызывали подкрпить свои догматы авторитетомъ св. Писанія, онъ приводилъ мсто, въ которомъ сказано, что Седрахъ, Мисахъ и Авденаго были кинуты въ пылающую пещь со шляпами на голов, и, если врить его собственному разсказу, верховный судья Англіи совершенно терялся, что отвчать на такой аргументъ, и только кричалъ: ‘тюремщикъ, гони его прочь.’ Потомъ Фоксъ, въ доказательство своего ученія о шляпахъ, приводилъ и другіе аргументы, уже не столь вскіе: напримръ, то, что турки никогда не обнажаютъ своихъ головъ передъ старшими,— онъ спрашивалъ, съ великимъ одушевленіемъ, не должны ли т, которые носятъ благородное имя христіанъ, превзойти турокъ въ добродтели. Поклоны онъ строго воспрещалъ и смотрлъ на нихъ, какъ на дйствіе сатанинской силы, потому что, по его замчанію, евангелическая жена, пока жилъ въ ней злой духъ, все кланялась, кланялась, и перестала кланяться, какъ только Святой духъ освободилъ ее отъ тираніи злаго бса. Его толкованія на св. Писаніе были совершенно особеннаго рода. Т мста въ евангеліи, которыя, по понятіямъ врующихъ, втеченіе шестнадцати вковъ, понимались фигурально, онъ толковалъ буквально. Т мста, которыя до него никто не принималъ въ иномъ смысл, какъ буквальномъ, онъ толковалъ фигурально. Такимъ образомъ, въ тхъ словахъ, гд въ метафорическихъ выраженіяхъ предписывается терпніе противъ оскорбленій, онъ вывелъ ученіе, что самозащищеніе противъ пиратовъ и разбойниковъ незаконно. Съ другой стороны, ясное предписаніе крестить водою и принимать хлбъ и вино въ память искупленія человческаго рода, онъ пояснялъ аллегорически. Онъ долго переходилъ съ мста на мсто, проповдуя свое странное богословіе, трепеща въ судорогахъ фанатическаго энтузіазма, пробиваясь силою въ церкви, которыя называлъ мечетями, прерывалъ крикомъ и непристойностями молитвы и проповди и проклиналъ всячески ректоровъ и судей въ своихъ посланіяхъ, очень похожихъ на шутовскія пародіи тхъ высокихъ псенъ, въ которыхъ еврейскіе пророки предсказывали бдствія Тира и Вавилона. Скоро онъ обратилъ на себя общее вниманіе своими подвигами. Его странное лицо, его дикія псни, его неподвижная шляпа и кожаные штаны были знакомы по всей стран, и онъ хвалился, что, какъ только проходилъ слухъ, что ‘приближается мужъ въ кожаныхъ штанахъ’,— ужасъ охватывалъ всхъ лицемрныхъ учителей, а наемные священники торопливо удалялись, избгая встрчи съ нимъ. Его многократно сажали въ тюрьму, и заключали въ колодки, иногда справедливо, за нарушеніе порядка при публичномъ богослуженіи, иногда несправедливо, просто за безсмысленную болтовню. Скоро онъ собралъ вокругъ себя толпу приверженцевъ, изъ которыхъ нкоторые пошли даже дале его. Фоксъ передаетъ намъ, что одинъ изъ его друзей нагишомъ проходилъ черезъ Скинтонъ, возвщая истину, а другой, внушеніемъ Святаго духа, былъ подвигнутъ ходить обнаженнымъ втеченіе многихъ лтъ по площадямъ и по домамъ свтскихъ и духовныхъ лицъ. Фоксъ горько жалуется, что эти благочестивые подвиги — чмъ вознаграждались?— грховное поколніе платило за нихъ криками негодованія, ударами, бичеваніемъ и позорнымъ столбомъ. Но хотя онъ похвалялъ ревность страдальцевъ, самъ, однакожь, не доходилъ до подобныхъ крайностей. Правда, иногда онъ чувствовалъ въ себ поползновеніе обнажать себя по частямъ. Такъ, онъ снялъ съ себя сапоги и босой проходилъ по Личфильду, крича: ‘горе кровожадному граду.’
Если мы захотимъ составить сужденіе объ Джордж Фокс, принимая въ соображеніе только его собственныя сочиненія и поступки, то мы не найдемъ никакой причины поставить его, по нравственности или способностямъ, выше Людовика Мэггльтона или Іоанны Соуткотъ. Но было бы въ высшей степени несправедливо ставить на одинъ рядъ секту, признающую его своимъ основателемъ, съ сектами мэггльтонцевъ или соуткотовъ. Важно то, что между тысячами, зараженными его энтузіазмомъ, нашлись люди, которыхъ способности и дли были совершенно инаго рода, чмъ дли и способности Фокса. Назовемъ Берклей и Вильяма Пэнна. Обстоятельство, что такіе люди, какъ они, сдлались послдователями Фокса, не должно удивлять тхъ, кто припомнитъ, что и въ наше время умы сильные, проницательные и развитые были обмануты неизвстными дотол ученіями. Дло въ томъ, что никакая сила ума не обезпечиваетъ противъ заблужденій подобнаго рода. Касательно Творца и Его путей, высочайшія человческія способности постигнутъ едва ли боле самыхъ ничтожныхъ. Нтъ ничего страннаго, что умные люди, усталые отъ изысканій, измученные мнніями, жаждущіе вровать во что либо, и однако видящіе везд противорчіе, подчинялись безусловно учителямъ, которые, при твердой и неколеблющейся вр, имли притязаніе на сверхъ естественное призваніе. Такимъ путемъ случилось, что Фоксъ пріобрлъ себ нсколькихъ прозелитовъ, которые стояли неизмримо выше его во всхъ отношеніяхъ, кром энергіи въ убжденіяхъ. Эти-то новообращенные смягчили его ученія и придали имъ Форму, нсколько боле сообразную съ здравымъ смысломъ. Никакое положеніе, имъ выставленное, не подвергнулось уничтоженію, никакое смшное дло, имъ совершенное или одобренное, не подверглось осужденію: но все грубое и нелпое въ его теоріяхъ и поступкахъ было смягчено или по крайней мр не навязывалось публик, все, что могло показаться страннымъ, освщено приличнымъ свтомъ, къ его фразамъ приложили толкованія, которыхъ онъ самъ былъ бы не въ состояніи понять, и его система, исправленная такъ, что онъ самъ никогда не узналъ бы ее, была подкрпляема многочисленными цитатами языческихъ философовъ и христіанскихъ отцовъ церкви, которыхъ именъ онъ никогда не слыхивалъ. Тмъ не мене, лица, передлавшіе его богословіе, проповдывали и, безъ сомннія, чувствовали къ нему глубокое почтеніе, и его посланія читались съ великимъ почтеніемъ во всей Англіи въ собраніяхъ квакеровъ. Его смерть произвела великое впечатлніе. Утромъ въ день погребенія, огромная толпа окружила домъ, гд лежало тло. Отсюда оно было перенесено на кладбище основанной имъ секты. Многіе ораторы говорили рчи народу, собравшемуся на могилу.
Въ это же самое время совершилось замщеніе вакантныхъ мстъ неприсягнувшихъ духовныхъ. Между прочимъ, Тиллотсонъ былъ назначенъ, на мсто Санкрофта, архіепископомъ кэнтербсрійскимъ, а Шерлокъ занялъ мсто декана собора св. Павла. Послдній долго не присягалъ новому правительству, но наконецъ, искушаемый корыстолюбіемъ, измнилъ своей партіи и принялъ сторону Вильгельма, подъ тмъ предлогомъ, что новое правленіе вполн установилось, а законъ повелваетъ повиноваться всякому установившемуся правительству, каково бы ни было его происхожденіе.
Шерлокъ, быть можетъ, усомнился бы, иметъ ли право новое правительство назваться установившимся, если бы зналъ вс опасности, которыя угрожали этому правительству. Едва былъ открытъ заговоръ Престона, какъ образовался новый заговоръ совершенно другаго рода, въ лагер, во флот, въ казначейств, въ самой спальн короля. Эта бездна измнъ, втеченіе пяти поколній раскрывалась постепенно, но все еще не раскрылась совершенно. Нкоторыя части, которыя до сихъ поръ остаются во мрак, могутъ уясниться для нашего потомства раскрытіемъ писемъ и дневниковъ, покоящихся теперь подъ пылью полутора вковъ. Однако матеріалы, доступные теперь, достаточны для составленія разсказа, котораго нельзя читать безъ стыда и негодованія.
Около 1690 г., Шрыосбэри, раздраженный невниманіемъ къ его совтамъ и вниманіемъ къ совтамъ его соперниковъ тори, дозволилъ себ въ роковую минуту вступить въ переписку съ изгнанною династіею. Мучимый раскаяніемъ и разстройствомъ тлеснымъ, слдствіемъ терзаній совсти, онъ покинулъ Дворъ, но оставилъ за собою людей съ принципами столь же шаткими, какъ и его, но съ сердцами гораздо боле твердыми.
Въ начал 1691 года, нкоторые изъ этихъ людей начали тайныя сношенія съ Сенъ-Жерменомъ. Какъ ни гнусно, какъ ни низко было ихъ поведеніе, въ немъ нтъ ничего удивительнаго. Они поступали согласно своей природ. Времена были тревожныя. Густое облако покрывало будущность. Самые проницательные и опытные политики не могли хоть сколько нибудь ясно провидть, что случится черезъ два три мсяца. Конечно, человку добродтельному и честному было мало нужды до того. Его неувренность въ томъ, что принесетъ съ собою завтрашній день, могла тревожить его, но не могла сдлать вроломнымъ. Хотя оставленный въ глубочайшемъ мрак касательно своихъ выгодъ, онъ имлъ врнаго руководителя въ своихъ убжденіяхъ. Но къ несчастью, люди добродтельные и честные были немногочисленны между царедворцами того времени. Вайтголль, втеченіе тридцати лтъ, былъ училищемъ разврата и наполнялся низкими, двоедушными, себялюбивыми политиками. Эти политики естественно дйствовали теперь такъ, какъ должны дйствовать люди глубоко безнравственные въ періодъ кризиса, исходъ котораго никто не могъ предвидть. Нкоторые изъ нихъ питали слабое предпочтеніе къ Вильгельму, другіе, слабое предпочтеніе къ Іакову, но не этими предпочтеніями направляется поведеніе людей подобной породы. Если бы казалось врнымъ, что Вильгельмъ удержится, вс они стояли бы за Вильгельма. Если бъ была увренность, что Іаковъ будетъ возстановленъ, они вс стояли бы за Іакова. Но что прикажете длать, когда вроятности успха казались почти совершенно уравновшенными? Человкъ честныхъ правилъ, принадлежащій къ одной партіи, отвчалъ бы: ‘стоять за законнаго короля и за истинную церковь и, если необходимо, умереть за нихъ подобно Лоуду.’ Человкъ честныхъ правилъ, принадлежащій къ другой партіи, отвчалъ бы: ‘стоять за свободу Англіи и за протестантскую религію и, если необходимо, умереть за нихъ подобно Сиднею.’ Но такая твердость была неудобопонятна многимъ изъ благородныхъ лордовъ и могучихъ вельможъ. Предметъ ихъ стремленій состоялъ въ томъ, чтобы выдти сухими изъ воды во всякомъ случа. По этому, открыто они присягали въ подданств одному королю, а секретно отдавали въ залогъ свое слово другому. Съ изумительной неутомимостью они старались добыть выгодныя порученія, патенты на перство, пансіоны, дарственныя записи на коронныя имнія, припечатанныя большою печатью Вильгельма, а въ своихъ потаенныхъ ящикахъ хранили собственноручныя записки Іакова, заключавшія въ себ прощеніе.
Между тми, которые были виновны въ такой злостной неблагонамренности, возвышаются особенно три человка: Россель, Годольфинъ и Марльборо. Рдко можно найти трехъ человкъ, которые бы, сердцемъ и головою, такъ много различались другъ отъ друга, какъ различались эти вельможи, и эти особенныя личныя свойства придавали особенный характеръ измн каждаго изъ нихъ. Измну Росселя надо отчасти приписать политическому неудовольствію, измну Годольфина надо приписать исключительно трусливости, измна Марльборо была измною человка, одареннаго великимъ геніемъ и безграничнымъ честолюбіемъ.
Покажется загадочнымъ, что могло возбудить недовольство Росселя. Ему недавно поручили командованіе надъ соединенными морскими силами Англіи и Голландіи, съ званіемъ лорда-адмирала. Онъ носилъ санъ морскаго казначея, получая ежегодно три тысячи фунтовъ стерлинговъ. Ему было даровано коронныхъ имній на сумму восемьнадцати тысячъ фунтовъ стерлинговъ. Его косвенные доходы простирались до громадныхъ суммъ. Но онъ все еще былъ недоволенъ. Не лишенный замчательныхъ дарованій, онъ былъ человкъ характера самого ничтожнаго, жадный и вроломный. Онъ вообразилъ, что великія заслуги, оказанныя имъ въ эпоху революціи, не были достаточно вознаграждены. Ему казалось, что все даруемое другимъ отнимается лично отъ него. Еще существуетъ письмо, писанное имъ къ Вильгельму около этого времени. Оно все соткано изъ хвастовства, упрековъ и насмшекъ. Адмиралъ, посл ироническихъ изъявленій покорности и преданности, проситъ позволенія изложить вс нанесенныя ему обиды на бумаг, ибо врожденная застнчивость не допустила бы его изъясниться лично, въ разговор. Претерпнныя имъ оскорбленія невыносимы. Другіе получаютъ коронныя имнія: онъ же едва могъ выпросить кое-что. Другіе добываютъ мста для своихъ приверженцевъ: его же рекомендаціи отвергаются. Доходъ, получаемый имъ отъ королевской благосклонности, можетъ показаться не малымъ: но онъ иметъ бдныхъ родственниковъ, и правительство, вмсто того, чтобы позаботиться о нихъ, самымъ нелюбезнымъ образомъ возложило на него все попеченіе объ этомъ. У него есть сестра, которой необходимо назначить пенсіонъ, ибо, безъ пенсіона, она не въ состояніи дать приданое ни одной изъ своихъ дочерей. Онъ иметъ брата, который, по недостатку денегъ, былъ доведенъ до печальной необходимости жениться на старух, ради ея богатства. Дале, Россель продолжаетъ горько жаловаться, что вигами пренебрегаютъ, что революція возвеличила и обогатила тхъ людей, которые длали всевозможныя усилія подавить ее. Эта послдняя жалоба шла у него отъ сердца. Ибо, посл своихъ собственныхъ интересовъ, интересы партіи были ему всего дороже, и даже тогда, какъ онъ чувствовалъ въ себ наиболе склонности сдлаться якобитомъ, онъ никогда не имлъ ни малйшаго расположенія сдлаться тори.
Годольфинъ не имлъ, и не могъ имть, причины къ недовольствію противъ правительства, которому служилъ. Онъ занималъ мсто перваго коммиссара казначейства. Ему покровительствовали, довряли безусловно, ласкали. Боле того: благосклонность, ему выказываемая, возбуждала ропотъ. Прилично-ли это, спрашивали въ негодованіи виги, чтобы человкъ, который занималъ высокое мсто во все время послдняго царствованія, который засдалъ въ Тайномъ Совт съ іезуитомъ, который засдалъ въ Комитет Казначейства съ двумя папистами, прилично-ли, чтобы такой человкъ занималъ мсто между первыми министрами государя, обязаннаго своимъ престоломъ Деклараціи о правахъ? Но на Вильгельма эти крики не производили никакого впечатлнія-‘ и никто изъ англичанъ, казалось, не пользовался въ это время большею довренностью, чмъ Годольфинъ.
Не смотря на то, якобиты не отчая вались. Одинъ изъ самыхъ ревностныхъ между ними, Бёлькли, который прежде находился въ дружественныхъ отношеніяхъ съ Годольфиномъ, взялъ на себя трудъ попытать, что можетъ выйдти. Онъ явился въ казначейство и старался втянуть перваго лорда въ политическій разговоръ. Это было дло не легкое: Годольфинъ не скоро поддавался увлеченію. Его скромность и умренность вошли въ пословицу, и онъ особенно прославился искусствомъ, съ которымъ, втеченіе всей своей жизни, умлъ свести разговоръ отъ государственныхъ длъ къ вопросамъ о кухн или къ лошадямъ. Визитъ кончился, а провокатору не удалось вытянуть отъ своего собесдника ни одного слова, которое показывало бы, что послдній помнитъ о существованіи короля Іакова.
Однако, Бёлькли не легко было привести въ отчаяніе. Онъ явился еще разъ, и предметомъ разговора избралъ вопросъ, близкій своему сердцу. Тогда Годольфинъ освдомился о своемъ прежнемъ властелин и властительниц угрюмымъ тономъ человка, который отчаялся когда нибудь примириться съ ними. Бёлькли уврялъ его, что Іаковъ готовъ позабыть все прошедшее. ‘Могу ли сказать его величеству, что вы попытаетесь заслужить его благосклонность?’ При этомъ Годольфинъ всталъ, сказалъ нсколько словъ о трудностяхъ своей должности и о своемъ желаніи освободиться отъ нея, и тмъ положилъ конецъ разговору.
Скоро Бёлькли сдлалъ третью попытку. Въ этотъ промежутокъ Годольфинъ узналъ о нкоторыхъ обстоятельствахъ, которыя потрясли его увренность въ непоколебимости правительства, которому онъ служилъ. Онъ начиналъ думать,— употребляемъ его собственное выраженіе,— что онъ слишкомъ глубоко погрузился въ революцію, и что наступило время выплывать. Уловки не могли боле принести ему пользы. Было необходимо высказаться. Онъ высказался и объявилъ себя преданнымъ слугою короля Іакова. ‘Я воспользуюсь первымъ случаемъ отказаться отъ моего мста. Но до тхъ поръ я кругомъ связанъ. Я не могу обмануть возложенной на меня довренности.’ Чтобы возвысить цну жертвы, которую онъ думалъ принести, онъ показалъ самое дружеское и довренное письмо, недавно полученное имъ отъ Вильгельма. ‘Вы видите, какъ безусловно ввряется мн принцъ Оранскій. Онъ говоритъ мн, что не можетъ обойтись безъ меня, и что нтъ человка въ Англіи, къ которому онъ чувствовалъ бы такое сильное расположеніе: но все это не значитъ для меня ничего въ сравненіи съ священнымъ долгомъ къ моему законному королю.’
Если первый лордъ казначейства дйствительно совстился обмануть довренность Вильгельма, то эта совстливость скоро исчезла и онъ весьма снисходительно, втеченіе шести лтъ, продолжалъ сть хлбъ одного господина, между тмъ, какъ въ тоже время, секретно отсылалъ изъявленія своей привязанности и общанія службы другому.
Дло въ томъ, что Годольфинъ находился подъ вліяніемъ ума, гораздо боле сильнаго, чмъ его собственный. Свою тревожность и безпокойство онъ сообщилъ Марльборо, съ которымъ онъ былъ связанъ такимъ дружествомъ, къ какому только способны два человка безъ твердыхъ нравственныхъ правилъ, и съ которымъ впослдствіи онъ соединился узами родства.
Марльборо находился въ положеніи совершенно отличномъ отъ положенія другихъ служителей Вильгельма. Лойдъ могъ переговариваться съ Росселемъ, и Бёлькли съ Годольфиномъ. Но вс агенты изгнаннаго двора боязливо удалялись отъ измнника салисбэрійскаго. Эта постыдная ночь — ночь салисбэрійская, казалось, навсегда раздлила вроломнаго бглеца и государя, котораго онъ погубилъ. Іаковъ въ самой послдней крайности, когда его армія обратилась въ совершенное бгство, когда все его королевство возстало противъ него, объявилъ, что онъ никогда не проститъ Чорчилля, никогда, никогда. У всхъ якобитовъ имя Черчилля произносилось съ особеннымъ омерзніемъ, и въ тхъ стихахъ и проз, которыя каждодневно сходили съ ихъ секретныхъ станковъ, первенство въ гнусности, между всми измнниками того вка, отдавалось ему. Въ новомъ порядк вещей, произведенномъ революціею, онъ явился однимъ изъ сильнйшихъ людей Англіи.Его возвели въ санъ графа. Онъ пользовался большимъ вліяніемъ въ военной администраціи. Доходы, прямые и непрямые, получаемые имъ отъ разныхъ мстъ, простирались до двнадцати тысячъ фунтовъ въ годъ. Въ случа контръ-революціи казалось, что ему ничего не представлялось въ перспектив, какъ только чердакъ въ Голландіи или вислица въ Товеръ-Гилл. Поэтому, можно бы ожидать, что онъ будетъ служить своему новому господину съ врностью, правда, не съ врностью Ноттингэма, совстливой и суровой, не съ врностью Нортланда, врностью любви и личной привязанности, но съ врностью не мене непреклонной, врностью отчаянія.
Т, которые думала такъ, мало знали Марльборо. Увренный въ своемъ умньи обмануть, онъ ршился, какъ только замтилъ, что якобитскіе агенты ее ищутъ его, искать ихъ самому. Съ этой цлью онъ послалъ просить свиданіе съ полковникомъ Саквилемъ.
Саквиль былъ удивленъ и не слишкомъ-то доволенъ зовомъ. Онъ былъ суровый роялистъ старой школы. Въ дни папистскаго заговора, его преслдовали за то, что онъ смло высказывалъ свои мысли, раздленныя впослдствіи всми, относительно Отса. Во время революціи онъ подвергалъ свою голову опасности за короля Іакова, подвергался преслдованію гонявшейся за нимъ полиціи и былъ отмченъ какъ измнникъ въ прокламаціи, которую подписалъ, между прочими, и Марльборо. Суровый роялистъ не безъ отвращенія переступилъ порогъ измнника. Онъ былъ вознагражденъ за усиліе надъ собою назидательнымъ зрлищемъ такихъ мукъ покаянія, какихъ ему дотол никогда видть не случалось. ‘Будете ли вы’, сказалъ Марльборо, ‘моимъ ходатаемъ передъ королемъ? Возьметесь ли передать ему пытки, какія я терплю? Мои преступленія являются мн теперь въ ихъ настоящемъ свт, и я содрагаюсь отъ ужаса, при созерцавшихъ. Мысль объ нихъ живетъ со мною день и ночь. Я сажусь за столъ, но кусокъ нейдетъ мн въ горло. Я кидаюсь на кровать, но сонъ бжитъ меня. Я готовъ пожертвовать всмъ возможнымъ, пренебречь всмъ дорогимъ, обратить въ щепки мои богатства, лишь бы только избавиться отъ гнета больной души.’ Если врить вншности, этотъ великій гршникъ являлся теперь такъ же глубоко проникнутымъ истиннымъ покаяніемъ, какъ Давидъ или Петръ. Саквиль передалъ происшедшее своимъ друзьямъ. Они не могли не признать, что если архи-измнникъ, который до сихъ поръ противоставлялъ совсти и общественному мннію ту же самую холодную и спокойную смлость, которая отличала его на пол битвы, началъ теперь дйствительно чувствовать угрызенія совсти,— то было бы безумно отвергать, но причин его недостойности, неоцненныя услуги, которыя было въ его власти оказать правому длу. Онъ засдалъ въ Тайномъ Совт, онъ занималъ высшій постъ въ арміи, ему недавно ввряли, и безъ сомннія вврятъ еще, управленіе важными военными операціями. Правда, что никто не совершилъ равной ему вины, но правда и то, что никто не иметъ столько возможности сдлать равное ей исправленіе. Если онъ искрененъ, безъ сомннія онъ можетъ получить прощеніе, котораго такъ жарко желаетъ. Но былъ ли онъ искрененъ? Не такъ же ли горячо уврялъ онъ въ своей преданности въ самый канунъ своего преступленія? Оказывалось необходимымъ подвергнуть его испытанію. Совершить испытанія взяли на себя Саквиль и Ллойдъ. Потребовали отъ Марльборо дать полныя свднія касательно силъ и распредленія всхъ дивизій англійской арміи, и онъ согласился. Потребовали отъ него раскрыть весь планъ наступающей компаніи — и онъ раскрылъ. Якобитскіе предводители внимательно ловили въ его рапортахъ какую нибудь неточность, и но могли найти ни одной. Еще сильнйшимъ доказательствомъ его преданности было то, что онъ передавалъ многозначительныя свднія о томъ, что длается въ департамент государственнаго секретаря. Поданъ доносъ, подкрпленный клятвой, на такого-то ревностнаго роялиста. Собирались послать полицейскихъ противъ другаго. Эти указанія спасли многихъ недовольныхъ отъ тюрьмы, если не отъ вислицы. Было невозможно якобитамъ не чувствовать нкоторой жалости къ раскаявшемуся гршнику, которому они обязаны столь многимъ.
Однако онъ, въ своихъ секретныхъ разговорахъ со своими новыми союзниками, не выказывалъ никакихъ притязаній на награду. ‘Я не прошу, говорилъ онъ, не требую довренности.’Да и какъ можетъ онъ надяться, что ему еще станутъ врить, посл тхъ невыразимыхъ гнусностей, которыя онъ совершилъ противъ лучшаго изъ королей? Достаточно для злосчастнаго, ему подобнаго, что ему, съ опасностью его жизни, позволятъ загладить по мр слабыхъ силъ свои преступленія относительно благодушнаго властителя, котораго онъ, правда, низко оскорбилъ, но котораго никогда но переставалъ любить. Нтъ ничего невроятнаго, что лтомъ онъ будетъ командовать англійскими войсками во Фландріи. Не пожелаютъ ли, чтобы онъ со всмъ корпусомъ перешелъ во французскій лагерь? Если таково королевское изволеніе, онъ беретъ на себя исполнить это. Но по обсужденіи всхъ обстоятельствъ онъ думаетъ, что лучше бы подождать до слдующихъ засданій Парламента. Тутъ онъ намекнулъ на планъ, впослдствіи значительно созрвшій, изгнать похитителя посредствомъ англійскихъ законовъ и англійской арміи. Между тмъ, онъ надется, что Іаковъ прикажетъ Годольфину не оставлять казначейства. Частный человкъ можетъ мало сдлать для добраго дла. Тотъ, кто занимаетъ мсто правителя государственныхъ финансовъ и хранителя важнйшихъ государственныхъ тайнъ, можетъ оказать неоцненныя услуги.
Мнимое раскаяніе Марльборо такъ обмануло людей, управлявшихъ длами Іакова въ Лондон, что они послали Ллойда во Францію, съ радостнымъ извстіемъ, что самый вредный изъ всхъ бунтовщиковъ чудеснымъ образомъ преобразился въ врнйшаго подданнаго. Привезенныя новости исполнили Іакова восторгомъ и надеждою. Будь онъ благоразумне, он возбудили бы въ немъ только недоврчивость и отвращеніе. Было нелпо думать, что человкъ, терзаемый угрызеніями совсти и стыдомъ вслдствіе одного гнуснаго дла, захочетъ облегчить свою душу совершеніемъ другаго гнуснаго дла, столь же отвратительнаго и низкаго, какъ и первое. Общаемое исправленіе проступка было такъ безсовстно и подло, что оно никогда не могло придти въ голову человку, искренно желающему загладить прошедшую безсовстность и подлость. Дло въ томъ, что въ ту пору, какъ Марльборо уврялъ якобитовъ, что сознаніе вины мшаетъ ему глотать пищу днемъ и отдыхать ночью, онъ втайн насмхался надъ ними. Потеря полъ-гинеи была боле способна испортить его аппетитъ и разстроить сонъ, чмъ вс ужасы встревоженной совсти. Его новыя предложенія въ сущности доказывали только, что его прежнія преступленія истекали не отъ дурно-направленной ревности къ пользамъ своей страны и религіи, а отъ глубокой и неизлечимой нравственной порчи, которая заразила всего человка. Іаковъ, однако же, никогда не замчалъ ни малйшей безнравственности въ томъ поступк, который клонился къ его польз. Составлять заговоръ противъ него, обмануть его, нарушить присягу подданства, данную ему,— то были преступленія, за которыя нтъ довольно строгаго наказанія ни здсь, на земл, ни тамъ, въ небесахъ. Но умерщвлять его враговъ, вроломно измнять клятв, данной его врагамъ, было не только не гршно, но даже похвально. Измна при Салисбюри была гнуснйшимъ изъ всхъ преступленій, потому что она погубила его. Подобная же измна во Фландріи будетъ достославнымъ подвигомъ, потому что она возстановитъ его.
Кающійся былъ увдомленъ якобитами, что его простили. Новость вполн вожделнная: но требовалось нчто боле для возстановленія утраченнаго мира его души. Сметъ ли онъ надяться получить дв-три строчки королевской руки, содержащихъ въ себ общаніе прощенія? Само собой разумется, что онъ проситъ этого не для себя самого — нтъ. Но онъ иметъ увренность, что съ такимъ документомъ въ рукахъ онъ получитъ возможность обратить на истинный путь нкоторыхъ сильныхъ лицъ, которыя потому только привержены къ похитителю, что воображаютъ, будто имъ нечего ожидать пощады отъ законнаго короля. Они немедленно возвратятся къ своему долгу, какъ только увидятъ, что даже злйшій изъ преступниковъ, вслдствіе своего раскаянія, великодушно прощенъ. Общаніе было написано, послано и хранимо, какъ драгоцнность. Марльборо достигъ теперь одной цли, цли, общей ему съ Росселемъ и Годольфиномъ. Но онъ имлъ другія цли, совершенно чуждыя и Росселю и Годольфину. Есть достаточное основаніе думать, что этотъ умный, мужественный, злонамренный человкъ замышлялъ планъ, достойный его изобртательнаго ума и смлаго духа и не мене достойный его глубоко испорченнаго сердца,— планъ, который, не будь онъ разстроенъ странными обстоятельствами, погубилъ бы Вильгельма безъ пользы Іакову, и который сдлалъ бы счастливаго измнника властителемъ Англіи и ршителемъ длъ Европы.
Въ такомъ положеніи находились дла, когда, въ ма 1691, Вильгельмъ, посл краткаго пребыванія въ Англіи, снова отправился на материкъ, гд готова была открыться кампанія. Онъ взялъ съ собою Марльборо, великія способности котораго цнилъ по достоинству и о недавнихъ переговорахъ котораго съ Сенъ-Жерменомъ не имлъ ни малйшаго свднія. Въ Гаг собирались часто военные и политическіе совты, и при всякомъ случа чувствовалось замчательнйшими генералами и государственными людьми Соединенныхъ Штатовъ превосходство удивительнаго англійскаго полководца. Гейнзіусъ посл любилъ передавать разговоръ, случившійся въ это время между Вильгельмомъ и принцемъ Водмоптомъ, однимъ изъ даровитйшихъ голландскихъ генераловъ. Водмонтъ хвалилъ многихъ англійскихъ генераловъ и между ними Тольмаша и Меккэ, но объявилъ, что Марльборо стоитъ несравненно выше всхъ остальныхъ. ‘Въ немъ есть вс достоинства полководца. Самый взглядъ его показываетъ это. Онъ не можетъ не совершить нчто великое.’ ‘И я увренъ,’ отвчалъ король, ‘что мой достойный милордъ дйствительно исполнитъ все что вы о немъ ни сказали.’
Марльборо отправили во Фландрію съ порученіемъ собрать вс англійскія войска, стать лагеремъ въ сосдств Брюсселя и все приготовить къ прибытію короля.
Теперь-то Марльборо имлъ случай доказать искренность своихъ увреній, посредствомъ которыхъ онъ вынудилъ прощеніе отъ сердца, по его собственному врному выраженію, боле жесткаго чмъ каминный мраморъ,— прощеніе за такое оскорбленіе, которое могло бы возжечь смертельную ненависть въ сердц самомъ добромъ и кроткомъ. Онъ получилъ изъ Сенъ-Жермена депешу, требовавшую немедленнаго исполненія общаній, то есть, перехода къ непріятелю въ глав своихъ войскъ. Ему объявлялось, что это величайшая услуга, какую онъ можетъ оказать Іакову. Онъ далъ въ залогъ свое честное слово, и милостивый властитель, простившій вс прошедшія заблужденія, съ доврчивостью ожидаетъ, что слово будетъ выкуплено. Лицемръ уклонился отъ требованія съ характеристическою ловкостью. Самымъ почтительнымъ и до безконечности преданнымъ языкомъ онъ извинялся, что не повинуется немедленно королевскому приказанію. Общаніе, исполненіе котораго теперь отъ него требуютъ, было понято не совершенно врно. Какъ видно, вышли нкоторыя недоразумнія со стороны посредниковъ между нимъ и королемъ. Перейти съ однимъ или двумя полками сдлаетъ больше вреда, чмъ пользы. Перейти со всею арміею есть дло, которое требуетъ много времени и труда. Покамстъ Іаковъ ропталъ надъ этимъ оправданіемъ, сожаля, что такъ добродушно простилъ Марльборо, Вильгельмъ прибылъ въ главную квартиру союзныхъ войскъ и принялъ начальство.
Военныя дйствія во Фландріи начались рано въ іюн и кончились къ концу сентября. Не совершилось никакого сколько нибудь важнаго событія. Об арміи двигались и передвигались, приближались и отдалялись. Втеченіе нкотораго времени он стояли другъ противъ друга, на разстояніи меньшемъ, чмъ миля. Но ни Вильгельмъ, ни Люксембургъ не хотли сражаться, не имя за собою какого нибудь преимущества, а никто изъ нихъ не уступилъ другъ другу преимущества.
Покамстъ враждебныя арміи наблюдали другъ друга во Фландріи, непріязненныя дйствія совершались съ нсколько большею энергіею въ другихъ частяхъ Европы. Французы пріобрли нкоторый перевсъ въ Каталоніи и въ Піемонт. Ихъ турецкіе союзники, угрожавшіе восточнымъ предламъ имперіи, были разбиты наголову Людовикомъ баденскимъ. Но нигд событія текущаго лта не имли той важности, какъ въ Ирландіи.
Отъ октября 1690 г. до мая 1691 г., не была предпринята ни одна военная операція въ широкихъ размрахъ въ этомъ королевств. Площадь острова, втеченіе зимы и весны, раздлялась между двумя борющимися племенами. Весь Ульстеръ, большая часть Лейпстера и почти третья часть Мюнстера подчинялись англичанамъ. Весь Коннотъ, большая часть Мюнстера и два или три лейнстерскіе графства занимали ирландцы.
Въ главной квартир ирландцевъ, впродолженіе зимы, не находилось власти, которой бы подчинялись даже на разстояніи мили въ окружности. Тирконнель находился въ отсутствіи, при французскомъ Двор. Онъ оставилъ верховное управленіе въ рукахъ Совта регентства, составленнаго изъ двнадцати лицъ. Кром того, былъ установленъ Военный Совтъ. Но ни Военный Совтъ, ни Совтъ регентства не пользовались популярностью въ Лиммерик. Вспыхнулъ открытый бунтъ. Правительство, установленное Тирконнелемъ, было смнено, и во глав новаго правленія поставленъ Бервикъ.
Рано весною это правительство, если оно можетъ быть такъ названо, упразднилось, вслдствіе возвращенія Тирконнеля. Враги Тирконнеля умоляли Іакова не подчинять свой преданный народъ такому ненавистному и неспособному вице-королю. Тирконнель, говорили они, уже старъ: онъ одряхллъ, нуждался въ продолжительномъ сн, ничего не понималъ въ военномъ дл, былъ пристрастенъ, корыстолюбивъ, не пользовался довренностью и возбуждалъ къ себ единодушную ненависть цлой націи. Ирландцы, покинутые имъ, геройски выстояли на пол сраженія, и принудили отступить побдоносную армію принца Оранскаго. Они надются скоро снова стать въ пол, въ числ тридцати тысячъ, и заклинаютъ короля послать имъ какого нибудь полководца, достойнаго командовать такими силами. Іаковъ, сбитый съ толку этими обвиненіями и ропотомъ, общалъ, отказывалъ, колебался и снова общалъ и, наконецъ, съ характеристическою мудростью, отправилъ къ общему неудовольствію, Тирконнеля. Въ то же самое время Бервикъ былъ отозванъ во Францію.
Тирконнеля встртили въ Ирландіи, даже самые заклятые враги его, съ должнымъ почтеніемъ. Какъ ни сильно они ненавидли его, не могли, однакожь, оспоривать его власти, и хотя утверждали, что вполн правы, уничтоживъ несогласныя съ духомъ конституціи его установленія, признавали, однакожь, что теперь онъ былъ ихъ законнымъ правителемъ. Кром того, онъ не вовсе лишенъ былъ средствъ, способныхъ умирить враждующія сердца. Онъ привезъ съ собою много милостивыхъ писемъ и общаній, патентъ на перство Сэрсфильду, нсколько серебряной и золотой монеты, и нкоторое количество аммуниціи, не мене нужной, чмъ деньги. Правда, новыя одежды не отличались слишкомъ высокимъ достоинствомъ. Но надо замтить, что даже генералы въ ирландской арміи уже давно ходили съ разорванными локтями, а между солдатами трудно было найдти одянія, которыя можно бы было почесть приличными для чучелы въ боле благословенной стран. Теперь, наконецъ, въ первый разъ втеченіе многихъ мсяцевъ каждый солдатъ могъ похвастаться парою штановъ и парою башмаковъ. Лордъ лейтенантъ имлъ также полномочіе возвстить, что вслдъ за нимъ придетъ много кораблей, нагруженныхъ състными и военными припасами. Такое извстіе было въ высшей степени пріятно войскамъ, которыя долго находились безъ хлба, не пили ничего, кром воды.
Втеченіе нсколькихъ недль нетерпливо ожидали подвозовъ.. Наконецъ, Тирконнель нашелся вынужденнымъ прятаться: ибо, гд бы онъ не появлялся въ публик, солдаты тотчасъ бжали за нимъ, требуя хлба. Даже говядина и баранина, которыя досел поддерживали армію, хотя въ половину сырыя, въ половину перегорлыя, безъ овощей и приправы, становились рдкими, и большая часть солдатъ состояли уже на порціонахъ лошадинаго мяса, когда ожидаемые корабли показались наконецъ въ усть Шаннона.
Хорошій французскій генералъ, Сенъ-Рутъ, находился на палуб съ своимъ штабомъ. Онъ привезъ съ собою патентъ на главное начальствованіе надъ ирландской арміею. Французскіе корабли привезли нсколько оружія, аммуниціи и обильное количества зерноваго хлба. Духъ ирландской арміи возвысился.
Сенъ-Рутъ дятельно принялся за устройство ирландской арміи. Да и пора было приняться, потому что англійскія войска уже стали въ позиціи и совершенно приготовились къ дйствіямъ. Шестаго іюня, Гинкель, главнокомандующій англійскою арміею, подступилъ къ Баллимору. Черезъ нсколько часовъ Баллиморъ палъ. Гарнизонъ удалился въ Дублинъ. Только восемь человкъ погибло у побдителей.
Девятнадцатаго іюня англійская армія двинулась къ юго-западу и показалась подъ стнами Атлона.
Атлонъ, съ военной точки зрнія, былъ важнйшею крпостью въ Ирландіи. Розенъ, хорошо понимавшій военное дло, всегда утверждалъ, что именно здсь ирландцы съ наибольшею выгодою могутъ сопротивляться Англіи. Шаннонъ глубокимъ и быстрымъ потокомъ раздлялъ городъ на дв части: лейчстерскую-англійскую и коннотскую-кельтическую и обращалъ колеса двухъ огромныхъ мельницъ, возвышавшихся на аркахъ каменнаго моста.
Утромъ, двадцатаго числа, осаждающіе открыли огонь. Въ пять пополудни сдлали приступъ. Храбрые французскіе эмигранты, съ гранатами въ рукахъ, первые пошли въ брешь и пали, возбуждая своихъ соотечественниковъ къ отмщенію за свою смерть. Великъ былъ мужественный духъ этихъ людей, которыми ханжество Людовика, въ эпоху самой крайней для него нужды, пополнило ряды смертельныхъ его враговъ. Примръ не пропалъ втун. Гранаты густо падали. Осаждающіе подымались сотнями. Ирландцы отступили и кинулись къ мосту. Здсь произошло такое стсненіе, что нкоторые изъ эмигрантовъ были раздавлены до смерти въ узкомъ проход, а другіе перекинуты черезъ парапетъ въ воду, которая ревла между мельничными колесами, внизу. Спустя немного часовъ, Гинкель овладлъ англійскимъ кварталомъ города, и его успхъ стоилъ ему только двадцати убитыхъ и сорока раненыхъ.
Но трудность дла только начинались. Между осаждающимъ и ирландскимъ городомъ свирпо клубился Шаннонъ. Гинкель старался овладть мостомъ, но ирландцы защищались отчаянно. Втеченіе нсколькихъ дней происходили горячія схватки въ узкомъ проход, человкъ на человка. Осаждающіе подвигались, но подвигались вершокъ за вершкомъ. Французскій генералъ думалъ, что городъ легко -защитить до того времени, какъ польются осенніе дожди, а вмст съ ними появятся и ихъ спутницы, болзни, которыя заставятъ отступить непріятельскую армію. Поэтому, онъ довольствовался постепенною подсылкою подкрпленій, для усиленія гарнизона. Непосредственное управленіе обороною онъ вврилъ своему помощнику но командованію, д’Юссону, а самъ поставилъ свою главную квартиру въ двухъ или трехъ миляхъ отъ города. Онъ выразилъ свое удивленіе, что такой опытный генералъ, какъ Гинкель, упорствуетъ въ безнадежномъ предпріятіи. ‘Его государь.долженъ бы повсить его за попытку взять Атлонъ, равно и мой государь долженъ повсить меня, если я потеряю ее.’ Однакожь, ее всякомъ случа, Сенъ-Рутъ не былъ доволенъ своимъ положеніемъ. Онъ и Тирконнель ненавидли другъ друга, а оба вмст ненавидли Сэрсфильда. Завязались споры, неудовольствія, говорились колкости и обидныя рчи. Неизвстно, чмъ бы кончилась эта вражда, еслибъ великое и нежданное несчастіе не положило конца ихъ соперничеству.
Тридцатаго іюня Гинкель собралъ военный совтъ. Фуражъ начиналъ исчезать, и представлялось существенно необходимымъ или пробиться на ту сторону рки или отступить. Трудность совершить проходъ по разрушеннымъ остаткамъ моста, казалась непреодолимою. Поэтому, предложили сдлать попытку перейти черезъ бродъ. Герцогъ виртембергскій, Тальмашь и Рювиньи подали голоса въ пользу этого плана, и Гинкель, съ нкоторымъ неудовольствіемъ согласился.
Было ршено, что опытъ будетъ сдланъ въ тотъ же самый полдень. Ирлаицы, вообразивъ’, что англичане готовятся отступить, ослабили стражу. Одна часть гарнизона отдыхала, другая обдала, Д’Юссонъ сидлъ за столомъ. Сепъ-Рутъ сидлъ въ палатк и писалъ своему государю письмо, въ которомъ всячески обвинялъ Тирконнеля. Между тмъ, пятьсотъ гренадеръ, каждый неся на своей шляп зеленую втвь, выстроились на смотръ на лейнстерской сторон Шаннона. Безъ сомннія, многіе изъ нихъ припомнили, что въ этотъ же самый день они, годъ назадъ, воткнули въ свои шляпы зеленыя втви на берегахъ Бойна. Шесть батальоновъ стояли въ готовности поддержать атаку. Меккэй командовалъ ими.. Онъ не одобрялъ плана, но исполнилъ его такъ же ревностно и энергически, какъ еслибы самъ сочинилъ его.
Пробило шесть часовъ. Выстрлъ съ церковной колокольни подалъ сигналъ. Принцъ Георгъ гессенъ-дармштадскій и Густавъ Гамильтонъ, храбрый начальникъ эннискиленцевъ, первые спустились въ Шаннонъ. Тогда гренадеры подняли герцога виртембергекаго на плечи и съ громкимъ крикомъ погрузились по самыя шеи въ воду. Рка была глубока и быстра, но черезъ нсколько минутъ голова колонны достигла берега. Ирландцы, застигнутые въ раеп.юхъ, сдлали безпорядочный залпъ и бжали, оставивъ своего начальника, Максвиля, въ плну. Побдители вскарабкались на берегъ черезъ обломки стнъ, потрясенныхъ десятидневною канонадою. Меккэ услышалъ, что его солдаты, пробираясь по мусору, кляли и ругались. ‘Ребята’, закричалъ звучнымъ голосомъ старый пуританинъ, посреди погрому: ‘вы деретесь молодцами, только не клянитесь. Мы должны бы скоре благодарить Бога за благость, какую онъ выказалъ къ намъ сегодня, чмъ поминать Его имя всуе.’ Побда была полная. Положили доски на разбитые своды моста, разрушенные ирландцами, и спустили понтоны на рку, безъ малйшаго сопротивленія со стороны устрашеннаго гарнизона. Въ немногія минуты англичане, съ потерею двнадцати человкъ убитыхъ и около сорока раненыхъ, проложили себ путь въ Коннотъ.
При первыхъ признакахъ тревоги, д’Юссонъ поспшилъ къ берегу, но онъ былъ встрченъ, смятъ съ лошади на земь и почти до смерти заваленъ потокомъ бглецовъ. Его отнесли въ лагерь въ такомъ положеніи, что было необходимо пустить ему кровь.
‘Взятъ’! вскричалъ Сенъ-Рутъ, въ разстройств. ‘Не можетъ быть. Городъ взятъ, а я стою возл, чтобы помогать ему!’ Жестоко униженный, онъ снялъ подъ покровомъ ночи свои шатры и отступилъ но направленію къ Гальвэ. На разсвт, съ вершины разрушеннаго замка короля Іоанна, англичане увидли издалека, какъ ирландская армія двигалась по печальной долин, которая раздляетъ Шаннонъ отъ Сёкка. До наступленія полдня исчезъ изъ виду и арріергардъ.
Теперь Сень-Рутъ думалъ лишь о томъ, какъ бы попытать счфстія на пол битвы. Большая часть ирландскихъ офицеровъ, и во глав ихъ Сэрсфильдь, были совершенно другаго мннія. Не подложить сомннію, говорили она, что армія Гникеля по дисциплин превосходитъ нашу армію. Хорошо извстно, и не разъ испытано, что новобранные рекруты удовлетворительно сражаются въ какомъ нибудь лск, въ уличномъ бою или за укрпленіями, но что въ открытомъ пол у нихъ мало шансовъ противъ ветерановъ. ‘Поставьте большую часть нашей пхоты за валами Лимерика или Гальвэ. Пусть остальные, вмст съ конницей, преслдуютъ арріергардъ непріятеля и отрзываютъ подвозы. Если онъ двинется въ Коннотъ, мы должны кинуться въ Лейнстеръ. Если онъ станетъ передъ Гальвэ, который можетъ быть хорошо укрпленъ, отправьте насъ къ Дублину, который въ такомъ случа остается совершенно беззащитнымъ.’ Сенъ-Рутъ, безъ сомннія, нашелъ бы эти совты благоразумными, еслибъ его разсудокъ не былъ подкупленъ страстями. Онъ признавалъ справедливость этихъ разсужденій. Но, припоминая свое унизительное пораженіе, горлъ отъ стыда. Въ виду его палатки англичане перешли быструю рку и штурмовали сильную крпость. Онъ не могъ не чувствовать, что если другіе достойны порицаній, то, съ другой стороны, и онъ не былъ безупреченъ. Онъ виновенъ былъ уже въ томъ, что смотрлъ надло слишкомъ легкомысленно. Людовикъ, впродолженіе многихъ лтъ, привыкъ къ служб такихъ полководцевъ, которые не имли обыкновенія оставлять случаю то, что могло быть обезпечено благоразуміемъ, и едва ли приметъ, какъ достаточное извиненіе, то обстоятельство, что его генералъ не ожидалъ отъ непріятеля такой смлой и внезапной аттаки. Кром того, Тирконнель не приминетъ представить все происшедшее въ самомъ неблагопріятномъ свт, а что скажетъ лордъ-лейтенантъ, то Іаковъ повторитъ, какъ эхо. Строгій выговоръ, отзывъ — видлись въ перспектив. Воротиться въ Версаль виновнымъ, предстать съ позоромъ предъ великаго короля, видть, какъ онъ пожимаетъ плечами, хмуритъ брови и отворачивается, подвергнуться ссылк въ какое нибудь дикое селеніе, вдали отъ Двора и лагеря, и изнывать тамъ,— нтъ, такое положеніе не по силамъ человку. Оставался одинъ исходъ: сразиться — и побудитъ или погибнуть.
Мсто, на которомъ онъ остановился, чтобы поршить судьбу Ирландіи, избрано было съ большою осмотрительностью. Его армія расположилась по скату холма, который почти со всхъ сторонъ окруженъ былъ болотомъ. Спереди, на краю болота, находились загороди, а на нихъ безъ большаго труда построили брустверъ.
Одиннадцаго іюля, Гинкель, исправивъ укрпленія Атлона оставивъ тамъ гарнизонъ, поставилъ свою главную квартиру въ четырехъ миляхъ отъ Агрима, а самъ поскакалъ впередъ обозрть ирландскую позицію. Возвратившись, онъ далъ приказаніе приготовить къ дйствію аммуницію, штыки и мушкеты, а завтра, рано утромъ, каждый долженъ находиться подъ оружіемъ, безъ барабаннаго боя. Два полка должны были остаться въ лагер, стеречь багажъ,— остальные двинуться противъ непріятеля.
На другой день, въ седьмомъ часу утра, англичане шли по дорог къ Агриму. Но нкоторое замедленіе было произведено густымъ туманомъ, который до самого полудня вислъ надъ мшистою долиною рки Сёкка. Дальнйшая отсрочка произошла вслдствіе необходимости вытснить ирландцевъ изъ нкоторыхъ аванпостовъ. Полдень стоялъ уже высоко, когда об арміи сошлись, наконецъ, лицомъ къ лицу, не имя между собою ничего, кром болота и бруствера. У англичанъ съ союзниками число войскъ простиралось до двадцати тысячъ, у ирландцевъ свыше двадцати-пяти тысячъ.
Гинкель держалъ короткій совтъ съ своими главными Офицерами: аттаковать ли тотчасъ или подождать до слдующаго утра? Меккэ стоялъ за немедленную аттаку и его мнніе одержало верхъ. Въ пять часовъ началось сраженіе. Англійская пхота, въ наилучшемъ порядк, какой только можно было сохранить на тряской и неровной почв, пробивалась къ ирландскимъ укрпленіямъ, глубоко погрязая на каждомъ шагу въ болото. Но эти укрпленія защищались ‘съ такой ршимостью, которая вызвала похвалу даже отъ людей, питавшихъ сильнйшія предубжденія противъ кельтскаго племени. Три раза осаждающіе были отбиты. Однажды они были сломаны и откинуты вспять въ болото: Тальмашъ соединилъ ихъ и принудилъ оборонявшихся удалиться. Битва тянулась два часа, наступалъ вечеръ, а перевсъ все еще оставался на сторон ирландцевъ. Гинкель начиналъ думать объ отступленіи. Надежды Сенъ-Рута ожили. ‘Побда наша’, кричалъ онъ, махая своей шпагой по воздуху: — ‘мы погонимъ ихъ передъ собою къ стнамъ Дублина.’ Но счастіе стояло уже на поворот. Меккэ и Рювиньи съ англійскою и гугенотскою конницею успли пройти въ такомъ мст, гд два всадника едва могли прохать рядомъ. Сенъ-Рутъ сначала смялся, когда замтилъ, что англичане карабкаются по болоту, подъ выстрлами, которые каждую минуту валили на земь красивую шляпу съ перомъ. ‘Что они затваютъ?’, спрашивалъ онъ, и божился, что жаль видть такихъ молодцовъ, идущихъ на врную гибель. ‘Пусть идутъ, однако, пусть. Чмъ больше ихъ будетъ тамъ, тмъ больше мы убьемъ ихъ.’ Но скоро онъ увидалъ, что они кладутъ фашину на трясину. Образовалась широкая и безопасная гать, эскадронъ за эскадрономъ понеслись по ней и скоро флангъ ирландской арміи былъ обойденъ. Французскій генералъ поспшилъ было на помощь, но ядро снесло ему голову. Окружавшіе его думали, что будетъ опасно привести въ извстность его судьбу. Тло умершаго завернули въ клеенку, уиссли съ поля битвы и положили, со всею тайною, на кладбище, между развалинами стариннаго монастыря Лоугри. Пока не кончилось сраженіе, никто изъ арміи не замтилъ, что генералъ уже не существуетъ. Скрыть его смерть отъ простыхъ солдатъ, быть можетъ, было благоразумно. Скрывать его смерть отъ генераловъ было безумно. Наступилъ ршительный часъ битвы, а не было человка, который далъ бы всмъ дйствіямъ ирландцевъ общее направленіе. Сэрсфильдъ командовалъ резервомъ. Но Сенъ-Рутъ строго приказалъ ему не двигаться безъ приказаній, а приказаній никакихъ не приходило. Меккэй и Рювиньи съ своей кавалеріей аттаковали ирландцевъ во Флангъ. Тальматъ и его пхота храбро повели аттаку во фронтъ. Брустверъ былъ взятъ. Ирландцы, все еще сражаясь, отступали отъ загороди къ загороди. Но по мр того, какъ сдавались укрпленія за укрпленіями, усилія оборонявшихся становились слабе и слабе. Наконецъ они дрогнули и побжали. Тогда наступила страшная рзня. Побдители впали въ какое-то дикое остервенніе. Между ними пронесся слухъ, что при начал битвы нсколько англичанъ, захваченныхъ въ плнъ, были безжалостно умерщвлены. Только четыреста человкъ ирландцевъ было взято въ плнъ. Число убитыхъ относительно числа сражавшихся было больше, чмъ въ какой нибудь другой битв того времени. Но не наступи безлунная ночь, затемненная еще боле туманомъ и частымъ дождемъ, едва ли бы спасся хотя одинъ человкъ. Темнота дала возможность Сэрсфильду, съ немногими еще неразбитыми эскадронами, прикрыть отступленіе. У побдителей было шестьсотъ убитыхъ и почти тысяча раненыхъ.
Англичане спали эту ночь на пол битвы. На слдующій день, похоронивъ своихъ сотоварищей, они двинулись къ западу. Побжденныхъ оставили непогребенными — странное и страшное зрлище! Сосчитали четыре тысячи ирландскихъ труповъ. Сто-пятьдесятъ лежали въ одной тсной загороди, сто-двадцать въ другой. Но убійство не ограничилось полемъ битвы. Одинъ очевидецъ передаетъ намъ, что съ вершины холма, на которомъ былъ расположенъ лагерь кельтовъ, и дале на разстояніи четырехъ миль, онъ видлъ, что все пространство покрыто было тлами убитыхъ. Равнина походила, говоритъ онъ, на огромное пастбище, покрытое стадами овецъ. Какъ обыкновенно, очевидцы не соглашаются между собою въ числ убитыхъ. Но, по всмъ вроятіямъ, можно заключить, что число убитыхъ ирландцевъ простиралось до семи тысячъ. Скоро множество собакъ явилось праздновать рзню. Эти животныя сдлались такими кровожадными и такъ пристрастились къ человческому мясу, что долго было опасно потомъ прозжать по мсту битвы безъ вооруженнаго конвоя.
Разбитая армія потеряла теперь всякое подобіе арміи и походила на крестьянъ, идущихъ толпой съ ярмарки, посл ночной попойки, Одинъ густой потокъ бглецовъ стремился къ Гальвэ, другой къ Лимерику. Дороги къ этимъ двумъ городамъ были покрыты брошеннымъ оружіемъ.
Ирландцы, заключившіеся въ Гальвэ, совершенно упали духомъ и не знали, какія мры предпринять имъ для защиты. Когда англійская армія подошла къ городу и главнокомандующій потребовалъ сдачи, то сначала д’Юссонъ далъ гордый отвтъ, но скоро увидлъ, что сопротивленіе невозможно, и поспшилъ заключить капитуляцію. Гарнизону позволили удалиться въ Лимерикъ со всми военными почестями. Полная амнистія была дарована всмъ гражданамъ и было положено, что внутри городскихъ стнъ римско-католическіе священники имютъ право отправлять частнымъ образомъ обряды своей религіи. На этихъ условіяхъ отворили ворота. Мэръ и альдермэны встртили Гинкеля съ глубокимъ почтеніемъ, а поздравительную рчь говорилъ городовой судья. Д’Юссонъ съ двумя тысячами пошелъ къ Лимерику.
Въ Лимерик все находилось въ страшномъ смятеніи. Тирконнель былъ лично убжденъ, что все погибло. Его единственная надежда состояла въ томъ, что онъ будетъ имть возможность протянуть борьбу до тхъ поръ, покамстъ не получится изъ Сенъ-Жермена позволеніе вступить въ переговоры. Онъ написалъ письмо, прося этого позволенія, и не безъ большаго труда вынудилъ у своихъ, пришедшихъ въ уныніе, соотечественниковъ клятву, что ни въ какомъ случа они не заключатъ капитуляціи, пока не получится отвтъ отъ Іакова.
Спустя нсколько дней посл совершенія клятвы, Тирконнель уже не существовалъ. Одиннадцатаго августа онъ обдалъ вмст съ д’Юссономъ. Общество было веселое. Лордъ-лейтенантъ, казалось, сбросилъ съ себя бремя, тяготившее и тло его и душу: онъ пилъ, шутилъ, онъ какъ будто снова сдлался Дикомъ Тальботомъ, который нкогда игралъ въ кости и пировалъ съ Граммовомъ. Едва лишь поднялся онъ изъ-за стола, какъ апоплексическій ударъ лишилъ его языка и чувствъ. Четырнадцатаго онъ испустилъ послднее дыханіе. Развалившіеся останки тхъ формъ, которыя нкогда служили моделью скульпторамъ, были положены въ склепъ собора, но никакая надпись, никакое преданіе не указываютъ намъ точнаго мста его погребенія.
Д’Юссонъ и Сэрсфильдъ приняли управленіе въ свои руки.
Въ тотъ же день, какъ не стало Тирконнеля, англійскій авангардъ показался въ виду Лимерика. Гинкель расположился лагеремъ на томъ самомъ мст, которое годъ тому назадъ занималъ Вильгельмъ. Баттареи, составленныя изъ пушекъ большаго калибра, не умолкали ни днемъ, ни ночью, скоро запылали крыши домовъ и стны валились въ каждомъ углу города. Цлыя улицы обратились въ груды пепла. Между тмъ, англійскіе военные корабли вошли въ Шаннонъ и кинули якорь на разстояніи мили ниже города.
Крпость все еще держалась, гарнизонъ въ численной сил мало уступалъ осаждающимъ, и казалось возможнымъ, что продолжитъ защиту до того времени, какъ польются періодическіе дожди и во второй разъ принудятъ отступить англійскую армію. Гинкель ршился нанести смлый ударъ. Ни одинъ пунктъ изъ укрпленій не былъ боле важнымъ и не казался лучше обороненнымъ, какъ томондскій мостъ, соединявшій городъ съ лагеремъ ирландской конницы, расположенной на клэрскомъ берегу Шаннона. Планъ голландскаго генерала состоялъ въ томъ, чтобъ раздлить пхоту, заключенную въ город, отъ кавалеріи, расположенной извн, и этотъ планъ онъ привелъ въ исполненіе съ большимъ искусствомъ, энергіею и успхомъ. Онъ спустилъ на рку мостъ изъ десяти лодокъ, перешелъ его съ сильнымъ корпусомъ, оттснилъ передъ собою пятьсотъ испуганныхъ драгунъ, оказавшихъ лишь слабое сопротивленіе, и двинулся къ мсту стоянки ирландской кавалеріи. Лагерь былъ оставленъ безъ выстрла. Нкоторые всадники кинулись въ городъ. Остальные, удалились въ горы. Въ магазинахъ нашли много мяса, водки и аммуниціи, а болотистая равнина Шаннона была покрыта гранатами и ружьями, покинутыми въ бгств.
Побдители съ тріумфомъ воротились въ свой лагерь. Но Гинкель не удовольствовался пріобртеннымъ успхомъ. Онъ задумывалъ отрзать всякое сообщеніе между Лимерикомъ и графствомъ Клаэръ. Потому, черезъ нсколько дней, онъ еще разъ перешелъ рку и аттаковалъ фортъ, защищавшій томондскій мостъ. Въ короткое время фортъ былъ взятъ приступомъ. Солдаты, содержавшіе въ немъ гарнизонъ, бжали въ смятеніи къ городу.
Это бдствіе, казалось, могло произвести общее возстаніе въ осажденномъ город. Вопли, требовавшіе капитуляціи, сдлались такъ громки и докучливы, что генералы не могли противиться имъ. Д’Юссснъ увдомилъ свое правительство, что невозможною продолжать борьбу. Конечно, при этомъ отзыв у д’Юссона входили въ разсчетъ особыя соображенія: онъ, какъ и вс французы, начальствовавшіе въ ирландской арміи, безъ сомннія, утомился своимъ изгнаніемъ и нетерпливо желалъ снова увидть Парижъ. Но даже Сэрсфильдъ упалъ духомъ. До этой поры его голосъ всегда стоялъ за самое отчаянное сопротивленіе. Теперь, напротивъ, онъ не только желалъ, но горлъ нетерпніемъ начать переговоры. Ему казалось, что городъ осужденъ на неизбжную гибель. Не оставалось никакой надежды на помощь. Во всей Ирландіи англичане торжествовали. Слиго палъ. Вся территорія, вс дикія племена, бродившія во внутреннихъ горахъ острова,— все подчинилось Вильгельму. Даже французскій флотъ не имлъ возможности приближаться къ городу, потому что гавань Шаннона была занята непріятельскими кораблями,
Вечеромъ того дня, когда послдовала битва при томонскихъ воротахъ, начались переговоры, и Вочопъ, одинъ изъ горожанъ, просилъ Рювиньи назначить свиданіе Сэрсфильду. Храбрый Французъ, сдлавшійся изгнанникомъ по причин своей привязанности къ одной религіи, и храбрый ирландецъ, готовившійся сдлаться изгнанникомъ по причин своей привязанности къ другой, сошлись и совщались, со взаимною симпатіею и почтеніемъ. Гинкель, которому Рювиньи передалъ происходившее, охотно согласился на перемиріе, ибо попытка штурмовать городъ могла неудаться, какъ не удалась годъ тому назадъ. Если бы осада обратилась въ блокаду, то было вроятно, что заразительныя болзни, которыя едва не погубили арміи Шомберга, которыя заставили Вильгельма отступить и одержали верхъ даже надъ геніемъ и энергіей Марльборо, скоро грозно отомстятъ за агримскую счу. Съ нкотораго времени начали падать сильные дожди. Въ короткое время вся равнина могла обратиться въ огромную лужу стоячей воды. Оказалось бы необходимымъ отвести войска на мстность боле здоровую, чмъ берега Шаннона, и доставитъ имъ жилища боле теплыя, чмъ палатки. Слдовательно, до весны непріятель остался бы невредимъ. Весною французская армія могла высадиться въ Ирландію: жители могли снова подняться отъ Донегэля до Керри, и война, теперь прекращавшаяся, могла вспыхнуть съ большимъ ожесточеніемъ, чмъ когда либо.
Поэтому съ обихъ сторонъ переговоры открылись съ искреннимъ желаніемъ положить конецъ распр. Начальники ирландской арміи держали многіе совты, на которые были приглашены нкоторые изъ римско-католическихъ прелатовъ и знаменитыхъ юристовъ. Предварительный вопросъ, безпокоившій совсть нкоторыхъ лицъ, предоставили ршить епископамъ. Покойный лордъ-лейтенантъ убдилъ офицеровъ гарнизона поклясться, что они не сдадутъ Лимерика до тхъ поръ, пока не получится отвта на письмо, въ которомъ ихъ положеніе было объясняемо королю. Епископы выразили мнніе, что клятва эта уже не можетъ быть обязательною. Она дана въ то время, когда сообщенія съ Франціею оставались открытыми, и въ полной увренности, что отвтъ отъ Іакова послдуетъ втеченіе трехъ недль. Больше, чмъ двойной срокъ протекъ уже. Вс проходы, ведущіе къ городу, строго охранялись непріятелемъ.
Договоръ былъ раздленъ на дв части: договоръ военный и договоръ гражданскій.
Главнйшій пунктъ военнаго договора состоялъ въ томъ, что какъ ирландскимъ офицерамъ, такъ и солдатамъ дозволяется безпрепятственно удалиться во Францію, а до времени отъзда они должны оставаться подъ начальствомъ своихъ собственныхъ командировъ.
По статьямъ гражданскаго договора, ирландцамъ, исповдующимъ римско-католическую религію, не дозволялось занимать никакой должности, ни военной, ни гражданской, но давалось общаніе, что они будутъ пользоваться тою свободою въ. исполненіи обрядовъ своей религіи, какою пользовались въ царствованіе Карла Втораго.
Солдаты ирландской арміи получили право остаться на родин или хать во Францію. Большая часть дали своимъ начальникамъ общаніе хать во Францію, но на другой день посл общанія многіе одумались, когда происходилъ выборъ: остаться или ухать? всхъ солдатъ возбуждали виномъ ршиться покинуть неблагодарную родину и итти сражаться за своего короля на чужбин, ирландецъ, при горячей проповди и со спиртомъ въ голов, готовъ былъ общать все, чего требовали отъ него патеры: но въ немъ пробудилось мучительное чувство, когда онъ проспался и когда проклятія не звучали боле въ его ушахъ. Онъ связалъ себя общаніемъ итти въ ссылку, быть можетъ, на цлую жизнь, за далекій океанъ, который наполнялъ таинственнымъ ужасомъ его неразвитый умъ. Его мысли съ любовью обращались ко всему тому что онъ готовился оставить: къ своему картофельному огороду, къ кучамъ торфянаго топлива, къ соломенной хижин, которая какъ ни была бдна и убога, все-таки служила ему кровомъ съ самого дтства. Онъ никогда уже не увидитъ знакомыхъ лицъ, вокругъ камина, не услышитъ знакомаго напва старыхъ кельтскихъ псенъ. Океанъ будетъ отнын между нимъ и жилищемъ его прапраддовъ. Находились такіе, которые, будучи не въ силахъ перенести тоску разлуки и не зная какъ избгнуть часовыхъ, стерегшихъ ворота города, кидались въ воду со стнъ и достигали противоположнаго берега. Потомъ, распространились всти, что т ирландцы, которые уже успли прибыть во Францію, подвергаются всмъ возможнымъ оскорбленіямъ и невзгодамъ: ихъ не кормятъ, не одваютъ, оставляютъ спать подъ открытымъ небомъ, упрекаютъ въ трусости. Слдствіемъ этихъ слуховъ было то, что цлыя сотни людей, которые прежде думали объ эмиграціи, въ послднюю минуту кинули свое оружіе и разошлись по своимъ роднымъ деревушкамъ.
Остальные сли на французскіе корабли и простились съ родиной. Скоро паруса исчезли на горизонт. Изгнанники узжали, чтобы изучить въ иноземныхъ лагеряхъ дисциплину, безъ которой природная храбрость приноситъ мало пользы, и чтобы на далекихъ поляхъ битвы возстановить честь, утраченную ими дома длиннымъ рядомъ пораженій.
А въ Ирландіи наступилъ миръ. Аигличане снова владычествовали безгранично. Туземное населеніе страны успокоилось страшнымъ спокойствіемъ истощенія и отчаянія. Правда, происходили насилія, грабежи, поджоги, убійства. Но боле столтія протекло безъ всякаго общаго возстанія. Впродолженіе этого столтія приверженцы Стюартовъ подняли два мятежа. Но знамя этого мятежа не было поднято въ Коннот или Мюнстер ни тогда, когда старшій претендентъ короновался въ Скон, ни тогда, какъ младшій жилъ съ своимъ Дворомъ въ Голируд. Въ 1745 году, когда горцы верхней Шотландіи шли на Лондонъ, ирландскіе католики оставались до такой степени спокойными, что лордъ лейтенантъ могъ, безъ малйшей опасности, послать нсколько полковъ черезъ капалъ Святаго Георга для пополненія арміи герцога кумберландскаго. Но это спокойствіе не было знакомъ довольства, оно означало отупніе и сокрушеніе сердца. Вражеское желзо глубоко вошло въ душу. Воспоминаніе минувшихъ пораженій и привычка къ ежедневнымъ обидамъ и притсненіямъ утишили порывы духа въ несчастной націи, убили въ ней всякую энергію. Правда, находились ирландскіе католики съ великими способностями, дятельностью и честолюбіемъ, по ихъ везд можно было найдти, исключая Ирландіи: при версальскомъ Двор, въ Сенгь-Ильдефонс, въ арміяхъ Фридриха, въ арміяхъ Маріи Терезіи. Одинъ изгнанникъ длался маршаломъ Франціи, другой длался первымъ министромъ Испаніи. Но останься онъ на своей родин, грубые и невжественные сквайры, провозглашавшіе тосты за безсмертную славу Англіи, смотрли бы на него съ презрніемъ, какъ на низшаго. Въ своемъ дворц въ Мадрит онъ имлъ удовольствіе видть, какъ за нимъ внимательно ухаживаетъ посланникъ Георга Втораго, и въ гордыхъ выраженіяхъ могъ выказывать свое неудовольствіе посланнику Георга Третьяго. Но всей Европ были разбросаны храбрые ирландскіе генералы, искусные ирландскіе дипломаты, ирландцы кавалеры орденовъ св. Людовика и св. Леопольда, Благо орла, Золотаго Рука, но останься они въ своемъ родномъ край, они не были бы даже прапорщиками какого нибудь полка или цеховыми въ ремесленной корпораціи. Все оставшееся но удаленіи этихъ людей, естественныхъ начальниковъ своего племени, было въ высшей степени безнадежно и пассивно. Также невозможно было опасаться возстанія ирландцевъ противъ англичанъ, какъ невозможно опасаться возстанія женщинъ и дтей противъ мужчинъ {Это слова Свифта. Въ своемъ письм ‘объ агликанской присяг’, написанномъ въ 1708 году, онъ говорить: ‘Если дйствительно для насъ (англиканскаго духовенства) существуетъ какая нибудь онасность отъ папистовъ, то было бы странно думать, что мы не замчаемъ этой опасности наравн съ другими, такъ какъ но всему вроятію намъ, въ такомъ случа, пришлось бы быть первыми страдальцами: но, напротивъ, мы смотримъ на нихъ какъ на совершенно ничтожныхъ, такъ же незначительныхъ, какъ женщины или дти…. Простой народъ, безъ предводителей, безъ дисциплины, безъ природной храбрости, но ремеслу своему рдко выше дровоска или водовоза — ни мало неспособенъ причинить какое нибудь зло, если даже и чувствовалъ бы къ тому склонность’. Plea of Merit, 1731 году, онъ говоритъ: ‘Имнія папистовъ очень немногочисленны, состоять изъ маленькихъ участковъ и ежедневно уменьшаются. Простой народъ у нихъ впалъ въ бдность и невжество и такъ же мало опасенъ, какъ женщины или дти. По крайней мр, половина ихъ дворянства и знати раззорены, изгнаны въ чужія земли или обращены въ нашу религію. Вс они глубоко чувствуютъ въ себ жгучую горечь, испитую ими въ послднюю ирландскую войну. Нкоторые изъ нихъ уже удалились въ чужія страны, другіе, какъ я слышалъ, намреваются послдовать за ними. Остальные же, я полагаю, вс до одного человка, еще владющіе кой-какими землями, Формально и ршительно навсегда отказались подвергать себя новой опасности, ради возстановленія католичества’.}.
Правда, въ эту эпоху происходили ожесточенные споры между матерью-метрополіей и колоніей: но въ этихъ спорахъ туземное населеніе принимало столько же участія, сколько краснокожіе индйцы въ спор между старой и новой Англіей, по поводу акта о штемпел. Управляющее меньшинство, даже когда само возставало противъ правительства, не давало никакой пощады тому, что уподоблялось возстанію со стороны покореннаго большинства. Ни одинъ изъ тхъ римскихъ патріотовъ, которые закололи Юлія Цезаря, безъ всякаго угрызенія совсти распялъ бы на крест цлую школу гладіаторовъ, за попытку избавиться отъ самого гнуснаго и унизительнаго рабства. ни одинъ изъ тхъ виргинскихъ патріотовъ, которые въ оправданіе своего отдленія отъ Великобританіи приводили, какъ очевидную истину, то, что вс люди одарены отъ Создателя неотъемлемымъ правомъ свободы,— ни одинъ изъ нихъ не почувствовалъ бы ни малйшаго угрызенія совсти, застрливъ негра невольника, который предъявила бы требованіе на это неотъемлемое право. Точно такимъ же образомъ протестантскіе властители Ирландіи,— въ то время, какъ высокопарно проповдовали политическія доктрины Локка и Сиднея,— утверждали, что народъ, говорящій кельтскимъ языкомъ, не можетъ быть причастенъ ихъ правамъ. Молинёксъ оспоривалъ власть англійскаго Парламента. Свифтъ съ самою дкою и оскорбительною ироніею осмивалъ англиканское правленіе. Но ни Молинёксъ, ни Свифтъ никогда и не думали заботиться о туземномъ населеніи {Въ 1749 г. Лукасъ былъ идоломъ демократіи своей собственной касты. Интересно видть, что объ немъ думали люди, не причастные его каст. Одинъ изъ главныхъ паріевъ, Чарльзъ о’Конноръ, писалъ такъ: ‘Я отнюдь не заинтересованъ, равно и никто изъ нашего несчастнаго народонаселенія, въ этомъ дл Лукаса. Истинный патріотъ не выразилъ бы такой озлобленности къ такимъ злощастнымъ рабамъ, каковы мы’.}. Поздне, Генри Флудъ возбуждалъ господствующій классъ требовать парламентской реформы и даже употребить революціонныя мры для достиженія этой реформы. Но ни онъ самъ, ни т, которые смотрли на вето какъ на своего предводителя, не согласились бы допустить кельтовъ къ малйшему участію въ политической власти. Добродтельный и почтенный Чарльмонтъ, вигъ между вигами, провелъ всю свою долгую жизнь, сражаясь за то, что онъ называлъ свободою своей родины. Но онъ подалъ голосъ противъ закона, который давалъ избирательныя права римско-католическимъ фермерамъ, и умеръ, держась того мннія, что парламенты должны быть чисты отъ римско-католическихъ членовъ. Дйствительно, впродолженіе столтія, послдовавшаго за революціей 1688 г., ревность англійскихъ протестантовъ къ подавленію ирландцевъ вообще возвышалась пропорціонально рвенію, которое они выказывали въ борьб за политическую свободу своего племени Все это время, ненависть, сдерживаемая страхомъ, росла и крпла въ сердцахъ туземныхъ обитателей страны. Они все еще оставались тмъ же самымъ народомъ, который схватился за оружіе въ 1641 г. по зову о’Нейлля и въ 1689 г. по зову Тирконнеля. Для нихъ каждый праздникъ, установленный государствомъ, былъ днемъ печали, и каждый общественный трофей, выставленный государствомъ, напоминаніемъ позора. Англичане никогда не испытывали, и едва могутъ понимать, чувства націи, осужденной видть постоянно и повсюду памятники своей подчиненности. Такіе памятники на каждомъ шагу встрчалъ глазъ римско-католическаго ирландца. Передъ Парламентомъ своей родины онъ видлъ статую своего завоевателя. Въ Парламент онъ видлъ стны, разрисованныя картинами пораженій своихъ отцовъ. Наконецъ, посл столтняго рабства, перенесеннаго безъ сильной борьбы за уравненіе нравъ, Французская революція пробудила пламенную надежду въ груди притсненнаго. Люди, наслдовавшіе вс притязанія и вс страсти Парламента, который былъ собранъ Іаковомъ не могли слушать безъ волненія встей о паденіи сильной господствующей церкви, о бгств блистательной аристократіи и о конфискаціи громадныхъ земель. Старыя антипатіи, никогда не засыпавшія, возстали съ новой и страшной энергіей содйствіемъ такихъ двигателей, которые во всякомъ другомъ обществ противодйствовали бы другъ другу. Духъ папизма и духъ якобинства, непримиримые соперники въ другихъ мстахъ, соединились здсь въ неестественный и зловщій союзъ. Это соединенное вліяніе произвело третье и послднее возстаніе туземнаго населенія противъ Англіи, Праправнуки солдатъ Сэрсфильда противостали праправнукамъ солдатовъ Кромвелля. Кельтъ снова нетерпливо смотрлъ на горизонтъ, не видны ли паруса, несущіе съ собою помощь отъ Бреста. Снова побда осталась на сторон образованнаго и хорошо организованнаго меньшинства. Но, къ счастію, побжденный народъ нашелъ покровительство съ той стороны, откуда въ прежнее время онъ ничего не могъ бы ожидать, кром неумолимой строгости. Въ этотъ промежутокъ ‘Философія восьмнадцатаго столтія очистила вигизмъ отъ глубоко въвшихся пятенъ нетерпимости. которыя были пріобртены имъ въ періодъ долгаго и тснаго союза съ пуританизмомъ семнадцатаго столтія. Просвщенные люди начали чувствовать, что аргументы, которыми Мильтонъ и Локкъ, Тиллотсонъ и Борнетъ доказывали священныя права свободной совсти, могутъ быть съ такою же силою примнены въ пользу исповдующихъ католическую религію, какъ и въ пользу индепендентовъ или баптистовъ. Огромная партія, втеченіе тридцати лтъ, не взирая на королевское неудовольствіе и народные вопли, настоятельно требовала доли во всхъ выгодахъ англійской конституціи для ирландскихъ папистовъ. Но пересказать фазисы этой великой борьбы и конечное торжество разума и человчности предоставляется другому историку.
Девятнадцатаго октября 1691 г., Вильгельмъ прибылъ въ Кенсигтонъ изъ Нидерландовъ. Три дня спустя онъ открылъ Парламентъ. Однимъ изъ важнйшихъ преній въ этомъ Парламент было преніе по поводу остъ-индской торговли.
По всей стран, но особенно въ столиц, во всхъ морскихъ гаваняхъ и въ мануфактурныхъ городахъ, везд умы были въ высшей степени возбуждены вопросомъ о торговл съ Остъ-Индіею: жестокая бумажная война свирпствовала долгое время, и были подняты многіе серьёзные вопросы, какъ конституціонные, такъ и коммерческіе, которые могли быть ршены только законодательною властью.
Англійское политическое устройство сильно отличается отъ тхъ политическихъ устройствъ, которыя методически создавались въ теченіе послднихъ восьмидесяти лтъ, разлагались на параграфы и подтверждались конституціонными собраніями. Оно возникло въ суровые вка. Его нельзя найдти цликомъ ни въ какомъ систематическомъ акт. Вдоль по всей линіи, которая раздляетъ обязанности государя отъ обязанностей законодателя, долгое время лежала спорная территорія. Присвоенія короною чуждыхъ ей правъ случались безпрерывно, и если небыли слишкомъ оскорбительными, терпливо сносились. Только тогда, когда это нарушеніе производило какой нибудь положительный вредъ, только тогда оскорбленная сторона предъявляла свое право и требовала, чтобы граница была опредлена межами и столбами, и чтобы отнын пограничные знаки строго уважались.
Многіе изъ тхъ пунктовъ, которые возбуждали сильнйшіе диспуты между англійскими государями и ихъ Парламентами, были окончательно ршены биллемъ оправахъ. Но одинъ вопросъ, очень важный, оставался еще не опредленнымъ. По древнимъ законамъ король безспорно имлъ значительную власть относительно коммерческихъ длъ: но трудно было опредлить точные предлы этой власти. Было всми признано, что королю принадлежитъ право чеканить монету, что никакая ярмарка не могла происходить безъ его соизволенія, что никакой корабль не могъ разгружаться въ какой бы то ни было гавани или лиман, которые не были объявлены портами. Въ добавокъ къ своему несомннному праву дарить особыя коммерческія привиллегіи извстнымъ мстностямъ, король долго присвоивалъ себ право дарить особыя коммерческія привиллегіи извстнымъ товариществамъ или частнымъ лицамъ, и англичане, по своему обыкновенію, не считали нужнымъ оспоривать это притязаніе, пока оно не произвело важныхъ неудобствъ. Наконецъ, въ царствованіе Елисаветы, началось сильное злоупотребленіе раздачею монополій, а какъ только началось злоупотребленіе, тотчасъ явилось и противодйствіе. Королева благоразумно избжала ссоры съ Парламентомъ, подкрпляемымъ всею націею. Она уничтожила патенты, возбуждавшіе неудовольствіе въ обществ, и ея народъ, восхищенный этой уступкой и любезной готовностью, съ которою она была сдлана, не требовалъ отъ нея положительнаго отреченія отъ спорнаго права.
Неудовольствіе, утишенное ея мудростью, снова проснулось вслдствіе малодушной политики, которую ея преемникъ называлъ ‘искусствомъ царей’. Онъ охотно дарилъ стснительные патенты на монополію. Если онъ нуждался въ помощи своего Парламента, онъ также охотно уничтожалъ ихъ. Какъ только Парламентъ прекращалъ свои засданія, большая королевская печать немедленно снова прикладывалась къ актамъ еще боле ненавистнымъ, чмъ т, которые только что были уничтожены. Наконецъ, тотъ Парламентъ, который собрался въ 1623 году, ршился употребить сильное лекарство къ излеченію зла. Король долженъ былъ подтвердить своимъ согласіемъ законъ, который объявлялъ вс монополіи, установленныя королевскою властью, ничтожными и недйствительными. Были сдланы, однако, нкоторыя исключенія, но не обозначены совершенно точно. Особенно было постановлено, что товарищества купцовъ, установленныя съ цлью торговли. должны удержать вс свои законныя привилегіи. Вопросъ: была ли монополія, дарованная отъ короны такимъ товариществамъ, законна или незаконна? оставался неопредленнымъ и втеченіе многихъ лтъ постоянно занималъ юристовъ. Но народъ, избавленный разомъ отъ множества налоговъ и податей, которыя каждый день тягостно отзывались въ каждомъ хозяйств, отнюдь не былъ расположенъ оспоривать законность грамотъ, вслдствіе которыхъ немногія компаніи въ Лондон торговали съ отдаленными частями Свта.
Самая значительная изъ этихъ компаній была та, которая, въ исход XVI-го столтія, образовалась подъ покровительствомъ королевы Елисаветы, подъ именемъ ‘Компаніи лондонскихъ купцовъ, торгующихъ съ Остъ-Индіею’. Когда это знаменитое общество начало свое существованіе, монархія Великаго Могола находилась въ зенит своей славы и могущества. Акбаръ, даровитйшій и лучшій изъ государей Тамерланова дома, только что былъ отнесенъ, по окончаніи жизни, богатой годами и блескомъ, въ мавзолей, превосходящій своимъ великолпіемъ все, что могла представить Европа. Онъ завщалъ своему потомству имперію, содержащую народонаселеніе въ двадцать разъ многочисленнйшее, чмъ населеніе Англіи, и дающую доходовъ въ двадцать разъ больше, чмъ Англія, которая въ то время, подъ управленіемъ великой королевы, занимала передовое мсто между европейскими державами. Любопытно прослдить, какъ мало были знакомы между собою об страны, предназначенныя сойтись такъ близко. Самые просвщенные англичане смотрли на Индію съ невжественнымъ удивленіемъ. Самые просвщенные индйцы едва знали, что существуетъ Англія. Англичане глухо слышали, что есть въ Индіи безконечные базары, наполненные продавцами и покупателями, сверкающіе золотыми одеждами, испещренными шелками и драгоцнными камнями, что тамъ въ сокровищницахъ царей брильянты лежатъ холмами, а цехины горами, что тамъ возносятся дворцы, въ сравненіи съ которыми Вайтголль и Гамптонъ-Куртъ убогія лачужки, что индйская армія въ десять разъ многочисленне той, которая собралась нкогда при Тюльбюри для отраженія армады. Съ другой стороны, вроятно, ни одному изъ государственныхъ людей агрскаго Дурбара не было извстно, что въ той сторон, гд заходитъ солнце, стоитъ огромный городъ неврныхъ, называемый Лондонъ, гд царствуетъ женщина, и что она даровала обществу Франкскихъ купцовъ исключительную привиллегію отправлять корабли отъ ея владній къ индйскимъ морямъ. Что этому товариществу въ будущемъ предназначено управлять всею Индіею, отъ океана до горъ, покрытыхъ вчнымъ снгомъ, что оно приведетъ къ повиновенію огромныя провинціи, никогда не подчинявшіяся власти Акбара, будетъ посылать генералъ-губернаторовъ предсдательствовать въ его столиц и выдавать пенсію наслднику его великой имперіи,— это показалось бы мудрйшему европейскому или восточному политику такъ же невозможнымъ, какъ невозможно жителямъ нашего земнаго шара завоевать имперію на Венер или Юпитер.
Протекло три поколнія, и все еще ничто не показывало, что Остъ-Индская Компанія сдлается когда либо великой азіатской державой. Имперія Великаго Могола, хотя подрываемая внутренними болзнями и клонящаяся къ своему паденію, все еще представляла отдаленнымъ народамъ видъ неуменьшавшагося благоденствія и силы. Аурунгзебъ, который присвоилъ себ пышное титло ‘покорителя вселенной’, въ тотъ самый мсяцъ, когда умеръ Оливеръ Кромвелль, продолжалъ царствовать до самаго вступленія Анны на престолъ. Онъ былъ обладателемъ такихъ обширныхъ земель, какими никогда не владли его предшественники. Его имя была славно въ отдаленнйшихъ странахъ запада. Драйденъ сдлалъ его героемъ одной изъ своихъ трагедій, которой одной достаточно для доказательства, какъ мало англичане того времени имли свдній, касательно огромной имперіи, которую ихъ внуки должны будутъ покорить и подчинить себ. Мусульманскій герой Драйдена нжничаетъ въ дух Амадиса. высказываютъ умилительныя тирады но поводу смерти Сократа и приправляетъ свою рчь миологическими намеками изъ Овидія. Браминскій метамисихозисъ представленъ догматомъ мусульманской религіи, а мусульманскія султанши сожигаютъ себя на костр умершихъ супруговъ по браминскому обычаю.
Хотя ничто еще не показывало высокой политической судьбы Остъ-Индской Компаніи, это сообщество, тмъ не мене, пользовалось громаднымъ вліяніемъ въ Сити Лондона. Страсть къ пряностямъ, тканямъ и драгоцнностямъ Востока, становилась сильне со дня на день. Выгоды Компаніи, имвшей въ своемъ исключительномъ владніи торговлю, удовлетворявшую потребностямъ такого рода, были почти невроятны. Капиталъ Компаніи сначала состоялъ изъ трехсотъ-семидесяти тысячъ фунтовъ, но Компанія могла, безъ труда, занимать деньги, платя шесть процентовъ на сто, и занятыя деньги, пущенныя въ торговлю, приносили, какъ ходили слухи, тридцать процентовъ на сто. Выгоды были таковы, что въ 1676 г. каждый вкладчикъ получалъ количество чистой прибыли равное его собственному вкладу. На капиталъ, такимъ образомъ удвоенный, платили, втеченіе пяти лтъ, дивиденды, возвышавшіеся среднимъ числомъ ежегодно до двадцати процентовъ на сто. Было время, когда акціи, стоившія сто фунтовъ продавались за шестьдесятъ фунтовъ. Даже въ 1664 г. цна их убыла только семьдесятъ фунтовъ. Но въ 1677 г. она возвысилась до двухсотъ-сорока-пяти, въ 1681 г. до трехъ-сотъ фунтовъ, и такъ послдовательно она возрасла до трехъсотъ-шестидесяти, и говорятъ, что нкоторыя акціи проданы были за пятьсотъ фунтовъ.
Огромные барыши, получаемые отъ остъ-индской торговли, быть можетъ, возбудили бы мало ропота, еслибъ они были распредлены между большимъ числомъ лицъ. Но между тмъ, какъ цнность акцій все возрастала, число акціонеровъ все уменьшалось. Въ то время, какъ благосостояніе Компаніи достигло высшей степени, управленіе длъ находилось безконтрольно въ рукахъ немногихъ купцовъ, владвшихъ громаднымъ богатствомъ. Говорили. что не одинъ счастливый спекуляторъ пріобрталъ отъ монополіи десять тысячъ фунтовъ ежегоднаго дохода. Указывали на одного счастливца, который, разсчетливой или удачной продажей на бирж акцій, въ короткое время создалъ себ состояніе, дававшее двадцать тысячъ фунтовъ дохода. Этотъ коммерческій гигантъ, который по богатству и сил, всегдашней спутниц богатства, соперничалъ съ знаменитйшими вельможами своего времени, былъ сэръ Джозія Чайльдъ. Были люди, которые помнили его мальчишкой, подметающимъ полъ въ конторахъ Сити. Но способности скоро возвысили его отъ самого низкаго состоянія на степень изобилія, власти и славы. Въ эпоху Реставраціи его весьма уважали въ торговомъ мір. Его вліяніе немедленно почувствовалось, какъ только онъ сдлался членомъ комитета, управлявшаго длами Компаніи. Скоро многія изъ самыхъ важныхъ мстъ, какъ въ Лиденгаль-Стрит, гд находилось зданіе Компаніи, такъ и въ Факторіяхъ Бомбея и Бенгала, были наполнены его родственниками и креатурами. Его богатства, хотя расточаемыя съ хвастливою щедростью, продолжали рости и умножаться. Онъ добылъ себ титулъ баронета, купилъ красивое помстье въ Ванстед, и здсь съ громадными издержками заводилъ безчисленные садки и сажалъ на пространств квадратныхъ миль орховыя деревья.
Но благосостояніе Компаніи было нсколько потревожено въ своемъ мирномъ теченіи. Въ царствованіе Карла II, она подверглась нападеніямъ извн, и начала разстроиваться внутри. Выгоды индйской торговли возбуждали сильную зависть, и нкоторые, пренебрегая королевскими указами, стали снаряжать корабли въ Индію, не обращая вниманія на привиллегію Компаніи. Соперничество этихъ контрабандистовъ стало особенно опаснымъ въ 1680 г. Въ это время цлая нація находилась въ сильнйшемъ волненіи, по поводу билля о исключеніи отъ престолонаслдія. Дв великія партіи, только что названныя вигами и тори, вели ожесточенную борьбу въ каждомъ графств и въ каждомъ город Англіи, и эта распря скоро распространилась во вс уголки цивилизованнаго міра, гд только можно было найдти англичанина.
На Компанію вообще смотрли, какъ на собраніе виговъ. Между членами комитета засдали лица, бывшія самыми горячими эксклюзіонистами. Чайльдъ сначала былъ увлеченъ мнніями этихъ людей. Онъ долго дйствовалъ согласно съ ними, и вс полагали, что онъ держится ихъ политическихъ убжденій. Втеченіе многихъ лтъ онъ стоялъ высоко во мнніи предводителей парламентской оппозиціи, и былъ особенно ненавистенъ герцогу Іоркскому, будущему королю. Поэтому, контрабандисты приняли на себя характеръ честныхъ людей, которые ршились держать сторону трона, противъ наглыхъ ораторовъ Сити. По всмъ факторіямъ востока они разсяли слухи, что Англія находится въ смятеніи, что мечъ уже извлеченъ или скоро будетъ извлеченъ, и что Компанія возстала бунтомъ противъ престола. Эти слухи, въ самомъ дл довольно вроподобные, нашли себ полную вру между людьми, отдленными отъ Лондона пространствомъ, требовавшимъ двнадцати мсяцовъ перезда. Въ Бомбе гарнизонъ и большинство англійскихъ жителей объявили, что не хотятъ боле повиноваться собранію, которое не повинуется королю: они заключили въ темницу губернатора и объявили, что островъ принадлежитъ корон. На остров св. Елены также произошелъ бунтъ. Инсургенты приняли имя роялистовъ и развернули королевское знамя. Возстаніе съ трудомъ подавили, и многихъ принуждены были казнить военнымъ судомъ.
Если бы Компанія оставалась компаніею виговъ, когда извстія объ этихъ волненіяхъ достигли Англіи, очень вроятно, что правительство одобрило бы поведеніе мятежниковъ, и что грамота, которою обезпечивалась монополія, подверглась бы участи, постигшей многія другія привиллегіи того времени. Но между тмъ, какъ контрабандисты на разстояніи многихъ тысячъ миль воевали противъ Компаніи во имя короля, Компанія и король примирились между собою. Безграничная власть, которою Чайльдъ пользовался въ комитет компаніи, дала ему возможность сдлаться Фаворитомъ въ Вайтголл, а фаворитство въ Вайтголл укрпляло его вліяніе на дла Индіи. Карлъ милостиво принялъ отъ него подарокъ въ десять тысячъ гиней. Іаковъ еще благосклонне принялъ сумму, превосходившую въ десять разъ предъидущую, и охотно согласился быть сотоварищемъ акціонеровъ. Вс лица, такъ или иначе примыкавшія ко Двору: министры, любовницы, патеры, епископы — вс поддерживались въ благосклонномъ расположенія подарками шалей и шелковъ, брильянтовыми ожерельями и мшками гиней. Подарки, раздаваемые съ благоразумною щедростью, скоро произвели свое дйствіе. Въ то время, какъ Дворъ сдлался всемогущимъ въ государств, Чайльдъ сдлался всемогущимъ при Двор. Джеффрейзъ всею силою поддерживалъ монополію и подтвердилъ вс акты, данные въ защиту монополіи. Іаковъ приказалъ приложить свою печать къ новой грамот, которая подтверждала и распространяла вс привиллегіи, дарованныя Компаніи его предшественниками. Вступленіе на престолъ Вильгельма нанесло сильный ударъ Компаніи. Контрабандисты ободрились и посредствомъ газетъ старались унизить Компанію и, дйствительно, имъ удалось вооружить противъ нея всю публику. Они, при помощи другихъ лицъ, составили даже новую Остъ-индскую Компанію, назвавшуюся Доюгетскою, по имени улицы, гд находилось зданіе новой Компаніи. Но по недостатку капиталовъ противники старой Компаніи не могли имть такого значенія, какъ она.
Втеченіе лта 1691 г. распря, поднявшаяся по этому поводу между Компаніею лиденгальской улицы и Компаніею доугетской улдицы, держала Сити въ постоянномъ волненіи. Осенью, какъ только собрался Парламентъ, об соперничествующія партіи представили прошенія народнымъ представителямъ. Прошенія были немедленно приняты къ разсмотрнію, и послдовали ршенія больной важности. Первое ршеніе было то, что-торговля съ Остъ-Индіею выгодна для королевства, второе — что торговля всего удобне можетъ быть производима компаніею, владющею исключительными привиллегіями. Оставался одинъ вопросъ — вопросъ объ старой и покой Компаніи. Семнадцать лтъ протекло прежде, нежели этотъ вопросъ пересталъ тревожить собою, какъ коммерческіе, такъ и политическіе круги. Какая изъ двухъ спорящихъ сторонъ была сильнйшею — ршить трудно. Виги поддерживали новую Компанію, тори-старую. Большинство въ обихъ Палатахъ желало произвести полюбовную сдлку, то есть, удержать старую Компанію, но преобразовать ее, наложить на нее новыя условія и соединить въ одно съ членами новой Компаніи. Съ этой цлью, посл продолжительныхъ и жаркихъ преній, было ршено, что капиталъ слдуетъ увеличить до полутора мильоновъ. Въ вознагражденіе за исключительную привиллегіи торговли съ Остъ-Индіею, Компанія обязывалась доставлять ежегодно въ пользу короны пятьсотъ тоннъ селитры по дешевой цн, и каждогодно вывозить англійскихъ мануфактурныхъ произведеній на цнность двухъ-сотъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ.
На этихъ основаніяхъ билль былъ проведенъ въ Палат, прочитанъ дважды, но не получилъ окончательной силы вслдствіе положительнаго отказа Чайльда и его сотоварищей принять предложенныя условія. Онъ сдлалъ возраженія на каждую часть плана, и его возраженія въ высшей степени любопытны и поучительны, Великій монополистъ храбро удержалъ свою позицію противъ принциповъ свободной торговли. Онъ изложилъ нелпость соглашеній, придуманныхъ Палатами. Требованіе, чтобы селитра была доставляема корон за опредленную цну, Чайльдъ опровергнулъ доказательствами, хорошо усвоенными нашимъ поколніемъ, доказавъ, что цны должны быть предоставлены самимъ себ. На то требованіе, что Компанія обязана вывозить каждогодно англійскихъ мануфактурныхъ издлій на сумму двухъ-сотъ-тысячъ фунтовъ, Чайльдъ очень основательно возразилъ, что Компанія очень рада вывозить хотя на сумму двухъ мильоновъ, если только появятся требованія на эти издлія, а въ противномъ случа странно было бы вести вокругъ Свта дорогія ткани, для того, чтобъ ихъ съли черви. Онъ высказалъ очень умно, что вовсе не согласно съ здравой политикой втискивать торговлю въ какія то условныя рамки, которыя отнюдь неспособствуютъ ея процвтанію, а напротивъ убиваютъ или обращаютъ ее на ложный путь.
Палаты, раздраженныя упрямствомъ Чайльда, представили королю адресъ, требующій распущенія старой Компаніи и передачи привиллегированной граматы новой Комнапіи, на тхъ основаніяхъ, какія благоугодно будетъ предложить его величеству. По смыслу этого адреса ясно видно, что право раздачи исключительныхъ привиллегій торговли съ Остъ-Индіею, по понятіямъ Палаты, отнюдь не противоречило конституціонному праву короля.
Король отвчалъ, что предметъ въ высшей степени важенъ и что онъ разсмотритъ его основательно, Въ Парламент, втечегіе этой сессіи, больше не было рчи касательно этого предмета,*но вн Парламента война продолжалась ожесточенне, чмъ когда либо, и воюющія стороны не стснялись выборомъ оружія, направленнаго противъ врага. Главнымъ оружіемъ покой Компаніи были пасквили, главнымъ оружіемъ старой Компаніи были подкупы.
Въ ту же недлю, корда билль объ устройств остъ индской торговли былъ оставленъ безъ результата, другой билль, произведшій большое раздраженіе, подвергся той же самой участи.
Втеченіе восьми лтъ, предшествовавшихъ революціи, виги горько жаловались,— и не только горько, ной справедливо,— на т суровыя мры, какія принимались относительно лицъ, обвиненныхъ въ политическихъ преступленіяхъ. Не чудовищно ли это, спрашивали они, что обвиненному не дозволяется взглянуть на свой обвинительный актъ? Часто, до самого совершенія суда, несчастный узникъ не зналъ, въ чемъ его обвиняютъ. Чмъ невинне былъ защищавшійся, тмъ-мене было ему вроятности угадать вину, за которую онъ долженъ быть судимъ, и какъ же въ такомъ случа можетъ онъ приготовить опроверженіе, способное оправдать его, когда не можетъ предугадать самой сущности обвиненія? Корона иметъ право призывать себ на помощь свидтелей. Арестантъ не иметъ на то ни малйшаго права. Еслибъ свидтели и явились добровольно говорить въ его пользу, они все-таки не могутъ давать присяги. Поэтому, ихъ свидтельство производитъ на присяжныхъ слабйшее впечатлніе, чмъ свидтельство лицъ обвиняющихъ, которыхъ правдивость обезпечивается самымъ торжественнымъ актомъ закона и религіи. Присяжные, избираемые коронными шерифами, всегда одушевлены самымъ фанатическимъ духомъ партіи и чувствуютъ столько же симпатій къ диссиденту или эксклюзіонисту, сколько къ бшеной собак. На сторон правительства всегда стоятъ искусные, опытные законовды, люди, всегда отличающіеся полнымъ присутствіемъ духа, съ бойкой, живой рчью, текущею неистощимымъ потокомъ,— люди, проведшіе всю свою жизнь въ томъ, чтобы блое представлять чернымъ, а черное блымъ. Не ужасно ли видть, какъ они нападутъ на несчастнаго бдняка,— на бдняка, который всю свою жизнь не произнесъ ни одного слова въ публик, который не зналъ законнаго опредленія измны и первыхъ основаній закона объ уликахъ, и котораго умъ, разумется, мало приспособленъ къ схватк съ заклятыми гладіаторами, смущенъ близкой перспективой жестокой и безчестной смерти? И однакожъ законъ такъ предписываетъ. Ни одного слова не позволяютъ произнести адвокату за человка разслабленнаго или больнаго до такой степени, что онъ не иметъ силъ поднять руки или возвысить голосъ, такъ, чтобы его слышали — ни одного слова! Или же приводятъ какую нибудь несчастную старуху, которая не понимаетъ ни слова во всемъ происходящемъ, кром того, что ее собираются изжарить живою за доброе дло: по справедливости ей можно бы дозволить найдти себ защитника, и однакожь защитникъ не является, еслибъ и хотлъ. Виги говорили, что судъ, веденный такимъ образомъ, есть ничто иное, какъ юридическое убійство, узаконенный разбой., Тори, съ другой стороны, хотя и не отрицали, что дйствительно происходили иногда случаи, не совсмъ согласные съ справедливостью, утверждали, однакожь, что существенная справедливость тутъ вполн наблюдается. Быть можетъ, неблагонамеренныя лица, которыя очень близко стояли къ рубежу измны, не перейдя дйствительно этого рубежа, подверглись казни, какъ измнники. Но что за бда? неужели это можетъ быть достаточнымъ основаніемъ, чтобы давать возможность начальникамъ рейгаузскаго заговора или западнаго мятежа избгнуть посредствомъ разныхъ уловокъ законнаго наказанія? По какому праву измнникъ будетъ имть шансы спасенія, которые не даруются простому вору? Преступникъ, обвиненный въ воровств, подвергается тмъ же самымъ невыгодамъ, какія относительно возмутителя считаются такими несправедливыми: и однакожь никто не жалетъ его. Никто не считаетъ чудовищнымъ, что ему не даютъ времени изучить копіи съ своего обвинительнаго акта, что его свидтели допускаются безъ права клятвы, что его защита предоставляется ему самому, безъ помощи адвоката, что онъ остается, такимъ образомъ, беззащитнымъ противъ нападеній опытнйшихъ юрисконсультовъ. Какъ кажется, виги всю свою симпатію удляютъ тмъ преступленіемъ, которыя разрушаютъ все общественное устройство. По ихъ мннію, Брадшо долженъ пользоваться привилегіями, въ которыхъ отказывается мальчику, укравшему сладкій пирожокъ.
Какъ естественно было ожидать, революція произвела нкоторую перемну въ чувствахъ обихъ великихъ партій. Въ т дни, когда только виги и диссиденты подвергались обвиненію въ измн, роялисты были расположены думать, что законы, предназначенные для охраны тропа, не могутъ быть достаточно строгими. Но какъ только джентльмены-тори очутились въ опасности быть позванными къ отвту за переписку съ Сенъ-Жерменомъ,— новый свтъ озарилъ понятія тхъ, которые досел были не способны открыть малйшую несправедливость въ судебной процедур противъ Сиднея и Алисы Лилль. Уже не считалось боле безсмысленнымъ утверждать, что должны быть дарованы нкоторыя преимущества человку, обвиненному въ государственной измн,— преимущества, отнимаемыя у человка, обвиненнаго въ грабеж. Есть ли какая нибудь вроятность, что шерифъ станетъ собирать одномысленныхъ съ нимъ присяжныхъ, что какой нибудь юристъ развернетъ все свое софистическое искусство и реторику, что какой нибудь судья будетъ переворачивать смыслъ закона и отвергать очевидность,— для того, чтобы невиннаго человка обвинить въ покраж кошелька или барана? Но при суд за государственную измну можно всегда смотрть на оправдательный вердиктъ присяжныхъ, какъ на пораженіе правительства, и потому есть слишкомъ много причинъ опасаться, что многіе шерифы, законовды и судьи могутъ быть подвигнуты къ несправедливому ршенію интересомъ партіи или какимъ нибудь низкимъ побужденіемъ, чтобы спасти правительство отъ непріятнаго положенія и отъ стыда пораженія. Послышался единодушный вопль тори, что жизнь честныхъ англичанъ, которымъ случится подвергнуться негодованію правительства, недовольно обезпечена.
Хотя чувства виговъ не подверглись радикальной перемн, подобно чувствамъ тори, однакожь и не оставались теперь совершенно тми же, какими были прежде. Нкоторые, считавшіе прежде въ высшей степени несправедливымъ, что Россель не имлъ за себя адвокатовъ и что Корнишъ не могъ достать копіи съ своего обвинительнаго акта, начали теперь говорить, что времена перемнились, что опасности, которымъ подвергается королевство, громадно,— что все, дорогое человку, стоитъ на карт: свобода, собственность, національная независимость, религія,— что многіе англичане виновны въ планахъ, имющихъ своею цлію предать Англію въ рабство Франціи и Риму,— и что въ высшей степени неблагоразумно ослаблять въ такую минуту государственные законы противъ политическихъ преступниковъ. Правда, что несправедливость, съ которою велись уголовныя дла въ слдственныхъ коммиссіяхъ, производила великій соблазнъ. Но эта несправедливость истекала отъ недостойныхъ королей и нечестныхъ судей, которыми Богъ наказалъ тогда Англію. Теперь на трон сидитъ Вильгельмъ, Гольтъ сдланъ судьею, и Вильгельмъ никогда не потребуетъ, а Гольтъ никогда неисполнитъ такихъ постыдныхъ и позорныхъ услугъ, какъ т, за которыя изгнанный тиранъ награждалъ Джеффрейза титулами и богатствами. Однако такимъ образомъ говорили только немногіе. Виги, казалось, чувствовали, что въ дни счастія они не могутъ защищать то, что во дни бдствія всегда провозглашали вопіющею несправедливостью. Билль по поводу измненія суда въ случа государственной измны былъ внесенъ въ Палаты и встрченъ со всеобщимъ одобреніемъ. Треби имлъ мужество сдлать нкоторыя возраженія, но не послдовало никакого серьёзнаго спора. Главнйшія статьи билля были таковы: никакое лицо не можетъ быть судимо за государственное преступленіе, совершенное за три года до доноса, всякое лицо, обвиненное въ государственной измн, иметъ полное право воспользоваться помощью адвоката и за десять дней до суда должно быть снабжено копіею съ обвинительнаго акта и спискомъ лицъ, изъ которыхъ избираются присяжные. Свидтели обвиненнаго имютъ право присяги.
Билль былъ переданъ въ Верхнюю Палату и возвращенъ назадъ съ важными измненіями. Лорды уже давно жаловались на несправедливый составъ того трибунала, который поставлялся надъ ними въ случаяхъ преступленій, подвергавшихъ смертной казни. Когда большое жюри составило уже обвинительный актъ противъ пера за какой нибудь проступокъ, тогда корона назначала оберъ-сенешала, и въ совт лорда сенешала производился судъ. Этотъ совтъ съ давняго времени составлялся двумя совершенно различными путями. Если дло происходило во время засданій Парламента, то совтъ состоялъ изъ всхъ членовъ Верхней Палаты. Если же во время слдствія Парламентъ былъ распущенъ, то лордъ-сенешалъ по своему усмотрнію созывалъ двнадцать или боле норовъ для составленія суда присяжныхъ. Слдствіемъ этого было то, что перъ, обвиненный въ государственной измн во время отсрочки Парламента, судился тми присяжными, которые были собраны его гонителями. Теперь лорды требовали, чтобы каждый перъ, обвиненный въ государственной измн, судился, во время ли засданій Парламента или во время отсрочки, цлымъ собраніемъ перовъ.
Палата Общинъ встртила это требованіе съ упорствомъ и раздраженіемъ, едва понятнымъ ныншнему поколнію. Дло въ томъ, что многія возмутительныя привиллегіи перства, впослдствіи уничтоженныя или вышедшія изъ обычая сами собою, существовали тогда въ полной сил и примнялись къ длу ежедневно. Джентльменъ, имвшій тяжбу съ лордомъ, не могъ безъ негодованія думать о тхъ привиллегіяхъ, которыми пользовалась счастливая каста. Если господина лорда требовали къ отвту, его привиллегіи давали ему возможность остановить ходъ правосудія. Если было сказано ему суровое слово, такое слово, которое самъ онъ имлъ право произнести совершенно безнаказанно, онъ могъ отомстить свое оскорбленное достоинство какъ гражданскимъ, такъ и уголовнымъ процессомъ. Если адвокатъ, увлекаясь своимъ долгомъ относительно кліента, говорилъ строго о поведеніи благороднаго обольстителя,— если честный сквайръ въ дл о конскихъ скачкахъ употреблялъ собственныя выраженія при обозначеніи плутней благороднаго мошенника, оскорбленному патрицію стоило только обратиться съ жалобою къ гордому и могущественному сословію, котораго онъ былъ членомъ. Его собратья принимали его сторону, и его дло становилось ихъ собственнымъ дломъ. Оскорбитель немедленно препровождался въ тюрьму, и держался тамъ до тхъ поръ, покамстъ самой низкой уступчивостью не заслуживалъ милостиваго прощенія. По этому нтъ ничего страннаго, что попытка перовъ пріобрсть новыя преимущества своему сословію, встртила со стороны Нижней Палаты самое ожесточенное сопротивленіе. Можно также подозрвать, что многіе искусные политики изъ партіи виговъ, считавшіе опаснымъ ослаблять въ такую минуту законы противъ государственныхъ преступленій и однакожь не ршавшіеся явно возстать противъ всякаго послабленія,— получили теперь надежду, что возбуждая споръ касательно совта лорда-сенешала, они получатъ возможность отложить по крайней мр на годъ проведеніе билля, который имъ не нравился, и которому тмъ не мене они не могли прилично противиться. Если таковъ былъ ихъ планъ, онъ удался вполн. Нижняя Палата отвергнула исправленіе, Верхняя Палата настаивала: — собралась конференція, и спорный вопросъ съ той и другой стороны поддерживался съ большою энергіею.
Основанія въ пользу исправленія были очевидны и съ перваго взгляда, казалось, не допускали возраженій. Дйствительно, было очень трудно защитить систему, при которой государь назначалъ слдственную коммиссію изъ своихъ приверженцевъ, чтобъ располагать судьбою лицъ, на которыхъ смотрлъ какъ на своихъ смертельныхъ враговъ. И потомъ не нелпо-ли, что лордъ, обвиненный въ государственной измн, судился всмъ сословіемъ перовъ, если обвинительный актъ вносится въ Палату Лордовъ за минуту до отсрочка, и что тотъ же лордъ судится только малымъ числомъ перовъ, избранныхъ преслдующею его властью, въ томъ случа, если обвинительной актъ послдуетъ минутою посл отсрочки? Тяжело казалось бы возражать что нибудь касательно того или другаго пункта: но т, которые управляли конференціею Общинъ были люди необыкновеннаго ума, а теперь напрягли вс свои силы. Особенно выдвигался между ними Чарльзъ Монтегю, который въ самое короткое время занялъ первое мсто между ораторами той эпохи. Главное веденіе спора было предоставлено ему, и его перу мы обязаны изложеніемъ этихъ преній, дающихъ весьма высокое понятіе объ его ораторскихъ талантахъ. ‘Мы составили — такова была сущность его разсужденій — мы составили законъ, который не иметъ въ себ ничего исключительнаго, законъ, вожделнный всякому классу общества, отъ высшаго до низшаго. Т новыя обезпеченія, которыя мы предлагаемъ даровать невинности, притсненной властью, равно общи всмъ, равно раздляются между первымъ лордовъ и бднйшимъ поденщикомъ. Мы даемъ каждому англичанину, обвиненному въ преступленіи противъ государства, каковъ бы ни былъ его рангъ, право видть свой обвинительный актъ, привиллегію прибгать къ помощи адвоката, привиллегію имть свидтелей, вызванныхъ формально и имющихъ право дать клятву на святомъ Евангеліи. Таковъ билль, переданный нами вамъ, господа лорды, и вы возвращаете его, включивъ статью, которая клонится къ увеличенію преимуществъ вашего благороднаго сословія, явно въ ущербъ древнимъ преимуществамъ короны. Наврное, прежде, чмъ мы ршимся отнять у его величества власть, которою пользовались его предшественники втеченіе вковъ, и передать ее вамъ, благородные лорды, мы должны убдиться, что вы воспользуетесь ею лучше, нежели онъ. Чмъ нибудь мы должны рисковать, кому нибудь мы должны врить, и если насъ принуждаютъ, противъ нашей воли, къ поступку, который очевидно выразитъ собою сравненіе двухъ властей, мы признаемся, что неспособны отъискать какую нибудь причину, которая могла бы заставить насъ думать, что государь заслуживаетъ мене доврія, чмъ аристократія. Вы спрашиваете, благоразумно ли это, что васъ судятъ въ дл, касающемся вашей жизни, собраніемъ только немногихъ членовъ вашей Палаты, избранныхъ правительствомъ? Благоразумно ли, ‘спрашиваемъ мы въ свою очередь, требовать съ вашей стороны суда, гд бы засдали вс члены вашей Палаты, то есть, иными словами, ваши друзья, ваши братья, родные, двоюродные и троюродные, ваши зятья, ваши шурья, ваши задушевныя друзья? Ваши семейства такъ часто вступаютъ между собою въ брачныя связи, вы живете такъ тсно въ сообществ другъ друга, что едва ли можно найти лорда, который не соединялся бы узами брака или родства со многими другими и который не состоялъ бы въ дружескихъ отношеніяхъ съ еще большимъ количествомъ. Бывали вельможи, которыхъ смерть облекала въ трауръ третью или четвертую часть всей аристократіи Англіи. Равно нельзя опасаться, чтобы даже т лорды, которые не связаны съ обвиненнымъ никакими узами, чувствовали въ себ расположеніе отправить его на эшафотъ, если только они могутъ съ соблюденіемъ благоприличіи сказать ‘не виноватъ, клянусь честью’,— ибо безчестная смерть одного члена тснаго аристократическаго круга необходимо оставляетъ пятно на репутаціи всего сословія. Если бъ еще вы, господа лорды, предложили, чтобы каждый изъ вашего сословія былъ обязанъ являться въ присутствіе суда и подавать голосъ, тогда, быть можетъ, корона имла бы нкоторую возможность добиться правосудія противъ виновнаго пера, не смотря на его тсное родство со всми вами. Но вы предлагаете, чтобы т лорды, которые не захотятъ участвовать въ суд, не были принуждены къ тому закономъ. Возможно ли сомнваться, какія отсюда явятся послдствія? Вс родственники и друзья обвиненнаго неизбжно подадутъ голосъ за него. Добросердечіе и страхъ мести сильныхъ враговъ недопустятъ присутствовать при суд того, кто по совсти и чести подалъ бы голосъ противъ обвиненнаго, въ противность большинству. По этому, новая система, предлагаемая вами, очевидно клонится къ ущербу короны, а между тмъ вы не можете представить ни одного доказательства, въ подтвержденіе того, что старая система оказалась на практик лицепріятною относительно васъ. Мы можемъ съ увренностью сказать, что даже подъ властью правительства, мене справедливаго и милостиваго, нежели то, подъ властью котораго мы имемъ счастіе жить теперь,— даже и тогда невинный перъ имлъ мало причинъ страшиться какого бы то ни было перовъ, собранныхъ въ Вестминстеръ-Голл для суда надъ и имъ. Что говорятъ намъ факты? Можно ли указать хотя на одинъ случай, гд бы пала невинная голова, осужденная вердиктомъ такихъ присяжныхъ? Легко можно бы составить длинный листъ сквайровъ, купцовъ, законовдовъ, лекарей, йоменовъ, ремесленниковъ и земледльцевъ, которыхъ кровь, варварски пролитая втеченіе послдняго несчастнаго времени, вопіетъ къ небу о мщеніи. Но гд найдемъ мы хотя одного члена вашей Палаты, который въ наши дни, или во дни нашихъ отцовъ, или во дни нашихъ ддовъ, несправедливо потерплъ бы смерть, вслдствіе приговора судебной коммиссіи лорда-сенешала? Сотни простолюдиновъ посылались на вислицы обыкновенными присяжными за участіе въ рейгаузскомъ заговор или въ западномъ возстаніи. Одинъ перъ, только одинъ почтенный лордъ Деламерь, былъ позванъ въ это же время передъ судъ лорда-сенешала, я онъ былъ оправданъ. Но, говорятъ, противъ него не было очевидныхъ законныхъ доказательствъ. Пусть такъ. Но точно также недоставало очевидныхъ доказательствъ противъ Сиднея, противъ Корниша, противъ Алисы Лиль, и однакожь они оказались достаточными, чтобы погубить ихъ. Но, говорятъ, что поры, предназначенные судить лорда Деламера, были избраны королемъ Іаковомъ и Джеффрейзомъ не совсмъ добросовстно. Это одно доказываетъ, что подъ управленіемъ такого короля и подъ предсдательствомъ такого лорда-сенешала, предоставляется лорду, судимому своими собратьями, большая вроятность сохранить свою жизнь, чмъ простому человку, полагающемуся на своихъ соотечественниковъ. По этому, при ныншнемъ снисходительномъ правительств, мы не можемъ слишкомъ опасаться за безопасность какого нибудь невиннаго пера. Дай Богъ, чтобъ мы чувствовали такъ же мало опасностей за безопасность, этого правительства! Но извстно, что установленія, съ которыми неразрывно связана паша свобода, подвергаются нападенію какъ вншнихъ, такъ и внутреннихъ враговъ. При такомъ кризис мы не можемъ согласиться ослабить ограниченія, которыя, можно опасаться, уже и безъ того оказываются слишкомъ слабыми, чтобъ помшать нкоторымъ лицамъ высшаго класса составлять заговоры къ погибели своей родины. Словомъ: отъ насъ требуютъ, чтобы мы согласились передать часть власти его величества вамъ, господа лорды. Мы уже отвчали, что въ настоящее время король вовсе необладаетъ излишнею властью, а что вы, господа лорды, обладаете очень, очень достаточной властью.’ Эти доказательства, хотя не лишенныя истинной силы, не имли однако же силы убдить Верхнюю Палату. Лорды настаивали, чтобы каждый лордъ имлъ право быть судьею. Съ большимъ трудомъ уговорили Нижнюю Палату постановить число судей не меньше тридцати-шести. Сдлавъ эту уступку, Нижняя Палата положительно отказалась отъ дальнйшихъ уступокъ. Поэтому, билль остался неутвержденнымъ.
Т, которые въ конференціи по поводу этого билля были представителями Нижней Палаты, ничуть не преувеличили опасностей, которымъ подвергалось новое правительство. Въ то время, какъ оспаривали конституцію совта, назначаемаго судить пэровъ за измну, созрвала измна, задуманная однимъ изъ перовъ, и которую оставалось только привести въ исполненіе.
Марльборо не переставалъ уврять Сенъ-Жерменскій Дворъ, что великія преступленія, совершенныя имъ, постоянно представляются его уму и что онъ живетъ лишь за тмъ, чтобы совершить подвигъ покаянія и исправленія. Не одинъ онъ обратился на истинный путь: онъ обратилъ также принцессу Анну. Въ 1688 г., Чорчилли безъ большаго труда уговорили ее бжать изъ отцовскаго дворца. Въ 1691 г., они, съ тою же легкостью, уговорили ее переписать и подписать письмо, заключающее въ себ выраженіе глубокаго сокрушенія объ несчастіяхъ дорогаго родителя и страстное желаніе загладить забвеніе своего долга. Въ то же время Марльборо питалъ надежды, что ему удастся совершить возстановленіе старой династіи самымъ врнымъ способомъ, не прибгая къ помощи ни одного иностраннаго солдата или моряка, силою голосовъ Верхней и Нижней Палаты и поддержкою англійской арміи. Мы не имемъ подробныхъ свдній объ его план. Но главныя черты извстны намъ изъ интереснаго письма, писаннаго Іаковомъ и хранящагося нын во Франціи, въ министерств иностранныхъ длъ.
Въ это время глубоко укоренилась въ сердцахъ англичанъ зависть къ голландцамъ. Между обоими народами никогда не существовало сердечнаго дружелюбія. Правда, они находились въ близкомъ племенномъ родств другъ съ другомъ. Они говорили на двухъ діалектахъ одного и того же языка. Оба гордились своею политическою свободою. Оба были привержены къ реформированной церкви. Обоимъ угрожалъ одинъ и тотъ же непріятель, и каждый изъ нихъ былъ безопасенъ только тогда, когда находился въ союз съ своимъ сосдомъ. И при всемъ томъ между ними не было никогда искренняго сочувствія. Они, по всему вроятію, боле любили бы другъ друга, если бы, въ нкоторыхъ отношеніяхъ, мене походили одинъ на другаго. Оба считались двумя великими торговыми народами, оба — двумя великими мореходными народами. На всхъ моряхъ сталкивались флаги ихъ кораблей: на Балтійскомъ и Средиземномъ, въ Мехиканскомъ залив и въ Малаккскомъ пролив. Везд лондонскій купецъ и амстердамскій купецъ враждебно встрчались другъ съ другомъ, старались перехитрить и подорвать одинъ другаго. Въ Европ распря не принимала кроваваго характера. Но очень часто, въ странахъ нецивилизированныхъ, гд не существовало никакого права, кром кулачнаго, соперники встрчались вооруженными для битвы, пылая жадностью, пылая враждою, каждый подозрвая другъ друга во враждебныхъ намреніяхъ и каждый съ твердымъ намреніемъ не уступать другому никакого преимущества. При такой обстановк нтъ ничего страннаго, что совершались многія происшествія, носящія характеръ насилія и жестокости. Рдко доходили въ Европу точныя извстія о томъ, что происходило въ этихъ отдаленныхъ частяхъ Свта. Всякое происшествіе преувеличивалось и обезображивалось темными слухами и національнымъ пристрастіемъ. Въ Англіи народъ врилъ вообще, что англичане всегда оставались безупречными и что всякую ссору надо приписать жадности и безчеловчію голландцевъ, Печальныя событія, имвшія мсто на Молуккскихъ островахъ, неоднократно изображались на англійской сцен. Вс англичане оказывались святыми и героями, вс голлаидцы дьяволами въ человческомъ образ, лгунами, разбойниками, обольстителями, убійцами, мучителями. Враждебныя отношенія, указываемыя этими пьесами, не одинъ разъ прерывались войною. Трижды въ промежутокъ времени одного поколнія об націи, съ одинаковымъ мужествомъ и не одинаковымъ счастіемъ, воевали за первенство на Нмецкомъ мор. Тиранія Іакова, примиривъ тори съ вигами и англиканцевъ съ диссидентами, примирила также англичанъ съ голландцами. Рзня въ Амбоин и глубокое униженіе при Чатам казалось были забыты нашими предками, когда они устремляли свои взоры на Гагу, ожидая изъ нея избавленія. Но посл революціи снова проснулась старинная антипатія. Хотя Англія и Голландія тсно связывались теперь взаимнымъ договоромъ, он также далеки были одна отъ другой но своимъ чувствамъ, какъ и прежде. Однажды, именно посл битвы при Бичигед, наши соотечественники казалось почувствовали расположеніе къ справедливости, но вскор послдовала сильная реакція. Торрингтонъ, который заслуживалъ быть разстрляннымъ, сдлался народнымъ любимцемъ, а союзниковъ, постыдно покинутыхъ имъ, обвиняли въ несправедливыхъ жалобахъ на адмирала. Любимою темою сятелей раздора было пристрастіе, которое король выказывалъ къ сотоварищамъ своей молодости. Самыя выгодныя мста при его Двор, говорили они, были заняты голландцами, Верхняя Палата наполнилась голландцами, лучшія коронныя имнія и замки раздавались голландцамъ, въ арміи начальствовали голландцы. Дйствительно, было бы благоразумне со стороны Вильгельма мене выставлять на показъ свою похвальную любовь къ родной стран и мене заботиться о вознагражденіи своихъ прежнихъ друзей, съ большей бережливостью платить имъ за старыя услуги. Но Невозможно доказать, чтобы онъ, въ какомъ нибудь важномъ случа втеченіе всего царствованія, принесъ въ жертву интересы Англіи интересамъ Голландіи. Тмъ не мене, по этому вопросу англичане были очень склонны къ припадкамъ ревности, которая не допускала ихъ внимать внушеніямъ разума. Одинъ изъ самыхъ сильныхъ припадковъ такой ревности наступилъ осенью 1691 г. Антипатія къ голландцамъ глубоко проникала въ это время вс сословія и особенно сильно овладла она чувствами Парламента и арміи.
Марльборо ршился воспользоваться этой антипатіею съ тою цлью, какъ уврялъ осъ Іакова и его приверженцевъ, чтобы произвести реставрацію. Расположеніе духа въ обихъ Палатахъ было таково, что представлялось возможнымъ, посредствомъ ловкихъ маневровъ, убдить ихъ представить королю совокупный адресъ, требующій удаленія всхъ иностранцевъ изъ службы ихъ величествъ. Марльборо взялъ на себя предложить такой адресъ въ Палат Лордовъ, а потомъ не представлялось большой трудности найти какого нибудь значительнаго человка, съ вліяніемъ и всомъ, который взялся бы произвести подобное же предложеніе въ Нижней Палат.
Если адресъ будетъ представленъ, что сдлаетъ Вильгельмъ? Уступитъ-ли онъ? Прогонитъ-ли самыхъ дорогихъ, самыхъ старинныхъ, самыхъ врныхъ своихъ друзей? Едва-ли возможно была думать, что онъ сдлаетъ такую тяжелую, такую унизительную уступку. Если же онъ не уступитъ, произойдетъ разрывъ между нимъ и Парламентомъ, а Парламентъ будетъ поддержанъ всмъ народомъ. Даже король, царствующій по наслдственному праву, легко могъ бы погибнуть при такомъ спор съ сословіями государства. Но для государя, котораго все право на корону основывается на ршеніи этихъ государственныхъ сословій, такой споръ почти неизбжно будетъ гибельно роковымъ. Останется Вильгельму послдняя надежда — надежда на армію. Подготовить къ реставраціи армію взялъ на себя Марльборо, и очень вроятно, что дло, взятое имъ на себя, могло быть удачно приведено въ исполненіе. Не смотря на свои пороки, онъ былъ любимцемъ своихъ собратьевъ по оружію. Его храбрость, изумительная ловкость, благородныя и привлекательныя манеры, блестящій успхъ, сопровождавшій его всякій разъ, какъ только онъ командовалъ арміею,— все привлекало къ нему сердца неодолимою силою. Солдаты гордились, что имютъ соотечественника, который ни нуждается ни въ чемъ, кром случая, чтобы достойно соперничать съ даровитйшимъ маршаломъ Франціи. Англійскія войска еще боле ненавидли голландцевъ, чмъ англійскій народъ вообще. По этому, если бъ Марльборо, предварительно обезпечивъ себ содйствіе значительнйшихъ офицеровъ, явился въ критическую минуту передъ тми полками, которыхъ неоднократно водилъ къ побд во Фраидріи и Ирландіи, и крикнулъ бы къ нимъ: ‘Товарищи, за мной! Постоимъ за Парламентъ! Долой иноземцевъ!’ — вроятно, его зовъ нашелъ бы отголосокъ и повиновеніе. Тогда въ его власти было бы исполнить общанія, которыя онъ съ такою торжественностью далъ своему прежнему властелину.
Изъ всхъ плановъ, когда либо составленныхъ въ пользу реставраціи Іакова или его потомковъ, этотъ планъ общалъ счастливйшій исходъ. Та національная гордость, та ненависть къ неограниченной власти, которыя досел служили опорою Вильгельма, обратились бы теперь противъ него. Сотни тысячъ людей, которые положили бы свою жизнь, чтобы воспрепятствовать французской арміи ввести свое правительство въ англійской земл, не чувствовали ни малйшаго расположенія помшать англійской арміи въ уничтоженіи и изгнаніи голландцевъ. Даже виги едва ли бы могли, не отрекаясь отъ своихъ принциповъ, поддерживать государя, который упорно отказывается снизойти на общее желаніе своего народа, высказанное ему въ лиц Парламента. Заговоръ общалъ многое. Начали дятельно собирать сообщниковъ. Многіе члены Нижней Палаты, отнюдь не подозрвавшіе тутъ никакой задней мысли, общали подать голоса противъ иноземцевъ. Марльборо неутомимо воспламенялъ боле и боле негодованіе арміи. Его домъ постоянно наполнялся офицерами, которые разгорячали другъ друга до бшенства постоянными діатрибами противъ Голландіи и голландцевъ. Но прежде, чмъ вс приготовительныя мры пришли къ концу, странное подозрніе родилось въ умахъ нкоторыхъ якобитовъ. Нельзя было сомнваться, что виновникъ этого смлаго и разсчитаннаго плана желалъ ниспровергнуть существующее правительство. Но можно ли сказать наврное, какое правительство намревается онъ поставить на мсто низвергнутаго? Не задумываетъ ли онъ низложить Вильгельма безъ возстановленія Іакова? Разв невозможно, что этотъ человкъ, такой умный, честолюбивый и безнравственный, замышляетъ двойную измну, которая заслужила бы названіе мастерскаго удара отъ великихъ итальянскихъ политиковъ пятнадцатаго столтія, которая возбудила бы зависть въ Борджіа, которая привела бы Макіавелли въ восторгъ? Что, если этотъ искусный лицемръ обманываетъ обоихъ соперничествующихъ государей? Что если, очутившись начальникомъ арміи и протекторомъ Парламента, онъ провозгласитъ Анну королевой? Разв невозможно, что утомленная и разстроенная нація радостно утвердитъ своимъ согласіемъ такое провозглашеніе? Іаковъ не пользовался популярностью, потому что онъ папистъ и слушался католическихъ патеровъ. Вильгельмъ не пользуется популярностью, потому что онъ иноземецъ и окружаетъ себя иноземцами. Анна, напротивъ, и протестантка и англичанка. Подъ ея управленіемъ страна не имла бы причинъ опасаться наплыва іезуитовъ или голландцевъ. Было очевидно, что Марльборо иметъ величайшую выгоду возвести на тронь Анну. При Двор ея отца, ему не предстояло играть иной роли, какъ только роль раскаявшагося преступника, котораго услуги черезъ мру вознаграждены прощеніемъ. При Двор Анны супругъ ея обожаемаго друга былъ бы тмъ же, чмъ были Пепинъ Гернсталь и Карлъ Мартелль относительно Хильмериковъ и Хильдёбертовъ. Онъ сдлался бы главнымъ лицомъ въ гражданскомъ и военномъ управленіи. Онъ держалъ бы въ своихъ рукахъ вс силы Англіи. Онъ управлялъ бы всею политическою системою Европы. Государи и республики наперерывъ заискивали бы его расположенія и истощали бы свои сокровищницы въ тщетной надежд насытить его корыстолюбіе. Слдовательно все клонилось въ пользу того предположенія, что если англійская корона попадетъ въ его руки, онъ возложить ее на.голову принцессы Анны. Какого рода обстоятельства подтверждали это предположеніе, неизвстно: извстно лишь то, что совершилось нчто, убдившее нкоторыхъ преданныхъ друзей изгнанной фамиліи, что онъ задумывалъ совершить вторичное вроломство, превосходящее даже измну при Салисбери. Они пришли въ ужасъ отъ мысли, что если, въ эту минуту, имъ удастся избавиться отъ Вильгельма, положеніе Іакова будетъ боле безнадежнымъ, чмъ когда либо. Они были такъ глубоко убждены въ двуличности своего соучастника, что не только отказались отъ дальнйшей помощи съ своей стороны ври выполненіи задуманнаго имъ плана, но даже открыли весь планъ Нортлэнду.
При этомъ извстіи Вильгельмъ выказалъ столько тревоги и огорченія, какъ до той норы не выказывалъ никогда при подобныхъ случаяхъ. Вообще онъ былъ снисходителенъ — боле того — слпъ къ низостямъ англійскихъ государственныхъ людей, услугами которыхъ пользовался. Онъ подозрвалъ, даже зналъ, что нкоторые изъ его сановниковъ находятся въ переписк съ его соперникомъ, и однако не наказывалъ ихъ, не лишалъ ихъ своей милости, даже не хмурился на нихъ. Онъ цнилъ не высоко,— и имлъ слишкомъ основательныя причины цнить не высоко,— всю эту породу государственныхъ людей, которыхъ породила Реставрація. Онъ зналъ ихъ слишкомъ хорошо и не искалъ въ нихъ правдивости, врности, постоянства, безкорыстія. Самое большое, чего онъ ожидалъ отъ нихъ, было то, что они будутъ служить ему столько, сколько могутъ служить, не навлекая на себя серьёзной опасности. Если онъ узнавалъ, что, засдая въ его совт и обогащаясь его милостями, они пытаются пригрть себ теплое мстечко въ Сенъ-Жермен, которое пригодится имъ въ случа контръ-революціи, онъ боле способенъ былъ глубоко презирать ихъ, чмъ требовать къ отвту. Но преступленіе Марльборо было совершенно инаго рода. Его измна не была измною малодушнаго человка, желающаго приготовить себ путь отступленія на воякой случай, но измною человка, одареннаго геройскимъ мужествомъ, глубокими политическими способностями и безграничнымъ властолюбіемъ. Вильгельмъ не былъ склоненъ къ страху, но если на земл былъ кто нибудь, кого онъ опасался, то это Марльборо. Поступить съ преступникомъ, какъ онъ того заслуживалъ, оказывалось невозможнымъ: потому что люди, открывшіе его намреніе правительству, ни въ какомъ случа и ни за что не соглашались явиться противъ него въ качеств свидтелей. По оставить подъ его начальствомъ армію, которую онъ уже подговаривалъ къ возмущенію, было бы безуміемъ.
Девятаго января, поздно вечеромъ, королева имла горячее объясненіе съ принцессою Анною. На другой день, рано утромъ, увдомили Марльборо, что ихъ величества не имютъ боле надобности въ его услугахъ, и что впредь онъ не долженъ показываться въ королевскомъ присутствіи. Дотол онъ былъ обремененъ почестями и богатствами: теперь съ-разу все было отнято.
Истинная исторія этихъ происшествій была извстна немногимъ. Эвелинъ, имвшій вс средства къ подробному разузнанію придворныхъ длъ, думалъ, что продажность и жадность Марльборо,— пороки, въ которыхъ онъ безспорно былъ виновенъ,— вызвали на него королевское негодованіе. Голландскіе министры могли только объявить Генеральнымъ Штатамъ, что шесть различныхъ исторій разсяно повсюду врагами Марльборо. Одни говорили, что у него нескромно сорвался съ языка важный военный секретъ, другіе, что юнъ непочтительно отзывался объ ихъ величествахъ, третьи, что онъ посялъ раздоръ между королевой и принцессой, четвертые, что онъ составлялъ заговоры въ арміи, пятые, что онъ велъ недозволительную переписку съ датскимъ правительствомъ касательно общей политики Европы, и наконецъ шестые, что онъ имлъ тайныя сношенія съ агентами Сенъ-Жерменскаго Двора. Друзья Марльборо оспоривали вс эти слухи и увряли, что его единственное преступленіе — ненависть къ иностранцамъ, тяготвшимъ надъ его родиною, и что онъ палъ жертвою интригъ Цортлэнда, которому, какъ извстно, онъ не нравился, и который получилъ отъ него невжливое прозвище деревяннаго чурбана. Тайна, окружавшая съ самого начала исторію опалы, была еще боле затемнена, по истеченіи пятнадцати лтъ, безстыдной лживостью его вдову. Точный разсказъ Іакова разсеваетъ тайну и длаетъ яснымъ причину нападенія Марльборо {Вотъ слова Іакова, они писаны въ ноябр 1092 года:
‘Въ прошедшемъ году, мои друзья задумали планъ возвратить меня посредствомъ Парламента. Все было основательно обдумано, и милордъ Чорчилль долженъ былъ сдлать въ Парламент предложеніе изгнать всхъ иностранцевъ, какъ изъ гражданской, такъ и изъ военной службы королевства. Если бы принцъ Оранскій согласился на это предложеніе, они захватили бы его въ свои руки. Еслибъ онъ отказался, противъ него возсталъ бы весь Парламентъ, флотъ сдлалъ бы то же самое, и меня призвали бы. Уже начали дйствовать согласно этому плану, уже склонили на нашу сторону большую партію, какъ вдругъ нсколько моихъ врныхъ подданныхъ, думая мн услужить и вообразивъ, что милордъ Чорчилль длаетъ это все не для меня, а для датской принцессы, имли неблагоразуміе открыть все Бентинку, и такимъ образомъ отвратили ударъ’.
Разсказъ Іакова не требуетъ никакого подтвержденія, но онъ сильно подтверждается словами Борнета. ‘Марльборо’, писалъ Борнетъ въ сентябр 1693 г., ‘употреблялъ вс старанія очернить короля и унизить его въ своихъ рчахъ, а также внушить англичанамъ отвращеніе къ голландцамъ, которые, по его словамъ, пользовались гораздо большею милостію и довренностію короля, чмъ они, англичане. Этотъ пунктъ такого рода, что на немъ всего легче воспламенить англичанъ, которые вообще склонны презирать вс другія націи, а себя цнить слишкомъ высоко. Такимъ образомъ, этотъ вопросъ сдлался постояннымъ предметомъ разговора въ гостиной Марльборо, гд постоянно назначалось rendez-vous англійскимъ офицерамъ’. Касательно отставки Марльборо, Борнетъ писалъ въ то же время: ‘Король сказалъ мн лично, что онъ иметъ основательныя причины думать, что Марльборо помирился съ королемъ Іаковомъ и ведетъ уже давно переписку съ Сенъ-Жерменомъ. Извстно достоврно, что онъ образовалъ въ націи и въ арміи партію противъ голландцевъ’.}.
Хотя Вильгельмъ не высказалъ передъ публикою причинъ, по которымъ отставилъ отъ службы своего полководца, Анна была увдомлена объ истин. Ея благоразумію предоставлено было разсудить, прилично ли офицеру, виновному въ гнусной измн, продолжать свое пребываніе во дворц. Прошло три недли. Лэди Марльборо все еще удерживала свое мсто и пользовалась комнатами въ Вайтголл. Ея мужъ все-еще жилъ съ нею, а король и королева все-еще не подавали никакого знака неудовольствія. Наконецъ высокомрная и мстительная графиня, ободренная ихъ терпніемъ, ршилась оскорбить ихъ лицомъ къ лицу и однажды вечеромъ имла дерзость войти въ гостиную королевы, въ Кенсингтон. Это было уже черезъ чуръ даже для кроткой Маріи. Она непремнно высказала бы свое негодованіе при всемъ собраніи придворныхъ, еслибъ не вспомнила, что ея сестра находится въ положеніи, дающемъ женщин право на особенную снисходительность. Ничего не было сказано въ этотъ вечеръ, но на другой день, утромъ, принцесса получила письмо отъ королевы. Марія объявляла, что ей очень непріятно огорчать сестру, которую она любитъ, и которой она легко простила бы всякой обыкновенный проступокъ, но теперь дло было серьёзное. Лэди Марльборо должна быть уволена. Пока она будетъ жить въ Вайтголл, ея мужъ также не выдетъ оттуда. Прилично ли допустить, чтобы человкъ, подобный лорду Марльборо, пользовался дворцомъ оскорбленнаго имъ государя, какъ своимъ собственнымъ жилищемъ? Однако его величество такъ мало расположенъ къ строгости относительно безчестныхъ оскорбленій, что даже и это было перенесено и быть можетъ переносилось бы еще дольше, если бы она, Анна, не дозволила графин оскорбить короля и королеву въ ихъ собственной комнат, о Не по родственному,’ писала Марія, ‘не по сестрински поступать такъ: это было бы невжливо даже съ равными, а мн нтъ нужды говорить, что я имю право на почтительность вашу’. Принцесса, въ своемъ отвт, ее оправдывала Марльборо, но выражала твердое убжденіе, что его жена невинна, и умоляля королеву не настаивать на такой печальной для нея разлук. ‘Нтъ такого бдствія’, писала Анна:— ‘котораго я не согласилась бы вытерпть скоре, чмъ одну мысль объ разлук съ нею’.
Единственнымъ отвтомъ на письмо Анны была бумага лорда-каммергера, предписывавшая лэди Марльборо оставить дворецъ. По этому, принцесса ивсе ея семейство удалилось въ Сіонъ-Гоузъ — виллу, принадлежавшую герцогу Соммерсету и расположенную на берегу Темзы. Въ Лондон она занимала Беркли-Гоузъ, стоявшій въ Пиккадилли, на мст, гд теперь стоитъ Девонширъ-Гоузъ. Актъ парламента обезпечилъ ей извстный доходъ, но не было упущено ни одного изъявленія немилости, которое только находилось во власти короны. У ней отняли почетную гвардію. Иностранные министры перестали посщать ее. Когда она отправилась въ Ватъ, мэру этого города предписано было не принимать ее съ церемоніаломъ, которымъ обыкновенно сопровождался въздъ царственныхъ постителей. Когда она присутствовала при Божественной служб въ церкви Св. Іакова, ректору запретили выказывать ей обычные знаки почтенія, кланяться съ каедры и подавать копію съ проповди.
Что Анна была виновата, это ясно, но нельзя сказать, что король и королева были совершенно правы. Они должны были или скрыть свое неудовольствіе или открыто объяснить его причины. Къ несчастно, они дали возможность всякому видть наказаніе и почти никому причину этого наказанія. Они должны бы припомнить, что при отсутствіи свдній касательно причины ссоры, публика естественно склоняется на сторону слабйшей партіи, и что это участіе длается особенно горячимъ, когда одна сестра, безъ всякой видимой причины, сурово поступаетъ съ другой сестрою. Они должны бы вспомнить также, что открывали себя нападенію съ той стороны, которая, къ несчастно, была единственною уязвимою стороною въ характер Маріи. Жестокая судьба положила вражду между ею и ея отцомъ. Враги Маріи провозглашали, что она совершенно лишена чувствъ родственной любви, и даже ея панегиристы, когда имъ приходилось говорить о томъ, при какихъ обстоятельствахъ она сложила съ себя долгъ дочерней привязанности, всегда обходили этотъ вопросъ или выражались языкомъ темнымъ и напыщеннымъ. Поэтому, ни что не могло быть несчастне того, что она во второй разъ выказала себя равнодушною къ связямъ родства. Она стояла теперь въ открытой войн съ двумя лицами, которыя ближе всего были къ ней по узамъ крови. Многіе думавшіе, что ея поведеніе относительно отца оправдывается чрезмрною опасностью, которая угрожала ея отечеству и религіи, не ршались защищать ея поведеніе относительно сестры. И тогда какъ на Марію, дйствительно виновную только въ неблагоразуміи, смотрли въ публик, какъ на утснительницу,— Анна, напротивъ, виновная столько, сколько допускали ея слабыя способности, принимала интересный характеръ гонимой страдалицы. Въ своихъ частныхъ письмахъ, принцесса языкомъ торговокъ выражала неистовыя чувства злобы, дико свирпла на весь голландскій народъ и называла своего деверя то извергомъ, то чудовищемъ, то Калибаномъ {Да не подумаютъ, что Анна читала Шекспира. Она, безъ сомннія, выдла ‘Очарованный островъ’. Этотъ жалкій балетъ, искаженіе ‘Бури’, былъ тогда любимою пьесою Лондона, благодаря своимъ машинамъ и декораціямъ.}. Но народъ не читалъ ея писемъ и ничего не замчалъ въ ней, кром тихой и покорной наружности. Дло въ томъ, что злопамятная и грубо воспитанная графиня давала тонъ конфиденціальной переписк ея высочества, между тмъ, какъ пріятный, лучезарный и хитрый графъ предписывалъ ей поведеніе, которое надлежало принимать въ глазахъ публики. Втеченіе нкотораго времени, вс вообще порицали королеву. Но прелесть ея характера и манеръ были неодолимы, и спустя немного мсяцовъ она снова пріобрла утраченную популярность.
Въ высшей степени счастливымъ обстоятельствомъ для Марльборо было то, что въ то же самое время, какъ Лондонъ толковалъ объ его опал и пытался угадать причину внезапной королевской немилости къ человку, который всегда считался любимцемъ, Вильямъ Фуллеръ сдлалъ доносъ объ измн и заговор противъ многихъ сильныхъ и значительныхъ лицъ. Доносъ подвергся строгому изслдованію и оказался лживымъ и злонамреннымъ. Слдствіемъ этого было то, что публика, рдко судящая разборчиво, стала осторожне и не могла уже врить въ это время въ дйствительность существованія какого бы то ни было якобитскаго заговора.
Заговоръ Фуллера мене знамепитъ, чмъ папистскій заговоръ, но здсь больше виноваты историки, нежели Фуллеръ, который сдлалъ все возможное, чтобы обезпечить себ почетное мсто въ ряду негодяевъ. Всякій, кто вчитался въ исторію, легко замтитъ, что на извстные пороки, какъ и на все другое, приходитъ временная мода: они являются и исчезаютъ, подобно модамъ на платье и на обои. Едва ли существовалъ въ Англіи передъ 1678 годомъ, хотя одинъ человкъ, который изобрталъ бы обстоятельныя исторіи измнническаго заговора, совершенно Фантастическія и подтверждалъ ихъ Форменными клятвами,— съ той цлью, чтобы добыть себ почетное мсто гибелью людей, не сдлавшихъ ему никакого зла. Но въ 1678 г., это гнусное преступленіе сдлалось модою и продолжало быть моднымъ втеченіе слдующихъ двадцати лтъ. Проповдники клймили это позорное ремесло и обозначали его, какъ особенный, свойственный Англіи, народный грхъ, предсказывая, что оскорбленное небо низпошлетъ на всю націю заслуженное наказаніе. Юристы предлагали новыя ужасающія наказанія за эту новую гнусность. Однакожь, оказалось, что незачмъ было прибгать къ этимъ наказаніямъ. Мода перемнилась, и втеченіе послднихъ полутора вковъ едва ли можно найти хотя одинъ примръ этого особаго рода злодйства.
Разгадка не хитра. Отсъ былъ основателемъ школы. Его успхъ доказалъ, что нтъ нелпой сказки, которая не нашла бы себ вры въ умахъ, помраченныхъ страхомъ и ненавистью. Его клеветы чудовищны, но они были своевременны: онъ говорилъ народу, ослпленному страстями, и потому доврчивому. Такимъ образомъ, благодаря своей наглой лжи, онъ поднялся, въ какую нибудь недлю, изъ нищенства и безвстности, къ роскоши, слав и власти. Нкогда онъ дополнялъ бюджеты своего убогаго прихода кражей свиней и живности у своихъ прихожанъ. Теперь онъ поселился во дворц, за нимъ тснится раболпная толпа, онъ держитъ въ своихъ рукахъ имніе и жизнь Говардовъ и Гербертовъ. Немедленно явился рядъ подражателей. Очевиднымъ являлось, что гораздо выгодне для кармана и гораздо безопасне для головы сочинить публичный доносъ на мнимый заговоръ, чмъ грабить на большой дорог или обрзывать монету. Согласно такому умозрнію, Бедлосы, Данджерфильды, Дугдэли, Тербервали постарались перемнить свою промышленность на другую, боле выгодную и мене опасную, чмъ та, къ которой они дотол привылки. До самого распущенія Оксфордскаго Парламента папистскіе заговоры были важнйшими ихъ издліями. Потомъ, втеченіе семи лтъ, только заговоры виговъ были тми заговорами, за которые платилось. Посл революціи выступили на сцену якобитскіе заговоры, но публика сдлалась недоврчиве, и хотя новые лжесвидтели ни въ какомъ отношеніи не уступали своимъ предшественникамъ, но не пользовались уже такимъ вниманіемъ. Исторія перваго сильнаго удара, нанесеннаго промыслу этихъ гнусныхъ людей, вполн заслуживаетъ обстоятельнаго изложенія.
Въ 1689 году и въ начал 1690 года, Вильямъ Фуллеръ оказалъ правительству услуги такого рода, какія иногда требуются правительствомъ и какія приводятся въ исполненіе только самыми безчестными людьми. Его полезная продажность, по обыкновенію, была награждена деньгами и презрніемъ. Щедрость правительства дала ему возможность жить втеченіе нсколькихъ мсяцовъ, какъ зажиточному джентльмену. Онъ назвалъ себя полковникомъ, нанялъ служителей, нарядилъ ихъ въ раззолоченныя ливреи, накупилъ великолпныхъ лошадей, нанялъ квартиру въ Полль-Молл и ежедневно показывалъ свою безстыдную физіономію, украшенную роскошнымъ парикомъ въ пятьдесятъ гиней, въ переднихъ королевскаго дворца и въ театральныхъ ложахъ. Онъ даже придавалъ себ видъ королевскаго любимца, и, думая, вроятно, что Вильгельмъ не можетъ жить безъ него, послдовалъ за его величествомъ въ Ирландію, а потомъ на конгресь государей въ Гагу. Посл Фуллеръ хвастался, что въ Гаг онъ являлся на улицахъ со свитою, приличною посланнику, что платилъ по десяти гиней въ день за квартиру, и что самый бдный кафтанъ, который онъ удостоивалъ надвать на себя, состоялъ изъ серебряной парчи, по сорока шиллинговъ ярдъ. Естественно, такая расточительность скоро привела его къ бдности. Вскор посл своего возвращенія въ Англію, онъ долженъ былъ укрываться отъ полиціи. Его обстоятельства находились въ отчаянномъ положеніи: онъ задолжалъ огромныя суммы, отъ правительства требовать ничего не могъ: его прошедшія услуги и безъ того награждены чрезъ мру, въ будущемъ, онъ не могъ принести никакой пользы: стоявъ въ качеств свидтеля на сторон короны, онъ не могъ разсчитывать и получить мсто шпіона у якобитовъ. Вс сколько нибудь честные люди, къ какой бы партіи ни принадлежали, гнушались имъ и избгали его.
Именно въ то самое время, какъ онъ находился въ такомъ непріятномъ положеніи, вызывающемъ на искушеніе, ему случилось сойтись съ злйшимъ изъ искусителей, съ дьяволомъ въ человческой форм. Отсъ выпросилъ себ свободу, прощеніе и пенсію, которая сдлала его въ двадцать разъ богаче прочихъ чиновъ этой профессіи, прославленной его искусствомъ. Но онъ все еще былъ недоволенъ. Онъ жаловался, что иметъ теперь меньше трехсотъ фунтовъ годоваго дохода. Въ золотые дни папистскаго заговора ему отпускали въ три раза больше, отдавали въ его пользу роскошно меблированный дворецъ, кормили на серебр и одвали въ шолкъ. Онъ неотвязчиво требовалъ увеличенія пенсіи. Боле того: онъ имлъ довольно наглости добиваться духовнаго мста, и думалъ, что жестоко былобы не удлить ему какой нибудь пребенды, деканства или даже, просто, прихода,— въ то время, когда раздавалось столько епископскихъ митръ. Онъ не упускалъ никакого случая напоминать свои претензіи. Каждый день онъ являлся въ прихожихъ Парламента. Каждый день прохожіе могли видть, какъ онъ, торопливо, сколько позволяли ему кривыя ноги, перебгалъ отъ Чарингъ-Кросса къ Вестумистеръ-Голлю, пыхтя и горделиво надуваясь. Всякому встрчному онъ подробно истолковывалъ, какія услуги принесъ справедливому длу и извощичьимъ языкомъ поносилъ государственныхъ людей и духовныхъ, чернившихъ его, по его подозрнію, при Двор и отнимавшихъ у него епископскую митру. Когда онъ увидлъ, что ему неоставалось никакой надежды въ Англиканской церкви, онъ обратился къ баптистамъ. Баптисты приняли его сначала очень холодно, но онъ такъ трогательно разсказывалъ о чудномъ наитіи благодати, воздйствовавшей на его душу, давалъ такіе торжественные обты, призывая въ свидтели Іегову и блаженныхъ ангеловъ, что отнын будетъ солью земли и пылающимъ свточемъ, что простымъ и честнымъ людямъ трудно было усомниться въ истин его словъ. Онъ стовалъ, по его словамъ, какъ одинокая горлица. Однажды онъ чуть даже не умеръ отъ печали, припомнивъ, что не принадлежитъ къ братству святыхъ. Наконецъ его приняли въ общину: но не провелъ онъ и года посреди своихъ новыхъ друзей, какъ они вполн постигли его истинный характеръ и торжественно изгнали его, какъ лицемра. Съ этихъ поръ онъ сдлался смертельнымъ врагомъ главнйшихъ баптистовъ и преслдовалъ ихъ съ тмъ же самымъ предательствомъ, съ тою самою лживостью, съ тмъ же самымъ безстыдствомъ, съ тою же самою черною злобою’, которые нсколько лтъ тому назадъ причинили погибель многихъ знаменитыхъ жертвъ. Т, которые такъ недавно услаждались его назидательными разсказами о благодати, слушали теперь съ изумленіемъ, какъ онъ кричалъ, что отомститъ, отомститъ жестоко,— что самъ Богъ подыметъ за него карающій мечъ, что негодяи, отлучившіе его, погибнутъ, что они принуждены будутъ покинуть родину, что у нихъ отнимутъ все до послдней рубашки и послдняго шиллинга. Наконецъ, его злобныя намренія были разрушены справедливымъ приказомъ городской полиціи,— приказомъ, который оставилъ бы глубокое пятно на характер всякаго другаго человка, но который почти ничего не прибавляетъ къ безчестію Тита Отса. Тмъ не мене, несмотря на вс перемны фортуны, его постоянно окружала небольшая шайка безпорядочныхъ и злонамренныхъ людей, которые, будучи презираемы и ненавидимы каждымъ честнымъ вигомъ, называли себя вигами и считали себя глубоко обиженными, потому что правительство не награждало ихъ низостей и клеветъ выгодными мстами на служб.
Въ 1691 году, Титъ нанялъ себ домъ близь Вайтголля, чтобъ быть поближе къ главному центру политическихъ интригъ и партій. Фуллеръ, жившій тутъ же по близости, получилъ доступъ въ его домъ. Злое начало, зародившееся въ немъ еще въ дтств, при чтеніи мемуаровъ Данджерфильда, получило теперь полное развитіе, благодаря разговору Отса. Саламанкскій докторъ не былъ боле страшенъ, какъ свидтель, но, частью по дикой злоб, питаемой имъ ко всмъ, кого считалъ своими врагами, частью, просто, по обезьянской подвижности и любви къ злу, онъ чувствовалъ въ себ сильное побужденіе производить посредствомъ другихъ то, чего не могъ производить самъ лично. Въ Фуллер онъ нашелъ испорченное сердце, бойкую рчь и рдкое безстыдство,— качества, существенно необходимыя для ремесла лжесвидтеля и доносчика. Между ними завязалась дружба, если можно употребить здсь это слово. Отсъ открылъ Фуллеру свой домъ и даже свой кошелекъ. Застарлый гршникъ прямо и косвенно, черезъ своихъ агентовъ, внушалъ новичку, что ничто не придаетъ человку такой важности, какъ открытіе заговора, и что они живемъ въ такія времена, когда молодой человкъ, ничмъ не останавливающійся и никого не боящійся, можетъ произвести чудеса. ‘Революція,— такъ постоянно толковалъ Титусъ и его паразиты: — принесла мало толку. Крайніе виги не были награждены соотвтственно заслугамъ. Даже на Отса — такова неблагодарность людей — холодно смотрятъ при новомъ Двор. Гнусные тори засдаютъ въ комитетахъ и имютъ доступъ въ королевскій кабинетъ. Было бы славно и благородно потянуть ихъ головы на плаху. Особенно бы отрадно увидть Ноттингэма на вислиц въ Товеръ-Гилл. Ненависть, съ которою эти подлые люди смотрли на Ноттингэма, не имла границъ. По всему вроятію, эта ненависть не столько возбуждалась его политическими мнніями, безспорно достойными порицанія, сколько его нравственнымъ характеромъ, въ которомъ самое внимательное изслдованіе открыло бы очень мало такого, что не заслуживаетъ похвалы. Отсъ, съ авторитетомъ, на который опытность и успхъ даютъ право наставнику, читалъ своему ученику лекціи о способ составлять фальшивые доносы. а Ты могъ бы извлечь много, говорилъ онъ съ клятвою и бранью: — безконечно много изъ того, что ты видлъ и слышалъ въ Сенъ-Жермен. Никогда не бывало лучшихъ основаній для заговора. Но ты глупъ, ты втрогонъ, бить бы тебя, бить. Я никогда не поступилъ бы такъ. Я, мой другъ, шелъ прямо къ Карлу и рзалъ ему правду. Лодердэля я въ глаза называлъ мошенникомъ. Король, министры, лорды, депутаты — вс трепетали меня. Но вы, молодежь, вс вы глупы’. Фуллеръ сильно проникнулся этими воззваніями. Однако, нкоторые изъ его товарищей намекнули ему, что если онъ точно ршился губить злодевъ доносами, то пусть поостережется показываться такъ часто въ кондитерскихъ вмст съ Титомъ. ‘Докторъ, сказалъ одинъ изъ этой шайки:— превосходный человкъ и совершилъ великіе подвиги въ свое время, но многіе, неразумные, питаютъ къ нему предубжденіе, и если вы дйствительно ршились открыть заговоръ, то чмъ рже будете показываться съ нимъ, тмъ лучше’. Согласно этому, Фуллеръ пересталъ открыто посщать домъ Отса, но все еще продолжалъ получать уроки отъ своего великаго учителя втайн.
Надо отдать справедливость Фуллеру: онъ тогда только ршился взять на себя ремесло лжесвидтеля и доносчика, когда ему не оставалось никакой надежды поддержать свою жизнь другими низостями и плутнями. Нкоторое время онъ жилъ милостью королевы, потомъ собиралъ вспоможенія, выдавая себя за одного изъ членовъ благородной Фамиліи Сиднеевъ. Онъ вымолилъ отъ Тиллотсона нкоторую сумму и отплатилъ добродушному архіепископу, названъ себя любимымъ племянникомъ его преосвященства. Но осенью 169J года, вс эти источники изсякли и онъ былъ заключенъ наконецъ въ тюрьму. Теперь онъ увидлъ, что наступило время объявить, что онъ открылъ заговоръ.
Онъ обратился сначала къ Тиллотсону и Портлэнду: но какъ Тяллотсонъ, такъ и Портлэндъ скоро замтили, что онъ лжетъ. Однако сказанное имъ было передано королю, который, какъ и надо было ожидать, отвергъ съ холоднымъ презрніемъ и доносъ и доносчика. Оставалось попытать, нельзя ли поднять пламя въ Парламент.
Вскор посл открытія Парламента, Фуллеръ письменно просилъ Палату Общинъ выслушать нчто весьма важное и общалъ сдлать чудныя открытія. Его привели изъ темницы къ ршетк Палаты, и здсь онъ разсказалъ длинную сказку. Іаковъ, говорилъ онъ, передалъ свою королевскую власть шести коммиссіонерамъ, изъ которыхъ первымъ считается Галифаксъ. Боле пятидесяти лордовъ и джентльменовъ подписали адресъ къ французскому королю, умоляя его возстановить вооруженною рукою династію Стюартовъ. Фуллеръ объявилъ, что видлъ этотъ адресъ и назвалъ многія фамиліи, подписанныя подъ нимъ. Нкоторые члены Парламента сдлали строгія замчанія на неправдоподобность разсказа и на характеръ свидтеля. Онъ, говорили они, одинъ изъ величайшихъ негодяевъ на всемъ земномъ шар, и между тмъ разсказываетъ такія вещи, которымъ едва бы можно поврить, если бы он исходили изъ устъ небеснаго ангела. Фуллеръ дерзко взялъ на себя представить доказательства, которыя убдятъ самого недоврчиваго. Онъ признается — таить не зачмъ,— что иметъ сообщенія съ нкоторыми агентами Іакова. Эти лица готовы загладить теперь свою вину. Ихъ свидтельство будетъ ршительнымъ, потому что они владютъ такими очевидными доказательствами, которыя необходимо приведутъ виновнаго въ смущеніе. Эти люди потому только молчатъ, что видятъ нкоторыхъ изъ измнниковъ на высокихъ мстахъ въ обществ и близкими къ королевской особ, и боятся навлечь на себя месть такихъ сильныхъ и злонамренныхъ людей. Фуллеръ кончилъ просьбою о деньгахъ, увряя Палату, что употребитъ ихъ на доброе дло. Будь исполнена его безстыдная просьба, онъ вроятно заплатилъ бы свои долги, получилъ бы свободу и скрылся: но Палата благоразумно требовала увидть сначала свидтелей. Тогда онъ началъ лукавить и увертываться. Названные имъ джентльмены находятся теперь на континент и не могутъ явиться сюда безъ паспортовъ. Паспорты были переданы ему, но онъ жаловался, что они неудовлетворительны. Наконецъ Палата, твердо ршившаяся доискаться истины, представила королю адресъ, требовавшій для Фуллера охранительной грамоты на самыхъ безграничныхъ условіяхъ. Охранительная грамота была дарована. Прошло шесть недль, а объ свидтеляхъ ни слуху, ни духу. Друзья лордовъ и джентльменовъ, обвиненныхъ въ измн, настоятельно представили Парламенту, что онъ не долженъ расходиться, пока не достигнетъ какихъ нибудь ршительныхъ результатовъ относительно такихъ важныхъ вопросовъ. Фуллеръ получилъ приказъ явиться въ судъ. Онъ жаловался на болзнь и уврялъ, уже не первый разъ, что его отравили якобиты. Но вс его планы уничтожились съ энергіею, съ которою дйствовала Палата. Къ его постели былъ посланъ комитетъ, съ приказаніемъ разузнать, точно ли онъ иметъ свидтелей, и если иметъ, то гд они теперь находятся. Члены, избранные для этой дли, отправились въ королевскую тюрьму, и нашли Фуллера въ страданіяхъ желудкомъ, причиненныхъ, по всему вроятію, какимъ нибудь лекарствомъ, которое онъ проглотилъ, чтобъ обмануть ихъ. Въ отвтъ на вопросы депутатовъ, онъ сказалъ, что двое изъ его свидтелей, Делзваль и Гесъ находятся въ Англіи и живутъ въ дом римско-католической аптеки, въ Гольборн. Какъ только Палата получила отъ комитета увдомленіе, тотчасъ нсколько членовъ отправилось въ указанный домъ. Этотъ домъ и вс сосдніе дома были тщательно обысканы. Делавэля и Геса нигд не находили, равно и никто въ сосдств никогда не видалъ такихъ людей и не слыхалъ объ нихъ. По этому въ послдній день засданій, Палата единодушно ршила, что Вилльямъ Фуллеръ лжесвидтель,— что онъ оскорбилъ правительство и Парламентъ и что надлежитъ представить королю адресъ, требующій ему заслуженнаго наказанія.
Согласно тому, Фуллера подвергнули суду, обвинили, и приговорили къ штрафу, тюремному заключенію и выставк къ позорному столбу. Эту выставку, боле ужасную, чмъ самая смерть для человка не вовсе утратившаго чувство стыда, Фуллеръ перенесъ съ окаменлостью, достойною его двухъ любимыхъ образцовъ — Данджерфильда и Отса. Онъ имлъ безстыдство до конца жизни утверждать, что палъ жертвою интригъ послдняго Стюарта, который не пожаллъ шести тысячъ фунтовъ, чтобы погубить его. Делавэль и Гесъ, такъ гласитъ сочиненная имъ басня — получили личное увдомленіе отъ Іакова. Они, повинуясь его приказаніямъ, уговорили Фуллера поручиться за ихъ свидтельство и потомъ скрылись, оставивъ его на жертву мстительности Парламента. Басня была принята по достоинству, и Фуллеръ впалъ во мракъ забвенія, потомъ два или три раза онъ возникалъ вновь на минуту для позора и преступленія.
‘Современникъ’, No 10, 1857
Прочитали? Поделиться с друзьями:
